Андрей Добрынин. Сборник поэзиии 2
Богемным бытием я страшно изнурен
И просьбой нудною терзаю слух фортуне:
"Позволь, как кораблю, в безветренной лагуне
Мне переждать тайфун теперешних времен".
Я отращу брюшко, отстаиваясь там,
В трико я облачусь, в помпончатые тапки
И девушку куплю - серебряные лапки,
Чтоб гладила меня по всяческим местам.
Да, именно куплю! Сумел я накопить
Деньжонок, поднося буржуям дифирамбы,
А с теми, кто твердит про дактили и ямбы,
Мне в драку хочется немедленно вступить.
Довольно тянется словесная страда,
Довольно нервы мне вопросами кромсали:
"Что новенького вы, маэстро, написали?"
Писать, всегда писать! А жить-то мне когда?
Довольно я уже стихом плодоносил
(А может быть, сказать вернее "плодоносил"?)
Я зубы растерял, почти обезволосел,
Растратил попусту запасы юных сил.
Я счастье выстрадал. Мне было нелегко.
Я право приобрел, кривляясь ради денег,
На блеклое трико, обвисшее в коленях,
И на урчащее под майкою брюшко.
Теперь ту девушку, которую люблю,
Мне мадригалами задабривать не нужно -
Я делаю ей знак и, пукнув благодушно,
На ложе жгучих нег в молчании валю.
Андрей Добрынин
Печально я гляжу на трупик поросенка
В гастрономической зовущей смуглоте:
Еще вчера он жил, похрюкивая звонко,
Убийство удалось - и вот он на плите.
Убийство удалось, а нынче - расчлененка
И трупоеденье в застольной тесноте.
Хозяин поднял нож с ухмылкою подонка,
И содрогаюсь я в мгновенной тошноте.
Бесспорно, человек - опасное соседство:
Ни материнство он не пощадит, ни детство,
Упитывая плоть дородную свою.
Как небо нам воздаст? И, выпив чарку тминной
За упокой души младенческой невинной,
Я мясо нежное в унынии жую.
Я на ночь форточку распахнул
И вот не сплю уже два часа.
В нее втекают далекий гул,
И смех, и гулкие голоса.
Вот разбивается разговор
На несколько стихших в ночи кусков
И слышно, как через иссохший двор
С шарканьем тянется цепь шагов.
Озябнуть я теперь не боюсь,
Ночная прохлада в мае легка,
Но в форточку, словно в открытый шлюз,
Влилась беспредельность, словно река.
Вплывают вместе с темной рекой
Все звуки ночи, как челноки,
И прочь несутся,- и мой покой
Уносят воды темной реки.
Шлюзы стеклянные приоткрой -
И вскоре уже не заметишь сам,
Как растворится в ночи покой,
Уплыв вслед гаснущим голосам.
Андрей Добрынин
Хоть я невыносим в быту,
Хоть много пью и нравом злобен,
Но я к раскаянью способен
И в нем спасенье обрету.
Коль снова выход злобе дам
И нанесу бесчестье даме -
Я бью затем поклоны в храме
И по полу катаюсь там.
Рву на себе я волоса
И довожу старух до дрожи,
Когда реву:"Прости, о Боже!"-
Переменяя голоса.
Струятся слезы из очей,
Рыданья переходят в хохот,
И создаю я страшный грохот,
Валя подставки для свечей.
Господь услышит этот шум
В своем виталище высоком
И глянет милостивым оком,
Недюжинный являя ум.
Ведь он подумает:"Грехов
На этом человеке много,
Но он, однако, мастер слога,
Он создал тысячи стихов.
Я, Бог, терплю одну напасть -
Вокруг лишь серость и ничтожность,
А в этом человеке сложность
Мне импонирует и страсть.
Ишь как его разобрало,
Весь так и крутится, болезный",-
И спишет мне отец небесный
Грехов несметное число.
О да, я Господу милей
Ничтожеств, жмущихся поодаль -
И сладкая затопит одурь
Меня, как благостный елей.
И я взбрыкну, как вольный конь,
И прочь пойду походкой шаткой,
Юродивого пнув украдкой
И харкнув нищенке в ладонь.
Андрей Добрынин
Я вижу вновь картину эту,
И вновь мне делается жутко:
Стремится девушка к поэту,
Поправ все доводы рассудка.
Она встает, подобно кобре,
На зов свирели куртуазной,
Но я вовеки не одобрю
Ее поступок безобразный.
Как ты могла сойтись с поэтом?
Ведь ты должна его дичиться -
Он ненормален, и при этом
Своею вздорностью кичится.
Ему ты жертвуешь фигурой
И красотой своей расцветшей -
Для этого быть нужно дурой,
Точнее, просто сумасшедшей.
В таком сомнительном знакомстве
Таится будущая драма.
Подумай о своем потомстве,
Ведь ты же будущая мама.
Писака любит жить вольготно,
Супруга из него не выйдет.
Он размножается охотно,
Детей же люто ненавидит.
Но зряшный труд - давать советы,
Ведь я усвоил непреложно:
Противодействовать поэту
В делах любовных невозможно.
Поэт всегда восторжествует,
Хоть жизнь не раз его тузила,
Ведь лишь ему слова диктует
С небес таинственная сила.
Он слаб и нищ, но в каждой фразе -
Богатство, сила и победа.
Внимают девушки в экстазе
Всему, что хочет он поведать.
Их заполняет наслажденье,
Граничащее со страданьем, -
Оно, как новое рожденье,
Всей жизни служит оправданьем.
Андрей Добрынин
В клубе, скромно зовущемся "Бедные люди",
Очень редко встречаются бедные люди -
Посещают его только люди с деньгами,
За красивую жизнь голосуя ногами.
Здесь с поэтом обходятся крайне учтиво
И всегда предлагают бесплатное пиво,
А к пивку предлагают бесплатную закусь.
Здесь не скажут поэту - мол, "выкуси накось".
Понял я, здесь не раз выступая публично:
Доброта этих скромных людей безгранична,
А когда они к ночи впадают в поддатость,
Доброта превращается в полную святость.
Здесь любые мои исполнялись желанья,
И казалось мне здесь, что незримою дланью
Сам Господь по башке меня гладит бедовой,
Наполняя мне грудь как бы сластью медовой.
И не мог я отделаться от ощущенья,
Что сиянием полнятся все помещенья
И что слышат в ночи проходящие люди
Пенье ангельских сил в клубе "Бедные люди".
Андрей Добрынин
Мне нужно было где-то поселиться,
Я стал к тебе под вечер на постой,
Но в полночь застонали половицы
Под заскорузлой жесткою пятой.
И на меня безмолвно ты полезла,
Сопя среди зловещей темноты,
И чахлые писательские чресла
Опустошила до рассвета ты.
Ты вновь и вновь владела мною грубо,
Матрац волнуя, словно бог морской,
И в такт мои постукивали зубы,
И думал я с привычною тоской:
"Пусть будет так. Ведь я достоин кары.
Я не ропщу". И из последних сил
Размеренные страстные удары
Тебе я до рассвета наносил.
Подскакивая, словно на батуте,
Я размышлял:"Не справиться с судьбой,
Не изменить духовной нашей сути -
Пусть завтра счастье выплеснет прибой,
Но буду я к заветной той минуте
Непоправимо истощен тобой".
Андрей Добрынин
Когдя я гляжу на красоты природы,
Мое равнодушье не знает предела.
Ваял я прекрасное долгие годы,
И вот оно мне наконец надоело.
Черты красоты уловляя повсюду,
Я создал несчетные произведенья,
Теперь же, взирая на всю эту груду,
Постичь не могу своего поведенья.
Вот взять бы кредит, закупить бы бананов,
Продать их в Норильске с гигантским наваром,
И вскорости нищенский быт графоманов
Казался бы мне безобразным кошмаром.
А можно бы в Чуйскую съездить долину,
Наладить в столице торговлю гашишем,
Но главное - бросить навек писанину,
Которая стала занятьем отжившим.
Ты пишешь, читаешь, народ же кивает,
Порой погрустит, а порой похохочет,
Но после концерта тебя забывает
И знать о твоих затрудненьях не хочет.
При жизни ты будешь томиться в приемных,
За жалкий доход разрываться на части,
Но только помрешь - и масштабов огромных
Достигнут тотчас некрофильские страсти.
Твою одаренность все дружно постигнут,
Ты вмиг превратишься в икону и знамя,
Друзья закадычные тут же возникнут,
Поклонники пылкие встанут рядами.
И ты возопишь:"Дай мне тело, о Боже,
Всего на минуточку - что с ним случится?
Мне просто охота на все эти рожи
С высот поднебесных разок помочиться.
И вмиг я почувствую ноги, и руки,
И хобот любви, утешенье поэта,
И сбудется все. Как известно, в науке
Кислотным дождем называется это.
