Боб. -- Как это что? -- не понял вопроса Сенька. -- Обыкновенно, что... Теперь очередь не понять наступила у боцмана.. -- Как это, обыкновенно? -- Ишь, ты, наивняк какой выискался! -- фыркнул Сенька. -- Ясно что -- пропиваю... А что-ж с ними больше дeлать-то? Каракуль прервал дeловой разговор. -- Ладно, ладно... Заткнись, Сенька. А ну-ка, Манька, проскрипи ты что. Манька, темнокожая дeвочка лeт 13, злобно сверкнула на Каракуля черными глазами из под косм свeшивающихся на лицо волос. -- Ты, Ванька, своей голотой командуй, -- обрeзала 187 она "генерала". -- А когда к нам лeзешь -- сопли раньше утри... -- Да ты не кирпичись, Манька, -- примирительно отвeтил Каракуль. -- Я вeдь так только. Спой, дружок, холера тебe в бок, для наших-то хозяевов... Не ломайся! Мы присоединились к просьбe. Манька секунду колебалась, но потом кивнула головой. -- Ишь, ты, -- шепотом сказал мнe Каракуль... -- Вот чудеса-то! Уговорили!.. Огневая она, да с норовом... Не зря ее "Манька -- вырви глаз" зовут?... -- Это почему ее так прозвали? -- Никому не спустит! Как что -- так в глаза, как кошка, лeзет. Говорят, какому-то красноиндeйцу так глазья и повыдергивала... Не поладили, видно... -- Ш-ш, -- зашишикали на нас, и в наступившей тишинe прозвенeл мягкiй серебристый голосок, тихо и с громадным чувством начавши чудесную по простотe и лирикe пeсенку "Кирпичики"... "На окраинe гдe-то города Я в убогой семьe родилась... Горемыкою, лeт пятнадцати, На кирпичный завод нанялась..." Ах, эти "Кирпичики"!.. Как молнiеносно и стихiйно овладeли они всей Россiей... Кто только не знал их и кто не пeл?.. Я помню, как в Москвe нeсколько концертов подряд знаменитой артисткe Неждановой не давали пeть, требуя "Кирпичиков". Она отговаривалась незнанiем слов. Тогда избрали комиссiю, чтобы написать текст и все-таки, в концe концов, заставили ее спeть "Кирпичики". И никогда знаменитая пeвица не слыхала, вeроятно, таких апплодисментов, как послe заключительных слов пeсенки: ...Так за Сеньку-то, за кирпичики Полюбила я милый завод... И сколько лeт пришлось всяким совeтским "культ-отдeлам" принимать мeры для выкорчевыванiя этой "идеологически невыдержанной" пeсенки... 188 А звуки пeсенки льются и льются... И всe притихли и как будто зачарованы голосом "Маньки -- вырви глаз", поющей под аккомпанимент рокота моря... -- Манечка, Манька... -- раздались голоса послe конца пeсни... -- А ну-ка, "Мурку"... Спой, Манька, не ломайся, когда просят... А ну... Манька, словно очнувшись, тряхнула головой, и снова в ея глазах блеснул злобный огонек. Тамара наклонилась к ней и ласково сказала. -- Спойте, Манечка, мы всe просим... Пожалуйста, голубчик. Манька как-то дико взглянула на Тамару, вздрогнула и отвернулась. -- Ладно, -- отвeтила она. И в наступившем напряженном молчанiи полилась пeсенка о любви вора к "Муркe"... В этой любви и страсть, и ненависть, и боль... И звонкiй голосок пeвуньи с замeчательной выразительностью передавал эти примитивныя чувства вора. Я оглянулся... Безпризорники сидeли неподвижно, не отрывая глаз от лица Маньки. Кулаки у многих были сжаты и от волненiя прерывалось дыханiе и раскрывались рты... "Мурка" оказалась предательницей... Любовь вора и сладкое "блатное" житье она промeняла на "лягашку"17... И вот наступает возмездiе: "Шел я на малину18, встрeтились мнe урки... Вот один из них мнe говорит: "Мы ее вспороли... В кожаной тужуркe Там, за переулочком, лежит..." И рыдающим аккордом вырываются из губ поющей дeвочки послeднiя слова: "Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая... Здравствуй, дорогая... И прощай..." И я вижу, как по щекe удалого Каракуля ползет слеза... 17 Сотрудник уголовнаго розыска. 18 Воровской притон. 