Майор Зверев облагодетельствовал, выделил комнату на пятом этаже -- в благоустроенной квартире. Но в пятиэтажках оказался один недостаток: туалетом пользоваться можно лишь... по часам. Холодная вода поступает наверх в сливной бачок с полуночи и до раннего утра. Горячей воды не бывает вовсе -- по причине отсутствия оной. И все же лучше чем в общаге с уличным сортиром и умывальником с пятью кранами на пятьдесят обитателей. Зато теперь в квартиру можно будет притащить койки из казармы, поменять белье и спать более-менее комфортно. Глава 2. Первый день службы. Утром Никита едва не опоздал на службу. Ночь стояла душная, вечером долго ворочался, не мог уснуть. И под утро, конечно, проспал. Завтракать пришлось на бегу. Питались они с женой в гарнизонной столовке под громким названием "кафе" -- ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж еще путешествовал где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился. Для опоздавших, кроме вчерашней котлеты "смерть желудку" да лапши -- более ничего. Быстро проглотив это самое "более ничего", Ромашкин помчался в штаб для инструктажа и тотчас попал под горячую руку начальства. Начальство -- хронически злобствующий Хомутецкий: -- Лейтенант! Почему сапоги не чищены?! Никита взглянул на чуть запылившиеся во время пробежки сапоги: -- Почему не чищены? -- повторил Ромашкин претензию комполка с искренним недоумением. -- Ма-алчать! Не чищены! Я сказал!.. На первый раз объявляю замечание!.. Вы сегодня в патруль заступили? -- Так точно! -- Слушайте мой приказ! Разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться -- скрутите. Разрешаю. -- А кто это? -- осторожно поинтересовался Ромашкин. -- Ты не знаешь Иванникова?! -- Никак нет! Я ведь только вчера прибыл в полк... -- Гм. Твоя проблема! Не моя забота! Найдешь! Шагом марш выполнять приказ! В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов. -- Как ваши фамилии, бойцы? -- Наседкин, -- ответил боец с рваной губой. -- Магометов, -- высокомерно произнес второй боец, с сильным кавказским акцентом. -- Кто такой Иванников, знаете? -- А! -- сообразил Наседкин. -- Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон. А чего? -- Надо найти, боец. -- Да-а... В лицо-то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке столько всяких... закутков. -- Будем искать! -- в манере Никулина из "Бриллиантовой руки" резюмировал Никита. "Такого же, но с крыльями", блин! Ангел, блин, Иванников. Где тут могут обитать ангелы типа Иванникова? Ой, где только ни... Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант как на объект розыска Иванникова. Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника перед входом в ветхую квартиру-четвертинку сломаны, дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор неравномерным слоем -- где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и гулко зажужжал в воздухе. Вспугнутые крысы шмыгнули по щелям, злобно разглядывая оттуда незваных пришельцев. М-да. Если так грязно во дворе, то каково же в доме? Входить в лачугу н-не хотелось. А надо... Никита с силой дернул за ручку двери -- гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке. -- Не так надо! -- Наседкин обошел офицера сбоку, схватился за дверное полотно, приподнял и отодвинул в сторону, освобождая проход. -- Нежней, нежней. В образовавшееся отверстие хлынул дневной свет. Навстречу свежему воздуху наружу устремилась смрадная вонь. -- О-о-о! -- задушено протянул Никита, стараясь не дышать. -- Наседкин! Ступай, посмотри, нет ли тут твоего... Иванникова. -- Да почему ж он мой! -- открестился сержант. -- Какой он мне знакомец! Еще приятелем назовите! Или собутыльником! Однако приказы не обсуждаются, но выполняются. Наседкин нырнул внутрь -- вынырнул через полминуты: -- Пусто! Ни души! -- гундосо доложился, прижав нос щепотью. -- Ну, там и помойка! Тошниловка! -- Все осмотрел? -- А чего там смотреть? Пустые стены! Через дорогу стоял следующий такой же "гадючник", без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Тоже пусто. В третьем "гадючнике" у входа обнаружились свежие следы чьего-то недавнего присутствия: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки -- огромная куча: бутылки, очистки, мятая бумага, тряпье. Куча, явно приготовленная к вывозу на свалку. -- Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок, -- просветил Наседкин. -- Тут жил прапор один... фамилию вот забыл... Друган Иванникова. Прапора выселили, никто тут пока не живет. -- Проверим, -- брезгливо морщась, Никита вошел внутрь и в инстинктивном испуге отпрянул. Из сеней с воплем "Ма-ао!!!" метнулся наружу между сапог полосатый бродячий кот. -- Брысь, сволочь блохастая! -- топнул Никита каблуком. Патрульные гоготнули. В