хлыст, и в следующее мгновение толпа разразилась хохотом. Четыре матроса, не удержавшись, вылетели из саней и растянулись на снегу, забавно раскинув руки и ноги и крепко выругавшись, каждый, разумеется, на своем наречии. -- Это фальстарт[40],-- смеясь сказал доктор.-- Ну что, ребята, живы? -- Четыре трубки разбили,-- проворчал Плюмован. -- Это не по моей специальности,-- заявил доктор.-- Полезайте обратно, да смотрите опять не свалитесь!.. Моряки сели, вновь щелкнул кнут, и упряжки понеслись, скрывшись в облаках снежной пыли... Вслед раздались громкие, радостные крики. -- Эх, черт возьми! Просто здорово! Потрясающее чувство -- мчаться со скоростью двадцати пяти километров в час, мягко скользя по снежной равнине. Кругом белый пушистый снег, ну прямо пуховая перина! Из-под лап бешено несущихся псов вырывается искрящийся снежный вихрь, и седокам, ослепленным мельчайшей снежной пылью, не хватает дыхания. Ну и ну! Все закрывают рты, часто моргают, стараются дышать носом, защищая его толстой меховой перчаткой. Иногда собака делает неверный шаг, спотыкается, замедляя движение упряжки. Вы думаете, погонщик растеряется от такой мелочи? Ничуть не бывало! Щелк! Раздается сильный удар хлыстом -- и неловкий пес, скуля и воя, неизвестно как обретя равновесие, вновь бежит наравне с остальными. Да, хлыст, именно хлыст используется в столь нелегком деле. Он наверняка бы не понравился членам общества защиты животных, но без него нет повиновения, дисциплины и, можно даже сказать, нет упряжки. Как, в самом деле, можно поддерживать порядок в этой довольно многочисленной своре, состоящей из собак с таким разным темпераментом! Одни -- ленивы, своенравны и непослушны, другие -- быстры, умны и смелы, и все вместе страстно любят охоту. Не имея хлыста, погонщик мог бы легко оказаться во власти собачьих фантазий, вздумай его питомцы поохотиться на лисицу или полярного зайца, ведь у них нет ни удил, ни поводьев, упряжка снабжена лишь простыми ременными лямками. Эскимосский хлыст -- этот двоюродный брат московского кнута, прекрасно отвечает как своему назначению, так и расхожей истине: чем немилосердней средство принуждения, тем оно эффективнее. Длина его, наводящего такой страх на собак, должна на полтора метра превышать длину постромков, какой бы ни была общая длина упряжки, но рукоятку оставляют неизменной, ограничивая семьюдесятью сантиметрами. Хлыст делается из тонкой полоски недубленой тюленьей кожи, которая заканчивается прядью высохших сухожилий, с помощью которой умелой рукой точно направляется удар в нужное место. Непослушного пса сначала призывают к порядку окриком. Погонщик выкрикивает кличку нарушителя и громко щелкает хлыстом. Если провинность повторяется, он бьет собаку по бокам, вырывая при этом клок шерсти. Наконец, в случае намеренного упрямства, ловким ударом хозяин, не колеблясь, может содрать с обнаглевшего пса кусок кожи. И вот, спустя пять минут после начала гонок, эскимос, недовольный одной из собак, наглядно продемонстрировал капитану действие разящего хлыста, Пес, находившийся в середине упряжки, уже второй раз нарушал дисциплину. -- Аш! Аш! -- гневно закричал погонщик и добавил на ломаном английском: -- Проклятая животина мешает бежать другим. Погодите-ка немного, капитан. Вот я ей покажу! Останется с рваным ухом -- будет хороший урок. И, дождавшись новой ошибки нерадивого четвероногого, он взмахнул своим ужасным оружием, и быстрым, великолепно рассчитанным движением заставил конец хлыста закрутиться вокруг уха преступника и отрезать его как бритвой. Получив суровый урок на будущее пес завыл от боли, и этот вой тут же подхватила вся свора. ...Пробежав нужное расстояние, упряжки повернули обратно и скоро остановились перед стартером в том же порядке, как и при отправлении. Они бежали со скоростью шесть лье[41] в час, и ни одна не отстала и не опередила других. Не зная, как сделать выбор, капитан решил не обижать торговцев и купить у каждого по пяти собак. Таким образом, на борт "Галлии" привели тридцать животных Там они очень скоро освоились, тем более что их хорошо накормили. Особенно усердствовал Плюмован упрашивая де Амбрие позволить ему заботиться о четвероногих друзьях и выучить их французскому языку, за что получил прозвище собачьего капитана... Два дня спустя, 23 мая, "Галлия" вышла из Юлианехоба, где простояла десять дней. Лоцман Игаллико уговаривал капитана задержаться из-за мороза еще, но тот был непреклонен. Уже через сутки опасения эскимоса подтвердились. Над экипажем нависла опасность. Перед матросами открылся новый, совершенно незнакомый мир. Со всех сторон на корабль надвигаются льдины. С оглушительным треском громоздясь друг на друга, они грозятся раздавить "Галлию". Кажется, будто сама природа хочет сокрушить единственное в