скучился, пока молчал. Вот народ, а? Не могу удержаться, чтоб не порассказать вам еще чуть-чуть про наших замов. О замах я могу говорить часами. Зам, он и в Африке зам. Вот интересно, почему до сих пор космонавты летают в космос без замов? Некоторые сейчас скажут: "Потому что чем дальше от родной планеты, тем больше доверия человеку", - а я думаю, не в этом дело. Наверное, замы не переносят невесомость или просто место экономится. Но все-таки в конце концов с возрастанием масштабов космического строительства, с расширением задач по закабалению космического пространства, думаю, появится необходимость в замполитах на орбитах. Роль их просто возрастет от борозжения пустынь Внеземелья. Ну а что в этом такого, ведь и торичеллиева пустота на поверку не такая уж и пустая. В ней есть эти... как их... космические лучи... и пары... - Ну при чем здесь торичеллиева пустота, - спросят меня, - когда речь идет о замах? - Как же вы не понимаете, - скажу я, - ведь если в ней есть пары, то почему бы в ней не появиться замполиту? Иногда меня спрашивают; - Ну, это все ладно, а как вы лично относитесь к замполитам? - Я лично? - Да, вы лично. - Я лично умеренно отношусь. Он мне лично дорог как частица нашей истории. Меня не тянет трахнуть его в лоб, лично его застрелить, надавать ему по морде или задушить, пуская при этом слюни, своими собственными руками, как это мечтают сделать некоторые наши офицеры. Я, например, люблю слушать зама. Некоторые любят слушать соловья по ночам, а я - зама. Если вам удастся оторвать зама от конспекта, то вы многое услышите, К примеру, наш зам говорил: "Торчат гвозди из наглядной агитации". А на учениях политотдел интересуется только процентом убитых среди коммунистов, а в мирное время они распределяют среди командиров женские австрийские сапоги. Вы знаете, я как-то успокоился, когда узнал, что политотдел распределяет сапоги. Смешно говорить о том, что самый последний человек в политотделе имеет женские австрийские сапоги. Говорить смешно, поэтому и говорить об этом не будем, Бог с ними, с австрийскими сапогами, тем более что мне их не распределили. Да и с какой стати, я же не в политотделе служу. Конечно, сначала хотелось как? (Это я не насчет австрийских сапог, это я вообще.) Вообще как сначала хотелось? Хотелось так: командир на флоте - папа, а зам - мама; и люди должны были по идее ходить к нему, тянуться и мочить ему сисю. А потом замы решили, что если все будут ходить и мочить, то сися от этого быстро мокреет, сыреет сися, и хватит, решили они, и прекратили. А еще они у себя в политической академии друг у друга партбилеты воруют. В смысле при поступлении в академию. Чтоб от конкурентов избавиться. Нам наш зам рассказывал. Перед там как бежать тысячу метров на зачет, разделся он, повесил одежду на гвоздик, побежал, добежал первым - хвать за рубашку, а партбилета-то и нет. После этого отчисляют из академии безо всяких разбирательств. То есть процент воров среди поступающих к ним в академию ниже на первом этапе, чем при выпуске из нее. Раньше они при поступлении сдавали устав, а теперь - математику. То есть раньше зам был крепок нижней своей частью, а теперь - верхней. Раньше при поступлении на вступительных строевых занятиях вокруг строя замполитов бегали седые полковники с кафедры общественных дисциплин и кричали: - А вон тот майор ногу в колене гнет и совсем ее не поднимает. После чего все майоры в строю испуганно косились, задирали ноги и не гнули их нигде вообще, не то что в колене. Так их и выпускали потом несгибаемых. И отличить было легко: гнешь ногу - получается, что ты без образования; не гнешь - значит, академик. Зам у нас - представитель ЦК Чем больше у зама ума, тем чаще он повторяет это перед строем. Наш прошлый зам каждые пять минут повторял, из чего можно было заключить, что у нас зам - гений! У нас имеется и письменное тому подтверждение. Зайдите в гальюн в пашей казарме, и в первой кабине справа, под надписью "Много у нас диковин, каждый мудак - Бетховен", увидите: "Ребята, у нас зам - гений!" Однажды пришли в город С. (Стекловодск) па погрузку ракет. Не успели чалки бросить, как наш зам, представитель, скорее всего, ЦК, тут как тут, уже стоит наверху в белой рубашке, новой тужурке, напомаженный. Дежурный его спрашивает: - Вы куда, Василий Андреевич? Стоит и ждет любой ответ зама, чтоб кивнуть, а зам говорит исключительно не глядя: - В редакцию газеты "На страже Заполярья". Посмотрю, как там... "Там" оказалось какой кверху. Рано утром зам прошмыгнул на корабль - истерзанный, с огромным фонарем под правым глазом. Странно встретили боевого комиссара и представителя (ммм...) ЦК в нашей родной "На страже Заполярья", которую мы выписываем толпами. Очень странно. Хватит, наверное, о замах, Бог с ними, пусть