Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Юля Беломлинская
     Издательство "Амфора", Санкт-Петербург, 2002
     Email: julietta60(nо_spаm)mail.ru
     WWW: http://subscribe.ru/catalog/culture.news.arefievatigr
     Date: 31 Oct 2003
---------------------------------------------------------------




     ЭТА ВЕЩЬ ПЕЧАТАЕТСЯ В АВТОРСКОЙ ОРФОГРАФИИ И ГРАММАТИКЕ.
     В ЭТОЙ ВЕЩИ АКТИВНО ИСПОЛЬЗУЕТСЯ НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА И ПРОСТОНАРОДНЫЕ
ВЫРАЖЕНИЯ. ВСЕ ЭТО СОГЛАСОВАНО С ЛИТЕРАТУРНЫМ РЕДАКТОРОМ.
     ВСЯ ПРАВКА  ПО ГРАММАТИКЕ, ОРФОГРАФИИ  И  СТИЛЮ  ПРОИЗВЕДЕНА  АВТОРОМ И
ТАКЖЕ СОГЛАСОВАНА С РЕДАКТОРОМ. С РЕДАКТОРОМ ТАКЖЕ СОГЛАСОВАННЫ  ВСЕ  СЛУЧАИ
ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ЗАГЛАВНОЙ БУКВЫ, КУРСИВА И КАВЫЧЕК. ВСЕ  ИНОСТРАННЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ
ТАКЖЕ ОСТАЮТСЯ В АВТОРСКОЙ РЕДАКЦИИ И СОГЛАСОВАНЫ С ЛИТЕРАТУРНЫМ РЕДАКТОРОМ.
     ПРОСЬБА НИЧЕГО НЕ МЕНЯТЬ.
     ЕДИНСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМА  - ЭТО ПУНКТУАЦИЯ  - СЛИШКОМ ЧАСТОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ
АВТОРОМ,  ТИРЕ  И  ДЕФИСОВ ВМЕСТО  ЗАПЯТЫХ,  А ТАКЖЕ  ТИРЕ  ВМЕСТО ДЕФИСОВ И
ДЕФИСОВ ВМЕСТО ТИРЕ. ТАКЖЕ ВОЗМОЖНЫ ЛИШНИЕ ЗАПЯТЫЕ.
     С УВАЖЕНИЕМ ЮЛЯ БЕЛОМЛИНСКАЯ.



     Добрым покупателям!
     (  Эта чудная  фраза,  когда-то,  в  семидесятые,  была  напечатана  на
пластиковых бутылочках с вьетнамским соевым соусом.)

     Добрый покупатель - любезный  читатель,  прими  без  огорчения бедность
языка и примитивность литературного стиля этой книги. Эта прикладная, (в том
смысле, что в отличие от абстрактной, ее сразу можно брать  и прикладывать к
собственной жизни), философия, переложенная, как шоколад орехами,  интимными
приключениями   главной   героини,  поможет  тебе  по-новому  взглянуть   на
собственную жизнь  и,  независимо от  твоего пола,  возраста  и  социального
положения, обнаружить, что жизнь твоя протекает плавно и хорошо. Кроме того,
ты можешь быть уверен не только в подлинности всех событий, имен, фамилий  и
географических мест,  упоминаемых  в этой книге,  но  и  в  том, что  каждое
утверждение  автора, безусловно,  является истиной в  последней  инстанции -
абсолютной  и неделимой. Это  -  свойство  прикладной  философии, которую не
сочиняют в тиши кабинета, но проживают, то в королевском дворце, то во Дворе
объедков. На Мерсер-стрит, на Большой Конюшенной, на улице Пигаль...
     Знание того, что в Париже, Нью-Йорке и Санкт-Петербурге  - ширина койки
в  камере  предварительного  заключения -  абсолютно  одинакова, наводит  на
философские  размышления,  о  единстве  мира  и  братстве  человечества.  Но
приобрести  таковое  знание  возможно  лишь  только  собственной  спиной.  Я
избавляю тебя, Добрый  покупатель,  от необходимости  самолично кочевать  по
миру, встречаясь,  то с  сумой,  то с тюрьмой,  и  радостно поделюсь с тобой
накопленным опытом.
     Я  также  хочу  поблагодарить  Вадима  Назарова  и Павла  Крусанова, не
обманувшихся,  моей молодостью, и предоставивших  мне возможность донести до
мира  глубочайше  знание  жизни  и  правильное  понимание  действительности,
которыми я овладела  в совершенстве,  плывя одинокой беленькой  парусиной  в
тумане грозного житейского моря.

     Бедная девушка Юля Беломлинская.













     Юля Беломлинская




     Бедная девушка или яблоко, курица, Пушкин


















     Вместо посвящения:
     Ирину   из  "Русалки",  Наталью   из  "Пандоры",  Романа  Аркадьича  из
"Самовара",  и всех  остальных  Бедных  девушек и Русских поэтов,  которых я
втянула  в  эту комедию,  не спросивши их на  то  разрешения  -  ПРОШУ  МЕНЯ
ПРОСТИТЬ!







     ... КАК ЯБЛОКО ИЛИ ОБЛАКО
     НОВОСТИ И БОРОДА,
     АМЕРИКА - НЕНАДОЛГО
     НЕ НАВСЕГДА...
     Володя Друк


     ...Будут девками ваши дочери
     И поэтами сыновья....
     Марина Цветаева.




     Я приходила к нему два раза в  неделю. Мы немножко курили (без этого он
давно уже  не  мог сотворять любовь), потом ложились  в  постель и  это было
удивительно хорошо - я  чувствовала, что  внутри у меня  - Питер  - все  его
шпили и адмиралтейская игла,  все его камни,  и  кони на Аничковом, все  его
голуби (ну вот же их голос: полу-клекот - полу-стон) и все подворотни.
     Потому что Ярмола - это Ярмола, он - свой, он был с Хвостом в Салихарде
и  в  эфедрине, он  был  с Курехиным  в начале Поп Механики, от  него пахнет
Питером - корюшкой, плесенью и болотом - ну как же такого его не любить?
     И когда он со мной, то я КАК БУДТО снова дома. Тут нужно много этих КАК
БУДТО:
     Вот моя  работа  - маленькая студия на  углу  8-й  и 30-й, американская
девушка  -  хозяйка,  мы с Иркой и  четверо грузин, сбежавших от гражданской
войны - брат и сестра, и еще, брат, и  сестра - все  из  тбилисской Академии
Художеств.
     Ирка из  Мухи,  еще  по  Питеру  моя  любимая  подруга  (я  ее  сюда  и
выдернула), а  я вот  после Театрального  - Постановочный факультет.  Все мы
называемся  гордо  "Художник-дизайнер тканей" и рисуем в основном абстракции
для  дорогих  мужских рубашек - это легкая и  приятная работа, и нам с Иркой
кажется, что мы  КАК  БУДТО  в мастерской в  Мухе  или  в Театральном или  в
Академии -  шесть  столов,  диван, кактус,  кофеварка, по пятницам мы пьем и
грузины поют. Хозяйка дала нам всем ключи, и  мы работаем, когда нам удобно,
а она с 9-и до 5-и -  в это время работают клиенты- заказчики. Как будто....
Но дружить с грузинами не выходит - они слишком вписались в этот новый мир -
говорят все время о деньгах или о том, что увидели в телевизоре. Ну и о еде,
конешно -  это  уж  обязательно. Хозяйка с ними  дружит  и почти  всю работу
отдает им, а нам - остатки. Ну, как- то концы с концами сводить удается.
     Мы с Иркой говорим по-прежнему только о любви и о книжках, а  книжки мы
себе выписываем  по почте (как положено провинциальным барышням из старинной
России, из  той  предыдущей Дореволюции),  выписываем на двоих и по  очереди
читаем. КАК БУДТО мы дома - на Петроградской. Я - на Ораниенбаумской,  а она
за углом, на Гатчинской. Утром мы просыпались и созванивались - у кого будем
кофе пить? Счастье ненормированного рабочего дня...
     Она меня  и провожала. Все, что угодно я могла  предположить,  уезжая в
Америку "навсегда", но только не продолжение этих безумных  кофеепитий - тут
в Нью-Йорке.
     Я через  год написала ей письмо, и после первого путча она принесла мне
его и прочитала эти строчки:
     "...Вали оттуда, вали скорее! Ты не себя, ты Алешу должна оттуда увезти
-  он  слишком хороший мальчик. Ты  же знаешь,  как  у нас бывает  - вот там
сейчас  ебнет, и пусть  даже не сильно, пусть  даже погибнут  только  пятеро
мальчиков  - но это будут самые  лучшие, самые  вот такие - как твой, потому
что  такие выскакивают под  танки -  за Родину первыми  - ВСЕГДА. И  твой  -
выскочит. Увози!"
     В общем, я  ошиблась в своем предсказании на двух мальчиков. Одного как
раз увезли по моему совету.  Ирка взяла сына - закинула  его  в  Германию  к
дальней  родне (она  из петербургских немцев - часовщиков),  а  сама  сюда -
неизвестно  за  каким хером -  знаменитая мухинская красавица Ирка -  идиома
превращается  в  казарменную  шуточку  - к началу  моего рассказа  уже  было
известно  за каким: уже возник на  горизонте черновицкий еврей Эмиль Лудмер,
(Ирка  для  простоты  звала  его  Шуриком),  прошедший питерскую Консерву по
классу  рояля,  Израиль,  Бельгию,  (там  он  купил  землю  и  стал Вассалом
бельгийского короля - а попросту - гражданство получил), Париж - (там он жил
в замке у графа и плавал пианистом на пароходике по  реке-Сене), но бродяжий
дух его из Парижа вынес и донес до квартирки для бедных на Ист-Сайде, а  это
я  вам  скажу -  сокровище. Вторым его  сокровищем  являлась  мечта  каждого
провинциального  еврея - красавица-шикса,  то  есть Ирка.  Ирка, стало быть,
была уже пристроена, а я - не вполне.

     Ярмола меня вроде как не  любил. То есть физически - он меня любил - со
здоровым физиологическим  интервалом в три-четыре  дня, но душой  он явно со
мной  не лег  -  это было по всему заметно - супом  не угощал (он вообще был
скуповат, как многие старые холостяки и ухаживанье его за дамами  выражалось
не в походах  в ресторан, а в варке им  грибного супа -  мои предшественницы
говорили,  что  суп  был  с  песком  и  несоленый,  но  мне он  и такого  не
предлагал). В гости не брал меня с собой и даже не любил, когда я оставалась
ночевать. А я оставалась иногда и писала, сидя в ванной на полу поэму о двух
наркоманах - питерцах, живущих  в  отеле  для нищих  "Вашингтон-Джефферсон".
Поэма называлась  "Сердце моряка" и рассказывала о  моей любви к Ярмоле,  то
есть о  тоске по Родине, о которой нельзя было говорить впрямую,  потому что
мы  все сами себе  Родину отменили -  и хули  ж теперь? Еще  ТЕ из Ярмолиной
волны  могли тосковать  -  их  выгнали  из страны злое  "КейДжиБи" и паганая
"Софья Власьевна", а мы  то, вроде как уехали, как  раз  от  страха перед их
отсутствием.
     И  теперь  нужно  было  представить себе,  что все КАК БУДТО  нормально
хорошо и правильно. Что у нас  там КАК  БУДТО  не было еще  одной  МАЛЕНЬКОЙ
РЕВОЛЮЦИИ, и сейчас там не происходит НЕБОЛЬШАЯ ГРАЖДАНСКАЯ  ВОЙНА, а просто
мы  вот  такие любители  свободы и демократии, или  мы невероятные  любители
американской  культуры и языка, или мы просто  любители путешествовать  - ну
вот  ездить себе по  свету,  глядеть чужие страны -  так  когда-то во  время
"оттепели"   -   в    неугомонных   любителей   путешествовать   -    этаких
"тури-тура-туристов"  превратились  многие  деятели  русской  культуры  -  в
предисловиях шестидесятых  писалось: "...в  1922-м году  Бахтин переезжает с
семьей в Саранск..."  - НУ  ТИПА  -  НАДОЕЛО ЧЕЛОВЕКУ В  МОСКВО-ПИТЕРЕ  -  В
САРАНСК ПОТЯНУЛО.  Последний раз я  обнаружила этот стиль  у Вани Толстого в
предисловии  к  Набокову: неутомимый  путешественник Набоков, неизвестно  по
какой причине  покинул  в середине  тридцатых Берлин, а в  конце тридцатых -
Париж, чего это он? Остальные жили спокойно - Лифарь, Бунин  и  т.д., а этот
кузнечик - вишь скакать принялся. Это Ваня уже писал в свободные времена. По
старой  советской  привычке, желая  избежать  неприятного  слова  "еврей", в
случае Набокова совсем  уж нелитературное "еврейка" - ну  зачем об этом, это
удел антисемитов - грязные инсинуации  на тему приставания евреек к  русским
гениям, Ваня - чистый человек, но,  знаете, "...ложки нашлись, а  неприятный
осадок остался..."  - не нужно  таких  слов  - они нервируют, а  пусть лучше
Набоков вот так ездит себе, путешествует, как Бахтин и прочие...
     А тут нужно было самому себе стать Ваней - поставить в голове заслонки.
Да - вот путешествуем по Австрии и  Италии,  да с бабушками и младенцами - а
что?  -  бабушкам  и младенцам  тоже хочется  мир увидеть. А  эти чемоданы -
подушки, запас мыла на пару лет вперед, альбомы с фотографиями, (книг, слава
Богу,  не видно -  их отправили морем), а что? -  мы любим русские подушки и
всюду их  возим  с  собой. И  потом,  когда  приехали - самое главное быстро
выстроить заново  полностью  укомплектованное  светлое будущее.  Должен быть
определенный набор необходимых свершений.
     Квартира - все показывают друг другу квартиры. Мебель.
     - Ты ездила в Бруклин получать ортопедический матрас?
     - Нет, зачем он мне?
     - Все получают - нам положено.
     Ты ездила за ботинками?...

     Работа. Очень важно  если в Манхэттене. За мной идет по родному  Квинсу
кореец - кадрит меня:
     - Я живу тут, а работаю в МАНХЭТТЕНЕ!
     Машина,  конешно,  если  ты  семейный,  а  одиноким  нужны  обязательно
домашние животные  под названием "бойфренд"  и  "гелфренд". Они,  как корова
молоко,  приносят в новое хозяйство важную составляющую американской мечты -
СЕКС.
     - У тебя есть бойфренд?
     - Что ты не можешь себе никого завести?
     Не могу.
     Любовь - не лошадь, корова,  коза и  кошка; она - вша, клоп и таракан -
ее не заводят - она заводиться! (Когда санитарные условия души позволяют...)
     - ГДЕ ТВОЙ БОЙФРЕНД, ЮЛЯ? (это уже мама).
     - Ты представляешь,  сначала она долго выясняла  у всех моих знакомых -
не лесбиянка ли я, а вчера она сказала, что собрала мне три штуки  баксов на
пластическую операцию носа! Может сделать?...
     - С ума сошла? Ты посмотри на мой нос!
     Ирка прикасается пальцем к своему носу - американцы не верят,  что он у
нее с рождения  -  точно  такой сделали всей семье Джексонов, и теперь такие
носы носит весь Голливуд - Ирке даже немножко обидно.
     - А что у меня в личной жизни?  Вот с этим моим  носом? Шурик! К сорока
пяти годам. Не нос нам с тобой мешает. Вот, что мешает, вот!
     Ирка стучит себя пальцем по изумительной формы лбу.
     - Мозги мешают! Они  этого не  любят.  Им  надо чтоб  давала и слушала.
Давать и слушать. А ты не можешь, ни слушать, ни давать! Тебе скучно.  Это я
отлично  понимаю, только  нос тут  причем? Думаешь,  с  красивым  носом тебя
полюбит умный - что  ж интересно  меня - вот  такую  красивую до сорока  лет
никто не подобрал? Умные любят  полных идиоток и притом  -  безответных. А у
тебя еще и характер. Сама знаешь...
     Нету бойфренда и все  сторонятся меня -  никуда  не  приглашают, как-то
незаметно  начинается репутация  городской  сумасшедшей.  Бойфренд  бы  хоть
защитил, а так - некому!
     Сначала я  сделала  все правильно,  после года  в  подвале  у львовских
хозяев - реставрация антикварного фарфора:
     -Толя,  скажи  этой,  пусть сходит на  угол,  возьмет мне в  салат-баре
немного риса, морковь и пулочку...
     Через год я  сделала портфолио и устроилась уж почти по специальности -
по крайней мере,  рисовать  кисточкой по  бумаге - в  НАСТОЯЩУЮ американскую
компанию, а вскорости и вовсе поступила разумно - вышла замуж. За НАСТОЯЩЕГО
американца  - русского  князя - Рюриковича и профессора - слависта, да еще и
исследователя Бахтина. Это был, конешно, пик моей американской жизни.  И все
мною гордились - друзья, родители.
     А потом началось сползание вниз: на работе увидели, что я работаю в два
раза быстрее всех остальных, и начальница быстренько уволила девицу, сидящую
со мной  рядом и  стала каждый день давать мне двойное задание, а  я  только
радовалась, любила эту работу. Через пять месяцев у меня вырубились глаза  -
вышли из  фокуса, очень страшно стало -  я ведь всю жизнь  художник  и  этим
зарабатываю.
     Пришлось  взять Полю и уехать к мужу  в  американскую  жопу  - Мид-вест
Индиана. Там университет. Три года прожила. Летом было здорово - мы ездили в
знаменитую  Норвиджскую   школу  русского  языка  -  Поля  пела  в  ансамбле
Покровского, а я гуляла по аллеям парка с разными гениями русской культуры -
они туда приезжали на каникулы.
     А  потом  взяла и развелась. Встретила своего питерского вечно любимого
Гастона в Лаковых Сапожках - в доску женатого  человека. Он  тоже в  Америку
подался.
     Первый раз  я из-за него  в Питере развелась, а  тут  уж во второй. Это
понятно - роковая любовь называется, и описывать эту  душевную болезнь в сто
первый раз я не стану. Развелась в общем, а он ко мне и не  вернулся. Зато я
вернулась в Нью-Йорк. Нашла работу.  Какой к черту  бойфренд,  когда  каждую
ночь вижу во сне своего ненаглядного Гастона. А  в промежутках - город Питер
- что снова мы идем белой ночью по мосту. Я такое правило завела - в  пьяном
виде,  первым делом переходим на  НАШУ  сторону мостов  и там уж  выябывайся
сколь душе угодно - хочешь песни пой, хочешь в канаве спать ложись...
     Я  жила на Петроградской  - мир мой был абсолютно круглый и счастливый.
Он состоял из ЯБЛОКА, КУРИЦЫ и ПУШКИНА. Помните такую детскую игру?  Сначала
пишешь на бумажке три слова:

     ЯБЛОКО.
     КУРИЦА.
     ПУШКИН.

     Потом  прячешь  эту  бумажку,  подходишь  к  какому-нибудь  человеку  и
просишь:
     - Назови быстро: фрукт, домашнюю птицу и поэта!
     Очень многие говорят:  яблоко, курица,  Пушкин! И тут  ты  с  восторгом
предъявляешь свою бумажку, а потрясенный человек говорит:
     - Ой, а откуда ты знал?
     Я-то точно тот,  кто  всегда скажет  именно  эти  три слова.  Из  них и
состоял мой мир.
     Яблоком и курицей  я кормила ребенка. Яблоко было зеленое - полезное, а
курица  -  синяя, потому что  без  очереди  и за рупь семьдесят.  Иногда еще
родители с криком: "Ты не мать,  а  фашистка!" распахивали мой холодильник и
закидывали туда... курицу!  Но  все  же  розовую -  из кулинарии  -  за  три
восемьдесят.
     Так и жили...
     А главное был  -  Пушкин. Пушкин был "Наше  Все". Никто не верил  ни  в
Бога, ни в Советскую власть,  ни в Россию - а в Пушкина все верили и всегда.
Он висел на небе Солнцем русской поэзии и просвечивал дырочкой в левом боку.
И Маяковский просвечивал, и Лермонтов, а снизу болтались на своих веревочках
Марина и Сережа  - "золотые  головы", как елочные  игрушки, и все  остальные
вокруг;  самым младшим стал  Башлачов, наверное, они гоняли его за  небесной
водкой и ему выдали  Гермесовы крылатые  сандалии  - чтобы легче леталось из
окна...
     С ними было не страшно. И  за Полю  не страшно - от яблока  и  курицы -
выживет ее тело, а от Пушкина и Ко - душа. А потом сделалась вот эта - точно
из  учебника   истории   -   НЕкровавая   реформистская  революция.  Сначала
пошатнулось яблоко. Я  помню свою  первую очередь за яблоками -  летом -  на
Петроградской - я стояла часа два с половиной. Тогда я  испугалась - и стала
вместе со всеми ждать гражданской войны.
     А потом к гражданской войне  подошли вплотную  - и  тут  пошатнулся мой
Пушкин - он  стал  получаться  вроде как и  не  мой, а  лишь временно взятый
напрокат. И все  -  не  мои: и Марина, и Сережа, а  мне  только  Мандельштам
остается  и  еще,  почему  то Фаня  Каплан,  (нет,  конешно,  все-таки  Леня
Канегиссер  - он был  поэтом).  В общем,  подошли вплотную к  Гражданской  и
пришла  пора отвечать  за козла.  Или  отрекаться  - но  гены не  позволяют.
Дедушка в 13 лет убежал из Парголова  в царский  торговый флот, а брат его -
дядя  Наум устроил  революцию  в  доме собственного отца - обойщика  мебели,
красавца, любовника баронессы (так гласило  семейное предание). Дядю Наума я
никогда не видела  -  его  не любили,  он  не сидел -  попал в один список с
Крупской,  и  Сталин  этот список  не  подписал -  больше оттуда  никого  не
трогали. У него  было 4  жены, а дети его  умерли  ужасно:  Тамарку  зарезал
пьяный араб, (она  стала  валютчицей), а Володька получил  передозняк - дети
Дома на  набережной. В Питере все  они никогда не появлялись.  В  войну дядя
Наум  ушел  на фронт  добровольцем  -  политруком.  И  4-я  жена Клава  была
медсестра,  которая вытащила его  раненого из воронки  - он там все  в атаку
бегал.
     - Политруков ВАШИХ в атаке СВОИ стреляли в спину.
     - Правда, правда... Для того, чтобы тебя в атаке СВОИ стреляли в спину,
ты должен, по крайней  мере, бежать впереди - первым выскочить  из  окопа на
пулемет -  ЗА  РОДИНУ. За  Родину,  с оружием в руках  отбитую в 17-м году у
коренного населения.
     В общем,  от  всех этих  гатчинских аптекарей и парголовских  обойщиков
мебели (это  все  столыпинские местожительства)  осталась  я  - единственное
потомство. Вот  я и решила,  что  отвечать  - мне. Больше  - некому.  А чего
отвечать - не знаю.
     Зачем вы сделали у нас революцию?

     Остальные НАШИ мальчики вокруг отвечали:
     Не мы, мол, дедушки наши - паганые мудаки,
     и с еще большим чувством, чем прежде, затягивали:  "...Поручик Голицын,
раздайте патроны...". Ну,  это - которые мальчики. А  мужики - жестоковыйные
питерские фарцовщики, санитарные врачи и контрабасисты - мрачно шли  в Овир.
Мужики  в этом городе никогда друг друга не любили. У нас  ведь тут та самая
ЧУЖА ДЕРЕВНЯ, в которой:
     Мужики дерутся, топорами бьются
     А по будням там дождь, дождь,
     А по будням там дождь, дождь
     А по будням там дождь, дождь,
     А по праздникам... дождь!

     Всегда они различали -  кто какого  роду- племени. И в пору моей юности
после бесконечного просеиванья, прочесыванья этого города кровавой расческой
(последние  коренные  питерцы  перемерли в блокаду -  им, НЕВАЖНЫМ людям  не
выпало  ни пайков,  ни эвакуации), -  опять МОИ  выжили  лучше - дедушка вот
вовсе убежал в 47-м. Убежал из "Вечерки" в Мурманск, штурманом на селедошный
флот и до 53-го пахал на ледяной каторге - но за зарплату и, зная, что  дети
не  в детском доме, а дома - на  Моховой.  А моряком он уже давно не был - с
24-го:
     - Партия дала мне в руки перо!
     На войне он, конешно, опять воевал изо всех сил и  высаживался прямо на
эту самую МАЛУЮ ЗЕМЛЮ с морским десантом.
     Отчего и умер впоследствии, когда ему было 74 года. Это вышло вот как:
     В 72 он стал капитаном спасательного катера в питерской
     команде водных скутеров, они там все время
     опрокидываются на соревнованиях и их надо вылавливать.

     В общем,,  поехали  они на  соревнования в Сталинград,  и  дед встретил
моряка,
     с которым тогда ходил в  этот  морской десант. И сели они выпить и пили
десять
     дней.
     А  потом он приехал домой - счастливый - наша команда всех победила, на
следующий день  утром вышел за газетой,  встретил соседа - тот рассказал ему
анекдот, дед вернулся, стал рассказывать этот анекдот бабке  - рассмеялся  и
умер. В одно мгновенье. Не факт, что такую смерть посылают святым - им может
и мучительная полагается,  но я  уверена, что такую дарят  -  только  чистой
душе. Каждый, наверное, о такой мечтает.
     Он  так и  остался  для меня  идеалом мужчины - мой  худой,  похожий на
беркута революционный  дедушка.  Я знала, что надо за него отвечать - только
не знала что  ответить. Я вообще растерялась  от этой гражданской войны, так
вплотную подступившей - это друг друга  они  не любили, а меня то они любили
все  подряд, и я их в ответ - всех подряд, не разделяя на наших и не наших -
и  всеми  возможными  способами  -  от минета  до  эпистолярного романа,  от
групповухи до Светлой Братской  Любви. Я умудрилась  почти ничем кроме любви
до  30  лет  не  заниматься,  все  остальное  (фильмы,  спектакли,  картины,
песни...) делалось между делом  и являло собою некий жмых - отходы основного
- любовного производства.
     В  основном  любила  я (как настоящая героиня  настоящей  антисемитской
прозы) гениев русской культуры. И захватывала их  в плен! Как впрочем, и они
меня. Когда любовь перетекала в нетелесные формы, происходил обмен пленными.
Еще немножко я любила местечковых евреев - за родственность и голубые глаза,
иногда казанских татар, сибирских латышей, обрусевших украинцев ну и донских
казаков само собой.
     Этим  в   моем  круглом  мире  завершалось  слово   "Русь",  которую  я
единственно  и  любила  всегда,  по  завету дедушки,  который в 17-м году  с
оружием в руках ... трофейная моя Русь.
     Меньше  всего  перепало от меня  любви  дворянам и питерским  еврейским
интеллектуалам - эти мне всегда казались не мужиками, а мальчиками - у них и
дружить получалось между собой, и я с ними дружила, а влюбляться не могла  -
на них одинаково лежит печать вырождения: талант, слабость и мечтательность,
и похожи они  друг на  друга - князья и  потомки древних мудрецов, а  я то -
полная дворняжка! Земляная - деревенская - первобытная. Если я с таким лягу,
моя душа - грубая, его нежную душу - заспит.
     В общем,  все эти  разговоры  велись  именно со мной.  И Ромка  Смирнов
именно мне кричал:
     Я - русский человек! Обьясни, почему я должен работать в русском театре
у жида Додина?
     Ромка был красивый - полу-цыган и пел чудно, а работал он режиссером. В
театре. У жида Додина.
     Жид-Додин   должен  писаться  через  черточку,  как  Змей-Жидовин.  Это
вероятно и  есть один и тот же персонаж. И он бедного Ромку - к себе в театр
заманил  и мучил. Репетиционным  процессом. Жид-Додин  перепутал -  посчитал
Ромку за Иван-царевича - то есть человека, берущего свое трудом и смекалкой.
А Ромка - классический Емеля - он любит чтоб на печке - и быстро. На эмоциях
и на обаянии. Иногда еще храбрость участвует.
     Главного Емелю  русской истории - Гришку Отрепьева народ не уважает. Не
пишут о нем  романов, не снимают кино. Только Марина помянула его, пишучи  о
Марине:


     В маске дурацкой лежал
     С дудкой кровавой во рту
     Ты - гордецу своему,
     Не отершая пота...

     Жалко, что про Гришку  не снимают кино, Ромка гениально сыграл бы его -
себя. И стало бы понятно - почему толпами сдавались, почему впустили поляков
на Москву.
     Так они  и  бьются  по сей день -  Емеля с Жидовином-Змеем. За Россию -
любимую Невесту. А я уж и не пойму -  сама-то я - жидовинская дочка, которая
влюбилась и вынесла ключ от темницы?
     Не  влюбилась  и  не вынесла.  Тогда, все это  слушая, увидела  за этой
сказкой много  чего интересного. И даже  Германию  тридцать  третьего  года.
Схватила  дите,  и  валить  отсюда  подальше.  Ладно, если тетя не  приедет,
останусь как дурак с чистой шеей...
     Ромка принес  ко мне  гитару  Башлачова,  и две  недели  она  стояла  в
комнате. Пару раз они звонили с Башлачовым по-русски, с угла - хотели  зайти
- познакомить нас, а я была занята  чем-то,  а потом Башлачов взял и вышел в
окно.
     А мы оба уехали на Запад  и там мне  пришлось стать  русской - там тебе
давали деньги  за  то, что ты еврей, могли целый год давать, а мне через три
месяца перестали - потому что  я сказала, что еще не нашла своего  Бога и не
решила куда же мне идти - в синагогу  или  в православную церковь  - возраст
еще такой - 30  лет -  можно  думать  над этим и  дальше. Ведущий у меня был
хасид, и он нас с Полей немедленно после этого от денег отлучил. Слава Богу,
уже львовские хозяева были. А я никуда не ходила еще долго - лет пять, потом
все же  стала ходить  в русскую церковь - совсем  маленькую,  куда ходят все
художники, поэты, выкресты и прочая шелупонь и на крестный ход шепчутся, как
в деревне, (или как в синагоге):
     Глянь-ка, Машка вона - с мужиком пришла и платок новый...
     А Ромка в  Германии  стал  еврей (так  он  пишет  в своих мемуарах -  с
немного виноватой обаятельной своей улыбкой - ну понятно же, ребята - Запад,
бабки, тяжело в общем,).
     Из-за  тебя,  сука, я  прожила  тринадцать лет  в  Америке,  и  со мной
случилось, все, что случилось.
     А ты поиграл год  в Заграницу и вернулся. Теперь я тоже вернулась, и мы
мирно  гуляем  по  каналу  Грибоедова  -  оказывается,  мы  друг  по   другу
соскучились. Что тут скажешь?

     Уж если ты, бродяга безымянный
     Смог обмануть чудесно два народа,
     То должен быть, по крайней мере,
     Достоин своего обмана...

     Все  мы нынче  и Змей  и  Невеста. Напиши мужскую  историю  про  Гришку
Отрепьева, а  я - женскую про Парашу Жемчугову. Пусть снимут кино и поставят
спектакль.

     Там, в Америке я видела другое - я  видела русских  женщин - "еврейских
подстилок", которые сначала принимали на себя все, что  было за это положено
тут - увольнения с  работы, сидения в отказе, издевательства в Овире и т.д.,
а потом там -  в Хеасе - гордо  доставали свой  нательный крест  -  и прощай
Найана с ее деньгами, бесплатными курсами и ортопедическими матрасами.
     - У нас - только для евреев, а вам - в Толстовский фонд - там  денег не
дадут, но иногда могут выдать шкаф или табуретку.
     И шли они мыть полы, пока другие шли на курсы английского.
     Единственный комментарий - у всех этих теток  - все в Америке сделалось
хорошо - и с деньгами, и с любовью, и с детьми. Господь их все же разглядел.
Нужно об этом сказать, не плачь по ним, Россия.
     Меня редко спрашивают,  почему, я уехала. Разве что Митьки иногда. А  в
основном спрашивают - почему вернулась.
     - Совсем что ль спятила? В  Питер! Нет, ну  в Москву -  это понятно, но
сюда, в болото!
     - "Чего сидишь, чего сидишь?" Живу я тут!


     Пушкин  упал, и  Яблоко  упало.  Осталась  одна Курица -  подозрительно
похожая на самолет. Вот мы и полетели. Теперь  через 13  лет, я уж знаю чего
кому отвечать. Для этого нужно  было  прожить 3  года возле самой  большой в
Америке   русской  библиотеки,  там   было  и   все  дореволюционное  и  все
эмигрантское  и  три  года  слушать  и  слушать эти  голоса  мертвецов  - на
рассыпающейся под пальцами желтой бумаге.
     Почему мужчины ищут ответа на все вопросы в философии?
     Почему  они  так уверены что  Фуко,  Хайдеггер, Будда или  свод законов
династии Дзынь -  помогут  им  разобраться в том,  что  же случилось  в селе
Горюхине или в городке Верхнее Подвздошье в 1918-м году?
     Нет, помогут только голоса из-под земли - ТОЙ САМОЙ, а они есть, и их -
несметное множество.
     Три  года  я жила  неработающей женой  профессора-слависта  в  Мид-вест
Индиане  -  американской  глубинке, в 15-и милях  от центра Ку-Клукс-Клана -
Мартинсвилля. Это с моей-то неарийской физиономией! Вот повезло!
     Там Америка из пьес Сэма Шепарда - ихнего Чехова. Там фермы, на которых
не только  отцы ебут  дочерей, но и мамаши, сыновей, потому  что вокруг - на
много миль - никого, только иногда заедет пастор, тогда его тоже ебут. Потом
детей-внуков душат и закапывают на заднем  дворе.  Вокруг  - нищета.  "Белая
шваль" так это обычно переводят.
     В баре они набьют тебе морду, если у тебя черные глаза  и волосы, не за
то,  что  ты  - еврей, (нет, ТЕ - с двумя головами, они забрали все золото у
народа  и живут в страшном НЬЮ-ЙОРК ГОРОДЕ,  в  котором мы никогда не были и
даже  пролетать над ним боимся.) Нет, тебе начистят  чайник за то, что ты  -
ближний враг - реальный "католик-итальяшка". Все живут  в трейлерах и  все в
клетчатых фланелевых рубашках. Это - Шепард.
     После  Индианы понимаешь, что нью-йоркская  "Черная шваль" - это просто
тихие зайчики.
     Есть еще Техас - тамошние казаки.
     (Глухие  заборы,  злые  псы и  кружку  воды  выносят  на  ржавой  цепи.
Ненависть к каждому, кто говорит с каким  бы то ни было,  акцентом -  даже с
акцентом соседней губернии). Оказывается  все это отлично можно  устроить  и
без заборов, и без псов. Мы однажды потерялись с мужем в маленьком техасском
городке,  подъехали  к какому то дому - дорогу спросить, и  дядька выбежал с
ружьем, щелкая  затвором.  Хорошо у меня  реакция мгновенная - я  окошечко в
машине закрутила со скоростью света и заорала, как резаная:
     Дави на газ!!!
     Эти гордятся:
     - Америка - это мы!
     И вполне  по праву.  Крепкая кость - как и наше казачество. Да, и тем и
другим есть, чем гордится. Но гордость  - родная сестра гордыни, а гордыню -
христианский Бог, которому молятся и те, и другие - не шибко жалует...

     В Индиане, в университетском городке Блюмингтон находится самая крупная
в Америке  русская библиотека.  Мой дом был  в 10-и минутах  ходьбы от  нее.
Наверное, поэтому  и машину водить не выучилась -  в супермаркет мы с дочкой
ходили пешком, дочка придумала связывать  целлофановые мешки по  две штуки и
вешать на плечи  - оказывается это старый деревенский  способ, а больше  мне
никуда было не нужно в этом городке - только в библиотеку.

     Вот оно - знание, ответы на все вопросы, голоса из-под земли, из-под
     МОЕЙ русской земли - они были рядом; вышла из дома и через 10 минут уже
слушаешь крик, стон или неторопливый рассказ...
     Вот питерский профсоюз железнодорожников - одна из последних,  яростных
попыток несуществующего рабочего класса все же осуществиться.
     Вот продотряд  -  во главе двоюродный дедушка, он "за хлебом для  детей
питерских рабочих", он почему-то твердо уверен, что если голодать будут дети
не в Питере, а в деревне Малые Хренки, то в мире от этого прибавится счастья
и справедливости. В результате, дети поумирали и в деревне, и в Питере, да и
своих детей двоюродный дедушка не уберег.
     А вот - Батька Махно идет себе по Парижу:
     - Месье, купите марионетку!
     Он, оказывается - Папа Карло!
     И Русский Париж шел, плача, за его гробом.
     А  убийцу Петлюры, оправданного прямо в зале суда,  вынесли  на руках и
забросали цветами. Тоже Русский Париж. А из телевизора, учебников по истории
и  прогрессивного фильма "Россия, которую мы потеряли" смутно представляется
что "Махно-Петлюра" - это некое общее неприятное животное о двух головах.
     Вот  "  Красная  книга"  -  донской казак  написал  историю  погромов в
Гражданскую  войну,  и  Господь пожаловал  его за это  смертью  от старости,
редкость для  того поколения - дар Господень чистой душе, а может он денно и
нощно мечтал о смерти - там в Париже?
     Вот  мой дед  - красный матрос,  еврей,  атеист -  учит меня семилетнюю
молиться Николе Морскому:
     - Святой Никола внучку русского моряка никогда в беде не бросит!
     ...И  бросала его молодость  на  кронштадский  лед.  А других на "Белую
лошадь" и "Красную горку".
     Все уже мертвы, и победители  и побежденные,  но нам издали если что  и
видно - то только  кровь, а любовь уж вовсе не разглядеть. А из-под  земли о
любви говорят не меньше, чем о крови.
     Я прочла  не  только  печально известное  тем, что его никто не осилил,
"Красное колесо",  (и еще  больше прослыла городской сумасшедшей, утверждая,
что это  замечательная книга  - о любви;  смеются, а ведь на всей земле,  до
конца дочитали, только я да Дора Штурман, учительница-пенсионерка из Израиля
- говорят, есть еще какая то Ленка в Париже - надо бы с ней списаться), но и
все источники, коими пользовался  Исаич. Все  эти стоны из могил впечатляют,
но сантиментов  лишают начисто: уже ни  над кем не  заплачешь - от излишнего
знания перестаешь видеть  малые слезки -  все выстраивается  в одну огромную
мозаику, которую укладывает кто-то с умыслом и четким рисунком, в результате
своих ученых штудий, полностью в  идею этого рисунка въехала и теперь отвечу
за козла, каждому, у кого найдется хотя бы полчаса -  послушать, но человеки
в результате, превратились в моем сознании в цветные кусочки смальты - и как
же их теперь пожалеть?
     Вот   и  приходится  жалеть  только   ближнего  своего  -  кто  поближе
подвернется - изблизи хорошо видать,  что это не божье стеклушко, а напротив
"хьюмен бин" - человечья фасолина.
     Одним словом, обнаружив, что Родина  у меня трофейная и  язык - тоже, а
сама я происхожу  из рода зверских завоевателей,  я решила дедовское занятие
продолжить, но Америку завоевывать было неинтересно, потому что она - на все
согласная - ее не  надо закидывать на  лошадиный круп - вот она лежит  перед
тобой, по  крайней мере, к  Америке я  явно  опоздала. Главным завоеванием -
Землей Обетованной так и осталась Россия и совсем уж было горько оттого, что
в Америке ее  нету.  Тогда  я решила попытаться  ее вырастить - вырастить из
слов - из ничего - но так колдовство и происходит. В общем, так вышло, что и
мне пришлось выскочить из  окопа в  некую метафизическую атаку,  а уж СВОИ -
они  всегда СВОИ, и на этот раз не  пожалели патронов на мою спину.  В конце
концов, метафизические эти патроны привели к физическим ведрам, полным  моей
крови - я так  думаю, что ведра три набралось -  может и больше, чем вытекло
из дедушек за две войны...


     Но это все было еще  впереди,  а в тот  момент -  мне показалось, что я
счастлива - вот опять выстроился мой - Правильный Эмигрантский Домик:
     Я -  "дизайнинг вумен" прямо в  таком черном плаще, как  в телесериале,
дочь моя  в Школе искусств учиться на певицу, квартира - чудесная, в хорошем
спальном районе, и бойфренд у меня - а вот он, пожалуйста! Роскошный мужчина
с седыми усами - два метра росту, и сам он тоже  дизайнер, и хата у него  за
углом  от  моей  работы, в  самом, что  ни на есть сердце этого  города  - в
Мидтаун. Для легенды моего благополучия - все годилось.
     В Мидтауне было несколько таких одиноких успешных красавцев и всем я им
по очереди нравилась - просто  потому что умела одеваться - нормально  - все
они были  полу американизированы, и  с одной  стороны, их  тянуло к  русским
женщинам, а  с  другой, почти  никого  из  русских нельзя было  привести  на
американское скучнейшее  "парти", а  на этих  "парти"  и шла  вся  центровая
Раздача  Пирога. У большинства наших девушек - неистребимо неправильный вид,
если говорить о моде нью-йоркских монстров Яппи. У них особый стиль, и я его
быстро усвоила, потому что он - классный, так же как и япповская еда.
     Яппи - это вообще натуральные люди-роботы.
     Спят они часа по 4 в  день, с утра съедают "таблетку счастья", "прозак"
называется, и целый набор витаминов: аппетит, желудок, хуестой, пиздожелание
и т.  д. Само ничего не работает - все постепенно  заменено, как у Железного
Дровосека. При этом они не все педики, много разнополых натуралов, (если это
слово хоть как то к ним можно применить!)
     Вообще- то  этот  Манхэттенский Нью-Йорк  -  это не  Город  Победившего
Пидара, это  Город  Победившей  Женской Идеи,  и  в результате этой победы -
Город  Андрогенов,  ведь  победив Мужскую  Идею, Женская, немедленно  и сама
скончалась. Наверное, Берлин 39-го  был  Городом  Победившей Мужской Идеи  -
трудно  сказать,  что является более  НЕЕСТЕСТВЕННЫМ  зрелищем,  но  все же,
Нью-Йорк не столь злобен и агрессивен, и там на окраинах -  у эмигрантов еще
теплиться какая то человеческая жизнь.
     Я  уж  не говорю  о  диссидентском  антияпповском  движении - растет  и
множиться движение  людей, которые обьявили этот  очередной  Эксперимент  по
установлению счастья, провалившимся и называют любимую страну: "Концлагерь с
усиленной кормежкой и принудительным  "шоппингом", но такие вот и сбегают из
центра в Квинсы-Бруклины, а  то и вовсе в Мэны-Вермонты. А в городе сплошной
Яппи-бал.
     С  любовью  у  них все  сложно. Такой  расклад: с Яппи-бабами не  живет
никто.
     Это  невозможно.  Они  злые как  собаки,  некрасивые и  не  знают,  что
макароны надо кидать в кипящую воду.  Морщинами они покрываются годам к 30-и
и  это   при  непрерывном  хождении  ко  всяким  косметичкам,  парикмахерам,
психоаналитикам и т.д.  - они  ведь  все  свободное время должны  тратить на
покупание чего-нибудь.  В  общем, бабы ихние - живут  с вибраторами и это  -
целая культура. Однажды мои друзья, пожалевши мое одиночество, прислали  мне
каталог. Мы с Иркой его долго изучали - там был хуй  "Лебединое озеро", была
еще   такая   Бабочка  -  целая   машина,  в  которую  вставляется  женщина,
прикрепляется ремнями, и машина ласкает ее всюду, куда живой мужик и достать
то не может! Больше всего нам понравилась реклама на обложке:
     " С НАШИМ ОБОРУДОВАНИЕМ ВЫ СМОЖЕТЕ ИМЕТЬ ДО 160-и ОРГАЗМОВ В ДЕНЬ!!!"
     Для  мужчин  там тоже были  всякие  штучки  и резиновые  красавицы,  но
мужчины  - даже  если  они  Яппи,  предпочитают  живых  и вообще,  например,
жениться и  размножаться.  И они себе  живут  с желтыми бабами - кореянками,
китаянками, вьетнамками и японками. Эти "ориентал вумен" отлично вписались в
Яппи-Бал,
     я только  никогда  не могла  понять, с кем теперь  живут  их  азиатские
мужики -  ну может их просто меньше  родилось, или меньше  приехало. Азиатки
дико стильные, женственные и достаточно мягкие - в общем,, вот такой альянс.
Конешно  Яппи  мечтали бы жить  и  с русскими, и с испанками (так зовут всех
латиноамериканцев - "испанцы", как и всех россиян -  "русские", по языку), и
с негритянками - но все эти бабы  в массе своей живут только со своими - так
принято.
     Из  всего  этого  ясно,  что  у  русских  красавцев,  попавших  в  этот
монстро-мир и сделавших  в нем карьеру есть проблема, как добыть себе пизду,
приятную и  душе и  телу и  пригодную, для вывода  в  свет. Я помню  рассказ
одного такого:
     - Конешно я ее бросил, я  ее привел в хороший дом на Бликер, а эта дура
- шубу до пят напялила,  как будто я ее на Аппер Ист-сайд  позвал, к богатым
евреям! Представляешь - все в курточках  - а ЭТА  в  шубе  стоит, все на нее
смотрят и  давятся от смеха, говорят "Оу,  итс риал фер! У  гот  риали  рашн
вумен!" НУ МОГ Я С НЕЙ ЖИТЬ ПОСЛЕ ЭТОГО?
     Там все это  важно.  Это тут в Питере,  пока еще полегше  - хоть  Захар
Михалыч и прочитал мне нотацию:
     - Понимаешь,  у нас  тут молодой капитализм -  надо хотя бы делать вид,
что одеваешься дорого, а ты хиппуешь!
     Это была  его реакция на сумочку Армани и  шарфик  от Донны Каран - два
самых дорогих предмета в моем гардеробе, но все же не бросил!
     Несмотря  на провалившийся  эксперимент, Яппи создали  свою  культуру -
кухню, одежду, музыку. Считается, что  и литературу, но это - пиздеж, книга,
конешно  же,  из  культуры  Яппи  -  культуры  потребления,  исключена  - ее
полностью  заменили кино, телек и компьютер.  Они пытаются  делать вид,  что
читают иногда, но в общем, не сильно и пытаются. Обычно в год читается одна
     МОДНАЯ  книга. Я думаю, что наши Яппи-авторы это Сорокин и  Пелевин - у
нас
     не  читающая  продвинутая  молодежь  ограничивает  чтение  этими  двумя
культовыми авторами.
     Яппи  создали  замечательную  кухню -  такая  могла родиться  только  в
Нью-Йорке -  это смесь всего самого  здорового  и  полезного  из  этнических
кухонь всего  мира  (трагическая  попытка бедных  Яппи  спасти  стремительно
угасающее от недосыпа и таблеток здоровье). Кухня - "Анти упадок Рима", туда
тоже свозилась  еда  со всего  света, но самая неполезная  - жареные  волы и
киты, копченые львы и тигры....
     У нас когда-то  был повар Михайлов - он выступал по телеку,  доказывая,
что основой питания должны быть хлеб и каша. Каши должны быть многослойные и
разнообразные.  Но  взрослого  человека хлебать размазню не заставишь -  ему
покажется, что он в садике,  или  в  богадельне, или  в  лагере, и возникнет
чувство, что жизнь не удалась. Яппи  изобрели крупяной салат  -  горячий или
холодный -  это любая крупа - не сильно разваренная  и смешанная с овощами и
разными соусами - для человека здорового - эта еда  - гениальное открытие, и
по всему Нью-Йорку  она  продается  в  салат-барах. Из простого  риса  можно
сделать и "Оливье", и винегрет, и будет не менее вкусно,  чем привычная нам,
картошка  -  но  в  сто раз  полезнее. Что  касается самих Яппи,  то, будучи
больными  "Железными  Дровосеками" -  людьми, героически  отдающими жизнь  и
здоровье  в  борьбе за усиление наслаждения и "160-и оргазмов в день", они в
течение всего дня  стоически едят изобретенные ими салатики, а к  ночи у них
начинается  истерика  по  поводу  того,  что  еще  один  день  кончается,  а
наслаждение  не усилилось, и  они  съедают огромную  пиццу, или  пару сильно
жареных куриц. (После этого  - прибавка веса, в 6 утра - спортклуб, таблетки
против аппетита,  потом для аппетита  -  снова  курицы  и т.д.)  ...Грустно,
господа.
     Еще одно изобретение Япппи - это страсть к  этнической  музыке - вообще
кухня и музыка  - места странного  слияния  Яппи с их антиподом -  Хиппи.  Я
думаю,  что  Питер Габриел и его  фестиваль "Ворлд Мьюзик" -  это порождение
времени Яппи.
     И -  мода.  Яппи  создали  моду  минимализма  и  абсолютного  удобства.
Например  у  женщин -  два  варианта.  Если  ты хочешь  нести на  себе некую
сексуальную  нагрузку - это Калвин Кляйн, однотонные маленькие  - узкие,  но
отнюдь не обтягивающие кофточки, свитерочки, юбочки и брючки. Именно так - в
самом  стиле заложены эти  суффиксы  -  не  брюки - брючонки - обдергунчики.
Такую  моду приняли  все  ориентальные женщины -  т.е. маркитантки эскадрона
Яппи. А если  ты  хочешь  покоя и элегантности,  то -  Эллен  Фишер - прямые
балахоны -Греция  и  Рим, Япония - туники, тоги, кимоно. По будням - хлопок,
лен,  шерсть, по  праздникам - шелк  и бархат. В  сексуальной Яппи-моде есть
допуск на синтетику, у Эллен Фишер - "ноу вэй".
     И вечные  цвета -  каждый  год одни и те  же, я  работала несколько лет
колористом  -  в  кампании дорогих  япповских  мужских  рубашек,  помню, как
стилист говорил:
     -  В этом году мы добавим  в "бургунди" каплю  оранжевого - пусть будет
потеплей, а в серый немного изумрудно-зеленого ...
     И  я  добавляла -  микроскопические  дозы - непрофессионал  никогда  не
отличил  бы  один серый от другого, но в  целом гамма неуловимо менялась  из
года в год, и только носители этой моды, Яппи замечали эти тонкие перемены.
     Моду Яппи я приняла и  полюбила - обе ее ипостаси - и когда надо вынуть
сексуальность - как пушечку из танка - так я учила дочь:
     -Сексуальность - это оружие - как пушка в танке  - имей ее всегда - при
себе, но если надо воевать  -  завоевывать -  вынимай,  а если  время мира -
держи зачехленной.
     И  когда  нужно  просто быть  милой  и  элегантной,  когда  не  хочется
показывать  свои  красивые ноги всем,  потому что есть  кто-то - у  кого они
иногда лежат на плечах и хочется их показывать только ему...
     Ну  вот, в общем, был  у меня некоторый успех в  среде немногочисленных
русских Яппи, а для Правильного  Эмигрантского Домика  - Яппи - это полезно.
Но  Ермолу  то я как раз по-честному  полюбила -  потому что  от  него пахло
Питером - ( помните, плесенью,  болотом и корюшкой!) -  а на самом  деле, от
него травой всегда несло  за километр,  и трава у него была  удивительная  -
настоящий  большой куст, в целлофановом пакете - все вокруг брали у русского
Гриши с Мерсер-стрит, а Ярмола - у каких то заоблачных япповских дилеров.
     Я его любила  за то, что он - "дядя- землячок",  из моей подворотни, за
его  безумие и, непонятно в чем, потерянную в Америке талантливость - он был
просто,  Ярмола -  знаменитый  человек  Русского Нью-Йорка,  без  ничего  за
спиной.  Без картин,  стихов  или песен  - ну  что такое дизайнер?  Что-то -
совсем   неромантическое...  Ярмола  был  -  Легенда   в  чистом  виде,   не
обремененная  материальными  доказательствами и любить  его  было легко - не
требовалось восхищаться чем-нибудь,  им  содеянным,  можно было  восхищаться
просто ИМ - раскосыми виноградными глазами  под черными бровями -  это  была
его красота. И седой хвост. И было так хорошо, что я после  этого  пару дней
летала, как на крыльях, а потом уже было пора мечтать о следующей встрече.
     Он то меня не любил. У меня такая горькая доля - быть женщиной, которую
именно что заводят,  как  КОЗУ или КОШКУ  - потому  что  умная, талантливая,
хорошо одевается... Иногда для кого-то  и желанная - конешно я покрыта такой
аккуратно- белой кожей - ничего во мне нет физически раздражающего. А любовь
- это, наверное, все же некое раздражение - вот и не любят. По крайней мере,
такие - какие мне нравятся...
     Но - как то мы  все же сосуществовали, и пару раз в неделю он  наклонял
надо мною свои зеленые глаза, но  однажды  все  это  кончилось -  странно  и
случайно, и настолько  ничьей волей  -  ни его и ни моей, что мне пришлось в
очередной раз признать, что все мы тут - в этом спектакле - только очередные
режиссеры, а время от времени на сцене появляется ГЛАВНЫЙ.

     Помимо  одежды,  кухни  и  музыки, Яппи конешно  создали и  свой  стиль
интерьера -  на мой взгляд, совершенно  отвратительный - это магазин ИКЕЙЯ -
все  эти черно-белые  предметы,  сделанные  из  "формайки" (ученое  название
"ламинат"  - чтоб  не так  обидно  было) и всяких алюминиевых  железок. Тоже
минимализм - но предельно холодный - синтетический.
     У Ярмолы  был именно такой дом - на  черном столике возле дивана стояла
лампа,  сделанная  из каких  то черных  проволочек -  сооружение  хрупкое  и
довольно безобразное.
     Он разговаривал по телефону  в спальне, а я только что пришла и  села с
каким-то журналом  на диван, потом встала, неловко  повернулась и  своротила
эту несчастную лампу на пол.  И  она, честно признаюсь,  слегка рассыпалась.
Ну, кусков на  пять. И светить перестала! Ярмола выскочил из спальни и начал
дико орать:
     - Ты всегда все крушишь на своем пути!  Еще удивляешься, что  я тебя  в
гости не беру! Неуклюжая,  как  слон!  Ты знаешь, сколько  эта  лампа стоит?
Убирайся отсюда к чертовой матери!
     Я молча  поднялась  и стала  зашнуровывать ботинки  - мне  окончательно
стало ясно,  что он меня  не любит. Он орал  минут  пять, я уже справилась с
ботинками  и  пошла  в  прихожую,  надевать  пальто. Ярмола  -  обыкновенный
вспыльчивый еврей-скандалист, не  хуже моего любимого дедушки- матроса - тот
вечно шкафами кидался и прочей мелкой  мебелью. И когда я надела пальто,  он
уже отошел и решил оправдаться:
     - Ну ладно, ладно... да развяжи ты свои ботиночки. Ну извини... извини,
я - вспыльчивый... Но ты знаешь, сколько эта лампа стоит ? Она триста баксов
стоит!  Мне теперь  придется новую покупать!! Триста  баксов  -  это большие
деньги!!!

     Последнюю фразу он уже кричал мне вдогонку - я надела пальто и побежала
из квартиры прочь.  Собственно говоря,  вопль  о  том, что  300  баксов, это
большие  деньги,  призывал  меня  вернуться  и отнестись  к,  устроенной  им
истерике, с пониманием. Все  мои мужчины  - на самом  деле -  хорошие, а я -
мало того, что неуклюжая, но еще и полная сука  и эгоистка. Я его совершенно
не пожалела  и вернуться не захотела. Вышла из подъезда и решила, что больше
я сюда, на 27- ю улицу, угол 3-ей авеню, в квартиру No17 - никогда не приду.
Не любят меня там - нечего и ходить. В конце концов, мужчин в городе полно -
уж такого то который только ебет и ничем больше  в жизни не помогает, я себе
всяко найду. Вот, например  -  прямо  за углом на 14-й, угол 4-й живет точно
такой же...

     За углом  жил  - ТОЧНО  ТАКОЙ ЖЕ. За углом жил  Коля  Рюмин.  Коля  был
москвич и совершенно русский человек,  когда-то  уехавший на запад верхом на
финской жене. Он был дизайнер - не хуже Ярмолы и красавец - не хуже. Рыжий и
краснорожий  - настоящий  ковбой, мне такие очень нравятся,  мне впрочем, из
мужчин  много какие нравятся. Сам- то  Коля от меня был в  полном восторге и
что-то короткое между нами уже было, но я от него сбежала через три дня - он
мне показался занудой и жадиной, уж  полностью  из анекдота  -  он сказал на
первом свидании:
     Вот, девушка, напоил я тебя пивом, теперь пойдем, ты  мне дашь - а то я
потратился.
     Всю  романтику убил! А  потом еще расстраивался, что я не согласна быть
его гелфренд.
     Но тут  я о нем вспомнила и решила, что Ярмола не особо лучше, и вообще
все они тут в Манхэттене  -  начисто охуевшие,  в  общем,  разницы никакой и
пойду-ка я к Коле. Не хочу я больше никакой любви,  а лишь только  циничного
секса.  Коля по-прежнему был  одинок  и  всегда при встрече пытался за  мной
ухаживать.
     На следующий день я ему позвонила прямо с утра:
     -  Здравствуй, Коленька. Слушай, если ты еще хочешь, чтобы я была твоей
гелфренд, то давай я приду к тебе трахаться, а там - поглядим.
     В ответ - молчание, потом - тяжкий вздох:
     - Юля, мне  49 лет, я не хочу, чтобы люди  в этом городе смеялись  надо
мной...
     - Коля, зачем ты так говоришь,  я что блядь что ли? Ты же знаешь, что я
- честная!
     - Ты честная, но сегодня ты  честно спишь со мной, а завтра - тебе моча
в голову ударит и ты честно уйдешь от меня к Васе, Пете, Грише... мне 49 лет
и я не хочу, быть посмешищем.
     На это возразить было нечего.
     - Да,  Коля. Ты  прав, но давай тогда просто трахаться - давай скрывать
наши отношения! Мы же можем тайно встречаться! Вот и не будешь посмешищем.
     Мне 49 лет- (в  третий  раз повторил  зануда  Коля!),  и  я хочу  иметь
женщину, с  которой не  нужно  встречаться  тайно,  я  хочу иметь нормальную
гелфренд и ходить  с ней всюду совершенно открыто. А ты  навлечешь  позор на
мою голову, стар я для тебя, дорогая.

     Возразить было нечего. На следующий день Ирка кричала мне:
     Вот так  и сказала: "здравствуйколядавайяпридуктебетрахаться!"  АХ  ТЫ,
МОЛОДЕЦ! Прямо как в анекдоте про "приходи ебаться на сеновал - намек
     поняла - приду". Да что ж ты прешь на них, как высадка десантных войск?
Как группа захвата! Мужчине нужна возможность действовать, воздух ему нужен!
В  тебе гибкости ни на  грош, и откуда в тебе эта русская душа нараспашку? В
ТЕБЕ то откуда?
     Я мрачно  бубнила, что  ни на кого я  не  нападала, а  чего  на  пустые
разговоры время тратить, никакой я не десантник, и  конешно ей легко с таким
носом...  Ну в общем, все было как обычно. И, как обычно,  через пару дней -
уже  по  специально  продуманному  и составленному  с  вместе  Иркой,  Плану
Соблазнения, я снова позвонила  Коле и  невинным  голосом сказала,  что хочу
уйти из текстиля и попробовать себя  в иллюстрировании, словом нельзя ли мне
подойти и показать ему свое графическое  портфолио. И он конешно сказал, что
можно!
     Я явилась  в  его квартиру на  14-й улице  - там  стояла  вся такая  же
мебель, как у Ярмолы. Коля был чем-то занят и предложил мне сесть на диван -
посмотреть пока журнал. У дивана на ТАКОМ ЖЕ СТОЛИКЕ стояла ТАКАЯ ЖЕ ЛАМПА.
     - Я сюда садиться не буду.
     - А что случилось?
     - У меня был  бойфренд - тут неподалеку живет за  углом,  вот я  у него
разбила такую  же лампу, и он  такой  скандал закатил,  что пришлось бросить
его. Кричал триста баксов эта лампа стоит...
     Коля рассмеялся:
     - Ярмола, что ли?
     - При чем тут Ярмола? Нет, другой.
     Не пизди, за углом с такой же мебелью  - это Ярмола, больше некому. Так
тебе  и надо  - живешь со всякими  мудилами. Ярмолину  жадность  еще Лимонов
описывал  сто  лет назад.  Да садись ты смело, не бойся, я  тебе из-за лампы
скандал  устраивать  не буду - триста  баксов  это,  конечно, деньги, но  не
такие, чтоб на милую девушку орать.

     На самом деле, Ярмола и вправду был героем одного лимоновского рассказа
о  жадности  разных народов - он был  одним  из  героев  новеллы о еврейской
жадности, но вовсе не главным, а второстепенным и лишенным,  каких  бы то ни
было, характерных пороков и слабостей. Все они, и Коля, и Ярмола,  и Лимон -
жили  в  этой деревне  Русский Нью-Йорк - 20  лет до  нашего  приезда и были
связаны между собой  какими то неведомыми  нам  общими  работами,  пьянками,
блядками и т.д. С нашим приездом деревня разрослась уже до города размером с
Казань, но отношения все равно были деревенские.
     Коля вел себя очень мило, правда, сопротивлялся соблазнению  как мог  -
даже  вывел  меня на  улицу -  пивком угостить - опять  потратился,  но  уже
наоборот - не чтоб заманить меня в хату, а чтоб выманить. Но на этот раз все
было продумано  - я специально  замаскировала  портфолио в прихожей  и когда
пришла пора ехать домой - прямо  из любимой Колиной пивоварни  - выяснилось,
что надо опять подниматься в дом. Коля, конешно все понял, но не рассердился
и в общем, смирился со своей участью.
     - Хитрая ты, Юлька. Нарочно ведь оставила!
     - Нет, я не хитрая, рассеянная просто.
     - Ну конешно. Ладно, иди уж раздевайся  - ложись. Плохо, что мне завтра
вставать в семь утра - я на горных лыжах еду, жалко тебя будить...
     Коля  был полностью  американизированный  и невероятно  спортивный  -он
катался на горных лыжах, ездил в байдарочные походы,  время от времени можно
было от кого-нибудь услышать такой рассказ:
     - Иду  я тут по Пятой авеню, а навстречу с визгом и гиканьем толпа этих
тинейджеров на роликах из  Централ парка  - знаешь они вечером делают  такой
общий проезд по Пятой - все  в этих идиотских костюмах для езды на роликах -
разноцветных, орут как резанные,  и  кого  ты думаешь,  я  вижу  среди  этих
малолетних  идиотов? Рюмин! Наш  Коляня  -  собственной персоной - пролетает
стрелой мимо меня, красный, мокрый, вопит вместе со всеми - во мудак то...
     В  общем, Коля  был в тот день хороший, и  я решила тоже быть хорошей и
вымыть ноги, перед тем как ложиться с ним  в постель. Бывает, что  ляжешь  с
мужчиной в постель, а потом твои ноги оказываются где-то прямо  у  его щек и
неудобно, если они не  мытые. Мои,  например - целый день ходили  по  городу
внутри ботинок. Я пошла  в ванную - полностью принимать душ мне было лень, а
ноги я стала по одной засовывать в раковину и мылить мылом. Все  это я стала
делать исключительно из уважения к Коле и признательности.
     Первая нога помылась благополучно, но когда  я дошла  до второй - кусок
раковины неожиданно отвалился и полетел  вниз,  отрезав по дороге кусок моей
пятки. На пол полилась розовая от крови  вода. Там давно уже была трещина  в
этой раковине... я  заорала, и  Коля  конешно  проявил  себя  как  настоящий
мужчина-  первым делом  он остановил воду.  Потом перебинтовал мою  ногу.  И
только после  этого  позволил  себе осознать,  что  новая раковина  - это не
триста баксов. Ой, не триста, а все семьсот, а то и вся штука...
     Я была просто убита.
     - Ну вот,  ты видишь?  Лампа,  теперь  раковина... это Мелкие бесы меня
кружат...
     - Бесы ее кружат! Какие на хуй,  бесы?  Юля,  ты знаешь еще хоть одного
человека, который  моет ноги в раковине? Одного? Люди ПРИНИМАЮТ ДУШ! ИЛИ ОНИ
ВООБЩЕ НЕ МОЮТСЯ! Но никто не сует ноги в раковину!  Да их и невозможно туда
засунуть - раковина высоко, как ты умудряешься их туда засовывать?
     -У меня ноги длинные...
     - Давай-ка я тебе вызову тачку,  и ты  поедешь домой со своими длинными
ногами - видеть я тебя, честно говоря, не хочу...
     - Давай-ка...
     Мне было  жалко  Колю и  раковину, больше  чем  свою  пятку  и разбитое
сердце, и я покорно уехала в родной Квинс.
     Через пару недель мы встретились на какой то выставке, и он сказал, что
раковину починил, и  чтоб я как-нибудь  заезжала,  но за эти пару недель  со
мной уже случились два следующих происшествия, окончательно заставивших меня
поверить в Мелких бесов.
     МЕЛКИЕ БЕСЫ.
     Ясное  дело,  Ирка опять ругалась. Тот факт, что меня охватывает  ужас,
когда  вода льется сверху на голову, впоследствии явился  важным  аргументом
для  официального  признания меня сумасшедшей и выдачи  мне пенсии.  Но если
психиатру все это можно как то объяснить, (фрустрации детства:  слишком рано
прочитанные  "Записки  сумасшедшего"  -  там  ему  льют  воду  на голову,  и
нежелание   взрослеть   -  сменить  детскую  ванну  на  взрослый  душ),   то
обыкновенному человеку - невозможно, даже если он - Ирка.
     - Ты сумасшедшая! Понимаешь, сумасшедшая.
     - Америку открыла! Что сумасшедшим ебаться не положено?
     - Нет,  не  положено! Им положено  в  психушке сидеть. Там - санитары и
они...
     - ЕБУТ! Это у меня бывает  каждый раз, когда я замуж выхожу за хорошего
человека -  полное  ощущение  дорогой психушки  с  заботливым  санитаром,  в
обязанности которого  входит еще  и сексуальное  обслуживание. Последний раз
проходила лечение три года по адресу город Блюмингтон, Мид-вест Идиана!

     У самой Ирки дела  матримониальные дела двигались неплохо. Вчера Лудмер
впервые  взял  ее  с собой  в синагогу на Аппер Ист-сайд.  Что  такое  Аппер
Ист-сайд  вы  уже примерно  представляете, после главы о Яппи,  а что  такое
нью-йоркская  синагога (так  же как мечеть, кирха, православная церковь  или
костел) - я вам сейчас разьясню.
     Это вовсе не то, чем вы привыкли считать все подобные  заведения  -  то
есть  место,   где  собираются   люди,  для  того,  чтобы  под  руководством
должностных священных лиц, совершать общение с Богом, выражаюшееся  в  пении
ему псалмов,  просьбе  о  прощении и передачи разного рода других  просьб  и
поручений. Так может быть, и заведено во всем  остальном мире, но Нью-Йорку,
аэропорт которого, каждый день выплевывает из своего чрева сотни растерянных
новорожденных американцев с младенцами, бабушками и запасом мыла на три года
вперед - такая роскошь просто не по карману. У нас
     - Не до жиру - быть бы живу
     и опять же
     Люди женятся - ебутся, а нам не во что обуться.
     У  нас  во  всех  вышеуказанных учреждениях  -  непрерывно идет раздача
одеял,  ботинок,  ортопедических  матрасов и прочих атрибутов  материального
благополучия.  Традиция Первых Поселенцев - не умирает, СТАРЕНЬКИЕ экипируют
НОВЕНЬКИХ. При этом  каждое религиозное заведение обслуживает  только СВОИХ,
(или  тех, кто,  по  крайней  мере,  удачно  притворяется  таковыми.) Помимо
материальных благ,  в культовых учреждениях выдают и духовные  -  дружеские,
любовные и деловые связи, наколки на черную работу для нелегалов, на дешевое
жилье и т.д. Храмы и синагоги стоят  в  спальных районах через каждые десять
улиц и всюду одно и тоже. Разница только в том, что если в маленькой русской
церкви,  которую  я стала посещать впоследствии, вам выдадут  табуретку  или
пару носок  и пристроят на мытье полов,  то  скажем,  в  синагоге  на  Аппер
Ист-сайд - вам могут выдать  роскошный гарнитур  в стиле Людовика  14-го или
пристроить вашего ребенка в Гарвард. Но система - общая.
     Все  это  -  не про Церковь.  Но  никогда  не повернется  у  меня язык,
сказать, что все это - не про Бога.
     Отчего ж не про Бога  - если Бог и  есть - самый Главный  Маклер, самая
Главная Сваха на свете? Он - Творец, Созидатель, Соединитель всех и вся.  Он
- главный  на хлеборезке - раздаче  одеял, и все эти суетные люди в храмах -
разве не первые ему помощники? Изобрели эту систему  наверное древние евреи,
а подхватили - здешние Первые Поселенцы - протестанты - потому что, вот мы и
вот голый берег - и надо пережить первую зиму, да, мы приплыли сюда во имя и
во славу Господа нашего, но  если не пережить первую зиму - то некому  будет
его славить.  А следующей весной - пришел  новый  пароход,  и для  следующей
партии настала ПЕРВАЯ ЗИМА.
     Нынче  уж  прошло около  трехсот  лет, а ПЕРВАЯ ЗИМА  в  Америке все не
кончается - для кого-то она всегда существует.
     А церковная служба? Служба идет... но как что-то очень неглавное в этом
месте - типа, "Солдат спит - служба идет..."
     Одним  словом  Эмиль Лудмер -  посещал  синагогу на  Аппер  Ист-сайд  и
возлагал  на  нее  большие  надежды. Ирку  он,  признаться,  честно  любил и
собирался, пока суть да дело, перевести ее в иудаизм - ну на всякий случай -
может и придется на ней жениться - любовь все-таки, а не придется - так тоже
не беда - "не приедет тетя - останешься как дурак с чистой шеей" и только.
     Из книги  "Руфь" всем  нам хорошо  известно, что  переход  в иудаизм из
другого  вероисповедания  по причине желания  вступить  в брак  с  иудеем  -
невозможен. Это считается вроде как нечестно. Но - Аппер Ист-сайд... это все
же Аппер Ист-сайд. Однажды, в первый свой  американский год,  мы шли с мамой
по Третьей авеню, рассматривали витрины и ужасно радовались, что в мире  так
много всякой красивой всячины. И мама сказала:
     Какое  счастье, что в нашей семье никто  не знает  зависти, из  копилки
пороков - этого  Господь  никому из  нас не отсыпал, даже  на грамм  -  будь
по-другому, нам было бы трудно в этом городе. Тут есть все и со всего света.
Завистник тут  сойдет  с ума, а  нам  просто  кажется, что живем  в огромном
музее...

     Мне  приходилось  видеть холодных англичанок из  старинных  семей,  или
ретивых католичек итальянок, которые старательно готовились к сдаче экзамена
по иудаизму, делая вид, что  наконец то им открылся истинный Бог, и  клянясь
во врожденной любви к  евреям, (ну  а где ж, как не  в  закрытом  английском
клубе  учат  жидолюбию!)  и  все  это  ради  того  чтобы, замуж  туда  -  на
вожделенный Аппер Ист-сайд. И я всегда удивлялась этой привычке моих богатых
соплеменников - обязательно  перед свадьбой перевести "шиксу" в иудаизм, как
будто  перед  тем как  войти  в  молодую жену  и впустить  ее  в себя, Аппер
Ист-сайд  проверяет  - способна ли  эта женщина  на предательство,  обман  и
отречение. Если способна - экзамен пройден успешно и вперед - под хупу!
     И  все  это  в  Нью-Йорке,   который  решил  и  эту   вечную   проблему
человечества, воспетую в народных песнях многих народов - любовь к иноверцу.
     В ранней прозе  Горького, молодая казачка-вдова,  живущая  (потихоньку,
под кустом!) с работником - татарином, жалуется автору:
     - То, что  у людей - Бог разный нам, бабам, очень мешает... нам, бабам,
вообще многое мешает...
     Мне  кажется, что яростное увлечение  атеизмом в 20-м веке - это  и был
ответ неразумного людского  племени, на Разного Бога, на ситуацию, в которой
люди  живут  рядом, встречаются  каждый день,  у  них есть  общий  язык  для
общения,  и им дозволено дружить, и вести дела совместно, и вместе  выпивать
иногда, а вот любиться - не дозволено, ни  в коем случае. Какой это, однако,
ужас!
     И  вспоминается  отец-араб,   виденный  мною,  в   маленькой  йеменской
деревушке,  сидящий на  крыльце рядом с собственноручно  отрубленной головой
младшей  дочери  (согрешила с английским лейтенантом!)  и горько плачущим  -
дочь   все-таки,  не  хуй  собачий.  Не   спрашивайте,  когда  и  при  каких
обстоятельствах мне довелось посетить Йемен - печальное  это зрелище перешло
в  мои глаза  из  ушей,  а туда  попало  из уст  Пети Грязневича  -  старого
питерского арабиста, встреченного мною в Мид-вест Индиане.
     Мир  устал от Разного Бога, мешающего бабам, и к началу  20-го века был
уже почти готов и вовсе всякого Бога отменить. Но по причине того,  что Бога
отменить не проще, чем его ближайших родственников - таракана,  например или
еврея,  (  а их  можно  только временно выморить,  и  с  Богом  это  отлично
получилось в России, в какой то момент), все же в конце века стало ясно, что
атеизм - занятие бесполезное, и изобретательная Америка изобрела экуменизм -
специально в помощь "нам бабам". Больше то он ни для чего не нужен -  просто
не бить любого  иноверца при встрече СРАЗУ палкой по голове  -  мир,  скрипя
сердцем, согласился уж пару веков назад, где-то сразу  после Варфоломеевской
ночи  ("Ой  как  неудобно...") На  Балканах все  еще пошаливают, но их  явно
испортил квартирный вопрос. А экуменизм - он для  нас, для баб - и под лютую
ненависть священнослужителей всего мира (а баб среди них - вроде как  нету),
он расцвел в Нью-Йорке пышным, цветом.
     Каждый  день   в   этом  городе  увеличивается  колличество  счастливых
младенцев, имеющий  право на получение матрасов и ботинок  - не  в одном,  а
сразу в двух  религиозных учреждениях, а Бедные девушки больше не обязаны во
имя любви предавать веру своих предков. Но такие девушки требуются не всем и
недаром придумано обтекаемое слово  "гибкость" - можно  делать вид,  что оно
вовсе не является антонимом звонкого  слова "верность", а так просто -  само
по себе.
     Ирка с  Лудмером -  хоть  и  явились поводом  для  сего  назидательного
отступления, но  хорошей иллюстрацией к нему не являются, оба они  - выходцы
из страны, где Бога морили сильнодействующими  средствами,  и  если Эмиль  -
правильно разглядел в нем Великого  Мага-Маклера, то для Ирки, Бог оставался
местом, где пахнет  ладаном и шипят злые церковные старушки - они  всегда на
тебя шипят в детстве, что ты не крестишься или крестишься не так, или встала
не  туда  -  не ставлю  кавычек  - это  не только цитата из  Ирки,  но и мои
собственные воспоминания. В общем, - никакого  Бога она не любила, а  любила
Лудмера  и с радостью научилась зажигать  для него пятничные свечи,  которые
принято  называть  субботними. Что касается  денег, то вся  история их любви
сводится к известному лирическому стихотворению:
     Удивляется народ - в темном переулочке
     Нищий нищего ебет, за кусочек булочки!

     А  проще  говоря,  регулярные  посещения  синагоги  на  Аппер  Ист-сайд
проходили для Лудмера, который почему-то бросил играть  на рояле и возмечтал
стать успешным маклером  (не хуже самого Творца), столь  безрезультатно, что
он   решил  подключить  Ирку  к  этим   посещениям.  Накануне  она  со  мной
советовалась - как ей там себя следует вести.
     -  Говори, что  еврейка  и все тут. Ври  спокойно.  Ты столько  спала с
евреями, что я тебя лично, без экзамена принимаю в  иудаизм за заслуги перед
еврейским народом.
     - Что  надеть то туда? Вроде надо что-то скромное... И вроде миллионеры
все вокруг.
     - Надо что-то закрытое, но роскошное. Есть? В церковь ты в чем ходишь?
     ???????????????????????????????????????????????????????????????????????
     - Понятно. Мы с тобой похожи на героев комической книжки Кунина "Иванов
и   Рабинович".  Да  на  них,  пожалуй,  похожи  две  трети  всего  русского
комьюнити...
     -  Закрыто-роскошное  я сошью.  Тряпка у  меня есть - дорогой  кашемир.
Серо-бордовые цветы.
     Это платье еще долго потом служило Ирке, а потом еще и  мне. Дальше его
подарили куда-то следующим Бедным девушкам.
     - Ну и как там было?
     - Врать ничего не пришлось. Спросили, как моя фамилия, я честно сказала
"БЛАУ" и они мне сразу объяснили, что это древний раввинский род, и я должна
гордиться такой фамилией. А я честно сказала, что горжусь. Прадедушка был из
остзейских  немцев, держал  часовую  лавку на Петроградской на  Большом. При
этом он почему-то иногда выступал в Мариинке.
     - Пел?
     - Вроде не пел. Но остались его фотографии в оперных костюмах.
     - Значит в массовке.
     - Нет в  маленьких ролях... Ну,  в любом случае, я им горжусь. А вообще
там  -  ничего... Ну скушно, конешно, но зато нет  этих злобных  старух. Все
пьют. Бабы все быстро становятся пьяными -  смеются. Я им понравилась. Дурак
он, что раньше меня не брал...

     ...В  маленькую,   непарадную  синагогу  на  Лермонтовском,  я  впервые
приехала в тринадцать лет, (как раз в возрасте  еврейского совершеннолетия -
когда  мальчику положено иметь Бар-митцву, а девочке Бат-митцву: выйти перед
всем  народом  и  сказать  речь, о том, чему  ты  собираешься посвятить  всю
дальнейшую жизнь.  Я  надеюсь,  что когда-нибудь  у всего  мира  будет  одна
религия, созданная из всего лучшего,  что есть в разных - тогда, пожалуйста,
обязательно не забудьте про Бар-митцву!)
     Большая  парадная синагога всегда  была закрыта, а когда  открыта  - то
полна иностранцами и стукачами, иностранцы давали зеленые деньги,
     стукачи и менты, с большим энтузиазмом, нежели в  других местах, играли
в  "казаки-разбойники",  а  я  старалась держаться  от всего этого подальше,
потому что мама мне однажды сказала:
     -Я  уверена,  что  ТАМ до сих пор  пытают.  Я  уверена,  что у них есть
методы,
     чтобы  сломать  почти каждого. Сломают,  и  станешь  предателем.  Самое
лучшее - не маячить у них перед глазами, не давать им повода вообще обратить
на тебя внимание.

     Идея  была  хорошая.  Она не  вполне удалась -  ни мне,  ни  маме. Да и
героизма в нас оказалось, хоть и не намного, но больше, чем мы предполагали.
Однако совет не лезть зазря на  рожон -  я старалась выполнить и  от Большой
синагоги, открытой по праздникам, держалась подальше.
     А тут,  в маленькой, всегда  прямо  от  дверей  сильно пахло старческой
мочой -  и первое, что встречало тебя - была огромных  размеров буква "М" на
дверях мужского туалета. Женского не  было  вовсе. Женщинам нужно  было идти
наверх,  и  я  шла.  Наверху было уютно и  можно  было спокойно наблюдать за
стариками.
     Сначала они молились,  а  потом  все  садились за  длинный  стол,  пили
лимонад из зеленых бутылок и закусывали селедкой!  И все хором пели - ужасно
красиво:

     Ло мир алэ, а нейнэм, а нейнэм,
     тринкене глэсэлэ ван...

     Я учила  английский и догадалась, что "ТРИНКЕНЕ  ГЛЭСЭЛЕ  ВАН" - значит
"выпьем  стаканчик винца". А остальных  слов  не  понимала.  Мой  двоюродный
дедушка с папиной стороны - был старостой в этой маленькой синагоге. Никаких
больше слов я не  понимала и через некоторое время уходила по лужам к Николе
Морскому,  где так понятно, до слез - как  колыбельная  (и на том  же языке)
пели:
     Господи, помилуй...
     С Богом надо говорить на том  языке, на котором ты поешь своему ребенку
колыбельную,  или на котором  ее пели тебе, а  колыбельные мне  пели  папа и
дедушка - больше никто.  Потому что им  было положено меня укладывать  - для
моего счастья. Дедушка пел:

     Доля матросская, жизнь разбитая,
     Как ты горька и трудна,
     Потом и кровью, копейка добытая,
     Долгие ночи без сна...

     ( Я думаю, в партии "Митьков" имею полное право на партбилет No 0 - еще
перед  Шагиным),  а папа  -  пел уже  про  Последний Троллейбус, про  Леньку
Королева, а иногда и прямо про Бога:

     Господи, мой Боже, зеленоглазый мой....
     Пока земля еще вертится и это ей странно самой,
     Пока ей еще хватает, времени и огня,
     Дай же ты всем понемногу и не забудь про меня...

     Ирка, стало быть, побывала в Аппер Ист-сайдской синагоге, а я в ту пору
на вопрос, куда  я хожу - в церковь или в  синагогу, честно  отвечала, что в
таких случаях (то есть, когда душа тоскует и просит ее куда-нибудь сводить -
где есть другие души) хожу в кабак.
     И в этот вечер  я решила отправиться именно туда. Ну не совсем в кабак,
а в маленькое русское кафе "Энивэй",  что значит - "В  любом  случае", тайно
надеясь, что уж там-то я, в любом случае, подцеплю какого-нибудь кавалера, а
если повезет, то можно и на Большое Светлое Чувство наткнуться ненароком.
     В    "Энивэе"   сидел   Ося   Чурбаков.   Настоящее   имя,   этническая
принадлежность, вероисповедание, возраст и пол Оси - были загадкой  для всей
русской  общины. Осины  рассказы  о себе - содержали  информацию туманную  и
невероятную. Считалось,  что родился  он в Англии  в семье  шпиона, но какой
страны - неизвестно.  Говорили что-то странное типа - Румынии или Албании...
Некоторые москвичи помнили Осю в качестве золотого московского мальчика. Усы
у него точно росли - но это не являлось доказательством того, что он мужчина
- голос его  тонкий  и визгливый  - как раз доказывал обратное. Евреев он не
любил,  но деньги зарабатывал,  вот уже  двадцать  лет ведя в газете  "Новое
Русское Слово"
     рубрику:  "Протяни руку  брату!"  - писал  статьи  для Хеаса  по  сбору
благотворительных средств, (в общем, вполне трогательно участвовал, как мог,
в  раздаче одеял).  На вид ему  было в ту пору лет  пятьдесят пять, но в его
рассказах  о  себе  часто  мелькала  странная  фраза:  "Помню,  лежим  мы  в
окопах...". В каких на хрен окопах? Непонятно... Может в Африке? Иностранный
легион? Некоторые считали, что Ося - англичанин. (Это считали самые глупые и
доверчивые).   Другие  сходились  на  том,   что  Ося   обыкновенный  еврей,
продолжающий семейный бизнес, то есть, работающий шпионом, как и его отец. В
общем, - очередная легенда Русского Нью-Йорка - эдакая истеричная полубаба с
толстым задом, туманно  намекающая на военно-героическое  прошлое.  Меня Ося
терпеть не мог - неизвестно за что.  Он был когда- то влюблен  в мою  маму -
красавицу - не хуже Ирки,  но мама его отвергла. Я тут во всех  случаях была
не причем.

     Чурбаков сидел за столиком с каким-то незнакомым мужиком,  был весел и,
не  проявив обычной ненависти, даже предложил мне с ними  выпить.  Я решила,
что все это хороший знак, развеселилась,  несла какую-то веселую хренотень и
смешила их обоих. Неожиданно мужик (его звали Андрей) сказал:
     -  ЭТА - лучше всех. Однозначно. Из всего,  что  ты мне показывал - эта
самая лучшая. И все выйдет. Спасибо, что привел меня сюда.
     Вот  именно,  а ты еще упирался. Хотя я бы на  твоем месте посидел еще.
Юля все-таки ИЗВЕСТНАЯ ГОРОДСКАЯ СУМАСШЕДШАЯ.

