, чтобы собрать всю команду в одном месте и выявить посланника
деймов...
     Последнее  время я  только и  делал, что  нарушал какие-нибудь правила.
Понимая, что обычным путем мне никогда не удастся добиться согласия капитана
на этот рискованный  эксперимент,  я позаботился  о том, чтобы в его графине
заранее оказалась необходимая доза  препарата,  и  сейчас, после  того как я
испробовал все легальные способы  уговоров,  мне  оставалось только включить
крохотный  карманный  магнитофон. Его  звуковой  диапазон  выходил  за рамки
восприятия человеческого  уха,  и  звук  оставался  неслышным.  Волна  этого
излучения  была  настроена  на альфа-ритм  человеческого  мозга,  оставалось
совсем немногое -- ввести капитана  в окончательный гипнотический транс, что
я  и  проделал  без  особых  усилий.  Мои  постоянные упражнения  в передаче
молдрому телепатических сообщений не прошли бесследно.
     Когда капитан проснулся, он ничего не помнил о нашем разговоре. Зато он
прекрасно помнил о том, как ему понравилась идея выявить посланника деймов с
помощью блокиратора... Оставалось решить последнюю проблему.
     По  космическому  уставу,  даже  капитан  не   имел  права  приказывать
корабельному  врачу, если дело касалось применения медицинских препаратов  и
методов лечений.

        Глава 37

     Я  перехватил Ленскую в  коридоре  между отсеками, когда она,  закончив
очередное дежурство,  возвращалась  в  свою каюту.  Она  вздрогнула, когда я
произнес ее имя, резко обернулась и сказала:
     -- Никогда не смейте меня так называть! Для вас я доктор. Только это, и
ничего больше.
     То, что она говорила с излишней запальчивостью, и то, что она не сумела
скрыть  своего  волнения, давало мне некоторую надежду. Но  сейчас я  не мог
себе позволить отвлекаться от  своей главной цели даже ради женщины, которая
мне так нравилась.
     -- Хорошо, доктор,  я  буду называть  вас так,  как вы  хотите,  только
выслушайте меня, пожалуйста.
     -- Я устала и не расположена разговаривать с вами в коридоре. Приходите
завтра в медпункт, там и побеседуем.
     -- В  любом другом случае  я бы так и поступил, но сегодня вам придется
меня выслушать прямо сейчас. Мое  дело не  терпит  отлагательств,  и  завтра
может быть уже поздно.
     -- Что, срочно вновь понадобился блокиратор?
     Я сделал вид, что не  заметил сарказма в ее тоне,  и продолжал как ни в
чем не бывало:
     --  Вы  почти угадали. Только на  этот раз блокиратор нужен  не мне. Вы
должны  сделать  прививку  минимальной  дозы  этого  препарата  всем  членам
команды, включая себя и капитана.
     -- Похоже, на вас плохо подействовала предыдущая доза.
     --  Поверьте, мне сейчас  не до  шуток. -- Я  начал объяснять  ей  суть
своего плана, уже не надеясь на то, что она меня поймет и согласится помочь.
Одно  я  знал  совершенно  точно  --  ни  при  каких  обстоятельствах  я  не
воспользуюсь  способом,  к  которому прибег в  случае с капитаном, для  того
чтобы  навязать  собственное  мнение этой  женщине.  Если  она не согласится
добровольно  мне помочь, придется отказаться от высадки, и пусть все летит к
черту.
     Надо отдать  ей  должное,  она выслушала меня, не перебивая,  до самого
конца. За это  время мы успели  пройти весь коридор второго отсека и  теперь
стояли у двери ее каюты. Она старалась вставить квадратик электронного ключа
в предназначенную для него прорезь, и  потому, что ей не удалось сделать это
с первой попытки, я понял, как сильно она взволнована.
     -- Как мне кажется, прежде  чем прийти ко мне, вы должны  были обсудить
этот бредовый план с капитаном.
     -- Я так и сделал.
     -- И что же он сказал?
     -- Дал  "добро" и  отослал к вам. Сказал, что  в этом  вопросе никто не
имеет права вам приказывать.
     Мне показалось,  что спрашивает  она  совершенно механически,  думая  о
чем-то другом, и неожиданно причина ее волнения прорвалась наружу.
     -- Если вы  не выдумали все это, то,  выходит,  что  в  любой из  дней,
проведенных вами на  нашем  корабле, вы могли... -- Она остановилась посреди
фразы, прекратила свои неудачные попытки открыть дверь и. резко обернувшись,
посмотрела  мне  прямо в глаза. --  Вы  могли  изменить мнение любого  члена
команды и даже повлиять на его психику...
     -- Ни  один гипнотизер  не может  сделать того,  о  чем вы хотели  меня
спросить. Даже  под гипнозом нельзя заставить человека  сделать  то, чего он
действительно  не хочет.  Как  медик,  вы  должны  об  этом знать.  А  я  не
гипнотизер.
     -- Как же тогда вам удалось убедить капитана?
     --  Это  мелочи.  Я  говорю о действительно серьезных вещах.  Нельзя, к
примеру,  понравиться женщине  в  том случае, если в  повседневной жизни  ты
вызываешь у нее отвращение или ненависть.
     -- Но тогда почему же... -- она оборвала себя на полуслове.
     -- Вы хотели спросить, почему перестали меня ненавидеть?
     Говоря это, я накрыл своей  огромной лапищей ее тонкую, дрожащую руку и
помог вставить электронный ключ в предназначенную для него прорезь.