их коза бодает, лучше еще раз об офицерах. Еще раз: офицер - это как что? Офицер что собака, прикормил - твой. И тут важно не перекормить, чтоб не охамел. Вот если кидать. По куску. Можно держать целую стаю. Лучшее все равно будет перепадать вожаку, а уж он-то найдет, чем занять остальных. В конце службы офицер теряет нюх, и его отдают в народное хозяйство. Офицер - это судьба. Офицера нельзя оскорбить. И этим он напоминает дерево. Разве можно оскорбить дерево? А чем офицер отличается от дерева? Тем, что он не поддается обработке. Настоящий офицер хоть что может. За это он и любим народом. Для настоящего офицера преград нет. Он везде пройдет и возьмет что хочешь. Голыми руками. А как у нас награждается офицер? Регулярно. За "50, 60 и 70 лет Вооруженным Силам" и за "десять, пятнадцать, двадцать лет безупречной службы". А как офицер воспринимает награды? Хорошо воспринимает. Он им радуется. И радуется он им больше, чем волкодав, увешанный медалями за сообразительность, преданность и экстерьер. Гораздо больше. Конечно, и среди офицеров бывают философы, которым медали до такой же лампочки, как и племенным волкодавам, но в общей массе, в абсолютном большинстве, медали офицера радуют. Он играет с ними, как малое дитя, до самой старости. Один мой знакомый вешал на себя только две медали, а остальные клал в карман и поигрывал ими при ходьбе, а когда его спрашивали: "А где ваши остальные награды?", - он доставал их из кармана полной горстью и молча протягивал. Некоторые, дочитав до этого места, все же интересуются: "Интересно, а как же все-таки они служат?" Отвечаю им: - Мы служим задом наперед, не прямо, а наоборот, шиворот-навыворот и стоя на голове вверх тормашками. И по служебной лестнице так и поднимаемся вверх ногами: тук-тук-тук по ступенькам тыковкой, которая у всей планеты маковка. Кто не понимает, о чем я говорю, пусть пропустит это место и читает дальше. О лейтенантах Лейтенант - это начало большого конца. Я как-то сказал так перед строем лейтенантов, и они заулыбались. Значит, понимают, о чем идет речь. Об адмиралах! Вы знаете, иногда у меня такое впечатление складывается, что до капитана третьего ранга включительно на флоте все нормальные люди. Что бы вам еще такое рассказать об адмиралах? Разве что парочку случаев вам рассказать. Вот послушайте. Один адмирал любил собирать различный зип** Зип - это запасные наши части.. Ходил по территории и собирал. Особенно любил, когда блестящее что-нибудь или там радиоэлектронное. Собирал он в специальный чемодан. Наберет полный чемодан, вызовет матроса и говорит ему: - Отнесешь мне домой. Матрос несет ему домой, звонит в дверь, и жена адмирала ему открывает. - Вот, - говорит матрос, - прислали. - А-а, - говорит жена и гложет, ощущая глазами, чемодан, - вижу. Хорошо. Подождите только секундочку, не заносите. И через секундочку появляется снова в дверях жена адмирала и тяжело ставит рядом еще один чемодан, издавая при этом следующие звуки: - А теперь отнесите, пожалуйста, все это на свалку. Однажды встречали этого адмирала с моря вместе с оркестром. Трап на лодку подали, адмирал на него ступил, и оркестр заиграл. Рядом крикнули: "Смирно!" Адмирал поднял руку и двинулся по трапу, А трапы у нас очень скользкие, оттого что мы по ним ходим, да еще, как всегда, парусиной не везде обтянуты. Поскользнулся адмирал, сделал "вжик!" и нырнул под леера и дальше - в воду. Оркестр, пока он летел, от изумления музыкально обыграл его падение, изобразил фугу "Летящий адмирал", а сам адмирал, пока летел до воды с поднятой к голове рукой, успел крикнуть: "Воль-на-а!" Когда его выловили, то всем стало интересно, чего это он "вольно!" кричал. - А вам, сволочам, пока "вольно!" не крикнешь, - сказал адмирал, обсыхая не ветерке, - вы же спасать не будете. Так что с адмиралами у нас все в порядке, и все отлично себя чувствуют. Наших адмиралов можно даже в Англию на выставку приглашать. Галерея этих ярких флотских образов заставит вздрогнуть даже больное воображение. Словом, природа наградила их, а они наградили природу. Следующий заголовок: как зевает офицер? Некоторые интересуются, зевает ли офицер на флоте. (Не знаю, зачем им это. Может, просто они хотят нас лучше зрительно представить?) Отвечаем. Нет, не зевает. У нас на моей памяти только один зевнул, да и то неудачно. С непривычки челюсть вывернул. Сидим мы как-то на базе, ждем подведения итогов соцсоревнования, и вдруг он взял и зевнул - ху-хау-ха! И челюсть у него из зацепления вышла, а глаза налились, вытянулись по диагонали, и рот не закрывается. Представляете, у офицера не закрывается рот! Ну ладно, если б он у него не открывался, а то не закрывается. Сначала думали, что это он так шутит по-идиотски, а потом видим, что глаза у него периодически