Уделив немного времени размышлениям и долгие часы слезам, безутешным и каким-то надрывным, не приносящих должного успокоения, а впрочем и того, и другого было поровну, она успокоилась и принялась за новые дела. Все вокруг казалось поблекшим, выцветшим, потерявшим свою мелодию, а впрочем чего же еще можно было ожидать после таких бурных переживаний. Все произошедшее с ней казалось произошедшим с какой-то другой женщиной, другой, которая неизмеримо страдала, пытаясь обрести поддержку в этих мелких людишках, но стоило ли об этом думать, от этого только болела голова, ломило в висках, а сын и дочь, уже выросшие, сторонились ее, не понимая как ей помочь. Муж, занятый сверх всякой меры на работе, занял выжидательную позицию. Нужно было что-то делать, нужно было бежать, искать, звонить, договариваться, искать финансирование, но зачем?! Из Египта перенес ты виноградную лозу, выгнал народы, и посадил ее. Очистил для нее место, и утвердил корни ее, и она наполнила землю. Она обложилась журналами - женские истории, столь поражающие на первый взгляд, не затронули в ее душе ни единой струны. Она позвонила подругам, занимавшимся распространением косметики, и обзавелась изрядной кучей косметики, всевозможных помад, кремов, лосьонов и прочих модных мелочей, приносящих минутное удовлетворение. Горы покрылись тенью ее, и ветви ее как кедры Божии. Она пустила ветви свои до моря и отрасли свои до реки. Для чего разрушил Ты ограды ее, так что обрывают ее все, проходящие по пути? Занимаясь бизнесом, она никогда не задумывалась о природе своего дарования, но тут ее разобрало любопытство, и ей захотелось прочитать книги о правильном ведении дел, о составлении бизнес-плана, о правильном подборе подчиненных, и о прочих глупостях, которыми забивали себе голову авторы подобных пособий. Единственное, о чем умалчивали книги, о том, как обрести уверенность в задуманном, что избранное тобою дело не провалится, не рассыплется как карточный домик под дуновением окружающих. не желающих смириться с тем, что у нее все получается. Религия, о которой так много и велеречиво писали все газеты, призывая к очищению души, соблюдению норм и непременном посещении церкви в установленные дни, казалась чем-то удаленным от жизни, чем-то совершенно не имеющим отношения к ее жизни, чем-то чужеродным, не воспринятым сердцем и душею, а рационально и сухо навязываемым ей окружающим обществом. Лесной вепрь подрывает ее, и полевой зверь объедает ее. Обратись же, призри с неба и воззри, и посети виноград сей; Охрани то, что насадила десница Твоя, и отрасли, которые Ты укрепил Себе. Да полно, полно, достаточно, избавьте меня от ваших поучений, так и хотелось крикнуть ей, но кому?! Разобравшись с модными течениями и направлениями общественных времяпровождений, перечитав десяток модных романов, вдруг, неожиданно, под коркой заскорузлых представлений, она открыла себя, да-да, себя, ту наивную девочку, которая сидела на заборе во дворе у бабушки, напевала песни, раскачиваясь при этом на качелях, игралась с собакой, дружила с мальчишками и мечтала стать учительницей, только не смейтесь, стать учительницей как ее мама и старший брат. Брат был толстый, в рубашке, пропитанной потом, с пухлым портфелем, набитым тетрадями и свежими журналами. Он вдохновенно читал стихи Евтушенко и Вознесенского, а ей, начинавшей уже взрослеть, ложились на душу строки Асадова. Он пожжен огнем, обсечен; от прещения лица Твоего погибнут... мы не отступим от Тебя... мы будем призывать имя Твое... восстанови нас... да воссияет лицо Твое! Впрочем строки стихов ложились не на душу, а на страницы песенника, толстой тетради в клеточку, с вклеенными