     Ося  все  же не удержался и сказал  мне гадость!  Да еще и  при Андрее,
которому я явно понравилась. Я встала:
     - Все, ребята, я пошла на хуй и там подожду, пока вы подойдете!
     На углу Второй и  Второй Андрей меня  догнал и мы  как то сразу  -  без
предисловий начали целоваться.  Ну, так бывает иногда, когда уж  очень давно
никого не было, и нет сил на разговоры. Потом он опять сказал, что я - лучше
всех, и кажется, ему  крупно повезло. Мы еще немножко поцеловались на улице,
а потом он сказал, что живет рядом и можно  пойти к  нему и у него дома есть
курнуть немного.
     Мы пошли. По дороге он спросил, останусь ли я ночевать?
     -  Конешно, я  могу  остаться,  но  только  если  ты  думаешь  со  мной
трахнуться, то знай, что ничего не выйдет.
     (Кажется,  мне  впервые   в  жизни  пришлось  произнести  такие  слова,
достойные Поистине Порядочной Женщины).
     - А я думал, что понравился тебе. Ты то мне зверски понравилась.
     - Да нет, не из-за меня. Просто НЕ ВЫЙДЕТ. СО МНОЙ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ...
     - Ист-инфекшн? Ну не эйтс же у тебя?
     - Не со здоровьем! Меня бесы крутят. Мелкие...
     - Мелкие все таки лучше крупных. А с брильянтами наоборот  почему-то...
ну давай рассказывай, чего происходит.
     Шли мы минут десять, и я успела вполне подробно изложить всю историю  с
Ярмолой  и всю историю с Колей. Конешно, он  их обоих хорошо знал! По тем  -
лимоновским донашим временам.
     Ярмола -  старый хрен! Рюмин - старый  мудила! Ну ты даешь!  Вот дурища
то! Ах ты - глупое чучело... Хули ж ты ходишь к разным козлам?

     У него был точно такой же слэнг, как у  Ярмолы и Коли. К  этому времени
мы уже перешли границу Ист-Вилледжа с более  респектабельным Вест-Вилледжем,
поднялись  на 25 этаж  хорошего дома и  вошли в  квартиру. В гостинной ОПЯТЬ
стояла ТОЧНО ТАКАЯ ЖЕ мебель. И ТОЧНО ТАКАЯ ЖЕ лапма! МЕЛКИЕ БЕСЫ ЯЗВИТЕЛЬНО
ЗАХОХОТАЛИ И ПРИГОТОВИЛИСЬ К ПРЫЖКУ.
     -  Ничего  не выйдет... дурища! Я не Ярмола и не  Рюмин! Ты мне охуенно
нравишься, понимаешь.  ВСЕ  у  нас  с тобой  выйдет.  Хочешь,  хоть  все тут
разгроми. Вот тебе эта ебаная лампа, вот  - эта ебаная  раковина.  Засовывай
свои ноги, куда хочешь,  бей,  круши! Мне по фигу. Ты - самая  лучшая,  и  я
клянусь, что мы сейчас  покурим  с  тобой траву, а потом ляжем в койку и все
получиться, как твоим козлам и не снилось!
     Все это звучало  замечательно, я успокоилась.  Андрей достал  кальян  -
какой  то  специальный  -  навороченный  и   начался  привычно  нью-йоркский
предлюбовный ритуал.
     Я иногда годами не курю траву, так же  как годами обхожусь без кино, но
ничего против использования изредка  и того  и другого  не имею. Хотя ни  по
траве,  ни  по  кино никогда  не скучаю.  В  общем,  оба  эти  явления могут
доставить мне  радость своим присутствием, но никогда - не причиняют тоску и
боль  своим отсутствием, в  то время  как отними у меня книги  или  кабацкое
хмельное веселье - я буду сильно горевать.
     Кальян закурился, конопля - "Божья  шалость" запахла сразу отовсюду, мы
опять  целовались, и  я  успела  подумать,  что  вот вся эта хрень  с бесами
кончилась, и вообще все это мне показалось, а потом я уже и думать ничего не
хотела, а только чувствовала его губы и руки везде-везде, и его запах, очень
резкий - запах возбужденного зверя.
     У молодых народов это проявляется сильнее, чем у  древних  - потому что
они меньше прошли по  дороге от животного к ангелу. Этот запах с  непривычки
пугает,  но  ничего в  нем  плохого  нет, и  он  бесследно  исчезает,  когда
наступает "пост коитус  тристиа". Тогда любой  человек уже просто пахнет сам
собою - своею душой, после тридцати, каждый уж  пахнет душой через все поры.
Вот такой  портрет Дориана  Грея.  Через запах  можно  узнать о  человеке  -
хороший он или плохой.
     Я - всегда  пахну мятным молоком - ну  которым  в детстве лечат кашель.
Володя Рекшан  -  лимоном (  и  кто  бы мог  подумать  -  такой  нордический
мужественный человек),  Захар Михалыч - тревогой и мирской суетой, а Хвост -
сухой стружкой и мокрым птенцом. Недавно мне довелось прыгнуть в оркестровую
яму, на  концерте  "Аукцыона"- лето, танцующие полуголые  детки  -  это  был
настоящий  суп  из  запаха  -  наверное,  о таком  и мечтал Гренуй  -  запах
счастливого благодатного язычества. Потому что это была паства "Аукциона".

     Чем пахнут плохие люди - я не могу  сказать -  никогда не приходиться к
ним подходить и их нюхать.

     Но  вот этот запах -  совсем  другая история -  от него страшно и сразу
чувствуешь себя ведьмой на  Лысой горе, закрываешь  глаза и  думаешь что это
волк или  козел. Не какой-нибудь там СЕРЕНЬКИЙ ВОЛЧЕК, который тебя  схватит
за  бочек,  или СЕРЕНЬКИЙ  КОЗЛИК, который  жил-был  у  тебя  -  бабушки,  а
НАСТОЯЩИЙ  - ГОЛЫЙ  ВОЛГЛЫЙ  КОЗЛО-ВОЛК  ИЗ ВАЛЬПУРГИЕВОЙ  НОЧИ, из Брюсова,
Белого,  Кузьминского, Тиля  Уленшпигеля,  Испанского сапога, Маски  голода,
Капризов Гойи и прочего замечательного УЖАСА.
     И  вот этот  сладкий  ужас уже смешался с  запахом травы,  и  последнее
сознание стало улетучиваться.... И РАЗДАЛСЯ ЗВОНОК.
     ПРЯМО В ДВЕРЬ - не с улицы, из домофона.
     Мы оба посмотрели на часы - было полтретьего ночи.
     Андрей подошел  к дверям,  и,  спросив,  "Ху  из  ит?", видимо  остался
удовлетворен ответом, ибо дверь открыл.
     В квартиру вошла молодая негритянка-островитянка ослепительной красоты.
Она  толкала  перед  собой коляску, в которой  сидел мальчик лет  двух, чуть
смуглый,  светлокудрый и голубоглазый,  но с ярко-выраженными  негритянскими
чертами лица.
     Родословная этого прелестного ребенка,  на фоне всего происходящего, не
оставляла ни малейших сомнений.
     - Лилька!
     Потрясенно выдохнул Андрей и продолжил по-русски:
     Фантастика. Я  уж год  как сюда съехал. Она  никогда  не  приходит  без
звонка. Ночью! Что все это значит? У тебя вправду бесы, что ли?
     Я, как всегда  в  подобных  ситуациях, решила,  что  хуже всего  сейчас
Лильке и утешать надо  именно ее. Вид у нее был растерянный - на вопрос, что
случилось, она сказала, что просто решила прогуляться с ребенком  перед сном
и незаметно дошла вот сюда. Ну и решила заскочить. А что?
     - Незаметно дошла сюда? С 96-й улицы? Сколько ж ты шла?
     - Часа два, наверное. А что?
     - Я ее год назад бросил. Хату ей оставил.  Все оплачиваю...  да я  и не
сплю  с ней уже месяцев шесть! У нее жених - храбрый капитан Марио... Ебаный
в рот - что ж такое делается?
     Я  не  буду  объяснять,  что  говорится по-английски,  а что по-русски,
ладно? Почему то считается хорошим тоном видеть в невидимом читателе полного
идиота, да я в общем,  то и не против, в конце концов, каждый из нас мечтает
о  больших  тиражах,  выступлениях  перед  стадионами, в шахтах и на ткацких
фабриках,  но  если поразмыслить,  (а  это  мое любимое  занятие  - праздные
размышления  "щелканье  мудростью"  -  так  звучит  английская  идиома),  то
становиться ясно,  что ни  на стадионе, ни на ткацкой фабрике,  ни в шахте -
идиот  ЭТУ  книжку  в  руки  не  возьмет, ни при каких обстоятельствах.  Для
обслуживанья  его  культурного   досуга   есть  -  разные  газеты,  журналы,
кинофильмы и телепрограммы. Так что мне  - при всем желании, рассчитывать на
него нечего. Я вот лучше напишу  для ребят с понятием, а уж как прославлюсь,
да попаду в передачу "О бедных и знаменитых" - там я буду проще и доступнее.
     В общем, я стала бедную Лильку утешать, на ходу сочинив историю, о том,
что мы с Андреем - друзья детства, и я - гелфренд нашего 3-го друга детства,
с которым поссорилась и пришла к Андрею посоветоваться. История о подлеце
     бойфренде, друге  детства,  вышла  длинной и совершенно  достоверной. Я
наделила его именем, внешностью и душевными качествами Ярмолы, (что-то в нем
было  и  от  Коли  Рюмина). Постепенно  мифический  бойфренд  ожил  до такой
степени,  что я заторопилась к нему - мириться, (якобы по мудрому дружескому
совету Андрея). Напрасно Андрей цедил сквозь зубы, думая, что так незаметно,
что он  говорит,  (конешно было бы  незаметно, если  бы  Лилька была глухой,
зрячей, но ГЛУХОЙ, но она - не была!)
     -  Сиди,  глупое  чучело. Я ее  сейчас  выведу  на  улицу, и  все будет
нормально.
     Нет, дело уже  близилось к 4-м утра, я уже ничего  не хотела, кроме как
оказаться в родном Квинсе и уснуть.  Мы вызвали  такси, я опять  получила от
благородного почитателя пятнаху, (Коля мне тоже тогда после РАКОВИНЫ дал эту
пятнаху)  и  уехала  домой бедной нетоптаной курочкой.  И  опять  вслед  мне
неслось:
     -Звони!
     Но звонить хотелось все меньше  и меньше. Любви  хотелось  все больше и
больше  -  но  всякой вот такой  мистической  хуеты с раковинами, лампами  и
негритянками  - все меньше и меньше,  поэтому я решила никогда  больше этому
Андрею  не  звонить,  хотя он  точно  был  хороший, еще  лучше,  чем  те два
предыдущих. А следующий мужчина, с которым свела  меня судьба - был не ничем
не хуже, но история  с ним вышла - ЕЩЕ  ХУЖЕ.  Тут  уж  впервые  к  любовным
неприятностям начали присоединяться финансовые.
     РЕКА ДЕЛАВЕР.

     "Газ стэйшн" - это маленький ночной  клуб в Ист-виллидже,  сделанный из
бывшей  газолинки  -  атозаправки.  Весь его  дизайн  -  модный  в  Виллидже
металлолом -  во  всех видах, мы- то  его навидались в пионерском детстве  -
именно этих  швейных машинок и печатных станков,  якорей  -  ведь  старались
тащить всем звеном - что потяжелее, чтобы быстренько выйти на первое место и
- с победой до хаты - до коровы своей, до земли...
     Лицензии  на продажу  спиртного у  "Газ  Стейшн"  не было,  и хозяин  -
испанец Орландо  изобрел  гениальный напиток - мы звали его  "Арбузовка", (а
надо бы назвать "Орландина")  - он смешивал в миксере водку с арбузом. Это -
ихнее  национальное  латиноамериканское  питье  -  только  забыла  какой  из
многочисленных Латиноамерик.
     Ничего вкуснее я в жизни не пила.
     Там  иногда играли  "Унтер-апельсины"  - мои  настоящие друзья детства.
Играли  они  по  наколке  Наташи  Шарымовой -  еще  одной  легенды  Русского
Нью-Йорка, я их к ней когда-то и привела.
     "Унтер-апельсины" - довольно унылые изящные юноши - неразлучные друзья.
При этом один из них - человек хороший, а другой - не очень. Таланта особого
в  них  не  наблюдается.  Как говорила  моя мама " Наблюдается  недовложение
мясного продукта", (она нашла эту  чудную фразу, в случайно попавшемся ей на
глаза протоколе, освещающем работу какой-то общепитовки).
     Пели "Апельсины" какой-то, якобы ими изобретенный Эрото-рок, а Шарымова
вполне безуспешно  пыталась  их  раскрутить  -  это  в  Нью-Йорке-  то,  где
музыкальная  энергия прет из под каждого камня - так,  что идешь по городу и
незаметно для себя - танцуешь.
     В тот  раз они  играли на  "Газолинке"  и даже там  умудрились развести
тоску. От тоски я  стала  оглядываться вокруг  (все  вокруг были знакомые) и
радостно заметила  Колю.  Нет, вовсе не того! С  этим именем  происходит вот
что: имя, как известно, что-то да значит.
     Вот например:  пока я жила в России у меня за всю жизнь было только три
знакомых  Коли,  а тут на Нью-Йоркщине их стало - шесть! И это  при том, что
местное русское  комьюнити все же  в массе своей -  еврейское, а Коля  - имя
чисто русское.  Вот такая  странная,  на первый взгляд  статистика. Но  если
верить в силу и значение имен - то все становится на свои места, ведь Святой
Николай  - он  же  Никола Морской,  в  честь которого, все  эти люди названы
Колями - покровитель  не  только России и маленьких  детей, но так же и всех
моряков, путешественников, авантюристов и вообще рисковых  людей, (уголовные
преступники тоже молятся именно Святому Николе).
     Вот и  выходит,  что сила, заключенная в этом имени, потащила множество
Николаев со всей России - в дальнюю дорогу, за неведомой судьбой и оттого их
так много скопилось  тут - в еврейской Нью-Йоркщине. В моей истории появится
еще двое Коль!
     В  общем,  вижу  -  стоит  КОЛЯ  ХРЯПИН, старый знакомый. Коля Хряпин -
красотой не  отличается.  И зуб у него  золотой. Но при этом он  какой-то  -
"Парень без кепки", и этим все сказано.
     Неожиданно  он  мне  очень  обрадовался.  Мы  с  ним оба были  приятели
"Апельсинов", вроде как, обязанные слушать их эротические завывания, это нас
и  сблизило. Коля  обнял меня и  стал нашептывать мне на  ушко всякие нежные
слова, типа:
     - Ну и хуйня же этот их Эрото-рок. Ну и мудаки же они... Ебан в рот, за
что ж мы должны так мучиться?
     Постепенно я почувствовала в Коле - родственную душу, поняла,  что  нас
связывает  общее  понимание  искусства  (хотя  и  на  лицах  всех  остальных
слушателей бродило  довольно кислое выражение - видимо "недовложение мясного
продукта" ощущалось не только нами.) Почувствовав в Коле родственную душу, я
простила  ему  отсутствие нечеловеческой красоты и  приникла к его  могучему
плечу на полную катушку. И тут Коля сказал:
     - Давай уйдем отсюда. Делать тут дальше нехуй. Сейчас Сашка Некрасов на
джипе подскочит. Поехали с нами. YOU, LL HAVE A GOOD TIME!
     Вот эта стандартная  фраза  про  хорошее время и явилась для меня в тот
вечер роковой. Ее часто говорят бедным девушкам и всегда она означает одно и
тоже  - поход  в  ресторанчик  или кафе,  выпивание  чего-нибудь, а  потом и
любовное свидание,  если  девушка  не  против. Я  была Девушка  Не  Против и
радостно  согласилась.  В  конце  концов,  с  лица  воду  не пить, по одежке
встречают, по уму провожают, не а деньгах счастье, да и своя рубашка ближе к
телу, то есть духовная общность - веский аргумент для физической близости.
     Сашку Некрасова я тоже знала давно - буквально с первых дней в Америке.
Сашка Некрасов  жил в знаменитой  "Некрасовке", и являлся старшим  сыном  ее
хозяев  - Володи и Шуры Некрасовых.  Володя и Шура - питерские художники, по
природе  своей -  люди  полностью  деревенские -  не хуже меня, но если  я -
вечная голытьба, то Некрасовы -  явное кулачье -  крепкое хозяйство.  Володя
родом  кажется  с  Вологодщины, а  Шура  вроде как, коренная питерская.  Они
приходятся некровной родней Олегу Григорьеву.
     В Русском Нью-Йорке их знают все.
     Посреди плохого, в ту пору, Бруклина, Володя купил когда-то за бесценок
пару развалин, отстроил их и один  дом начал сдавать посторонним испанцам, а
в другом образовалась знаменитая "Некрасовка". На  одном  этаже хозяева жили
сами,  а  все остальные  части  дома сдавали  друзьям - художникам и поэтам.
Долгие годы  в  "Некрасовке" обитал  Костя  Кузьминский с  Эммочкой  и тремя
борзыми, там  же поселились, и  Генрих  Худяков,  и Витек  Володин,  и живая
курица, чудесно спасенная от ритуального убийства в канун субботы.
     Курица  впоследствии размножилась и  обросла другими мелкими  домашними
животными - козами, овцами,  коровой и  лошадью. Художникам  и  поэтам стало
тесновато  и  все  они  посъезжали,  оставив  в  "Некрасовке"   уже   вполне
сформировавшееся  кулацкое  хозяйство, состоящее из  Володи, Шуры и взрослых
сыновей. Что же касается выпить, посидеть и послушать Шурино пение,  равного
которому, наверное нигде на  свете  нет, (и даже  в Нью-Йорке это очевидно),
все это  по-прежнему в "Некрасовке"  происходило. Я часто  приходила  туда с
родителями. Получалось, что через родителей я дружу со старшими Некрасовыми,
а  сыновья их тогда  были еще очень молодые и  сильно американизированные, и
мне с ними было не очень интересно.  (Сашка впоследствии стал  таким русским
человеком  -  что дальше  ехать некуда,  а младший женился на ирландке,  но,
честно говоря, тоже сильно обрусел).
     Все же пару раз я  приходила к младшим Некрасовым  на какие то пьянки -
как раз  с "Унтер-апельсинами". Кажется, и Колю Хряпина я  впервые встретила
именно там.
     Одним словом,  идея  отправится с  Колей, Сашкой  Некрасовым и его в ту
пору  американской гелфренд,  куда-то  "иметь хорошее  время" показалась мне
вполне очень даже чудной и я доверчиво залезла в джип и прижалась к Колиному
плечу.  Мы  поехали  по  ночному городу  ....мимо  "Энивея", мимо  "Русского
Самовара",  мимо "Рюмочной", мимо "Дяди Вани",  мимо  "Черных очей",  "Белых
ночей"  и  все  прочих питейных  заведений  Русского  Манхэттена,  но  я  не
удивилась, решив, что мы направляемся во что - то американское  - или вообще
во  что-то экзотическое (вот тут то я как раз и не ошиблась!).  Дальше раз -
хрясь - Бруклинский мост.
     Ага, думаю, значит  ужинать будем в Бруклине - и там же  в "Некрасовке"
ночевать.  Видимо старшие Некрасовы - в отъезде и дом целиком в распоряжении
младших.
     Джип притормозил прямо у дома.
     - Ага, думаю, значит ужинать будем  просто дома. Поужинаем и  спать.  И
чего он тогда  так  торжественно обещал  "хорошее  время"  - в смысле -  ТАК
хорошо он меня выебет  что  ли? С другой стороны трудно что-нибудь возразить
против  такой формулировки. Ебля в большинстве случаев - время хорошее... ну
ничего страшного - плохо конешно, что в Бруклин  завезли - ну завтра суббота
- съездим куда-нибудь на Брайтон  или на  океан, в общем, как завезли, так и
вывезут....
     Под эти неторопливые мысли, я уже оказалась в комнате на  первом этаже.
И  тут  началось что-то странное. Никто не пытался накрывать на стол или  на
худой конец стелить постели. В комнате шли бурные приготовления, к чему- то,
чего я совершенно не могла понять: Коля и Сашка начали ходить взад- вперед с
какими-то рюкзаками, носить во  двор ящики  с  пивом,  брезентовые  палатки,
потом  они стали  обматываться патронташами,  забивать  пыжи...  на  что они
намекают? Не садо-мазой ли тут пахнет?
     - На. Это будет твое.
     Передо мной стоял Коля и протягивал мне - РУЖЬЕ.
     - Чего, МОЕ?
     - Ружье. Да оно не тяжелое, попробуй.
     - Да я не умею. Стрелять то... зачем оно мне?
     - Стрелять мы тебя научим. Ты же сказала, что хочешь с нами ехать.
     - Куда ехать?
     - Как куда? На Делавер, понятно. Мы ж едем на Делавер до понедельника -
охотиться  на оленей. Мы с тобой и Сашка с Деборой. А стрелять я тебя научу,
не волнуйся, это просто, ну может с первого  раза ты оленя и не завалишь, но
все равно, будь уверена YOU,LL HAVE A GOOD TIME!
     Мне уже был ясен весь ужас моего  положения - плохой Бруклин - три часа
ночи...
     - А родители...?
     - На  Делавере.  Они там  дом строят. Ну, мы-  то  прямо  там,  в горах
палатки поставим. Классно будет, вот увидишь.
     Все ясно. Ночевать я тут не могу. Через Квинс они не едут - это ровно в
обратную сторону,  а им до Делавера пилить и так часа четыре.... В кармане у
меня -  последняя двадцатка и я на нее должна дотянуть до следующей пятницы.
И дотянула бы, но кар-сервис отсюда до меня как раз столько и стоит...
     Господи!!! Что ж ты издеваешься надо мной!!!
     Дальнейшее вспоминать  уж совсем неприятно  - их  удивление, уговоры...
Мои, оправдания: вегетарианка, ненавижу охоту и поездки на  природу, оленей,
наоборот  - люблю, звучали для них непонятно  и оскорбительно,  и  уж совсем
невозможно  было  им  объяснить  - зачем же я  села  в с ними в джип и  сюда
приехала.  Потом вызывали  кар-сервис, раздраженно ждали,  когда он приедет,
при  этом было  ясно,  что колличество людей, считающих  меня сумасшедшей  -
увеличилось еще на две штуки (Дебору - не считаю).
     В  общем, я опять  покатила в  Квинс - точно  как  поет Шура Некрасова,
своим несравненным голосом в одной из песен:
     Эх да на последнюю пятерку
     Найму я тройку лошадей...

     А ребята отправились на своем джипе на реку Делавер.
     Я  тогда не  знала и не думала,  что  через несколько  лет загадочная и
прекрасная река Делавер -  станет  тем самым местом  на земле, где находится
мой ОТЧИЙ ДОМ.
     Не метафизический, а конкретно-реальный Отчий  дом,  есть  далеко  не у
каждого. У  большинства  жителей моей исторической родины России - в прежние
годы, Отчие дома мало у кого встречались -  последние сто лет  истории этого
места  плохо  располагали к сохранению  Отчих  домов, в каком бы то ни  было
виде. Метафизическим Отчим домом - являлся все  тот же Пушкин ну и конешно -
Береза, которая  для всего годиться:  и  для "в лес погуляти...", и  для "ты
прежде, Отчизна, меня напои...", и для лапти сплесть, и для повеситься, если
уж пришла  такая нужда,  одним словом - НАША  РУССКАЯ  БЕРЕЗКА, над  которой
никак  мне  не  удается зарыдать,  при встрече с  ней где-нибудь  в Мэне или
Вермонте ; а вот  в  сосновой роще  - всегда  готова  плакать, стоит  только
увидеть  эти  сиренево- розовые голые стволы-мачты, уходящие высоко в  небо,
услышать  запах сосняка  -  запах  Родины. Всеволожского, там  стоял зеленый
дачный дом,  построенный другим дедушкой  - столяром.  Там  проходило  самое
раннее детство - все эти карты на  темном чердаке  и  голые попы  на помойке
(игра в доктора) и война с осиными гнездами...
     Все же там  была дача, а Отчего дома  -  не  было.  Нынче в России  все
изменилось - повсюду  леса  и  пилы, полным  ходом идет  постройка множества
новеньких Отченьких домов - скоро будет как в Америке, а Америке - Отчий дом
есть почти у каждого - ничего, что он часто находиться в какой- нибудь жопе,
типа Мид-Вест Индианы - и к тому же в весьма захудалом состоянии - все равно
это здорово, когда он  есть. Раньше -  в  додвадцатом  веке  - и в России  у
многих эти Отчие дома находились, где попало  и в захудалом состоянии, а все
равно легче жить, зная, что где- то ОН есть.
     Никто из моей  семьи,  ни о каком Отчем доме и не мечтал, мечты таковые
несвойственны потомкам российских евреев и  бакинских  армян, достаточно для
счастья и того, что все мы,  в очередной раз  живы и вместе -  ну хотя бы по
одну строну океана, но судьба, в лице писателя Василия Агафонова, а попросту
Юлика  Гантмана - рассудила  иначе. Юлик  первый  купил  старый дом на  реке
Делавер, привел его  в порядок и начал жить там подолгу один или с  гостями.
Но  в   одиночестве  Юлик  скучал  и  по  этой  причине  всегда  внимательно
просматривал объявления о продаже недвижимости в местной газете.
     Когда Костю Кузьминского с  Эммочкой и тремя борзыми начали в очередной
раз  выкидывать  на  улицу   за   неуплату  -  Юлик  увидел  некий  вариант,
показавшийся   вполне  подходящим.  Костя,  конешно,   пытался  остаться  на
Брайтоне,  не из любви к маленькому Брайтону,  который он все  эти годы тихо
ненавидел. А из любви к большому ОКЕАНУ, лежавшему  прямо  у  ног Брайтона и
соответственно у Костиных тоже.
     Костя позвонил даже своему  старому другу - ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ ХУДОЖНИКУ
и  рассказал, что вот плохи  дела - если не внести к пятнице триста баксов -
выкинут на хуй с вещами, борзыми и Эммочкой.  Друг посочувствовал  и сказал,
что  с  жильем  всегда  большие  расходы  -  у него  вот  в  имении  -  тоже
неприятность -  погнулся чугунный  столб для привязывания лошадей  и вынь да
положь - три штуки на починку - морока...
     В общем, Юлик нашел  что-то, правда без крыши, пола и стен - но зато на
реке  Делавер,  да  еще и  на  ручье,  да  еще  и прямо  возле  узкоколейки.
Кузьминский согласился в  ЭТО  - въехать. Он продал  пару  картин художника,
которому лошадь, блин, важнее старой  дружбы и купил... нет, Костя  купил не
Отчий
     дом, а свой  собственный ДОМ-МУЗЕЙ. И тут уж  тема ПЕРВОЙ ЗИМЫ вступила
на полную катушку -  непонятно было как они с  Эммочкой переживут эту первую
зиму. Я звонила и спрашивала:
     - Ну, унитаз у тебя, по крайней мере, есть?
     - Есть, но куда ведет - неизвестно.
     Вместо  стен  поначалу  были какие  -  НАШИ РУССКИЕ БЕРЕЗКИ,  обтянутые
целлофаном. В общем, - ПЕРВАЯ ЗИМА.
     А у  моих все вышло наоборот - Юлик нашел для них совершенно игрушечный
домик на  горе в соседней деревне Экванак - оставшийся от двух гномов - мужа
и жены. Все дверные ручки в этом доме  находились где-то на уровне колен. Но
зато   там  сразу  было  все,  что  необходимо  для  жизни  -  полный  набор
свершившейся Американской Мечты  - кафель, коврики,  креслица,  даже  ножи и
вилки, и  все к тому  же подобранное  по цвету в нежнейшей пастельной  гамме
"Кантри".  Дети старичков-гномов  решили ничего  там не разрушать,  а  так и
продать этот игрушечный набор "Счастливая старость" - в целом виде. Вот этот
подарок и достался моим родителям.
     Теперь  там -  на реке  Делавер,  прямо на  горке  -  напротив пожарной
команды  стоит  мой  Отчий  дом. И постепенно  создается  маленькая  русская
"артистическая" колония, вокруг Юлика, родителей, Кузьмы и Некрасовых.
     Кузьма обжился и завел важные для хозяйства вещи - пулемет Калашникова,
три неработающих джипа и яхту "Эмма Подберезкина" -  яхта вполне исправная -
но на воду ее  никогда не спускают  -  лень. Эммочка посадила сад и  огород.
Потом они построили  баню,  а  на втором этаже - комнаты для гостей.  Каждый
вечер  ровно в десять, мимо усадьбы,  на  которой  крупными русскими буквами
написано "БАНЯ", проноситься товарный поезд,  и машинист отдает Кузьминскому
честь - вся округа знает - что это - русская знаменитость.
     В  деревне  Экванак  -  горы  и  орлы.  Иногда  медведи....  Лирическое
отступление:
     Мама и медведь.
     Мама стоит во  дворе и готовит салат любимому мужчине (это папа). Вдруг
кто-то тихонько и ласково трогает ее за плечо...
     - Миша, пойди  душ  прими, эта ваша  манера не мыться  - и  ты  и  твоя
дочь...  запах  же! А купание  -  мытья не заменяет. Мыться  надо в ванной с
мыл..............аааааааааааааа ааааааааааааааааааа!!!!!!!
     Мама  вбегает  на веранду  и запирается в доме, медведь некоторое время
пытается выломать  дверь, а потом  мирно съедает не ему приготовленный салат
(имя все же совпадает!) и уходит.  Такие случаи  на реке Делавер - нечасто -
раза два-три за сезон. Мама говорит, что страшно было только в первый раз.
     Внизу в деревне, меня спрашивают, в лавке мистера Ханта:
     - Вы дочка русской писательницы, которая поселилась на горе?

     Там на реке Делавер - охота на оленей. Мы давно знали эту реку - с того
самого  дня, как по редким первым  питерским  видикам  прошла  "Всегородская
премьера"  фильма  "Охотник  на  оленей".  Помните,  как он  начинается?  Не
гундосым  голосом знаменитого  переводчика  Володи, а  знакомым  колокольным
звоном, свадьбой в  православной церкви и спутанной русско-украинской речью.
Герои  "Охотника  на  оленей" - фильма  о вьетнамской войне  и  американском
патриотизме - делаверские украинцы.
     Там есть один кадр - героя спрашивают в  сайгонском  военном госпитале,
как его имя и он отвечает:
     - Mikolaytchyck.
     - Mikolaytchyck? What,s kind of name - Мikolaytchyck?
     - It,s AMERICAN name.
     Так он отвечает  - белоглазый красавец Кристофер Уолкер ... Делаверский
украинец,  прошедший  плен и  пытки  крысами,  видевший  деревни,  сожженные
напалмом...  Там - трое  друзей.  Один  стал  калекой,  другой  умер, третий
вернулся на Делавер живым и  здоровым... Но выстрелить  в оленя этот человек
больше  не может.  Он возненавидел войну. Войну, но  не  Родину, которая его
туда  укатала.  В конце фильма, выжившие ребята сидят,  выпивают  и  поют: "
Благослови Америку, господи..." - по-английски.
     Когда-нибудь  так  станет  и  в России - кто-то  скажет про  непривычно
звучащее имя:
     - Это - РУССКОЕ имя.
     И  люди  не  удивятся... братство  и  прощение -  иных вариантов  -  не
предвидится....
     Река Делавер...



     - Река Делавер! Это уже полная фантастика!
     На этот раз Ирка меня даже пожалела, одолжила  двадцатку до пятницы, ни
в чем обвиняла и только сокрушенно качала головой.
     - Не знаю, что  с тобой  творится... правда бесы какие-то. Ну что  ж  с
тобой делать то?
     - Знаешь, Ирка, давай смотреть правде в глаза: Я - женщина немолодая...
     - Это ты-то?
     - Не перебивай! Немолодая, некрасивая, с ребенком на руках и... в доску
бедная. ЗНАЧИТ НЕМОЛОДАЯ, НЕКРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА ИЗ ЕБАНОГО КВИНСА С РЕБЕНКОМ НА
РУКАХ - ТО ЕСТЬ ПРЕДМЕТ - НА ХУЙ НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ...
     - Перестань сейчас же глупости говорить!
     - Не перебивай! В  общем, единственный мой шанс найти кого-нибудь - это
стать  знаменитой.  Моложе  красивее  и  богаче -  мне  точно  не  стать,  а
знаменитой  - могу. Для этого  мне надо выйти из художниц и стать поэтессой.
Буду выходить на сцену - читать стихи.
     - Зачем  стихи? Песенки  свои пой. Они чудные!  Ведь говорят же, что ты
"Галич в юбке" и "поющая Цветаева".
     Песенки я действительно сочиняла с 15-ти лет и пела друзьям на кухне.
     -  Песенки  -  забудь.  И  Цветаеву  с Галичем.  Особенно Цветаева - на
редкость  удачный пример для  подражания.  И конец у нее прямо голливудский!
Нет, в Цветаеву я  играть не буду,  я должна стать не "Наш Галич" и не "Наша
Цветаева",  а  "Наша  Ахматова" -  вот кем  я  должна  стать!  И  тогда  мне
достанутся в  конце жизни "Наши ахматовские сироты, Наша оксфордская степень
и Наша законная могилка в Комарово", а не "Наша петля в Елабуге".
     - Но ты ж Ахматову не любишь.
     - Стихи ее я не люблю. И личность ее мне предельно не близка, но что-то
важное  она сделала.  Вот наступил этот Двадцатый съезд  - и людям вроде как
разрешили снова  в чего-нибудь  верить. Ну,  в чего-нибудь, или кого-нибудь,
кроме Пушкина. Они оглянулись вокруг - а нет никого, и верить то не  в кого.
А тут Бродский,  Найман, Бобышев и Рейн  обнаружили  на  чердаке  Ахматову -
потемневшую икону - оставшуюся от ТЕХ, в кого можно было верить. Вытащили ее
на  свет божий и  стало ясно, что икона - чистая, ничем не засранная и  есть
хоть  что-то  на  что  можно молиться. Так потихоньку народ  и  начал в себя
приходить...
     - Так ты хочешь стать не просто знаменитостью, ты иконой хочешь стать?
     - Причем тут икона, я тебе просто  объясняю свое отношение к Ахматовой.
И  стишки тут  совершенно  не важны.  Песни мои - хорошие  и, по-моему, даже
лучше, чем ахматовские стишки.  Но я их петь не буду.  Я буду как раз стишки
зачитывать - они у меня в основном плохие, но это не важно. Я просто  должна
ЕЕ сыграть. Как хорошая актриса.
     Для  осуществления  моего замысла, мы с Иркой отправились в  мастерскую
Комара и  Меламеда на поэтический вечер. Вечером  руководил крупный  розовый
мужчина в очках - доктор  Андрюша. Андрюша  сам был поэтом  и  читал смешные
стихи  -  про  натюрморт,  сделанный из внутренних органов  человека. Мне он
понравился и  стихи его тоже.  Поняв, что он самый тут главный,  я подошла к
нему в перерыве:
     -  Андрюша, можно я тоже буду поэтессой? Понимаете,  я  развелась и мне
нужен  какой-нибудь любовник. Я хочу выходить на сцену и читать стихи, чтобы
сразу много мужчин меня увидели...
     - А вам не лучше в таком случае куда-нибудь в топлесс, например?
     -  Нет. Не лучше. Потому что я - толстая, без чувства ритма и вообще от
физкультуры освобождена с первого класса.
     -  Даже  не знаю, что сказать.... С первого класса  -  да это серьезный
аргумент... А стихи у вас есть?
     - Стихи - плохие. Есть хорошие  песни, но это неважно. Давайте я  лучше
плохие стихи прочту.
     Как-  то  я его уболтала и он позволил  мне выйти на сцену.  Я вышла на
сцену и объявила:
     БОРЬБА С БУДДИЗМОМ.

     Дальше я начала читать:

     Если ты полюбишь Будду
     Я тебе давать не буду!

     Тут  все сразу засмеялись, и мне стало легше. Дальше  я уже без запинки
прочла всю поэму:

     Сколько время?
     Два яврея.
     Третий жид -
     По веревочке бежит.

     Бежит себе шатается,
     Спрашивает дорогу:
     Вы не скажете, как пройти к китайцам?
     Говорят, они сделали доброго Бога.

     Заглянул он в лавку корейскую.
     Стоит на пороге и плачет.
     Обменяйте мне долю еврейскую
     На что-нибудь послаще.

     Я о многом просить не буду
     Не хочу ни любви, ни удачи,
     Дайте только круглого желтого Будду
     И круглую сладкую дыню впридачу.

     ...Значит, ты от нас ушел?
     У буддистов хорошо.
     Там и сухо и светло,
     Ходит дедушка По Ло


     (Принял пегую кобылу
     За гнедого жеребца...)
     А ты его принял было
     За Бога и Отца?

     Значит, ты идешь в буддисты?
     Там у них тепло и чисто.
     Пахнет рисом и лапшой.
     Просветленною душой.

     Как тебе я замолвлю слово
     За мой бедный народ пастуший?
     И за нашего Бога - злого?
     И за наши темные души?

     И за то, что не медом и мятой
     Пахнут женщины и младенцы:
     Кровью, семенем, жестким мясом
     Да куда ж от этого деться?

     Значит, ты идешь в японцы?
     Ну, иди, иди, не бойся...

     Бог желает тебе удачи.
     Он поможет тебе дойти.
     Ни буран, ни разъезд казачий
     Твоего не прервут пути...

     Но однажды проснешься где-нибудь в Тянь-Шане,
     У подножья восточных скал
     И увидишь с дорожным мешком за плечами,
     Бога, которого ты не искал.

     Он встанет - усталый и спокойный.
     (Его руки испачканы в НАШЕЙ грязи и крови)
     и скажет:
     Браток, ты просто меня не понял.
     Я хотел тебе дать немного ЛЮБВИ...

     Вот что я прочла. Это я сочинила для красивого скульптора Лени Лермана,
еще когда замужем была. Леня увлекался буддизмом, а я с этим увлечением, как
могла, боролась.
     Не  то  что бы я особый враг  буддизма - буддизм  для меня вещь  скорее
неинтересная,   нежели   неприятная   -   это   ловушка   для   слабых  душ,
ловушка-убежище, нет  в буддизме ни стыда,  ни  счастья; буддизм и травка  -
неразлучные брат с сестрой - оба они призваны вызвать возбуждение - там, где
не от чего возбудиться, умиротворение -  там, где не с чего  умиротвориться,
нежность и страсть - там, где не хватает любви, искусственную энергию - там,
где  нет  собственной. Ничего плохого  во всем  этом нет  - но я предпочитаю
искать  настоящую  любовь,  настоящее  возбуждение - от  чего  то, что  меня
"всухую"  возбуждает  и умиротворяться от  истинного умиротворения.  Если же
этого не происходит  - то куковать без всего вышеперечисленного, но уж зато,
когда это есть - знать что это - взаправдашнее. Алкоголю я больше доверяю  -
он лишь усугубляет уже существующее состояние. Кроме того - я считаю, что за
буддийским доброжелательным равнодушием - системой невмешательства,  кроется
- как и за любой формой нейтралитета - помощь врагу - в данном случае всякой
дьявольщине.  Я  слишком  деятельный человек, чтобы  принимать  буддизм  без
раздражения.
     Но вообще - то нелюбовь к буддизму -  это моя тайна, кажется, не любить
буддизм так же неприлично, как не  любить евреев - признаешься  где-нибудь в
приличном обществе,  всяко, какой никакой,  но пизды получишь. И  правильно!
Это все -  сугубо личные проблемы, и их  надо  обсуждать дома - с домашними.
Вот  мы с Полей -  любим иногда поговорить, на досуге, о  нашей неприязни  к
буддизму и траве - интимный разговор матери с дочерью.
     А  стихи я написала, потому что Леня Лерман  увлекался буддизмом, а мне
хотелось, чтоб он  мною  увлекался,  а  вовсе  не  буддизмом  этим -  вот  и
написала.  Кузьма  -  ужасно  над  этим  стихом  издевался  и  обзывал  меня
по-разному:
     "Киплинг, говорящий на идиш", "Иосиф Уткин в пробковом шлеме"
     и прочие ругательства.
     А сама я считала, что это лучшее из моих стихотворений
     Мой  бедный  пастуший  народ,  представленный  в  мастерской  Комара  и
Меламеда некоторым количеством зубных врачей и адвокатов - тоже был в полном
восторге.
     Куда  бы  не  занесла  еврея  жизнь -  от  телячьего  вагона  до  Аппер
Ист-сайда,  никогда он не чужд  изящной словесности.  Любовь  к слову видимо
последнее,  что  остается  - вымаривают ли  наше  тело голодом,  или  душу -
излишней сытостью, а стихам находиться место везде...
     Мои  стихи кого-то просто  развеселили, а кого-то тронули. Знание почти
всех  присутствующих о  буддизме было не больше моего  и сводилось к смутной
сплетне о том, что "У  Наташки Козловой муж ушел в буддийский монастырь...",
некоторое время назад поразившей Русский Нью-Йорк. Тем  не менее, мои  стихи
дали  людям  возможность  почувствовать их личную причастность к  какому-то,
хоть и тоже смутному Богу - но, СВОЕМУ-НАШЕМУ, и из стихов  явно следовало -
что он-то будет получше, чем у буддистов!
     Людям обычно такие стихи нравятся. ( Мне тоже нравятся такие стихи!)

     В результате, я снискала некоторый  дешевый успех и уже следующим утром
проснулась знаменитой, а в тот же вечер раздался телефонный звонок:
     -  Юля?  Здравствуйте.  Это Андрей Рицман  - мы познакомились вчера. Вы
что-то говорили насчет любовника. Я все же не понял - у вас есть любовник?
     - Именно что - нет! Если б был - стала бы я со сцены стихи читать!
     Стихи  у вас  очень  забавные, но вам  совсем не обязательно становится
поэтессой, для того чтобы иметь любовников. Вашим любовником - буду я.

     Вот этот розовый доктор из предместья как-  то решительно не вписывался
в мою идею любовника.
     -  Нет, Андрюша, вы знаете,  я такая женщина,  ну дикая, некоторые меня
считают даже СУМАСШЕДШЕЙ. Любовник мой должен быть - ну такой, знаете, такой
Феденька  Протасов.  Чтобы он там пил,  к  цыганам ездил, кидал,  знаете ли,
хрусты направо и налево, требовал "Невечернюю"...
     - Это - я.
     - Чего?
     - Все, что вы описываете - это я.
     Ну вот - подумала я, кажется нашего полку сумасшедших и вправду прибыло
- можно по крайней мере наладить группу поддержки и дружбу по интересам.
     - Нет, Андрюша, вы все же меня не понимаете.  Мне нужен такой  человек,
который пьет запоем, потом бродит ночью по городу...
     - ...Пешком, потому что полицейские отобрали у  него ключи от машины, а
потом  они  его  вяжут  и  он  одному  из  них разбивает  нос, а  потом  ему
приходиться долго судиться...
     - Ой, откуда вы знаете такие истории?
     -  Потому что  это  - мои истории.  Я же сказал  - человек, который вам
нужен - это я!

     (Ну  и что  я теперь  буду делать с этим,  выдуманным  мною  чудовищем,
которое пьет запоем и  бродит, по ночному городу, разбивая носы полицейским?
Этот хуев Голем может и мне запросто нос разбить....)
     - Завтра встречаемся в "Дяде Ване" в полвосьмого. Вам подходит?
     Мне подходило.

     "Дядя Ваня" - маленькое кафе на 54-й между 8-й  и 9-й. Над входом гордо
реет Андреевский флаг. Хозяйка -  красивая русская актриса Марина, но все ее
зовут  "Тетя Маша". В "Дяде Ване"  -  уютно  и спокойно,  под  крылом у Маши
собираются  русские  девушки  с судьбой  - актрисы, танцовщицы из топлессов,
скучающие "американские  жены", валютчицы, приехавшие в Нью-Йорк на гастроли
или просто бляди на отдыхе. Во всяком случае, если где в этом городе и можно
встретить большое скопление  красивых баб - так это в "Дяде Ване", поэтому я
и указала точный адрес этого заведения.
     Но, если для  знакомства  "Дядя  Ваня"  место самое подходящее, то  для
первого  свидание  -  совсем неудобное  - там все  друг  друга знают и  нету
никакой приватности.
     Поэтому  мы  с Рицманом  решили перейти  оттуда в  какое-нибудь  другое
место.
     Мы  вышли на  улицу. Вокруг простиралась "Адова кухня" - так называется
район Сороковых и Пятидесятых улиц между  Девятой  и Одиннадцатой авеню. Там
куча всяких забегаловок.
     - Я вам сочинил стихи.
     Андрюша начал читать стихи прямо на  улице - громко и вдохновенно, но в
эту  минуту  грянул  гром,  и началась жуткая гроза. В  Нью-Йорке,  как  и в
Питере, погода меняется каждые полчаса без малейшего на  то  основания,  так
что Айрис Мэрдок с ее чудной  фразой "Эта сумасшедшая  старуха  - лондонская
погода" - может смело отдыхать, пожила бы она У НАС!
     Гром  грянул,  и мы с  Андрюшей заметались по "Адовой  кухне" в поисках
какого-нибудь  славного  местечка  - нырять  абы  куда,  нам  не  хотелось -
все-таки, первое свидание - не  хуй собачий!  Славное местечко нашлось почти
сразу - что-то забавное в стиле 60-х, с оранжевыми пластмассовыми креслами и
розовыми  торшерами,  мы вбежали мокрые,  плюхнулись в эти кресла  и Андрюша
снова начал читать стихи:

     Ты лежишь на краю теплой бездны,
     Названной одиночеством ночью.
     Или покоем? Судить бесполезно.
     Каждый себя доживает заочно

     Так вот и я; оживая помалу,
     Впрок берегу затвердевшую данность.
     Мертво губами шепчу все условия
     И прижимаю к себе одеяло...

     В  эту  минуту я вдруг  увидела у  него  за  спиной что-то  странное. Я
увидела абсолютно  голого малайского  мальчика  лет  15-ти.  Он стоял к  нам
спиной, и я  увидела его круглую  желтую попу  -  почти, как наяву. Но  ясно
было, что наяву такое происходить  не может,  поэтому я зажмурилась и крепко
потерла глаза. Когда я их снова открыла - попа никуда не исчезла.

     Я помню страшный разговор,
     Сердцебиенье без обмолвок,
     Где слово - ледяной осколок,
     Входило в ткань судьбы.
     И не осталось ничего,
     воздушной ток молчанья,
     осел как мокрый снег...

     Андрюша  читал,  вдохновенно запрокинув  голову  и  прервать  его  было
немыслимо - к тому же он читал мне посвященные любовные стихи:

     ...Забыть нельзя,
     (я пью твой горький смертный сок),
     но вот, остыв и не простив,
     перетопить соль бурую
     московских зимних улиц
     в теченье речевых,
     бездомных, донных строк...
     Я открывала и закрывала глаза, в надежде, что видение  исчезнет, но оно
не исчезало.  Наконец мой  новый  друг  закончил,  и  я молча  показала  ему
глазами, чтобы он обернулся. Он обернулся и небрежно заметил:
     Жопа... Это мы в гейский бар заскочили
     Тут только  я заметила,  еще нескольких голых мальчиков.  Что  касается
того - первого  мальчика,  то он нес на блюде, приставленном  к низу живота,
своего "мальчика"  джентльмену за  столиком  напротив  нас.  Джентльмен стал
принесенное сокровище тихо поглаживать, а я вылупилась  на них так, что нас,
наконец,  заметили, определили как  разнополых  -  НЕНАШИХ натуралов  и  так
закидали косыми взглядами, что пришлось уйти.
     Голый  мальчик так  и остался  самым  ярким моментом в нашей с Андрюшей
любви. Дальше  все пошло как-то  странно: он звонил  мне по несколько раз  в
день, и домой и  на работу, объяснялся  в  любви  и читал стихи  - множество
стихов. Но больше ничего не происходило. Ничего не произошло ни на следующий
день, ни через неделю...
     - Ирка, я все-таки не понимаю - что у меня с ним происходит?
     - Но он тебя любит? Влюблен?
     -  Слушай, каждый  день я  прихожу с работы и  там полный  автоответчик
стихов и признаний в любви! Да у меня такой СТРАСТИ в жизни не было!
     - Но ты с ним спала? Хоть раз - было у вас?
     - Нет еще. Но может это период ухаживанья?
     -  Какого ухаживанья?  Ты же  говорила, что  он  сразу в первый день  в
любовники попросился. Ты вообще с ним часто видишься?
     - Да я не виделась с тех пор - с голого мальчика. Он все занят.
     - Не  виделась?  Так  уж  две  недели  прошло!  Ты  не  понимаешь,  что
происходит? Он никаким любовником тебе никогда не будет.
     - Но он стихи читает, в любви объясняется!
     - Правильно. Он сидит  в своем госпитале, на дежурстве -  делать ему не
хрен - и пишет эти стихи, а потом читает на твою машинку. А потом едет домой
- спать с женой. Он любит  свою жену Лену и спит с ней, а  ты ему нужна  для
вдохновения. Понятно?
     - Так чего теперь делать?
     - А что - он тебе мешает? Ну, стихи эти и клятвы?
     - Да  нет,  наоборот  приятно, но только  я  думала, дальше чего-нибудь
будет.
     - Ничего  дальше  не  будет. С  этим вариантом - все ясно.  Это,  между
прочим - не худший вариант. Ты с ним,  с Андрюхой этим - дружи. Дружи, но ни
на какой  секс  не  рассчитывай, он уже  давно  был бы,  если бы хоть как-то
входил в его планы.

     Ирка было как всегда права, прошло и три недели и четыре, мы с Андрюхой
действительно подружились и  даже иногда встречались в "Дяде Ване" выпить по
рюмочке, но никаких завершенных действий между нами не происходило.
     Так проще, привычней. Забудь меня. Пыль
     застынет знакомым и матовым слепком.
     И оклик, приняв очертание "мы",
     Осядет на дно и запомнится пеплом...
     В это время в моей жизни начало происходить что-то, что  заставило меня
отвлечься на некоторое  время от поисков  любви и сосредоточиться на поисках
хлеба насущного.
     Гармент-дистрикт -  это район в Нью-Йорке, где делают одежду. Тридцатые
-  улицы  между  Мэдиссон и Восьмой. Седьмая в этом  месте  называется "Фэшн
эвеню" и  на  углу  Седьмой  и  Сороковой даже  стоит  памятник  Портному  -
еврейский старик в ермолке, сидящий за швейной машинкой.
     Известно ли вам, что Нью-Йорк стоит на трех китах, это:
     "Фэшн бизнес"
     "Паблишинг бизнес" и
     "Интертеймент бизнес".
     А, проще говоря - Тряпки, Книжки и Зрелища.
     Все  это - на  самом деле  еврейские деньги. Про  это  я  тоже сочинила
стихи:



     Где пустили - там и княжим
     Слава Всевышнему.
     Наша денежка - портняжья,
     Балаганная, книжная...

     Не стыдись ее звона,
     Поднеси ее к устам,
     Мальчик - белая ворона,
     Залетевший в волчий стан.

     Мы устроили - как знали
     От Бруклина - до Голливуда
     Мальчик, хочешь жить с нами?
     Среди храма и блуда,

     Среди блуда и храма,
     Шансонеток, жилеток,
     Плохих стихов,
     Человечьего хлама,
     Сметенного со всех уголков.

     Мы устроили, как веселей и проще,
     А придут за нами, в который раз -
     Утекай в кукурузу, хлопчик,
     Не тебе - умирать за нас

     Вожди, подстрекаемые народами,
     Нас снова посадят в вагоны телячьи,
     А ты, давай огородами, кирпичами Южного Бронкса,
     Беги, прячься.

     Не жалей обреченное племя,
     Раздели с нами жизнь, но не смерть
     Не жалей свое бедное семя,
     что в нас не успело созреть...

     Вот и кончился город человечьего хлама
     Шансонеток, жилеток, плохих стихов,
     Снова варят суп из еврейской мамы,
     Перинного пуха и куриных потрохов.

     И опять настала полночь
     И опять не стало нас...
     Глухо воет Матерь волчья,
     Матерь божья - не подымет глаз.
     ....................................................................................

     ...А в Австралии - за океаном -
     Нас как - будто еще не били....
     Остатки собрали храма и балагана
     Оплакали и ... поплыли!

     За еврейскими деньгами,
     За веселою наживой...
     Мальчик, хочешь плыть с нами?
     Мы пока еще - живы.

     Это - тоже - "Киплинг, говорящий на идиш и Уткин -  в пробковом шлеме".
Но мне уж больше не приходилось читать стихи - в поэтессы меня приняли после
первого раза - единодушно и без испытательного срока, но  легче мне от этого
не стало  - никакая  "Наша Ахматова" мне явно не светила  -  ни почета я  не
обрела, ни уважения, а лишь еще больше дурной славы.
     Однажды  Яша  Крейно -  знаменитый исполнитель еврейских песен, вытащил
меня  на  радио в  свою  передачу "Блуждающие звезды". Поскольку  блуждающих
звезд явно  не хватало - его коллеги  попросили одолжить меня  им  на прямой
эфир. Я  никогда  раньше на  радио  не была и не  очень  понимала, что такое
прямой эфир, но поскольку меня назвали известной еврейской поэтессой  - то я
и не стала  петь песни о бедных девушках, а начала читать это патриотическое
стихотворение.
     Почти сразу за стеклом передо мной появилось чье-то  красное злое лицо.
Лицо яростно  замахало  руками.  Яша  безмятежно  улыбался.  Потом  человек,
сидящий слева от меня, начал бить Яшу ногой  по  ноге  (все-таки не  меня, а
Яшу, и то хлеб!) Когда прямой эфир кончился, они стали жутко на меня  орать,
обзывать хулиганкой, в общем, устроили безобразную сцену. Я  никак не  могла
поверить,  что  это  -  евреи. Не особенно  они  были  похожи на евреев,  я,
пожалуй, сильней смахиваю.  Кроме  того,  непонятно, что  им не понравилось.
Видимо само предсказание, а я ведь только хотела сказать:
     -Не обижайтесь  на меня  за то,  что я  не  встаю с  вами в очередь  за
ортопедическими матрасами  и  грантами на изучение английского.  Когда будет
очередь  в телячий  вагон,  я встану  вместе  с вами,  не скажу что радостно
побегу,  но, придется, никаких действий к тому, чтоб эту очередь миновать, я
не предпринимаю...
     - Яша! Эти мужчины - что они так орут на меня? Они обиделись? Они что -
евреи?
     - Это не мужчины и не евреи! Это бесполое, безнациональное существо под
названием СОВОК!
     В общем, дурную славу снискать легко, а почет и уважение - впоследствии
могущие привести меня к любви и сексу, кажется еще больше от меня отдалились
с момента перехода из художниц в поэтессы.
     Значит - три кита - три еврейские денежки:
     Зрелища  - от поглядеть  на  Сорок второй за  25 центов в дырочку - как
ябуцца, до Бродвейских мюзиклов и Метрополитэн Оперы.
     Издательства - самые крупные во всем мире.
     И - шмотье, есть три места на земле откуда идет одежда - Париж, Милан и
вот наш Гармент-дистрикт. Тут в Нью-Йорке  работают  великие дизайнеры.  Тут
разрабатывают  фасоны и рисунки  тканей, и тут же на маленьких фабричках вся
эта одежда создается. А рядом  - на соседних улицах  - аксессуары, ювелирка,
меха, кожа  -  все  тут:  Тридцатые - Сороковые улицы. Посредине  Бродвей  -
именно в этом месте он становится пресловутым -  Бродвей  тянется через весь
Нью-Йорк,  но  печально известный советский  телекомментатор  Валентин Зорин
всегда вел свои репортажи  именно отсюда - с Таймс сквер и всегда начинал их
словами:
     - Я стою на ПРЕСЛОВУТОМ Бродвее.

     Большинство  фабрик -  подпольные.  Еврейский портной остался  только в
бронзе
     (  так  они  и начинали - в  1905-м году), а теперь за  машинками сидят
китайцы - безъязыкие, беспашпортные ребята, привезенные в трюмах.
     В  нашем  бизнесе - текстильном,  происходит вот  что: верхние деньги -
еврейские,  дальше  - средний  уровень,  на  среднем уровне  вступают еще  и
корейцы  -  южные  конешно, много маленьких  студий принадлежит корейцам,  а
художники - это три вида людей: корейцы, китайцы и русские.
     Все это - представители Великой китайской школы  графики, из Китая  она
достигла ближайших соседей - Кореи и России. Японцы, конешно тоже так могут,
но японцев не очень много в Нью-Йорке, им видимо и дома хорошо. Хотя все что
есть - тоже в нашем текстильном деле.
     Не знаю, кто первый  догадался, что завозить в трюмах из Китая можно не
только  простой  народ  для   швейных   фабрик,  но  и  художников,   только
благословляю судьбу, что так поздно догадался -  успела вырастить Полю, пока
еще работа  наша  стоила  10-15  баксов в час.  Поле было уже 16, когда наша
лавочка начала трещать  по швам. Работы становилось все  меньше и меньше,  и
никто не  хотел платить, как следует,  зачем, ведь китайцы - те, из  трюмов,
сделают все задешево.
     Наступили дни, когда  Мелисса - хозяйка стала класть грузинам по десять
заданий, а нам с Иркой, по одному и ясно  было, что на это не прожить и надо
уходить из этого уютного места под названием "Русалочка",  куда-то в большой
и жесткий мир. Ирка этого мира боялась как  огня, но ее жизнь миловала - она
быстро и испуганно перебралась на соседнюю улицу в  русскую студию, к доброй
девушке Тане.
     Таня  -  красивая деревенская  девушка, тоже  кончившая  Муху,  открыла
когда-то крошечную студию на три стола, чтобы отмывать деньги своего  мужа -
тоже красавца, казанского узбека,  занявшегося в Америке - исконным ремеслом
предков  - он гонял  по свету караваны необандероленых  шелков. Таня  родила
прекрасному контрабандисту  троих детей и вела свою  студию  -  лениво,  без
энтузиазма, но  все же заказы  потихоньку капали. Ирка  уже давно потихоньку
там подрабатывала, и, поняв, что "Русалочка" медленно, но верно идет ко дну,
перенесла к Тане свою кофеварку и ящик с красками.
     Остальные два  стола у Тани были  уже  заняты - армянской и  грузинской
девушками.
     Грузинскую девушку Фену, мы с Иркой сами туда  и посадили.  Однажды мне
позвонил  Сашка Захаров  - художник и радостно сообщил,  что послал к нам  в
студию, молодую прелестную красавицу из Тбилиси.
     - У вас там - грузинки, земляки, СВОИ  - вот они ей и помогут. Грузины,
они - не как мы, русские, они слава Богу, как вы, евреи, СВОИХ не бросают.
     - Саша, ты спятил  совсем, что ли? У нас работы в обрез! Мы с Иркой еле
выживаем. Конешно они ей помогут - СВОЯ. Но  мы то им не СВОИ - значит кого-
то из  нас, ты без работы оставил!  Не евреев -  мифических, а нас с Иркой -
твоих приятельниц. Меня вот, например - мать одиночку!
     - Да я ж не знал, что у вас с работой плохо! Бляха-муха, чего делать то
теперь? Позвонить, чтоб не ходила к вам?
     - Поздно уже. Ничего не делать. Покорно согласиться со званием мудилы и
в следующий раз  думать. Не забывать, что ты не  в  Москве, на Грузинской, а
тут, в Вашингтон Хайтс - на лесоповале.
     - Прости.
     - Да ладно. Примем твою грузинку. Красавица, говоришь?
     - Ангел!
     - Наши то - толстые...
     На следующий день ангел-Феона пришла в студию.  Маленькая, нарисованная
тонкой кисточкой, итальянская принцесса. Грузинки взяли ее под крыло и стали
обучать.  Говорили они всегда  целыми  днями по-грузински, и нам с Иркой это
нравилось, потому  что  непонятная речь - звучит как музыка и не  отвлекает.
Через три дня, эта "своя" кинулась к нам в слезах:
     - Не могу тут больше! Если б вы только понимали, что они говорят целыми
днями! Они говорят гадости!
     - О нас?
     - О вас тоже, но в основном, обо всех - обо всех знакомых! И мне тоже -
прямо в лицо. Они такие злые! Завистливые! Не могу здесь. Уйду я...

     СВОЯ ..... В общем, мы с Иркой направили ее к Тане - учиться ремеслу, и
к  тому времени,  когда Ирка туда перешла,  добрейшая Феона  уже  вовсю  там
работала.
     Место   это  было  чудесное,  спокойное,  тоже  с  диваном,  цветами  и
кофеварками.  Теперь я приходила к Ирке туда, пить  кофе и  советоваться  за
личную жизнь.
     Но мне  - ничего  не оставалось,  как  направиться на  поиски работы  в
большой  американский мир. У меня  было великолепное портфолио, и брали меня
повсюду - с первого интервью.  Кажется,  за пару  месяцев я сменила пять или
шесть мест.
     Повсюду я  теперь видела одно и тоже - ничего похожего на архитектурную
мастерскую. Везде теперь были  - фабрики. В огромных комнатах - стояли столы
- рядами, как парты, за ними сидели китайцы и работали по 12 часов, 7 дней в
неделю.
     Последнее мое место  называлось "Vogue" (лучше бы оно "Вок" называлось,
в честь китайской сковородки, для приготовления овощей".)
     Все как везде - комната, "парты", китайцы. Между ними ходит переводчик,
орет на них. Кажется, что это надсмотрщик с кнутом. За соседним столом сидит
старик  -  лет  70-и  -  бывший  профессор  Пекинской Академии  Художеств  -
графического факультета.

     Когда мы приехали  - детей определили в специальные классы - усиленного
английского. У Поли в классе были дети из 13 стран. Она подружилась с Лидией
- дочкой китайских художников. "Лидия" - это она себе сама придумала новое -
американское имя.
     Я помню - папа Лидии рассказывал, как  он  учился: ничего не было -  ни
Академии,    ни   профессоров    -   все   были   сосланы   в   деревни   на
сельскохозяйственные  работы. Книг - тоже  не было - их сожгли. Вот  там,  в
деревне  - он прожил часть своего  детства и юности. Работал в поле - с утра
до  ночи вместе с родителями, папой - доцентом-  биологом и мамой  - оперной
певицей. А в соседней хижине жил  профессор Пекинской  Академии Художеств. И
он  сберег  книгу!  Одну  - русскую. Это  был  русский академический учебник
рисования - сталинский, со всякими передвижниками, но и с Дюрером, Рубенсом,
Рембрантом. По ночам - после сельскохозяйственных работ, профессор учил папу
Лидии рисовать - по этой книге.
     Может это тот самый профессор и есть?
     Его вызвали к начальнице - и из ее кабинета раздался дикий  крик - ее и
переводчика  -  какой  то лепесток,  у  какой  то розы -  старик,  вероятно,
неправильно нарисовал - более крупных трагедий в нашем текстильном  деле  не
бывает. Потом он вернулся на место. Непроницаемое плоское лицо, а руки - вот
они лежат на  столе и  трясутся. Несколько минут,  он не сможет этими руками
рисовать. Этими  руками он  рисовал всю жизнь, а потом - пятнадцать  лет рыл
землю.
     Он счастлив, что опять можно рисовать.
     Я  пытаюсь   представить   на  его  месте  своего  папу   -  выпускника
графического  факультета Питерской Академии -  он  всегда  рисует  - кажется
каждую минуту  своей жизни - в гостях, в ресторане. В  метро. Просто  рисует
все,  что видит. Одна  статья  о  нем  начиналась  цитатой из него  же  "Мне
повезло, я всю жизнь рисую!".
     В Америке  ему  повезло  -  буквально  через неделю, его  - знаменитого
художника  детской  книги,  за  ручку  привели  в  "Новое  Русское Слово"  -
метранпажем.  Потом даже вырос до старшего метранпажа. Поскольку не рисовать
он не  мог, то стал делать карикатуры для газеты  - это был его  приработок.
Папа  стал лицом  этой газеты  и фактически -  ее  художественным редактором
(формально  там была такая должность - "Арт-директор", и на ней числился сын
владельца). Все это папе было не важно.
     Он был счастлив, что опять можно рисовать.
     Я собираю свои вещи и иду к начальнице - проститься, (это - пятое место
за месяц, из которого я ухожу). Начальница, на самом деле, она владелица, но
слово "начальница" к ней  идеально  подходит, крупная  баба  -  светлоглазая
еврейка -  наверное, она была красивой, пока обжорство, пьянство и сволочизм
над  ней не  поработали.  В  столе  у  нее всегда  бутылка коньяку. Морда  -
красная.
     - Вивиан, я ухожу. Мне не нравится, что тут орут на людей.
     -  Да брось ты, Джулия. Не бери в голову. Орут  на китайцев -  ну ты же
знаешь, какие они бестолковые. На тебя тут никто не орет и никогда не будет.
Ты же БЕЛАЯ ЖЕНЩИНА.
     "Белая  женщина" - это что-то из  моего пионерского детства  -  Маршак,
Михалков, Маяковский...
     Мистер  Твистер  -  "Бедный  старик, он  ночует  на  стуле!",  какая-то
идиотка-девочка, вылезшая  на сцену, с рублем в  руке: "Друзья, купите  дядю
Тома!.... И  вся советская страна за этой девочкой стояла!...", "Белый сахар
- делает черный..."
     Там, в  Мид-вест Индиане - был Мартинсвиль, но я никогда не смотрела  в
его живое лицо, он был в  15-ти милях,  но для меня все  равно -  только  на
бумаге - у Шеппарда.
     - Нет, я не белая! Никогда не была белой и не собираюсь ею быть. Это ты
- белая. Белая сука.
     ("Вайт бич" - так говорят негры.)
     Последний  раз  останавливаюсь  в  дверях:  вот  он  сидит  -  буддизм:
сгорбленные над  дизайнами спины, бесстрастные лица, ранние морщины у глаз -
от бесконечного недосыпа. ПЕРВАЯ ЗИМА...
     Плакали мои еврейские деньги! Что ж такое!
     ЭЙ ВЫ, ЕВРЕЙСКИЕ ДЕНЬГИ! ДАЙТЕ ТРЕШКУ ДО СУББОТЫ!
     Трешку до субботы дает мне Ирка - "еврейская невеста", ее  личная жизнь
медленно, но верно катится к свадьбе.
     А  я о  личной жизни временно не думаю  - кончаются последние заначки и
скоро  будет  нечем  заплатить  за  квартиру. Что делать - непонятно.  Но  в
текстиль  я  больше  не  вернусь  -  не  могу  больше  видеть  эти  парты  с
надсмотрщиками.



     В текстиль я  больше не  вернусь, хотя  все говорят,  что  это глупо, я
профессионал и надо  продолжать  искать себе нормальное место. Таня говорит,
что у нее скоро будет побольше работы  - теперь уже вся  ее маленькая студия
обсуждает мою бедную жизнь: и Ирка, и Феона, и армянская девушка Рая.
     Таня говорит,  что  работа  будет, но это все херня, у  меня  рент -700
баксов, со счетами - 900, мне каждый месяц надо, как минимум 1200 - вынуть и
положить,  а  у  них капает  маленький  ручеек, в основном, Ирке.  Феона,  с
красотой своей - уже невеста молодого миллионера, а Рая -  жена официанта из
знаменитого армянского ресторана "Русь",  тоже девушка небедная, к Тане  они
ходят - больше время проводить, чем зарабатывать. Заработков на Ирку еле-еле
хватает и то, слава Богу. А мне - чего делать, непонятно.

     И Я  ВПЕРВЫЕ ОЩУЩАЮ СЕБЯ ЧЕЛОВЕКОМ  БЕЗ ПРОФЕССИИ. Все это  мое  ручное
рисование - больше не нужно. В текстиле осталась "белая" работа, но вся  она
делается  на компьютере. Я  компьютера  не  знаю и купить его не на  что,  и
учиться не на что...
     Мужчины у  меня  нет, и даже  просто провести ночь  с  мужчиной мне  не
удается, вот уже несколько  месяцев... Ни в  кого я не влюблена  и никому не
нужна. Уж  и  Ярмолу я забыла - какое-то растерянное  состояние. Вроде  я  и
самой себе не нужна... И  тут то меня осенило,  как эту ненужность правильно
использовать!

     - Мне надо устроиться  на работу в хороший дорогой эскорт-сервис! Там я
убью двух зайцев сразу - буду трахаться и одновременно деньги зарабатывать!
     Я  всегда мечтала  стать проституткой -  с тех  пор,  как  в  12 лет  в
Усть-Нарве мы с подружками пришли к моей тете, (она была  педагог и считала,
что неправильно уходить от ответов на ЭТИ детские вопросы), и спросили:
     - Что такое "проститутка"?
     Тетя, не моргнув глазом, ответила:
     - Проститутка - это женщина, которая ПРОДАЕТ  ЗА ДЕНЬГИ  СВОЮ  ЛЮБОВЬ И
ЛАСКУ.
     Это звучало потрясающе. Мы-то в наши  12  лет только  и думали, как  бы
скорее  кому-нибудь всучить свою ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ, ( ну хоть поцеловаться!), а
оказывается их еще можно и  за  деньги  продавать ! В  общем,  все  мы тогда
поклялись, что  как только вырастем, немедленно станем проститутками. Все мы
тогда уже  учились  в Средней Художественной Школе, но решили, что  рисовать
будем - бесплатно, а за деньги - ну, конешно ж, ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ!
     Ну вот,  кажется  наконец,  и пришла пора этим  заняться, а то все было
недосуг.
     Ирке моя новая идея, как всегда, не понравилась.
     -  Ни в какой  хороший эскорт-сервис тебя не возьмут. У тебя совершенно
неподходящая внешность.
     - Вот  теперь  ясно,  что  все  пиздеж был  с твоей  стороны,  когда ты
говорила, что можно без пластической операции обойтись!
     - Но там нужно быть молодой! И ослепительно хорошенькой!
     - Да, ОЧЕНЬ молодая и ОЧЕНЬ хорошенькая Сабина, например!
     - Так ты в ТАКОЕ место хочешь? К Сабине? К русской "мамке"?
     - Нет, я хочу в приличное американское место.
     -  Юля,  ты  не  можешь ЭТИМ работать.  Ты неспортивная. Это физический
труд! Ты трахаться не любишь - от лени, это - всем известно...
     - Ты у нас зато - большой эксперт во всех этих делах!
     - Ну  и  не советуйся со мной тогда. Посоветуйся вон  -  с Рицманом,  я
уверена, что у него есть какой-то опыт.
     - Ты же считаешь, что он ни с кем не спит, кроме жены.
     Нет, это  он с  тобой  не  спит,  потому что не  хочет  отношений,  а с
проститутками - может у него и есть какой-то опыт.

     С Рицманом мы  теперь обе дружили - и Ирке он тоже читал любовные стихи
на ее автоответчик, благо  ревнивый  Лудмер недавно  отбыл в родную Францию,
там он собирался развестись и, впоследствии, жениться на Ирке. Пока что Ирка
жила одна-одинешенька, в его квартире, и не только одна  ее оплачивала, но и
посылала Лудмеру деньги, помогая ему устраиваться на новом месте. Маклерство
свое он не  бросал, продолжая непрерывно терять на этом  деле последнее, но,
потеряв ПОСЛЕДНЕЕ - он садился  куда-нибудь играть на рояле  - в кабак или в
балетную школу и зарабатывал новое ПОСЛЕДНЕЕ.
     В общем, Рицман -  был нашей  общей утехой. Мы  часто  ходили на вечера
поэзии и там состоялась моя последняя  отчаянная попытка - обрести любовника
в лице женатого человека.
     Это  был  Володя  Брук  - дальний родственник  знаменитого  английского
режиссера и бывший знаменитый московский поэт.
     Володя  с женой Олей жили в Квинсе  -  в  соседнем  доме  и  переживали
затянувшуюся ПЕРВУЮ  ЗИМУ  непривычного эмигрантского  одиночества  - я  это
давно  прошла и помогала им как умела. В  результате мы с Володей немножко в
друг друга влюбились. Он каждый раз провожал меня домой - полквартала - была
весна, и я все поднимала с земли черные ягоды - шелковицу, (весь наш Джексон
- Хайтс был ею засажен), и клала ему прямо в рот - я его учила, есть с пола.
Потом мы целовались этими черными от шелковицы губами, и было здорово.
     А потом Володя объявил, что у нас  любовь, но спать мы будем все вместе
- с его  женой  Олей, потому что раньше у него конешно были любовницы, но он
специально уехал в Америку, чтоб избавиться от лжи, которая окружала его там
-  вся эта "Софья Власьевна" опутывала  людей, как  паутина и вот  его  тоже
заставляла ЛГАТЬ!
     Жене, например.
     Больше он этого не хочет, поэтому мы сейчас пойдем к Оле, расскажем  ей
ВСЮ ПРАВДУ и спать будем все вместе.
     Оля была художница  - концептуалистка, трагическая женщина с  печальным
носом. Нос  у нее был еще на полсантиметра длинней моего, и  спать мне с ней
не хотелось  ни за какие  коврижки. Слава Богу - никакой  ВСЕЙ ПРАВДЫ на тот
момент,  за  мной и Володей  не числилось,  и мы  с  ним  так  и  остались -
друзьями.
     Я  познакомила его  с Рицманом - и  с  Иркой  -  все  мы иногда  дружно
выпивали  в "Дяде  Ване", там Рицман открыл клуб поэтов  и  чтение  стихов -
каждый второй вторник месяца.

     - Посоветуйся - с Андрюхой!
     Рицман  -  не  особо удивился,  но сказал,  что в  эскорт-сервис  меня,
правда, не факт, что возьмут,  а вот в садо-мазу - возьмут,  как  пить дать,
внешность у меня вполне ведьминская - а там это обожают.
     Я вспомнила, что в каком-то месте работает русская доминиктриса Госпожа
Наташа.

     -Ну и давай прямо по телефонной  книге смотреть. Не так уж их и много -
можем все объехать на тачке, найдем твою Наташу.

     Первым в телефонной книге  числился "Вольт". Мы приехали по  указанному
адресу:  "Вольт" помещался на  11-ю  авеню - прямо на берегу Гудзона,  возле
знаменитых мясных складов.
     На входе  нас обыскал здоровенный негр. Вход стоил недорого - тридцатка
с пары.
     Это оказалась грязная дыра с советско-вокзальным туалетом.
     Хозяйка - испанка с голыми несвежими грудями. На входе надпись:
     "КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН ОБМЕН ЛЮБЫМИ ЖИДКОСТЯМИ ОРГАНИЗМА".

     Там  было  несколько  подвальных  залов с клетками и  пара девиц вполне
проститучьего вида.
     Девицы   показывали  садо-мазное  шоу:  роковая   злодейка  -  брюнетка
заковывала  в кандалы пухлую жертву-блондинку и капала воском ей на грудь, а
та - молила о пощаде.
     Мне там сразу не  понравилось,  и решено  было  ехать дальше, но Рицман
быстро  сговорился  с  пухлой   жертвой  обменяться   кое-какими  жидкостями
организма за полтинник.
     Для  этого  они  вошли в одну  из клеток и начали целовать  друг  другу
чресла,  а вокруг  тут  же собрались  завсегдатаи заведения, как по  команде
расстегнули штаны и начали дрочить.
     Видно не часто в "Вольт" забредает человек,  способный выложить полтину
за какой никакой ОБМЕН ЖИДКОСТЯМИ...

     Следующим местом оказалась "Пандора бокс " - "Ящик Пандоры".
     Там- то мы и встретили знаменитую русскую Наташу.

     Наташа  бывший  профессор  психологии из Москвы, жена  Васи Арбатова  -
художника с Грузинки.  Она  закончила специальные садо-мазные курсы "Дневные
красавицы". Наташа - сама красавица с демоническими голубыми глазами.
     Она  свою  работу обожает и искренне  верит, что  садо-маза  оттягивает
агрессию у разных даммеров и чикатил, и они меньше ловят  и кушают маленьких
детей.

     Все это не совсем так.
     ЛЕГАЛЬНЫЕ   садо-мазники  -  люди  совершенно  безобидные  и   никакого
отношения к  настоящим садистам не имеют, так  что теория  спасения общества
при помощи таких клубов - совершенно ошибочна. Такие клубы - просто игры для
взрослых детей, в телевизор, или в показыванье глупостей на помойке.
     Наташа  работала  в  "Пандоре" не  только доминиктрисой, но  и  главным
администратором. Она и поведала мне историю этого заведения.

     Хозяин,  (не помню его  имя)  был женат на хорошей еврейской девушке, и
лет  через пятнадцать,  она  обнаружила,  что у  него есть  любовница,  и он
посещает ее три раза в неделю. Между супругами произошло объяснение, в  ходе
которого  выяснилось, что он всю жизнь в  садо-мазе, завсегдатай  всех ихних
клубов, а женщина, к которой он ходит, все эти годы - срет ему в рот,  и это
- его любимый вид секса.
     Приличная еврейская девушка, узнав все  это, не  повесилась, не сошла с
ума  и не попросила  развода. Она сказала, что любит его и пойдет за ним  на
край секса - то есть в садо-мазу.
     В результате, она стала знаменитейшей доминиктрисой по кличке Рейвин
     (  Ворон).  Главный ее конек был -  сранье  в рот, и  она  сама  теперь
проводила с мужем "сессии" два раза в неделю.
     У сральщиц в рот специальное меню - они едят только картофельное пюре и
манговый йогурт. Ужасно обидно, что никогда не доведется узнать - чем же они
таким после этого срут? Иногда молодые люди так рассуждают:
     Ну, нельзя же прожить жизнь - так ни разу и не попробовав кокаина?

     - ДА ЗАПРОСТО!

     Приходится проживать жизнь, много чего не попробовав.
     Вот например - СРАНЬЕ ДОМИНИКТРИС.
     Или - что чувствуешь, удушая грудного младенца - это то, я думаю, очень
приятно - он хрипит и синеет, как воробышек...

     В  общем,,  много  чего  интересного недоступно обыкновенному человеку,
если кто-нибудь вовремя не подсуетился и не организовал Варфоломеевскую ночь
или Утро стрелецкой казни, поэтому кое-что лучше проживать в фантазиях.
     Сам сочиняй - как Маркиз де Сад, а не можешь - читай  себе де Сада, или
вон -  Берроуза,  а то и Кастанеду -  и наслаждайся  -  хочешь наркотическим
трипом, а хочешь триперическим блядством...

     В  общем,  счастливое  семейство  открыло  в  Нью-Йорке  второй дорогой
садо-мазный клуб - "Пандорабокс" - "Ящик Пандоры".
     Есть еще один дорогой  -  "Наткракер" - "Щелкунчик",  остальные  все  -
сильно дешевле.
     В "Щелкунчике" и "Пандоре" клиент платит двести  в час.  (  В "Пандоре"
бедной     девушке     только      семьдесят     доставалось,      остальное
капиталистам-хозяевам!)
     В "Вольте"  - четвертак  с пары, есть еще  -"Адский огонь", там кажется
полтинник.
     Наташе я  наврала, что занималась  этим в России, она меня  моментально
расколола, но все равно решила взять - там у них большая текучесть кадров.
     Позвали хозяйку,  и  я ей очень  понравилась - за  сексуальность. Людям
свойственно путать сексуальность с артистизмом и принимать одно за другое. Я
и сама вечно попадаюсь на эту удочку, а потом переживаю, что это у меня если
и бывают любовники, то все какие-то неудачные - больше похожи на  надписи на
заборе, чем на "Кама Сутру"...
     В  ОБЩЕМ, ВОРОНА РЕЙВИН РЕШИЛА, ЧТО Я - НЕВЬЕБЕННО  СЕКСУАЛЬНАЯ И ВЗЯЛА
МЕНЯ НА РАБОТУ.
     Наталья - энтузиаст этой профессии, решила меня всему обучать.

     Во-первых, чтобы освоить азы, я стала  ходить в бесплатный  садо-мазный
клуб по интересам, в "Ойленшпигель". Они собирались раз в неделю в маленьком
театрике на Ист-сайд. Там в отличие от игрушечной "Пандоры" - все всерьез.
     Настоящие доминаторы и доминиктрисы - настоящие жервы-рабы. Я ходила на
их заседания  и  смотрела  "сессии",  их показывали прямо  на сцене  - обмен
опытом  -  все это было  похоже  на  пьесу  Ионеско, помните,  у  него  есть
садо-мазная пьеса про учителя и ученицу?
     Привел меня туда Сашка Троепольский - еще  одна живая легенда  русского
Нью-Йорка.
     Он - киевский  еврей,  ростом метра два  с полтиной, огромные полуседые
усы - весь вышел из Параджанова и "Белой птицы с черной отметиной ".
     Он в  Нью-Йорке  давно и  этакий  "Нью-Йорк  Ньюйоркыч"  - и художник -
концептуалист, и антикварщик, и вот -доминатор.
     У него  в  пору нашей дружбы был роскошный лофт  в  Вильямсбурге  - это
хасидский район - ближний Бруклин - там живет много художников победнее, как
и в моем Джерси-Сити.
     В этом лофте  у Сашки  был собственный "данджен" (подземелье)  и всякие
удивительно  редкие орудия  пыток: очень  меня впечатлил  "сжиматель соска",
сделанный  из старинного  фотообъектива. Сашка два раза  с интервалом в пять
лет делал мне предложение  -  внутри  этого суперсовременного  Нью-йоркского
пижона жил местечковый еврей - сын  киевского антикварщика и  приходя  в мой
дом, он видел уютную еврейскую женщину с уютной дочкой - "из  образованных",
из петербургских - то есть ступень вверх.
     Я познакомила Сашку с Натальей, и они потом долго дружили - доминатор с
доминаторшей. Над моим доминиктричеством  он смеялся, так  как отлично знал,
что  в  койке я  люблю быть  жертвой  и только  жертвой - так часто бывает у
сильных личностей - в сексе они хотят отдыхать от своей силы. Он говорил:
     -Ты  - жертва КЛАССИЧЕСКАЯ, посмотрите на этот сладкий подбородочек, на
эту припухлую щитовидку - она создана для удушения и перерезания горла...
     Никто его не боялся. Сашка был человек добрейший.  А слово  "был" - уже
почти уместно, потому что - ГЕРОИН.
     Быстро, меньше  чем за год героин "съел" его до почти скелетной худобы.
Нет  больше лофта.  Да в общем,  - нет  больше Сашки. Худой нервный  человек
живет  у злобноватой американской  уродки-гелфренд. Бывшая гелфренд -  взяла
его.  Старая  баба  -  которая  когда  -  то тусовалась с Энди  Уорхеллом  и
трахалась  с Джимми Хендриксом - Сашке она досталась  уже совсем вышедшей  в
тираж,  но зато не бросила его,  когда  он  все потерял и себя в том  числе.
Денег она ему не дает,  но кормит пока и держит в доме под крышей. Сама же и
подсадила,  небось, как  Дункан  Есенина  на  выпивку. А  что делать - когда
СТРЕЗВА - НЕ ЛОЖИТЬСЯ? ПЕРВЫЕ ПАРУ РАЗ - ЛЕГ, А ПОТОМ - НИ В КАКУЮ.
     Сашка очень любил говорить про себя:
     Я - ЭС-ЭН-ЭМ!
     (Так называется садо-маза по- английски).

     В "Ойленшпигеле" ко мне пристал маленький хасид - в рабы просился.
     Раб  начинает  плотно  жить в  твоей жизни и судьбе  - приходить в твою
квартиру - делать уборку, приносить стакан воды, ну  хочешь  -  будет лизать
твои чресла, здорово, на первый взгляд, но вообще  то, ты его обслуживаешь в
большей степени, чем он тебя - ты должен непрерывно о нем думать - загружать
его заданиями,  проверять  их,  наказывать его - я  то сразу поняла,  что  в
нерабочее время - это дело не по мне.
     А уж пытки  - тем более. Там в  "Ойленшпигеле " - если кто хочет  -  то
пытки настоящие.  Иногда  убивают  до  смерти.  На  самом  деле,  так  можно
организовать убийство -  если есть возможность затащить человека в садо-мазу
- они  перед пытками  подписывают  бумагу -  что если смерть  - то  никто не
виноват - отличная возможность для  реального убийства. Но  такие  случаи  в
доброй детской Америке  - редкость. Еще в настоящей  садо-мазе, конешно, все
желающие по-настоящему трахаются.
     Это я как раз понимаю и люблю - только в роли жертвы.
     Но, слава Богу - Российские Добрые Бабы обеспечены этим выше крыши.
     Наши мальчики знают только два спектакля:
     Первый  - "Солдат, которому  отдали город на три дня - на разграбление.
Это начинается с хватания за волосы и постановки "на четыре кости".
     Второй -  "Ионеску" - то  бишь - злобный учитель и запуганная туповатая
ученица:
     - КАКАЯ же ты неразвитая в  сексе ! Что значит - локти и колени гнуться
только внутрь, а наружу нет? Ты просто  меня не ЛЮБИШЬ ... Вот у Светы - ВСЕ
гнулось.

