Евгений Брандис. Интервью с Жюлем Верном
Вокруг света, 1966, No 9.
ЕВГ. БРАНДИС
Вот уже много лет Жюль Верн не выезжает из Амьена и все реже выходит из
дому.
"Я теперь совсем не двигаюсь и стал таким же домоседом, как раньше был
легок на подъем. Возраст, недомогание, заботы - все это приковывает меня к
дому. Ах, дружище Поль! - жаловался он брату незадолго до своего
семидесятилетнего юбилея. - Хорошее было время, когда мы вместе плавали по
морям. Оно уже никогда не вернется..."
"Я вижу все хуже и хуже, моя дорогая сестра, - писал он в 1903 году. -
Операции катаракты еще не было... Кроме того, я оглох на одно ухо. Итак, я в
состоянии теперь слышать только половину глупостей и злопыхательств, которые
ходят по свету, и это меня немало утешает!"
Ежедневно со всех концов света Жюль Верн получал десятки писем. Юные
читатели желали ему долгих лет жизни и подсказывали сюжеты для следующих
томов "Необыкновенных путешествий". Известные ученые, изобретатели,
путешественники благодарили писателя за то, что его книги помогли им в
молодые годы полюбить науку.
Все чаще и чаще в Амьен наведывались парижские репортеры и
корреспонденты иностранных газет. И Жюль Верн, неохотно и скупо говоривший о
себе и о своем творчестве, вынужден был давать интервью. Беседы тут же
записывались и попадали в печать. Эти репортажи содержат достоверные мысли и
признания великого фантаста, не оставившего после себя ни мемуаров, ни
дневников.
В старых газетах и журналах удалось мне найти не менее полутора десятка
таких публикаций.
Отвечая на стандартные вопросы, писатель поневоле должен был
повторяться или варьировать одни и те же мысли. Наиболее подробно он
останавливается на истории замысла "Необыкновенных путешествий" и своей
неустанной работе над этой колоссальной серией романов. Почти в каждом
интервью ему приходилось говорить о своих литературных пристрастиях, о науке
и ее будущих возможностях, с которыми он связывал радужные перспективы не
только технического прогресса, но и общественного развития. Не обходил он
молчанием и тревожных вопросов международной политики: осуждал военные
приготовления великих держав, рост вооружений и т. д. И наконец, лейтмотивом
последних интервью становится навязчивая мысль о близкой смерти и
оригинальном литературном завещании, которое должно было еще на несколько
лет продлить для читателей его творческую жизнь.
Я попытался в этом очерке свести воедино разрозненные высказывания,
подлинные ответы писателя. Вопросы тоже не придуманы. Только задавались они
в разное время разными людьми, беседовавшими с Жюлем Верном.
Почти каждый журналист начинал с традиционного вопроса:
- Мосье Верн, не могли бы вы рассказать, как началась ваша литературная
деятельность?
- Моим первым произведением, - отвечал Жюль Верн, - была небольшая
комедия в стихах, написанная при участии Александра Дюма-сына, который был и
оставался одним из лучших моих друзей до самой его смерти. Она была названа
"Сломанные соломинки" и ставилась на сцене Исторического театра, владельцем
которого был Дюма-отец. Пьеса имела некоторый успех и по совету
Дюма-старшего я отдал ее в печать. "Не беспокойтесь, - ободрял он меня. -
Даю вам полную гарантию, что найдется хотя бы один покупатель. Этим
покупателем буду я!"
Работа для театра очень скудно оплачивалась. И хотя я написал еще
несколько водевилей и комических опер, вскоре мне стало ясно, что
драматические произведения не дадут мне ни славы, ни средств к жизни. В те
годы я ютился в мансарде и был очень беден. Пора было всерьез задуматься о
будущем. Моим истинным призванием, как вы знаете, оказались научные романы,
или романы о науке - затрудняюсь, как лучше сказать...
- Хотелось бы знать, мосье Верн, что побудило вас писать научные романы
и как напали вы на эту счастливую мысль?
- Откровенно говоря, я и сам не знаю. Меня всегда интересовали науки, в
особенности география. Любовь к географическим картам, к истории великих
открытий скорее всего и заставила работать мысль в этом направлении.