189 Кончилась пeсенка, но молчат всe. Сколько у этих дeтей сентиментальности и романтичности под внeшней корой наплевательскаго отношенiя ко всему в жизни... И не разберешь, что здeсь больное, издерганное, а что душевное и мягкое ... Каракуль первым встряхнул головой. -- Вот, стерва, -- одобрительно произнес он, стараясь скрыть свое волненiе. -- Аж до сердца достало!.. Тебe бы Манька, в звeринец, ты бы бегемотов, вот, как в пeснe, в слезу бы вогнала. Фу... Ну, это не дeло -- так разнюниваться... А ну-ка, Шлемка, запузырь ты что повеселeе... Хоть бы про свадьбу! Худой высокiй мальчик озлобленно оглянулся. -- Пошел к чорту, -- мрачно буркнул он. -- Ишь, ты, какой гордый, что твой Троцкiй! -- вспыхнул Сенька. -- Как дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать что, так и морду воротишь... Раз компанiя -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не умeл... -- Спойте, Шлема, -- попросил я, с интересом вглядываясь в его характерное еврейское лицо с тонкими чертами, красиво очерченными блeдными губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю еврiйскiя пeсенки. А вы сами откуда? Щлема исподлобья взглянул на меня. -- Я? С Голты. -- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там... Лицо Шлемы мгновенно прояснилось... -- Бывали? Правда? А давно? -- Да в 1922 году. -- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема. -- Давно... Тогда еще люди жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что дeлается... -- А ты-то почему уeхал? Тонкiя губы Шлемы болeзненно искривились: -- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел... -- Да будя там слезы точить, -- вмeшался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно чего -- не сдыхать же с 190 голодухи... Им вeдь, жидюкам, может, хуже нашего пришлось! Мужик -- он на землe хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им совсeм каюк. Ну, да ладно! Таких исторiй не переслушаешь... Вали, Шлемка, своего Шнеерзона. Нечего там! А мы, ребята, покеда для него оркестр сварганим. И улыбающiеся безпризорники начали подмывающе веселый мотив "Свадьбы Шнеерзона". -- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца... На блeдном лицe Шлемы промелькнул отсвeт борьбы с самим собой, но потом губы его скривились в невеселой усмeшкe. Он покорно встал и, балансируя в такт "оркестру", плавным речитативом начал чудесную пeсенку об еврейской свадьбe. ...Большущiй шум ув домe Шнеерзона, "Ес титсах хойшех" -- прямо дым идет. Он женит сына, Соломона, Который служит ув Губтрамот".19 Еще нeсколько строф и Шлемка улыбается уже весело и задорно, его глаза начинают подмигивать, и тeло все живeй движется в такт пeсенкe. 19 Губернскiй транспортно-механическiй отдeл. Ax, эта веселая Одесса, создавшая изумительные шедевры бодрых, смeшливых пeсенок. "Одесса-мама" -- разгульная, неунывающая, искрящаяся жизнерадостностью. Кто из одесситов не любит глубоко своей Одессы и кто не стыдится внeшне этой любви? -- Скажите, вы с Одессы? Оскорбленный отвeт: -- Сами вы сволочь! Еврейская свадьба в голодной Одессe. Шлемка ее своим акцентом подчеркивает каждый штрих описанiя. Вот непревзойденный блик: "музыкальное оформленiе" свадьбы: "А на столe стоят три граммофоны... Один "Дубинушку" сибe поеть, Другой увертюрит из "Миньоны", А третiй "Яблочку" ореть..." 191 Дружный хохот сопровождает каждый стих. И оркестр с особенным жаром подхватывает залихватскiй мотив. sol25.jpg Безпризорники на случайной работe по переноскe ящиков. Я вглядываюсь в покрытое красными пятнами лице Шлемы, еврейскаго мальчика, вмeстe с тысячами других валяющагося под заборами и трубами. Сколько евреев -- 192 и сeдых "буржуев", и подростков -- пришлось встрeчать мнe за рeшетками двух десятков пройденных мной тюрем, в твердынях Соловецкаго монастыря, за проволокой лагерей, в глуши сибирской ссылки, в "труд-коммунах" ГПУ, этапах -- словом, на днe совeтской жизни. Тяжело досталось похмeлье революцiи еврейской массe. Может быть, даже тяжелeй, чeм другим. -- Вот это, да! -- восторженно заорал Каракуль послe конца пeсенки. -- Вот это, удружил! Ну, Шлемка, за мной пол-литра! Молодец ты, обрeзанная твоя душа! Ей Богу, молодец! Ну, а теперь давай, ребята, напослeдок нашу, безпризорную, жалостную. Ну-ка-сь! Хором, как слeдовает, как взрослые. Разом! Ну... И сиплые надорванные голоса, потерявшiе свою звучность в мятелях сeвера, под морозами уличных закоулков, в пыли вагонов, в углe кочегарок, затянули любимую пeсню безпризорника: "Во саду на рябинe Пeсни пeл соловей... А я мальчик на чужбинe Позабыт от