     В общем, мы  полностью обеспечены  и "Ночным портье", и "Похищенной", а
вот Запад  - он конешно страдает от недостатка садизма. Но все же и там бабы
- меньше.
     лимоновский "Палач " - утопия.
     Платных мужчин - доминаторов - ПОЧТИ НЕТ.
     ДОРОГИХ НЕТ СОВСЕМ.
     (  Я рассказываю только  о гетеросексуальной  тусовке - что  делается в
гомосексуальной садо-мазе - не знаю, по причине аутсайдерства).
     У богатых женщин всегда находятся желающие мучить их,  так сказать,  "в
рабочем порядке" простого романа.
     Все платные клубы - это места,  где бабы пиздят мужиков.  Это дефицит и
потому стоит денег.

     В "Пандоре" три этажа, и  хозяева устроили там настоящий ТЮЗ  или фильм
Александра Роу - "МАРЬЯ-ИСКУСНИЦА"


     В приемной  вас встречает администратор - милая дама, выслужившаяся  из
простых садисток. Она произносит дежурную фразу:

     - YOU SHOYD KNOW - ITS NOTHING ABOUT SEX HERE!

     И только после этого подает вам меню, где написаны всякие смешные вещи.
Например:
     УНИЖЕНИЕ  -  это когда клиента  заставляют  лизать  сапоги  или водят в
ошейнике.
     ПУБЛИЧНОЕ УНИЖЕНИЕ - то же самое, но при свидетелях.
     УДУШЕНИЕ  -  удушение, много  разных  методов всех времен и  народов от
"гаротты" до шелковых чулок.
     СЕЧКА.
     Плеткой.
     Хлыстом.
     Кнутом.
     Бичом " А ля Иван Грозный".
     КАНДАЛЫ
     БОЛЬШОЙ ЗАЛ И МАЛЫЙ ЗАЛ ПЫТОК.
     (Это  два  подземелья  с  дыбами,  маской  голода,  испанским  сапогом,
колесами для четвертования и прочим МУЗЕЕМ РЕЛИГИИ И АТЕИЗМА.
     ВЕРСАЛЬСКАЯ  КОМНАТА  - там доминиктриса  одевается  в костюм  мадам де
Помпадур
     МЕДИЦИНСКИЙ КАБИНЕТ - злодейка медсестра - она делает больные уколы.
     МАРСИАНЕ -  у них специальные  маски  -  они  как будто поймали тебя  и
изучают.
     ШКОЛА - там злодейка-учителка.
     "МЛАДЕНЧИК" - тебя пеленают и кормят из соски.
     СОБАКА - ты - собака, ешь из миски, ходишь на поводке.
     ПОРТОВАЯ УЛИЦА - это игра в моряка и проститутку.

     "КОЛБАСКА" - заворачиванье в целлофан  с  небольшим элементом удушения-
такая целлофановая мумия.
     Это было любимое развлечение  хасидов. Они часто приходили в "Пандору"-
иудаизм не запрещает ходить  к  проститутке, хотя позволяет иметь любовницу.
Считается, что если у тебя любовница - то ты отнимаешь у жены, причитающуюся
ей любовь и ласку, а если идешь к проститутке -  то просто помогаешь  бедной
девушке заработать на хлеб, и оттого это - не грех.
     Но у хасидов  все должно быть кошерное, поэтому они  приносили  с собой
кошерные  бумажные  полотенца   и   обкладывали   себя  со  всех  сторон   -
соприкасались с нами только через эти полотенца.

     КЛИЗМА - ставят клизму, а в туалет не пускают!

     "ЗОЛОТОЙ ДУШ" И "КОРИЧНЕВЫЙ  ДУШ" - это писанье и каканье в рот - очень
важная часть садо-мазы.
     Есть еще  графа,  в  которой  клиенту предлагается  проявить фантазию и
придумать собственный сценарий.
     Клиент отмечает в меню - нужное блюдо,  помещение, колличество  часов и
уровень  боли,  потом  ему  приносят  ПОРТФОЛИО-  специальную   книгу  -   с
фотографиями всех девушек, занятых в эту смену.
     (Смены  там с12-и до 6-и и с 6-и до  12-и. бывает, что за смену  у тебя
нет ни одного клиента и ты ничего не заработала).
     Портфолио есть общие и индивидуальные. На моем индивидуальном портфолио
было написано:


     Это значит - "ГОСПОЖА САША - РУССКИЙ НОЧНОЙ КОШМАР"
     Женщины там работали  совершенно разные - и попадали они в садо-мазу по
разным причинам. Я попробую описать несколько работниц "Пандоры":


     Маленькая блондинка  - типа  нашей Кореневой. Англичанка  из  настоящей
Англии.
     Эдна - кинорежиссер и садо-мазой зарабатывала деньги на свое кино.
     Кино- тоже про садо-мазу.
     Эдна была одной из самых популярных девушек в "Пандоре".
     Работала  она по  две смены  подряд  и с чаевыми могла заработать штуку
баксов в день.
     В промежутках между клиентами она сидела в  маленькой голубой гостиной,
где все девицы должны были ждать, пока их кто-нибудь выберет, и писала
     киносценарий на своем ноутбуке.
     Мое обучение состояло в том, чтобы смотреть "сессии" разных продвинутых
доминиктрис и я часто попадала "на урок" к Эдне.
     Ее конек был Медицинский кабинет.
     Помню, как она работает с  маленьким толстеньким  японцем. Он  лежит на
операционном столе, голый, похожий на резинового пупса, производства  ГДР, о
которых  мы так  мечтали в детстве, машет в воздухе толстыми ножками, а Эдна
льет ему  в  пупок  воск со стеариновой  свечки. Потом  вгоняет свечку в его
желто-дынную японскую попу и говорит:
     -Теперь, пой "HAPPY BIRTHDAY!".
     Он поет.
     Теперь - то же самое - по-японски!
     Японец поет по-японски. Ужасно, что смеяться, нельзя ни  в коем случае.
А я уже больше не  могу  не  смеяться. Но тут на  мое счастье, Эдна  достает
электрический вибратор огромного размера и говорит:
     А  теперь, милый,  пришло  время  для ЭТОГО.  Выйди,  госпожа Саша, это
зрелище пока еще не для тебя.
     Мне уже  не смешно. Мне  жалко японца. Я  выхожу, и дикий вопль несется
мне вслед...


     Эрика - "жертва".  Остальные жертвы - маленькие лесбиянки-балеринки.  (
Одна из них даже  училась у  Барышникова.)  У них хлюпающие красные носики и
глаза  вечно на мокром месте. При этом  их не  били и  вообще не  обижали, а
только играли  с ними в  маленьких девочек и злых учителей, или в  младенца,
или в собачку. Их связывали, пугали, одевали в детское нижнее белье,  водили
на поводочке, заставляли без трусиков сидеть за партой, расставив ножки, или
кормили из соски.
     Балеринки все были  хорошенькие, но  вот  если  клиент-злодей заказывал
битье жертвы - то ему выдавали Эрику и только ее.
     Эрика страшней войны и смерти, но она настоящая мазохистка - физическая
боль  на самом  деле  доставляла ей  радость и  удовольствие,  поэтому она и
решила этим подрабатывать. Настоящая ее профессия была БУХГАЛТЕР.
     Каждый день - с  9-и утра до 5-и вечера она  сидела в какой-то  затхлой
конторе в Бруклине, а  вечером ехала в "Пандору". Там ее каждый вечер лупили
- изо всех сил - ягодицы у нее всегда были синие и исполосованные.
     Она  рассказывала,  как  сидит  днем в  конторе, вспоминает, как прошел
вечерок и начинает хохотать.
     Представляешь, Джулия, какая  скушная была бы у меня жизнь, если бы  не
садо-маза?
     Эрика из тех людей, кого садо-маза сделала счастливыми.


     Не помню  ее  имени.  Она  тоже  была  психолог  или  психиатр.  Писала
докторскую и в "Пандоре" собирала материал. Тоже довольно некрасивая - такой
английский  тип  -   почти  совсем  без  носа.  Ее  главное   блюдо  было  -
"секретарша-злодейка". Она работала в английских бизнес костюмах, постепенно
разоблачаясь до лифчика. Вся садо-маза заключалась в том, что ЭТУ секретаршу
как раз ни за  что  нельзя было  трахнуть.  Еще у  профессорши  был какой-то
особый  разговорный  талант,  который  я не  могла  оценить  в силу  плохого
английского.
     РОЗАЛИ.
     Это  - грустная  история.  Розали  для  секс  бизнеса  -  старуха.  Она
профессиональная доминиктриса, стоявшая у  истоков садо-мазы,  но за столько
лет богатства и славы  не нажила, и на пенсию не  вышла. Внешне, она  даже в
свои, не  слишком хорошие пятьдесят - была одной из самых прелестных женщин,
которых мне доводилось видеть, но дела  ее шли из рук вон плохо. Помню,  как
она шепчет Наташе:
     - Умоляю, сделай  мне сегодня хоть одну  сессию,  иначе  меня выгонят с
квартиры. Хоть одну!
     Добрая Наташа начинала уговаривать  клиента, объяснять, что Розали хоть
и  в возрасте,  но зато опытнейшая, можно сказать  ветеран и т.д.,  но  чаще
всего, клиент все это выслушивал, а потом твердым пальчиком тыкал  в молодую
гарлемскую испанку. Иногда ее все же брали пожилые люди.
     Однажды  Розали  вызвала  меня  делать   "золотой  душ"  одному  своему
постоянному клиенту  - красивому старику, похожему на Жана Маре. При этом он
был  не  пидар - "Пандора"  -  заведение для  натуралов, а  у пидаров - свои
места.
     Если клиент заказывает "золотой" или  "коричневый душ", а сама садистка
не  может добыть из  своих  недр ничего  "коричневого"  или  "золотого",  то
вызывают  другую  девушку, которая  в  данный  момент  на  это  способна.  С
"коричневым душем" - вообще  большие проблемы  - иногда никто  не  может!  В
общем,  -  тут  уж нужны были специальные  мастера, и мне  -  стажерке этого
никогда не поручали. А на "золотой душ" - вызвали.
     И вот я прихожу - в рабочей одежде -  в сапогах на огромной  платформе,
чулках  в  сетку,  мини-платье  из  черного  пластика  и пластиковой красной
куртке, вижу на полу  лежит  старик - одетый  в  балетную пачку, в белокурый
парик - этакая воздушная барышня в морщинах!
     Розали говорит необходимый примитивный текст, ( она не обладала особыми
разговорными талантами
     Мери,  ты  плохая  девочка,  сколько раз я  тебе говорила,  что  нельзя
трогать свою пусси - когда  лежишь вечером  в  кроватке. Признайся, ты опять
делала ЭТО? Все,  терпение мое лопнуло, и ты будешь наказана.  Вот моя дочка
Бетси - она хорошая девочка и никогда не трогает  свою  пусси, я  велела  ей
тебя наказать. Сейчас она пописает тебе на голову.

     Я становлюсь над бедным  Жаном  Маре, трусов на мне естественно нету, и
прямо ему на голову льется "золотой душ".
     А я впервые за все время в "Пандоре" думаю:
     Еб твою  мать,  за  каким  хером я  здесь  нахожусь  и всей этой хуйней
занимаюсь? Нельзя ли мне отсюда как-нибудь исчезнуть?

     К этому времени я уже  около трех месяцев  была там, но такая печальная
мысль посетила меня впервые - до этого все было любопытно и интересно.
     Вероятно,  это был вопль в небеса  -  конешно  неподходящая  для  небес
форма, но там иногда и такую принимают -  ровно через  неделю меня  оттуда и
уволили. Но  к  этой  истории  мы еще вернемся.  А пока - продолжаю описание
работниц.


     Она   была  настоящая  садистка.  Кажется,  ее  изнасиловал  в  детстве
собственный папаша  -  обычная история для  американской  "белой  швали".  В
садистки Дайан подалась из ненависти к  мужчинам и кастрировала собственного
мужа. Правд, с полного его согласия - он был тоже настоящая жертва-раб.
     Дайан - очень застенчивая, хорошенькая блондиночка, не похожая на  Эдну
-  Эдна   -   жестковатая  "пэтэушница",   а   Дайан,  несмотря  на  простое
происхождение - нежная голубка с виду. При  этом натуральная садистка внутри
- на этом несоответствии, она и выстраивала свой успех. При этом она не была
ни артистичной, ни особо сексуальной  - просто, замученное тяжелым детством,
ебанько.
     ДЖОВАННА.
     Это было чудо, с бархатными  глазами и сладким подбородочком. Итальянка
лет  тридцати  пяти.  Детская  писательница,  подавшаяся   в   садо-мазу  от
комплексов и  бедности. Ее  сексуальный  опыт до  "Пандоры"  был,  вероятно,
невелик. Однажды она мне доверительно сказала:
     Ты знаешь, Джулия, я тут многое  узнала о мужчинах, например, что у них
жопа - тоже чувствительная.
     Джованна была  инфантильная романтическая  особа,  и все время сочиняла
сказки  про  какую-то обезьянку, которая научилась  завязывать ботинки.  Она
искала художника и  я  попыталась  свести  ее с  одной  питерской барышней -
воспитанницей Толи Белкина, которая тоже мечтала создать детскую книжку и ей
как раз писателя не хватало, но ничего из их встречи не вышло.
     Быть может бедная  Джованна была  в писательстве  не более талантлива и
успешна, чем в садо-мазе, а в садо-мазе она была полная  двоешница, ну может
чуть лучше меня, ( я то наверное была коловичка), ее все время увольняли, но
потом из  жалости  брали назад.  Как  она работала  садисткой,  я себе  даже
представить не могу  -  над ней  все  время все  издевались  - и  клиенты, и
товарки, особенно - сестры-испанки.
     СЕСТРЫ - ИСПАНКИ.
     Тоже не помню имен - одну звали, кажется, Роза.
     Это  были  наглые  девки  из Ист-Гарлема, стало  быть -  пуэрториканки.
Пуэрториканцы  самые  агрессивные   из  всех  латиноамериканцев,  населяющих
Нью-Йорк. Все "латинос" называются в Нью-Йорке испанцами, потому что говорят
по испански.
     Этих двух сестричек тоже  в детстве трахали их отцы, но у "латинос" это
принято - это часть их земляной  деревенской культуры и особого  впечатления
на девочек не производит. Есть даже такая шутка:
     Что такое латиноамериканская девственница?
     Это  девятилетняя девочка, которая  умеет бегать быстрее, чем ее отец и
старшие братья.
     С братьями они тоже все спят.
     Так что эти девицы были совершенно нормальны, они безостановочно курили
траву  и жутко шмыгали носами  - вечно у них  был  насморк. Внешне обе  были
совершенно очаровательные,  и  клиентов  у них было, хоть  отбавляй, но  все
потому, что под прикрытием  благородной садо-мазы, они  занимались банальной
проституцией.
     Это мне доподлинно известно, так как однажды одна из них запаздывала, и
меня послали развлечь ее  постоянного клиента -  молодого еврейского япппи -
богатого и красивого.
     Он сразу же достал из широких штанин своего незачехленного "мальчика" и
предложил мне заняться оральным сексом.
     -  Сэр,  это  невозможно. Тут  у  нас  -  не хуже  чем  в  "Вольте" - с
ЖИДКОСТЯМИ ОРГАНИЗМА - строго. Уволят на хуй без выходного пособия.
     Ты новенькая, Госпожа Саша, и просто не знаешь, что некоторым людям ТУТ
У ВАС можно ВСЕ! Потому что некоторые люди - тут у вас - СВОИ.
     СВОИ -  НАШИ, это  мы завсегда  понимаем, но по всей вероятности, СВОИМ
людям положены тут СВОИ женщины, а я -  явно не  в доле,  так что  ничего не
выйдет,  сэр, ложьте хуй свой обратно  в карман  жилету, доставайте жопу,  и
приступим к СЕЧКЕ, как положено...

     Сечке нужно долго учится. Нельзя попадать ни по яйцам,  ни по почкам, а
только аккурат в  середину ягодицы. Меня заставляли учиться на Джейкобе - он
был бесплатник. Лирическое отступление:

     Бесплатник.

     Бесплатниками  назывались робкие  юноши, которые  приходили в "Пандору"
побыть рабами - забесплатно. Они там делали  всякую  работу по хозяйству  и,
кроме того, служили тренажерами для ежедневных разминок.
     Разминки  были  необходимы  -  садо-маза  требует некоторой  физической
подготовки.
     Этот бедный Джейкоб - по нашему - Яшенька, он и  был "Яшенька" - эдакая
душенька  лет двадцати.  Росту под  два  метра.  Ресницы  -  лесом.  Щеки  -
персиками. Губы  -  розаны.  Глаза  -  как  яхонты  горят. Это почти  точное
описание моей дочери Поли - только мальчик, а не девочка.
     Яшенька ходил к Эдне. Эдна была  девушка серьезная, и каждый божий день
оттачивала на нем искусство сечки.
     В Эдну он был  тайно влюблен. Но с момента моего появления  в "Пандоре"
счастье Яшеньки кончилось. Теперь его каждый день отдавали мне.
     Мы шли  иногда в  подземелье, а  чаще, просто в " Версальскую  комнату"
возле Наташиного офиса.
     Я надевала резиновые перчатки. Раздевала остопиздевшего Яшеньку.
     Мне такие не нравятся. Ну, не нравятся.
     Он на мою дочку похож!
     Я блондинов люблю!
     Вепсов!
     Карело-финов!
     Питерцев ленинградской области - которые Коренное Население!
     Канадцев провинции Монреаль!
     На худой конец, мужественного усатого брюнета Захар Михалыча...
     Но не  этого большого коричневого щенка. С его розанами щек и опахалами
ресниц.

     Разденешь  - начинается сложный процесс  связыванья - там, в  садо-мазе
узлов не меньше чем в моряцком деле. Потом в резиновых перчатках одеваешь на
клиента презерватив.  Много  узлов  и  резины.  Потом  привязываешь  бедного
Яшеньку к столбам.  К чреслам  его  -  морскими  узлами вяжешь  какие-нибудь
грузила.
     Потом  сама  сечка  начинается.  Сначала  простое  похлопыванье  -   до
покраснения.  Потом  легкий  стек,  потом начинаются  плети  -  однохвостка,
трехвостка, семихвостка... и так день за днем.
     ЯШЕНЬКА СТРАДАЛ. Нет,  не так. По честному страдал.  Он  ненавидел меня
лютой  ненавистью.  Фискалил  на  меня Наташе.  Жаловался,  что больно.  Что
неправильно вяжу.
     - Наташья! Она придавила мне вену!
     В общем, до бича я так и не дошла - до роскошного "русского" - так он и
назывался, у нас, оказывается, было сильно развито это палаческое искусство.
     Это как в спорте -  по ЭТОМУ виду бича, Россия, оказывается, на  первом
месте  в  истории  мировой садо-мазы.  Вот так, могла  бы  век  прожить - не
узнать.

     В  тот  день, как обычно,  приготовила  Яшеньку,  стою себе,  мрачно, в
рабочей  одежде - КРАСНАЯ ПЛАСТИКОВАЯ КУРТКА, ПЛАСТИКОВАЯ МИНИ-ЮБКА И САПОГИ
НА ШНУРОВКЕ, ДО  БЕДЕР, поигрываю бичом, приступать к сечке - неохота. И его
жалко, и себя жалко - а что поделаешь? Учиться то надо? А он все:
     - Когда придет Эдна?
     Эдна  из милосердия иногда все же приходила его постегать - уж очень  я
жалостно рассказывала ей о том, как тоскует парень.
     - Не придет она сегодня. У ней работы горы -  до самой  ночи. Давай что
ль, парень, сам раздевайся ... ох, надоел ты мне...
     Я  лениво взялась  за это хуев бич  имени  Иван Васильича, (  а  все  ж
приятно,
     СВОЕ-НАШЕ)...
     Свой-Наш  засвистел   в  воздухе...  и  тут  Яшенька  не   выдержал   и
по-настоящему зарыдал.
     - Пусти меня, нет, не хочу! Позови Наташью!
     Я побежала к Наташе.
     - Слушай, пойдем- ка со  мной. Джейкоб -  чего-то совсем  плох. Рыдает.
Тут конешно садизм - но не до такой же степени...
     Мы вместе принялись его развязывать.
     - Ну, что за проблема?
     Я ненавижу эту женщину. Я не могу видеть ее лицо! Я НЕНАВИЖУ ЕЕ ЛИЦО!

     Лицо  мое  - обыкновенная  жидовская морда  - в  профиль, смешное из-за
носа, а  в фас  - нормальное  лицо.  Если не краситься - так и вовсе выходит
"Святая женщина".
     Это выражение, я однажды услышала от Полины - по телефону  кто-то ей на
меня жаловался, а она отвечала по русски:
     - Да ладно тебе. Ну, наорала.  Она на всех орет, если не выспится. Чего
на нее сердиться то? Всему Нью-Йорку известно - МАМАША - СВЯТАЯ ЖЕНЩИНА...
     Я тогда задумалась - где она такого языка нахваталась?
     Забыла,  как сама подсаживала бедную малютку на русский  язык - когда у
нее  наступил  возраст,  в котором все американские  дети читают только  про
вампиров,  с  невинным  видом  принесла  ей  сборник  "Русские  классики   о
вампирах". Там сложный язык - но метод старый проверенный, у нас всегда было
заведено  чтение вслух  перед сном - почитаешь  полчаса, а потом -  на самом
интересном месте:
     - Все - одиннадцать. Завтра.
     - Десять минут!!!
     - Завтра. И чтоб никакого света я не видела!
     Потом можно еще минут сорок делать вид, что никакого света не видишь. А
завтра - уже можно начинать следующую историю.  А через несколько дней можно
услышать  что  Стивен  Кинг,  оказывается,  пишет НЕНАСТОЯЩУЮ ЛИТЕРАТУРУ.  А
НАСТОЯЩУЮ - Гоголь. (Но и - Воннегут).

     Еще однажды услышала про лицо.
     В  "Русском  Самоваре"  выпивали  художники-палешане.  Они  привезли  в
Америку -  свою дорогущую сувенирную  Библию  -  на продажу. Вроде нормально
расторговались и теперь отдыхали.
     Занимались ими какие-то совсем уж  американские люди, ни к Библии, ни к
изобразительному  искусству отношения  не имевшие, но решившие, сложный  для
Нью-Йорка вопрос:
     - Как продать предмет роскоши, не на Аппер Ист-сайд?
     Потому как  было ясно,  что  Ветхий Завет тамошним  ребятам  еще  можно
втюхать, но с Новым уже ... трудно в общем,.
     Ясное    дело,    в     Нью-Йорке    есть    всякие     миллионеры    -
англо-немецко-голландского  происхождения,  но  это все  -  мрачные  люди  с
нездоровым цветом лица - и они не любят вот такое - ЗОЛОТУЮ, ПЕРЕЛИВАЮЩУЮСЯ,
ЗАМОРСКУЮ ДИКОВИНУ, такое  любят там -  где  все  блестит и переливается, на
Аппер Ист-сайде.
     Но кого- то все же эти дилеры нашли. И я даже догадываюсь кого! Кто еще
у нас в Нью-Йорке - и прекрасному не чужд, и деньгу имеет, а уж без Библии -
дня прожить не может?
     Вот именно. Старые наши знакомые, с родными  лицами Дениро и Аль Пачино
- итальянские мафиози.
     Папу Готти как раз в это время посадили, и я живо себе представляю, как
великий этот грешник с удовольствием рассматривает в лупу палешанскую версию
Варравы. (Вряд ли его самоидентификация простирается куда-нибудь еще).
     Одним словом - художники выпивали - довольные, а я тоже сидела с  ними,
и за  них  радовалась. Самый главный  палешанин  -  такой красивый  дядька с
квадратной бородой и синими глазами, долго на меня смотрел, а потом говорит:
     - Жалко уезжаем. Портрет бы, Жульета, с  вас написать. Уж больно лицо у
вас... Такое...
     - Какое?
     - Ну какое... СВЯТОЕ оно у вас. Сами же знаете.
     И  не пьяный был. И не кадрился. Меня еще спрашивают, почему я все хочу
жить в России.
     И особенно  меня тронула его уверенность,  в  том,  что я в курсе  этой
небольшой особенности  своего лица. Я - то  сама художник и понимаю,  что он
имел ввиду. Но я  бы "святым" назвала вытянутое  смуглое со светлыми глазами
"модильяниевское" лицо, есть такие лица - со старых икон.
     А он  - в  моем  признал  - девятнадцатый век, когда русские  художники
бредили  Италией и  стали, для  правды жизни, рисовать  в библейских сюжетах
итальянцев  - средиземноморский  народ. В ту пору и  народились эти картины,
которые я  никогда  не полюблю - да, там  я похожа на всех ангелов, девочек,
мальчиков и стариков одновременно. И все - сладкие! И в каштановых локонах.

     И еще однажды я слышала небольшое философское размышление на тему моего
лица - от одного еврейского, питерского мафиози:
     - У телки должно  быть  такое ебало, ну  чтоб, типа,  на него нормально
спускать хотелось, а у тебя, понимаешь, ебало, ну типа, если б мне надо было
на телку молиться  -  тогда такое  подходит.  Но телка -  не  для  того чтоб
молиться на  нее.  Я молиться  типа,  в  церковь  пойду. Или  там,  типа,  в
синагогу...
     - В  синагогу  мог  бы  меня  как  раз прихватить  - там  же  ничего не
повешено, там типа, не на что молиться...
     Это ты, типа шутишь? Ты остроумная, типа?
     - Все! прости! Прости, виновата, прости голубчик!!!

     Так мы беседовали с одним из героев моей - не этой, следующей книжки, о
них - Отцах Основателях нынешней братвы. Почти все они - отвалили.
     О них  мало кто писал. Вот - Наташа  Медведева - чудесно написала - она
их успела повидать и описала с удивительной  точностью. Извиняться надо было
быстро- все эти Иосифы  и  их братья, уже сильно смахивали на тех, настоящих
из Ветхого Завета. Дети выживших двадцатый век - они научились сначала бить,
а потом уж  думать,  и  начисто  утратили  некоторые черты, приобретенные  в
Диаспоре - например знаменитую еврейскую самоиронию.
     Эти Кудрявые  Бизоны -  они  были  предтечей  нынешних  Гладкостриженых
Бычков - и если и признавали юмор, то исключительно сверху вниз, а "телки"
     всех видов, независимо от классификации "ебалов" -  всегда являлись для
них безусловным и непререкаемым НИЗОМ.

     Из всего вышесказанного ясно, что лицо у меня, как лицо и чего было его
ненавидеть, непонятно.
     Наташа не стала особо церемониться с бедным Яшенькой.
     -  Джейкоб,  я понимаю, что Госпожа Саша  не  твой  сексуальный  тип. Я
понимаю, что тебе нравятся блондинки. Но ты, кажется, забыл, что ты тут раб.
И притом бесплатный...
     Она похожа  на мою  мать!  Я НЕНАВИЖУ ЛИЦО МОЕЙ МАТЕРИ!  Я ненавижу мою
мамочку! Как же я ее ненавижу...

     Тут Наташа прониклась. Дело в  том, что она приехала в Штаты с  хорошим
английским. Довольно быстро  получила документы,  и некоторое время работала
по специальности - психиатром  в госпитале. У нее там была группа пациентов,
и через  некоторое  время творческая русско-еврейская  Наташа,  на  каком-то
семинаре зачитала доклад, об успешно проделанной работе.
     Ну, то есть она  там вылечила  несколько человек от депрессии и  хотела
поделиться опытом  с  коллегами. После  чего  Бедную  Девушку  со  скандалом
уволили,  на прощанье, объяснив, что излечение пациента  ни коим образом, не
входит в  задачу психиатра - а входит в его задачу подсадить человека на эти
сеансы два-три раза в  неделю  в течение всей жизни. Потому что излеченный -
он перестанет  ходить и ПЛАТИТЬ.  Все просто и понятно. В результате, бедная
Наташа стала известной  доминиктрисой и администратором в "Пандоре". Но  при
этом, она продолжала вести частную группу психоанализа.
     - Да, все ясно с ним.
     Она дала Джейкобу водички и перешла на русский.
     -  Ты  себе не представляешь,  что у них  тут твориться с  мамами.  Под
Рождество -  у всех моих  - обострение депрессии - надо ехать в Отчий  дом -
видаться с мамой. Они все ненавидят своих матерей.
     - У него - еврейская мама, да? Ну такая, которая висит у  Вуди Аллена в
небе в "Нью-йоркских историях" и рассказывает  всему городу про его  больной
желудок? Ну, которая полностью заебала своей любовью?
     - Нет, конешно!  ЛЮБОВЬЮ, ни одна мама полностью никого не заебала. Эта
Еврейская мама - персонаж из анекдотов. Вуди  Аллен смеется, а не ненавидит.
Эти мамы - заябывают окружающих - бесконечными рассказами о своих гениальных
деточках  -  а  деточки  то их  любят.  Ну,  стесняются  немножечко  иногда.
Еврейская мама  - как  нарицательное. Нет, это  не  худший случай. У  него -
Английская мама - как нарицательное.
     - Из фильма "Стена"?
     - И оперы "Томми"!
     -  В  России таких  тоже было достаточно. По  крайней  мере, люди часто
рассказывали.
     - В России - такие жесткие нелюбовные матери - все равно другие. Это не
равнодушие, а желание не перебаловать. Не сглазить.
     -  В  литературе  -  они вообще  все как-то  мгновенно  аннулируются  -
помирают от чахотки. Дальше  любят уже портрет умершей  мамы. Вообще не могу
вспомнить никакой живой и любящей. Разве что Наташа Ростова с ее пеленкой...
С другой стороны, если вспоминать знаменитых сумасшедших мам моего поколения
-  ну,  от которых  все  уже  шарахались,  чтоб  не  слушать больше  об этих
уникальных малютках - то, две из них  были еврейские девушки, еще  одна - из
под Тосно, а еще у одной - этнический бэкраунд -  четыре  четверти Рязанской
губернии.
     - В нашем поколении  - русские матери изменились. Вся  эта перемешанная
жизнь в коммуналках - перепутанные традиции - ведь на этих жутких
     кухнях, собиралась голь - деревня и местечко.
     - Да и еще дворянская старушка...
     - Еврейская кухня вошла и вот идея Еврейской мамы.
     - Вместе с  криком и подзатыльниками? У был у меня один муж - его дочка
была ровесница моей. Он все смотрел, как я с  ними обращаюсь - ну с дочкой и
сестрой, и однажды решил  со своей поговорить в такой непринужденной манере.
Маня его залезла под стол и не выходила оттуда два часа! Не привыкла. А мои,
обычно,  вообще  на  этот  крик  никак  не  реагировали.  Они  были  девушки
повышенной жизнерадостности.
     - Вот  именно. А тут - наоборот - Манхэттенские  евреи  - приняли  идею
Английской мамы.
     -  Ну,  да  они  же  так  переживали,  что их не принимают  в  закрытые
английские клубы. Боролись. А мне  кажется, что если в английский клуб будут
ходить евреи  - НАСТОЯЩИЕ, ну  вот - такие как я, например, то это больше не
будет АНГЛИЙСКИЙ КЛУБ!
     - Или это больше не будут евреи!
     -  Но  если Бог  создал на  земле и  еврея и английский  клуб, создал и
гнедого жеребца и  пегую  кобылу - то он  ЧТО-ТО  имел  ввиду.  Зачем то  он
раскрасил все разными красками! И этот По Ло из буддийской  легенды, который
видел только  истинные  достоинства  лошади,  и  поэтому  перепутал  гнедого
жеребца с  пегой кобылой  - по-моему, он мудила. По моему, он оскорбил Божий
замысел!  А в английском клубе  я однажды была. Когда я только приехала,  за
мной  заухаживал Яппи-бой Андрий - внук  главы  украинского комьюнити города
Нью-Йорка.   И  он  меня  пригласил  поужинать  в  Кантри   Клуб   Йельского
университета. Я тогда  понятия  не имела, о  том, что это  такое.  Кантри...
деревенский что ли?
     Наташа  хохочет. Ей  в английских  клубах  приходится ужинать  довольно
часто  -  положение  обязывает.  Наташа  -  одна из  популярнейших в  городе
доминиктрис.
     - Слушай дальше!  Приходим - красота, фонтаны, вид на ночной Манхэттен.
Сели за столик, я огляделась вокруг и говорю на своем ломаном английском:
     - Андрий! Ты куда это  меня привел? Мы тут с тобой единственные люди  -
младше пятидесяти  лет. И я тут  -  единственная женщина. И  -  единственный
еврей!
     На этом слове - все подняли  головы от тарелок - все эти воспитанные и,
ни в чем  передо мной не  виноватые,  английские  пожилые мужчины,  а Андрий
наоборот  голову  опустил. И больше  он со мной - дурой,  не встречался!  На
свете должны быть места - без кинокомедии.
     - То есть без евреев? Юденфрай? Это уже делали...
     - Не надо! Закрытый этнический клуб - почему не может быть?
     - Но в них всегда хотят посторонние этносы! Вот наш "Самовар"...
     -  "Самовар"  никогда не был  чисто русским. А в Бруклине  -  они почти
закрытые.  В них  только иногда  заходят какие-нибудь американские обожатели
русской культуры.
     -  Юля   -  английские   клубы  должны   быть   местом,  где   традиция
времяпровождения  и  поведения  такова  - что  туда  пойдет еврей  или араб,
который хочет быть  англичанином.  И старается  им быть. Не  ты, и, на самом
деле, не я - я там тоже от  скуки подыхаю, хоть я лицом и похожа  на Ванессу
Рейдгрев,  это  не  важно  - туда  впишется  и  негр,  если  он  решил  БЫТЬ
англичанином. И клуб останется английским. Нельзя не пустить туда человека -
за его лицо.  Или имя. А что делать тому,  у  кого  мама  - индус, а папа  -
английский лорд?
     - Играть Ганди! Это как раз их знаменитый актер! С оттопыренными ушами,
помнишь? Ну, конешно ты права. Все эти закрытия должны быть естественными.
     -  В Нью-Йорке  всех всюду пускают.  И  все спокойно  растусовываются -
часть мест становится закрытыми.
     - А синагога на Аппер  Ист-сайд -  совсем  уж закрытое место.  Если  не
считать английских девушек, принявших иудаизм...
     - У Джейкоба не  английская мамаша  - я ее видела  - нормальная богатая
сука.
     - Еврейка?
     - Да. И  - Английская мать,  как нарицательное  - из английской книжки,
про  то   как  "мама  меня  не  любит".  Абсолютно  равнодушная,   и  твердо
регламентирующая каждый его шаг.  Без учета его  капризов и  пожеланий.  Без
малейшей идиотской НАШЕЙ идеи, что РЕБЕНОК ДОЛЖЕН БЫТЬ СЧАСТЛИВ.  ИХ  идея -
вырастить человека, подготовленного несчастливым детством - к этому тяжелому
миру.
     У Наташи четверо детей - две девочки и  два мальчика. С ними сидит папа
- Вася Арбатов,  а мама - зарабатывает. В короткие выходные она  их всячески
балует и развлекает. Вася Арбатов - пьющий папаша, и  в основном дети растят
друг друга - старшие младших. Вид у них довольно счастливый...  и  мать свою
они обожают. Все это случай - богемы - само выращиванье детей  - их свобода,
но от этого и ранняя самоответственость. Все мы нечистый эксперимент. Чистая
борьба идей - мидлкласс. Буржуа. Евреи и англичане.
     -  Да я всегда думала, что  с ними интересно схлестнуться в  идеях  - с
англичанами. И русских - англичане тоже как-то  волнуют. В  англичанах  есть
сила...
     - Была. Теперь всех волнуют американцы.
     -  Но тут  все перепутано. Эти  равнодушные американские матери  -  все
равно балуют. Слуги!  Бэби-ситеры! Постель  застелит не могут! В  чем  идея?
Несчастный ребенок-эгоист?
     - Да, все это мои пациенты. Вот этот Джейкоб...
     Давай  я  с  ним  больше не буду. Я тоже не железная...  давай его Эдне
обратно отдадим...

     Я вспоминаю рассказ Поли:
     -Ты  нам с Лизкой оставила квартиру.  И Надьке с  братом тоже  родители
оставили. Вот основная разница русских родителей с американскими.  Все равно
все расселяются  с детьми -  после восемнадцати лет. Дети должны идти жить с
руммейтами,  иначе  родители  от  них  с ума  сойдут. Но американцы - ну ты,
знаешь, они  НЕ  ЛЮБЯТ  СВОИХ  ДЕТЕЙ, и поэтому просто велят им выметаться с
квартиры. А русские -  ну, наши эмигрантские родители, они ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ
-  и сами уходят с  квартиры. Понятно же, что это очень трудно - найти новую
квартиру и снять  ее,  если  ты молодой человек  и у  тебя еще  нет работы и
кредитной  истории.  И  новая  -  всегда  будет дороже. В  русском комьюнити
принято - детей оставлять в квартире. А американцам - по фигу.
     Она, не задумываясь, произнесла две  известные идиомы про детей, только
евреи превратились в русских, а англичане в американцев.
     - А китайцы? Родители вашей Карины?
     С  ними жила  девочка  из семьи  китайского  императора - родители были
миллионеры, а девочка с 18-и лет жила в Квинсе с  Лизой и Полей, в проходной
комнате.
     Обожают! Ты что! Они нам каждое воскресенье завозили полный холодильник
китайской еды! Все сырое - свежее из Чайна-тауна. Чтоб  мы учились готовить!
Она нас учила - китайскую готовить, а мы ее печь русские пирожки.

     Я никаких пирожков  печь не  умею. Это дети прибежали, насмотревшись на
китайскую принцессу к моей маме с криком:
     Немедленно  учи нас печь пирожки! А  то Юля  говорит,  что  мы вырастем
Яппи-женщинами, которые не знают, что макароны надо класть в кипящую воду!

     Там у них - мир эмигрантских детей - с испуганным культом готовки, идеи
Вечной  Женственности  и прочих  дряхлых ценностей Старого света, видимо все
страхи эмигрантских родителей - одинаковы.  Ну тех - которые согласны  -  не
ходить  в  английский клуб. И  даже  не боятся, что их  дети туда  не  будут
ходить. А
     боятся только за язык. За песни, всякие там глупые пирожки. Брайтон бич
и Чайна-таун,  там всегда пахнет рыбой  и  много  неправильно  одетых людей,
которые плохо говорят по-английски... и ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ.

     Теперь Лиза  живет с  филлипинкой,  а Поля с питерской полудагестанкой.
Сплошной  традиционализм.   Эдакие  клумбы,  на  которые  слетаются   юноши,
обделенные   материнской   любовью...   Пирожки,   действительно  -  чудные.
Двенадцати  видов.  Больше  чем тут  - на  Конюшенной, в булошной  напротив.
Благословенные эмигрантские страхи...

     Я не уверена,  что ребенок должен быть  счастлив. Иногда я встречаю, не
особенно счастливых, и при этом очень хороших детей. От одиночества у  детей
здорово развивается фантазия.
     Но детство - такая тяжелая пора - сама по себе, что и без  войны, и без
родительской установки,  насчет  того, что  не хуй тебе быть счастливым - ты
все  равно  очень  часто бываешь несчастным.  Мир  прыгает  на тебя с первой
минуты. Как пес на плечи. То лизнет, то укусит. И лает, зараза!
     МИР - С САМОГО НАЧАЛА - ВОЙНА. А за спиной - хорошо,  когда ТЫЛ. У меня
осталось  от детства  чувство - непрерывных военных действий, (то атака - то
оборона,  то засада, то осада), с надежным,  никогда не предающим, тылом  за
спиной. Наверное, меня баловали, но это было "все снаряды - фронту!". Спички
я не умела зажигать  лет  до  13-и,  намазывать  на хлеб замерзшее масло  из
холодильника  - лет до 15-и.  Ну  и  что?  Зато к  тридцати пяти годам,  я в
совершенстве  освоила  водопроводное  дело,  чем  не  всякая  девушка  может
похвастаться.
     А ПЕЧЬ - так и не научилась!
     И СЕЧЬ - так и не научилась!
     Из-за этого несчастного Джейкоба, которого не любит мама.

     Опишу  еще  двух   подлых  тварей,  благодаря  которым,  мне   пришлось
расстаться с "Пандорой"


     Немка из Дрездена. Тощая верста, тоже  блондинка  -  ужасно некрасивая.
Профессиональная садистка. Образ, конешно "ЭСЭСОВКА". Сексу в ней было ноль,
артистизма - тоже, но она была такая НАСТОЯЩАЯ  Эльза Кох,  что  вызывала  у
жертв полный восторг. То есть полный УЖАС, я хотела сказать.
     И  в жизни  она была  редкостно  неприятная, хотя вовсе не  садистка, а
просто немецкая бюргерская девица - ПОРЯДОШНАЯ, но ясно было,  глядя на нее,
откуда такие  взялись,  когда стало можно  ВСЕ, нет. Не только из уголовниц,
иногда вот из таких - порядошных.
     Ее конек был всегда "Концлагерь", и никакой "гилти трип",  свойственный
многим  молодым  немцам, в ней  не ночевал и  не  мешал  ей обыгрывать  свою
"немкость" именно таким способом.
     Она  всегда  была  в  эсэсовской  фуражке  и  с  элегантным  хлыстиком.
Одевалась  иногда в  мундир  вермахта, но чаще -  в  черную кожаную жилетку.
Сапоги и короткие шорты.
     Однажды мне довелось увидеть ее  в роли жертвы. Иногда приходил веселый
парень,  который  сочинял  забавные собственные  сценарии в духе  советского
телевизора.
     В тот раз он был  партизан, который не выдает Родину. Его пытают, потом
хватают его  любимую  девушку.  Анну вызвали  играть  эту девушку,  а  меня,
злодейку-фашистку.
     Если не скажешь, где партизанский штаб - мы отдадим ее солдатам!
     Нет,  нет, режьте меня, жгите, вырывайте ноздри, но только пощадите мою
голубку Мэри!
     При этом он по-настоящему плакал, а  как только кончился его оплаченный
час  - начал дико  хохотать, и мы  вместе  с  ним.  Но  такие  затейники,  к
сожалению, попадались не часто.
     Вообще в "Пандоре" существовало несколько разновидностей клиентов.
     Бывали настоящие психи  - но таких процентов десять  не  больше,  потом
просто очень застенчивые закомплексованные мужчины, есть еще "большие боссы"
- сильные люди,  которые приходят  отдыхать от  своего бытового непрерывного
доминаторства. Самые приятные клиенты - это молодые яппи, которые приходят в
"Пандору" развлекаться - просто играть в этих женщин, как в живых БАРБИ.
     В общем, на треть  психушка, на треть  театр и на треть детский сад для
взрослых...


     Это была страшная баба. Дико красивая - полуфранцуженка, полулапландка,
(а  я думала, что лапландки бывают только в  "Снежной королеве"). Кейт  была
настоящая ведьма, злющая как черт. Они с Анной, как выяснилось впоследствии,
писали на  меня доносы.  Анна - просто из  подлости, а Кейт -  из ревности к
Наташе.
     Она сначала влюбилась в Наташу, потом  возненавидела ее и стала сживать
со свету.  Я  то  не  особенно  верю  в  сглаз  и  всю  подобную мутоту,  но
большинство  девушек в  "Пандоре" - очень даже верили, и  пришлось  звать на
помощь мою Полю.
     Поля в это  время пыталась  изучать ведьмовство по американской книжке,
которая называлась, почти как наша мама -  "ВИККА".  Если честно, в переводе
на русский, это значит "ведьмовство",  а "ведовство",  ясное дело такие вещи
можно  поворачивать  в  любую  сторону,  но  книжка была  ЛЕГАЛЬНАЯ и оттого
доброжелательная и по-детски смешная. В предисловии было написано:
     Имейте в  виду, что любое зло, которое причините вы - вернется к вам  в
шестикратном размере. Цель  данной книги  - научить  оберегать  себя и своих
близких от колдовства.
     В  этом  месте автор  устает  от  собственной  политкорректности  и, не
выдержав, добавляет:
     И еще -  эта  книга  научит вас делать  себе маленькие  подарки  -  ну,
например, чтобы  телефонная  компания  вдруг взяла  и  потеряла ваш  счет на
крупную сумму.

     В общем, Поля явилась в "Пандору",  увешанная амулетами, с благовониями
и колокольчиками в руках и целый час там колдовала по всем комнатам.
     Все  равно  Кейт  с Наташей  еще  долго воевали,  потом  Наташа  все же
победила, и Кейт уволили.
     Впоследствии и  сама Наташа ушла из "Пандоры",  разругавшись с  сучарой
Рейвин, которая становилась все злее и злее, наверное, оттого, что ей ничего
не давали есть, кроме картофельного пюре и мангового щербета.
     С уходом Наташи русская история "ПАНДОРЫ" закончилась.
     Вообще мне  кажется,  что в России у  садо-мазы  - не  слишком  большое
будущее.
     У нас постаревшие Бедные девушки по-прежнему надевают  оранжевые жилеты
и долбят асфальт - вот  неизменные фетиши русской  садо-мазы -  эти ЖИЛЕТЫ и
эти ДОЛБИЛЫ.
     Мое мнение таково:
     Ни   в   садо-мазе   спасение  России,  и  ни   в  битье  жидов   любой
национальности.
     СПАСЕНИЕ РОССИИ - В ТЕХНИКЕ МЯГКОГО ВВОДА.
     Лирическое отступление:
     ТЕХНИКА МЯГКОГО ВВОДА.
     Так называлась передовица в какой-то некогда вполне серьезной советской
газете, присланной нам из Питера в 1990-м  году. Насколько я  понимаю - в то
первое  постсоветское время на Родине  происходил невероятный  разгул. Не  в
смысле "разгул демократии". А  в смысле просто разгул. Сначала - еще при мне
определились  две  модные  (прежде  запретные) темы  - евреи  и эротика,  но
впоследствии эротика евреев вытеснила.
     Я смело могла рассчитывать на свою долю успеха,  будучи евреем, несущим
на себе некоторую эротическую нагрузку. Меня  вызвали в Москву работать  над
костюмами  для первого еврейского фильма и предъявили каким-то австралийским
миллионерам из центра Симона Визенталя.
     Дальше,  со мной, как всегда,  ничего не вышло  - австралийцы  привезли
выставку,  посвященную   трагедии  евреев  в  последнюю  войну  -   огромные
фотографии,  на которых изображено множество очень  бедно одетых, некрасивых
людей с бабушками и младенцами - вероятно, это были хасиды.
     Из  пояснительного текста  я узнала, что немцы довольно долго выпускали
их  куда  угодно  -  только прочь  из Германии, и ни  одна страна  в мире не
соглашалась их взять - потому что они были на хуй никому не нужны. Эйнштейна
и Томаса Манна - пожалуйста, но не этих. Логично...
     Люди  эти  бродили  вдоль  границ,  умоляли  пограничников... некоторые
грузились на корабли, и кораблям этим не  разрешали приставать к берегу. Там
было даже рассказано про подвиг одного капитана - он посадил корабль на мель
возле какой-то страны - не желающий их взять - по закону всех, кто находится
на корабле,  потерпевшем крушение  -  должна взять страна, у берегов которой
это случилось. Капитана потом  судили и посадили в тюрьму - да он и знал, на
что идет.
     Я смотрела на  эти фотографии и не могла предположить, что совсем скоро
окажусь именно  в такой толпе. Мне  было  легче, чем другим москво-питерцам,
твердо уверенным,  что еврей - это  бородатый интеллигент в  очках с томиком
Пастернака под мышкой,  я - деревенская - местечковая дворняга - и за спиной
у  меня не раввины  и  не  провизоры, а  всякие там  столяры, плотники и как
высшая карьера - ЭЛЕКТРИКИ.
     Да,  точно вот такая толпа - ПЕРЕМЕЩЕННЫХ ЛИЦ. Очень  страшно  в  такой
толпе находиться. И я быстро переидентифицировалась из питерской принцессы -
центровой  девочки в часть -  ЭТОГО.  Никто за нами не  бежал,  автоматчики,
окружавшие  нас -  были  для защиты, (все  равно -  так  похоже  на что-то в
телевизоре - толпа автоматчиков  вокруг  нас -  и все говорят по-немецки). Я
понимаю, что  все  было не  так, но, испытав это один  раз - некоторые  люди
больше не могут из этой сопричастности выйти. НЕКОТОРЫЕ....
     Когда Клинтон начал бомбить,  из ресторана "Русский Самовар" выкидывали
каждого, кто осмелился только заикнуться, что правильно бомбит.
     Я тихо шипела в углу, что на Балканах - удивительное Единение Народов и
Слияние  Религий  -  за  последние  несколько  лет  выяснилось,  что  пытки,
групповые изнасилованья и  ожерелья из отрезанных детских пальчиков,  дружно
практикует  все  население  страны - сербы, хорваты, боснийцы; православные,
мусульмане, католики.... Все  они проявляют себя - полными ублюдками, трудно
кого-нибудь выбрать,  и непонятно, почему надо выбирать  сербов, по мне так,
они хуже всех, потому что вечно просят русских - проливать  за  них  кровь -
как во дворе - ПОДЛЫЙ мальчик ебнет кого-нибудь, тот побежит за ним,  а он к
отцу или старшему брату - спасай!
     Я  поделилась  этими  соображениями  с   одним   человеком,  и  он  мне
замечательно объяснил - почему - МЫ за сербов.
     - Потому  что сербы  - высокие,  красивые, голубоглазые, светловолосые,
умные и талантливые люди ...
     Так  сказал  этот   маленький,  черноглазый,  черноволосый...  умный  и
талантливый! И дальше:
     - А  албанцы эти  -  они  на  хуй  никому  не  нужны!  Хули ты  вопишь:
"правильно бомбит"  - да ИХ не должно быть. Понимаешь? Они - НЕ НУЖНЫ. Нужны
сербы - цивилизованный нормальный народ.
     Отлично объяснил. Но с тех пор я не могу читать Павича.
     Я  вошла как в  "трип",  когда-то  в "Хазарский словарь" - бывает,  что
книга  становится твоей  жизнью и переплетается с  ней.  А  потом постепенно
поняла, что делает Павич и расплелась с ним.
     Весь этот  талант, вся эта фантастическая  мистерия - только для  того,
чтобы в  очередной  раз  поведать миру о том,  как  высоких красивых умных и
талантливых (кто бы спорил - он сам тому порукой), сербов - обложили со всех
сторон МЕЛКИЕ НЕПРАВИЛЬНЫЕ народы.
     Все  понятно, но мне -  ВОРОНЕ, эту ЛЕБЕДИНУЮ ПЕСНЮ  слушать  тошно.  И
оттого - скушно...
     ....После выставки, посвященной Еврейской  Трагедии  полагался  банкет.
Там - то весь "пиар" и предполагался, и на меня - рассчитывали! Потому что я
была  удачной фигуркой на доске  -  носатая  еврейская  девушка  -  художник
еврейского  фильма.  А я сочла этот банкет  не вполне  пристойным зрелищем и
ушла.  Не то,  что я какая-нибудь моралистка - я, собственно  говоря, ушла в
гостиницу - спать со  своим любовником - с тем самым  главным  Гастоном. Все
равно верить в меня люди, которые начали разыгрывать  эту партию,  перестали
раз и навсегда.
     Любимейший Кундера  назвал бы банкет, в честь умерших от голода, КИЧЕМ,
но я к кичу хорошо отношусь - для меня это не ругань.
     Кич - это  вот  замечательный  Петр  Колумбович Христофоров  - какая-то
бригантина  на  берегу  Москвы-реки - может архитекторам  и противно, а  мне
весело! Абсурд, конешно - но не страшный - такой детский  вполне ОБЭРИУтский
бред. Вот это  - кич. А то, что кичем называет  Кундера  - это  просто хуйня
называется, не знаю, почему  он не хочет пользоваться этим словом? (Может не
знает? Чех все-таки)...
     Кундера  как  раз  антипод Павича,  ему  -  стыдно. За всех.  Как  этой
сербской девочке - у которой дневник - как же она их  ВСЕХ ненавидит -  всех
взрослых, устроивших из ее жизни вот такую хуйню.
     Да,  девочка  эта  не  так  популярна,  как  Павич.  Писатель,  пророк,
интеллигент,  который  ноет  и  скулит,  что народ его обижают, которому, не
стыдно за свой народ - какое счастье, что у нас - ТАКИХ пророков не  бывает.
Наши,  слава  Богу,  только  и делают,  что СВОИХ обличают - начал  Протопоп
Аввакум, и пошло- поехало...

     А кич... Вот классный пример кича - и как раз возвращаемся к победившей
эротике:
     В 1989-м году в Питер приехал



     Вот это я понимаю!

     Кажется, эта статья "Техника мягкого ввода" и была напечатана где- то в
"Комсомолке", и правильно - газета- то молодежная.
     Мы-то - артистические девицы  всегда про нее знали -  про технику эту -
бывало  вынешь возлюбленного  из лужи,  дотащишь  до  дому -  ну  хоть  как,
(знаменитая фраза, сказанная Кузьминскому, Эммочкой при первом знакомстве:
     Держись за столб. Так - дойдешь до дому).
     И ... лежит он конешно на кровати - и мало уж может. А техника  мягкого
ввода  на что? И никто нас не  учил.... И в  газетах не писали... просто  мы
любили  этих охламонов своих - художников, поэтов, барабанщиков. От блядства
нашего и природной  распущенности, расцветал  -  там внутри уж этот  увядший
бутон, и  все  получалось. А простую  женщину  -  кто  научит? Кто, если  не
"Комсомолка"?
     В  общем,  все тогда смеялись над  этой  газеткой.  Там еще  снизу была
вторая статья.
     "Женские оргазмы и что мы должны о них знать?"
     Ну вот,  приехала я  значит в  Россию -  прошлым летом,  лежу  рядом  с
женихом  -  Захар  Михалычем. Вокруг белая ночь  - за окном двор- колодец  с
лавочкой,  ( на  лавочке  -  алкоголики). Вдруг со  двора  доноситься  дикий
женский вопль. Я не удивилась  - всю жизнь жила во  дворе - колодце и всегда
там по ночам орали бабы - от мордобою.
     Вот, думаю, ничего то  тут не  изменилось - плохо народ  живет  и ведет
себя соответственно...
     Но следующего вопля - не раздается, а это для мордобоя странно. И потом
алкоголики  начинают как -  то  этот  вопль  комментировать,  да  и я  вдруг
понимаю, что  вопль  то  -  не такой. А такой - какой и  из  нашего с  Захар
Михалычем окна - можно сказать только сто доносился - вот какой!
     Получается вот такая картинка, как из учебника: ВЧЕРА И СЕГОДНЯ.
     ВЧЕРА:
     ОН  приходит на  бровях. Видит  ЕЕ - толстую,  к  тридцати, уж как пить
дать.  В  бесформенном  халате.  И с  "шестимесячной". Смотреть  противно. И
вообще плохо. Конешно, он ничего не может. Она ему говорит:
     "Опять  надрался,  сволочь, неудачник, импотент..."  где-то на середине
между "неудачником"  и  "импотентом" - ОНА уже получает в глаз и  это только
зачин. Дальше он  ее пиздит, вместо того чтобы выебать. Дальше - ночь.  Сон.
Утром до  некоторой степени, наступает ее звездный  час - она ему не дает ни
пожрать, ни опохмелиться, и, наслаждаясь его муками, едет в автобусе на свою
фабрику. Он  - злой  как черт,  тоже едет на  свой завод  - там  он  еле-еле
работает (нету от такой работы никакого  прироста валового продукта), потом,
после работы старается  надраться  еще  больше,  чем вчера  - чтоб только не
видеть ее рожу, потом идет домой и... крути кино сначала.
     Она -  Нетоптаная  Курочка  -  успевает  за  это время  -  поругаться в
трамвае, в  магазине,  не хуже его хуево поработать на производстве, наорать
на ребенка от чего  он становится "запушенным" и поругаться с соседкой. Так,
дети мои, жил простой народ до революции, принесшей  нам не  только  ВЕЛИКУЮ
ИДЕЮ,  совместного  со  всем  остальным Цивилизованным  Миром,  упаковывания
всего, чего только можно,  в пластмассовые коробочки, но  и -  ЕЕ  - ТЕХНИКУ
МЯГКОГО ВВОДА.
     И вот оно - счастливое
     СЕГОДНЯ:
     Первая часть не меняется - НА БРОВЯХ.
     Но  что видит он? А видит- то он уже некоторые  проблески того, что  не
станем  мы  грубо  и  впрямую  называть  "пизда",  а  назовем   уклончиво  и
таинственно "женщина". ( Это ведь нынче самые что  ни на есть простонародные
слова: "Мужчина" - вы здесь  не стояли!  И: "Женщина" -  передайте мелочь!).
Она уже не такая толстая в свои тридцать, а просто  "с формами",  она читает
дешевые  женские  журналы  и  уже как-то приоделась  - сверху на  ней что-то
розовое  в  цветочек,  а  внизу - зеленое в клеточку и все это,  представьте
себе,  в  блестках! Может  где-нибудь  в  Париже  или в "Борее" предпочитают
женщин в черном, но не во дворе колодце - угол Кузнечного и Колокольной, там
неискушенные и  непресышенные покамест мужчины,  радуются  при виде блесток,
понимая:
     ЭТО - ЕМУ!
     ЭТО - БРАЧНЫЙ ТАНЕЦ ФАЗАНИХИ!
     И на голове  у нее - модные "мелированые" перышки - блестящие  - даже и
от  шампуня  "Ворожея" -  а не тусклая  пакля. Посреди форм - талия. И все -
ЕМУ. Он конешно польщен  и признателен. Но он, конешно,  ничего не может. На
бровях - оно и есть на бровях. И после 8-и часов за станком трудно требовать
чего-то другого.
     Он  ничего не может -  но ХОЧЕТ! И уж тут-то наша героиня,  вооруженная
техникой  мягкого  ввода  - кладет  его милого  на  постелю и  не хуже какой
художницы-поэтессы... А дальше  все понятно -  бутон расцвел, с оргазмами  -
без  оргазмов  -  это все не важно,  на самом деле, ебля, она  есть  ебля  -
ЛЮБОВНЫЙ обмен  энергией  между двумя индивидуумами,  за  что и боролись!  А
насчет оргазмов все уж тоже образовались и стараются в  этом направлении. Но
во  всех  случаях, вместо  мордобоя происходит пиздоеб,  (это новое  слово и
является антонимом слову мордобой!).
     Утром  счастливая - любимая она - дает  ему похмелиться  и поесть.  Все
довольные  едут  на работу.  Там  получше,  насколько  это вообще  возможно,
работают, привал годового продукта... ребенок.... Соседка ... словом - ясно,
что
     ТАК - ПОБЕДИМ!

     ...Между тем, в  "Пандоре", неблизкой моему русскому сердцу, разрешался
только один вид ввода - резиновая чурбашка (иногда с моторчиком, иногда без)
в жопу клиента. Все остальное запрещено.
     Для  меня  это  было  ужасной неожиданностью  -  я,  собственно говоря,
устроилась туда, чтобы трахаться и  одновременно зарабатывать - мне хотелось
таким образом объегорить  изрядно надоевших Мелких бесов. Но, конешно, такое
местечко будет скорее играть в их команде, чем в моей.
     "YOU SHOUD KNOW - ITS NOTHING ABOUT SEX HERE!"
     ТАК Наташа отвечает каждому звонящему по телефону, каждому входящему, и
эта же  строгая  фраза  была произнесена мне. Никакого на хрен  секса -  под
угрозой увольнения!
     А  между  тем было  совершенно  ясно -  что СВОИ -  это дело потихоньку
практикуют.
     Опять СВОИ!
     И ОПЯТЬ Я ГОРЕСТНО ДУМАЮ - ПОЧЕМУ ВО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ. НА ВСЕМ СВЕТЕ - у меня
никогда нет никаких своих, кроме родителей, дочки и сестры. Но такие  свои -
они есть у каждого - таких, иметь неинтересно.  У большинства людей есть еще
какие-то - "НАШИ".
     Какое-то, какое никакое - "МЫ".
     А У МЕНЯ - НИКОГДА!
     И мне все кажется, что вот  будет любовь, мужчина,  и  мы с  ним станем
"МЫ", будем друг другу НАШИ и СВОИ.
     Ничего из этого не выходит. Ни мужья, ни любовники, ни бойфренды - этим
не становятся. Я - отдельно, они - отдельно.
     Я  уж привыкла к этому, привыкла к одиночеству. Самый нелюбимый день  в
году для меня - Новый год, потому что надо быть в веселой компании СВОИХ. Со
мной в Новый год  всегда какая-нибудь  беда, всегда слезы. В остальные дни -
легче терпеть,  свою  ко  всему, непричастность. Книги  -  это, конешно, мои
СВОИ.  ВСЕ ЭТИ, даже не всегда умершие -  иногда  живые. Но никогда  не надо
пытаться материализовать - любимого писателя или поэта.
     Помню, в Париже рядом  с ЖИВЫМ  любимейшим Хвостом, я  уходила  из  его
мастерской, всегда полной людьми - уходила от нестерпимого одиночества,
     К СЕБЕ, в крошечную келью на улице Пигаль (но не там, где она - ВЕСЕЛАЯ
ПИГАЛЬ, а просто в  начале - Пигаль 11  - там напротив супермаркет, а в окно
кельи вина верхушка  Эйфелевой башни), и  читала,  лежа  на  узкой  постели,
книжки Шинкарева. Читала и думала
     - Вот он - единственный мой друг!
     А  потом вернулась  в  Нью-Йорк,  встретила  живого  Шинкарева,  и  все
влюбились,  я в  его  книги и  картины,  он  в мои песни... Он даже прожил в
хвостовской  спаленке несколько месяцев .... Но никакой дружбы между нами не
вышло - каждый  живет в  своем одиночестве, но у  него все же  есть Митьки и
Алина,  а у  меня  -  никогда,  никого -  одна я  -  Бедная девушка,  вот  и
приходиться мне быть - только с ... ну с кем-то, кого не стану  я называть -
пусть каждый догадается - как ему положено.. Да и не назвать - слишком много
имен.
     Да и еще один за мной ходит... у него тоже много имен. Обаятельный - но
он мне не нравиться - у него запаха нет. А - ходит!
     "...Слева кудри токаря, справа - кузнеца..."
     Но, если  честно, мне отношений с этими двумя хватает полностью, и  они
так много сил отбирают,  что на остальных - вроде и не  остается - отсюда  и
одиночество  -  это  мое  собственное  нежелание  никаких глубоких  связей с
людьми.
     В общем,, что можно было сестрам испанкам - мне, или  дурище Джованне -
было явно запрещено.
     А между тем,  один клиент мне  приглянулся  - и  вовсе не тот развязный
красавец  - дружок испанок,  а наоборот - постоянный  клиент Эдны - канадец.
Звали его  Дэйвид,  это был огромный блондин с мужественным лицом и манерами
застенчивой  девочки  -  его  блондинская  кожа   давала  ему  замечательную
возможность краснеть каждые две минуты.
     Я  с  ним встречалась  прежде  - Наташа вечно заставляла меня  смотреть
"сессии"  Эдны - для повышения  квалификации. Своих  отдельных  клиентов мне
доверяли  очень  редко - даже если клиент выбирал  меня - приходилось делить
его и заработок с какой-нибудь  опытной  садисткой - но я не обижалась - шли
первые три месяца -  мой стажерский срок. Все  равно, стоило  мне остаться с
клиентом  наедине хоть  на  минуту  -  я  немедленно  начинала  его  ласкать
потихонечку и (что еще более страшное преступление) - смешить. Что поделаешь
- есть у меня талант клоуна, и нету у меня таланта садистки.
     Дэйвид боялся всех,  кроме Эдны,  но меня он знал,  и  я ему  почему-то
очень нравилась. Он всегда радовался  моим приходам на "сессию".  Улыбался -
так трогательно.
     Выбирал он всегда  один сценарий  "медсестра".  У Эдны  был потрясающий
костюм - белый пластиковый мини-халатик на кнопочках и пластиковая шапочка с
красным крестом.
     Медсестра делает уколы, защемляет всякими зажимами, ставит клизму и  не
разрешает идти в туалет, а не выдержал - мой пол языком!
     В тот день Наташа что-то напутала с расписанием, и когда Дэйвид явился,
Эдна  вовсю обслуживала  другого  клиента  -  очень  важного  -  знаменитого
нью-йоркского  адвоката - большого друга  и покровителя  "Пандоры". Началась
некоторая паника и суматоха, и тут Эдна предложила Наташе послать меня.
     - Саша ему нравиться. И она отлично знает весь мой сценарий.
     - Я не знаю, можно ли ее выпускать одну...
     - Но рано или поздно, ее все равно придется одну  выпустить! Давай, я в
нее верю.

     Все  мы - артистические  женщины симпатизировали друг другу, общались в
перерывах. Наташа дружила с  Этной и со мной, мы с Этной тоже находили общий
язык  -  в  общем,, это  была  некая  дружественная,  по  отношению ко  мне,
группировка. В  общем,,  Эдна  уговорила  Наташу  рискнуть, меня втиснули  в
крошечный  халатик (Эдна - маленькая блондиночка), и выпустили  на манеж - в
медицинскую комнату.
     Дэвид  обрадовался  моему  приходу,  и  мы  начали  игру. Я велела  ему
раздеться и лечь на огромный операционный  стол. Сама я приготовила шприцы и
пинцеты, и уселась на него верхом. Дальше он должен был бояться и умолять не
делать БОЛЬНЫЙ  укол,  а я - непреклонная  злодейка  -  должна  была его  не
слушать  и вонзать  иглу  в его трепещущую плоть...  Вместо  всего  этого, я
начала тихо гладить его живот и говорить:
     Бедный маленький заинька, не бойся, никто  тут тебе больно не  сделает,
сейчас добрая сестра Саша будит тебя жалеть...

     В общем,, я уверенно ступила на путь ДОЛЖНОСТНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ.
     Я стала  гладить его грудь и  живот, сама от этого завелась  и задышала
сильней, чем обычно. Тут  же  лопнули  кнопки  на моем  халатике... он  тоже
задышал...  В  общем,,  дело   полным  ходом  пошло  прочь  от  садо-мазы  к
обыкновенным плотским утехам.
     Дэйвид совершенно не возражал (может он думал, что это новый метод - ну
как в сталинских допросах -  добрый следователь - злой следователь?) Потом я
нагнулась  и  поцеловала  его  и  была уже  готова насадить свое лоно на его
восставшую плоть - вот она моя победа над Мелкими Бесами....
     Ну  и ясное дело,  в  эту  минуту дверь  распахнулась, и  в медицинскую
комнату ворвалась Рейвин в сопровождении Анны, Кейт и Наташи.
     Рейвин стала  дико  орать на меня, что  я уволена. В  промежутках между
ором, она  извинялась перед Дэйвидом и обещала, что Эдна освободиться  через
десять минут и обслужит его - по-хорошему. Наташа повторяла за ней:
     - Какое безобразие... мы тебе доверили...
     Дальше  мне  велено было  забирать  свои шмотки  и выметаться.  Рейвин,
наоравшись, ушла, а Наташа, не стесняясь Кейт и Анны, перешла на русский.
     - Что ты наделала? Зачем?
     - Мне хотелось приласкать его немного...
     - Клиента? Зачем? ТЕБЕ ЧТО ПРИЛАСКАТЬ НЕКОГО?
     - Некого...
     Наташа не понимает. У нее на шее муж - Вася Арбатов и четверо детей.
     -  Юля, это - работа! Деньги! Ты уж была почти готова к самостоятельным
заработкам!
     - Откуда она вообще узнала, что я там делаю в этой комнате?
     - Да за тобой, оказывается - давно уже следят! У нас ведь охрана -  как
в  супермаркете   специальная  комната  с  телевизором,   и   все  помещения
просматриваются.
     - Следят за всеми девушками?
     - Для их  же безопасности - мало ли какой-нибудь маньяк  попадется. Ну,
обычно просто охранник сидит там себе и вяло поглядывает иногда, у них  даже
и любопытства больше  нет - столько  они тут  всего навидались. У нас  же не
вуайеристы работают,  а обыкновенные охранники. И  им по хую,  кто  там, чем
занимается -  лишь  бы  жизнь девиц не подвергалась опасности.  Но  на тебя,
оказывается эти бляди - давно уже доносы пишут!
     - А ты не знала?
     - Нет,  конешно! Они и  на меня пишут. Эту лапландскую пизду я все-таки
отсюда выживу, а с немкой вообще сложно - она кучу денег приносит заведению,
эсэсовка ебаная... В общем,, как только я тебя отправила, Рейвин пошла в эту
комнату с телеком, а я и не думала, что там у тебя может происходить  что-то
ТАКОЕ.  Да ладно  - что говорить  - ты сама  во всем виновата. Ну, хочешь, я
позвоню в  "Наткракер"? Они там Рейвин все ненавидят. Пойдешь, поработаешь у
них. Но только репутация доминиктрисы у тебя уже навеки  испорчена, Нью-Йорк
- город маленький. Я могу тебя пристроить только в жертвы.

     В жертвы мне уж совсем не хотелось. Да и в садистки  - тоже. Ясно было,
что дело это не по мне. Я поблагодарила добрую Наташу, связала свои  пожитки
в  узелок и  отнесла  их домой,  (на  радость Поле, которой вся эта амуниция
немедленно и досталось).
     Почти  вся - самый  дорогой предмет -  кожаные сапоги на  шнуровке - до
самых  бедер,  Наташа помогла мне  продать за 200  баксов,  я  ведь  к этому
времени  осталась  уже  окончательно  без денег.  Оставшись окончательно без
денег,  (а также без  работы и, по-прежнему, без хоть какого - любовника), я
решила, что самое время - ЗАПИТЬ.




     ... Я пойду через дорогу
     До знакомого шинка.
     Выпью водки, понемногу,
     Отойдет моя тоска.

     В "Самоваре" всякой твари
     Много больше, чем по паре.
     Поэтесса с длинным носом,
     Пимп с коришневым засосом,

     "Мамка" в розовом Версаччи,
     Дон-Жуан - владелец дачи,
     Бизнесмены при блядях
     (Показаться на людях).

     Одним словом - "хьюмен бинс"
     (Фасоль человечья),
     Время ходит вверх и вниз,
     А кабак стоит навечно...

     Мне - бесплатно наливают,
     Потому - меня тут знают.
     Бармен ходит в мой отель,
     У него там есть кобель.

     Хоть и черный, а хороший
     И берет недорого...
     Всюду деньги, всюду гроши,
     Тугрики и доллары.

     Не волнуюсь я одна -
     Стала жизнь песнею,
     Мне Америка-страна
     Выправила пенсию!

     Доктор стукнул молоточком,
     Написал про "драз-абьюз",
     Дали пенсию - и точка!
     А теперь я водку пью...
     Из поэмы "Сердце моряка"

     Запить мне всю жизнь не удается по причине слабого здоровья, но на этот
раз я уж постаралась, да и обстоятельства складывались в мою пользу.
     Для  начала я  снова сдалась в  текстиль -  в  одно захудалое местечко,
которое держал бывший хиппи Майкл Попов.
     Родители Майкла - западные украинцы  "Ди.пи."  попали в Америку  уже из
Аргентины, и отец его был, вероятно, настоящий  нацистский преступник  -  он
умер от  пьянства, и  Майкл  говорил, что за всю жизнь  не встречал человека
страшнее своего отца. Сам-то Майкл был невиннейший нью-йоркский заяц,  играл
на гитаре в  собственной рок-группе  в  стиле "сикстис" и никогда бы мухи не
обидел.  Ни   на  каких   языках,  кроме  английского,  он  не  говорил,  но
по-украински, кажется, мог понимать немного.
     Правой  рукой  Майкла  был пожилой  еврей-гомосексуалист  - Джерри, они
работали  вместе уже лет  пятнадцать, видимо Джерри  был когда-то  влюблен в
юного натурала Майкла. Постоянных работников в студии не было, так как, дела
шли совсем плохо, (оба они, и Майкл,  и Джерри, курили траву с утра до ночи,
слушали  старый рок  и  ненавидели всех  этих  сучек, заправляющих  в  нашем
бизнесе, пожалуй, даже  больше, чем я). Майкл был классический пример Хиппи,
пытаюшегося стать Яппи, и невеста у него была, конешно, кореянка, хотя тайно
он мечтал о русской девушке.
     В  результате,  он  все  же завел  двух  постоянных  работниц,  русских
девушек: меня и Верку, казачку из Ставрополя,  тоже "мухинку", и тоже, в тот
момент одинокую мамашу, со своим мужем она разошлась по причине его сурового
нрава. У  Верки  были еще  всякие  сложные работы, на  стороне,  а у меня  -
ничего, я как-то совсем растерялась от всего происходящего, и  мне все время
казалось,  что я внутри у какой-то чужой пьесы, не для меня написанной - мне
хотелось  выйти  из  этих  костюмов  и  декораций.  Но  выйти  было  некуда,
оставалось только  пойти  после работы  через  дорогу до знакомого  шинка  -
самого дорогого и знаменитого в Нью-Йорке  русского ресторана с оригинальным
названием "РУССКИЙ САМОВАР".
     "Самовар" и его легендарный хозяин  Рома  Каплан  описаны уже множество
раз, и в стихах и в прозе, но, тем не менее, тема "Самовара" неисчерпаема, и
когда-нибудь  я  соберусь  с силами  и напишу  об  этом  удивительном  месте
отдельную книгу - оно того заслуживает.  Но в этой книге, посвященной судьбе
Бедной  девушки, занесенной  на  чужбину,  "Самовар"  будет  лишь  одним  из
многочисленных эпизодических героев.  Хотя  понятие  "эпизодический" отлично
подходит ко всем  мужчинам,  которые уже описаны мною на этих страницах, или
еще будут описаны, но никак не к "Самовару" - этот "эпизод" начался примерно
на третий день после  моего появления в городе Нью-Йорке и  кончится в  моей
жизни не раньше, чем сам "Самовар" закроется.
     Стоит это благословенное  место на  углу Восьмой и Пятьдесят второй, то
есть  прямо  возле "Адовой кухни"  и  Гармент-дистрикта. Напротив "Самовара"
находится "Рюмка" - то есть "Рашн водка-рум", а почти за углом "Дядя Ваня" -
вот   такой  бермудский  треугольник,  дающий  желающему  запить-загулять  -
безграничные возможности.
     "Рюмку" открыл - сбежавший из "Самовара" официант  Дима - ослепительной
красоты  пьяница, кончивший  востфак питерского университета  и  женатый  на
поповне  - дочери  батюшки из Русской Зарубежной Церкви. Каплан  был страшно
зол на  предателя  Диму,  и первые пару лет, друзья  "Самовара"  должны были
ходить в "Рюмку" тайно, но потом все это как-то утряслось и роли разделились
- в "Рюмке" стала преобладать  бруклинская  молодежная тусовка, а  "Самовар"
так и  остался неким  уникальным  Ноевым  ковчегом, собирающем в свое  чрево
представителей множества разных социальных групп русского Нью-Йорка.
     "Самовар"  -  место  недешевое  и,  собственно  говоря,  бедную  богему
приучила  ходить туда  именно я,  с  помощью нескольких нехитрых  правил,  о
которых - позже.
     Помещение, занимаемое  "Самоваром" - длинное и вытянутое кишкой,  сразу
за  входом  начинается длинный бар и возле  него  несколько столиков  -  это
курительная  часть,  потом,  за  белым  роялем,  начинаются  столики  самого
ресторана.  Среди  клиентов  "Самовара"  -  очень  много  приличных  пожилых
американцев, которые заходят сюда поесть  перед  бродвейским шоу, или выпить
чего-нибудь -  после.  "Самовар" находится в самом центре района Бродвейских
театров. И конешно  молодые бродвейские актеры, певцы и балетные ребята тоже
заглядывают сюда после своих спектаклей. Все, кто победнее, кучкуются вокруг
бара.
     В то душное и печальное для  меня лето, я каждый день выходила с работы
- из студии Майкла Попова, (она была на углу Восьмой и Сороковой), часов в 9
вечера, шла  десять  минут по  Восьмой  и оказывалась в  уютном,  прохладном
"Самоваре" - это  был почти настоящий Рай  - красноватый  свет, тихие  звуки
рояля, столики, покрытые павлово-посадскими  платками, и знакомые физиономии
других  завсегдатаев этого бара  - так  же как я,  вышедших с  работы  около
девяти  -  ювелиров,  дизайнеров, ребят из туристических  агентств и  прочих
представителей ненормированного рабочего дня.
     За стойкой в "Самоваре" перебывало множество необыкновенных персонажей,
но в  то лето, там  стоял БАРМЕН БОРЯ  -  именно  благодаря  ему,  мне почти
удалось спиться.
     Бармен  Боря был толстый  человек с внешностью  Карлсона - на голове он
носил русый парик.
     Боря был пидар и патологический врун. Но как все пидары, он был человек
артистический и с  некоторой долей  фантазии. Меня  он обожал. И также нежно
относился к Оле  - жене Володи Брука  - грустной женщине  с красивыми синими
глазами и долгим носом. Мы  приходили уставшие,  замученные  - в общем,, две
носатые  мымры,  садились за бар,  Боря наливал нам  по первой "отвертке"  и
начинал:
     - Удивляюсь  я вам, девушки. Такие красивые. А  живете - скушно. Ну что
этот "Самовар"?  Ну,  "Самовар"... рояль... но  надо же как-то жить,  видеть
мир... для чего мы  сюда приехали? Вот у меня, например, вчера был выходной.
Мы с Виталиком поехали в Касткильские горы. Взяли двух коней. Едем, выезжаем
к  горному  озеру, у меня  -  черный конь, у Виталика белый... Остановились,
коней расседлали, кругом природа - удивительная, воздух горный -  аж звенит,
эдельвейсы цветут вокруг... разделись,  взял я Виталика и понес  на  руках в
озеро -  обнаженного. Зашел по пояс, раскрываю ему попочку, как бутон, а там
... РОЗЫ!

     Вот так примерно выглядели Борины рассказы. Мальчики в них менялись, но
все они были провинциальные  малоудачливые русские балеруны,  или  сбежавшие
морячки, и все они обычно сидели тут же за баром вокруг нас.
     Мы с Олей слушали эти рассказы, как завороженные - у нас в жизни ничего
такого не было, а  была  лишь  ненавистная работа и тревога за детей. У меня
еще  -  иваново-вознесенское  женское  одиночество, а у  Оли, разлюбивший ее
Брук, что  пожалуй,  еще хуже.  При  этом  понять, что  в Бориных  рассказах
пиздеж,  а что  нет - было невозможно, и мы, на всякий  случай безоговорочно
верили  всему. В общем, Боря раскрывал перед нами ВОЛШЕБНЫЙ МИР АМЕРИКАНСКОЙ
МЕЧТЫ.
     И ПРИ ЭТОМ НАЛИВАЛ И НАЛИВАЛ. Первые пару дринков мы оплачивали сами,
     ( с кредитных карточек -  денег  у нас  не было,  а карточки - были), а
потом уж он  объявлял "хаус", и  "хаус" этот для  нас не  кончался  никогда.
Ночью мы брали одно такси на двоих и ехали домой в Квинс. Там мы шли к Оле и
еще немного  добавляли вместе  с Володей  Бруком.  Я  думаю, что такой режим
длился в моей жизни месяца четыре.
     Полю, предоставленную самой себе, за это время успели выгнать из школы.

