руках. Потом вас постигнет тяжелая утрата - смерть жены.
-Как смерть?
-Это чтобы приблизить вас к зрителям, чтоб они чувствовали, что вы
такой же, у вас случаются несчастья и постигают беды. Разбогатели и вдруг
смерть жены, все будут вас жалеть, вы станете родным, горе ведь сближает.
-Она останется без работы?
-Нет, она умрет, что-нибудь вколем и никаких следов.
-Убьете ее?
-Можно сказать и так.
-Это ведь преступление!
-Ничуть. Мы вынуждены были предусмотреть возможность убийства, чтобы
поддерживать правдоподобность. Представляете, что будет, если умершую
героиню встретят на улице? Не будет доверия, люди перестанут думать об этом
да еще начнут кричать, что снова их обманывают. Все рухнет. Нельзя этого
допустить. Мы идем на малые жертвы, чтобы избежать больших.
-А маму вы тоже убьете?
-Перестаньте распускать нюни! Вы же мужчина и актер! У вас есть другая
мать, а о прежней забудьте.
-Забыть?
-Забудьте! Это совсем не подлость с вашей стороны, так надо.
Человек приводил очень убедительные аргументы. Саша думал. Он должен
был вспыхнуть, когда услышал, что мать убьют. Если человек слышит такое и
ничего не предпринимает, то он последняя сволочь. Наверно так и было, он
сволочь, подонок, глина. Ему дико была стыдно перед женщиной на диване.
Представлял, что она думала, как сочувствовала его матери. Волна стыда,
покраснел, и вдруг - открылся выход. Глина глиной, но, если с высоты и
неожиданно, то испугается! Давняя мечта вырваться, сбеситься, показать им,
этим им, окружившим его со всех сторон и скалящимся, топчущим его. Хоть на
минуту, а поднять голову, станцевать на их скальпах. Заразы! Мамы меня
хотите лишить, пожалеете! Неожиданно для всех и для себя, бросился на
редактора, свалил на пол и загородил зубы ему в горло, свои желтые,
пломбированные зубы в его холенную шею. И крики и кровь. Плохо тебе сука!
Плохо! А мне так всегда! Всю кровушку выпью! И у горобця серце є! Трус с
перепугу страшен. Темнота пришла с затылка и укрыла его с головой.
Очнулся от ударов. Били милиционеры. Хорошо хоть он был в пальто, иначе
бы - капцы. Сильно били. Где-то вдалеке редактор, визжащий. Вокруг врачи
колдуют, рядом девица, уже одетая. Это она его огрела. Тут сапог попал в
лицо и виден стал только огонь. Куда-то несли, тряска в машине. Его еще ни
разу не били ногами по лицу. Больно и страшно. Минуту он мог быть смелым, но
не больше. Его везут в отделение, там будут бить, опять сапогами по лицу.
Еще мучить, подвешивать, противогазы и прочие их методы высокой
раскрываемости. Зачем он натворил дел? Что хотел доказать? 0н любит мать,
хоть и дерьмо, а сын.
Но что он доказал? Будут бить. Еще и с героя снимут. Неплохо быть
героем. Никто не будет унижать, по лицу бить.
-А ну тащи его сюда.
Тащили. Бить будут. Заразы! Может, героя не будут сильно.
-Он? Кусючка. А ну, морду его давай, повыбиваем-то зубки!
-Я герой!
-Говно ты, а не герой. И был и есть. Сняли тебя с героя, на фиг ты кому
нужен. Теперь ты наш, теперь мы тебя отучим кусаться!
-На вас будут жаловаться!
-Кто?
-Отец.
-Ему уже нашли нового сына, а не понравится - убьем.
-Меня тоже убьете?
-Нет. Повезло тебе. Дан приказ хорошо помучить тебя и отпустить.
-Мучить зачем?
