Ork Mckeen. Четыре сезона века
---------------------------------------------------------------
© Copyright Ork Mckeen
Email: ork@null.net
WWW: http://www.strogino.com/Ork/
Date: 08 Aug 2001
---------------------------------------------------------------
Если не признавать единство всеобщности вещей, возникает невежество, а
также партикуляризирующая склонность обращать внимание на частности, и
вследствие этого развиваются все стадии загрязненного сознания... Все
явления в этом мире представляют собой не что иное, как иллюзорные отражения
сознания, и не имеют собственной реальности"
Ашвагхоша
Ты должен глубоко поразмыслить над этим."
Миямото Мусаси. "Книга Пяти Колец"
Что в шелесте травы?
Мольба, угроза, песня?
Просто ветер пролетал...
"Я должен быть ангелом, если только я хочу жить; вы же живете в других
условиях."
Фридрих Ницше
...Максим Волков сидел за столом. Перед ним лежала девственно чистая
тетрадь, на первой странице которой он старательно выводил букву "С" - это
было началом сочинения. Покончив с первой буквой, он оторвал взгляд от листа
бумаги и повернулся к окну. Рассматривать морозные узоры на стекле было
гораздо более приятным занятием. Мать вернется с дежурства не раньше пяти, а
сейчас только одиннадцать. В комнате было тепло и тихо, только иногда с
улицы доносился звук проходивших мимо машин...
Максим посмотрел в окна дома напротив - ни одного огонька. Там была
психоневрологическая лечебница, о которой среди его товарищей ходили самые
противоречивые слухи, но смысл сводился к одному - психов лечат. Даже шутка
была - "скоро и тебя туда". В такой тишине в голову лезли самые разные
мысли, не думалось только об одном - о сочинении, а писать надо, ведь завтра
последний день, когда его можно сдать. Он вздохнул и принялся за вторую
букву. Вместо буквы "О" получилась "У". Максим дописал фразу: "СУКА
МИРОНОВ". Надпись получилась очень жирная. Чуть пониже он нарисовал
фашистскую свастику - совсем толстую - и обвел ее для верности пару раз.
Первый лист был безнадежно испорчен, как, впрочем, и настроение. Миронов
завтра точно объявится и опять все начнется сначала.
- Миронов - гад! - громко проговорил Максим и почувствовал соленый
привкус во рту.
Все началось еще в сентябре, после каникул, когда на перемене Максим
стоял в коридоре с Пашкой и рассказывал тому, как летом в деревне он ходил
на озеро и рыбачил с дедом на лодке. Рядом стоял Миронов - жилистый паренек,
двумя годами старше Максима, и внимательно слушал о чем болтали вокруг. Это
был первый школьный хулиган, которому практически все выходки сходили с рук
- его отец был руководящим работником райкома партии. Миронова боялись;
ученики младших классов завидовали ему. Максим с опаской взглянул на
Миронова, но продолжал:
- ... А дед и говорит: "Ты лодку сам тогда отгони, когда вернешься, то
и вода закипит. Скоро совсем стемнеет..."
- Это ты, такой суслик, сам греб на лодке? - прервал рассказ Миронов.
Максим испуганно повернулся в его сторону и тихо спросил:
- Сам, а... что?
- Да ни че - ты на себя посмотри - сопли не потеряй. Тебе только с
мамкой за руку через дорогу ходить.
- Ты мне не веришь?!
- Да кто тебе, дураку, сопливому поверит?
Только потом уже Максим понял, какую он совершил ошибку. Видимо нужно
было как обычно промолчать или убежать, а он во всю глотку проорал Миронову
прямо в ухо:
- Сам ты дурак папенькин! Только и умеешь, что утром в школу на его
машине приезжать!!!
В это мгновение прозвенел звонок и Максим рванул что было сил в класс,
впитывая спиной ледяную интонацию ответа:
- После поговорим.
Он сидел и дрожал, пытаясь удержать в руке авторучку. Урок тянулся
бесконечно. Мыслей никаких в голову не приходило - его засасывала трясина
животного страха, хорошо еще, что к доске в тот день не вызвали.
Пашка смотрел на него каким-то странным взглядом - оценивающим и
сравнивающим, в котором не было даже намека на со чувствие. Максим еле
сдерживал слезы, ему хотелось вскочить и зарыться на сеновале у деда в
деревне.
После уроков Максим долго стоял в раздевалке, не решаясь выйти на
улицу, наконец вздохнул и медленно пошел домой.
Миронов ждал во дворе. С ним были еще два незнакомых мальчишки - видимо
его приятели, которые были старше Миронова. Они окружили его молча. Били
тоже молча - кричал только Максим. Первым ударом ему разбили нос, второй
пришелся между ног. Потом ему уже было все равно, лежа на земле он наблюдал,
как содержимое его портфеля высыпалось в ближайшую лужу. Это было началом.
На следующий день все повторилось и продолжалось ежедневно. Теперь
Максим старался убежать раньше всех из школы, если не получалось, то
задерживался как можно дольше. Он прятался за матами в спортзале, подолгу
возился в раздевалке и никогда не выходил из школы на пустую улицу - он
ждал, глядя в окно, пока в пределах видимости не появится какой-нибудь
прохожий, быстро выбегал и пристраивался рядом. Однажды подвернулась большая
удача - попавшийся попутчик, явно спортсмен - огромного роста - "проводил"
прямо до дома. Иногда Максим замечал, что враг не спеша следует где-нибудь
неподалеку и если их взгляды встречались, холодная улыбка не давала заснуть
ночью.
Максим начал специально опаздывать на первый урок - так было спокойнее.
Но даже в школе, среди множества людей, спасения не было - он получал удары
в ухо на переменах, находил огрызок яблока или плавающий окурок в супе во
время обеда. Маленький затравленный человечек скулил одинокими вечерами,
сидя под партой в пустом классе, избивал кулачки в кровь об стены от
бессилия что-либо сделать, перестал выходить гулять на улицу по любыми
предлогами и, если мать просила сходить в магазин, то несся туда и обратно
так быстро, как только мог. Ему просто не хотелось жить...
Две недели назад наступило затишье - Миронов уехал на сборы в
спортивный лагерь - он занимался боксом. Это были самые с счастливые две
недели в жизни Максима Волкова. Завтра...
...Он с ужасом посмотрел на свастику...
План созрел уже давно. В наследство от умершего отца - лейтенанта
милиции - матери Максима остался наградной пистолет. Мать прятала его в
чемодане под кроватью, но Максим знал об этом. Еще в ноябре он купил у
главного школьного менялы Кольки Остапчука два патрона по полтора рубля за
штуку - просто за астрономическую для него сумму - это был двухнедельный
обед в школьной столовой. Сейчас патроны лежали на книжной полке за
собранием сочинений Жюля Верна. Максим полез под кровать и вынул завернутый
в его старую майку пистолет. На рукоятке была надпись: "Лейтенанту С. В.
Волкову за проявленные мужество и героизм". Пистолет был очень тяжелый, но,
взяв его, Максим заметил, что руки не дрожат. Он подошел к столу и
прицелился в свастику. Раздался щелчок - пистолет был не заряжен.
Вынув обойму, он вставил туда оба патрона, засунул обойму обратно и
взвел затвор. За окном послышалась сирена проезжавшей милицейской машины.
Максим попробовал засунуть пистолет сзади за пояс, но тот провалился и
застрял в штанине. Пришлось повозиться, прежде чем удалось его достать.
Самое лучшее, что можно было придумать, это положить пистолет в портфель.
Сочинение так и осталось ненаписанным.
Весь первый урок Максим сидел бледный, как простыня, - его колотил
озноб. Ему опять повезло - к доске не вызывали - тем более, что уши не
воспринимали никаких звуков, кроме далеких и частых ударов сердца. Дрожавшие
руки не слушались своего хозяина.
Он смотрел на доску, но видел только бездонную черную пустоту,
бесконечную, пугающую и жестокую. Прозвеневший звонок заставил Максима
выпрямиться, как пружину, и повалить стул. Он расстегнул портфель и, взяв
его под мышку, дернулся к выходу, пытаясь оторвать от пола окаменевшие ноги.
Сзади раздался смех и чей-то голос ехидно поинтересовался:
- Эй, суслик сопливый, еще четыре урока, или ты соскучился по Мирону?
Ничего не ответив, он выскочил из класса и побежал в туалет. Было
слышно, как в бачке одного из унитазов тоскливо журчит вода. Пока никто не
вошел, Максим вытащил пистолет и встал спиной к стене, держа оружие сзади.
Откуда-то издалека в туалет ворвался вой множества голосов и топот ног,
заглушивший унитазные переливы - влетел вспотевший и вечно улыбающийся
Миронов, подпираемый улюлюкающими любопытными. Он остановился в дверях и
поймав взгляд Максима, мгновенно перестал улыбаться. Пистолет был очень
тяжел и норовил выскользнуть из рук. Это обстоятельство заставило глаза
наполниться слезами, но Максим поднатужился, поднял свое оружие и прицелился
Миронову в лоб. Тот, увидев направленный на него ствол, замер с широко
открытым ртом, зрачки расширились до самых белков и что-то потекло из
штанины на ботинок. Максим нажал на курок, но выстрела не последовало - у
наградного пистолета был сточен боек. Максим от ужаса завыл и собрав
последние силы, бросил пистолет обеими руками в голову своему врагу. Тот
успел инстинктивно подставить ладонь, прикрыв лицо. Пистолет с грохотом
шлепнулся на пол, расколов кафельную плитку. Звериный крик "Фашист, ты
фашист, сучий!!!" перешел в рычание - Максим схватил Миронова за руку и
впился в нее зубами, где-то совсем совсем далеко ощутив солоноватый привкус
крови и полное безразличие к боли от вывороченного молочного зуба...