И, стало быть, нет ни малейшего чуда
В том, как человечество ослабевает -
Недаром плешивые женщины всюду,
Мужчин же других вообще не бывает.
Подумай, юнец с вдохновеньем во взоре,
А так ли заманчива доля поэта?
При жизни поэты все мыкают горе,
И вредные ливни все льют на планету.
Андрей Добрынин
Предвкушение праздника вновь обмануло,
Мы ведь запросто праздник любой опаскудим,
А расплата за то - нарушение стула,
Истощение нервов и ненависть к людям.
Разговоры суетные, шутки пустые,
Поглощение литрами пьяного зелья -
Таковы, как известно, причины простые,
Приводящие к смерти любое веселье.
Но порой подмечал я с невольною дрожью:
Собутыльники словно чего-то боятся,
И уста их недаром наполнены ложью -
Так о главном не могут они проболтаться.
Нечто главное тенью в речах промелькнуло,
А быть может, в случайном затравленном взгляде,
И опять потонуло средь пьяного гула,
И опять затаилось, как хищник в засаде.
И опять потянулись дежурные брашна,
И опять замелькали нелепые жесты,
Но нащупывать главное было мне страшно -
За известной чертой человеку не место.
Если что-то извне к этой грани прильнуло,
Не надейся, что с ним ты сумеешь ужиться.
Предвкушение праздника вновь обмануло,
Но иначе не может мой праздник сложиться.
Андрей Добрынин
Я был не нужен никому
И к безобразью своему
Привык я с самых ранних лет -
И к роковому слову "нет".
Я к унижениям привык -
Кривила злоба женский лик,
Коль говорил я о любви,
Кипевшей у меня в крови.
Мне их вопрос всю плешь проел -
Давно ль я в зеркало смотрел?
И я подался в грибники -
В лесах размыкать груз тоски.
В тоске бродил я по лесам
И как - уже не помню сам
Вдруг обнаружил древний клад
И стал чудовищно богат.
Я гнусь теперь не от скорбей -
От груза золотых цепей,
И даже полный идиот
Не скажет мне, что я урод.
Уродство - свойство нищеты,
А коль сидишь с охраной ты
В чаду шикарных кабаков,
То ты, конечно, не таков.
Пусть ты физически убог,
Горбат, плешив и кривоног -
Достань мобильный телефон,
И ты для женщин Аполлон.
Коль ты в прикиде дорогом,
Ты станешь первым остряком,
И пусть ты глуп, как шимпанзе -
Вокруг хохочут дамы все.
Как много дам в моей стране!
Они по телефону мне
Теперь звонят с утра весь день,
Но трубку снять мне стало лень.
Мне говорят, как я хорош -
Устал я слушать эту ложь,
И шире мексиканских вод
Зевота раздирает рот.
Андрей Добрынин
Бесспорно, я хотел любви,
Но не за баксы и рубли,
И вновь я зачастил в леса,
И там стал слышать голоса.
Они твердили свысока:
"Ты неуч, глупая башка,
А тот, кто Энгельса читал,
Тот любит денежный металл.
Без денег чувства просто нет,
И лишь услышав звон монет,
Снимает женщина скафандр,
Как говорил Анаксимандр.
Твой предок сто веков назад
Знал не обмен, а лишь захват,
И он не прибегал к деньгам,
А бил дубиной по мозгам.
Столь архаический обмен
Рождал немало мерзких сцен:
Без нежных слов, всегда молчком
Твой пращур женщин брал силком.
Напрасен был тут женский крик -
Не знал пощады твой старик,
И женщина плелась домой,
Противная себе самой.
Тогда достоинство мужчин
Определял военный чин
И, разумеется, вдвойне -
Наклонность и буйству и резне.
Неведом людям был покой,
И продолжала род людской
Не институт любви - семья,
А изнасилования.
Но в этот беззаконный век
Придумал деньги человек.
Была великой эта новь,
Ведь с нею в мир пришла любовь.
Когда ж магический металл
Платежным средством всюду стал,
То вышел полностью в тираж
Неукротимый предок наш.
Засунув грязный палец в рот,
Смотрел он, как шумит народ,
Задаром выпивший винца,
На пышной свадьбе у купца.
Андрей Добрынин
Хоть пращур был отпетый хам -
Не смел он волю дать рукам:
На слишком дерзких молодцов
Была охрана у купцов.
И он, не нужный никому,
Побрел от шума прочь, во тьму,
Ругаясь в злобе и тоске
На древнем грубом языке.
В культурной купле слабый пол
Заслон от грубости нашел,
А глупость спряталась в лесах
С угрюмством в маленьких глазах.
Не может женщин оскорбить
Тот, кто желает их купить.
Альтернатива тут одна -
В лесах скрывается она.
Был посрамлен наш предок-хам,
И все благодаря деньгам.
Естественно, с тех давних пор
Ласкают деньги женский взор.
Чтоб оценить себя сполна,
Продаться женщина должна;
Она свою постигла власть,
Когда впервые продалась.
Так перестань в тайге блуждать
И женщин желчно осуждать,
Вернись в Москву и деньги трать,
Чтоб женщин тысячами брать.
Сидит в генетике у дам
Любовь старинная к деньгам,
А та, что денег не берет,
Есть отщепенка и урод.
Не смей ту женщину любить,
Которую нельзя купить:
Ее язык не в меру остр,
И вся она - бесполый монстр.
Но дамы в золотых очках,
В цепях, браслетах и значках,
Чей храм есть модный магазин...
Такие - счастье всех мужчин.
Андрей Добрынин
В Москве таких немало есть -
Иная может надоесть,
Тогда другую ты лови,
Чтоб с нею плыть в моря любви".
"Так поднимай же паруса,-
Мне повторяли голоса,-
На женщин в городе твоем
Пролейся золотым дождем,
Чтоб сплавились в душе у дам
Любовь к тебе и страсть к деньгам,
Чтоб рос любимых контингент,
А ты вошел в состав легенд".
И я иду из мглы лесов
По зову горних голосов
Навстречу жизни и борьбе
И непростой своей судьбе.
Андрей Добрынин
5
Я помню: почва из-под ног
Вполне приметно ускользала.
Я битый час понять не мог
То страшное, что ты сказала.
Захохотали упыри,
Проснулись мертвые в могилах.
Что ты сказала? Повтори!
Я этого понять не в силах.
С гвоздя в вечерней синеве
Свихнулась месяца подкова.
Пульсировало в голове
Твое кощунственное слово.
Как будто торопясь на слом,
С орбиты сдвинулась планета:
Ты назвала меня козлом,
И ты поплатишься за это.
Я словно провалился в ад
Без всякой видимой причины,
Ведь, взяв тебя за круглый зад,
Я лишь исполнил долг мужчины.
Когда же, яростно вопя,
Я вырвался из недр Аида,
То покарать не смог тебя -
Исчезла ты в толпе из вида.
Ты думаешь - возмездья нет,
Подобна тупостью ослице,
Но, проездной купив билет,
Примусь я ездить по столице.
Я вынес приговор тебе
И розыск объявил бессрочный,
Чтоб в человеческой толпе
Всегда искать твой лик порочный.
И станут жизнью для меня
До исполненья приговора
Автобусная толкотня,
Компостеры и контролеры,
Маршрут, потом другой маршрут,
Все ветки метрополитена...
А ведь года свое берут,
И я состарюсь постепенно.
Андрей Добрынин
Войду в вагон очередной
И, как паук при виде мухи,
Замру, узнав тебя в седой,
Унылой, сгорбленной старухе.
Не удивляйтесь же, друзья,
Не припишите все заскоку,
Увидев, как с улыбкой я
К старухе приближаюсь сбоку.
Я локтем двину ей под дых,
Проскрежетав:"А ну-ка выйдем",
И кто козел из нас двоих,
Мы наконец тогда увидим.
Андрей Добрынин
Когда состарюсь я и стану глух, как пень,
То сделаюсь тогда не в меру громогласен.
Красотке я скажу:"Давайте станем в тень,
И я вам объясню, как облик ваш прекрасен".
Но объяснения - лишь первая ступень.
Я буду продолжать, от выпитого красен:
"Куда бежите вы, пятнистый мой олень?
Не смейте убегать, я вовсе не опасен".
Мне будет невдомек, что в зале тишина,
Что хриплая моя повсюду речь слышна
И возглас тоненький:"Пожалуйста, не надо!" -
Я буду жить всегда в немыслимой тиши,
И слышать не людей, а зов своей души,
И сотни гневных глаз не обожгут мне зада.
Хотя и вынужден я сделаться слепцом,
Нечаянно хватив метилового спирта,
Но все же остаюсь настойчивым самцом
И много нового вношу в искусство флирта.