кухне до края кирпичной печки -- нагромождение из банок, бутылок, замшелой посуды, кастрюль и сковородок. В спальне -- аналогично: гора мусора из тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу -- железная армейская кровать. И на ней... труп? Не иначе, труп. Живой бы здесь не выжил! Никита с холодком в груди легонько пнул накрытое рогожкой тело носком сапога. Оп! Жив, курилка! Тело хрипнуло, закашлялось до слюней, приподнялось и даже село на кровати. Отвратное тело, честно сказать! В трусах и майке, исхудавшее до синевы. А запах! Перегар плюс кисло-прелый пот. Борода. Не щетина, нет. Уже полноценная борода. "Давно сидим, отцы?" -- Ты кто? -- Никита чуть отвернулся, чтобы "аромат задов" от этого... существа прошел от него по касательной. -- Иванников? Ты Иванников? Майор? -- Пинчук я. Бывший прапорщик Пинчук. -- Пень-чук? Чук и пень. Взять его, хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что за пень! -- распорядился Никита. -- Не имеете права! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак! -- слово "вольный" существо Пинчук выдохнуло аккурат в лицо Никиты. Не получлось увернуться, чтоб хотя бы по касательной. -- Скот ты смердючий, а не вольный казак! -- озлился Никита. -- Да нет, скоты и те живут в лучших условиях. Сильно кавказский боец Магометов из-за спины Никиты высокомерно буркнул на своем-тарабарском что-то типа "говно". -- Молчать, боец! -- окоротил Никита. -- Я говорю! Команды "голос" не было!.. Кем работаешь, Пинчук? Где? -- Никем и нигде? Я свободный человек, скиталец. Странник. -- Ну да?! И что ты, скиталец, делаешь в закрытом гарнизоне?! Если уволен с военной службы, а?! Больше негде скитаться?! -- А негде, негде! Туточки меня хоть милиция не заметет. Мне туточки хорошо. Все-таки до чего ж широкое понятие -- "хорошо"! -- Семья твоя где, зассанец? Есть семья? Жена? -- Какая семья, ты чо?! Один я... Жена была. Ушла. Три года уже как. И детей увезла. В Расею... А мне в Расее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят! Нету семьи! Никого нету! Действительно, какая семья?! Какая жена?! Распоследняя бродяжка-синюха рядом и вместе с таким не ляжет -- даже из пьяной жалости. Мочой от него -- как из привокзального сортира! -- Хоть бы матрас подстелил поверх пружин! -- чтобы что-то сказать, проворчал Никита. На стальной кроватной сетке валялась старая рваная шинель. -- Был матрас! Сперли, сволочи! Неделю назад. Найду, кто -- нюх начищу! Во-во. Нюх. Начистит он! -- Кому твой матрас нужен! Вонючка! -- Ты, это, лейтенант... слова выбирай! А то щас и тебе нюх начищу! Думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и незачем. Живем мало-помалу, хлеб жуем. -- Живем? Это ты называешь жизнью? -- Послужи тут лет пятнадцать, и посмотрим, каким станешь. Могет, тож опустишься,-- существо потеряло интерес, снова улеглось на кровать и зарылось в тряпье. Никита махнул на существо рукой. Вот не было у него хлопот -- доставлять гражданского, если на слово ему поверить, на "губу". Да и Пинчуком назвалось существо, не Иванниковым. А лейтенант Ромашкин получил приказ насчет майора Иванникова, никак не насчет прапорщика Пинчука. Ну его! Пошли отсюда! Прошли... Обошли еще с дюжину подобных вместилищ той или иной степени загаженности. Обнаружили еще с полдюжины субъектов той или иной степени деградации. М-да, такие могли и на пинчуковский матрас покуситься, могли. Переходящий матрас имени Советской Армии, теплыми изблевавшей чад своих из уст своих! Майор Иванников среди "чад" так и не нашелся. ВсЈ, бойцы, отбой. Свободны. Перекур и на обед. Если кусок в горло полезет после насыщения эдаким амбре. Фу, аж подташнивает! -- Товарищ подполковник! -- доложился Никита. -- Иванникова... не нашли! Вот блин, жди очередного разноса! -- Плохо! -- констатировал Хомутецкий. И конкретизировал: -- Плохо начинаешь службу, лейтенант! Элементарное поручение и... Плохо, очень плохо! Шагом марш! -- Куда? -- Отсюда! Вот блин, элементарное поручение! Сам бы попробовал, командир! -- Да, лейтенант! -- в спину дослал Хомутецкий. -- Иванникова больше не ищи. Он сам явился. Через пять минут как ты ушел. Вот блин!!! Ну, куда это годится?! Никуда это не годится! И что, вот тут и так -- годы и годы?! Прощай молодость, и карьера. Судьба-злодейка, за что ты лейтенанта Ромашкина?! Ну, не люблю я тебя, лейтенант, не люблю! - злорадно и ехидно ответила судьба. Жена уехала от него через несколько дней. Поначалу (то бишь эти самые несколько дней) пыталась перетерпеть тяготы неустроенного быта, часами сидела, глядя в окошко, думу думала. Наконец, собрала вещи, объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами. Разлука укрепляет любовь! Сам выбрал этот округ. А она домой хочет, к маме! Большой