-В назидание. И тебе, и людям. Чтоб каждое говно знало, что если его в
герои берут, то слезно благодарить надо, а не права качать. За права теперь
будут такую инквизицию устраивать, что быстро забудете, что не надо. А то
выделываются. Был же чмо чмом, ему невесту предоставили, свадьба на халяву,
человеком стать, а он благодетеля своего покусал. Говорил же я им, что
сперва отдубасить нужно, хорошо, для профилактики, а потом объяснять, как
жить. Говно только кулак понимает, выбить из него дурь и пригодное будет к
использованию.
-Я не говно.
-Да ты что! А кто ты?
-Я человек.
-Человеков не бывает. Или ты говно, или ты хозяин. Ты говно, и через
пять минут ты об этом сам будешь кричать.
-Не буду.
Знал, что будет. Но не соглашаться же. Через десять минут орал.
-Это тебе за то, что говно и брезгуешь. Не по чину берешь. Лучше всех
думаешь? Девочкой побрезговал. Она, бедняжка, ждет, надеется, платье уже
пошито, ресторан заказан, приглашения напечатаны, а эта скотина
вылеменчивается. Ей же жить осталось несколько месяцев, она готовилась хоть
это время пожить нормально, а ты ей все перепортил. Зачем спрашивается? Что
хромая, так и ты не ахти какой красавец. Даже не видел, а уже морду воротит,
так его ребята, так, чтоб знал. Или, может, из-за того, что у нее родители
рабочие? За породистого себя держишь, а ведь все равно говно. Жил бы как
полагается, делал, что сказали и нормально. Трахался бы сейчас с ней до
похорон, и лучшую получил бы, но возомнил. Вернем мы тебя с небес на землю.
А ну ребятки, дай-ка я, тряхну стариной, по молодости помню за три минуты
любое признание вышибал.
Дальше Саша ничего не помнил. Очнулся в холодной камере. Живой. Сначала
обрадовался, потом нет. Болело тело, и как жить. Раньше дерьмово жил, теперь
без работы, без семьи -- как? Что делать? Его семью разрушили, уничтожили,
нужно было мстить. Не из ненависти, а из любви к потерянному, так он читал в
одной книге, хорошей книге. Так должен был поступить настоящий человек,
настоящий сын. Но он не чувствовал острой необходимости поступать так. Он
действительно говно, и нечего возмущаться. Таков естественный закон. Смешно
если бы зерно протестовало против мельниц. Зерно - для того чтобы его
мололи, а жернова - чтобы молоть. Тигр убивает лань, жернова давят зерно,
хозяева распоряжаются говном, все правильно - и нечего тут дыбиться. Говно
должно быть говном. Так то так, но и быть говном особых причин у него не
было. Кем тогда быть? Порылся в карманах и с радостью обнаружил монетку в
две копейки. Она то и поможет определиться, как быть. Если цифра, то вести
себя как подобает человеку. Сопротивляться уже поздно, но хоть отомстить.
Обратная сторона -- значит, быть говном, терпеть, залезть где-нибудь в норку
и тихо провонять там до конца отведенный срок. В обоих случаях он будет
уверен, что не просто так, а судьба. Бросил монетку. Выпало быть героем.
Героем так героем. Стал соображать, что делать по выходу из тюрьмы. Просто
так не выпустили. Выжгли на лбу два слова: "ЕГО НЕТ" и только тогда
отпустили.
Вышел из тюрьмы вечером. Нахлобучил на лоб шапку и пошел. К ней.
Удивилась безмерно, всплакнула, увидев его вспухшее лицо и тавро на лбу.
Все-таки испытывала какие-то чувства, а может просто из сострадания.
Несостоявшийся тесть по морде не бил, видел, что получила эта морда
пожизненную норму осадков. Как-то даже притих, особенно пораженный тавром.
