на нем - я хочу сказать,
наживались, публикуя всякого рода прогнозы и предсказания; {71} но твердо
можно было утверждать: люди были страшно напуганы такими изданиями, как
"Альманах Лилли" {72}, "Астрологические предсказания Гэдбери" {73}, альманах
"Бедный Робин" {74} и тому подобные; вышло и несколько так называемых
религиозных книг: одна под названием "Выйди от нее, народ Мой, чтобы не
участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее" {75}, другая -
"Благое предупреждение" {76}, еще одна, озаглавленная "Напоминание Британии"
{77}, и многие другие, все, или почти все предсказывающие, явно или
косвенно, гибель города. Да что там - некоторые вошли в такой раж, что
бегали по улицам города с устными предсказаниями, утверждая, будто они
посланы проповедовать в столицу; особенно один - подобно Ионе в Ниневии -
кричал на улицах: "Еще сорок дней - и Лондону конец!" {78} Правда, я не
уверен, говорил ли он "еще сорок дней" или "еще несколько дней". Другой,
нагишом, в одних только штанах, бегал по улицам и непрестанно кричал, как
тот, вопивший "Горе Иерусалиму!" незадолго до его падения, о котором
упоминает Иосиф {79}. Так вот, этот голый бедняга кричал: "О великий и
грозный Боже!" - и больше ничего; он только с ужасом, не замедляя шаг,
повторял эти слова непрестанно; и никто не мог его уговорить, во всяком
случае, насколько мне известно, остановиться, отдохнуть либо поесть. Я
несколько раз встречал беднягу на улицах и пытался заговорить с ним, но он
никогда не вступал в беседу ни со мною, ни с кем-либо другим и лишь повторял
свои мрачные восклицания.
Все это крайне пугало народ, особенно, как я уже говорил, когда в
сводках сообщили, что в Сент-Джайлсе двое или трое умерли от чумы.
Поменьше, но тоже изрядно страху нагоняли пророческие сны старух или их
толкования снов других людей; {80} многие буквально помешались на этом.
Одним слышались голоса, подстрекавшие их к бегству, так как Лондону грозит
столь страшная чума, что живые не будут поспевать хоронить мертвецов. Другим
представали видения; но я должен сказать, и, надеюсь, никто не упрекнет меня
в бессердечии, что слышали они голоса, которых не было, видели знаки,
которых не появлялось: просто воображение людей было напряжено и одержимо
навязчивой идеей. И не диво, что те, кто беспрестанно всматривался в облака,
видели очертания и фигуры, напоминающие привидения, тогда как это были лишь
воздух да испарения. Тут они видели средь облаков огненный меч с воздетой
рукой, там - катафалки и гробы, ждущие погребения, а еще - груды трупов,
лежащих незахороненными, и тому подобное, - все это рисовало воображение
этих несчастных запуганных людей.
Больной фантазьи мнится - в небесах {81}
Сраженье, флот, солдаты, паруса...
Но трезвый взгляд развеет сей обман:
Причина тех картинок - лишь туман.
Я могу дополнить свой отчет удивительными рассказами, в которых люди,
что ни день, сообщали о своих видениях; и каждый был столь убежден, что он
действительно видел то, что ему хотелось бы видеть, что нечего было и думать
возражать ему, если не желал порвать с ним дружбу или прослыть огрубевшим,
неучтивым, невежественным и бесчувственным человеком. Однажды, кажется, в
первых числах марта, еще до начала чумы (если не считать двух вышеназванных
случаев в Сент-Джайлсе), я увидел толпу на улице, подошел к ней из
любопытства и обнаружил, что все уставились в небо, надеясь разглядеть то,
что только что ясно увидела одна женщина, а именно: ангела в белых одеждах с
огненным мечом в руках, размахивающего им над головой. Женщина многословно
описывала каждую подробность фигуры, ее движения и очертания, а бедняги
слушали ее так охотно, с такой готовностью! "Да, я тоже его вижу, - сказал
один. - Меч вырисовывается совсем явственно!" Другой увидел ангела. Третий
четко разглядел его лицо и воскликнул: "Какое великолепное зрелище!" Один
видел то, другой - се. Я так же честно вглядывался в небо, как и остальные,
но, возможно, не с такой готовностью подчиниться внушению; и должен
признаться, я не увидел ровно ничего, кроме белого облака, позлащенного с
одного края прятавшимся за ним солнцем. Женщина взялась было показывать, но
не могла заставить меня признаться, что я вижу ангела: ведь в таком случае
мне пришлось бы солгать. Тут женщина перевела на меня взгляд и вообразила,
будто я усмехаюсь; это было тоже плодом ее воображения, потому что я вовсе
не усмехался, а с полной серьезностью размышлял о том, до какой степени
бедняги запуганы своими же собственными выдумками. Однако она отвернулась от
меня, назвав меня глупцом и зубоскалом, сказала, что настало время гнева
Божия, страшная кара уже близка и насмешников, подобных мне, ждет неминучая
гибель.