вылезают еще пуще и сам он делает так: ык-ык! - силится, значит, а у него не выходит. Тогда все поняли и принялись ему помогать. Ну, помогают у нас в основном смехом. Мы так хохотали какое-то время, что какое там подведение итогов. Все неприлично лежали. Потом старпом назначил ему в госпиталь трех сопровождающих. Двое должны были его под руки вести, а третий должен был ему челюсть нести. Еле дошли. До машины не дозвониться, а там пешком - пять километров. И тот, кто челюсть нес, должен был все задом пятиться. Так и шли. Хорошо еще, что силой закрыть ему челюсть не пытались. А начальство? А что начальство? Начальство у нас зевает, и ничего с ним не случается. Вот начпо наш по случаю парада Победы зевнул на трибуне так призывно, что мне захотелось превратиться в лягушку и туда к нему прыгнуть. О встречах Порой на флоте хочется кого-нибудь отловить. Чтоб спросить у него чего-нибудь. Так вот, бесполезно ловить его в кабинете. Лучше встать где-нибудь на пересечении и дожидаться. Через некоторое время он сам через тебя пробежит. О встречах высокого начальства Встреча высокого начальства отличается от остальных встреч вообще. Высокое начальство начинается у нас с главкома. Назначает главком свое прибытие в базу на 11.00. Командующий флотом добавляет: "К 10 часам все должно быть готово!" Командующий флотилией заставляет доложить о готовности к 9.00, а командир дивизии выгоняет строиться в 8.30. И стоишь на ветру, обдуваемый, и ждешь высокое начальство, которое с тобой при встрече может даже и заговорить, побеседовать, и уши у тебя от такого стояния становятся огромными, как у африканского слона. Сколько в эти минуты рождается юных мыслей, какая яркость выражений, глубина ощущений, топкость переживаний, какая точность формулировок от ядовитости быта. Вот так и рождается флотский язык. А еще говорят, что у офицера даже в почечных лоханках ничего не задерживается. Ничего подобного, все у него задерживается. И язык у него есть. А еще у него есть глаза, руки, ноги и затылок. Глазами он видит рост пашей боеготовности, руками он ощущает рост нашей боеготовности, ногами подходит ближе, а в затылке у него откладывается. Но иногда! Но иногда на флоте хочется бежать. Бежать! Глотать свежий ночной воздух и бежать. Подальше от золотых дорожек на воде, от ночного солнца, подальше от всего. Тебя хватают за рукав, тебе кричат с пирса: "Стойте! Вас вызывает старпом!", - а ты бежишь, бежишь... И И вся жизнь - борьба. До обеда с голодом, после обеда - со сном. И год за два идет на подводном флоте. Некоторые до того обалдевают от возможности за один год прослужить целых два, что остаются надолго. И наконец, о карточке Чтоб офицер на службе вел себя хорошо, па него заводится карточка взысканий-поощрений. Эта карточка освещает весь путь жизни офицера. С одной стороны в нее заносятся взыскания, с другой - поощрения. Офицер периодически знакомится со своей карточкой. После знакомства офицер обычно свою карточку теряет. Вызывают офицера к помощнику командира и предъявляют ему карточку. - Слушай, - говорит ему помощник через мгновение, - здесь только что твоя карточка лежала. Ты не видел? - Какая карточка? - Ну, твоя, служебная. - Где? - Да здесь же только что лежала. Я же тебя вызвал специально, чтоб с ней ознакомить! - Специально лежала? - Ну! - Не видел. - Черт! Теперь восстанавливать придется. А ты не помнишь свои взыскания? - Нет, не помню. А поощряют ли офицера вне карточки? Конечно. Его просто не наказывают. Объявляют ему одно "ненаказание". Изюминка Изюминки все это. В службе всегда есть изюминки. Много-много изюминок. Из них соткан большой персидский ковер старинной ручной работы, который и называется - служба. Слышали ли вы о "закате солнца вручную" или вот такое: "Выделить в помощь весне по двадцать человек с экипажа с ломами"? Изюминки все это. И куда ни ткнись на службе - везде одни изюминки. О женщине Женщина - это тоже изюминка. Из-за того, что она изюминка, она тоже воткана в наш чудесный орнамент. Если хорошо будешь служить, то на ночь тебе дадут женщину. Если ты женат, то тебе на ночь дадут не просто женщину, а твою собственную жену. Если же ты служишь плохо, то есть плохо работаешь или ведешь себя непотребно, то тебе запретят сход на берег, то есть женщину, а может, и жену твою собственную, тебе не дадут. Женщина для офицера - один из видов поощрения! О холостяке Хоть холостяк и вызывает у офицеров зависть подколодную, но засиживаться в холостяках не стоит; Вредно это и для здоровья, и для военной карьеры. - Лейтенант! - говорят холостяку. - Ты чего это не женишься? Чего это ты не вьешь гнездо? Может, тебе на службе плохо, и оттого ты и не вьешь? Затянувшийся холостяк в глазах начальства ненадежен, как кобель. Можно, конечно, поручить ему