Саша говорил и осматривался по сторонам. Его пригласили выпить чаю,
согласился и, между делом, спер нож. Обыкновенный кухонный нож. Каков герой,
такие у него и мечи. Допил чай и, даже недорассказав о пытках, ушел,
попрощавшись. Путь его после чаепития лежал в ночной магазин за два
квартала. Охранник сразу заподозрил Сашу, подошел, чтобы выгнать и наткнулся
на нож. С пистолетом бежал в больницу, тоже рядом. Ольга сказала, что
редактора положили там. Медсестре пистолет в лицо, она рассказала номер
палаты и как туда пройти. В палате сидело четверо и выпивало. Коньячок и
основательная закусь. Нужного застрелил, прямо в лоб пуля. Остальные упали
на пол и не подавали никаких признаков жизни. Вышел. А правильно ли? Но ведь
сама судьба распорядилась быть ему героем и отомстить, разрушившим его
жизнь. Сама судьба указала ему перестать быть зерном, а стать камешком. Не
сломать жернова, так хоть поцарапать. Судьба. Он успокоился и бежал улицами
потемней к редакции. Скользко. И хочется нырнуть в сугроб, последний раз
ведь. Нырнул с разбега, понежился несколько секунд. Но он же герой, поднялся
и побежал. Скоро был у редакции. Решетки. Вот и побудь героем. Заметил, что
на втором этаже их нет. По дереву залез, вышиб стекло. Воем взорвалась
сигнализация. Бегал внутри выламывал двери, разбрасывал бумаги и поджигал.
Спички тоже Олины. В нескольких комнатах уже разгоралось, когда приехала
милиция. Саша с пистолетом притаился у одного из окон. Ждал. Того человека,
который его бил и поучал. Именно тот человек должен был стать его царапиной
жерновов. Саша не держал большого зла, бил, конечно, многие били. Просто эта
царапина будет позаметней. Раз судьба решила, что быть ему героем, так уж не
подкачает. Пламя расходилось уже не слабо, когда появился тот, кто нужен.
Погоны полковника. Хорошенько прицелился. Убьют. Судьба. Хоть умрет
мужчиной, воином, героем. Хотя какая разница. Только бы не промазать.
Выстрелил четыре раза, сколько успел, пока его не сшибло многими пулями.
Упал на спину, чуть мимо костра из листков. Но огонь достал его, потому что
пожарные боялись подходить к зданию, ожидая новых выстрелов. Редакция
сгорела дотла, но программа озадумливания только сильней стала
распространяться, облегчая жизнь самим обездоленным, если они терпели, а не
царапали жернова.
1998г.
ДОРОГА ЖИЗНИ.
Он приметил дом еще вчера. Полдня и ночь наблюдал, скрываясь в диком
малиннике. Подходящий дом. Стоит на отшибе, соседей нет. Хозяйка видимо одна
и уйти можно легко. Кругом заросли, метров через двести лесок начинается. В
другую сторону яр большой. Есть куда бежать. От большой облавы не
спрячешься, но в остальных случаях выскользнуть можно. Плохо только, что
хозяйка молодая. Лет двадцати. Точно женихи будут шастать, расспрашивать
начнут, по округе разнесут, а там и милиция пожалует, что не желательно. Но
и продолжать ночевать в скирдах не мог. Два месяца жил как зверь лесной,
забыл уже о кровати, горячей воде, еде нормальной. Несколько дней назад в
поле его накрыл сильный дождь, промочивший до нитки. Долго дрожал как
осиновый лист и видно не прошел тот дождь даром. Чувствовал жар, кружилась
голова, слабость в ногах, сильно потел. Нужно идти в дом. Три-четыре дня
отлежаться, набраться сил и уходить. Ничего с ним не случится в доме, а вот
если попадет под еще один дождь, что осенью легче легчего, тогда конец ему.
Кашель начался. Но сразу идти не решился. Сидел, скрючившись в кустах,
пытался согреться. Трясло. В дом никто не приходил, а вот хозяйка ушла.
Часов в восемь, темно уже было. Но разглядел, что принаряженная ушла.