студеном море творение рук человеческих -- парусник, осмелившийся войти в царство льдов. Плыть приходится все время в тумане. Но когда под порывами южного ветра он исчезает, можно наблюдать игру самых разнообразных красок. Вся команда зорко следит за льдинами, отталкивает их баграми. И все же судно то и дело наскакивает на огромные глыбы -- их основание скрыто под водой, а вершины не видно в тумане. "Галлия" вздрагивает, на миг останавливается и плывет дальше. Все, что есть на борту, плотно укреплено на тот случай, если придется идти на таран. Капитан был полон решимости продолжать путь, и команда, глядя на него, не падала духом. Присущая французам веселость помогла им в самых трудных обстоятельствах. Плывя по каналу, где один берег представлял собой ледяную равнину и по-гренландски назывался "флой", а второй -- беспорядочное нагромождение льдин под названием "нак", морские волки шутили и смеялись, хотя не знали, куда приведет их этот канал. Послушаем, о чем же беседовали моряки. Плюмован, большой шутник и балагур, задумавшись о чем-то, вдруг крикнул китобоя: -- Мишель! - Ну! -- Великолепная идея! А что, если, возвратившись из экспедиции, мы зафрахтуем эдакое миленькое суденышко и вернемся сюда ловить льдины, чтобы продавать их где-нибудь на экваторе беднягам, изнывающим от жары. -- Эх, голова! Это уже без тебя давно придумали. В Америке в Гудзоновом заливе пароходы режут лед как пилой, потом его упаковывают в войлок вперемежку с опилками и отправляют на Антильские острова, в Мексику, в Луизиану... -- Сколько же ливров это стоит? -- Четыре су. -- Черт возьми! Ну и хитрюги эти американцы. Мишель! -- Ну что еще? -- Слушай, ты о льдах все на свете знаешь, значит, должен мне кое-что объяснить. -- Времени нет, сейчас надо держать ухо востро. Пропорем обшивку ненароком. -- Но это не причина, чтобы совсем заткнуться, -- Болтовня мешает мне работать. -- Во, гляди-ка, немного прояснилось. Можно сделать передышку. -- Да я это и без тебя вижу, но справа по борту фло. -- Что-что? -- Это поле морских льдов, застывшая на месте морская вода. Корабль должен обогнуть его, здесь пройти невозможно. -- А там, глянь-ка, слева по борту... Холмы, дюны, ледяные скалы, и все это тянется, конца-края не видно. Можно подумать, что они соединяются с этим, как его, с фло. -- Это паковый, то есть многолетний, лед. Льдины, пришедшие с Севера, пригнанные течениями и бурями, громоздились друг на друга, крепко спаянные полярным холодом. Но солнце все растопит, расколет дрейфующие айсберги на куски. -- Гром и молния! Да они кругом, повсюду... Ух, видно мой носище совсем побагровел, просто отваливается от холода. -- Температура -- минус двадцать. -- Ну тогда здесь все вот-вот замерзнет, и я просто не представляю, как мы еще умудряемся плыть. -- Здесь течение мешает воде замерзнуть. - Ну, а потом что? -- Найдем центральный ледник, который служит барьером, преграждающим путь свободным водам Севера. -- А как же мы пройдем? -- Да ведь летом ледоход будет. Пользуясь внезапным приступом красноречия, охватившим китобоя, который получил наконец передышку, кочегар выяснял удивительные вещи и тщетно искал в своем родном диалекте эквиваленты необычным по форме и звучанию названиям полярных льдов. -- Иностранцы, в основном англичане, пришли сюда первыми, и дали многим явлениям и предметам свои наименования. Баск продолжал объяснения, перепрыгивая с пятого на десятое, а парижанин внимательно слушал и старался запомнить как можно больше. Дальше Плюмован узнал, что доступ к полюсу загораживает громадный центральный ледник, за ледником полярное море. В леднике есть пролив, но обнаружить его почти невозможно. Поиск этого пролива -- одна из главных целей экспедиции; ведь от пролива до полюса рукой подать. ГЛАВА 5 Падение ледяной горы.-- Разбиты или потоплены.-- Человек за бортом.-- Веселый героизм.-- Награда храбрецу.-- Сквозь туман.-- Сорочье гнездо.-- Горе китолова.-- Вперед! Вперед! -- Ничтожество человека.-- У ворот "кладбища кораблей". Несмотря на сильный холод, матросы, еще не отвыкшие от своего горячего солнца, с восторгом рассматривали окружавшее их ледовое царство, обычно мрачное и хмурое и лишь иногда оживлявшееся новыми картинами и событиями. Понятно, что эти феерические декорации притупляли бдительность и возбуждали любопытство до такой степени, что у вахтенных пропадало чувство опасности. Колоссальные эскизы полуразрушенной ветром, неровной, изрытой архитектуры напоминали город великанов после землетрясения. Здесь смешивались в невообразимом беспорядке искривленные столбы; башни, покрытые трещинами; зыбкие очертания соборов; неизвестно откуда упавшие бесформенные монолиты. Все эти ставшие единым целым глыбы, спаянные между собой вечным холодом, будто крепким цементом, испытывали мощные сотрясения, когда потоки воды, постоянно подмывающей их основу, откалывали очередной кусок. Беспрестанно раздавался громкий треск дробящегося льда, предшествуя или сопровождая падение блоков, которые погружались в воду, осыпанные бриллиантовым дождем, а затем поднималась волна, с шумом умирающая под неровностями ледяных скал. Фантастические осколки падали со страшным грохотом, напоминающим шум сражения. "Галлия" только что легла на левый борт, чтобы избежать столкновения с колоссальным айсбергом, высотой более двадцати метров, с острым пиком, странное строение которого напоминало гигантскую гренадерскую каску. Айсберг проплыл всего в каких-нибудь тридцати метрах от правого борта, и вдруг огромный кусок откололся от ледяной скалы, ушел под воду и исчез из виду, а затем внезапно всплыл опять, подняв исполинскую волну. Взметнувшись огромным веером, как будто речное течение столкнулось с морским приливом, волна атаковала льдину, начала качать ее как соломинку и, наконец, перевернула ее вверх дном. Вся эта сцена, на пересказ которой ушло так много времени, длилась не более четверти минуты и вызвала крики ужаса у матросов. Однако корабль не подвергся никакой опасности, не считая того, что айсберг преградил ему путь. Но в тот самый момент, когда полярный исполин перевернулся под сильным напором воды, его подводная часть наткнулась на обшивку корабля. Дерево жалобно заскрипело, и показалось, что вот-вот треснет. Закачались, затрещали до самого основания мачты, готовые вот-вот обрушиться на палубу. Всего одна ошибка, лишняя секунда колебания или одна из тех неприятных неожиданностей, которые имеют обыкновение происходить в самые неподходящие моменты, и все было бы кончено! "Галлия" поднялась на волне, затем внезапно накренилась на один борт, готовая опрокинуться. Даже самых отважных пробрала дрожь, все начали машинально хвататься за что попало, бросая на капитана умоляющие взгляды. -- Держись!.. Лево на борт!..-- раздался громовой голос де Амбрие. И затем по телефону в машинное отделение: -- Вперед! Полный ход!.. Корабль как бы нехотя, вздрагивая, стал выпрямляться. Судно словно скользило по наклонной плоскости, и в следующую секунду вся носовая часть погрузилась в воду. Завертелся повисший в воздухе винт, зашуршал киль. И тут последовал новый удар качнувшейся в другую сторону льдины. К счастью, она не задела корму и сшиблась с ледяным берегом канала. Вода быстро стекала в бортовые люки, ни одна капля не попала внутрь. Непосредственная опасность миновала. -- Не беда -- послышался веселый голос.-- Только холодновато купаться... Шутку кочегара прервал чей-то истошный крик: -- Человек за бортом! Плюмован, скидывая меховую куртку, проворчал: -- Кажется кто-то еще не накупался. Как бы простуду из-за него не схватить. -- Стоп машина! Покуда бриг двигался по инерции, была спущена лодка и брошен спасательный буек. В пятидесяти метрах виднелся человек. Он лихорадочно боролся с волнами. -- Пожалуй, он там так и останется. Бон как барахтается, будто плавать не умеет. Ничего не поделаешь. Придется изобразить водолаза. Артур Фарен бросился в воду и поплыл, высовываясь изредка над поверхностью до пояса, чтобы увидеть тонущего. Наконец, метрах в тридцати, спасатель заметил несчастного. -- Помогите! -- закричал изо всех сил скованный холодом матрос. -- Что же это он за буек не ухватился? Держи буек! -- заорал Плюмован во все горло. Но матроса уже не было видно. Парижанин мгновенно доплыл до места, где человек исчез под водой, и дважды нырнул. Вскоре Артур появился, таща за собой спасенного, ухватился за буек и весело крикнул: -- Эй вы, там, на лодке! Пожалуйте сюда! Эй! Людей втянули на борт, -- Э! Да это Гиньяр,-- произнес Плюмован.-- И как только его угораздило! Стоявший у руля Геник прервал разглагольствования: -- Закутайся да выпей вот этого,-- сказал он, протягивая Плюмовану меховую куртку и бутылку. Парижанин выпил и, заметив, что Гиньяр открыл глаза, влил ему в рот несколько капель. Как только лодка подплыла к "Галлии", врач отправил спасенного в лазарет Гиньяра и туда же позвал парижанина, окруженного жавшими ему руки матросами. -- Извинить, доктор, я лучше пойду к себе, там и согреюсь. Ничего со мной не случится. По дороге в машинное отделение кочегар встретил капитана. -- Благодарю вас, мой храбрый Фарен, от себя и от лица всего экипажа,-- сказал он, протягивая Плюмовану руку. Сконфуженный такой честью, моряк почтительно пожал ее. После чего взял под козырек. -- Чего не сделаешь с такими героями,-- произнес отважный путешественник, идя в лазарет.-- Уверен, что достигну цели. "Галлия" все шла и шла вперед, благо льдин стало меньше и мороз ослабел. Однако все предвещало скорое появление непроходимых льдов. Арсукский фиорд, Фредерикехоб, Фискернес и Готхоб[42], второй город южного инспектората[43], остались позади, так же, как и шестьдесят пятый градус, но сколько ушло сил, чтобы достичь такого скромного результата. Плыть приходилось в сплошной туманной мгле, застилающей солнце, которое не заходит в этой ледяной пустыне целых три месяца. Шла постоянная борьба с рифами, едва заметными среди густого, действующего на нервы тумана. Постоянное лавирование, бесконечные остановки, внезапные повороты окончательно измучили экипаж, и все это лишь для того, чтобы продвинуться всего на несколько минут. Однако туман, несмотря на то, что был чрезвычайно густым и плотным. покрывал море очень тонким слоем, так что матросы-сигнальщики, находясь на своем посту, могли наслаждаться солнечным светом, в отличие от тех, кто пребывал на палубе. Надо сказать, что явление это довольно часто встречается в Америке. На пакетботах[44], пересекающих Новую Землю, мачты наполовину видны из тумана, в то время как остальная часть корабля остается невидимой. Сверху можно наблюдать за непередаваемой игрой света: вершины айсбергов и скал переливаются на солнце, внизу, как саван из прозрачного газа, колышется зыбкий влажный пар, рассыпающийся на мельчайшие капельки, которые словно инеем покрывают вещи и людей. Туман, таким образом, стлался только внизу и капитан мог проводить астрономические наблюдения, сидя в бочке, прикрепленной к вершине мачты. Матросы прозвали ее "сорочьим гнездом". Тридцатого мая де Амбрне определил, что Полярный круг наконец перейден. Это событие отпраздновали двойной порцией водки и пением, причем Плюмован проявил себя настоящим артистом. Показалось долгожданное солнце, чтобы целых три месяца не заходить. Защебетали, кружась над судном, птицы. Проснулись после зимней спячки морские звери, то и дело появлялись отдыхавшие на льдинах стада тюленей. Медведица с двумя медвежатами с любопытством взирала на клубы дыма, вырывавшиеся из трубы "Галлии". Доктор хотел было выпустить в нее пулю из карабина[45], в надежде отведать медвежьего окорока, но капитан напомнил ему о рефракции[46],-- явлении довольно частом в этих местах. -- Черт с ней,-- проворчал доктор. -- Прямо по курсу кит! -- закричал однажды боцман с блестящими от восторга глазами. Сомнений быть не могло, ведь он хорошо видел бьющий высоко вверх фонтан воды. -- Кит,-- эхом отозвался знакомый нам насмешливый голос (это был Плюмован),-- побольше карася будет! -- Ладно, смейся, смейся... Дай мне только до него добраться, уж я ему бока продырявлю, поработаю гарпуном хорошенько. -- Ну, господин Геник, всему свое время. -- А какого дьявола вам понадобилась этакая сардинка? -- вновь вступил в разговор Плюмован. -- А китовый жир?! Спросите-ка у господина Дюма, нашего кока, что он думает по этому поводу. -- Господин боцман, а может, эта рыбешка сгодится на корсаж для вашей супруги? Что вы скажете о таком подарочке? -- Да, ты уж за словом в карман не полезешь. Но если бы ты хоть раз побывал на настоящей большой охоте, то понял бы, что значит для китобоя поймать дичь таких размеров! Подобные разговоры могли продолжаться довольно долго, но матросы знали, что, как ни заманчива была перспектива загарпунить столь славную добычу. "Галлия" не могла терять времени. Как-то утром, в восемь часов, появился остров Диско на широте шестьдесят девять градусов одиннадцать минут. Здесь, в городе Годхавне, находилась резиденция второго гренландского "колонибастирере". Пользуясь свободным проходом, "Галлия" не зашла в гавань, а проплыла вдоль острова морем. Недаром капитан торопился. Наукой установлено, что навигация здесь возможна от июня до сентября, но на деле выходит, что она относительно безопасна только в июне. Позднее корабль мог оказаться затертым льдами, и был бы потерян целый год. Примеров того, сколь опасны эти воды,-- множество. "Полярная звезда" пришла сюда в июле 1849 года и потерпела крушение; "Фокс" Мак-Клинтона оказался здесь в 1857 году только в августе и был затерт льдами; наконец, часто бывает, что ледяные берега канала стремительно сдвигаются и давят корабли, как орехи. Так погибло одиннадцать кораблей в 1821 и семь в 1822 году. Крушение 1830 года нельзя вспомнить без содрогания. В ночь с девятнадцатого на двадцатое июня юго-западный ветер прижал к леднику целый флот. Ночью на него обрушилась громадная льдина и раздавила все корабли. Человек бессилен перед стихией. Недаром это место назвали "Кладбищем кораблей". ГЛАВА 6 В проливе.-- Заграждение.-- Вперед! -- Первый приступ.-- Победа.-- Опять препятствие.-- Немного динамита.-- Взрыв.-- Путь свободен.-- Медведь или человек? -- Три медведя и человек? -- Преследование.-- Промах.-- Целая гора свежего мяса. "Галлия" миновала мыс Шактльтон, мыс Вилькокс, Утиный архипелаг, прошла мимо Лошадиной Головы, пересекла семьдесят пятую параллель и третьего июня достигла наконец Сабинских островов, за которыми лежало громадное ледяное поле шириной в пятьсот километров. Этот день стал началом героической борьбы со стихией. В конце июня лед от солнца становится рыхлым, или "гнилым", по выражению китобоев, и остается таким весь июль. Но в первых числах июня он еще достаточно крепкий. Весь путь "Галлия" прошла в непосредственной близости от берега, но сейчас ей предстояло выйти в открытое море, непроходимый лед простирался здесь на довольно далекое расстояние. Отыскивая дорогу, судно двигалось под максимальным давлением паров вдоль обширного ледяного поля с синеватым отливом. Наконец показался канал, свободный ото льда. Имевший в начале около тысячи двухсот метров, он постепенно сузился, под конец стал шириной примерно в три корпуса "Галлии" и к тому же был загорожен льдиной. Корабль дал задний ход; а затем пошел на таран и сокрушил ледяную глыбу стальным ледорезом: она треснула по всем направлениям. -- Проход свободен! -- раздался голос Элимберри, стоявшего у руля. Итак, первое сражение со льдом было выиграно, к великой радости капитана. -- Залив Мелвилл[47] защищается, не пускает нас. -- За него надо побороться, доктор. А нашему капитану подавай все сразу. -- Ну и удастся ему добиться своего, Геник? -- Гм!.. Ему все удается... Может, отыщем свободный проход. -- А если не отыщем? -- Вам ли спрашивать, доктор? Вы ведь плавали по северным морям и знаете, что лед -- это лед. -- Как, однако, спокойно вы говорите об этом! -- Выдержка -- первое качество моряка. В это время дс Амбрие скомандовал Генику: -- Боцман! Свистать всех наверх! Боцман дунул в свисток, и матросы мигом собрались на палубе. -- Плотник! -- крикнул капитан. -- Я! -- отозвался Жан Итурриа, второй баск на "Галлии". -- Сходи в кладовую и принеси двенадцать больших буравов. -- Есть, капитан! -- Геник, фонарь! -- Есть! -- Жди меня у люка в крюйт-камеру[48] и возьми с собой оружейного мастера Кастельно и матроса Легерна. -- Слушаюсь! Де Амбрие сходил в каюту и тотчас же вернулся с большим английским ключом в руках. Затем вместе с матросами спустился в крюйт-камеру, где стояли в ряд закрытые ящики. Капитан указал матросам на два из них, помеченных буквой "Д", и распорядился: -- Тащите, ребята, наверх, только осторожно! Буравы уже были на палубе. А когда принесли ящики, оружейный мастер специальным английским ключом осторожно открыл их. Внутри оказалось по сотне снарядов длиной в двадцать пять, а в диаметре -- пять сантиметров. -- В каждом снаряде по сто пятьдесят граммов динамита,-- сказал капитан оружейному мастеру,-- этого хватит, чтобы взорвать льдину толщиной в два метра, не больше. -- Совершенно верно. -- Ты умеешь пользоваться такими снарядами? -- Так точно, капитан. -- Геник, спусти на лед буравы и ящики, и пусть все будут наготове. -- Фриц,-- сказал капитан машинисту,-- топи вовсю, чтобы давление было самое высокое. Даю тебе три часа. -- Есть, капитан! Все будет сделано вовремя. Де Амбрие вернулся на палубу, велел помощнику и рулевому оставаться на судне и скомандовал: -- Все на лед! -- А затем обратился к доктору: -- Надеюсь, и вы с нами? Капитан спустился на лед последним и пошел впереди отряда из четырнадцати человек. Отойдя на километр, он остановился и обратился к матросам: -- Станьте на расстоянии десяти метров друг от друга, и пусть каждый пробуравит во льду отверстие. Пятьдесят сантиметров, не больше. Да попроворней, время не ждет. Не прошло и пятнадцати минут, как приказ был выполнен. -- Теперь ты принимайся за дело, - последовал приказ оружейному мастеру. -- Позвольте спросить, капитан, через сколько времени должен последовать взрыв после того, как я зажгу фитиль? -- Через полчаса. Исидор Кастельно взял длинный тонкий шнурок и разрезал на несколько частей. -- Ты понял? -- спросил капитан Геника. -- Понял,-- кивнул боцман.-- Превосходная мысль. В каждое отверстие оружейник вложил по патрону и связал их черным шнуром. Тем временем матросы пробуравили еще отверстия, в результате льдина оказалась заминированной еще на сто метров. Когда все снаряды были заложены, с "Галлии" раздался протяжный свисток: Фриц извещал, что машина готова. Тогда концы фитилей,-- один конец приходился на десять снарядов,-- зажгли, и экипаж быстро вернулся на корабль. Теперь все напряженно ждали взрыва. В наступившей тишине слышно было лишь, как пыхтит машина. Прошло четверть часа. И вот, в километре от "Галлии", взвилась кверху струя белого дыма, образовав на высоте десяти с лишним метров своеобразный купол. Следом за первой взвилась вторая струя, затем третья... С оглушительным грохотом взорвались разом все снаряды. Скрытые дымовой завесой, пришли в движение льдины, с треском роняя обломки... И снова одержали люди победу над бездушной и упрямой стихией. Радостные крики огласили палубу, корабль устремился в свободные воды, разбрасывая, словно щепки, встречавшиеся на пути обломки. Матросы глазам своим не верили. Неужели какие-то шестнадцать килограммов динамита могли разрушить эту ледяную громадину! Мало того, в некоторых местах канал оказался шириной не в десять -- двадцать метров, как рассчитывал капитан, а в целых шестьдесят. Да и ударная волна была такой силы, что на поверхность всплывали убитые тюлени, моржи и различная рыба. Тогда капитан приказал бросить якорь и наловить трофеев, дабы экипаж мог полакомиться. Десяти минут хватило с избытком, чтобы вытащить целую кучу рыбы, и судно снова устремилось вперед. Еще несколько часов, и залив Мелвилл останется позади. Капитан приказал взять курс несколько западнее, как вдруг заметил на носу палубы группу матросов. Они что-то кричали и размахивали руками. -- Говорят же тебе -- медведь! -- Да нет -- человек. -- Откуда взяться здесь человеку? -- Ну, конечно, медведь! И не один, целых три! Большой и два медвежонка... Они белые... -- А человек темнокожий! -- И медведи и человек... -- Медведи его преследуют... - Догонят и съедят, непременно съедят... Де Амбрие подошел к борту и стал смотреть, И правда, за человеком гонятся медведи. Большой вот-вот настигнет жертву. Бедняга в ужасе бежал к кораблю. -- Надо его спасти,-- решил капитан.-- Стоп машина!.. Шлюпку на воду! Пять человек добровольцев! Прибежали доктор и лейтенант с двуствольными винтовками. А следом за ними матросы. Все хотели участвовать в операции. Вдруг человек споткнулся и рухнул на лед. Медведь уже был в нескольких шагах. Крики ужаса вырвались у стоявших на палубе. Грянул выстрел. Пуля ударилась о лед в метре от медведя. Тот опасливо остановился, повернувшись к кораблю. Этим воспользовался человек, вскочил на ноги и побежал. Но почему-то не прямо, а зигзагами. Снова грянул выстрел. И опять мимо. -- Что же это я! -- с досадой промолвил доктор, снова заряжая двустволку. Следующим выстрелил лейтенант и тоже промахнулся. -- Сто франков тому, кто убьет медведя,-- объявил капитан. Подошел Кастельно, держа в каждой руке по заряженной винтовке. Его остановил кок Дюма, подвернувший свой белый фартук. -- Дай мне одну винтовку. Уверен, что заслужу награду. С ловкостью бывалого стрелка он взял винтовку, прицелился и обратился к врачу с чисто провансальской фамильярностью: -- Триста метров... хорошенькая дистанция, не правда ли, господин дохтур? -- Надеюсь, вам повезет больше, чем мне,-- отвечал тот. -- А вот!.. Кок целился не долее трех секунд. Пуля вылетела со свистом, медведь высоко подпрыгнул, стал на задние лапы и рухнул на лед, забившись в конвульсиях. -- Гром и молния! -- вскричал Геник.-- Ай да кок! -- Осталось еще два,-- произнес провансалец.-- Надо и их прикончить. Он снова зарядил ружье и выстрелил почти разом из двух стволов. Теперь упали оба медвежонка, стоявшие возле убитой матери. Все члены экипажа были поражены такой меткостью. -- Двойной выстрел! -- засмеялся Абель Дюма.-- Не так уж это и трудно. -- Да вы, милейший, великолепный стрелок,-- заметил доктор. -- О, господин дохтур, у нас в Бокере каждый сделал бы это не хуже меня,-- скромно возразил повар.-- Только вот медведей там нет. -- Молодец, Дюма, прекрасно стреляешь! -- похвалил капитан.-- Я и не знал за тобой такого таланта. Впредь, если представится случай, непременно дам тебе поохотиться. Чудом спасенный человек между тем по знаку рулевого приблизился к каналу. Стуча зубами, весь дрожа, несчастный сел в лодку. Два матроса, кок и врач, прихватив с собой стальной трос, отправились за тушами. Но, прибыв на место, сразу же столкнулись с довольно серьезными трудностями. Медведица оказалась такой тяжелой, что сдвинуть ее с места оказалось просто невозможно -- требовались тали. -- Ну и ну, господин дохтур, вот это зверюшка! -- Черт бы ее побрал -- вашу зверюшку. Она же весит по меньшей мере полтонны. -- Вот это да! А ведь раньше мне, кроме певчих дроздов да садовых овсянок, ничего ловить не приходилось. -- Ну что ж, вы неплохо набили руку и достойны того, чтобы соперничать с героем из Тараскона -- знаменитым Тартареном, вашим тезкой. -- Я, конечно, извиняюсь, господин дохтур, но я-то родился в Бокере и сроду не бывал в Тарасконе. Я понятия не имею, что это за господин Тартарен, которым обзывает меня Плюмован, так же, как не могу взять в толк, отчего мальчишка к первому прозвищу прибавил и второе -- "охотник за шляпами". -- Я познакомлю вас с этим героем, невероятные приключения которого, происходившие, кстати, на самом деле, описал ваш земляк -- знаменитый писатель Доде. Его книга есть в корабельной библиотеке. Надеюсь, прочтете ее во время зимовки. А теперь, так как такому меткому стрелку необходимо достойное оружие, позвольте предложить вам этот великолепный английский карабин. -- Но, господин дохтур, я не хочу вас лишать... -- У меня есть другой, точно такой же. Ну же, не ломайтесь, берите. А теперь, старина, можно пойти взглянуть на ваши трофеи, которые уже втащили на борт. Вместе и освежуем туши. ГЛАВА 7 История Ужиука.-- Как разделывают полярного медведя.-- Свойства эскимосского желудка.-- Буря.-- Колебания компасной стрелки.-- В Порт-Фульке.-- Миниатюрные леса.-- На земле.-- Неудачная попытка доморощенного кучера.-- Раненый медведь. В медведице и в самом деле оказалось около пятисот килограммов. В медвежатах -- по триста. Это была целая гора мяса и три великолепные шкуры. Содрать их помог спасенный абориген[49], применив гренландский способ. Перенесенная опасность до сих пор повергала беднягу в трепет. Он не мог без дрожи вспоминать случившееся и рассказывал о своих злоключениях главным образом с помощью жестов. Туземец оказался вождем одного из эскимосских племен, вымершем в прошлом году от оспы. Он один уцелел и теперь был обречен на голод и нужду. Бедняга как раз добирался до Упернавика[50], когда в пути его стали преследовать медведи. Звали вождя Ужиук, что значит Большой Тюлень. Закончил он свой рассказ тем, что попросил есть, пить и спросил, что теперь с ним будет. Белые капитаны всегда были отцами эскимосов, значит, капитан шхуны - отец его, Ужиука, и не может оставить несчастного страдальца в беде. В самом деле, нельзя же было высадить вождя назад на лед, но отправить в Упернавик не представлялось возможным, поскольку пришлось бы пожертвовать продовольствием, санями и собаками, которых и так едва хватало, Таким образом Ужиук остался на "Галлии" в качестве пассажира. Успокоившись за свою судьбу, он теперь считал себя прямо-таки членом экипажа, а добрая кружка рома, поднесенная одним из матросов, придала ему уверенности в завтрашнем дне. Ром сделал свое дело, и Большой Тюлень стал вдруг на удивление многословным. На своем ломаном языке он принялся говорить с матросами, знакомясь со всеми подряд, потом побежал к собакам, издавая при этом какие-то гортанные звуки, услышав которые собаки залились неистовым лаем. Наконец он вернулся к медвежьим тушам. Эти груды свежего мяса с гипнотической силой притягивали туземца, тем более что голодал он давно, а провизия на камбузе, судя по всему, ничуть не прельщала дикаря. Его маленькие косые глазки сверкали, как черные бриллианты, а торчащим во все стороны и похожим на щетку усам мог бы позавидовать любой морж. Вероятно, в своем воображении Ужиук уже приступил к трапезе. Челюсти его ритмично двигались, как будто он что-то тщательно пережевывал, при этом щеки, напоминавшие старую, покрытую жиром кастрюлю, надувались как бурдюки. Тем временем Дюма, вооружившись огромным поварским ножом, принялся свежевать гигантского зверя. Но представления кока о том, как проводить эту ответственную операцию отнюдь не совпадали с представлениями человека, всю жизнь прожившего среди льдов. Ужиук начал горячо протестовать и просто-таки выхватил нож из рук своего спасителя. С удивительной ловкостью и неслыханной быстротой этот маленький, ослабевший от голода человек, постоянно двигаясь и не переставая болтать, надрезал по краям медвежью шкуру и содрал ее так ловко, что животное в одно мгновение лишилось своей великолепной шубы. Теперь пришла очередь самой добычи. Тут произошли вещи еще более удивительные. Ужиуку хватило одного удара, чтобы вскрыть медвежье брюхо. Из зияющей полости появилась целая груда еще дымящихся внутренностей. Недолго думая, эскимос схватил печень и выбросил ее за борт, к великому негодованию повара. -- Оставьте его,-- вмешался доктор.-- Он совершенно прав, так как медвежья печень имеет отвратительный запах. Если ее неправильно приготовить, можно даже отравиться. Я, кстати, хочу воспользоваться этим случаем, чтобы порекомендовать вам воздержаться также и от печени тюленя. Медвежьи внутренности были совершенно чистыми. Это служило доказательством того, что животное долго постилось. Сей факт почему-то очень обрадовал гренландца. Не теряя времени он вытащил еще теплый кишечник, запихал его в рот и быстро проглотил, сопровождая названную процедуру непередаваемыми движениями головы и шеи. С полным ртом и набитыми щеками он напоминал обезьяну, только что обчистившую фруктовый сад. Пыхтя от прилагаемых усилий, Ужиук вторым ударом отсек еще один кусок кишки и принялся небольшими порциями пропихивать его себе в глотку. Наконец, после сильного глотательного движения, последняя порция исчезла в бездонной глубине полярного желудка. Спустя несколько минут вождь опять принялся за еду, положив в рот такой кусок требухи, который пришелся бы не по зубам даже оголодавшему псу. Уже посинев от огромного количества проглоченной пищи, эскимос продолжал в том же духе. Да так лихо, что вся требуха, включая желудок, исчезла в его бездонном брюхе. Не меньше десяти килограммов! Со счастливой улыбкой на губах гренландец похлопывал себя по животу с уморительным выражением бесконечного блаженства. Потом, вдруг спохватившись, как бы сказал себе: "Но ведь еще есть место, куда вполне может уместиться десерт". На уровне почек позвоночник медведя покрыт толстым слоем желтого жира, который и привлек внимание проглота. -- Ну, приступим! Остались последние, лучшие куски, дарящие минуты дивного удовольствия истинным гурманам. Итак, Большой Тюлень зачерпнул полную пригоршню еще не успевшего остыть жира и, усиленно помогая себе руками, затолкал ее в рот, всю до последней капли. Матросы -- свидетели этого пиршества, которое заставило бы содрогнуться самого Гаргантюа[51] -- великого любителя требухи,-- были буквально ошеломлены. Лишь китобои, уже давно знакомые с удивительными возможностями гренландских желудков, остались невозмутимы. Плюмован и Дюма не верили своим глазам. Повар, наблюдая за этим лукулловым пиром[52], который длился, правда, не более пяти минут, перешел от удивления к изумлению и наконец просто остолбенел. Слышно было, как он бормотал: "Это не человек, это колодец бездонный, пропасть, просто прорва какая-то. Я знаю только одного обжору, способного проглотить такое количество пищи,-- это моя печь". Потом, обратившись к эскимосу, вытиравшему руками лоснящееся от жира лицо, сказал: -- Послушайте-ка, господин Унтель, я хотел бы забрать вас с собой после экспедиции. Мы пойдем в один из тех ресторанчиков, где за тридцать два су можно вволю поесть. Держу пари, вы будете иметь успех, а хозяин окажется просто ошарашенным. Достойнейший Ужиук, как будто поняв и оценив предложение провансальца, улыбнулся и, согласно кивнув головой, протянул ему свою измазанную жиром лапу. Затем, заприметив свободное местечко, улегся между скатанными тросами, закрыл глаза и принялся храпеть. Тем временем "Галлия", держа курс на северо-запад, вышла из залива Мелвилла. Море еще не освободилось ото льда, но дрейфующие ледяные глыбы уже не были спаяны между собой. Немного выше начался ледоход. Издалека показались огромные айсберги. Их некогда острые вершины слегка притупились, подтаяв под действием незаходящего солнца. Айсберги уже не были такими угрюмыми, как в прежние холодные дни, они напоминали выпуклые, совсем неопасные с виду холмы. Чувствовалось, что они размягчаются, теряя угловатые резкие очертания. Даже сюда проник свежий аромат весны, парящей над арктической пустыней. О подножия дрейфующих льдов, напоминающих сверкающие драгоценные камни, с шумом разбивались бирюзовые волны, пенясь и курчавясь белыми барашками. На фоне ярко-лазурного неба странно, почти не подчиняясь законам перспективы, выделялись огромные голубоватые глыбы. Настоящая бело-голубая симфония, которая, правда, привела бы в отчаяние многих художников и заставила бы возмущаться нашу публику, привыкшую к совсем другим пейзажам. Ничего, где бы мог отдохнуть или рассеяться взгляд, везде -- гнетущая, утомляющая монотонность, не лишенная, однако, своеобразного очарования. Эта живая картина постоянно двигалась, меняясь каждую минуту, как будто ее заново составляли из одних и тех же элементов, и при этом всегда оставалась похожей на себя саму. Время от времени сей странный зыбкий пейзаж, переливающийся перламутровым блеском на фоне сапфирового неба, несколько оживлялся. Вот, внезапно захваченная водоворотом, опрокинулась целая ледяная гора, затем вновь всплыла и стала продолжать свое неизменное медлительное движение. Иногда от айсберга откалывался ледяной пласт и с едва различимым легким плеском падал в воду. Любуясь скользящими по небесной лазури пушистыми белыми облаками -- детьми густых северных туманов, невольно переводишь взгляд на голубые волны, усыпанные сверкающими как драгоценные камни льдинами, и спрашиваешь себя -- реальна ли эта картина или все, что вокруг -- лишь игра воображения. Появились тюлени с добродушными физиономиями. Они резвились подобно ныряльщикам, впервые попавшим на морские просторы. Птицы, покинувшие зимние квартиры на юге, отдыхали, сидя на ледяных, вершинах, и внезапно взлетали, испуганные прерывистым кашлем корабельного двигателя. Утки, гуси, гаги собирались в огромные стаи. Откуда ни возьмись появлялась шумная стайка дроздов и ткачиков. Ткачики уже поменяли свое зимнее серое оперение на сверкающий летний наряд. Восьмого июня "Галлия" наконец достигла мыса Йорка[53]. Семьдесят пятая параллель была пройдена, и начались северные воды, занимавшие пространство от мыса Йорка до пролива Смита. "Еще три дня -- и Александров мыс",-- думал преисполненный самых радужных надежд капитан. Но чело