     После этого дверь отъехала в сторону, мне  пришлось поддержать Ладру, и
мы оба  неожиданно оказались в  ее каюте.  Современные электронные замки  на
этом  корабле настраивал  опытный программист, и как только  открывший замок
человек  переступал порог (не всегда в единственном числе), дверь совершенно
бесшумно выезжала из стены за его спиной, закрывая каюту.
     Поскольку во время этого маленького происшествия Ладра не произнесла ни
слова, я нагнулся и поцеловал ее в холодные, совершенно неподвижные губы.
     Не знаю, что со мной творилось. Такого приступа  страсти я не испытывал
никогда в жизни. Я знал, что сжигаю за собой все мосты, что она меня никогда
не  простит  за это вторжение в ее каюту и в ее личную жизнь, но  мои  руки,
действуя   совершенно   самостоятельно  и  независимо  от   моего  рассудка,
продолжали расстегивать  пуговицы на ее комбинезоне, и лишь  тогда,  когда я
добрался до  застежек  на лифчике, она наконец спросила  совершенно  трезвым
голосом:
     -- Что вы делаете, Крайнев?
     Но теперь было  уже слишком поздно. Я подхватил  ее  на руки и понес  к
кровати. Она даже не пыталась сопротивляться. Только смотрела на меня своими
огромными, холодными глазами, не  закрывая их даже  тогда, когда  я вновь  и
вновь начинал ее целовать, пытаясь вызвать хотя бы крохотный огонек ответной
страсти.
     Она молчала. Даже тогда, когда я сорвал с  нее последнюю тряпку и начал
целовать ее обнаженное тело, она не сделала ни одного движения мне навстречу
и не произнесла больше ни одного слова.
     Лишь под утро, когда часы на ее столике пропели забавную песенку о том,
что ранний подъем полезен всем зверятам, она сказала:
     --  Мне  было  хорошо  с  вами,  Крайнев.  Но  это  больше  никогда  не
повторится. Забудьте обо всем, что между нами произошло.
     --  Между прочим, кроме  фамилии, у  меня есть  еще  и имя,  меня зовут
Игорем. Забыть я  все равно  не смогу.  А  что касается повторения... Завтра
после посадки я покину корабль и, скорее всего, обратно уже не вернусь.
     По-моему,  только  после  этой  фразы  она  наконец  поняла,  насколько
серьезно все, что я ей рассказал до того, как мы очутились в ее каюте.
     -- Мне трудно называть тебя по имени. Моего погибшего на "Астране" мужа
тоже звали Игорем...
     -- Прости, я не знал...
     --  Ничего. Прошло уже больше года,  боль  притупилась, и все равно мне
кажется, что он вернется. Наверно, потому, что я не смогла его похоронить, я
не могу представить его мертвым.
     Она сбросила с себя простыню и встала,  совершенно не  стесняясь своего
обнаженного тела. Мне было приятно наблюдать за ее медленными  неторопливыми
движениями,  за  тем,  как  набрасывает  она прозрачный  халатик и  включает
кофейный автомат. В этом не было уже ничего сексуального, только сожаление о
том, что  эта женщина никогда не будет принадлежать  мне до конца и эта ночь
уже не повторится. Судьба  не оставила  мне времени для того, чтобы изменить
ее отношение  ко  мне.  Наверно,  в ее памяти я  навсегда останусь случайным
мужчиной,  ворвавшимся  в  каюту,  доставившим  неожиданное  удовольствие  и
навсегда исчезнувшим из  ее  жизни. Словно услышав мои  мысли,  она сказала,
протягивая мне чашечку с синтетическим кофе:
     -- Мне бы не хотелось,  чтобы вы тоже превратились в  призрак, Крайнев.
Если  я смогу  помочь хоть чем-то,  я  это сделаю. Может быть,  вам  все  же
удастся вернуться и вновь нарушить все запреты...
     Дурное  предчувствие  не покидало  меня  весь вечер, перед  назначенным
капитаном на восемь всеобщего сбора. Что-то я сделал не так, чего-то не учел
и стал теперь невольным пленником лавины событий,  которые сам же и вызвал к
жизни.  Прежде  всего это касалось оружия. Павловский наотрез отказался  мне
его выдать, ссылаясь на параграфы космического устава, и я, в конце  концов,
перестал на этом настаивать, резонно предположив, что в предстоящем поединке
вовсе не оружие будет играть решающую роль.
     Но, как показали дальнейшие события, в этом я ошибся.
     Я  вошел  в  зал  чуть  позже,  чем   следовало,  вместе  с  последними
припозднившимися  членами  команды  и,   стараясь   быть  незаметнее,  занял
свободное место в последнем ряду. Капитан уже  стоял у стола в центре зала и
недовольно обводил взглядом ряды  своей  аудитории. Часы показывали без двух
минут  восемь,  и  по  растерянному  взгляду капитана было видно,  что он не
совсем понимает,  для чего собрал здесь всю команду и  что ему  теперь с ней
делать.
     Пора было начинать.  Мой  выход... Я  заранее  ввел в компьютер  нужную
программу,  в  зале  зазвучала  тихая музыка,  свет померк,  и  в  полумраке
раздался голос всеми любимой актрисы видеорамы:
     --  Вы собрались  здесь,  чтобы отдохнуть. Вы устали,  у вас был  очень
трудный день. Отрешитесь от всех забот, расслабьтесь и слушайте музыку...
     Музыка была не совсем обычной. В ней скрыто звучал ритм головного мозга
спящего  человека.  И  слышались   замедленные  удары  сердца.  Этот  прием,
разработанный столетия  назад,  действовал безотказно и  поныне. Дальше  все
зависело от  излучателя, лежавшего у меня в кармане и связанного специальной
линией с  центральным  компьютером корабля. Для того чтобы загипнотизировать
одного или двух человек, подготовленных к  гипнозу  предварительным  приемом
блокиратора, мне не нужны были большие мощности. Но  в зале их было сорок, а
такой массовый гипноз -- задача не из  легких. Чем больше людей, тем труднее
подчинить их своей воле всех одновременно.