Ни шлюха старая, что пахнет мертвецом,
Ни девушка в венке из девственного мирта -
Мне более никто не служит образцом,
Не спрашиваю я:"Ну где же мой кумир-то?"
Достаточно во тьме почувствовать тепло,
Чтоб в формы дивные его мне облекло
Воображение, а скромность замолчала.
И пальцы побегут подобием волны,
И чуткостью они такой наделены,
Что вмиг откликнется им женское начало.
Андрей Добрынин
К.Григорьеву
Сказал я старому приятелю,
К нему наведавшись домой:
"Что пишешь ты? "Дневник писателя"?
Пустое дело, милый мой.
Поверь, дружок: твой труд по выходе
Дурная участь будет ждать.
Его начнут по вздорной прихоти
Все недоумки осуждать.
Сплотит читателей порыв один,
Все завопят наперебой:
"Из тех, кто в этой книге выведен,
Никто не схож с самим собой!"
Имел ты к лести все возможности,
Но все ж не захотел польстить.
Ты их не вывел из ничтожности,
А этого нельзя простить.
Все завопят с обидой жгучею,
Что твой "Дневник" - собранье врак
И что в изображенных случаях
Случалось все совсем не так.
Своею прозой неприкрашенной
Ты никому не удружил
И, откликами ошарашенный,
Ты вроде как бы и не жил.
В литературе нет традиции,
Помимо склонности к вражде.
Как мины, глупые амбиции
В ней понатыканы везде.
Ты вышел без миноискателя
В литературу налегке,
За это "Дневником писателя"
Тебе и врежут по башке".
Андрей Добрынин
Не о тебе я нежно пою,
Но ты целуешь руку мою -
Руку мою, превозмогшую дрожь
И разделившую правду и ложь.
Нет ничего святого в руке,
Но ты целуешь ее в тоске.
Бледные пальцы, сплетенье вен -
Но ты в слезах не встаешь с колен.
Я слез восторженных не хотел -
Они мешают теченью дел,
Когда, подрагивая слегка,
Песню записывает рука.
Лишь от любви ты к правде придешь,
Но и в любви есть правда и ложь.
Правда - лишь отсвет во тьме сырой
И неправдива совсем порой.
В руке ничего высокого нет,
Но вдруг на душу падает свет
И ты целуешь мои персты,
А значит, любила в жизни и ты.
Андрей Добрынин
Коль должен конь ходить под ярмом,
Ему на шкуре выжгут тавро -
Так я с малолетства снабжен клеймом,
Незримым клеймом пассажира метро.
Ступени вниз покорно ползут,
В дверях вагонных - покорность шей,
И вид бродяг вызывает зуд,
У стен покорно кормящих вшей.
Грохот в глотку вбивает кляп,
Виляют кабели в темноте,
Схема, как электрический краб,
Топырит клешни на белом листе.
По предначертанным схемой путям
В людских вереницах и я теку,
В вагон вхожу и покорно там
С толпой мотаюсь на всем скаку.
И к лицам тех, кто едет со мной,
Неудержимо влечется взгляд.
Я знаю: мы породы одной,
Но вслух об этом не говорят.
И от взглянувших навстречу глаз
Я взгляд свой прячу в темном окне.
Покорность объединяет нас,
И чувствовать общность так сладко мне.
Андрей Добрынин
Мои стихи до того просты,
Что вспоминаются даже во сне.
До крайней степени простоты
Непросто было добраться мне.
Мне темнота теперь не страшна
И я спокоен в ночном лесу -
Душа моя ныне так же темна,
И тот же хаос я в ней несу.
Все, что в уме я стройно воздвиг,
Было в ночи нелепым, как сон.
Я понимания не достиг,
Был не возвышен, а отделен.
Все, что умом я сумел создать,
Зряшным и жалким делала ночь.
Простым и темным пришлось мне стать,
Чтоб отделение превозмочь.
Немного проку в людском уме,
Ведь только тот, кто духовно прост,
Тепло единства чует во тьме,
Сквозь тучи видит письменность звезд.
1998
Приозерный заглохший проселок,
В колее - водоем дождевой,
Розоватая дымка метелок
Над вздыхающей сонно травой.
Серебром закипая на водах,
На ольхе вдоль озерных излук,
Ветер плавно ложится на отдых
На звенящий размеренно луг.
На пригорке, цветами расшитом,
Этот отдых безмерно глубок -
Словно в звоне, над лугом разлитом,
Дремлет сам утомившийся Бог.
В толще трав, утомленный работой,
Честно выполнив свой же завет,
Отдыхает невидимый кто-то,
Чье дыханье - сгустившийся свет.
Андрей Добрынин
Весь день по сторонам тропинки
Висит гудение густое.
Березки, елочки, осинки
Увязли в гуще травостоя.
Лениво блики копошатся
В стоячем ворохе скрещений
И в строе травяном вершатся
Мильоны мелких превращений.
За чернолесною опушкой
Угадывается трясина
И неустанно, как речушка,
Весь день шумит листвой осина.
А ветер волочится сетью,
По ширине ее колебля
Усеявшие луг соцветья,
Обнявшиеся братски стебли.
Гуденья звонкая завеса
За этой сетью увлечется.
Тропа уже подходит к лесу,
А там с дорогою сольется,
Которая, как вдох и выдох,
Легко меняет все картины,
И при меняющихся видах
Во всех лишь целостность едина.
Андрей Добрынин
Красотка - существо пустое,
Ума на грош, а чванства много.
Усилье самое простое
Ей страх внушает и тревогу.
Слаба и разумом, и духом,
Хоть здоровей молотобойца...
Самец, однако, чует нюхом:
За этим всем таится польза.
Учти: любить она не может
И бескорыстье презирает,
Но тот, кто денег ей предложит,
Тот верно дело понимает.
Не прямо, чтобы не страдала
Гордыня женская слепая,
Но все, о чем она мечтала,
Весь этот хлам ей покупая.
И час расплаты грянет все же -
Когда уже ладони сами
Ползут по шелковистой коже
Чудовищными пауками,
Когда грозней военных сводок
Звучат сопение и стоны,
Когда ты видишь: от красоток
Есть все же прок определенный.
Ты этот прок обязан выжать
Свирепо, полностью, до капли,
Чтоб было ей непросто выжить,
Чтоб все составы в ней ослабли.
Чтоб фиолетовые диски
Во мраке плыли перед взором,
Чтоб ночь прорезывали взвизги,
Рожденные твоим напором.
Когда ж она назавтра встанет,
Устав валяться и лениться,
Учти: умней она не станет -
Она не может измениться.
Не оживят ее повадку
Ни хрусткий жареный картофель,
Ни солнечные яйца всмятку,
Ни душно-ароматный кофе.
Андрей Добрынин
И пусть глядит она надменно,-
Точней, с брезгливою тоскою,-
Ты будь галантен неизменно,
Но прячь ухмылку под рукою.
Пускай во взоре чванство то же,
А также в томности движений,-
Ей скоро вновь вопить на ложе
Бесправия и унижений.
Пускай из милых губок льется
Все тот же вздор еще обильней -
Ей скоро вновь попасть придется
Под пресс твоей ночной давильни.
Андрей Добрынин
Кто взгляд зовет от близи к дали?
Тот, кто талантлив беспредельно -
Нагромождение деталей
Он превращает в то, что цельно.
Кого нам свет явить не может,
Не скроет полное затменье?
К раскрытью тайны путь проложит
Обычное земное зренье.
Кто учит не смотреть, а видеть?
Тот, кто объединеньем занят.
И в самой дальней Фиваиде
Тебя призыв его достанет.
Кто говорит, но не для слуха,
И никогда не ждет ответа?
Тот, в ком одном довольно духа,
Чтоб влить его во все предметы.
На одиночество не ропщет
Лишь тот, кто оказался в силах
Во всем увидеть эту общность -
И новый ток почуять в жилах.
Друг мой, невидимый друг, если глаза я закрою -
В облаке радужных искр я тебя вижу тогда.
Друг мой, невидимый друг, если лежу я на ложе -
Я за тобою бегу, не уставая ничуть.
Друг мой, невидимый друг, если мне все удается,
То на чудесных крылах прочь ты плывешь от меня.
Друг мой, невидимый друг, если приходит несчастье,
То возвращаешься ты и заслоняешь крылом.
Андрей Добрынин
Тесовая стена коробится слегка,
От старости пойдя серебряной патиной,
И в пустоте висят три пурпурных комка,
Развешаны листву осыпавшей рябиной.
Под мертвенным окном, под сединой стены
Усыпана трава проржавленной листвою,
Но бьет холодный луч сквозь тучи с вышины -
И льется по стеклу свеченье неживое.
Ветшает деревце, меж пурпурных комков
Последние листы беззвучно осыпая,
И бьет холодный луч в просветы облаков -
Картина четкая, холодная, скупая.