Литературное поприще, которое я избрал, было тогда ново. В занимательной
форме фантастических путешествий я старался распространять современные
научные знания. На этом и основана серия географических романов, ставшая для
меня делом жизни. Ведь еще до того, как появился первый роман, положивший
начало "Необыкновенным путешествиям", я написал несколько рассказов на
подобные сюжеты, например "Драма в воздухе" и "Зимовка во льдах".
- Расскажите, пожалуйста, о своем первом романе. Когда и при каких
обстоятельствах он появился?
- Приступив к роману "Пять недель на воздушном шаре" - это было осенью
1862 года, - я решил выбрать местом действия Африку просто потому, что эта
часть света была известна значительно меньше других. Мне пришло в голову,
что самое интересное и наглядное исследование этого обширного континента
может быть сделано с воздушного шара. Никто не преодолевал на аэростате
такие огромные расстояния. Поэтому мне пришлось придумать некоторые
усовершенствования, чтобы баллоном можно было управлять.
Кончив работу, я послал рукопись издателю Этцелю. Он быстро прочел ее,
пригласил меня к себе и сказал: "Вашу вещь я напечатаю. Я уверен, она будет
иметь успех". И опытный издатель не ошибся. Роман вскоре был переведен почти
на все европейские языки и принес мне известность...
С тех пор по договору, который заключил со мной Этцель, я передаю ему
ежегодно - увы, теперь уже не ему, а его сыну {Пьер Жюль Этцель умер в 1886
году. } - по два новых романа или один двухтомный. И этот договор,
по-видимому, останется в силе до конца моей жизни.
- "Пять недель на воздушном шаре" - одно из самых популярных ваших
произведений, мосье Верн. Чем объяснить такой успех вашего первого романа?
- Мне трудно ответить на этот вопрос. Успех моего первого романа, да и
других, которые были написаны позже, обычно объясняют тем, что я в доступной
форме сообщаю много научных сведений, мало кому известных. Во всяком случае,
я всегда старался даже самые фантастические из моих романов делать возможно
более правдоподобными и верными природе.
- Только ли это? Ведь во многих ваших романах содержатся удивительно
точные предсказания научных открытий и изобретений - предсказания, которые
постепенно сбываются...
- Вы преувеличиваете. Это простые совпадения, и объясняются они очень
просто. Когда я говорю о каком-нибудь научном феномене, то предварительно
исследую все доступные мне источники и делаю выводы, опираясь на множество
фактов. Что же касается точности описаний, то в этом отношении я обязан
всевозможным выпискам из книг, газет, журналов, различных рефератов и
отчетов, которые у меня заготовлены впрок и исподволь пополняются. Все эти
заметки тщательно классифицируются и служат материалом для моих повестей и
романов. Ни одна моя книга не написана без помощи этой картотеки.
Я внимательно просматриваю двадцать с лишним газет, прилежно прочитываю
все доступные мне научные сообщения, и, поверьте, меня всегда охватывает
чувство восторга, когда я узнаю о каком-нибудь новом открытии...
Настойчивой журналистке Мэри Беллок захотелось во что бы то ни стало
увидеть собственными глазами замечательную картотеку писателя. Жюль Верн
очень неохотно допускал посторонних в свое тайное тайных, но на этот раз
сделал исключение. Он предложил гостье подняться по узкой винтовой лестнице,
показал ей свой более чем скромный рабочий кабинет, расположенный в круглой
башне, провел по коридору, увешанному географическими картами, и отворил
дверь в библиотеку - просторную светлую комнату, уставленную вдоль стен
высокими книжными шкафами, с громадным столом посредине, заваленным
газетами, журналами, бюллетенями научных обществ и всякими периодическими
изданиями.
В одном из шкафов вместо книг оказалось множество дубовых ящичков. В
определенном порядке в них были разложены бесчисленные выписки, заметки,
вырезки из газет и журналов, наклеенные на карточки одинакового формата.
Карточки подбирались по темам и вкладывались в бумажные обертки. Получались
несшитые тетрадки разной толщины. Всего, по словам Жюля Верна, у него
накопилось около двадцати тысяч таких тетрадок, содержащих интересные
сведения по всем отраслям знаний. "Его библиотека, - пишет Мэри Беллок, -
служит исключительно для пользования, а не для любования. Тут вы встретите
сильно подержанные издания сочинений Гомера, Вергилия, Монтеня, Шекспира,
Мольера, Купера, Диккенса, Скотта. Вы найдете тут и современных авторов.