     -- Какого черта, что  здесь происходит?  -- донесся  совершенно трезвый
голос из первых рядов. К  сожалению, я не рассмотрел того, кто это сказал, и
не мог отвлекаться. Наступила самая ответственная фаза. Я почувствовал,  что
контроль над всеми  присутствующими в зале установлен, и  сразу  же произнес
неожиданную для них команду: "Всем встать, а затем лечь на пол".
     Все сорок  человек, как  один  хорошо отлаженный механизм, поднялись со
своих кресел и тут же рухнули на пол, включая и самого  капитана. Не слишком
вежливо, зато  эффективно... Впрочем, я ошибся. Их было не сорок -- тех, кто
выполнил  мою мысленную команду. Только  тридцать  девять человек неподвижно
лежали на полу.
     Сороковым был капрал  Ремизов. Вскочив вместе  со всеми,  он  продолжал
стоять  в проходе, рядом со своим  креслом, недоуменно озираясь и не понимая
того,  что  происходит. Идея с командой  "Всем  лечь", пришедшая  мне  на ум
только накануне,  сработала  безупречно. Ремизов рефлекторно вскочил на ноги
вместе со всеми,  и если бы я ограничился только этим, я не смог бы выделить
его из остального экипажа.
     Но когда все вокруг  тебя  неожиданно падают  на  пол, любой нормальный
человек, не находящийся под воздействием гипноза, обязательно задумается над
тем,  стоит  ли  это  делать  и  почему  люди  вокруг него  ведут себя столь
необычно. Именно этого я и добивался -- секундного промедления. Мне его было
достаточно для того, чтобы безошибочно определить, кто  сообщал нашим врагам
все сведения о движении  корабля  и  о  том, что происходит на борту.  Кроме
того,  этот человек совсем недавно пытался меня  убить... Эта мысль  помогла
мне собраться в этот последний решительный момент. Нас с Ремизовым разделяли
восемь рядов кресел, и достать его в броске я не мог.
     Как  только я  двинулся  в  его  сторону,  он  выхватил  бластер и,  не
раздумывая, выстрелил в меня, лишний  раз  подтвердив,  что  я  не ошибся  в
определении предателя.
     Прежде  чем он  успел  нажать  гашетку, я бросился на пол и, извиваясь,
словно  уж,  двинулся  к  передним  рядам  со всей  скоростью,  на какую был
способен.  Сиденье  позади  меня с  треском  вспыхнуло от прямого  попадания
бластера, из его обивки повалил дым. Проклиная Павловского, оставившего меня
безоружным против противника,  вооруженного запрещенным для  всех космонитов
энергетическим  оружием, я продолжал упорно  продвигаться в  сторону первого
ряда, то и дело огибая лежавших на полу людей.
     Площадь  поражения  бластерного  заряда  не меньше  метра,  но  Ремизов
наконец  тоже упал  на пол,  то  ли  с запозданием надеясь спрятаться, то ли
пытаясь  таким  образом  достать  меня  снизу,  но ему,  как  и мне,  мешали
неподвижные тела  других членов  команды,  он не мог вести прицельный огонь.
Что он, однако, с лихвой компенсировал, продолжая, раз за разом, нажимать на
спусковую кнопку. За моей спиной уже пылало несколько  кресел, раздался  вой
сирен пожарной опасности, с  потолка хлынули  потоки пены  из огнетушителей,
добавивших к происходящему еще больше неразберихи.
     Если  только  мне  удастся  выбраться  из этого  хаоса,  я  потребую от
Павловского  отчета,  на  каком  основании он,  лишив  меня  оружия,  сделал
исключение для своего любимчика Ремизова. Сейчас моя жизнь зависела от этого
"исключения". До сих пор меня спасало лишь то, что Ремизов стрелял вслепую.
     Я же, после первого выстрела, резко изменил направление движения и полз
теперь  параллельно проходу между креслами, лишь иногда  ныряя под очередной
ряд и  постепенно приближаясь к Ремизову с  той  стороны, откуда он меня  не
ждал.  Мой  персональный  ускоритель  реакций опять не сработал. Я  двигался
слишком  медленно и постепенно  терял  инициативу. Нужно  было что-то срочно
предпринимать, пока мой  противник  неожиданно  не  вскочил  на  ноги  и  не
расстрелял меня сверху в упор.
     Между  нами  оставались  еще два ряда, когда я, собрав  все  свои силы,
подогнул ноги и, оттолкнувшись от пола, прыгнул  вверх. Именно в этот момент
Ремизову пришла наконец в голову мысль, в свою очередь, подняться с пола. Но
было уже слишком  поздно.  Я обрушился  на  него  сверху,  подмял под себя и
резким ударом выбил  из его рук оружие -- но это  было все, чего мне удалось
достичь. Падая, Ремизов ухитрился вывернуться и оказаться сверху.
     Его профессиональный  захват  сдавил  мне сонную артерию. Этот  опасный
прием лишает обычного  человека  сознания за несколько  секунд, и Ремизов не
знал, что у меня гораздо больший запас времени.
     Его лицо находилось  от меня  так  близко,  что  я чувствовал зловонное
дыхание  этого монстра,  переставшего быть человеком. Продолжая  все сильнее
сдавливать мне  горло,  он растянул  рот в каком-то подобии ухмылки, видимо,
убийство  доставляло ему  наслаждение, и  он думал,  что  в  этот  момент  я
расстаюсь с жизнью.