людей"... Сиротливой жалобой прозвучали первыя слова этой пeсни, словно души этих маленьких человeчков, брошенных в тину и грязь жизни, протянули к нам, взрослым, свою боль и свой упрек... Словно весь смeх и недавнее веселье были только наигранным способом скрыть свою боль. А вот, теперь эта боль прорвалась... "Позабыт, позаброшен С молодых, юных лeт... Я родился сиротою, Счастья, доли мнe нeт"... Сколько искренняго чувства в этих срывающихся голосках! Сколько наболeвшей жалобы в звуках этой простой протяжной мелодiи. Сколько жуткаго смысла в этих нехитрых словах!.. И на фонe нестройнаго, словно рыдающаго и захлебывающагося, хора тонкiе голоса Маньки и Сеньки выписывают горькiя слова: 193 "Как умру, похоронят И зароют меня, И никто не разскажет, Гдe могилка моя..." А сверху сiяет солнце, рокочет море, мягко цeлует всeх ласковый вeтерок. Сколько радости в мiрe!.. Но темная тeнь безпредeльнаго человeческаго горя, только одна капля котораго выражена с таким отчаянiем в этой пeсенкe, туманит всю красоту картины Божьяго мiра... Боже мой! Боже мой! Вот таких маленьких человeчков, лишенных крова, семьи, ласки, уюта, участiя, дружбы, -- их миллiоны! Миллiоны маленьких, исковерканных жизней и сломанных ростков... Живая пыль на дорогe революцiи... Кто положит их слезы, их кровь, их жизни на чашку вeсов против перспектив "царства счастья"? Путь к душe Минутка бесeды у костра... Почти невидимыми огоньками вспыхивает приготовленный заранeе костер. По старой привычкe укладываются скауты у костра послушать, как в старину, разсказы "дяди Боба"... Безпризорники тоже незамeтно проникаются важностью момента и затихают... Сегодня я говорю именно для них, наших гостей, "нашего балласта", как добродушно-шутливо называет ребятишек наш боцман... Я разсказываю легенду о св. Георгiи Побeдоносцe, о подвигах рыцарей в борьбe со злом, о стремленiи вперед к свeту и добру... Сказки смeняются шутками, исторiя великих людей -- правилами гигiены, наши скаутскiе законы -- загадками... Сгрудившись у костра, ребятишки жадно слушают разсказы о другой, лучшей и болeе свeтлой жизни, чeм их оси, подвалы, вагоны и водосточныя трубы. Пробeжит по рядам смeх, и опять внимательны глазки этих дeтей... Вeдь что ни говори -- это еще дeти 194 под грубой коркой преждевременной троттуарной зрeлости... И как дeти, они непосредственно впитывают впечатлeнiя разсказа -- то блеснут глаза, то жалобно раскроются рты, то гнeвно сожмутся кулаки... А появленiе страшнаго, кровожаднаго дракона, который поeдал дeвушек, было встрeчено незамeтно для самих слушателей градом таких ругательств, от которых он издох бы, вeроятно, еще до удара копьем... Это, кстати, были единственныя в теченiе дня ругательства, которыя прошли незамeченными "генералом" и остались ненаказанными... И я говорю с размягченным сердцем, сам изволнованный мыслями и образами. Хочется расправить скомканныя крылья желанiй их больных душ, хочется влить в них надежду на лучшее будущее, на кусочек счастья в этом холодном мiрe и для них, мельчайших песчинок, погибающих под колесами безжалостной "колесницы соцiализма". Молодые всходы Вeтер крeпчает. Валы с сeдыми гребнями плавно качают шлюпку, острая верхушка паруса, как маятник, чертит дуги на синем небe... Ребята сжались у ног Тамары и слушают ея разсказы о том, как работает ея прiют. В их вопросах уже нeт недовeрiя и вызова. За эти часы, проведенные вмeстe, мы как-то сблизились, сроднились, словно эти оборванныя дeтишки -- наши младшiе скауты, маленькiе братья... Боцман круто поворачи<в>ает, и наша шлюпка лихо влетает в бухту. Вeтер свистит и здeсь, и мы быстро приближаемся к берегу. -- Руби мачту, -- звучит команда Боба, и наши гости испуганно оглядываются. Моряки успокаивают их, и вынутая мачта мирно укладывается на банки. Еще нeсколько взмахов весел, и шлюпка плавно подходит к пристани. Поход окончен... -- Ну, пассажиры, вылeзай! -- шутит боцман. -- Да при выходe не забудь билеты предъявить, а то в слeдующiй раз не возьмем. -- А когда в слeдующiй раз-то поeдем? -- живо спрашивают нeсколько голосов. 