А в сгорбленной избе заметны в полумгле
В оцепенении заствшие предметы -
Портреты на стене, клеенка на столе,
На окнах пузырьки и ржавые газеты.
Паденьем ржавчиной покрытого листа
Теченье времени рябина отмечала,
Но листья кончились - осталась пустота,
И время кончилось - и не пойдет сначала.
1998
В гуще луга тропинка петляет,
Над тропинкой цветы розовеют.
Волны звона над ней проплывают,
Разноцветные бабочки реют.
Прорывая скрещенные стебли,
Не ослабла тропа, не заглохла,
И я вижу с подъема на гребне
Водомоины сочную охру.
В водомоину врос розоватый,
В серебристых лишайнмках камень.
Я встаю на него - как вожатый,
Надзирающий за облаками.
Открывается выгон пространства,
Где, как пастырю, явится взору
Целиком его кроткая паства -
Облака, острова и озера.
Андрей Добрынин
Чтоб жизнь не протекла бесцельно,
С рассудком будьте заодно.
Менять мужчин еженедельно -
Такое глупо и смешно.
Менять их надо ежедневно,-
Как предлагал еще Лагарп,-
Вдогонку им швыряя гневно
На лестницу их жалкий скарб.
А если разрешит здоровье,
Меняйте ежечасно их.
Самец, обласканный любовью,
Жрет, как известно, за троих.
Порвав немедленно с работой,
Он только дрыхнет без конца
И выполняет с неохотой
Свою обязанность самца.
Он, словно сытая пиявка,
Ползет с тахты на унитаз,
И коль не дать ему отставку,
Всю кровь он высосет из вас.
Пускай колонизатор ложа
С позором вылетает вон -
Так говорю я вам, итожа
Печальный опыт всех времен.
Вы спрашиваете, чей гений
Вашш путь житейский осветил?
Я - тот, кто в этом мире теней
И понял все, и всем простил.
Я в башне над земным простором
Шлифую камни мудрых слов
И наблюдаю сонным взором
Борьбу нелепую полов.
Андрей Добрынин
Когда мы посетили то,
Что в Англии зовется "ZOO",
Придя домой и сняв пальто,
Я сразу стал лепить козу.
Я понял тех, кому коза,
А временами и козел
Милей, чем женщин телеса,
Чем пошловатый женский пол.
Но, вздумав нечто полюбить,
Отдаться чьей-то красоте,
Ты это должен пролепить,
Чтоб подчинить своей мечте.
Чтоб сделалась твоя коза
Не тварью, издающей смрад,
Не "через жопу тормоза",
А королевой козьих стад.
Коза не думает, как жить,
А просто знай себе живет,
Всегда стараясь ублажить
Снабженный выменем живот.
Протокозы янтарный зрак
Господь прорезал, взяв ланцет,
Чтоб нам явилась щель во ирак,
В ту тьму, что отрицает свет.
Простой жизнелюбивый скот,
Видать, не так-то прост, друзья:
Напоминанье он несет
В зрачках о тьме небытия.
Коза несет в своем глазу
Начало и конец времен,
И я, кто изваял козу,-
Я выше, чем Пигмалион.
Андрей Добрынин
Устал я землю огибать
И сталью острой
Со смехом латы пробивать
Угрюмых монстров;
Везде приветствуемым быть,
Но только гостем,-
Настало время мне вступить
На шаткий мостик,
Где бани допотопный сруб
Всосался в землю,
Где шуму красноватых струй
Осины внемлют.
Устал я землю объезжать
С войной во взоре -
Теперь нужны мне дымный жар,
Угара горечь.
И пар мне кожу обольет
Целебным лоском,
И утомившаяся плоть
Утратит жесткость,
Благоуханьем смягчена -
Душой растений,
И замолчит в душе струна
Земных стремлений.
И тело бедное мое,
И тягу к славе
Пар благотворный обоймет
И переплавит.
К чему мне слава за спиной?
Она - пустое,
И только к даме неземной
Стремиться стоит.
И как по миру ни кружись,
Забыв про роздых,-
Реальна лишь иная жизнь,
Лишь та, что в грезах.
Хоть много я сумел пройти
В работе ратной -
В мечтах за миг пройдешь пути
Длинней стократно.
Андрей Добрынин
Так в путь, сквозь тысячи миров
К своей невесте,
Оставив плотский свой покров
На прежнем месте.
Пусть рыцарь над лесным ручьем
Оттенка меди
Сидит с заржавленным мечом
И сладко бредит.
Андрей Добрынин
Холодным голосом малютки
Любовный пламень был задут.
Я человек довольно чуткий
И знаю, где меня не ждут.
Нельзя терять часы и сутки,
Вступать в артель "Напрасный труд",
Нельзя у дерзкой проститутки
Выклянчивать хоть пять минут.
Бесплоден будет приступ жуткий,
Ведь мне позиций не сдадут,
Хотя богатые ублюдки
Не раз уж брали сей редут.
Любовь - не способ самоедства,
И только зря загубит средства
Неверно избранная цель.
Я - дух, а в прорези прицела
Увидел лишь пустое тело,
Одну лишь косную скудель.
"Мы несовместны изначально",-
Я говорю, вздохнув печально
И только книгу взяв в постель.
Кто боится за задницу, кто за мошну,
И за хобот боится встревоженный слон,
Я ж боюсь постоянно за даму одну -
Мне знакома она с очень давних времен.
Что мы с ней вытворяли у страсти в плену -
Не относится к делу, но я принужден
Выводить ее в общество, словно жену,
И к сиденью там ужасом я пригвожден.
Снова ляпнула вздор, вновь сморозила чушь,
Снова пернула в лужу, людей поразив,
И сама не заметила даже того.
Каждый нежный любовник, заботливый муж
От всегдашних волнений угрюм и плаксив -
Он, как я, за родное дрожит существо.
Андрей Добрынин
Идет по низменным местам
Тропа неведомо куда.
Болотной жирной пленкой там
Покрыта медная вода.
Трава в раскисших колеях
По пояс в луже там стоит.
Как воды в потайных ручьях,
Свой шум осинник там струит.
В тот шум вплетают комары
Дрожание тончайших струн.
Подобьем звездчатой коры -
Лишайником покрыт валун.
Но пусть течет листва осин
Загробным сумрачным ручьем -
Неотвратимо из низин
Тропа выходит на подъем.
Над дымкой розовой лугов
Заблещет чешуя озер
И из-под мрачных облаков
Свет вылетает на простор.
Застлав сияньем дальний вид,
Над миром топей и осок
Залив торжественно горит,
Как ясный сказочный клинок.
Андрей Добрынин
Имел я тысячи возможностей,
Чтоб стать богатым и скупым,
Но нищета - не плод оплошностей,
Рожденный действием слепым.
Я видел: в зданье непреложностей,
Подобно бабочкам ночным,
Толкутся тысячи ничтожностей
И исчезают, словно дым.
О эти серые создания!
Рябит в глазах от их мелькания,
Но все ж в душе презренья нет.
Летят из тьмы они - и падают,
Ведь все-таки их тьма не радует,
Ведь все-таки их манит свет.
В чертополохе и бурьяне,
Где свалки мокнут и гниют,
Пристанище отпетой пьяни,
Ее естественный приют.
Напившись алкогольной дряни,
Пьянчуги всякий раз поют -
Про май, про айсберг в океане
И слезы искренние льют.
Их примет мир эстрадных песен,
Который до того чудесен,
Что невозможно не икать.
Вино - не прихоть их утробы:
Вино необходимо, чтобы
В мир песен мягко проникать.
Андрей Добрынин
Терракота откоса в кротком свете закатных лучей,
Выше - медные сосны, как рать исполинских хвощей,
Выше - хвойная зелень, которая блещет, как лак,
А над ней в синеве чертит стриж свой прерывистый знак.
Далеко над водою разносятся всплески весла,
И ответные всплески застывшая гладь донесла.
Благородным вином под лучами играет вода -
Это есть, это было и это пребудет всегда.
В ожиданье застыли вдоль врезанных в гладь берегов
Все узоры несчетные листьев, травинок и мхов.
Замерла, словно сердце, рябины набрякшая гроздь,
И вплывает в пространство благой, но невидимый гость.
Не дано моим чувствам постигнуть его естество,
Но пришествие вижу и тихое дело его,
Ибо тайны полно и великого стоит труда
То, что было, и есть, и останется впредь навсегда.
Андрей Добрынин
В мире эротических фантазий,
В сладком мире сексуальных грез
Нет уродства, ненависти, грязи,
И шипы не защищают роз.
Розы там торопятся разверзнуть
Вам навстречу чашечку цветка.
Там на ложе женщину повергнуть -
Словно выпить кружечку пивка.
