Луи Буссенар. Французы на северном полюсе --------------------------------------------------------------- Louis Bussenard "Les Francais au Pole Nord" Роман Перевод М.А.Ветровой, примечания И.Я.Лосевского, иллюстрации А.С.Махова, 1992 г Издательство: Научно-издательский центр "Ледомир". OCR and Spellcheck Афанасьев Владимир ---------------------------------------------------------------  * Часть первая. ПУТЬ К ПОЛЮСУ *  [1] ГЛАВА 1 Международный конгресс.-- Среди географов.-- По поводу полярных исследований.-- Русский, англичанин, немец и француз.-- Патриот.-- Вызов.-- Мирная борьба. В 1886 году на международный географический конгресс в Лондоне собралось целое сонмище ученых знаменитостей. По приглашению сэра Генри Раулинсона - генерал-майора британской армии и председателя собрания -- со всех концов мира съехались делегаты: убеленные сединами, плешивые географы, путешествовавшие вокруг света в просиженном кресле за письменным столом; морские офицеры -- храбрые, скромные и вежливые; негоцианты[2] и арматоры[3], ищущие в географии свою корысть; профессора, умудренные знаниями и набитые терминами, как словари; и, наконец, загорелые исследователи, еще не оправившиеся от лихорадки и отвыкшие от фрака. Словом, конгресс как конгресс, не хуже и не лучше других. Спорили, говорили, читали рефераты и расходились до следующего заседания. Подобные форумы сами по себе не имеют особого значения, зато общение ученых часто приводит к немаловажным событиям. Именно так случилось и на этот раз. Немецкий географ, из тех, что путешествуют, не выходя из кабинета, долго говорил о возможности проникновения на Северный полюс и надоел всем до смерти -- его выступление было последним в этот день. После заседания сошлись вместе четверо ученых и обменялись дружескими рукопожатиями. -- Ну и уморил нас Эберман своими рассуждениями,-- заметил по-французски один.-- Не сердитесь, любезный Прегель, что я так отозвался о вашем соотечественнике. -- Вы не совсем справедливы, Серяков,-- возразил с немецким акцентом Прегель. -- Он сказал много дельного. -- А вы что думаете по этому поводу, господин де Амбрие? -- не унимался Серяков, обращаясь к третьему ученому. -- В этих вопросах я не компетентен,-- ответил тот. - Вы дипломат... впрочем, нет: просто хотите сказать, что на вздор, который нес Эберман, можно ответить лишь презрительным молчанием. - Серяков! -- вскричал, покраснев от гнева, Прегель. -- Охота вам спорить, господа,-- вступил в разговор четвертый ученый, старше остальных с виду.-- Вы, верно, забыли, что я жду вас к себе на обед, причем изысканный, с шампанским. -- О, сэр Артур! Что за золотые слова! -- вскричал неугомонный Серяков.-- Едемте же скорее! Никакие полярные ледники не заменят холодильник с шампанским! Обед удался на славу, было выпито много вина, и все забыли об Эбермане. Но под конец обеда Серяков напомнил о нем. -- Знаете, Прегель,-- сказал он; указывая на бокал с шампанским, - родина такого дивного вина может себе позволить не интересоваться арктическими экспедициями. -- Ах, Серяков, какой вы несносный! -- по-отечески снисходительно перебил юношу сэр Артур Лесли.-- Можно подумать, что наука вам безразлична, а ведь не так давно вы прославились как неустрашимый исследователь... -- Вы очень любезны, сэр Артур. Но меня возмутило, что Эберман в своем выступлении с таким пренебрежением говорил о Франции. В наш век железа и Тройственного союза[4] модно на нее нападать, но я, русский, люблю эту страну и не терплю подобных высказываний. Серяков говорил взволнованно, с лихорадочным блеском в глазах. Растроганный де Амбрие горячо пожал юноше руку. -- Я разделяю ваши симпатии к Франции, мой молодой друг, - сказал сэр Артур.-- Не горячитесь. Как-никак нужно быть выше мелочных обид и уметь, спокойно выслушав оппонента, открыто высказать свое мнение. -- Действительно,-- заметил сдержанный до того де Амбре,-- можно многое сказать, если ни у кого нет оскорбительных намерений. -- Дорогой мой, я знаю вас как пылкого патриота и ни в малейшей степени не хотел бы оскорбить. -- Но я вовсе не являюсь одним из тех обидчивых шовинистов, которые не выносят никаких замечаний. Мой патриотизм не слеп, и я уверен, что мнение о моей стране, высказанное таким человеком, как вы, будет беспристрастным. Говорите же, прошу вас. -- Ну что ж, охотно поделюсь с вами своими соображениями. Я с удовольствием отмечаю, что почти целый век, а точнее с тысяча семьсот шестьдесят шестого по тысяча восемьсот сороковой год, Франция намного превосходила другие страны, включая и Англию, числом и результатами морских экспедиций, предпринятых в поисках новых земель. Я с восхищением вспоминаю Бугенвиля[5], Лапласа[6], Вейяна и многих других, чьи громкие имена занимают достойное место в истории