195 -- Ишь, ты, как понравилось! Не так-то это просто! Мы, брат, стараемся организованный элемент катать. А вы вeдь -- фить -- махнул хвостом и смылся... Вот, поступайте в прiют к Тамарe -- каждое воскресенье катать будем. -- Вeрно, ребятки, -- звучит спокойный голос Тамары. -- Кто хочет -- идем ко мнe в прiют! Вмeстe и жить, и играть, и в походы ходить будем. А кому не понравится, я обeщаю -- отпущу, кто когда захочет! Но старое недовeрiе к совeтским прiютам еще свeжо в памяти у всeх. Бездушная казенщина, полуголодное существованiе, пренебреженiе к дeтским интересам и запросам. Но вeдь в э т о м прiютe, куда, вот, зовут, э т а, вот, дeвушка, простая и сердечная, и ея друзья -- вот, тe, с которыми так замeчательно было на берегу... И маленькiй кудрявый безпризорник, уже два раза eздившiй с нами, рeшительно берет Тамару за руку. -- Я, тетя, пойду с тобой. Мамка у меня померла, так я к тебe... Дeвочки тоже дeлают шаг вперед. -- Вы тоже со мной? -- мягко спрашивает Тамара. -- Пойдем, что-ли дeвчата? -- обращается к другим старшая. -- С ей хорошо будет, она добрая. Она, видать, не обманет... Еще двое мальчиков присоединяются к Тамарe, и лицо послeдней сiяет: ей удается вырвать из пасти улицы еще нeсколько молодых жизней. -- Ну, а вы ребята как? -- спрашивает боцман остальных. -- Мы-то? -- нерeшительно оглядывается на других Каракуль. -- Мы-то покеда подождем... Над нами не каплет. Нам и в трубах подходяще... Потом, может, к зимe... Вот, если бы еще разик покататься, да поразсказать что, -- тянет он. -- Как ребята? -- оборачивается он к другим за поддержкой. -- Еще поeдем, что-ль? В кучкe безпризорников одобрительный гул. -- Ну, что-ж, пожалуй, в слeдующее воскресенье, еще, съeздим, -- словно уступает Боб. Он по опыту прошлаго знает, как постепенно и осторожно надо подходить к этим дикарятам и как боятся они дома, как дикое животное клeтки. 196 -- Но только вот что, "генерал". В воскресенье мы, вeроятно, прiют будем катать. Так ты вот что сдeлай: этак в среду, зайди, брат, вот, к инструкторшe, Тамара ее зовут. Видишь, вон там, на горe бeлый дом под черепицей, там наш прiют. Она тебe и скажет, когда и сколько ребят взять. -- А там меня не арестуют? -- спросил Каракуль. -- Нeт, нeт, не бойся, -- успокоила его Тамара. -- Скажешь, что ко мнe пришел. А я тебe там прiют покажу, как мы живем и чeм занимаемся. Ладно? -- Ладно, -- с прояснившимся лицом отвeтил Каракуль. -- Зайду. А мы здeсь всe будем ждать. Рукопожатiе Мы собираемся уходить. В группe безпризорников в это время наростает какое-то движенiе и шум. Слышны подавленныя ругательства и яростные вскрики. Наконец, из толпы выталкивается Каракуль. -- Иди, иди, чорт паршивый. Что дрейфишь, дерьмо совeтское? -- раздаются сзади дружескiя подбадриванiя, поддержанныя пинками. Вид у Каракуля чрезвычайно смущенный, и это так не идет к его обычно самоувeренному поведенiю. В руках он мнет какой-то небольшой предмет, в котором я, к крайнему моему удивленiю, узнаю свои запасные очки в металлическом футлярe. -- Откуда у тебя мои очки? "Генерал" мнется. Потом, осeненный внезапной догадкой, он радостно выпаливает: -- Да вот, один наш... нашел... На пескe, там, гдe купались. Ну, вот, мы, значит, и возвращаем, чтобы вы не подумали, как будто мы слямзили. Мы же не сволочи какiе. Мы тоже понимаем. Он протягивает мнe футляр и, запинаясь, выдавливает: -- Потом, вот еще какая штукенцiя. Как наши ребята, значит, выбрали меня ихним "генералом", так, значит, они... как это... ну в общем, чтобы я поспасибовал вам за все. Спасибо, одним словом. -- Добре сказано, "генерал", -- говорит боцман. -- Давай сюда свою лапу! Он протягивает свою руку Каракулю. Тот нерeшительно, 197 колеблясь, дeлает шаг вперед и с радостно раскраснeвшимся лицом долго трясет руку нашему Бобу. -- И им тоже, -- командует боцман, показывая на нас. И мальчик с серьезным лицом, при торжественном молчанiи всeх остальных безпризорников, крeпко по мужски пожимает нам руку. Для нас, скаутов, он не безпризорник, не вор и не убiйца. Он для нас -- просто русскiй мальчик, по неокрeпшему тeлу и душe котораго прошло тяжелое, безжалостное колесо революцiи. Чeм виноват он и тысячи других, таких