баясь: - Имею честь кланяться madame Басе... Мы тут занимались и невольно слышим, что вы рассказываете. Я тоже немного знаю об этой интересной истории. И знаете, что мне сказали об ней умные евреи?.. В глазах Баси на мгновение сверкнула гневная искорка, но тотчас же они опять загорелись веселым задором. - Ну, что они могли сказать?.. Это, верно, господин Мендель... Он очень, очень умный, этот Мендель. Что же такое он говорит? Брови Дробыша чуть-чуть сдвинулись. - Господин Мендель даже еще не слыхал ничего об этой истории,- сказал Дробыш серьезно и с оттенком неудовольствия...- Вы думаете, во всем городе только господин Мендель умный еврей? Есть еще очень много умных евреев... И в нашем городе, и приезжих, хотя бы из Бердичева, или Гомеля, или Шклова. - Ну, и что они говорили вам, ваши умные евреи? - Они говорят, что если жених надел кольцо... - Ну, а если он не надел кольца?.. - Все равно. Можно и не надеть непременно на палец... Можно просто дать кольцо или вещь, не дешевле одной перуты... - Дать... Ну, а если она не взяла?.. Если кольцо просто упало на землю?.. - Ну, это еще вопрос, упало или не упало. И еще надо знать: упало оно ближе к нему или к ней?.. Если он успел дать его в руки, когда говорились слова, тогда - кончено. После этого надо непременно развод... А если тот жених - коган, из колена Левита, то ему (вы знаете?) нельзя жениться на разводке... И Дробыш, улыбаясь, посмотрел на Басю... - И это все, что они вам говорили, эти умные евреи? Дробыш взмахнул несколько раз золотым пенсне на шнурке и сказал беспечно, чуть-чуть растягивая слова на еврейский лад: - Ну-у?.. А что вы хотели бы еще... Бася посмотрела на него и вдруг на ее лице заискрился такой веселый смех, что Дробыш несколько оторопел... - Ну, они, видно, очень умные, ваши евреи. Пусть они будут такие умные, как Мендель. А все-таки они не знают... - Чего же? - Ну...- Бася прищурила глаз и лукаво посмотрела на молодого человека.Ну, я вам скажу... Этот господин, который похож на вас... он очень умный, ух, какой умный... Только еще не очень... Зачем он сам надевал кольцо?.. Закон такой... Ну, это правда: если еврей даст девушке кольцо или что-нибудь ценное и скажет такое-то слово... Вы знаете?.. Ну, она ему жена... А если гой даст что-нибудь, а еврей скажет слово... Кто же будет муж?.. Этот гой будет муж?.. Она посмотрела на него своими красивыми глазами и вдруг залилась молодым смехом... По выразительному лицу Дробыша прошла тень озабоченности и недоумения... Оно очень напоминало то выражение, с каким он подымался в детстве с цветочной клумбы, на которую его кинул Фроим... Бася продолжала хохотать. Тетка с недоумением смотрела на происходящее, понимая, что тут не отвлеченный спор, но еще не отдавая себе полного отчета в происходящем [На этом рукопись обрывается. (Прим ред.)]. Отрывок из рукописи "МЕТАМОРФОЗА" В доме Менделей было печально... Любимец сын лежал больной, и торжество всего города как бы злорадно тяготело над их квартирой. И вот в один день улицы нашего городка огласились оригинальными звуками своеобразного оркестра. В те времена еврейская жизнь еще не замкнулась в стенах домов и синагог, как теперь; евреи охотно совершали свои обряды на виду у города, и нам часто случалось видеть еврейские свадьбы... Самый обряд совершался на площади, перед синагогой. Молодые стояли под балдахином, и, когда раввин подносил им вино,- все головы тянулись, чтобы увидеть, как молодой растопчет рюмку... Потом процессия проходила по улицам в сопровождении огромной толпы, в сопровождении музыкантов. Оркестр состоял из одних флейт, волторн и кларнетов, и мотив был какой-то особенный: немного дикий, то оживленный, то тягучий и хватающий за сердце неведомой тоской... Старой такой, щемящей, занесенной бог весть из каких стран и времен... Медленно, размеренно, торжественно и печально переливались на высоких нотах флейты. Гобои вторили низко и глухо, и над всем стоял густой топот толпы... А в самом центре этой толпы, чуть мелькая среди моря голов, виднелось смуглое лицо Басиной внучки и рядом, поддерживаемый под руки, нетвердый на ногах, "как травинка", выступал молодой человек с нездоровым бледным лицом и длинными пейсами. Казалось, он совсем не участвует сознанием в происходящем и обдумывает какое-то запутанное воззрение рабби Шамаи или... Звуки оркестра стихли где-то