географии. Но не кажется ли вам, что ваша страна вот уже полвека сдает завоеванные позиции? -- Почему вы делаете такой вывод, сэр Артур? -- На мой взгляд, несмотря на некоторые неточности и недопустимый тон, герр Эберман не слишком погрешил против истины. -- Но вы ошибаетесь,-- с живостью возразил де Абмрие,-- думаю, что несколько имен наших современных путешественников, выбранных наугад, убедят вас в обратном. Вот взять хотя бы маркиза де Компьеня, Жана Дерюи, Крево, Туара, Кудро, которые путешествовали, кстати, на свои собственные, крайне скудные средства. -- Как раз об этом и хотелось сказать. Я считаю достойной порицания позицию вашего в общем-то богатого правительства, которое отказывается субсидировать научные исследования. Меня возмущает также безразличие граждан, которые, имея значительные состояния, предпочитают тупо копить деньги, а не жертвовать своим толстым кошельком для славного дела. Эгоистичная французская бережливость, доходящая до скаредности, послужила причиной бедственного положения Гюстава Ламбера, в то время как у нас в Америке практически любой миллионер считает своим долгом давать деньги на исследования. Найдите-ка мне у вас, дорогой коллега, таких меценатов, как Томас Смит, который полностью покрыл расходы на экспедицию Баффина, или как Буз, который истратил на путешествия восемнадцать тысяч ливров, то есть четыреста пятьдесят тысяч франков[7]! А американец Генри Гриннель, который финансировал доктора Кэна, а Оскар Диксон, снарядивший целых шесть экспедиций! Да всех и не перечислишь... Когда же бездействовали миллионеры и государство, свою скромную лепту на благо науки вносили простые граждане. У нас, например, была проведена общенациональная подписка, которая позволила капитану Галю построить "Полярис", а лейтенанту Грили -- достичь восемьдесят третьего градуса двадцати трех минут северной широты. Итак, дорогой де Амбрие, что вы можете ответить на это? -- Действительно,-- добавил Прегель,-- отвага и бескорыстие французских исследователей, сильно стесненных в средствах, как вы, сэр Артур, справедливо заметили, достойны похвалы. Я ничуть не хочу умалить их выдающиеся способности и отвагу, но мне кажется, что французы таят злобу на нас -- немцев. -- Но ведь Германия воевала против Франции,-- вступил в разговор Серяков,-- дуэль между нациями что дуэль между джентльменами. -- Что же может быть благороднее? -- спросил Прегель. -- Да, но что вы скажете о джентльмене, который, одержав победу, станет требовать выкуп с побежденного противника и украдет у него часы или бумажник? Вы, я, сэр Артур, де Амбрие, да любой порядочный человек наконец, сказали бы, что это... Эх, черт, я не знаю достаточно сильного немецкого эквивалента, чтобы выразить мои чувства, и передать, как вела себя Германия по отношению к Франции. Ведь Эльзас и Лотарингия стоят слишком дорого. -- Серяков! -- А, дорогой коллега, опять вы выкрикиваете мою фамилию, причем довольно странным образом. Мне это напоминает чиханье кошки, у которой кость застряла в горле. Если то, что я говорю, вам неприятно, скажите мне об этом. Очень бледный, но сдержанный и спокойный, Прегель приготовился дать отпор. Сэр Артур Лесли, как истинный англичанин -- великий любитель спортивных состязаний, сразу почуял интересный поединок и не собирался прилагать ни малейших усилий, чтобы предотвратить назревающую ссору. К тому же достойный джентльмен был немного пьян и вид гостей, нападавших друг на друга, развеселил его. Верный политике своей страны, всегда заставлявший драться других, на выгоду или в удовольствие себе, он был уверен, что в спор вмешается француз. Так и случилось. -- Господа,-- сказал де Амбрие. медленно выпрямляясь во весь свой гигантский рост,-- позвольте мне примирить вас и взять на себя ответственность за то, что здесь происходит, поскольку я нечаянно явился причиной этого спора. Прегель и Серяков запротестовали и хотели прервать его. -- Прошу, господа, выслушать меня. Вы скажете свое мнение потом и поступите так, как подскажет здравый смысл. Если Франция достаточно богата, чтобы заплатить за свою славу, она не менее богата, чтобы заплатить за поражение. Без единого упрека она уплатила миллиардные долги, и горестные дни поражения остались бы лишь в воспоминаниях, если бы у нее не отняли Эльзас и Лотарингию. Вы, англичане, и вы, русские, разве затаили злобу на Францию за ее победы, и разве она ненавидит вас за свои поражения? Ничего подобного! А вот немцы не перестают удивляться, как это после того, как они принесли Франции столько страданий и отняли принадлежащие ей земли, она еще помнит о своем горе и не хочет простить их. Видя этот безжалостно содранный лоскут кожи, эту постоянно кровоточащую рану, вы, немцы, говорите себе: "Это неслыханно! Нас не любят