     Полина школа - "Ля Гвардия" тоже уникальное место. Там собраны со всего
Нью-Йорка талантливые дети - художники, актеры, танцоры, певцы и музыканты -
от классических  до  рокеров  и джазистов. Учатся  там от 14  до 18  лет, но
некоторым  приходиться  учиться гораздо  дольше. Дело в том,  что  в Америке
никаких троек никому не натягивают. А просто, не выдают  аттестат  зрелости,
пока ты не сдашь все, что положено, но зато и посещать школу не возбраняется
лет до двадцати двух, кажется.
     "Ля  Гвардия"  - бесплатная городская  школа,  но в  нее нужно  сдавать
экзамен - по искусству. Каждый сдает по  тому профилю, на который поступает.
Там учатся  дети многих  нью-йоркских "артист", и дети  почти  всех  русских
художников.  Ну, кто не жалеет  своих крошек - те сдают  их в "Стайвессон" -
школа  такого же  типа, но  не по искусству,  а по  науке и  экзамен  там  -
сложнейший.
     В  "Стайвессон" -  очень  тяжелая программа  и  наркотики  там в моде -
тяжелые и дорогие -  кокаин,  например, а у нас, в "Ля  Гвардии" все  больше
курят траву - по бедности. Но моя Поля как-то быстро, лет уж в 15 докурилась
до галлюцинаций, слезла с моей помощью ( я чуть  с ума не сошла от ужаса, но
описывать это  неинтересно),  и  к  тому времени  -  в  16 лет она  была уже
убежденный и стойкий враг наркотиков и даже к  спиртному на всякий случай не
прикасалась.
     В школу ходить она любила, но категорически отказывалась посещать почти
все занятия, кроме  пения (на вокальном  факультете она как раз и училась) и
английского языка. У них там была чудная компания -  утром они встречались и
шли себе в Централ- парк на Земляничные Поляны -  сидеть  там и балдеть. Это
летом, а зимой  - в там же стоящий, "Данкен донатс" -  это значит "Дунканова
пышечная".
     В  общем,  меня  вызвали  в  школу,  потому  что   со  мной  возмечтали
побеседовать учителя физкультуры и математики.
     Первым  был учитель  физкультуры -  вид  его,  меня поразил. Сама-то  я
отказалась  ходить на  физкультуру  еще в  первом  классе и проявила  в этом
отказничестве  стойкость,  не  уступающему  какому-нибудь  вору  в законе, в
результате, мне сначала достали фальшивую справку, что я - чем-то  больна, а
потом, в восемь лет, я и вправду тяжело заболела, и вопрос о физкультуре был
снят раз и навсегда.  Но учителей физкультуры я помню хорошо - это были  или
здоровые дядьки  - бугаи,  или красавицы-спортсменки,  ну  такие  женщины по
имени "Светка" - эти  были обычно  веселые и добрые, в бугаи  (такой  мне  и
попался в первом классе) - злые.
     Полин учитель физкультуры был очень худой, маленький нью-йоркский еврей
- очкарик, с огромным носом и каплей, свисающей с этого носа. Кроме того, он
явно был истерик - сразу начал истерически взвизгивая, орать тонким голосом,
о том  как  это ужасно, что дочь моя не ходит на  физкультуру, физкультура -
укрепляет здоровье, вот он,  например, с детства был очень больным ребенком,
но превозмог себя, укрепил  свое тело с  помощью физкультуры и стал  могучим
богатырем, а теперь он преподает физкультуру, чтобы помочь другим.
     Капля  от этого крика  упала с  его  красного носа и на  нем немедленно
стала скапливаться другая. Поля - очень высокая крупная девочка, похожая  на
греческую статую, стояла рядом со мной и мрачно глядела на него.
     -  И  при этом, он все время  трогает  всех  девочек  руками.  А мне  -
противно!
     -  Понятно. Ну, теперь показывай математика. Вот  этому  бы  математику
преподавать...
     -  Математик -  индеец.  Он никогда  на уроках не говорит  ни  о  какой
математике -  а только целыми днями о том, как Большой Белый Брат обидел его
маленький  народ.  Я-то  тут причем? И  вообще рассказывает  все время,  что
индейцы лучше белых, чище и все такое.
     В это время мы уже дошли  до кабинета математики, и я увидела огромного
индейского  детину,  как  из  "Полета  над  гнездом  кукушки"  -  такому  бы
преподавать физкультуру.
     С ним я решила  не разговаривать.  Мы с Полей пошли сразу  к директору,
где нам любезно объяснили, что во всех случаях жизни,  даже если Поля завтра
исправится  - ей придется  посещать  эту школу  лет эдак до двадцати одного,
чтобы сдать все хвосты, которые она накопила. И они советуют ей уйти на "Джи
И Ди Программ" - это такие полугодовые заочные  курсы - эквивалент  школьной
программы. Они сказали, что дадут  ей  хорошую  характеристику  и  потом при
поступлении в колледж - тоже.
     Потом выяснилось, что при поступлении в колледж, все дети с этой "Джи И
Ди"  автоматически   приравниваются   к   двоешникам,   и   надо   было   не
выпендриваться, а идти по стопам моей сестры  Лизочки, которая училась в той
же  школе, двумя  классами  старше -  на художницу, и невозмутимо,  не теряя
чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз
до двадцати одного года.
     В общем,, Поля, что называется, попала, и когда через год дело дошло до
колледжа,  выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на  учебу
нигде  давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за другим и
всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой:
     - Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету
на  специальную  программу "Возможность"  -  это  для  детей, у которых были
трудности  со  школой.  Им  надо было послать эссе на тему "Почему я бросила
школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут.
     - Ты мне об этом ничего не рассказывала.  Интересно, обычно ты  мне все
рассказываешь и показываешь...
     - Ну, знаешь, я не хотела  тебе  показывать,  боялась,  что ты немножко
обидишься...
     - Я?
     - Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением):
     "Когда мне  исполнилось  16  лет, моя  мать  - хроническая  алкоголичка
спилась окончательно и выгнала меня из дома. До школы ли  мне было? Пришлось
с  шестнадцати  лет  тяжелейшим  трудом  зарабатывать себе  на хлеб..." ну и
дальше в таком же духе.
     -  Как  тебе  не  стыдно!  Кто  алкоголичка?  Это мои  пару  дринков  в
"Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело...
     - Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но
мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на
писательский программу. Могла  я проявить фантазию?  Я посмотрела, как пишут
всякие  знаменитые  актрисы  и  рокеры, про  свое  детство,  в  журналах,  и
написала!
     - А если я приеду тебя навестить?
     -  Зачем? Зачем  тебе ездить  в эту Аи  Тейт  Нью-Йорк Онианту? Я  буду
приезжать каждые каникулы. Ну, в  крайнем случае, скажем, что ты поступила в
Анонимных  Алкоголиков  и вылечилась. Приняли! И деньги дадут. Потому  что в
графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"!
     - Чего?
     - Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же
знаешь,  "блэк и  хиспаник"  идут совершенно по другой линии - по "Аферматив
экшн", там всякие привилегии  в поступлении и  в деньгах. Вот  я и подумала,
если есть "рашн джувс",  то почему ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У
МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ...
     - А если они тебя спросят, где живут эти русские негры?
     - Это я еще не придумала.
     -  Отвечай, что "рашн блэк" живут в Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это
маленькая горная республика на Северном Кавказе.  Там  живут абздэки - это и
есть русские негры.
     - А есть такая республика?
     Я даже не пытаюсь ее  пристыдить  -  в Америке географию отменили раз и
навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА?
     Потом Поля  поехала в  эту Онианту в  специальную  летнюю  школу  перед
колледжем.   В  этой  программе  "Возможность"  она   оказалась   не  только
единственной белой девочкой, но и единственной, кто  умеет нормально читать,
писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из
плохих   семей,  но   с  проблесками  таланта   и   мозгов.  В  этой  летней
подготовительной школе  их  заново учили  учиться.  Поля  говорила,  что это
напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой:
     - Знаешь,  я очень не  хочу иметь  руммейта.  Но думаю, мне и не дадут.
Сегодня мы должны были заполнить специальные анкеты - у  кого какое хобби. В
общем, я написала, что изучаю "Викку"  - ну ведьмовство, и любимое мое хобби
- это по вечерам после занятий вываривать  у  себя в комнате, в  кастрюльке,
трупы  некрупных животных  -  например  лягушек,  белок  или крыс... Они там
определяют кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я  буду
жить одна.
     Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок:
     - Юля! Они поселили со мной ТАКУЮ  девочку! Она вся в татуировках с ног
до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее!
     На  самом деле, соседку Поле подобрали вполне  удачно -  они очень даже
потом подружились.
     Но  на  следующий  год  Поля  уже  жила  одна  -  у  нее  там  началась
головокружительная  карьера  в  этом  колледже, на  следующее  лето, ее  уже
поставили преподавать в летней  школе, потом она все время была ассистенткой
у  всяких педагогов и даже  президентом местного  студенческого Пен-Клуба. Я
каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести".
     Позже, "отслужив"  Онианту,  Поля вернулась  в Нью-Йорк  и поступила  в
адвокатскую аспирантуру, объявив,  что устала  от  бедности  и  хочет  иметь
возможность много  зарабатывать, и семья ее поддержала в этом начинании. (На
самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества
называются по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость.  У
богатого нахальство  и наглость, у бедного - гонор и обида. А  все хорошее -
даже и называется одинаково.)
     Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила
в "Самоваре" и даже  вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному
коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное  из школы дитя, я пристроила барменшей в еще
одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был
огромный  неуютный  бар  с бильярдом и полумраком  прямо  возле  Ворлд-Трэйд
центра,  и  владел им  печальный  зеленоглазый  серб Витя. Витя был  вдовец,
оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости
Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками
организовал арт-партию  "Правда". Они  начали  делать  всякие выставки  -  с
переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским.
     Грустный Витя в меня  влюбился, но я не согласилась, - потому что серб,
не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А  любовь моя к
дружбе  народов  -  она   метафизическая  и   никак   на   жизнь   тела   не
распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда
в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица -
училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно
осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе
и мог ночью подвозить ее домой. Правда через полгода  он ее все же  выгнал -
страшно извинялся  передо  мной, но  я  была потрясена,  что он  вытерпел ее
столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша.
     Бармены в Нью-Йорке бывают  двух видов: первый - это  молодая красотка,
всячески играющая на  своей сексуальности. Второй  - это некий  доморощенный
философ,  проповедник  за  стойкой,  приваживающий  народ  своим  интересным
пиздежом. И вот -  Поля. Краса-девица в мини - юбке, (она в свои шестнадцать
выглядела  на хорошие двадцать пять), и при этом - философ.  Все это было бы
здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше
всего  волновало  собственное  освобождение  от  привязанности  к  травке  и
алкоголю.  Она была, что называется, девушка с  большим  опытом.  И, стоя за
стойкой, организовала некий филиал "Анонимных Алкоголиков"  - то есть целыми
днями  она  рассказывала  своим  клиентам-выпивохам,  о вреде  пьянства. Она
говорила:
     Ну и  что ты тут сидишь? Что  ты тут высидишь? Жизнь  твоя проходит  за
этой  стойкой! Нет, больше  я тебе не наливаю. Два  дринка за вечер - вполне
достаточно!  Зови,  зови свою  полицию! Не  видишь,  что  у  меня за  спиной
написано:  "Бармен  имеет  право  отказать  в   алкоголе  каждому,  на  свое
усмотрение". Что значит,  трезвый? Это я  буду решать,  трезвый  ты или нет.
Посмотрите  на него, люди! Разве  трезвый человек будет так  материться? Так
орать на бедную девушку!
     Можно  себе представить,  как от нее  шизели эти несчастные  ирландские
алкоголики,  которые бухали  себе  уже пару лет  в  этом тухлом,  но  родном
"Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился им  на голову! При этом
она отчаянно храбрая -  это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса.
В  общем,,  через  полгода Витя все  же не  выдержал.  Но в ту пору она  еще
работала. Зарабатывала  около стольника в неделю, и это  были ее собственные
деньги на личные нужды.
     А мое настроение становилось  все хуже и хуже -  видимо от непривычного
пьянства у меня  развилась депрессия. Я начала впервые  в жизни  становиться
по-настоящему злой.
     Сколько  же я  таких  видела  бабочек,  питерских  принцессок  -  НАШИХ
ДЕВУШЕК,  разбившихся  об  Америку.  Именно  о  нищету,  и  оттого,   никому
ненужность,  или  как  альтернативу нищете,  работу  -  "фул  тайм  джоб"  -
единственная  форма  социализма - нормированный рабочий  день  и  пахота  на
износ. Это  мы-  то:  художницы, поэтессы, переводчицы,  вечные  аспирантки,
встающие в  одиннадцать-  двенадцать дня,  когда и в  питерской  темноте уже
чего-то там  немножко светает. Потом  медленное питье  кофию -  желательно с
другой такой  же  ленивицей,  а  потом  уж,  часам к двум, можно неторопливо
приступать  к  каким-нибудь  действиям, призванным обеспечить хлеб насущный.
Для этого  надо проводить  за столом - в полном одиночестве часов  восемь  -
десять, потом одинокой девушке уже хочется гостей, ну  хотя бы одного - надо
же кому-нибудь перед сном слово сказать!
     У девушек еще бывают дети. В школу  их отправлять очень  просто: звонит
будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь  вовремя уложенного спать,  (чтоб
можно  было посидеть  спокойно  с гостями  на кухне!) и оттого, выспавшегося
ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо
или бутерброд,  а также  чай, кефир, молоко, булочка)  и...  сама немедленно
снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу
- она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками.
     Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно
было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так
нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная  Работающая Мать, а ей в свою
очередь -  от депрессии и  недосыпа  -  психоаналитики  и  косметички, (кожа
портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ!
     У  Чехова в одном  рассказе,  героиня стоит  на коленях перед  героем и
говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?"
     Ладно, нечего давать советы. Каждый делает то, что ему  суждено. Я  вот
пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая,
как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ ПРОЗА  - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ.
Бабий  вой  - сейчас занимает основное место в Большой Русской Прозе. Вообще
современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени
1947-го года из Федора Абрамова.

     Вот такая картинка:
     Мужиков  - побило на войне. Женщины,  впрягшись  вместо лошадей,  тянут
борону-борозду - потому что надо тянуть. Тянут  -  Традиционную Классическую
Русскую Прозу. Ту самую -  из учебника литературы - с гуманистической идеей,
(кто как называет ее - и русской, и  еврейской, и христианской - суть одна -
любовь.  К  природе,  к старикам, к животным, деткам малым, к сирым и убогим
мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...)
     Тянут бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих  детей
- внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий
Вой  - этот стон,  который у нас  песней зовется.  Все это - наши  героини -
Улицкая, Петрушевская, любимейшая мною Света  Василенко, родная моя  матушка
и.... дай им Бог.
     Вокруг плуга бегает - Председатель -  одноногий инвалид -  поэтому и на
фронт  на  взяли - Приставкин, хлопает руками -  как ангельскими  крыльями и
тоже  воет -  все про  нее-  про  любовь.  Рядом  - ну те,  которые с фронта
вернулись  живыми  по причине тяжелой контузии - Митьки  наши. Это,  значит,
контуженый морячок - говорить не может - однако  мычит чего-то и на гармошке
наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик,
а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания.
     В лесах - националисты - их никто не любит. Ни бабы, ни  девушки - да и
говорить  о  них  неинтересно  -  они по  лесам, за ними  ГПУ  -  это теперь
демократическое  радио-телевиденье. В  общем, стреляют  - одни в других,  но
пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют.
     На деревьях сидят, как  положено  на Руси -  райские птицы. Это  всякие
умные, остроумные талантливые критики - ну вот Шура  Тимофеевский, например,
баб они жалеют и поют им  сладко.  Матросика-солдатика жалеют тоже,  "Лесных
братьев" не любят. На землю они  никогда не спускаются  -  ибо не  место там
птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...).
     Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история.

     История Лимона и любви.

     Помните  анекдот:  из   канализационной  трубы  вылезают  мама-крыса  и
сын-крысенок, несчастные,  худые, покрытые нечистотами... над головой  у них
со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный
и кричит:
     - Мамка, АНГЕЛ!
     Лимон вышел  из своего нелюбовного детства - из деревянного  туалета  с
белыми червями, высунулся из люка - а над головой - Москва. Над головой - по
московскому небу пролетает худосочная малокровная пизда Леночки Щаповой...
     - Мамка, СОЛНЦЕ!
     ОН УВИДЕЛ ЕЕ - ЛЮБОВЬ.  Вылез из  выгребной  ямы и  честно  за  ней, за
любовью пошел. Искать ее пошел. Но только в пизде он и искал ее - ему даже и
в  голову не  приходило, что  любовь бывает еще и  в других местах.  И пошел
Лимон через бурелом, по всему свету - за пиздой-любовью. Бедный слепой Лимон
- пошел  на ощупь - без поводыря.  А все же -  за ней.  За то ему - спасибо.
Книги его полны любовью - через ненависть, ерничанье, мат, наркоту, блядство
- все  равно все - про любовь. Так  было поначалу. А потом, черпая только из
единственно  известного ему колодца -  из  пизды, Лимон быстро все вычерпал,
дальше  пошла гнилая вода - садизм, игра в войнушку, всякий там Гитлер-югент
и все уже прочь, да прочь от любви - в обратную сторону.
     Теперь вот  - на нарах  парится,  а  сердобольные нью-йоркские евреи  -
детки - ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту!
     НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!!
     Мне тоже  звонили. А я сказала, что было  бы не лень, написала бы  свое
отдельное требование.
     ПУСТЬ СИДИТ!!!
     Отдыхает.  Моего троюродного  брата Мишеньку, тетя  всегда  запирала  в
ванной на  моих  днях  рожденьях - потому  что  он - перевозбуждался. Я  так
думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под
родной  хатой  не  стоят,  (не  метафизическая  ГЕОПОЛИТИКА  -  а  настоящие
БОМБОМЕТЫ из стекла и железа!), начинает мотаться по  всему свету с ружьем -
это явный  признак  нездорового перевозбуждения -  пусть  посидит  в  ванне.
Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я  - сука... А вообще - то Лимона
конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора.
     Дальше - кто там у нас еще?
     Ну конешно  -  Товарищи  из  райцентра. Неожиданно бабий  вой заглушает
дикий рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на "Эмке". С проверкой.  Оне
- городския. Проживают  оне в нашей  русскоязычной загранице под названием -
Садовое Кольцо.
     Могли бы и в нерусскоязычной загранице проживать - но  в Садовом Кольце
- удобнее.
     Пелевин, Сорокин... иногда их жгут - ими же выращенные монстры.
     Вик.  Ерофеев - тот понимает,  пахать-то надо,  иначе всех пожгут. Он -
Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась,
когда объезжают баб с инспекцией - всегда подбодрит, ласковое слово скажет:
     - Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем!
     Подбодрил и... комья грязи  из  под колес  обдают  бабьи  прохудившиеся
подолы - городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца.
     У баб уж силы на исходе. А что делать?
     Отцы и старшие братья  -  пали.  Вышел  на  крыльцо  седой  как лунь  -
столетний  дед -  Исаич  -  руки  трясутся  -  голова  уж  сильно  путается,
попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал....
     Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина.  Вроде
подрос за эти  годы и потихоньку  начал впрягаться. Мальчики  взялись писать
романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир
и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем:

     Вот и кончилась война
     И осталась я одна,
     Я и баба и мужик,
     я и лошадь,
     Я и бык...

     Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский -
это  говорят юноши. Вот  тут  у себя в Питере - я их слышу и  вижу - у них и
лица  остались  детскими, как и у меня  - говорят  тут  в Питере такая вода.
Странное ощущение от самих себя -  все мы  юноши и девушки в свои тридцать -
сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно
или бороду отрастишь - тогда  можно хоть немного,  да скрыть - детские лица.
Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой
- юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули.
     Затянули  свою песню.  Послевоенную -  имени  47-го года, мужскую.  Про
павших  отцов и  братьев. Про  любовь и про Родину.  Наши мальчики  - головы
подняли. Над  головой -  все  ангелы летают.  Опустили головы  -  там пустая
черная  земля.  НАША и  никто не  претендует.  В общем,  подхватили  плуг  с
классической  идеей  -  не  от  баб, (настоящие  мальчики - умрут, но  у баб
учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов:
     ...Ходит по садику Пушкин рогатый,
     ходит за Пушкиным Гоголь усатый,
     следом за плугом - Толстой бородатый...
     И  вперед  - до самого... Ну где там  у  нас последний  Русский Мужской
Роман?  Аксенов что ли? Пусть будет  Аксенов  - как  у  него там чудно - про
горлышко!
     Нет,  не то, которое у  Чехова  -  горлышко  от разбитой  бутылки,  что
блеснуло на  плотине и сразу  вышла лунная ночь,  а у лаборантки горлышко  -
которое  бьется, когда ее  ебут  на  подоконнике -  для  меня,  вот  на  том
подоконнике  в "Ожоге" и  кончился Мужской Голос,  мир кончился, все ушли на
фронт,  и  начался  -   тяжкий  военный  тыл  с   Бабьим  Воем  и   Районным
Уполномоченным.
     Одним  словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно,
мужских голосов,  я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о
ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они
баб  то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или
женят за корову на соседской девчонке - все-таки не сравнить с опытом -  ТЕХ
- крепостное  право - сераль в девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета,
а  романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в Коломнах, Охтенки
с  кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские,
Дунканы и Гиппиусы... А нынче что?
     У  старших  одна имеется  -  Лена  Шварц, и ту берегут как зеницу ока -
чужим не выдают.
     В общем, о Бедной девушке  кроме меня  писать  некому  -  и  приходится
писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман.
     И к тому же не понятно - зачем?
     Все,  что я хотела  рассказать  о Бедных девушках - я уже  рассказала в
своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И
что  самое замечательное  - услышаны!  Я выхожу на сцену и два  часа  подряд
рассказываю - пропеваю вот эту самую историю - о том как  "любовь и бедность
навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман?
     Роман  это  тяжелое  испытание.  Ну, как  съедение крысы при  приеме  в
масонскую ложу.  Потому что  не  девичье это дело - писать романы. КРУТИТЬ и
ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами.
     А  писать  - это труд  - то есть вообще вредное занятие.  Другое дело -
сочинять!  Сочинять  можно  и в  трамвае и в аллее тенистого сада.  Сочинять
можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась...
     Но  в том-то и  заключается горькая  доля не просто девушки,  а девушки
БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью
работу - например,  проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот
писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя.
И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе
с  другими  ребятами  с нашего двора  -  "Молодые прозаики  Петербурга".  Не
обязательно  "ИЗВЕСТНЫЕ",  можно  просто  "Подающие  надежды".  Есть   такие
выражения - скажешь - начинается счастье и какой-то запах  весны - "Подающие
надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое!
     "Молодой человек!"
     А у меня:



     В  Питере  они  были  двух видов  -  богемные  и научно-технические.  У
большинства  технических  был  нормированный  рабочий  день. Вообще они были
другие. О них  чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с
их чистенькими кухоньками,  кофеварками и  ликером "Вана  Таллин", в  уютных
однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее
Муринского  ручья  -  это  уж  попозже,  а  сначала  с   родителями,  или  в
коммуналках, и мальчики  ихние  -  тоже.  Не  было  у  них ни мастерских, ни
котелен,  ни  подвалов,  ни чердаков. И  девушек  своих  они МУЧИЛИ.  Нас  -
богемных, наши не  мучили - если  надо было  соблазнить девушку  и  вообще -
СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и подвалы - мастерские -  котельные, обкуривали
клубами  Беломорного  дыма, заливали по самое  горлышко  портвейном "Русский
лес"  и под  победные  звуки гитары  ... без  мебели, без  книг, на  старом,
продавленном диванчике...
     А эти! Научно-технические! Они что делали? Помните? Они их -  везли  на
природу! В  поход! На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется  ХОЛОД
или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес!
     И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом
еще разводить костры! Ставить  палатки!  Готовить уху!  Ужас какой! И только
после  всего  этого, начинались победные звуки гитары... Мне их всегда  было
жалко. Причем некоторые уже подсаживались  на  этот свежий  воздух  - как на
наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки...
     А еще вставать  рано утром! Трястись в трех видах  транспорта в  родное
НИИ... Ну,  дальше  там уже было все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение
последней "Иностранки", Самиздата-Тамиздата,  курилка, нарезание  овощей для
супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи.
     А потом  им  опять было плохо -  домой на трех видах... И всю неделю  -
рано вставать.  Как они  держались  вот такими  - ДЕВУШКАМИ,  непонятно. Вот
такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов,
     без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом
сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду -
наши итээровские Бедные девушки.
     И  эти вечные стрижки  "под мальчика"  - на  волосы  уж  не  было сил -
утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда
вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики".
     Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и
ходят по  Питеру в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики  - под
70 -  немножко морщин  - вот и вся перемена. А уж дочки их, сорокалетние - и
вовсе  сошли  бы этим  мамам  за  внучек  -  если  б  рядом  не  было  уже и
конкретно-реальных  внучек  - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" - только
это все уже "яппи-стиль",  и вроде бы не наши Бедные девушки изобрели его от
бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства.
     Ирины-Марины...  Аллочки-Беллочки...  севернее  Муринского  ручья...  с
кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические.
     И,   богемные   -   "подруги  поэтов"   -   счастливые   обладательницы
ненормированного  рабочего  дня  - моды  были другие - все  из  Апраксинской
комиссионки -  теперь  этот  стиль  называется  "Винтадж" - "Из  бабушкиного
сундука".  И волосы можно было позволить  себе подлинней. Да  и на Муринский
ручей  с  кофеваркрй  не удавалось заработать  никогда  - эти поили  чаем  в
коммуналках. Зато в  центре.  Вот, пожалуй, разница и  заканчивается  -  все
равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя
в такой  неистребимо - нестерпимой девичьей прелести,  что все в этом ГОРОДЕ
писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для
них ненаглядных.
     Мамы, дочки, внучки  -  внучкам уже  по двадцать,  и вот  они  стоят  в
"Фишке"  и  слушают  "Билли,с Бэнд" - или старого  Рекшана, или  еще кого...
иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни
помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая...
     Что там с ними происходит? И с теми и с другими.
     Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки:

     Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко
учебы на всяких курсах, а  потом -  привычная  ситуация раннего  вставания и
тряски в метро.
     Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет
задушевных разговоров - в обеденный  перерыв нормальное американское общение
- обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то,
чтобы посмотреть этот телек.
     Может  быть  по этому  - от сознания этого,  я  там, в Америке  никаких
романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц
- что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять...
     Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И  вот я встречаю
в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли
в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми
черными глазами, и она говорит:
     Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее!

     Ну конешно  - ПРАГА! Там - НАШ  КАФКА,  там НАШ ГАШЕК ...  (Кузьминский
говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек
и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и
в разных местах..."), и  там  -  Пражское  Гетто, по которому ходит ОН - НАШ
ГОЛЕМ.
     - Прага. Здорово! Ну и что там?
     Потрясающе! Ты себе не представляешь, как там все дешево!

     Я пытаюсь сообразить - Дешево - ЧТО? Голем?
     - Дешево - что?
     Все! И вкусно! Мы целыми днями, ну просто целыми днями только и делали,
что обжирались! Ходили от  ресторана  к  ресторану, от  кавярни  к кавярне -
копейки,  все  -  копейки!  И  это  полное  вранье,  что  лучший  шоколад  -
брюссельский, глупости, чешский и только чешский!

     И дальше она долго рассказывала про шоколад...

     Правда,  все  рекорды побила еврейская девушка, посетившая Польшу.  Вот
сидит  себе  Сорокин  в  Садовом  Кольце,  и  в  страшном  сне  ему  сниться
туристический  маршрут  -  Дахау.  Он  страшный  сон  радостно записывает  и
получается - очередной модный литературный хит.
     Но такое  ему, пожалуй, и не присниться: девушка побывала в Освенциме и
на вопрос " Что там?" ответила:
     Там конешно интересно, но признаться, Я ОЖИДАЛА БОЛЬШЕГО.

     Ну,  собственно говоря,  все честно - туристический маршрут. Люди хотят
видеть  - ЭТО  и испытывать  при этом  какую-то,  (что-то  мы такое изучали,
кажется у Энгельса)  специальную радость - оттого,  что это  произошло не  с
нами (там, у  Энгельса  были  бои гладиаторов для примера.)  Вместо этого  -
разочарование - какие-то ботиночки... и не очень страшно. Все понятно.... но
эта фраза! И ведь не со  зла  и  не с подлости  - просто от нежелания больше
слышать и понимать русский язык - саму себя в частности.
     Нет, современный  Выкрест - это  не  русский  еврей, нацепивший на себя
крест - это - русский еврей, отцепивший от себя русский язык... Но об этом я
напишу позже, когда дойдем до креста.
     Да, вот это и есть - Выкрест.
     И все же  - это не  самое  плохое,  что может  случиться с бедной душою
Бедной девушки. Сменять БОГА НА ШОКОЛАД?
     На этот счет есть разные мнения...
     Вот, например, Том Вейтс что-то прорычал по своему по-англицки,  а Дима
Новик, ну, который  на должности "Билли", то есть за контрабасом  в "Билли,с
Бэнд" - научил этого  дикого медведя Вейтса говорить по-русски, и вот что мы
услышали:
     Я не хожу в церковь по воскресеньям,
     Не молюсь там на коленях
     И не заучиваю наизусть Библию
     У меня свой собственный путь.

     Да, я знаю, конешно, Иисус любит меня,
     Или, может, даже чуть больше...

     А я, КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ валюсь на колени...
     В кондитерской лавке.
     Душа просит Иисуса
     ШОКОЛАДНОГО.

     А когда солнце жестко жжет, как виски, так,
     Что даже в тени пинцет,
     Я заворачиваю Его в целлофан,
     Тогда Он тает и превращается в мусс,
     Вот он, мой Спаситель, в моих ладонях!... МУСС...
     поливаешь Им мороженое,
     выходит отличное суфле!

     Вот видите - Том Вейтс... В общем, ничего страшного -  бывает, что душа
требует Шоколадного Иисуса... интересно, слушают ли эти девушки Вейтса?
     А   может   и  слушают.  Мамонов  вот  придумал   Шоколадного  Пушкина.
Раздобревшие от шоколада тела и  души этих Бедных  девушек...  Даже и  слово
"раздобревший" - оно какое-то  шоколадное. Нестрашное слово.  Это все не про
злобу...
     Я видела  что-то и  похуже  -  это когда  душа начинает  высыхать,  как
колодец.  Иссохшая  душа, наполненная злобным отчаяньем - вот это  ужас. Вот
это происходит с такими как я...





     ... Я пойду через дорогу
     До знакомого шинка.
     Выпью водки, понемногу,
     Отойдет моя тоска.

     В "Самоваре" всякой твари
     Много больше, чем по паре.
     Поэтесса с длинным носом,
     Пимп с коришневым засосом,

     "Мамка" в розовом Версаччи,
     Дон-Жуан - владелец дачи,
     Бизнесмены при блядях
     (Показаться на людях).

     Одним словом - "хьюмен бинс"
     (Фасоль человечья),
     Время ходит вверх и вниз,
     А кабак стоит навечно...

     Мне - бесплатно наливают,
     Потому - меня тут знают.
     Бармен ходит в мой отель,
     У него там есть кобель.

     Хоть и черный, а хороший
     И берет недорого...
     Всюду деньги, всюду гроши,
     Тугрики и доллары.

     Не волнуюсь я одна -
     Стала жизнь песнею,
     Мне Америка-страна
     Выправила пенсию!

     Доктор стукнул молоточком,
     Написал про "драз-абьюз",
     Дали пенсию - и точка!
     А теперь я водку пью...
     Из поэмы "Сердце моряка"

     Запить мне всю жизнь не удается по причине слабого здоровья, но на этот
раз я уж постаралась, да и обстоятельства складывались в мою пользу.
     Для начала  я снова  сдалась в текстиль -  в  одно захудалое  местечко,
которое держал бывший хиппи Майкл Попов.
     Родители Майкла - западные украинцы "Ди.пи."  попали в  Америку уже  из
Аргентины,  и отец его  был, вероятно,  настоящий нацистский преступник - он
умер от пьянства, и  Майкл говорил, что  за всю  жизнь не встречал  человека
страшнее своего отца. Сам-то Майкл  был невиннейший нью-йоркский заяц, играл
на гитаре в  собственной рок-группе в  стиле "сикстис" и  никогда бы мухи не
обидел.  Ни  на  каких  языках,  кроме  английского,  он   не   говорил,  но
по-украински, кажется, мог понимать немного.
     Правой  рукой Майкла  был  пожилой еврей-гомосексуалист  - Джерри,  они
работали  вместе уже  лет пятнадцать,  видимо Джерри был  когда-то влюблен в
юного натурала Майкла. Постоянных работников в студии не было, так как, дела
шли совсем плохо, (оба они, и Майкл, и  Джерри, курили траву с утра до ночи,
слушали  старый  рок  и  ненавидели  всех  этих сучек, заправляющих в  нашем
бизнесе, пожалуй, даже больше, чем я).  Майкл был классический пример Хиппи,
пытаюшегося стать Яппи, и невеста у него была, конешно, кореянка, хотя тайно
он мечтал о русской девушке.
     В  результате,  он  все  же завел  двух  постоянных  работниц,  русских
девушек: меня и Верку, казачку из  Ставрополя, тоже "мухинку", и тоже, в тот
момент одинокую мамашу, со своим мужем она разошлась по причине его сурового
нрава.  У  Верки были еще  всякие  сложные  работы, на стороне, а  у меня  -
ничего, я как-то  совсем растерялась от всего происходящего, и мне все время
казалось, что я внутри  у какой-то чужой пьесы, не для меня написанной - мне
хотелось  выйти  из  этих  костюмов  и  декораций.  Но  выйти  было  некуда,
оставалось только  пойти  после работы через  дорогу  до  знакомого шинка  -
самого дорогого и знаменитого в Нью-Йорке  русского ресторана с оригинальным
названием "РУССКИЙ САМОВАР".
     "Самовар" и его  легендарный  хозяин  Рома Каплан описаны уже множество
раз, и в стихах и в прозе, но, тем не менее, тема "Самовара" неисчерпаема, и
когда-нибудь  я соберусь  с  силами  и  напишу  об  этом  удивительном месте
отдельную книгу - оно того заслуживает. Но в этой книге,  посвященной судьбе
Бедной  девушки,  занесенной  на  чужбину,  "Самовар"  будет  лишь одним  из
многочисленных эпизодических героев.  Хотя  понятие "эпизодический"  отлично
подходит ко всем  мужчинам, которые уже описаны мною на этих страницах,  или
еще будут описаны, но никак не к "Самовару" - этот "эпизод" начался примерно
на третий день  после моего  появления в городе Нью-Йорке и кончится  в моей
жизни не раньше, чем сам "Самовар" закроется.
     Стоит это благословенное место на углу Восьмой  и Пятьдесят  второй, то
есть прямо возле  "Адовой  кухни"  и Гармент-дистрикта.  Напротив "Самовара"
находится "Рюмка" - то есть "Рашн водка-рум", а почти за углом "Дядя Ваня" -
вот  такой   бермудский  треугольник,  дающий  желающему  запить-загулять  -
безграничные возможности.
     "Рюмку" открыл - сбежавший из "Самовара" официант  Дима - ослепительной
красоты  пьяница,  кончивший востфак  питерского  университета  и женатый на
поповне  -  дочери батюшки из Русской Зарубежной Церкви.  Каплан был страшно
зол  на предателя  Диму,  и первые  пару лет, друзья "Самовара"  должны были
ходить в "Рюмку" тайно, но потом все это как-то утряслось и роли разделились
- в "Рюмке" стала преобладать бруклинская  молодежная  тусовка, а  "Самовар"
так  и остался  неким уникальным Ноевым  ковчегом,  собирающем в  свое чрево
представителей множества разных социальных групп русского Нью-Йорка.
     "Самовар"  -  место  недешевое  и,  собственно  говоря,  бедную  богему
приучила ходить  туда  именно  я,  с  помощью нескольких  нехитрых правил, о
которых - позже.
     Помещение,  занимаемое "Самоваром" - длинное и вытянутое  кишкой, сразу
за входом начинается  длинный бар  и возле него  несколько  столиков  -  это
курительная  часть,  потом,  за  белым  роялем,  начинаются  столики  самого
ресторана.  Среди  клиентов  "Самовара"  -  очень  много  приличных  пожилых
американцев, которые заходят сюда поесть  перед бродвейским шоу, или  выпить
чего-нибудь - после.  "Самовар" находится в  самом центре района Бродвейских
театров. И конешно молодые бродвейские актеры, певцы и балетные  ребята тоже
заглядывают сюда после своих спектаклей. Все, кто победнее, кучкуются вокруг
бара.
     В то душное и печальное для меня лето, я каждый день  выходила с работы
- из студии Майкла Попова, (она была на углу Восьмой и Сороковой), часов в 9
вечера,  шла  десять минут  по  Восьмой и  оказывалась в уютном,  прохладном
"Самоваре" -  это был  почти  настоящий Рай - красноватый свет, тихие  звуки
рояля, столики, покрытые  павлово-посадскими платками, и знакомые физиономии
других завсегдатаев  этого  бара  -  так же  как  я, вышедших с работы около
девяти -  ювелиров, дизайнеров,  ребят  из  туристических  агентств и прочих
представителей ненормированного рабочего дня.
     За стойкой в "Самоваре" перебывало множество необыкновенных персонажей,
но в то лето,  там  стоял БАРМЕН  БОРЯ -  именно благодаря  ему,  мне  почти
удалось спиться.
     Бармен Боря был толстый  человек  с внешностью  Карлсона - на голове он
носил русый парик.
     Боря был пидар и патологический врун. Но как все пидары, он был человек
артистический и с некоторой долей  фантазии. Меня он обожал.  И также  нежно
относился к Оле -  жене Володи Брука - грустной  женщине  с красивыми синими
глазами и долгим  носом.  Мы приходили уставшие, замученные  - В общем,  две
носатые мымры,  садились за  бар, Боря  наливал  нам по  первой "отвертке" и
начинал:
     -  Удивляюсь я вам, девушки. Такие  красивые. А живете - скушно. Ну что
этот  "Самовар"?  Ну, "Самовар"... рояль... но  надо же  как-то жить, видеть
мир... для чего мы  сюда приехали? Вот у меня, например, вчера был выходной.
Мы с Виталиком поехали в Касткильские горы. Взяли двух коней. Едем, выезжаем
к горному  озеру, у  меня -  черный конь, у Виталика  белый... Остановились,
коней расседлали, кругом природа -  удивительная, воздух горный - аж звенит,
эдельвейсы цветут вокруг... разделись,  взял я Виталика  и понес на руках  в
озеро - обнаженного.  Зашел по пояс, раскрываю ему попочку, как бутон, а там
... РОЗЫ!

     Вот так примерно выглядели Борины рассказы. Мальчики в них менялись, но
все они были  провинциальные малоудачливые русские  балеруны, или  сбежавшие
морячки, и все они обычно сидели тут же за баром вокруг нас.
     Мы с Олей слушали эти рассказы, как завороженные - у нас в жизни ничего
такого  не было, а была лишь ненавистная работа и тревога за  детей.  У меня
еще - иваново-вознесенское  женское  одиночество,  а у  Оли, разлюбивший  ее
Брук,  что  пожалуй,  еще  хуже. При этом понять,  что  в Бориных  рассказах
пиздеж,  а  что нет - было невозможно, и мы, на  всякий случай безоговорочно
верили всему.  В общем, Боря раскрывал перед нами ВОЛШЕБНЫЙ МИР АМЕРИКАНСКОЙ
МЕЧТЫ.
     И ПРИ ЭТОМ НАЛИВАЛ И НАЛИВАЛ. Первые пару дринков мы оплачивали сами,
     ( с кредитных карточек - денег у  нас  не  было, а  карточки - были), а
потом  уж он объявлял "хаус",  и "хаус" этот  для  нас не  кончался никогда.
Ночью мы брали одно такси на двоих и ехали домой в Квинс. Там мы шли к Оле и
еще  немного добавляли  вместе  с Володей Бруком. Я думаю,  что такой  режим
длился в моей жизни месяца четыре.
     Полю, предоставленную самой себе, за это время успели выгнать из школы.

     Полина школа - "Ля Гвардия" тоже уникальное место. Там собраны со всего
Нью-Йорка талантливые дети - художники, актеры, танцоры, певцы и музыканты -
от  классических  до  рокеров и  джазистов. Учатся там от  14 до  18 лет, но
некоторым приходиться учиться гораздо дольше.  Дело в  том,  что  в  Америке
никаких троек никому не натягивают.  А просто, не выдают  аттестат зрелости,
пока ты не сдашь все, что положено, но зато и посещать школу не возбраняется
лет до двадцати двух, кажется.
     "Ля  Гвардия"  -  бесплатная  городская школа, но в нее  нужно  сдавать
экзамен - по искусству.  Каждый сдает по тому профилю, на который поступает.
Там  учатся дети многих  нью-йоркских "артист",  и  дети почти всех  русских
художников. Ну,  кто  не жалеет своих крошек  - те сдают их в "Стайвессон" -
школа  такого  же  типа, но  не по искусству,  а по науке  и экзамен  там  -
сложнейший.
     В "Стайвессон"  -  очень  тяжелая  программа и наркотики там  в  моде -
тяжелые  и дорогие -  кокаин, например, а у нас,  в "Ля Гвардии"  все больше
курят траву - по бедности. Но моя Поля как-то быстро, лет уж в 15 докурилась
до  галлюцинаций, слезла с моей помощью ( я чуть с ума не сошла от ужаса, но
описывать это  неинтересно),  и  к  тому времени  -  в 16  лет  она была уже
убежденный и стойкий  враг наркотиков и даже к спиртному на всякий случай не
прикасалась.
     В школу ходить она любила, но категорически отказывалась посещать почти
все занятия, кроме пения  (на вокальном факультете она как раз и  училась) и
английского языка. У них там была чудная компания - утром они  встречались и
шли себе в Централ- парк на Земляничные  Поляны  - сидеть там и балдеть. Это
летом,  а зимой - в там  же стоящий, "Данкен донатс" - это значит "Дунканова
пышечная".
     В  общем,  меня  вызвали  в  школу,  потому  что  со  мной   возмечтали
побеседовать учителя физкультуры и математики.
     Первым  был учитель  физкультуры  -  вид его, меня поразил.  Сама-то  я
отказалась ходить на  физкультуру  еще в  первом классе и  проявила  в  этом
отказничестве  стойкость,  не уступающему  какому-нибудь  вору в  законе,  в
результате, мне сначала достали фальшивую справку, что я -  чем-то больна, а
потом, в восемь лет, я и вправду тяжело заболела, и вопрос о физкультуре был
снят  раз и навсегда. Но учителей физкультуры я помню  хорошо - это были или
здоровые  дядьки - бугаи,  или красавицы-спортсменки, ну  такие  женщины  по
имени  "Светка"  -  эти были обычно веселые  и добрые,  в бугаи (такой мне и
попался в первом классе) - злые.
     Полин учитель физкультуры был очень худой, маленький нью-йоркский еврей
- очкарик, с огромным носом и каплей, свисающей с этого носа. Кроме того, он
явно был истерик - сразу начал истерически взвизгивая, орать тонким голосом,
о том, как  это ужасно, что дочь моя не ходит на физкультуру,  физкультура -
укрепляет здоровье, вот он, например, с детства был очень  больным ребенком,
но  превозмог себя, укрепил свое тело с помощью физкультуры и  стал  могучим
богатырем, а теперь он преподает физкультуру, чтобы помочь другим.
     Капля  от  этого крика упала  с  его красного  носа и на нем немедленно
стала скапливаться другая. Поля -  очень высокая крупная девочка, похожая на
греческую статую, стояла рядом со мной и мрачно глядела на него.
     - И  при  этом, он все  время трогает  всех  девочек  руками. А  мне  -
противно!
     -  Понятно.  Ну,  теперь  показывай математика. Вот этому бы математику
преподавать...
     - Математик  -  индеец.  Он  никогда  на уроках не  говорит ни  о какой
математике - а только целыми днями о том, как Большой Белый Брат обидел  его
маленький  народ. Я-то тут  причем?  И вообще  рассказывает  все  время, что
индейцы лучше белых, чище и все такое.
     В это  время мы уже дошли до кабинета математики, и я увидела огромного
индейского  детину,  как  из  "Полета  над  гнездом  кукушки"  -  такому  бы
преподавать физкультуру.
     С ним я  решила не разговаривать. Мы  с  Полей пошли сразу к директору,
где нам любезно объяснили, что во всех случаях жизни, даже если  Поля завтра
исправится  - ей придется посещать  эту школу лет  эдак до  двадцати одного,
чтобы сдать все хвосты, которые она накопила. И они советуют ей уйти на "Джи
и Ди Программ" - это такие полугодовые  заочные  курсы - эквивалент школьной
программы. Они сказали,  что  дадут  ей  хорошую  характеристику и потом при
поступлении в колледж - тоже.
     Потом выяснилось, что при поступлении в колледж, все дети с этой "Джи И
Ди"   автоматически   приравниваются   к   двоешникам,   и   надо  было   не
выпендриваться, а идти по стопам моей  сестры Лизочки, которая училась в той
же школе, двумя классами старше -  на  художницу,  и невозмутимо,  не  теряя
чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз
до двадцати одного года.
     В общем, Поля, что  называется, попала, и когда через год дело дошло до
колледжа,  выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на  учебу
нигде давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за  другим и
всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой:
     - Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету
на  специальную  программу  "Возможность" - это для  детей,  у которых  были
трудности со школой. Им  надо было послать  эссе на  тему  "Почему я бросила
школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут.
     - Ты мне об этом ничего не  рассказывала. Интересно, обычно ты мне  все
рассказываешь и показываешь...
     - Ну,  знаешь,  я не хотела тебе  показывать, боялась, что  ты немножко
обидишься...
     - Я?
     - Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением):
     "Когда  мне  исполнилось  16 лет,  моя  мать  - хроническая алкоголичка
спилась окончательно и  выгнала меня из дома. До школы ли мне было? Пришлось
с  шестнадцати лет  тяжелейшим трудом  зарабатывать себе на  хлеб..."  ну  и
дальше в таком же духе.
     -  Как  тебе не  стыдно!  Кто  алкоголичка?  Это  мои  пару  дринков  в
"Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело...
     - Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но
мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на
писательский программу. Могла я проявить  фантазию? Я  посмотрела, как пишут
всякие  знаменитые  актрисы  и  рокеры,  про  свое  детство,  в журналах,  и
написала!
     - А если я приеду тебя навестить?
     -  Зачем?  Зачем  тебе ездить в  эту  Аи Тейт Нью-Йорк Онианту?  Я буду
приезжать каждые каникулы. Ну, в  крайнем случае, скажем, что ты поступила в
Анонимных  Алкоголиков и вылечилась. Приняли!  И деньги  дадут. Потому что в
графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"!
     - Чего?
     - Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же
знаешь, "блэк и хиспаник" идут  совершенно по другой  линии -  по "Аферматив
экшн",  там  всякие  привилегии в поступлении и в деньгах. Вот я и подумала,
если есть "рашн джувс", то почему  ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У
МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ...
     - А если они тебя спросят, где живут эти русские негры?
     - Это я еще не придумала.
     - Отвечай, что "рашн блэк" живут в  Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это
маленькая горная  республика на Северном Кавказе. Там живут абздэки - это  и
есть русские негры.
     - А есть такая республика?
     Я даже не пытаюсь ее пристыдить  - в Америке географию  отменили раз  и
навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА?
     Потом  Поля  поехала в эту Онианту в  специальную  летнюю  школу  перед
колледжем.  В  этой   программе  "Возможность"  она  оказалась   не   только
единственной белой девочкой, но  и единственной, кто умеет нормально читать,
писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из
плохих   семей,   но  с   проблесками  таланта  и   мозгов.  В  этой  летней
подготовительной школе  их  заново  учили учиться. Поля  говорила,  что  это
напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой:
     - Знаешь, я очень не хочу иметь  руммейта. Но  думаю, мне и  не  дадут.
Сегодня мы должны были заполнить специальные  анкеты - у кого какое хобби. В
общем, я написала, что изучаю "Викку"  - ну ведьмовство, и любимое мое хобби
- это по  вечерам  после занятий вываривать у  себя в комнате, в кастрюльке,
трупы  некрупных  животных  - например  лягушек,  белок или  крыс... Они там
определяют  кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я буду
жить одна.
     Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок:
     - Юля! Они  поселили со мной ТАКУЮ девочку! Она вся в татуировках с ног
до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее!
     На самом деле, соседку  Поле подобрали  вполне  удачно - они очень даже
потом подружились.
     Но  на  следующий  год  Поля  уже  жила  одна  -  у  нее  там  началась
головокружительная  карьера  в  этом  колледже, на следующее  лето,  ее  уже
поставили преподавать в летней школе,  потом она все время была ассистенткой
у  всяких педагогов и  даже  президентом местного студенческого Пен-Клуба. Я
каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести".
     Позже, "отслужив" Онианту, Поля  вернулась  в  Нью-Йорк  и  поступила в
адвокатскую  аспирантуру, объявив,  что устала от  бедности  и  хочет  иметь
возможность много зарабатывать, и семья ее поддержала в  этом начинании. (На
самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества
называются  по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость. У
богатого  нахальство  и наглость, у бедного - гонор и обида. А все хорошее -
даже и называется одинаково.)
     Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила
в  "Самоваре" и даже вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному
коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное из  школы дитя, я пристроила барменшей в еще
одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был
огромный  неуютный бар  с бильярдом и  полумраком  прямо  возле  Ворлд-Трэйд
центра,  и  владел  им  печальный зеленоглазый  серб Витя.  Витя был вдовец,
оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости
Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками
организовал  арт-партию  "Правда". Они  начали  делать всякие  выставки  - с
переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским.
     Грустный Витя в меня влюбился, но я не согласилась, - потому что  серб,
не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А любовь моя  к
дружбе  народов   -   она   метафизическая  и  никак   на   жизнь   тела  не
распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда
в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица -
училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно
осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе
и мог ночью подвозить ее  домой. Правда через  полгода он ее все же выгнал -
страшно  извинялся передо мной, но  я была  потрясена, что  он  вытерпел  ее
столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша.
     Бармены в Нью-Йорке бывают  двух видов: первый - это молодая  красотка,
всячески играющая  на своей сексуальности. Второй -  это  некий доморощенный
философ,  проповедник  за  стойкой,  приваживающий  народ  своим  интересным
пиздежом. И вот - Поля. Краса-девица в мини  - юбке, (она в свои шестнадцать
выглядела  на хорошие двадцать пять), и при этом - философ. Все это было  бы
здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше
всего  волновало  собственное  освобождение  от  привязанности  к  травке  и
алкоголю. Она была,  что называется, девушка  с  большим  опытом. И, стоя за
стойкой, организовала некий филиал  "Анонимных Алкоголиков" - то есть целыми
днями  она  рассказывала  своим  клиентам-выпивохам,  о вреде  пьянства. Она
говорила:
     Ну  и  что ты тут сидишь? Что  ты тут высидишь? Жизнь  твоя проходит за
этой стойкой! Нет,  больше  я тебе не наливаю. Два дринка  за вечер - вполне
достаточно!  Зови, зови свою  полицию! Не  видишь,  что  у  меня  за  спиной
написано:  "Бармен  имеет  право  отказать  в  алкоголе  каждому,   на  свое
усмотрение". Что  значит, трезвый? Это  я буду  решать,  трезвый ты или нет.
Посмотрите на него, люди! Разве  трезвый  человек будет так материться?  Так
орать на бедную девушку!
     Можно себе представить,  как  от нее шизели  эти несчастные  ирландские
алкоголики, которые  бухали  себе уже пару  лет  в этом  тухлом,  но  родном
"Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился  им на голову! При этом
она  отчаянно храбрая - это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса.
В  общем, через  полгода Витя все  же не  выдержал.  Но  в  ту пору  она еще
работала. Зарабатывала около стольника в неделю,  и  это были ее собственные
деньги на личные нужды.
     А мое настроение становилось все хуже и хуже - видимо  от  непривычного
пьянства у меня  развилась депрессия.  Я  начала впервые в жизни становиться
по-настоящему злой.
     Сколько  же  я  таких  видела  бабочек,  питерских принцессок  -  НАШИХ
ДЕВУШЕК,  разбившихся  об  Америку.  Именно  о  нищету,   и  оттого,  никому
ненужность,  или  как  альтернативу  нищете, работу  -  "фул  тайм  джоб"  -
единственная  форма  социализма  -  нормированный рабочий день  и пахота  на
износ.  Это  мы- то:  художницы, поэтессы,  переводчицы, вечные  аспирантки,
встающие  в  одиннадцать- двенадцать дня, когда и в  питерской  темноте  уже
чего-то там  немножко светает.  Потом медленное питье  кофию - желательно  с
другой такой  же  ленивицей,  а  потом  уж, часам к  двум, можно неторопливо
приступать к  каким-нибудь  действиям, призванным  обеспечить хлеб насущный.
Для этого  надо проводить за столом - в  полном одиночестве часов  восемь  -
десять, потом одинокой девушке  уже хочется гостей, ну хотя бы одного - надо
же кому-нибудь перед сном слово сказать!
     У девушек  еще бывают дети. В  школу их отправлять очень просто: звонит
будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь  вовремя уложенного спать,  (чтоб
можно было посидеть  спокойно с  гостями на кухне!) и  оттого,  выспавшегося
ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо
или бутерброд, а  также чай, кефир,  молоко,  булочка)  и... сама немедленно
снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу
- она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками.
     Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно
было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так
нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная Работающая Мать, а ей в  свою
очередь -  от  депрессии и  недосыпа  - психоаналитики  и косметички,  (кожа
портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ!
     У  Чехова  в одном  рассказе, героиня стоит  на  коленях перед героем и
говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?"
     Ладно, нечего  давать советы. Каждый делает то, что ему суждено. Я  вот
пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая,
как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ  ПРОЗА - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ.
Бабий  вой - сейчас занимает основное место в  Большой Русской Прозе. Вообще
современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени
1947-го года из Федора Абрамова.

     Вот такая картинка:
     Мужиков  -  побило на войне. Женщины,  впрягшись вместо лошадей,  тянут
борону-борозду - потому что надо тянуть.  Тянут  - Традиционную Классическую
Русскую Прозу. Ту самую - из учебника  литературы - с гуманистической идеей,
(кто как называет ее - и русской, и еврейской, и христианской - суть одна  -
любовь. К  природе, к старикам, к животным,  деткам малым, к сирым  и убогим
мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...)
     Тянут  бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих детей
- внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий
Вой - этот стон, который у  нас  песней зовется. Все  это  - наши героини  -
Улицкая, Петрушевская,  любимейшая мною Света Василенко,  родная моя матушка
и.... дай им Бог.
     Вокруг плуга бегает - Председатель - одноногий инвалид - поэтому  и  на
фронт на  взяли  - Приставкин, хлопает руками - как  ангельскими  крыльями и
тоже  воет  - все про  нее-  про  любовь.  Рядом - ну те, которые  с  фронта
вернулись живыми по причине тяжелой  контузии -  Митьки  наши. Это,  значит,
контуженый морячок -  говорить не может - однако мычит чего-то и на гармошке
наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик,
а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания.
     В лесах - националисты  - их никто не любит. Ни бабы, ни девушки - да и
говорить  о  них  неинтересно  -  они по лесам,  за ними  ГПУ -  это  теперь
демократическое  радио-телевиденье.  В общем,  стреляют - одни  в других, но
пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют.
     На  деревьях сидят,  как положено на  Руси  - райские птицы. Это всякие
умные, остроумные  талантливые критики - ну вот Шура Тимофеевский, например,
баб  они жалеют и поют им сладко. Матросика-солдатика  жалеют тоже,  "Лесных
братьев" не любят. На землю они никогда  не  спускаются - ибо  не  место там
птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...).
     Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история.

     История Лимона и любви.

     Помните  анекдот:  из  канализационной   трубы  вылезают  мама-крыса  и
сын-крысенок,  несчастные,  худые, покрытые нечистотами... над головой у них
со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный
и кричит:
     - Мамка, АНГЕЛ!
     Лимон вышел из своего нелюбовного детства -  из деревянного  туалета  с
белыми червями, высунулся из люка - а над головой - Москва. Над головой - по
московскому небу пролетает худосочная малокровная пизда Леночки Щаповой...
     - Мамка, СОЛНЦЕ!
     ОН УВИДЕЛ  ЕЕ - ЛЮБОВЬ.  Вылез из  выгребной  ямы и честно  за ней,  за
любовью пошел. Искать ее пошел. Но только в пизде он и искал ее - ему даже и
в  голову не приходило,  что любовь бывает еще и  в  других местах.  И пошел
Лимон через бурелом, по всему свету - за пиздой-любовью. Бедный слепой Лимон
- пошел на  ощупь  -  без поводыря. А все же - за ней.  За то ему - спасибо.
Книги его полны любовью - через ненависть, ерничанье, мат, наркоту, блядство
- все равно все - про  любовь. Так было поначалу. А потом,  черпая только из
единственно известного ему  колодца  - из пизды, Лимон быстро все  вычерпал,
дальше пошла гнилая вода - садизм, игра в войнушку, всякий  там Гитлер-югент
и все уже прочь, да прочь от любви - в обратную сторону.
     Теперь  вот - на  нарах  парится,  а сердобольные  нью-йоркские евреи -
детки - ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту!
     НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!!
     Мне тоже звонили. А я сказала, что  было бы  не  лень, написала бы свое
отдельное требование.
     ПУСТЬ СИДИТ!!!
     Отдыхает.  Моего троюродного  брата  Мишеньку,  тетя всегда запирала  в
ванной  на  моих днях рожденьях  - потому что  он  - перевозбуждался. Я  так
думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под
родной  хатой  не  стоят,  (не  метафизическая  ГЕОПОЛИТИКА  -  а  настоящие
БОМБОМЕТЫ из стекла и  железа!), начинает мотаться по всему свету с ружьем -
это  явный признак нездорового  перевозбуждения  - пусть  посидит  в  ванне.
Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я - сука... А вообще -  то Лимона
конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора.
     Дальше - кто там у нас еще?
     Ну конешно  -  Товарищи из райцентра.  Неожиданно  бабий вой  заглушает
дикий  рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на "Эмке". С проверкой. Оне
- городския.  Проживают оне в нашей русскоязычной загранице под  названием -
Садовое Кольцо.
     Могли бы и в нерусскоязычной загранице  проживать - но в Садовом Кольце
- удобнее.
     Пелевин, Сорокин... иногда их жгут - ими же выращенные монстры.
     Вик. Ерофеев  - тот  понимает, пахать-то надо, иначе всех пожгут.  Он -
Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась,
когда объезжают баб с инспекцией - всегда подбодрит, ласковое слово скажет:
     - Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем!
     Подбодрил  и...  комья  грязи из под колес  обдают  бабьи прохудившиеся
подолы - городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца.
     У баб уж силы на исходе. А что делать?
     Отцы  и  старшие  братья -  пали.  Вышел  на  крыльцо седой как  лунь -
столетний  дед  -  Исаич  -  руки трясутся  -  голова  уж  сильно  путается,
попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал....
     Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина.  Вроде
подрос за эти  годы и  потихоньку  начал впрягаться. Мальчики взялись писать
романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир
и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем:

     Вот и кончилась война
     И осталась я одна,
     Я и баба и мужик,
     я и лошадь,
     Я и бык...

     Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский -
это  говорят юноши.  Вот тут у себя в  Питере  - я их слышу и вижу - у них и
лица  остались детскими, как и  у меня  - говорят  тут в  Питере такая вода.
Странное ощущение от  самих себя - все мы юноши и  девушки в свои тридцать -
сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно
или  бороду отрастишь - тогда можно хоть немного, да  скрыть - детские лица.
Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой
- юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули.
     Затянули свою песню.  Послевоенную -  имени 47-го  года,  мужскую.  Про
павших отцов  и братьев. Про  любовь  и про  Родину.  Наши мальчики - головы
подняли.  Над  головой - все  ангелы  летают. Опустили  головы - там  пустая
черная  земля.  НАША  и  никто не  претендует. В  общем, подхватили  плуг  с
классической идеей -  не  от  баб, (настоящие  мальчики  -  умрут, но у  баб
учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов:
     ...Ходит по садику Пушкин рогатый,
     ходит за Пушкиным Гоголь усатый,
     следом за плугом - Толстой бородатый...
     И  вперед  - до самого... Ну где там  у  нас последний  Русский Мужской
Роман?  Аксенов  что ли? Пусть будет  Аксенов - как у него  там чудно  - про
горлышко!
     Нет, не то,  которое  у  Чехова  -  горлышко от разбитой  бутылки,  что
блеснуло  на  плотине и  сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки  горлышко -
которое  бьется,  когда  ее ебут на  подоконнике  -  для  меня,  вот  на том
подоконнике  в "Ожоге"  и кончился Мужской  Голос, мир кончился, все ушли на
фронт,  и  начался   -  тяжкий  военный   тыл  с  Бабьим  Воем  и   Районным
Уполномоченным.
     Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся,  но, безусловно,
мужских голосов,  я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о
ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они
баб то видали? Ну,  даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или
женят за корову на соседской  девчонке - все-таки не сравнить с опытом - ТЕХ
- крепостное право - сераль в  девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета,
а романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в  Коломнах, Охтенки
с кувшинами, Настеньки с  Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские,
Дунканы и Гиппиусы... А нынче что?
     У старших  одна  имеется  - Лена Шварц, и  ту  берегут как зеницу ока -
чужим не выдают.
     В общем, о  Бедной  девушке кроме  меня писать  некому  - и  приходится
писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман.
     И к тому же не понятно - зачем?
     Все, что я  хотела рассказать о  Бедных девушках - я  уже  рассказала в
своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И
что самое замечательное -  услышаны! Я выхожу  на сцену  и  два часа  подряд
рассказываю - пропеваю вот  эту самую историю - о том как "любовь и бедность
навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман?
     Роман  это  тяжелое  испытание.  Ну,  как съедение  крысы  при приеме в
масонскую ложу. Потому  что не  девичье  это дело - писать романы. КРУТИТЬ и
ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами.
     А писать - это  труд  - то  есть  вообще вредное занятие. Другое дело -
сочинять!  Сочинять можно  и в  трамвае и в аллее  тенистого  сада. Сочинять
можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась...
     Но  в том-то  и заключается горькая доля не просто девушки,  а  девушки
БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью
работу - например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!)  или вот
писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя.
И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе
с  другими  ребятами  с нашего  двора  - "Молодые  прозаики Петербурга".  Не
обязательно  "ИЗВЕСТНЫЕ",  можно  просто  "Подающие   надежды".  Есть  такие
выражения - скажешь - начинается счастье  и какой-то запах весны - "Подающие
надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое!
     "Молодой человек!"
     А у меня:



     В Питере  они  были  двух видов  -  богемные  и  научно-технические.  У
большинства  технических  был  нормированный рабочий день.  Вообще они  были
другие. О них  чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с
их чистенькими кухоньками,  кофеварками  и ликером  "Вана Таллин",  в уютных
однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее
Муринского  ручья  -   это  уж  попозже,  а  сначала  с  родителями,  или  в
коммуналках,  и  мальчики ихние -  тоже.  Не было  у  них  ни мастерских, ни
котелен,  ни  подвалов,  ни  чердаков.  И девушек своих  они  МУЧИЛИ.  Нас -
богемных,  наши  не  мучили  - если надо было соблазнить девушку и  вообще -
СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и  подвалы - мастерские - котельные, обкуривали
клубами  Беломорного  дыма, заливали по  самое  горлышко портвейном "Русский
лес" и  под  победные  звуки  гитары  ...  без  мебели, без книг, на старом,
продавленном диванчике...
     А эти! Научно-технические!  Они что делали? Помните?  Они их - везли на
природу! В  поход!  На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется ХОЛОД
или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес!
     И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом
еще разводить костры!  Ставить палатки!  Готовить уху! Ужас  какой! И только
после всего этого,  начинались  победные  звуки гитары... Мне их всегда было
жалко. Причем некоторые  уже  подсаживались на этот свежий воздух  -  как на
наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки...
     А еще  вставать рано  утром! Трястись в  трех видах транспорта в родное
НИИ... Ну,  дальше там уже было  все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение
последней "Иностранки",  Самиздата-Тамиздата,  курилка, нарезание овощей для
супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи.
     А потом им опять было плохо - домой  на  трех видах...  И всю  неделю -
рано вставать.  Как  они держались  вот  такими - ДЕВУШКАМИ,  непонятно. Вот
такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов,
     без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом
сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду -
наши итээровские Бедные девушки.
     И  эти вечные стрижки  "под мальчика"  - на  волосы  уж не  было сил  -
утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда
вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики".
     Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и
ходят по Питеру  в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики -  под
70 - немножко морщин - вот и вся перемена. А уж дочки  их,  сорокалетние - и
вовсе  сошли  бы  этим  мамам  за внучек  -  если  б рядом  не  было  уже  и
конкретно-реальных  внучек - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" -  только
это все уже "яппи-стиль", и вроде бы  не наши Бедные девушки изобрели его от
бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства.
     Ирины-Марины...  Аллочки-Беллочки...  севернее  Муринского  ручья...  с
кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические.
     И,   богемные   -   "подруги   поэтов"   -  счастливые   обладательницы
ненормированного  рабочего дня  -  моды были  другие -  все  из Апраксинской
комиссионки  -  теперь этот  стиль  называется "Винтадж"  -  "Из бабушкиного
сундука".  И волосы можно было  позволить себе подлинней. Да  и на Муринский
ручей  с  кофеваркрй  не удавалось  заработать никогда - эти  поили  чаем  в
коммуналках.  Зато в  центре. Вот, пожалуй, разница  и  заканчивается  - все
равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя
в такой неистребимо  - нестерпимой девичьей прелести,  что все в этом ГОРОДЕ
писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для
них ненаглядных.
     Мамы,  дочки,  внучки -  внучкам  уже  по  двадцать, и вот они  стоят в
"Фишке" и слушают  "Билли,с  Бэнд" - или  старого  Рекшана, или  еще кого...
иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни
помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая...
     Что там с ними происходит? И с теми и с другими.
     Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки:

     Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко
учебы на всяких курсах,  а  потом - привычная ситуация раннего  вставания  и
тряски в метро.
     Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет
задушевных разговоров - в  обеденный перерыв нормальное американское общение
- обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то,
чтобы посмотреть этот телек.
     Может  быть по  этому  - от сознания этого,  я там, в  Америке  никаких
романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц
- что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять...
     Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И вот  я встречаю
в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли
в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми
черными глазами, и она говорит:
     Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее!

     Ну  конешно  -  ПРАГА! Там - НАШ КАФКА, там НАШ ГАШЕК  ... (Кузьминский
говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек
и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и
в  разных местах..."),  и там - Пражское  Гетто, по которому ходит ОН  - НАШ
ГОЛЕМ.
     - Прага. Здорово! Ну и что там?
     Потрясающе! Ты себе не представляешь, как там все дешево!

     Я пытаюсь сообразить - Дешево - ЧТО? Голем?
     - Дешево - что?
     Все! И вкусно! Мы целыми днями, ну просто целыми днями только и делали,
что обжирались!  Ходили от  ресторана  к ресторану, от  кавярни к  кавярне -
копейки,  все  -  копейки!  И  это  полное  вранье,  что  лучший  шоколад  -
брюссельский, глупости, чешский и только чешский!

     И дальше она долго рассказывала про шоколад...

     Правда,  все рекорды побила еврейская  девушка,  посетившая Польшу. Вот
сидит  себе  Сорокин  в  Садовом  Кольце,  и  в  страшном  сне  ему  сниться
туристический  маршрут  -  Дахау. Он  страшный  сон  радостно  записывает  и
получается - очередной модный литературный хит.
     Но такое  ему, пожалуй, и не присниться: девушка побывала в Освенциме и
на вопрос " Что там?" ответила:
     Там конешно интересно, но признаться, Я ОЖИДАЛА БОЛЬШЕГО.

     Ну, собственно говоря,  все честно - туристический  маршрут. Люди хотят
видеть  -  ЭТО и испытывать  при этом  какую-то,  (что-то мы  такое изучали,
кажется  у  Энгельса) специальную радость - оттого, что  это произошло  не с
нами  (там, у  Энгельса  были бои гладиаторов для примера.)  Вместо этого  -
разочарование - какие-то ботиночки... и не очень страшно. Все понятно.... но
эта фраза! И  ведь не  со зла и не с подлости - просто от  нежелания  больше
слышать и понимать русский язык - саму себя в частности.
     Нет, современный Выкрест -  это не русский  еврей,  нацепивший на  себя
крест, это - русский еврей, отцепивший от  себя русский язык... Но об этом я
напишу позже, когда дойдем до креста.
     Да, вот это и есть - Выкрест.
     И все  же -  это  не самое плохое,  что может случиться с бедной  душою
Бедной девушки. Сменять БОГА НА ШОКОЛАД?
     На этот счет есть разные мнения...
     Вот, например, Том Уэйтс что-то прорычал по своему, по-англицки, а Дима
Новик, ну,  который на должности  "Билли", то есть за контрабасом в "Билли,с
Бэнд" - научил этого дикого медведя Уэйтса говорить по-русски, и  вот что мы
услышали:
     Я не хожу в церковь по воскресеньям,
     Не молюсь там на коленях
     И не заучиваю наизусть Библию
     У меня свой собственный путь.

     Да, я знаю, конешно, Иисус любит меня,
     Или, может, даже чуть больше...

     А я, КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ валюсь на колени...
     В кондитерской лавке.
     Душа просит Иисуса
     ШОКОЛАДНОГО.

     А когда солнце жестко жжет, как виски, так,
     Что даже в тени пинцет,
     Я заворачиваю Его в целлофан,
     Тогда Он тает и превращается в мусс,
     Вот он, мой Спаситель, в моих ладонях!... МУСС...
     поливаешь Им мороженое,
     выходит отличное суфле!

     Вот видите - Том Уэйтс... В общем, ничего страшного -  бывает, что душа
требует Шоколадного Иисуса... интересно, слушают ли эти девушки Уэйтса?
     А   может  и  слушают.   Мамонов   вот  придумал  Шоколадного  Пушкина.
Раздобревшие  от шоколада тела  и души  этих  Бедных девушек... Даже и слово
"раздобревший" -  оно какое-то  шоколадное. Нестрашное слово. Это все не про
злобу...
     Я видела  что-то и  похуже  -  это  когда  душа начинает высыхать,  как
колодец. Иссохшая душа, наполненная  злобным отчаяньем  -  вот это ужас. Вот
это происходит с такими, как я...

     Что происходит с такими, как я.

     Лают собаки - в город во мраке
     Идет попрошаек стая:
     Кто в дранной рогоже,
     Кто в рванной одеже,
     КТО В БАРХАТЕ И В ГОРНОСТАЕ...

     Английская народная песенка.

     Такие - чаще  всего без мужей, богемные браки сиюминутны и недолговечны
- свобода... без мужей, но с детями.
     Значит  ты должна одна платить  рент  за двоих - ну за такую хату,  где
двое  помещаются. И  район, в  котором ребенок  может  ходить  в  школу,  не
опасаясь  быть убитым.  Социализма там нет. Это значит, что  можно  сесть на
"социалку", но тебе дают на двоих с дитем 700 баксов,  а квартира тоже стоит
700.  И еще выгоняют на  общественные работы! В  общем, начинаются отчаянные
попытки зацепиться за какого-нибудь мужчину. А они - шарахаются!
     Наши. А  с чужими, мы  не ходим. Мы ж хотим своих  - поэтов-художников,
чтоб на гитарах и все прочее. А это значит не помощь - а еще одного на  шею.
Одинокие - ищут, а замужние в это время гонят прочь из дому -
     Уходи! Ребенка - прокормлю, тебя - нет сил.
     И никакой  любви им не надо. Такие вот  - САМКИ СО ЗДОРОВЫМ  ИНСТИНКТОМ
САМОСОХРАНЕНИЯ - скидывают с плеч самца - лишь бы сохранить детеныша.
     А  детеныши  проходят  нищету,  наркоту,  панков-готиков,  ненависть  к
родителям...
     И кто-то снова выплывает на поверхность - к любви. И  женщины выплывают
-  не  буду  описывать, чего  это  обычно  стоит -  иначе выйдет не роман, а
медицинское пособие.
     Вся эта бесконечная череда унижений - она ударяет  по всем частям тела,
включая душу. А уж по ней - молотом!
     Это уж настоящий "Принц и Нищий" и нету, нету Майлза Гендона!
     Правда  иногда  становиться ясно,  что  можно выжить  и без  Гендона  -
конешно везде  и всегда есть "выживатели"  - вот, например, Лена Коренева  -
яркий пример выжившей принцессы...

     Я собиралась через 13 лет в Россию и все слушала Галича:

     Когда я вернусь...

     Он-то никогда не вернулся -  а  я вот еду. И хочется что-то ответить  -
бедному Александру Аркадьичу - из моего времени.

     ... И ты, как положено, скажешь: "Москва расцвела!"
     И сядешь со снобом за столик московского клуба.
     И все тебе мило на Родине, все тебе любо,
     А ГЛАВНОЕ - ЗУБЫ В ПОРЯДКЕ И ЖОПА ЦЕЛА.


     Да, зубы на месте, и жопа, как будто цела...
     Когда по старинке за столик присядете оба
     Московского клуба, "и челка московского сноба",
     "что в сумерки вписана четко"...
     И скатерть бела!"

     Да, есть  слово в сто раз страшнее  чем  "выкрест" -  это  "опущенный".
Опущенная душа...
     И - счастье - вот так вернутся - когда у твоей души  и "зубы в порядке,
и жопа  цела".  А все  остальное - ясно,  что  приложится.  Вся  книжка Лены
Кореневой - это сплошное "Морозко":
     - Холодно ли тебе, девица?
     - Тепло, дедушка!
     Вот  такой  разговор,  ну а в  конце,  как положено - Иван-царевич  (он
немного лысоват, да и сундук с золотом, не вполне конкретно-реальный, но все
же конец почти голливудский.)
     Но  мы-то тут  не  для Голливуда  собрались,  а  для  НАСТОЯЩЕЙ РУССКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ, где, как известно, должна происходить БОРЬБА ПЛОХОГО С ЕЩЕ БОЛЕЕ
УЖАСНЫМ.
     Так что я продолжу свой печальный рассказ...
     Одним словом, встречаешь - этих наших девочек из  "САЙГОНА" -  злобными
мегерами,  спившимися,  со сторчавшимися детьми, с  бесконечными  обидами на
весь мир, который не помог, на Бога, который пайку недовыдал.
     А  некоторые  внешне  благополучны  -  они,  с  понтом,  нашли  себя  в
какой-нибудь  хлебной   профессии,   обрели  американского   бойфренда   или
брайтоновского  "роскошного"  мужчину  в  тренировочном костюме из сиреневой
лайки, дети - посторонние им неведомые существа - плохо понимающие по-русски
- вот  такой вариант. Эти - благополучные часто пишут мемуары - чтобы там уж
раздать всем сестрам по серьгам. И там опять - обида.
     И  я  направлялась  куда-то  в эту сторону -  прямой дорожкой.  Злобное
отчаянье все усиливалось, а чувство юмора все улетучивалось.
     Почти   каждый  вечер  я  сидела  за  баром  в  "Самоваре"-  пьяная,  и
выслушивала разные  гадости, которые говорили  мне неудачливые  и  немолодые
богемные красавцы, пришедшие туда кадрить юных девушек, а юные все  сидели в
"Рюмке" со своими  набриолиненными, в испанском стиле кавалерами -  зачем им
немолодые?  Там,  в "Самоваре"  - на девушку тянула только я (остальные явно
были  дамы  и  сидели  в  глубине  за  столиками),  вот  мне  и  приходилось
выслушивать всякую хуйню типа:

     - Вот ты  сидишь тут  и пьешь.  А хули ты работу бросила? Английский не
учишь? Тут тебе не Питер, твой сраный. Тут Америка! Работать нужно! Да через
десять  лет, тебе  уже будет сорок - и ты будешь сумасшедшая седая  старуха,
никому на хуй не нужная!
     Я резонно  возражала, что мне уже 38 и, стало быть,  эти  "через десять
лет..."  уже  благополучно  наступили, но  в  ответ  получала  новую  порцию
гадостей  под видом поучений.  Бармена  Борю уже  к тому времени  уволили за
кражу продуктов из буфета, защитить меня было некому...
     Я  расстроилась  до такой  степени,  что  стала  всех, кто  мне  скажет
что-нибудь  неприятное - сразу бить бутылкой по  голове в ответ.  Но это был
тупиковый путь - там, в "Самоваре", я все же не осмеливалась так себя вести,
а из  всех других  мест  меня быстренько  повыводили  за  локоть, в  "Рюмку"
например, вообще ходить запретили. И самое  обидное было  то, что народ и не
думал  от ударов  бутылкой по голове  -  как-то исправиться  - задуматься  о
душе.... Только  моя  репутация городской  сумасшедшей  обогатилась эпитетом
"буйная".
     В один  прекрасный день  отсутствие  нормальной работы, денег,  любви и
дружбы, смешалось  в моей душе с тремя порциями коктейля "Блек рашн" (жуткая
вещь-  водка  с кофейным ликером!) и  привели меня к мысли, что жить на этом
свете -  у  меня более нет  сил. Мне уже  давно хотелось  уснуть и утром  не
просыпаться -  но  самой себе я не признавалась -  ведь если признаться, что
находишься  в такой тяжелой депрессии - то  вроде надо  что-то делать - ну к
доктору идти  - а он что? Япповские таблетки счастья выпишет! Ничего  такого
мне  было не нужно, и, определив, наконец,  свое состояние, как суицидное, я
просто стала обдумывать  - время, место и  способ  своего  будущего ухода из
жизни. Все это  я придумала очень быстро и решила посоветоваться с  Полей  -
единственным в ту пору другом.

     -  Я  считаю, что самоубийство - самоубийству  рознь. Одно дело,  когда
истеричная  дамочка пьет горсть  снотворных  таблеток  или режет  себе  вены
оттого,  что ее  бросил  очередной  Гастон.  Это грех, конешно.  И вообще  -
минутная слабость, которой не стоит  доверять. Но если это решение принимает
в совершенно спокойном состоянии взрослый человек, просто уставший находится
на этом свете и желающий отправиться куда-то в другое место? Вот я, например
- я, верю  в то, что после смерти мы едем куда-то дальше. И мне, Поля, очень
тяжело  ТУТ. У  меня, в  общем-то,  почти кончились  силы. Я  прожила  очень
чудную, яркую жизнь, от меня останется много чего - и картины и  песни, и ты
- такая замечательная, но я - устала.  И вот что  я решила - ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ,
когда тебе исполниться двадцать один - и ты уже будешь взрослая, я - покончу
с собой. Я поеду в Россию, и это уж будет последняя проверка - вдруг я найду
там любовь,  и мне станет хорошо. Тогда я там и останусь. Но на самом деле -
это  нереально - жилья у меня там нет,  все меня забыли  и  никому я там  не
нужна, как впрочем, и тут...
     - Мне ты ОЧЕНЬ нужна!
     - Так не сейчас  же! Сказано - через пять лет. В общем, увидев, что я и
там никому  не  нужна, я  поеду на Кавказ, заберусь  на какую-нибудь высокую
гору  и брошусь вниз. Это  будет не страшно и  не больно. Можно ведь мне так
поступить, правда? Ты меня простишь, если я так сделаю?
     - Я тебя понимаю, я тебя прощу, а мама?
     - Вот насчет родителей,  я все тоже продумала. Тебе  придется для этого
немножко  изучить  буддизм.  Родителям  наврем,  что  я  ушла  в  буддийский
монастырь.  Как муж Наташи  Козловой. И не хочу никого больше видеть.  А  ты
будешь писать нашей маме письма от меня из  этого монастыря! Всю жизнь, пока
они не умрут от старости. Они никогда не должны узнать правду. Будешь?
     - Буду.
     - Значит ты согласна, что человек имеет на это право?
     - Конешно согласна... слушай я  пойду спать,  ладно, а то у меня голова
что-то разболелась.

     Я тоже пошла  спать.  Это  была  пятница. Немножко еще  успела подумать
перед тем как уснуть:
     ... Какая у меня  Поля все же неэмоциональная. "Голова разболелась...".
Другая бы сказала: "Мамочка, не надо!". Да она  и не зовет меня мамочкой,  а
только Юлей. Мамой и  папой она зовет моих родителей. Моя сестра Лиза старше
Поли только на два года - вот и выходит,  что  они вроде  как сестры, а  я -
старшая  сестра.  Ну, в  общем, кажется, все прошло нормально и можно  будет
через пять лет спокойно умереть. А уж пять-то лет - ерунда - это я вытерплю.
Дотяну  Полю  до колледжа и  даже до аспирантуры.  А  жить-то мне ясно,  что
больше незачем  - я - "лузер" - неудачница  во всем, и художник я никакой, и
дизайнер хреновый и друзей у меня нет, и  любовника нет - и все меня считают
сумасшедшей, и мама меня больше не любит... и жить я тут больше не могу! Все
- еще пять лет и конец...
     Тут я и уснула. А утром выхожу на  кухню - там, на столе лежит стольник
и записка:
     "Юля!  Ты вчера  что-то  взгрустнула. Вот тебе сто  долларов - пойди  в
"Самовар" выпей, развейся. Или пойди, купи себе какой-нибудь подарок. А то у
тебя плохое настроение. Поля".
     Это была как раз вся ее зарплата за неделю.
     И тут я поняла,  что  я никакой не "лузер"  - потому что  одну работу в
своей жизни я кажется, уже выполнила и кажется, на пятерку. Какой же я после
этого  "лузер"? И как же я  могу  помирать  -  ведь ясно  же - чем мне  надо
заниматься - мне надо растить каких-нибудь детей -  надо идти в няньки или в
гувернантки. Выращивать еще вот таких Полин. Совсем расхотелось помирать.
     Конешно  я представляла  свою  будущую  воспитанницу  -  ангелоподобной
русской  девочкой, если  бы  мне  кто-нибудь тогда  сказал,  что  это  будет
японский мальчик - и чудовищный хулиган к тому же, я бы сильно удивилась. Но
мальчик  свалился  на мою  голову  несколько  позже,  и в эту  книжку он  не
попадает.
     А тогда я  первым делом бросила пить.  Поскольку от алкоголизма  я была
еще очень далека - это было сделать нетрудно. Простой трюк - ведь невозможно
выпустить  стакан из рук  - отказаться  от  этого образа жизни -  сидения  в
кабаке  со стаканчиком в руке.  Значит надо просто поменять содержимое этого
стакана - ну как безникотиновые сигареты. Я перестала вливать в себя водку с
апельсиновым соком или с кофейным ликером и  стала пить красное вино с водой
- две трети воды на одну треть вина. Это просто кислая вода розового цвета и
с винным запахом. А все равно - сидишь себе в баре и элегантно тянешь что-то
через трубочку.
     В общем, в  один день  мое  питье прекратилось, потом еще  за  недельку
мозги  прочистились и тут  слева от меня все  чаще и  чаще  начал  возникать
замечательный красавец - мужчина. Звали его Мочалка, и был он - вдовец.








     Люди!!!
     У меня было видение!!
     Иисус сошел ко мне прямо с картинки,
     висящей у меня в ванной комнате!
     Он сказал: СЫН МОЙ!!!
     ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ОЧЕНЬ,
     ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ЗАНЯТОЙ ЧЕЛОВЕК!!!
     И исчез!!!

     Том Уэйтс в переводе Билли.

     Мочалка был  добрый и прекрасный. Похож на моего американского мужа, из
князей. И оба  они  смахивали на  Керка Дугласа  в  кинофильме "Спартак".  В
общем, - настоящая мечта любой Бедной девушки.
     Никто  и  никогда  не  мог  меня лучше  Мочалки рассмешить  -  он  умел
рассказывать удивительные  истории.  Кроме того,  Мочалка  был художником  и
рисовал  очень красивые картины  -  красно-сине-золотые -  огромные!  Жил он
прямо возле "Самовара" - все в той же "Адовой  кухне", на углу Пятидесятой и
Десятой в  огромном доме в  дешевой муниципальной квартире. Поскольку он был
вдовец  -  я сразу взялась жалеть и ухаживать. Я варила борщ и делала салат.
Конешно, я сразу возмечтала выйти за Мочалку замуж - и САМОЙ СЕБЕ я казалась
- просто идеальной невестой.
     Мы с ним по-настоящему подружились - гуляли по городу, слушали джаз. Он
привел  меня в  крошечный подвальчик под названием "Смолс" - там прокатывали
свои  новые  вещи  все лучшие  джазовые группы  Нью-Йорка.  Начинали  они  в
одиннадцать вечера и играли чуть ли не до восьми утра. Иногда на  сцене было
пятнадцать человек,  а  в  зале - трое! Все  равно  считалось - что  там,  в
"Смолс" -  эти трое слушателей - ТАКИЕ, что перед ними незападло играть весь
вечер целому оркестру.
     Мочалины родственники меня тоже полюбили. Я часто оставалась ночевать в
его квартире после "Самовара", но просто как сестра - в другой комнате.
     Время шло, но  ничего между нами не  происходило. Правда, мы целовались
на  улице,  но  как  только  входили  в  дом,  Мочалка  мрачнел,   прекращал
рассказывать  истории  и  начинал  молиться. Он  был  дико  верующий! И меня
уговаривал креститься.  Говорил, что спать с  женщиной он может только после
женитьбы, а женится ему надо обязательно церковным браком.
     Молитвы  он  читал в моем присутствии, чтобы Бог укрепил  его, и  он бы
как-нибудь  нечаянно  меня - некрещеную и  невенчанную - не трахнул.  Сядет,
бывало напротив - и молиться. А потом идет спать в свою комнату.
     А я не хотела креститься. Замуж  за  Мочалку - очень хотела. И хотела в
церковь ходить, в одну - маленькую. Потому что там был такой веселый батюшка
- отец Михаил. Мне  иногда приходилось с  ним встречаться в гостях  - я  все
думала  - на кого  же он похож? На батюшку не  похож и на раввина - тоже,  а
похож он на Веселого Фриара Тука из "Робин Гуда" - вот на кого!
     Там  в  Нью-Йорке,   в  Манхэттене   -  три  русские  церкви.   Одна  -
Московско-Патриаршья. Туда  ходят дипломаты  и  всякое  правительство,  если
приезжает,  и Митьки туда  ходят, и Мочалка туда  ходил. И  сейчас  ходит. В
общем, - там Совок и Гэбуха.
     Вторая  - злоебучая Русская  зарубежная церковь. Там -  казаки,  всякие
нацистские  преступники,  "Ди.Пи",  вторая волна,  дивизия  "Галичина" -  ну
понятно.
     Третья - с веселым еврейским  батюшкой, учеником отца Александра Меня -
в просторечии называется просто "жидовская", а на самом деле - очень длинно:
Американская русская автокефальная церковь.
     Это  -  церковь  первых русских  поселенцев  на  Аляске. Можно  сказать
церковь ПЕРВОЙ ЗИМЫ. Там, на Аляске - они поставили церковь и отпросили себе
у московского патриарха вот эту самую автокефалию.  Не  знаю  что  это,  но,
скорее  всего - самоуправление. Служба  там  на двух языках и  вообще  очень
много  экуменизма. Туда ходят  крещеные  жиды, прощеные  воры  и  все прочие
леченые кони, наш брат - богема. Мне давно хотелось туда ходить -  но там, в
Нью-Йорке - все время конфликт крещеных евреев с некрещеными и мне  хотелось
от всего этого держаться  подальше. Я вот хожу себе в кабак и  горя не знаю.
Хотя  по мере  затягивания души злобностью, как  грязью, меня все  больше  и
больше тянуло в церковь - как в прачешную.