же, как он, в трагедiи своей маленькой жизни?.. Риск и подвиг Монотонно стучат колеса поeзда. Вагоны вздрагивают и качаются на неровном полотнe дороги. Иногда кажется, что вагон -- вот, вот -- сойдет с рельс, но он со скрипом и стоном выпрямляется и с лязгом и грохотом несется дальше. Я вынимаю из кармана свой очередной "мандат": -- "Дано сие военному моряку такому-то в том, что он командируется в г. Киев для участия в конференции по вопросам военно-физической подготовки. Начштаба Военморсилчерноазморей" (подпись). Я читаю и улыбаюсь. Чeм-то мнe еще на моем совeтском пути придется быть?... И куда еще, как мяч на футбольном полe, будет бросать меня неугомонная судьба по матушкe-Россiи?.. Я -- в военной формe. Смeшно и странно. Но против большевицких мобилизацiй не пойдешь. Недавно меня вызвал к себe начальник гарнизона и сообщил, что я снимаюсь с физкультурной работы в школах и перебрасываюсь во флот. Начгар -- массивный мрачный артиллерiйскiй полковник. С ним не поспоришь. Он сухо объявляет мнe об этих новостях и заканчивает: -- Явитесь завтра в 8 часов к комиссару Флота. Можете идти. 198 И, не сказав за эту аудiенцiю ни одного слова, я поворачиваюсь и выхожу. И теперь я eду в Кiев. Ну что-ж! Камуфляж вышел неплохой! Под военной формой в СССР много легче фигурировать. Многих смогу я увидeть и много сдeлать под этой защитной от ГПУ окраской... Я вынимаю из кармана открытку: "Дорогой Б. Л. Если будете как-нибудь проeзжать через М., телеграфните -- есть дeло. Женя." В памяти встает создавшiйся по перепискe образ молодого скаутмастора -- горячаго, смeлаго энтузiаста, Что у него за дeло?... Уже спускались сумерки, когда, громыхая по стыкам стрeлок, поeзд тихо подошел к перрону. Я вышел из вагона и стал всматриваться в толпу пассажиров, суетящихся у поeзда. Какой-то юноша, подойдя ко мнe, молча отсалютовал и протянул лeвую руку... Я отвeчаю. Зачeм нам иныя рекомендацiи, когда во всeх странах мiра наш привeт одинаков? Женя -- худощавый, высокiй юноша, с мечтательными глазами и нервным лицом, торопливо докладывает: -- Времени-то, Борис Лукьянович, мало: поeзд стоит только 10 минут. Я коротко... Мнe хочется знать ваше мнeнiе о таком проэктe: Сейчас всe отряды закрыты, журналов скаутских нeт... Мало кто может eздить по Россiи, вот, как вы. А каждому интересно знать, как живут скауты в других мeстах. Связь между нами нужна, ох, как нужна! Так я и надумал: создать такой, вот, вродe центра переписки, наладить связь между ребятами, которые интересуются всякими вопросами -- техническими, культурными, самообразовательными, информацiей о нашей жизни и т. п. Пусть учат языки, эсперанто и переписываются на этих языках. Пусть сообщают друг другу новости об учебe, о ВУЗ'ах... Пусть, наконец, просто-спрашивают о чем угодно -- постараемся наладить отвeты. Мой отец, вот -- доктор, потом инженер один знакомый есть. Они уже согласились помочь совeтами. Вы, надeюсь, тоже не откажете. Потом -- книги: знаете, каю трудно их сейчас доставать -- все вeдь совeтское и совeтское, 199 а серьезных старых книг нигдe нeт. Вот и у меня есть большая научно-техническая и скаутская библiотека. Пусть ребята мeняются книгами. Я увeрен, что и другiе тоже предложат. Вeдь вeрно? Видите, Борис Лукьянович, порядочная переписка у меня и сейчас есть, но все-таки я хотeл с вами посовeтоваться перед расширенiем этого дeла. Каково ваше мнeнiе? Благословите? Глаза Жени с ожиданiем и тревогой устремлены на меня... Что сказать мнe этому энтузiасту? Мнe не трудно доказать ему, что эта работа связана с рядом опасностей, почти неминуемых. Да он и сам знает это, но эти перспективы не пугают его. Он вeрит в пользу своей работы и... он прав... -- Ну, что-ж, Женя, ваша идея прекрасна. Но вы даете себe отчет, что этим вы подвергаете себя большим опасностям? -- Это пустяк, Борис Лукьянович, -- нервно прерывает юноша. -- Не во мнe дeло. Если только эта работа нужна и полезна... -- Ну, конечно, и полезна, и нужна. Вы, собственно, ждете от меня одобренiя или утвержденiя? -- И того, и другого. -- Но вeдь утверждать я могу не как старшiй друг, а как начальник. Вeдь