вался, зачем это, мне сказали, что, бы-вало, здесь стояли цветы. То ли плошки, то ли вазы с цве-тами. Предполагаю, что плошки. А на самих ступеньках будто бы лежала ковровая дорожка. Но, по-моему, это вздор. Если на лестнице так просто стояли цветы в плош-ках, то почему же никто не уносил их в свою квартиру? А если ковровая дорожка, то почему ее в первые же три дня не изрезали на отдельные коврики? Или не скатали в рулон и не увезли? И как могли цветы и дорожка со-четаться с этими немытыми стеклами, накопившими на себе слой слипшейся пыли в палец толщиной, и с этими мрачными темными побитыми стенами? И с этим запахом в подъезде (москвичи знают, отчего это происходит), и с этим лифтом, исцарапанным внутри острым гвоздем? С такими сомнениями я пришел к одному старожилу этого дома, и он неожиданно стал меня заверять, что дей-ствительно цветы на лестнице были и дорожка была, бо-лее того -- жильцы будто бы оставляли внизу в подъезде галоши и зонтики. Последнее убедило меня больше всего, потому что и сейчас иногда оставляют москвичи внизу детские коляски. Трудно сказать, почему исчезли цветы с лестничных площадок московских домов. Поиски причин увели бы нас слишком далеко. Назову одну: изменилось отношение к лестнице. Я бывал во многих больших городах и видел, что там (речь идет не о трущобах, а о средних, нормальных жилых домах) лестница является началом квартиры, в то время как у нас она является продолжением улицы. Большая принципиальная разница. Отношение к лестнице изменилось, но к цветам нет. Цветы москвичи по-прежнему любят. Это для них где-нибудь там, на юге, утрамбовывают в чемодан мартов-ские ветки мимоз, а также розы, предпочтительно в бутонах, чтобы не помялись, не истрепались. Сплюснутые и слипшиеся извлекаются розы из чемоданов на московских рынках. Встряхиваются, расправляются. У иных полу распустившихся роз стараются пальцами вывернуть лепест-ки, чтобы выглядела пышнее, ярче. Стараются их опрыс-нуть водой, чтобы освежить, оживить. Но все это помогает мало. В чемоданной утрамбованной темноте и духоте ро-зы задыхаются, умирают. Купленные и принесенные в мос-ковскую квартиру, они редко пробуждаются от глубокого обморочного состояния. Не помогает даже реанимация, в приемы которой входят обламывание и расщепление стеблей, обливание стеблей горячей водой и растворение в вазе таблеток аспирина. Бутоны часто так и остаются бутонами, темными, с мертвенным оттенком, а полу распустившиеся розы быстро осыпают на скатерть свои бес-сильные лепестки. Впрочем, в конце лета на всех рынках Москвы можно купить превосходные розы, выросшие и расцветшие у нас в Подмосковье. Тогда хороши, свежи и другие цветы -- питомцы дачных участков Малаховки и Лобни, Краскова и Салтыковки, Болшева и Сходни... Какие прекрасные маки, садовые ромашки, ирисы, нарциссы, тюльпаны, гиацин-ты, левкои, лилии расставлены тогда на прилавках мос-ковских рынков. Отшумят тут же -- по сезону -- благоухают вороха че-ремухи, сирени, жасмина. Ландыши появляются в Москве раньше, чем в подмо-сковных лесах, -- привозят из более южных областей, даже и с Украины. Случайно на углу в метро, в подземном пе-реходе через улицу, у тетеньки, опасливо поглядывающей по сторонам, можно в Москве, и не заезжая на рынок, ку-пить иногда букетик ночной фиалки, незабудок, купаль-ниц, полевых ромашек и васильков. Это и хорошо. Не всегда человек заранее знает, что вечером ему понадобят-ся цветы. Не всегда есть время днем купить их. Как же быть, если рынки в семь часов закрываются? Фактически они расходятся еще раньше. Есть в Москве два-три полулегальных базарчика, где можно найти цветы в неурочное время, то есть когда рын-ки закрыты. До недавних пор такой цветочный базарчик существо-вал около Белорусского вокзала. Надо было пройти тон-нелем под мост, под Ленинградский проспект, и там на-чинался ряд палаточек и прилавков, где цветами торгова-ли до поздней ночи. Но потом этот базарчик внезапно прекратился. Сейчас существует он у "Сокола". Около Белорусского вокзала осталась только традиция. Можно обнаружить рядом с продавщицами мороженого и гази-рованной водой двух-трех наиболее отчаянных тетек, ко-торые из обширной сумки извлекут для вас несколько астр, а то и роз. Да, но есть же в Москве цветочные магазины, которые некогда, если верить Золотницкому, являлись "у нас глав-ным центром цветочной торговли". Их, конечно, не, как в Париже в начале века, но все-таки более сорока. Я давно не бывал в цветочных магазинах, и мне приш-ла в голову мысль посмотреть некоторые из них. Тут мы случайно разговорились с писателем Радовым, и он рас-сказал мне историю, которая настораживала. Ему понадобились цветы. Не знаю, почему он не обратился на