     Там в России  я в первый раз пришла в церковь одна в 7 лет - у меня был
важный вопрос.
     Церковь была близко от дома - я пришла и сказала  бабкам,  что мне надо
поговорить с батюшкой. И настаивала на этом, пока они куда-то за батюшкой не
сбегали. Я уже бывала в церкви до этого - с папой, он  меня водил показывать
иконы. И про Бога я знала, что  он есть - дома у нас было огромное Евангелие
-  то  самое  из  "Тома Сойера" - с  рисунками  Гюстава  Доре.  Я его  часто
разглядывала  и  всю  эту историю хорошо к  семи  годам уже  хорошо знала, в
отличие от  многих  своих сверстников, впервые  узнавших, как  дело было, из
оперы "Чизус  Крайст-  Супер  стар". И еще  от дедушки я знала, что молиться
надо Святому Николе - он за нас, за моряков.
     Батюшка вышел - лицо  у него было прекрасное, это я помню. Я  ему сразу
объяснила,  что не крещусь - потому что некрещеная,  а некрещеная потому что
мы  - евреи  и нам  этого  нельзя.  А еще я знаю, что Бог есть.  Нам  евреям
вообще-то полагается ходить в синагогу -  вот и  бабушке каждый раз кричат в
магазине: "Шла бы ты в свою синагогу!" -  она потом смеется - потому что она
- армянка и  ей-то как раз надо  в  церковь ходить. Но  она в Бога не  очень
верит. А я -  верю  очень. Я бы пошла в  синагогу,  но она далеко, а церковь
рядом, и я думаю, что Бог везде одинаковый. У меня вот - важный вопрос:
     -  Я прочла  поэму  Веры Инбер  - про  Блокаду,  и  там описано  как  у
маленького шестилетнего мальчика бомбой  оторвало руки,  и больше он не  мог
играть в мяч, а только смотрел, как другие дети играют. Когда дети умирают -
это понятно - Бог просто берет их к себе, и они  там, на небе гуляют по саду
- им хорошо и  весело. А  тут  что? Ведь  этому мальчику очень  плохо! Он же
долго  еще маленький. Разве Бог может быть такой  злой? Вы знаете,  зачем он
так поступил?
     - Нет, не знаю. Я тоже все  время спрашиваю, и жду, что Он мне ответит,
а  Он  не отвечает. Самое главное - это то, что  ты пришла сюда. И не  важно
крещенная ты или нет. Приходи сюда сколько хочешь.
     - Они  меня ругают,  что я некрещеная, старушки  эти ваши! Я им говорю,
что нам нельзя, а они ругают еще больше.
     -  Не  бойся,  я им  всем  скажу,  больше не заругают.  Если  всю жизнь
спрашивать  Его - рано  или  поздно  Он  ответит...  главное,  не переставай
спрашивать...
     - Ладно.  Ой, еще покажите мне,  пожалуйста, Святого Николу  -  дедушка
сказал, что Никола МОРСКОЙ внучку русского матроса никогда не бросит в беде.
Мне  надо обязательно молиться Святому Николе. Христу,  Богородице  и Николе
Морскому. А я не узнаю - который тут Никола. Они все бородатые...
     - Дедушка твой русский, крещеный?
     -  Дедушка--РУССКИЙ  МАТРОС. Царского  торгового флота.  Он  убежал  из
Парголова  в тринадцать  лет. Спрятался  в  трюме, в море  его нашли - а что
делать - поздно было. Пришлось его в юнги взять!
     (Это я уже вдохновенно вру  и во  дворе всем вру -  про трюм, на  самом
деле просто приписал себе лишний год - (в четырнадцать уже брали в юнги )  и
записался во флот вполне официально.
     - В общем, он - русский матрос, но все равно еврей, как  и я. У нас все
евреи - кроме бабушки. В Библии тоже ведь -  все евреи. И Христос... поэтому
мы можем не креститься, а просто ходить в церковь сколько захотим, да? А кто
не еврей - тому креститься надо, да?
     Батюшка засмеялся. Я сейчас понимаю, что он был тоже  - питерский ЮНОША
- лет ему было - около сорока.
     - Не совсем так... Ты  главное приходи сюда почаще... и скажи родителям
и дедушке своему, что они молодцы...
     Я  потом  уже выросла  и узнала,  что  это была знаменитая  в то  время
церковь,  к  батюшке  этому  ездили  со  всего  Питера  -  он   был  свой  -
интеллигентский. А я так туда и ходила иногда, пока мы не переехали в центр.
И спрашивать я не перестаю...
     Потом религия окончательно  вошла в моду  - и модные еврейские мальчики
начали креститься -  ни к чему этому мне присоединяться не хотелось. Это все
был тот самый кундеровский  "кич" - какие то черные носатые люди,  непонятно
по  какой причине, раздвигают  сердитых  церковных бабок  и  в первых  рядах
исступленно бьются  лбами об пол - несерьезно все это  выглядело. Особенно в
ТЕ  годы,  когда  по  Москве  уже  в  открытую  ходили  увешанные  крадеными
крестами-иконами сытые  люди, вовсю разъясняющие народу, кто же тут  во всем
виноват, и было уже ясно - что все это - можно.
     Можно и модно.
     А тут  -  все  наоборот. И я  никуда не ходила  -  меня  пугала вся эта
разборка.
     Но  от  этих  Мочалкиных молитв, я сама впала в полную экзальтацию, и у
меня  произошли  две  встречи,  которые  указали  мне дорогу  к  дальнейшему
Светлому Будущему.
     Первая встреча была с  котом. У Мочалки жил огромный толстый черный кот
с дико-желтыми глазами.  Я боялась его как огня - он еще и царапался к  тому
же. А мне - С КОТАМИ  НЕЛЬЗЯ!  У меня на них аллергия. Это - ужасно,  потому
что  почти  все хорошие люди  на  свете - имеют котов. Кот - удобный  объект
любви  - лучше собаки, потому  что с ним гулять не нужно. И все способные  к
любви люди - если  нет сил,  или  возможностей на ребенка и собаку,  заводят
котов  - чтоб любить.  Да и у меня конешно  сто раз был бы кот,  если бы  не
жуткая  аллергия.  Мочалка кота  на  ночь запирал  в  ванной,  но иногда  он
вырывался.
     И вот просыпаюсь я однажды  утром, Мочалка уже на работу ушел, а у меня
прямо на спинке дивана сидит этот его котище - страшный - сил нет! Скалиться
и глазами  сверкает.  А я понимаю,  что  если  его  не унести в ванную и  не
запереть, то  начнется чихание,  кашель и  весь этот ужас.  Надо его  как-то
прогнать и в ванну загнать. А я - боюсь - потому что  если его схватить - он
будет царапаться. Лежу, смотрю на него. И он на меня смотрит. И вдруг в моем
экзальтированном мозгу рождается страшная догадка
     - НИКАКОЙ ЭТО НЕ КОТ. А..... ЯСНО КТО.
     И вот как только я  так подумала, то сразу его бояться перестала, ну то
есть, я  так  испугалась,  что  немедленно вскочила,  схватила его в охапку,
отнесла в ванную и заперла там. Потому что я подумала:
     Знаешь что? Это если ты - кот, то я боюсь, что ты начнешь царапаться, а
если  ты...  вот тут уж  мне  совершенно все равно - поцарапаешь ты меня или
нет, потому что тебя надо победить - ну хотя бы из страха.

     Вторая  встреча - не знаю можно  ли назвать  ее  встречей...  эта очень
неприличная история,  я даже не уверена  - если  вы,  например,  читаете эту
книгу детям перед сном  - не лучше ли эту историю пропустить. У  детей могут
возникнуть   разные   странные   идеи.   Говорят,   что  когда-то  негласным
распоряжением  "есть  мнение..."  -  во  всех детских садах  сняли  портреты
маленького Ильича - потому что некоторые дети считали, что, революцию сделал
вот этот мальчик их возраста, и  это могло  привести к  возникновению  у них
разных странных идей. В  данном случае - дети тоже могут что-нибудь  неверно
понять. Не  говоря уж о бабушках. Мне много раз говорили "Не рассказывай это
никогда и никому!". Нет, расскажу.
     Мочалка молился  все больше и больше, но дух его слабел  -  я  все-таки
очень ему нравилась.  Трезвый он еще как-то держался, а в  пьяном виде - ему
было совсем трудно. Тут нужно опять лирически отступить  и пересказать самую
чудесную из всех Мочалкиных историй - про смерть председателя.
     Смерть председателя.
     Там  было  про каких-то важных шишек  из Москвы,  у которых  было такое
развлечение - они ездили  к одному своему  знакомому на  конзавод. Он кем-то
работал  на конзаводе.  Конюхом,  наверное - нет,  вспомнила  - КОНОВОДОМ! В
общем, они приезжали к нему  и садились там, прямо  на конзаводе,  бухать. И
вот однажды им  захотелось  поглядеть, как  ебутся  кони - это ведь здорово,
когда кони ебутся. А с ними пил  председатель - Тихон Петрович.  Вот привели
коней, а конь  -  породистый и  он сам в кобылу залазить не может. Тогда эти
ответственные работники и говорят:
     - Ну-ка, Тихон Петрович, помоги ему.
     Председатель встает. Все они пьяные уже в стельку, и одет он в исподнее
- штаны  и  длинную рубаху.  На груди у  него  (даром,  что  председатель  -
коммунист)  - нательный  крест на гайтане  - это такой кожаный шнурок. И вот
берет  он  коня  и  начинает вставлять  его в  кобылу,  вставляет и случайно
конский хуй продевает сквозь этот самый гайтан, и  в тот момент, когда  конь
вошел  и  -  пошла у  них  ебля  коромыслом, люди  видят  -  Тихон  Петрович
задергался, как сумасшедший на своем шнурке, как на удавке и через несколько
секунд - помер. Удушился. Никто ничего сделать и не успел.
     Вот  такая история  и странным образом она переплетается с той, которая
случилась со мной. С появлением в моей жизни Мочалки, мелкие бесы невероятно
активизировались  -  ведь им  не  с  кем так весело не играется, как  вот  с
такими, которые исступленно молятся - вспомните, "Вий" например. Мочалка был
для них - настоящий праздник.
     И  вот однажды, выпив лишнего, он полностью не выдержал и поплыл. В мою
сторону.  Начал меня обнимать,  целовать... ну опять дело было на мази - и я
даже с интересом ждала - чего ж в этот то раз  случится...  но  ТАКОГО -  уж
никак не предполагала.
     Мочалка  решил  меня,  как  следует  приласкать,  наклонился  над моими
чреслами... а на груди у него все на том же гайтане висел крест. Он, шатаясь
от пьянства,  наклонился  надо мной совсем низко, раздвинул мои колени ... и
вдруг  я  почувствовала,  что  внутри  у  меня  что-то твердое  и острое!  Я
испугалась  и  захлопнула  колени,  и тут голова  Мочалки дернулась...  ужас
какой! Я поняла,  что это захлопнулось  у  меня внутри.  В общем,  тут уж  я
совсем  расстроилась,  заплакала и  велела ему  уходить немедленно  в другую
комнату.
     Он довольно быстро уснул, да и вообще по пьяной лавочке не придал этому
событию особого значения, а я все лежала и думала:
     К чему бы это? Коты на диванах... кресты в ... что все это значит?
     У меня никогда  не  бывает  долгого  стояния  в  раздумье  перед камнем
"Налево пойдешь...  Направо пойдешь..." - если внимательно поглядеть на  эти
дорожки - всегда заметишь, что  на одной из них  валяется, ну, например твой
детский ботиночек  или что-нибудь в таком духе и  ясно, что идти надо туда и
только туда.
     В  общем, я решила  креститься, но только,  как-нибудь  минуя именно ту
церковь и  того батюшку, которые были так милы моему  сердцу. Там нужно было
заниматься  Православием, и  все крещеные  русские евреи страдали повышенной
экзальтацией. Они полностью ощущали себя теми - первыми христианами, которых
вот  сейчас  схватят  и выпустят  на манеж  с  дикими  зверями,  или  начнут
колесовать.  А  их вместо этого всего  лишь  отлучали от повышенной пайки  -
делов-то! Кроме того, многие из них произносили с надрывом:
     "Я, как  христианин!..." - а  это звучит, таким уж кундеровским кичем -
ну,  невозможно себе представить, Иисуса, который так говорит. А  зато легко
себе представить Великого Инквизитора  - он завинчивает  испанский сапожок и
повторяет: "Я как христианин, обязан...".
     Поэтому я пошла  в Русскую зарубежную церковь, где меня  никто не знал.
По  блату.  Блат был Жорка-Конокрад  -  молодой расстрига  (тоже  наследство
Кузьминского), выгнанный из семинарии за соблазнение казенных сирот. Это был
мой крестный отец. Он сильно прилепился к Русской  Зарубежной  и устроил мне
там по  дружбе - чтоб можно было не заниматься. Крестную  мать  я выбрала по
красоте - высокую украинскую девушку Олю,  лицом она была вылитая  старинная
икона. При этом она была некрещеная и  дико агрессивная - пошла  однажды  со
мной в  мою церковь  на исповедь и потом долго  возмущалась,  что батюшка не
велел ей жить с чужим мужем - утверждая, что это грех.
     - Наглость, какая!  Сам бы попробовал жить один как перст в этой подлой
Америке!
     Батюшка был  очень старый дедушка - отец Дмитрий. Он  выдал мне длинную
белую рубаху и велел лечь в ванну - настоящую, большую старую ванну, которая
стояла  в крестильной комнате. Прямо в рубахе. Потом он  окунул меня туда  с
головой -  на секунду.  И читал  всякие  молитвы. Еще  водил  моих  крестных
родителей вокруг ванны кругами. Там в этой Русской зарубежной все было очень
капитально и вообще как положено. Но зато бабки отличались такой злобностью,
что однажды  мне даже пришлось сказать одной из  них строгим голосом, что я,
собственно говоря, пришла в гости  вовсе не к ней. Все  равно  я иногда туда
заходила  - только там  была наша главная  питерская Бедная девушка - Ксения
Блаженная. В Московскую церковь я тоже приходила -  на  Рождество - там  был
огромный зал  и  пел  настоящий хор,  и  все-все наши разбойники, блудницы и
мытари  собирались  в  этот  день  -  торжественные  и  нарядные.  Работницы
топлессов  надевали белые платочки, а  бандюги -  черные  рубашечки.  И  все
мирились - ну кто-кого недострелял. Но стоять там среди этих Бедных  девушек
было так хорошо. Вообще - в любой церкви хорошо.
     Но я стала  ходить в ту,  что  давно мне приглянулась, в Автокефальную.
Там снаружи не было никакого  здания -  просто  дверь  с крестом, а внутри -
крошечная  церковь. И хор -  человек пять - шесть.  Регентша  была ливанская
христианка.  Я  приходила  каждую субботу и  стояла  всю  вечерню.  Стояла и
молилась. Я знаю только одну  молитву "Отче наш", читаю ее всю жизнь, каждый
вечер и даже сочинила о ней сказку "Курица". У меня везде - курица. (Ну там,
где не яблоко или Пушкин). Но в  этот  раз я  молилась  не  "Отче нашем",  а
просто строчкой из Галича,  потому  что  у меня была  особая  просьба, и эта
строчка как нельзя лучше отражала суть дела:

     Все я, Боже, получил сполна
     Где, в которой расписаться ведомости?
     Об одном прошу, спаси тот ненависти.
     Мне не причитается она.

     Ничего такого "сполна" я, слава  Богу,  не  получала,  но  для рифмы  и
красоты  молилась  именно  так.  Я  старательно  молилась  целых полгода,  и
постепенно  меня стало потихоньку отпускать. Не чувство одиночества,  оно не
ушло  -  я  не вписалась  в их церковно-общинную жизнь  с чаями и пирогами -
очень  светлую, но совсем  для  меня чужую. Так и  осталась в "Самоваре". Но
злобное  отчаянье  стало отступать. Ничего не изменилось -  вокруг  меня, но
что-то стало меняться внутри. Прачешная сработала.
     Во-первых, ты стоишь там и думаешь - под  это пение и  глядя на все эти
иконы. Там в той церкви была фреска - высоко под потолком  - я все  пыталась
ее разглядеть, и сослепу, мне казалось, что там изображен какой-то трамвай -
вот такие два красных  вагончика, и в них люди. Почему?  В Нью-Йорке трамвая
нет, а есть в Бостоне. Самый что ни на есть настоящий красный -  НАШ РУССКИЙ
ТРАМВАЙ (не хуже  березки). Из Бостона  как раз приезжал каждую субботу  наш
батюшка - отец Михаил. Там в церкви  работала его мама - Валентина Петровна.
Я стояла и  думала, что Бог - каждую субботу приезжает из Бостона на трамвае
с мамашей и  сотоварищи. И потом  объезжает всю  землю на трамвае.  И  тут я
подумала, что ему видно  очень  трудно и  за всем  не  уследить - на трамвае
далеко  не  уедешь.  Да  и  на  раздаче  тяжело  стоять, если руки проткнуты
гвоздями. Ему нужно много, много, много помощников.
     И,  наверное, мои мелкие бесы  - это  вовсе  ангелы, ну такие ангелы  -
дворняжки, и они  кусают за ноги,  они давно  уже  пытаются  заставить  меня
перестать стоять в очереди и ныть, что мне горбушку недодали, а начать самой
как-то  приводить  жизнь  в порядок. Сначала внутри  себя,  потом понемножку
вокруг,  ну сколько  смогу.  В общем, то  если  бы  каждый  так  поступил  -
наверное, стало бы Царство Божье на земле. Но  каждому - некогда,  а мне это
явно подходило, просто раньше как-то не догадалась.
     Потом служба кончилась, я  подошла и  разглядела  эту фреску - конешно,
никакой  не  трамвай  -  просто  домики   такие  специальные  -  с  обратной
перспективой.
     Пострадать за свое крещение,  мне так  и  не  пришлось, хотя как только
наступило  лето -  всем стало очевидно,  что я хожу с крестом  - в  то  лето
носили  индийские платья с огромными  декольте, и как бы низко  он  не висел
(нельзя же совсем на пупе носить, как покойный председатель Тихон Петрович -
вот он и  допрыгался!),  все равно был виден  и желающие  схватиться за него
лапой, с каким-нибудь упреком,  не переводились. Но я тут же бойко отвечала,
что мать моей  матери -  армянка  -  христианка  и по  еврейским законам - я
никакая не  еврейка. Это - чистая  правда, но  зато по армянским законам - я
никакая  не армянка -  так как у них все считается по отцу. Но никаких армян
вокруг не  было,  а были,  как  обычно  только евреи и русские.  Евреи  были
крещеные  и  некрещеные, а  русские, как  обычно,  делились на антисемитов и
юдофилов - и никого  в середине - так что им всем было, что сказать по моему
поводу.  Но я, обозначив себя,  как  жертву религиозного парадокса, от  всех
этих бесед отбоярилась.
     А между тем, у меня собственное мнение по этому вопросу - но я не люблю
спорить с  людьми  на  всякие  серьезные темы. Я  не люблю латинизмов,  да и
владею  ими плохо - и в результате,  меня  может  кто угодно переспорить - а
хули ж не переспорить - когда сыпешь непонятными словами. Поэтому я не люблю
споры  и даже вообще простые  разговоры недолюбливаю,  а предпочитаю,  чтобы
беседа со мной носила характер моего монолога.
     Для  этого  нужно  читать   проповеди  или,  на   худой  конец,  писать
философские трактаты.
     Насчет  евреев и России мне как раз пришлось записать все свои мысли на
бумажку - записала я их прошлым  летом в Захар Михалычевой квартире,  потому
что он  все  время уходил  и оставлял меня одну. И было  много времени,  для
приведения в порядок  разных разрозненных мыслей,  которые давно уж брезжили
тут и там.
     Я  уже  писала, что, по моему мнению,  слово "выкрест" - в  современном
мире являет  собою не  еврея, нацепившего на себя крест, а любого россиянина
отцепившего от  себя  Русскую идею. А  Русская идея для меня на  сегодняшний
день полностью  совпадает  с  той, которую  когда-то  принято было  называть
Еврейской. Все это звучит сложно и запутанно, но для этого я навела порядок,
и вышел трактат,  а название - не мое! Его придумал Володя Мандельсман - тот
самый человек,  который всем  запомнился  на  похоронах Иосифа  Бродского  -
лохматый красавец, похожий  на  статую Зевса, он заламывал шапку и  горестно
восклицал:
     Умер!  Не успел мне справку, что я гений подписать! Кто теперь  поверит
без его подписи!
     Если  вам  никогда не  приходилось  делать себе в Америке грин-карту по
гениальности - то  вы конешно, не поймете  всю глубину  Володиной утраты, но
вот  там у нас в Джерси-Сити, в доме где  живут художники со  всего мира - и
почти  все  они  проходили  эту  сложнейшею  процедуру,  собирания   бумажек
(оказывается доказать, что ты - гений, все же труднее, чем доказать,  что ты
- еврей), никто  бы Володиному  поведению не  удивился.  В  результате,  все
как-то  утряслось  -  справка,  оказывается,  уже  была  готова, она  просто
затерялась в гардеробе "Русского Самовара".
     Во всяком  случае,  я Володе выдаю  личную справку,  что он  гений - от
имени Джульетты (и Духов!) - потому,  что  он придумал  чудное название  для
моего философского трактата: "Евреи и Россия. Двести - вместе!"



     Мы не сеем
     Мы не пашем
     Мы валяем дурака-
     С колокольни
     Хуем машем,
     Разгоняем облака!

     Частушка.

     ЕВРЕИ - это программа, внутри  программы ЧЕЛОВЕК, рассчитанная на энное
колличество  лет.  Цель ее - дальнейшее созидание человека, отрывания его от
животного  в  сторону БОГА.  Евреи  - БЫЛИ ЗАДУМАНЫ  как  носители  совести,
высокой духовности и особой  способности к сопереживанию.  Вышеперечисленные
качества усиливаются через  боль и страдания.  Не  испытавший  боли  вряд ли
сможет ей до конца сопереживать.
     Отсюда   -  БОГОИЗБРАННЫЙ  народ,  отсюда  -  ЗАВЕТ,  т.е.  договор   о
сотрудничестве,  договор  о  ЛЮБВИ  как о высшей точке человеческого  бытия,
договор,  который  окончательно  перестал  выполняться  одной  из  сторон  в
прошедшем веке.
     Всякая программа имеет  конец. Иудаизм утверждает, что  в конце  ВСЕГО,
последними на земле останутся евреи, и поразительным образом, христианство -
с этим соглашается.  Это кажется странным, но если принять мою теорию  - все
становится  на  свои  места  -  может  уйти  племя, раствориться  этнос,  но
программа "ЕВРЕИ" - останется до конца программы "ЧЕЛОВЕК".
     Этнос,  к которому  я имею  счастье принадлежать, долгие  века  и  годы
являлся основным носителем этой программы, но на сегодняшний день он  устал.
Он ветшает, и я чувствую, как старая кровь тянет к земле - прочь от  неба, к
телу - прочь от духа. Слишком долго евреи тащили возок. ОСЛИК УСТАЛ.
     ВОЗНИЦА понимает это и вот уже несколько веков ищет место,  куда  можно
"влить" - "слить", евреев.
     Он пробовал в Испании, там  ПОЧТИ вышло, но - не  вышло, а вышло только
ФЛАМЕНКО - самая  сильная музыка боли  и любви, которая есть на земле. И эта
смесь еврейской, цыганской  и мавританской боли, теперь называется испанской
душой.
     Пробовал с  немцами, с поляками, все это брожение  по Европе, короткое,
(мы не осознаем, насколько короткое - насколько ничтожный промежуток времени
- вся НАША эра). Все это были "ПРИМЕРКИ", куда бы, в кого бы нас поместить.
     Двести  лет назад  с  Польшей  попали  сюда.  Польшу  сдали Екатерине с
евреями. Нащупывание очередного места.
     История тут была ПОДХОДЯЩАЯ.
     Ненависть  и  сквозь   нее  -   любовь.  Рабство,  пригнувшее   чувство
собственного  достоинства,  но  пригнувшее  и  гордыню.  Трусость,  но  если
храбрость - то отчаянная. Покорность, но если желание воли - то смертельное,
неостановимое.
     Зависть,  повсеместно  разъедающая  народ,  как  болезнь,  и   жалость,
необдуманная и нерациональная, но, повсеместно врачующая.
     Пьянство и лень. Необязательность и долготерпение.
     Неумение  совершать завершенные действия  - следствие не столько  лени,
сколько самого определяющего качества данной местности - мечтательства.
     Мечтательство  российское сильнее и зависти и жалости.  От него и лень,
для него и пьянство...
     МЕЧТАТЕЛЬСТВО - суть пребывание не вполне на земле этой грешной.
     Это - уже в сторону неба. Это - подходило.
     И вот двести лет назад приблизились к друг другу: РОССИЯ и ЕВРЕИ.
     Для реализации задуманной идеи, евреи должны были приблизиться к России
ФИЗИЧЕСКИ,  чтобы влить себя, свою силу, свою выживаемость, свое первобытное
чувство роду-племени, не снизу - от люмпена, не сверху - из отдела кадров, а
изнутри -  из женского лона, из  веками  проверенного  еврейского-цыганского
правила: если ты лег с НАШЕЙ женщиной, дитя - НАШЕ.
     Россия  практиковала  это  правило  и прежде,  хоть  никогда прежде  не
декларировала.  Так входили в нее и навеки оставляли в ней себя - и половцы,
и татары.
     В 20-м веке наступил черед евреев - Бог нашел, наконец, место,  куда их
можно влить и начал эту тяжелую и кровавую операцию.
     Сначала - Революция. Она уничтожила сословный и религиозный запрет.
     Она уничтожила значительную часть населения России.
     Голод на Украине - при этом некоторое количество евреев уцелело, потому
что  до  всеобщего голодного  мора  ушло из местечек в города, ушло в  центр
России - вслед за СВОЕЙ революцией.
     Конешно, ушли те, кто посильнее, кого решено было оставить "на развод".
     Ушедшие в центральную Россию с Украины, из Белоруссии, Литвы, Молдавии,
многие из них спаслись  от дальнейшей своей "еврейской"  судьбы. По большому
счету - ТОЛЬКО они и спаслись.
     Это случилось в середине прошлого века. Евреям пришел конец. Они больше
не годились  ЕМУ - для  любви. Нищие хасиды погрязли  в фарисействе, богатые
лавошники - в золоте, ученые ассимилянты в  науках и искусствах, но никто из
них больше не думал о любви. Любовь ушла вместе с болью. И тогда ОН сдал их.
Убрал.
     80%  европейского  еврейства убрал  смертию. Сожженными младенцами. Мне
кажется кощунством  обвинять  в  этом  немцев. Молодые немцы  - посажены  на
"гилти трип" - это несправедливо.
     И  у России,  и  у евреев  всегда были  сложно-родственные отношения  с
Германией.  Для  меня  Германия  началась  не  с  Гитлера  и фашистов,  а  с
дедушкиной фразы:
     Русский моряк всегда знал - в Гамбурге - уже дома.
     И всю жизнь  - уже ПОСЛЕ  ВСЕГО, он все хотел  хоть на  часок очутиться
ДОМА - в Гамбурге.
     Не с Гитлера началась для меня Германия, и не Гитлером кончились евреи.
     Все,  что происходило  в прошедшем  веке и с Россией и с евреями  носит
характер такого апокалипсического кошмара,  что трудно приписать это людской
воле. Легче представить себе, что все это было задумано и организовано свыше
и для некоей высшей идеи. Ради которой Достоевский не согласен пролить слезу
ребенка и я - НЕ СОГЛАСНА!
     Я лишь  только  осмеливаюсь  утверждать,  что  нашего с Федор Михалычем
согласия как обычно - не спрашивали.
     Там разбирались - СВОИ.
     Хоть по  нашему неразумному разумению - после Иисуса, Бог не может быть
- ТАКОЙ, но вся история человечества учит нас, что Он часто бывает ТАКОЙ.
     Стало быть, убрал смертию - почти всех.
     А там,  в Америке -  убрал сытостью и покоем. Там  длиннополые хасиды -
они теперь герои  кинокомедий,  и цветущий, переливающийся  Аппер  Ист-сайд,
молодое  поколение   которого,   из   всех  богов  более  всего  тяготеет  к
Микки-Маусу,  но все  еще помнит, что надо возбуждаться  и  прихлопывать при
звуках  не  "Янки Дудль",  но  "Хавы Нагила".  За  всех  младенцев немецкому
правительству  по-деловому  выставили  счет,  и все пронумерованные запястья
подлежат не ПРОЩЕНИЮ, но ОПЛАТЕ.  Как в "Русской  правде" ...надцатого века:
"Кто убьет смерда, платит пять гривен..."
     Все это может быть правильно и разумно - но это больше не ЕВРЕИ.
     Это - ряженые. И даже на оперу не тянет - оперетта.
     Есть еще одно место с евреями.
     Сразу  после "уборки",  главы европейских государств стали думать, куда
бы деть остатки  евреев, порядком всем надоевших,  за время своего блуждания
по Европе, с нытьем  о любви и совести. Подумали и придумали карточный домик
в пустыне. В надежде, что  арабы добьют всех, кого Гитлер не добил. Конешно,
евреи поехали туда, им ведь дали понять, что спасшихся, назад НЕ ПУСТЯТ. Все
места заняты. Коренным населением.
     Поехали. И арабы  - добили бы. Если б не Америка - она стала платить за
карточный  домик.  ИЗ  СВОИХ  СООБРАЖЕНИЙ.  Финансово  -  политических,  как
положено Америке. Никоим образом не сентиментальных.
     Во всех случаях, Европа вздохнула спокойно, решив,  что  евреи частично
сброшены  в Америку и частично  в Израиль, а она  - Европа,  (о чем и мечтал
Гитлер) - ЮДЕНФРАЙ.
     Святой Никола, я знаю, там у тебя, в раю хранится Гитлер - не усатый, а
тот  маленький,  у мамы на  руках -  ты, как  только он  подрастет и  начнет
понимать по-русски, передай ему от меня вот что:
     ХУЙ ТЕБЕ, А НЕ ЮДЕНФРАЙ!
     Это  не  только от  меня, а от  всех  евреев,  которые  живут сейчас  в
Германии и говорят по-русски.
     Потому что на самом деле вышло вот что:
     ЕВРЕИ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ОСТАЛИСЬ.
     Там, в России. Прикрытые Россией. Спрятанные от Гитлера.
     Дети местечек - наши бабушки и дедушки.
     Бабушки - кто  в блокаде,  кто  в  эвакуации  -  распускали  над своими
носатыми птенцами посиневшие куриные крылья.
     Дедушки - почти все воевали. Но это тоже был шанс на жизнь.
     Мои, оба вытянули счастливый билет.

     Дедушке столяру еще в финскую влетела в голову такая пуля,  что сначала
его год  держали в госпитале, а потом отправили  на военный завод, на  фронт
больше  было  нельзя  - он стал глухим  на одно ухо.  Тот  дед был - ПЕХОТА.
Пехота - это часть населения, которая всегда по фигу всем остальным. Шанс ее
- невелик. И повыбивало  русскую пехоту в  ту  войну, наверное, так  же, как
европейских евреев - на 80%.
     А  второй  -  военкор,  которые  " с лейкой  и с блокнотом, а  то  и  с
пулеметом  первыми врывались в города"  - он  воевал до конца и  по  большей
части -
     с пулеметом. Этот дед был  отчаянно храбрый, но  все же  шанс  выжить у
него - военкора был чуть больше, чем у пехоты.
     Но зато именно ему и светил верный шанс сгинуть в СВОИХ-НАШИХ лагерях.
     У столярного дедушки - ЭТОТ шанс был меньше.
     Он однажды получил партбилет году в двадцать четвертом,  но  вскоре его
потерял,  и бабушка  уговорила его не пытаться его восстановить и  никому не
рассказывать, о том, что был в партии.
     В двадцать четвертом еще многим казалось, что  и революция, и партия, и
власть - еврейские. Но - не моей бабушке. Она считала, что  еврейской власти
НЕ БЫВАЕТ, и порядошному еврею надо держаться подальше от любой власти...
     Дед  был  столяр  краснодеревщик и  всю жизнь  провел в реставрационных
мастерских Русского музея.
     Наверное, он и был первый художник в нашем роду.
     А первый писатель - тот второй революционный дедушка.
     В тридцать седьмом он был редактором главной газеты Красноярского края.
Тогда  он убежал  в первый  раз. Ночью, за час до  того как  за  ним пришли.
Убежал  в Москву к  брату,  за  справедливостью.  Справедливость  по поводу,
отдельно взятого, явившегося из невнятной местности "величиной с шестнадцать
Франций", дедушки - восторжествовала. ( Остальные братья и сестры в ту  пору
жили в Москве - их всех повязали).
     А в сорок седьмом он второй  раз убежал - уже из Питера, из "Вечерки" -
штурманом в Мурманск на селедошный флот.
     Окажись пуля  первого деда не  умница, а, как положено, дура - отец все
равно  бы жил - он к  началу войны  уже  родился.  Но если  бы другого  деда
забрали тогда, в Красноярском крае - мать  моя могла бы запросто  сгинуть  в
детдоме для детей врагов народа.
     Так  что   я  живу   на   этом  свете,   благодаря  могучему  инстинкту
самосохранения революционного дедушки.
     Живу  -  ОСТАТКОМ,  ошметком  ашкеназского  племени  и  ощущаю  себя  -
отвечающей ЗА ВСЕХ.
     За тех, у кого этот инстинкт вовремя не сработал.
     Но выходит, что не сработал почти у всех - там в Европе.
     Не одна я спрашиваю - отчего так случилось?
     Это  не могло случиться  само собой. Все они ушли, потому что  им нужно
было УЙТИ.
     А нам - нужно было остаться.

     Многие, которые из евреев, выжили и в СВОЕЙ-НАШЕЙ мясорубке. Взять хотя
бы  секцию  переводчиков.  В  разоблачительных  статьях сорок седьмого  года
неоднократно указывалось, что подлые "космополиты" ОКОПАЛИСЬ именно там.
     И  этот  ОКОП  действительно  помог, в  отличие  от  другого -  детской
литературы,  в которой,  по наивности, тоже ОКОПАЛИСЬ многие, в том числе  и
несчастные обэриуты. В детском окопе удалось создать  великую школу  детской
литературы, (так же как  в переводном - продолжить великую  школу перевода),
но выжить - не удалось. Сталин заметил, что эти ребята  ПОРТЯТ ДЕТОК, а  это
все равно, что, в прежние времена, девок портить - грех, караемый смертью.
     И вместо реквиема - ДЕТСКИМ поэтам, ДЕТСКАЯ песенка Вероники Долиной:

     Их вывели во двор поодиночке,
     И не было с тех пор от них ни строчки...

     Это - про Хармса в блокадном Ленинграде.
     А расстрел Еврейского антифашисткого  комитета  и вовсе носит  странное
название "НОЧЬ  ПОЭТОВ" - потому что именно в эту ночь - в чистом поле  была
расстреляна  "Книга  бессмыслиц"  нашего  детства  про  "...оставил на столе
деревянный  пистолет..."  и  про  "...Анна  Ванна,  наш отряд  хочет  видеть
поросят..."

     А из переводчиков  многие выжили. Маленькая книжечка  тридцать седьмого
года:  Киплинг  -  "певец  апологии  империалистического  хищничества",  НАШ
Киплинг - Оношкович-Яцына, Гутнер, Фроман, Фиш...
     Кто они?
     Что с ними стало?
     Из фамилий  даже  неясно - кто мужчина,  а кто  женщина.  Фиш почему-то
снабжен полным именем - Геннадий.
     А мое любимое всегда БЫЛО - Оношкович-Яцына.
     И Костя Кузьминский рассказал:
     Это - женщина. И как раз жена Геннадия Фиша!
     Из  девочек  гумилевского  семинара  поэзии.  Помните,  Ирина Одоевцева
рассказывает,  как  он  учил  их, ни  в коем  случае не становится  грибами,
которые называются  "подАХМАТОВки.  (Кто бы  моим  ровесникам  рассказал про
грибы "подоОСИновики"!)
     Наш  "Киплинг"  Гумилев -  успел  выучить  своих девочек  -  мальчиков,
хватило на НАШЕГО Киплинга.
     Жива ли  Оношкович-Яцына?  В шестидесятые была  жива, и это уже великое
счастье...
     Вокруг  переводной поэзии  остроумные  евреи  придумали  целую  систему
выживания:
     Один переводил  какого-нибудь  французского  поэта шестнадцатого  века,
другой, в  качестве  литературоведа  писал  статьи  об этом поэте, третий же
писал о великолепном искусстве переводчика.
     При этом французский поэт был лирик, воспевающий какую-нибудь даму  или
наоборот яростный любитель каких-нибудь НАШИХ ФРАНЦУЗСКИХ БЕРЕЗОК. ( Или что
там у них полагается? Можжевельник?)
     Таким  образом, на одной французской  могилке шестнадцатого  века могли
выжить и выкормить потомство целых "ТРИ ЖИДА В ДВА РЯДА".
     При этом  я думаю, что некоторые французские  могилки были фальшивыми -
поэтов никогда не существовало, и их сочинили сами переводчики.
     Так  эти  хитрые  ребята дотянули до сорок  седьмого года в полном ладу
одновременно,   и   с   собственной   совестью  художника,  и  с  окружающей
бессовестной идеологией.
     В сорок седьмом, поняв, что  брать их НЕ ЗА ЧТО, начали  брать - за то,
что еврей.  Но это опять давало -  чуть больший  шанс на  жизнь, из севших в
сорок седьмом, многим удалось дотянуть живыми  до  пятьдесят третьего, когда
смерть  начала  отступать  от лагерей. Шесть  лет  - не  двадцать пять  и не
семнадцать.  Сквозь все пытки,  допросы и столыпинские вагоны,  все  равно -
шанс был.
     Многие выжили и вернулись.

     Они   то  и  завезли  в  Питер  мат,  в   качестве  разговорного  языка
литературной интеллигенции.
     Они, городской народ, узнали его там - на лесоповале и влюбились.
     Ну,  как  было  не  влюбиться,  им,  повенчанным  с  русским  языком  в
семнадцатом году, (брачная простыня была красная, как положено). И с тех пор
благоговейно вслушивающимся в каждый его закоулок.
     Я не утверждаю, что юных питерских барышень надо  обучать мату. Конешно
нет, пусть вырастают новые "смолянки" или Достоевские Настеньки.
     Но сама я от мата не откажусь, хотя бы в память  о тех,  из  чьих рук я
его получила, от "наших Киплингов на языке идиш".
     Они то и бросились тогда  -  после  ПЕРВОЙ  НОЧИ в  крови,  в пожаре  -
спасать добро.
     То, что они называли "добром" - бросились не к сундукам - к стишкам.
     К языку - главному трофею. И тряслись над ним все эти годы.
     НАШ Киплинг. Потом были НАШ Лорка, НАШ Селинджер...
     Все эти переводчики, редакторы, корректоры, Риты Райт, Норы Галь, потом
уже из  их рук мы  получили всю свою Америку. Мы их застали уже  старушками.
Старушек как всегда больше, чем старичков.
     Секция переводчиков... Там спрятался  и отец Алеши Хвостенко, рожденный
в Лондоне,  в  семье  левых  эсеров.  Туда  вернулся  и Старик  Лихачев,  не
академик, но воспитатель целой плеяды питерских юношей.
     Я  недавно  видела  всю  эту  компанию  -  "Секцию  переводчиков",  как
нарицательное, в "Звезде", на семинаре.
     Смотрела на  эти лица стариков и  старух, кто-то еще  жив - из ТЕХ лет.
Они  и  не  заметили,  что  вместе  с языком  взяли еще  что-то неясное, как
радиация. То ли русского Бога, то ли русскую душу...
     Про "Секцию переводчиков" я сочинила песню.
     Песню лебедям - от своего от вороньего имени. И  мотивчик у нее блатной
- "Нина-дочь прокурора".

     Воронья песня.

     ... Где лебеди?
     А лебеди ушли.
     А вороны?
     А вороны остались.
     Куда ушли?
     Куда и журавли.
     Зачем ушли?
     Чтоб крылья не достались.
     Марина Цветаева.
     "Лебединый стан"

     Надо что-то отвечать. Раз уж я взялась отвечать, то и отвечаю... от нас
- воронов.

     Когда райские птицы свои перья уронят
     И простуженной глоткой захрипит соловей
     Я спою тебе милый, эту песню Воронью,
     Она горше отравы, а не хочешь, не пей!

     Гуси-лебеди жили по Лебяжьей канаве,
     Улетали навеки - обронили птенца,
     Эта песня - Воронья, она горше отравы,
     Но уж если разлили - допивай до конца.


     Говорят, мы не вправе, мы - из грязи, из пыли,
     Из прохожего места, из густого вранья...
     По Лебяжьей канаве - прежде - лебеди жили,
     А теперь наступили времена воронья.

     Наливай по еще, не грусти, малолетка,
     Не пришлося тебе на чужбине пропасть,
     Все ж Воронья Слободка - не заморская клетка,
     Да и голосом вышел ты в жидовскую масть...

     Допивай до конца - закуси, чем попало.
     Мухомором слоеным, черно-белым крылом,
     Этой песней вороньей - чердаков и подвалов,
     Да Лебяжьей канавкой, да соленым локтем.

     Этой песней лебяжьей - чердаков и подвалов,
     Да Вороньей канавкой, да соленым локтем.

     Получилось не только о евреях, но и обо всех остальных, кого революцией
выплеснуло из конюхов и кухарок, в младшие научные сотрудники.
     Все хотели стать чем-то другим:
     Евреи - русскими.
     Крестьяне - господами.
     Казаки - приват-доцентами.
     Самое интересное, что у всех все вышло!
     Иногда, даже забавно  - СОВЕТСКОЙ, объявляется  почти вся  недворянская
культура - крестьянская.
     Ее  и  при Совке  гнобили и  теперь гоняют.  А я,  по старой  еврейской
традиции, решила побыть пока при этом сундуке...

     В общем, Россию гоняли сквозь  строй - как обычно, в  нормальном режиме
времен, скажем, Ивана Грозного.
     Евреев  -  тоже,  по  старинке -  той, еще  библейской,  с  разбиванием
младенцев об стену.
     Но,  уже  с  Гражданской  войны  вся  эта  кровавая купель  была общая.
Заваливали  друг друга  по  очереди -  то казаки  разбойников, то разбойники
казаков.  Кузьминский  кричит, что  я  все  сочиняю, и что  после  групповых
изнасилований дети не родятся.
     Да, но это, если узнавать  о том  времени только из  хорошей прозы. Там
сплошные  групповые  изнасилованья.  Писателям  -  про  групповые  то, всяко
интересней писать.
     А если просто послушать мертвецов, то выходит, что в этой страшной каше
шла жизнь,  и пышным  цветом  цвела совсем  другая  статья:  "принуждение  к
сожительству с использованьем..." - тут уж по-разному, кто смертью грозил, а
кто и просто сулил мешок картошки.
     От казаков рожали  евреев,  а от дворян -  тоже.  И кто-то помешивал  и
помешивал большой деревянной ложкой Россию и евреев.
     И опять война, и опять лагеря, и опять голод...
     А потом вдруг странная  попытка маленького  Сталина,  тронуть  евреев -
тех, что хранились у него под крылом.
     Он их не трогал до поры, до времени.
     Как  всякая  персона,  ангажированная  мелким бесом,  он  как-то смутно
осознавал свою функцию - по сохранению остатков этого племени.
     И  по сохранению  России -  вот таким, вполне моисейским способом -  во
тьме, в крови,  не подпуская к остальному миру, и только венчая с еврейством
все больше и больше.
     Не знаю, почему он решил их все же тронуть - одно ясно, в ту  же минуту
его смахнули со стола, как  маленького  усатого таракана.  Того  самого,  из
Чуковского. Прилетел воробышек и склевал.

     Тут мы как раз и родились. А вокруг стало непривычно тихо. Ни войны, ни
голода, ни  "черных марусь"  -  один  только  Гагарин с Белкой  и  Стрелкой.
Кончилась репетиция Страшного Суда, с участием наших бабушек и дедушек.
     По Питеру прошлись так, что тут и вовсе не осталось местного населения,
все чесали да чесали кровавой расческой.
     - Вы же и чесали!
     Мы  и чесали - но "МЫ"  уже были "ВЫ". Мы ВСЕ  уже  были "МЫ" и  чесали
"НАС".
     Если бы  я  была настоящий  Исаич,  я  бы  написала об  этом книгу  - с
документальными свидетельствами и статистическими выкладками.
     Но я -  Исаич-Бедная  девушка. И особенно меня  смущает всемирный успех
его "Красного колеса". Так что я ограничусь голословными утверждениями.

     Вокруг  нас был  мир - в миру все женились уж по любви  - а особенно по
этой дурацкой юношеской тяге к экзотике - хоть и ясно сказано:
     - Не любите черный глаз,
     Черный глаз опасный,
     А любите голубой,
     Голубой - прекрасный!
     Все любились уж вовсе вперемешку - и уж вовсе по доброму согласию.
     В очередной  раз Питер опустел в конце 70-х -  и Америка  получила свою
первую порцию России. Тогда она еще не заметила что это - Россия.
     Думала, так - евреи, привычная уже напасть.
     Тогда в семидесятые полицейские еще не освоили выражение:
     "РУССКИЕ СВИНЬИ",
     при битье ногами по почкам. Позже это придет на смену:
     "ГРЯЗНЫМ ИРЛАНДЦАМ",
     "ГНУСНЫМ МАКАРОННИКАМ",
     "ЖЕЛТЫМ ОБЕЗЬЯНАМ",
     " КАЙКАМ" И
     "НИГГЕРАМ"
     Про русских - это уже из моих лет в Америке.

     Тогда, в  семидесятые, из Питера отъехало  много народу... Оставшиеся -
опять чего-то  там воевали, довоевывали свою  СВОБОДУ. А потом наступила эта
ПОТОМ  МАЛЕНЬКАЯ  РЕВОЛЮЦИЯ  - такая маленькая, что ее даже  назвали  другим
словом, но все двери открылись, и мир стал ОБЩИМ.
     И вот тут-то, наконец, "ВЫ" стали "МЫ". Россия потянулась с котомкой на
запад, не вполне осознав - чего это она бредет?
     НА ЗАРАБОТКИ ЧТО ЛИ?
     Ленивая мечтательная Россия - бессребреница, всегда довольная трешкой в
кармане - на заработки - с чего бы это вдруг?
     А никто не догадался, что свадьба кончена и РОССИЯ теперь - ЕВРЕЙ.
     Ей  теперь  идти  по свету с  несносным нытьем о Боге,  любви, совести,
жалости...

     Идти с протянутой рукой, как положено блаженному юроду, навстречу миру,
в котором Бога стараются заменить различными тотемами.  Не важно,  компьютер
это,  колбаса,  или голливудская мелодрама - все это  вещи  ХОРОШИЕ, все это
имеет полное право на существование,  но не на ГЛАВНОМ месте, а в отсутствие
Бога - немедленно выползает на ГЛАВНОЕ.
     Это - неправильно.
     Но ЕВРЕИ -  они конешно этого  не  допустят, то есть программа, которая
теперь называется не именем народа, но именем места - РОССИЯ.
     Когда-то русских детей унесли американские гуси-лебеди имени шестьдесят
восьмого года. Тогда Америка была для нас - Великая школа свободы. Но теперь
своей  свободы -  хоть  отбавляй, а  там - поражение Еврейской идеи. И пусть
мелкий бес говорит, что - победа, что Еврейская идея это:



     И еще:



     Все это  уже проходили, и я доподлинно  утверждаю,  что  никогда это не
было еврейской идеей. Еврейская идея говорит вот что:



     ЕВРЕИ -  это теперь  МЫ  - РОССИЯ, мы все  теперь - РУССКИЕ, один общий
народ.
     Наша кровь и плоть смешались.
     Мы стали сильнее.
     Наверное, мы теперь способны к свершению завершенных действий.
     Но в нас по прежнему остались жалость и мечтательство.
     Совесть и божеверие.
     Страшных мук нам, наверное, больше  не положено, страшней,  чем  было в
том веке все равно не сделаешь. Но программа - продолжается.

     А я евреями - с этим словом, жаль прощаться. Это было - ХОРОШЕЕ СЛОВО.
     Его сейчас часто можно услышать тут в Питере. Вообще в России.

     ЕВРЕИ - это уже не жиды и не комиссары, и не смуглые жители государства
Израиль -  это опять  что-то безусловно СВОЕ  -  НАШЕ, русское, но пугающее,
что-то что надо прокричать, пробить в колокол, как когда-то:
     ТАТАРЫ!!!
     И бежать! Но звонить  - поздно и бежать поздно. Они вошли и надо теперь
- ЭТИМ быть.
     Любить раскрашенного деревенского Бога.
     Брести с котомкой по свету.
     И  по-прежнему,   внезапно   замирать  посреди  свершения  завершенного
действия,
     с надеждой, глядя в небо:
     НЕ ЛЕТИТ ЛИ КУРИЦА?



     Обдумавши все эти многочисленные мысли и рассортировавши их в голове, я
конешно  захотела их как-то донести до неразумного народа. В  общем, это был
уже не первый случай, кода Бедная девушка чувствует, что ей открылась высшая
истина, и надо  по этому поводу что-то делать.  Была уже одна чудная девица,
которой под деревом что-то там сообщили голоса.

     - Пойдем, Поля петь. По-хорошему - бутылкой  по голове они не понимают.
Надо пойти и  рассказать им про Русскую  идею. И вообще,  что  козлы они. Я,
конешно очень храбрая, но петь-то я не умею, так что пойдем - будешь петь со
мной хором.
     - Говорить тоже?
     - Только петь. Говорить, не бойся, я сама буду. Ты только стой рядом со
мной, а то страшно.
     - Пошли!
     Поля  почти  все  мои  песни знала. Я  договорилась  с сербом Витей  на
какой-то неходовой будний день. Никаких гитаристов тогда не было. Я и Поля.
     Ну, Поля хоть - меццо-сопрано.
     А  я -  отродясь, дальше  своей кухни  не пела. Ладно, думаю, чего  мне
терять-то? У  меня  устоявшаяся  репутация  Городской  Сумасшедшей, не  хуже
Чацкого. Нечего бояться - пора скакать к осажденному Орлеану.

     В  это  время,  Костя  Кузьминский   выпустил  мою  первую  книгу.  Она
называлась  "Питерский  романс", и  включала  в себя все  мои песни о Бедных
девушках  и  несчастной  любви.  Будучи  еврейской Жанной  Д,Арк,  я  решила
погибнуть во имя идеи, но и одновременно как-то подзаработать.
     В  общем,  устроить  презентацию  этой  книги.  И  поставить  маленький
спектакль.  Кроме нас с Полей должны  были выступить  еще три  человека  - я
хотела их  показать публике.  Все они должны были выйти  передо мной (в роке
это назвали бы  "разогрев") и прочесть  совершенно  определенные  свои вещи,
которые я  выбрала. Эти трое были  - сам вечно  опальный мэтр  Кузьминский и
двое людей, связанных с ним в ту пору - Володя Брук и Слава Могутин.
     Володя был мой близкий друг, а Славка тогда только появился в Нью-Йорке
и  радостно  использовал  любой  плацдарм для  выступлений. Его  направил  к
Кузьминскому Лимон и отрадно видеть, что Славка никогда от Кузьмы не отрекся
-  везде   его  поминает   как   друга,   и   по-прежнему,  сотрудничает   с
бруклинско-киевской  компанией  Костиных  "деток".  В  общем,  все  эти  три
человека, которых  трудно себе представить участниками чужого спектакля, тем
не менее, согласились на этот раз пойти "под меня".
     Но в программке я никого из  них не указала - мне хотелось посмотреть -
придут  ли  послушать  одну  меня. Программку  я  напечатала  на  ксероксе и
положила  во  всех  русских  местах,  где  прежде  приходилось крушить народ
бутылками.
     Все  знали, что помимо Городской Сумасшедшей,  я еще и художница. Но  в
программке была вовсе не выставка, а книга и концерт - что-то странное. Всем
стало интересно посмотреть - что же такое Городская сумасшедшая может спеть,
и в назначенный день в "Медведь" явилось человек примерно триста.
     Никогда  больше, кроме  того случая, когда  ребята из  "В  нашу  гавань
приходили корабли" затащили  меня  в  Бруклин, в театр "Миллениум",  мне  не
приходилось выступать перед таким количеством народа.
     Сначала шел мой  спектакль: великолепный Кузьма читал  про  Лысую гору,
потом Брук - про "Русский Самовар", потом Славка - про бедных деток Кальвина
Кляйна...
     А потом пришел наш с Полей черед.
     Мы вышли на сцену в огромных шляпах с цветами.
     Поля, учась  в Ля Гвардии  на  факультете пения  -  на  сцене  бывала и
прежде,
     а  я  - никогда. Непонятно  было  на кого  смотреть. Я  хотела  увидеть
родителей  и  не  смогла.  Там где-то  были бывшие  друзья  - все они теперь
считали, что я спятила, и сторонились меня. Но вот "старики" -  родительские
друзья, они меня хотя бы  жалеют и пришли поддержать. Но я их никого не вижу
и поэтому  думаю, что все тут передо мной  - козлы. Они предали нашу Русскую
идею, и теперь я скажу им все. Расскажу им, какие они козлы.

     Сейчас  я  вам расскажу,  что такое  быть евреем. И  с чего  начинается
разрушение личности. Это когда  ты выходишь  во двор на проспекте Обуховской
Обороны.  Тебе три  года,  и ты там спокойно гуляешь  с  другими детьми,  но
однажды они вдруг тебе говорят:
     Баба Катя не велела нам с тобой играть. Потому что ты еврей.
     Ты бежишь,  конешно, в слезах домой и спрашиваешь  -  что это  за такое
"еврей" и нельзя ли тебе этим НЕ БЫТЬ? И вот тут все решается впервые. В три
года. Что тебе твоя мама ответит? Мне ответили:
     -Можешь этим не быть. Но тогда тебе придется не быть нашей дочкой.
     Вот такой первый урок - верности СВОИМ.
     СВОЕМУ-НАШЕМУ. Дальше было  много  разного.  И  преодоление, и победа и
вечный комплекс - если уж вписался ЭТИМ  быть - без комплекса не обойдешься.
Но об этом - неинтересно. Интереснее, про другую маму, которая ответила:
     Выйди и скажи им, что Баба Катя перепутала. Ты - русский.
     Особенно часто такое говорили детям от смешанных браков.
     Особенно мальчикам - им ведь  иначе - драться! Разбитые носы и очки. На
хрен это нужно. Обучение отречению.
     Потом мы росли и, СВОЕ-НАШЕ становилось все шире, и вот оно уже выросло
из Яблока и Курицы и доросло до Пушкина. Вместило в себя Россию.
     Там в Питере - в 89-м году произошло ОТЛУЧЕНИЕ.
     Это было горько и обидно, и мы уехали.
     Но здесь-то никто никого не отлучает. Тут другое слово - ОТРЕЧЕНИЕ.
     Во имя чего?
     Какой такой идеи?
     Что сказала американская Баба Катя?
     Кем, кем, теперь надо быть?
     Ага, евреями еще можно, тогда - пробиваемся на Аппер Ист-сайд.
     Но самое то главное - быть АМЕРИКАНЦАМИ.
     ИНАЧЕ ОНИ НЕ БУДУТ С ТОБОЙ ИГРАТЬ.
     А слово "русский"  надобно  позабыть,  потому  что нет такого  слова  и
вовсе, а есть "совок".
     Вот такое  движение  и  в первых  рядах  -  те  мальчики, которых  мамы
пожалели когда-то...
     ДА  все нормально,  но  только потом  не  пеняйте,  что  дети  вырастут
посторонними вам уродами - такая ВАША линия. Зато все без комплексов.
     Ладно,  будьте  американцами, а  я вот побуду русской, потому что  меня
научили  в  три года  быть  евреем  - ТО  ЕСТЬ  не отрекаться  и  терпеть за
СВОЕ-НАШЕ,
     все, что  причитается. Но зато дочь моя стоит  рядом и петь  мы сегодня
будем вместе. Как  старый  моряк  и  его  сын  - юнга  в кинофильме  "Мы  из
Кронштадта.
     Говорила  я еще  много  всего. Минут двадцать.  Время  от  времени  мне
кричали из зала:
     Не пизди! Пой, давай!
     А я отвечала:
     -Кто там пасть разевает? Подите-ка, дайте ему в ухо!

     Это  я делала вид, что у нас с Полей тут много единомышленников, в этой
толпе. Чтоб не так страшно было. Типа, у нас тут целая шайка Борцов за Идею.
Наверное,  к концу моей  речи -  шайка уже и сделалась. В основном из Бедных
девушек, которые давно уже и сами так  думали, но сказать вслух не решались.
А на призыв,  дать в ухо, откликнулся только мой интеллигентный папа и пошел
искать - кому там надо в ухо давать?
     Нашел  кого-то,  тот  сразу   извинился  и  выставил  папе  пиво,   как
пострадавшему отцу.
     В  общем, я призывала народ к верности и преданности, а потом  сказала,
что лучше  всего верности  и  преданности учат  народные баллады и городские
романсы - наше  русское  ФЛАМЕНКО. Моя двоюродная сестра Аня -  вместо того,
чтобы  считать  себя  русским, евреем  или  американцем,  плюнула  на все  и
объиспанилась - это не трудно сделать, живя  в Квинсе - рядом с колумбийским
комьюнити. Она стала танцовщицей Фламенко и отвалила в Мадрид, но перед этим
успела объяснить мне, что весь текст фламенко, В общем, сводится к фразе:
     " Она мне падла изменила, а я ей суке - нож под ребро!".
     Так  что все эти  "Поедем, красотка, кататься" и "Шумел камыш"  - самое
что ни на есть РУССКОЕ ФЛАМЕНКО.
     И суть его одна -
     ЗА ИЗМЕНУ - ПЛОТЮТ КРОВЬЮ!
     Вот я и сочиняю такие песни. И сейчас мы с Полей будем их петь.

     Народ к этому времени уже частично подразошелся, но и оставшийся  народ
подразошелся частично, потому что все уже приняли, как следует. Стало весело
и мне тоже - уже не страшно.
     Мы с Полей, наконец, запели:

     Завяли в вазочке - цветы бумажные
     Ругалась верная твоя жена.
     Она сказала мне, что я - продажная,
     Что я - гулящая, мне грош цена.

     Она красивая, она высокая,
     Подушки мужнины пойдет взбивать,
     А я - напьюсь сейчас, стану веселая
     И вдоль по Шкиперской, пойду гулять.

     А мне, кто встретится, тот станет барином
     Видать пропащая судьба моя,
     Я хоть с жидом пойду, да хоть с татарином,
     Да хоть с извозчиком за три рубля!

     Пускай жена твоя - конфекты кушает
     Бока широкия свои растит.
     Быть может Бог один - меня послушает.
     Быть может Бог один ее простит.

     Вообще то там можно менять - кто кого послушает и простит.
     Теперь штук десять - пятнадцать моих песен все время гоняют в передаче
     "В нашу гавань приходили корабли" - под видом народных,
     и даже напечатали их в  сборнике народных  песен - безо всякого автора.
хотя отлично знают, кто их автор, и  в тот вечер, как раз и была презентация
книги, где  все эти тексты напечатаны. В НАСТОЯЩЕМ издательстве "Подвал" - у
Кости и с НАСТОЯЩИМ копирайтом.
     Все  равно скоро уже все скажут, что я вру,  и вовсе их не  сочинила, а
где-то  услышала.  Где,  интересно,  я  такое  могла  услышать?  Вот  такое,
например, на мотив "Вывели казаки сорок тысяч лошадей...":

     Ой, меня убили,
     Ой, меня сгубили,
     Ой, не пожалели меня, девку молоду
     А я водки выпью, стану я веселой,
     Да разденусь голой,
     Да по улице пойду...

     А соседа встречу,
     Так ему отвечу:
     Не в моем заводе нынче глазки опускать
     Хочешь, чтоб любила,
     Пойдем со мной, милый,
     Будет нам могилой - моя девичья кровать

     Не ругайте, мама,
     Что иду не прямо
     И куда девала я свой свадебный наряд...
     А мне нынче, мама, нету стыда-срама,
     Обо мне, что хочут,
     Пускай люди говорят.

     Свадьбу мне играли -
     Десять дней гуляли,
     С нашего местечку - жид на скрипочке играл...
     Он меня увидел - ничем не обидел.
     Только душу вынул,
     А тело не забрал.

     Волос его - красный,
     Глаз его - опасный,
     Да в его картузе - звенят царские рубли.
     Ты Мария-Дева, тож жида любила,
     Расскажи, как было, а после смерть пошли...

     У всех народов есть баллады о  том, как  женщина полюбила  иноверца. Но
русские песни - о татарах и половцах.
     О татарах написана  такая важная песня - первый раз я ее услышала лет в
пять: на кухне шла гулянка, я засыпала, забравшись в родительскую постель, и
тут пришла  Жанна Ковенчук -  огромная  красавица -  полукитаянка. Она легла
рядом со мной и стала мне петь колыбельную:

     - Как за речкою да за Дарьею,
     Злы татарове дуван дуванили
     На дуваньице доставалася,
     Доставалася теща зятюшке...

     Дальше было про то, что он привез тещу, посадил ее качать люльку, а она
поет:


     ...Ты по батюшке злой татарченочек,
     А по матушке ты русеночек,
     А по роду ты мне внученочек.
     Ведь твоя-то мать мне родная дочь
     Семи лет она во полон взята...

     Дальше дочка - ее узнает, дает ей ключи и коня, велит ей  брать золота,
сколько нужно хватать этого сына из люльки и бежать в Святую Русь.
     Маманя отвечает, что без нее не побежит.
     А  дочка говорит, что мужа своего, татарина - не бросит и родит ему еще
детей. Этого  - первенца  -  надо  везти  в  Россию  и вырастить русским.  А
остальные дети -  пусть  будут татарами и  сама она - своему "чучмеку"  (так
сказали бы сейчас) - верная жена.
     Сколько всего  поместилось  в эту  песню.  Вот  она "еврейская  идея" -
первенца от  русской матери - отдать России. Вот она  идея верности -  самой
остаться с мужем - татарином. Вот такое СВОЕ-НАШЕ.
     Никто эту песню больше не помнит. Не нужна. Когда ж она стала не нужна?
Может во время советской дружбы народов?
     Когда  было все просто: стреляют в друг друга чеченец и ингуш на  меже,
вдруг прямо  из  земли  вырастает  товарищ Киров, берет их  обоих за  руки и
вместе идут они строить новую жизнь.
     А как  только товарища  Кирова и Ко  отменили, все немедленно бросились
обратно на ту же межу, с  той  же винтовкой, но  освобожденные  от  Необщего
Бога,  бабы, успели уже  так  запутать своими пездами  СВОЕ-НАШЕ, что вполне
пришло время для таких песен.
     Один вид этих, заполонивших Израиль старушек в ситцевых платочках, чего
стоит...

     А наутро теща из Иванова,
     Ксенья Павловна - вела дознание...
     - Он откуда родом?
     - Да из Рыбинска...
     - Что рисует?
     - Все натуру разную.
     - Сам еврей?
     - А что?
     - Сиди, не рыпайся! Вот у Тоньки - без ноги да с язвою...

     (Вряд  ли  Черчилль  мог  предположить  ЭТУ  тещу  -  в  Иерусалиме,  в
противогазе.)

     Это  -   Галич  и  вовсе  не  про  любовь  к  иноверцу,  а  "Вальс   об
абстракционизме", про любовь к абстракции.
     О любви христианки к еврею - много баллад фламенко.
     Есть песни у грузин, у поляков.
     А по-русски еще никто не написал. Время не пришло. Не отстоялось.
     То есть - вот пришло и отстоялось - во мне. Я и написала.
     И другую  - про  еврейскую девушку. Ту можно спутать с "настоящей",  но
эту -  вряд  ли спутаешь - видно, что она  написана кем-то, кто родился  уже
ПОСЛЕ ВСЕГО.

     -Ты бери коня, коня лучшего,
     Ты беги, беги мать, во Святую Русь!
     - Не поеду я во Святую Русь,
     Я с тобой дитя, не расстануся...

     Над  зыбкой.  С   выцветшими   синими   глазами.  В  противогазе.   Под
артобстрелом. Поют смуглым детям ... Много где... СВОЕ-НАШЕ.


     Вот и мы с Полей пели и пели... И про Черную уточку.
     Это была моя последняя душевная травма - Мочалка то меня бросил!
     Бросил, так и не подобрав. Ушел к Нинке. Нинка - конешно апофеоз Бедной
Девушки, но когда-то, брошенная мужем  с двумя  детьми, она от полного ужаса
выучилась на  компьютерщицу, и в наше время у  нее  уже был дом  и машина. А
Мочалка  -  говорил  Гоге  Ломинадзе:  "Запомни,   Ося,  баба,  должна  быть
устроенная!". Я то его отбила от - вообще - немолодой еврейской миллионерши.
А прибила  все же к  своей - Нинке-компьютерщице.  Нинка - очень классная, а
мне все равно было обидно, и я сочинила "Уточку".

     Уточка черная, уточка белая,
     Ходит по бережку, да не плывет.
     Ты ж неученая, девушка бедная,
     Кто ж тебя, девушка замуж возьмет?

     Сваха не ходит, мамаша волнуется,
     Девушка бедная спала с лица.
     Вышла однажды под вечер на улицу
     Встала одна у резного крыльца.

     Только узка деревенская улочка -
     Не разминешься - заденешь плечом.
     Бедная девушка, белая уточка,
     Ты виновата, а он не причем.

     Мимо прошел, никому не просватанный,
     Алый жилет, за душой не гроша,
     Кабы не бедной была, а богатою -
     Всем бы красавица ты хороша.

     Если такого - судьбой нареченного
     И до утра удержать не смогла...
     Девушка бедная, уточка черная,
     В речку нырнула - да не поплыла!

     А Мочалка в эту Нинку  по-честному влюбился. А все  равно написала - от
обиды. Теперь песня есть  и назад ее  не засунешь.  Я видела,  как ее поют в
телевизоре, и всякие Бедные девушки по-настоящему плачут.

     Мочалка  бросил, а я уже крещенная была. Тут уж в  меня  конешно РАВВИН
влюбился. И  главное -  устроенный,  вот  что обидно.  С домом  и с машиной.
Чудный красивый питерский человек Марик Гракх.
     Он  когда в Америку приехал - давно в конце 70-х, родня стала думать  -
куда бы его  такого -  после Студии Горошевского  и прочей питерской хрени -
пристроить. Надо что-то артистическое. Хучь в раввины отдавай.
     В общем, решили в раввины  отдать.  А жену - в канторы. Это до добра не
довело  -  жену  в  результате увел оперный  тенор.  А Марик выучился и стал
работать в тюрьме в городе Филадельфия.
     Он рассказывал, что русский еврей ему там попался только один раз. Но -
надолго. Это  был  еврейский старичок - фронтовик,  он  зарезал свою жену  -
старушку. Она его всю жизнь пилила - вот однажды нервы и не выдержали. Марик
говорит, что дети на  него обиделись и не хотели  его навещать. Только он  -
раввин и навещал.
     Потом  он  переехал  в  Нью-Йорк  и  стал  главным раввином знаменитого
похоронного  дома "Ладога". Там есть  еще  знаменитый  "Яблоков-Кингсвей" со
знаменитой рекламой, занимающей всю первую страницу "Нового Русского Слова":
     НИКОГДА!!!
     ПОХОРОННЫЙ ДОМ "ЯБЛОКОВ-КИНГСВЕЙ"
     НЕ ОТКАЖЕТ ЕВРЕЮ ИЗ РОССИИ!

     Вот  так.  Это  поначалу  пугает  всех приезжих,  но  потом привыкаешь.
Отдельно стоит какой-то православный "Безенчук"  -  и чувствуется укоризна в
его скромном объявлении:

     Кресты и православные памятники. Тихон Хренов.

     А Мариков похоронный дом "Ладога" прославился, благодаря Марику. Он был
замечательный.
     И сколько раз говорил,  что  лучшей жены, чем я ему не найти - поступай
назад в иудаизм - и под хупу!
     Правда, после того, как я ему честно призналась, что это надо не назад,
а вовсе заново и вообще ради замужества  -  нельзя, потому что, нечестно, он
на меня  все виды  потерял.  Только  и осталась  нам,  что  дружить  и вести
богословские споры,
     В которых он всегда побеждал - по причине своей всесторонней учености.
     Раньше, когда Марик еще работал в Филадельфии в тюрьме, а  в  Нью-Йорке
хоронил  "парт-тайм", он всегда  у меня останавливался.  Приедет и  сразу  к
телефону:
     Извини, завтра  похороны  с утра  -  надо  поговорить  с родственниками
усопшей - что-то узнать о ней.
     Дальше начинался разговор на час примерно, а я сидела и слушала, каждый
раз примерно одно и то же:
     -  Значит, она  была  человеком, имеющим талант сопереживания... Это  и
тянуло к  ней людей... как  вы  сказали? С  неиссякаемым чувством  юмора?...
Всегда готова помочь...
     Мне все время казалось, что это я умерла, и он беседует с моей дочерью.
Так я САМА  СЕБЯ себе представляю - человеком, имеющим талант сопереживания,
с неиссякаемым чувством юмора и всегда готовым помочь...
     Чувство  юмора особенно ярко проявилось впоследствии, когда я вернулась
в  Нью-Йорк из  Парижа, по причине - не особенно смешной, и Марик взял  надо
мной шефство на некоторое время. Я часто оказывалась у него на работе и пока
ждала его - названивала разным знакомым, сказать, что я снова в Нью-Йорке. Я
говорила:
     Привет.  А я вот вернулась. У меня -  рак. Правда! Сейчас-то я звоню из
похоронного дома "Ладога".
     Дальше раздавался дикий хохот.
     -Уже? А к доктору сначала - не хочешь? Ну так, на всякий случай?

     Тут  уже - совместный хохот. А потом  все  говорили,  что я удивительно
мужественная.  Конешно,  прослывешь мужественной, если, что бы в твоей жизни
не  происходило - вокруг непрерывно  декорация кинокомедии, и ты вставлена в
нее и - играешь.
     А что делать - контракт  под названием  "жизнь" подписан,  и  прерывать
его, похоже, пока не собираются.
     Страшное слово  обернулось  шестью  месяцами  разнообразных  физических
пыток с голливудским хэппи-эндом.
     Правда,  у меня теперь так  же, как  и у  любимейшего  Хвоста, неполный
набор  внутренностей, но  зато  я теперь  герой, не хуже  моих  ровесников -
которых ранило на войне. Можно говорить:
     -Ну  да,  иногда в  жизни  бывает ОЧЕНЬ СТРАШНО И  ОЧЕНЬ  БОЛЬНО. Очень
больно иногда бывает ОЧЕНЬ ДОЛГО. Что ты делаешь  при  этом? Молчишь. Иногда
орешь.  Иногда плачешь.  Терпишь, в общем. Война  не страшней больницы - там
весело, там азарт. А в больнице - ТИХО...

     А мы все  пели и пели. Потом и еврейские тоже - я сочинила слова на все
знаменитые  еврейские музыки и "Фрейлехс",  который в просторечии называется
"Семь сорок" и "Тум Балалайка" и "Офен припечек"...
     Все эти еврейские мелодии - никуда не исчезли. Людей этих, говорящих на
языке  "идиш",  которые  бродили  вдоль   границ   -  поубивали,   а  музыка
сохранилась.
     Кто-то бросился и к этим сундукам. Не я, но нашлись люди.
     Эту музыку - "клейзмир"  - все  любят. Ее невозможно не любить, ну  вот
как  русскую  литературу.  И  сейчас  ее  впервые  начали  играть  -  просто
музыканты. За  то,  что  они музыканты. Не  за то, что евреи. Только сейчас.
Клейзмир входит в мир, как когда-то фламенко, а потом джаз.
     Он будет входить все больше и больше. Как и джаз, музыка, настоянная на
крови. Там в Америке - сделали клейзмир-джаз  и  клейзмир-рок, а  тут у  нас
Инна  Желанная  и  Сергей  Старостин  соединили его  с  русской  архаической
деревенской музыкой. И опять НАШЕ-ВАШЕ-СВОЕ.

     Но у меня все люди говорят по-русски. И все про любовь, да про измену.
     ... Тумбала, тумбала, тумбалала
     Рано поутру из дома ушла
     Злая старуха - сводня и шлюха...
     Девушкой бедной когда-то была.

     А если про войну - то про любовь и верность.


     ... Не жди письма, любезная Матрена,
     Писать я письма, знаешь, не мастак
     Идет война, осталось два патрона,
     Ты извини, коль что-нибудь не так.

     Когда мы кончили петь - никаких уже козлов я не увидела.
     Все стали Серенькие Козлики и Библейские Козочки - выяснилось, что если
истины, вбиваемые  бутылкой в голову,  люди почему-то воспринимают плохо, то
вот так - пропетые простые слова - все наоборот сразу понимают и верят им.
     Все  сразу исправились,  полюбили  Русскую Идею и раскупили у  меня все
книжки.  Это было  очень важно,  потому что, как раз за день  до этого,  уже
пришло  письмо  от лендлорда,  чтоб платили  немедленно. В  тот день со мной
случилось  настоящее  чудо - я не успела оглянуться, как  в  кармане у  меня
оказалась тысяча баксов. На 800 у меня раскупили кассет и книжек, а  еще 200
дал  мне серб Витя. Он бы потрясен  таким количеством людей в своем баре,  и
особенно количеством ими выпитого.
     Кассеты у меня взялись вот откуда.
     Я однажды заманила  к себе в дом знаменитого  украинского кинорежиссера
Сашу Игнатушу, которому негде  было жить, и уговорила сыграть мне на гитаре.
Купила микрофон,  и мы все  эти песни записали. Половину с Игнатушей, а  еще
половину с Алешей Слепаком  - тоже случайно пойманным и хитростью заманенным
в дом, гитаристом. Игнатуша попал в Америку случайно, на какой-то фестиваль.
И обнаружил, что его знаменитый фильм, его  же братья- украинцы  распечатали
пиратским методом и крутят вовсю. Он поклялся не уезжать, пока не выведет их
на чистую воду - три  года он прожил среди нас. Без ни хуя документов, денег
и английского.  То  копал какие-то огороды, то долбил асфальт. Иногда жил  с
какой-нибудь красавицей.
     У меня он жил последние две недели. Ничего он  толком не победил. А  уж
домой ехать  боялся  -  через  три года,  начинает  полностью казаться,  что
Старого света - не было и нет, а есть только Америка.
     Он сидел в моем роскошном красном  кресле (вещи, найденные на помойке в
Квинсе или в  Бруклине  - они  всегда  роскошные - бархатные,  позолоченные,
потому что только роскошные  люди, позволяют себе менять мебель и выкидывать
ее на помойку), и говорил:
     Боюсь  ехать. Все  уж забыли про меня. Про кино  мое. Кто ж меня теперь
впустит обратно в режиссеры? Ладно. Пойду в трактористы... Отец был пастухом
- и ничего. А мать - почтальоном. А я - в трактористы пойду.
     С  ним  было легче,  чем  с  Лешей  Слепаком,  у  которого  родители  -
московская интеллигенция, а дядя и вовсе знаменитый правозащитник.
     А все  равно - трудно. Их обоих заносило,  то  в рок,  то в попсу. А  я
точно знала  - КАК НЕ  НАДО. Вообще - точно знать, КАК  НЕ  НАДО- это  очень
важно.  Потому  что  - КАК НЕ  НАДО  -  еще можно  узнать.  А уж  КАК НАДО -
сдохнешь,  не разберешься. Про  то,  как не надо, я  точно  знала, благодаря
одному ужасному случаю:
     Мы  с Юзом  Алешковским очень друг  другу симпатизируем. И  хорошо друг
друга понимаем. Однажды он даже спас меня от мамы.
     Она требовала,  чтоб я устроилась на работу,  перестала забивать  детям
голову  всякой хуйней и под видом мифической Русской  идеи протаскивать идею
безделья  и лени. Из-за детей она сильно переживала.  Особенно когда Лизочка
отказалась  посещать  компьютерные  курсы,  а  вместо  этого  пошла  изучать
реставрацию, и на мамино замечание, что этим много не заработаешь, ответила,
     (  нет, не  с еврейским акцентом из  анекдота - так разговаривают почти
все эмигрантские дети - это "английский" акцент!):
     -Мама, ты не родила детей, которые интересуются зарабатывать деньги. Ты
родила детей, которые интересуются совсем другими вещами.
     Я  понимаю,  как  ужасно  услышать  такое  от  собственного  ребенка  в
Нью-Йорк-городе  1998-го  года.  Это настоящая ЕРЕСЬ. Ересь  и  сектантство.
Причем, они меня вырастили в  этой секте -  питерской  интеллигенции, они же
меня приучили с трех лет не предавать и не  отрекаться, а  там, в  Америке -
ужаснулись  тому,  что сделали, а было уже поздно. И  с  детьми  -  было уже
поздно. Я панически "держала" в  этой ереси свою дочь, а заодно и сестру.  И
сразу нашла всяких  подходящих американцев -  Селинджера, Бредбери, Леонарда
Коэна и Тома Уэйтса, Кустурицу  и Роберта Альтмана, а потом уж и  сами  дети
подтянули живую "человечью фасоль" -  таких же потерянных эмигрантских деток
-  всех цветов  и  народов. А  все равно  их компания  считается  "русская".
Говорят по-английски - это единственный общий язык. Значит  "русская"  -  за
Русскую Идею.
     Селинджера и  Бредбери  мама мне  как раз и принесла  в  клюве -  лет в
тринадцать. С этого  возраста мы  с  ней  уже читали одни  и  те  же книжки.
Алешковского -  немного  позже -  с  пятнадцати. По крайней  мере  - он  был
серьезный авторитет. И  вот когда он однажды позвонил и, ничтоже  сумняшись,
объявил маме, что от всей русской литературы 20-го века останутся только три
книжки:
     первая - его "Николай Николаевич"
     вторая - "Москва-Петушки" и
     третья - моя "Мечта о лошади"
     Это произвело сильное впечатление.
     Особенно если учесть, что мама в  ту  пору уже была дважды номинирована
на "Букера"  и даже  вышла в финал, и по-честному,  получила из  России тыщу
баксов.  Она, конешно, работая на  складе  комиссионного магазина, не  особо
поняла, чего такое случилось  и откуда деньги, но все же какое  -то  смутное
осознание себя  не  только  в  качестве  кладовщицы, к  ней постепенно стало
возвращаться и, ясное  дело, я ей  казалась ничем другим, кроме как злостной
саботажницей. И к моменту, когда Алешковский позвонил - она со мной уже пару
месяцев не разговаривала. А ему - поверила! Простила меня. Сразу легше  жить
стало. И главное дети-то вышли хорошие.
     А  случай  то  с Алешковским  вышел  вовсе нехороший.  Был  его вечер в
"Самоваре" -  но  сам он не  пел, а только рассказывал,  а  когда надо петь,
включал  запись.  Я  знала,  что  его кассету записал Макаревич.  Слушая это
унылое правильное пение, я решила, что сам Макаревич и поет. Вот такое  свое
обычное, не  хуже чем  "Унтер-апельсины" -  "недовложение мясного продукта".
Как поет Юз - я несколько раз слышала. Да и пару раз и вместе пели в гостях.
Он пел здорово. И вот в "Самоваре" я подошла к нему и сказала:
     -  Одного я  не понимаю,  как ты мог  разрешить  петь твои песни  этому
человеку, который никакого отношения  не имеет  ни к тебе, ни к этим песням,
ни к их героям...
     Ты совсем, что ли ебнулась, старуха? Какой на хуй, человек?
     Макаревич. Это ж он поет?
     Это я пою! Какой на хуй Макаревич? Он запись делал. Я пою. Да, я первый
раз  в жизни пою -  НОРМАЛЬНО.  Трезвый, с НОРМАЛЬНЫМИ музыкантами. Стараюсь
слушать музыку.  НОРМАЛЬНО, в  общем,  пою. ПРОФЕССИОНАЛЬНО.  Андрюша сделал
наконец ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ запись. И я ему страшно благодарен.
     От Юза конешно не убудет -  найдутся  люди,  которые по-прежнему  будут
петь его НЕПРОФЕССИОНАЛЬНО.
     Я  же  первая.  Я не  всегда  пою свои  - у  меня есть  еще  две другие
программы  "Любимые песни" одна - про Любовь и  войну, другая про  Тюрьму  и
суму, там всегда "Окурочек" и "Лесбийская".
     А тогда я, конешно, расстроилась - распереживалась, но он-то  спьяну не
особо прочувствовал, как я невпопад выступила.
     В общем, КАК НЕ НАДО, я точно знала и мучила своих музыкантов.
     В результате, кассету мы записали, но уж ни о каком романе, нечего было
и мечтать - оба они сказали, что ни одна баба их  отродясь так не дрочила, и
без содрогания они смотреть на меня больше не могут.
     При этом Игнатуша со своими  пастухами и почтальонами все же врубился в
то, что мы  сделали, полюбил  эти  песни и  признал,  что  все  мы правильно
сделали, а уж  Слепак, так до сих пор и прибывает в твердой уверенности, что
я - буйно помешанная.
     А  оба  они пришли в  мой дом,  думая,  что  все это,  ну  такая  форма
ухаживанья (моего за  ними!)  - типа,  пойдем ко мне, посидим, песни попоем.
Вот они и пошли, потому что СОГЛАСНЫЕ БЫЛИ. А после этих песен, они уже были
заебанные мною, до  такой степени, что  ни на что уж  не согласные!  А может
даже и не способные уже... от усталости.
     Тем не  менее, кассеты были, мы с Полей их тоже продали и спокойно себе
заплатили рент. И  на  счета еще хватило. Я с тех  пор  всегда  говорю,  что
русской поэзией в Нью-Йорк- городе можно заработать  неплохие бабки -  штуку
за  вечер. Ну не так чтобы очень, но все же... Не всем это конешно удается -
в общем, то только мне и Бродскому, но смело можно сказать, что русский поэт
- в Нью-Йорке - хлебная профессия.
     Вот  такой  черный  юмор. А жизнь продолжалась,  и  на  следующий месяц
пришел новый рент...
     Но сейчас мы не будем о грустном.
     Все  равно моя  жизнь с того  дня  переменилась. Выяснилось,  что  люди
перевоспитываются  в сущих ангелов - ужасно  быстро. Они  все согласились! С
этой  моей Русской идеей.  И  перевели меня  из  Городских  сумасшедших  - в
Матушку-Пророчицу и в настоящую Нашу Ахматову.
     Я стала тогда дальше всюду выступать - уже без Поли, которая отвалила в
свою Онианту,  но зато со Слепаком,  или с какими-нибудь другими, достаточно
случайными гитаристами. Триста человек уже не приходили, но приходило иногда
человек сто пятьдесят.
     Это очень много для такой Бедной Девушки, как я.
     И для Русской идеи - тоже много.
     Детей стали приводить. Я говорю:
     Вы что? У меня мат-перемат!
     А они отвечают:
     Насчет мата - у тебя мания величия. Ну,  есть пару раз. Ничего, пой, не
обращай на детей  внимания.  Все равно  никакого  другого места, кроме твоих
концертов, где дети могут учиться хорошему русскому языку - тут нету.
     Вот  так  люди начали  мне  доверять,  и  уже  не надо было  им  ничего
рассказывать про измену и  отречение, потому как никто отрекаться больше  не
хотел. Все теперь хотели Любви и России.
     Любовь  и  Россию лучше всего  было организовать в  ресторане  "Русский
Самовар". Чем я и занялась.




     "Самовар" место недешевое. Но мне по-прежнему хотелось именно туда. Так
уж  сложилось  за  годы работы  в Гармент-дистрикте, что именно это было мое
место. Когда-то была работа, были деньги на "Самовар", потом все изменилось,
а  кошачья  привязанность  к  этому месту, и  собачья, к  идее этого  места,
остались. И в церковь я перестала ходить по субботам. Я научилась там -  как
исправить  все  внутри  себя, вся злоба  из  меня улетучилась, а потом и мир
вокруг немного получшал. И мне хотелось какой-то смеси церкви  и  кабака.  Я
все вспоминала этих стариков в синагоге с буквой "М", как они пьют лимонад с
селедкой и поют:

     Давайте все вместе, выпьем стаканчик винца!

     Прямо там, в синагоге они так пели. За большим длинным столом. Молились
и пели. И на свадьбах пели эту же. Тогда они  вставали - много стариков -  и
пели изо всех сил - не хуже казачьего хора.
     В   общем,  я  решила  как-то  подтянуть  к  любимому  "Самовару"  свою
новорожденную  паству.  Опять же Бедных девушек. Чтобы там, не  отрываясь от
стаканчика  винца,  продолжать  свои  проповеди.   Для  этого  первым  делом
требовалось  научить богатых  и бедных  осуществлять  вот это самое ДВЕСТИ -
ВМЕСТЕ!
     Теперь уже на своих концертах я не рассказывала про абстрактную Русскую
идею,  а  все  больше  про  суп  и  бутерброды. Ну, о том, что  бедные могут
встречаться с  богатыми в  "Самоваре", но  тогда не надо  там брать суп  или
бифштекс. Потому что это неловко и неправильно что-то жевать, когда напротив
сидит человек и ничего  не жует. И  нельзя  ему протягивать свою тарелку, со
словами:
     - Хочешь супу отхлебнуть?
     И не надо говорить:
     -Пойдем, я тебя угощаю.
     Потому что есть очень много людей, которые не хотят, чтобы их угощали.
     По крайней мере, вот в такой форме.
     Они тогда чувствуют себя "приживалами".
     А Бедные девушки - "интересантками".
     Об  этом столько всего  написано  в русской литературе.  И в  нерусской
тоже. Но никто не дает советов - чего делать- то? А я - знаю:
     Бедному - вообще  лучше всюду ходить с фляжечкой. И  потихоньку из  нее
наливать.
     А богатому лучше  взять  себе  такую еду, из которой  легко  получается
много  бутербродов  -  тарелку с разными  кусочками, или  паштет, или всякие
"соленья".
     (Подобно  тому,  как   знаменитые  Десять  заповедей,  на  самом  деле,
сочинялись для жителей маленькой деревни,  и оттого иногда звучат  странно и
даже  непонятно  в  нашем  большом  мире,  все  мои  рекомендации   касались
исключительно "Русского Самовара" и его меню).
     Взявши тарелку  с чем-нибудь,  легко  разделяемым на  несколько порций,
богатый человек может сказать невзначай:
     - Давайте - закусывать. А то без закуски - опьянеем.
     Невзначай! Закусывать спиртное - это очень важно. Особенно важно, чтобы
Бедные девушки закусывали - иначе они напьются. Натощак, да еще и с недосыпу
-  можно сильно  опьянеть, а кому нужна  пьяная девушка? Нужна - ВЫПИВШАЯ, а
это совсем другое слово и состояние.
     Еще  бедные  могут  не  стесняться  и сами брать  себе  это  Сырье  для
бутербродов - в складчину - одну тарелку на пятерых. Так не разоришься.
     Я  не  сама все  это  придумала.  Мои  родители  были  первые  стиляги.
Художники и их чувихи. И они  ходили  в ресторан  "Восток".  Денег у них  не
было. Сначала они шли в  столовую напротив и там плотно обедали. Потом в уже
шли в "Восток".
     Брали там бутылку водки на всю компанию. А закусывать все равно надо. И
они  брали самое дешевое, что там было - гречневую кашу  - большую порцию на
всех! И никаких комплексов.
     Однажды,  мама   рассказывала,  официантка  вдруг  принесла  им  вместо
гречневой каши целую  тарелку  разных закусок. Мальчики  занервничали, но не
решились  говорить: "Уноси -  денег нет" -  неудобно им было  перед  Бедными
девушками. Прикинули  - у кого-то часы с собой  есть, оставим в залог, потом
как-нибудь да отдадим, и все съели. А потом говорят:
     - Роза, сколько мы тебе должны?
     А она отвечает:
     -Только за  водку.  А  закуска  -  это я вам принесла, чего  другие  не
докушали!