Люди вокруг казались возмущенными не менее, чем она, убедить их в том,
что я не насмешничал, невозможно было; они скорее растерзали бы меня, чем
признали свое заблуждение. Так что я ушел от них; а об этом видении стали
говорить с не меньшей уверенностью, чем о самой комете.
Другой случай тоже произошел со мной среди бела дня, когда я шел по
узенькому проходу между Петти-Франс {82} и Бишопсгейтским кладбищем мимо
ряда лачуг. Там два кладбища при Бишопсгейтской церкви и приходе. Мимо
одного мы проходим, чтобы попасть с Петти-Франс на Бишопсгейт-стрит и
выходим прямо ко входу в церковь; другое находится рядом с узеньким
проходом, где слева стоят лачуги, а справа - невысокая ограда с
палисадником, и еще немного правее - городская стена.
И вот в этом узком проходе стоит человек и смотрит мимо палисадника на
кладбищенский дворик; его обступил народ, заполонив проулок и оставив лишь
малюсенькую щелку для проходящих мимо; человек говорит громко, с видимым
удовольствием, указывая то на одно место, то на другое. Он утверждает, что
видит привидение, разгуливающее вон у той могильной плиты; человек описывает
его наружность, позы и движения так точно {83}, что до глубины души изумлен,
почему остальные не видят его столь же явственно, как и он сам. Вдруг
мужчина внезапно вскрикивает: "Да вот оно! Теперь сюда пошло!" {84} А потом:
"Теперь возвращается!" И в конце концов он до такой степени убеждает народ в
присутствии привидения, что кто-то из толпы воображает, будто тоже его
видит; потом другой; и так он приходит ежедневно, порождая страшную давку и
сутолоку, если учесть, что все это происходит в таком узеньком проходе; это
продолжается, пока бишопгейтские часы не пробьют одиннадцать: тогда
привидение испуганно вздрагивает, будто кто-то зовет его, и исчезает.
Я старательно смотрел и туда и сюда, в точности как указывал этот
человек, но ничего не видел; однако бедняга говорил так убедительно, что все
пришли в страшное возбуждение, а потом расходились дрожащие и напуганные; и
в конце концов лишь немногие из тех, кто знал об этой истории, решались
ходить по этому проходу, а уж вечером и подавно.
По утверждению бедняги, привидение указывало на дома, на людей и на
землю, явно давая понять, - во всяком случае, так его понимали - что многие
будут похоронены на церковном кладбище, как оно и случилось в
действительности; но я никогда не мог поверить, что оно предвидело эту
перспективу, как не мог увидеть и его самого, хотя старался изо всех сил.
Эти случаи показывают, насколько люди находились во власти собственных
заблуждений; а так как у всех было представление о надвигающейся болезни, то
и предсказания были связаны с ужасами чумы, которая, по их утверждению,
поразит страшным мором город, а то и целое королевство, погубит чуть ли не
все живое - и людей и зверей.
К этому, как я уже говорил, добавились еще прогнозы астрологов,
утверждавших, что расположение планет неблагоприятно и предвещает несчастья.
Особенно роковое сочетание планет ожидалось в октябре, другое - в ноябре
{85}. Астрологи забивали людям головы предсказаниями, на которые якобы
указывали небесные светила, утверждая, что их расположение предвещает
засуху, голод и чуму. В отношении двух первых они, однако, ошиблись: у нас
не было засушливого периода - в начале года стояли сильные морозы,
продолжавшиеся с декабря по март, а потом была умеренная погода, скорее
теплая, чем жаркая, с освежающими ветрами, короче говоря, самая обычная
погода с несколькими очень обильными ливнями.
Были предприняты кое-какие усилия прекратить публикацию подобных книг и
брошюр, наводящих ужас на людей, пробовали также запугать их
распространителей, некоторые из которых были арестованы; но из этого,
насколько мне известно, ничего не вышло: правительству не хотелось вызывать
возмущение людей, и так уже ополоумевших от страха.
Не могу оправдать я и тех священников, которые своими проповедями
скорее повергали в уныние, чем вселяли надежду в сердца слушателей. Многие
из них, несомненно, поступали так, чтобы укрепить решимость людей,
поторопить их с покаянием, и все же это не оправдывало цели, особенно если
учесть вред, который это приносило; ведь, подумайте, раз сам Господь - это
проходит через все Священное Писание - привлекает к себе скорее призывами
обратиться к Богу, а не стращает всякими ужасами, то, должен признаться, по
моему разумению, и священникам следовало бы поступать соответственно,
подражая в этом Господу нашему и Спасителю; ведь в Евангелии столько сказано
о милосердии Божием, о Его готовности принять покаявшихся и простить им, о
Его сокрушении: "Что не приходите вы ко Мне, дабы обрести жизнь"; недаром
Его Евангелие зовется Евангелием Мира и Евангелием Благодати.