привет! Не скучай... Никита поначалу даже где-то обрадовался. Сам же начинал тяготиться -- развестись, что ли? Теперь всЈ разрешилось как бы само собой. У нас нет намерений, мы следуем за обстоятельствами. Однако обстоятельства -- не сахар. Он уходил с утра в казарму и возвращался домой только спать. Иногда и не возвращался, ночевал в роте. А что делать в пустой квартире? Да и не пустой вообще-то! Зампотыл Зверев подложил свинью. В квартире, где Ромашкину выделена комната, оказывается, проживало еще и семейство уволенного капитана. Уволенный капитан Карпенко все сдавал и сдавал должность, но его не рассчитывали и не рассчитывали. Потому что капитан Карпенко все ротное имущество частично разбазарил, частично пропил. Теперь покрывал недостачу по ночам: что-то где-то добывал, а утром сдавал по накладным на склад. Семейка в количестве четырех человек голодала. Дети днем питались в школьной столовой, а вечером смотрели несчастными глазами на родителей, шарили по кастрюлям, стучали ложками, гремели тарелками. Никита вскоре после отъезда жены получил контейнер с вещами от родителей: холодильник, стиральную машину, старенький телевизор, кресло и несколько заколоченных ящиков, в которых обнаружились картошка, лук, грибы, соленые огурчики в банках, варенье, тушенка, крупы. Отлично! Хоть изредка можно будет самому покухарничать, а не в столовке язву желудка наживать. Ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Днем -- пекло, а ночью -- холодрыга. Его пятый этаж продувался через щели рассохшихся оконных рам и дверей. И вот открытие: батареи отопления имели место быть, висели на стенах, но парового отопления, как такового, по проекту вообще не предусматривалось. Туркестан ведь! Жара! И гарнизонная котельная отапливала казармы, а для пятиэтажек в городке подразумевалась только горячая вода. На самом деле и холодная вода, выше второго этажа почти не поднималась -- не хватало напора старенькой водокачки. Горячей воды не было вовсе. Из-за вечной мерзлоты лишь две из трех комнат в квартире были обитаемы. В одной -- Ромашкин и тараканы. В другой -- семейство Карпенко и, наверное, тоже тараканы. Изредка к Никите приходил полосатый котяра. Не тот ли, что пуганул его на пороге "гадючника"? Вроде тот. Похож. Котяра с энтузиазмом охотился на тараканов, за что Никита простил ему вероломно сожранные сосиски. Запирал на ночь в комнате вместе с собой: охоться на здоровье, полосатик! Уж лучше мягкие "топы-топы" в темноте, чем насекомное шуршание. Пришедшие багажом шмотки стояли в третьей, дальней комнате. Что-то распаковал, до чего-то руки не доходили. У него не доходили, а у кого-то дошли. Обнаружил, что один из ящиков вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно. Заглянул внутрь -- пусто. А вроде должна быть картоха. Никак соседи подсуетились. Ругаться с ними? Дети голодные... -- Сосед! Сосе-ед! -- позвали с кухни. -- Ромашкин! Никита! Ну, он сосед, он Ромашкин, он Никита. Чего надо-то? Мало того, что обнесли, так еще и зовут! Весело им! -- Лейтенант! Иди к нам! Присоединяйся! А то совсем отощал, покуда укреплением воинской дисциплины занимался! Зовут -- надо идти. А надо? Так ведь... зовут. На кухне в центре стола стояла бутылка водки. Еще тарелки с закусками и большущий казан картошечки с тушенкой. -- Сан Саныч! Откуда такое богатство? -- не без деликатной фальши удивился Никита. -- Чудак ты! -- не моргнул глазом бывший капитан. -- Это ж все твое! Кроме водки, заметь, кроме водки! Думаем, так и так гибнет добро. Решили, чем можем, поможем! Ну? Пьем и закусываем?! Держи огурчик! И помидорчик! И капустку! Грибки, картошечку! Рюмочку, а? Или стаканчик? -- За что выпьем? -- поднял рюмку Ромашкин. -- А выпьем мы, дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна, ни покрышки! Пропади он пропадом, треклятый! -- Грустно. Ладно, за возвращение так за возвращение... -- Глыть! -- А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями. За сосуществование. -- Вот это дело! И пусть наше сосуществование будет недолгим! Не более месяца! -- пожелал самому себе Карпенко. -- Нет, ты пойми меня правильно, я не про тебя! Просто надоело, понимаешь, бедовать тут! Не живем, а существуем! Сосуще... ствуем. Нет, ты прикинь, почти полгода как из армии турнули, а уехать на ридну Украйну никак! -- Вот именно, что турнули! Чудо-юдо ты мое! - с горечью сказала соседка. -- Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же конец мытарствам! -- Скоро, радость моя, скоро! -- капитан махом опустошил стакан. -- Ух-х! Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Ух-х, жисть!.. Заспеваемо, лейтЈха?.. И в дорогу далэ-э-эку ты мэни на зори провожала... -- ... и рушник вышиванный на счастье дала! -- подтянул Никита. Грустно всЈ... -- Чэ-э-эрвону руту, -- пригорюнилась супруга Карпенко, ни слуха, ни голоса, но разве важно? -- нэ шукай вэчэрамы... -- Это не оттуда, жинка! -- Тай, какая разныця! -- А и верно! -- И водка тут -- дерьмо! -- ляпнул Никита. Спохватился: -- Нет, я не в смысле эта ваша, а вообще! В смысле, местная! -- Дерьмо, дерьмо... -- закивал Карпенко. -- Ну что? Еще по одной? У меня там еще две... *** Поутру башка трещала, как арбуз, проверяемый на прочность крепкими руками. Дерьмо водка, да. Никита побрел к офицерской столовой завтракать. Не хочется, но надо. Здоровье в аптеке не купишь, а продать его можно по дешевке на любом углу. Или вообще за так отдать. Надо что-то в себя забросить, надо. Он бы удовольствовался остатками вчерашнего пиршества, но... никаких остатков на кухне. ВсЈ подмели, голодушники... Впрок наелись, Карпенки? Ну да не суди, и не судим будешь. Он подсел за столик к взводному Шмеру, почти уже приятелю: -- Мишка! Вот как тебе тут служится? Не томишься? -- задал риторический вопрос, ковыряя вилкой яичницу. -- Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы, тепло, фрукты-овощи. Не Крайний Север или Забайкалье! А народ так отсюда рвется -- куда глаза глядят! -- А тоскливо тут! Чужая страна, ноль цивилизации. Вот я -- попал в Педжен два года назад, живу бирюком, ни бабы, ни угла. Торчу в этой занюханой общаге один одинешенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу-тьфу!!! Не дай бог, конечно, а то в казарме поселят. А где тут жену найдешь? Туркменку? За нее калым нужен. Выкупить невесту -- зарплаты за пять лет не хватит. В России или в Бульбении я б давно девку нашел, и не одну! Но сюда-то кто добровольно поедет? Не дуры все-таки. То есть дуры, конечно, но насчет сюда -- не дуры. Скажешь, нет? Вот и от тебя женка сбежала... -- Она... на время. -- Ага. "Время -- вещь необычайно длинная..." -- продемонстрировал Шмер знакомство с Маяковским. Так что, старичок, остается одно: онанизм до мозолей на руках. -- Ну, ты сказа-ал! -- А что такого? Что еще остается?.. Эх, старичок... Знаешь такое понятие -- "незаменяемый район"? Есть в Туркво "заменяемые районы" -- в обязательном порядке где через пять, а где и через десять лет, но замена будет! Все зависит от дикости и трудности службы. А наш Педжен -- "незаменяемый район". У нас не высокогорье, и не совсем пустыня, глушь, конечно, но вполне пригодная для службы. Ну, комары "пиндинка", от которых по телу -- трофические язвы, это мелочи... как комарик укусит... Ай, дадно! Ты доел? Допил? Пошли? Хочешь, в гости? -- К кому? -- Да ко мне ж! К кому еще! Они доели завтрак, они допили чаю. Они пошли. В общагу, к Шмеру в гости. До построения -- целый час, а в казарму если войдешь, так до отбоя не выберешься. По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно, не останавливаясь. Словно прорвало: -- Сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот задует ветер, "афганец", -- неделю, а то и две пылью метет в городке. Ни зги не видно, и дышишь воздухом пополам с песком. Электрические провода обрывает -- и без воды и света. -- Что ж, будем мало пить и мало писать, -- усмехнулся Никита. -- Какие еще предстоят трудности? -- Жратвы в магазинах нет, только консервы. На весь гарнизон один магазинчик, "военторг" с пустыми полками. Привоз продуктов раз в неделю. Тетки занимают очередь на себя и подруг с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат еще есть оптимизм, а кто постарше -- уже в безнадЈге. Вообще тут, на Востоке, бабоньки быстро стареют. Жара, солнце, не знаю... Пока молодые-симпотные, заводят любовников побогаче -- из местных аборигенов. Называется "друг семьи". Этот "друг" подпаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж, капитан или майор, напьется, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике. А этот, скот черный, развлекается. -- Не любишь местных? -- А за что их?! Грязные сволочи! Воняют, коз-злы! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Ограбят или искалечат. В прошлом году молоденького прапора забили до смерти. В арыке тело нашли -- не тело, а кровавое месиво!.. Они ж не соображают, что творят, обкуренные поголовно!.. Так что, старичок, тебе предстоит веселенькая служба. Шмер снял со стены в своей комнате гитару, перебрал струны... Не гавайская, да и сам не виртуоз. И черт с ним! Сгодится!.. Зафальшивил и гитарой и фальцетом: -- Если не попал в Московский округ, Собирай походный чемодан, Обними папашу, поцелуй мамашу И бери билет на Туркестан! Лет через пятнадцать Едешь ты обратно, А в руках все тот же "мочедан", И с погон мамаше грустно улыбнется Новенькое званье -- "капитан"! -- И верно ангельский, должно быть, голосок... -- пробубнил Никита с намереньем