красивыми открытками и фотографиями артистов - какой же миленький был Коренев - сам же песенник был старательно переписан почти слово в слово у соседки ткачихи, шумной, горластой, любящей выпить и потанцевать разбитной девушки, втайне мечтавшей выйти замуж за принца под алыми парусами. (Замуж та вышла, но не за принца, а за шофера с автобазы, родила ему трех детей, он погиб в катастрофе, а ей пришлось поднимать детей одной.) ... поддерживает всех падающих и восстанавливает всех низверженных... И-и-и-цзи-и-ин - трубные раскаты непривычных китайских слов - "Книга Перемен", книга судеб, таинственная непонятная, так много говорящая и не вносящая ясности в жизнь... Звуки флейты ветра, разнесшиеся над магазином, пробудили у нее в душе какие-то смутные ассоциации. Она подошла, глянула - это были дерево и земля, воздух и огонь, металл - и все пять стихий слились в едином порыве. Хрупкие, потрескивающие, непривычные слова бередили что-то в душе, излом иероглифов будил воспоминания о китайских шарах на резиночке, которыми играли в детстве в школе, сказках о мандаринах и буддийских монахах, цветастых веерах, лаковых шкатулках, и все это вернулось, вернулось, как будто и не было прожитых лет. Как будто и не было прожитых лет, как будто и не было бездны усилий, прилагаемых невесть зачем, невесть во имя чего, да полно-те, шуршит свиток, разворачивая перед глазами картинки из алмазной сутры... ... в тесноте Ты давал мне простор... Она осознала, что в нынешние времена есть потребность в людях, умеющих повести за собой, показать в чем истинное предназначение каждого, невзирая на дипломы и регалии, научить отыскивать нишу для своего бизнеса - одним словом она решила открыть свою школу: Школу Бизнеса. Правда она не представляла чему же конкретно будет учить своих слушателей, но ясно понимала, какие знания им явно не пригодятся. На вышедшее объявление откликнулись многие, но грядущий успех еще лишь маячил за горами. Просите мира Иерусалиму: да благоденствуют любящие тебя! Идет ветер к югу Его звали Срулик. Именно так его и звали - Сруль Иосифович. Впрочем отчеством он обзавелся гораздо позднее, а пока... Пока это был милый мальчик, сидевший за первой партой в моем классе, и которому я отчаянно завидовал. Впрочем зависть эта носила оттенок несбыточности, ведь кто мог сравниться со Сруликом?! Он был умен, хорошо учился, прекрасный спортсмен, пользовался успехом у девочек. Обладая высоким ростом и шикарным рыжим кучерявым чубом, одеваясь в модные тогда водолазки, брюки-клеш и туфли на высокой платформе - да разве могла ему отказать хоть одна школьная красавица? Впрочем на красавиц он не заглядывался, еще с восьмого класса он ходил с Тамарой, серьезной девочкой, немного полной для своего возраста, но так заливисто смеявшейся от его шуток. Он провожал ее в музыкальную школу, сидел в коридорах, ожидая ее после сольфеджио или ансамбля, а впрочем кто мерит время в молодые годы... Тем неожиданнее был для многих его выбор после школы - военное училище. Учителя, понимавшие толк в детях, качали головой, но утешали родителей, что вряд ли это продлится долго. Он продержался полтора года. Когда он пришел в приемную к генералу, начальнику училища, то все ахнули - лучший курсант курса, ленинский стипендиат, ему пророчили блестящую военную карьеру. Его отправили дослуживать в Полтавскую область, в какой-то заштатный гарнизон. Впрочем на тот момент армия для него умерла. Он вернулся к гражданской жизни, поступил работать на завод, женился, женился на Тамаре, которая уже успела побывать замужем и быстро развестись. Они растили дочь Тамары от первого брака. Денег не хватало, они снимали