     С официантками  все они дружили.  Это даже я помню - родители приводили
меня маленькую в "Крышу", и официантка кричала повару:
     -Сень, клади ПОЛНЫЕ порции. МОИ ГОСТИ пришли!
     И все  люди  с  других столиков  начинали  внимательно глядеть  в  наши
тарелки - какие такие ПОЛНЫЕ порции?
     Вот  так  они  жили.  А  теперь  этот  поезд   ушел   -  он  мчится   в
Чаттанугу-Чучу....
     "Чучу"  я потом  специально  сочинила так, чтобы это выглядела, текстом
тех лет, когда вся эта "Чуча" - печаталась на рентгеновских снимках.

     ...Но пускай твердят, что ты нелеп и смешон
     И пускай хохочет нам вослед саксофон
     Брось, себя не мучай,
     Вспомни, МАМБУ - ЧУЧУ
     Я танцую только с тобой!...

     Вот такие истории я рассказывала на своих концертах, и все смеялись.  А
потом точно так  и  поступали. И  богатые и  бедные. От  этого  в "Самоваре"
началось уже совсем невообразимое веселье, и полное братание всех социальных
групп. А уж Бедные девушки начали ходить толпами.
     Первым  эту мою идею воспринял  сам Каплан,  и теперь  в красивой  зале
наверху  по  вторникам читали  стихи,  а потом все выпивали, и он нас угощал
всякими кусочками на тарелочках. Потом люди шли вниз и еще выпивали по моему
методу. В результате, "Самовар"  не разорился, а начал расцветать все больше
и больше.
     Стихи и Бедные девушки,  Любовь и Россия  -  вдруг оказались невероятно
притягательными для народа вещами. И народ - повалил валом...
     Не знаю,  насколько  актуальна эта  проблема  для нынешней России - как
бедным людям посещать рестораны? Может пока еще и не актуальна.
     Но зато  я видела вчера - как молодой человек - дал нищему хабарик - он
бросил его на землю. А дядька этот бомж - кричал:
     -Да не бросай! Да что ж ты на землю-то бросаешь...
     И ясно совершенно, что  ему не  за себя обидно  - он то из помойки есть
может, а как раз именно - за Державу.

     Вот как надо давать хабарик.
     Или вообще не давай, или дай человеку хабарик, прямо в руку и скажи:
     - Возьмите, пожалуйста.
     Или скажи:
     - Курите на здоровье, дяденька.
     Или:
     - Курите на здоровье, дедушка.
     А говорить:
     - Кури, дед,
     Это - тоже не совсем правильно.
     Я этому научилась из книжки "Братья Карамазовы" - там Алеша все носит и
носит деньги - капитану  Снегиреву.  А если не читать  "Братья Карамазовы" -
кто  этому научит? Раньше люди, откуда- то узнавали об этом. А сейчас дети -
дикие.  Их  только  на  балет  водят  и  на  фигурное катание.  Или  обучают
английскому языку.
     Покажите мне  человека, который стал  лучше  от  просмотра  "Лебединого
озера"?
     А в Мариинке - идет игра в Казаки-Разбойники - вот по какому поводу:

     Там разная цена за  билеты  для,  наших,  и  для  иностранцев.  Ну, это
нормально  -  и  деньги  надо  собирать  с туристов, и  Бедной Девушке  надо
попадать  на  это  самое  озеро  -  особенно  если  ей  уж  лет  70,  и  она
интеллигентная питерская старушка. Но так сложилось, что мир становится  все
больше и больше общим, и у многих питерских детей  есть друзья - заграничные
дети. И  они все  - сильно небогатые.  Ну и  конешно русские детки  пытаются
своих друзей проводить  по русским  билетам. Или  хотя бы брать два  -  один
подешевле - плохой иностранный, и второй, русский - хороший. И вот все тетки
и бабки в театре - СТРАСТНО этих ребят отлавливают.
     Требуют для проверки правильно произносить  русские  слова.  Почти  как
казачий разъезд, который говорил жиду:
     - Скажи "кукуруза"!
     Они азартно вылавливают этих бедных студентов, чтоб те не сели на место
получше.  Они вообще  -  нашли  наконец свое  место  -  все  эти  вохровки -
растерявшиеся на некоторое время:
     - Кого ж теперь "Держать и не пущать"?
     Теперь они все в Мариинке снова при деле. В лучших традициях советского
времени.
     В общем,  непонятно -  откуда узнавать  про  то, как давать хабарик.  И
вообще,
     как давать?
     Это  важный вопрос, а никто не  учит. А мне про хабарик как-то неловко.
Вот если бы наши мужские герои - ну которые стоят перед стадионами - Шевчук,
Кинчев что-нибудь такое сказали.
     Но  они что-то все  время выкрикивают про Родину.  Вообще про  высокое.
Получается то же "Лебединое озеро" - только не в пачках, а в "ирокезах" - но
тоже  - красочное зрелище, много звуков - и ничего о душе. Все это  "Кимвал,
попусту бряцающий". Крик в небо и полное нежелание подмести под ногами.
     И очень грустно наблюдать,  как все эти люди потом огорчаются, что крик
их -  там, в  небе  - не слышат. Вот с  такими классными усилителями - самой
лучшей системы  -  и... не слышат. Лучше бы они хоть раз шепотом про хабарик
рассказали...
     Конешно -  легше  призывать  бедных  пойти  и  у богатых  попросту  все
отобрать. Как там у Лимона?
     - Шахтерам винтовки, банкиров - повесить!
     И - антитеза, что-нибудь такое из старой жизни:
     - А мы - черной кости, кухаркиным детям, скажем - в рыло!
     Тоже - легше.
     И никогда сумасшедшим не прослывешь. И про Русскую идею - хорошо - меня
вот  за  это  из  Городских  Сумасшедших  перевели  на повышение  в  Матушки
Пророчицы.

     А про ресторан и  о  том,  как совместно выпивать -  с таким разговором
можно конешно нарваться на многие нарекания.
     Но я продолжала вести все эти разговоры, и все вокруг возмечтали выпить
совместно стаканчик винца.
     Россия к этому времени  окончательно сконцентрировалась  на  территории
"Русского Самовара", и Любовь тоже стала туда подтягиваться.
     В  этом  важную  роль  сыграл  сам  Каплан.  Во-первых, он  - настоящий
РОСКОШНЫЙ МУЖЧИНА. Не хуже моего Захар Михалыча.
     И по-англицки говорит с оксфордским акцентом.
     Во- вторых, будучи типичным питерским шестидесятником, он сильно  далек
от  идеи женского равноправия  и  потому  всех  женщин,  находящихся  в  его
ресторане, считал своим личным имуществом. И по этой причине - он их защищал
от любых притязаний со  стороны. Там в "Самоваре" - никогда мужчинам кадрить
дам, не разрешалось. Выведут и все.
     Поэтому там развелось столько самостоятельных Бедных девушек - девушкам
как раз можно было все что угодно. И этот вариант многих устраивал.  То есть
- сначала ты  ведешь, себя как  полная... ФЕМИНИСТКА, флиртуешь, с кем твоей
душеньке заблагорассудится,  поешь и отплясываешь,  а в случае  чего - Роман
Аркадьич  - тебя  завсегда  прикроет. Хулиганов  он не терпел -  сам-то  был
страшный матершинник, но всегда говорил:
     Здесь достаточно одного человека с тяжелым характером.

     Было очевидно, что хозяин "Самовара" любит в этой жизни три вещи:
     РОССИЮ,
     БЕДНЫХ ДЕВУШЕК,
     и стишки.
     В результате этих любовей,  и моих проповедей, там постепенно  расцвела
полная Феденькопротасовщина, Невечерняя Заря и Загадошная Славянская Душа.

     Работницы  топлессов  и   эскорт-сервисов   из  "Дяди  Вани"   частично
перекочевали в "Самовар", некоторое  колличество  набриолиненной молодежи из
"Рюмки"- тоже.
     Саша Журбин молотил по клавишам белого рояля, и все пели хором:

     Черный ворон,
     Черный ворон,
     Черный ворон,
     Переехал мою маленькую жисть!

     Иногда он давал мне микрофон, и я одна пела что-нибудь задушевное:
     "С одесского кичмана, бежали два уркана...", или
     "Ваше величество, женщина, вы неужели ко мне?"
     А то еще бывало:
     "Я милого узнаю по походочке...", или
     "Перестаньте летать надо мной, журавли!"
     Петь я, с его помощью, все же немножко научилась.
     Вот  такое  ЗАБУБЕННОЕ  веселье  журбинских  дней,  сменялось  НУТРЯНОЮ
Русскою Тоскою - когда работал Саша Избицер.
     С Сашей никто  не пел  хором, но сам он  пел так - что  невозможно было
слушать без слез.

     ...Девушку из маленькой таверны
     Полюбил угрюмый капитан
     За глаза пугливой серой серны
     За улыбку и за тонкий стан...

     И еще Вертинского и про "Товарищ, мы едем далеко..." пел Саша Избицер -
потомок древнего раввинского рода, пианист из Малого Оперного.
     Саша  расцвел в Америке -  там,  в Питере, он  прожил бы  жизнь  -  так
никогда и не узнав, что может быть, вот таким потрясающим шансонье.
     Поначалу он был в ужасе оттого, что надо не  только играть  на рояле, а
еще и ПЕТЬ. Перед пьяными купчиками! Ему - серьезному пианисту из Малигота.
     И  вообще приличному  еврейскому дитяти, жизнь  которого  шла строго по
определенному маршруту - Школа при Консерве, Консерва, Малый оперный.
     Шаг влево, шаг вправо - считается побег. Если бы Саша нашел в Нью-Йорке
более   академическую  работу  -  ну,  например  сразу  сел  бы  куда-нибудь
преподавать или даже играть в балетной школе,  жизнь его наверное не слишком
бы изменилась. Но в "Самоваре" с  ним, конешно,  случилось чудо. Сначала  он
пел  Вертинского "под Вертинского", а все остальное и  вовсе не понимал, как
надо петь и зачем.
     Однажды я пришла, а Саша в истерике:
     - Что делать?  Там  пьяные гуляют, они мне  дали СТО долларов  и велели
петь о Сталине! А я больше не знаю!
     - Ну а, сколько ты уже спел? Десять спел?
     - Восемь! Больше не знаю.
     - "Карась" - он всегда  "карась" - песня -  десять  баксов. Значит надо
еще две. "Товарищ Сталин, вы большой ученый" ты им пел?
     - Но им надо сталинские, а не антисталинские!
     - А кто это оговаривал? Пой спокойно, а последнюю я сама спою.
     Саша спел Алешковского, а потом я попросила  его  играть "Семеновну", и
Оратория о великом вожде была закончена, на достаточно сильной ноте:

     Семеновна - баба русская
     Жопа толстая - юбка узкая!

     Семеновна - баба хитрая
     Была за Сталина - теперь за Гитлера!

     Была за Сталина, за конституцию
     Теперь за Гитлера, за проституцию!

     А  кто  скажет, что эта  песня  не  про  Сталина?  Хорошая песня.  Мама
научила.
     Саша  в  ужасе  был.  Ему   казалось,  что  он  герой  повести  Куприна
"Гамбринус". Тот самый Сашка.

     - Они пьяные! ПЬЯНЫЕ  СТАЛИНИСТЫ! Они сейчас поймут,  что  мы  над ними
смеемся...
     - Саша, они ничего тебе не  смеют сказать. Они дали стольник, ты сыграл
им 10 песен. Тут  не Одесса 1914-го, тут Нью-Йорк 89-го. Демократия и вообще
... еврейский город.  Чего ты боишься? Ты свой "карась"  отпел. Теперь  пой,
то, что хочется. Пой Вертинского спокойно.
     ...Не  знаю, может в начале  вечера они  и были сталинисты, но  к этому
моменту  они были уже  обыкновенные, просто в  жопу пьяные  русские люди,  и
родная "Семеновна" привела  их в такой восторг, что, уходя, они положили ему
еще двадцатку.  Саша ее трогательно презентовал мне на такси, и это было как
всегда кстати.
     Но бояться он после  этого вечера перестал. А потом сам запел и русские
народные  и  цыганские  -  как будто  выдохнул  однажды  все  свои  страхи и
комплексы...

     А слава "Самовара" все росла и росла. И с любовью дело наладилось - она
прочно поселилась в этом месте и то тут, то там вспыхивали ее очаги, разного
вида - от банальных интрижек до матримониальных намерений.
     Постепенно Большой нерусский Нью-Йорк тоже заинтересовался "Самоваром".
Бродвейские актеры захаживали туда  по ночам  и, конешно, полюбили все,  что
там происходило.
     В Нью-Йорке  к тому  времени подобное веселье бывало  только  в гейских
барах (там и покруче бывало, как вы помните из предыдущих глав).
     А     тут     -      гляди-ка,     так     оттягиваются     разнополыя,
разнополовоориентированныя, да еще и разноцветныя! Бармен Боря - через своих
балетных друзей, приучил ходить в "Самовар" негритянских актеров и певцов.
     Это окончательно дополнило охуительный иммидж Русской идеи и Славянской
души. Очень знаменитый черный бродвейский бас пел "Подмосковные вечера".
     Поля не  сразу  поверила  мне, что "Самовар"  это  классное место.  Она
считала,  что это что-то вроде бруклинских русских ресторанов - эдакая смесь
Мюзик-Холла с привокзальным буфетом. Но однажды,  я ее все же туда заманила,
и на мое счастье, как раз пришел Джонни Депп.
     Джонни  Депп - актер всяких молодежных  культовых  фильмов: "Бойцовской
рыбки" и "Аризонской мечты". Поля говорит:
     - Гляди как этот русский парень за баром, на Джонни Деппа похож.
     - Да это настоящий Джонни Дэпп, дурища. И пока ты тут  ушами  хлопаешь,
его уже проститучья "мамка" Сабина благополучно схватила за  ручку и ведет к
своему столику.
     Все же Поле удалось с  ним немного  поболтать  -  от Сабины он сбежал и
снова оказался за баром. Но актеры -  не так часто  оказываются  интересными
собеседниками.  Чаще  всего они или -  павлины,  занятые собой или наоборот,
люди  крайне  застенчивые,  и  с   трудом  вписывающиеся,  в  непринужденный
разговор.
     Но то, что "Самовар" - "  в  законе",  Поля после этого случая признала
безоговорочно.
     В "Самоваре" иногда  пел Посол  Серега  -  человек, в течение всех этих
смутных лет, представлявший человеческое лицо России в ООН.  И за его живую,
обаятельную и по-честному, человеческую физиономию, наверное и давали всякие
займы.
     В  такого  Серегу  -  трудно  не  поверить  -  из-за  него   знаменитые
нью-йоркские красавицы  пили кислоту, а обманутые  мужья стрелялись. Голос у
него могучий, а любимая песня: "Есть только миг, между прошлым и будущим..."
     Еще - "Тетя Надя на параде".
     Время от времени он нас  покидал -  ездил в  Москву  - орден  получать.
Получит орден и никогда не пропивает его! Носить, правда, тоже не носил...
     Один миллиардер  - главный по якутским брильянтам, изумительно пел джаз
- всякого Армстронга  по- английски. Все эти "Золотые московские мальчики" -
из которых потом получились капиталисты -  всегда любили Америку. Да и знали
ее немного получше других. Пораньше.
     Из  девушек  - я пела больше всех. Я  была запевала. А уж потом девичий
хор подтягивал. Была еще  ослепительная красавица Лилька -  она тоже  пела и
всегда приходила с мамой.
     У  меня  там  постепенно  сделался  настоящий  фан-клуб  из  некоторого
количества Бедных девушек.
     Все  они  были в возрасте от 30 до 40 лет и  почти настоящие красавицы.
Когда в "Самовар" явились наконец корреспонденты из "Нью-Йорк Таймс" - не за
деньги, а по зову сердца - написать о модном  нью-йоркском месте, где выдают
модные в этом сезоне - Любовь и Славянскую  Душу, они  сфотографировали  две
вещи: Казачий Ансамбль Песни и  Пляски, который случайно выступал  там в тот
вечер  и  мой Фан-  клуб -  трех Бедных девушек с коктейльными трубочками  -
Белку, Катьку  и Юльку-Маленькую. (Это она из-за  меня -  Маленькая, а так -
здоровая скульпторша. В рассыпанных светлых кудрях... все они были красавицы
- НЕЗЕМНОЙ КРАСОТЫ...)
     Совсем  настоящие красавицы то есть те, которые, НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КРАСОТЫ
тоже захаживали в "Самовар".
     Их становилось в Нью-Йорке все больше и больше.  Еще недавно город этот
не блистал женской красотой, а теперь можно было встретить  в простом сабвее
что-нибудь ТАКОЕ!
     Метра под два.
     Волоокое и надменное.
     С русым пробором посередине.
     Появлению их  в городе сильно способствовала слава "Русского Самовара".
Она  все росла, а вместе  с ней  и популярность  Любви  - как Русской  идеи,
русские вот догадались, что это  -  в  кайф, и вроде как,  запатентовали. По
крайней мере, организованные американцы твердо усвоили, что есть такое давно
забытое охуительное блюдо - ЛЮБОВЬ, и подают его только в русском ресторане.
Всем стало ясно, что для получения любви требуется русская женщина и никакая
другая. Их стали толпами выписывать из России.
     Для производства любви - на всех уровнях.
     Через  брачные агенства - для жизни "долго и счастливо"  и  умирания "в
один  день",  через  мафию для работы  в  топлессах и  эскорт-сервисах -  от
Манхэттена до Монтиселло - маленького хасидского курорта под Нью-Йорком.
     Специальные  люди  занимались поставой  Бедных  девушек  для  разорения
американских  миллионеров.  Эти  -  девушки - они как бы неоткуда,  случайно
попадали в Нью-Йорк,  но никогда их  случайно  не заносило  в "Самовар" - из
чего  можно сделать  вывод,  что эти  бедняжки,  фотографиями  которых  были
заполнены  все  таблоиды,  были  на  Секретной  Государственной   Службе   и
отсуживали все это несметное количество заводов, газет и пароходов не просто
себе  - на булавки - а для Светлого Будущего Родины. Но таких все  же было в
Нью-Йорке не больше пары сотен, они то и были - главные Русские Красавицы.
     Остальные девушки, желающие худо-бедно да что-нибудь скроить  на пизде,
были попроще - впахивали себе по топлессам и ходили в "Самовар".
     Кроме "Самовара", в  свободное от  работы время, они ходили  в церковь.
Стояли там в белых платочках...
     У большинства из них  были дети. И чаще всего дочки. Они были отнюдь не
самые  плохие  матери.  Изобретение   сотового  телефона,  конешно,   сильно
продвинуло их педагогическую  деятельность. Вообще функция сотового телефона
в  "Самоваре"  была  забавной.  Бизнесмены  его  чаще  всего   выключали,  а
загулявшие  мамаши  -  включали,  и посреди забубенного  веселья  непрерывно
раздавались всякие детские вопросы и предложения:
     - Он дерется!
     - Она не хочет есть йогурт!
     - Что такое "метафизический"?
     -  Я пришла  к выводу,  что  мне нужно НЕМЕДЛЕННОЕ выщипыванье  бровей!
Приезжай сейчас же!
     Вот такие  дети после тринадцати, которых можно по американским законам
оставлять дома одних.

     Иногда  Бедные  девушки - умирали -  нелепо  и не  вовремя, как любимые
рокеры  или актеры. И такими же "профессиональными" смертями: пьяная езда на
машине, цирроз печени или передозняк.  И это происходило с  самыми веселыми,
добрыми и красивыми. Видно они оказываются и самыми непутевыми. Умерли Инка,
Зойка, Мелана...
     Инка иногда покупала у меня картины. В какой-то Старый Новый  Год,  она
заехала ко мне со своим сомнительным итальянцем, похожим на красивую  черную
ворону и показала кольцо:
     Глянь, мой-то, брюликов мне подсыпал к Новому Году!
     Потом они у  меня купили какую-то  "красоту", мы сели  выпивать  и  она
подняла тост:
     - За то, чтобы наша пирамидка складывалась и никогда не падала!
     И глаза - зеленые.  У Зойки - тоже. Она шла по Брайтону - в рыжих своих
кудрях  и  с  пластмассовой  коробочкой  нарезанных  арбузов.  Лицо  сияет -
непонятно с какого хера - рядом с  ней какой-то хрыч испанский. Просто -  от
жизни сияет.
     -Ты куда? В  какой  книжный магазин? Поехали  с  нами!  Фабриццио,  это
Джульетта, пусть она с нами поедет! Да не убежит от тебя этот книжный!

     Когда-то я вернулась из Горького  с практики, гляжу,  а Илюха мой  меня
бросил. И живет с этой Зойкой  прекрасной - прямо в  Зойкиной квартире! Сама
была виновата - первая изменила...
     А Мелана была  большая голубоглазая  кошка.  Там все время  печатали  в
журналах  фотки  какой-то  сумасшедшей   миллионерши,  которая  хотела  быть
"Женщиной-Кошкой" и все делала  себе пластические операции. В результате она
и вправду  превратилась  в  довольно мерзкого урода, и никакой  врачебный  и
дизайнерский гений не смог этого предотвратить. Но в Мелане по-настоящему от
кошки было больше, чем от женщины.
     А я ее называла - просто Малаша...
     Все это солдаты в Армии Любви - павшие на поле брани. Смертью... Бедных
девушек  -  то  героин нечищеный,  то  водка паленая, то  жопа  холодная, то
радиатор горячий....
     А главная проблема - это конешно ПЛОХИЕ ТОРМОЗА...
     Умерли  бедные голубки.  Надеюсь, их  отправили куда-нибудь, не во всем
открытый  протестантский прибранный рай ... там  они бы заскучали.  Я  думаю
Валгалла -  где можно целыми днями выпивать с героями - это бы им подошло. Я
сторонница утверждения,  что  каждому воздастся по вере его - но это удобная
вещь, для умирающих в больнице - лежишь себе и придумываешь дальнейшую среду
обитания.
     А когда  - мокрая дорога  и  плохие тормоза  - все так мгновенно -  кто
успеет сочинить себе подходящий рай?
     Святой Никола, ты, который входит к Богу без доклада, пожалуйста, прими
это  заявление.  Устрой  Бедных  девушек  в  Валгаллу  на  постоянное  место
жительства. У тебя ведь там старые связи - по Северному Мореходству.




     У меня были две подружки - Даша и Катя.
     Обе - одинокие мамаши с дочками на руках.
     Они  пошли  по  разным  дорожкам  -  Катя  решила  честно  впахивать  в
текстильном бизнесе, а Даша - идти  замуж за нелюбимого, то есть  "продавать
за деньги любовь и ласку". Чего им обоим пришлось нахлебаться на этих, столь
различных поприщах - в прозе  уже не опишешь. И трудно даже сказать, кому из
них пришлось хуже.
     Я сочинила песню про всех девушек, которых судьба занесла в Нью-Йорк на
заработки   -   от   минета  -  до   мытья   полов.  Получилась   -  тройная
постмодернистская  перекличка  -  тема  тем и  хороша,  что  неисчерпаема. А
блатняк - это не эпиграф, а уже первый куплет.

     Коня на скаку остановит,
     В горящую избу войдет...
     Н. Некрасов

     Столетье промчалось, и снова,
     Как в тот незапамятный год,
     Коня на скаку остановит,
     В горящую избу войдет...

     Ей жить бы хотелось иначе,
     Носить драгоценный наряд,
     Но кони все скачут и скачут,
     А избы горят да горят...
     Н. Коржавин

     Воровка никогда не станет прачкой,
     И урка не возьмет бревна на грудь,
     Грязной тачкой,
     Руки пачкать?
     Мы это перекурим как-нибудь!
     Блатной фольклор


     В который раз нам колокол прогукал.
     И памятник за шею сволокли.
     И началось хождение по мукам -
     На тот конец нехоженой земли

     И снова встали наши - Даши-Кати
     И вновь они с котомкой за плечом
     Ах, сестры, сестры, где же ваши братья?
     А братья оказались непричем.

     Воровка никогда не станет прачкой...
     А нам оно, глядишь не западло
     Грязной тачкой - руки пачкать
     И то, считай, подруга повезло.

     Прости, сестра за горькую судьбину
     Ты - помяни, а лучше позабудь...
     Вот он бежит, его стреляют в спину,
     Он не посмел принять свинца на грудь

     Терпи сестра, не уповай на брата,
     Он не дошел до первого столба.
     Гори, гори, моя родная хата,
     Моя всегда горящая изба.

     Воровка никогда не станет прачкой,
     А нам оно, глядишь и не впервой,
     Судьба в ответ раскрыв "Казбека" пачку,
     Пролает словно пес сторожевой:

     Терпи, сестра, осталось недалече,
     И скоро ты воротишься назад,
     А время лечит, говорят, что время лечит,
     Да время ЛЕЧИТ нас, который век подряд!

     Почему- то, "продажной"  Дашеньке пришлось трудиться  еще тяжелее,  чем
"честной" Катеньке.
     Дашенька однажды сняла лофт в Сохо. Без денег, на документы своего мужа
- американского охламона. Рент там был десять  штук в месяц. И  десять тысяч
квадратных метров. Это почти  Оперный Театр. Десять тысяч квадратных  метров
грязных  развалин, эта  крошечная  питерская  Барышня с филфака,  отстроила,
снабдила  водопроводом  и  сдала  множеству  разных  людей  -  под китайские
фабрики, садо-мазные подземелья и т.д.
     При этом она не Володя Некрасов - могучий дядька с бородой, а маленькая
блондиночка - как раз типа Кореневой.

     Мне - пришлось приводить в порядок жалкую тысячу квадратных футов и то,
не одной, а с Хвостом, я знаю, что это такое.
     Шатающиеся наемные  рабочие: поляки- алкаши  или мексиканцы - травокуры
(если  не алкаши и не травокуры, тогда это - профессиональные  констракторы,
которые стоят в десять раз дороже) и  ты,  принцессочка-поетессочка,  нежная
бабочка Северной Пальмиры - при их - прораб.
     Он же техник-смотритель.
     Изредка еще и парнишка на подхвате.
     Ну и социальный работник- психиатр само собой.
     Потому  что  тебе   непрерывно  рассказывают  про  умирающего   ребенка
двоюродной  сестры  и умоляют дать  немного  денег  вперед  -  на  лекарство
малютке.  При этом текст общий и какой-то  намертво  отработанный  - ну  как
детский  фольклор  в лагерях-больницах - на  любое  отступление от  канона -
оскорбленный крик:
     У нас НЕ ТАК было!
     У этих все четко - ни разу ни возникла  какая-нибудь  несчастная мамаша
или невеста, или попавший в больницу старик-отец.
     Ребенок Двоюродной Сестры.
     Всегда  -  двоюродной!  Я  думаю,  что  это  поколениями  отшлифованное
словосочетание,  выдержавшее проверку временем  -  иногда работодатель -  не
выдержит и дрогнет.
     Я-то в первый раз немедленно выдала денег! И больше этого зайца никогда
не видела.
     Особенно  меня трогает, что  этот Ребенок Двоюродной  Сестры общий  - у
поляков с мексиканцами, (поляки и мексиканцы -  это единственные в Нью-Йорке
синюшники, которые при этом умеют  что-то  делать руками. Негры - синюшники,
умеют только отбивать дробь на пластмассовых ведрах, или просить милостыню).
     Занимаясь этими восстановительными работами,  начинаешь ощущать себя  -
то ли ПРИДУРКОМ  на  Беломорканале, то ли  в каком-нибудь сталинском фильме,
типа "Сказание  о земле Сибирской"  -  в общем,  в  первых рядах  борцов  за
женскую эмансипацию.  Как она  подняла  эти десять тысяч метров,  я,  честно
говоря, до сих пор не понимаю.
     Но одну вещь я в Америке усвоила раз и навсегда, вместо нашего:
     "Не посадишь - не поешь"-
     Видимо очень актуального для последних десяти лет, там:
     "Не построишь - не поживешь".
     Бедная  девушка с недостаточным знанием  водопроводного  дела  -  живет
плохо.
     Даша  в  результате  отличного знания водопроводного дела - теперь  уже
живет хорошо. Даже уже с любимым мужем. И даже в хорошем городе Лондоне.

     Катя - тем  временем,  поняв,  что в текстиле  не  заработать,  освоила
энкаустику  - это  отделочные  работы  по потолку  и  стенам. И  тоже  стала
прорабом!
     Таким образом, отправившись по двум разным дорожкам (русская литература
обозначила бы их как "в  проститутки" и "в  прачки"  - извечный выбор!), обе
девушки непонятным образом  оказались в должности прорабов на стройке. Вот я
и говорю - странный город Нью-Йорк.
     Иногда ему хочется  все простить за то, что он полностью "Хармса сделал
былью". Например, обнаружив вдруг, что  твоего  православного батюшку  зовут
Миша Меерсон, а твоего бруклинского  адвоката - Вася Киселев.  Это настоящий
случай из моей жизни.

     Катя  - уже тоже живет неплохо - она теперь сидит в мастерской и рисует
эскизы для этой самой энкаустики.
     микеллянджеловское висение в люльке для нее закончилось.











     ...  Однажды я  прибежала к маме на  кухню  с  кассетой  своей  любимой
Вероники Долиной и говорю:
     Вот  смотри,  ее  песенки  -  всем  нужны. А  мои  никому... Почему так
выходит?
     Потому что она пишет о себе, о своих  переживаниях. А ты все о каких-то
проститутках  да  морячках  старинных.  Попытайся  сочинить  песню  о  своей
несчастной любви, а не о какой-то очередной бедной  девушке  -  Насте, Кате,
Марии...
     Я  пошла  домой и  честно  стала сочинять  о своей любви. До последнего
куплета держалась, а потом - сорвалась. Вот что вышло:

     Как тяжела Девичья Доля
     Уж сколько лет, а счастья нет
     И плачет горнишная Поля-
     Ей изменил ее корнет

     Жестокия судьбы капризы
     И глубоко на дне речном
     Нашла покой бедняжка Лиза
     Дворянским брошена сынком

     В приюте вечного несчастья
     Среди ночи чуть слышен стон
     Должно быть вновь приснился Насте
     В сапожках лаковых Гастон.

     И все Гастоны и корнеты
     И в старину и в наши дни
     Уже давным-давно воспеты
     И только мой злодей в тени.

     Не обессудь, обманщик милый
     Прости-прощай, неверный друг
     О том, как я тебя любила
     Мне петь и плакать - недосуг!

     ...  Очень  легко  писать  о  любви,  как  об  абстрактной  идее.  А  о
собственных любовных переживаниях легче написать стихи, чем прозу. "Проза" -
слово-то какое! То-то и оно что - ПРОЗА. Набоков написал о любви в "Лолите".
Куприн в "Гранатовом браслете" написал о влюбленности - это все же другое. У
Пастернака -  любовь в "Докторе Живаго".  Где  еще любовь? Больше мне  и  не
вспомнить.  Вся  русская литература - ЛЮБОВЬ. Огромная  страстная ЛЮБОВЬ - к
жизни, к России, к литературе, к красоте божьего мира, к ЛЮБВИ. А любовь? Ну
просто, к Бедной Девушке? Или к Коварному Гастону?
     Ну та, которая у горьковской Насти в книжке "Роковая Любовь" ?
     - Где она?
     - Она у Насти в книжке "Роковая Любовь"...


     "Сестры - Жалость и Нежность - тяжелую розу сосут..."
     Это я попыталась  вспомнить Мандельштама,  перепутала  и вышла нечаянно
вот такая формула любви.
     Это не пост модернизм - скорее Оговорка по Фрейду. На самом деле там:

     "Сестры - тяжесть и нежность
     Одинаковы ваши приметы.
     Медуницы и осы тяжелую розу сосут..."

     Вот так, пошла и посмотрела в книжке.

     Но перепутала я  хорошо -  так в народных песнях "улучшают" слова  - от
поколения к поколению.
     А у нас - ТАК пели...
     СЕСТРЫ - ЖАЛОСТЬ И НЕЖНОСТЬ ТЯЖЕЛУЮ РОЗУ СОСУТ...
     ........................................................................................................................................................


НАПИСАТЬ!
     Отстань от меня, какие мемуары?
     Вот такие,  как все эти старые пезды пишут. Вдовы великих людей! Все по
книжке написали! Невозможно читать чудовищную хуйню, которую все они  пишут!
И ты тоже - только и ждешь, чтобы я помер - скорей за мемуары - зарабатывать
на моих костях!
     ( Он в очередной раз произнес эту тираду - уже по телефону из Парижа.)
     Знаешь, что  -  ты меня достал с этими  мемуарами. По-моему, ты страшно
переживаешь, что о тебе при жизни мало мемуаров пишут. И что основную массу,
которая выйдет уже после смерти, тебе прочитать не  удастся. Вообщем, считай
- ты меня уговорил! Я сажусь за мемуары. Тебе же первому их и пришлю.
     Представляю,  что ты  напишешь! Напишешь,  что я твой  сладкий  мальчик
Алешенька, а ты моя еврейская мамочка, да?
     Тут  у меня  как  обычно  от обиды потемнело  в  глазах,  но  стаканами
бесполезно было  бросаться  - до Парижа все равно не добросишь. Он ударил  в
самое больное место. Можно сказать, замахнулся на Святое.
     Да,  ты  был мой мальчик Алешенька.  А я  - твоя еврейская  мамочка. На
дворе год  эдак, 43-й. Ты маленький и слабый -  но очень стараешься помочь -
один ты у меня мужчина остался...
     А еще больше мы были похожи на вдового папу алкоголика и его 10-летнюю,
не по годам хозяйственную, дочь-сироту. Папаня иногда дерется спьяну, но она
его жалеет и понимает. И вообще  она в  доме - за бабу. Ей  надо  и  в школе
успевать и за ним присматривать. А он - добрый...
     А еще  мы смахивали на двух  детей, прибитых  к друг другу  Гражданской
войной - девочка постарше - ей уж 14, а ему -  11. Худо  вокруг - 18-й  год,
красные, зеленые, золотопогонные... А эти - прижались и выживают...
     Нет,  про мальчика не буду.  Я напишу, какая ты сука! Напишу, что  ты с
КОНЯМИ ебешься! С бабами, мужиками и конями!
     Тут  он  удивился и даже  не  нашелся, что ответить.  А я просто так, в
сердцах про коней-то...
     Обида, как всегда,  мгновенно прошла. Но Мелкий бес - верный  спутник -
уже радостно попутывал:
     Садись ка и пиши, голуба.
     Я села  и  сочинила  маленькую повесть  "Мечта  о лошади".  Я  пыталась
сделать  пародию  на  клюквенно-клубничные  биографии   великих,  написанные
вдовами или учеными биографами. Лучше всего, на самом деле, пишут соратники.
По крайней мере, нам известны  трое, которые неплохо написали - Матвей, Лука
и Иоанн.  И  все  равно  заметно,  что кто-то  из  них  в  большей  степени,
публицист, а кто-то - поэт.
     Я  задалась  целью написать  биографию  Алеши -  для  того,  чтобы  его
развеселить. Или  уж  на  худой конец,  разозлить.  Все, что угодно я  могла
предположить, но только не то, что через некоторое время, этот  ученый труд,
поклонники  (не  мои,  а алешины) запихают в интернет  в  виде его серьезной
биографии. Нажимаешь в  "Поиске" на "Хвост. Биография" и  выскакивает -  вот
эта моя  история  о  том, как  человек ебался с лошадью,  а когда он  уехал,
лошадь  покончила  с собой. Ну и  вокруг  этой  истории много всяких  других
интересных фактов алешиной биографии. При этом молодые алешины поклонники  -
ребята    не    достаточно    изысканные,    чтобы   понять    мою    тонкую
"еврейско-английскую" иронию, но зато достаточно отвязанные,  чтобы  никаким
лошадям не удивиться, не  говоря уж обо всем остальном, так что все это и по
сей день болтается в виртуальной выгребной яме, в качестве его биографии.

     ... Меньше  всего  ты был  - старичок.  Поэтому персонаж пусть  зовется
Старец Алеша. У Достоевского Старец  отдельно, Алеша отдельно,  а  у  меня -
вместе...
     .........................................................................................................................................................

     Стихи  о любви  тоже не  так уж легко писать. Особенно  если принять во
внимание - что  иногда в любви участвует не только душа, но и плоть. Могутин
пишет о любви замечательно. Потому что он - спортивный. Телом  - спортивный,
а душою  поэт - и влюбляется по-настоящему. Но человеку атлетического склада
- трудно сотворять телесную любовь с девушкой. Девушки - капризные неженки -
по  себе знаю. Туда ей больно, сюда ей неудобно - там у нее не гнется, а тут
она, видишь ли, может залететь.
     Для жалости-нежности - девушка пригодное существо, а для страсти - мало
пригодное.  А ведь страсть  - это тоже  любовь. Женщины  мечтают о  телесной
страсти - но  мало кто из них может  выдержать ее. Слабый  пол - он  и  есть
СЛАБЫЙ.
     Однажды  у  Гена  Кацов   -  гомельско-московско-нью-йоркский   поэт  с
пушистыми глазами, устроил Могутину выступление в кафе  "Энивей".  Это было,
кажется  второе выступление  Славки  в  Нью-Йорке. Пришла обычная публика  -
бруклинские дамы в вязаных шапочках Имени 1974-го года и старички-ветераны с
орденскими плашками. Ну еще -  Саша Сумеркин  - (живая  легенда, "Наш Жэне",
первый редактор "Эдички"), я - Бедная девушка и пара продвинутых подростков.
     При виде  "зрительного  зала" мой  Мелкий  бес  -  дико развеселился, в
предвкушении  скандала,  а славкин, даже и растерялся  немного. Перед  ТАКОЙ
публикой он еще не выступал. Читать он начал как раз про любовь к армии:
     Запах солдатского хуя....

     Дамы в  вязаных шапочках частично  удалились, а  еврейские  старички  с
орденскими плашками все остались и  в конце очень сильно хлопали. Мой Мелкий
бес не выдержал и сказал:
     Нравится, да?
     Хорошо пишет парень. О любви...
     А вы поняли, что это о любви к мужчине?
     Да какая разница,  к мужчине,  к женщине...  Главное  - хорошо  о любви
пишет...

     Никогда  никто,  кроме  меня не захочет  вспомнить эту историю - она не
вписывается в концепт. Так не ДОЛЖНО быть  - и потому - не МОГЛО быть.  Люди
стараются забывать, все, что не по правилам.
     Все  эти старики - они были на войне. Много слышали мата в своей жизни.
Имеют весьма отдаленное отношение к интеллигенции. Они первый раз услышали -
МУЖСКИЕ  стихи о  любви - то есть  о ЕБЛЕ. И все  поняли!  Поняли что -  там
правда. О любви и о русском солдате. Не хуже "Землянки". А уж какие они сами
хулиганы - все эти  дедушки с орденскими  планками, недострелянные в  спину,
это я  помню по собственному деду. Он водил меня  гулять к  пивному ларьку и
почти  каждый  день  дрался  на  улице. Всегда  побеждал  -  мне  это  очень
нравилось...
     Я славкины стихи  ужасно  люблю.  И прозу тоже. Все  это - чистая вода.
Или, по крайней мере чистый спирт.
     Святой Никола,  покровитель рисковых людей, пошли ему, пожалуйста, если
смерти - то мгновенной, если раны - небольшой...

     ... У Ирки  случилась настоящая трагедия. Или комедия. Лудмер отказался
жениться прямо перед мэрией! (Для начала они пошли не под хупу, а попросту в
мэрию). Он убежал домой с криком:
     Я еще не готов!
     Теперь Ирка с ним не разговаривает. Лудмер звонит мне:
     Я должен объясниться!
     Со мной?
     Я должен  объясниться  со  всеми.  Я безумно  люблю  Ирочку,  но  какое
отношение эта Ирочка может иметь к моей жизни и судьбе?
     Но  она восемь лет  в твоей  жизни  и судьбе! В  одной квартире,  можно
сказать одним хозяйством...
     (Так моя мама когда-то  вывела  формулу брака: " В одной квартире одним
хозяйством...", я рассказала об этом в своей компании и долгое время девушек
снимали так :
     Слышь, Людка, можно я с тобой сегодня
     В ОДНОЙ КВАРТИРЕ, ОДНИМ ХОЗЯЙСТВОМ ?)

     Я человек Вселенной,  понимаешь?  И счастлив я был лишь однажды,  когда
жил с моей еврейской бабушкой. Она любила  меня. И баловала! А потом умерла!
И с тех пор я не был счастлив!
     Иди ты на хуй! То есть ты предлагаешь мне тебя пожалеть, да? Не Ирочку,
а тебя?
     Ты полностью ебнулся, Эмиль!

     Моя циничная мама резюмировала:
     Да, везучие вы обе бабешки...
     Ирку я утешала. Пушкиным:
     Да не переживай, ты!
     "...Чем кончиться? Узнать немудрено.
     Народ еще повоет да поплачет,
     Борис еще поморщиться немного,
     как пъяница пред чаркою вина,
     а там? А там он будет нами править по прежнему...."

     Лудмер  уехал а Ниццу,  но через месяц  вернулся  и  объявил Ирке,  что
поразмыслив, пришел к  выводу что она и  есть  - рекарнация его  черновицкой
еврейской  бабушки,  и  теперь он хочет жить с нею  вечно,  в одной квартире
одним хозяйством, и опять же законным браком.
     Теперь  уже  я  вела  их  в  мэрию.  Я  была  свидетель.  В  доверчивой
американской мэрии  требуется только один свидетель. В паре метров от  мэрии
он остановился:
     Пленку забыли купить! Я сбегаю?
     Я СБЕГАЮ. А ты - постой. Вот тут стой. А ты, Ирочка держи его за рукав.
Ничего  я не имею в виду! Просто  по-дружески держи за  рукав. Покрепче!  Да
ничего я не имею в виду! Просто незачем жениху бегать по ЖАРЕ...
     В Манхэттенской мэрии  поздравляют на разных языках. Если у тебя  вдруг
фамилия  кончается на  "ов"  - то по- русски. А на "ко" - по-  украински. На
"ский" могут по- польски поздравить. Но этническую принадлежность гражданина
Лудмера и гражданки Блау они не смогли определить по  фамилиям, а просто тот
факт, что мы говорим по-русски, их никак не тронул - у них установка свыше -
поздравлять по фамилиям, а не по здравому смыслу.
     Вообщем - поженились.
     Ирка теперь замужняя и совсем уж смотрит на меня свысока.
     - Ну, стала ты знаменитая. Дальше уж некуда. И чего? Какие варианты?
     Да,  навалом!  Теперь  -  навалом!  Давеча  поэт  Мандельсман  в  гости
приглашал.  Он временно живет в квартире Бродского и пасет хозяйского  кота.
Приходи, говорит,  выебу  тебя  в квартире Бродского,  на диване  Бродского,
положив тебе на живот кота Бродского. Скажи, круто?
     Да, звучит мощно. Пойдешь?
     Куда я пойду? Со своей аллергией? Ты же знаешь, мне - С  КОТАМИ НЕЛЬЗЯ.
Нельзя с котами и с руссскими поэтами.
     А руссские поэты то чем тебе не угодили?

     На этот вопрос у меня ответа  не было.  Не могла же  я  признаться себе
самой, что став  Главной Девчонкой во  дворе, я подсознательно решила, что и
мне  надо  над  кем-нибудь  издеваться  и  кого-нибудь подтравливать. Эдакая
дедовщина. Издеваться  я решила над  самыми  беззащитными  людьми в Руссском
Нью-Йорке - над поэтами. А хули? Кто за поэта заступиться?
     ... Антоша Козлов из Парижа приехал. Женился на "воговской" манекенщице
- Оле  Тимошенковой. Говорит - в главной мировой десятке. Свадьбу  в "Рюмке"
играл.  А  Тимошенкову  водил  показывать  в  "Самовар"  напротив.  Вернулся
счастливый:
     Пришли, я говорю: "Здравствуй, Рома, как жизнь?"
     Наконец я стал внутренне свободным человеком,  понял, что могу себе это
позволить - сказать Каплану "ты".
     Ну у тебя  и проблемы... А я  ему всегда "вы" говорю.  Вообще человеку,
который  сильно  тебя  старше  и  не родственник  -  трудно,  не поебавшись,
говорить "ты". Да и непонятно зачем?
     Это тебе  непонятно, а мне он всю  жизнь давал понять,  что я маленький
мальчик,  а он мужчина! Вот  теперь я пришел к  нему со своей женой -  Самой
Красивой Женщиной на Земле, и  он понял,  что я  - Мужчина, и  я сказал ему:
"Как жизнь,  Рома?" И он это съел!  Между  прочим, Моя  Оля  вчера  купила у
Камкина твою книгу. Моя Оля - ОЧЕНЬ ЛЮБИТ СТИХИ.
     ...Эта Тимошенкова - эта богатая Бедная девушка, худосочная пизда "а ля
Щапова", она все же не кукла, а на все жалкие 42 кг -  живое человечье мясо.
Внутри  у  ей, как  положено,  душа имеется. И  вот он берет  эту  питерскую
девочку с рабочей окраины, эту Охтенку с кувшином, женится на ней, втягивает
ее  в  свою  жизнь,  в свой университетский мир,  заставляет  любить  стихи,
которые она в  гробу видала; нюхать кокаин, с которого она потом еле слезет,
для  пущего  декаденсу; и  все это только  ради того,  чтобы  сказать "ты" -
человеку, который его на 30 лет старше?
     "ЭТО ЗВУЧИТ КАК СВОБОДА, НО ПАХНЕТ КАК МЫЛЬНЫЙ ПУЗЫРЬ..." - так Дедушка
Койн написал.
     Бедная Оля...
     Разводиться они начали примерно через месяц после этого разговора.
     Но остались его чудные стихи:

     Как Ольга бровью поведет
     Так ветер по полю пойдет...

     Целая книга.  Там в "Рюмке", на свадьбе, стали хвалить его  стихи, а он
отвечает:
     Мне суждено  было стать  поэтом.  В  16  лет у  меня  случилась  первая
женщина, первая любовь. И делить мне ее пришлось с Рейном...
     Тут я перебиваю с живым интересом - неизвестная мне питерская сплетня -
непорядок:
     У тебя была общая баба с Рейном? Кто это была? Что за блядь?
     Антон смотрит на меня, потрясенный, он видит, что я не шучу:
     Юля, ты что, с ума сошла? Ты это была...
     Ну конешно!  Забыла! Жизнь то моя  в Русской  Поэзии началась  Евгением
Рейном - и должна была кончиться - для концепту Евгением Евтушенкой. Но тут,
только я собралась прикрыть лавочку  и  вывесить табличку  "Ушла  на  базу",
подошли еще разные СВОИ ребята. Уговорили - весь концепт испортили.
     Антон был  мой второй настоящий любовник.  Если вообще можно  применить
это понятие к 16-ти летнему пионеру с толстыми розовыми щеками. Купилась  на
глаза его - бездонные голубые ...
     А Рейн - был уж третья любовь. "А как третья любовь...", всем известно,
"ключ дрожит в замке...."
     ... Ключ сломался у него прямо в замке и пришлось ехать на Васильевский
в  "Рыбий глаз", а потом на Смоленское кладбище  - гулять. Мы упали  прямо в
траву.  А  когда очнулись, я  расплакалась. Потому что  нашла  там  какую-то
конфету и старую игрушку. Мы упали на заросшую детскую могилку.

     ...Только ты красавица, умница, художница,
     И тебя касается, то, что мне не можется
     Вечерами летними, светлыми и хмурыми
     Меж крестами ветхими, склепами, амурами
     Встречами короткими и смертями долгими
     На траве кладбищенской
     С колосками колкими....

     Почему ты не поставил мне посвящение? Родителей боишься? Мог бы буковки
поставить.
     О чем ты говоришь?!  Какое  посвящение,  когда ясно  сказано  " Умница,
красавица, художница! Всей планете известно, что УМНИЦА КРАСАВИЦА, ХУДОЖНИЦА
- ЭТО ТЫ!
     Эх, Дядя Женя, Дядя Женя...
     Антон  из ревности нарисовал карикатуру  - мерзкая волосатая  - носатая
горилла и подпись " Д. Ж. РЕЙН."
     "Д. Ж." - означало "Дядя Женя". Я привыкла его так звать. С тех пор как
он принес меня  из родильного дома - лично. Они пошли  встречать нас с мамой
целой компанией - и особо близким доверяли меня немножко понести.
     Как  же ты  мне  помог,  Дядя Женя,  когда в  очередной раз нечем  было
платить рент, и я  отнесла этот стишок, написанный  твоей  рукой  -  в  одно
место, где такое покупают. Кузьма снес туда письмо Бродского и купил  на эти
деньги пулемет.
     Правильно  -  всякие  такие  вещи  должны  быть  у   коллекционеров,  в
специальных  рамочках. А  ты -  просто оставляешь  себе  на  память  хороший
ксерокс.
     Здорово,  что ребята  прославились.  Бродский бы точно развеселился  от
идеи пулемета.
     Антон вот -  ни хера не прославился. Он звонил мне в Питер из Нью-Йорка
по краденной телефонной карточке и читал:

     ...Я из далекого Пуэрто-Рико,
     Шлю вам привет, прекрасная, морями...

     А мне слышалось:

     ...Шлю вам привет, прекрасная Марьями...

     Так даже  и красивей. Не прославился. А  стихи его  я  люблю. Мне  даже
нравится,  что их мало кто знает. Малоизвестный поэт - если он тебе нравится
-  то  это такая  личная  ценность. Ну как  пишут в протоколе: изъяты ЛИЧНЫЕ
ЦЕННОСТИ...




     Я стала знаменитой и начала потихонечку задаваться.
     Во-первых наступило самое подходящее время для игры  в  Нашу  Ахматову.
Песни мои,  на самом деле,  все полюбили. Дальше оставалось  только отточить
образ. Челка - была своя. Больше, собственно говоря, ничего не было. Длинный
нос  - не защитывается -  у  нее  он был  красивый, как у  Дантэ, а  у  меня
смешной, как у  Пульчинеллы.. Первым делом надо было изгнать опасные зачатки
идеи, что я - Наша Цветаева, поскольку мне было ясно, что это - путь беды. А
уже началось  - пару раз меня обозвали Поющей Цветаевой - дамы критикессы. Я
вообще  -  со  своими невнятными кудряшками,  повышенной  эмоциональностью и
истерично-гордой независимостью  (  "Спасибо.  Не надо. Все  есть") -  четко
вписывалась в анналогию именно с ней. Не по степени таланта - для меня это -
Башня, но совершенно ясно,  что  по типу личности, я стою у  подножия именно
этой Башни.
     Так и простою,  подняв  голову. И  никогда  не напишу  об  этом стихов.
Потому что не скажешь лучше, чем сказала Марине - Вероника:

     ... От твоего пламени-
     Все мои искры...

     А я - так и не написала песню о Марине. В голове крутились две строчки:

     ...Обними, сохрани и спаси...
     Нет, уже - помяни.
     Это Дольние Мокрые Псы
     Ах, как лают они!
     Отпоют и отлают они -
     Твои дни...

     Но никуда дальше - не докрутились.

     А сама Марина писала Анне:

     ...Чем полосынька твоя
     Нынче выжнется
     Чернокосынька моя
     Чернокнижница...

     И еще:


     ...Не отстать тебе,
     Я - острожник,
     Ты - конвойный, судьба одна...

     (Да, как говорят американцы, " Ю виш ту...")

     Анна  ей  написала только  мертвой и  только когда  уже было  ясно, что
Марина - это не хуй собачий.
     Тогда она написала:

     ...Ты кричишь из Маринкиной башни
     Я сегодня вернулась домой!...

     А  Беллу Ахмадулину  она  по-настоящему  ненавидела. За  то, что  та  -
молодая. И красавица. И татарка - настоящая. И - поэт. Тяжелый случай, что и
говорить.
     Белла  -  моя Наша  Ахматова. Живая!  Любимая  с детства  и встречаемая
периодически по всему миру. Вообщем на Бедную Девушку Ахматову я в обиде,  и
за Марину, и за Беллу, еще заодно и за Лидию  Чуковскую. За их неразделенную
любовь. К Красоте, гениально играющей Значительность. Это настоящий  русский
Энди Ворхелл,  не Маяковский ( у которого да - были  охуенные стихи!  ) и не
Африканец,  который,  в   результате  ничего  не  сыграл,  кроме   светского
денди-боя. А она - сыграла. И Музу Плача и Хлыстовскую Богородицу, и все шло
в продажу: муж в могиле, сын в тюрьме...
     (Какой  на  хер  муж,  когда  она  его  бросила  за  много лет  до  его
героической гибели?)
     А все  равно сыграла и стала  - этим - и  Музой  и Богородицей,  тогда,
когда всамделишные музы молчали, по причине непрерывного говорения пушек,  и
всамделишная  Богородица отвернула от Росссии лицо  -  чтоб не  видеть,  как
распинают ее сына во второй раз.
     Когда вспоминаешь об этом - стыдно ругать ее.
     Но  сыграть  ее  в моей  комической  скоморошьей  жизни  под  названием
"Феллини Северной Пальмиры" - было совсем не стыдно и очень даже весело.
     Челка  стало быть есть.  Теперь  косу -  просто и  недорого. Пятнадцать
баксов в магазине париков на 42-й. Щеки  -  это конешно завал. Со щеками хуй
сыграешь Ахматову. Но по мере ухудшения финансового положения и постепенного
отказа от курицы,  и  замены  ее коричневым рисом -  щеки как-то опали  сами
собой.  Появилась элегантная худоба и  тут самое главное было не  колоться и
каждому, кто, походя, говорил тебе:
     - Юлька, ты похудела. Чудно выглядишь!
     Отвечать, опустив глаза, якобы от стыда за сытое человечество,
     Конешно, я похудела. Уж дня три как в доме еды ни крошки...
     А на дружеское замечание:
     Везет тебе, Юлька - вон у тебя зубы какие хорошие.
     Говорить, наоборот, внимательно глядя в глаза собеседнику:
     Да  зубы  у   меня  хорошие.  Мне   ведь   не   часто  приходиться  ими
пользоваться...

     Все это  происходило  в Нью-Йорке  1998-го  года и, вероятно, нужен был
если не гений, то большой  талант,  чтобы  люди  хоть  на  какую  то секунду
поверили, ощутили вокруг что-то вроде Москвы 18-го.
     Между тем  - они начали смотреть на меня испуганно и с уважением. Самые
добрые начали пихать мне в руку смятые десятки и двадцатки.
     В этом случае, мне не надо было, возвращаясь из  " Самовара", проводить
часа  полтора в  ночном  сабвее, где нет  ничего страшного  -  просто моча и
крысы, поезда ходят по ночам  раз  в сорок минут, сидишь себе в "самоварном"
бальном платье на бетонном полу и вспоминаешь опять Валеру Попова:
     " ...  По  болоту пробираются, задрав макси-пальто,  потом  на  вокзале
часами  мерзнут, а  все  для  того,  чтобы  надменно выпить  чашечку  кофе в
кафе..."
     Про  меня, все  про меня... Это я - Бедная девушка  с Окраины.  Конешно
смятая  десятка - все  сразу  меняла - на такси-то оно сподручнее в  бальном
платье. Но люди понимают только про еду.
     Голодающая поэтесса -  это  привычный, и оттого  - правильно  найденный
образ. Иногда бывало стыдно - когда Каплан говорил:
     Поешь. Ты ведь голодная.
     И ставил передо мной  много всяких вкусных маленьких тарелочек. И что я
должна была ему  объяснять? Что я, конешно, не голодная, потому что ем рис и
гречневую кашу. А еще лук, черный хлеб и кофе с яблоками.
     Вот такой Антицинготный  Набор Имени Русского  Поэта. По-моему, с  моей
легкой руки это стало меню многих. Все вкусно, полезно и просто приготовить.
Интересно сколько  из  вас,  любезные  читатели сейчас  читают  эти  строки,
поднося ко рту ложечку риса или гречневой каши?  С соевым соусом! Потому что
зато - вы купили эту книгу. Никак уже не выходит, чтоб и книга и курица. Она
куда-то вылетела из моего волшебного триптиха.
     ...  Слушая  в  Мид-вест Индиане эти бесконечные  голоса  мертвецов - о
смерти,  о крови, о голоде - я не плакала, вырабатывается какой-то  защитный
слой. Только однажды не выдержала - казалось бы ерунда -
     Ремизов пишет, что  вот жизнь наладилась,  есть и  крыша  и еда, но вот
никак не может он научиться ходить  в книжные магазины - просто посмотреть -
какие выпустили новые книги. Он  уже полностью перестроил  свою психику - на
то, больше  ему никогда  в  жизни  не придется  покупать  книги, это  он уже
сделал,  но  вот не  расстраиваться  в  книжных магазинах  - никак  не может
научиться и оттого не ходит. А это неправильно. Надо быть в курсе...
     Вот тут я и заревела.  Потому что - это - уже про меня. Заревела, якобы
из жалости к Ремизову, а на самом деле - к себе любимой. Перестроил психику.
Приучил себя никогда больше не покупать книги. Русский писатель в Париже...
     Ремизовы  всегда были бедны.  И дома - в России. В России Ремизовы были
бедны, а книги вероятно дешевы. Пирожки - тоже.

     У Агнивцева в "Блистательном Петербурге" - свой триптих:

     ...Кулебяка "Доминика",
     Пирожок из "Квисисаны"
     "Соловьевский" бутерброд...
     Вот триптих немного дикий,
     Вот триптих немного странный,
     Так и прыгающий в рот!...

     Бедняга  Агнивцев  -  в результате,  не выдержал  и  сам прыгнул в  рот
любимой Родины
     в 23-м  году,  не  хуже пирожка из "Квисисаны", и в  32-м  "жизнь поэта
трагически оборвалась". Это уже предисловие  перестроечных лет  -  словесный
блок  не  меняется. Почему бы не написать, что этого бутербродного  соловья,
схватили злые люди из ГПУ, они его били, пытали,  а потом казнили, а виноват
он был только в том, что не захотел, мудила, сидеть себе в Париже на чердаке
и есть гречневую кашу, а пристрастие к ресторанным кулебякам принял за Тоску
по Родине. Вот прочтет ребенок про "трагически оборвалась" и подумает: может
он тушил пожар или спасал бедную девушку из проруби?

     А у  Ремизова -  жена  готовила  кулебяки!  А меня -  Каплан  кулебякой
угощал!
     А я не говорила ему,  что хоть  я и  не  голодная, но это так здорово -
съесть иногда что-нибудь вкусное - вот такое,  чего дают в ресторане. Можно,
конешно, и самому иногда заказать. Если приучить себя никогда не подходить к
книжным магазинам...
     ...  Там  в  библиотеке  Блюмингтонского  университета,  я  еще  читала
перестроечный  "Огонек".  И там все время  писал юноша - поэт  Дима Быков  -
статьи  о  том,  как  голодает  интеллигенция.  И  фотокарточка  его  всегда
прилагалась к публикации - вдохновенный еврейский мальчик с влажными глазами
и черными усиками. Героинями его очерков были сплошь Бедные девушки. Вот эти
самые мои учительши,  инженерши, аспирантки, переводчицы. Очень он переживал
за Судьбы Родины!
     Приезжаю  в Питер через 13 лет и вижу его в телевизоре:  это ж  сколько
Бедному  поэту  нужно было простоять  на презентациях со стаканом калорийной
водки  в  руке  и бутербродом  с лососиной  в другой, сколько  ж  нужно было
посетить банкетов, посвященных жертвам Холокоста или сбору благотворительных
средств  на приданое гувернанткам - чтобы так округлились  щечки! Да он  сам
теперь  напоминает Пирожок из "Квисисаны" и так и проситься  в  рот! Сладкие
черные глазки и обольстительные  усики - так и остались при  ем - вот выйдет
моя  книга  -  стану  я  писательшей  в  законе,  поеду в  Москву, пойду  на
презентацию чего-нибудь  и ....  схвачу его за  бочок. Он этого достоин.  Не
надо мне только пиздеть, что толщина  бывает от болезней - не такая, не щек.
Есть неправильный обмен веществ -  у этих людей лица не толстые. Щеки -  это
не от болезней,  а  от  плохого  здоровья,  а плохое здоровье это - водка  и
закуска в неумеренном количестве. Захар Михалыч себе тоже щеки наел-напил за
эти годы.  Но он и изображает  из себя Гражданин  Начальничка, а  раньше был
Сержант- Десантник, но  никогда не Радетель Голодного Русского Интеллигента.
Да и  рядом с  Быковым он, пожалуй, просто  скелет. Усы только похожи  и эти
опять же очи огневые - мечта каждой Бедной Девушки на свете.
     ( Вот у фашистов - сразу было видно, Гитлер с Гебельсом - они худые, за
бедных значит.  А Герринг - тот за богатых. Налево - ботиночки  - которы  за
бедных, направо - за богатых. Плохих в плохие ящики, хороших в хорошие...)


     Я написала сейчас "Женский вариант лимоновского словаря".
     "Какой на на хрен  голод, когда всегда можно вынуть из  мусорного ящика
немного капусты ! А толстые - это буржуины и хуй им, а не Военную Тайну!"
     ПУСТЬ СИДИТ.
     Если верить Скидану,  (а  Скидану каждая  Бедная  девушка может  верить
безоговорочно - семь раз женился - стало быть, ни одну не обманул! ), он там
написал еще одну хорошую книгу.
     Пожалуйста, Святой Никола,  пошли  ему  побольше масла в  тарелку серых
макарон.  ...  А  я пожалуй, завтра  останусь без  обеда, но зато куплю  его
книгу. Пирожки в России по-прежнему дешевы, а книги...

     Опять я отвлеклась  на пустопорожнее "щелканье  мудростью"  забыла, что
пытаюсь рассказать любовную историю. Дальше было вот что:

     Как  раз  еда. Сидим это мы с Володей Бруком и Диной Рубиной в кошерном
ресторане на Второй.  Кругом, как положено грязь,  шум  и  средиземноморская
кухня, которую я ненавижу. А ту, которую принято называть еврейской - ужасно
люблю,   но   только   она   никакая   не   еврейская  -  а   просто   кухня
восточно-европейской  нищеты  -  морковь,  свекла,  дешевая рыба  (и  потому
"пережеванная"). И моя старая подруга - Синяяя птица Курица.
     А  тут  -  Восток. Фалафель-пахлава. Вокруг  -  много литературных дам.
Мужиков -  кот наплакал  - Брук  да динин муж - художник. Счастье хоть,  что
Брук - на такси до дому довезет - соседи. Все равно я злюсь - оттого, что мы
не в "Самоваре" и никаких кавалеров вокруг нету.
     И вообще не перед кем Нашу Ахматову изображать.
     А  я уже  здорово  придвинулась  в этой  области. Завела себе кружевной
воротничок, шаль из кашемира и янтарную брошь.
     Идея моей  близости к  голодной  смерти  -  витала  по  всем  закоулкам
Русского Нью-Йорка. На моих родителей  некоторые при встрече начали смотреть
с  живым укором  -  вид  у них  был  вполне цветущий,  непонятно, чего дочь-
поэтэсссу то  так голодом держать.  Могли  бы  курицу  иногда в  холодильник
закинуть.  Вслух  однако, никто ничего не  говорил. А  они бедняжки, были не
особенно в курсе моей линии, то есть они были  полностью не в  теме, мама со
мной вообще не разговаривала из-за того, что я лентяйка и авнтюрстка, а папа
меня жалел, но маму  все равно жалел  больше и еще боялся к тому же, так что
тоже не часто разговаривал. Это было еще до того, как Юз нас помирил.
     Коля Решетняк иногда  посылал ко мне какого-нибудь человека из России -
которому негде было переночевать - ну на  ночь  или две и никогда не забывал
предупредить:
     Поедешь ночевать в  Квинс. Там живет одинокая  руссская поэтэсса. Можно
сказать Наша  Ахматова. Ты это...  еды  привези ей - ну хоть какой. А то она
три уж три дня ничего не ела...
     В результате, все ночевальщики все приходили с большими сетками. А один
- человек состоятельный - режиссер с канала ОРТВ - даже явился, толкая перед
собой тележку, угнанную из супермаркета, доверху наполненную мороженым мясом
и  помидорами  :  слой мяса,  слой  помидоров.  Решил,  не  проявляя  особой
фантазии,  обеспечить  меня пищей  надолго. На  следующий день он уехал, а я
позвала всех  русских  соседей  и устроила Большую Раздачу ,  несколько дней
после этого вся округа питалась мясом с помидорами!
     Вообщем  слава  моя  -  росла  и  ширилась.  Карточку  мою  повесили  в
"Самоваре"-  над столом самого Каплана рядом с настоящей Ахматовой. Конешно,
некоторых  русских поэтов это невероятно травмировало. Того же Мандельсмана.
Еще бы - про него Бродский сказал:  " Он сказал  то, чего я недосказал..." и
вообще  успел   выдать  справку  о  гениальности,   а  я  сочиняю   какую-то
сомнительную  "Марусю  отравилась"  и  то  нечасто,  а  в  основном,  занята
издевательством  над  светлой памятью  Музы  Плача.  Он первый  поднял  тему
мемуара:
     Ты хочешь с каждым из нас завести роман, чтобы как  только  мы помрем -
немедленно засесть за свои мемуары!
     Да какой с ВАМИ, на хуй  роман -  у вас то  коты, то жены... А помереть
наверное придется  раньше всех -  от страданий и женского одиночества.  И вы
все,  гады,  как раз и напишете  мемуары обо  мне.  Бегом  побежите, прямо с
похорон,   чтоб   успеть  первому  использовать  эффектное  название   "Наша
Ахматова".
     Почему-то  Мандельсман немедленно признал, что так оно и  будет. И  все
равно еще  потом,  когда я тяжело  и почти  что насмерть заболела,  ему было
стыдно за этот разговор. Что зря, потому что в комедиях не умирают, а только
болеют. Причем чем мучительней, тем смешней. А если герой комедии умрет - то
станет не над кем смеяться!
     Вообщем,  с  бедного  Мандельсмана  все  и началось.  Еще до  кошерного
ресторана мы с ним полностью поссорились. Он пришел в "Самовар" ( забирать в
гардеробе справку, что он гений) и говорит мне:
     - Моей жене звонил психиатр Феликс и утверждал, что ты моя любовница.
     Он прочел твою книгу!
     А где это сказано в моей книге, на какой странице?
     На странице 56! Там где: "... как плечо твое соленый!"
     У   меня  книга  городских   романсов!   Там   про   дореволюцию!   Это
дореволюционное плечо!
     Да вся твоя книга, это СБОРНИК ДОНОСОВ, на мужчин, с которыми у тебя не
сложились отношения!
     Так и сказал. Тут я  страшно обиделась. Дело в том, что под эту формулу
попадает любой жестокий романс.
     А что такое "Маруся отравилась", если не донос на безобразное поведение
Алеши, которое и привело  к ее гибели? "Джонни и Френки" -  донос  на плохое
поведение изменщика Джонни, что явилось следствием уже  совсем  безобразного
поведения  Френки, (она его шлепнула из винта), и так далее. Да вообщем то и
"Анну Каренину" можно назвать развернутым доносом на суку Вронского...
     Я обиделась и сказала при всех:
     Надо  жить честно, Володя.  Не изменять жене.  Тогда  не  будут звонить
психиатры-Феликсы. Я вот,  например,  четыре раза была замужем и моим мужьям
не звонили психиатры Феликсы,  потому что я была верная жена. ЖИВИ ЧЕСТНО  -
вот и не будут психиатры Феликсы звонить.
     Тут уж Володя прямо задохнулся от обиды. Это было хуже, чем бутылкой по
голове. Тем более, всем известно, что володина жена - прелестная красавица и
весьма самостоятельная женщина, а самому Володе - лохматому бедному человеку
и опять же  - русскому  поэту, отродясь никто не дает. Многие конешно о  нем
мечтают,  читая  его  проникновенную  лирику,  но   как   завидят  живьем  -
разбегаются  врассыпную. А  плечо  его соленое  только  и  годиться  -  пиво
закусывать!
     Вообщем поссорились.  Полгода не разговаривали... Я - не здоровалась, а
он - переживал. Потому что лирик. И русский поэт...
     Потом я  еще  с Бруком  поссорилась. Я организовывала в "Медведе" вечер
Могутина. Звоню Бруку:
     Дай  мне  два  телефона.  Алейника  и  Миши  Магазанника,   который  из
кузьминских "детей".
     Ты же знаешь, я не даю чужих телефонов.
     Да мне нужно их на вечер пригласить! Ты чего?
     Тут Америка, Юля. Это хамство - давать чужие телефоны. Я сам им позвоню
и  спрошу, хотят  ли  они  с  тобой  разговаривать.  Если  хотят,  они  тебе
перезвонят и...
     В жопу твою Америку! Я не в  Америке живу, а  в русской культуре! В том
числе и  правил  поведения. Хамство -  НЕ  давать друзьям чужие телефоны! Ты
полностью омудел, Володя!
     Шваркнула трубку.
     Потом Оля - жена его звонит моей Ирочке:
     -Ты  себе не  представляешь,  как Володя  переживает эту  ссору. Юля  -
близкий человек. У нас так мало близких людей в городе...
     -А чего он ей телефоны то не дал?
     Ирочка,  ты не понимаешь. Володя  мне  все объяснил. Знаешь,  зачем она
просит у него телефоны разных мужчин?
     Для могутинского вечера. А что?
     Ты  ничего не знаешь! Она просит у Володи телефоны разных мужчин, ЧТОБЫ
СПАТЬ С НИМИ!
     Прямо так сразу по две штуки и просит?
     Да! По две штуки! На всякий случай.
     Понятно. Так чего он ей телефонов то не дал? Жалко ему что ли?
     Ира, ты циник! А Володя в депрессии ...
     Потом, конешно помирились все.

     ...А  вокруг  уже  медленно,  но  верно делался  мир, в  котором поэтов
старательно пытаются опустить и запетушить.
     (Спасибо  Великому Сталину и секции переводчиков за эти хорошие  слова.
Могли бы век прожить - не узнать, и писала бы я сейчас вяленькое  "принизить
в социальном отношении".)
     И  я,  обиженная своими друзьями поэтами, тоже решила  в  этом процессе
поучаствовать.

     Там в кошерном ресторане "Ершалаим" все это и случилось. Там было много
дам-критикесс, и мы спорили о русских поэтах - который всех лучше будет.
     Русский поэт на  нью-йоркщине -  сплошь  еврей,  а руководит  ими всеми
антисемит  Кузьминский со своего  дивана, находящегося в  усадьбе  "БАНЯ" на
реке Делавер...
     Есть  еще бандерша  Лариса Бункер  -  у  нее  своя  лавочка  - Общество
американо-израильской дружбы. Там все эти годы, в актовом зале, напоминающем
советский Дом  Культуры, под скрещенными американским и израильским флагами,
читались все  русские  стихи.  А потом все  чудно пили  в бункере. Лариса  -
пожилая Бедная  девушка, похожая на рыбную  торговку  с Пересыпи и столь  же
скандальная. На самом деле, она - архитектор  с  очень тонким вкусом, издает
книги и выпускает журнал "СЛОВО", по-моему совершенно прекрасный. Лариса все
эти годы удерживала в Нью-Йорке
     полу-официальный маленький Бастион Русской Поэзии.
     Но главный  форт - это, конешно Пахан  Андеграунда - Кузьма.  Никто  из
молодых поэтов не минует  его Баню,  иногда - беспощадную, иногда  неуместно
пристрастную, это зависит ровно от того, с  какой ноги Костя  встал. Все это
не важно. Костя мог бы сказать о себе:
     - Я - РУССКАЯ ПОЭЗИЯ В АМЕРИКЕ.
     Так как Сашка Троепольский говорил:
     Я - ЭС-ЭН-ЭМ,
     Он  -  концентрация  идеи  Русского Поэта  в  Изгнании,  потому  что, я
надеюсь, все уже поняли, что талантливейший Бродский, который имел несчастье
родится Русским Евреем и ненавидел обе эти свои ипостаси, страдал от них как
страдает человек от врожденного сифилиса и проказы, мечтал быть каким-нибудь
англичанином  в  Венеции или итальянцем  на  Портобелло  -  Роуд,  но  писал
по-русски, понимая, что  иного языка  все  же Господь ему не даровал -  этот
Одинокий Рыжий Волк - имеет  отношение  к Русской Идее  только в воспаленном
мозгу мальчиков-поэтов и  экзальтированных  Бедных  девушек, а на  деле - ни
малейшего. Он -  настоящий Апатрид  Времени и Пространства,  ибо никогда  не
согласился  ни  с  пространством,  ни  со  временем,  дарованным  ему.  Увы,
пространство  и  время  -  врожденные  болезни,  их  не   поменяешь  простым
географическим перемещением. Вот и лежит теперь на венецианском погосте, как
хуев Казанова; а Казанова -лег в немецкую жесткую  землю  и непонятно какому
святому молиться, чтоб помягче им постелили Чужбину ? На каком языке?... Эта
история - слишком грустна для моей веселой книги...
     "ОЙ, НЕ ХОЧУ ПРО ТО, А ТО Я ВЫТЬ ПОЙДУ!.."
     А  Кузьма  -  вот  он  жив-здоров,  лежит  себе на  диване и  управляет
процессом.
     Тяжело  приходится  поэту,  которого он  не  принял.  Куда  не  принял?
Непонятно куда... да попросту в  розовое брюхо  свое  бездонное! Все мы  там
побывали и вышли оттуда, как Иона из чрева китова - ПОЭТАМИ.
     Стало быть Кузьма - антисемит - Лицо российской национальности - четыре
четверти -  еврей,  цыган, поляк  и РУССКИЙ,  (какие  этнические подробности
скрываются под этим словом - в наше время, уже никому не понятно. Блоку было
ясно, что  скифы, а  сейчас кому что ясно? Татары? Варяги?  Чудь белоглазая?
Или  еврей,  цыган,  поляк  и  русский... читай  сначала!). Одним  словом  -
антисемит Кузьма.  А поэт у нас на русском НЬю-Йорке  - он,  выходит, сплошь
еврей.

     И вот сидим мы, как  положено евреям, в ресторане  "Ершалаим" и решаем,
который поэт лучше.
     Тут я и  говорю,  что мой жилец Сашка  Коган  - вот уж поэт так поэт! И
чудные стихи привожу для примера:

     Какую я вчера лису
     Поймал за волосы в лесу!

     Это - эротическое, а есть и гражданское:

     Воробей - некрупное двуногое
     Но таким его задумал Бог,
     Вероятно - также и убогое,
     По причине слишком тонких ног...

     Как все просто и понятно. И видно, что поэт хороший. А они мне в ответ:

     Мандельсман, Мандельсман! Гений! Гений!

     Особенно дамы-критикессы. А что Мандельсман?

     ...Тук-тук-тук, молоток-молоточек,
     чья-то белая держит платок,
     кровь из трех кровоточащих точек
     размотает Его, как моток,
     тук-тук-тук входит нехотя в мякоть,
     в брус зато хорошо, с вкуснотой,
     мухе мухать, собаке собакать,
     высоте восставать высотой,
     чей-то профиль горит в капюшоне,
     под ребром, чуть колеблясь, копье
     застывает в заколотом стоне,
     и чернеет на бедрах тряпье...


     И, главное справку, сволочь имеет. От САМОГО...

     А мне про воробья больше нравится! Про молоточек - тоже нравится. И оба
- грустные.
     Вообще  в  этих  двух стихотворениях -  больше  общего,  чем кажется на
первый взгляд.  Это все - гуманизм,  иудо-христианские  ценности... Воробей,
Ершалаим...
     Могутинские стихи  - другие. Там - язычество. Ну и  что. Язычеству тоже
есть место в этом божьем мире. И особенно в моей любимой Русской Идее.
     Тук-тук-тук
     Молоток-молоточек,
     Чья то белая держит платочек...
     Я иногда  переделываю стихи, которые мне нравятся. Просто для себя. Как
будто это - народные песни. Платочек, который синенький, скромный...
     Но  это я сейчас  сижу за столом и пишу  книгу - хорошая, скромная, как
платочек, а в тот день в ресторане "Ершалаим", вот ЧТО я сказала:

     - Вы как завидите красавца -  вот такого  полу-оперного  с растрепанной
бородой и в седых локонах - у вас делается  мокро в трусах и начинается крик
"Гений!",
     а когда делается мокро в трусах,  при виде Русского  поэта  -  не  надо
"гений!" кричать, а надо оглядеться в поисках ближайших кустов, потом тащить
Русского  поэта  в ближайшие кусты, а  после употребления - выкидывать,  как
использованный  презик.  Русский поэт  - предмет  одноразового пользованья -
денег у него ни хуя, самомнения -до хуя, а к любви он  неспособен по причине
нарцисизма в клинической форме и вся суть русского поэта сводиться к простой
формуле :


     "...Шел по лесу старый дед
     Делал сам себе минет
     Возле кажного куста
     Хуй влагал в свои уста..."

     И наши - женские уста, им требуются только потому  что хуй -  короток -
самому не дотянуться!

     Вот такие добрые слова сказала я -  Наша Ахматова, про  Русского поэта.
Да и Бедных девушек не пожалела,  потому  как Дамы-Критикессы -  это ж  одно
название для солидности, а суть - все те же Бедные девушки.
     А уж  никакой  злости  у  меня  внутри к  этому времени  не было -  все
отмолила, стоя под Красным трамваем, осталось одно хулиганство - Мелкий  бес
в  чистом виде.  С Бруком Володей - я уж тогда помирилась, а с Мандельсманом
еще в ссоре была. Вот и высказалась.
     Обидела Русского  поэта,  а главное  Бедных  девушек -  нежных голубок.
Конешно Бог, посмотрев на это, решил, призвать меня к порядку. Он подумал:

     - Я тебя конешно  люблю,  но ты - редкая сука, Джульетта. Ладно - будет
тебе Старый дед...

     И ровно в ту минуту, когда я закончила свой монолог, в аэропорт Кеннеди
влетела крупная Курица, несущая  в  своем чреве  На  Меня  Управу  -  СТАРЦА
АЛЕШУ...





     Все беды  оттого,  что Девушка  я -  Бедная.  Если бы я приехала на это
несчастное парти  к  Глузманам, как все остальные люди - я бы конешно так не
расстроилась. Все остальные люди сели в автомобили, нажали на газ и поехали.
А  я - сначала  -  на сабвее, на  какую  -  то неизвестную станцию, потом на
электричке,  потом  пешком  до  того места,  где  есть  такси  и  потом  еще
вскладчину с парой других Бедных девушек - ДОЛГО на такси.
     И  все для того, чтоб увидеть Дедушку  Русского Рока, Гад-Фазу Русского
Бит-Дженерейш, Живую Легенду Русского Парижа - Великого Мага  и Волшебника -
Старца Алешу.
     Были у меня на его счет  тайные планы. Было ясно, что став знаменитой -
я  уже могу  рассчитывать  на  кого-то, не просто так  себе мужчину,  а,  по
крайней  мере, на кого-то САМОГО КРУТОГО, и  надо только  точно определить -
который  САМЫЙ  КРУТОЙ  то  будет?  Вообщем,  на  никогда  невиданного мною,
заморского  гостя  Алешу я  сильно  рассчитывала. Это  был мой  "КОНРАБАС ПО
РАССКАЗАМ".  ВИТАЛИК ФЕДЬКО  ИЗ  АНСАМБЛЯ  "УСВЯТЫ"  В  МОЛОДОСТИ  ИГРАЛ  НА
КОНРАБАСЕ, КОТОРЫЙ КУПИЛ В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ У ОДНОГО МУЖИКА. МУЖИК КОНТРАБАСА
НИКОГДА  НЕ ВИДАЛ, НО ЛЮДИ РАССКАЗАЛИ ЕМУ, ЧТО ЭТО - ТАКАЯ  БОЛЬШАЯ СКРИПКА,
ОН ВСЕ ПОНЯЛ И СДЕЛАЛ!
     Вот и у меня в голове сделался огромный удивительный контрабас - СТАРЕЦ
АЛЕША.
     И я пилила черти сколько, чтобы поглядеть - нельзя  ли его как-нибудь к
любви приспособить. Приезжаю наконец, полностью обессиленная  дорогой, и тут
подводят ко мне под уздцы (оговорка по Фрейду! Под руки - потому как сам уже
идти не может) -
     маленького пьяного  старичка. Еще и полуголого -  на нем только штаны и
кожаный  жилет  нараспашку.  Голова  обрита,  борода  клочна.  В  глазах   -
лукавинка. Вокруг  глаз - добрые морщинки. Какой  - то хуев Ленин,  чтоб  не
сказать больше! Чтоб не сказать - Санта Клаус!
     Как из такого сделаешь - НАСТОЯЩУЮ "РОКОВУЮ ЛЮБОВЬ" ИЗ НАСТИНОЙ КНИЖКИ?

     - Познакомься, это Алеша.
     Я полностью  расстроилась. Щелкнула  его по голому животу прямо в пуп и
говорю:

     Привет, Алеша. А песенки- то я пишу получше тебя.
     Старичок перестал улыбаться и говорит:

     По причине твоей наглости, я тебя, девушка  ебать не хочу и никогда  не
буду, сколько ты меня не уговаривай.
     После этого Алеша повернулся ко  мне спиной и стал  рассказывать Надьке
Арндт какие у нее красивые ноги...
     ..............................................................

     -Она всюду ходит  с  этими своими ногами - Надька!  Я  бы тоже  могла С
НОГАМИ прийти, а я в длинном приехала! Думала так романтичнее - чего ноги-то
сразу пихать. Ехала, ехала, а он Надьке:
     - Какие у вас хорошенькие ножки!
     Как  приказчик...  Все  равно  теперь придется жить  с этим  Алешей....
Кормить его придется... Интересно что он ест? В песне у него написано:

     ... Поймать меня не стоит труда,
     Кормить - большое мученье...

     Придется с ним теперь жить... Может  ничего? Поэт  - мусора должно быть
немного...  Сидит себе  в  уголку -  пишет стишки.  Ну съест яблочко, выпьет
чайничек вина и пишет себе дальше... Как-нибудь проживу...

     Юля,  ты  о  чем? С  каким Алешей  тебе жить  придется?  Ты  что совсем
спятила?
     Ирка в очередной раз поняла, что я спятила  - это тоже абсурд - ясно же
что спятить можно только единожды...

     -Зачем тебе с ним жить?
     Придется.  Зачем  не знаю,  но  точно  придется.  Откуда-то  я  знаю  -
ПРИДЕТСЯ...

     Откуда-то я точно  знала, что придется мне  жить со  Старцем Алешей, но
почти сразу догадалась, что и в этот раз все выйдет - КАК ВСЕГДА.
     Ну ... в ЭТОМ смысле. То есть опять НЕ ВЫЙДЕТ. Людям я даже не пыталась
об  этом рассказывать. Ну что я  им буду  рассказывать  подробности  о  моем
Мелком Бесе? Так они все - блин,  атеисты! Пару раз я сказала,  что не жена,
мол и даже не любовница - ответ был сразу один:
     Эх, Леха! Совсем значит допился, старый...
     Ну и на хрена такое нужно?
     А между тем, пока я жила с Алешей все говорили:
     Расцвела, ты мать! Оно и видно, что ебут тебя наконец. Да уж, Леха - он
не выдаст...

     Как-то не хотелось на это возражать,  пускаться в  долгие объяснения  о
судьбах  русских поэтов  в  изгнании... Тем более  любовь у нас  была  самая
настоящая. Полностью  из книжки  "Роковая  любовь". Хоть и без  ебли,  но  с
дракой! Все как положено.