мягко пошутить дедушкой Крыловым. Но, судя про реакции Шмера, шутка не к месту. Задела за живое. -- Голосок?! Ну, и пожалуйста! ВсЈ! Поговорили, попели! Шуруй в казарму! Проваливай! Поднимай зад и выметайся! -- А ты? -- Ну, и я... *** -- Стоп! -- стопанул "душегуб" Большеногин. -- Прервемся на минуточку! Технологический перерыв! Тост! Выпьем за наш славный мотострелковый полк! -- А при чем тут? -- Как?!! Ты не хочешь выпить за наш славный мотострелковый полк?! -- Нет, почему бы не... -- То-то! Кто еще не хочет выпить за наш славный мотострелковый полк?! Никто. В смысле, дураков нет. В смысле, все хотят. Встали, "вздрогнули" -- за наш славный мотострелковый полк -- Ври дальше, Ромашкин! -- Я вру?! Я вру?! -- Ну, извини. Ну, фигура речи, ну. Говори. Правду, одну только правду и ничего, кроме правды! Глава 3. Знакомство с "гусарами". Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Зряшно "Шмайсер"-Штранмассер похвалялся, уезжая к новому месту службы, -- мол, оставляет "бесценное богатство". Вникнув в содержание конспектов, "счастливый наследник" обнаружил, что лекции по материалам съездов -- просто галиматья! Двадцать третий съезд партии стал двадцать шестым. Хрущев отовсюду вымаран, и другим почерком вписан Брежнев. А мудрые изречения "кукурузника" в одной из лекций, выдавались за мысли Андропова. И нехитрая манипуляция с заменой двух листов -- титульного и последнего. Видимо, это мнимое богатство досталось самому Штранмассеру от предыдущего "сидельца" в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились для наглядной агитации. Тягостно вздыхая, Никита очистил шкаф, сгрузил "несметные сокровища" в расстеленную на полу плащ-палатку. Мусор! Что мы имеем в итоге? Имеет пару кусков ватмана. Десяток чистых листов бумаги. Банки туши и гуаши. Стопку не до конца заполненных тетрадей. В них -- протоколы прошлых собраний. В будущем их, эти собрания, вести ему -- общие, партийные, комсомольские, сержантские, офицерские... Ой-Ј! Зато в шкафу -- разнообразная посуда: грязные стаканы, рюмки, вилки, ложки и пирамида пустых коньячных и водочных бутылок. И если макулатуру выносили дневальные, то посуду Ромашкин снес на помойку самостоятельно. Не хотелось дискредитировать предшественника. Да и самому негоже выглядеть алкашом в глазах бойцов. Вдруг решат, что это он всЈ это заглотил-поглотил! М-да. А перед ним разбитое корыто... Телевизор для солдат под самым потолком не работал. Приемник, который тоже числился за ротой, только нечленораздельно хрипел-шипел. Никита по стремянке подлез к телевизору. Дык! Задняя крышка отсутствовала, а в корпусе -- кроме кинескопа, ни одного блока, ни одной лампы! -- Как не работает?! Как не работает?! Новый же телевизор!!! -- командир роты с многозначной и ранее упомянутой фамилией Неслышащих таращил бесцветные рыбьи глаза. -- Так и... -- Никита жестом пригласил к стремянке. Капитан Неслышащих шустро взобрался, заглянул за кинескоп и взвыл: -- Вот гады! Снова объе... горили! Судя по стилю работы, которую Никита имел счастье наблюдать в течение месяца, капитан Неслышащих просто-таки аккумулировал вокруг себя полчища гадов, норовивших его объе... горить. Недостача была и по вещевому имуществу и по технике. Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих... Как угодно, только собственной фамилией Неслышащих тебя, Витя, не называют -- в глаза и за глаза. Возникает вопрос: как ты, Витя, вообще стал ротным? Растолкует кто-нибудь?! Растолковал Мишка Шмер: на назначении настоял комбат, подполковник Алсынбабаев. Алсыну был нужен исполнительный, работящий, тупой, не перечащий начальству офицер, не мешающий продавать солдат на хозяйственные работы в город. В бытность взводным Витька постоянно суетился то с рубанком, то с молотком, то с лопатой. Лично вскапывал клумбу перед штабом батальона, ремонтировал сгоревшую аппаратуру, сломанные утюги, приколачивал доски в каптерке. После того как он своими руками отреставрировал бытовую комнату, Алсынбабаев аттестовал Витьку на вакантную роту взамен уходящего в военкомат старого майора Никешова. Назначение состоялось, тем более что против безвредного и малопьющего капитана, участника начала афганской военной кампании никто не возражал. Характеристики положительные -- ветеран войны, коммунист, семьянин. И вот с этим Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих) предстоит, блин, служить долгие годы! Ладно -- телевизор! Утюг-то хоть в состоянии починить? Никита исподлобья "уничтожил" взглядом глупо улыбающегося командира роты. Витька корпел за соседним персональным столом над разобранным старым утюгом. Ремонтировал он его третий час и явно испытывал удовольствие "садо-мазо". Мастер-ломастер! Никита делил стол в канцелярии с