     Сжав  в  упругий  комок  все  мышцы,  я ждал.  Постепенно  его  ухмылка
превратилась  в гримасу непонимания,  и в  этот момент  растерянности своего
противника  я  нанес  ему удар  сразу  обеими руками  снизу  вверх, разрывая
захват.  Мы одновременно  вскочили  на  ноги и  оказались  теперь  в  равном
положении. Схватка проходила в полном молчании, и лишь бессвязное бормотание
погруженных   в   глубокий  гипнотический  сон   людей  нарушало  тишину   в
кают-компании.
     Не  выдав   себя  даже  движением   глаз,  как  и  полагается  хорошему
профессионалу,  Ремизов совершенно неожиданно  сделал выпад, стараясь ребром
ладони  достать  мою шею,  которую  он только что выпустил.  Но это  ему  не
удалось,  я успел  уклониться.  Даже  в  обычном, неускоренном режиме  я  не
уступал Ремизову в реакции  и значительно превосходил его  в  силе. По моему
внешнему,  довольно-таки  хилому  виду  невозможно  было  догадаться,  какие
стальные, многократно усиленные энерганом мышцы оплетали костяк моего тела.
     Но мне никак не удавалось  воспользоваться этим  преимуществом. Потеряв
захват,  Ремизов  понял,  что  его  противник значительно  сильнее,  чем  он
предполагал, и теперь действовал значительно  осторожнее, держась на дальней
дистанции, и  старался, не  допуская сближения, достать меня одним  из своих
приемчиков.
     Этот изматывающий уход от ближнего боя  ничего хорошего мне не сулил --
рано или  поздно  я допущу ошибку, не  успею поставить блок или  уклониться,
одного пропущенного удара будет  достаточно,  для  того  чтобы покончить  со
мной. Павловский  не  зря  держал  Ремизова в  качестве  телохранителя. Этот
человек блестяще  владел  приемами современной  рукопашной  схватки  ай-дзю,
вобравшей в себя все лучшее из старинных школ рукопашного боя.
     Оставался  единственный   выход  --   спровоцировать  его  на  атаку  и
постараться провести захват, прежде чем он нанесет смертельный удар.
     Мы кружились на узкой площадке между столом и  первыми  рядами  кресел,
около которых вповалку лежали спящие люди.
     Бластер Ремизова после моего первого удачного удара отлетел  к столу, я
его не видел, но хорошо помнил место, куда он упал.
     Наверняка и Ремизов ни  на секунду не выпускал из зоны  своего внимания
угол стола, скрывавший от нас упавшее оружие. Рассчитывая  именно  на это, я
воспользовался подходящей позицией, когда стол оказался у  меня за спиной, а
Ремизов, уходя от моего удара, отпрыгнул к переднему ряду кресел.
     Я молниеносно бросился на пол и, лежа на спине, протянул левую руку под
стол. У  меня не было времени для  того, чтобы  найти оружие, я на это и  не
рассчитывал, сосредоточив все свое внимание  на противнике,  который резонно
предположил,  что  просто  так,  не  видя  бластера,  я  не пойду  на  такой
рискованный прием, поставивший меня в крайне невыгодное положение.
     Издав  какой-то   нечленораздельный  вопль,  он  бросился   в  атаку  и
наконец-то  приблизился  ко мне  настолько,  что я смог  провести захват его
ноги. Неожиданно выбросив из-под стола левую руку, в которой, разумеется, не
было никакого оружия, я успел перехватить его ногу.
     Ремизов потерял равновесие и  упал на меня. Он успел блокировать удар о
пол, выбросив вниз обе руки, но не смог после этого избежать моего захвата.
     Теперь мы лежали на полу рядом, лицом друг к другу, и мои руки сплелись
вокруг его  туловища, сковав  движение и постепенно сдавливая  его  так, что
затрещали ребра.
     Такой захват,  воздействуя на самые  прочные части  туловища,  не может
причинить  особого вреда. Видимо, инстинктивно полагаясь на  это, Ремизов не
успел защититься и только сейчас понял, какую роковую ошибку допустил.  Моей
силы оказалось достаточно, чтобы сломать ему грудную клетку, и, закричав  от
страшной боли, он потерял сознание.
     Теперь  передо  мной  вплотную  встал  вопрос,  о котором я  не подумал
раньше, -- что делать дальше с раскрытым посредником деймов?
     Если  я  оставлю  его живым, Павловский,  соблюдая  нормы  космического
права, наверняка  распорядится о  его заключении  под стражу. Но  как только
генератор экранирующих полей будет отключен, этот человек свяжется со своими
хозяевами, в каком бы отсеке его  ни упрятали, и тогда за жизнь всей команды
нашего корабля никто уже  не сможет поручиться, а моя миссия потеряет всякий
смысл.
     Нет  ничего   омерзительней,   чем  убивать  безоружного,  беспомощного
противника,  но иного  выхода у меня  не  было. Я сам  взял на себя роль его
обвинителя и судьи, а теперь вынужден был выполнить и роль палача...
     Бластер  лежал   с  противоположной  стороны  стола,  и  мне  следовало
поторопиться, потому что некоторые члены команды уже начали просыпаться.
     Напомнив себе,  что  этот  человек недавно  хладнокровно  пытался  меня
убить, я навел на него ствол оружия и нажал на спуск.

        Глава 38

     Мы вышли из оверсайда в двух миллионах  километров от Багровой, и почти
сразу  же наши  чуткие приборы обнаружили  энергетический  контрольный  луч,
изучавший корабль. Это был самый опасный момент. Если Ремизов успел передать
сведения  о нашем корабле  до  того, как  мы  ушли в оверсайд в районе Лимы,
вслед за контрольным лучом последует боевой.