     Драка не из ревности вышла, а из Дремлюги.
     Дремлюга -  герой  Пражской  Весны - ну когда  шестеро вышли на площадь
протестовать против наших танков в  Праге. Алешу  сильно тронуло  дремлюгино
Героическое   Русское   Прошлое,    и   также   его   привлекло   дремлюгино
Ремонтно-Строительное Американское Настоящее, мы как раз уже отстроили  свои
1000  футов в Джерси-Сити,  и Алеша приступил к созданию очередной коллекции
деревянных монументальных  скульптур. Я  ведь в своих предсказаниях немножко
ошиблась  - ел Алеша и вправду как малое дитя, да и пил не слишком много, по
крайней мере раньше 4-х никогда не начинал, но вот насчет мусора и сидения в
уголке - эт  я  немножко перепутала. То  есть, иногда  он и впрямь  сидел  в
уголке и писал стихи, но по жизни - Алеша оказался художник и даже хуже того
-  скульптор. Ну  - от  которых  самый  мусор.  Скульптор  -  МОНУМЕНТАЛИСТ!
Пришлось  конешно,  Квинс  бросить  и  переехать  в  город-спутник  Большого
Нью-Йорка - Джерси-Сити.
     В специальный  дом,  где  нелегально  живут  художники  со всего  мира.
Снимают мастеры, проводят горячую воду и живут, чего запрещено.  Еще и детей
рожают  и  купают их  в  удобных  индустриальных раковинах.  Объединились  в
организацию  и отбиваются  каждый раз,  когда ленлорд хочет  всю эту лавочку
разогнать  и продать  дом под компьютерный склад. Тут нас  начинают защищать
мэр  и депутаты.  Мы объявлены  Достопримечательностью Города.  И  район,  в
котором стоит  наш знаменитый  домик  - бывшая  табачная фабрика,  111  угол
Первой и Вашингтон, объявлен Районом Художников. Депутаты каждый раз говорят
лендлорду, что он может этот дом применять на свое усмотрение, но только для
нужд  художников,  а под  склад  не  может.  Когда лендлорд пытается  начать
выселять  нас  по одному, подымается совсем уж дикий скандал -  пресса и все
прочее. Раньше  нас он  все время пытался нас  поймать на том,  что  мы  там
живем. Время от времени приходила какая-то комиссия. Проверять есть ли у нас
кровати  и  газовые плитки. Тогда детей  уводили прямо с утра.  Дети в  доме
были, как и во всей Америке - разноцветные.
     Маленький Саша Бродский  -  сын  московского  Саши  Бродского  -  того,
который  раньше был бумажный архитектор "и Уткин", вырос между нашим домом в
Джерси-Сити и такой же, самопостроенной мастерской в  Москве. Бедное  дитя к
6-и годам было твердо уверена, что такие вещи как ванна,  газовая плита или,
например паркет  - это бывает только  у  бабушек.  А вообще  -  люди живут в
мастерских среди  разных  деревянных  и  глиняных  глыб,  моются  в  удобных
раковинах,  готовят  на плитках и  так  далее. А когда КОМИССИЯ ...  при нем
целую неделю обсуждали приход комиссии, шутили всякие взрослые шуточки, типа
детям надо пластырем  рот залеплять, потом в назначенный  день, подняли  его
рано и повезли  куда-то  в  гости. Вечером Маша его  укладывает  спать, а он
говорит:
     КОМИССИЯ - это что такое? Это когда в плен берут и пытают?
     Вообщем нелегкое капиталистическое  детство. В  Америке -  уж вовсе без
проблесков социализма - отбиваемся мы от  лендлорда все  больше смекалкой, а
по закону  отбиться  - ну как на Пушкинской -  тут,  ребята, "четыре  слева-
ваших  нет!".   Частная   собственность.  Последний  раз   правда,   старик,
окончательно  маху дал  - 20  человек  определил на  выселение,  а когда  из
"Нью-Йорк Таймс" ребята спросили его - чего это он так, ответил:
     Тут  у нас - капитализм. Я хочу с пропертя своего прибыль  получать,  а
если этим вашим художникам что-нибудь не нравится - я им одно могу сказать:
     ГОУ БЭК ТУ РАША!
     И  вот  тут  он сильно фраернулся, потому что в  этом  списке была я  -
Бедная Джульеьтта, еще одна беременная  армянка, ну и парнишка из Воронежа -
мультипликатор с  диснеевской студии,  а остальные  17 человек -американцы и
все  народ   заслуженный,   известный.  Несерьезно   прозвучало  предложение
немедленно отправиться НАЗАД В РОСССИЮ.
     Вот  она  -  Жидовская Россия.  Не  моя  - Трофейная  Русь, а Жидовская
Россия,  когда на 300  лофтов в  доме приходиться 30,  занятых  выходцами из
бывшей российской империи - людьми, которые говорят между собой по-  русски.
Народ - отовсюду. Латыши, чеченцы, башкиры, казаки, грузины... Еврей кажется
я одна, но все мы - жиды, то есть некие 10%, объединенные общим языком и еще
не поймешь чем - чем-то, что Свое-Наше, и  каким- то непонятным образом  эти
10% кажутся  гораздо  больше  и активнее всех остальных,  что  в результате,
привело  хозяина к  мысли,  что  дом  целиком захвачен  Русской  мафией!  По
английски - РАШН МОБ.
     И  все у  нее  на службе  -  и управдом-итальянец,  и дворник Шамир,  и
красавец -водопроводчик Родриго. А все оттого, что внутри "МЫ" нашего дома -
Мы - художники с Первой стрит  111 - существует еще  вот  это второе "МЫ", с
нашим  русским языком,  на котором так удобно выпивать  латышу с башкиром, с
нашим  общим советским  детством, с  нашей причастностью к, на моих  глазах,
сложившемуся за последние пятнадцать лет, по всем жестко-жидовским правилам,
РУССКОМУ коммьюнтити.
     Когда-то  такое  коммьюнити  сделали  себе  поляки,  точно  следуя всем
еврейским инструкциям, которые сводятся  к  старому  октябрятско-пионерскому
лозунгу:

     Один за всех- все за одного.

     (Отвечать тоже - одному за всех -это не самое трудное, и всем за одного
- труднее.

     "Ново Денник"  - польская газета: жилье, черный  рынок работ, похороны,
невесты, прислуга -  для  СВОИХ, польский подводный  Китеж-Град, скрытый  от
посторонних глаз - языком. СВОЕ-НАШЕ.
     Ах, пане-панове... Конешно мы с поляками по-прежнему - Одной Судьбою  -
вместе пьем и поем  русские песни в "Самоваре". А я им всегда пою польские -
по  польски.  Из  Евы Демарчик - про  еврейскую  девушку,  которая  полюбила
богатого пана:

     ... О муй вымажены,
     О муй вытускнены,
     Не веш пшечеш о мне ты,
     Же в мявом мястэчку
     За тоби хтож
     Выпвакав з очи узи...

     И еще нашу "Мурку":

     ...Зле те быво, Мурка?
     Зле те быво з нами?
     Чичи не сторчава
     Есчь и пичть ?
     Добжеш моя Мурка,
     Доштае мы сами,
     Конэц тэбэ, Мурка,
     муши бычь!...

     "Мурку"  завез  в Польшу  СТАРЫЙ  Лещенко.  Когда  началась война, и  в
лагерях стали  формировать добровольные  штрафные  батальоны  - поляки  тоже
пошли.  И  сделали   "Мурку"  строевой  песней.   Бывшие   зека,  милостливо
превращенные в жертвенное мясо  для  войны  - шли умирать под "свое-наше"  -
русскую песню, родной блатняк - под "Мурку".

     ...Кто че так жбунтовал
     Женщина штродива,
     До работы пошлаж
     До в Чека ?...

     Адам  Михник  -  знаменитый  польский  диссидент  и в  ту пору  главный
редактор "Ново Денника" однажды даже прослезился от моей "Мурки". Принес мне
выпить, а я  - полная  умиления  и прочих  розовых соплей, говорю ему  - ему
поляку говорю:
     Я  так  люблю Польшу. Давай выпьем, чтобы евреи когда-нибудь  вернулись
туда...
     Михник поставил бокал и говорит:
     Никогда  я за это пить не буду!  Выпью только чтобы они НИКОГДА туда не
вернулись!

     Выпил и  ушел.  Я  удивилась,  ну,  думаю,  и сволочь  - песни,  Бедная
девушка, умиление чего ж он так впрямую резанул - неужто ТАК не любит нашего
брата? У поляков спрашиваю, чего это он мне так ответил? А они смеются:
     - Адам никогда не  выпьет, за то чтобы евреи вернулись в Польшу! Адам -
еврей! Но и мы - не выпьем. После того как с ними там поступили...
     Надо прощать. Все надо прощать. Все на что есть силы.
     Тогда выпьем...

     На самом деле, на прощение особых сил не  требуется.  Мне кажется,  что
силы как раз нужны на ненависть. У мужиков  это лучше выходит. Ничего у Бога
не вышло  с евреями в  Польше, эта  гордая паненка уклонилась  от дружеского
группового изнасилованья, добровольного  принуждения к  сожительству  и всех
прочих  форм мирного сосуществования.  Не  дала,  одним  словом. Ну  и дура.
Россия  вытерпела и теперь  родит  нового  Бога для всей  земли,  потому что
позволила всем  войти в себя, пройти по себе, влить чужое семя  в Свое-Наше.
От  китайца до  немца...  ( да не фашиста  проклятого, а того -  остзейского
прадедушку с Большого проспекта!).
     Но это там не вышло  - в  Европе.  А тут дружат. Потому как все - жиды.
Квартиры, работы, свои... ПЕРВАЯ ЗИМА.

     "К евреям я хорошо отношусь. Я жидов не люблю" Классическая формула.
     Жиды  - это  оно -  вот это  когда тянут  своих.  Не  важно  - умен  ли
талантлив - главное - Свой!
     Все мы там в Нью-Йорке тянем своих - русских (евреев, башкиров, казахов
и... весь  остальной набор "Дружба народов имени товарища Кирова"). Ничего в
этом хорошего нет.
     Хорошо  жить дома - вот тут на Большой  Конюшенной, в родном  Питере, и
называться Коренным Населением. Это - счастье.
     Да уж  тут никому и в голову не придет назвать меня чужой. Все это ушло
в область межэтнических шуточек - такое есть и в Америке.
     Но  ЧУЖИЕ, у  которых  есть СВОЕ-НАШЕ,  там  -  это эммигранты  первого
поколения  -  растерянные люди с акцентом, плохо понимающие,  куда  попали и
чего вокруг, и их дети,  которые наблюдают маму-папу и  понимают, что с ними
что-то не так.
     Вот и объясняйте после этого какой-нибудь  Верке-казачке про жидов. Про
которых  она много ХОРОШЕГО  слышала дома  в Ставрополе. А тут ей надо  дочь
устраивать в школу - горы бумаг, в телефоне черные НЕ СВОИ чувихи хамят, как
Совку и не снилось, там ведь простой принцип в этих хороших городских школах
с экзаменом - вовремя сделать портфолио и узнать когда экзамен. Кто пришел -
тот  сдал. Информация  - одно из  главных сокровищ современного  мира. Я  ей
помогла впилить  Машку в приличную  школу,  а потом она уж мне рассказывала,
как  помогает другим нашим  бабам, чтоб не зевнули. В  результате  в этой Ля
Гвардии учатся толпы русских детей. Опять Рашн Моб, что ли?
     Нет это мы с Веркой.
     Я даже не пытаюсь судить хорошо это или плохо. О, кей -  плохо. Стыдно.
Но плохо ли, стыдно  ли  устроен  мир,  в  котором  все  время, не отдельные
любознательные путешественники,  а огромные  этнические группы,  срываются с
места и прутся куда- то:  от  смерти или  на заработки  - то  бишь  опять от
смерти -( голодной) ?
     А может и ничего, что он  устроен так?  Чтобы всех Своих-Наших немножко
перетусовывать... Нет у меня на этот счет никакого мнения. Точно я знаю одно
- хорошо сидеть на жопе - дома в Питере.
     И ПУСТЬ ХОТЬ ВСЕ Б ТАМ РАЗОРВАЛО
     ТОЛЬКО Б НЕ БЫЛО ВОЙНЫ!
     По  крайней мере, называйтесь уж вы - блестящие  мальчики из редакций и
вдумчивые мужчины,  изучающие Тору, этим  благородным - международным словом
словом  ЕВРЕЙ, а я буду  -  РУССКАЯ ЖИДОВКА. И приемлю это с  радостью. Не с
мистической мрачной покорностью, а с радостью,  как истинный хасид.  Знаете,
хасид должен каждое утро поблагодарить Бога, за то, что тот не  сотворил его
гоем или женщиной. Вот так у них!
     А я - каждое утро просыпаюсь и думаю:
     " Я русская женщина в городе Питере в 2002 -м году  - вот счастье то! И
веселье!"
     А потом гляжу в зеркало, вижу там эти кудри,  похожие на птичье гнездо,
под ними узкие черные глаза, и думаю:
     " Ах, ты еще и жидовка? Отлично. Так даже и веселей!"

     Есть евреи, а есть пархатые жиды!
     Это  уже мой  прадедушка - обойщик мебели  из Парголова  - столыпинское
местожительство. До этого можно было врачам и аптекарям, а Столыпин добавил:
     Купцы первой гильдии и  "Мастера - золотые руки" -то есть ремесленники,
удостоенные такого звание. Это уже смахивает  на "Гринкарту по гениальности"
- на справку Мандельсмана.
     Столыпин глядел  в  американскую  сторону -  все он  хотел  завести как
положено, и  капитализм,  и фермеров  и гринкарты... Но было  уже  поздно  -
что-то спутали с этими гринкартами для  племени, которое уже "200 - вместе".
Там в Америке - гринкарта по амнистии - через 20 лет - автоматически.
     Прадедушка  СВОИХ не  подтягивал. У него в  мастерской  работали  двое:
Николай  Олонежский и  Николай  Путиловский,  и собственный  сын уговорил их
устроить отцу-кровососу - капиталисту, забастовку.
     По  Солженицыну  - надо было проклясть такого сына. Надо было  ..., но,
обычно,  пока не ебнет  -  такое и в  голову не приходит - проклинать родное
дитя. Вон Бен Ладана проклял его папаша - до всего, но там в магометанстве -
это  принято  -  чуть  что  проклинать  или  голову  долой.  А  у  нас  -  в
"иудо-христианской" традиции меньше принят. Слава Богу.
     А  когда  ебнуло -  то  вышло, что вокруг  полный пиздец - всех  Купцов
первой гильди и Мастеров золотые руки ( у них у всех - мастерские с наемными
рабочими)  хватают  -  потрошат,  тащат  в Чеку,  а  у  прадеда  -  Охранная
грамота... и вроде как опять сын - хороший ?
     А может и проклинал? До  37-го, когда дядю Наума случайно  не  тронули,
мой дед убег, а всех остальных - забрали подчистую, златорукий прадедушка не
дожил. И от семерых  его детей (рожал 15, как все  в том веке, семеро выжили
детство) -  на  земле остались  мы  трое  -  я, дочка  и сестра -  потомство
младшего брата - жидовского Иванушки.
     А те другие, папины - местечковые-деревенские - они выжили.
     И СВОИХ тянули  - чего ж тянуть через 200 лет, спрашиваете? А чего ж не
тянуть то, если их 200 лет держали в эммигрантах ?
     Бабушка рассказывала:
     -  Я  и  до  революции  в Ленинграде бывала. Там  в штетл, когда совсем
голодно становилось,  меня дяди брали на зиму поработать. У них были обувные
магазины,  два  магазина в  Гостином  дворе. Наша  мама  была вдова  и очень
бедная, а они были богатые и брали меня...
     Продавщицей?
     Ну что ты? Меня ж нельзя было показывать никому! У меня правожительства
не было. Я на складе работала...
     Вот этот клан  -  мое фамилие - теперь  распространился на  две страны.
Основная  толпа вся тут. И все  - русские, кто  по Галахе, кто уж просто  по
жизни. Русские - из евреев...
     А там - американские. Из русских...

     А  жиды?  Те,  у прадеда? Кого  ОН так  называл?  Жадных? Шумных? Плохо
говорящих  по-русски? Или  бедноту,  шваль, шелупонь, которая  потом бродила
вдоль границ? НАРОД...
     Он всегда на первый взгляд - дурной. На первый взгляд из  дворца ли, из
кабинета...
     Как его  любить? И  выбора нет. Я уж не про  евреев - про всех. Полезно
конешно для любви к народу, попутешествовать в толпе с подушками, младенцами
и запасом мыла на три года - тут ты быстро понимаешь, что, либо примешь его,
либо сойдешь с ума от раздражения.
     Но на самом деле, всегда можно выбрать из этой толпы кого-то классного,
назначить его полномочным представителем  народа и любить  себе народ в лице
этого представителя. Например - АРИНА РОДИОНОВНА. Опять же - ТЕВЬЕ-МОЛОЧНИК.

     Одним  словом, принять  Дремлюгу  -  героя Пражской  Весны, в  качестве
достойного представителя народа,  я категорически отказывалась. А он  так  с
Пражской Весны  и числился: "Народ, поддержавший протест интеллигенции",  то
есть  стоят  себе, как  положено  - русская  женщина с колясочкой,  очкарик,
евреи... и Дремлюга - Простой Рабочий Паренек!
     К  тому времени, когда мы познакомились -  это  была  довольно  гнусная
буржуйская харя - домовладелец. Пара-тройка домов у него было в Джерси-Сити.
Такой Карлсон из фильма ужасов с гноящимися глазами.

     Я долго терпела.  У нас  душ - прямо на кухне - и прямо возле гостевого
стола. Художники, который Глейзер привозил в Музей Русского Искусства, к нам
всегда мыться ходили. Там  в  Джерси-Сити, за  углом от  нашей Первой улицы,
Глейзер организовал Музей Русского Искусства. Художников он селил прямо там,
а горячей воды там не было - к нам ходили.
     Туалет у нас - далеко по  коридору, а душ  прямо в лофте - нависает над
пиршественным  столом.  Обычно глейзеровские ребята  приходят как в баню - с
узелками, мы садимся выпивать, а они по одному ходят в эту кабинку.
     В этот раз пришли правая рука  Глейзера - Боцман Волкогонов и его  жена
Викуля. Это я  Волкогонова  Боцманом дразню - потому что он плавал полжизни.
Был специалистом холодильных установок.  А теперь  он  арт-дилер. А Викуля -
вообще - еврейская Бедная девушка - балетмейстер. Из-за них все и вышло.
     Пока Дремлюга просто  рассказывал  свою  теорию,  что евреи  специально
разводят в Америке негров, чтобы их руками уничтожить всех белых людей, (это
его идея- фикс и он пишет об этом книгу), я терпела.  Сидела себе в соседней
комнатке и рисовала птичек. Я опять сдалась в текстиль, брала работу у одной
старой армянки, не сильно напрягалась, но что-то все ж зарабатывала.
     Но когда  Викуля вышла  из душа, и  туда  зашел Волкогонов, а  Дремлюга
вдруг как заорет:
     Хули ты ссышь в душе?!! Тут люди едят!
     Терпение мое лопнуло. Да в этом  душе, ясное дело, ВСЕ ссут.  И всегда!
Никто не этого не замечает. Четко по Чехову: "... а тот, кто это заметил..."
А  этот  вишь  унюхал! Тоже  мне, Благородная Воспитанница  Смольного,  хуев
Гренуй!
     Вообщем я выскочила из своей каморочки и  орала  на него  долго.  Я  не
орала,  чтобы он ушел - я вообще за всю жизнь выгнала из дома только  одного
человека.
     Как-то привели в  гости  еще в Питереодного московского  фраера -  Пашу
Лунгина. Был полный дом гостей и пробыл там Паша минуты четыре.
     Две минуты он снимал ботинки, непонятно за  каким хером,  а другие  две
минуты произносил приветствие:
     Ишь ты, картиночки. Ты чего такие плохие картиночки рисуешь? Потому что
некрасивая что ли? Тебе что ли талантливой  быть положено, раз некрасивая? А
чего тогда картиночки плохие?
     Вот так лихо по-московски завернул. Потом мне люди долго объясняли, что
это у  него  такое агрессивное ухаживанье. Да понятно... Но  и понятно,  что
ухаживает так - подлец. Забытое слово. Из пьес Розова...
     Тут мне опять придется отвлечься.

     Были когда-то  пьесы Розова. В розовой стиляжьей юности моих родителей.
А в моей -  уже  - только  частые культурологические ссылки,  на  каких  то,
неведомых  мне "розовских  мальчиков", из  ненависти к мещанству, порубивших
мебельный  гарнитур  "Хельга"   производства  братской  Финляндии  -  шашкой
дедушки-буденовца. Захлебываясь  от  хохота  и  восторга  перед  собственным
остроумием,  критики  поминали, Розова  часто,  в качестве этакого  мудака -
объявившего войну  полированным буфетам. Он  был - лакомый кусочек. И что-то
меня не убеждало. Вообщем я взяла в библиотеке эту забытую пьесу про буфет и
прочла. Вот ее содержание:

     История буфетофоба.

     Действительно мальчик. В 9-м классе. Папа - главный инженер. На  стенке
- семейная реликвия -  шашка дедушки-буденовца. Родители стоят в очереди  на
эту самую  "Хельгу" и,  как нормальные люди, ищут ходы к директору магазина.
Пока что все понятно. В доме появляется  старый друг отца. Дальше  - обычный
код  - тех  лет  -  (в пьесе -  середина пятидесятых,  а  на дворе во  время
написания   -  наверное,  начало  шестидесятых.)  Друг   сообщает   что   он
"семьнадцать лет  проработал на севере.". Это  тогда всюду  - и у Володина в
"Пяти  вечерах"  и у  Анчарова в "Балладе о МАЗАХ", все  ПОЧЕМУ ТО на  Север
попилили. Теперь вот  вернулись  и ПОЧЕМУ  ТО не могут  прописаться. О чем и
говорит  этот друг. Обычныная  ситуация -  без работы -  не прописывают, без
прописки -  не берут на работу.  Некоторые писали впрямую. Но Розов - не  из
храбрецов. Всем тогда и так все  было ясно. "По умолчанию". А этот папа - он
главный инженер. И он  - может взять на  работу и дать  прописку. У него как
раз  освободилось  место  по  специальности  этого лагерника.  Они  там  все
какие-то технари. И он обещает ему помочь.
     А потом звонит директор мебельного. К  нему  нашли ходы. И он говорит -
чего надо. Надо -  взять на это место его племянника,  которому иначе грозит
распределение. Куда-то в жопу. Надо взять его. И будет "Хельга". Немедленно.
Папа с мамой соглашаются. Мальчику велят отвечать по телефону старому другу,
что их нету дома. Мальчик пока что все это наблюдает -  не вполне осознавая,
как во сне. Пытается чего-то  спрашивать, но его на хуй  посылают. Но  когда
эту "Хельгу" привозят в дом,  у него  делается истерика,  он хватает шашку и
рубит буфет.
     Вот такая  история.  Что-нибудь в  ней непонятно,  тебе,  любезный  мой
читатель?  Вот  именно. Я уверена,  что  Розов писал ее, сидя не на "Хельге"
сраной, а  в  роскошном  антикварном  кресле.  Купленом на  постановочные от
прошлых пьес.
     МОЖНО покупать буфеты -  за деньги! За взятки! Можно покупать буфеты за
минеты! За котлеты, билеты, кассеты,  арбалеты, кабриолеты, шевролеты...  но
не  за  друзей же,  блин!  Даже, которые и  не  из  лагеря. И я  бы за этого
истеричного мальчика с радостью отдала свою дочь.
     И  они  не зря  так  часто  поминали  этих  розовских  мальчиков -  эти
Прогрессивные Борцы за Возрождение  Подлости. Они строили свой -  Новый  Мир
Имени  Паши Лунгина.  Где все  как-то так запутано хитро,  и вроде мы тут  с
Богом  разговариваем,  мы  тут  типа  -  гении   и  вообще  пострадавшие  от
антисемитов... из хорошей московской семьи...
     Помню как я реву на скамейке в летнем саду, уговариваю своего Гастона -
не идти художником на пашино кино "Такси-Блюз" ( прочла сценарий):
     Это подлый сценарий! Подлые пашины комплексы! Он стравливает русского с
евреем!  Он  стравливает джазиста с таксистом!  Он  - провокатор, потом  тут
ебнет, а он во Францию здриснет! Не ходи к нему! Нельзя!
     Кто  бы  меня послушал... Кто меня  когда  слушает?  Это потом  они все
уходили со скандалом  - вся группа,  когда на стол выложили деньги- франки и
продали за них...
     Все  тамошние  -  помнят.  Отлично  помнят. Жалко  бумаги  на  описание
очередного "Питерского грязного дельца" Ничего не в первый раз.
     С  Богом  он  разговаривает! А  морда не  треснет?  Из  евреев  я  тебя
исключаю, из  русских тоже! Засунь  свои деньги-франки  и жемчуга  стакан, в
свою жирную жопу, засыпанную перхотью и удавись двумястами метрами ИМПОРТНОЙ
кинопленки!
     Зельдович еще говорит, что я ругаюсь на его "Москву". Ты че? Вот  это я
ругаюсь. А тебя я по-отечески пожурила, что вместо  того, чтобы  борьбой  за
Возрождение  Нации заниматься  -  ты со своим  Сорокиным  чистым  искусством
занимаешься. Да пожалуйста, объезжай  поля на "Эмке" с другими Товарищами из
Райцентра...
     А розовский буфет я  бы  снова вернула на сцену. Переписать эту "фигу в
кармане" про Север, и вперед! На буфет с дедовской шашкой!
     Один друг мне сказал:
     Да  ладно  тебе. Чего базар-то  разводить. У  всех  у нас эти  "Хельги"
стояли...

     У нас  не  стояли.  Деньги  в  доме водились  - за то  и  поили-кормили
полгорода. Папа покупал  спирт у  соседки  - медсестры, огромные банки  -  в
полчеловечьего роста - стояли на кухне. Папа их разводил и выходило, рупь за
поллитру. А мама непрерывно на кухне жарила все тех же Куриц.
     Кузьма теперь очень любит в своей  культурологической прозе упоминать "
Салон Вики и Миши Беломлинских." Он - де там никогда не бывал. Не удостоили!
     Не бывал  ты там  - нечаянно -  случаянно. В крошечном Питере - не были
знакомы. Редкий случай, но бывает. А попал бы  хоть раз  - увидел бы, что не
Салон. В салонах - бывали,  знаем. А у  нас дома был - Притон. Еще дедовская
традиция  - бичи приходили,  спившиеся  старые  моряки.  ПРИТОН,  что и было
многократно зафиксировано в протоколе. Соседка давала показания:
     А что мне трудно? Не трудно. Я  всегда встану,  к окошечку  подойду...,
приходят то по-одному, а расходятся все - ПАРОЧКАМИ!
     Какую-то  мебель  дед  сделал.  Который  краснодеревщик.  У  них-то  на
Греческом вся мебель  была самодельная. Красного дерева -  ужасно  строгая и
красивая. И непонятный стиль - такая  Директория -  но без украшений совсем.
Овальные зеркала... А  нам он сделал ореховые два шкафа. Это я  помню. Мне -
детскую кровать из  карельской березы. Я с  детства все  это люблю  -  запах
стружек, олифы,  всякие волшебные  предметы - рубанок и коловорот -  дедушки
они же для  счастья  существуют, правда? У  мальчиков - бабушки.  А у нас  -
дедушки.  И  редко   в  моем  поколении  мог  похвастаться  полным  набором.
Повыбивало их.  А нынче - как обидно  -  и есть  они,  да  семьи подолгу  не
держаться. Разведенные дедушки - все равно, что убитые. Не участвуют. Растет
маленькая  Бедная девушка  и  нет у ей  дедушки  - откуда ж  она получит тот
самый, по дедушке  Фрейду, идеал мужчины? Папаня то на работе день-деньской!
По выходным - со товарищи...
     Перед  самым отьездом,  помню, купили по случаю у  знакомых  какую-  то
красивую мебель. Потом ее у  нас - по случаю наши друзья -  Гаврильчики. Там
было  все  разное -  из  разных эпох  и стилей -  но старинное.  Это была уж
настоящая мебель - дорогая.
     И  там  все же были два одинаковых стула.  А до этого всю  жизнь  - все
стулья немножко  разные. Всегда  была горка  -  и  туда бабушкины  армянские
родственники  дарили хрусталь. Это  было сокровище семьи и мое приданое. Все
куда то на хуй изчезло... ладно - я сама - сокровище семьи и ее приданное.
     А  этот  друг - замечательно талантливый человек, он,  в  результате, и
сделал  основным   жизненным   занятием,  восстановление,  там   в   Америке
безвозвратно утерянной "Хельги" - (нет, отнюдь не подлыми способами), но все
равно жалко. Пометался немного и твердым шагом двинулся в  сторону буфета. А
я - в другую. Опять ИЗЬЯТЫ ЛИЧНЫЕ ЦЕНОСТИ...
     В Квинсе мы жили  среди РОСКОШНОЙ мебели  с помойки. На Делавере -  еще
круче - мебель с ярд-сейлов. Там сплошь какие-то "под-людовики".
     А в Джерси-Сити опять - как у дедушки - Алеша всю мебель сделал сам!
     Он  сделал  весь  интерьер  черно-белый в стиле "сикстис". Два огромных
рабочих стола - белые. Все остальное - черное. Мне доверял красить.
     Черный  полулак-полублеск. Все из  каких-то случайно  найденных  досок.
Себе он сделал кровать - скульптуру  - в изголовье какое-то копытное. Лошадь
или ослик. Может  и худая корова... В "Биографиии"  я  ее лошадью назначила.
Для концепту и, вообще - для романтики.
     Венец  всего -" ПЬЯНО - БАР".  Это они  с Гришкой сделали из старинного
органа-пианолы. Он был не черный - деревянный и с  клавишами слоновой кости.
Настоящий бар! Они делали его, а я - бегала вокруг с  молотком  и орала, что
не хрен хуйней заниматься, а  надо мне  пол покрасить! Потому что это  был -
МОЙ Гришка. Найденный в  канаве - мой  польский  синюшник. Для  производства
отделочных работ  в моей комнате. А Старец Алеша, гад,  его у меня  отобрал.
Перед самым новосельем.
     Бегала, орала. Потом гляжу  -  такая красота  у  них вышла!  Мне  стало
стыдно. Гришка потом много с Алешей работал и жил с нами. Но это - отдельная
история. Про  вытаскиванье  людей  из  канавы  -  третий сон  Веры  Палны  и
все-такое. Отдельная книга. Тоже конешно - про любовь.
     Но сейчас то я про другую. Про Роковую любовь.
     В тот раз я Дремлюгу и не  выгоняла. Он сам ушел.  Даже  и не сразу. Но
Алеше я сказала, что не хочу  его больше видеть. И мы жутко ругались. Он все
размахивал книжкой "Можешь выйти на площадь? Весна шестьдесят восьмого".
     Он герой,  ты понимаешь, пизда, ГЕРОЙ! Вот,  вот почитай! Тут протоколы
допросов!
     Вот именно, Алеша! Вот ты и почитай! Я как раз уже почитала! Он злобный
сумасшедший  ублюдок! Случайно затесавшийся в эту  команду. Почитай,  именно
протоколы допросов - видно, что ебанько! И что ублюдок! И что случайный! И в
дом он к нам ходить не будет!
     Пожалуйста! Тогда я сам к нему буду ходить!
     Нет, не будешь!
     Я села на пол  у  дверей. А про молоток забыла. Обычно во всех спорах с
мужчинами  победа  всегда  за  мной  -  потому  что  я  никогда  не  забываю
вооружиться. Бывало, выливаешь портвейн в раковину, а в руке - арбузный нож:
     А ну, подходи, кто храбрый!
     Ну, кто храбрый - те,  конешно подходили -  портвейн все-таки! Пока нож
вырвут  -  уже и забыли, зачем  подходили-то. Стоим -  оба  залитые,  нет не
кровью -  все тем же несчастным "Акдамом". Наступает  мир и  поход на Пьяный
угол. Он у меня был за углом.
     Это все было в ненапряжные времена, в плане выпивки.  А все равно жалко
денег и  времени.  Но я тогда  была молодая  и  еще  не  окончательно святая
женщина. Как впрочем  и сейчас, но портвейн я бы сейчас  в раковину лить  не
стала.  Во  всяком  случае,  выбрасывая  в форточку  сотовый  телефон  Захар
Михалыча, я  все  же успела  вынуть из него  батарейки  - чего батарейкам-то
пропадать?  Их можно в плейер вставить.  Захар Михалыч -  это  такая  усатая
Ассоль, и  мобильник - его Алые  Паруса. Он все время ждет.  Может  позвонит
замминистра или Фонд  Цореса? А я эти паруса - в фортень! Потому что жаждала
любви  и единоличного владения  Захар  Михалычем. И он по причине моей любви
все  время ходил немного раненый. И  даже слегка перебинтованный. Потому что
пока он - сержант  десантник  меня грамотно откантует и аккуратно посадит на
пол в коридоре, я успевала нанести ущерб.
     Да понятно - без драки - что за любовь...
     Но по морде я получила от мужчины - один раз за всю жизнь... И повод то
обидный - Дремлюга...
     Не пойдешь!
     Пусти!
     Хуй тебе!
     И тут он на меня бросился.  Вообщем я в эту минуту  и была мама - и, не
из хороших, а такая, которая  не разрешает ходить  во двор и  там дружить  с
популярными хулиганами.
     Мотивируя это тем, что:
     Сбреют длинный волос твой
     Аж до самой шеи
     И поведет тебя конвой
     По матушке Рассее....

     Обидно во всей этой истории, что популярный хулиган, как раз сам Алеша,
а  Дремлюга  -  просто скандальный  ебанат. И  Алеша  в это довольно  быстро
врубился...
     Но тогда - он на меня бросился. И тут началось такое! Даже и не думала,
что я такой  борец.  Я опять конешно победила.  Я ему подбила - ОДИН глаз из
ДВУХ,  а он мне сломал ОДНО ребро  из  ПЯТНАДЦАТИ. Вот и считайте. По-моему,
всякому ясно, за кем победа.
     Но мне  в тот  день  открылась ТАКАЯ,  по жизни правда,  ТАКАЯ, ребята,
истина в  последней инстанции, что стало не до победы. И не до Дремлюги - да
пусть ходит на здоровье. Сейчас расскажу.



     Это  странное  место -  Первая  111  -  постепенно  приобретало  черты,
свойственные настоящей деревне. И жили там по  тем самым деревенским законам
и  правилам,  о которых так тоскует Исаич: мужики помогали друг другу носить
тяжести. Не принято было ебать чужих жен, воровать...
     Там в подвале стояло УХО БРОДСКОГО. Он его приготовил для инсталляции в
Галерее Современного  Искусства  города  Вашингтона.  Нет, оно,  конешно  не
стояло,  а лежало в подвале.  Нормальное  такое  гипсовое  ухо  - в диаметре
метров  пять, наверное.  И высотой  - ну  скажем  полтора.  Полгода лежит  -
ничего. И вдруг его спиздили. Я тогда сразу говорю:
     -  Сашка,  дай объявление,  все  как есть -  что это проект  и  у  тебя
выставка. Его вернут.  Не могут не вернуть. Потому что никому, кроме другого
художника - концептуалиста, это  ухо не нужно.  Ты только обязательно укажи,
что  привезешь его за свой счет. Потому что -  этот кто-то, кто его спер, он
решил  что  это мусор, и он  не  пожалел бабок - заплатил за грузовик, чтобы
самому где-нибудь это ухо выставить. Представляешь, как ему обидно будет еще
раз платить.  А  человек  этот  точно связан с  нашим  домом -  чей-то  друг
знакомый  -  иначе он  в  наш подвал не  попал  бы.  Повесь  объяву внизу  с
телефоном.

     Через  два дня  ему позвонили. Дядька  страшно извинялся,  все  пригнал
обратно за  свой  счет, только посоветовал Сашке  намертво  прикрепить к уху
табличку, что это не мусор, а нужная вещь. Все точно так  и оказалась, как я
предположила.  Он в  наш дом  к друзьям ходил. Они ему сразу звякнули и дали
Сашке телефон. Сосед ...
     Это - деревенские  отношения.  Когда  нельзя  быть бессовестным. Нельзя
быть подлым. И так далее...
     Потому  что  - одна улица. И по ней - далеко видать.  Кто там чего. Все
бывает - и  мордобой  и выебка  чужой жены,  ( которая  - жена ближнего), но
никто не делает вид, что это нормально. Это - нехорошо. И  все  ясно видно -
где друг, где буфет.
     Мы все смотрели - это бесконешное кино из жизни советской деревни - там
все начиналось  еще  в мезозойскую эру, а кончалось уже марсианами. Второе -
которое  "Вечный  зов"  -  уже трудно смотреть - там  все как-то быстро всех
победили  и  потом  уж  сплошные кулуары  и  партсекретари.  А  первое "Тени
изчезают в  полночь" -  оно дико  интересное. Настоящий сериал  и  настоящая
Мексика. Помню, однажды по телику совпали эти "Тени" и, впервые на советском
экране  - итальянское  кино  про Сицилию. Из жизни... правильно  -  мафии. Я
стала смотреть. Бегают какие-то  усатые красавцы  (облегченный вариант Захар
Михалыча), орут, стреляют. Какая-то вяленькая вендетта наклевывается...
     Переключила как раз в тот  момент, когда этот огромный - нечеловеческой
красоты мятущийся герой Фрол  - с размаху хуярит Марью поленом  по голове на
"Марьином"  утесе. То есть  "Марьиным"  он как раз стал  после этого случая.
Насмерть! При  этом он ее любит, но у них политические расхождения. Это было
- кино:  Актеры. Музыка. Оператор. И сквозь  всю советскую муть  - абсолютно
понятные СЛОЖНЫЕ ЛЮДИ.
     В  СЛОЖНЫХ  ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ.  Как  лодки  в  грозу.   Они  терялись   и
переворачивались.  Кто-то потонул, кто-то выплыл. И плывут в разные стороны!
Но  все  буйки и  маяки  расставлены.  И все ясно.  Кто  бы, куда не  плыл -
подлость это подлость. Измена - измена.
     Он ее конешно хуйнул поленом сгоряча, но потом  он все оставшиеся серии
- как загнанный зверь в западне - ему жизни нет! Одним словом - деревня...
     Моя мама написала "Берег" - деревенскую прозу, про необитаемый берег на
котором  живут две семьи. Она  всегда - во всех этих  деревнях,  у всей этих
старух сразу оказывалась  своей. Вот с  этим  отчеством  "Израйлевна". И дед
тоже  -  его  и звали  все - "Маркович". Потому  что - есть  общие  правила.
Моральный код, что ли?
     Но невозможно, немыслимо представить себе в деревне Пашеньку Лунгина...
УЖЕ ЖАЛКО МНЕ ЕГО - ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО ОН - ЕДИНСТВЕННЫЙ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ  ГЕРОЙ В
ЭТОЙ  КНИГЕ.  А  чем  я  могу  помочь?  Так  странно  сложилась  жизнь  -  с
киношно-литературной, оперно-оперетошной подлостью - в жизни  я столкнулась,
лишь однажды, да и не жертвой была,  а лишь свидетелем - но вот - потрясение
на  всю  жизнь. Все  остальные ПОДЛЕЦЫ, которых  мне довелось  видеть  - это
всегда что-то  вокруг  хуя  и  пизды,  и основное  преступление -  брошенные
младенцы, а это вопрос всегда спорный,  это все - Гастоны в лаковых сапожках
- совсем другая история и давно уже не впечатляет.

     ... Поскольку Алеша клятвенно обещался меня "не ебать, сколько бы ты не
уговаривала"  -  ему  пришлось  придумывать  со  мной  разные  другие  формы
активного отдыха. Однажды он решил воспитать во мне аналитический ум.
     Джульетта! Что  по- твоему значит заповедь " Если тебя ударили по левой
щеке - подставь правую" ?
     Ну -  метафора какая-то.  Не  подставлять же, на самом деле,  щеку. Это
бред. И никто не подставит.
     Но метафора - чего?
     Не знаю. Не думала...
     Думай!  Я  даю  тебе  три дня! Через  три  дня -  скажешь мне,  до чего
додумалась.

     Три  дня - хуева туча  времени.  Поэтому я решила  сначала подумать над
антитезой:
     " Око за око - зуб за зуб" - это чего такое?
     Тоня Козлова замечательно сказала:
     -  Это  не  антитеза.  Времена  были  дикие. Это -  ограничение людской
жестокости. За око  - око, это указание - чтоб не брали два...  И не надо за
зуб сразу вышибать всю челюсть. Просто такой ценник.
     Как по истории  проходили  -  Новгородская Правда?  Там тоже -  ценник.
Какой-то  очень  обидный для интеллигенции: кто убьет смерда  - пять гривен,
кузнеца - восемь, а за писаря почему-то только - три...
     Другие люди  высказывали  другие  толкования,  но  мне  это понравилось
больше всех.
     Так я ничего  и не придумала за три дня. И вообще для такого вопроса  -
три дня - никакая не хуева туча, а жалкое облачко, которое раз - и слиняло.
     При этом  Алеша, начисто  забыл  про этот мой  "долгий проект", даже не
понял сначала о чем речь,  он уже к этому  времени придумал новую садомазу -
заставил меня читать "Улисс" Джойса. Так - для общего развития. Кузьма тогда
сказал, что трудно придумать более изощренную  пытку для Бедной  Девушки, но
вот  тут они оба просчитались -  я этого "Улисса" почему-то полюбила не хуже
"Красного Колеса", ( тоже все говорили - трудно читать - ни хера ни трудно -
было бы время).
     Ну и что ты надумала?
     Да вообщем ничего... мне надо дальше пожить,  накопить опыта... А какая
твоя версия? Какие-такие щеки?
     Это   призыв   к  выходу   из   привычных  родовых  устоев.   Призыв  к
индивидуальному развитию личности. Против векового "Око за око...". Выход из
Рода. Восстание против общих правил.
     Соответственно и против отцов?
     Да. Авессалом... восстание против отца...

     ( Авессалом... дядя Наум... забастовка.... Николай Олонежский... что-то
такое было.  Они восстали против "столыпинских"  отцов - златоруких мастеров
первой гильдии "Чай Высоцкого-сахар Бродского...".  Дядя Наум восстал против
отца  - расхуярив вокруг полмира. А его Володька - по кличке "ЦИК" - восстал
скромно - героином и дурной компанией... дальше было некому восставать. Я не
согласна с  Алешей. Это -  тупик. И американские мальчики имени 68-го года -
те, кто не  сторчался - вернулились в буржуазию -  они -  Злобные Япппи  ( в
отличие от просто япппи - равнодушных).
     Это  история  Авессалома - трагедия  Авессалома. На хуй, на хуй отцы, у
которых такие сыновья! Какое отношение все это имеет к щеке?
     Я не  понимаю. Это  все  не про  щеку. Авессалом...  но  тогда и Павлик
Морозов...
     Да и Павлик!
     Этого Павлика  не дрочил только ленивый.  Охуительно смешной  персонаж!
Особенно если  учесть,  что  этими Павликами заполнены  грязные  подъезды  в
спальных   районах  -  что  в  Нью-Йорке,  что  в  Париже,   что  в  Питере.
"Анти-эдиповы" ребятки. Простые  такие, каждый с трех  лет  мечтает замочить
папаню - не  для того, чтобы "овладеть матерью", а просто для того, чтобы он
перестал их с  мамой  пиздить. Просто  чтобы  отдохнуть  от  боли и  страха.
Похоже, что Рождественский Дедушка Фрейд - о  таком не слыхивал. С трех  лет
мечтают,  а  в  тринадцать  -  топориком.  Или  утюгом.  Павлик  -  народный
юмористический герой! Сил нет - до чего весело. А Дружников - отнесся к нему
серьезно. Написал  книгу -  доказал, что  Павлик  -  оказывается, был просто
дебильный ребенок. Потому все и вышло.  Но голоса мертвецов говорят  не так.
Оттуда, из той чужой деревни, где злые мужики и дождь по праздникам...
     Алеша потом написал стих. Он тоже думал про этого Павлика. В Алеше есть
- стыд. Вот такой - деревенский стыд. И стих вышел, вот такой - деревенский.
     Павлик Морозов.
     (историческое сочинение)
     Откуда Павлику Морозову
     Пришла на ум такая дерзость
     Чтоб на отца родного двинуться
     Как супостатого отечества?
     Я так скажу: им правил бог
     Всея крестьянские деревни
     Который ел и пил в хлеву
     И не следил за электричеством
     Державы схему исказил
     Компьютер наградил инфекцией
     И память механизма выело
     Почти что до спинного мозга
     А "бог не фраер" - это знают
     Ребята севера и юга
     И если до вселенской смази
     Дошло родное молоко
     Так что ж не стать на голос выше
     Ведомого на бой теленка
     Не вырасти из почвы голосом
     Такой пронзительной окраски
     Чтоб хор народных сил как дышло
     Свернул бы в сторону иную
     И слово старое Россия
     Пропелось как СССР?

     Вот такой стих. Алеша - мой любимый поэт.

     А со щекой вышло вот что. Никакие Павлики тут не причем. И никакие дяди
Наумы...
     Нужно было один раз  получить  по  щеке, чтобы  в этом разобраться.  От
любимого Алеши. И тут я вспомнила - в детстве  бывало от  мамы. И пару раз я
тоже вмазала бедной Поле - и всегда -  стыдно обоим. Если это два  человека,
которые хорошо к друг другу относятся.
     Мамаша, твердо уверенная, что бить детей  -  НЕЛЬЗЯ. (  Но иногда - так
доведет,  что не  выдержишь и треснешь!  А  потом  переживаешь. Отец то  его
пальцем не трогает...).
     Ребенок, который  этих оплеух боится не больше,  чем,  другой внезапной
стихии - дождя, снега. (Она не злая, но иногда - орет. Бывает - еще дерется,
когда доводим. Тогда папа  ругается, что мы ее доводим. Она потом плачет. Ей
стыдно. Она  нас  жалеет. А он  ее жалеет,  что мы ее довели...  - А вы кого
жалеете? Маму! Она - нас любит. Нельзя ее так доводить, когда ей уже драться
хочется!)
     Вот она - щека. Так просто. Ребенок от  оплеухи отшатнется. Ничего тебе
не  подставит. Заревет. Но в любовном мире -  он не начнет тебя  ненавидеть.
(Отец - даже в сердцах, ударивший дочку - это наверное всегда  путь беды. Не
знаю. Меня в жизни никто кроме вспыльчивой мамы и, единожды -  Старца Алеши,
пальцем не тронул.) Не нашлось таких храбрых.)
     В любовном мире этот владелец щеки - виноват. Он - довел. Спровоцировал
эту  ярость. Ярость  - близкого. Ближнего. Которого - не убий, не укради, не
пожелай  жены  -  ближнего жены, которую ты видишь каждый  день - почти  так
близко,  как свою - видишь -  дома, не в  напряжке - в тихом покое и,  ясное
дело, никого кроме нее и  не желаешь, потому что, нет более обаятельного для
женщины состояния, чем - дом, если это правильный дом.
     Все  эти  заповеди  писались - для правильного  дома, который  стоит  в
правильной  деревне.  Иудея  -  по  которой   ходил  Божий  Сын,   маленькая
средиземноморская страна - размером с деревню. И он родился там, потому  что
там -  деревня. Деревня  уже была - уже были для нее написанные заповеди. Но
нужно было все подкорректировать -  там было над чем работать. Например этот
ценник - с оками и зубьями - эта "Иудейская правда".
     Вся эта щека -  о том, что каждый, с  кем ты имеешь дело - брат. Он или
сосед или родственник. Если он тебя ебнул - значит ты его  довел. А  тебе  с
ним завтра - опять - тут жить.
     Брать воду из этого колодца - он тут единственный - значит столкнетесь.
     Пить в этом кабаке - он тут единственный - значит столкнетесь.
     Идти по этой улице - она тут одна - значит столкнетесь.
     И что? Зубьев - их конешно около 30-и - должно хватить на месяц, а глаз
то - двое! Вот  именно. Подставь ему щеку, пусть  он ебнет  тебя  еще  раз -
пусть он успокоится, завтра вы обсудите - из-за  чего базар вышел? А сегодня
- пусть ебнет.
     И так живет деревня. Не всякая, но всякая знает, что так надо жить. Вот
какие там сначала слова, в той старой песне:

     На улице дождик.
     К земле прибивает.
     Брат сестру качает
     А сам величает:
     - Сестрица родная
     Расти поскорее
     Расти поскорее
     Да будь поумнее
     Вырастешь большая
     Отдадут тя замуж...
     Отдадут тя замуж
     Во чужу деревню...

     И дальше лаконичное описание - плохого - неправильного мира:

     Во чужой деревне
     Мужики все злые
     Словно псы цепные
     Во чужой деревне
     Мужики дерутся
     Топорами бьются
     А по будням там дождь, дождь,
     А по будням там дождь, дождь,
     А по будням там дождь, дождь,
     А по праздникам... ДОЖДЬ!

     Это Ад - нарисованный на клеенке, в стиле  Лебединных ковриков. Они там
всегда  Рай  рисуют -  озеро, солнушко,  лебеди, на  заднем  плане- ампирная
усадьба по трафарету, на  озере лодка с парочкой, на берегу,  розы, ромашки,
васильки... Рай вообщем.  А  тут  - вот такой  примитивистский Ад. И  это  -
колыбельнная.  Чтоб с колыбели деревенский человек  получил представление  о
том, КАК НЕ НАДО.

     Там в Иудее стояли оккупационные войска.
     Да.  В  Риге  тоже  стояли.  Советский гарнизон в  Польше. Американская
военная база в Италии. Если  это мир - то это мир. И оккупационные войска  -
еще  одна обособленная деревня, в которой те же проблемы.  У прапора Петрова
сперли портянки.  Джонни Смит,  который  белый, дал по  морде Джонни  Смиту,
который негр.  Жена старшего сержанта Хрюкина  дает  всему гарнизону. Ребята
напились и выебли рядового Скамейку. Ганизонный магазин. Дом культуры. Лавка
в американской зоне. Местный паб. Это все - та же деревня. Мир.
     ЗАКОНЫ МИРНОГО ВРЕМЕНИ. Все христианские заповеди написаны для жизни  в
деревне во время МИРНОГО ВРЕМЕНИ.
     А когда война? Оккупационные войска в Варшаве 39-го?  Белоруссии 43-го?
Какая уж тут "щека"... Для этого есть  другие книги. "Техника ближнего боя",
"Теория ведения партизанской войны".
     У древних с войной все было четко  : Зашли.  Убили всех  мужчин. Выебли
баб. Одним словом  - Победа. А потом иудаизм придумал,  что если вы этих баб
оставили в живых -  то они опять родят вам чеченов. Которые вырастут и будут
вас резать.
     Значит  вариант другой:  Зашли.  Убили  всех.  И  завезли  на это место
Своих-Наших. А чтоб мусора поменьше, физики удачно подсуетились с нейтронной
бомбой.  И тут выяснилось, что весь  мир дружно не хочет - вот такой удобной
простоты.  Вся эта  Банка  с  Разноцветной  Фасолью -  возражает.  Не только
Российские Добрые Бабы,  но и Злобные Генералы из Пентагона. Отменили Бомбу,
и осталась война по старинке. Мочилово в сортире.
     Для  этого времени  тоже есть рекомендации. Не французское "Алигер чего
то  там", оправдывающее  любой  беспредел  -  такое  может  и  годиться  для
вяленьких французов, которые неспособны на настоящую  страсть,  как в любви,
так, слава Богу, и в  ненависти и дальше своего минету  жизни не нюхали  ; а
как раз - те самые "зубы и очи" - последний отчаянный призыв не  к мести, но
к хоть какой-то военной справедливости :
     Не вырывай за один глаз два.
     Не вышибай за один зуб всю челюсть.
     И так ведет себя каждый мудрый генерал и каждый мудрый солдат...

     Пожалуйста,  Святой  Никола - выкради Полковника  Буданова,  сожми  его
снова  в  младенца и положи в другой  живот,  в другое пространство и время.
Пусть из него вырастет Инженер Петров. Тогда и обнимемся в Раю.
     .....................................................................................................................

     Больше мы с Алешей никогда не дрались.

     А уж как я Алешу любила! Понимала конешно, что нельзя такого гения  как
Алеша на  одном коричневом рисе держать. Пришлось  все эти  Игры в  Ахматову
бросить  и  опять завести дом  как  положено -  с Курицей. Правда  курица по
бедности нашей превратилась странное животное- СОРОКУРОНОЖКУ.
     Добыча Сорокуроножки  происходила  так: Алеша водил  маленький автобус,
который в Америке называется "ВЭН". Тут в России он  называется "ГАЗЕЛЬ". За
этим  словом сразу  встает  некий  ряд: Омар  Хайям, чадра, пахлава,  рубаи,
яспросилсегодняуменялы... очень женский и совершенно неподвижный.
     А  в Америке  ВЭН -  это: "белая шваль", фланелевые рубашки в клеточку,
жилье  в трейлере, производство строительных работ... длинная стойка  бара в
Джерси-Сити и пьяный ирандец:
     - Я тебе всегда налью, Джулия. Ты хорошая баба, Джулия. У вас все там -
хорошие  парни  на 111 Ферст. Да,  все знают, что  эти  суки из Эмигрейшн не
пускают назад твоего  старика.  Ебаные жопы! Твой  старик любил  сюда зайти,
пропустить  стаканчик...  Я  твоего  старика  уважаю.  Выпей, Джулия,  легче
станет. Уважаю  твоего старика... тебя, Джулия  -  тоже уважаю.  Ты  сильная
баба, я помню как вы со стариком поднимали свое место  на 111... Ребята ваши
болтают, что ты старика в строгости держала, ну  -  нашему брату  много воли
-то давать нельзя... У пьющего человека - баба не должна быть размазня... но
и  беспредела конешно никто  терпеть не станет... Я свою  послал  -  полгода
назад - считай каждый день дрались. Надоело.  Да... вернется твой старик, не
переживай... Я  тебе одно скажу, Джулия, когда  вас начнут разгонять  на 111
Ферст - будешь искать новое место - ты не  бери, то что напротив - 113. Ваши
ребята все туда намылились - говорят там чистое место. Все пиздеж. Они дурят
ваших ребят  -  эти жопы из городской  администрации - ни хуя там не  чистое
место. Там - ХИМИЯ.
     Чего?
     Химия, говорю. Там АСБЕСТ, Джулия. Пиздят они, что там нету асбеста. Мы
с братом хотели там  взять место -  под мастерскую, а одни  хорошие ребята -
нам  сказали - асбест  там! Там есть хорошие  ребята -  на Гранд стрит - они
знают  про все  старые  фабрики  в городе - где  химия, а где чисто.  Будешь
искать новое место -  ты спроси у меня, Джулия, я тебе скажу чего брать... Я
тебе и ребят подгоню, если надо... без старика - то,  как будешь новое место
поднимать? Да..., а  старика твоего - уважаю.  Он хороший плотник  -  старик
твой... Настоящий плотник - с понятием... Может еще и вернется? Говоришь, на
три года ему заслонку поставили?...

     Да,  я  все это  видела  и  слышала  раньше. Из темного  зала. Все  это
Падве... ВКУС МЕДА, НОЧЬ ИГУАНЫ, белая шваль за стойкой...
     "Налей еще стаканчик, Мэг. Я твоего старика всегда уважал...  Когда его
шлепнули эти жопы из Федерального расследования..."
     Джинсовый комбинезон и кольт 36-го калибра...


     КЕРИ ИТ ОН ФО ЛОНГ ТАЙМ..."

     Из темного зала. Джейн Фонда...
     "Они хотят купит твою скважину, Нэн. Они скупают все скважины в округе.
Старый Хенк заартачился, так они из него котлету сделали. Ты-то чего решила?
     - Сдохнут, не дождуться!"
     Старый шмайстер. Сжатые сухие губы и джинсовый комбинезон...
     Почему так  хотелось  этим стать? Да нет, не хотелось. Просто нравилось
смотреть на это. Смотреть на Америку. Сама себе наколдовала.
     Господи,  я  не хочу этим  быть! Перенеси меня обратно.  Обратно  через
оркестровую яму - в зрительный зал! На Большую Конюшенную!
     ... Ничего  этого не было. Все это было не со мной. Да, мне  доводилось
путешествовать  -  перевозить подушки. Ведь  я жила  на  Ораниенбаумской.  А
теперь  - вот Большая  Конюшенная - значит был переезд.  И вот я сижу и пишу
что-то  из  американской  жизни.   Наверное,  это   перевод   для  "Митиного
Журнала"...


     ОЧЕНЬ ДОЛГО..."

     Мы  садились  в  ВЭН  и ехали  во  ДВОРЕЦ  ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОЙ  ЕДЫ.  Там
продавалась   СОРОКУРОНОЖКА  -   пенопластовый  поднос,  на  котором  лежали
стройными рядами  СОРОК куриных ножек. Первый раз я полностью фраернулась  -
закинула весь  поднос в морозилку, и уже на следующий день для приготовления
обеда потребовался  Алеша с топором. Он мужественно разрубил бедное животное
на десять частей, но в  дальнейшем,  я  уж больше его  не беспокоила  такими
пустяками, а сама перепаковывала ножки -  по четыре штуки, сразу по  приезде
из магазина, пока они еще не успели заморозиться. Четыре ножки я каждый день
кидала в глубокую  сковороду, а  сверху -  еще чего-нибудь - то помидоры, то
яйца с зеленью, то сыр с чесноком... это была КУРИЦА на обед.
     ЯБЛОКО  -  как  всегда, было зеленое, полезное -  здесь  оно называлось
"Бабуля Смит".
     Каждый  вечер я  резала яблоко  на  четыре  части,  чтобы  было удобнее
кусать, клала его на  блюдечко  и шла в алешину комнату. Алеша лежал в своей
лошажье-ослячьей кроватке и читал ПУШКИНА. Я ставила яблоко на черный сундук
возле кровати. Пока Алеша ел яблоко, я читала ему Пушкина вслух:

     ...- Тень Грозного меня усыновила.
     Дмитрием из гроба нарекла.
     Вокруг меня народы возмутила
     И в жертву мне Бориса обрекла!
     Царевич я.
     Довольно, стыдно мне
     Пред гордою полячкой унижаться.
     Прощай навек....

     Мой правильно - круглый мир полностью восстановился...
     Яблоко, Курица, Пушкин...
     Про Пушкина Алеша тоже написал стихотворение. Оно называлось " Пушкин".
     Там были такие строчки:

     ...И я б на месте Кантемира
     Стоял бы в стойле - конь стреноженный
     Читатель мой, владыка мира
     Веди меня тропой нехоженой

     Пойду с тобой (куда прикажете?)
     И за слепым пойду водителем
     Из зерен нежити на пажити
     Возьму Крылова в предводители

     И паки Шаховскому кажется
     Огромный дом горит в Коломне
     в Обдорске прототипом вяжется
     гранит, что спит в каменоломне

     Воотще двенадцати коллегий
     Фонвизин славит географию
     и Баратынского элегии
     Звучат как миру эпитафии

     Языков пьян, Давыдов в лоскуты
     и только трезвая Светлана...


     Тут он остановился, и все остальное досочинил потом, в Париже.
     Светлана. Это у  Жуковского. У Пушкина  была  Людмила. ОНА  ТОЖЕ БЫЛА -
КУРИЦА!

     ...Когда за курицей трусливой
     Султан курятника спесивый,
     Петух мой по двору бежал
     И сладострастными крылами уже подругу обнимал...

     Дальше налетел Коршун Черномор и унес ее!

     Алеша  писал про Пушкина, а я про Алешу. Мемуары в  песнях. Каждый раз,
зацепляясь за какую-нибудь мелкую  ерунду - например, слишком сухой воздух в
нашем лофте, от которого сохнут губы.  И вдруг мысль - вот из-за него я живу
тут, губы сохнут, а скоро и морщины появятся...


     Ты опрокинул, да я подотру.
     Мне та не важно, что дом, что буфет
     Вынь, обезьянка, счастливый билет!

     Все та подружки - живут, как живут,
     Все с молодыми под ручку идут
     В шляпках нарядных гуляют оне...
     Что же ты, Господи, вытянул мне?

     Губы увяли, и голос поник...
     Ходит по дому сердитый старик
     Курит да кашляет, горькую пьет,
     Сам не живет, да никак не помрет

     Богом прошу,
     Прибери его бог!
     Каждому кину в окошко платок.
     Там за окошком
     Драгун и улан,
     Слева гусар,
     А направо - цыган.

     Там за окошком - цыган и драгун...
     Ходит по дому угрюмый колдун
     То ли он леший, а то ли пророк?
     Люди не знают и мне невдомек.

     Коли не выпьет - с утра неживой,
     К полночи пахнет болотной травой,
     А на заре, когда тихо кругом -
     Волчьим ребенком, да птичьим пером...

     Птичьим пером да людской суетой,
     Что ж ты все крутишься, шар голубой?
     Хочешь упасть, да не можешь упасть...
     Сладкая горечь - последняя власть.
     Богом прошу
     Прибери его бог!
     Он на кладбище, а я за порог....
     Да без него
     Не прожить мне и дня.
     Коль приберешь,
     Прибери и меня!

     Вот так я Алешу любила...
     Прожили мы вместе почти год - спокойно и счастливо.
     Алеша  прозвал  меня Джульеттой -  в честь героини фильма  "Джульетта и
духи"  и  всех остальных  Бедных  девушек, которых играла Джульетта  Мазина.
Внешне мы с  ней  не похожи, но внутренне - ясно,  что  это один клинический
случай.
     Впоследствии  таким  именем  -  "Джульетта  и Духи",  стало  называться
небольшое издательство, которое я  соорудила прямо в  лофте. Вообще  вся моя
деятельность стала  так называться. То ли это моя организация я - Джульетта,
и Духи (все эти несостоявшиеся любовники), то ли  это мой  бренд? Что  такое
"бренд" я  не  вполне  понимаю,  но слово  подходящее,  потому что на "бред"
похоже.
     Жизнь вокруг текла по Законам Мирного  Времени - мы собирались на крыше
нашей старой фабрики и выпивали все вместе. Вся наша "Рашн Моб" - сувенирный
набор "Куколки  в костюмах народов СССР", и примкнувшие к нам ирландцы - они
поняли что у нас - Ирландская  Загадошная Душа, и всегда пили с нами, только
обижались,  что все по русски. Алеша перевел на русский  ихний "Шумел камыш"
(песня для исполнения пьяным хором) - "Молли Молон":

     ..Я в Дублине встретил
     Прелестную Молли
     Тележку катила она пред собой
     Она продавала нам свежую рыбу
     "Живые улитки!" - кричала она...

     ...Там, откуда мы были родом - все опять встали на межу.
     "За межу!".
     Сжатые губы. Руки сжимают Калашникова. "Сдохнут, не дождуться!".

     А мы - вот тут все вместе. Мы - художники. У нас шашлыки и нам весело.
     Панимаэшь, он так любил  эту бабу,  что приезжал к ней каждое утро  под
окно, он приезжал и пел  песни. Лошадь  под ним была такая старая, что спина
ее напоминала продавленную раскладушку...
     Это рассказывает художник чечен.  Учился у нас  в  Академии. Русский  у
него - замечательно СВЕЖИЙ, как наверное  был  когда-то у Бабеля.  Трофейный
язык - его любишь как любовницу - больше жены.
     ....................................................................................
     Слушай, я  хочу перевести стихи  чеченских поэтов.  Я  считаю, что долг
русского  поэта  сейчас  переводить  чеченскую поэзию! Я  найду  их стихи  в
Интернете...
     Чиво?
     Это  Вадик  Месяц. Папа у него  академик.  Физик из организации "Физики
мира  против войны". Они  побольше  нашего  понимают  в  современной войне -
физики эти. И совсем уж сильно ее боятся.
     Огромный  сибирский Месяц -  русофил,  юдофил,  американофил  -  вообще
какой-то жизнефил, бесконечный.  Похож на мою Полю. Нет, Поля  на него - она
все  же младше лет на  десять.  Оба большие  человечьи  собаки - такие  люди
всегда добрые.
     Месяц все  время  переводит взад-вперед русские и американские стихи  -
для  установления  Мира на всей Планете  и Дружбы Народов. Он написал чудную
поэму о том, как однажды ему  удалось возглавить стаю гусей,  потерявшихся в
Централ-Парке.


     Гусь единственный
     Полетишь - долгим небом выстони,
     Как мы в гоготе людям верили
     Потрохами своими, перьями.

     Он привел  гусей к Пенсильванской Железной Дороге и  там сдал вожаку  в
целости и сохранности.
     Месяц очень серьезно относиться  к моему  творчеству.  Благодаря  этому
факту - на меня уже  начали косо поглядывать  многие  наши поэты.  Если  так
пойдет дальше - он мне может всю Ахматову зашухарить.
     Выглядит это обычно так :  сидим себе - поэты  - пьем с какими-  нибудь
Гостями Нашего Города. Входит опоздавший Месяц, ( с Ласточкой - это  у  него
жена такая). Выпив пару рюмок, он начинает:
     Посмотрите на эту женщину....
     Теперь я уже знаю, что за  этим  последует,  и стремглав  убегаю вниз в
женский туалет, а Месяц продолжает:
     Она скромно сидит (сидела)  - между нами. Вы даже забыли ей налить, (не
забыли, я просто  всегда выпиваю, не дождавшись тоста!), а что есть  вы все?
Мы  все?  Да  неужели вы не понимаете, что мы  всего лишь  современники этой
женщины!  Ее  песни -  они будут всегда,  а  от нас  что останется ? Вот эти
книжонки ? Стишки эти?....

     И так далее, в том  же духе. Самое ужасное, что  никакой Нашеахматовой,
никаких упоминаний о  близости  к голодной смерти  -  то  есть  - Нормальная
Скромная Правда обо мне. В результате,  когда я возвращаюсь из туалета - мне
уже  действительно  больше  не  наливают.  И вообще  слегка отсаживаются,  а
Заморский  Гость,  который обычно  не только  поэт,  но  и  главный редактор
какого-нибудь  важного  органа  печати,  типа  "Поэтическая  Вселенная"  или
"Московская  Поэзия"  и  всех поэтов  знает  поименно,  а обо мне никогда не
слыхивал,  начинает  чрезмерно  мне  улыбаться,  с  тем неприятно-участливым
выражением, которое принято вешать на рожу при общении с психами.
     При этом с Месяца  - предводителя гусиной стаи, естественно, как с гуся
вода!
     Он  был в меня  влюблен  немного.  Потому что  однажды  красное  платье
надела.  Деревенский человек,  если уж  надела  красное  платье  -  он всяко
влюбиться.
     Песни Месяца о войне такие прекрасные. Лучше моих.

     ....Сколоти ж ты мне острог
     Из еловых, из досок
     Отправляясь в путь,
     Солдатик, не забудь
     Синим крестиком цветок...

     Я не  нашел в Интернете  никаких чеченских  стихов.  Но ведь  если есть
народ, язык - должны быть стихи!
     Да  не лезь  ты  в это  дело! Какие  на  хуй  стихи?  Там много  всего,
понимаешь: кровь, власть, деньги, наркота,  оружие,  ислам - все наворочено,
только не стихи! Там -ВОЙНА!
     На войне есть стихи: "Землянка"...
     "Лили  марлен"...  Вадик,  оставь  эту  хрень.  Не  нашел  в Интернете!
Удивительно, как
     это  поэты  где-нибудь  в  Грозном не  подсуетились  стишки  в Интернет
запихать,  у них там  что - с  Интернетом что - ли плохо? И  с чего бы  это?
Мешает что ли?
     Вадик, ты можешь делать в этой ситуации только одно, если действительно
хочешь что-то делать.  Бороться за то, чтобы  россиянин, не желающий  в этом
участвовать имел бы такую возможность. Там всюду есть кого ненавидеть и есть
кого  жалеть -  но мы ничего с этим не сделаем. Будут воевать и всегда будут
воевать и столько,  сколько им нужно. И  никого  не  ебет эта детская слеза.
Кроме Федор Михалыча...
     В Америке стоял шухер пока участие в этих набегах по устройству счастья
всей планеты, было обязательным. А теперь всем по фигу. Потому что если этот
Джонни там быть не хочет - он там  не будет. Это уже что-то. Борьба за мир -
это все крик в небо. А  надо -  подмести под ногами.  Обязательную  воинскую
повинность  -   в  России  сейчас  не  отменят.  Единственная  реальность  -
Альтернативная служба...

     ...Как на левом крае Дона
     Как на правом крае Дона
     Сколько б хлопцев не косило
     Бабы с мертвыми не спят
     Бедный странник - полушошник
     Из товарного вагона
     Выходи к райским воротам
     Да бреди куда глаза глядят!

     Вот такие  песни пишет  Месяц. Войну  он не любит. Любит Ласточку. Мэйк
лав, нот вор, Месяц! Я тоже постараюсь...



     Альтернативную службу, несмотря на зрелый возраст, пришлось проходить в
     Джерси-Сити Володе Звонареву.  Звучит странно, но буду рассказывать все
НЕ ПО ПОРЯДКУ!

     Жили  мы с Алешей хорошо и счастливо  и действительно НИКОГДА НЕ УМЕРЛИ
НИ В ОДИН ДЕНЬ, а живем себе оба до сих пор.
     Но я в промежутке - все же чуть не умерла. Алеша тоже  пару раз в своей
жизни чуть не умер и даже лишился некоторых внутренних органов. И я над этим
прискорбным  фактом  вдоволь  посмеялась  в  своей книге  "Мечта о  лошади".
Конешно, нехорошо смеяться над  такими вещами - и мне немедленно было на это
указано -  я  долго  болела, а когда  выздоровела -  то  и сама уже не могла
похвастаться полным набором внутренних органов.
     Когда я  заболела,  меня,  конешно  стали  лечить.  И  в  конце  концов
вылечили.
     Три месяца мучили  каждый день, а потом сказали  - все, мол, в порядке,
поздравили  с возвращением ДЕВСТВЕННОСТИ  -  охуенный  подарок в 40  лет,  и
велели теперь приходить в себя, а к ним - через полгода на проверку.
     Алеши  к тому времени в лофте уже не было - он застрял в Париже,  и  об
этом  я  потом расскажу.  Я  тоже поехала  к нему в Париж, но  из-за болезни
пришлось вернуться.
     Я  вернулась  и  еще  немножко  пожила у  себя  - пока проходила всякие
анализы  и  проверки.  А уж потом мне  пришлось жить у  родителей  - от  них
быстрее было ездить в госпиталь каждый день.
     Пока я еще у себя жила - мы познакомились с Володей Звонаревым и быстро
подружились.  Во  мне  сразу  забрезжила надежда  на очередную романтическую
историю - Володя знаменитый писатель и художник,  вот думаю - теперь я  Ирке
докажу, что моя идея насчет "Нашей Ахматовой" - полностью работает.
     Тем более, Володе страшно понравились мои песни.
     Тем  более, я была похожа на его жену Аришу - которая сама-себе - живая
легенда  и "Наша Ахматова". Чем-то мы с  ней смахиваем друг на  друга  чисто
внешне  -  все  какие-то неясные  цитаты из  Гойи - длинный  нос, каштановые
локоны и узкие черный глаза...
     Вообшем, как  и в предыдущих  случаях  - мне  казалось, что есть верный
шанс.
     Нужно только слегка привести в порядок здоровье.
     Плохо было то, что болезнь моя гнездилась вот именно в том самом месте,
без  которого в телесной любви -  не обойдешься.  Попадаются, конешно всякие
распутники,  содомиты  и  прочие ПИДАРАСЫ, которые отлично обходятся разными
другими  частями  тела,  но я -  порядошная  Бедная девушка все же  привыкла
заводить романы по  старинке, имея в своем распоряжении - какую-никакую,  но
все же...
     Кроме  того,  по мере развития  восстановительных  работ,  производимых
госпиталем - мой  организм -  день за днем разрушался, и  я  довольно быстро
пришла в полную телесную негодность.
     Володя  как  раз  за  это  время  успел  в  меня  влюбиться  и обо  мне
возмечтать. Пока я жила у  родителей, он переселился в лофт и занял,  пустую
алешину спальню. Там  он  мирно писал картины - готовился к выставке. Иногда
родители  привозили  меня  с  ним  повидаться,  но  в  основном наше общение
происходило  по телефону. Когда  курс лечения кончился, и ездить в госпиталь
больше было не нужно, Володя стал убеждать меня вернуться обратно в лофт.

     Ты   же   знаешь,   Коля   Решетняк  знаток  альтернативной   медицины,
микробиотики и всяких других японских штучек. Это то, что тебе сейчас нужно.
Мы с Колей тебя в два счета поставим  на ноги. Я поменял билет. Буду тут еще
два месяца. За пару недель мы с Решетняком поставим тебя на ноги,  а потом -
ВСЕ  будет!  И  вообще  -  гулять,  в  кино  ходить, как  положено.  Концерт
митьковской песни устроим...

     Звучит здорово. Вообщем привозят меня в лофт. На попечение Володи.
     Ну,  радиация -  она  и есть радиация.  Волосы лезут  пучками.  Совсем,
действительно не вылезли - но по  всей голове просвечивают пустоты. Есть - я
не могу ничего.  И даже когда я  ничего не ем - все равно рвет непрерывно. И
понос - тоже неизвестно с какого херу.
     Ходить  я естественно тоже  не могу. Но и сидеть не  особенно. Говорить
тоже  почти не могу. Я все время на обезболивающих таблетках. Потому что все
внутри пожжено и  все время боль. От таблеток  - она не острая  - ноющая. Но
все время. И вот тут я  обнаруживаю две последние  вещи,  которые остаются в
человеке, когда тело уже почти сошло на нет - сексуальность и чувство юмора.
Об этом писали.
     Гесс  -  комендант  Освенцима  все  поминал  эту  странную  особенность
человека в своих знаменитых  мемуарах. Поражался, считал это чисто еврейской
особенностью, глупости - это было и с поляками и с цыганами...  и с  немцами
было бы, если бы им предоставили такую возможность...
     Вообщем когда  я не плачу, а плачу я очень много, я пытаюсь веселиться.
Или мечтаю о Володе. Упражняюсь в остроумии.
     У тебя со Звонаревым роман?
     А то!
     А как ты умудряешься?
     Что ты хочешь сказать? Что я  не  могу  ходить, сидеть, разговаривать и
вообще могу только лежать в темной комнате на спине? Но для романа - женщине
единственное, что нужно - это ЛЕЖАТЬ В ТЕМНОЙ КОМНАТЕ НА СПИНЕ!
     В ответ - полное веселье и хохот. О  том - ЧТО у меня внутри - народ не
знает. Знают  только,  что  лежу в лежку с поносом  и рвотой.  Моя репутация
Знаменитой Бляди - растет и крепнет. Старец Алеша, теперь вот - Звонарев.  Я
- местная Мессалина. Здорово...

     Решетняк принес две книжки. Одна  по микробиотике.  Володя  каждый день
готовит бурый  рис. Дико сложным правильным  методом. Постепенно  я  начинаю
есть. Туалет у  нас далеко в  коридоре. Теперь уже нужны  два ведра. Чтоб не
так часто таскать их в коридор. Володя по-прежнему пытается писать  картины.
У них митьковская выставка на носу.
     Ну, как? Как ты чувствуешь, у тебя там заживает?
     У  меня  там - ДЕВСТВЕНОСТЬ. Это - сокровище, между прочим. И  я сильно
подумаю о том, кому его  отдать. Я  где-то читала, что девственность можно и
продать неплохо...
     В госпитале - мне выдали на прощанье две длинные коробочки.
     Вот это -  вам. МИДИУМ и  СМОЛ. Это надо  вставлять  два раза в неделю.
Сначала по две минуты, потом по четыре. А впоследствии - три  раза в неделю.
По пять минут.
     В  коробочках лежат пластмассовые штучки,  похожие видом и размером  на
стеариновые свечи. Только конец закруглен.
     То есть я должна вставлять эти пластмассовые хуи...
     Медсестра испанка смеется.
     Больная, перестаньте меня смешить! Это не то, что  вы говорите.  Это  -
вот читайте:
     РАСШИРИТЕЛЬ  ВАГИНАЛЬНОГО  ОТВЕРСТИЯ. Размер  - СМОЛ. Второй  - МИДИУМ.
Маленький, значит и средний....
     А чего это так? Чего большой-то не дали? ЛАРДЖ который?
     Вы сначала попробуйте  с этими. Если вам понадобиться ЛАРДЖ, приходите.
Мы выдадм.
     Однажды я попробовала  -  который  СМОЛ -  он не  входит  даже на  пару
сантиметров.  Нет  уж,  лучше об этом вообще не думать. Как будто я русалка.
Которую еще и  рвет  непрерывно. Беременная русалка с токсикозом...  но если
русалка - как она тогда беременная? Все,  это я брежу. Но думать о плохом  -
нельзя.
     Вот вторая колина книжка.
     ДИАГНОСТИКА КАРМЫ. Доктор Лазарев.
     Доктор  Лазарев  - он, конешно моего поля ягодка - нормальное питерское
ебанько. Но  ебанько он - в нужную сторону. И я ему  верю! Он пишет, что моя
болезнь -  от обид.  И еще от презрения к мужчине. Сильной женщины к слабому
мужчине. Ничего такого мне больше нельзя, иначе я опять заболею.
     Звонарев - мужчина не то что бы  слабый, но какой-то  бесхозяйственный.
Опять же он в чужой стране и плохо изъясняется на местном наречии.
     Что ты принес! Я же тебе сказала - УКРОП! А это - ПЕТРУШКА!
     Откуда я знаю, как ОНИ называются по-английски?
     Зачем? Там супермаркет! Идешь и берешь!
     Откуда я знаю, как ОНИ выглядят?
     Ты укропа не видел?
     Видел! Нарезанный... сверху на картошке. Или в супе...
     Ужас  какой!  Бедная Ариша!  Вот смотри  -  вот Доктор  Лазарев  пишет:
Презрение к мужчине! Ты  своей бестолковостью  добьешься. Доведешь  меня  до
того, что опять почувствую Презрение к мужчине.  И вся моя болезнь вернется!
Дай бумагу, я тебе нарисую укроп... Вот, иди и без укропа не возвращайся!
     У Звонарева  плохо получается быть  сиделкой, кухаркой и  горнишной. Он
привык быть сначала  работником котельной, а потом уж сразу - Гением Русской
Культуры. Кроме того -  он бывший алкоголик и привык,  что главный больной в
доме - это он.  А тут - все наоборот. Володя мужественно таскает эти ведра и
переносит мой тихий плач. Но с хождением в магазин - полный завал.
     А между тем все становится не лучше, а хуже. Начинается кровь. Она льет
- как из ведра. И в ведро! Потом уже Ирочка прислала мне из Ниццы - еще одну
японскую книжку, и там я наконец прочла, что так и должно быть. И все это не
страшно и значит, что болезнь ушла.
     А тогда... как же это было страшно! По крайней мере, первые два раза. А
всего было кажется - пять.
     Сначала  два  часа. Потом  -  три.  Четыре. Последний  раз - семь часов
подряд.
     Первый раз  мы  поехали в госпиталь. Мне  все  казалось,  что я  жертва
врачебной ошибки.
     А  они -  ничего не говорят  - эти улыбчивые  американские  врачи.  Они
говорят:
     - Мы вас вылечили  от рака,  а  от  последствий лечения - это не к нам.
Есть другие врачи. Тут уж можно и альтернативную медицину.
     Никакой  альтернативной медицины БЕСПЛАТНО - не бывает.  Моя бесплатная
альтернативная медицина - Коля Решетняк.
     Он находит в книжках разные рецепты - а Звонарев их на мне проверяет.

     ...  Володя  сидит напротив  меня и чистит редьку.  Редьки  должно быть
очень много.  Так сказал Коля - редьку потом  надо натереть и обернуть  меня
ею. Это - ДЕТОКСИНИЗАЦИЯ организма. По- простому - должно выгнать всю дрянь,
которой  меня  нафаршировали за  это время.  Звонарев  чистит,  нарезает,  с
остервенением трет. Приготовления занимают часа три.
     Потом все очень сложно - он просит простыню.
     Нужен хлопок! Решетняк сказал - только хлопок. Никакой синтетики!
     И плотно завертывает меня в эту омерзительную холодную мокрую кашу.
     Держать надо часа четыре. Решетняк сказал...
     Через  полминуты  начинается  дикое жжение. Я ору, начинаю  истерически
пытаться размотать  эту  простынь. Редька  - клочьями летит по  всему лофту.
Звонарев - тоже орет (убирать все - ему).
     Что ты делаешь?
     Не могу! Жжет!
     Осторожно! Дай я сам! Ты что потерпеть не можешь?
     Размотал.
     Да...  не  надо  было  имбирь  класть.  Коля сказал  -  что  имбирь  не
обязательно, но лучше положить.
     Имбирь -жжется! Ты  что не знал?  Я что  для вас  - подопытный  кролик?
Гады...
     Могла бы и потерпеть ради здоровья...
     Сам попробуй!
     И попробую. Чтоб тебе доказать.
     Володя собирает остатки редьки  с имбирем и заматывает себе шею. Честно
вытерпел! Минут двадцать жгло сильно, а потом полегчало.
     Никакой он не слабый мужчина.  И вообще чудесный! И почему опять вместо
- чего-нибудь - ОБЫКНОВЕННОГО, вот такой ужас? Редька! Кровь!

     Все  это было так  обидно! Володя  -  высокий.  Красивый. Самое главное
УСАТЫЙ!
     Усы всегда оказывали на Бедную Девушку магическое действие.
     На  самом   деле  Великая  Октябрьская  Революция  произошла  благодаря
восторгу  Бедной Девушки при виде  усов. Для того чтобы  об  этом догадаться
нужно хорошее знание жестокого романса и городской баллады. Но у меня знание
как раз хорошее и сейчас я вам все по порядку объясню.
     Во всех книжках и мемуарах - проскальзывает  фразы  типа "кухарка Анюта
побежала на площадь - там выступал студент -  агитатор" или "горнишная  Дуня
только что вернулась с площади, где она слушала матроса-агитатора"
     Теперь  представьте  себе эту картинку: дедушка  мой  был революционный
матрос-ЕВРЕЙ, но это, все же редкий случай и может единственный, в основном,
в  балтийском флоте, так  же как в черноморском, (этих вы помните по  фильму
"Броненосец Потемкин") матросы были высоченные украинцы.  Ну  а уж студент -
этот - он ясное дело - еврей.
     И вот площадь. Стоят кухарки и горнишные - они кто?  Они Бедные девушки
из деревень ленинградской области - сероглазые, русые блондиночки - та самая
"чудь",
     У  таких  девушек туманится взор от одного только слова "брунет", герой
жестокого  романса - ВСЕГДА БРУНЕТ.  Без  вариантов. В  деревенской любовной
песне -  он  может  быть беленький, но  если уж  она  подалась в  город - ей
подавай экзотику. Черный глаз ей подавай и все тут!
     И  вот  они  стоят.  И  слушают.   На  трибуне  двое.   Два  агитатора.
Студент-еврей и матрос-украинец. Оба они - жгучие брюнеты. У обоих роскошные
черные  усы. И  самые, что  ни  на  есть,  огневые  черные  очи.  У  еврея -
недостаточно  развита  нижняя челюсть, но  зато у  него - кудри. Кудри - это
серьезный  аргумент в  его пользу.  Никаких очечков - нет,  те,  низенькие с
коплексом - они стали вождями, они  соблазняют не баб на площади, а как  раз
этого матроса и этого студента - в кулуарах. Так что наш студент - он совсем
неплох. И росту он приличного. И голос у него - не визгливый, как  у вождей,
а изумительный мягкий баритон. И этим баритоном он страстно кричит:
     ЖЕНЩИНЫ!
     СЕСТРЫ!
     ДО КАКИХ ПОР!
     Ну  и  дальше  соответственно  долгая  речь   о  Светлом  Будущем,  для
установления которого  нужно сейчас  конкретно-реально бежать бить стекла  в
Темной Булошной.
     Украинец - почти  все  время помалкивает.  Он,  ясное дело,  двух  слов
связать не  может.  Но  время от времени он вступает.  Басом -  таким  -  от
которого немедленно кружиться голова. У меня даже сейчас кружиться. И опять:
     БАБОНЬКИ!
     СЕСТРЕНКИ!
     СЛУХАЙТЕ!
     ОН ДЕЛО ГОВОРИТ!
     У украинца - клеша. Жесткие прямые волосы. Черный чуб...
     В волосах - как в зеркале видна личность.  У  свободолюбивой личности -
волосы не поддаются воспитанию.  Это,  или кудри,  которые  торчат  в разные
стороны,  или  вот такие жесткие  прямые чубы -  торчащие  вверх.  Их  нужно
укладывать пивом. Бриолинить бриолином. ( Я  свои - всегда  пивом укладываю.
Это легенда,  что  они потом  пахнут  пивом. Они  пахнут  хлебом  и  медом -
замечательно).
     Но те - двое - согласны  со своими волосами. И время вокруг - для таких
волос.
     Ветер  развевает этот чуб, эти кудри  - еще до ЗНАМЕН, развевает ВИХРЫ.
ВИХРЫ - это почти что - ВИХРИ.
     В конце представления -  оба - поют. Оба  они - представители чертовски
музыкальных  народов. И песни эти - давайте уж через девяносто лет посмотрим
правде  в  глаза  -  красивые.  У  них  сильная, как  хороший рок - музыка и
непонятно завораживающие слова:

     ... ВИХРИ враждебные веют над нами...
     грозные силы нас злобно гнетут
     в бой роковой мы вступили с врагами...