- Вальтер Скотт, Диккенс и Фенимор Купер - мои любимые писатели, -
сказал Жюль Берн. - Читая Купера, я никогда не чувствовал усталости.
Некоторые из его романов достойны бессмертия, и я надеюсь, о них будут
помнить и тогда, когда так называемые литературные гиганты более позднего
времени канут в Лету. С юных лет меня восхищали романы капитана Марриэта. Я
и теперь охотно его перечитываю. Нравятся мне также Майн Рид и Стивенсон. К
сожалению, недостаточное знание английского языка мешает узнать их ближе.
"Остров сокровищ" Стивенсона есть у меня в переводе. Эта книга поражает
необыкновенной чистотой стиля и силой воображения. Но выше всех английских
писателей я ставлю Чарльза Диккенса..."
Почти десять лет спустя оценка Диккенса была дополнена в беседе с
англичанином Ч. Даубарном:
- Я несколько раз перечитывал Диккенса от корки до корки. Этому
писателю я многим обязан. У него можно найти все: воображение, юмор, любовь,
милосердие, жалость к бедным и угнетенным - одним словом, все...
Даубарн зафиксировал и такое признание Жюля Верна:
- На меня произвел сильное впечатление ваш новый писатель Уэллс. У него
совершенно особая манера, и книги его очень любопытны. Но по сравнению со
мной он идет совсем противоположным путем... Если я стараюсь отталкиваться
от правдоподобного и в принципе возможного, то Уэллс придумывает для
осуществления подвигов своих героев самые невозможные способы. Например,
если он хочет выбросить своего героя в мировое пространство, то придумывает
металл, не имеющий веса... Уэллс больше, чем кто-либо другой, является
представителем английского воображения.
- Что вы скажете о французской литературе и каких авторов
предпочитаете?
- Я согласен с теми, - ответил Жюль Верн, - кто считает литературу моей
страны одной из самых великих в мире. Мне близок гений Мольера. Когда-то я
был без ума от Бомарше. Меня восхищает мудрость Монтеня и жизнелюбие Рабле.
Что же касается новейших писателей, то Дюма-отец был мне всегда особенно
близок, и я счел своим долгом посвятить его памяти один из своих романов -
"Матиаса Шандора". Люблю также романы и "Легенды веков" Виктора Гюго, хотя
порою он бывает чересчур напыщенным...
Почти каждый посетитель задавал писателю дежурный вопрос:
- Мосье Верн, вы один из самых популярных и самых плодовитых
романистов. Не сочтите нескромным мое любопытство, но хотелось бы знать, как
вам удается на протяжении нескольких десятилетий сохранять такую
изумительную работоспособность?
На этот вопрос Жюль Верн отвечал с плохо скрытым раздражением:
- Не надо меня хвалить. Труд для меня - источник единственного и
подлинного счастья... Это моя жизненная функция. Как только я кончаю
очередную книгу, я чувствую себя несчастным и не нахожу покоя до тех пор,
пока не начну следующую. Праздность для меня - пытка.
- Да, я понимаю... И все же вы пишете с такой завидной легкостью, что
невольно...
- Это заблуждение! Мне ничего легко не дается. Почему-то многие думают,
что мои произведения - чистейшая импровизация. Какой вздор! Я не могу
приступить к работе, если не знаю начала, середины и конца своего будущего
романа. До сих пор я был достаточно счастлив в том смысле, что для каждого
произведения у меня в голове была не одна, а по меньшей мере полдюжины
готовых схем. Большое значение я придаю развязке. Если читатель сможет
угадать, чем все кончится, то такую книгу не стоило бы и писать. Чтобы роман
понравился, нужно изобрести совершенно необычную и вместе с тем
оптимистическую развязку. И когда в голове сложится костяк сюжета, когда из
нескольких возможных вариантов будет выбран наилучший, тогда только
начинается следующий этап работы - за письменным столом.
- Если это не секрет, расскажите, пожалуйста, мосье Верн, как вы пишете
ваши романы.