во Франции, там все время думают о реванше". Поставьте себя на мое место, господин Прегель, и скажите мне, что бы вы подумали о нас, если бы вы с радостным сердцем приняли позорные условия, навязанные вашими полномочными представителями. Не просите же нашей дружбы, потому что эта дружба будет абсурдной. Не просите нас забыть о поражении, ведь это было бы кощунством. Теперь вы понимаете, что прежде чем думать об излишествах, мы должны позаботиться о самом необходимом. Излишества для нас -- это слава, принесенная рискованными экспедициями, от которых мы теперь вынуждены отказаться, к великому сожалению вашего соотечественника герра Эбериана, а необходимое -- это забота о нашей безопасности. Во времена Тройственного союза, когда, следуя древнему изречению "Хочешь мира -- готовься к войне", Европа превратилась в разрозненный военный лагерь, национальная безопасность требует всех наших сил. Мы останемся у себя, господа. Наш Северный полюс -- это Эльзас и Лотарингия. - Браво! - с энтузиазмом подхватил Серяков.-- Браво, мой храбрый француз! -- Дорогой де Амбрие,-- сказал в свою очередь сэр Лэсли,-- вы говорили как истинный джентльмен и патриот. Поверьте в мою искреннюю симпатию и глубокое уважение. Прегель, не найдя что ответить, вежливо поклонился. -- Однако, - продолжил де Амбрие,-- то, чего не может сделать наше правительство, занятое государственными интересами, мог бы попытаться сделать какой-нибудь гражданин, имеющий средства. Господин Прегель, не хотите ли принять вызов? -- Что ж, господин де Амбрие, я принимаю ваш вызов, но с одним непременным условием: он не должен восстанавливать друг против друга наши правительства. - Безусловно! Я хочу снарядить на свои средства корабль и отправиться к Северному полюсу. Предлагаю сделать вам то же и назначаю встречу среди полярных льдов. Вместо того чтобы подобно членам Национальной галереи заниматься географией, прогуливаясь в кабинете, мы отправимся в дальние края навстречу неизвестности и будем на равных соперничать друг с другом, во славу наших великих держав. Итак, вы готовы? -- Готов! -- вскричал Прегель.-- Назначайте место. Кто явится первым, тот и победит! Когда рассчитываете отправиться в путь? -- Раз вы приняли мое предложение, удаляюсь сейчас же, чтобы заняться приготовлениями. До свидания!.. -- До свидания!.. Серяков тоже взялся за шляпу. -- Едем!..-- сказал он, протягивая руку друзьям. -- А вы куда? -- удивился де Амбрие. -- С вами! Разве русские не родня французам? -- Простите,-- пожимая юноше руку, возразил де Амбрие,-- но в экспедиции должны участвовать только французы. -- Пожалуй, вы правы,-- после минутного молчания ответил Серяков. -- Этот господин далеко пойдет,-- сказал сэр Лэсли, как только за французом затворилась дверь. -- Он пойдет далеко, но не один,-- ответил Прегель, поспешно прощаясь. ГЛАВА 2 Перед отплытием.-- Капитан де Амбрие.-- За родину! -- Храбрец.-- Потомок галлов.-- Постройка "Галлии".-- Снаряжение корабля.-- Сборный, но безукоризненный экипаж.-- Все французы.-- Торжественный момент.-- Отъезд. "Гавр, 1 мая 1887 г. Дорогие батюшка и матушка! Спешу уведомить вас, что нынче мы отплываем. Вы и представить себе не можете, как доволен я своим новым местом. Владелец, нашего судна, богач, отправляется на Северный полюс -- край, почти неизвестный не только матросам, но и адмиралам. Но вы не волнуйтесь, мы собираемся делать открытия. Я нанялся на три года. В первый год буду получать восемьдесят франков в месяц, во второй -- сто, в третий -- сто двадцать. Сумма, что и говорить, кругленькая! Но это еще не все. Как только корабль перейдет за Полярный круг[8], к жалованью обещана десятипроцентная надбавка. Вам, батюшка, как старому моряку, видимо, известно, что такое Полярный круг. Нам объяснили, что это такая линия, отделяющая ледовитые страны, впрочем, я ничего не понял, кроме того, что буду получать больше, как только ее пересечем. По возвращении каждый матрос получит в награду тысячу франков. Путь, конечно, неблизкий, зато работенка прибыльная. Вы только не беспокойтесь, если от меня долго не будет вестей. До свидания, дорогие родители! Крепко обнимаю вас и малышей и обещаю не посрамить честь бравого нормандца-матроса. Ваш любящий сын и брат Констан Гиньяр, матрос судна "Галлия". Молодой человек сложил вчетверо исписанный каракулями листок, сунул в конверт и, перегнувшись через борт, позвал мальчика, глазевшего на корабль с пристани. -- Эй, малый! Подойди-ка сюда! -- Что угодно? -- Вот тебе письмо и десять су[9]. Купи марку, наклей на конверт и опусти в ящик, а на сдачу выпей сидра... -- Напрасно тратишь деньги,-- обронил стоявший неподалеку на палубе высокий, осанистый господин. -- С вашего позволения, капитан, но ведь это письмо моим старикам... -- Сейчас