так? -- Ну, конечно. -- Так, значит, я в ваших глазах, несмотря на то, что оффицiально нашей организацiи не существует, являюсь начальником? Юноша серьезно всмотрeлся в мое лицо и твердо отвeтил: -- Да. -- И, значит, я могу приказывать? Так же твердо звучит отвeт: -- Да. -- Ладно. В таком случаe, Женя, я ставлю одно жесткое условiе в вашей работe. -- Условiе? Какое условiе? -- напряженно переспросил Женя. -- Чтобы адреса, списки и письма не хранились у 200 вас дома и, в случаe несчастья с вами, были бы уничтожены. Юноша в раздумьи кивнул головой. -- Да, да. Я понимаю. Чтобы в ЧК не попалось? -- Конечно. Мы с вами можем рисковать своей головой, но не имeем моральнаго права подвергать лишним опасностям других. -- Значит, вы одобряете? -- Значит, вы согласны? -- Ну, конечно. Мы крeпко пожимаем друг другу руки. Несется гул послeдняго звонка. -- Ну, а скажите, Женя. А если бы я не одобрил и не разрeшил, вы подчинились бы? Юноша смущен. -- Отвeчайте откровенно. -- Откровенно говоря, нeт, -- отвeчает Женя, подняв голову и прямо глядя в мои глаза. -- Почему же? -- Да я подумал бы, что вы, как многiе другiе взрослые друзья и начальники, ушли от нас, дезертировали в самый тяжелый момент, когда нам так нужно бороться. -- И вы продолжали бы работать? -- Конечно... Я еще раз молча пожимаю ему лeвую руку. -- Всегда готов! -- просто отвeчает он, и его голос тонет в низком звукe гудка трогающагося паровоза... В Кiевe В перерывe между двумя засeданiями я отправляюсь к начальнику мeстной дружины. Адрес заучен на память. Я давно уже перестал записывать адреса и имена своих друзей. Сколько лишних тревог и трагедiй случилось на матушкe-Руси в перiод властвованiя ВЧК от неосторожной привычки записывать адреса и сохранять старыя письма. Для ЧК, подозрительно видящей вездe и всюду заговоры классовых врагов, такiе матерiалы -- основанiе 201 для новых и новых арестов и репрессiй... А в моем положенiи такой справочник, взятый при арестe, был бы прямо кладом для ЧК... -- Могу я видeть Ледю? Пожилая бeдно одeтая дама с безпокойством отступает в переднюю. Незнакомый человeк в военном костюмe в Совeтской Россiи всегда вызывает опасенiя. Я вижу ея безпокойство и спeшу сказать: -- Пожалуйста, не безпокойтесь, мадам. Мы с Ледей -- старые друзья. Дама облегченно вздыхает и приглашает меня войти. Через минуту в дверях показывается юноша низенькаго роста, с копной черных волос на головe и умными веселыми глазами. Увидeв меня, он на секунду удивленно останавливается, и на лицe дамы опять мелькает тeнь безпокойства. Я салютую по скаутски, и молодой человeк радушно отвeчает тeм же. -- Я -- скаутмастор Солоневич. -- Вы -- Солоневич? -- радостно восклицает Ледя. -- Очень, очень рад. Я давно уже знаю вас. Еще в 1919 году вы были здeсь, парад вмeстe с доктором Анохиным принимали, но я как раз болeл и вас не видeл. Но я, пожалуй, узнал бы вас и по описанiям... Через полчаса я -- в курсe мeстных скаутских дeл. Картина та же, что и вездe: закрытiе отрядов сопровождалось разгромом штаб-квартир, реквизицiей инвентаря, хулиганством, арестами -- словом, полным аккордом "комсомольской активности"... -- Ну, а теперь-то как живете? -- Да не унываем. Создали, вот, нeсколько кружков натуралистов, спортсменов, туристов и продолжаем собираться. Малышей-то, конечно, пришлось распустить. -- Правильно, -- одобрительно киваю я головой. -- Опасности-то вeдь продолжают грозить? -- Ну, еще бы! -- спокойно отвeчает Начальник Дружины. -- Для комсомольцев наше существованiе -- бeльмо на глазу. Соперники, что ни говори. Они у нас, знаете, почти всю работу пiонеров переключили на шпiонаж за скаутами... И знамя одного отряда мы все-таки и потеряли... 