зампотехом роты Пелько и поэтому теснился на одной его половине. На чистой. Другая половина была завалена промасленными путевками, формулярами и коробками технаря. Узкая и длинная канцелярия роты не позволяла разместить более трех столов и трех шкафов. Третий стол -- для четырех взводных -- по масштабам захламленности не поддавался описанию. Так же, как и их шкаф. Старшие лейтенанты, Мурыгин и Шкребус, постоянно материли молодого лейтенанта Ахмедку Бекшимова: привнес азиатский бардак в их угол! Молодой лейтенант Ахмедка улыбался, молча сносил насмешки: бардак так бардак, иначе не умею. Зампотех Пелько в жизни роты участия почти не принимал. Внезапно исчезал из казармы, порой на неделю, и столь же внезапно объявлялся. Но, надо отдать должное, с точностью до секунды -- когда вдруг и кем-либо из вышестоящих буде востребован. Точность -- вежливость королей. -- Королей? - удивился Ромашкин. -- А то! -- растолковывал Никите Мишка Шмер. -- Это ж король вторчермета Туркестана! Всея черныя и цветная металла! Император свалок металлолома! Комбат денежки гребет, наживается на сдаче металлолома, а Пелько этот металл собирает. Из спортивного интереса. Никита довольно тесно сблизился с Мишкой Шмером. А с кем еще?! Не с дураком Непомнящих же, право слово! Они вместе ходили в столовую, вместе ездили в город. Мишка свел Никиту с местным бомондом. Бомонд был ограничен компанией из шести офицеров: четырех из постоянного состава (холостяков) и двух приходящих (женатых). Председательствовал в клубе "поручик" Вадик Колчаков. Заместитель председателя -- бывший "поручик", а ныне разжалованный в "подпоручики" Костя Лунев. Тостующий, шалмейстер (звучало красиво!) -- весельчак Шмер. А почетный геральдмейстер (назвали больше для красоты, не зная толком, что это такое) -- боксер и силач Игорь Лебедь (за белобрысие получил прозвище "Белый", хоть и Лебедь само по себе уже... Хотя встречаются и черные лебеди). Женатиков, Серегу Шкребуса и Олега Власьева, приняли в "узкий круг ограниченных людей" в качестве водителей крайне необходимых мотоэкипажей -- трескучего мотоцикла "Восход" и старого "Москвича". Без них пьянки были бы скоротечными, и оканчивались бы после распития последней рюмки. А с присутствием в компании Власьева (Власа) и Шкребуса (Ребуса и Глобуса) мотокони мчались в город к "черному окну", из которого за двойную цену в любое время ночи выдавалось спиртное. Никиту ввели в бомонд кандидатом -- по протекции Шмера. Желающих состоять в "клубе" много, а мы, такие, одни! После того как Никита принял на грудь три стопки местной "отравы" и не поморщился, Ребус-Глобус тотчас оценил: -- Какой ты, к черту, Ромашкин? Рюмашкин ты! ВсЈ! Будешь Рюмашкиным! -- Лейтенант! А зачем тебе наш гусарский коллектив? -- Лунев, налил очередную дозу в стакан... -- Ты что, в армии служить не желаешь? -- Пока не отказываюсь. А почему ты так решил? -- Да потому, что те, кто обычно сидит за нашим скромным столом, служить в этой гребаной армии не желают! Понял? -- Не понял. -- Взгляни на нас, непонятливый... Думаешь, почему мы пьем? И не просто так пьем, а систематически, "по-черному", без всякого смысла и без повода! Пьем, пьем и пьем. Это местное говно. Блюем... не без того. Но пьем! Почему, думаешь, ну? -- Чего пристал?! -- вступился за рекомендуемого Шмер. -- Ему самому хреново! Жена от него сбежала. Пусть потрется в нашей компании. Тем более деньжата имеются, подъемные получил в предыдущем гарнизоне. Так, Никит? -- Ну, где-то как-то... -- Во-от! И наш друг Никита готов их потратить вместе с нами! Верно, Никит? -- Э-э... В принципе, верно, -- согласился опьяневший Никита. -- И потрачу! А отчего я торчу тут с вами, сам не знаю. -- Пей и не болтай! -- Ребус хлопнул по спине пухлой потной пятерней. -- За дружбу и свободу! -- поднял граненый стакан Лунев. -- За волю! -- истово гаркнул Колчаков. В течение следующих трех часов собутыльники громко говорили, спорили о чем-то и много пили все подряд. В комнату заходили другие офицеры, большинство совершенно не знакомых Ромашкину. Были даже два брата - близнеца. Как пошутил Лебедь, однояйцовых (но с разными яйцами). Знакомились, пили, уходили. Шкребус откланялся в разгар пьянки. Холостяки кричали вослед: "Женатик! Подкаблучник! Беги, скорей!" -- Эх, чего нам тут катастрофически не хватает, в этой глуши -- баб! Пустыня, бля! -- пригорюнился Шмер. Осоловевший Ромашкин... осоловел. Предметы приняли расплывчатые, размытые очертания. Все замельтешило и завертелось перед глазами. К горлу -- удушающий комок. Неудержимая икота. Вскочил, уронив тяжелый казенный табурет. Где тут у вас?! -- Дорогу! К окну птенца желторотого! Дорогу! Освободите проход созревшему! -- Шмер распахнул окно. -- Сюда мой друг, на