далеко... По невольному побуждению, я пошел к дому Менделей. Симхе [В рукописи "Братья Мендель" - Фроим. (Прим. ред.)] было лучше, и товарищам позволяли посещать его, хотя ненадолго. В квартире Менделей было сумрачно и тихо. Окна были закрыты ставнями. Г-н Мендель вышел ко мне задумчивый и как будто растерянный. Израиль горячо пожал мне руку и провел к больному. Г-жа Мендель вошла в комнату на цыпочках, и мне казалось, что она озабочена и испугана. Я успел только поздороваться с Симхой, как пришел доктор. Это был маленький человечек в золотых очках, с подпрыгивающей, будто танцующей походкой. Он спросил о здоровьи развязно, с той деланной свободой, какой доктора стараются внести в комнату больного уверенность и бодрость. Но маленькие глазки за золотыми очками бегали вопросительно и тревожно... Вообще в доме Менделей чувствовалась тревога и напряжение... Когда я вышел из квартиры, над крышами уже угас закат и стояла яркая звезда, которую не затмило даже сияние подымающейся луны... Этот вечер с темными очертаниями крыш и синевой, пронизанной золотистым сиянием,- навсегда остался у меня в памяти. И всегда мне кажется, что это был почему-то особенный, еврейский вечер... Может быть, потому, что как только за мной закрылась дверь Менделей, до моего слуха опять донеслись звуки флейт и кларнетов. Процессия возвращалась и, очевидно, должна была пройти мимо дома Менделей... Вскоре из-за дальнего угла показалась темная толпа и влилась в улицу... На крыльцо вышел встревоженный доктор и за ним Израиль. Они пошли навстречу процессии, а я стал смотреть им вслед. Вероятно, они хотят остановить шествие. Удастся это или не удастся?.. Толпа росла, выступала из темноты, над нею в центре сверкал балдахин, освещенный факелами. Свет месяца смешивался с огнями, и странная музыка звучала все ближе со своими яркими переливами, от пестрого веселья к застарелой тоске... Израиль поднялся ко мне на крыльцо и сильно сжал мне руку. Остановить процессию и повернуть ее в переулок, очевидно, не удалось... Оркестр все ближе, топот все сильнее, и вскоре все это полилось мимо нашего крыльца, неудержимое и равнодушное, как море... И в центре этих звуков и этого движения я увидел нашу частую гостью, Басину внучку. Девушка, почти девочка, шла тихо, с опущенной головой. Но я не видел на ее лице никакого особенного выражения. Мимо дома Менделей она шла, не замечая, как и мимо других домов. Жених спотыкался и по временам подымал голову. Факел осветил его лицо, и мне показалось, что его глаза выразительны и красивы. Но в них не было никакого внимания к тому, что происходит кругом... Когда центр процессии прошел мимо,- кругом яснее выступил живой многоголосый говор толпы. Было заметно, что евреи подымают с любопытством глаза на закрытые ставни дома Менделей и обмениваются замечаниями... И чувствовалось что-то злорадное и торжествующее... Я был взволнован. Мне казалось, что это какая-то темная сила несется, неумолимая и равнодушная, хороня под собой еще не расцветшую жизнь нашей маленькой знакомки... Из поредевшей толпы поднялся к нам на крыльцо Дробыш. - Ну, что? Хорошо? -спросил он таким тоном, точно мы были виноваты во всем. Израиль посмотрел на него серьезно и сказал: - Все-таки так лучше... ПРИМЕЧАНИЯ Рассказ был начат Короленко в 1915 году. В письме к А. Г, Горнфельду 23 ноября 1915 года Короленко пишет о своей работе: "Работаю "медленно", но "неуклонно". Три листа уже готовы. Еще остается вторая часть, листов около 2.5, но я сочту готовым, когда поставлю последнюю точку Все-таки вполне на себя положиться, чтобы, например, сдать первую часть, не окончив второй, не могу Нужно закончить хотя бы вчерне (первая часть уже отделана) Надеюсь, что в январе первая уже появится (но только надеюсь)" Короленко рассчитывал печатать "Братья Мендель" в журнале "Русское богатство", в котором А Г. Горнфельд являлся членом редакции. Внезапная смерть брата, Иллариона Галактионовича, прервала работу Короленко. После похорон брата Короленко сильно заболел, причем здоровье его восстанавливалось плохо. "Мечтаю о возможности опять взяться за продолжение прерванной сначала смертью Иллариона, а потом болезнью, работы, а тут и еще надвигаются темы. То и дело зовут к участию то в том, то в другом очередном сборнике..." - писал Короленко своему другу В. Н. Григорьеву 16 февраля 1916 года. Работа