     Я невольно вспомнил снимки катастрофы земного флота  во время неудачной
попытки бомбардировки Багровой.
     Деймам понадобилось всего  несколько  секунд для того, чтобы превратить
самый мощный флагманский корабль землян в облако пара. Возможно, та же самая
судьба ожидала теперь и нас.
     Корабль замер, казалось,  даже  часы  в  рубке  остановились,  перестав
отстукивать страшные, растянутые  до бесконечности мгновения. Но они прошли,
и ничего не случилось. Контрольный луч погас. И теперь темный шарик планеты,
окруженный кольцом светящейся атмосферы, выглядел вполне безобидным.
     Я  стоял  в  рубке  рядом  с Павловским,  штурманом и Грантовым.  После
истории  с выявлением посредника доверие ко мне значительно  возросло,  и  я
наконец-то почувствовал себя полноправным членом команды.
     Хотя в моих взаимоотношениях с Павловским ничего не изменилось, похоже,
они даже ухудшились. Во всяком случае, во всем, что не было напрямую связано
с предстоявшей  мне миссией. Скорее всего,  на капитана  повлияла гибель его
любимца  Ремизова.  Он до  сих пор не мог  поверить в  то,  что так ошибся и
сделал  своим приближенным пособника  деймов. Как часто  бывает  в  подобных
случаях, инстинктивно он искал виновного подальше от себя самого...
     Что касается  самой миссии, то подробный план  предстоявшей операции, а
главное,  ее техническое  оснащение  до сих пор  держали  в  тайне от  меня.
Предлог, который для этого использовал Грантов, был достаточно веским -- чем
позже я  узнаю все об операции, тем  больше шансов уберечь  эти  сведения от
деймов. Все-таки они доверяли мне не  до конца  и оттягивали  момент,  когда
будут  вынуждены передать в мои руки завершающий  этап  операции, от которой
зависела судьба всей земной Федерации.
     Я знал лишь то,  что должен буду доставить на поверхность планеты некий
"подарок"   для  деймов,  способный  уничтожить  их  управляющий   центр,  о
местонахождении которого  у нас  не имелось никакой информации. Уже по одной
этой причине миссия смахивала на  авантюру, если, конечно,  не предположить,
что от меня утаили самое важное...
     Воспользовавшись своим новым положением, я спросил у  Грантова, пытался
ли отдел безопасности под видом торговца  или разведчика посылать к Багровой
другие корабли? Для меня до сих пор оставалось непонятным, почему в операции
обязательно должен участвовать  человек,  которого не смогут опознать деймы,
почему не использовать для этого зонды, например.
     --  Конечно, пытались. И не раз.  Но  каждый раз, как  только  корабль,
находясь  на орбите Багровой,  выпускал  зонд или борт корабля покидал любой
другой  подозрительный,  с  точки  зрения  деймов,  предмет,  он  немедленно
уничтожался  энергетическим   лучом  вместе  с  кораблем.  Мне  до  сих  пор
непонятно,   почему  уцелел   ваш   "Алькар".  Вы,  кажется,  говорили,  что
пользовались зондами для съемки?
     -- Это  было еще до  попытки  бомбардировки планеты земными  кораблями.
Возможно, с тех пор деймы стали осторожнее.
     До   посадки  на  Багровую   оставалось  не  больше  сорока  часов.   Я
демонстративно посмотрел на корабельные часы в старинном футляре, украшавшие
штурманскую  рубку,  и  спросил  ровным  тоном,  стараясь не  выдать  своего
возмущения излишней, на мой взгляд, скрытностью Грантова:
     -- Не пора ли вам, наконец, сообщить мне, что я буду делать на Багровой
в том случае, если никакого управляющего центра мне обнаружить не удастся?
     Несколько секунд  Грантов, прищурившись,  изучал мое лицо, словно видел
его впервые и наконец, должно быть, придя к какому-то решению, произнес:
     -- Пойдемте. Пора вам это показать.
     Павловский, стоявший от нас в нескольких метрах, слышал весь разговор и
немедленно вмешался:
     -- Ты слишком спешишь, Эрвин. До посадки еще далеко.
     -- Он должен познакомиться с устройством и подготовиться. После посадки
нам придется соблюдать режим молчания даже внутри корабля.
     Не  слушая   дальнейших  возражений  Павловского,   Грантов  решительно
направился к выходу из рубки, и я последовал за ним.
     Мы  миновали  несколько  палуб.  Стоя  напротив него  в  тесной  кабине
корабельного лифта, я  ждал  объяснений  загадочной фразы  о полном молчании
после посадки. Наконец, избегая  моего взгляда  и словно насильно  заставляя
себя говорить, он произнес:
     -- У  нас есть данные,  что  деймы  могут прослушивать разговоры внутри
корабля, находящегося на поверхности планеты.
     -- Я провел на Багровой много времени и ничего об этом не слышал.
     -- Наверно, вы вращались не в том обществе, -- проронил он с сарказмом.
-- У нас была возможность побеседовать с членами вашей команды и сопоставить
полученную  от   них   информацию  с  разведданными,  пришедшими  из  других
источников. Эти существа обладают невероятным могуществом.
     С этим я  не  стал  спорить. Тот,  кто  мог  останавливать стартовавшие
корабли, наверняка обладал и другими, неизвестными мне возможностями.
     Наконец лифт остановился в реакторном отсеке, нам пришлось облачиться в
защитные  антирадиационные костюмы. Я  продолжал недоумевать, что  нам могло
понадобиться в горячем отсеке.