- Не понимаю, какой интерес это представляет для публики. Но все же я
могу раскрыть секреты моей литературной кухни, хотя и не решился бы
рекомендовать их никому другому. Ведь каждый писатель работает по своему
собственному методу, выбирая его скорее инстинктивно, чем сознательно. Это,
если хотите, вопрос техники. За много лет вырабатываются постоянные
привычки, от которых невозможно отказаться. Начинаю я обыкновенно с того,
что выбираю из картотеки все выписки, относящиеся к данной теме; сортирую
их, изучаю и обрабатываю применительно к будущему роману. Затем я делаю
предварительные наброски и составляю план по главам. Вслед за тем пишу
карандашом черновик, оставляя широкие поля - полстраницы - для поправок и
дополнений. Но это еще не роман, а только каркас романа. В таком виде
рукопись поступает в типографию. В первой корректуре я исправляю почти
каждое предложение и нередко пишу заново целые главы. Окончательный текст
получается после пятой, седьмой или, случается, девятой корректуры. Яснее
всего я вижу недостатки своего сочинения не в рукописи, а в печатных
оттисках. К счастью, мой издатель хорошо это понимает и не ставит передо
мной никаких ограничений... Но почему-то принято считать, что, если писатель
много пишет, значит ему все легко дается. Ничего подобного!..
- Но ведь при такой системе значительно замедляется скорость работы?
- Я этого не нахожу. Благодаря привычке к ежедневной работе за столом с
пяти утра до полудня мне удается уже много лет подряд писать по две книги в
год. Правда, такой распорядок жизни потребовал некоторых жертв. Чтобы ничто
не отвлекало от дела, я переселился из шумного Парижа в спокойный, тихий
Амьен и живу здесь уже много лет - с 1871 года. Вы спросите, почему я выбрал
Амьен? Этот город мне особенно дорог тем, что здесь родилась моя жена и
здесь мы с ней когда-то познакомились. И званием муниципального советника
Амьена я горжусь нисколько не меньше, чем литературной известностью. Я
счастлив оттого, что могу приносить своему городу посильную пользу.
- Ваши герои всегда путешествуют. Ну, а сами вы, мосье Верн, разве вы
не любите путешествовать?
- Очень люблю, вернее, любил. В свое время я проводил значительную
часть года на своей яхте "Сен-Мишель". Я дважды обошел на ней Средиземное
море, посетил Италию, Англию, Шотландию, Ирландию, Данию, Голландию,
Скандинавию, заходил в африканские воды... Эти поездки очень пригодились мне
при сочинении романов.
Я побывал даже в Северной Америке. Это случилось в 1867 году. Одна
французская компания приобрела океанский пароход "Грейт-истерн", чтобы
перевозить американцев на Парижскую выставку... Мы посетили с братом
Нью-Йорк и несколько других городов, видели Ниагару зимой, во льду... На
меня произвело неизгладимое впечатление торжественное спокойствие
гигантского водопада. Поездка в Америку дала мне материал для романа
"Плавающий город"...
- Как вы относитесь к спорту?
- Разумеется, положительно.
- А какой вид спорта предпочитаете?
- Из того, что я говорил, легко догадаться: парусный. Когда-то я был
искусным яхтсменом.
- А есть ли какой-нибудь вид спорта, который вы не одобряете?
- Автомобильные гонки. Это безумный спорт, и я очень сожалею, что он
получил такое распространение. Каждый владелец автомобиля рискует головой.
Автомобили загрязняют воздух. В этом новом увлечении я вижу признак
деградации современного цивилизованного общества. Ничего, кроме модного
декадентства и умственного оскудения, я в этом виде спорта не усматриваю...
Пешеходы теперь подвергаются опасности даже на амьенских улицах. Когда я
выхожу из дому, любезные прохожие то и дело предупреждают меня: "Внимание,
мосье Верн, автомобиль идет!" Впрочем, - добавил он, улыбнувшись, - я не
отстаю от века. В нынешнем году печатается мой новый роман. Его содержание -
автомобилизм... в настоящем и будущем... {Эти слова были сказаны в 1904
году. Имеется в виду роман "Властелин мира".}
- Хотелось бы знать, мосье Верн, какой из ваших романов вам кажется
наилучшим?