воздух! Только не выпади, птенец! Никита не выпал. Перегнулся, чуть не выпал, но не выпал... Облегчился. Полегчало. -- Ну, блин, дошли. До кондиции, до нужной! -- интеллигентствующий Хлюдов предпринял попытку натянуть на ноги сапоги и тихо уползти из общества. Не прощаясь, чтоб ему не свистели вслед, как Ребусу. Всевидящий Шмер все увидел: -- Вовка, сапоги не надеть -- ерунда. Главное, чтоб трусы с ноги не были сняты. -- Чего это я их буду снимать? -- насупился интеллигентствующий Хлюдов. - В мужской-то компании! -- А это ты жене докладывай, где был! Всякое бывает, но лучше прийти пьяным, чем в чужих трусах. Я на стажировку курсантом попал в Забайкалье. Веселый гарнизон, на реке Даурия. Рассказать? -- Рассказывай!!! -- дружно потребовал гусарский бомонд. Хлюдов сел на тумбочку и, монотонно раскачиваясь на ней, из последних сил напрягал внимание, чтобы не пропустить поучительную историю. Мало ли! Пригодится... -- Один такой же, как ты, блин, любитель женщин и водки, совместил приятное с полезным. Сделал дело и приперся домой ну просто никаким! Ну, совершенно ни гу-гу! Разделся -- жена глядит, на нем чужие женские трусы. Она на него с когтями, а он ей -- бац! -- в глаз. Баба в крик-плач, в политотдел. Понятно, обработали там морального разложенца по полной программе -- сняли с должности, одну большую майорскую звездочку разбили на четыре маленькие. Орут на него в парткоме, пеной брызжут. А тот стоит себе задумчиво так и бровью не ведет. Ему -- строгий выговор с занесением в учетную карточку. Напоследок спрашивают: "Ну? Понял что-нибудь из нашего разговора?" "Понял... -- говорит. -- Понял, что трусы с ноги снимать никогда не надо!" -- Га-га-га! Ге-ге-ге! Го-го-го! Гы-гы-гы! Но лейтенант Ромашкин в общем разноголосом гоготе бомонда уже не поучаствовал. На исходе мемуара поплелся прочь -- ой, чего-то мне не того... Рухнул на застланную кровать, отключился. Практики пока не хватает, лейтенант Ромашкин. Дело наживное. Практика -- критерий истины. А истины -- в вине. Бай! Баюшки-бай... *** Пробуждение... Ай, да что говорить! Тем более, что язык деревянный -- не пошевелить. Кто испытывал, тот знает. А кто не знает, тому лучше не испытывать. Никита очнулся было, но, завернувшись в постылое одеяло, решил -- еще часик! Ага, как же! Мишка Шмер объявился, как дьявол-искуситель. С пивом!.. Две бутылки вонючего, кислого жигулевского пива. О-ох, очень вонючего, очень кислого! Никита, отхлебнув, поставил свою бутылку на стол, из горлышка медленно поползала пена. -- Эй, Ромашка! Эту дрянь надо пить быстро! Сейчас же! Иначе все пиво окажется на столе. В него, наверное, стиральный порошок на заводе добавляют. Вот, гадство! Воду пить невозможно, водка -- отрава, пиво -- дрянь! А "Чишма" местная -- у-у-у! Одно название, что вино!.. Как жить? Что делать? С чего начать? Как нам реорганизовать Рабкрин? -- Кы... акой Рабкрин? -- соображалось из рук вон плохо. -- А еще замполит! -- укорил Шмер. -- Рабоче-крестьянская интеллигенция! Суть -- мы... Ладно, терпи до обеда, съездим в город в магазин за венгерским "Токаем"! Он как бальзам на раны действует! Считается -- напиток королей! -- Королей -- это вежливость... -- мутно припомнил Никита. -- Это точность, -- поправил Шмер. -- А я тебе про "токай". Или не хочешь? Или тебе "Чишмы"? -- Бр-р! *** -- Бр-р! -- эхом отозвался Кирпич. -- Эта "Чишма" такая дрянь, что... бр-р-р!!! И вообще! Нет ничего лучше, чем наша московская "Кристалл"! -- "Черноголовка"! -- возразил местечковый московский. -- Что вы понимаете! Ливизовская -- самое то! -- встряли великопитерские с областной судьбой. -- Так! -- прервал дискуссию в зародыше Димка-художник. -- Будем о водке спорить или будем дальше слушать? Нить ведь теряется! Вообще-то о водке -- пользительней. Но нежданно-негаданно поддержал "душегуб" Большеногин: -- Я ведь тоже про Забайкалье или про житье на Дальнем Востоке могу многое рассказать! Но ведь не перебиваю! Каждому свой черед! Черед, значит... Ну, черед так черед. (А все-таки "Кристалл!" Да ну вас! "Черноголовка"! Ливиз, плебеи, только Ливиз!) Глава 4. Проверяющие. В гарнизон Никита попал как с корабля на бал. Только-только освоился и нате -- итоговая проверка боевой подготовки. Проверка того, к чему Ромашкин еще не успел приложить ни руки, ни ноги, ни головы. Замполит Бердымурадов пообещал, что если какое-то подразделение провалится на зачетах, снимет офицеров с должностей. Выходит, Никита запросто может пострадать за грехи предшественников. Комбат собрал со всех офицеров деньги на организацию попоек для проверяющих, немного поорал на совещаниях -- и началась проверка. Ромашкин последнюю ночь перед выходом на полигон провел без сна, переписывая лекции, заново оформляя журналы и