Но встречались и порядочные люди - и это по общему мнению и убеждению,
- которые все же говорили только о мрачных вещах, рассуждали о всяческих
ужасах, так что запуганный народ расходился от них весь в слезах, слыша лишь
жуткие пророчества о неминуемой гибели, - и все это вместо того, чтобы
наставлять людей молить Небо о милосердии.
В то несчастное время в религиозной жизни, и правда, наступил полный
разлад. Появилось несметное множество сект, движений и отдельных учений
{86}. Официальная англиканская церковь, правда, была восстановлена года
четыре назад вместе с реставрацией монархии; {87} но проповедники
пресвитериан, индепендентов {88} и всяких других течений стали
организовывать собственные общества и громоздить алтарь на алтаре: они
собирались на сходки, как и теперь, только не столь многочисленные;
диссиденты {89} в то время еще не сформировались в сплоченное общество, как
теперь; те же немногочисленные конгрегации, которые все же собирались
вместе, преследовались правительством, стремившимся помешать их собраниям
{90}.
Однако чума вновь примирила многих, во всяком случае на какое-то время;
и немало знаменитых священников и проповедников из диссидентов служили в
церквах, которые покинули приходские священники, так как многие из них
уехали, напуганные надвигающимся бедствием; и люди стекались в церковь, не
различая, кто там проповедует, чье и какое напутствие они слушают. Но с
окончанием мора дух благорасположенности сильно поубавился; в каждой церкви
вновь появился старый священник, или - если священник умер - новый был
направлен на его место; и все возвратилось на круги своя.
Беда никогда не приходит одна. Эти страхи и предчувствия толкали людей
на тысячи безрассудных и неблаговидных поступков, которые при других
обстоятельствах они не стали бы совершать и к которым их подстрекали всякие
дурные люди; например, многие стали бегать по предсказателям, колдунам и
астрологам, чтобы узнать свою судьбу или, как в простонародье говорили, что
им на роду написано, - то есть сколько они проживут и тому подобное; в
результате этой глупой мании весь город тут же заполонили толпы подонков,
выдававших себя за знатоков магии, или, как они выражались, чернокнижников,
и сам не знаю за кого еще; да что там, они готовы были приписать себе тысячу
значительно более чудовищных сношений с дьяволом, чем те, в которых были
повинны в действительности. И этот промысел стал таким открытым и
общераспространенным, что на дверях нередко виднелись вывески: "Здесь живет
предсказательница", или: "Здесь живет астролог", или: "Здесь вы сможете
узнать срок вашей жизни" и тому подобное; и почти на каждой улице можно было
увидеть либо бронзовую голову монаха Бэкона {91} - обычный знак на жилищах
такого рода людей, - либо изображение матушки Шиптон {92}, либо голову
Мерлина {93} и так далее.
Сколь нелепыми, смехотворными и глупыми выдумками эти пособники дьявола
услужали народ - не могу судить, но точно одно: ежедневно несметное число
посетителей толклось у их дверей. И чуть только какой-нибудь мрачный тип в
бархатном камзоле с пояском и в черном плаще (а именно такой наряд эти
квазиволшебники обычно носили) показывался на улице, люди шли за ним толпой
и осаждали вопросами прямо на ходу.
Стоит ли говорить, какой все это был чудовищный обман и к чему он
приводил? Но лекарства от него не было до тех пор, пока прекращение мора не
положило тому конец и не очистило город ото всех этих "исчислителей жизни".
К несчастью, когда бедняки спрашивали этих горе-астрологов, будет ли чума,
те дружно отвечали "да", так как это поддерживало их промысел. И не будь
люди столь смертельно напуганы надвигающимся бедствием, все эти провидцы тут
же оказались бы не нужны и искусству их пришел бы конец. Но пока только и
разговору было, что о таком-то и таком-то влиянии звезд, о сочетании
таких-то планет, которое с неизбежностью предвещает болезни и бедствия, а
следовательно, чуму. Некоторые с уверенностью утверждали, что чума уже
началась, и это было чистейшей правдой, хотя те, кто так говорили, и не
подозревали о том.
Надо отдать справедливость священникам и проповедникам самых разных
течений, людям умным и ответственным, - они как могли клеймили все эти
дурные занятия, обнажая их безрассудность и мерзостность, так что народ
трезвый и здравомыслящий в большинстве относился к ним с презрением и
отвращением. Но невозможно было воздействовать на обывателей и на бедный
рабочий люд. Страх подавил у них все прочие чувства, и они швыряли деньги на
все эти бредни самым безумным образом. Особенно горничные и лакеи - те были
самыми частыми посетителями, и обычно после традиционного вопроса, будет ли
чума, следующий вопрос был таким: "О сэр, Бога ради, что меня ожидает?
Оставит ли меня хозяйка или уволит? Останется ли сама она в городе или уедет
в провинцию? И, если уедет, возьмет ли меня с собой или оставит здесь и
обречет на голод и болезнь?" Подобные же вопросы задавали и лакеи.
Дело в том, что положение старых слуг было весьма тяжелым (у меня еще
будет случай по ходу рассказа поговорить об этом) - ведь значительная часть
их должна была бы остаться на улице, - да так оно и случилось впоследствии.
Многие погибли, особенно те, в кого эти лжепророки вселили надежду, посулив,
что господа, уезжая из города, возьмут их с собой; и если бы не общественная
благотворительность, пришедшая на помощь беднягам, число которых, как и
следовало ожидать, было весьма велико, они оказались бы в самом трудном
положении из жителей, оставшихся в городе.
Все это на многие месяцы, пока народ пребывал в тревожном ожидании, а
чума по-настоящему еще не разразилась, страшно будоражило умы простых людей.
Но не следует забывать, что здравомыслящая часть жителей вела себя по-иному.
Правительство поощряло благочестивые настроения, устанавливало дни публичных
молитв, поста и покаяния, дабы всем миром каяться в грехах и молить
Создателя, чтобы Он Своею милостию отвел страшное наказание, нависшее над их
головами; и невозможно описать, с какой готовностью люди любых убеждений
принимали участие в таких молениях, как они толпились вокруг церквей и
молитвенных домов; {94} народу стекалось столько, что иногда нельзя было
протиснуться поближе даже к дверям самых больших церквей. Кроме того, в
нескольких церквах устраивались ежедневно утренние и вечерние молебны; в
других же в определенное время каждый мог сам зайти и помолиться; и все эти
церкви, могу сказать, народ посещал с необычайной набожностью. В некоторых
семьях самых разных убеждений придерживались семейных постов и богослужений,
на которые допускались только родственники. Короче говоря, люди
здравомыслящие и набожные предавались молитве и покаянию, как и подобает
добрым христианам. Общество вновь обнаружило всеобщую готовность принять
участие в происходящем. Даже двор, в те времена очень веселый и роскошный,
выказал глубокую озабоченность общественной опасностью. Пьесы и интерлюдии,
которые на манер французского двора получали у нас все большее
распространение, были запрещены к представлению {95}, игорные дома {96},
танцевальные и музыкальные залы {97}, которых развелось очень много, что
способствовало развращению нравов, были закрыты и запрещены; паяцы, шуты,
кукольники, плясуны на канатах и прочие устроители подобных развлечений,
которые завораживали простолюдинов, принуждены были закрыть свои балаганы,
так как туда никто не ходил; все умы были сосредоточены на совсем иных
предметах, грустных и ужасных, отпечаток этого ужаса читался даже на лицах
обывателей. Перед глазами у всех была Смерть, все думали о могилах, а не о
веселье и развлечениях.
Но даже эти здравые размышления, - которые, будь они верно направлены,
привели бы людей к коленопреклонению, покаянию и мольбам к Спасителю нашему
о прощении грехов и о милости в дни бедствий, которые обрушились на нас,
почти как на Ниневию {98}, - приводили обывателей к противоположной
крайности: не менее невежественные и тупые в своих размышлениях, чем ранее
безрассудные и озверело-озлобленные, они под влиянием страха шли на любые
безумства и, как уже говорилось выше, бегали по колдунам, ведьмам и прочим
обманщикам, чтобы узнать свою судьбу (а те еще подогревали их страхи и
держали их в состоянии постоянной тревоги и ожидания, чтобы и дальше
морочить им голову и набивать себе карманы), они как одержимые устремлялись
за каждым знахарем и шарлатаном, за каждой практикующей старушкой в поисках
лекарств и снадобий; они пичкали себя таким количеством пилюль, микстур и
предохраняющих средств, как их называли, что не только швыряли деньги на
ветер, но и заблаговременно из страха заразы отравляли себя, ослабляя свой
организм перед началом чумы, вместо того чтобы укреплять его. В то же время
невозможно даже вообразить, сколько объявлений всяких профанов,
подвизающихся в знахарстве и предлагающих людям обратиться к ним за
лекарствами, было наляпано на дверях домов {99} и у перекрестков;
составлялись они в следующих цветистых выражениях: "Безупречные
предохранительные пилюли против чумы", "Самое действенное предохранение
против заразы", "Наилучшее укрепляющее средство против нездорового воздуха",
"Точные указания о принятии мер, дабы избегнуть заразы", "Противочумные
пилюли", "Несравненная микстура против чумы, никогда не применялась ранее",
"Универсальное лекарство против чумы", "Единственно действенная лечебная
вода против чумы", "Королевское противоядие от любых заболеваний" - и еще
многие, многие другие, которые я не запомнил, а если бы и запомнил, то они
одни заняли бы целую книгу.
Другие помещали объявления, предлагающие их навестить и получить
указания и советы на случай заболеваний. Подобные объявления были весьма
пространными. Например:
"Знаменитый голландский врач, недавно приехавший из Голландии, где он
жил в Амстердаме во время прошлогоднего чумного мора и вылечил массу людей,
уже заразившихся чумой".
"Матрона из Италии, только что прибывшая из Неаполя, обладает секретом
предотвращения заразы, открытым ею благодаря большому опыту лечения чумы;
она совершала чудеса во время последней чумы в Италии, когда умирало по
20000 человек за день".
"Старая женщина, с успехом практиковавшая во время последней лондонской
чумы, то есть в 1636 году, дает свои рекомендации только женщинам.
Обращаться и т. д.".
"Опытный врач, который долгое время изучал противоядия против любых
ядов и инфекций, после сорока лет практики достиг такого мастерства, что
может, с Божьей помощью, наставлять людей, как избежать любой заразной
болезни. Бедняки получают советы бесплатно".
Я привел эти объявления как образцы. Я мог привести еще две-три дюжины,
и все равно многие остались бы неучтенными. Но и этих достаточно, чтобы
составить представление о настроениях того времени; о том, как воры и
мошенники не только обманом грабили бедняков и выуживали у них денежки, но и
травили их вонючими жуткими смесями {100}, некоторые из которых содержали
ртуть, а некоторые и кое-что похуже, не имеющее ничего общего с лекарствами
и, в случае заболевания, скорее приносящее организму вред, чем пользу.
Не могу не упомянуть о хитрой уловке одного из таких знахарей, обманом
заставившего бедняков толпиться вокруг него, но ничего не делавшего для них
бесплатно. Он добавил к тем объявлениям, что расклеивал на улице, следующую
фразу, написанную заглавными буквами: "Беднякам советы даются бесплатно".
Естественно, очень много бедняков понабежало к нему; он наговорил им
массу пышных слов, осмотрел их и сообщил о состоянии здоровья каждого и дал
всяческие советы, которые не относились непосредственно к делу. Однако в
заключение он сказал, что располагает лекарством, которое, если принимать
его в таком-то количестве по утрам ежедневно, полностью предохраняет от
чумы, в чем он ручается собственной головой; да что там - зараза не
пристанет, даже если жить в одном доме с зачумленными.
Всем захотелось иметь это лекарство, но стоило оно очень дорого,
кажется, полкроны {101}.
- Послушайте, сэр, - сказала одна бедная женщина, - я нищенка, живу на
средства прихода, а в вашем объявлении сказано, что вы задаром помогаете
беднякам.
- Да, добрая женщина, - сказал доктор, - я поступаю именно так, как там
сказано. Я даром даю беднякам советы, но не лекарство.
- Увы, сэр, - сказала она, - тогда это просто насмешка над бедняками;
вы даете им советы задаром, но это просто означает, что вы задаром советуете
им покупать ваше лекарство; так поступает и любой лавочник, предлагая свой
товар.
И тут женщина начала обзывать врача всякими бранными словами и весь
день не отходила от его дверей, рассказывая об их разговоре другим
посетителям, пока наконец хозяину, понявшему, что она распугает всех его
покупателей, не пришлось позвать ее наверх и дать коробку с лекарством
задаром, хотя, впрочем, едва ли оно пошло ей на пользу.
Но возвратимся к людям, чьи заблуждения позволяли всяким мошенникам и
шарлатанам облапошивать их. Несомненно, все эти знахари страшно наживались
на страданиях ближних; мы ежедневно видели, как за ними толпами бежал народ,
а у входа в их жилища собиралось больше людей, чем у дверей доктора Брукса,
доктора Аптона, доктора Ходжеса, доктора Бервика {102} или любого другого из
знаменитых врачей того времени. И мне говорили, что некоторые из них
выручали до пяти фунтов в день за свои снадобья.
Но было еще и другое поветрие, почище первого, по которому можно
составить представление о растерянности бедняков в те времена; речь идет о
склонности людей верить еще худшему роду обманщиков; потому что те мелкие
жулики-шарлатаны просто нечестным путем очищали карманы люден, выманивая у
них деньги; и дурное это дело ложилось целиком и полностью на совесть
обманщиков. В тех же случаях, о которых я собираюсь рассказывать, оно
ложилось больше на совесть обманутых, точнее на обоих в равной степени; речь
идет о заклинаниях, магических формулах, заговорах, приворотных зельях,
талисманах, амулетах и сам не знаю каких еще приготовлениях, чтобы укрепить
тело против чумы; как будто чума не ниспослана Господом, а подчиняется злому
духу и может быть предотвращена с помощью крестиков, знаков зодиака,
бумажек, завязанных столькими-то узлами, на которых значатся определенные
знак или слово, как, например, слово "Абракадабра" {103}, расположенное
треугольником или пирамидой следующим образом:
АБРАКАДАБРА
АБРАКАДАБР
АБРАКАДАБ
АБРАКАДА
АБРАКАД
АБРАКА
АБРАК
АБРА
АБР
АБ
А
Другие имели иезуитскую мету на кресте:
Третья - просто вот такой знак и больше ничего:
Я мог бы потратить немало времени на возмущенные возгласы по поводу
безрассудства и, по сути, греховности такого рода ухищрений в период
страшной опасности, связанной с заразой, распространившейся на весь народ.
Но мои воспоминания обо всем этом ставят целью лишь обратить внимание на тот
или иной факт, лишь сказать: "Это было так". О том, как бедняки обнаружили
бесполезность подобных ухищрений и сколько их позднее увезено было в
погребальных телегах вместе с этими дьявольскими амулетами и прочей мишурой
и сброшено в общие могилы, которые были вырыты в каждом приходе, я еще
расскажу по ходу дела.
Все это происходило из-за паники, когда люди впервые услыхали, что чума
приближается - пожалуй, где-то незадолго до Михайлова дня {105} 1664 года,
особенно же после того, как двое умерли в Сент-Джайлсе в начале декабря; а
потом - после следующей тревоги - в феврале. Когда же чума действительно
разразилась, люди быстро поняли, как глупо доверять этим безграмотным
созданиям, которые просто выманивали у них деньги; потом их страхи приняли
другое выражение: они повергли всех в полнейшее оцепенение и отчаяние; народ
не знал, куда податься и что предпринять для собственного спасения. Люди
бегали по соседям, от дома к дому, и даже кричали прямо на улицах: "Господи,
помилуй нас! Что же нам делать?"
И действительно, бедняков стоило пожалеть: ведь спасения им, почитай
что, не было; это вызывает ужас и наталкивает на серьезные размышления -
они, быть может, придутся по вкусу не всем читателям, - которые заключаются
в следующем: поначалу смерть заносила свой серп не над любой головой, а все
больше заглядывала в жилища бедняков, в их постели, всматривалась в их лица.
И хотя в поведении бедняков могли проявляться (да и проявлялись в избытке!)
и тупость и недомыслие, но было в нем немало совершенно оправданной тревоги,
идущей из глубины души, если можно так выразиться. У скольких пробудилась
совесть; сколько суровых сердец смягчилось; сколько было сделано покаянных
признаний в преступлениях, долгое время хранившихся в тайне! Не нашлось бы
такого христианина, который остался бы безучастен к предсмертным стонам
стольких отчаявшихся созданий, умиравших в одиночестве, так как никто не
решался приблизиться к ним, чтобы облегчить их мучения. А о скольких
убийствах и грабежах поведано было тогда громогласно, только никто из
слушателей не уцелел, чтобы сообщить об этих признаниях! Даже прохожим на
улицах было слышно, как люди призывали милосердие Божие, моля Спасителя
нашего Иисуса Христа и восклицая: "Я был вором!", "Я был прелюбодеем!", "Я
был убийцей!" - и тому подобное; но никто не смел остановиться, чтобы
расспросить подробнее об этих преступлениях или оказать помощь беднягам,
страждущим телесно и душевно, которые выкрикивали свои признания. Некоторые
священники поначалу навещали больных, но это длилось недолго {106}. Ведь это
было все равно, что предстать перед лицом Смерти. Даже могильщики, самые
закоснелые люди в городе, иногда отступали, не решаясь переступить порог
иных домов, где целые семьи были начисто скошены болезнью и где
обстоятельства смерти были особенно ужасны. Но так было только
попервоначалу.
Время приучило их ко всему, и позднее могильщики бестрепетно заходили в
любой дом, о чем у меня будет случай рассказать позднее.
Полагаю, что теперь, когда поветрие вот-вот должно было начаться,
городские власти стали всерьез обращать внимание на условия жизни людей. Что
именно предприняли они в отношении регулирования передвижения и изоляции
зараженных семейств, я расскажу особо; относительно же здравоохранения
уместно будет сказать здесь, что, видя безрассудство людей, гоняющихся как
полоумные за знахарями, шарлатанами, провидцами и предсказателями, как я уже
описывал выше, лорд-мэр, набожный и здравомыслящий человек {107}, направил
врачей и хирургов облегчить страдания бедняков - я хочу сказать, заболевших
бедняков, - а особливо велел Коллегии врачей издать указания, какими
дешевыми лекарствами следует пользоваться {108} при всех случаях
заболевания. Это была одна из самых милосердных и здравых мер, которые можно
было в то время предпринять, потому что она уменьшила число людей,
слонявшихся у дверей каждого, помещавшего объявление, и слепо принимавших
яд, а не лекарства, тем самым приближая смерть, вместо того чтоб сохранить
жизнь.
Эти указания врачей давались после консультаций со всей Коллегией; и
так как они были рассчитаны специально на бедняков, принимавших дешевые
лекарства, они распространялись таким образом, чтобы каждый мог с ними
ознакомиться: экземпляры раздавались бесплатно всем желающим. Но так как
перечень этих указаний был очень широко распространен и увидеть его можно
было буквально на каждому шагу, мне нет нужды утомлять читателя и приводить
его здесь дословно.
Я вовсе не хочу умалять авторитет или сомневаться в познаниях этих
врачей, утверждая, что яростная вспышка болезни, когда она достигла
наивысшей точки, была подобна пожару, случившемуся годом позднее. Огонь,
пожравший то, что чума оставила нетронутым, не поддавался никаким способам
тушения; все пожарные приспособления были сломаны, насосы и ведра отброшены
прочь, и вся мощь человеческая оказалась поставленной в тупик и совершенно
бессильной и несостоятельной. Так и чума не поддавалась никаким лекарствам,
и сами врачи угодили к ней в лапы, прямо вместе с предохранительными
пилюлями во рту {109}. Люди ходили по городу, поучая других, советуя, что
тем делать, пока симптомы болезни не появлялись у них самих и они не падали
замертво, сраженные тем самым врагом, бороться против которого учили других.
Такова была участь нескольких врачей, среди них были и самые известные
{110}, а также участь нескольких самых искусных хирургов. Немало и знахарей
перемерло; особенно тех, кто имели глупость верить в свои собственные
снадобья, тогда как им следовало бы осознать всю их бесполезность и, подобно
прочим воришкам, скорее бежать куда глаза глядят, понимая вину свою, от
справедливого наказания, которое должно было воспоследовать за их
сознательный обман.
То, что врачи умирали от общего бедствия, вовсе не умаляет их трудов и
стараний; утверждать это у меня и в мыслях не было; наоборот, это служило к
их чести - они рисковали собственной жизнью - и действительно теряли ее - в
служении человечеству. Они стремились делать добро, спасать людские жизни.
Но не следовало ожидать, что врачи будут в силах остановить возмездие Божие
или предотвратить болезнь, мощно вооруженную самим Небом, и помешать ей
выполнять ту миссию, ради которой она была ниспослана.
Несомненно, своим искусством, прилежанием и осмотрительностью врачи
помогли многим - многим спасли жизнь, многих поставили на ноги. Но, не
умаляя достоинств ни их самих, ни их искусства, должен сказать, что они не
могли спасти тех, у кого уже проступили признаки заразы {111} или кто уже
был смертельно болен до того, как послал за врачом, что случалось очень
часто.
Остается упомянуть, какие меры предпринимались городскими властями для
общей безопасности, чтобы предотвратить распространение болезни, когда она
только что разразилась. У меня еще не раз будет случай поговорить об их
милосердии, осмотрительности, бдительном отношении к бедным, стремлении
соблюдать порядок, снабжать население продовольствием и прочим необходимым,
когда болезнь начала распространяться, как это было позднее. А сейчас я хочу
остановиться на распоряжениях и правилах, изданных ими, относительно
содержания зараженных семей.
Ближе к июню лондонский лорд-мэр и Совет олдерменов {112} начали, как я
уже говорил, более пристально заниматься регламентацией жизни города.
Мировой судья Миддлсекса {113} по распоряжению министра велел запирать
зараженные дома в приходах Сент-Джайлс-ин-де-Филдс, Сент-Мартин,
Сент-Климент-Дейнз и других; и это дало хорошие результаты: на нескольких
улицах, где было началась чума, она исчезла после того, как стали строго
наблюдать за зараженными домами и немедленно хоронить мертвецов, как только
их обнаруживали. Заметили также и то, что чума, пожалуй, начала спадать в
тех приходах, где она особенно свирепствовала, по сравнению с такими
приходами, как Бишопсгейт, Шордич, Олдгейт, Уайтчепл, Степни и другие; и
сразу же принятые меры - такие как запирание домов - во многом помогли
остановить ее.
Это самое запирание домов впервые применили, насколько я знаю, во время
чумы 1603 года {114}, разразившейся в год вступления на престол Якова I;
{115} а право запирать людей в их же собственных домах было дано
парламентским указом, называвшимся "Указ о милосердной помощи и содержании
людей, заразившихся чумой"; на основании этого парламентского указа лорд-мэр
и олдермены города Лондона отдали распоряжение (оно вступило в силу 1 июля
1665 года, когда количество зараженных приходов в пределах Сити было еще
невелико - по последней сводке на 92 прихода было всего четыре зараженных),
согласно которому несколько домов в Сити было заперто, а кое-кого из
заболевших перевезли в чумной барак за Банхилл-Филдс {116}, неподалеку от
Излингтона {117}, и благодаря этим мерам, когда в городе умирало в целом
около тысячи в неделю, в Сити их было только 28 человек, и он оставался
самым здоровым районом в продолжение всего мора.
Как я уже говорил, эти распоряжения лорд-мэра были опубликованы в конце
июня и вступили в силу с 1 июля; звучали они следующим образом:
РАСПОРЯЖЕНИЯ,
сделанные и изданные лорд-мэром и олдерменами
города Лондона в связи с распространением
чумной заразы, 1665 {118}
В период правления светлой памяти суверенного государя нашего Якова был
издан "Указ о милосердной помощи и содержании людей, заразившихся чумой", по
которому мировым судьям, мэрам, бейлифам {119} и другим городским властям
дано было право в пределах вверенных им участков направлять наблюдателей,
дозорных, сторожей и могильщиков к больным или в места, зараженные чумой, и
брать с них присягу, что они будут исполнять возложенное на них поручение.
Тот же указ уполномочивал их издавать и другие распоряжения, которые в
настоящей ситуации покажутся им уместными. И вот теперь, после
всестороннего, хотя и недолгого, обдумывания мер по предотвращению и
избежанию распространения болезни (коли на то будет милость Божия), все эти
должностные лица должны быть назначены, а нижеследующие распоряжения
неукоснительно исполняться.
Наблюдатели должны быть направлены в каждый приход.
Во-первых, представляется необходимым (и отдается соответствующее
распоряжение), чтобы в каждом приходе было выделено по одному, два или более
благонадежных жителя, назначаемых олдерменом (или его представителем) и
общим советом для каждой части города и называемых наблюдателями и
остающихся в этой должности не менее двух месяцев. Если же какое-либо лицо,
назначенное на подобную должность, откажется от своих обязанностей, то
названное лицо будет заключено в тюрьму и будет содержаться там до тех пор,
пока не согласится подчиниться распоряжению.
Обязанности наблюдателя
С этих наблюдателей олдермен должен взять клятву, что они время от
времени будут узнавать путем расспросов, какие дома в приходе заражены,
какие люди захворали, и определять, насколько они окажутся способны это
сделать, что это за болезни; а ежели возникнут какие сомнения, запрещать
общение с заболевшими до того времени, пока не станет ясно, что у них за
недуг. А если окажется, что у кого-либо все же заразная болезнь, дать
указание констеблю {120}, чтобы тот запер дом; если же констебль окажется
нерадивым и пренебрегающим своими обязанностями, немедля сообщить об этом
олдермену соответствующего участка.
Дозорные
К каждому зараженному дому приставляются двое дозорных: один на ночь,
другой на день; эти дозорные должны неусыпно следить, чтобы никто, ни под
каким предлогом не входил в дом и не выходил из него под страхом сурового
наказания. И названные дозорные должны выполнять те поручения, в которых
будут нуждаться жители дома и о которых они будут их просить; и если
дозорного пошлют по делам, он должен запереть дом, а ключ взять с собой;
дневной дозорный дежурит до десяти вечера, ночной - до шести утра.
Осматривающие
Специальное внимание в каждом приходе следует уделить выбору женщин с
хорошей репутацией и самыми похвальными качествами, дабы использовать их для
осмотра больных и умерших; названные женщины должны дать присягу, что они
будут тщательно осматривать и правдиво докладывать, насколько позволяют им
знания и опыт, заболел ли тот или иной человек чумой или какой-либо другой
болезнью, то же и в случаях смерти. И чтобы врачи, направленные для лечения
и предотвращения заразы, вызывали к себе названных женщин, направленных для
осмотра больных во вверенный им приход, с целью выяснить, можно ли считать
этих женщин пригодными для такой работы, а также попенять им время от
времени, ежели они плохо исполняют свои обязанности.
Всем женщинам, занимающимся осмотром больных в период чумной заразы, не
разрешается наниматься на общественную работу, содержать лавку или ларек,
работать в прачечной или заниматься какой бы то ни было другой работой,
связанной с обслуживанием жителей города.
Хирурги
Для помощи названным женщинам, занятым осмотром, а также ввиду того,
что огромный вред произошел бы от неверного диагноза из-за дальнейшего
распространения заразы, дается распоряжение найти и направить работать
способных и надежных хирургов, помимо тех, что уже работают в чумном бараке;
Сити и слободы должны быть разделены на наиболее удобные районы, и каждый
хирург получить по участку в свое полномочие; и чтобы названные хирурги во
вверенных им участках присоединялись бы к женщинам, осматривающим тела, для
более точного определения болезни; и чтобы названные хирурги посещали и
осматривали тех, кто либо посылает за ними, либо к кому их направляют
наблюдатели данного прихода. А так как названным хирургам запрещено лечить
от каких-либо других болезней, а велено лишь заниматься чумой, приказано,
чтобы они получали по двенадцать пенсов за осмотр каждого тела,
выплачиваемых из имущества покойного, а если такового не имеется, то из
средств прихода.
Сиделки
Если сиделка перешла в другой дом из любого дома, зараженного чумой,
менее чем через 28 дней после смерти последнего из зачумленных, то дом, в
который перешла названная сиделка, запирается на те самые 28 дней, о которых
говорилось выше.
РАСПОРЯЖЕНИЯ
относительно зараженных домов и людей, заболевших чумой
Сообщение о болезни
Хозяин дома, как скоро у кого-либо из его домочадцев обнаружатся пятна,
нарывы, покраснения или ломота в любой части тела,