* Часть вторая: НУ РАССКАЖИ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ... *
"С жизнью человеческой то же, что с игрою в кости: если не выпадет та,
какую мы желали, то надо использовать ту, которая выпала."
Теренций
В дешевых романах всегда пишут: "все произошедшее казалось кошмарным
сном". Для Ирины, сидящей сей час в прокуренном кабинете следователя, кошмар
отнюдь не кончился, а продолжался, и конца ему не было. Давали себя знать
половина пузырька валерьянки и два стакана настоя грузинского чая,
проглоченные утром. В данный момент она уже в третий раз пыталась
рассказать, как все произошло, но, доходя до того момента, когда она
ударилась затылком о замерзшую прошлогоднюю листву, ее опять выворачивало
наизнанку. За последние два часа ее рвало уже раз шесть, при чем последние
два раза прямо в кабинете следователя Фролова.
Александр Александрович Фролов смотрел на нее
безучастно-заинтересованным взглядом профессионала, всем своим видом
показывая, что в настоящий момент он занят только одной проблемой - чтобы
Ирина закончила наконец писать свое заявление.
- Ну не волнуйтесь вы так, Ирина Сергеевна. Вы поймите, что ваш случай
мы безнаказанным не оставим, тем более это уже не первый подобный в нашем
районе. Вот, вы говорили, что у нападавшего был характерный шрам на
подбородке... - Фролов задумчиво посмотрел на нее и потер собственный
небритый подбородок. - Я понимаю, что темновато было, но попытайтесь
вспомнить подробнее. Я сей час принесу вам несколько фотографий, а вы
внимательно посмотрите на них - может узнаете кого.
Следователь с трудом отвалился от стола, встал, разминая руки, и вышел
из кабинета, шумно закрыв за собой дверь. Вдруг дверь опять открылась, и с
порога Фролов, смотря на свой стол, тихо проговорил:
- Ирина, хоть и не к месту, я понимаю, но... с праздником вас...
прошедшим.
Дверь опять закрылась, но уже осторожно.
Используя появившуюся паузу, Ирина попыталась хоть чуть-чуть
расслабиться и закрыла глаза. Внезапно из-за двери послышался шум какой-то
возни. Хриплый женский голос с надрывом проскулил: "Сучье ментовское
отродье! Вы меня еще вспомните, хуйлоны серые!" Крик прервался звуком
лязгнувшего тяжелого засова. Стало опять тихо.
Ирина подняла голову и заметила висящий на стене портрет какого-то
человека в форме. Его глаза с недоверием разглядывали Ирину Сергеевну
Панину. Ей стало очень плохо, и она потеряла сознание, так и не дождавшись
обещанных фотографий...
...Поздним вечером, восьмого марта Ирина Панина возвращалась домой от
подруги, где в теплой душевной компании они весело справили девичник,
посвященный Международному женскому дню. Три студентки мединститута решили
не приглашать парней, посвятить этот день только самим себе. Просто так им
захотелось, и вечер действительно удался. Сей час она шла по тропинке, вдоль
железнодорожного полотна и напевала какой-то мотив чик из Пугачевой. В
пакете Ирина несла туфли с высокими каблуками - мамин подарок к
совершеннолетию, флакон духов фабрики "Дзинтарс" и импортные черные
колготки, презентованные Ленкой с каким-то заговорщицким видом. Наверное,
она имела ввиду предстоящую поездку в Москву. Уже только представив это,
Ирина улыбнулась. Она по чему-то вспомнила, какой эффект неделю назад
произвела ее новая короткая стрижка на Серегу Степанова. Это было на день ее
двадцатилетия, месяц назад. А тут еще и черные колготки!
- Держись, Серега! - весело крикнула она и получила сильный удар в ухо.
От неожиданности она потеряла равновесие и упала в кусты, расцарапав
себе все лицо. В тот же момент на нее прыгнула темная фигура и закрыла собой
звездное небо. Наверное нужно было закричать, но первой реакцией было
удивление, а потом, когда Ирина по чувствовала, что с нее одним сильным
рывком сорвали юбку со всем нижним содержимым, она оцепенела. Через секунду
Ирина обнаружила, что ее рот забит заиндевевшими листьями вперемежку с
землей и снегом - кричать она уже не могла, только мычать, да и то очень
тихо, поскольку ее лицо было прижато грудью нападавшего. А он как раз не
молчал:
- Ну расскажи мне что-нибудь... сука... теперь! - услышала она в правом
ухе...
Потом он засмеялся, громко так, самодовольно, и слегка приподнявшись,
врезал ей в промежность коленом с такой силой, что ее ноги сами разлетелись
в разные стороны и от боли она потеряла сознание.
...Ирина очнулась от холода. Она лежала на левом боку с вывернутой
правой ногой совершенно голая. Лицо было покрыто застывшей коркой - видимо
ее сильно рвало пока она была без сознания, во рту ощущался вкус соленой
земли. Она попыталась поднять руку - та плохо двигалась, поскольку затекла,
наконец ей это удалось, и она ощупала себя.
Вся нижняя половина тела была в крови, которая все еще тонкой теплой
струйкой стекала на левую ногу. Рядом Ирина обнаружила свою куртку и,
притянув ее, укрылась. Затем ее опять начало рвать. Несколько раз она
пробовала встать, но резкая боль в животе и спазмы в желудке вновь
опрокидывали ее на колени. Рухнув на промерзшую землю в очередной раз, она
лежала и пыталась не впасть в истерику. Меньше всего на свете ей хотелось,
чтобы ее сей час кто-нибудь нашел на этой тропе.
Отлежавшись минут десять, Ирина кое-как натянула остатки одежды,
почувствовав, что еще немного, и она замерзнет совсем. Пошарив рукой, она
обнаружила рядом свой пакет. В нем были духи, а черных колготок не было. И
тут она окончательно потеряв над собой контроль, жалобно заскулила. Наверное
это ее и спасло - недалеко проходили путевые рабочие, которые услышали ее
плачь и стоны...
...Была больница, воспаление легких, еще одна больница, но уже совсем
другая, и еще больница... Через два года Ирина восстановилась в институте и
закончив его, стала детским врачом. Все это было, но в другой жизни, в той,
которая кончилась в Международный Женский день 1973 года.
За свои тридцать пять лет доктор Ирина Панина ни разу не была замужем,
хотя никому бы и в голову не пришло назвать ее непривлекательной - стройная
спортивная фигура, выразительные зеленые глаза и длинные каштановые волосы
сводили в поликлинике с ума всю мужскую половину женатых и холостяков. Но
все попытки приударить за ней не встречали со стороны Ирины никакой реакции
- она их просто игнорировала. Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что
доктор Панина не была груба с муж чинами. Просто она их не видела как
противоположный пол напрочь, но как с коллегами по работе поддерживала
вполне дружеские отношения. Вся ее жизнь была отдана работе - она лечила
детей. Только рентгенолог Светлана Борисовна знала, что Ирина никогда не
сможет иметь своего ребенка, они с ней были близкими подругами и делились
почти всеми мыслями - по крайней мере Светлана делилась, но ей казалось, что
Ирина не всегда с ней откровенна. Света, видимо, и была близкой подругой,
поскольку никогда не лезла в чужую душу напролом, как это пытались делать
остальные. Жизнь текла монотонно и размеренно: работа - магазин - электричка
- дом - ночь, иногда ночные подработки на неотложке. Отпуск Ирина никогда не
брала, поскольку ей просто некуда было ехать. Да и мысль у нее появилась -
защитить кандидатскую, благо и предложение из Москвы пришло. В апреле нужно
было подавать документы. В данный момент Ирина могла бы с читать себя почти
счастливым человеком, если только можно отнести это понятие к одинокой
тридцатипятилетней женщине. Но... ей было виднее.
Говорят, что нашей жизни все случается по странному стечению
обстоятельств. Наверное это действительно так и обстоит, поскольку очередной
плановый женский день Ирина отмечала в компании Светланы Борисовны и ее
десятилетнего сына Максима. Хорошо было бы так сидеть в маленькой уютной и
теплой комнате до самого утра, но Ирина все равно решила уехать домой на
последней электричке - привычка ночевать только у себя дома, это уже
серьезно - аргументы не помогли. А еще эти самые обстоятельства были таковы,
что с собой в качестве подарка она везла в красивом полиэтиленовом пакете
импортные черные колготки...
Несмотря на праздник и позднее время, в вагоне было полно народу, но
особо пьяных не наблюдалось. Ирина сидела у окна, смотрела на мелькавшие за
окном огоньки и прислушивалась к чужим разговорам, ехать было еще около полу
часа. Неожиданно ее внимание привлек странный громкий и раскатистый смех -
это смеялся пассажир, сидящий через проход рядом с человеком, похожим на
подыхающую рыбу, хватающую воздух ртом - этот смеялся так. Она с интересом
посмотрела на первого, и, видимо, слишком резко повернула голову - он сна
чала вздрогнул, затем стал разглядывать ее с нескрываемым интересом -
женщина ему явно понравилась.
Ирина слегка улыбнулась, чуть-чуть - уголками рта. Он тоже улыбнулся.
Мужчина потерял всякий интерес к своему скучному попутчику и пожирал глазами
новую цель.
Через остановку почти все пассажиры, в том числе и рыбообразный, начали
пробиваться к выходу. Новый знакомый тоже дернулся, но сел обратно, нервно
теребя своими огромными, скорее всего рабочими руками, дорожную сумку,
соображая, что ему дальше предпринять. Ирина встала, и присев к нему на край
скамейки тихо спросила:
- Хочешь пойти ко мне в гости?