Там мораль не оглупляет женщин
И мужчина весел потому,
И, подобно братьям нашим меньшим,
Глупый стыд неведом там ему.
Словно кнопкой щелкая на пульте,
Сквозь мечты он мчится напролом,
Предаваясь страсти в Акапулько,
В Сочи, в Ялте, в будущем, в былом.
В мире эротических фантазий
С неба льется идеальный свет.
Да, там не бывает прочных связей,
Но и нудных связей тоже нет.
Мы приходим в этот мир, несхожий
С нашим миром скорби и труда
К дивным дамам с шелковистой кожей
И любезно приняты всегда.
Распрямится там забитый житель
Всякой человечьей конуры.
Там мужчина - вечный победитель,
Побежденным сыплющий дары.
Если глянуть через эту призму,
Смысла нет в общественной борьбе.
Этот мир - он лучше коммунизма,
И любой несет его в себе.
Андрей Добрынин
Опять возвращаюсь я мыслью
На берег тот сумрачный, где
По скату высокого мыса
Нисходят деревья к воде.
На темной воде маслянистой,
Где красный мелькает плавник,
Лежат стреловидные листья,
Стоит, преломляясь, тростник.
Наполненный горечью воздух
Сверлят комары в полумгле.
В шершавых серебряных звездах
Одежда на каждом стволе.
Тяжелые ветви нависли,
Как своды, над гладью литой,
И кажется: смутные мысли
Текут под корою седой.
Как в капище веры старинной,
Еще ледниковых времен,
Звенит фимиам комариный
Средь мыслящих древних колонн.
Пособники сумрачных таинств
Сошлись у глухих берегов,
В молчании вспомнить пытаясь
Заветы уплывших богов.
Андрей Добрынин
Вниз головой висит паук
В углу меж печкою и шкафом.
Магистр мучительских наук,
Он в прежней жизни звался графом.
Но точно так же соки пил
Из робкого простонародья.
Господь за это сократил
Его обширные угодья.
Как прежний грозный паладин
Кольчуги пробивал кинжалом,
Мушиных панцирей хитин
Паук прокалывает жалом,
Чтоб только сушь и пустота
Остались громыхать в хитине.
А прежний паладин Креста
Погиб в сраженье при Хиттине.
И Бог сказал ему:"Дрожи,
Болван с мышлением убогим!
Пришел ты человеком в жизнь,
А прожил жизнь членистоногим.
Ты, как мохнатый крестовик,
Всю жизнь сосал чужие соки,
Но вдруг решил, что ты постиг
И Божий промысел высокий.
Ты мог со смердов шкуру драть,-
Чего я тоже не приемлю,-
Но вдруг явился разорять
Ты и мою Святую Землю.
Ты, мною слепленная плоть,
Гордыней смехотворной пучась,
Как я, как истинный Господь,
Дерзал решать чужую участь.
К твоей спине я прикреплю
Все тот же крест и в новой жизни -
Как знак того, что я скорблю
О всяком глупом фанатизме".
И вот, повиснув вниз башкой,
Паук с натугой размышляет:
"Любая муха - зверь плохой,
Любая муха озлобляет.
Андрей Добрынин
Не вправе оставлять в живых
Я этот род мушиный жалкий
С цветными панцирями их,
С их крылышками и жужжалкой".
Без колебаний бывший граф
За мух решает все вопросы
И прытко прячется за шкаф
От поднесенной папиросы.
Андрей Добрынин
На автостанции валдайской
Давно я примелькался всем.
Не доедят ли что в столовой -
Я непременно это съем.
Не оттого, что размышляю,
Я тупо под ноги гляжу:
Окурки подбирая всюду,
Порой я мелочь нахожу.
И если где-то стырят что-то,
То бьют всегда меня сперва,
Ведь для того, чтоб оправдаться,
Я не могу найти слова.
Я утираю кровь и сопли,
А те воров пошли искать,
Но хоть со страху я обдулся -
К побоям мне не привыкать.
Я бормочу:"Валите, суки!" -
И вслед грожу им кулаком,
Но стоит им остановиться,
Чтоб с места дунул я бегом.
А иногда, когда под мухой,
Заговорят и рупь дают.
Меня, наверно, даже любят -
Конечно, любят, если бьют.
Андрей Добрынин
У кота нет ничего заветного
( О жратве не стоит речь вести ).
Нет такого лозунга конкретного,
Чтоб на подвиг за него пойти.
Кот нажрется колбасы - и щурится
( Краденой, конечно, колбасы ).
Словно у свирепого петлюровца,
Жесткие топорщатся усы.
Словно у матерого бандеровца,
Алчность дремлет в прорезях зрачков.
Даже сытый, он к столу примерится,
Вскочит, хаппне, да и был таков.
Из-за кошки может он поцапаться
С другом романтической поры.
Чем он лучше, например, гестаповца,
Только без ремня и кобуры?
Кошка-мама может хоть повеситься -
Кот котят наделал и убег.
Он ведь бессердечнее эсэсовца,
Только без мундира и сапог.
Он потомство настрогал несчетное
И его уже не узнает -
Крайне бездуховное животное,
Кратко называемое "кот".
Но пусть кот никак не перебесится,
Сгоряча его ты не брани:
Люди тоже сплошь одни эсэсовцы
И в гестапо трудятся они.
Кот живет, пока не окочурится,
По законам общества людей,
Ну а люди сплошь одни петлюровцы
И рабы бандеровских идей.
Суть кота вполне определяется
Тем, как создан человечий мир,
Люди же Петлюре поклоняются
И Степан Бандера - их кумир.
Если все ж тебе на нервы действует
Кот своею гнусностью мужской,
То тебе охотно посодействуют
Мужики в скорняжной мастерской.
Андрей Добрынин
Ты с котом играючи управишься -
"Кис-кис-кис" - и оглушил пинком,
А затем у скорняков появишься
С пыльным шевелящимся мешком.
Выполнят заказ - и ты отчисли им
Гонорар, что прочим не чета,
И слоняйся с видом независимым
В пышной шапке из того кота.
Андрей Добрынин
Не хмурься, критик, не отринь сонета,
Ты вместе с ним отринешь и меня,
И вновь меня лишит тепла и света
Безденежья глухая западня.
Я буду думать, что бездарно спето
Все, что я пел до нынешнего дня.
Но гонорар взовьется, как ракета,
Рассеяв тьму, сверкая и пьяня.
Не думай критик, не корысти ради
Пристроить я хочу свои безделки,
А чтоб убить сомнения змею.
Учти: и ты не будешь тут внакладе,
Тебя я приглашу на посиделки
И там с тобой все денежки пропью.
Да, страшно музыка сильна,
Сильней искусства и науки.
Сомнений неотвязных муки
Снимает запросто она.
Все то, чем голова полна,
Ведет к сомнениям и скуке,
Но потекут с эстрады звуки,
И жизнь становится ясна.
Роняет с древа сатана
Познанья плод в людские руки.
Я напеваю "На-на-на",
Я раскусил все эти штуки.
Все то, что ум хотел копить,
Я смог пропеть, а не пропить,
Теперь средь умственных угодий
Толкутся в танце день и ночь,
Друг друга вытесняя прочь,
Обрывки сладостных мелодий.
Андрей Добрынин
Я агрессивен стал с годами,
Мне изменили ум и вкус.
Я нахамить способен даме
И заработал кличку "Гнус".
Да, такова людская доля:
Жил романтический юнец,
Не знавший вкуса алкоголя,
И вот - стал Гнусом наконец.
Теперь не грежу я о чуде,
Сиречь о страсти неземной,
Теперь вокруг теснятся люди,
Им выпить хочется со мной.
Ну почему же не откушать?
Хлебну - и все кругом друзья,
Им мой рассказ приятно слушать -
О том, какой мерзавец я.
Их моя низость восхищает,
"Дает же Гнус!"- они твердят.
Они души во мне не чают
И подпоить меня хотят.
И вновь я пьяным притворяюсь,
Чтоб подыграть маленько им,
И вновь бесстыдно похваляюсь
Паденьем мерзостным своим.
Когда же я домой поеду,
То страх на встречных наведу,
Поскольку в темноте беседу
С самим собою я веду.
Слезу я слизываю с уса,
И это - вечера венец:
Когда журит беззлобно Гнуса
Тот романтический юнец.
Андрей Добрынин
От пьяных бессонниц вконец ошалев,
Сижу у воды, словно каменный лев,
И вижу, как сплошь по простору пруда
Неистово серая пляшет вода.
Бегут дуновенья от края небес -
Шагами расплесканы кроны древес;
Бегут, зарываются наискось в пруд -
И в страхе, как суслики, волны встают.
Над парком покровы тучнеющих туч
Рассек оловянный безжизненный луч -
В открывшихся безднах, клубясь на ходу,
Гряда облаков настигает гряду.