боцман понесет на почту мою корреспонденцию и может захватить твою и всей команды,-- сказал капитан и обратился к боцману, осматривавшему снасти: -- Геник! Собери экипаж! Тот несколько раз дунул в серебряный свисток, и меньше чем за секунду матросы построились у грот-мачты[10]. -- Друзья,-- обратился к строю капитан,-- вы знаете, какие вас ждут опасности и лишения в предстоящей экспедиции. Не важно, что вы подписали контракт. Его можно расторгнуть. Я не только не буду сердиться, но еще выдам каждому, кто откажется, двести франков за добросовестное участие в снаряжении судна. Хорошенько подумайте, пока не поздно, и свое решение сообщите мне через Геника. Капитан хотел было удалиться в каюту, чтобы не стеснять подчиненных, но тут из толпы вышел невысокий матрос, сильный и ловкий с виду, и, представившись, уверенно заявил: -- Спасибо, капитан, за заботу, но хочу заверить от имени всех моих товарищей, что мы последуем за вами хоть к самому сатане! Верно я говорю, друзья?.. -- Верно! Правильно! -- пронеслось над палубой.-- Да здравствует капитан!.. -- В добрый час,-- повеселел капитан.-- Вот это по-моему. По-французски. Дело нам предстоит трудное, но, если добьемся успеха, прославим родину. Вперед же, друзья, и да здравствует Франция! -- Ура! -- закричали во все горло матросы... Капитан и в самом деле был с виду настоящий герой. Впрочем, он нам уже знаком. Это тот самый де Амбрие который обедал у баронета[11] Лесли после очередного заседания географического конгресса. Сорока двух лет от роду, француз выглядел гораздо моложе. Высокого роста, атлетического сложения, с характерными чертами лица де Амбрие был истинным потомком древних галлов[12]. Происходил он из старинного арденнского рода, уходившего корнями в века. Перед франко-германской войной[13] будущий капитан поступил мичманом[14] на флот, а когда война началась, перевелся в сухопутные войска. Воевал на Луаре, был тяжело ранен под Маисом и получил орден. Правительство народной обороны произвело его в лейтенанты флота. Но после войны так называемая комиссия по пересмотру чинов вновь понизила его до мичмана. Оскорбленный вопиющей несправедливостью, де Амбрие подал в отставку. Не помогли даже уговоры адмирала Жорегиберри, который уважал и любил молодого человека. Родители де Амбрие рано умерли, и он стал владельцем огромного состояния. Но вкус к путешествиям, привитый службой на флоте, не исчез. На географическом конгрессе в Лондоне де Амбрие был делегатом от французского Географического общества. Там у него совершенно неожиданно и созрел план полярной экспедиции. С деньгами все можно сделать, а у де Амбрие в них не было недостатка. Он помчался в Саутгемптон, оттуда в Гавр на судостроительные верфи Нормана. Там встретил старою друга Бершу. В луарской армии Бершу служил под его началом, а теперь был уже шкипером[15] дальнего плавания. Он стал первым помощником де Амбрие в постройке пригодного для полярной экспедиции корабля, снаряженного по последнему слову техники. Бершу сразу же приступил к исполнению своих обязанностей и оказал ценную помощь капитану, который прекрасно разбирался в вопросах теории навигации, но был не особенно силен во всем, что касалось практики. От взгляда шкипера не ускользнула ни одна деталь. В середине сентября корабль был готов. За два последующих месяца на "Галлии" -- так назвали новый парусник -- появились мачты, такелаж[16] и прекрасно оборудованное машинное отделение. Корабль являлся великолепным образцом судостроения, несмотря на относительно небольшие размеры и немного громоздкую внешность, за которой непосвященный наблюдатель не сразу разглядел бы превосходные качества детища гаврских корабелов. Все излишества элегантности приносились в жертву прочности, так как "Галлия" должна была выдержать сильнейшее давление льдов. Корабль водоизмещением всего триста тонн, имея двигатель в двести лошадиных сил, при испытаниях развивал скорость десять узлов -- вполне достаточную для северных широт. Благодаря своим небольшим размерам шхуна оказалась очень маневренной. Носовая часть ее укреплялась тщательно подогнанными деревянными досками, покрытыми сверху стальными пластинами. Благодаря тому, что форштевень[17] образовывал прямой угол с килем, корабль мог прокладывать себе путь сквозь льды. Винт и руль были сделаны легко перемещаемыми на тот случай, если бы этим жизненно-важным органам грозила неожиданная опасность. Не считая маленькой, хорошо укрепленной на рострах[18] шлюпки, "Галлия" располагала тремя вельботами[19] и одной плоскодонкой семи метров в длину и полутора -- в ширину, которая могла взять на борт двадцать человек и четыре тонны продовольствия, при этом четыре матроса, в случае надобности, могли переносить ее на плечах. Судно было построено в расчете