- Конечно... я... не знаю... но... Я... пойду... Пойдем.
До следующей остановки они сидели, разглядывая мелькавшие в окне вагона
огоньки.
По дороге к дому он обнимал Ирину за плечи, но шел молча. Они проходили
по той самой тропе. Отличие было только в том, что шел снег и дул
пронизывающий до костей мартовский ветер. Тяжелая рука попутчика совсем не
грела.
Придя в дом, Ирина усадила гостя на кровать, а сама пошла на кухню за
вином. Весело гремя стаканами, она спросила, пьет ли он вино, на что ночной
гость утвердительно буркнул "естественно!". Ирина принесла в руках два
стакана, протянула один гостю и сказала:
- За знакомство. До дна пей.
- Да - ответил он.
Потом она подождала, пока он не влил в себя все, и слегка пригубила из
своего стакана, наблюдая за гостем. Через минуту он медленно осел на
кровать...
Ночной гость очнулся часа через полтора, без одежды, крепко привязанным
за руки и ноги к спинке тяжелой старинной кровати, рот был заклеен
пластырем. Испуганные глаза обнаружили пьяный взгляд Ирины, и он понял, что
убивать его, по крайней мере сейчас, не собираются. Женщина медленно
подошла, села рядом и стала ласково гладить его, сна чала медленно, а потом
все быстрее и быстрее. Затем, она запрыгнула на него. Ирина никогда в жизни,
кроме того случая, не занималась сексом с муж чинами и в общем-то опыта не
имела - она просто начала делать с ним все, что ей хотелось. Такой
неожиданный поворот событий подействовал на мужчину - он обезумел от
возбуждения. Ирина насиловала его с периодичностью тридцать-сорок минут,
иногда отлепляя пластырь и вливая новую дозу медицинского спирта, от
испарений которого они пьянели оба, в минуты отдыха Ирина курила. Утром она
позвонила на работу и сказала, что видимо приболела - полежит несколько дней
дома.
Ближе к полудню выражение взгляда ее гостя стало меняться с возбуждения
на ужас, он уже на чал старался резко дергаться, чтобы ослабить веревки -
Ирина, стоявшая рядом, наполнила шприц и сделала инъекцию в раздутую вену,
синеющую на его измученном члене.
Два дня Ирина старалась не смотреть на себя в зеркало, плотные шторы на
окнах были задернуты. Она больше не улыбалась и каждый раз насилуя муж чину,
тихо шептала ему на ухо: "Ну расскажи мне что-нибудь..." Остановила ее
только пустая коробка из под ампул - Ирина выронила ее из рук, упала на
колени и начала смеяться, все громче и громче. Теперь она уже просто не
могла смотреться в зеркало - все окружающее перестало для нее существовать
навсегда - она была по-настоящему счастлива. Еще через сутки соседи,
утомленные криками, вызвали милицию.
Старший сержант посмотрел на связанного мычащего муж чину и голую
женщину в истерике, пожал плечами и вызвал "скорую".
Заведующий отделением психиатрической больницы сдавал дела своему
преемнику. Они сидели поздно вечером в кабинете, освещенном только
настольной лампой с пыльным абажуром. На столе стоял полупустой графин
разбавленного спирта, подкрашенного кока-колой.
- ...Пашка, да не бери в голову все это - ты не первый день замужем. Я
буду появляться первое время, все вопросы решим по ходу.
- Серега, я не имел в виду, что не справлюсь, просто я тебе завидую -
мне-то деваться некуда. Ладно, давай еще по одной - за успех нашего
безнадежного предприятия.
В тишине больницы иногда слышались какие-то скрипы и стоны, в соседнем
кабинете хлопала незакрытая кем-то форточка.
- Самое главное, Паш, не забывай предупреждать санитаров, чтобы
выводили из одиннадцатой нашу ветераншу перед приходом тети
Маши-Шварцнеггера со шваброй, а то в последний раз она настоящую революцию
устроила.
- Да ладно подкалывать-то, Серый, помню я про нее. - Павел улыбнулся,
затянулся сигаретой и потянулся налить еще из графина - Забавная кликуха у
нее: "Расскажи мне что-нибудь" - ты не знаешь, откуда это?
- Нет, Паш, это было еще до меня - да и какая разница? Больной, он и в
Африке...
- Сергей скомкал какую-то исписанную бумажку и закинул ее в
проржавевшее эмалированное ведро, стоявшее возле приоткрытой двери - Ну
расскажи мне что-нибудь, Пашка! - И оба рассмеялись.
Они сидели до самого утра, вспоминая студенческие годы, пили спирт и с
полным безразличием листали пухлые папки с историями болезней...
* Часть третья: ЗЕРКАЛО *
"У любви нет лика. Она абсолютно бесформенна. Вам никогда не удастся
увидеть любовь; она неосязаема. И чем она выше, тем более невидимой она
становится; на высочайшем пике она превращается в чистое ничто. И помните,
что любовь - это лестница от низшего к высшему, от земли к небу."
"При определенных обстоятельствах одни и те же стимулы могут привести к
различным ощущениям, а различные стимулы - к одинаковым."
Станислав Гроф "За пределами мозга"
... Свет фар не мог пробить плотную стену дождя, но Иван, не обращая на
это внимания, выжимал из своей "копейки" все, на что она была способна.
Дорогая импортная резина визжала и стонала на поворотах на своем иностранном
языке, а неплотно закрытая дверь вибрировала в такт подпрыгивающей на
пересечениях трамвайных путей машине. На спящий город давил упавший с неба
мрак - всей своей осязаемой тяжестью и мощью, требуя подчинения животному
страху перед темнотой. Может, и это было иллюзией? А если темнота как раз и
есть та самая, единственная реальная составляющая его жизни, вернее, бытия?
То, что он существует, сомнений не было - он чувствовал боль, которая
чудовищным, ядовитым потоком текла из разбитой руки в мозг, копалась в нем
когтями, вгрызаясь в каждый уголок памяти. Нет, это не когти, а острые куски
разбитого им зеркала. Неужели оно настолько сильное, что даже сейчас не
выпускает из своих объятий? Осколки мелькали перед глазами и мешали вести
машину. Один из них взорвался ярко-красным светом, опалил глаза и рассыпался
на миллиарды мельчайших брызг, вылетевших из-под колеса, оторвав Ивана от
его мыслей. Машина пронеслась по луже мимо светофора, обрушив целую волну на
случайного прохожего. Иван услышал вдогонку визгливый крик обиженного -
"Алкаш! " Время стало тормозить и наконец замерло, словно издеваясь над
ним...
Воскресенье, вечер
Удар - оглушающая боль и темнота, превратившаяся в режущий глаза свет.
- Ваноооо... Ванюша... - сквозь звон в ушах пробивался далекий,
всхлипывающий голос - Ванечка, ты живой?
Свет постепенно потускнел, и из огромного пятна превратился в две яркие
точки - на Ивана смотрели два голубых стеклянных глаза, которые по чему-то
были влажные. Еще секунду спустя Иван наконец сообразил, что это Миха в
своих идиотских очках.
- Миххх... - хрипя выдавил Иван, - что было-то? Ё... , как все плывет.
Он по-прежнему не различал ни чего вокруг - все остальное пространство
медленно вращалось вокруг очков.
- Ванька, достал он тебя в голову, хорошо достал. - Голос стал более
спокойным. - Наверное у тебя сотрясение. Ты лежи-лежи, сейчас Ленка приедет
- я уже позвонил. (Тут Миха пару раз моргнул глазами, смахивая очередную
слезу) И Павел Петрович придет. - Иван по чувствовал на щеках пухлые, теплые
Михины ладони, слегка дрожащие и влажные - Боже... Ванечка... У тебя т-такой
вид! Т-т-такой вид! Ты т-такой... б-б-бледный... - Миха от волнения начал
заикаться.
- Все, все! Обсыхай, Миха, в порядке я! - Иван уже на чал воспринимать
действительность - Что ты Ленке сказал? И на хера вообще звонил?
- Ванюша, я очень испугался за тебя, мне так страшно, так страшно
стало, ты упал как мертвый и...
- Ну ты б... , - перебил его Иван, , но остановиться уже не смог, -
прям как баба... - Последнее слово он произнес совсем тихо, успев заметить,
что испуг в Михиных глазах стал совсем другого рода. - Ну, , прости-прости
гада, - при этом он попытался изобразить улыбку, но получилась лишь гримаса
боли.
Миха медленно убрал руки с его щек и поднялся на ноги. Сутулый и
угловатый, он еще больше сгорбился, поправил очки и открыв рот, силился
ответить. Сейчас его взгляд выражал удивленную обиду.
- Ваня, - наконец прошептал Миха - но ты же знаешь, как... - он не
договорил.
В этот момент открылась дверь, и вошел грузный, седой муж чина лет
пятидесяти, остановился у порога и внимательно посмотрел на Ивана. Затем
достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и закурил. Миха и Иван молча
смотрели на вошедшего. Выдержав паузу, он спокойным голосом начал:
- Миха, покури-ка в предбаннике.
Миха не стал дожидаться повторного приглашения и быстро выскользнул за
дверь. Вошедший продолжал, стряхнув пепел на пол:
- А теперь, алкаш, объясни мне, какого черта ты именно вчера напился?!
- Ровный тон внезапно перешел в рычание - Я понимаю, что в твоем возрасте
только блядки на уме, но я понимать отказываюсь твое отношение к делу! ! ! Я
же на тебя пять тысяч поставил! Мальчишка! ...