202 -- Как -- отобрали? -- Да... Оно хранилось у одного скаута, студента. А у него брат двоюродный с комсомольцами спутался. Видно, пронюхал как-то о знамени и выдал... -- Так и пропало знамя? -- Ну, еще бы... Но мало того, что реквизировали; так еще и поиздeваться рeшили -- положили его перед дверями комсомольскаго клуба, вмeсто тряпки -- ноги вытирать... Лицо Леди нахмурилось. -- Но зато другое -- самое старое наше знамя, -- опять оживился он, -- прямо чудом спасли. Вам не писали об этом? -- Нeт. -- Эх, и разсказывать даже прiятно!.. Так, я в первый раз услышал о подвигe Васи Кирiенко. Вот эта исторiя так, как я смог ее возстановить по разсказам участников и свидeтелей. -------- Знамя скаута20 Пусть воля будет, как лук туго натянутый. Скаутская заповeдь. Трудный вопрос Старое заслуженное знамя уже давно кочевало по Кiеву, спасаясь от погони Комсомола. Послe "роспуска" скаут-организацiй удары Комсомола, которому было поручено проведенiе этого "роспуска", были направлены, с одной стороны, на руководителей, а с другой -- на уничтоженiе объединяющих пунктов для работы. С разгромом и реквизицiей штаб-квартир скауты скоро примирились -- собираться "подпольно" гдe-нибудь далеко за городом, на берегу широкаго Днeпра, казалось куда веселeе. Но знамена свои скауты берегли, как святыню. Если и в средe взрослых знамя -- священная вещь, то что говорить про 203 малышей, которые принесли перед своими знаменами свою первую присягу... Старое знамя дружины было спрятано у одного из патрульных, в центрe города. Но потом появились признаки того, что мeстонахожденiе "клада" уже не представляет собой тайны, и на совeтe старших рeшено было перенести знамя к Васe. Разрeшенiе старушки-матери Васи было получено. 20 На эту тему мною написана одноактная пьеса, которая уже ставилась русскими скаутами Гельсингфорса и Софiи. Сам Вася, 14-лeтнiй мальчик, жил со своей мамой, прачкой лазарета, на Подолe21, в старом запущенном домe. Мeсто для храненiя было выбрано удачно, и в один из непрекрасных вечеров со всeми предосторожностями старое знамя было перенесено к Васe. На Подолe -- А вeдь красивое, ребята, у нас знамя? -- с гордостью сказал один из патрульных, вынув знамя из чехла. -- Да еще бы! всe герли, небось, старались, вышивали... Такого шелка теперь и не найдешь. Сразу видно -- другое время было! Бeдная комнатенка Васи словно стала свeтлeе, когда развернулось во всю свою ширину зеленое шелковое знамя с золотыми буквами и вышитым изображенiем св. Георгiя Побeдоносца. Чувствовалось, что это прекрасное знамя должно рeять впереди стройных рядов, а не ютиться, спасаясь, в маленькой комнаткe мальчика... Было больно и обидно смотрeть на этот контраст, и на душe у ребят было тяжело. -- А оно у вас, дeти, освященное? -- спросила мать Васи, подойдя к скаутам. -- Ну, как же, Надежда Ивановна!.. Еще до революцiи. Заслуженное знамя. Может, лучшее во всей Россiи. Потому-то за ним такая охота и идет... -- Так вы его под икону поставьте! Вася был горд и взволнован. 21 Часть города у Днeпра. -- Ну, теперь уж чорта с два у меня его найдут. 204 Квартал наш тихiй, тихiй -- никогда ничего не было. Ко мнe и не догадаются... -- Ну, а если догадаются? -- Все равно ни по чем не отдам! -- Ишь, ты, храбрый какой выискался!.. Что у тебя -- пулемет есть, что ли? -- Или с кулаком против нагана попрешь? -- Да уж как бы то там ни было. Дудки!.. Разговоры скаутов внезапно были прерваны каким-то свистком. -- Что за чертовщина? -- прислушался один из патрульных. -- Да, ей Богу, сигнал тревоги! Ребята бросились к окну и там, в полутьмe вечера, увидeли какую то дeвочку, стоявшую внизу, во дворe. -- Да это же, кажись, Лида! -- Ну да, она... -- А что ей нужно? Она же до третьяго этажа не докричит! Вася вставил в рот пальцы и пронзительно свистнул. Лида, патрульная отряда герль, быстро вынула платок и стала что-то снизу быстро сигнализировать. -- Что ей нужно? -- недоумeвающе спросил один из мальчиков. -- Чего она просто сюда не придет? Но сигналы по азбукe Морзе становились все настойчивeй. -- Ладно, -- сказал Петя, старшiй из патрульных, давая вниз отзыв. -- Пиши, Ванька... И , Д , У , Т, отмах, К , О , М , С , О... -- Идут комсомольцы!.. Что за притча?.. В этот миг кто-то показался во дворe, дeвочка метнулась в подворотню и исчезла. Ребята удивленно переглянулись. -- Неужели что-нибудь тревожное? Неужто выслeдили? Не может быть! Через минуту в комнатку вбeжала Лида. -- Петя, Петя, -- задыхаясь вскрикнула она... -- Они уже внизу... Я раньше не могла! А потом они в домком зашли справиться, а я сюда... Трое... Тe