большое государственное дело, пустить по следу, но если след пересечется следом самки, то дело пропало. Так что если дело холостяку можно найти в пределах корабля, то нечего ему на берегу делать. Спущенный с корабля раз в месяц холостяк в зрелище своем ужасен: глаза блестят, непорядочно бегают, кадык непрерывно слюну сглатывает, и дышит он с трудом, с присвистом дышит, трудно пузырится, будто что-то внутри и лопается. "Жесткий съем" "Жесткий съем" - это когда тебя спустили с корабля в 22.00, а танцы заканчиваются в 22.30, и ты влетаешь туда, опухший с полового голода, задыхаешься, а девушка уже в гардеробе, уже подает номерок на свое белье. Ты выхватываешь у нее номерок, как нищий - золотой, и помогаешь ей надеть ее белье. Дальше по жизни, неторопливо на сегодня, вы отправляетесь вместе, не торопясь, за ручку, как скорпион со скорпионихой. Вот это и называется - "жесткий съем". Все о ней же (о тоске) С тоски офицер обычно хватает кого попало. Особенно лейтенанты в период зова плоти этим страдают, Случилось это где-то на Тихом океане. (Там еще до сих пор встречается много безобразий, потому что нет ни юридической, ни половой культуры.) Снял лейтенант в кабаке женщину и отправился к ней, как к порядочной. Входят они в квартиру, а там уже сидит какая-то шайка. - Ну, садись, лейтенант, - говорит ему шайка. Лейтенант садится за стол. - Ну, пей, лейтенант. - говорят ему снова. И тут лейтенант видит: весь стол портвейном розовым уставлен. Ну что делать? Пьет лейтенант. И пил он с ними до утра. А утром они помогли ему шинель надеть, застегнули ее ему на все пуговицы и вставили в рукава швабру. Пять утра, мороз, туман. Идет лейтенант, еле ноги передвигает; во-первых, оттого, что у него вместо воды в организме один портвейн булькает, а во-вторых, оттого, что то ли от портвейна, то ли от переживаний или, может, оттого, что ему в портвейн пургена намешали, произошло у лейтенанта расслабление одного очень нужного органа. И шел он пришепетывая, полагаясь на мудрость тела, оставляя небольшие следы на снегу и отвратительно местами морозно чувствовал. И главное, помочь себе никак нельзя, поскольку на швабре распят. И шел лейтенант среди тумана, и вырастал из него приставными шагами, как военно-морское привидение, и пугал народ одинокий в пять утра, тощим с портвейна голосом прося о пощаде. Лейтенант себе глотку почти что надорвал, пока милиционера не нашел. Только наша милиция пришла ему на помощь и выдернула швабру. В этом случае я вижу урок грядущим поколениям нашего офицерства. Когда говорят офицеру: "Бди!", - это не просто слова. НЕ МОГУ Я... Не могу я когда меня хвалят, не знаю, куда себя деть: краснею, потею, дергаю руками, глупости говорю всякие или стою, потупясь. Жалкий какой-то, ноги мягкие, плечи мягкие, уши мягкие, бордовые, в глазах - растерянность. Состояние гнусное. Нет! Я больше привык, чтоб меня ругали, чтоб орали на меня, я привык, чтоб поливали, визжали, угрожали, катались по полу, вскакивали, перли на меня грудью, топали ногами тыркали носом, кричали мне: "Сука вы, сука!" - и делали в мою сторону неприличные жесты. Вот тогда я чувствую себя хорошо! Прилив сил и восторга я чувствую. Я живу тогда: фигура прямая, мышцы напряжены. Бицепсы, трицепсы, широчайшие, икроножные - как железо; руки - по швам; ноги вместе - носки врозь; грудь - вперед, полна воздуха; босой затылок в атмосфере свеж, а в глазах - зверь затаился, и во всем органоне - наглая смелость: "И-ех, дайте мне его!" Ну, тогда мне лучше не попадаться: подпрыгну, брошусь, вцеплюсь, схвачу, укушу. Не состояние - песня! ФЛОТСКАЯ РЕЧЬ ПО СЛУЧАЮ ДНЯ КРАСНОГО ОФИЦЕРА Из личного... - Чего вы щеритесь, как пий-с-зда на электробритву? Из общественного... И нечего тут везде яйцами трясти! Из сокровенного... - Я знаю, чем у вас это все кончится: вы во время комиссии наложите в штаны, а мы будем все это потом выгребать! НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ Она ведь в каждом военнослужащем. Она в нем обитает, пребывая в свернутом состоянии - что твоя жгутиковая клетка в крапиве, и кажется, она только и ждет, что он заденет за что-то, за что-нибудь, и тогда она воткнется в него, и как только это произойдет, военнослужащий сейчас же что-нибудь выкинет. Юра Потапов имел страдальческое лицо. Каждое движение на пульте главной энергетической установки давалось ему с видимым трудом, с насилием ему давалось над хрупким и светлым своим внутренним миром. - Я здесь ничего не трогал, - любил повторять Юра при смене с вахты, а потом он медленно и очень осторожненько направлялся в отсек, где, посетив гальюн, надолго посвящал себя койке, в которую он опускался, как жена Цезаря в молочную ванну, - бережно, и в то же время стыдливо, и вместе с тем с удовольствием, и лицо его