Иван молча слушал, наблюдая за руками говорившего. Правая, согнутая в
локте, продолжала держать пачку и зажигалку, левая, с сигаретой, сей час
была вытянута вдоль бедра и заметно подрагивала.
- Я, как последний кретин, договариваюсь с людьми, Фосырева самого
приглашаю, а он не в форме! Вано, б..., - у меня просто другого слова нет -
ну ты хоть понимаешь, что я на тебя собственную шкуру поставил? - Он резко
швырнул окурок на пол и замолчал.
- Петрович, ясно, что оправдываться бесполезно, - Иван даже не сделал
попытки подняться с полу, а продолжал лежать, - у Ленки вчера день рождения
был, ну должен ты меня понять...
- Да ни чего тебе не ясно, Вано! Ты же знаешь меня! . . Мне,
естественно, не плевать на пять тысяч, и я никогда не повторяю дважды.
Сейчас это будем считать тренировкой, но ты врубись, что следующую субботу я
отменить уже ну никак не могу. Миха в школе договорился про зал - делай, что
хочешь, хоть отпуск бери на работе, но латыша зарой!
Петрович на секунду задумался и добавил:
- Гога повысил ставки до двадцати, будет человек сорок, а то и больше.
Ты это понимаешь?
- Ты меня тоже знаешь, Петрович, обещаю, что в норме буду, - Иван
говорил тихо и уверенно и своим тоном видимо успокоил - рука Петровича
перестала дрожать.
- Не знаю я, оклемаешься ты за неделю или нет... - Он прищурился,
рассматривая голову Ивана. - Тебе нельзя неделю прогулять?
- Никак... Мы проект сдаем - предзащита. Из Москвы комиссия будет через
неделю.
- Ладно... инженер. Все. Встал и домой - "волга" внизу. Жду завтра, как
обычно, у себя. В десять.
Павел Петрович еще раз бросил изучающий взгляд на Ивана и быстро вышел,
захлопнув дверь. Перистые облака сигаретного дыма недовольно потекли в
разные стороны, потревоженные двойным эхо - на двери болталась табличка с
неразличимой выцветшей надписью.
Иван с трудом поднялся, пробуя при этом поворачивать голову в разные
стороны. Внезапно остатки дыма закрутились в бешеном смерче - влетела Лена.
Она остановилась с вытянутыми вперед руками - на одной из ладоней виднелась
свежая царапина.
"Закрывайте за собой дверь", - подумал Иван и тихо добавил вслух:
- И уважайте труд завхозов...
Ленка смотрела широко открытыми испуганными глазами на Ивана и пыталась
что-то сказать, но слова явно застревали в горле.
- Ленчик, а ты же слово дала не приходить сюда. Ты обещала, - сказал он
тихо и жестко - Не молчи!
- Ваня... Не могу... Пойми меня, я...
- Ревушка-коровушка... Как ты в таком состоянии доехала только? -
Незаметно для себя он сменил тон и улыбнулся.
- На такси, - девушка поняла, что Иван больше не будет на нее злиться
и, обхватив его за пояс, прижалась лицом к груди. - Тебе не очень больно?
- Догадайся с трех раз, , глупышка моя.
- Не сердись, Иванушка, я же каждое воскресенье места себе не нахожу.
Как только вечер наступает, я дрожать начинаю, в голову мысли лезут разные.
Господи, зачем все это, зачем?!
Иван почувствовал, что майка на груди стала влажной. Он прикоснулся
обеими руками к ее голове, медленно отодвинул и посмотрел в Ленкины влажные
глаза:
- Зачем? У тебя есть варианты? - Он поймал себя на мысли, что только
что задал сам себе этот вопрос. - Ладно. Поехали-ка домой, а то завтра,
вроде, на работу. Ты Петровича внизу видела?
- Нет, только Миху - бледный, как статуя. Ваня, ну скажи, тебе очень
больно было?
- Сейчас нормально, только голова немного кружится. Эх, Ленчик, спала
бы ты себе... - Иван отметил, что совсем на нее не злится, да и голова уже
не кружилась.
Но на лестнице Иван опять по чувствовал, как все поплыло перед глазами.
- Нет, видимо здорово он меня зацепил в этот раз, - проговорил он,
вцепившись в перила.
Ленка изо всех сил пыталась поддержать его, и ее попытки вызвали его
одобрительную улыбку...
... "Странно, что прохожие попадаются в этом городе," - думал Иван,
наклонившись над рулем и пытаясь хоть что-то разглядеть впереди машины.
Дворники лишь размазывали воду по лобовому стеклу, и она, растекаясь по всей
поверхности, образовывала мутную пленку.
Приступ дикой боли в руке заставил Ивана скрипнуть зубами - два
стеклянных осколка повисли над мостом Лейтенанта Шмидта. Сначала они были
маленькими и тусклыми, но быстро превратились в два гигантских вращающихся
шара с рваными краями, надвигающимися прямо на машину Ивана. Ослепляющие
куски стекла что-то громко и омерзительно орали ему, пытаясь заглушить стоны
насилуемого двигателя, но Иван только усмехнулся и с такой силой надавил на
газ, что машина рывком взлетела, перепрыгивая через ремонтируемые трамвайные
пути. Иван мельком успел заметить, как напугавшие его шары резко провалились
куда-то вправо, а в зеркале заднего вида появились два красных стоп-сигнала
остановившегося автомобиля...
Воскресенье, ночь.
Черная исполкомовская "волга" с завывающей сиреной вырулила на проспект
Карла Маркса, заставила резко затормозить одинокое ночное такси и понеслась
по направлению к набережной - оставалось десять минут до развода Тучкова
моста, нужно было успеть доехать.
На заднем сидении дремал уставший Иван. У него на коленях спала,
свернувшись калачиком, Ленка. Она улыбалась во сне, наверное сон был
хороший. Вдвоем они были похожи на строгого отца и маленькую дочку, уютно
устроившуюся у него на коленях. Он, закрыв глаза, ласково гладил ее по
голове, и она сквозь сон улыбалась.
... Дождь внезапно прекратился - был слышен только рев мотора да свист
ветра за стеклом. "Лучше бы ты не кончался! "- простонал Иван, снова заметив
впереди, на гранитной набережной, обрывок одной из его жизней - два циклопа
стояли взявшись за руки и рычали на него. Их безобразные демонические тела
росли и росли, и вот уже их головы и плечи начали скрываться в нависающем
свинцовом небе...
Очень давно. Среда.
Они познакомились еще весной - три месяца назад. Поздно ночью Иван шел
по набережной Шмидта, было холодно и сыро, от Невы отдавало канализацией.
Стоящие у набережной суда, казалось, жаловались друг другу на непогоду,
дрожали от порывов ветра и напрасно пытались освободиться от швартовых
канатов. Где-то играла веселая музыка, слышался женский смех и звон бутылок
- кто-то праздновал, а может, просто провожал очередной удачный день.
Рядом с памятником Крузенштерну, облокотившись на гранитную ограду, в
воду смотрела девушка, странно как-то смотрела - таким взглядом обычно
провожают пролетающий самолет. В руках девушки был батон, она медленно
отламывала от него маленькие кусочки и бросала их в грязную воду. Длинное
пальто небрежно обнимало ее плечи, девушка то и дело делала ими движение,
словно хотела сбросить его. Иван подошел поближе и спросил:
- Кого кормим-то? Чайки все спят давно...
- Они утром обязательно прилетят, - ответила она, даже не обернувшись,
- сегодня цербер на вахте двери заперла в одиннадцать, вот завтракаю, одной
скучно... Хотите кусочек? - неожиданно спросила она.
- Хочу, - ответил Иван, придвигаясь поближе. - Вам не холодно?
Девушка повернулась к нему и улыбнулась.
- Теперь нет, - ответила она и, пригладив намокшую от мелкой измороси
челку, добавила, - жалко рыбок моих милых, соседка по комнате только завтра
вернется, а они тоже голодные... а я тут хлеб уплетаю за обе щеки.
Ее улыбка показалась Ивану грустной, но глаза... "Прямо заглядеться
можно... , - подумал Иван, - лет шестнадцать ей наверное... "
- Девятнадцать - сказала она.
- Вы умеете читать мысли?
- Да нет, просто у вас вопрос на лице написан. Вы не стесняйтесь,
ешьте, - она протянула ему батон.
Иван разломил его пополам, и они принялись его доедать. Хлеб был
влажный и приятно грел руки своим теплым боком. И пришла мысль, что у нее,
наверное, тоже такие мягкие, теплые руки.
- Меня зовут Лена, а вас?
- Иван... Матросов.
- Иванушка... , - это она произнесла как-то мечтательно, - прямо
богатырь из сказки. Вы спортсмен?
- Инженер.
- А я в Техноложке учусь. Мама не хотела сначала отпускать одну в
Ленинград, а потом поняла - все равно я уеду, и отпустила. Я вчера письмо от
нее получила... Все как обычно. А у вас мама есть?
- И мама и папа, - Иван улыбнулся, - они сей час в Норильске,
геологи... А батон лучше с чаем, я живу совсем рядом. Чай и теплое одеяло
гарантирую. Я не страшный?
- Ты... не страшный, ты... добрый, - Лена взяла его за руку. - В этом
городе нет страшных людей, особенно по ночам. А куда мы идем? -
поинтересовалась она.
- На Четырнадцатую линию.
Рука ее действительно оказалась теплой.
Придя к Ивану домой, Лена сразу взяла быка за рога - по-хозяйски вошла
на кухню и принялась изучать местные условия. Кухня была просторная и уютная
- сразу ей понравилась. Пока Иван колдовал в спальне, раздумывая, где взять
комплект чистого белья, она уже согрела чайник, нашла где-то в недрах
кладовки забытое варенье и накрыла на стол.