     В реакторной Грантов попросил всех находившихся там  техников  покинуть
помещение. Старший  команды заявил, что без  приказа капитана не имеет права
покидать свой пост.
     Лица людей скрывали темные светофильтры защитных костюмов, а их фигуры,
неестественно раздутые  блестящей  пористой  тканью, напоминали монстров.  В
этом сравнении, пришедшем мне на ум, не было ничего удивительного. Сейчас мы
находились в  самом  опасном  для здоровья помещении, именуемом  на  жаргоне
людей, которые здесь работали, коротко и точно -- "Ад".
     Наконец  Грантов уладил все формальности,  связавшись с  Павловским  по
селекторной связи. Дверь метровой толщины закрылась за последним техником, и
мы  остались  одни. Убедившись в  том,  что выходной тамбур  надежно  закрыт
автоматическими  замками,  Грантов подошел к одной из трех крышек реакторов,
украшенных   крупной  надписью  "Смертельная  радиация",  и  начал   вручную
откручивать крепящие ее запоры.
     -- Что вы делаете, черт возьми?!
     --  Смотрите  внимательно  и  запоминайте.  После  посадки  вам все это
придется  проделать  самому и  уже  без всяких  объяснений.  Если  возникнут
вопросы, задавайте их сейчас.
     Когда  крышка  откинулась  на  толстенных  шарнирах,  стало  ясно,  что
никакого реактора  за  ней  нет.  Вспомогательный  реактор у  этого  корабля
отсутствовал. Мы вошли  в узкую  стальную  трубу,  на противоположном  конце
которой  виднелась  еще одна  дверь с электронным  кодовым  замком.  Грантов
справился и с этим препятствием, после чего мы оказались в тесном помещении,
освещенном  тусклыми  лампами. На  стальной полке лежал  стандартный  рюкзак
космодесантника  с  карманами,  набитыми   всеми  полагавшимися  по   уставу
мелочами. Больше здесь не было ничего, и, видимо, испытывая удовольствие  от
моего  недоумения, Грантов не  спеша  подошел к рюкзаку  и эффектным жестом,
словно фокусник на сцене, отстегнул его центральный клапан, откинул крышку и
направил на предмет, лежавший внутри рюкзака, луч света от своего фонаря.
     Я увидел металлический  шар размером  с футбольный мяч.  На его матовой
поверхности имелись  две  прорези  для  электронных ключей  и  одна  глубоко
утопленная желтая кнопка.
     -- Это специально разработанное нашими учеными взрывное устройство. Оно
включается  одновременно  двумя  ключами.  Один   ключ   у  меня,  второй  у
Павловского. Мы приведем его в  рабочее состояние после посадки. Вы возьмете
рюкзак,  покинете корабль и постараетесь доставить бомбу на восточный хребет
кратера.
     По нашим данным, управляющий центр находится именно в  этом  районе. Не
беда,  если  вы  не  сможете  точно  определить  его  местонахождение.  Зона
поражения этого устройства достаточно велика.
     От шара веяло ледяным холодом смерти. И  хотя я ждал чего-то подобного,
я почувствовал, как от волнения у меня перехватило дыхание.
     -- Сколько? Сколько, именно?
     --  Около  километра.  Вы успеете покинуть опасную зону и вернуться  на
корабль, прежде чем устройство сработает.
     -- Каков запас времени до взрыва?
     -- Десять часов. Более чем достаточно.
     -- Здесь нет циферблата. Откуда мне знать, на какое время на самом деле
настроена бомба?
     --  Мы  должны доверять друг другу, Крайнев.  В нашем положении --  это
единственный  выход. Кроме того, в случае  крайней необходимости вы  сможете
выключить взрывной механизм. Именно  для этого предназначена  кнопка. Только
помните  -- это  наш  последний  шанс  остановить  вторжение деймов. Если вы
воспользуетесь кнопкой, второй попытки уже не будет.
     -- А первая была? Сознайтесь,  вы ведь пытались  это проделать,  прежде
чем разыскали меня?
     --  Конечно,  пытались.  Как  только на  поверхности планеты оказывался
кто-нибудь из десантников,  они определяли  альфа-ритм его мозга. После чего
просвечивали людей, покидающих корабль,  своими  жесткими радиолучами  и при
малейшем  подозрении испепеляли их ударом  молнии. Никакие защитные оболочки
не спасают. Все превращается в пар...
     Вся  надежда  на  то,  что  они  примут  вас  за  своего  и  не  станут
контролировать ваши действия.
     -- Сомнительная надежда.
     -- Единственная, оставшаяся в нашем распоряжении...
     Это  была  моя  последняя  ночь  перед операцией.  Я  решил  хорошенько
выспаться.  На  Багровой  мне  понадобятся все  силы... Но мысль  о Ладре не
давала  мне уснуть. Я  с  ней  даже  не простился, а  завтра  на  это уже не
останется времени. Вечером я попытался навестить  ее, но  в каюте  никого не
оказалось,  а  в  медицинском отсеке стояла целая  очередь пациентов  -- так
обычно бывает после оверсайда, у людей обостряются все скрытые недуги.
     Я  знал,  как  тяжело   приходится  одинокой  женщине,  особенно  такой
красивой, в  дальних рейсах.  На восемьдесят  процентов  команда состояла из
молодых,  оторванных  от дома  мужчин... Я  не  мог афишировать наши  особые
отношения. Даже  по  внутреннему фону  не стоило  ей звонить. Все  разговоры
прослушивались, а  холодные  официальные фразы меня не  устраивали. Если мне
удастся вернуться, я найду способ  все  поставить на  свои места. Но я знал,
что шансов на это немного, и решил, что так даже лучше -- она скорее забудет
нашу мимолетную, единственную встречу...