принимало выражение: "Ах, это и не простынь вовсе, а цветы, неужели я на них лягу?" - и при этом оно, лицо конечно, не теряло сочувствия к тем, кто теперь там на вахте и на страже... Следуя же по отсеку к каюте, он всегда проходил мимо краснощекого каратиста - всегда такого бодрого, такого молотящего рукой по деревянному, такого достающего ногой что-то там на потолке. - Иии-я! Иии-я! - бил тот куда-то, а Юра только болезненно морщился и спешил мимо-мимо. И все это изо дня в день. И вдруг за сутки до прихода в базу, когда Юра в который раз скользил в каюту, каратист ему неожиданно крикнул: - Юра! До потолка достанешь? И что-то случилось. Видимо, возвращение домой и было той веточкой, за которую зацепилось что-то там в (Юрином) нутри, распоров бурдюк благодушия или, может быть, благоразумия. И, вы знаете, освободилась непредсказуемость. Нежнейший Юра вдруг, жуликовато сверкнув жемчужными белками, сделал - иии-я! - и в первый раз в жизни достал до потолка. При этом он растянул промежность и порвал себе, кажется, связки. ВСЕМ ПОДРЯД! - Командирам боевых частей, начальникам служб прибыть в центральный пост на доклад! - разнеслось по отсекам. Командир атомохода капитан первого ранга Титлов - маленький, скоренький, метр с небольшим (карманный вариант героя) - нырнул через переборку в третий отсек. Лодка в доке. Средний ремонт. Ее режут, аж верещит; съемные листы отваливают, оборудование выдирают, и обрубленные кабели торчат как пучок скальпированных нервов. Всюду сварка, запах гари. Завод чувствуется. Личный состав уже бродит в обнимку с работягами, как стадо. Всех подтянуть! Всех надо подтянуть! Занять, поставить задачу! Вставить всем подряд без разбора! Чтоб работалось! И без продыха! Никакой раскачки! Люди должны быть заняты! Не разгибаясь! Никакого простоя и спанья! Иначе - разложение! И офицеры! Офицеры! Офицеры! Начать прежде всего с офицеров! Сегодня же начать! Командир Титлов вбежал в центральный. - Смир-на-а!!! Даже пневмомашинки замерли. Собранные командиры боевых частей образовали коридор, по которому он промчался до командирского кресла, как бычок, прибывший на корриду, добежал и рухнул в него. крикнув влет: - Вольно! В момент падения командирское кресло развалилось, просто трахнулось на палубу, старо было слишком, не выдержало, трахнулось, и командир Титлов вывалился из него, как младенец из кулька, скользнул по засаленной палубе и закатился под раскуроченный пульт... въехал. Голова сработала как защелка. Защелкнула. Никто не успел отреагировать. - Эй! - крикнул командир Титлов, лежа на палубе распяленный, хоть горло у него и было зажато. - Чего встали?! Этого было достаточно; все очнулись и пришли в движение - бросились выдергивать его за ноги, отчего рот у командира закрылся сам собой. Командир сопротивлялся, боролся, шипел: - Порвете, суки, порвете... - лягался и матюгался. Тогда все бросились корчевать пульт, на Титлова два раза наступили невзначай. - Раздавите, курвы, раздавите, - рычал командир, - тащите домкрат, бар-раны... Домкрат нашли после обеда; достали командира, поддомкратив, к вечеру. Командир лично руководил своим доставанием. Заняты были все. Особенно офицеры. Все подтянулись. Когда командир встал, он вставил всем подряд! Без разбора! Чтоб работалось! И без продыха! Вот так вот! А - как - же!.. СВИСТАТЬ ВСЕХ НАВЕРХ! - Свистать всех наверх! Кому сказано?! Чего не ясно?! Ко мне-е!.. Прыжка-ми-и!.. На полу-сог-ну-ты-х!.. - Саня? - А? - Ты чего? - Да так, нужно же себя немного взбодрить. Сейчас утро. Мы с Саней живем в одной каюте. Я еще лежу, а он стоит перед умывальником, бреется и орет, придурок. Видно, что настроение у него замечательное. Сегодня воскресенье, а вчера у нас Саня по заливу плавал. Я думал, заразу какую-нибудь подхватит, а он ничего, жив, красавец. Вы, конечно, знаете портопункт Змеиный, Это наше место службы. Там ничего нет, кроме причала и двух гнилых корыт - наших катеров. А ночуем мы с противоположной стороны, куда нас доставляет катер. Катер отходит в 18.00. Опоздаешь - останешься скулить на берегу. Вчера Саня опоздал. Уже концы отдали, как он на горке появился и с быстротой вихря кубарем скатился вниз и с ходу, с пирса, в шинели, в отчаянном прыжке пытался достичь катера. Не долетел метра три, плюхнулся в воду и начал медленно и хладнокровно тонуть. У всех горло перехватило, а потом взметнулись все, как стая фестивальных голубей, и начали кидать в воду все что попало, чтоб этот пришлепнутый за что-нибудь зацепился. Ход сбросили, бомбим его разными предметами, не имеющими ничего общего со средствами спасения, а он молча погружается. Наконец багром зацепили и подтянули к борту. Потом отпаивали. Словом, ночь прошла чудесно, и вот теперь он веселится, идиот. ГЕСТАПО И снова завод - вонь - мрак - сварка - резка. Все время что-то вырывают и уносят, вырывают и уносят. Туда-сюда по центральному ходят люди. Работяги, разумеется, в ватниках, шапках, окаменевших сапогах. В центральном бедлам и непрекращающиеся звонки телефона. Только трубку положил - она опять задергалась. Ошалевший дежурный всякий раз хватается за телефон и говорит: - 424 заказ, дежурный... Наконец - после трехтысячного звонка - он не выдерживает и рявкает в трубу: - Гестапо!!! Центральный онемел, там, в трубке, тоже, потом оттуда раздается несчастненькое такое: - Извините... Минут пять не звонит никто, потом робкое - дзинь! - 424 заказ, дежурный... - О! - говорят в трубке и, повернувшись к кому-то: - А ты говорил "гестапо"!.. ДАЙТЕ МНЕ... - Але... дайте мне крейсер "Киров" в Бискайском заливе... ...это крейсер "Киров"? - Да. - В Бискайском заливе? - Да. - Дайте мне начхима.. Начхим?.. Але... начхим?! Начхим?! Это начхим?! а?!. - Это - начхим! - А-а... наконец-то... Это ты, скотина!!! МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ (три штуки) И КИНОСЦЕНАРИЙ (одна штука) I Для чего существует флот? Для инспекции Министра Обороны. Генерал-инспектор - для флота стихийное бедствие: смерч - самум - ураган - цунами, без штанов можно остаться. - Всем по казармам и не высовываться! Вахтенных по подъездам расставить не ниже капитана третьего ранга! Генерал на вертолете. На площадке его ждут. Генерал медленно вышел. Вертолетчики остались на местах с вертолетными лицами. Генерал по тылу. Растопыренный начальник тыла шагнул к нему с рапортом. Ручки дрожат. Что-то долго докладывает. В это время появляется стая собак. Собаки любят парады, доклады, чувствуют торжественность минуты. Счастливая, улыбающаяся сука расположилась у ног генерала, весело поглядывая на начальника тыла. Ее свита - кобелей пятнадцать - расположилась полукругом, демонстрируя хвостами свое добродушие. Начальник тыла, с лицом перекошенного страдальца, склонившись вперед, рука к козырьку, едя глазами, пытается ногой незаметно отогнать кобелей. Те весело отпрыгивают и возвращаются. Замначальпика тыла понимает это движение ляжки начальника как сигнал лично ему, подзывает кого-то: - Так, дуй на камбуз, и чтоб все там было в ажуре... да, и шампанское... (посмотрел на отчаянно лягающегося начальника) а лучше коньяк... давай... II Озверевший комендант врывается под стекло в рубку дежурного по гарнизону и орет: - Я вам что?! Сколько раз?! Я вас спрашиваю! Хлопоухи! Вы что?! Дежурный, вскакивая, тут же начинает орать в тон коменданту, но гораздо сильнее его, и орет он, обращаясь куда-то в угол, за шкаф: - Я посылал?! Я кого посылал?! Я ему приказал что?! Что?! Что вы там сопли жуете?! Что я ему приказал?! ЧТО я ему говорил?! Где этот недоносок, мама его партизанская?! Сюда его!!! Сейчас я из него буду пищевод добывать!!! Комендант, несколько ошалевший, пораженный тем, что у кого-то голос сильнее, чем у него, прислушивается с тем уважением, с каким один барбос слушает другого, успокаивается и говорит: - Ладно, разберитесь... я у себя буду... - и уходит. Тишина. Дежурный смотрит хитро и говорит мичману, стоящему за шкафом: - Никитич, пойди узнай, чего он хотел... Мичман, принявший к этому времени окончательно форму табурета, осатаневший, вздернутый, застывший в икоте, ослабевает, выдыхая: - Фу... ты... черт... Вот и дослужи так до пенсии... здоровым... суки... - и идет разбираться. III Лучший штурман флота на карачках у бордюра с гвоздем в руках. Матросы рвут траву и подносят ему. Он делает в песке дырку и втыкает пучок - получается ковер травяной. Здесь утром проехал командующий, и командующий увидел, что везде растет трава, а здесь она не растет, и место от этого какое-то лысое. Крайним оказался штурман, вот поэтому он и втыкает теперь траву. Мимо едет комдив. Увидев штурмана, он тормозит. - Что вы делаете? Штурман на карачках: - Траву сажаю. - А если б вам рожи приказали на лопухах рисовать? - Стал бы рисовать рожи, Вскоре этот штурман был назначен флагманским штурманом. КИНОСЦЕНАРИЙ БРАТЬЯ НАДВОДНИКИ Длинный, метров пятнадцать, железный трап закинут на противолодочный корабль. Трап стоит под 60° к планете. Он скользкий-прескользкий. Влезть невозможно... У трапа вахтенный. Развевается флаг. По трапу пытаются подняться слушатели Академии тыла и транспорта. Они прибыли на экскурсию. Полковник и два майора. В сапогах. Залезть можно, лишь хватаясь руками за леера и втягиваясь. Полковник и майоры ползут. Несколько раз оступившись, повисают, потом опять ползут. Доползли. Развевается флаг. Самый верхний, полковник, вдруг вспоминает, что нужно отдать честь флагу, отпускает руки от лееров и вытягивается (лапа к уху), какое-то время отдает честь, потом, поскользнувшись, (портретом о железо) падает, и, увлекая