Сидели они часов до пяти - пили чай, говорили о всякой ерунде, и Иван
впервые, за долгое время, забыл о том, что ему вообще-то утром на работу,
вечером к Петровичу за деньгами, что опять к нему тайком прибежит петровичев
"подпольный распорядитель" - педик Миха объясняться в любви. Он просто сидел
и слушал веселое щебетание и смех Ленки, пил чай и радовался теплу - весь
существующий мир вдруг взял и сузился до размеров кухни...
Лену он решил положить в спальне, а для себя наметил диван в большой
комнате. Из ванной донесся визг; Иван забыл предупредить, что "красный" -
это холодная вода. Это его окончательно развеселило и, видимо, не только
его.
- Леночка! Холодная - это красная! - крикнул Иван.
- Поздно, Иванушка, я уже вся покрылась льдом! - донесся ее смеющийся
голос. - Какое странное у тебя зеркало, Ваня... Оно волшебное?
- Да, наследство. Оно предсказывает судьбы. Ты с ним поосторожнее там,
а то оно рассердится и ляпнет что-нибудь не то!
- Ванюшка, , мы уже подружились с ним. Ну и красота, - смех замолк, и
Иван услышал тихое пение:
- "Свет мой, зеркальце, скажи! Да всю правду расскажи... Ктоооо?..."
Последнее "Кто? "было произнесено уже удивленным шепотом.
Прошло минут двадцать:
- Мое обещанное одеяло готово? -послышался голос из приоткрытой двери
ванной.
- Да, готово и согрето.
- Тогда не смотри на меня, я побежала спать, может успею хотя бы глазки
прикрыть до утра.
- Не смотрю, спокойного тебе утра.
Иван услышал, как хлопнула сначала дверь в ванной, а потом в спальне...
В ванной было жарко. Он подошел к зеркалу над умывальником и протер
запотевшее стекло. На Ивана смотрел сероглазый мужчина лет тридцати, с рано
поседевшими висками. "Странно, - подумал Иван, - сегодня я на него совсем не
похож, он больше походит на фотографию в паспорте. Каждый день на меня
смотрят разные люди ..."
Зеркало было старинным, очень большим, и никак не вписывалось в
обстановку ванной. Досталось оно от прабабки (так утверждала мать),
выбрасывать его было жалко и зеркало повесили в ванной, чтоб была хоть
какая-то польза от старого хлама. Каждый день Иван смотрел вглубь этого
зеркала и пытался понять, кто из этих двоих он сам - тот или стоящий возле
раковины. Старое зеркало не давало ответа на вопрос, только издевалось над
ним - изображение было слегка неестественным, вогнутым и показывало странные
пропорции лиц и предметов в ванной.
- Не нужно искать ответ там, , где его все равно нет, - решил Иван и
полез за зубной щеткой.
На серой раковине, прямо под торчащим из стены краном, стояла, ярко
поблескивая, раскрытая Ленкина помада. Точно дорожный знак, вдруг показалось
Ивану. Он машинально взял тюбик, быстро прошел к спальне. Лена уже спала.
Одеялом она была закрыта только до пояса, лежала на животе, широко раскинув
руки. Дыхание было частым и беспокойным.
- А ведь подушка намокла. Волосы не вытерла совсем, - тихо прошептал
Иван и осторожно прикрыл дверь.
Помаду он после долгого колебания поставил на место. Быстро умывшись и
выключив везде свет, он улегся на свой диван и через пару минут услышал, как
осторожно открылась дверь и заговорщический шепот ему сообщил:
- Ты меня обманул, одеяло-то холодное.
И не что воздушное, с мокрыми волосами быстро нырнуло к нему под
одеяло. Потом был самый странный поцелуй в его жизни. Он был и горький и
терпкий одновременно, ожигающий все внутри и холодящий, сладкий и
отрезвляющий. Вселенная, город и квартира исчезли - осталась маленькая
точка, в которой были только двое, остальному не хватило места. Если это
можно назвать полным слиянием душ, то так это и было. Время остановилось и
наблюдало за ними со стороны. Не было больше ни чего, почти ничего...
Утром Иван не пошел на работу по банальной при чине - не хотел идти на
работу.
Он проснулся в странном состоянии - с совершенно ясной головой и
чувством очищения от всех грехов, и это после такой ночи! Ему казалось, что
у него выросли крылья.
Ленка лежала свернувшись калачиком, положив голову к нему на живот. Она
улыбалась даже сей час.
С того дня Лена больше ни разу не ночевала в комнате номер 513 своего
общежития.
... Два длинноволосых демона были раздавлены как осколки стекла в
мельчайшую пыль сменившимся пейзажем. На какое-то мгновение Ивану вдруг
стало легко. Он глотал влажный ночной воздух, который прозрачным тягучим
потоком вливался через открытое окно в машину. Старинное здание Университета
всем видом своим пыталось выразить безмолвный протест наседавшему небу,
вонючим водам реки и мокрой дороге, покрытой потрескавшейся скорлупой
асфальта. Или зеркала?
Трещинки, найденные светом фар, медленно трансформировались в паутину,
опутывая мозг Ивана, сжимались и давили, все глубже проникая в воспаленный
разум. Головная боль заглушила все мысли...
Понедельник. Утро.
До площади Александра Невского Иван добрался на частнике, затем пересел
на автобус и проехал две остановки на нем. Безвкусная архитектура здания КБ
давно уже раздражала Ивана Матросова. Он еще в первый день отметил: "Ведь
это же надо было умудриться поставить такой каменный ящик на берегу Невы, и
в таком замечательном месте!" Серое, пятиэтажное здание торчало, как бельмо
на глазу. Даже если бы в нем и не было закрытого КБ, то народ все равно был
бы уверен, что не что подобное именно там и есть. Хотя нашлась же какая-то
светлая голова, украсившая мрачную картину тополями, посадив их напротив
фасада.
На проходной Ивана взял за локоть секретарь парторганизации Еремеев
-известный зануда и бюрократ. От его утренних "структур момента" впадали в
спячку до полудня все местные активисты, но ни чего поделать не могли,
поскольку, мало того, что Сергей Сергеевич был парторгом, так еще и
теоретиком-любителем. На таких как он молились в райкоме - Еремеев был
"идейным ", а с идеей не поспоришь. Не спорили уже лет пятнадцать.
- Матросов, вы не забыли, что сегодня я вас жду после обеда?
- По-моему, я никогда не давал повода, Сергей Сергеевич. Ответив, Иван
вдруг осознал, что новый день начался.
- Да, действительно не давали - Еремеев задумчиво улыбнулся, - просто я
хотел сказать, что немного задержусь в обкоме и буду только в четыре. Да, и
еще... Ой, извините, - Еремеев уже смотрел в другую сторону. - Короче, жду.
К счастью, он увидел свою новую жертву, видимо его утреннюю цель,
курящую на пол-этажа выше, и резво стал подниматься. Иван наблюдал, как
парторг, похожий на швабру щеткой вниз, перебирал ногами ступени. Вчерашний
день растаял полностью.
Иван поднялся на пятый этаж, подошел к двери с табличкой "513 ",
надавил тремя пальцами на кнопки 5, 1 и 3 кодового замка, вошел и увидел
прямо перед дверью Пашку с протянутой рукой и улыбкой до ушей.
- Однако, червонец давай, Сан Саныч, чай совсем кончился. Гони рупь,
Ванька.
Иван обменял дежурную улыбку на дежурную шутку и полез шарить по
карманам.
- Секундочку, Паштет, обыск штанов совершу и дам, -он сообразил, что
рубль скорее всего не найдется, поскольку в кармане брюк, насколько он
помнил, было скомкано что-то около тысячи рублей сотками, при виде которых,
местная публика упала бы в голодный обморок. - Нет рубля, у меня только
трешка ... Я ее в обед разменяю.
- Ладно, скупердяй, должен будешь. А партию когда добьем? -при этом
Паштет повел бровями вправо, указывая на "чайный " стол, где стояла
шахматная доска с расставленными фигурами.
- Да хоть сейчас, если Палыч на планерку свалил.
Сегодня была вроде как сдача проекта, значит, Палыч будет отсутствовать
минимум час - его будет накачивать вышестоящее. Палыч был одним из шести
обитателей комнаты 513 и числился начальником их отдела.
Иван подошел к своему столу, стоящему под прикрытием кульмана, и скорее
ради собственного успокоения пошелестел для вида бумагами - настроение было
не просто нерабочее, а нерабочее совсем - ватная голова явно не давала покоя
ни душе, ни телу. Иван решил покаяться:
- Паштет, ты обманут гнусно мной, потому что я...
- Бухой! - развил мысль проснувшийся Серж Кривицкий из-за шкафа. - Что
пил?
- Шампанское с ананасами и пивом.
- Примите мою чистосердечную зависть, сэр!
- И два рубля приму, - это Иван вдруг вспомнил, что будет
неестественным забыть о долге в преддверие зарплаты.
- Ваня, без яиц нож... Не дай умереть молодому дарованию - как только,
так сразу, а?
- Как только.
Из-за шкафа раздалось короткое "ура " и тихое "есть же люди на свете".
Послышался звук открываемого замка и влетевшая утренняя порция свежего
Гуревича прострочила:
- Привет, Кулибины! Чай готов? Анекдот про двух психов слышали? А рыбок
кормили? Палыч на планерке? А Вовка из отпуска не вернулся? Я вчера в БДТ
ходил! А какого хера вы партию не добили - доска-то одна! Во, бля, самое
главное -у нас пополнение! Серега, придется потесниться, забыл вам в пятницу
еще сказать!