на несколько зимовок подряд, в климате, где жизнь кажется на первый взгляд вообще невозможной. Учитывались все мелочи, чтобы наверняка победить беспощадного смертельного врага -- холод. Экипаж разместили в носовой части, в трех комнатах, отапливаемых масляным калорифером[20]. Между внешней обшивкой корпуса и стенами комнат, утепленными толстым войлоком, находилось пустое пространство, заполненное древесными опилками, чтобы помешать проникновению холода и влаги. Все отверстия, через которые мог бы проникнуть малейший порыв ледяного ветра, были герметично заделаны. Запасы продовольствия рассчитали на четыре года, трюмы буквально ломились от всевозможных яств. Солонины было немного, но зато стояли целые горы консервов, содержимое которых создавало иллюзию почти свежих продуктов и позволяло разнообразить обычный рацион. Находился здесь и мясной концентрат, имеющий то преимущество, что, будучи очень питательным, он занимает совсем небольшой объем. Водки и первоклассного вина, так же как чая и кофе, накупили в изобилии. Наряду со всем прочим, необходимо упомянуть лимонный сок в таблетках, известь и поташ, зерна крессона и другие препараты, предназначенные для борьбы со скорбутом[21] ** -- еще одним врагом полярных экспедиций. Затем следовало современное научное оборудование, аптечка, библиотека, целый ассортимент сильных взрывчатых веществ и мощная аккумуляторная батарея. Не забыли даже пианино и другие музыкальные инструменты. Взяли с собой также несколько сот метров металлической проволоки, пилы для льда, огромные буравы, громадные топоры, фонарь, большой резиновый мешок, который, если его надуть, превращался в отличный плот. Короче -- все на свете. Помощник капитана не забыл и об одежде, от качества которой в Арктике зависит жизнь путешественника. В специальном отделении хранилась поистине ни с чем не сравнимая коллекция шерстяных тканей и мехов: толстые ватные жилеты с фланелевой подстежкой, брюки и рубашки из тонкой шерсти с пуговицами из слоновой кости, пришитыми нитками из козьей шерсти, потому что льняные или шелковые просто ломались на сильном морозе; ботинки из парусины, которые намного предпочтительнее кожаных, становящихся на холоде твердыми как камень; меховые башлыки, полностью закрывающие головы, шею и плечи; перчатки из меха водяной выдры, доходящие до локтей и достаточно широкие, чтобы под них можно было надеть другие -- из шерсти; казакины, бараньи тулупы, шубы из бизона и лося и к тому же -- меховые спальные мешки, в которые могли уместиться сразу три человека, чтобы ночевать под открытым небом. Короче, предусмотрительный Бершу снабдил экипаж всем необходимым, хотя новичку могло показаться, что вещей запасено слишком много. Вот один из наглядных примеров этой, казалось бы излишней, заботы: ложки были сделаны из рога, чтобы матросы не прикасались губами к металлу, так как на морозе это очень опасно. Все эти приготовления, несмотря на их тщательность и многообразие, длились всего одиннадцать месяцев, включая разработку планов, строительство корабля, экипировку, испытания и набор команды. Последнее оказалось делом отнюдь не легким, так как де Амбрие хотел видеть у себя людей стойких, морально и физически безупречных. К тому же все они должны были быть французами, капитан особенно настаивал -- ни одного иностранца на борту. В экипаж вошли представители всех приморских земель Франции. Вот список команды корабля: 1) Геник Трегастер, 46 лет, бретонец[22], боцман. 2) Фриц Герман, 40 лет, эльзасец[23], машинист, 3) Жюстен Анрио, 26 лет, парижанин, помощник машиниста. 4) Жан Итурриа, 27 лет, плотник, баск[24]. 5) Пьер Легерн, 35 лет, матрос-китолов, бретонец. 6) Мишель Элимберри, 35 лет, матрос-китолов, баск. 7) Элизе Пантак, 33 года, матрос-китолов, гасконец[25]. 8) Констан Гиньяр, 26 лет, матрос, нормандец[26]. д) Жозеф Курапье, по прозванию Маршатер (Бродяга), 29 лет, матрос, нормандец. 10) Жюльен Монбартье, 30 лет, матрос, гасконец. 11) Шери Бедаррид, 27лет, матрос, провансалец[27]. 12) Исидор Кастельно, 31 года, оружейный мастер, гасконец. 13) Жан Ник, по прозванию Бигорно (Улитка), 24 лет, кочегар, фламандец[28], 14) Артур Фарен, по прозванию Плюмован (Ищи Удачи), 25 лет, кочегар, парижанин, 15) Абель Дюма, по прозванию Тартарен[29], кок, провансалец. Упомянем также помощника капитана, господина Бершу, 41 года, уроженца Гавра, лейтенанта Вассера, 32 лет, родом из Шаранта, и, наконец, доктора Желена, маленького, коренастого, с проседью, живого как ртуть, неустрашимого охотника, досконально изучившего полярный вопрос во время своего частого и длительного пребывания в Ньюфаундленде[30] и Гренландии[31]. Наступил час отплытия. "Галлия" дрогнула под высоким давлением паров машины. Геник вернулся с почты и принес целую кучу корреспонденции. Капитан приказал вывесить на фок-мачте[32] штандарт[33] французского яхт-клуба, трехцветный, с белой звездой на голубом поле, а на бугшприте[34]-- национальный флаг и скомандовал лоцману вывести судно в открытое море. Подняты якоря. Раздается пронзительный гудок. Машина испускает протяжный вздох, и "Галлия" медленно выходит из гавани, таща за собой на буксире лоцманский катер. Чтобы подняться туда, где навигация была невозможна, то есть к Палеокристаллическому морю, капитан собирался воспользоваться санями и собачьими упряжками. Существование такого моря предсказал еще капитан Дж. Нэрс во время памятной экспедиции на "Алерте" и "Дискавери". Путешествие на собаках казалось де Амбрие наиболее удобным и единственно возможным, в этом он был полностью согласен с капитаном Галем, отважным исследователем, который нашел вечный покой под одной из огромных полярных льдин. Эскимосские собаки -- животные действительно исключительные. Без них в Арктике просто не обойтись. Неутомимые и выносливые, невероятно неприхотливые, нечувствительные к низким температурам, способные спать прямо в снегу на холоде, при котором застывает даже ртуть, и помимо этого -- очень сильные, они являлись незаменимыми спутниками всех полярных исследователей. Представим себе на минуту те неслыханные трудности, с которыми приходится сталкиваться людям, изнуренным непосильным трудом без отдыха, в климате, где даже обыкновенная ходьба становится мучительной. Часто падая, все время рискуя куда-нибудь провалиться, исследователи вынуждены осторожно скользить, постоянно ища равновесие. Кругом царит сплошной хаос, низко нависает железный купол неба, мертвящий холод делает кожу пергаментной. Особенно страдает от такого мороза ослабленный несколькими зимовками организм. Теперь вы можете сделать вывод, как же выручают человека собаки, которые без устали тянут тяжелые сани, груженные продовольствием и лагерным снаряжением. Итак, экспедиция должна была раздобыть по меньшей мере штук тридцать собак, сушеной рыбы для их кормежки и укомплектовать снаряжение. Для этой цели "Галлия" и взяла курс на мыс Фарвель[35]. ГЛАВА 3 Первая льдина.-- Восторг доктора.-- Плюмован узнает, что такое полюс.-- Констан Гиньяр опасается, что не найдет Полярного круга.-- Сквозь туман.-- Первая ступень.-- Лоцман, каких мало.-- Юлианехоб. -- Вот это льдина!.. Настоящая ледяная гора, китоловы ее называют айсберг. Верно, Легерн? Скажи, ты ведь знаешь! Сам был в свое время китоловом. -- Клянусь честью матроса, ты говоришь верно, парижанин, это айсберг. До чего же острый у тебя глаз для камбузной[36] крысы, тысяча чертей! -- У меня и вправду острый глаз! В Париже я мог, например, сказать, сколько показывают часы на обсерватории, став к ней спиной. Кстати, хозяин обещал выпивку тому, кто увидит первую льдину. Ну-ка, пойдем к нему. Угощу тебя чаркой Триполи. -- Хороший ты парень, Плюмован,-- все равно что родной брат. Жаль, что ты машинист, а то был бы славным китоловом! Сказав это, матрос закричал: -- Лед впереди! За вами должок, хозяин! Вахтенный лейтенант предупредил капитана, завтракавшего вместе с доктором и старшим офицером, об опасности. Все трое выскочили на палубу, прихватив подзорные трубы. Раз появился лед, значит, недалеко до Гренландии, и де Амбрие, очень довольный, выдал всем членам команды обещанную награду, а сам пошел доедать завтрак. -- Вы не пойдете со мной? -- поинтересовался он у доктора. -- Простите, капитан, мне не до еды. Эта льдина для меня все равно, что для другого первая ласточка. Так что позвольте ею полюбоваться. Люблю все громадное! -- Ну, как знаете. В это время появились еще три ледяных глыбы, правда поменьше. Довольный доктор зашагал по палубе, повторяя: "До чего же славно! До чего хорошо!" Увлеченный открывшимся зрелищем, он даже не заметил, что мороз все сильнее щиплет нос -- становилось заметно холоднее. -- Наш доктор, кажется, большой любитель Арктики,-- едва слышно пробормотал Артур Фарен. -- Да, да, конечно,-- ответил доктор, обладавший весьма острым слухом.-- Вы тоже ее полюбите, когда увидите во всем великолепии. -- Простите, сударь,-- всегда уверенный в себе кочегар заметно сконфузился,-- никак не думал, что вы меня услышите. -- Что же тут дурного, голубчик... О, вон еще льдина, и еще... и еще... Неужели начался ледоход? Ведь сегодня только пятнадцатое мая... - Извините, господин доктор...- было парижанин. -- Вы хотели что-то спросить? -- Когда кругом лед -- это и в самом деле красиво? -- Прекрасно!.. Великолепно!.. Вообразите: горы, холмы, пропасти, арки, башни, колокольни, нагромождение льдин разнообразнейших форм. Море света и блеска! -- И скоро мы это увидим, позвольте узнать? -- Разумеется, скоро. Через сутки подойдем к мысу Фарвель, южной оконечности Гренландии на шестидесятом градусе северной широты. -- Поразительно! -- продолжал матрос, ободренный дружеским расположением доктора.-- А я думал, здесь лед такой, как у нас на пруду. При этих словах бывалый полярник так расхохотался, что обернулись вахтенные матросы. Плюмован покраснел; подумав, что сказал глупость. А доктор, продолжая смеяться, воскликнул: -- Так вот, оказывается, какое у вас представление о полюсе! Вы и не знаете, до чего громадные бывают ледники! Они тянутся на сотни километров, лежат выше уровня моря на пятьсот -- шестьсот метров и настолько же уходят в глубину. -- Черт побери! -- вскричал парижанин. -- Под действием бледного гренландского солнца, а особенно волн, от ледников откалываются глыбы разной величины и плавают, пока не растают. Впрочем, вы сами это увидите, когда перейдем Полярный круг... И не только это! -- Простите, господин доктор! Вы так любезны, позвольте задать еще вопрос. -- Сколько угодно. -- Со дня отплытия мы только и слышим об этом проклятом полюсе, но никто не может объяснить, что это такое. -- Все очень просто. Полюс -- слово греческое, обозначает оконечность оси, вокруг которой вращается в течение суток земная сфера. -- Невероятно! А я думал, это такой край, где волчий голод, где никто не живет и куда еще не ступала нога человека... А оказывается... ось... сфера... -- Возьмите, к примеру, какой-нибудь шар, хоть апельсин, воткните в него спицу и вращайте. Спица -- это и будет ось, а место, где она проткнула апельсин,-- полюс. Только у Земли ось воображаемая. -- Так ведь полюс не один, их два. -- Ну да! Северный и Южный. Поняли? -- Почти. А что такое Полярный круг, который так жаждет увидеть мой товарищ Констан Гиньяр, большой охотник до монет в сто су? -- Это параллель, проведенная на расстоянии двадцати трех градусов двадцати семи минут и пятидесяти семи секунд от Северного полюса, называется она Северным полярным кругом. Аналогично определяется Южный полярный круг. -- Значит, мы теперь около двадцати трех с половиной градусов от знаменитого полюса? -- Что же касается экватора... -- Это линия, где крестят... Как же, помню, когда я плавал в первый раз в Рио, меня там окатили водой. -- Линия, линия! А какая линия? Ну-ка, скажите! -- Это, как бы лучше выразиться, такая вещь... которая... -- Это тоже воображаемый круг, он опоясывает Землю и перпендикулярен оси. -- А, понимаю, усек наконец. Если разрезать апельсин пополам на равном расстоянии от полюсов, так чтобы спица и основание образовывали прямой угол. -- Совершенно верно. А вы неплохо соображаете. Итак, полюс -- это девяностый градус, именно туда нам и надо. -- Не будь я Артур Фарен, по прозванию Плюмован, если мы не достигнем цели. Вокруг беседовавших стали собираться вахтенные матросы, внимательно прислушиваясь к разговору и стараясь понять, в чем дело. Вопросов не задавали, надеясь, что товарищ им все объяснит. Все благодарили доктора, когда он ушел поболтать с дежурным офицером. Только Констан Гиньяр остался недоволен. "Что за воображаемые точки и оси? Где их искать? Вот будь на них метка -- тогда дело другое",-- думал нормандец, любивший определенность. Снова вышел на палубу капитан, приказал сбавить ход -- льдины попадались все чаще и чаще -- и держать наготове электрический фонарь, совершенно необходимый ночью. Через сутки или несколько позже он рассчитывал пристать к датскому поселку Юлианехобу[37] в Гренландии и сделать его первой станцией экспедиции. Две недели шла "Галлия" под парусами, делая по восьми узлов[38]. О немце Прегеле не было ни слуху ни духу. Он словно в воду канул. Перед отплытием де Амбрие тщетно просматривал списки кораблей, вышедших из всех портов Европы,-- ни имени Прегеля. ни судна, направлявшегося на далекий Север, он не нашел. Можно было надеяться, что "Галлия" первая пересечет Полярный круг, ведь Юлианехоб от него находится на расстоянии всего пяти градусов сорока минут к югу. По мере приближения к Юлианехобу льдин становилось все больше и больше. Ночью включили прожектор. В его ярком свете ледяные горы казались сказочными. "Галлия" теперь шла под парами. К шести утра рассвело, но из-за густого тумана ничего не было видно. Вдруг туман разом исчез и показался берег. Громкое "ура" сотрясло палубу и пронеслось над морем. Юлианехоб лежал на берегу небольшой бухты, скрытой от ветра, подойти к нему можно было по естественному каналу, но для этого требовался лоцман. Скоро он подплыл к "Галлии" на лодке. Это был чистокровный эскимос или, как говорили здесь, "гренландец" с весьма примечательной внешностью. Пожалуй, ни один европеец не рискнул бы назвать его красавцем. Его маленькие косые глазки напоминали косточки от груш, нос был таким коротким, что обладатель сего рудиментного органа с трудом мог отыскать его, чтоб высморкаться, но зато щеки, очень похожие на полные луны, были огромны, Добавьте к этому рот, больше напоминающий пасть, и длинную темную гриву с волосами, жесткими как тюленьи усы, небольшой намек на бороду метелкой, и вы получите портрет, весьма похожий на господина Ханса Идалико, одного из самых известных лоцманов побережья. От меховой одежды, облегающей его коренастый торс, исходил резкий запах морской выдры. Встряхнувшись, как мокрый спаниель, ничуть не смущаясь, он запросто протянул руку капитану, которого сразу отличил среди остальных членов экипажа по величественной, гордой осанке. Затем, с легкостью выпив кварту рома, как будто это было простое молоко, и почувствовав себя совсем как дома, устроился возле рулевого. Надо отдать гренландцу должное, он прекрасно знал свое дело, и "Галлия", пожалуй, не смогла бы найти лучшего проводника, чтобы проплыть по извилистому каналу в устье замерзшего фьорда. Благодаря точности сведений. которыми обладал эскимос, после двух часов маневрирования шхуна наконец смогла стать на якорь в маленькой бухте, великолепно защищенной от ветров, постоянно дующих и с суши и с моря. -- Юлианехоб,-- сказал гренландец, с гордостью указывая на берег. Внезапно перед глазами изумленных матросов открылись пятнадцать убогих хижин, маленькая церквушка и мачта с развевающимся на ней флагом. Это и был легендарный Юлианехоб -- главный город датских поселений. ГЛАВА 4 Ложная оттепель.-- Гренландская обувь.-- Собачьи бега.-- Падение.-- Гренландский кнут.-- Шесть лье в час.-- Как режут уши.-- Хозяин на борту.-- Капитан собак.-- Все лед да лед.-- Веселость неистощима.-- Ледяной лоцман.-- Пан-Флай.-- Центральный ледник и полярное море.-- Арктический пролив.-- Тревога. Недалеко от континента, метко названного Землей Отчаяния, мороз стал слабеть. За два дня температура с двадцати четырех градусов ниже нуля поднялась до четырех, потом опустилась до семи и так и держалась. Когда же "Галлия" вошла в гавань Юлианехоба, температура резко повысилась до плюс двенадцати градусов, как это часто случается в южной части Гренландии. Льдины таяли буквально на глазах, но китоловы считали, что еще не кончились холода. И действительно, на третьи сутки ртутный столбик термометра внезапно опустился до минус десяти градусов, и повалил снег такой, какого жители умеренного пояса никогда не видели. Канал быстро покрылся толстым слоем льда. Пришлось задержаться в Юлианехобе; утешались тем, что похолодание не застало экспедицию в открытом море и не помешало войти в порт. Здесь, по крайней мере, корабль был защищен от льдов и ветра, особенно сильного в конце арктической зимы. К тому же за несколько дней, проведенных у гостеприимных эскимосов, де Амбрие успел закупить упряжных собак и теплую обувь. Жители Гренландии носили прекрасные сапоги, совершено непромокаемые. Они пришлись весьма кстати, поскольку приобретенные во Франции могли оказаться в полярных условиях очень непрочными. Гренландские сапоги -- чудо мастерства, удобные и очень изящные. Они сшиты из тюленьей кожи, нитками служат тюленьи жилы, приобретающие при обработке необыкновенную гибкость. Готовые сапоги выставляют попеременно то на солнце, то на мороз, отчего они становятся совершенно белыми и их можно выкрасить в любой цвет. Такие сапоги де Амбрие и заказал для всего экипажа. Сапожницы тотчас принялись за работу, а их мужья занялись доставкой упряжных собак, наперебой расхваливая выносливость и силу псов. Жителей в Юлианехобе всего сто пятьдесят, зато собак чуть не тысяча. У де Амбрие глаза разбегались, он не знал, каких выбирать. Собаки были небольшие, но мускулистые и очень красивые. Уши торчком, морда острая, как у шакала. Пушистые, загнутые калачом хвосты, длинная шерсть, защищавшая от полярного холода. Чтобы позабавить свой экипаж, а также посмотреть собак в деле, капитан решил устроить собачьи бега, к великой радости гренландцев, в душе настоящих спортсменов. Поле для состязания приготовила сама природа, и шесть саней,-- в каждых упряжка из двенадцати собак,-- вытянулись в ряд. Собаки нетерпеливо скулили в ожидании сигнала. Поглядеть на состязание собрались мужчины, женщины, дети. На снегу красиво выделялись их разноцветные сапоги. Пришли даже сапожницы, оставив на время работу. Капитан и доктор, закутанные, как настоящие гренландцы, сели в сани Ганса Игаллико -- не только хорошего лоцмана, но и отменного погонщика собак. В остальных санях разместились по два матроса, утонувших в мехах и нещадно дымивших трубками. "Колонибастирере"[39] Юлианехоба, исполнявший обязанности стартера, держал наготове хлыст. Собаки напряженно ждали сигнала. -- Вы готовы, капитан? -- спросил он. -- Готов! -- ответил де Амбрие, подавшись вперед в ожидании толчка. Щелкнул