     Сон уплывал от меня, несмотря на все усилия расслабиться и раствориться
в  молчаливом  покое. Что-то мешало.  Что-то там, снаружи корабля, за тысячи
километров отсюда, ждало меня... И я слишком  хорошо знал, что это такое. На
этот  раз скалы "Прощаний" не  будет.  Они придумают что-нибудь  понадежней.
Что-нибудь  такое,  что сможет  покончить  со мной наверняка. Так зачем же я
ввязался во все это? Ради чего? Родина? Фактически  у меня не было родины...
Она существовала  на обложках книг, в видеороликах, в передачах планетарного
граммовидения, но не в моих воспоминаниях. Детство прошло в  интернате одной
из федеральных колоний. Затем школа  космонитов и  долгие рейсы от  звезды к
звезде.  На эти бесконечные дороги ушли  лучшие  годы  моей жизни, и  именно
звездные дороги были моей настоящей родиной.
     Но ведь и их не будет, если деймы одержат верх и подомнут под себя нашу
цивилизацию... Нашу... Наверно, в этом все дело.
     Было  и еще  кое-что,  ради  чего стоило  рискнуть  жизнью.  Свобода...
Бесконечные  просторы  космоса  или  рабство  на  плантациях  деймов.  Выбор
выглядел однозначным. Но что-то еще  оставалось, скребло в глубине сознания,
не давало покоя и гнало от меня сон. Я уже почти понял, что это такое, когда
гудок сигнала  над  входной  дверью  оповестил  о том,  что  кто-то  решился
нарушить  мое   уединение,  несмотря  на  приказ  Павловского,   слишком  уж
заботившегося обо мне...
     Сердце ударило всего  лишь  раз и  замерло, на  мгновение. Я был уже на
ногах. Не спрашивая, не желая разрушать  надежду,  не включая изображения, я
широко распахнул дверь своей каюты. И утонул в ее широко распахнутых глазах,
в облаке каштановых волос, в запахе лаванды...
     -- Ты решил сбежать от меня? Ты даже не попрощался...
     -- Я не люблю прощаний...
     -- Я  догадалась, и потому пришла к тебе  сама. Слова стали не нужны. Я
целовал  ее  мягкие  губы, ее волосы и не мог избавиться от мысли, что делаю
это в последний раз.

        Глава 39

     И вот это произошло. Я вновь стоял на поверхности Багровой планеты. Под
ее  мертвым  небом,  горевшим неестественным  кровавым цветом.  Передо  мной
простиралась смертоносная пустыня, а позади, в двух шагах, затаился корабль.
     На его  стометровом  черном корпусе не  было  заметно  ни  одного огня.
Сейчас он чем-то напоминал большое испуганное животное, замершее в  ожидании
выстрела невидимого охотника.
     Всякие  переговоры с кораблем исключались. Я был один, совершенно один,
полностью предоставленный своей судьбе.
     Я сделал первый осторожный шаг  вперед, словно пробовал  носком  сапога
текучую  воду. Никакой воды здесь,  разумеется, не было. Нога  погрузилась в
песок по самую  щиколотку. Ранец с бомбой  ощутимо давил  на плечи -- в  нем
было не меньше тридцати килограммов, и я подумал, что такой груз при подъеме
на стену кратера может стать серьезной помехой.
     Возможность выбора осталась на корабле, в прошедшей ночи. Сейчас у меня
его  уже не было.  Теперь я должен лишь завершить начатое.  То, что возникло
задолго до этого  момента. Там, на  скале  "Прощаний"...  Вот  только  былую
ненависть и гнев я не  мог в себе вызвать, несмотря на все старания. Слишком
много времени прошло  с момента моей казни,  слишком  много  разных событий,
нагромоздившихся друг на друга, смазали в моей  памяти тот роковой эпизод. И
в  глубине   этого  сложного  калейдоскопа  мыслей  оставалось   сомнение  в
правильности моего решения.
     Оно родилось прошедшей ночью и оставалось со мной до сих пор. Чего-то я
не понял,  что-то упустил в своих рассуждениях... Я был близок  к  разгадке,
перед тем как позвонила Ладра...
     Сейчас, продолжая равномерно идти  вперед, я постарался  восстановить в
памяти состояние,  предшествовавшее не успевшей оформиться  в  окончательную
мысль   догадке.  Но  ничего   не  получилось.  Возможно,   мне  мешал  звук
собственного  дыхания, усиленный  внутренним микрофоном  защитного  костюма.
Чтобы избавиться от  этого надоедливого звука, я снял шлем. Я уже проделывал
это однажды, ничего страшного не произошло и сейчас.  Разве что запах метана
показался  мне слишком резким,  не таким,  как в прошлый  раз.  Но это  было
пустяком,   на   который   не  следовало  отвлекаться.  Я   вновь  попытался
сосредоточиться  на  том  моменте,  когда  позвонила  Ладра...  Я   думал  о
Павловском,  о Грантове,  о  том,  что  ими движет  и  откуда взялась  такая
самоотверженность   и   бескорыстность.   Они   даже   не   заинтересовались
месторождением скандия.
     Что-то за всем этим скрывалось. Что-то весьма опасное для меня...
     Я включил  прикрепленный к поясу мощный фонарь, и  широкий конус  света
высветил  передо  мной  волнистую  поверхность  песка  на  несколько  метров
впереди. Вскоре  в полосу света попало одно из энергетических растений,  и я
лишний раз получил  возможность убедиться в том, что они не проявляют ко мне
ни  малейшего  интереса.  Для  них я  был  неким местным  объектом, навсегда
помеченным энерганом. Ящеры, видимо, тоже заранее убирались с моего пути. Во
всяком случае,  до самой стены я не  встретил  ни  одного.  По крайней мере,
Павловский и Грантов  оказались  правы в том, что на этой планете я мог себя
чувствовать  в  относительной  безопасности  до  тех  пор,  пока  кто-то  из
охранников Джины не обнаружит меня.