Послышалось недовольное ворчание Сереги:
- Ну как обычно, сначала понос, потом новости. Торопидзе ты наш, что за
пополнение?
- Какой-то комсомолец при галстуке сейчас в курилке торчит, с народом
общается. На вид полная амеба... стеклянная и отглаженная. Вроде молодой
специалист из твоей, Вань, альмы-матери.
Из-за шкафа раздалось тихое пение:
- Не могу смотреть без смеха на козлов из Политеха!
- Лишу матдотаций, профессор! Или выпорю за дискредитацию! - рявкнул
Иван.
- Ухожу, ухожу, ухожу... Это я любя, ты же знаешь, Ванька. Бляха-муха!
Думал колбаса, а жена селедку положила. Вот е... Мужики, чем запах убить?
Мне же в профком надо бежать... к Сонечке!
- Если ваши руки пахнут рыбой, смажьте их меркаптаном, - выпалил Марк,
заранее давясь от смеха.
- Остряк-самоучка, - обиженно среагировал Серега, - хочешь побыть
Пастером?
- Серега, я курить хочу и иду, а тебе мыло могу посоветовать. Старики
говаривали, что помогает.
Раздался громкий стук в дверь:
- Товарищи, откройте пожалуйста!
Вошедший напоминал истинного арийца Масюлиса с выпуклыми рыбьими
глазами.
Одновременно с явлением "Масюлиса" звякнул телефон. Трубку схватил
Пашка:
- Матросов, с вещами к телефону.
Звонил нервный Палыч по поводу проекта и его защиты. Иван слушал в
пол-уха и наблюдал, как новый сотрудник жмет всем присутствующим руки - жал
с оглядкой на него. Очень странный, жесткий взгляд. Наверняка наслышан про
подвиги Ивана в институте.
- Иван, ну понятно, что так лучше и надежнее, но ты в самый последний
момент, - гремело в трубке, но Иван продолжал наблюдать за вновь прибывшим.
Поразительно, но его фамилия оказалась Мацарис. Он придирчиво осмотрел
любимый объект Марка Гуревича - аквариум.
- Товарищи, а кто тут старший по рыбам? - на лице Мацариса нарисовалось
неподдельное удивление. - Вы что, садисты?
Аквариум был своеобразной гордостью Марка. Он достался в наследство
вместе с этой комнатой отделу три года назад - видимо, совсем древний,
поскольку числился за инвентарным номером из четырех цифр. Сейчас-то на
мебели их аж шесть. Марк сразу заявил, что он старый юннат и берет над
животными шефство - очнулась давняя любовь к природе, благо и объект всегда
под рукой. Шефство заключалось в наблюдении. Гуревич наблюдал за жизнью семи
обитателей. Аквариум никто никогда не чистил, воду не меняли, а только
доливали, прямо из-под крана. Кормили рыб всем, чем придется - хлебом,
медными монетами "на счастье" и молотым кофе Палыча. Рыбы жили и радовались
своему с частью. Через некоторое время аквариум и экспериментатор
прославились на все КБ - народ приходил с пожертвованиями: яблоки, колбаса.
Пробовали кидать сыр и сахар - рыбы не возражали. Правда, тина росла
быстрее, чем рыбы, и ее периодически выуживали руками. Короче, этот аквариум
представлял устойчивый биогеоценоз, наводящий по вечерам на грустные мысли.
После придирчиво-брезгливого осмотра емкости с подопечными Марка,
Мацарис выдал резюме, что Гуревич временно отстранен от занимаемой должности
зав. живым уголком по состоянию врожденной неспособности любить фауну. На
это Марк усмехнулся и с тоской посмотрел на свой зверинец. Иван продолжал
говорить по телефону:
- Да, Палыч, мы мигом! Серега, руки в ноги и в залу - канделябры
зажжены!
Предзащита прошла как обычно - отдел Палыча выехал на белом коне, но
были мелкие, чисто бюрократические придирки со стороны второго этажа -зама
по науке. Палыч оттащил Ивана на лестницу и выложил свой план доводки
проекта до ума:
- Вано, я завтра с утра лечу в Новосибирск и, к сожалению, вернусь
только в воскресенье поздно вечером. Комиссия из Москвы будет в
понедельник... Заставь нашего академика Марка вы чистить то, что он по
собственной лени не добил и проверь. Думаю, что за неделю он успеет. Ну
только тебе могу доверить, Ваня. Они же полные разгильдяи, все из под палки!
- Понял, Палыч, побуду твоей дубиной. Езжай с миром.
- Все, Вано, пошел я манатки собирать. Мавр сделал свое дело.
Иван стоял и соображал, по чему после таких мероприятий всегда остается
на душе осадок "никомуненужности" и скуки.
- Еремеев! - вспомнил он и побежал на третий этаж в партком, чувствуя,
что остаток рабочего дня для него уже потерян - там обычно было "надолго".
Он не ошибся - парторг мариновал Ивана списками и разнарядками почти до
шести часов. Без десяти Иван добрался до отдела и взял за грудки Марка.
Поскольку Марк официально с завтрашнего дня с читался в отпуске и уже имел
планы на ближайшие дни, то было принято волевое решение добить все это в
воскресенье. Иван приглашался к девяти вечера на выявление ошибок и
окончательную читку текста. На него же возлагалось оформление спецпропусков.
Рабочий день в КБ кончился.
... Головная боль пульсировала и добивала своей неуловимостью. Сначала
виски, потом затылок, она металась в голове, топтала и резала все, к чему
прикасалась. Иван мотал головой, крепко вцепившись в руль, пытался выбросить
эту боль из себя, но она прижилась на своем месте. Подобные приступы бывали
и раньше - после долгих, изнурительных тренировок...
Понедельник. Вечер.
В начале седьмого вечера Иван вышел из здания КБ, прошел два квартала
по набережной, поймал такси и поехал на Каменный, в зал на тренировку. В эти
часы, четыре раза в неделю - понедельник, среду, четверг и пятницу - он был
просто спортсменом-любителем и никем более.
... Иногда дорога расширялась до бесконечности, и серые дома
стремительно разбегались, освобождая место пустоте, настолько необъятной,
что Иван непроизвольно вжимался в сидение, отстраняясь от нее - Вселенная
пульсировала в такт головной боли, а время пыталось пристроиться к этому
безумному танцу. Иван все еще боролся с приступами и, с трудом отлепив руку
от руля, изо всей силы хлестал себя по щекам. Триллионы мельчайших атомов
разбитого зеркала вращались вокруг мчащейся машины, перемигивались и
разбегались с космическими скоростями в разные стороны, просачиваясь в
голову через уши ультразвуковым визгом, рвали барабанные перепонки...
Вспахав очередную лужу, машина вырвалась на ярко освещенную Стрелку
Васильевского острова...
Среда. Месяц назад. Поздно вечером.
... Проигрыватель выжимал тихие обрывки веселой музыки. Они сидели в
большой комнате на ковре, пили чай и молчали. Между ними слабо теплилась
маленькая свечка. В Ленкиных глазах, напротив, резвились два ярких бесенка,
вытанцовывая не что бешеное.
- ... Ленка, ну не молчи - я не люблю, когда ты молчишь, - умоляюще
пошутил Иван.
- Ван Ваныч, поставь нашу "стенку ". Пожалуйста...
- Завсегда, милая.
Эту пластинку они могли слушать часами. Иван подошел к полке и вынул
нужный конверт.
- Тогда можно на пару тонов погромче, Елена... Прекрасная. А то, честно
говоря, меня родная Алла Борисовна на подвиги сааав-сем не вдохновляет, -
добавил он и, обернувшись, замер: бесовская джига в ее глазах внезапно
сменилась грустью, будто она совершила прыжок весны в осень.
Звучала уже третья песня альбома, а он все не мог оторваться от
взгляда.
- Иванушка... - Ленка медленно поднялась с ковра и прыгнула на него...
Поцелуй... Ощущение было совсем другим - на этот раз Вселенная была
огромна, бесконечна, темна и зла. Она ополчилась только против них двоих,
пыталась поглотить, расплющить и уничтожить, терзала их души, строила
бесконечную стену вокруг и пророчила все беды людские. Ленка рыдала и искала
защиты только у него одного - защитника маленьких девочек.
... Один на один, против всей Вселенной...
... "Почему Марк никогда мне не рассказывал об этом? ! Почему? ! Он
ведь знал, он один знал, что это такое!...
Среда. Еще одна.
- Ленкааа...
- А?
- Просто хорошо, что ты есть.
- Иванушка... Вставать пора.
- Уже.
- Ну ты, развратник, марш на работу! Ааааа...
... "Он давно уже понял! И про аквариум и про зеркало... Хотя, у него
было что-то другое... совсем другое... Кому что"...
Чуть позже вечером.
- Ало... Ленок? Только не молчи! Я ненавижу, когда ты молчишь.
- Иванушка, приезжай скорее! Мне страшно и одиноко..., - Ленка опять
замолчала. - Оно мутное...
- Милая! Кто оно? Ах, да... Не бойся, я уже лечу...
... Не нужно искать ответ там, где его все равно нет... Но я смотрел
сам на себя и не понял, что это я! А оно показывало только правду! Я думал,
что оно издевается надо мной! Я там! Я был только там и нигде больше!...
Понедельник. Вечер. Продолжение.
Было уже довольно поздно - начало одиннадцатого. У подъезда исполкома
стояла "волга" Петровича. Водитель спал. Иван вошел в просторный вестибюль и
улыбнулся стоявшему на входе милиционеру, который почему-то отдал ему честь.
Иван тоже отдал и поднялся на второй этаж. За столом секретарши сидел
грустный Миха и что-то писал. Иван подошел к нему заглянул через плечо. Миха
играл сам с собой в морской бой.