Подождал минут десять и, шатаясь, пробрался во двор. Дверь в дом была
закрыта, но он успел изучить деревенские хитрости. Поискал рядом и нашел
ключ под камешком на пороге. Зашел. Дом был небольшой. Коридорчик, кладовка,
кухня и комната. Жили бедно. Ни холодильника, ни телевизора. Заглянул в
стол, нашел пачку писем, ручку, несколько конвертов и листов чистой бумаги.
Переписывается с кем-то. Хорошо. Значит точно одна она. А кровати то две,
идеальный случай. Полез в шкаф, старался сильно не ковыряться, чтоб не
заметила. Много старой, чуть пахнущей плесенью одежды. Перебирал стопку за
стопкой, хотя в такой бедности сбережений могло и не быть. Но выщупал
железную коробочку из-под кофе. В ней, к немалому своему изумлению,
обнаружил 523 доллара. На ум приходила проданная корова, даже не одна. Или
жених на заработках. В Сибири или Москве, шлет деньги ей. Под эту версию
подходили и письма. Отлично, значит сама. Сейчас пошла в клуб, молодая,
потанцевать хочется. Спрятал коробку обратно. Ему были нужны сейчас не
деньги, а крыша над головой и кровать. Дом ему нравился, здесь можно будет
хорошо отдохнуть и никто не узнает. Заглянул в кладовку, открыл сундук.
Припасов было негусто. Экономная девица, другая телевизор бы купила, конфет,
что еще им, дурам, нужно, а эта нет. Жмотиха. Вернулся в комнату и
растянулся на кровати. Почувствовал как сильно устал. Два месяца
бродяжничества, постоянная тревога, особенно первые дни, когда был взвинчен
и не мог заснуть. Добавился еще дождь. Явная простуда. Обязательно нужно
отлежаться, а там видно будет. Хотя виделось очень смутно. Нужно уходить на
юг, здесь слишком холодно становилось. Куда и как на юг? Но главное нужно
было решить, окончательно решить. Может тогда и не понадобится никуда
уходить. Как же все вышло по-идиотски. Придурок! Со злости плюнул в сторону
и тут же полез вытирать слюню, чтоб не оставлять следов. Нужно уходить, а то
еще заснет. Поправил кровать и вышел из дома, закрыл дверь, ключ на место.
До села полчаса ходьбы, туда и обратно час. Раньше не придет. Залез в
малинник, достал из рюкзака всю одежду, укутался, но согреться не смог.
Ждал, пока она придет, временами засыпал. В один из таких моментов она
пришла. Увидел, как светится окно во дворе, окна на улицу прикрыты были
ставнями. Подошел, приоткрыл и заглянул. Хозяйка застирывала платье. Ничего
девочка, но малорослая. Вспомнил ее, конечно красивее. Она была королева, а
эта горничная. Кашлянул, прикрыл ставню и заковылял в кусты. Может не
услышала, а может побоялась по темному выходить. Рюкзак под голову,
скрючился и пытался заснуть. Во сне время летит не заметно. Но сна не было.
Тошнило, бросало то в жар, то в холод, голова болела. Чаю бы. Горячего, с
малиной, стакана три и под перину, тогда бы вмиг заснул. А так мучился
долго, проклиная себя за идиотизм. Проспал лишь несколько часов. Утром долго
собирался с силами, отряхивался, расчесал давно немытый волос, постарался
сделать подобрее выражение лица и подошел к воротам. Стучал и сочинял, что
врать.
-Есть кто?
Она открыла калитку, посмотрела с подозрением. И не мудрено, два месяца
не стригся, не брился и мылся давно. Улыбнулся ей.
-Хозяюшка, постояльца не возьмете? Художник я, хочу отдохнуть от
городской суеты в вашей глуши. Платить буду вперед, если пустите, конечно, и
не сильно загнете.
-Я и не знаю даже.
-Это понятно, растерялись. Давайте так, я посижу с час около двора, вы
подумаете и скажите. Да-да, нет-нет.
-Зачем же около двора, заходите во двор, на лавке посидите.
Он так и знал, что пригласит во двор. Два месяца по деревням бродил,
совестливых здесь еще много, если не спились. Зашел во двор.
-Вы хозяюшка не стесняйтесь, если в тягость вам, так и говорите, пойду
в другое место, это дело такое.
-А вы пьющий?
-Нет. И не курю. За мной ухода особого не надо, только что есть и где
спать.
-Еда у меня скромная.
-Что будет, то и будет. Я привык к пище простой. А вы, если надумаете
меня пускать, так сразу цену скажите. Деньги у меня есть, но не много.
Конфузилась она. Не привыкли здесь еще про деньги так прямо говорить,
дикари. Девственные нравы. Еле сдерживал кашель. А то подумает, что с
туберкулезом.
-Хозяюшка, а как вас зовут?
-Саша.
-А по батеньке?
-Петровна.
-Александра Петровна, чаю у вас не найдется? А то приболел я что ли,
морозит меня, голова кружится. Я заплачу.
-Да что вы! Незачем платить, сейчас подогрею воды.
Становилось хуже и хуже. Даже если она скажет нет, то уйти он не
сможет. Она возьмет и в милицию сообщит. Хотя где здесь милиция. Село
соседнее полупустое, много хат заколочено. Это нужно в район ехать. Вряд ли
поедет. Главное по доброму все устроить. По злому у него и сил не было.
Путаться начали мысли.
-Вы заходите в дом. Оставайтесь. Возьму я вас. Хоть и одна живу да
брать с меня нечего, даже если и бандит вы.
-Разве похож я на бандита?
-Сейчас время такое, что ничего не разберешь.
-А цена какая?
-Да потом договоримся.
-По три рубля в день пойдет?
-Пойдет. Я хотела два просить.
-Сейчас наперед заплачу.
-Потом, потом. Вы ляжте лучше, а то еле стоите.
-Плохо мне что-то. Вот так жилец, не успел вселиться и заболел, не
обижайтесь.
-Ничего. Вот сюда.
Он дошел с ее помощью к кровати, скинул кроссовки и упал. Помнил, что
успел еще удивиться тому, как быстро раскис. Она укрыла его одеялом, вторым,
а ему было холодно, никак не мог согреться. Очнулся в темноте. Чувствовал у
себя сильный жар. До 40 градусов температура, не меньше. Во рту пересохло.
Позвал ее. Тишина. Встал. Сел. Мысль была бежать, но сил не было. Не беглец
он сейчас. Может она пошла в милицию, может, но ему это без разницы. Залезть
под одеяла и лежать там. Единственное желание. Стал себя успокаивать. В чем
могла она его заподозрить? Есть конечно в чем, но тогда бы она сразу не
пустила, зачем ей рисковать. Может пошла к врачу? Но вспомнил где он. Какие
здесь врачи, здесь и коновала не найдешь. Опять в клуб? Вот девка! Тут
человек считай при смерти, а она на танцы. Вот и девственные нравы,
цивилизация достигла и здешних мест. А главный принцип цивилизации - срать
на всех. Клуб. Но и клуб вряд ли был в том полумертвом селе. В соседнее? А
там мог быть и милиционер. Ну и пусть. Решится сама собой проблема. Опять
зебра: жара и холод, полубред, полусон. Опять она. Елена Прекрасная. Даже с
дыркой во лбу. Кровь по белой коже, ручейком. И удивленные глаза. Она не
испугалась, она не ожидала. И он не ожидал. То, что застрелит, знал, но что
будет потом. Влезло море. Он еще маленький, с кругом болтается на волнах.
Отец тюленем ныряет рядом. Дальше не разобрать, винегрет полный. Очнулся,
когда хлопнула дверь. Она пришла и кажется сама. Притворился спящим, когда
она подошла и трогала лоб, подправляла одеяло. Прикрыла дверь, возилась на
кухне, легла спать. Тишина никакой милиции. Значит в клуб. Хорошо. Ему
плохо, его тошнило, но хорошо, что клуб. Скорей бы утро. Утром всегда легче.