ры-нок. В Союзе писателей есть человек, в обязанности ко-торого входит доставить цветы для многочисленных пи-сательских похорон и юбилеев. У этого человека, естественно, широкие связи с разными цветочными магазина-ми. После соответствующего звонка в крупнейший магазин и разговора с директором Радову было обещано 10 (десять) гвоздик. Явившись лично, Радов сумел выпросить еще одну и таким образом ушел с одиннадцатью гвозди-ками. Я стал задавать Радову вопросы, над которыми он расхохотался. Я спрашивал, почему, если не оказалось гвоздик, он не купил гладиолусы, тюльпаны, маки, лилии, розы, хризантемы, нарциссы, пионы, астры? Смеется Радов своеобразно. Сначала в нем, в глуби-не, рождается хрип (как у старинных часов перед боем), который тянется долго. Если не очень смешно, все может так и кончится этим хрипом. Но теперь Радов хохотал от души. Мои вопросы, как он говорил, были наивны. Заин-тригованный, я сам поехал посмотреть на цветочные ма-газины. Пока едем до первого из них, вновь всплывают в памяти строки: "стеллажи... цветочных магазинов... истин-ным наслаждением для глаз... сквозь гигантские зеркаль-ные окна... всю роскошь тропиков или знойного юга... ис-кусной группировкой растений... полным артистического вкуса, подбором цветов и аксессуаров..." Боже мой! Трудно представить себе столь же унылое зрелище, как московский цветочный магазин! Пахнет по-хоронами и провалившимися Премьерами. Вид и атмос-фера этих магазинов вместо радости и наслаждения (цве-точный магазин!) навевает безотчетную тоску. Они почти не отличаются друг от друга ни обстановкой, ни этими, как их... аксессуарами, ни ассортиментом, ни тем более цена-ми. В деревянных ящиках растет несколько больших рас-тений -- пальмы, лавровые деревца, кактусы. -- Продаются ли эти растения и сколько стоят? -- Это наш инвентарь. Так ответили мне продавщицы трех магазинов. Зна-чит, в четвертом можно не спрашивать. Что же продается? В глиняных плошках комнатные растения двух-трех ви-дов. Именно те, которые сейчас почти никто не держит в своих квартирах. Например, елочки. А цветы как та-ковые? Цветок в петлицу, цветок для подарка, букет цве-тов? В магазине у "Сокола" в этот день торговали хризан-темами. Штук двадцать хризантем стояло около продав-щицы в ведре, в воде. Скоро кончатся. Вид у хризантем помятый, потрепанный. Но берут. Оглядывают цветок со всех сторон, мнутся, колеблются, но берут. Ничего друго-го ведь нет. Ничего. Только хризантемы, больше похожие на астры. Бело-лилового и блекло-желтого цвета. Они измяты, полузавяли. Пока есть в продаже те, белые круп-ные хризантемы, эти никто не берет. Через четверть часа я уже в другом конце Москвы в цветочном магазине у Сретенских ворот. Вместо белых хризантем в ведре несколько белых гладиолусов. Мелкие, жалкие, полузавяли. На прилавке кустистые желтоватые и лиловатые хризантемы. Трогают, оглядывают и кладут опять на прилавок. Магазин на проспекте Калинина (так называемый Но-вый Арбат) отличается от других. Он просторен, его ин-терьер организован по-современному. Даже маленький бас-сейн посреди магазина. Инвентарь расставлен с большой фантазией. Но, подойдя к прилавку, я вижу опять те же самые мелкие, похожие на астры, кустистые хризантемы бледно-желтого и бледно-лилового цвета. Поскольку их никто не берет, продавщицы пошли на хитрость. Они к этим совсем невыразительным и несвежим цветам присо-единяют гвоздички и таким образом штампуют букеты, за-вернутые в целлофан. Гвоздички немного оживляют бу-кет, но они сами помяты и блеклы. Кроме того, они ни-как не сочетаются с той невольной добавкой, с той "об-щественной нагрузкой", которую им навязали. Получились вместо букетов стандартные венички. Не представляю, кому можно и как можно преподнести такие цветы. Но других цветов нет. Я подозвал продавщицу, молодую пол-новатую девушку с пышной русой косой, которая за от-сутствием торговли оживленно болтала с подружкой -- кассиршей, и сказал ей примерно следующее: -- Я знаю, что московские продавщицы, прежде чем встать за прилавок, учатся в специальных школах или на курсах. Вы, наверно, учились тоже. У вас прекрасная про-фессия и прекрасное звание, вы -- цветочница. Так как же вы могли выложить на прилавок и предложить нам эти чудовищные, эти бездарные, эти безграмотные пучки рас-тений? Разве вы не понимаете, что цветы в этих пучках не сочетаются друг с другом, не смотрятся, вопиют к вашему вкусу, вашей совести. На кого вы рассчитываете? На какой вкус? На какой уровень безразличия и равнодушия? За-чем же веками существовало искусство составлять букеты, зачем это искусство прославлялось поэтами, зачем лучшие букетчицы ваялись в мраморе великими скульпторами? Для того, чтобы