- Миха, - тихо позвал Иван.
- Ванюша! Беда какая-то с Петровичем. Напился, меня прогнал, - Миха
оглянулся и с надеждой посмотрел на Ивана. - Ты потом домой?
- Домой, именно домой.
- Скажи мне, Ваня, ты счастлив? Ну скажи...
- Не знаю. Раньше не задумывался, а в последнее время, склоняюсь, что
иногда находит. Ну ты философ, Миха, - Иван даже растерялся. - Ты бы еще про
смысл жизни спросил.
- А что смысл? Разве он есть? Ну живем и живем. Ты вот будешь жить,
пока руки есть крепкие, а я... Я тут сегодня на себя в зеркало смотрел и не
мог понять за чем вообще я есть, а ты про смысл... Мы только там и живем,
прямо как в кино. - Миха взглянул на "поле боя ". - Ну вот, опять я сам у
себя выиграл. Господи, ну что за жизнь - даже сам себе нормально проиграть
не могу, - эта фраза его явно развеселила.
- Нет, Миха, ты не прав. Я бы сказал тебе, в чем смысл жизни, но именно
тебе этого и не понять. Дай-ка я позвоню.
Иван набрал номер. Трубку сняли, но сквозь слабый треск слышались
обрывки чужого невнятного разговора.
- Лееенкаааа! Не-мол-чи!
- Ванюшенька! -послышался наконец радостный голос.
- Милая, я ужасно соскучился! - Иван посмотрел на Миху, но тот был
занят изучением своего проигрыша... или выигрыша.
- Ванька, умоляю -я тоже скучаю без тебя. Тоска тут одной, а ты еще по
вечерам так долго не приходишь.
- Ленок, как и обещал, в это воскресенье отработаю и едем отдыхать на
теплые моря. Хэй ю, родная, я скоро.
Иван остановился около двери с медной табличкой: "Зам. Председателя
тов. П. П. Онищенко ". Он решил не стучать, а просто толкнул дверь и вошел.
Зам председателя был не просто пьян, он был пьян в стельку - голову
держал с огромным трудом и пытался сосредоточить взгляд хотя бы на дверном
проеме, в Ивана ему было уже не попасть.
- Ван-но, родной! . . Ты знаешь, что мне полный пиздец настал? Не
знаешь, так я скажу т-тебе. Гога-сука - увеличил ставку на латыша до
писизисяти, тьфу до писи... Вано, мне писисидецс... - Петрович все еще
пытался взглянуть Ивану в лицо, но у него не получалось.
- Петрович, мы же с тобой лет десять знакомы. Всякое бывало, но я
помню, что ты для меня сделал.
- Ваня, христом-богом, уложи ты его, а?! Мне этот Фосыревский латыш,
как заноза в заднице, Ван-но! А? Ну ты же знаешь, эту старую игру со
стульями, когда мы бегаем, бегаем, бегаем..., - он все-таки уронил голову на
стол. - Я устал, Вано, ты себе просто не представляешь, как...
Перед Иваном сидел пятидесятилетний седой старик, фактический хозяин
его города. Иван вспомнил размышления Михи о смысле жизни. Петрович был
живым ответом - он имел одновременно все и ничего.
- Бери, Вань, - Петрович с трудом открыл ящик стола и достал
перетянутые резинкой пачки сторублевок - это аванс. Если положишь латыша,
считай, что обеспечил себе безбедную старость, грядут большие перемены,
Ваня. - Пауза затянулась почти на минуту. - Ваня... а на хера тебе старость?
- Он опять задумался, тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя отупение и
добавил:
- Вано, ты хоть что-нибудь понимаешь?...
... "Почему все так похоже? Если это люди, то почему они всегда серые?
Почему разговаривают одними словами? По чему они слушают одну музыку и кто
ее пишет такую, одинаковую до тошноты? Почему только в зеркале можно увидеть
цвет собственных глаз?! Зачем они врут друг другу, за чем?!...
Вторник. Вечер.
- Ванюша, а ты хитрый, - Ленка забралась в кресло и поджала ноги. - Что
во мне вызывает умиротворение? - Задумчиво переспросила она. - Что? Сейчас
подумаю... ага, вот (Ленкина челка покачивалась в такт ее словам): снег,
толстая кошка у огня, тюль на окнах, - медленно перечисляла она, - чужой
сон, костер в лесу, лицо, когда его над водой склоняют, теплый полдень,
знаешь, бывает такой, когда все вокруг будто застывает? Что еще? Старческие
руки на спицах вяжут, цепочка огней вдоль моста, молитва, горячий чай в
холод, запахи луговых трав, гитара, ладан, библиотека, отдых после долгой
дороги, морозные узоры, хорошие слова, - тут она улыбнулась, - "поющие"
стихи, смерть, нагретый солнцем песок, бледное лицо, ребенок, когда читает,
в церкви очень хорошо поют, детские волосы, блики на воде, вечность... И
горящий камин, - помолчав, закончила она.
- Стой, Ленка, не так быстро - Иван наблюдал за ней, невольно сравнивая
ее слова с ее обликом. - Никак не могу тебя понять, ты настолько разная, что
просто теряюсь иногда, пытаюсь разобраться в моих чувствах и не могу ...Я
пришел как-то домой, а тебя нет. Смотрю - ты музыку слушала, для меня
музыка, это... как бы тебе объяснить... знаешь, говорят: "скажи мне кто твой
друг и я скажу кто ты". Для меня этим "скажи" является музыка, которую
человек слушает. Ленка ответь, ну по чему так происходит? - Иван отпил из
бокала и посмотрел сквозь него на пламя свечи. - Я живу сам по себе в этом
городе, не понимая зачем и почему, кому я тут нужен. Хожу на работу, в
другой жизни дерусь за огромные деньги, которые не могу потратить. А еще
есть ты, которая не вписывается ни в одну из моих жизней - самая странная и
непонятная, как тот старый клен у нас во дворе с одним-единственным
листом...
- Иванушка-дурачок! - Ленка засмеялась и потянулась. - Я это совсем
другое, не имеющее отношение ни к чему. Просто есть и все. Ванька, я тебя
люблю...
... Иван не думал, это мысли убегали у него в голове от боли. Боль
настигала их и рвала на части, вытесняя все кроме одной...
Воскресенье. Вечер.
Иван прошел придирчивый досмотр "выходного дня" на проходной и поднялся
наверх. Дверь была открыта. В комнате можно было вешать топор от табачного
дыма.
- Из эни боди хоум? - рявкнул Иван.
- Яволь. - Обычно звонкий голос Марка сейчас звучал, как глухое эхо.
- Закончил?
- Во, на столе. Наслаждайся, Ваня. - Марк держал у рта кусок сахара и
равнодушно смотрел на аквариум. - Взгляни, что этот гад с нами сделал.
Аквариум блистал девственной чистотой. Водоросли были прорежены и
пересажены в шахматном порядке, камешки уложены аккуратными горками. Рядом с
аквариумом стояла коробка с надписью "КОРМ". Все семь рыб плавали на
поверхности кверху брюхом.
- Они всплыли часа два назад. Вано, так кто из нас садист? Ты посмотри,
что эта сука с нами сделала! - Гуревич протянул Ивану кусок сахара.
Он машинально взял его и разжевал. Сахар был странный - "вязал" рот.
С "ними" действительно творилось нечто странное. Одна из рыб вдруг
стала прямо на глазах увеличиваться в размерах, и Иван с омерзением отметил,
что она становится похожа на Мацариса. Мацарис улыбался и помахивал
плавником, на котором виднелась бирка с инвентарным номером "513". Остальные
шесть наоборот уменьшились и, сбившись в косяк, обсуждали поведение седьмой.
Аквариум стал медленно принимать очертания чего-то виденного раньше.
Пространство стремительно сворачивалось вокруг него - это было до боли
знакомое ощущение, и Иван почувствовал, что его бросило в жар.
- Марк, что это?!
- ЛСД.
- ЛСД?
- Диэтиламид лизергиновой кислоты, стимулятор нервной системы, Ваня,
очень сильный стимулятор, иначе я бы просто не успел... В Универе и
Техноложке это зелье тоннами варят. А?
- Зеркало... Это зеркало, Марк, вот, о чем оно молчало... Маааркххх...,
- прохрипел Иван.
- Какое зеркало? - удивленно спросил Марк, - хотя, кому что...
Но Иван уже выбегал из кабинета.
... "Иначе я бы просто не успел... Кому что... Я должен был понять, что
такого не может быть! Ее вообще не бывает, как всего этого тоже! И латыша
тоже никогда не было! Они все врут!"...
Воскресенье. Вечер.
Он стоял в ванной и смотрел на себя. Тот, в зеркале, ухмыляясь дразнил
Ивана.
- Вот, сука, что ты хотел мне сказать!? Я ненавижу тебя! Ненавижу! -
Иван изо всей силы врезал в ухмыляющуюся физиономию.
Стекло с грохотом разлетелось на мельчайшие осколки. Секунду провисев,
остатки зеркала рухнули в раковину, разломив ее пополам. Он поднял тяжелую
раму и швырнул на пол, а потом топтал и выл, глядя на серебряную пыль...
Осколки громко смеялись, давя на уши и пытались разорвать голову.
Открылась дверь - это вернулась Лена, которая, услышав шум в ванной, сразу
бросилась туда.
- Ванюша, что случилось? ! На тебе лица нет!
- У меня его совсем нет! - Он схватил ее руками за шею. - Ленка, милая,
скажи, что это неправда, скажи! По чему? За чем?! Скажи, что это неправда!