- Хороший отец любит одинаково всех своих детей. А у меня ни мало ни
много девяносто семь книг. Трудно мне назвать среди них самую любимую. Из
романов последних лет я выделил бы, пожалуй, "Завещание чудака". Иногда я
его перечитываю и сам удивляюсь, как мне удалось так живо и занимательно
познакомить юных читателей с географией Соединенных Штатов... Неплохо
получился как будто и роман "Братья Кип". Книга основана на реальных фактах
и изображает трагическую историю двух братьев. Почти все действие происходит
в Тихом океане. Быть может, мои слова могут показаться не совсем скромными,
но честное слово, когда я перечитываю собственные книги, то порой забываю,
что являюсь их автором...
- С тем большей объективностью вы можете судить о своих ранних романах.
Едва ли не самый знаменитый из них - "Двадцать тысяч лье под водой"!..
- А знаете ли вы, что одним из самых больших моих успехов я обязан Жорж
Санд? Это она навела меня на мысль написать "Двадцать тысяч лье под водой".
- Жорж Санд? Как странно...
- Но это так. В 1865 году по просьбе Этцеля - он принадлежал к числу ее
друзей - я послал ей "Пять недель на воздушном шаре" и "Путешествие к центру
Земли". Вскоре я получил ответ - собственноручное письмо Жорж Санд, которое
я берегу как реликвию. Вот оно, можете сами прочесть...
Жюль Верн достал из секретера и протянул собеседнику, парижскому
литератору Адольфу Бриссону, конверт с драгоценным письмом. Бриссон попросил
разрешения скопировать его и воспроизвести в своем очерке.
Вот что писала Жорж Санд:
"Благодарю Вас за приятные надписи на обеих книгах. Ваши великолепные
произведения вывели меля из состояния глубокой апатии и заставили испытать
волнение. Огорчена я только тем, что слишком быстро их проглотила и лишена
возможности прочесть еще дюжину подобных романов. Я надеюсь, что скоро вы
увлечете нас в глубины моря и заставите Ваших героев путешествовать в
подводных лодках, усовершенствовать которые Вам помогут Ваши знания и Ваше
воображение. Когда "Англичане на Северном полюсе" {Заглавие первого тома
"Путешествий и приключений капитана Гаттераса".} выйдут отдельной книгой,
прошу Вас не забыть прислать их мне. У Вас восхитительный талант и сердце,
способное еще больше его возвысить. Тысячу раз благодарю Вас за те приятные
минуты, которые Вы помогли мне испытать среди моих горестей".
О капитане Немо и "Наутилусе" речь заходила почти в каждом интервью.
Англичанин Даубарн, навестивший писателя в 1904 году, заметил, что новейшие
конструкции подводных лодок свидетельствуют самым поразительным образом о
воплощении в жизнь его идей.
- Тут опять-таки, - возразил Жюль Верн, - нет никакого пророчества.
Подводная лодка существовала и до появления моего романа. Я просто взял то,
что уже намечалось в действительности, и развил в воображении. Капитан Немо
желает оградить себя от всякого общения с людьми - отсюда и его имя. Поэтому
я погружаю его в стихию, которая дает ему возможность не только получать
двигательную силу - электрическую энергию - из самого океана, но и добывать
в морской пучине все необходимое для жизни...
- В связи с появлением подводных лодок морская война становится не той,
что прежде. Каковы ваши прогнозы на этот счет?
- Самые мрачные. В морской стратегии произошел полный переворот.
Военное судно уже не может чувствовать себя в безопасности, имея против себя
подводную лодку и торпеду. Если обыкновенный динамитный патрон производит
взрыв, достаточный для расщепления стального рельса, что же тогда говорить о
торпедах, начиненных куда более сильными взрывчатыми веществами! Какие
адские силы вырвутся на свободу, если военная техника будет
совершенствоваться с такой быстротой!
- К несчастью, мы ежедневно видим появление все новых и новых
усовершенствованных смертоносных орудий...
- Цивилизованное варварство! - воскликнул Жюль Верн. - Тем более
дипломаты должны стараться сохранить мир... Но что бы нам ни угрожало
сейчас, я верю в созидательные силы разума. Я верю, что народы когда-нибудь
договорятся между собой и помешают безумцам использовать величайшие
завоевания науки во вред человечеству.