дело пришло к этому жалкому тоскливому пучку цветов, который вы под названием букет пытаетесь всучить мне за, между прочим, один рубль семьдесят ко-пеек? Впрочем, в последнем я не прав. Продавщица вовсе не пыталась мне ничего всучать. Выслушав меня и не удос-тоив не только ответом, но и шевелением брови, она реши-тельно, резко, зло покидала пучки цветов в ведро, затем повернулась и гордо и независимо, под возмущенный ропот остальных покупателей, пошла снова к кассирше, не подо-зревая, конечно, что уходит прямо на эту страницу. Что же было в решительных ее жестах, когда она ки-дала букеты в ведро? О, тут было много всего по желанию и на выбор. -- Никто вас не просит покупать эти цветы. Не хотите, не надо. -- Ишь ты, нашелся грамотей. Если каждый будет учить... -- А пошли вы все... осточертело давным-давно!.. -- Сама знаю, что цветы эти дрянь, но что же мне при-кажете делать? -- Прекрасно вы все понимаете, и нечего притворяться наивненькими... И все-таки я не понимал. Не понимаю, как может в цветочном магазине не быть цветов?! -- Почему же? Цветы у нас есть, -- ответила мне другая, более спокойная продавщица в другом магазине. -- Вы мо-жете заказать букет, или корзину, или венок... Очень час-то заказывают у нас корзины для подношения артистам на сцену. Венки, конечно, для похорон. -- И если я захочу преподнести корзину или букет лю-бимой актрисе, ваш магазин берется исполнить для меня такой букет? -- Конечно. -- Простите, а какие там будут цветы? Надо полагать, какие захочу я, ваш заказчик и покупатель? -- Еще чего! -- То есть как? -- А так. Цветы будут такие, какие окажутся в тот день на базе или в магазине. -- Но если моя актриса любит тюльпаны и терпеть не может гвоздик. Вы знаете, при виде гвоздик она... вы зна-ете, это ведь цветок крови... -- Чего?! Преподнесете, и будет довольна. -- Но это никак невозможно, чтобы гвоздики... -- Гражданин, сказано вам -- какие будут на базе. Да вы не волнуйтесь, они вам соберут, и будет красиво. -- Я понимаю, но у цветов есть символика. Вас, навер-но, учили? Хризантема, например, цветок печали и смерти. Лилия -- непорочности. Ведь именно с лилией Архангел Гавриил... благовещенье... Нарцисс -- символ влюбленных в себя, камелия -- цветок бесстрастия, незабудка -- цветок постоянства и верности, омела -- вечное обновление. Ее, знаете ли, дарят в Новый год и на рождество, ландыш слу-жит эмблемой нежности, безмолвного излияния сердца, роза -- поклонение и пламенная любовь, фиалка -- скромность и обаятельность... А вы мне -- какие будут! Знаете, как написано в одной книжке: "Влетает в ма-газин как буря какой-то иностранец и, показывая на часы, говорит: "Сейчас пять часов, в семь мне нужна во что бы то ни стало корзина самых редких орхидей, но помните, ровно в семь часов. Что это будет стоить?" Вот как, милая девушка, нужно торговать цветами. Как думаете, сможет мне ваш магазин не к семи часам, а хотя бы к Новому году приготовить корзину самых редких ор-хидей? -- Разыгрываете вы меня, гражданин, по глазам вижу. А если хотите цветы по своему выбору -- ступайте на ры-нок. Так я понял, что москвичи сидят на своеобразном цве-точном пайке, когда человек покупает не то, что ему хоте-лось бы купить, но то, что предлагает магазин и что чело-век покупать вынужден. И только рынок, опять же, сглаживает немного атмосферу и обстановку пайка. Впрочем, когда слишком много цветов, это тоже... в не-котором роде другая крайность. Во время большого какого-то праздника в одной респуб-лике нас, приехавших на этот праздник московских гостей, завалили цветами. Не успеем выйти из самолета -- навстре-чу бегут школьники с букетами в руках; не успеем прийти на фабрику -- навстречу бегут девочки с букетами в руках; не успеем приехать в совхоз -- цветы; собираемся уезжать из совхоза или с фабрики -- опять цветы. У нас не хватало рук, чтобы держать тяжелые букеты. В гостиницах, в автомобилях, в салонах самолетов не хватало места, чтобы положить цветы. Это были осенние жирные георгины и ас-тры, связанные в округлые снопы. Их были пуды, их были тонны. Оказывается, если цветов тонны, то они начинают производить впечатление силоса. Иногда я вижу, как артисту или артистке на сцену чин-но выносят корзину с цветами (какие оказались на базе). Таких корзин набирается несколько штук, и появляется подозрение: уж не сам ли артист их заказал? Очень они одинаковы. Впрочем, что я? База-то у всех магазинов одна! В то же время иногда летит на сцену один цветок. Или маленький букетик фиалок. Если бы я был на сцене вмес-то артиста, для меня такой цветок и такой букетик, упав-ший на серые пыльные доски, был бы дороже чопорных корзин, перевязанных шелковыми красными и белыми лен-тами.