     Пора было  начинать  подъем.  Я  в  последний  раз  оглянулся,  пытаясь
различить в сомкнувшейся вокруг тьме хоть какой-то намек на контуры корабля,
но ничего не увидел в багровом мраке. Корабль слился с поверхностью пустыни,
растворился в ней так, словно здесь его никогда и не было.
     Разумеется,  его засекли на  подлете и во время посадки.  Но маскировка
под  исследовательский  корабль удалась.  Теперь  Джина ждет,  что последует
дальше. Когда к месторождению скандия отправится  первая экспедиция, которой
не суждено вернуться. Она ее не дождется. Все  закончится сегодня. Установив
мину,  я  должен  сразу  же  возвращаться  обратно.  Если  нам позволят,  мы
немедленно улетим  с этой враждебной и смертельно опасной планеты.  Если нам
позволят... Если удастся вернуться...
     Метров через  десять после начала подъема, полностью ощутив всю тяжесть
груза,  висевшего  у меня за  плечами,  я вдруг увидел заблестевший  в свете
фонаря  старый  титановый костыль, забитый здесь  Карининым  много лет  тому
назад.
     Это был  приятный подарок, потому что больше всего сил у меня  отнимало
утомительное   заколачивание  костылей   и   протягивание  через  их  кольца
страховочной  веревки,  которая  была  нужна  в  основном  для  того,  чтобы
обеспечить безопасный и быстрый спуск.
     Теперь  подъем  пошел  намного быстрее,  поскольку костыли  встречались
через  каждые два метра и, обнаружив старую трещину, по  которой мы когда-то
поднимались на кольцевой кратер, я теперь шел по проложенной трассе.
     Часа  через два я уже сидел на  площадке, образовавшейся  под действием
ветра на самой вершине кольцевой гряды. Здесь мы с Карининым разговаривали в
последний раз, здесь разошлись наши пути.
     Слева  от меня,  в нескольких сотнях  метров, находился вход в часовню.
Мне  не  хотелось туда  идти  --  возможно,  потому, что путь  до площадки я
проделал без всяких  осложнений, и мне это не нравилось, поскольку означало,
что  весь  запас  положенных неприятностей скопился где-то в  конце. А кроме
того, я опасался, что именно там мое  присутствие может  быть обнаружено. Но
если где-то и мог быть этот  пресловутый командный центр, то скорее всего он
находился именно в часовне.
     Обстановка  вокруг  слишком  уж  напоминала  мое  предыдущее  посещение
планеты.  Разве что ветер не так свирепствовал да внизу,  на дне кратера, не
видно было пятна света, окружавшего когда-то "Алькар".
     Инстинктивно, желая полностью восстановить сохранившуюся  в моей памяти
картину, я попытался отыскать в багровой неподвижной тьме место, где некогда
стоял  "Алькар",  и, к своему изумлению, обнаружил его.  Разумеется, не само
место,  а яркое пятно света на дне долины, в том месте, где стоял звездолет,
доставивший меня на Багровую во второй раз.
     "Они что там, все с ума посходили? Зачем они устроили эту иллюминацию?"
-- подумал я. Ответа не было,  хотя  в  глубине  сознания  я  ожидал чего-то
подобного...  То   самое,  неразрешенное   сомнение,  догадка,  не  успевшая
оформиться в  окончательное  знание,  сейчас  получила  свое  подтверждение.
Световое пятно сдвинулось с  места,  и  до меня долетел  нарастающий  грохот
стартовых корабельных двигателей.
     "Этого не может  быть!  Один  раз меня уже  оставили на  этой проклятой
планете!  Подобный кошмар не  может  повториться! Судьба не  может быть  так
безжалостна!" Я не  хотел верить, не  хотел  понимать происходящее. Но пятно
света превратилось  в узкий фиолетовый клинок, а рев корабельных  двигателей
заставил задрожать скалы подо мной.
     Мысли  метались в голове, словно звери, запертые в клетку,  но ярость и
осознание того, что произошло,  еще не пришли. Было лишь недоумение, попытка
оправдать  людей,  бросивших меня здесь, словно ненужную вещицу, отслужившую
свой срок и  до конца выполнившую порученное  дело. "Но дело еще не сделано,
они  вернутся!  Что-то   заставило  их  сменить   место  посадки.  Возможно,
энергетические растения проявили неожиданную  активность. Они вернутся!  Они
обязательно вернутся!"
     Пустая  надежда.  Я не  хотел  верить,  не хотел  принять  всю  глубину
человеческой  подлости и  эгоизма.  В  глубине души я  давно понял, что  мое
возвращение не  планировалось.  Я был для них монстром. Для  меня не нашлось
места ни в их обществе,  ни на их корабле.  Я был нужен лишь для того, чтобы
доставить  на  поверхность  планеты бомбу,  висевшую у  меня за плечами.  Но
теперь мавр уже сделал свое дело.
     Корабль  ввинчивался в  верхние  слои  атмосферы и  уходил  все дальше.
Застыв, как неподвижное изваяние, я ждал. Вот-вот это должно было случиться.
Должна ведь существовать хоть какая-то справедливость? Сейчас энергетический
луч,  остановивший  некогда  старт "Алькара",  обрушится на  них и  заставит
вернуться.  Но  рев  корабельных  генераторов  замирал  в