Однажды - это было в 1902 году - Жюля Верна посетил незнакомый молодой
человек - корреспондент "Новой Венской газеты". По-видимому, он попал в
удачный час: старый писатель был более словоохотлив и откровенен, чем
обычно. На вопрос журналиста, чем можно объяснить столь широкое
распространение его книг, Жюль Верн ответил:
- Я стараюсь учитывать запросы и возможности юных читателей, для
которых написаны все мои книги. Работая над своими романами, я всегда думаю
о том - пусть иногда это идет даже в ущерб искусству, - чтобы из-под моего
пера не вышло ни одной страницы, ни одной фразы, которую не могли бы
прочесть и понять дети.
Когда разговор зашел о науке, Жюль Верн заметно воодушевился.
- Я считаю себя счастливцем, что родился в такой век, когда на наших
глазах сделано столько замечательных открытий и еще более удивительных
изобретений. Можно не сомневаться, что науке суждено открыть людям много
удивительного и чудесного. Я убежден, что открытия ученых совершенно изменят
условия жизни на Земле, и многие из этих чудесных открытий будут сделаны на
глазах нынешнего поколения. Ведь наши знания о силах природы, взять хотя бы
электричество, находятся еще в зачаточном состоянии. В будущем, когда мы
вырвем у природы еще много ее тайн, все чудеса, которые описывают романисты,
и в частности ваш покорный слуга, покажутся простыми и неинтересными по
сравнению с еще более редкими и удивительными явлениями, свидетелями которых
можете быть и вы...
Еще немного времени, и наши телефоны и телеграфы покажутся смешными, а
железные дороги слишком шумными и отчаянно медлительными. Культура проникнет
в самые глухие деревенские углы... Реки и водопады дадут во много раз больше
двигательной энергии, чем сейчас. Одновременно будут разрешены и задачи
воздухоплавания. Дно океана станет предметом широкого изучения и целью
путешествий... Настанет день, когда люди смогут эксплуатировать недра океана
так же, как теперь золотые россыпи. Двадцатый век создаст новую эру...
Моя жизнь была полным-полна действительными и воображаемыми событиями.
Я видел много замечательных вещей, но еще более удивительные создавались
моей фантазией. Если бы вы только знали, как я сожалею о том, что мне так
рано приходится завершить свой земной путь и проститься с жизнью на пороге
эпохи, которая сулит столько чудес!..
Жюль Верн замолчал. Журналист, взволнованный его искренним признанием,
торопливо записывал только что произнесенные слова.
- Теперь вы, наверное, спросите меня, - снова заговорил писатель, -
каков общий замысел "Необыкновенных путешествий" и что собираюсь делать
дальше?
- Вы угадали, мосье Верн.
- Я поставил своей задачей описать в "Необыкновенных путешествиях" весь
земной шар. Следуя из страны в страну по заранее установленному плану, я
стараюсь не возвращаться без крайней необходимости в те места, которые уже
были описаны. Мне предстоит еще описать довольно много стран, чтобы
полностью расцветить узор. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что уже
сделано. Быть может, я еще закончу мою сотую книгу! Закончу обязательно,
если проживу еще пять или шесть лет...
- И вы знаете, чему будет посвящена ваша сотая книга?
- Да, я часто думаю об этом. Я хочу в своей последней книге дать в виде
связного обзора полный свод моих описаний земного шара и небесных
пространств и, кроме того, напомнить о всех маршрутах, которые были
совершены моими героями... Но независимо от того, успею ли я выполнить этот
замысел или нет, могу вам сказать, что у меня накопилось в запасе несколько
готовых книг, которые будут изданы после моей смерти...
Жюль Верн угасал в своем кабинете, у стола, заваленного законченными и
неопубликованными рукописями.
Он умер на семьдесят восьмом году, 24 марта 1905 года в восемь часов
утра. Но до конца 1910 года каждое полугодие, как это делалось на протяжении
сорока двух лет, он продолжал дарить читателям новый том "Необыкновенных
путешествий".
Вокруг света, 1966, Э 9, С. 35, 76 - 80.
OCR В. Кузьмин
Okt. 2001
Проект "Старая фантастика"
sf.nm.ru
Last-modified: Wed, 19 Nov 2003 00:08:54 GMT