над рассказом "Братья Мендель" так и не возобновилась, хотя Короленко неоднократно пытался вернуться к ней. В архиве Короленко имеются две рукописи этого рассказа: одна озаглавлена "Метаморфоза", вторая-"Братья Мендель" "Метаморфоза" является первым черновиком, действие в котором продвинуто несколько дальше, чем в "Братьях Мендель" - втором, более обработанном варианте рассказа, о котором автор писал Горнфельду: "первая часть уже отделана". По воспоминаниям жены писателя, в рассказе должна была происходить дальнейшая эволюция в характерах двух братьев Мендель: старший, Израиль, превращается в мыслителя-революционера, а младший - Фроим, изменяет своим прежним убеждениям, увлекается "верой отцов", к которой так пренебрежительно относился в юности. На это указывает и первоначальное заглавие - "Метаморфоза". В настоящем издании рукопись "Братья Мендель" печатается полностью, и в качестве дополнения к ней даны несколько последних страниц из рукописи "Метаморфоза" В рукописи "Братья Мендель" имя сестры рассказчика несколько раз изменяется: Аня, Лена и Маня. В настоящем издании сохранено одно имя - Аня. Прочтя XXII том посмертного собрания сочинений Короленко (Государственное издательство Украины, 1927), в котором были опубликованы оставшиеся в архиве писателя незаконченные произведения, А. М. Горький писал 10 июля 1927 года Евдокии Семеновне Короленко, вдове писателя: "XXII том я читал с наслаждением и - с грустью. С грустью, не только о том, что нет уже человека, который мог писать такие вещи, как "Талант" и "Братья Мендель", но и о том, что, отдавая свои силы художника борьбе за справедливость и против бытового зверства, он не дописал этих вещей. Изумительна и поучительна была в нем добросовестность художника! Меня особенно, разумеется, удивила и заинтересовала тема "таланта" - глубокая и трудная тема, ее у нас в литературе никто не касался. Превосходно по четкости, по пластике и мудрой простоте начаты "Братья Мендель". Похоже на старых французских мастеров, как Проспер Мериме..." По воспоминаниям сестры писателя, Марии Галактионовны Лошкаревой, в действующих лицах рассказа Короленко отразил черты ряда своих знакомых по ровенскому периоду жизни. Так, например, в Басе Мария Галактионовна узнала старинную знакомую их семьи - Иту Сухарчук, с которой у Короленко была переписка и много лет спустя после отъезда из Ровно. Стр. 400. Меламед - учитель еврейской духовной школы. "...соответственную тосефту" - соответствующую выдержку из талмуда. Треф - еда, запрещенная еврейским законом. "...ни шему, ни тефилы" - ни вечерней, ни утренней молитвы. (Прим. OCR-щика: Ошибка. Шма и Тфила - обязательные части как утренней так и вечерней молитвы. Видимо имелось в виду: "не пропускает ничего сверх Шма и Тфилы") Стр. 401. Талес, тфилим - молитвенное облачение для мужчин. Стр. 402. Агада-часть талмуда, излагающая легенды из древней истории еврейского народа. Стр. 411. Цадик (др.-евр. - праведник) - у набожных евреев - духовный наставник, которому приписывается особая чудодейственная сила. Стр. 428. Амгаарец - невежда. "...земля поглотит меня, как Корея".- Корей (правильнее Корах) согласно библейскому сказанию восстал против пророка Моисея, за что был наказан богом: под ним и примкнувшими к нему вождями мятежа разверзлась земля и поглотила их. Стр. 429. "Записки еврея" - книга писателя Г. Богрова "Записки еврея" была издана в Петербурге в 1874 году. Стр. 431. Хусид (др.-евр. - благочестивый) -так назывались последователи религиозно-мистической секты, возникшей в начале XVIII века в Подолии. Мезузе - нечто вроде талисмана, предохраняющего дом от возможных бед. Стр. 433. Апикойрес - человек, нарушающий религиозные законы; вольнодумец. Стр. 435. "Блажен, кто с молоду был молод" - первая строка X строфы восьмой главы "Евгения Онегина" А. С. Пушкина. "... проклятый Пфефферкорн" - Иоганн Пфефферкорн - немецко-латинский писатель XVI века, ярый реакционер. Ему удалось выхлопотать у императора Максимилиана указ, в силу которого у евреев должны были быть отобраны и затем сожжены все их книги, за исключением библии. Стр. 442. Ешиботник - учащийся в ешиботе - высшем еврейском духовном училище. Стр. 454. Коган (коен - первосвященник) - каста у древних евреев, потомки которой должны были в быту руководствоваться правилами, существовавшими для духовных лиц.