самые комсомольцы, что у третьяго отряда на обыскe были... Я их узнала... -- Да, может, они не сюда идут? 205 -- Ну, а куда же еще?.. Они там и спрашивали про Васю... Потом дeвочка оглянула комнату и замерла в испугe. -- Боже мой! Да вы еще и знамя сюда принесли?... Скорeе прячьте, пока не поздно... Боже мой!.. -- Вась, ты тут все знаешь... Неси, брат, знамя скорeй куда-нибудь во двор. Вася рванулся к знамени, но в это время в дверь раздался громкiй стук. Всe замерли и поблeднeли. -- Эй, открой! -- глухо прозвучало на площадкe лeстницы. Петя шагнул к дверям. -- Надежда Ивановна, я выйду к ним... Постараюсь задержать. А вы, ребята, уж тут как-нибудь... Грубый стук, от котораго задрожала дверь, повторился. Петя, закусив губу, бросился в переднюю. -- Давай, давай скорeй, -- торопила Лида. -- С древка снимем... -- Да вeдь все равно -- обыск будет... -- Так куда же спрятать?.. Ребята были в отчаянiи. Вася, поблeднeвшiй и растерянный, бормотал: -- В моем домe?.. Боже мой!.. Неужели у м е н я возьмут?.. Потом, внезапно рeшившись, он быстрым движенiем сорвал полотнище с древка и побeжал к окну. -- Вася, -- испуганно вскрикнула Надежда Ивановна. -- Что ты хочешь дeлать? Мальчик обернулся. Его лицо было блeдно и рeшительно. -- Ничего, мамочка... Я не могу так!.. Потом он быстрым движенiем встал на подоконник. Мать бросилась к нему, но было уже поздно. Мальчик исчез внизу. -- Вася, Вася! -- стараясь разглядeть что-нибудь в темнотe двора, с отчаянiем вскрикнула мать. -- Гдe ты? -- Мамочка! -- слабо донеслось снизу, и все смолкло... -- Боже мой! Боже мой! -- безсильно застонала Надежда Ивановна. Скауты усадили мать Васи на стул и захлопнули окно. В это время в передней раздались шум и голоса. 206 -- Это не по закону! -- донесся из передней взволнованный голос Пети. Потом дверь в комнату отворилась, и вошли трое комсомольцев. -- Закон? -- насмeшливо переспросил старшiй, одeтый в кожаную тужурку, с револьвером у пояса. -- Плевать я хотeл на твои законы! А это видeл? Он поднес к носу патрульнаго кулак. -- Но у вас вeдь и ордера нeт! -- не уступал Петя, стремясь выиграть время. -- "Ордера?" Иди к чорту, щенок!.. Законник какой еще выискался! Перетряхните-ка, ребята, тут все этое барахло... -- приказал он своим спутникам. -- Что вам нужно здeсь? -- с отчаянiем спросила пришедшая в себя Надежда Ивановна. -- Ах, это вы будете хозяйка? Тут к вам только что знамя скаутское принесли... Гдe оно? В этот момент один из комсомольцев нашел в углу древко от знамени. -- Э-ге-ге!.. Глянь-ка, товарищ уполномоченный, вот и древко ихнее. -- Дeло ясное!.. Гдe знамя? -- рeзко спросил он Петю. -- Какое знамя? -- Да, вот, которое здeся было? -- Это старое древко... Оно с год так стоит... Мы давно расформированы... -- Ври, ври больше!.. Словно я не знаю всeх ваших фокусов! Думаешь, пiонеры не видeли?.. Знамя не иначе, как здeсь. Не было у них времени скрыть его. Щупайте, ребята, поэнергичнeе. Полетели на пол подушки, постель, содержимое комода. Надежда Ивановна не выдержала. -- Да вы хоть постелей не рвите! Развe-ж можно так? -- Ничего, ничего. Ишь ты, цаца какая буржуазная выискалась!.. И так дрыхнуть будешь!.. Знамени нигдe не было. Лицо чекиста омрачилось. -- Ах, вот как?.. Нeту, значит?.. В пряточки играть будем, как маленькiе?.. Ну, ну! Потом, подойдя к матери Васи, он тихо и успокоительно сказал: 207 -- А вы, гражданочка, лучше бы по хорошему сказали, гдe знамя... Мы спокойненько уйдем и никого больше не тронем... Зачeм вам это? На кой чорт ломаться и скрывать этую тряпку? С нами лучше в мирe жить. Сами вeдь знаете, чай, не маленькая!.. Надежда Ивановна опустилась на стул и закрыла лицо руками. -- Я ничего не знаю... -- всхлипывая, произнесла она. -- Долго я вам говорить буду? -- измeнил голос уполномоченный. -- Сказано -- отдать, так нечего тут дурака валять!.. Не забывайте, гражданка, что и вы сами-то служите и сыночек ваш в школe учится. Как бы вам это обоим на улицу не вылетeть.. Ну, в послeднiй раз говорю -- гдe знамя?.. -- Дeлайте, что хотите, -- прошептала Надежда Ивановна, не отрывая рук от лица. -- Все равно... Я не знаю... Чекист д