за собой остальных, с грохотом сапог все это несется к земле: трах-тарарах-тах-тах (последние "тах-тах" - два майора). Ужасно. Все это лежит, отчего пирс зеленеет. Развевается флаг. На звуки выбегает старпом. - Так, - говорит он двум матросам, кивая на полковника, - вон тот мешок с сапогами втащить сюда, - думает секунду: - остальным бросить шкерт. Остальные влезли по шкерту. НЕТ, РЕБЯТА! Замов не истребить! Это такая медуза, что режь ее хоть на миллион частей, а она все равно жива, да еще и дополнительные щупальца выпустила. Были у меня, конечно, разные там мечтанья, что на заре перестройки им все-таки головки-то отвинтят. Особенно я эту замечательную возможность почувствовал тогда, когда они наверх стали подавать по своему обыкновению бумаги о комплексных планах перестройки и докладывать ежедневно о количествах перестроившихся. Но быстро те мысли меня оставили, хоть я и видел, что политотдел переживает непростые дни, и длительное время считал, что скоро они будут зарабатывать на жизнь тем, что начнут продавать за рубеж недоношенных младенцев, Я даже на стенде наглядной агитации - том, что в штабе дивизии висит, - наблюдал начавшиеся у них содрогания. Там была фотография - "Михаил Сергеич и Раиса Максимовна посещают корабли", - так вот, показалось мне, что Раиса Максимовна горько плачет. Придвинулся поближе, а это ей глазки кто-то аккуратненько иголочкой выколол. И эту фотографию обычно меняли ежедневно, а может, и ежечасно, потому что только повесят и два раза мимо в гальюн сходят, как уже готова - выкололи, вешай новую. И они вешали. А тут уже две недели висит Раиса Максимовна с совершенно поврежденными зенками, и все ходят мимо, и вроде так и должно быть. И меня это, знаете ли, радовало. Упадок. Гниение. Забвение. Вот чего мне хотелось. Ну, например, спрашиваешь у потомков: "Кто такие замполиты?", - а потомки только мычат в ответ, и я наслаждался бы тем мычанием. Я даже памятник им придумал и назвал его - "Недоумение". Представьте себе: на постаменте грузный, лысый мужик с глазами навыкате пожимает плечами и разводит руки в стороны, а по бордюру расположились маленькие фигурки того же мужика, изображающие следующие аллегории: Алчность, Страх, Стыд, Пот и Похоть, Ан нет! Выправились, мать-иху! БОРЗОТА Когда конкретно на флоте началось усиление воинской дисциплины, я уже не помню. Помню только, что почувствовали мы это как-то сразу: больше стало различных преград, колючей проволоки, вахт, патрулей, проверок, комиссий, то есть больше стало трогательной заботы о том, чтоб подводник все время сидел в прочном корпусе или где-нибудь рядом за колючей проволокой. И с каждым днем маразм крепчал! А командующие менялись как в бреду, будто их на ощупь из мешка доставали: придешь с автономки - уже новый. И каждый новый чего-нибудь нам придумывал. Последний придумал вот что: чтоб в городке никто после девяти утра не шлялся, он обнес техническую зону, где у нас лодочки стоят, еще одним забором и поставил КПП. То есть после девяти утра из лодки без приключений не выйти. А в зоне патруль шляется - всех ловит. И как убогим к автономке готовиться - один Аллах ведает! Связисту нашему, молодому лейтенанту, понадобилось секретные документики из лодки вынести. Пристегнул он пистолет в область малого таза, взял секреты под мышку и пошел, а на КПП его застопорили: - Назад! - Я с документами... - попробовал лейтенант. - Назад! Лейтенант с ними препирался минут десять, дошел до белого каления и спросил: - Где у вас старший? Старший - мичман - сидел на КПП в отдельной комнате и от духоты разлагался. Лейтенант вошел, и не успел мичман в себя прийти, как лейтенант вложил ему в ухо пистолет и сказал: - Если твои придурки меня не пропустят, я кого-то здесь шлепну! Мичман, с пистолетом в ухе, кося глазом, немедленно установил, что обстоятельства у лейтенанта, видимо, вполне уважительные и в порядке исключения можно было бы ему разрешить пронести документы. Когда лейтенант исчез, с КПП позвонили куда следует. Командующего на месте не оказалось, и лейтенанта вызвал к себе начальник штаба флотилии. Лейтенант вошел и представился, после чего начальник штаба успел только открыть свой рот и сказать; - Лейтенант... И больше он не успел ничего сказать, ибо в этот момент открыл свой рот лейтенант: - Я сопровождаю секреты! По какому праву меня останавливают? Для чего мне дают пистолет, если всякая сволочь может меня затормозить! Защищая секреты, я даже могу применять оружие!.. - и далее лейтенант изложил адмиралу порядок применения оружия, благо пистолет был рядом, и свои действия после того, как это оружие применено. А начштаба, оцепенев спиной, очень внимательно следил за пистолетом лейтенанта - брык-тык, брык-тык, - а ртом он делал так: "Мяу-мяу!" Вы