Беззвучны ристания облачных сил
В тех далях, которые ум не вместил,-
Беззвучны и мне изначально чужды,
Ведь я только холмик у серой воды.
Кто в небе гряду громоздит на гряду -
Тот вряд ли во мне испытает нужду.
Угрюмые светы он льет с вышины,
Такие, как я, ему вряд ли нужны.
Лишь серый - лишь свет отторженья вокруг,
И в небе провал закрывается вдруг,
Останутся всплески и ветра рывки
Да цвет отторженья и тусклой тоски.
Андрей Добрынин
Я вижу, как ползут по лицам спящих
В зловещей тьме мохнатые комки.
Глупец в Кремле открыл волшебный ящик,
И вырвались на волю пауки.
Брусчатка сплошь в разливе их мохнатом,
В мохнатых гроздьях - грозные зубцы,И нечисть расползается - Арбатом,
По Знаменке и в прочие концы.
Они уже шуршат в моем жилище,
Они звенят, толкаясь в хрустале,
И вместо пищи жирный паучище
Застыл, присев, на кухонном столе.
Распространяясь медленно, но верно,
Хотят одно повсюду совершить:
Не истребить, а лишь пометить скверной,
Не уничтожить, а опустошить.
И оскверненная моя квартира
Хоть с виду та же, но уже пуста,
И во всех формах, всех объемах мира -
Шуршащая, сухая пустота.
Пролезет нечисть в дырочку любую,
Сумеет втиснуться в любую щель,
Чтоб высосать из мира суть живую,
Оставив только мертвую скудель.
Напоминают пауков рояли,
Прически, зонтики и кисти рук,
И в волосах на месте гениталий
Мне видится вцепившийся паук.
Со шлепанцем в руке на всякий случай
Лежу во тьме, стремясь забыться сном,
И чую волны алчности паучьей,
Катящиеся в воздухе ночном.
Андрей Добрынин
Немало пьющих и курящих
И потреблявших марафет
Уже сыграть успели в ящик,
И больше их на свете нет.
Немало слишком работящих,
На службу мчавшихся чуть свет
Сыграли в тот же страшный ящик,
И больше их на свете нет.
Для правильных и для пропащих -
Один закон, один завет:
Все как один сыграют в ящик,
И никому пощады нет.
И новые теснятся сотни
На предмогильном рубеже...
На свете стало повольготней
И легче дышится уже.
Немало лишнего народу
На белом свете развелось,
Но дух перевела природа
И на людей смягчила злость.
Теперь готовится затишье,
Но помни правило одно:
Коль ты на этом свете лишний -
Сыграешь в ящик все равно.
Все люди в этом смысле - братство,
Поэтому не мелочись,
Раздай пьянчугам все богатство
И нравственностью не кичись.
Ты, благонравия образчик,
Пьянчуг не смеешь презирать:
Нас всех уравнивает ящик,
В который мы должны сыграть.
Андрей Добрынин
Никчемными мне кажутся слова,
Когда, прошита блещущею нитью,
Невыразимо легкая листва
Готова к беспечальному отплытью.
И вязь листвы стройнее вязи строк,
И лепку крон не пролепить поэтам,
И беспечальной смерти холодок
Вдруг прозмеится в воздухе прогретом.
Не передать сиянья рыжий мех
И как луны истаивает льдинка.
Листва у ног - как сброшенный доспех
В конце проигранного поединка.
Чтоб шевеленье в лиственной резьбе
Невнятностью не принесло страданья,
Всего-то нужно превозмочь в себе
Позыв к вмешательству и обладанью.
Быть просто гостем в парке золотом,-
Под шепот, растекающийся нежно,
Почувствовать отраду даже в том,
Что наше пораженье неизбежно.
Под общий шорох не спеша курить,
Рассеивая в волоконцах дыма
Желанье то постичь и повторить,
Что непостижно и неповторимо.
Андрей Добрынин
Да, маньерист устроен хитро:
Я вечно вял, угрюм и хмур,
Но лишь пока мужского скиптра
Не тронет скипетром Амур.
Тогда подобие улыбки
Возникнет на моем лице
И зазмеятся звуки скрипки
В крепчайшем черепном яйце.
И страшным скользким эмбрионом
В яйце закопошится Грех,
И скиптр, на зависть фараонам,
Растет для чувственных утех.
Спят те, кто властвовал на Ниле,
Зашиты в просмоленный холст.
Пускай длинны их скиптры были,
Но мой - чувствителен и толст.
Все повторилось этой ночью -
Одно не шло из головы:
Смежив египетские очи,
В соседней зале спите вы.
Как мощный властелин Египта,
Я зашагал во мраке к вам,
И тяжкий набалдашник скиптра
Качался в такт моим шагам.
Хоть я и выпил больше литра,
Но это мелочь для меня,
И мнилось: набалдашник скиптра
Горит в ночи, как головня.
Но где полки твои, Египет,
Где колесниц несчетных мощь?..
Как муха, вами был я выпит,
Стал неподвижен, сух и тощ.
Увы, всегда за проблеск счастья
Нас ждет расплата впереди.
Как мумия, сложил я пясти
На впалой высохшей груди.
Тысячелетья пролетели,
А я все ненависть коплю
И душный саркофаг постели
С убийцей собственным делю.
Я должен, словно в пирамиде,
Лежать средь этих простыней,
Убийцу люто ненавидя
И раз в сто лет глумясь над ней.
1998
Андрей Добрынин
Взгляни, читатель, на меня:
Меня ты больше не увидишь.
Ты прав: поэзия - фигня,
Не зря ее ты ненавидишь.
Темна поэтов трескотня,
За ней ты ничего не видишь.
Они придумали свой идиш,
Язык нормальный не ценя.
Реальных ценностей держись,
Ведь есть же будничная жизнь,
Еда, квартира, дача, вещи.
А я, чтоб не терзать твой взгляд,
Исчезну, испуская смрад
И в тучах хохоча зловеще.
Из мемуаров Казановы
Тьму знаний можно почерпнуть
О том, как женщины бедовы,
Как рады спать хоть с кем-нибудь.
Девицы, жены или вдовы -
Ко всем один надежный путь:
Сопя, не проронив ни слова,
Хватать немедленно за грудь.
Полученная оплеуха
Пусть не надломит силы духа -
Любой самец их получал.
Забудь ее - и в битву снова,
Так забывал их Казанова
И в мемуары не включал.
Андрей Добрынин
Девушка, к ВДНХ ты приближаешься мрачно -
Ты презираешь мужчин, хоть и внушаешь им страсть.
Тупо глядишь на фонтан имени Дружбы народов:
Знай - золоченая медь дремлет в штанах у меня.
Девушка, тупость моя в Риме вошла в поговорку,
Да и Москва, Третий Рим, ведает тупость мою.
Умников много в Кремле и Государственной Думе,
Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.
Девушка, стяг ты несешь на демонстрации шумной,-
Думаю, что от меня вечером ты понесешь.
Те, что с тобою идут, только горланить горазды,
Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.
Андрей Добрынин
Без лишних слов я тебя прощу,
Без лишних слов живу и дышу
И странно тебе, что я молчу
И ни о чем тебя не прошу.
Тебя упрекать я ни в чем не буду,
Ведь ты же мне ничего не должна,
А если станет совсем мне худо,
Пойду в ресторан, где ты не одна.
И если даже мой взгляд угрюмый
В густой толпе ты заметишь вдруг -
Пляши и пой, ни о чем не думай,
Ведь думать вредно, мой бедный друг.
Вспышки ламп и музыки гром
Бьются, как пульс, у меня в мозгу.
В баре мне наливают ром,
И ром смывает мою тоску.
Умных людей не пугают утраты,
И я смеюсь, ничуть не скорбя;
Пускай из жизни моей ушла ты -
Придет другая вместо тебя.
И если даже мой взгляд угрюмый
в густой толпе ты заметишь вдруг -
Пляши и пой, ни о чем не думай,
Ведь думать вредно, мой бедный друг.
Взглядом тебя я ищу в толпе,
Но сожаленья во взгляде нет.
Это последний привет тебе
Из пролетевших прекрасных лет.
Умных людей не пугают утраты,
И я смеюсь, ничуть не скорбя;
Пускай из жизни моей ушла ты -
Придет другая вместо тебя.
И если даже мой взгляд угрюмый
В густой толпе ты заметишь вдруг -
Пляши и пой, ни о чем не думай,
Ведь думать вредно, мой бедный друг.
Андрей Добрынин
Ты все говоришь, говоришь, говоришь -
Откуда берутся слова?
Ты скоро вконец меня уморишь,
Опять заболит голова.
Не надо твердить о любви и душе,
Не надо пытаться обнять.
Все то, что ты ранее слышал уже,
Сегодня попробуй понять.
Не говори, не надо,
Побереги слова,
С любовью нету сладу,
Она всегда права.