Извлечения
И. Бунин. О цветах и травах в стихах разных лет ...Есть на полях моей родины скромные Сестры и братья заморских цветов: Их возрастила весна благовонная В зелени майских лесов и лугов. Видят они не теплицы зеркальные, А небосклона простор голубой. Видят они не огни: а таинственный Вечных созвездий узор золотой. Веет от них красотою стыдливою, Сердцу и взору родные они... 1887 г. (то есть очень раннее) Понял я, что юной жизни тайна В мир пришла под кровом темноты, Что весна вернулась -- и незримо Вырастают первые цветы. 1889-1897 гг. Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет, Колокольчики, ландыши в чаще зеленой цветут, На рассвете в долинах теплом и черемухой веет, Соловьи до рассвета поют. Скоро троицын день, скоро песни, венки и покосы... Все цветет и поет, молодые надежды тая... О, весенние зори и теплые майские росы, О, далекая юность моя! 1900 г. А на селе с утра идет обедня в храме: Зеленою травой усыпан весь амвон, Алтарь сияющий и убранный цветами Янтарным бликом свеч и солнца озарен. 1900 г. Крупный дождь в лесу зеленом Прошумел по стройным кленам И лесным цветам... После бури молодея В блеске новой красоты, Ароматней и пышнее Распускаются цветы. 1888 г. Темной ночью белых лилий Сон неясный тих. Ветерок ночной прохладой Обвевает их. Ночь их чашечки закрыла, Ночь хранит цветы В одеянии невинном Чистой красоты. 1893 г. Пахнет медом, зацветает Белая гречиха... Звон к вечерне из деревни Долетает тихо... 18 92 г. Из зреющих хлебов, как теплое дыханье, Порою ветерок касается чела. Но спят уже хлеба. Царит кругом молчанье. Молчат перепела. 1897 г. Веет утро прохладой степною. Тишина, тишина на полях! Заросла повиликой-травою Полевая дорога в хлебах. В мураве колеи утопают, А за ними с обеих сторон В сизых ржах васильки зацветают, Бирюзовый виднеется лен. Серебрится ячмень золотистый, Зеленеют привольно овсы, И в колосьях брильянты росы Ветерок зажигают душистый. И вливает отраду он в грудь, И свевает с души он тревоги... Весел мирный проселочный путь, Хороши вы, степные дороги! КАНУН КУПАЛЫ Не туман белеет в темной роще -- Ходит в темной роще Богоматерь. По зеленым взгорьям, по долинам Собирает к ночи Божьи травы. Только вечер им остался сроку, Да и то уж солнце па исходе: Застят ели черной хвоей запад, Золотой иконостас заката. Уж в долинах сыро -- пали тени, Уж луга синеют -- пали росы, Пахнет под водою медуница, Золотой венец по рощам светит. Как туман бела ее одежда, Голубые очи -- словно звезды, Соберет Она цветы и травы И несет их к божьему престолу. Скоро ночь -- им только ночь осталась, А наутро срежут их косами, А не срежут -- солнце сгубит зноем, Так и скажет Сыну Богоматерь: "Погляди, возлюбленное Чадо, Как земля цвела и красовалась! Да недолог век земным утехам: В мире Смерть -- она и жизнью правит". Но Христос ей молвит: "Мать! Не солнце Только землю тьма ночная кроет. Смерть не семя губит, а срезает Лишь цветы от семени земного. И земное семя не иссякнет. Скосит Смерть -- Любовь опять посеет, Радуйся, Любимая! Ты будешь Утешенье до скончанья века!" *** Зато все ярче и нежнее Живая неба бирюза: И смотрят, весело синея, В кустах подснежников глаза... *** ...Полями пахнет -- свежих трав, Лугов прохладное дыханье! От сенокосов и дубрав Я в нем ловлю благоуханье... *** ...Поздним летом в степи на казацких могилах "Сон-цветок" в полусне одиноко цветет. Он живой, но сухой. Он угаснуть не в силах, Но весна для него не придет... *** ...Воз тонет в зелени, как челн в равнине вод, Меж заводей цветов, в волнах травы плывет, Минуя острова багряного бурьяна... *** ...Растет, растет могильная трава, Зеленая, веселая, живая, Омыла плиты влага дождевая, И мох покрыл ненужные слова... *** ...Брат в запыленных сапогах Швырнул ко мне на подоконник Цветок, растущий в парах, Цветок засухи -- желтый донник. Я встал от книг и в степь пошел. Ну да, все поле -- золотое, И отовсюду точки пчел Плывут в сухом вечернем зное... *** И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной... Срок настанет -- господь сына блудного спросит: "Был ли счастлив ты в жизни земной?" И забуду я все -- вспомню только вот эти Полевые пути меж колосьев и трав -- И от сладостных слез не успею ответить, К милосердным коленям припав... x x x Муза, крапиву воспой... Намой взгляд,крапива -- одно из самых любопытных рас-тений. Во-первых, зачем ей жа-литься? А между тем природа ничего напрасно не делает. На что уж бесполезной у нас счита-ется слепая кишка. Атавизм, пе-режиток, излишество. Начали в Америке удалять ее в младенче-скомвозрасте, чтобыпотом взрослому человеку не нужно было хлопотать и заботиться. И что же? Развитие ребятишек без слепой кишки пошло ненормаль-ным путем. Заметили нежела-тельные отклонения. Пришлось отказаться от самонадеянного вмешательства в дела при-роды: молодые американцы растут все с аппендиксами. Пчелиное жало объяснено, змеиный яд понятен, ядови-тые колючки некоторых рыб не вызывают никаких кри-вотолков. Но зачем жжется крапива? Защищая себя? От кого? Почему другие соседние травы обходятся без такой защиты и процветают? Да и какой вред крапиве, если ее съест какое-нибудь травоядное существо? Чтобы ее изве-сти, нужны не благодушная корова, не лось, не коза, а железо, огонь, терпенье и многие годы. Шипы на розовом кусте, но ведь там цветок, и какой! Каждый, кто увидит, потянется сорвать и понюхать. Но и шипы на розе появились, надо полагать, задолго до чело-века. И оказались они, между прочим, с точки зрения за-щиты от человека, праздными. Человек все равно выра-щивает и срезает розы и вывел 7000 (семь тысяч) сортов. Нет, непонятная, непонятная трава крапива. Кстати, на-счет невзрачности ее я не согласен. Один раз сидели на лавочке и разговорились. -- Ну, знаешь! Это надо уж до чего дойти, чтобы ут-верждать, будто крапива красавица! Тогда не надо было бы выращивать георгины, нарциссы, маки... Крапива сама везде растет, только любуйся. Я отошел за угол дома, сорвал три высоких свежих стебля крапивы, унес их в дом, поставил в высокую узкую вазу, установил около золотистой тесовой стены. Свет па-дал удачно, сбоку: не плоское, а объемное освещение. Пригласил друзей-спорщиков. Зубчатые, немного никнущие листья, расходящиеся пар-но, во многих местах четырехгранного стебля, полнокров-ная темная зелень, сила и мощь в сочетании с несомнен-ным чувством личного достоинства произвели на всех нас, смотрящих, сильное впечатление. Мы стояли и любовались. Чем дольше любовались и вглядывались, тем больше хо-телось смотреть. Реплики стихли. Наступило безмолвное созерцание. -- Она прекрасна! -- сказал наконец поэт. -- Она пре-красна, и пятна нет на ней. -- А зачем же мнем и не смотрим? -- Кто-то из великих мужей сказал, что если бы се-ледки было мало, она считалась бы самым тонким и ред-ким деликатесом. -- Ничего, скоро будет! -- пошутил один из нас, уже безотносительно к нашей крапиве и разрушая атмосферу очарования. Но можно ли крапиву не мять. С первых шагов (если в деревне) преследует мальчишек досадная, злая трава -- крапива. Мяч закатился обязательно в крапиву. Надо лезть и доставать, обжигаясь. Рвешь малину (в особенно-сти в лесу), руки и ноги острекает крапивой. Провинил-ся--можно получить крапивой по ногам, а то и повыше, тем более если провинился перед чужими людьми, напри-мер залез в огород. Пошлют полоть гряды: попадается под руки чрезмерно злая мелкая крапивка, которая и рас-тет только в грядках вместе с сорной травой. Белые на руках волдыри нестерпимо горят, а потом, опадая, зудят и чешутся. Ловишь рыбу на удочку, захочешь вытереть руки о траву (не спуская глаз с поплавка), непременно попадешь руками на злую приречную крапиву. Но там же, около утренней реки, близ воды, дышащей теплом и туманом, в кустарнике, во влажном утреннем микроклимате до чего же крепко, до чего же хорошо пах-нет крапива! Саша Косицын, когда в Москве начнем вспоминать наши места и речку, текущую через лес, все время обра-щается к одному и тому же вопросу: -- Слушай, чем это пахнет, какой травой, когда си-дишь утром у воды? На мяту как будто не похоже... -- Мятой пахнут руки, когда вытираешь их о траву. А в воздухе пахнет обыкновенной крапивой. -- Да ну?! И вот теперь еще один немаловажный вопрос. Крапива водится в кустарниках, по берегам речек, в зарослях лесной малины, в лесных оврагах, называемых у нас буераками. В чистом поле, среди ржи, овса, гречки, гороха крапи-вы не видать. На чистом лугу, среди луговых цветов и трав крапивы не встретишь. Вдоль проселочных, полевых дорог крапивы нет. Она изменяет своим местам обитания только для того, чтобы поселиться около человека. Как только признак какой-нибудь человеческой дея-тельности, как только человеческое жилье, крапива уж тут как тут. Главным образом, ее привлекают признаки строительной деятельности. По существу, крапива--лесная трава. Но ведь меду-ница не выходит из леса на стук человеческого топора или молотка. Ландыш не выманишь из-под сени леса. Кислица, грушанка, лесной колокольчик тверды в своих привязанностях и привычках. Но крапива немедленно по-кидает свои буерачные, береговые, овражные угодья и появляется перед человеком, как только почувствует его близость. Выкопайте колодец среди чистой поляны, вокруг кото-рой на километр не росло ни одной крапивинки, тотчас ваш колодец окружит зеленой толпой неизвестно откуда взявшаяся крапива. Поставьте сруб, соорудите погреб, поднимите забор, сложите поленницу дров, высыпьте кор-зину щепок или другого мусора, крапива уж тут как тут! Может быть, она знает, что где есть человек, там воз-можны и разные человеческие бедствия: пожар, война, го-лод, болезнь? Может быть, она заранее предлагает себя на выручку, как весьма питательная и целебная трава (во много раз питательнее капусты)? Ведь она особенно буйст-вует там, где действительно замечается человеческое бедствие, неблагополучие О, раздолье крапиве от края и до края России на месте исчезающих домов, деревень и сел! Ну, положим, крестьяне-то многие, колхозники уезжают из деревень не от голода, не от чумы, не от крайней нужды, а по очень сложным причинам, благодаря очень сложным процессам, происходящим теперь, уезжают в города, накопив денег и покупая в городах дома, уезжают, засасы-ваемые растущей промышленностью (и потому, что осла-бли корешки, привязывающие к земле, а то и пооборвались), но крапива, конечно, не может разобраться во всех социологических тонкостях. Она видит, что исчезают дома, оставляя после себя ямы и кирпичные трубы, она думает, что тут бедствие, неблагополучие, и набрасыва-ется, и растет, и жиреет на покинутых пепелищах, в то время как бывшие хозяева домов благополучно работают на заводах, ходят в кино, забивают "козла", потягивают пивко у фанерных киосков. Не умнее же крапива наших социологов и экономистов, которые утечку деревни счита-ют не бедствием, а неизбежным, закономерным процессом? Или, может быть, крапива набрасывается на следы человеческой деятельности из других побуждений. Может быть, природа велит ей: "Иди и все исправь. Сделай как было". И вот на брошенных местах, на ямах от бывших домов крапива будет расти десятки лет, пока всякий след человека не переработает в себе так, что будет здесь опять бескрапивное, но и безмусорное место. Зарубцуется рана, сотрется след. Правда, говорят, что и до сих пор ученые-археологи именно по крапиве определяют стоянки древних викингов в Европе. Но что природе пятьсот лет и куда ей торопиться? В присланной мне тетради одного ученого старичка профессора, впрочем, я вычитал следующие, не очень при-вычные для нормальной современной научной речи слова о крапиве: "Растет на почве, испорченной человеком, исправляя ее, подготовляя для других растений. Это сильное растение, но замкнутое. Оно не выказывает своей силы во-вне, например, в виде цветов, а заключенную в ней красоту выявляют бабочки, личинки которых питаются листьями крапивы ("павлиний глаз", "крапивница"). Крапива напо-минает некоторых людей, которые делают нужную работу, делают много хорошего, но не показывают этого (см. с. 54 этой тетради)". На странице 54 я прочитал еще и следующее. Как го-ворится, за что купил, за то и продаю. "Крапива растет всюду, где есть люди. Она стоит пе-ред нами исполненная серьезным, даже несколько отчуж-денным спокойствием, глубоко связанная с теми силами, внешним выражением которых является ветер. Самое важ-ное и самое существенное в крапиве -- это живущий в ней сильно выраженный железистый процесс. Этот процесс железа придает крапиве, с ее темно-зелеными листьями, такой исполненный достоинства вид. Сущность крапивы в том, что в ней совершается про-цесс, обратный процессу образования крови в человеке. Она -- страж интернированного в крови человеческого су-щества, регулируя действие силы тяжести и обратной ей силы подъема... Медицина применяет ее для очистки крови..." Дальнейшее оставлю в тетради на той самой 54-й странице, равно как и на совести профессора. Каждый год в мае я боюсь прозевать крапивный се-зон. Крапива едва ли не самая первая показывается из черной, бестравной в то время земли и растет очень быст-ро. Значит, если принять нашу шутливую первую теорию, что крапива идет на выручку человека, то в этом мы най-дем полное совпадение, потому что если бы выпала голод-ная зима и если бы пережившие ее люди стали с вожде-лением и надеждой глядеть, чем им поможет весна, при-рода, то первыми они увидели бы яркие сочные кустики крапивы, растущие не по дням, а по часам, так и прущие из земли, словно вот именно спешат на выручку. Очень важно приехать в это время в деревню, чтобы захватить крапиву молодой, нежной и сочной. Вооружившись ножницами и посудой, например реше-том, я иду в сад. Там и тут под вишеньем, около старой избушки, около малины сотворились из мягкого апрель-ского тепла и волглой земли, соткались из солнечного воздуха и налились соком и зеленью кустики крапивы. Они пока что выглядят как кустики, а не как сплошные высокие заросли. Возьмешься пальцами левой руки осто-рожненько за верхушку, а ножницами чиркнешь под тре-тью пару листьев. Оставшееся в левой руке бросишь в решето или блюдо. Когда суп, какой бы он ни был, готов и можно нести его на стол, надо бухнуть в кипящую кастрюлю ворох свежей, мытой крапивы. И как только кипенье в кастрюле, усмиренное на несколько минут прохладной крапивой, возобновится, снимают кастрюлю с огня, разливают гус-тое, зеленое хлебово по тарелкам. Весенняя, майская це-лебная и питательная еда готова. Крапива остается и в тарелке ярко-зеленой, кажется даже еще ярче, чем росла на земле. Она как живая, только что не жалится. Правда, Володя Дудинцев запротестовал, когда я по-делился с ним столь простым и эффектным рецептом. -- Нет. Надо откинуть ее и протереть через дуршлаг или решето, а в тарелку обязательно положить половину крутого яйца. И положить его желтком кверху. -- Зачем? -- Ну как же... красиво. Муза, крапиву воспой... Но все же настоящую оду крапиве я вычитал в травнике В. Махлаюка. И написана она там суховатыми деловыми словами. И никакой поэти-ческий этюд не заменит в данном случае точных конкрет-ных знаний. Вот она, эта ода. "Применение. Крапива широко применяется в народной медицине разных стран. Русская медицина использовала ее еще в XVII веке и высоко ценила как хорошее крово-останавливающее и ранозаживляющее средство. Крапива обладает мочегонным, слабительным, отхар-кивающим, противосудорожным, противовоспалительным, "кровоочистительным", кровоостанавливающим и ранозаживляющим средством. Она усиливает деятельность пи-щеварительных желез и выделение молока у кормящих женщин. Крапива увеличивает процент гемоглобина и ко-личество эритроцитов в крови. Имеется указание, что от-вар листьев может понижать содержание сахара в крови. В русской народной медицине и народной медицине других стран водяной настой и отвар крапивы применяют при болезнях печени и желчных путей, почечно-каменной болезни, дизентерии, водянке, хронических запорах, простуд-ных заболеваниях, болезнях дыхательных путей, гемор-рое, остром суставном ревматизме, подагре. Настои крапи-вы употребляют также, как внутреннее "кровоочищающее" средство, улучшающее состав крови при лечении различных кожных заболеваний (лишаев, угрей, фурунку-лов) . Отвар листьев с ячменной мукой пьют при грудных болях. В смеси с другими травами крапиву используют при туберкулезе легких. Листья крапивы входят в состав раз-личных желудочных, слабительных и поливитаминных сборов. Водный настой крапивы издавна применяют при ге-морроидальных, маточных и кишечных кровотечениях. В последние годы крапиву стали применять и в науч-ной медицине при маточных и кишечных кровотечениях в виде жидкого экстракта. Клиническая проверка показала, что он не вызывает никаких вредных явлений. Жидкий экстракт обладает также мочегонным, противолихорадочным и противовоспалительным действием. Для повышения свертываемости крови рекомендуется применять смесь жидких экстрактов крапивы и тысячелистника. Кровоос-танавливающее действие крапивы объясняется наличием в ней особого антигеморрагического витамина К, а также витамина С и дубильных веществ. Отвар корневищ и корней крапивы двудомной в народ-ной медицине применяют внутрь при фурункулезе, гемор-рое и отеках ног, а настой корней--как сердечное сред-ство. Обсахаренные корневища крапивы употребляют так-же при кашле. Настой корней жгучей крапивы применяют для лече-ния туберкулеза. Настой цветков крапивы двудомной в виде чая пьют от удушья и при кашле для отхаркивания и рассасывания мокрот. Крапива является не только внутренним, но и наруж-ным кровоостанавливающим средством и ранозаживляющим средством. Инфицированные раны скорее освобожда-ются от гноя и быстрее заживают, если их присыпать по-рошком крапивы или прикладывать к ним свежие листья. Отвар всего растения применяют наружно для обмывания и компрессов при опухолях. Высушенные и размельченные листья используют при носовых кровотечениях, а свежими листьями уничтожают бородавки. Во Франции настой крапивы втирают в кожу головы для роста и укрепления волос при их выпадении. Еще в отдаленное время крапиву в народной медицине употребляли в качестве кожного раздражителя (то есть фактора рефлекторной терапии). Листья крапивы благодаря содержанию в них фитонцидов обладают свойством сохранять быстропортящиеся пищевые продукты (например: выпотрошенная рыба, на-битая и обложенная крапивой, сохраняется очень долго). Молодые побеги крапивы (стебли и листья) использу-ют для приготовления зеленых щей. На Кавказе из варе-ных измельченных листьев крапивы, смешанных с толче-ными грецкими орехами и пряностями, готовят вкусные национальные блюда. Крапива является также весьма ценным кормом для домашних животных. Она стимулирует их рост и разви-тие. Коровы, получая крапиву, дают молока больше и лучшего качества. У кур увеличивается яйценоскость. Из лубяных волокон крапивы можно изготовить грубые ткани и веревки (и готовили раньше. -- В. С.). Крапива обладает многосторонним действием на орга-низм человека и заслуживает широкого применения в ме-дицине". Уф!