квартиру, ребенок часто болел, Тамара часто сидела на больничном, все шло своим чередом. Он ушел с завода. Идти было некуда. И он пошел в милицию. Нужна была квартира. Срочно. Квартиры он не получил. Подвернулся школьный дружок и сосватал на Североморский флот, на атомные подлодки мичманом. С Тамарой он разошелся. Да впрочем могло ли быть иначе? Долгие месяцы ожидания, пока он вернется из плавания, бесконечные сплетни, пересуды, дрязги военного городка - с этим надо родиться, или питать надежды на продвижение мужа по службе. Он не долго оставался холостым, приехав в отпуск к матери, он быстро сосватал милую девушку, только закончившую музыкальное училище и польстившуюся на его черную форму. Отслужив срок контракта, он вернулся в родной город, благо деньги были, и быстро купил себе кооперативную квартиру. Детей у них не было. Я встретил его на улице и не узнал. По улице шел высокий старик, с вылезшими пегими волосенками на голове, с тростью в руках, которой он ощупывал путь. Долго не решаясь его окликнуть, я все же остановился и шепотом позвал его. ...это я, Эдик... Он не дернулся, не повернул головы, не прибавил шагу, а продолжал идти все тем же мерным шагом, как на параде, аккуратно опуская подошвы щегольских туфель на землю. Я засуетился, догнал его, схватил за рукав, начал что-то горячо втолковывать, что-то суетливо рассказывать, зазывать домой в гости, обещая напоить чаем, познакомить с семьей, с близкими... Он молчал. Он остановился, прислонился спиной к стене дома, пошарил в карманах, отыскал пачку сигарет, не спеша достал одну сигарету, размял ее, вставил в рот, прикурил от зажигалки... Я подсознательно ожидал, что он заплачет, но Срулик повернулся и продолжил свой неспешный путь. Давным-давно, в далеком полузабытом детстве меня травили собаками. Мы возвращались с дружком из школы, пальтишки нараспашку, сбившиеся шарфики, раскрасневшиеся щеки, брюки и ботинки в снегу... Компания подростков выгуливала собак и затеяла с нами потеху. Мы были одни в зимнем парке, некому было пожаловаться или позвать на помощь. Овчарки с ревом кидались по команде "фас" и останавливались в последнюю минуту, выполняя вовремя поданную команду "фу". Его рыжий чубчик взмок от пота, на побледневших щеках ярко пламенели веснушки. "Хальт! Ауфштейн! Руэ!" Я не помню, как все это закончилось. Детская память беспощадно выбросила все произошедшее так далеко, оставив лишь рев собак, выкрикиваемые команды и снег, снег, снег... Его хоронили зимой, ломы ломали задубевшую землю, все устали, хотели в тепло, выпить водки и помянуть усопшего. Нас собралось несколько человек из класса, да несколько соседей, молоденький прапорщик скомандовал солдатам - залп последнего оружейного салюта разорвал тишину. В столовой все быстро опьянели, вспоминали, каким он был милым, какие девчонки вздыхали о нем, ветер с силой бился в окна, стекла дребезжали, позвякивали стаканы - симфония поминок набирала темп. А я вспомнил, как мы стояли с ним в почетном карауле у памятника Ленину, было холодно, но весело и торжественно. Мы ощущали свою причастность к чему-то взрослому. Ветер. Ветер... Говорили, что он сам шагнул под мчавшийся автомобиль, но я не верю, он не мог. Он НЕ МОГ! Он не мог... В окно стучит весенний ветер, сыро, надо идти выгуливать собаку, в парке уже меня ждут. Я обуваюсь, беру поводок, закрываю дверь, выхожу во двор. Соседский мальчик, рыжий, конопатый, с ранцем на одном плече, идет со своим другом, лица раскрасневшиеся, куртки расстегнуты, ветер, весна... По всем вопросам тел. (0642) 55-43-50 E-mail: sergey_ben_lev@hotmail.com адрес: 91055, Украина, Луганск, ул. Коцюбинского 22 кв.42 Мочалову С.Л.