Не надо рыться в хламе,
Обиды ворошить,
Ведь ничего словами
В любви нельзя решить.
В два счета себе ты другую найдешь,
Не будь же таким дураком.
Ведь ты и умен, и собою хорош,
И мастер молоть языком.
Услышав такую красивую речь,
Нельзя устоять никому.
А здесь тебе надо слова поберечь,
Слова здесь уже ни к чему.
Пусть я тебя не стою,
Пусть я такая дрянь -
Утешишься с другою,
А от меня отстань.
Когда пройдет досада,
Поймешь, что я права.
Не говори, не надо,
Побереги слова.
Не говори ни слова,
Побереги слова,
Ведь я люблю другого
И потому права.
Андрей Добрынин
Тупость в любви не вредна - слухи подобные вздорны,
Умники любят пускать их про нормальных людей.
Умников зависть гнетет - боги их силы лишили,
Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.
Дом соблюдать и детей, много и честно трудиться -
Девушка, долг твой таков в будущем лоне семьи.
Долг же мужчины иной - чистить, лелеять и холить
Ту золоченую медь, коей набрякли штаны.
Девушка, к лону семьи ты ведь пока не припала -
Стало быть, строгость матрон ты проявлять не должна.
Ты мне должна пособлять чистить, лелеять, и холить
Ту золоченую медь, коей набрякли штаны.
С голоду я не помру - и не мечтайте об этом,
Пусть клептоманы в Кремле все у меня украдут.
Девушки, я и сейчас мало и скверно питаюсь,
Но золоченая медь дремлет в штанах у меня.
Мрачных мужчин ублажать, жизнь их нелегкую скрасить -
Вот он, девический долг, вот она, воля небес.
Девушка, долг исполнять следует без рассуждений,
Ведь золоченая медь скоро проснется уже.
Андрей Добрынин
Я спал в своей простой обители
И вдруг увидел страшный сон -
Как будто входят три грабителя:
Немцов, Чубайс и Уринсон.
Едва завидев эту троицу,
Упала ниц входная дверь,
И вот они в пожитках роются,
В вещах копаются теперь.
Немцов с натугой мебель двигает,
Чубайс в сортире вскрыл бачок
И Уринсон повсюду шмыгает
Сноровисто, как паучок.
Чубайс шипит:"Как надоели мне
Все эти нищие козлы" -
И, не найдя рыжья и зелени,
Мои трусы сует в узлы.
Дружки метут квартиру тщательно,
Точнее, просто догола:
Со стен свинтили выключатели,
Забрали скрепки со стола.
Все подбирают окаянные,
И мелочей в их деле нет:
Чубайс, к примеру, с двери в ванную
Содрал обычный шпингалет.
Добро увязывает троица,
А я лишь подавляю стон
И размышляю:"Все устроится,
Окажется, что это сон".
С меня и одеяло сдернули,
Как будто помер я уже
Но только съежился покорно я
В своем убогом неглиже.
С ритмичностью жучка-точильщика
Я бормотал:"Все это сон" -
Когда безликие носильщики
Всю мебель понесли в фургон.
С ночными вредными туманами
Рассеются дурные сны,
Ведь быть не могут клептоманами
Руководители страны.
Андрей Добрынин
Они ведь вон какие гладкие,
Они и в рыло могут дать -
Уж лучше притаюсь в кроватке я,
Чтоб сон кошмарный переждать.
Но утро выдалось не золото,
Хошь волком вой, а хошь скули.
Проснулся я, дрожа от холода,
Ведь одеяло унесли.
Хоть это сознавать не хочется -
Ничто не стало на места.
Квартира выграблена дочиста
И страшно, мертвенно пуста.
И на обоях тени мебели
Высвечивает чахлый день,
И, осознав реальность небыли,
Я тоже шаток, словно тень.
Ступают робко по паркетинам
Мои корявые ступни.
Увы, не снятся парни эти нам,
Вполне вещественны они.
Вздыхаю я, а делать нечего -
Не зря я бедного бедней,
Поскольку думал опрометчиво,
Что утро ночи мудреней.
Андрей Добрынин
Прекрасен темный кипарис
На фоне жгучей синевы;
Прекрасно с кручи глянуть вниз,
Где волны прядают, как львы.
Прекрасен дымный океан,
Прочерчен ходом корабля,
Но мне милей земля славян,
Моя угрюмая земля.
Славяне прячутся в лесах,
Ведь нелюдимость - их черта,
Угрюмый вызов в их глазах,
А чаще - просто пустота.
Они выходят из лесов,
Когда кончается еда,
И подломить любой засов
Не составляет им труда.
Над их лесами хмарь плывет
С утра до вечера все дни,
И по краям глухих болот
Торчат славяне, словно пни.
Но к морю ласковому лезть
Нет смысла для таких мужчин:
На пляже к девушке подсесть
Не может мрачный славянин.
Кавказец может, и семит,
И неотесанный тевтон,
А славянин чуть что хамит
И в драку сразу лезет он.
Но злобность этих мужиков
Не составляет их позор:
Она - от ясных родников
И от задумчивых озер.
Она - из чистых тех глубин,
Где дух таинственно живет.
За бездуховность славянин
Любому сразу в рыло бьет.
Андрей Добрынин
Свой мир славяне отстоят,
Скрутив охальника узлом -
Чащобы вдоль гранитных гряд,
Мочажины и бурелом.
А с пиний все течет смола,
И вновь магнолии цветут,
И женщин смуглые тела
Мелькают дерзко там и тут.
Но где-то за хребтом лежит
Земля неласковая та,
Где у мужчин свирепый вид
И пахнет водкой изо рта.
Я вправе нежиться в тепле,
Но должен размышлять при том
О милой сумрачной земле
Там, за синеющим хребтом.
Андрей Добрынин
Я поутру глаза открыл
И локтем в бок пихнул подругу.
Я гордость женскую смирил
И этим приобрел заслугу.
Я по Пути всю ночь шагал
И в самых каверзных вопросах
Мне разобраться помогал
Чувствительный массивный посох.
Меж двух волшебных полусфер
Я, как дракон, недаром вился -
Весь мир, как блик во мгле пещер,
Все призрачнее становился.
Я понял: суть его мертва
И нам несет одни измены -
Когда в пещерке божества
Я посохом обстукал стены.
Полнейшей святости восторг
Подкрался и, внезапно грянув,
С рычаньем из меня исторг
Сто сорок тысяч хубилганов.
Я понял: святости экстаз
Не достигается в покое.
Я - будда, если смог не раз
С подругой пережить такое.
Но зазвенит с утра трамвай,
И в страхе я кричу подруге:
"Вставай, ленивица, вставай,
Спеши приобретать заслуги!
Хоть я как истинный святой
И должен оставаться нищим,
Но только подкрепясь едой,
Вновь святость мы в ночи отыщем.
Старайся людям услужить,
Стань деловитой, словно крыса,
И вскоре сможешь предложить
Учителю горшочек риса".
Андрей Добрынин
Судьба смирила бурный темперамент,
Теперь покой мне стал всего милей,
Лежу в тиши, измученный пирами
И яростными криками:"Налей!"
Мечтаю вновь семью создать теперь я,
С женой у телевизора сидеть,
И печень, не вмещаясь в подреберье,
Шевелится, как раненый медведь.
Как там вчера судьба играла мною -
Об этом я не помню ничего,
И рядом, обратясь ко мне спиною,
Неведомое дышит существо.
Как звать ее - Наташа, Маша, Ира?
Любое имя источает яд -
Она ведь гостья из иного мира,
Где пьют и о высоком говорят,
А дальше в пляс пускаются, а дальше
Творят такое, что сказать нельзя...
Я говлрю ей, ненавистник фальши:
"Моя с твоей расходится стезя.
У столика, где лампы и приборы,
Сидеть хочу я, бывший маньерист,
И лобзиком в чудесные узоры
Преображать простой фанерный лист.
Так уходи, пришелица, не мешкай,
Чтоб не изведать тяжесть этих рук,
И не возись с прокуренной одеждой -
На лестнице оденешься, мой друг.
Андрей Добрынин
Я миру мрачно говорю:"Ты чрезвычайно низко пал,
Свои дела обстряпал ты исподтишка, когда я спал.
Когда же я открыл глаза и начал понимать слова,
Ты быстро вынул сам себя - как козыря из рукава",
Да, этот мир в игре со мной не полагаеется на фарт,
Я наблюдаю, как порой меняются наборы карт,
Я наблюдаю,- но при том всегда правдив с самим собой:
Я изначально проиграл при комбинации любой.
Я миру мрачно говорю:"Пусть суетятся все вокруг -
Не позабавлю я тебя азартом и дрожаньем рук.
Есть козыри и уменя: едва засну - и ты пропал,
И вновь начнутся времена, когдя я безмятежно спал".
Коль приглашен ты к меценату в гости,
Забудь на время про свои обиды,
Утихомирь в душе кипенье злости
На тупость человечества как вида.
Приободрись, прибавь в плечах и в росте,
Привыкни быстро к модному прикиду,
В гостях же не молчи, как на погосте,
Будь оживлен - хотя бы только с виду.
Блесни веселостью своих рассказов,
Но успевай изысканной жратвою
При этом плотно набивать утробу,
Предчувствуя час сумрачных экстазов -
Как поутру с больною головою
Ты на бумагу выплеснешь всю злобу.
Андрей Добрынин
Трамвай лучами весь пронизан,
И видно из окна вагона:
Как бы висят в морозной дымке
Коробки спального района.
На стройных выстуженных стенах,
Которые чуть розоваты,
Вдруг окна заливает отблеск,
Сминаемый огнем заката.
И, приноравливаясь строго
К дуге обширной поворота,
Встают все новые уступы,
Пустынные людские соты.
Над ломкой парковой щетиной
Скользит тяжелый шар багровый.
Трамвай гремит по мерзлым рельсам -
Как будто гложут лед подковы.
Гремит промерзшее железо,
Шатая собственные скрепы,
Но цель любых перемещений
В холодном мире так нелепа.
В самих себе замкнулись зданья,
В самих себе замкнулись люди,
И никакому потепленью
Не положить конца остуде.
На ощупь в отчужденном мире
К теплу отыскиваешь дверцу,
А обретаешь лютый холод,
Вмиг пробирающийся к сердцу.
Андрей Добрынин
С вечернего трмвая слезь -
И за спиною щелкнут дверцы,
И бесприютность, словно резь,
Внезапно полоснет по сердцу.
Плывут трамваи, словно флот
Под парусами снегопада;
Цветами мертвыми цветет
Тьма электрического сада.
Повсюду мертвые цветы -
На гранях, плоскостях, уступах,
На страшных сгустках темноты -
Как украшения на трупах.
Туда, где розоватый мрак
Владычествует абсолютно,
Я смело направляю шаг -
Ведь мне повсюду бесприютно.
Я не боюсь из темноты
Подкрадывающихся пугал -
Вновь лаз в заборе, и кусты,
И между стен знакомый угол.
Здесь теплым кажется мне снег,
Охватывающий мне ноги.
Здесь дерево и человек
Без слов беседуют о Боге.
Здесь только снег шуршит в тиши,
С ветвей осыпавшийся где-то.
Не осветить моей души
Аллеям мертвенного света.
Пусть будет в ней темно, как здесь,
В укромной тьме живого сада,
Пусть уврачуют в сердце резь
Глухие вздохи снегопада.
Андрей Добрынин
Поэтов, пишущих без рифмы,
Я бесконечно презираю,
В быту они нечистоплотны,
В компании же просто волки.
При них ты опасайся деньги
На место видное положить,
А если все-таки положил -
Прощайся с этими деньгами.
С поэтом, пишущим без рифмы,
Опасно оставлять подругу,
Он сразу лезет ей под юбку
И дышит в ухо перегаром.
Он обещает ей путевки,
И премии, и турпоездки,
И складно так, что эта дура
Ему тотчас же отдается.
Поэтов, пишущих без рифмы,
И лестницы спустить непросто -
Они, пока их тащишь к двери,
Цепляются за все предметы.
Они визжат и матерятся
И собирают всех соседей
И снизу гулко угрожают
Тебе ужасною расправой.
С поэтом, пишущим без рифмы,
Нет смысла правильно базарить:
Он человеческих базаров
Не понимает абсолютно.
Но все он быстро понимает,
Коль с ходу бить его по репе,
При всяком случае удобном
Его мудохать чем попало.
Чтоб стал он робким и забитым
И вздрагивал при каждом звуке
И чтоб с угодливой улыбкой
Твои он слушал изреченья.
Но и тогда ему полезно
На всякий случай дать по репе,
Чтоб вновь стишки писать не вздумал
И место знал свое по жизни.
Андрей Добрынин
И будут люди относиться
К тебе с огромным уваженьем -
Ведь из писаки-отморозка
Сумел ты сделать человека.
Андрей Добрынин
Уже как будто ничего не веся,
Стремясь в зенит под музыку гобоя,
Я с девушкой по имени Олеся
Почти летел вдоль полосы прибоя.
Но, впрочем, не гобои, не валторны -
Ее иная музыка манила,
И я за нею брел туда покорно,
Где грозно ухал бар "У Автандила".
Олесе намекнул я, что по пьяни
Положено купаться без одежды -
На это ритуальное купанье
Я возлагал огромные надежды.
"Щас, щас,- я думал,- сядем на веранде,
Как следует наквасимся обои,
И девушка поддастся пропаганде
И мне отдастся в полосе прибоя".
Гремел ансамбль, и пол стонал от пляски;
"Простая дружба - это извращенье!"-
Я проорал, почти срывая связки,
И девушка потупилась в смущенье.
На щечках девушки расцвел румянец,
А на устах рождалось "Я согласна";
"Позвольте даму пригласить на танец",-
Вдруг произнес над нами кто-то властно.
И два атлета над столом нависли,
Цепями и браслетами сверкая.
Конечно, мы с Олесей сразу скисли -
Пугала нас компания такая.
"Нет, лучше мы вас угостим шампанским",-
Сказал один, обритый как Котовский.
Представился он Дро Нахичеванским,
Второй сказал, что он Иван Московский.
Смотрели оба только на Олесю,
И в их глазах желание я видел,
Когда ж в беседу попытался влезть я,
То двух джентльменов сразу же обидел.
Хоть говорил я только о погоде,
Но мой базар был чисто дилетантский.
"Мужик, ты чем-то недоволен вроде?"-
Спросил внезапно Дро Нахичеванский.
Андрей Добрынин
Взирал он полусонными очами
И поднимал губу, как Жириновский.
"Ну что ж, придется разобраться с вами",-
Вставая, произнес Иван Московский.
Напрасны были робкие протесты:
"Ну что, козел, в штаны уже нахезал?"-
Сказали мне и вмиг сорвали с места,
А кто-то из толпы пинка мне врезал.
И к выходу нас повлекли с Олесей;
Беспомощность с ума меня сводила -
По-прежнему был безмятежно весел,
Гудел от пляски бар "У Автандила".
Расправа никого не удивляла -
Ухмылками ушедших проводила
Та публика, что густо населяла
В ту ночь крутой кабак "У Автандила".
Меня держало только чувство долга,
А то в кусты я дунул бы, как заяц.
По переулкам пропетляв недолго,
На кладбище мы как-то оказались.
И только там я обратил вниманье
На то, что август - время звездопада
И что сверчков несметное собранье
Поет во тьме кладбищенского сада,
Что сотни лиц глядят на нас влюбленно
С овальных фотографий заоградных,
И портят все лишь два тупых пижона,
Носители инстинктов плотоядных.
Я им сказал:"Божествен вид окрестный,
Зачем же осквернили эту ночь вы?" -
И, крякнув, стопудовый крест железный
Я вырвал неожиданно из почвы.
"Исчезни, нечисть!"- я распорядился,
И меж созвездий тень креста мелькнула.
Два раза гул над морем раскатился -
И укатился в сторону Стамбула.
Ничем не разобьешь башку атлета,
Но две башки я вбил в грудные клетки.
Два странных безголовых силуэта,
Подергиваясь, как марионетки,
Андрей Добрынин
И делая бессмысленные жесты,
Вспять поплелись, к покинутому бару,
А я воткнул со вздохом крест на место
И проводил глазами эту пару.
Вот, значит, почему у Автандила
Заметил я так много безголовых.
Бармен вливал в них виски и текилу
Через отверстья в пиджаках бордовых.
Но это никого там не смущало,
Да и меня в тот миг, представьте, тоже,
Но на погосте, вспомнив все сначала,
Пробормотал невольно я:"О Боже!"
"Ты их убил",- заплакала Олеся.
"Да нет,- я возразил,- не та порода.
Они - как море, ветер или месяц,
Как вечно нам враждебная природа.
Едва с любимой ты уселся в баре
И с ней собрался выпить граммов по сто,
Как тут же вылезают эти твари
И вас толкают в сторону погоста.
От них спасались верой наши деды,
Храня духовность русскую по селам,
А крест служил гарантией победы -
Когда бывал достаточно тяжелым".
Красавица по имени Олеся
С тех пор свои сменила предпочтенья;
Теперь ее уже, как ты ни бейся,
Не заманить в ночные заведенья.
Она теперь неряшливо одета
И любит спорить по вопросам веры
И лобзиком священные сюжеты
Выпиливает ловко из фанеры.
Last-modified: Sun, 04 Jan 2004 10:12:37 GMT