ИЗВЛЕЧЕНИЯ

М. Метерлинк

"Они интересны и непонятны. Их туманно зовут "сорными тра-вами". Они ни на что не нужны. Там и сям, в глуши старых де-ревень, некоторые из них ждут еще на дне банок аптекаря или торговца травами прихода боль-ного, верного традиционным на-стойкам. Но неверующая меди-цина пренебрегает ими. Их боль-ше уже не собирают по обрядам старины, и наука "знахарок" изглаживается из памяти добрых женщин. Против них объявили беспощадную войну. Крестьянин их боится, плуг их преследует; садовник их ненавидит и воору-жился против них звонким оружием: лопатой, граблями, скребками, киркой, мотыгой и заступом. На больших до-рогах, где они ждут последнего убежища, прохожий давит их, телега их мнет. Несмотря на все -- вот они, постоян-ные, уверенные, кишащие, спокойные, и все они готовы откликнуться на призыв солнца. Они следуют за време-нами года, не ошибаясь ни одним часом. Им неведом че-ловек, истощающий силы, чтобы покорить их, и как только он отдыхает, так они вырастают на его следах. Они продолжают жить -- дерзкие, бессмертные, непо-корные. Они наполнили наши корзины чудесными переро-дившимися дочерьми, но сами бедные матери остались тем же, чем были сотни тысяч лет назад. Они не приба-вили к своим лепесткам ни одной складки, не изменили формы пестика, не изменили оттенка, не обновили арома-та. Они хранят тайну какой-то упорной власти. Это вечные прообразы. Земля принадлежит им с начала мира. В общем, они олицетворяют неизменную мысль, упрямое желание, главную улыбку земли. Вот почему их надо спросить. Они, очевидно, хотят нам что-то сказать. Кроме того, не забудем, что они первые, вместе с зарей и осенью, с весной и закатами, с пеньем птиц, кудрями, взором и божествен-ными движениями женщины, научили наших отцов, что на земном шаре есть бесполезные, но прекрасные вещи". *** Тем, кто приезжает ко мне в гос-ти в Алепино, я даю заполнять анкету. Не гостиничную, не слу-жебную: год и место рождения, национальность и образование, но свою, придуманную анкету --шестьдесят шесть вопросов. Она интересна и мне и тому человеку, который ее заполняет. Потому что надо же хоть раз в жизни сесть над белым листом бумаги и задуматься о том, какие у тебя любимые цветы, дерево, явление природы;какой исторический подвиг тебя наиболее восхища-ет, какую книгу ты ценишь боль-ше других, судьба какого исто-рического лица представляется тебе наиболее трагичной или в чем ты видишь идеал государственного устройства... Так вот о цветах. Чаще всего в анкете отвечают дру-зья: ромашка, василек, ландыш, роза. Встречается неза-будка, есть анютины глазки, есть гладиолус, гвоздика, донник... Если продолжать эту анкету, начнут встречаться, вероятно, жасмин, сирень, черемуха, хризантемы, мак... Естественно, есть более или менее установившийся круг по-пулярных и любимых цветов. Но однажды за чашкой чая в Москве зашел разговор о цветах, в частности о любимых. Помнится, так был по-ставлен вопрос: если бы заказать художнику картину, чтобы висела в доме, какие цветы вы предпочли бы видеть изображенными на картине? -- Лютик! -- воскликнула Татьяна Васильевна.--Я бы хотела лютик! Ее восклицание прозвучало неожиданно. Почему -- лю-тик? Но с другой стороны--почему бы и нет? Я стал вспоминать лютики, их глянцевые, лаковые ле-пестки, хотел представить, как они выглядели бы, напи-санные художником, но представился мне не букет люти-ков, а наш летний луг. Ведь именно по этим цветам можно узнать летом, где и как текли через наш луг весенние мутные воды. Сначала они текут по дну оврага узким и бурным ручьем, потом, попадая на плоский луг, разлива-ются мелкой ширью, но все же не теряют лица потока. Всегда, даже на ровной земле найдется ложбинка чуть-чуть поглубже остального места, а такую ложбинку всегда найдет вода. Так, то разливаясь, то вновь сужаясь, то дробясь на несколько полос, то вновь собираясь в одну, вода добирается до крутого берега реки. Здесь она снова предстает мускулистым хлещущим потоком и падает с шу-мом в большую речную воду, чтобы потеряться в ней, но зато в конце концов достичь моря. Потечет вода к далеко-му Каспию, частица ее (ну хоть стакан), возможно, не-безызвестным Волго-Доном попадет и в Черное море, и, сделавшись соленой и синей, гуляя там на белопенном просторе, забудет вода наш зеленый лужок, и как текла через него, пробиралась к реке, и как ходил по ней Серега Тореев в резиновых сапогах, и как ваш покорный слуга перепрыгивал через нее, опираясь на можжевеловую ви-тиеватую палку, и как успела она косым отражением от-резать и подержать в себе крутой бугор с темными елоч-ками на нем, и как пахла апрельская луговая земля, по которой она текла. Но луг ее не забудет до самой осени. Там, где она текла темными потоками, загустеет трава, золотыми по-токами зацветут лютики. И получается, что лютики -- это воспоминание земли о весенней воде. Конечно: эти дружные лаковые цветочки цветут не только на лугу, на месте мутных весенних ручьев, но и в саду, и около дороги, и на лесных полянах. Они, выража-ясь казенно, активно участвуют в создании летней цветоч-ной гаммы и тем не менее ка