думаете, лейтенанту что-нибудь было? Ничего ему не было. И не было потому, что адмирал все-таки не успел сообразить, что же он должен в этом случае делать. Он сказал только лейтенанту: - Идите... И лейтенант ушел. А когда лейтенант ушел, адмирал - так, на всякий случай - позвонил медикам и поинтересовался: - Лейтенант такой-то у вас нормален? - Одну секундочку, выясним! - сказали те. Выяснили и доложили: - Абсолютно нормален! Тогда адмирал положил трубку и промямлил: - Вот борзота, а? Ведь так на флот и прет, так и прет! А блокаду с зоны, где лодочки наши стоят, скоро сняли. И командующего заодно с ней. РАЗ! ДВА! ТРИ! Сегодня пятница, раз! два! три! - командовал он себе. А люди идут навстречу и не знают, что он идет представляться по случаю назначения. А может быть, знают, может, догадываются. Вон как улыбаются. Лейтенант русского флота! - он улыбался всем подряд. Раз! два! три! Жена устроена у друзей. Она сегодня его проводила: почистила, помогла надеть парадную тужурку. И так будет всегда. Надо ее как-то поощрить. Надо похвалить тот суп, который сегодня придется доедать. Раз! два! три! Левой... левой! Как там: "Товарищ капитан такого-то ранга! Лейтенант Самоедов представляется по случаю назначения на должность!" Не повезло с фамилией. Вон Витька Дубина - взял фамилию жены, и уже не Дубина. Отца жаль, а то бы давно сменил. Раз! два! три! Да ладно, все-таки Самоедов, а не какая-нибудь там "Околейбаба". Проходную он прошел без замечаний. Дежурный по заводу даже вышел из дежурки и показал, где стоит его железо. Вот что значит четко представился! А чего это они все улыбаются? Парадная тужурка? Кортик? Не надо было надевать кортик. Все жена: "Возьми, так красиво". Ничего. Кортик - это часть парадной формы одежды, а представляться надо по параду. Раз! два! три! Лодка дизельная, и он тоже "дизель". "Товарищ капитан такого-то ранга! Лейтенант Самоедов представляется..." Лейтенант Самоедов представляет, как надо представляться. Очень даже. Ну, Серега, держись! Верхний вахтенный в фантастически грязных штанах наблюдал за ним не без интереса, - Доложите: лейтенант Самоедов прибыл для дальнейшего прохождения службы! - Не может быть! - воскликнуло переговорное устройство, когда в него доложили. - Бегу! Через минуту наверх вылез небритый лейтенант с повязкой и пистолетом - дежурный; промасленный китель, воротничок расстегнут, подворотничок черный-пречерный, брюки никогда не глажены, пилотка засалена так, как будто по ней долго ездил бензовоз. Вот это воин! - Ты, что ли, лейтенант Самоедов? - спросил "воин": пилотка на носу, голова задрана, губы оттопырены, руки в карманах. - Да-а... ну, ты даешь... и кортик у него есть... Служить, говоришь, прибыл... в дальнейшем? - "Пятнистый" лейтенант обошел Серегу кругом. - Перспективный офицер! Офицер в перспективе! Папа-мама на флоте есть? Я имею в виду наверху, среди неубиваемого начальства? Нет, что ли? Сирота-а флотская-я?.. Дежурный Сереге сразу не понравился. Герой-подводник. Чучело огородное. "Мама... папа..." Приснится - можно удавиться. Серега смотрел волком. - Случайно, не "дизель"? - продолжал "пятнистый" тоном недорезанного ветерана. - "Дизель". - Ро-ман-ти-ка... "Дизелей" нам просто не хватает. - Случайно не знаете, где командир? - Случайно не знаем. Здесь где-то обитает. Сам с пятницы ищу. "Пятнистый" сдвинул пилотку на затылок и улыбнулся, отчего сразу же стал обычным человеком. В глазах у него плясали смешные чертики. - Ладно, не обижайся, тебя как зовут? - Серега. - А меня - Саня. Серега тоже улыбнулся и сразу же его простил. Долго дуться он не умел. - Слышь, Серега, - как-то по-деловому заговорил "промасленный", - ну-ка сделай так руку. Серега, ничего не понимая, "сделал". "Пятнистый" тут же натянул ему свою повязку по самую подмышку и подошел к переговорному устройству. - Есть центральный! - Объявите по кораблю: в дежурство вступил лейтенант Самоедов! Потом он мгновенно снял с себя портупею и сунул ее Сереге, потом он снял у Сереги с головы фуражку, спросил у него: "Это что у тебя, фуражка, что ли?" - и поменял ее на свою пилотку. - Слышь, Серега! - кричал он уже на бегу, лягая воздух. - Постой дежурным немножко! Я скоро! Минут через сорок буду! Помоюсь только! Тут недалеко!!! - А где командир?! - не выдержал одиночества Серега. - А черт его знает! - кричал уже за горизонтом "промасленный", подпрыгивая, как сайгак. - Неделю стою, и никого нету! Я скоро буду! Не бойся! Там все отработано!.. До безобразия! Давай!!! Пришел он в понедельник. Святое дело. Раз! два! три! ПОСЛЕ ЛЮБВИ Человечество должно быть готово к тому, что военнослужащий может выпасть откуда угодно в любую секунду, особенно после любви. В четыре утра курсант третьего курса Котя Жеглов, настойчивый, как молодая гусеница, полз до