За что!?
- Ванечка, какая правда? Что мне тебе сказать? - Глядя на его лицо, она
не могла сдержать слезы и уже хрипя, пыталась перекричать. - Любимый, милый
мой! Что я должна ответить? ! Что?
- Ленка! Не молчи! Только не молчи! Не молчи! Не молчи, Ленкаааа! .....
Руки еще долго не разжимались.
... Он положил ее на кровать, укрыв одеялом, включил "Стену" и пошел на
кухню. Набрав номер телефона, Иван ждал ответа. Секунды сравнялись с часами.
- Пожалуйста 17-й, девушка.
- Соединяю.
Трубку взял Миха.
- Ванюша? - Его обычный, испуганный голос, сей час произносил каждое
слово тихо, спокойно и уверенно. - А мы уже едем. Народ собрался, не
опаздывай, времени-то совсем мало.
- Миха, очень тебя прошу, не звони Ленке, как в прошлый раз. Она очень
устала и спит. Не буди, а? . Проснется утром сама. Миха не буди ее, прошу
тебя!
- Ванечка, ну хорошо, хорошо, только... поторопись.
- Ждите, - сказал Иван и бросил трубку.
...Он игнорировал очередной красный, даже не заметив изумленное
выражение лица случайно оказавшегося около светофора инспектора ГАИ. Иван
влетел на мост со скоростью почти сто сорок. Слева сверкал огнями стадион
имени Ленина. Теперь он уже не был стадионом - это было зеркало, огромное и
переливающееся, дразнящее и манящее в свою блестящую пропасть.
- Опять ты?! Я же тебя уничтожил! Что тебе еще от меня надо! ? Не
молчи, говори! Что тебе надо?! Не-на-ви-жу!!!
Иван уже не смотрел на дорогу и приближающийся парапет набережной. Он
видел только свое отражение, и сейчас ему было совсем не больно...
* Часть четвертая: ПЕРВЫЙ *
"Забудем о течении времени; забудем о противостоянии суждений.
Обратимся к бесконечности и займем свое место в ней"
Да, он действительно был первый, и первое, что он увидел, было солнце.
Раннее утро умыло его чистой голубизной неба, и теперь оно сияло так гордо и
величаво, что он даже зажмурился, окунувшись в утреннюю позолоту. Прежде не
испытанное им ощущение праздника наполнило его - таким неожиданным и
приятным оказалось это тепло. Хотя, "неожиданно" было не совсем верным, он
догадывался, что рано или поздно должно было произойти чудо, которое согреет
все его существо, он давно чувствовал это, но не мог себе представить этот
источник тепла и света. Мрак покорно отступил, но он даже не заметил - он
разговаривал с солнцем и оно отвечало ему...
А еще были дожди - теплые, тяжелые ливни и густые утренние туманы. Он
вдыхал тончайший аромат росы и хмелел от него. Капельки влаги преломляли
солнечные лучи и разбрасывали вокруг разноцветные веселые искры. Это
действительно было то, что он предполагал. Это была жизнь.
Время шло дальше и, не вслушиваясь в его поступь, он жил тихо и
неприметно, пока не появилась она, подобная теплу, что согрело его в самый
первый день. Он увидел ее в окне - само совершенство, с огромными голубыми
глазами, и сейчас, сравнивая с ними цвет неба, он отметил для себя, что
окружающем мире нет постоянных эталонов красоты. Он с отчаянием понял, что
стал рабом этих глаз, ставших для него новым светилом. Как жалел он, что
может лишь наблюдать и молчать, молчать ... Тогда как естество его требовало
освободить душу от невысказанных слов и отчаяние понемногу обживалось в ней.
Да, это было именно от чаяние, так как то, что их разделяло, не имело
физических границ, которые можно нарушить или сломать, это была даже не
бездна. Только видеть... А ведь сколько всего можно поведать! Он сам
удивлялся, как это раньше не заме чал, что у птиц разные голоса, совершенно
невинные и чистые, как она сама? Теперь же гармония, населяющая нашу жизнь,
но упорно не замечаемая им ранее, открылась во все полноте, он будто прозрел
и обрел способность слышать Вселенную, всю сразу! Он узнал язык ветра,
подолгу вслушиваясь в его вздохи, завывания и шепот; научился различать
дожди по именам, нашептывающих ему о своей скоротечной жизни и смерти;
тонкий слух его ловил легчайшие вздохи травинок. Он обрел стихотворный дар!
Раньше ему даже помыслить было неловко о каких-то рифмах, он с читал это
ненужной тратой времени, теперь же в словах, отражающих друг друга, он видел
отблеск той самой гармонии! Музыка звучала в них, и он смело творил ее в
душе, заставляя редкую гостью подчиняться настроению и малейшим прихотям
сердца ли, разума ли - она стала подвластна ему во всем. Это была совсем
другая жизнь, о которой он даже не предполагал. Когда подкрадывалась тьма,
он пытался увидеть свою мечту сквозь плотные шторы, прислушивался к шагам за
стеной, злился на траву, которая шуршала и мешала впитывать каждое ловимое
им слово из тех, что доносились иногда из окна. Он немного смущался,
подглядывая за чужой жизнью, но ведь она редко задергивала шторы, значит, не
боялась и не сердилась, если кто-то взглянет в окошко ее жизни... Он стал
понемногу считать ее жизнь в какой-то мере и своей. Будто каждый день он
переступал стеклянную преграду волею любви и стекло таяло... Всходит солнце
- он мысленно с ней! Сонно моргает ночь звездами - он опять спешит к ней, к
ней...
Однажды он подумал, что если бы вдруг она исчезла, он нашел бы ее в
пении птиц, в лучах, в воздухе - во всем, везде! И тут же испугался этой
мысли, умоляя некие силы не обращать внимания на этот бред, возникший от его
молчаливой, созревшей любви. Утром он опять поворачивался к окну - она там!
Счастье кружило ему голову. Когда он в первый раз услышал ее голос, то обрел
еще большую силу в своей власти над музыкой и стихами. Он улыбался и
безмолвно заигрывал с ней этой улыбкой. Жизнь была бесконечна...
Еще прошло не замечаемое им время и оставило новое знание. Был поздний
вечер, сильные порывы ветра с ненавистью разбрасывали обрушивающийся с неба
водопад в разные стороны. В ее окне горел неяркий свет. Он чувствовал в себе
крупные перемены. Ему было страшно, плохо и холодно, но если только увидеть
ее, то сразу бы стало легче. Как он ждал! И когда наконец дождался, его
отчаяния никто не слышал...
Он рыдал, бессвязно бормотал что-то и молился непонятно кому или чему,
взывал к ветру и солнцу, звал на помощь дождь. Все его внутреннее "я
"протестовало против такой несправедливости. Он кричал от боли, но надеялся,
что все еще можно изменить и неумолимый вершитель судеб дарует ему свою
милость. Он только сейчас понял, что не знал слишком многого, что в этом
мире обитают не только жизнь и смерть. Он все понял, но свет уже ушел
навсегда...
...Двое стояли, обнявшись, у окна и смотрели на бурю. В комнате было
тепло и тихо, уютно тикали часы на стене, и стрелки медленно ползли к самому
началу ночи. На улице иногда что-то стонало, как живое существо, и от этого
двое сильнее прижимались друг к другу.
-Ты знаешь, любимый, мне кажется, что сегодня я что-то потеряла в этой
жизни. Не могу понять... оно исчезло... далекое, неуловимое. Оно взяло с
собою частичку меня... я знаю. Мне грустно и страшно.
Она еще плотнее прижалась к нему, обвив руками его шею и спрятала лицо
у него на груди. Они долго молчали - наступила тишина здесь и за окном.
Наконец новый порыв ветра за окном дал разрешение на ответ.
-Я знаю, почему тебе грустно. Взгляни в окно, видишь? С деревьев все
листья опали, во-он последний в небо летит. Зима еще не скоро будет, а
сейчас, родная, просто... осень.
"...но я не располагаю точными сведениями об этом."
Бируни, "Наука о звездах"
...А ничего не произошло. Как обычно, начало шестого сигнала
соответствовало...
Москва, декабрь 1999 года.
От издателя
Нет, перед нами не перевод с шотландского. С первых абзацев видно, что
автор живет в России и весьма неплохо знает ее реалии. А за чем он назвался
Мак-Кином - его личное дело, у каждого автора есть свои маленькие тайны.
Мне показалось, что послесловие к этой книге необходимо, ибо на первый
взгляд совершенно неясно, по чему эти четыре рассказа объединены одним
названием. Ключом к пониманию авторского замысла служит слово "век "на
титуле книги. Это наш прошедший Двадцатый век, отраженный, как в капле воды,
в четырех новеллах. Можно заметить, что герои всех рассказов живут в одном
питерском доме на Васильевском острове. И их судьбы как-то влияют друг на
друга. Первая новелла о зарождающемся в душах детей фашизме, насилии, не
встречающем отпора, переходит в историю о другом насилии и равнодушии мира к
нему. Центральная новелла "Зеркало" более сложна по своему построению, здесь
герой теряет свою личность и перестает существовать в том, настоящем,
"зазеркалье", тогда как в реальности он любит, работает, занимается
спортом...
Эти рассказы жестки и некомфортны, требуется читательское усилие, чтобы
преодолеть "сопротивление материала ", но, с другой стороны, они дают
достаточно простора для интерпретаций и споров. Автор молод, его тексты пока
опубликованы лишь в Интернете, и эта книга - заявка на литературную
будущность.
А. Житинский.
Иллюстрация: © Д.Горчев, 1999 г.
Last-modified: Wed, 08 Aug 2001 17:28:38 GMT