Григорий Злотин. Разставанiе
---------------------------------------------------------------
© Copyright Григорий Семенович Злотин
Email: gzlotin@yahoo.com
WWW: http://zhurnal.lib.ru/z/zlotin_g_s/
Date: 22 Jan 2003
---------------------------------------------------------------
И вотъ, наконецъ, онъ отваливаетъ отъ стенки: огромный пароходъ, чoрный
и жирный, словно пiявка, насосавшаяся крови сотенъ и сотенъ беглецовъ.
Аспидный грязный дымъ валитъ изъ толстыхъ трубъ, ревъ гудковъ
надрываетъ душу, уже стесненную толпою и совершавшимся передъ глазами. Толпа
разсеялась. Еще какой-нибудь часъ тому назадъ они валили и лезли по зыбкимъ
мосткамъ на палубу. Подтягивали узлы на веревкахъ. Бросались въ воду, после
карабкались. Подплывали въ лодкахъ. Толклись на страшной, заплеванной
площади. Топтали, что ни попадя. Давили поклажу и другъ друга. Кричали и
бранились. Плакали навзрыдъ. Крестились размашисто, крестили украдкой,
втихомолку, словно конфузясь отчего-то. А и вокругъ ужъ начинался адъ: выли
заводскiе гудки, стреляли по дальнимъ слободамъ, извозчики носились, какъ
полоумные, по набережной -- не то удирали, не то везли кого-то еще, за
бешеныя деньги, къ пристани.
Теперь все позади. Одинъ стоитъ у борта, глядя на медленно удаляющуюся
землю. На отплывающую навсегда площадь съ ея тумбами, часовнями и будками.
На торговые ряды. На крыши домовъ. На кроны садовъ. На главы церквей,
горящiя въ пополуденномъ свете. На дымы зажженныхъ посадовъ и тающихъ селъ.
На синiя горы. Стоитъ и думаетъ о томъ, что все кончено.
А после былъ баракъ въ Галлиполи и холера. Была Прага или, кажется,
Белградъ. После была служба денщикомъ и несбывшiеся, несбыточныя надежды на
возвращенiе. Бессильные монархическiе съезды. Убогiя газеты и недурныя школы
для детей. После былъ Парижъ и нищета, и трудъ на консервной фабрике и
первая выходная пара. После нахлынули немцы. Были марши по радiо, воззванiя
на перекресткахъ, аресты, саботажъ. Затемъ немцы отхлынули, унеся мертвыхъ
съ собою въ небытiе.
И снова потекли стремительные годы. Была радость и цветы, и кафэ на
бульварахъ. Дети выросли и стали французами. Но пришли отпеть его, когда онъ
упокоился на пригородномъ кладбище у крохотной белой церкви.
***
Другой стоитъ у пристани и, ошалевъ отъ горя, комкаетъ въ рукахъ
грязный, какъ сапогъ, носовой платокъ; вместо того, чтобы комкать и рвать въ
кармане замусоленный кусокъ бумаги съ печатью, выданный неправильной
властью. Таращится сквозь мутныя слезы на едва отваливший отъ причальной
стенки караванъ судовъ и думаетъ о томъ, что все кончено.
А потомъ былъ подвалъ чрезвычайки и концлагерь, и тифъ. Были скитанья
по стране и Саратовъ или, кажется, Салехардъ. Потомъ былъ трудъ
чернорабочимъ на цементномъ заводе и голодъ, и безсильная гармонь по
вечерамъ. Была безумная надежда получить весточку из-за границы, и былъ
страхъ отъ этой несбывшейся надежды. Потомъ были марши по радiо (изъ черной
тарелки на стене) и кровожадные воззванiя въ убогихъ газетахъ, и аресты,
аресты, аресты... Потомъ нахлынули немцы. Были штрафные батальоны и
заградительные отряды, и смерть. Была первая парадная гимнастерка и первая
медаль. Потомъ немцы снова отхлынули, унеся мертвыхъ съ собою въ небытiе. И
вновь полетели долгiе, разные годы. Была радость и духовые оркестры въ
городскихъ садахъ. Дети выросли, и съ ними выросла стена, отделившая его отъ
нихъ и отъ непостижимыхъ внуковъ. Но все же они пришли помянуть его, когда
онъ упокоился подъ безликимъ надгробнымъ камнемъ на новомъ кладбище за
городомъ.
И лишь спустя много летъ, въ далекой, безучастной стране некто совсемъ
чужой, проходя по залитой счастливымъ солнцемъ улице, вдругъ остановится и
замретъ, сраженный этимъ воспоминаньемъ. И, слетевшись из неоглядного
далека, их жизни скрестятся, какъ лучи, въ незнакомомъ сердце и вспыхнутъ въ
немъ, словно солнечный зайчикъ въ осколке битого стекла.
А въ бирюзовую гавань однажды войдетъ дивный белый парусникъ имени
русскaго мореплавателя съ балтiйско-немецкой фамилiей, подъ непорочнымъ
стягомъ съ лазоревымъ шотландскимъ крестомъ. Сбежится народъ, матросы
станутъ оделять местныхъ жителей крепкими пахучими папиросами. На палубе они
и встретятся: последнiй врангелевскiй кадетъ и внукъ ополченца, чудомъ не
сгинувшaго на Волхове, дожившaго до запоздалой на тридцать летъ победы, но
не дожившaго до дней иныхъ.
Они постоятъ у борта, зачарованные закатною дорожкой на воде и вместе
сойдутъ на новый берегъ, всемъ существомъ своимъ отменяя наше долгое,
горькое разставанiе.
LA, AD MCMXCIX
Last-modified: Wed, 22 Jan 2003 14:35:03 GMT