тетрадки. Настроение препаршивейшее: куда не кинь взгляд, всюду "провал". Бердымуратов пригрозил служебным несоответствием, если за две недели Никита не переоборудует Ленкомнату. А как?! Ни материалов, ни средств на закупку, ни писаря, ни художника. К черту! Делай что должно, и будь что будет! На танкодроме, который был вотчиной третьего батальона, лейтенант оказался впервые и очень удивился увиденной картине. За командной вышкой в тени деревьев стоял сарайчик, в котором хрюкали и визжали свиньи. В закуточке, опутанном сеткой-рабицей, кудахтали куры. У дерева гоготала парочка связанных гусей. Славно! Гуси в яблоках ожидают своей участи. Вернее, пока без яблок, яблоки лежали в коробке. Гм! Животноводческая ферма совхоза "Тупик коммунизма имени Алсынбабаева"! Почему тупик? А потому что дальше ехать некуда! Армия, занятая сельским хозяйством и банкетами -- это балаган. На танкодроме Алсын первым делом поспешил не на командную вышку, а к курятнику. Внимательно пересчитал кур, выпил несколько свежих сырых яиц, преподнесенных ему на тарелке солдатом из обслуги "объекта". Затем комбат потрепал по холкам сытых кабанчиков, потеребил за длинную шею стреноженного гуся. Три собаки, охраняющие стратегический объект, восторженно повизгивали: наконец-то любимый хозяин здесь! Алсын бросил каждой по косточке, погладил, а затем взялся за воспитание солдата-свинаря: -- Сарай плохо вычищен! Почему коза дает мало молока? Отчего куры плохо несутся, и куда деваются яйца? Коза? Есть еще и коза? Точно, есть. Да не одна, а с козленочком. Ну и кот рыжий в придачу -- разлегся на походном столе, греясь на солнышке. Комбат швырнул в котяру камешком. Не попал, но спугнул. Котов и кошек Алсынбабаев почему-то недолюбливал. Своя своих не познаша? Сам был похож на толстенного кота, сидящего на обильной сметанно-сливочной диете. А вот и бригада проверяющих -- прибыли! Во главе с подполковником -- красная рожа в паутине багровых сосудов, желтые глаза пьяницы. Он заранее вытаращился, изображая "праведный" гнев. За ним из "уазика" выпали помощники, майор и капитан. Ватные ноги их не держали, хотя солнышко только поднялось. Какими же будут к закату? Третий день проверяет гарнизон... Комбат отправил на вышку руководить занятиями товарища Неслышащих (Недумающих, Незнающих, Неверящих, Невидящих, Непомнящих), дорогих проверяющих усадил дремать за стол с напитками, а сам занялся шашлыком. Алсын лично рубанул головы гусям, забил маленького подсвинка, разделал его, и устроился у мангала, покручивая шампуры и что-то напевая. Ромашкин подремывал у походной Ленкомнаты и плакатов по мерам безопасности. В его обязанности входило инструктирование взводов перед началом заездов. "Наездники", черт бы их побрал, показали себя во всей красе. Не прошло и часа, как один танк перегрелся, а у другого заклинила коробка передач. Потом боец-узбек не вписался и свалил танк с препятствия, с моста. Право, какие пустяки! Не туда смотрите, сюда смотрите! Алсын подсел с дымящимися шашлыками к проверяющим, всячески отвлекая от танкодрома и доводя компанию до нужной кондиции. Впрочем высокая комиссия уже пребывала в ней, в кондиции. Уже пошли жеребячьи анекдоты, байки, тосты. -- Лейтенант, поди сюда! -- Алсын пощелкал пальцами Ромашкину. Никита не спеша, вразвалочку направился к столу. Приказ начальника -- закон для подчиненного... Но что за барское пощелкивание! Нашел, понимаешь, трактирного полового! -- Быстрее, замполит! Чего как неживой! Сходи к Мурыгину, принести еще водочки! А то у нас тут остался шашлык да зелень. Быстро! Никита не спеша, вразвалочку направился к Мурыгину. Приказ начальника -- закон для подчиненного... Мурыгин пересчитал водку и со вздохом выдал очередные две бутылки: -- Сволочи! На них не напасешься. Нам еще три предмета сдавать! Такими темпами только на стрельбу останется! Замполит, политзанятия под угрозой! Твой предмет в опасности. Будешь сам своих политиков поить. Да в гробу Никита видал -- поить-наливать неизвестно за что! Не спеша, так же вразвалочку вернулся к жрущим-пьющим. С резким стуком поставил бутылки на стол. Подполковник задремавший было, осоловело уставился на Никиту: -- Лейтенант! Ты кто? -- Лейтенант Ромашкин. -- И что? -- И ничего. Водку вам принес. А то все мало наверное... -- Ага! Умничаем!.. Никита смолчал, но взглядом сказал. -- Ага! Презираем!.. Давно в чужих руках не обсирался?! -- Вообще никогда не обсирался! -- Ага! Не уважаем!.. Да ты знаешь кто я?! Знаешь?! -- Нет, -- Никита еле удержался от "и знать не хочу". -- Да я ж тебя, лейтенант, могу изничтожить! Буквально! Форменно извести! Под корень истребить! -- А за что? За то, что водку вам подношу? -- Э-э-эй! Ромашкин! -- Алсын заволновался. -- Принес -- спасибо. Може