     Это  все  -  классическая  стилистика  городской баллады.  Загадошные -
роковые враги. Сладкий ужас. Пятница тринадцатое. Улица Вязов. Тогда не было
кино. Не было Простомарии. Были - ПЕСНИ.
     Жестокий романс. Настина "роковая любовь".
     И двое на трибуне - ГАСТОНЫ ИЗ ГАСТОНОВ.
     И что ж странного в том, что романс вышел ЖЕСТОКИЙ?
     Любовь - РОКОВАЯ?
     ...А  девушки  -  слушают.  Заворожено  слушают. И  из  всех этих речей
понимают только ОДНО, что когда  будет  Свобода-Равенство-Братство - вот эти
двое - перестанут задаваться. ПОТОМУ ЧТО  ОНИ СТРАШНО ЗАДАЮТСЯ  -  МАТРОСЫ И
СТУДЕНТЫ.  У студентов - вообще барышни, а матросы тоже норовят - с Бедными,
но  Городскими  Девушками:  маленькие   белошвейки,   сиделицы   в   лавках,
проститутки,   в    конце-концов,   но   -    не    они,   не   деревенские!
Кухарки-горнишные... Они слушают так, как сегодня слушают Кинчева и Шевчука,
Шнура и Чижа... Да, вообщем -то, это и была предтеча рок-концерта. И сегодня
Кинчев-Шевчук повели бы девиц куда угодно...
     Дальше  было  вот  что:  они  побежали. Побежали,  как  было  велен,  в
булошную.  Побили стекла. А  когда  полицейские начали их хватать и пиздить,
вот  тут-то выяснилось,  что у этих сестренок - есть  братки. Ни  хуя они не
брунеты. Та же ленинградская область - русые волосы, серые  глаза... Вот тут
впервые вступает третий - "человек с ружьем".
     Солдатик из крестьян. Полностью уже измученный, к третьему году войны и
полностью достатый.  Попираемый всеми. С  терпением - бесконечным.  Коренное
население. Русский человек. До евреев. Мимо татар (не дошли). Мимо туретчины
(не дошли).  Мимо неметчины (не  снизошли). Без ни хуя темперамента. С одним
только терпением. Загадошная славянская душа. Города  Питера - ленинградской
области. Он увидел, что "наших девочек  бьют",  настоящих - НАШИХ, настоящих
СЕСТЕР, и мера терпения, отпущенного ему - кончилась...
     Дальше всем  все  известно. Мне кажется,  что это началось  именно так.
Соблазнением. Роковой  любовью из  настиной книжки. Черными  усами матроса и
студента. Огневыми очами...
     Бедная девушка! Ведь говорит же тебе русская песня - жестокий романс:


     ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ - ОПАСНЫЙ...

     Послушались бы... Что было бы? Чего  жалко? Кому чего. Мне больше всего
жалко церквей. В Питере. В каждой деревне. Цветаевскую Москву. Сорок-сороков
и колокольный звон.

     Теперь опять звонят. У Захар Михалыча - на Колокольной. На Конюшенной и
на Казанском так сильно звонят -  зовут к Вечерне в субботу и к Заутрене - в
воскресенье.
     А я -  не  иду.  Стыдно. Идти в церковь  - это как просить  прощение  у
бабушки.  Этот  детский  ужас:  "Сейчас  ты  пойдешь  и попросишь у  бабушки
прощения!", потом уже так легко становится - она всегда  прощает  - бабушка,
тогда можно плакать и уткнуться в ее колени. Но поначалу - нет никаких сил -
пойти.  Ясно,  что  ты  -  плохой. Что тебя  простят.  Ты почувствуешь  себя
хорошим.  Но в середине  -  заставить себя  идти  в бабушкину комнату  - так
трудно.
     Просто слушаю звон.  Молюсь тем, что слушаю звон. Только и надежды, что
Святой Никола - внучку русского моряка - никогда...
     Кончилось башлачевское ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ. Звонари  больше не валяются
пьяные.  Все  при деле. Они наверняка не только в небо звонят -  Богу,  и не
только вниз в  город -  "идите молиться!", но и между собой переговариваются
этим звоном. У них - свой цех. Никогда не видела ни одного звонаря.

     Вот такая чудесная фамилия досталась Володе. Звонарев. И черные усы!

     Раздевайся!
     Что?
     Я лежу как обычно в темной комнате. Входит Володя и говорит - такое.
     Я потрясена. Впервые  в этой книге кто-то вот  так смело, решительно  -
можно сказать напрямую... от неожиданности я даже забываю об отсутствии...
     И даже приподнимаюсь на постели. Ух ты! Неужели? Только КАК ЖЕ?
     Чего раздеваться?
     Я тебя  сфотографирую. Мне надо написать еще пару обнаженок. Я  уже две
Ариши тут продал. Мне надо сделать еще парочку.
     Позировать? Ты с ума сошел? Не смогу....
     На секунду! Я тебя щелкну. Напишу с фотографии.
     Я стаскиваю рубаху. Две фотки. Одна - на диване. Лежа. другая - Стоя. Я
смотрю в зеркало. На самом  деле - красиво. Это  уже  где-то посредине между
Гойей  и  фильмом  "Обыкновенный  фашизм".  Волосы торчат  вверх  -  как раз
вихрами. Губы белые.
     - Давай я хоть губы накрашу. Красной помадой.
     Лицо - бледно-зеленое. Вокруг глаз -  черные круги. Все  это,  как  раз
модный в  ту пору - "героиновый  вид". В девятнадцатом веке  этот модный вид
назывался - "чахотошная".
     Володя нарисовал две картины.  Обе  они  украшают теперь обложку  моего
Си.Ди.  "Бедная  девушка",  которое он же  и выпустил.  На  Конюшенной  и на
Колокольной  -  это  Си.Ди. не купишь,  а вот на Караванной,  в  подворотне,
стоит, себе на полочке.
     Картины - ушли, а  фотографии у меня остались. Там видно, что мне плохо
и больно.
     А  на  картинах - Роскошная Блядь с Бантом! Испания и вообще -  Роковая
любовь.

     Была еще и третья картина - общая.
     Я   решила,  что  начну  поправляться,  если   попробую  делать  что-то
интересное и необычное. На подрамнике стояла огромная неудавшаяся картина  с
очередной Бедной Девушкой, и я  выпросила у  Володи  разрешение, подъехать к
ней в кресле на  колесиках и немножко ее  порисовать.  Я переделала  девушке
лицо и пририсовала к  ней Единорога.  Потом Володя прошелся кистью мастера и
переделал фон из серого, в такой, как мне нравится в бледно - терракотовый.
     Поправиться мне по-прежнему  не удавалось, но картина вышла - вот такая
картина,  о  которой  я мечтала всю жизнь. И по-настоящему  про меня! Володя
написал сверху по письменному "Девственница прощается с Единорогом".
     ...Это  я с  Алешей -  безнадежно любимым навек  прощаюсь  -  сейчас он
ускочит от меня в лес, откуда пришел...
     Я повесила эту картину прямо напротив кровати и каждое утро смотрела на
нее минут пять. Это была такая Утренняя Радость.
     Эту  картину многие  торговали, а я ни за что  не  хотела ее продать. А
потом деньги кончились совсем в очередной раз, а тут мой любимый друг раввин
Марик - просто влюбился в нее.
     Тем более - он друг. Тем более - он дал цену.
     Тем более - деньги кончились.
     Вообщем  согласилась. По крайней  мере, думаю, буду  часто приходить  к
нему в гости и смотреть на нее.
     Купить он ее купил - а увезти не смог - она не влезла в его багажник. Я
обещала  проверить багажник Саши Когана,  который жил со мной в  лофте  в ту
пору, и если  влезет - привезти. К Когану она тоже не влезла, и мы  ее, пока
суть да дело, водрузили обратно на стенку.
     Я просыпалась теперь каждое утро, смотрела на нее и расстраивалась, что
вот Марик не сегодня завтра договориться с каким-нибудь Вэном и ее увезет. И
так мне стало грустно, что я решила  нарисовать себе еще одну  - точно такую
же. Самое сложное заключалось в том, что картина была огромная и квадратная.
Но  я  побродила  по нашему  зданию  - по всем подвалам  и  помойкам вокруг,
подрамника такого большого не нашла,  но нашла  -  набитую на рейки  фанеру.
Сантиметров на двадцать покороче.
     Села и нарисовала! А что  не нарисовать то? Я уж тогда  совсем здоровая
была. Точно такую, только поярче немного.
     А дальше  -  вот  что  было. До  Марика  к  этой  картине  Мишка  Кроль
приценивался. А тут он опять позвонил, узнать, не передумала ли я.
     Да  продала я ее.  За МНОГО денег. И вообще...  близкому человеку. Он -
цену дал. А себе копию сделала.
     Понятно. А копию ты продать не хочешь?
     Так это уже не Звонарев будет. Это я. Написано "Джей.Би."
     Понятно.  Ну и  продай мне за  НЕМНОГО  денег.  Мне  просто  она  очень
нравится.
     Вот именно. Мне тоже.
     Ты себе еще нарисуешь.
     Ладно.
     Только привезите мне ее. Адрес записывай. Брайтон...
     Тоже Брайтон?
     Что "тоже"?
     На Брайтоне живет Марик - как положено пастырю, живет в гуще паствы.

     И вот поэт Саша Коган - некрупное двуногое, везет меня лису....
     Сашка скажи честно - я сегодня жутко плохо выгляжу? Как друг, скажи!
     Честно говорю, как друг - ОЧЕНЬ плохо ты никогда не  выглядишь.  Даже в
самые  неудачные дни, лисьего в тебе все же больше, чем женского, а  это уже
красота...
     ...  За  дремучие боры,  за высокие  горы,  по Оушен Парк- Вей в  город
Бруклин.
     Постепенно я  понимаю,  что  мы  едем  туда же, на ту  же  улицу. Потом
становится ясно, что в тот же дом - роскошный кооператив с видом но океан.
     Одна улица, один дом, и конешно они знакомы. Какая хуйня... Неэтично. И
самое ужасное, что когда мы  с тобой понесем эту  дуру к дому через улицу  -
нам встретиться Марик. И он обрадуется, решив, что это мы ему ее приволокли!
Кошмар! Что я скажу?
     Коган смеется.
     Да это было бы забавно. Слава Богу, так бывает только в комедиях.
     Вот имено.
     Мы паркуемся, тащим эту картину по улице к  дому, и через минуту  к нам
бросается Марик.
     Он как раз в это момент шел с работы по улице.
     На дворе вторник.
     Три часа дня
     Марик   -   раввин   на   похоронах   и   свадьбах,   человек   глубоко
ненормированного рабочего дня....
     ...Коган останавливается на проезжей части и смотрит на меня  нехорошим
взглядом....
     Ребята! Вы  ее  привезли!  Класс какой! Значит в сашкину, она  все-таки
влезла!
     Это не она...
     В каком смысле?
     Дальше очень грустно описывать. У меня делается истерика Имени Нечистой
Совести. Я честно рассказываю всю историю, плюс небольшая искусствоведческая
лекция  и  краткий  курс "вступления в основы этики" - это  я уж явно говорю
самой себе:
     Твой  - оригинал.  Масло,  холст, Звонарев. Ценная картина.  Инвестинг,
понимаешь,  капиталовложение.  А  тут  -  фанера.  Акрилик.  Копия.  Видишь,
написано "Джей. Би.", а на  твоей  "Ве.Зе." написано. С точки зрения этики -
нет ничего страшного. У  тебя  оригинал, у  него - копия. Разная  ценность и
разная  цена.  Я не понимаю, как вы могли в одном доме оказаться! Саня, неси
ее назад! Не могу!
     Перестань. Все нормально. Ты мне все объяснила. Странно  конешно вышло.
Да нормально все. Саня, неси ее, куда нес. Неси ее спокойно.
     Назад ее неси!
     Саня, неси ее в дом спокойно!
     Ребята, я  ее вот тут у  лифта пока  оставлю.  Я  пойду кофе  попью.  Я
подойду типа через полчасика. Подожду тебя тут в холле.
     Саня -  нервная  еврейская  рыбка,  вплывшая в  лошажью кроватку, после
отъезда  Звонарева. Он  поздний ребенок и  таких  сложноэтических  наворотов
выносить не может.

     Какое счастье, что  я все старательно - всеми силами, пытаюсь  натянуть
себе, хотя бы четверку по поведению и  написала на СВОЕЙ КАРТИНЕ "Джей.Би.",
а не "Ве.Зе.". это  было бы совсем  удачно. В результате, Кроль выслушав всю
историю  - просто  послал  меня ...  обратно в Джерси-Сити. В очередной  раз
стало ясно, что фанера, она и есть фанера.
     А  мечта,  просыпаясь смотреть  на эту Девственницу с Единорогом  - все
равно  не сбылась: Лебединый коврик можно таскать взад-вперед по миру, можно
и  холст свернуть в трубочку, но фанеру полтора на полтора  - не потаскаешь.
Придется Поле смотреть на эту картину. И Марику, хорошему другу.

     ...  Кровь  -  тоже  из страшного  превратилась  в смешное.  Сначала  в
госпитале делали переливвания крови. А потом одна  Бедная  девушка надоумила
меня, что надо ПРОСТО  есть черную икру.  Много черной  икры. И  кровь  сама
восстановится. Ну, в конце концов - можно  и красную - но это будет  дольше.
Красную икру купили, и Звонарев уговаривал меня ее есть. Как в "Белом солнце
пустыни".
     С ложкой в руках.
     - Ешь!
     - Не могу. Гадость! Она рыбой пахнет!
     -Ешь,  тебе говорю! У  меня билет -  уж через  неделю!  А  ты так и  не
выздоровела!
     Ешь, может еще подымешься!
     Это уже что-то из жизни лошадей. Из бабелевской "Первой Конной":
     "- Ежели он подымется - то это конь...."
     -Ешь!
     - Не могу! Тошнит...
     Голодная поэтэсса - которую умоляют съесть ложечку красной икры...

     Володя  уехал, так и не  поставив  меня на  ноги.  Я  потом еще  месяца
полтора  провалялась - вот  так  -  пластом. И  даже когда  боль  прошла,  и
малокровие прошло - все равно не знала - как встать - отвыкла.
     Потом  меня  Бедная  девушка  -  поэтэсса  Ира  Машинская  научила  как
вставать.
     Нужно  придумать что-нибудь интересное.  Я  когда-то болела целый год и
вот также потом не могла. И попросила отца купить мне пишущую машинку...
     Мне выдали пенсию по болезни,  и  я попросила соседей - купить для меня
маленький  ксерокс. Издательство "Джульетта  и  Духи", уже  существовало, но
ксерокса -  своего  - не  было. Вообщем я подъехала к  столу  на  этом своем
инвалидном  оффисном  кресле  и  стала  делать  книжку. Не  помню  -  какую.
Наверное, был такой отходняк  после всех этих таблеток, что плохо соображала
- какую. Да и неважно.

     А Звонарев - точно проходил  в моем лофте,  альтернативную  службу - по
всем правилам - санитар в госпитале.
     Да и роман наш - это чистой воды - АЛЬТЕРНАТИВНАЯ  СЛУЖБА. Все в той же
любовной армии. Потому что любовь - она много где бывает...
     Нет  я  совсем не против  счастливых спортивных молодых людей,  которые
ищут любви  ТОЛЬКО  в человечьем мясе,  храбро  спускаются за нею  в  Пещеру
Вагины или мужественно взбираются на Пик Фаллоса. Конешно,  это правильно, и
конешно там - тоже любовь.
     А  я просто  рассказываю  о том,  что  есть еще множество мест, где она
гнездиться потихоньку.  Кто-то  высыпал  ее  однажды  в  мир,  опрокинул как
коробку спичек или леденцов. И теперь мы ползаем на коленях - собирая...

     А в русской армии Альтернативную службу все же ввели. Совсем недавно. И
все  ругаются. Четыре  года и  не дома. Четыре года  - это конешно долго.  И
опять же - я - мать дочери, а не сына.
     Но если раньше я могла сказать точно, что ни за что сына бы не отдала в
армию, то теперь не могу. В Альтернативную службу - служить вот так, - может
и отдала бы.
     В госпиталь. В Санитарный поезд. В Санитарном поезде служил Вертинский.
     Это  - служба. Кровь, грязь. Ведра.  Но невозможно  считать эти  годы -
выкинутыми из жизни. Каждая минута, когда ты помогаешь больным и сирым - она
не зря.
     Там тяжело в госпитале - я однажды работала - полгода. Физически тяжело
- надо переворачивать. Мыть. Но  для души -  что же  может быть лучше? И эти
мальчики - они там хуже не станут - вот ведь что ужасно в армии - разрушение
души. Разрушение - опускание - петушение.
     Потому что надо взять  людей - не могущих  убивать и сделать  из них  -
могущих.
     Я все понимаю,  но  вот - такая армия должна быть наемной - однозначно.
Это - без меня.  Без  моего метафизического сына. Я совершенно не верю в то,
что завтра - вражеский сапог... и так далее.
     А  госпиталь - это  госпиталь. Даже  если и четыре  года -  четыре года
служения - милосердию...
     -  Иди  ты, Юля,  на хуй со  своим  метафизическим  сыном!  Мы -  своих
физических...

     Так  скажут все мои подружки - Бедные девушки. Все равно. Я считаю, что
Альтернативная  служба -  это  альтернатива.  Некий третий  путь.  Иногда  у
мальчиков бывают еще и отцы. И они  боятся,  что вырастет "маменькин сынок".
Да я и сама не люблю маменькиных сынков. Мои - кавалеры - они вон все прошли
эту кошмарную армию. А лучше бы - госпиталь.
     Нет, в госпитале маменькиным сынком не останешься!
     Одна из моих песен так и называется:



     ...  Алеша  уехал, а тут как раз январь  наступил. Я сидела на диване и
думала о деньгах.
     Ну,  что  вот сейчас придет дворник Шамир и попросит заплатить  рент за
весь год. Потому что мы весь год  - не платили. Там  что-то случилось, и нам
ни разу не пришел счет. Долгу было уже тысяч семь, а денег в банке - баксов,
эдак семьдесят... да еще Алеша уехал.
     Я думала  о деньгах и о  поэтах.  Даже не только  о поэтах  -  о всяких
писателях, художниках -  сколько же у них  в письмах всегда - о деньгах!  От
Пушкина  до  Ван-Гога.  Бесконечные  долги.  Прокрадыванье  мимо  квартирной
хозяйки. Попросту голод... и какое я имела право связаться с Алешей? Я что -
из таких женщин? Которые  Жанна  Эбютерн? Или  Вера Набокова?  Которые могут
вязать шапочки? Или стучать на машинке в конторе с девяти до пяти?
     Нет, это  не я. Я не такая Бедная  девушка. Я -  лентяйка и эгоистка. И
жили  мы так хорошо  и спокойно, потому что нам ни разу  не пришел  рент.  И
зарабатывать нам с Алешей надо  было только  на  Курицу,  Яблоко и стаканчик
"Пушкина"  в  баре на углу. И  можно  было  ходить к старой  армянке,  брать
текстиль и дома не, напрягаясь, рисовать.
     А вот сейчас придет  дворник. Алеша уехал, денег  нет.  Вокруг - лофт -
мастерская  с  его скульптурами. Господи, ты ж  говорил - "не бери  на себя,
чего не можешь". Господи, что же мне делать? Что же мне делать, Алеша?
     Вспомнила алешины стихи про Пушкина - самое начало:

     ...А я - пустое дело гневаться
     Хотел и думал рассердиться
     Но что-то сердце нынче ленится
     И чувству в такт не хочет биться...

     И стала Алеше отвечать:

     А ты - пустое дело гневаться
     Хотел и думал рассердиться
     Но вместо бляди - вышла девица,
     А вместо бандерши - сестрица

     С таким венцом как на коришневых
     Войны германской фотоснимках
     С таким лицом, что тело лишнее
     Когда снимаются в обнимку

     Тут вместе - писаря и гении
     А Бог забыл очки в кармане
     Идет германец в наступление
     Ему не важно, он - германец.

     Он был тогда в атаке газовой
     Он был еще на черной речке
     Прикрыт гандоном одноразовым
     От нашей кожи человечьей

     А тут не тыл, тут только госпиталь
     Тот, полевой, где нету морфия
     А он - живой, ты слышишь, Господи?
     Хоть ты его заждался, мертвого.

     Они - от Байрона до Пушкина
     Идут встречать собрата нового
     Чертог горит, и стынут кушанья...
     А он - живой, да забинтованный.

     Да, он живой, ты слышишь, Господи?
     Он выжил по недоразумению.
     Знать писарь - в Рай, а этот в госпиталь...
     Идет германец в наступление.

     Идет германец - не качается,
     В медвежьем шлеме с песьей мордою.
     А у меня - бинты кончаются!
     И доктор пьян!
     И нету морфия....

     Все  любят  эту  песню. И называют почему-то "Германец". А она вовсе не
про германца, а про госпиталь.
     На следующий день  дворник и вправду пришел. Он  сказал, что в  конторе
потеряли ящик с бумагами. Мы и еще человек десять. Никаких долгов, но если я
согласна немножко заботиться о нем...
     Двести и не копейкой больше! (НАСТОЯЩИЙ рент был шестьсот).
     И даже не  обидно  было давать эти двести.  У дворника  - три дочери на
выданье.  Так мы  все прожили  еще  четыре  года.  Я  за  это  время  успела
издательство  организовать.  Когда  рент такой крошечный, (для Америки - это
крошечный) - можно столько всего сделать...
     Жалко только,  что  Алеша  -  главный герой этой  песни -  уже  не  мог
вернуться обратно в лофт.
     Вот что с ним произошло.

     Жили мы мирно и счастливо почти год, а через год Алеша собрался в Париж
- навестить родных. Собрался на месяц, а вышло - навсегда.
     Американцы  не  впустили  его обратно  за  Злостное  Нарушение Визового
Режима  с Особым Цинизмом.  Выяснилось, что он просидел  в Америке  супротив
своей  визы целых шесть месяцев. Это, конешно - беспередел. Сашка Бродский -
просидел  лишний месяц,  и его простили, тем  более у него тоже была справка
что - гений (от Галереи Фельдмана).
     А Старец Алеша - шесть месяцев, без ни хуя справки - не простили его.
     Все вышло  то из-за хорошего  знания  английского - Алеша понадеялся на
него и  прочел  в своей визе, что  она - на год. А там было написано, что на
полгода, просто можно воспользоваться этими полугодами в течение года.
     Как я убивалась - не буду рассказывать. Звонила президенту Клинтону,
     ( с заместителем его Гором разговаривала!), ходила к народному депутату
Фернандесу на  прием,  справки,  что Алеша  гений  взяла  -  у  Барышникова,
Евтушенки,  Растроповича.  Еще у Вовы  Радунского  -  потому что он художник
американской детской  книги и его показывали в передаче "Улица Сезам". Алешу
все  любят  -  все с  радостью  справки дали. И батюшка  наш  -  отец Михаил
написал, что Алеша - БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ.
     Один  только  Эрнст Неизвестный почему-то отказал. Я эту папку всегда с
собой носила. иду однажды - навстречу Эрнст. С собачкой гуляет. Я к нему.
     Голубчик, как я Вас кстати встретила! подпишите, что ль справочку!
     Не могу.
     Как же  так? Он ведь товаришь тебе! Гляди, пропадет парень ни за грош в
Париже этом.
     Сказал - не могу! Я уж семерым подписал. На меня Налоговое Управление
     наехало,  говорят,  что-то  много  ты развел русских гениев,  лейтенант
Неизвестный Эрнст.
     Так и  не  подписал.  А  в  атаку  первым  вставал  из  окопа... Неужто
американское  Налоговое Управление  пострашней немецкого  танка  будет?  Или
просто возраст...

     Явилась  я  в Париж  с  полной папочкой  справок, что гений Алеша -  не
помогает!
     Уперся подлый господин Ларри Гольдберг - посол, нет, говорит и все! Мое
слово -  последнее.  Ах ты сволочь! Ладно,  Ларри Гольдберг,  я  тебя за это
исключаю из евреев и из жидов тоже. Как Пашу Лунгина.
     А закон, оказывается во всем мире один  - если посол чего скажет -  ему
никакой президент - не указ.  Его слово -  вправду последнее. Уж  сколько за
Алешу бились. И Фернандес-депутат, и Гор и Клинтон - лично просили:
     Брось Ларри, верни Алешу. Ведь ясно ж написано - ГЕНИЙ. Тем  более баба
убивается.
     Отказал!
     Так до сих пор Алеше в Америку и нельзя.
     И в Россию нельзя!
     У нас теперь закон - как во всем мире. За что боролись та?  Сколь Путин
- не проси, не уговаривай:
     Дозвольте въехать на Родину гению русской культуры!
     Министры отвечают - нет, и все. Потому что и тут Алеша тоже неправильно
какие-то бумажки заполнил. Ну, бюрократ - он,  известное дело, всегда любого
человека за бумажку продаст, но раньше - наши то - они то хоть БРАЛИ!
     А  теперь  честные-неподкупные  не  хуже  чем  в  Америке.  Вообщем  на
сегодняшний  день  -  весь мир открыт перед бедным  Алешей, хочешь в Израиль
езжай, хочешь в Австралию, но в две стороны ему дорожка заказана - в Америку
и в Россию.

     вернулась я в  Джерси-Сити ни солоно хлебавши. Там  уж ответ запоздалый
от Фернандеса, ничего мол сделать не могу.
     Поубивалась я еще немного и снова поехала в Париж. Сняла себе маленькую
мансарду под  крышей. Буду, думаю, жить  в Париже, хоть изредка  на Алешу да
глядеть.
     Поглядеть мне на Алешу каждый день удавалось.
     Он сидел в подвале со товарищи - чистый Стенька Разин.
     Товарищей человек  десять - все как  выпьют - есть  хотят. Не  буду ж я
одному Алеше - курицу при них подавать. А денег нет - деньги все, какие есть
-  пропивают.  Тогда  я пришила к своему пальто  специальный  карман-мешок -
изнутри, приду, бывало в магазин, возьму  эту курицу,  суну за  пазуху - она
раз - и проскользнет в  карман. В  Париже - из русских  много  кто ворует. И
даже книга есть такая "Как я  воровал в Париже". Только все шмотки воруют  в
дорогих магазинах. Ну, может еще духи. А у меня - КУРИЦА. Точная иллюстрация
к выражению -" И грех и смех."

     С ЯБЛОКОМ легче было. Это уж меня научили. Приходи на рынок к  закрытию
и  бери, сколько хочешь, яблок и любую  другую овощь. Все почти хорошее. Я с
тележкой ходила. Первый  раз  стыдилась  туда идти, думала, там только нищие
будут.
     Воровать не  стыдно,  а  просить подаяние  или  собирать еду  с помойки
-стыдно... Странно в мире все устроено... Прихожу, а там  -  куча людей. Ну,
понятно многодетные нелегалы - арабы, африканцы, китайцы. И белые французы -
старики  и  студенты.  Меня  все за студентку и принимали.  Хотя  старики  и
студенты - с мешочками, а я с тележкой, как нелегалы.
     Там то  у Алеши - тоже нелегалы  - все как  есть - без правожительства.
Точно как моя бабушка в Ленинграде в Дореволюцию.
     Я  с  морячком  одним  поссорилась,   (он  мне  мешал  курицу  резать),
рассердилась и, в  сердцах, ему  говорю: "  Я вот счас этим  ножом  куриным,
прирежу тебя,  к  ядреной  матери, выкину на  помойку,  и никто  ж искать не
станет, потому как ты беспашпортный!"
     Он  обиделся  смертельно и все потом  спрашивал, как  же  у  меня  язык
повернулся ему такое сказать.
     Да уж... ему это не смешно. И бабушка вряд ли оценила бы такой юмор.
     Опять -  ЖИДЫ.  Они  и  словом этим не  пользуются. В  смысле  тамошние
антисемиты.  Не  любят  каких  то-  абстрактных удачливых ЕВРЕЕВ,  которые -
Коренное Население. В  Питере, в Париже,  в Нью-Йорке. Аппер Ист-сайд и Союз
Журналистов... А жиды - это всегда -  те, которые без права жительства, и по
земляному чувству языка - эти ребята в подвале не пользовались таким словом.
А я кормила их курицей и ругалась на всех подряд.
     Внутри  меня уже была  болезнь.  Две вещи меня  от смерти  отвернули  -
испанская кошка и американский мюзикл.
     Мюзикл был "Эвита".  Про жену аргентинского президента Перона. Помните?
Мадонна играла.
     "Донт край фор ми, Аргентина..."
     Там она  взяла  и умерла. Именно  от  такой  болезни.  Такая болезнь от
страданий бывает. Настрадалась, нанервничалась из- за своего Перона, - там у
них были  перонисты, антиперонисты -  то его в  тюрьму, то  его из тюрьмы...
заболела  и  умерла.  Перед  смертью вышла  на  дворцовый  балкон  -  народу
последний раз показаться и говорит:
     -Не плачь по мне, Аргентина!
     А народ - плачет! Потом тело ее, убранное цветами, в мавзолей положили.
Так этот мюзикл кончается.

     Наша Русская  Эвита тоже  умерла.  И  тоже  от  страданий.  Я видела  в
телевизоре,  как  она после путча сходила  по трапу.  С внучкой. Можно  себе
представить, как она провела эти три дня.
     С такой же верой, как у моей мамы, что ЭТИ люди способны на все. Причем
было не вполне ясно, какие  люди,  но ясно что ЭТИ.  Не нужно  иметь большой
фантазии,  что бы  представить  себе  как эти люди,  да  и  не  они,  а так,
последние  у их, перебравшие лишнего,  шестерки, да и  не  для чего - уж при
первом предупреждении ясно, что  все ВСЕ подпишут - внучка, а  уж так просто
невзначай, взяли например да отрезали ей ухо.
     Или  ногу.  Я  уж  писала о том,  что  душить  младенцев -  чрезвычайно
увлекательное  занятие - малодоступное,  когда жизнь идет по Законам Мирного
Времени, а уж как война, то всегда найдется любознательный исследователь, на
предмет - что чувствуешь, отпиливая ребенку ногу.
     Развалилась страна! Тысячи внучек...
     Нет, это другая книжка.
     О любви к Империи, много кто писал. И хорошо писали. Киплинг, например.
Да много хороших книжек:
     "История Великой Империи Дзынь".
     "Записки японского императора".
     "Упадок Рима".
     "Страдания по Империи".
     Все МУЖЧИНЫ,  КОТОРЫЕ МНЕ  НРАВЯТСЯ - СТРАДАЮТ ПО ИМПЕРИИ. Оно, конешно
понятно. Я уже выучила, чем империя была хороша.
     Там был - ОГРОМНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ. Еще бы!
     Да и я бы на их месте - тоже страдала по империи. Но на своем месте - я
только по любви страдаю.
     Раньше в Питере  - вокруг  меня была Империя,  а  внутри  у меня был...
Гастон в лаковых сапожках, и выходило, что мне при Империи - хорошо. Потом в
Америке  - вокруг демократия была, а внутри то -  никого - вот и плохо  было
при демократии!
     А сейчас я опять в Питере. Никакой империи. Вокруг - Развалины Империи,
которые для приличия называют - Молодой Демократией. Внутри... Захар Михалыч
и опять - хорошо. Вообщем мне кажется - что вокруг - неважно.
     Просто  если  например,  такое  погружение  в  ВОЙНУ,  что  всех вокруг
поубивали,  или например, такое погружение в  ДЕНЬГИ,  что про любовь вообще
все забыли -  тогда Бедная девушка остается  без никого внутри и тогда - нет
ничего хорошего.

     А что  касается тысячи внучек  - то это взвешиванье детской слезки -  у
кого больше потянет - любимое развлечение политиков,  редко  кто  выходит на
трибуну  без ведра детской слезы. Некоторые  готовы и выплеснуть  это  ведро
ради своей идеи.
     Помню,  какой-то  журналист  все  цитировал  какую-то  татарскую  даму,
которая  сказала, что  не  пожалеет крови собственных детей ради свободы  ее
народа.
     Он писал : Интересно, что же она способна сделать с чужими детьми, ради
свободы своего народа?
     Да, она сильно выразилась. В  результате, она всех так перепугала,  что
все  по-мирному решили. По крайней  мере, из этого случая ясно,  что детская
слеза лучше работает в сочетании с дрекольем в руках и пьяным рыком:
     Да  мне,   блин   по  хуй!   Уйди,  Федор  Михалыч,  уйди   от   греха,
РАСШИБУ!!!!!!!!
     Вот  так, собственно и выступила  изящная восточная женщина. А порешили
все - миром.
     Бывает  и так. Я побольше  верю политикам,  которые  поменьше  пиздят о
детях.
     Евреи - МОИ очень любят детскую слезу поминать.
     И они же - неугомонные, вьедливые евреи, (антисемитская формулировка) с
их тягой к излишнему знанию, раскопали всякие бумаги  военных лет, переписку
из которой ясно, что кого-то все же откупали, за спиной у Гитлера - откупали
на   жизнь.   Сами   евреи  из   Америки,  Австралии,   Палестины.   Немного
знаменитостей. В основном - молодых юношей и девушек. Но не детей. Куда их -
детей  этих? Кто их будет  поить-кормить?  На  хрен  они  нужны?  И все  они
правильно делали, стараясь сохранить - Народ. Остатки Народа.
     Писать об этом  трудно, а уж вслух сказать -  вовсе невозможно. Может и
знать это - ненужно.
     Но я - знаю. И не хочу ставить в голове заслонку.
     Французы  тоже  замечательно  отличились:  в  каком-то  предместье  под
Парижем, сначала забрали только взрослых, а дети - вот такие -
     маленькие,
     черненькие,
     чужие,
     невоспитанные дети -
     беспризорные бегали по улице.
     И благонамеренные буржуа написали бумагу - прямо в Гестапо - приберите,
мол  детишек - детишки должны  находится  рядом с родителями. И  этот вечный
теперь ответ -  "Мы не знали  куда их  повезут". Но в  соседнем предместье -
ТАКИХ детей - прятали. В подвалах. В католических монастырях. Кто-то прятал.
И было это - после Польши. После Чехословакии.
     Все уж все знали.
     Дети - не нужны. Мидл-классу не нужны - Чужие дети. Политикам - никакие
вообще дети не нужны. То есть живые и веселые.
     Ясно  сказано - нужны - ДЕТСКИЕ СЛЕЗКИ. Кровь - тоже нормально. Честный
из  них тот, кто при  попытке произнести слово "дети", крикнет как  в старом
анекдоте : "Гусары! Всем - молчать!"
     В этой книге - тоже не  нужны никакие дети. Эта  книга - не  про детей.
Она про Яблоки, Куриц, Пушкина и Бедных девушек.

     У  Довлатова  в  "Иностранке" есть замечательные слова.  Там  героиня -
Маруся Татаренко отвечает ухажеру-диссиденту, что не может пойти на митинг в
защиту жертв политических репрессий, потому  что должна  забрать ребенка  из
детского сада. Он ей говорит, что если каждый будет думать о своем  ребенке,
то мир рухнет в тартарары.
     А  она отвечает, что ей, мол, кажется, что  наоборот, если каждый будет
думать о своем ребенке - то все в мире скоро наладится. Я  тоже так думаю. А
у бездетного человека всегда найдется Ребенок Двоюродной Сестры.

     У  Егора Летова есть душераздирающее произведение о каких-то мифических
Врагах,  которым, помимо дежурного  набора  пороков вменяется  в вину  еще и
повышенная любовь к собственным детям. Похоже - что  это о евреях.  Идиома -
как негритянское чувство ритма. ЕВРЕИ ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ.
     Не так сильно, как тебе кажется.
     Хорошо,  что ты не читал этих  бумажек  - переписку  с немцами во время
войны.
     И слава  Богу, что тебе, мудаку, никогда  не  придется составлять такие
бумажки  и решать такие вопросы - кого вынуть из смерти - стариков, молодежь
или детей?
     И предку твоему не приходилось, потому что татары брали - не в смерть -
в Полон.
     Тоже хорошего мало - и сидел наверное князь, решал, подсчитывал.
     Бабы голосили - как всегда, ясное  дело, в первую очередь детей сдавали
- что с них толку? Поэтому девочка из песни - из  той про "дуван дуванили" -
она "семи лет во полон взята", а мать - в тот раз дома осталась.
     Но  только история  - другая.  Не  столько во времени  поближе, сколько
похуже...
     Про детей, это ты  зря. Потому что дети -  ВСЯКИЕ  НЕ НУЖНЫ. И, гусары,
молчать!  А то можно  запросто по очкам получить, несмотря на то,  что,  как
сказала одна  Бедная  девушка  - без тебя не полон наш  народ,  а с тобой  -
наоборот!

     Был у нас  один,  который по моему, пожалел  именно  детей.  Есть такое
подозрение. Хотя бы потому, что не говорил слово "дети". Наверное, он был не
политик, а шут гороховый. По крайней  мере, непристойно сейчас  поминать его
добрым  словом. Сталина - даже почти модно. Ну, понятно, усы и все же  некое
грузинское обаяние.
     Опять же война - Победа. Возможность помимо слова "дети", еще и сказать
еще и изумительное по звучанию "братья и сестры".
     А этот что? Слова - сплошь несерьезные - "дрисня", "кукуруза", стучанье
ботиночкой - натуральный скоморх.
     И еще  расстрелял  каких-то малоповинных  ворюг,  которые,  ясное  дело
"милей, чем  кровопийцы".  Вот  поэтому  я и думаю - что он именно  на детях
сломался. Вся  система  -  к  тому  времени  уж  сталинская, работала  -  на
нормальном - ветхозаветном отсутствии сантиментов. Там же ясно сказано :
     По детям - ПЛАЧЕТ РАХИЛЬ! То есть - лично ихняя мамаша.
     Остальным не беспокоиться, оставаться на рабочих местах.
     Система работала  на слезах, крови, оторванных  руках и ногах -  в  том
числе  и детских, пока  не  нашелся  человек, который перед  детской  именно
слезой -  остановился.  Не  захотел - взять  на себя.  Человек  -  полностью
деревенский и довольно бабьего вида.
     Шут,  скоморх, по деревенски,  по  бабьи  пожалел.  Был  ли он  хорошим
политиком? Я в этом полная лохиня, никогда не пойму.
     Он правил - такое короткое время.
     Вынул из смерти столько народу...
     И осталась золотая шутовская голова на Новодевичьем.
     Святой  Никола, спасибо,  ты  выдал ему персональную пенсию  -  хороших
детей.
     Они  тоже  распространились  на  два  континента,  и  где-то  в  дебрях
американских  университетов живет  его  НИНОСНКА - милая  ученая  девочка  -
сокровище и приданое семьи.  И она любит  его - как я  своих дедушек. Бедные
дедушки!
     ...А что до Бедной Девушки - ей один совет:
     Береги свое дитя, Бедная девушка, оно никому недорого, кроме тебя. И...


     ЧЕРНЫЙ ГЛАЗ ОПАСНЫЙ....

     С той внучкой  - (а  никто и не помнит  о ней: "Там, что был ребенок, в
Фаросе?"),
     как раз все в порядке.
     Умерла бабушка. От той самой болезни - перестрадания. Перестрадала.
     Никто ее не называет "Эвита". Было принято  не любить  ее.  Вся  страна
смеялась. Выскочка! Райка!
     Говорит Маргарет Тетчер - "хочу, говорит, сережки - точь в точь - как у
вас!"
     Во - воспитание! Пустили Дуньку в Европу! Ишь - сережки ей подавай! Как
у самой Тетчер. Ишь -  ножки -  то показывает!  Туфельки-шарфики!  НА ДЕНЬГИ
НАРОДНЫЕ!

     Может не вся страна?  Мне  она нравилась.  Тем что - СЕРЕЖКИ, ТУФЕЛЬКИ,
ШАРФИКИ. И что после Аликс - ( а уж ту- то ненавидели! А теперь все деток ее
поминают) впервые - Женщина. Бедная девушка.
     Первая наша - леди. И не  Дунька она, а Элиза  Дулитл. С нее и началась
вся  эта "техника мягкого  ввода" - возрождение российской Бедной Девушки из
простых.
     До сих пор не могу привыкнуть. Иду - сзади разговор:
     "...  А в субботу к нам  сельдь должны завезть. Я себе  возьму и другим
раздам..." - ну и представляю себе что-то такое - из Галича. От чего плакать
хочется. А что еще может быть в рыбном отделе? Повернулась - идет себе бычок
- качается, а с ним под ручку...
     Я ее  даже  узнала - я  ее  вижу каждый день в  этом рыбном. В халате и
нарукавниках.
     Узнала потому что -  портреты рисую  с детства и у меня память на лица.
Потому  что эта  Золушка превратилась - в НАСТОЯЩУЮ ДЕВУШКУ ИЗ ЖУРНАЛА. Не в
Тетку  из  Торговли,  а  в  Девушку из Журнала.  Раньше  таких  не  было.  В
продуктовых - точно таких не стояло. И не от богатства и связей -  они стоят
в  рыбном.  Понятное дело,  что-то  они варят  на этой  рыбе. Немножко  - на
туфельки-шарфики,  и  слава  Богу,  что  могут  наварить.  Бедная  девушка -
Стержень Нации.
     Умерла наша выскочка - Элиза - Эвита.
     "Не плачь по мне, Россия..."
     А  я -  плакала. Вышла с этой газетой из редакции "Новоруского Слова" и
расплакалась прямо на Пресловутом Бродвее.
     Святой  Никола, расскажи  ей  про туфельки  маленьких продавщиц. И  что
провинциальную модницу теперь не отличишь от столичной - французские журналы
продаются повсюду  - а уж когда есть информация, о том, что носят в Париже -
Бедная девушка не растеряется и сообразит, как соответствовать.
     Стоило ли за это умирать? Да кто ж знал? Она просто жила. Любила мужика
своего. Обрадовалась, что вдруг можно - да по всему свету, да по телевизору.
Ну и надела туфельки, что получше... а потом  - пошло-поехало. Перестрадала,
заболела да и померла.

     А я -то - перестрадала, заболела и ... жива осталась. Благодаря Эвите.

     С Эвитой было вот что:
     Пришли антиперонисты и решили ее тело сжечь. Из мавзолея ее, ясное дело
- выкинули. Но и  просто в могилу переложить не  хотели.Чтоб неповадно  было
народу приходить на ее могилу и вести перонистские разговоры.
     Получалось, что  ее могила  обязательно станет рассадником перонизма, а
зачем это  нужно, когда  кругом  уже  антиперонизм обьявлен.  Вообщем велели
одному полковнику ее сжечь от греха подальше. А народ  выкрал эту ее мумию и
стал ее  прятать. Вся эта история описана одним латиноамериканским писателем
в одном  романе. Не помню как  фамилия  писателя и  название тоже  не помню.
Может так  и  называется  "Эвита"? А может "Санта-Эвита"?  Ну  что-то такое.
Роман этот перевели и напечатали в "Иностранке".
     Я уж  давно жила в Америке и никакой "Иностранки" в глаза не видела, но
однажды у Рицмана в  гостях, (так что  он тоже  косвенно причастен  к  моему
чудесному спасению), вижу валяется "Иностранка" - я стала ее листать,  нашла
эту "Эвиту" и от любви к мюзиклу, выпросила себе этот  роман  почитать.  Там
дальше этот полковник долго за ней гоняется и  постепенно понимает,  как  ее
любит простой народ.
     Эта Эвита наладила по всей  Аргентине такую грандиозную раздачу ботинок
и одеял, что все церкви и синагоги Америки, вместе взятые, могли отдохнуть.
     В конце  концов, полковник сам становится  ярым перонистом  и,  догнав,
хоронит ее  как положено и свято хранит тайну  ее  могилы,  от  своих бывших
друзей антиперонистов. Кажется его в конце растреляли.  Или наоборот  - наши
победили. Не помню.  Моя сестра  Анька  -  которая  объиспанилась,  живет  в
Мадриде, танцует фламенко и  все про них понимает,  говорит, что в Латинской
Америке - если война или революция-  то никогда не разобраться  -  "кто  тут
немцы, а кто наши".
     Главное - они волновались - похоронить ее по-нормальному. Потому что  у
них там - Бог - полностью деревенский и от этого  - они в него сильно верят.
Я  даже не  понимаю, как  ее  могли в мавзолей положить? Наверное,  временно
положили, а потом собирались - хоронить как положено.
     Вот такой роман. А начинался он  с начала ее болезни. И как положено, в
латиноамериканской литературе, которой никогда - тело  - не стыдно, там было
подробнейшее  описание всех симптомов,  всего, что она чувствовала, где там,
что у нее болело, от начала до конца. Отчего то я все это запомнила.  Да  не
от чего, просто память хорошая.
     И  когда в  Париже  - со  мной стало происходить  что-то странное  -  я
вспомнила эту "Эвиту". Вела  я себя, конешно как  все дуры-бабы,  в подобных
случаях. По-моему весь мир рассказывает друг-другу  истории о том, что  если
русский  человек  заболел - то  он  не идет к  доутору,  а звонит знакомым и
спрашивает,  как ему лечиться.  Желательно конешно, знакомому, который много
болел - у такого, считается большой опыт.
     Ну  и что?  Я  до сих пор считаю, что это правильно. Просто  я  теперь,
когда мне звонят посоветоваться с какой-нибудь штукой,  посильнее  насморка,
твердым голосом велю  немедленно к доктору  идти.  И даже  там,  в Нью-Йорке
выдаю адреса всех бесплатных заведений, где  делают  основные  анализы.  Без
страховки - к врачу не разбежишься.
     Вообщем  я  стала  со всеми  советоваться.  Главное  -  место  -  такое
деликатное, что и как назвать то его, непонятно. А женщин вокруг - никого.
     Алеша окончательно от них  устал, всех разогнал - я одна курицу готовлю
и  хватит. Вокруг  -  сплошь какие-то парубки  без  правожительства,  беглые
матросы, я на них ору, они обижаются.
     Один в меня из пистолета стрелял - прямо  в лоб,  хорошо  пуля холостая
попалась, (между  прочим,  если в лоб  стрелять  человеку из  пистолета,  то
иногда  можно  и убить ненароком), другой ножом пихаится, третий - еврей как
положено - в очках и лысый, думала защитит  - все ж Свои-Наши,  так тот хуже
всех оказался - окурком в меня кинул!
     Прямо в Рождество. Кричал "Еврей еврею не товарищь!".
     Этот  вообще самый нервный был. Он там жил себе спокойно в Париже  семь
лет по паспорту  какого-то португальца, а  потом поссорился из-за  девушки с
одним  дядькой - знаменитым художником, решил  его застрелить  ( там  вокруг
Алеши  такая жизнь -  как в народной  песне и  все  время "за измену  плотют
кровью"),  прибежал,  кольтом  размахивает,  дядька  испугался,  со страху в
полицию позвонил. Ничего страшного не было -  но португальский паспорт - все
ж таки  отобрали. И парень этот страшно убивался. Понятно - кому  ж охота из
португальцев обратно в евреи? Да  я и случаев таких больше не знаю. Наоборот
- из евреев  в португальцы -  случаев полно.  Они  потом  все капитанами  на
работу  устраивались  - и  наоткрывали  кучу разных интересных мест. Колумб,
например, Америго Веспуччи...
     Но чтоб наоборот - этот случай, он был конешно уникальный.
     Вот такой был вокруг здоровый  коллектив. Стала  я с ними советоваться.
Все как  обычно в таких случаях  приняли  самое живейшее  участие, наперебой
стали советы давать:
     У меня  тоже самое.  Только  в  жопе.  Это геморрой. Тебе красного вина
нельзя.
     Да простуда у нее! Ванну горячую!
     Я те говорю - венеруха обыкновенная. Что "ни с кем"? Не пизди уж, "ни с
кем",
     К доктору надо - пусть таблеток даст.
     Не надо ей к доктору! Облепиховое масло достань...
     Все советовали, и который стрелял, и который резал, главный то злодей -
бывший  португалец - как самый  ученый,  велел  никого их  не  слушать  -  а
попросту марганцовкой промывать.  Это  прозвучало уж  вовсе  убедительно. Он
даже  сам  обещал  марганцовку принести, потому что в чужой стране,  вещи  -
невидимки,  ну  которые дома  -  откуда-то  всегда  есть (йод,  марганцовка,
табуретка, тапочки...) - вдруг превращаются в проблему.
     Вообщем я  вроде как успокоилась. Ладно, думаю, принесет марганцовки...
Книжка эта все не шла у меня из головы, и все время вертелась эта мелодия
     "...Не плачь по мне, Аргентина...".
     Ясно было, что в  Париже - без денег к врачу не пойдешь.  На бесплатную
медицину - прав нет. Все это уже сто раз описано - как раз про Европу.
     А в это время - Новый Год - на носу.
     Мансарда  у меня прелестная - дико дешевая  и оплачена уж за три месяца
вперед
     (там иначе не сдают). Улица Пигаль, седьмой этаж, Эйфелеву башню в окно
видать... опять же любимый Алеша рядом. И вообще - Париж.
     Я  там  рисовала   новогодние   открытки  -   очень  красивые  и   этим
зарабатывала. С рук продавала и  даже в  какой-то сувенирный магазин  сдала.
Вообщем полная идиллия.
     Жить  бы да  радоваться. А  я - плачу,  кричу на  всех - непонятно, что
происходит - страх внутри - чего? Сказали же - принесут марганцовки...
     Кошка - была испанская. Испанская обычно бывает мышка. Нет, мушка!
     А  у меня  была кошка.  Она там, в Испании  пристала к алешиной  дочке.
Долго шла за  ней по улице.  Кошки так  себя не ведут -  это типично собачье
поведение. В результате, алешина дочка - сунула ее под куртку и села с ней в
поезд. Под курткой, кошка нелегально пересекла границу Франции и оказалась в
Париже. Дочка  принесла  ее  домой, а  там своя кошка. То  есть  -  Коренное
Население.   И   уж  совсем  незнакомое  с  основами  этики  и  политической
корректности.  Эта - коренная  французская кошка  четко поняла,  что  из  ее
блюдца отлили некоторое колличество молока в  соседнюю мисочку. И она - этой
испанской кошке - нелегалке - жидовке выдала такой пизды, что Алеше пришлось
немедленно взять  беднягу  и отнести в подвал -  где  все  мы  целыми  днями
тусовались. А мне - помните, да, С КОТАМИ НЕЛЬЗЯ!
     Я устроила ей  кроватку,  место  для еды. Все надеялась, что как-нибудь
обойдется.
     Но на второй день - уж поздно ночью -  у меня начался  приступ аллергии
по полной программе. Это все вместе - насморк, астма, глаза...
     Главное,  она все время сидела возле меня и глядела на меня, эта кошка.
Понятно почему - я  ее кормила. Один морячок ее  полюбил, и она  стала спать
возле него, но когда не спит - все ко мне норовит.
     Вообщем наступила ночь и  страшная  гроза. А я кашляю,  чихаю, глаза ни
хрена не видят. Я решила похитить  кошку из подвала  и отнести своей подруге
художнице  Фаньке -  она кошатница. То есть намеренье было  вполне благое  -
хоть сейчас  мости им дорогу в Кошачий Ад. Схватила  кошку и побежала домой,
на Веселую  Пигаль. Дождь, как из ведра -  бегу я вдоль  по  этой несчастной
Пигаль,  она ни хрена не веселая, кошка тоже страдает - вырывается, а сама я
- уж полностью реву навзрыд.
     На  середине дороги взяла и  разжала руки. Кошка - выпрыгнула и сразу в
подворотню. Никогда я ее больше не видела. Но помнить всегда буду.
     На следуюший день - шум, крик, скандал, дочка плачет, Алеша ругается, я
оправдываюсь - довольно неубедительно:
     -  Ты знал!  Ты же  знал, что мне -  С  КОТАМИ НЕЛЬЗЯ! Мы столько  жили
вместе! Не мог не знать!
     Откуда я мог узнать? Ведь у нас никаких  котов никогда не  было! Почему
ты не сказала? Мы бы ее в другое место пристроили!
     Ничего бы ты не пристроил!  Ее морячок уже полюбил!  Вы  бы  мне велели
таблетки пить - от кошки, а мне от них плохо!
     Почему ты ее не отнесла к кому-нибудь?
     Я хотела... Я несла... Я к Фаньке несла! А потом не донесла...
     Убирайся  отсюда  к  чертовой  матери!  Иди  на  улицу  и  без кошки не
возвращайся!
     Алеша  орет - как героический морской дедушка, мама или Захар  Михалыч.
Кто бы их всех боялся...
     Я покорно  поплелась на улицу. Алешу  я достаточно хорошо  знаю  -  это
называется ЗОЛОТОЕ  СЕРДЦЕ С  ТЯЖЕЛЫМ  ХАРАКТЕРОМ.  (Мама,  дедушка и  Захар
Михалыч - вероятно тот же случай).
     Было понятно, что если обычно можно вернуться минут через двадцать - то
на этот раз - лучше подождать до завтра.
     Вокруг на улице - был предновогодний Париж - теплынь и неосенний мелкий
дождичек... Я шла,  шла,  мимо лотка  с яблоками, мимо  лавки с курицами,  а
когда я шла мимо туристического агенства, Пушкин -  ну тот, детский, который
должен за всеми все доедать - в войну этот Пушкин почти изчезает, а в мирное
время ему лафа, говорит мне:
     Тебе  сказано русским языком - иди и без кошки не  возвращайся. Вот тут
продают билеты на Нью-Йорк. Купи  сейчас же билет и катись домой к маме-папе
и родной Горячей Линии Женского  Здоровья, телефон которой  висит в  вагонах
сабвея.
     Ты с ума  сошел! Послезавтра Новый Год! Милениум, Второе Тысячелетие, и
вообще у меня хата оплачена до  первого  марта! В любом случае  надо еще два
месяца прожить тут.
     - Ты чего не понимаешь, что влипла по серьезному?  Быстро заходи сюда и
договаривайся  насчет   билета!   Иначе  тебе  не   светит   никакое  Второе
Тысячелетие, так и помрешь,  как  дура, в Первом. Второе-то,  между  прочим,
только через год наступает!
     Конешно,  это  Пушкин  сказал.  Ну  не  Святой  же  Никола?  Станет  он
разговаривать с такой  сомнительной Бедной  Девушкой, как я. Пушкин - больше
некому! Ну и послушалась, конешно. Пушкин - известное дело, он  "СВОЕ - НАШЕ
- ВСЕ".
     .......................................................................................................................................

     - ...Еще бы два  месяца -  и  была бы реальная угроза для жизни. А пока
что у вас стадия "два би". Это замечательно!
     За последние недели я все время слышала подобные радостные восклицания.
     У тебя рак - но самый лучший из всех! "Ютери" - их лечат!
     Это Оля - еврейская девушка - похожая на меня, русская докторша в самом
дорогом госпитале  Нью-Йорка.  Там  лечат миллионеров, мэра Джулиани,  и  по
ГОРЯЧЕЙ  ЛИНИИ  ЖЕНСКОГО  ЗДОРОВЬЯ,  весь  нищий  Гарлем.  Это  их  районная
поликлиника.  У меня  другой район, но  новая  жена Брука  -  Ирочка - через
русскую Олю (надо же своих тянуть), впилила меня именно  сюда.  Тут какой-то
новый метод.
     С  вашим  диагнозом,  в  этой  стадии  "два би"  - у  нас 98% процентов
излечения. Новый метод! Все замечательно!
     Андрюха, а эти, которые 2% ? Они что?
     Да это врачи так должны говорить. На всякий случай. Если ты в это время
от  чего-нибудь другого  помрешь.  Все  ж  бывает.  Это  подстраховка.  Если
американский  врач  говорит  98%  -  значит они лечат это. 98% это  здорово,
понимаешь!

     Этот  курс   занимает  три   месяца.  Все   будет  чудесно.   Локальная
радиотерапия. И химиотерапия - локальная. Вы не потеряете волосы!

     Нет,  нет,  это не больно.  Никакого  плохого  самочувствия. Может быть
легкое недомогание. Бывает, что немного тошнит...

     ...Мотор колеса крутит
     Москва уже видна
     Маруська в институте
     Саклифосовскава

     На стол Маруську ложуть
     Шестнадцать докторей...

     Все есть в народной  песне.  Есть даже и более о конкретно-реально моем
случае:

     Я не знаю, как у вас
     Но у нас в Японии
     Семь врачей в пизду глядели
     Ничего не поняли!

     Вот  именно.  А этот мой госпиталь вместе с еще одним  в Израиле, и еще
одним в Лондоне -  чего- то такое нашустрили - для моей  болезни. Теперь это
уже много где есть. А  тогда  был совсем новый метод.  Все равно -  помогает
только если вовремя...
     Вообщем - понеслась пизда по кочкам. Опять же не  в переносном смысле -
а практически в буквальном.

     Жила я жила, мечтала о  любви - представляла внутри у себя какой-нибудь
роскошный
     Фаллический символ - типа Жезл Страсти, предавалась одиноким фантазиям,
но такого, никакая моя фантазия предположить не могла.
     Чего ж они в меня только не засовывали!
     Этот каталог " С НАШИМ ОБОРУДОВАНЬЕМ ВЫ СМОЖЕТЕ ИМЕТЬ ДО 160-И ОРГАЗМОВ
В ДЕНЬ! "  бледнет перед каталогом медицинского оборудованья,  побывавшего в
моем  лоне  за  эти три  месяца.  Коллекция  орудий пыток из Музея Религии и
Атеизма - тоже. Иногда простые медицинские клещи и плоскозубцы.
     А в  основном - неизвестные приборы, в которых что-то жужжало, трещало,
вспыхивали лампочки, тянулись разноцветные проводочки...
     Иногда  мои  мучители  вдруг  проявляли  неуместную  политкорректность.
Поднося  к моему  лону очередное  жужжащее чудовище,  дизайном  напоминавшее
мужской детородный орган, толстый негр говорил:
     Если вам неудобно, чтобы  это исследованье проводил мужчина,  вы можете
отказаться, и я позову ассистентку.
     Да чего уж там, валяйте.
     Понятие  "мужчина",  мне к  тому  времени представлялось  уже чем-то из
другой жизни. Вообще мысль о том, что после того, как в этом  месте побывают
все  эти  рубанки,  коловороты,  радиопередатчики и карданные валы,  словом,
поработают все эти врачебных дел мастера - золотые руки, - мысль о том,  что
ТУДА  еще  когда-нибудь  сможет  войти  кусочек  живого  человеческого  хуя,
постепенно  уходила из моего  сознания  все дальше  и дальше. Я даже  как-то
успокоилась  - не  придется больше никаких любовников искать,  вот и хорошо.
Все равно, я была на удивление неудачлива в этих поисках.

     Главное  достоинство нашего метода  - то, что вы  получите  возможность
снова жить Полноценной Половой Жизнью! У вас есть бойфренд, Джулия?
     Жить, чего? Чем?
     Вы  получите возможность вернуться к Полноценной Половой Жизни! С нашим
медицинским оборудованьем вы скоро станете здоровой и СМОЖЕТЕ ИМЕТЬ ДО 160-И
ШЕСТИДЕСЯТИ ОРГАЗМОВ В ДЕНЬ, Джулия! Это - замечательно!
     Потом  -   когда   совсем   вылечили   -   поздравили  с   возвращением
ДЕВСТВЕННОСТИ.

     Они там  все улыбались эти врачи.  Не американской дежурной улыбкой,  а
по-настоящему. И смеялись. И физиономии у них были счастливые.
     Мне казалось, что я нахожусь среди сумасшедших. Или чудовищных циников.
     Из меня день за днем выходила жизнь  -  так мне казалось, а  эти ребята
становились все веселей и веселей. Все эти шестнадцать докторей были молодые
и  красивые. Не  вполне  разноцветные  -  черных  не  было.  Не  попадают  в
аспирантуру самого дорогого госпиталя.
     Индусы  были...  Самый  красивый -  кажется  ирландец. Он  больше  всех
веселился.  Однажды  я не  выдержала, перестала плакать (я  почти все  время
плакала  -  дома  на  кровати  -  полешче,  а в  госпитале  - уж  так  плохо
становилось, что терпеть невмочь), спрашиваю у него:
     Ну как ты можешь так веселиться,  когда я  вот  тут плачу и умираю. Мне
больно с утра до  ночи и все органы у меня ни  хрена не работают, и ходить я
уж  почти не  могу и другие несчастные тут  бродят  как бледные тени. Что ты
хохочешь все время?
     А он говорит:
     Я  смеюсь от радости. Вот тут - в этом отделении, мы вас всех  вылечим.
Ты через год будешь бегать  -  здоровая как огурчик.  И все эти бледные тени
тоже.  Смеюсь  от радости. А радуюсь  - что еще  чего-то  научились  лечить.
Каждый день мы отсюда выпускаем ЗДОРОВЫХ.
     Все  равно он меня раздражал.  И вообще  я ему  не верила. Это сейчас я
понимаю, как он себя чувствовал - он  каждый день подметал свой верный кусок
мира.  Даже  если немножко подметешь,  то уже  такое счастье. Можно  поднять
голову, не орать ничего в небо попусту, а тихо сказать:
     ВО. ВИДАЛ?
     А оттуда тебе ответят:
     - МЫ видали все на свете, кроме шила и гвоздя...
     И все равно - радость.

     Помимо того,  что в  меня  засовывали всякие посторонние предметы, меня
саму периодически  клали в какую-то страшную трубу - полностью из Эдгара По.
А на прощанье - положили  в закрытую  комнату, привинтили  к чреву  огромный
ящик, похожий на  шарманку и три дня дули из  него радиацию  -  прямо -ТУДА!
Входить в комнату никому не разрешалось. Радиация! Вставать - тоже нельзя. И
лошадиные дозы таблеток.
     А я  уже поняла, что они меня  вылечили.  Что там  дальше  будет с этой
Хиросимой вместо "любовного оборудованья" я не  знала,  но знала уж  точно -
что умирать мне не придется. Кто-то вынес меня из боя. Эвита, Кошка, Золотое
сердце  с тяжелым характером или  Веселые шестнадцать  докторей - придаток к
последним научным открытиям? Кто меня вынес?
     Три  дня  в  этом  полубреду в голове  все  вертелся  "Синий платочек".
Думала, что сочиняю про себя - Бедную девушку, а вышло про Россию:

     Снова вода серебриться
     Возле балтийского рва...
     - Кто меня вынес, сестрица?
     Это - родная братва.

     "...Синенький, скромный..." не надо!
     Эту уже не допеть
     Дремлет гармошка в три ряда
     Дремлет трехрядная плеть

     Выйдет обеим сгодиться
     Каждой наступит пора...
     Кто меня вынес, сестрица?
     Это - твои юнкера

     "Красная горка" упала
     "Белая лошадь" в крови...
     Машет платочек с причала
     Синий комочек любви

     Под комиссарской кожанкой
     Под офицерской полой...
     Кто меня вынес, гражданка?
     РОДИНЫ ВЕЧНЫЙ КОНВОЙ.

     Скоро я в отпуск поеду
     В роще поют соловьи
     Нынче - повсюду ПОБЕДА
     Значит повсюду - СВОИ


     Синим платочком помашем
     В хате накроем столы
     Кто меня вынес, мамаша?
     Это - ОТЧИЗНЫ ОРЛЫ.

     "...Синенький скромный платочек
     падал с опущенных плеч..."
     Кто тебя вынес, сыночек?
     Бог ли решил поберечь...

     А у больничного сада
     Снова поет инвалид:
     "...Синенький, скромный..." не надо!
     Это пройдет, отболит...

     Синенький скромный платочек-
     Неба грошовый лоскут...
     Кто тебя вынес, сыночек -
     ЗА ОСТАЛЬНЫМИ ПРИДУТ.


     Всех нас - КТО-ТО вынес.
     Кончается век.
     Кончается моя болезнь.
     Кончается в России Гражданская война.
     Медленно подступают Законы Мирного Времени.

     На  дворе Питер - тот из учебника истории  - до четырнадцатого  года. С
какой-то очередной  проигранной  войной, ( Цусима,  что  ль?),  с очередными
страданиями по Империи  - кровная одна шестая превратилась в какую-то жалкую
одну двенадцатую.  Евреи  почти все уехали - остальные  стали русскими.  Все
прямо  как в  моей фантазии - "Двести - вмести". Выходит что я -  РУсская, а
я-то хотела сказать, что я - РУфь! Такое  красивое - женщина, которая пришла
жить в чужой народ от любви к нему... Вышло не так. Другое РУ.

     Возрождают всякие  старые  названия и  старые  подвалы -  в  них  ходят
туристы.
     А  в новых подвалах и  мансардах сидят новые художники - поэты и прочие
Свои-Наши. Кто-то с кем-то уже подрался. Им теперь нельзя  за один столик  -
никто не подставлял щеки - конешно, ведь они не читали мою книгу! Они еще не
знают ничего про Законы  Мирного Времени. Западники  и ... больше не говорят
"Славянофилы" - какие  на хрен "Славяно" - после Николая Гумилева - опять мы
- Азиаты и Скифы.... Но "славянофилы"  было - хорошее слов, а теперь говорят
-  Почвенники и  Фундаменталисты. Еще  -  Государственники. Все -  редкостно
мерзкие слова.  Противно  звучащие.  И  сильно  бессмысленные.  На  жидов  и
антисемитов -  тоже не разделишься - все жиды  - там с антисемитами - в этой
партии Любви к России.
     А Западники - они  наверное, тоже в этой  партии, но только  не в силах
предать  свою  юность  -  любовь  к той  -  Ненастоящей,  полученной из  рук
еврейских старушек - Америки.
     Поля ты любишь Америку?
     Американскую идею? Конешно, люблю.
     Америку.
     Какую?
     А какую идею?
     То, что она принимает в себя всех. Эмигранты. Первая зима - вот идея.
     А ты не думаешь, что  от  этой бесконешной Первой зимы -  когда нет  ни
табуретки, ни тапочек, ни йода, ни  открывалки для  консервов, они полностью
заклинились на жизни тела?
     Конешно. Но идея - была не в этом. Я люблю - Американскую Идею.
     А Америку?
     Нью-йорк? Люблю, конешно.
     Ну - вот вы - центровые нью-йоркские ребята, а расслабиться вы можете ?
Жить вам легко?
     Нет. Конешно, в N.Y. нельзя расслабиться. Тут тяжело.
     А в России...
     Где в России? В Москве - тоже нельзя!
     Москву не бери - это наша русскоязычная заграница. Питер...
     Питер -  это не пример.  Питер, может быть - лучшее место на земле. При
чем  тут Россия  и  Америка?  В  Вермонте  можно  расслабиться.  В маленьких
красивых городках. Где ходят старые хиппи- интеллектуалы.
     А где ты хочешь жить?
     В Питере и в Нью-Йорке.
     А кто у тебя Свои-Наши?
     Тут все-таки молчание. Пару минут.
     Дети эмигрантов в  Нью-Йорке.  Ну такие,  которые ходили в  специальный
класс "английский - второй язык".  Артистические дети эмигрантов. Из  разных
стран, но самые  свои - русские.  Артистические дети русских эмигрантов. Ну,
русские ребята из "Ля Гвардии".
     Евреи? Больше свои?
     Нет. Это совсем не важно.
     А как же антисемиты?
     Нету. Есть белые суперматисты - они всех ненавидят. И всех эмигрантов.
     У  нас в  компании  -  желтые, черные и дети  эмигрантов. Русских - они
страшно ненавидят. Больше даже чем евреев. Слушай, у нас такая компания - мы
все дети, которых били в школе.  Меня - там в Индиане. Не за то, что русская
и не за  то, что  еврейка -  за  то, что Чудо-Юдо из  страшного ненавистного
Нью-Йорк города.
     За то, что "москвичка" вообщем, да?
     Да! (Она все время смеется.)
     Про тебя  я знаю, но остальные в вашей компании...  красивые,  высокие,
отчего били?
     Да, а бьют маленькие, низенькие... Всегда есть лидер и бьют тех, кто не
согласен идти под лидера.
     Я тоже  всегда  была не  согласна. Меня не  били. Просто не принимают и
все. Да вообщем до сих пор. Но ты права из таких тоже делаются компании.
     В таких компаниях никого не травят...

     Насчет Америки лучше спросить у Поли.
     В одиннадцать лет, в  Мид-вест Индиане, им задали проект - исследованье
какой- нибудь проблемы на двух реальных примерах.
     Поля сделала проект "Исследованье злодейства. Гитлер и акула-людоед"
     Какая ты глупая! Акула - животное. Она не нарочно!
     Ты  не знаешь!  Она  полная  сволочь!  Никто  так себя  не  ведет.  Все
остальные акулы ведут себя прилично.
     А что Гитлер? Если бы ты встретила  его, пятилетнего и знала б, что это
Гитлер, а у тебя был бы пистолет, убила бы его?
     Нет, конешно! Я бы его УКРАЛА!
     Откуда?
     У его родителей и привела бы к нам, что бы ты его воспитывала. Он бы не
вышел  никакой  Гитлер,  а  вышел  бы хороший художник.  Они  врут,  что  он
бездарный - нормальные акварели. Если бы его  приняли тогда в художественную
школу - не было бы Освенцима.
     Да - это известная фраза. Значит, все вышло из-за того, что не приняли?
     Нет, конешно. Из-за  того, что НОРМАЛЬНО  воспитанный человек, если его
не  принял  куда-то один  еврей  или  даже  три -  он может  запросто евреев
невзлюбить,  но он не захочет  их  всех  выгнать из  мира.  Не захочет сразу
убивать толпы народу.
     Ну, он не сразу...
     Не захочет ни сразу, ни постепенно!
     Значит  все дело  в  воспитании...  А как  быть  с  акулой?  Отдать  на
воспитание... дельфинам?
     С акулой - ничего не сделаешь.
     Перебить их?
     Перебить никого нельзя! Нарушается экология и...
     Божий замысел, да? Он ведь эту акулу придумал?
     Да! Просто поставить табличку - что купаться тут нельзя - АКУЛЫ.
     А если кто-то нечаянно упал с корабля?
     Ничего не поделаешь. Жалко и все.
     Вот такая была мудрая  девица в одиннадцать лет. И серьезная. А  теперь
все хохочет.
     Научилась  у меня  -  мамаши,  иронизировать  над  святым,  то есть над
собственными проблемами.

     А я - не смогла  Америку полюбить. Не  себя в Америке - именно Америку.
Совсем  не  смогла.  Уважение  и  благодарность - если  нет  любви -  всегда
результат - раздражение. И к  тому же  - злобное раздражение, (в отличие  от
раздражения  равнодушного, с  которым  я  выслушиваю здесь  в россии  всякие
агрессивные глупости об Америке).
     Все это  опять похоже на Жидов с  двумя головами,  которые  УКРАЛИ  ВСЕ
ЗОЛОТО У НАРОДА.
     И везде одинаково (как Ребенок Двоюродной Сестры!):
     В Индиане - Нью-Йорк.
     В Питере - раньше - Жиды, теперь Америка.
     В Париже - арабы, америка и опять - жиды.
     И  все какое-то мифическое.  Из жестокого романса. Может  это - Роковая
Любовь?
     Но Законы Мирного Времени - тем и хороши, что есть возможность спокойно
обмениваться мнениями, даже и без всякого участия щек.
     Полю  я учила любить Россию, а Америку - она сама научилась - ПОНИМАТЬ.
А любить - это наверное позже приходит.
     По  крайней мере, я отчетливо  представляю себе  нас  с  Полей  в  этом
подвальчике -  я конешно с Антизападниками, а она - с Западниками. Все равно
в подвальчике - мир.
     И Питер, как мы только что выяснили - лучшее место на земле.

     В Питер меня заманил Захар Михалыч. Он шевелил своими черными усами как
положено  Чудовищу, а я, неожиданно превратившись в красавицу - где Чудовище
там и Красавица, на второй день пребывания в Москве, села в ночную плацкарту
"Ленинград-Липецк" и через десять часов вышла на Московский вокзал.
     На перрон. Потом на Лиговку. Тут я сразу (  после  московской - Хорошей
Толпы - прилично  одетые брюнетистые московские русичи) - увидела - эту Чудь
Белоглазую, этих шатающихся геноцидных ребяток, похожих на корявые деревца -
Лиговка - подходящее место для встречи с Родиной.
     Я  не была в  России  тринадцать лет - не могла - не хотела  туристкой.
Потом два  дня в Москве - я успела увидеть Тверскую улицу, любимую подругу и
какие-то  рестораны с живыми рыбами в полу,  (  меня принимал старый  друг -
редактор "Афиши" - показывал достижения).
     ...И ты, как положено, скажешь:
     "Москва расцвела!" -
     и сядешь со снобом
     за столик московского клуба....
     Никакой Илюша не сноб  - скорее классический русско-еврейский истерик -
тяжелое золотое детство и отсюда - куча комплексов. Не виделись 13 лет, (так
вышло, что он меня провожал, в последнюю мою ночь - оказался в Питере.)
     Приезжаю. Он показывает мне  рыб  в полу и юную красавицу с  грузинской
фамилией.
     - Я тут в Москве - недавно. Только три года...
     Почему то, я догадалась, что недавно - не из Грузии...
     Вы были где-нибудь в Англии? В пансионе?
     Да, в закрытой школе для девочек...
     Москва похожа на американское кино.

     И вот сразу - Лиговка! Я шла с сумкой по этой рощице пьяниц, и все было
ясно. Ну что я готова каждому из них... ну скажем - расцеловать. А больше я,
кажется и не могу ничего. Внутри у меня - неведомая Хиросима.
     Было  ясно  -  что  у меня Роковая Любовь.  Вот  к  этому болоту. Как к
мужику, с которым не хочешь видеться и разговаривать, никакой на хуй дружбы!
     Или ты - мой.
     Или видеться не будем.
     Каждому  из них... МОИ синюшники! (Интересно  как у них  обстоят дела с
Ребенком Двоюродной Сестры? Не болен ли он, случаем?)
     Мои Лешие -  Водяные и сама я - наконец  -  стала  себе СВОЯ - БОЛОТНАЯ
КИКИМОРА. (Это такая нестарая ведьма. И не злая!)

     Больше  мы не ссоримся.  Больше я не убегаю. Питер даже  не делает вид,
что он гордый.  Не говорит "Мне надо подумать",  это была бы история не  про
Питер. Или не про меня. Нет, выбежал как есенинский пес - радостно и с лаем.
Я тоже - как пес - радостно и с лаем. Между своими - не стыдно.
     От Лиговки до Колокольной - совсем близко. Вхожу в дом, и Захар Михалыч
протягивает мне - КУРИЦУ.
     Можешь сварить? Все, мне - в больницу. Я побежал.

     Через минуту -  я одна в квартире. Ну, то  есть с  Курицей. Яблоком.  И
Пушкиным.
     Жалко только, что  никогда уже не будет никаких любовников. Вот тут - у
меня были бы любовники.  Точно знаю, что были  бы. Как обидно.  Перестрадала
из-за Америки и теперь вот - Хиросима...
     Ой, что ж такое. Книга уже кончилась, а я  почти ничего не написала про
Старца Алешу!
     Про Алешу - великого русского поэта.
     И главное, название второй части "Алеша и Джульетта" - подразумевает...
     Да я собиралась, но все время  на  что-то  отвлекаюсь. Единственное что
может узнать  читатель из этой  второй  части - это  то, что  однажды  Алеша
двинул мне по физиономии - не больно и не страшно -  как в  детстве.  За чем
последовало небольшое  кровопролитное побоище  ( победа,  как вы  помните  -
оказалось за  мной). Это  - интересный материал из рубрики "Рядом с гением",
но "ПРИЗНАТЬСЯ Я ОЖИДАЛА БОЛЬШЕГО!".

     Но про  Алешу - пишут! Гиршкович давеча  назвал  его  "парижский бард",
объединив таким образом с Брасансом и Гинзбуром, что прелестно, и уж конешно
веселее, чем быть "русским поэтом в изгнании".
     В  ученой  книге  "Авангард"  (господина Савицкого сочинение)  -  Алеши
вообще немеряно! На страницах - 45, 46, 47, 53-58,  111, 115, 116,  117-119,
261, 262, 267, 274- 276, 303,  365, 412,  413, 783, 785, 786, 900 и 1006! Но
там  -  все больше непонятными иностранными словами,  (да одно  "авангард" -
чего стоит!).
     Искусствоведенье  -  почти  всегда - энтомология.  И  у  живой  бабочки
осыпается  с крыльев весь узор... Нет  я написала! Я много  написала!  И про
бабочку:

     А он бравый был мужчина
     Сорок лет тому прошло
     Но горит его лучина
     Бьется бабочка в чело

     Бьется рыба - рвется невод
     Бьется птица - рвется сеть
     Никогда он бравым не был
     И проститься не успеть.

     Колупает пальцем стену
     Смертным пламенем пропах
     Поищи, подруга вену,
     Проверяй и бровь и пах.

     А найдешь - пусти отраву
     Дай забыться, дай забыть
     Да снеси меня в канаву-
     Мне в канаве легше плыть.

     Положи меня, не трогай
     Не тревожь закат души
     В ту канаву при дороге,
     Слышь, подруга, положи.

     Положи меня на место
     У последнего столба
     Мне нужна одна невеста-
     Моя горькая судьба!

     Я судьбы твоей не хуже,
     Обогрею да пропью
     Хвост селедошный на ужин,
     А на завтрак - "мать твою!"

     Я судьбы твоей не краше
     Ни румяна, ни бела
     Угости меня, папаша,
     Папироской до угла

     И вранье, что нам проститься
     До заката не поспеть
     Бьется невод - рвется птица
     Бьется рыба - рвется сеть


     Бьется всадник - рвется лошадь
     Закусивши удила
     И душа твоя, Алеша,
     НЕВЕЧЕРНЯЯ ВЗОШЛА.

     Бровь и пах - это последние вены, когда остальные уже сожжены. Колоться
не  приходилось, а  колоть неоднократно  с  14-ти  лет.  Как  говорят бывшие
стукачи "времь был такое!". Пост - хиппи тайм... А в песне - метафора. В мое
время, Алеша - уж ничего  внутривенного  - пиво и красное вино - посредством
ротовой полости...
     Я написала  -  10 песен - Мемуар  про Алешу. Все о  любви!  А прозой  -
тяжело...
     КОНЕШНО Я ЛЮБИЛА ТЕБЯ АЛЕША!
     До  сих  пор люблю. Помню,  как писал Пал  Василич Крусанов,  все  твои
трещинки - пою твои-мои песенки...

     О России  я тоже написала, меньше чем было задумано. О евреях -  вообще
как-то походя.
     Об Америке - так и вовсе отказалась писать.
     Вообщем приходится признать,  что вся моя толстая книга - в основном, о
НЕЙ.
     Об этой - ну которая... в которую... и потом из нее обратно - ПРЫГ!
     Нет, ни ПРЫГ, а долго и мучительно вытискиваются, фиолетовыми плечами -
вперед, навстречу ПЕРВОЙ ЗИМЕ.
     НОВЕНЬКИЕ, получившие ПРАВОЖИТЕЛЬСТВО.
     Прямо из НЕЕ они попадают вот сюда, где стоят  ведра грязи и крови - на
прохождение АЛЬТЕРНАТИВНОЙ СЛУЖБЫ.
     Служишь  все  время,  пока  ты здесь.  В  конце  - дембель  -  идешь  в
какой-нибудь СРАЗУ ПРАВИЛЬНЫЙ мир - отдыхать.
     Мне уже сейчас -  как-то подозрительно легко  живется  - наверное  пора
начинать дембельский  альбом... Это может  и двадцать лет  занять, только бы
сообразить, в чем он должен заключаться...
     Из  МОЕЙ  -  уже никогда  никто....  Так  сказали  веселые  шестнадцать
докторей.

     Бедная она - Девушка - бледное питерское отродье...
     Все! Я тебя вылечил. У тебя там все теперь нормально внутри!
     Нормально? А было?
     Был - УЖАС. Я тебе не буду рассказывать.
     Ну, как что?
     Не знаю. Не описать.
     "Пещера ужаса"?
     "Комната страха".
     А почему ты мне не сказал?
     Я думал, что это навсегда. Что я буду тебя расстраивать?
     Как же ты в этот ужас...
     А  что я должен был делать? Сказать тебе, что ты -  девушка -  инвалид?
Жалко было. Тем более, я думал, что ты  на неделю. Решил - потерплю. Ты  что
забыла, что я тебя три раза сажал в поезд и отправлял обратно в Москву?
     Конешно, помню! Один раз даже в ведомственном вагоне. Говорил: "Ну  вот
ты и отдохнула, теперь в  Москву,  а  уж оттуда  в Нью-Йорк!",  один раз  на
гастроли отправил - петь в Китайском Летчике, третий раз...
     Ты оказалась какая-то Харри  из  "Соляриса"... выхода у меня  не  было,
зажмурился от ужаса и куда-то там пробурился... Откуда я знал, что ты навеки
сюда явилась? Да я бы не стал тебе рассказывать, но теперь ТАМ все нормально
стало.
     Как у всех?
     Лучше!
     Новая луна?
     ...И месяц молодой.
     Понятно... Так я пойду?
     Куда это ты пойдешь?
     По деревне прогуляться. По Колокольной улице.
     Давай. Гармонь не забудь...

     ... Теперь уж у меня на Колокольной целых три любовника.
     На Караванной - пять.
     А на Конюшенной так и вовсе - СЕМЕРО!

     На  Конюшенной  я нынче  проживаю,  а работаю, как  положено  еврейской
старушке, редактором в дамском  журнале и совсем не мечтаю о  любви,  потому
что, чего ж тут о ней мечтать? Тут - везде любовь.
     Она лезет в  двери и в окна, от нее надо отмахиваться, как от  комаров,
все время стряхивать чьи то  лапы со своих  плеч или колен,  закрывать окна,
чтобы не  мешали  спать  любовные  песни,  все  время  следить,  чтобы  тебя
кто-нибудь  нечаянно  не  СКЛОНИЛ,  бабы  тут ходят в синяках  - побитые  из
ревности, мужики в шрамах - полученных в пьяных драках из-за баб,  по  улице
идешь - обрывки разговоров - все о любви:
     ...Что же ты, зараза,  бровь  свою подбрила и надела, поял,  синий свой
берет...
     ...Тут  взяла  я  в  рученьки  топор,  размахнулась...  ой,  чего  ж  я
заболталася, ни к чему весь этот разговор....
     Это потому что лето и Белые ночи.
     А уж как наступит октябрь!
     Тогда уж вовсе нечем заняться кроме любви -  зимой то в этом городе нет
света с утра до вечера и с вечера до утра.
     А денег в этом городе тоже нету.
     И светская жизнь в упадке.
     А уж славы в этом городе и подавно не огребешь.

     И только  РУССКАЯ  ЛИТЕРАТУРА  живет  тут круглый год - дует  ветром из
подворотен,  пробегает  чумными крысами по  мостовым,  катается Яблочком  по
блюдечку, кудахчет Черной Курочкой под ножом, выскакивает  Пушкиным из Ящика
Пандоры, как черт из табакерки. Русская литература, которая все про  любовь,
да про любовь...
     Все мы тут больны  любовью и можно назвать это место лепрозорием,  но я
предпочитаю гордое слово - ФОРТ, и поскольку кроме любви и литературы, у нас
имеется  Судоверфь и  три  завода -  Пивной,  Хлебно-шоколадный  и Кефирно -
молочный, то есть надежда, слышишь, дедушка - русский матрос, и  ты - Никола
- русский Бог, слышишь, ЕСТЬ НАДЕЖДА, что этот мы этот форт - удержим. И еще
куда-нибудь сплаваем, а иначе Судоверфь - то зачем?

     Город Питер. 2002. Большая Конюшенная.



---------------------------------------------------------------
Пишите письма!
"Юлия Беломлинская"  julietta60(no_spam)mail.ru
(замените (no_spam) на значок мэйла).


Last-modified: Sat, 17 Jan 2004 11:53:18 GMT

Оцените этот текст: