гда подарена кому-то, То попадет кому-то по чему-то. * * * 23 февраля 1943, Архангельск, Ну, слава тебе, Господи, хоть я От недоеда несколько не крепок И нервами пошатан от житья Вхолодную среди лесков и степок -- Я командир, ведь вот что за статья! Теперь являюся точный слепок Суворова и, хоть аттестован Был на майора, вышел капитан. А на плечах погона зеленеют Со звездами и, как крыла, поют, Что хоть погона вида не имеют -- Пока что нам защитные дают, -- Но и не заменить их не посмеют, Так что и золотые не уйдут От нас ни шить, ни кант и ни иголочь -- Все благородно, а не то что сволочь. * * * 1 марта 1943, Архангельск Любимая! Пришла моя пора Отбыть для избиения фашистов, К чему готовимся уже с утра. Конечно, буду стоек и неистов Во имя не абстрактного добра, Не из усердия иных службистов, Не чтоб начальство рвеньем ублажить, Но чтоб хоть напоследок нам пожить. * * * 23 июня 1943, Ленинград Тебя увидеть -- не о прочем бьюс, А там и смерть мою уже приближу. Я только беспокоюс и боюс, Что пред нее тебя я не увижу, И мучаюс и маюс и томлюс, Хоть духа своего и не унижу Перед опасностью -- но перед кем Всплакну? Кому печаль мою повем? А ты одна мне слух и утешенье. Вот изболевшая моя душа К тебе и ластится, как подношенье, Тебя своею скукою страша. Сегодня вновь на город нападенье И рвутся артснаряды, сокруша Дома, и из проломов безучастных Я помогаю выносить несчастных. Голос второй. ХОРОШЕЕ РАСПОЛОЖЕНЬЕ ДУХА МЕНЯ НЕ ПОКИДАЕТ НИКОГДА * * * 17 октября 1941 Ирина! Вероятно, на Восток Уйдем сегодня. До свиданья. Павел. * * * 19 октября 1941 В Москве опустит этот мой листок Один приятель наш отменных правил. Уходим, мама, срок наш тут истек, И часть уже ушли, а я вот правил Покамест вам с Ириною шесть строк. Ваш сын и брат уходит на Восток. * * * 24 октября 1941 Уходим. Ликвидировалась почта. Потопаем, должно быть, на Яик. Не отвечаю ни за что, ни про что. Имею брюки и пиджак, и шлык. Все было холодно. Теперь не то что. Привет родным. * * * 26 октября 1941 Поехал напрямик На Ярославль. Пути и дальше долги. Куда -- не знаю, но бежать -- по Волге. * * * 28 октября 1941 Ирина! Позади Данилов, Буй, А еду через Галич. Нацарапал. * * * 1 ноября 1941 Проехали Котельнич. Дале дуй На Киров (Вятку) -- дале на Сарапул. В теплушке чалю буржуем-буржуй, С таким комфортом до сих пор не драпал Ваш сын. Бегу: фашистов бить спешу. С дороги писем Ольге не пишу. * * * 4 ноября 1941 Простите, что пишу вам без помарок И так пространно, что уснешь читать, И шлю конверты вовсе не без марок, Которые тут пустячок достать -- Их на вокзалах подают в подарок, Да выйдешь -- поезда не наверстать. Вот в чем беда! Но то не интересно, А интересно, что в теплушке тесно. * * * 10 ноября 1941, Верещагино Забыл сказать, что не имею вшей, А денег выслать Леле не имею Возможности. * * * 17 ноября 1941 После желдорпутей Прошел 125 км с моею Всей аммуницией, и тьму вестей Вы от меня имели в хвост и в шею. Пишите: город Мензелинск, П/Я 29-й. Обнимаю. Я. * * * 20 ноября 1941 Снабженье сдохло, но не в этом счастье, И провались оно в тартарары -- Оно не стоит нашего участья, Пробуду месяц, т. е. до поры Пока не выпустят. П/Я-уч/часть. Я. * * * 23 ноября 1941 А город невелик: одни дворы, Кишащие вкруг киноцеркви роем. Туда нас водят через город строем. Но перепис у нас нестроевой, И это делают зато нестройно. 600 км прошел я строевой, И, надобно сказать, везде достойно Нас привечал народ нестроевой. По всей Татарии бесперебойно -- Должно быть, это век теперь таков -- Встречаю я туристов-земляков. * * * 13 декабря 1941 Учеба сладилась, как и снабженье, Которое готов глотать живьем. Мы прочего народонаселенья Значительно прятнее живем. * * * 17 декабря 1941 Из ранее прошедших обученье Никто не выехал: все при своем. Проводят время в светских растобарах Иль, сидя по двое, бьют вшей на нарах. Но я пока все не имею вшей, Хоть им прожарка -- мертвому припарка. Имею смену бельевых вещей, У прочих же у многих только парка, И, расставаясь с парою своей, Мне говорят, что будто бы не жарко. * * * 20 декабря 1941 Когда из прежних мест я побежал, То вот что я услышал и узнал: С кирками на платформу вышли тети И, дружески кивая нам с путей, Кричали: Защитим вас, не умрете! -- Так любят до сих пор у нас детей. Но есть и ворчуны: Вы все снуете -- В мешок бы всех да в воду вас, чертей! -- Так поливал сердясь -- как из брандспойта -- Нас некий дед на станции какой-то. * * * 3 января 1942 В наряде был под самый Новый год, Стоял на улице, холодный мясом, В начале все ходил я у ворот, А после бегать стал я с переплясом, Перемежая барыней фокстрот, Партнер же обморозился тем часом. Позднее оба мы при свете звезд Кобылу мертвую везли за хвост. Она (кобыла) угодила в пролубь И вскоре богу душу отдала, И, кроткая, по снегу, что твой голубь, За нашими тенями вслед ползла, Укатывая наст в льдяную жолубь, И так она на бойню и пришла, Etcetera. Я вставил эту прозу Здесь более для смеха и курьезу. * * * 15 января 1942 По месяцу оказии я жду, Вчера вдруг получаю телеграмму, Отправленную Лелей в том году -- Строка жестокую являет драму. Все зол, как прежде, жду, что вот пойду На фронт задать фашистам тарараму. Не исправим я. Утром на снегу Пишу своей......... "смерть врагу!" Прости, мне что-то стало непонятно: Пшено-мазня-рублей за килограмм. Вам что, продукты выдают бесплатно? * * * 6 февраля 1942 Позадержался я с ответом вам, Поскольку лампа надо мной стоватна, Но свету нет и в ней по вечерам. Так, о моральном облике ревнуя, Едва стемнеет -- предавался сну я. * * * 12 февраля 1942 Нам лампу завели и керосин, Энтузиасты занялись зубрежкой, А я и мой приятель тут один -- Едва лишь вечер -- заняты картошкой, Ну то есть: чистим, варим и едим Ее на нарах под вонючей плошкой, Доскабливаем котелки до дна, Хваля: Ну стерва, до чего ж вкусна! Храним ее под нарами, ну где де? Ее, голубу, брать запрещено Во избежанье греческих трагедий. Мы дисциплину разделяем, но Уж сговорили вновь два пуда снеди. * * * 1 марта 1942 Картошку съели, думаем давно: Не прикупить ли нам еще гороха. Питательный, да варится он плохо. * * * 9 июня 1942 Опять с обменом площади ношусь И комнату на большую меняю При чем, естественно, удобств лишусь. * * * 10 июня 1942 Сижу в телеге -- к Туле погоняю. * * * 11 июня 1942 Стал бодрячок и очень петушусь, Без дела маюсь и весьма скучаю, Питанье очень ничего собой. Ну, кормят хорошо -- как будто в бой. * * * 23 июня 1942 Хорошее расположенье духа Меня не покидает никогда. Я полагал, что в Туле голодуха, Но кормят как... не знаю и куда! Во фляге постоянно медовуха, Но я не прилагаю губ туда, Или почти, -- ждем генеральной пробы, А представленье скоро -- и добро бы. * * * 8 июля 1942 Покинув милые мне берега, Торчу в полях, прислушиваясь к грому Со стороны заклятого врага, И жду приказа приступить к разгрому. * * * 11 июля 1942 Нечищенные оба сапога -- От лености, ни по чему другому. Привет от Сени. Водку я не пью, Я Сене все до капли отдаю. * * * 16 июля 1942 Мотался трое суток на машине И видел множество красивых мест И много сел, пустых и черных ныне. От каменных домов торчат окрест Стена -- не больше, а от изб стены не Останется, но, где с дороги съезд, Стоят одни приземистые кубы Печей потухших и печные трубы. Поля засеяны, густая рожь, Высокая, ее волнуют ветры, По ней бежит, как водяная, дрожь -- И никого вокруг -- на километры. Все в огородах есть, и никого ж. Грибов и ягод масса -- кубометры. А рыб в озерах -- ведрами носи, И ловятся лещи и караси. Пойду искать водицу со скотами, Когда с дежурства будем мы сняты. В полях цветы. Я упоен цветами И даже вам вот шлю теперь цветы, А ягодки -- все мне. И за постами, Тревогами дорожной маяты, Всем виденным счастливо ошарашен, Я духом бодр и даже бесшабашен. * * * 20 июля 1942 Как я могу и там, и здесь успеть! Жаль, что несладно жизнь пойдет у сына. Как и до моего отьезда, впрочем, ведь. А лелин Свекр -- известная скотина, Меня он никогда не мог терпеть. Пусть обо мне она молчит, Ирина. Пускай молчит! А дело не пойдет -- Пускай к своим родителям пойдет! * * * 23 июля 1942 Цветы я посылал вам без значенья. Не к "осени уборочной" сняты И к вам отправлены без порученья -- А просто так: красивые цветы. И сорваны они для развлеченья, И если рву цветы средь суеты, То значит есть и время, и стремленье, И неотбитое поползновенье. Мы, вместе с Сеней, ездим по грибы И выполняем рекогносцировки Под музыку далекой "молотьбы", И рвем цветы с опушек, а не с бровки, И ловим рыбу -- вам той рыбы бы, Но вы далеко, в том и остановки. Ну вот и Сеня говорит сейчас -- Имеем рыбу, не имея вас! Я Леле, было, написал вначале, Чтобы она осталась там, где есть, Да побоялся, чтоб не заскучали. Когда известка начинает лезть И плакать -- кирпичи, как бы в печали, И чей объект становится -- бог весть, Там оставаться доле не годится: Как говорится: жиз смерти боится. В потоке же не гоже уходить, Опасно, да и плохо со снабженьем. Так стало быть -- не стоит и годить, А лучше уезжать с учережденьем. А вот в потоке лучше не ходить.. * * * 31 июля 1942 Пишу, если хотите, с убежденьем, Что близится, по климату тех мест, Обязывающий ее отъезд. И совершать его совсем не лишне И в срок, и сразу, а не по частям, И ехать в гости к Анне Фоминишне. А в беспорядке ездить по гостям Не следует и нас спасай Всевышний. Как знать, где мы подвергнемся страстям Из-за меня ее на старом месте Ждут неприятности -- и это взвесьте. * * * 26 августа 1942 Все спрашивает, как ей быть, да пусть Как хочет, а не хочет -- остаются. А положенье знаем наизусть -- Где стены, а где печи остаются. Что до меня, то может и вернусь... * * * 27 августа 1942 Уходим в бой. Минуты остаются. * * * 1 сентября 1942 Вчера из боя вышел. Жив, здоров. И Сеня тоже. * * * 5 сентября 1942 Как всегда, готов Вперед, на Запад. Все ваши посланья Как из другого мира, так далек Бываю точкой моего сознанья. Но средь моих забот мне не бил срок. * * * 10 сентября 1942 Замаранной открытки содержанье -- Душевный мрак. Чтоб избежать морок И потоптать скептическое зелье, Залил какой-то доброхот, с похмелья. Да так, чтоб не иметь тому следов, Чтоб братец ваш невзрослый не дал маху И не смутил веселья бедных вдов. Возьмет да невзначай нагонит страху. И, кажется, портрет его таков: Всем недоволен, а подайте пряху Да тититешечко! * * * 14 сентября 1942 Да, есть кино... А мы тут видим... Впрочем, все равно. * * * 25 июля 1943 Для писем время нахожу насилу. Молчаньем не тревожьтесь -- я здоров. Бьем немца, так как сила ломит силу -- И очень жалко угнанных коров. * * * 2 сентября 1943 Бои особенно жестоки. Был у Каких-то очень милых хуторов, И, занимаясь прочими вещами, Мы вволю угощались овощами. * * * 7 сентября 1943 И рыбку надо пригласить к столу, Зеркальные карпуши ходят строем В струях -- ни к городу и ни к селу, И мы на днях порядок их расстроим. * * * 8 октября 1943 Н.М. убит? Так тягой к ремеслу Бессмысленно себе могилу роем. Убит солдат, но мог бы жить З/К, Жестка неволя, а земля мягка. * * * 11/14 октября 1943 На нашем берегу на белых хатах Начертан лозунг: Командир, спеши На правый берег! Там, в полях, в раскатах Идет кровавый бой, а здесь, в глуши, Проверим мы затворы в автоматах. Ну, что бы нам ни выпало -- пиши! Не падай духом, думай без истерик. А я пошел. Пошел на правый берег. Голос третий. МЫ КРЕСТ ВАШ ДО ПОСЛЕДУ * * * 2 октября 1941 Здравствуйте, Ирина Михайловна и мама! Шлем привет С недоуменьем нашим -- в чем причина, Что Ваше, писанное нам в ответ, Полно тревоги о здоровье сына. Антон здоров и сыт. Обут. Одет. Он весел искренно и беспричинно. Но думаем, что просите невинно. В счет топлива теперь я хлопочу Об угле, попрошу всего полтонны -- Положенную тонну не хочу, Поскольку дорого и нерезонно (Почти что 80 р. плачу) -- Мне и дровец подбросят благосклонно -- По пятьдесят рублей за кубометр. Мы и берем с ним ровно кубометр. Дала полсотни на покупку масла Топленого -- стремится дорожать, А мы его два фунта купим на зло. За ним хочу родителей послать -- Отстаивать в хвостах желанье сгасло. Антон здоров, да и заболевать Не думал -- словом, это как хотите, А мы не жалуемся. Все. Пишите. * * * 13 октября 1941 Спасибо за собрание вещей Отсталых и разбросанных по следу -- Я верю, нет занятия нищей, Да мы, как видно, крест ваш до последу. Прошу Вас -- для прикрытия мощей -- Послать мне шубу старую по следу, Висевшую в Никольском на стене, И чесанки, и нитки мулине. Еще, как помнится, лежат в корзине, Где чесанки найдете вы легко, Калоши, купленные в магазине, И теплое зеленое трико. Здесь мостовых, конечно, нет в помине И грязь невылазная далеко, И если сына в руки подбираю, То шубу новую себе мараю. Здесь снег идет и холод, и дрова Пока в лесу, но Карасевы топят, И если дверь открыть часа на два, То кухонным теплом тебя затопят. В Никольском дров же с кубометра два, Небось, соседи все теперь истопят! Все понимаю -- без дальнейших слов Не беспокою Вас посылкой дров. Живу в тепле и в чистоте, и в холе, А я всю жизнь так, правду, не жила, И жаль, что Павел не со мной, а в школе -- Какая жизнь у нас теперь была! Дай бог, чтобы его не взяли в поле -- Ведь сослуживцев чаша обошла И только мне семью перепахала -- Иль, может, я не правильно слыхала? Жаль, временно, не постоянно тут Живем мы, но не передать словами! Вы знаете, какой сизифов труд Таскать ребенка через город к маме? Трамваи переполненные ждут, А после в гору шлепать за дождями -- Меж тем, когда вернусь, прилавок пуст -- Ваш разговор об этом вовсе пуст. Вы понимаете -- я не двужильна! К тому ж я мать и знаю все c' est сa -- Что если я выматываюсь сильно, То выстоять всего лишь два часа В каком-то там хвосте ему посильно, -- А стало быть -- оставьте чудеса. В ненастье оставляю, и отлично Справляется один -- ему привычно. А Павел в деньгах рассуждает так -- Раз где-то четверо живут на триста, То мне трехсот уж хватит как-никак, И высылает мне без лишних, чисто -- Какой предусмотрительный, однак! Всегда бы так он мыслил впредь и ввысь-то! Целуем с мамой Вас. Антоша спит, Поскольку не уложишь днем -- не спит. * * * 19 октября 1941 В чем дело -- почему от Вас нет писем? Где Павел -- не могу понять ни зги! Зачем от нас он больно независим? Зачем он пишет: "Сына сбереги"? Зачем все циркулирует: "Займись им!"? У сына кашель -- из дому беги, Коклюш какой-то, больно горло, свербь им, И четверо недель мы это терпим. А сверху постоянно слышим стон -- Девчонка там от скарлатины млеет. Как можно тут ручаться, что Антон И скарлатиною не заболеет. Девчонка та против него бутон. Он носится и ног он не жалеет. Прошу его -- за ним не уследить -- Туда под страхом смерти не ходить. Но то, что наверху, ведь сплошь и рядом, И сделать тут не можно ничего. Меж тем со мной он сух, примеры я дам. Он пишет: "Гардероба твоего Толику перебрали к Ире на дом", -- А что, в Никольском нет вещей его? Там разве лишь мои, не наши вещи? Боюсь, чтоб не обмолвиться бы резче. А странное: "целую малыша"! Но никогда, поверьте -- "вас обоих"! -- Ах вон чего я пожелала-ша! Отвык, отвык в скитаньях и забоях! Но я живая все-таки душа, А поцелуи -- пусть возьмет с собой их С указами своими -- про запас. Пишите нам, а мы целуем Вас. * * * 18 ноября 1941 Исплакалась, душою изболелась, Ни строчки не имея от него, Все, что имелось, все куда-то делось, И не видать мне счастья моего. Когда б не лепеталось и не пелось Ребенку моему, то естество Мое давно бы корчилось от боли. И одолели головные боли. И ночью мучает тупая боль. Скорее бы родить. Так надоело Таскаться. Как письмо дойдет -- дотоль, Возможно, уж рожу. И то и дело Мне лезет в голову наше Николь- ское. Ах, как мне надоело Никольское! Как хорошо-то ведь Так по-людски хоть временно пожить! Меня родители зовут на горы, Но комната так хороша, что с ней Жаль расставаться! С некоторых пор и С удобством, с печкой. Сяду перед ней -- Все Павла жду, что он окончит сборы, Приедет в отпуск... до скончанья дней Вот и пожили бы мы с ним, как люди -- У мамы и не повернуться буде. Хоть я не понимаю, почему Он думает увидеться? Так странно Вы пишете... Как рады мы ему Все были бы. И только несказанно Меня расходы мучат. Моему Устройству здесь зимой напостоянно Обязаны мы тратой на дрова. У мамы трат бы меньше раза в два. Но иногда... ах, иногда слабенек Бывает дух, и думаю сам-друг -- А вдруг он больше не пришлет мне денег -- Нет, по чужой вине... а все же -- вдруг? И вот смотрю: продуктов стол реденек -- И закупаю все впятеро рук -- Чтоб зубы класть нам не пришлось на полку -- Картошку впрок и мясо на засолку. У нас уж с месяц как стоит зима, И собирали деньги -- взнос на просо -- Я не успела и схожу с ума -- Ведь мне сказали, что не примут взноса, Раз после времени, и я сама Ходила по начальству для разноса, И обещали -- впредь не обойдут -- И даже с мясом прибегали тут. * * * 20 декабря 1941 Привет Вам, наши родные Ирина Михайловна и мама, а к тому ж И пожеланья от меня и сына. За Павла я спокоилась. Мой муж Нас извещает, не пиша нам длинно, Что он благополучен, здрав и дюж -- И "верен взваленной ему задаче". Со мной, о господи, совсем иначе! В семь тридцать утром третьего числа Я брюхом наконец-то оттаскалась И недоношенную родила. Создание ужасно исстрадалось Пред тем, как умереть, и без числа Лицом от сильной боли искажалось, И чуть дыша последние три дня Тишайшим стоном казнило меня. Что было поводом ее мучений -- Я, собственно, не знаю до сих пор. Тринадцатый как исполнялся день ей, То без четверти час смежила взор. Я не могла то видеть без мучений, Тем боле, что она с начальных пор Была лицом прекрасным отрешенна И груди не сосала совершенно. Ей сестры делали изрядный встряс И ужимали даже шею сзади, И открывала свой роток тотчас -- Но чтобы плакать -- лишней боли ради. Ей в рот вливали молочка припас Через накладочку -- дабы пила де. Она не возражала и пила -- Зачем обречена она была! Зачем не сын! Она ничуть не хуже Была его! Судите ж сами вот: Ладошка моего мизинца уже, Как бы пастелью вычерченный рот Был бледно ал и холоден снаружи, О господи, снутри наоборот И тепл пронзительно и жадно красен, А голос был поистине ужасен! Какое горлышко ей дал господь, Какие чистые глаза явил он, Тем только горше сделав мой ломоть. Меня такою мукой одарил он, Что ни заесть ее, ни обороть, Зачем лишил и разума и сил он Меня, несчастную, не дал уйти Из худых мест, отрезав все пути. Мы, взрослые, и то там все исстылись. Где было ей, неопытной, стерпеть. Пеленочки с нее всегда валились, А нянечкам все было не успеть -- И так уж, поправляя, с ног все сбились. И вот как начала она коснеть -- Они смолчали, что она кончалась, Но я сама у детской оказалась. Мне не хотели мертвую ее Показывать, все отогнать пытались. Возьми меня от скорби колотье -- Они б еще со мной тут намотались. И все ж я видела дитя мое, Пока они туда-сюда мотались, И как взглянула -- поняла я всем -- Да ведь она доношена совсем! И вовсе совершенна, хоть малютка И хоть истравлена вконец иглой. Дежурная сестра с ворчаньем "ну-тка" Сплелась своей ногой с моей ногой, Но я, сказав ей звонко: Проститутка! Ее отвадила ходить за мной. В конце концов ее ли это дело -- Моей дочурки золотое тело. Она была прекрасна, как луна На только что завечеревшем своде -- Глазами и мутна и холодна, А ногти -- семячка льняного вроде -- Чуть голубее были полотна На желтом одеяльцевом исподе, Напоминала предзакатный снег Фиалковая бледность нежных век. Едва смогла я выписки добиться, Я кинулась в покойницкую. Там Лежала смерзшаяся в ком девица, Припаянная холодом к листам. Все помню -- как ушла назад больница, Не помню -- кто шел сзади по пятам, Все бормотал, чудной такой оболтус: "Без выписки нельзя, вернуть извольте-с! " Как мне велел мой материнский долг, Ее я вымыла и нарядила В сиреневый атлас и алый шелк, Из бархата я туфельки ей сшила. А голосок ее все не умолк, Она смеялась рядом и гулила, Я вскидывала к ней глаза, и вот В улыбке склабился дочуркин рот. Опять поймите -- тлен ее не трогал, Хотя в печи огонь всю ночь горел. Ее задумчиво ребенок трогал И личико подолгу ей смотрел, И этот взгляд меня, признаюсь, трогал, И я взяла сказала: Ай, пострел, Что так глядишь ты -- видно что заметил... -- Он на меня взглянул и не ответил. Уж видно так -- решил не отвечать Чтоб не сугубить материнской боли. Да, видимо, письмо пора кончать -- Не знаю дале, что писать Вам боле Чтоб жалобами вас не отягчать, -- У Вас ведь и свои найдутся боли, -- Так что Вам даст невесткино нытье! Увы, Иринушка, дитя мое! Земля пусть будет пухом, память вечной Иринушке моей -- она на Вас Была похожа: тот же нежный млечный Блеск кожного покрова, то же глаз Небесных выраженье, бесконечной Разлука с ней мне предстоит сейчас, Но как-нибудь уж вытерплю, конечно. Простите, же меня простосердешно За то, что так бесхитростно печаль Мою открыла Вам и утомила. Вам не рожавшей, думаю, едва ль Представится, как я себя томила Отчаяньем, Вам будет меня жаль. А мне самой-то так все это мило, Что еле-еле продержусь до тьмы. Не омрачайтесь же! Целуем. Мы. * * * 23 декабря 1941 Вы получили ль верх моих терзаний? Вы правы насчет Павла -- от него Мне не дождаться страстных излияний, Да я не ожидаю ничего. Его ж я знаю. И моих познаний Как раз достаточно мне для того Чтоб не сердиться. Но и умиленья Былого нет. Привет и поздравленья. * * * 31 января 1942 У нас тепло. Едва ль за десять лет В таких условьях разу зимовала: Днем вечно кутаюсь бывало в плед, А ночью в глубине полуподвала На стеклах расцветает бересклет И воду в чайнике околдовало. Жаль одного -- по стишии войны Очистить будем комнатку должны. И вновь в Никольском! И о стекла лбом бой! И думаю -- в огне оно гори б Или шарахни в эту дачу бомбой, И расползись, как ядовитый гриб, По швам она -- пускай бы с богом, с помпой, -- Как отлились бы слезы им мои б! Нет, Вы меня не поняли: в Москву я Не жажду снова -- не Москвой живу я. А мыслью, что закончится война -- Куда мы денемся? Приткнемся где мы? А то что нынче ж кончится она -- Не представляет для меня проблемы. Силенка-то зело истощена У нас и немцев. О ее конце мы Куда подвинемся? Где ждать угла -- Тем боле, что после войны дела С жильем и пищей станут много плоше, Чем нынче -- вот что следует учесть. Уже картошки нет и мяса тоже, Есть молоко, да не про нашу честь -- По четвертному литр, да и дороже, Раз в месяц керосин на складе есть, И разливаю по тазам покуда -- Поскольку вышла вся стеклопосуда. Как жаль, что Вы не шлете мне вещей: Мужской пиджак без пуговиц на рынке Весьма идет за семьдесят рублей, Калоши старые -- в 60, ботинки Коньковые с дырами от гвоздей -- За 80, то же по починке Идет за двести -- ясно отчего -- Ведь в магазинах нету ничего -- Ни пудры нет, ни порошка зубного -- Молчу про нитки и одеколон, За мылом очереди с полшестого, Пока не станет пегим небосклон, И снова -- до восхода золотого Красавца Феба, ну а нынче он Сильнехонько натягивает вожжи И появляется намного позже. Вы пишете, чтоб избежать нытья, А может, для цензурных умилений -- О прекращенье жалкого житья, О временности черноты явлений. Скажу Вам попросту: не верю я В неясную возможность удивлений, Поскольку за пять лет еще раз пять Нас смогут в ящик пнуть или распять. Кто может -- нас тут грабит понемногу, Поскольку наш защитник на войне, То сослуживцы, помоляся богу, Отыгрываются с лихвой на мне, Беря лихву за каждую подмогу, И чрезвычайно нетверды в цене, Когда с закупкой ездят четвергами. И исчезают. Навсегда. С деньгами. * * * 29 апреля 1942 Все реже голосок он подает, Все чаще со складной скамейкой бьется -- И чудо сколько радости дает Ему скамейка! Мигом соберется -- Мигом разложится. Сколько хлопот! Их двадцать штук досчатого народца Всего-то было в кассовом плену, А взяли мы за десять р. одну, Последнюю -- и ликовали много. Во-первых, высидели длинный хвост За постным маслом и купили много, А во-вторых, мы заключили пост Покупкой ливера, да и дорога Потом вела домой при свете звезд -- Веселым добродушием долимы, С тремя покупками домой брели мы. * * * 21 мая 1942 У мамы до сих пор болит нога -- Все началось с пустячного ушиба, Хирург на днях сказала, что цинга И витамины были хороши ба, И я тотчас ударилась в бега -- В бега за квашеной капустой -- ибо Прекрасный овощ, а не суррогат И дивно витаминами богат. И целых два достала килограмма И до смерти обрадовала мать -- Я ей взяла и луку. Мама, мама! Все думают отсюда уезжать -- Мужья давно в Москве! А мы упрямо Решили здесь уж мужа дожидать -- Когда б мы так его не заждались бы, То были счастливы и здесь всю жизнь бы. Ведь вызова не шлют нам, хоть в Москве Теперь, должно быть, много лишних комнат. А как же Надя Д. и Капа В. -- Им вызов не пришлют? О них не помнят... Как неприятно быть теперь вдове -- Как та ошпаренная кипятком, над Квартирой Вашей. Далеко сошлют. А муж убит. И вызова не шлют. И нам вот славно было б жить всем вместе. Что ж Павел? Возвращался бы скорей! Сперва в Москву -- чтоб показаться в тресте -- Уж мы бы потерпели пять-шесть дней -- А после уж за нами -- вот бы чести! Но мало что-то шлет он новостей. Постыл, постыл мне этот город клятов -- Мне никогда не обойти Саратов, Он вечно на моем пути стоит Моей судьбой -- сейчас пишу, а рядом Соседка с кем-то громко говорит, Поворотясь ко мне изрядным задом У примуса, а примусок шумит, Но мне все льется в уши словопадом: Когда же это кончится война, Чтоб съехала скорее сатана. Мириться с подселеньем не желают И мальчику прохода не дают, Уйду -- по голове его щелкают И бритвенные лезвия суют, Вернусь -- меня на сына наущают, Но я молчу -- до мелочей ли тут. Все это им с лихвою отольется, Как только из окопов муж вернется. Копаем огороды во дворе И садим огурцы, укроп, редиску, Судом грозим несчастной детворе Чтоб не подвергнуться блатному риску. Мы чалим воду из ручья в ведре. И вдруг редиска всходит, то-то писку! Но налетает тучка: дождик, град, И смыт в канаву весь зеленоград! Где чернозем! В земле одни промойки -- И только мой почти не пострадал -- Он на отшибе, около помойки -- Таков итог всех тех, кто страдовал, Но огородари, известно, стойки -- Опять копателей и поливал Полно торчащих в зеленях на грядах, Их парит дождь, жжет полдень, сечет град их. * * * 25 июня 1942 Зачем он все не шлет мне аттестат? Ведь деньги телеграфным переводом Идут по месяцу, не числя трат, Но мучаюсь не только обзаводом, А тем, что и к столовой не крепят. Но пусть, как шло, идет все своим ходом, И больше я о том не напишу -- Авось без аттестата продышу. * * * 24 июля 1942 Что до ребенка нашего -- его мир Растет и аттестации не ждет. Когда мы ждем трамвая -- скажет номер И непременно в точку попадет. Он пишет буквы -- влево колесом "р", В нем зренье рука об руку идет С хорошей памятью, что мне, обратно, И памятно в себе, и в нем приятно. Он дома не блудит, а так сидит, Не трогая продуктов, образцово. В столовой же за кассою сидит Знакомая Галина Ф. Клещева, С ее Нинуськой мать моя сидит-- И нам с того компотно да борщево. Поев борща, поговорив с самой, Мы в полдень отправляемся домой. * * * 5 сентября 1942 Не сетуйте на то, что пишем редко, Да ведь и Вы не щедры на слова. Уехала последняя соседка, От радости ни мертва, ни жива, А наш приход -- несчастьице да бедка, От дум вот-вот опухнет голова, И рада бы не думать ни о чем я, Но думы на душе лежат, что комья. Все говорят, что следует и мне Теперь в Москву податься со своими -- Как бы по вызову и наравне, И тянет ехать... но не ехать с ними... И я запуталась наедине С собою и несчастьями своими. Решила так остаться, как живу, И по течению одна плыву. Душа вся выболела. Тоска тиснет И день, и ночь и ноет, и стучит. Да временами и ребенок киснет; Играет днем, а по ночам кричит И головой в жару с подушки виснет, А камфоры пущу ему -- молчит, А час спустя опять тихонько молит: "Пусти мне камфору!" -- боль в ушке долит. * * * 18 октября 1942 Последнее и прежних два письма С советами о выезде буквально Меня сводили и свели с ума -- Как ехать мне одной да и так дально? Риск чересчур велик, и я сама Поехать не решусь, как ни печально -- Нужны продукты, ведь всего верней Проедем месяц, а не пять-шесть дней. Но Вы иначе пишете в открытке, Свалившейся теперь на нас, как снег -- И я тотчас же собрала пожитки И жду: когда прибудет человек -- Ведь, выехав, не будем же в убытке, Сюда ведь ехали мы не на век? А жить где есть там -- будем не под небом. Но как потом с пропискою и хлебом? А Вы не пишете о том, но вот Как раз сейчас пришло письмо от Вали, И я все поняла! В ближайший год Мы бы теперь в совхозе страдовали, И это замечательно. Ну вот. Да и родители мне покивали. От неожиданных вестей едва Не побежала кругом голова. И нынче ж с удовольствием, с подъемом Я собрала монатки, здесь страшно Остаться нам. Но что с Вашим знакомым? А он не подведет? Ну, все равно -- Там видно будет... Может уж давно, мам, Он приходил? Ведь послана давно Открытка эта... Не заставши, мама, Не мог он позже не вернуться к нам, а? * * * 23 октября 1942 Пять дней сидим с Антошей на узлах, Багаж весьма громоздким получился: Два места жизненных нужнейших благ, В одном -- постель, баул бельем набился, Две сумки продуктовые -- итак Всего шесть мест, но нужно чтоб явился За нами человек и... напослед Приходится не взять велосипед. Антон уж взрослый, он не станет клянчить, Я думаю, он, пережив, поймет, Что нам назад в Москву его не снянчить. В каких же числах человек придет? И долго ли еще нам позаранчить? А то меня сомнение берет -- Не дома ль он давно, а так -- так мне бы Пора в уборщицы пойти -- из хлеба. * * * 27 октября 1942 Наскучивши томленьем на узлах, Сегодня я, по зрелом размышленьи, Решилась вновь подумать о делах И отнесла в контору заявленье С горячим попеченьем о полах -- Ведь нам до тов. Курындина явленья Жить как-то надобно -- и тут примат Взяла лаборатория строймат. Теперь я буду с карточкой рабочей, И ежели что завезут -- дадут Не "ради Бога", не как "всякой прочей", А так, как всем положено им тут, -- Без разночтений всяких и отточий. Работа -- не работа, тяжкий труд: Протапливать, стирать, скрести до гина, Холодная вода, песок, да глина. А Вы... от Вас ни слова больше нет, Подробностей к Вам о моем приезде Вы никаких не пишете, где след Остановиться мне, и точно ль есть где Устроиться? Не шлете мне ни смет, Ни мест, решим мы все на месте здесь-де? Но как с пропиской будет? И вообще, Как стану жить -- и это не вотще. * * * 1 ноября 1942 Открытка от десятого туманна Была по содержанью своему. Я собрала узлы и бесталанно На них промучилась -- и к моему Большому сожаленью, так как рано Нам, видимо, съезжать и ни к чему! Но жареный петух нас крепко клюнул, А тов. Курындин, пораскинув, плюнул. Тут я узнала, что в наш Ю.-В. трест Нужна уборщица, и заявила, Завлаборат согласовал с начтрест, И я уже почти к ним поступила, Но главбухтрест на мне поставил крест, Так как лимита к ним не поступило: Мне не с чего зарплату начислять -- Так я одна во всем дворе опять. И я сижу теперь возле корыта Разбитого. Должно быть, есть окрест Еще места, но то для нас закрыто: В сад сына не взяли -- там нету мест, А как его весь день держать закрыто: Сиденье под замком ведь надоест. Нет, не могу в другом работать месте, А тут в соседнем было бы подъезде. А главное не в том: трестовику С завозом отпускают все продукты; Пшено, картошку, мясо да муку, А я хожу и клянчу -- сколько мук-то! А делят по ночам молчком, ку-ку. Пшено делили -- не дали, и фрукты Делили -- не дали, вчера как раз Баранину делили, все без нас. Три дня я по начальникам ходила -- Здесь тьма начальников -- не помогло, И все три дня слезами исходила, На что начальники смотрели зло, А будь сотрудницей их -- убедила! Но сорвалось, а сердце залегло, И на носу зима, и нет надежды, Как только продавать что из одежды. * * * 19 ноября 1942 Вы пишете: поездка сорвалась. И я об этом очень сожалею: По слухам, жизнь наладилась у Вас, Я ж на зиму продуктов не имею И, сидя на узлах, не запаслась. Со всеми деньгами, что я имею, Здесь ничего не сделаешь. Тряпье Придется загонять теперь (свое). Мы каждый день с Антошей на базаре, Но ничего не продали пока -- Насчет продажи все теперь в ударе, Но покупать -- мошна у всех тонка, Просилась на работу в их виварий -- Завтрестом обещал мне с кондака, Но главбух отказал -- от неименья Лимита на уборку помещенья. Лимита нет, но женам есть лимит -- И жены все пристроены сюда же, И их термитничек шумит-гремит В самоснабженческом веселом раже. И как Павлуша жил среди термит -- Что может быть такой работы гаже, Где каждому важней его успех, А он там отдувается за всех. Зима легла с морозом и метелью В ночь на 7-е по сухой земле, А то тянулось тонкой канителью Тепло сухое -- скоро ль быть в тепле Еще нам? За какою канителью Мужнин приезд с форейтором в седле? Да, видимо, не близок этот выезд. Еще до солнца роса очи выест. И плохи старики, и к ним ходить Изнервничаешься. И свет неблизкой. Антоша устает колобродить, Но надобно ходить -- за перепиской. От Павла писем нет -- но как судить -- Он думает, что я в Москве, с пропиской, А я все здесь. В одном письме своем Он пишет, что мечтает вновь в ЦОСТРОМ. ЦОСТРОМ, конечно, неплохое место, Но люди бьют в нем всяческий рекорд По сволочизму мимики и жеста. Иль не противно видеть гнусных морд Коровкина и Мазина день весь-то? Да и не только их, а всех их черт Побрал бы -- созерцать их целый день же, Да и зарплата у него всех меньше. Совсем, совсем несчастным надо быть, Чтобы мечтать всерьез в ЦОСТРОМ вернуться, И как легко так было позабыть О кражах из карман. А как толкутся Вслед за начальством, жаждущим убыть! Из-за галош его передерутся. А впрочем... что сказать мне на сей счет -- Ему видней. Как хочет. Пусть идет. Жаль Павла. И Антошу жаль. Ребенок Ни сладкого не видит, ни жиров. Все сердце кровью изошло -- так тонок. А аппетит нечаянно здоров, И только что глаза продрав спросонок, Кричит баском: Мама, обед готов? И в пот меня, конечно, сразу кинет. Ему теперь без малого пяти нет. А третьего -- триста шестьдсят пять дней Со дня рожденья доченьки Ирины, Я к ней совсем не стала холодней, Недавно были у ее купины И новый холм насыпали над ней. А ночи холодны и длинны-длинны, Пока утра, бессонная, дождешь, То вся дотла слезами изойдешь. Пойду в лабораторию проситься, Им нужен человек, они возьмут. Туда жена замглавбуха стремится, Но ей уйти с работы не дают. У них служащие, как говорится, Чужие редки -- ходу не дадут. У них и с барского стола объедки -- Очередной свояченицы детке. * * * 29 ноября 1942 У завлабор слетело с языка, Что если в Ю.-В. тресте беспокоит Меня работа на предмет пайка -- Идти в лабораторию не стоит, А просто станут сообщать, пока Подходят взносы и что сколько стоит, И нас тотчас же известит она О поступленье мяса и пшена. И так, благодаря ее заботам, Пять сотен я внесла на то и то. Ходила все на рынок по субботам И ликвидировала се да то Из барахлишка, нажитого потом. Но деньги приняли мои. И то, Что я впаялась в долю к ним без права, На всех подействовало как отрава. И вызвало припадки злобных слез, И кто-то из ходивших по базару В комендатуру на меня донес, И комендант устроил мне базару, Мне выдавая карточки -- разнос И склоку, безобразнейшую свару -- Сомненье, видите ль взяло его В источниках дохода моего. А эта сволочь, эти ихи "дамы", С мужьями влезшие в цостромский штат -- Они теперь-то как бы вне программы: Мужьям дают, им -- нет, вот и шипят На нас за мизерные кил