Несколько раз приходил в себя, лежал в темноте. Если бы не нашел дом, то
вполне мог сдохнуть под кустом, как собака.
Утром она принесла чаю. Под глазом синяк, неловко улыбается. Синяк его
встревожил. Хворь отпустила и можно было потревожиться. Значит было за что
бить ей морду. Не из-за него ли. Только сцен ревности ему не хватало. А по
какой еще причине бьют морды молодым девкам?
-Это откуда?
-Так.
-Хоть не из-за меня?
-Нет, что вы.
Врала. Не умела врать, но врала. Он понял, что он причина. И ему нужно
минимум два дня отлежки, раньше уйти он не мог.
-Вы Саша извините, что я вот так слег у вас. Простудился видимо. Но
чуть только поправлюсь, сразу же уйду.
- Ничего, мне даже лучше не одной.
-У вас время есть?
-Есть.
-Если хотите, давайте поговорим. Садитесь, только подальше от меня,
чтоб инфекцию не подхватили, хватит и одного грипующего.
-Не переживайте, не заболею. Я крепкая.
-Вы такая маленькая, что не верится в вашу крепость, но дай бог. Теперь
давайте я представлюсь. Конев Николай Сергеевич,40 с небольшим, художник,
разведен. Последнее я к тому, чтобы вы никому не говорили обо мне. Я
понимаю, что странная просьба, но я алиментщик, меня ищет милиция, могут
дать срок за уклонение. Я бы и рад платить, но денег нет, времена сейчас
тяжелые. А бывшей моей жене деньги и не нужны, она вышла за директора
завода, хватает там денег и ей и дочке. Но жена досадить мне хочет, в тюрьму
запроторить, потом передачи мне носить и требовать, чтобы я у нее прощения
просил, унижать. Очень прошу, не говорите никому. Хорошо?
-Хорошо.
-Очень благодарю вас, что помогаете вы мне. Честно скажу - пропадать
мне не будь вас. Буду ваш должник и поверьте, что отплачу.
-Да ну что вы, какой должник.
-Должник, должник.
Убеждал что должник, много благодарил и постепенно переводил разговор
на нее, стараясь ненавязчиво разузнать как можно больше. История ее была
обычна для наших печальных времен. Жила крепкая семья, по здешним меркам
хорошо жила. То есть был телевизор и магнитофон. Держали скотины порядочно,
отец водителем на ферме работал, молоко в город возил, мать там же дояркой.
Питались сытно, одевались чисто, работали много, думали, что хорошо живут.
Пока не поехали раз после Рождества в гости на санях. Всей семьей поехали;
она, сестра, отец, мать, только брата Леши не было, в армии служил.
Погостевали хорошо, выехали обратно по темному, не спеша везла их лошадка,
под неторопливый разговор старших. Дети спали, зарывшись в солому. Не знала
поэтому Саша как оно приключилось, но врезался в них на полной скорости
"Мерседес". Телегу вдребезги и людей. Мать и сестренка сразу умерли, отец в
больнице, как и водитель. А она отделалась сотрясением мозга. Долго
удивлялись люди, как это она в живых осталась, не иначе в рубашке родилась.
В рубашке то рубашке, но началась ей трудная жизнь. Скотину сводить
приходилось, на похороны все деньги
пошли. Лешку, брата, с армии отпустили на похороны, он от горя с кем-то
задрался в городе, дюжий парень и зашиб сильно нескольких. Они нападали, их
вина, да оказались они детьми важных родителей и оборотилось будто он напал
из них, это один то на четверых. Суд был, хотели ему большой срок давать,
она продала телевизор, холодильник и крестики золотые, подмазала судью и тот
дал три года, сказал, что меньше никак нельзя. Потом правда, подсказали ей,
что больше судья дать и не мог, просто обманул сиротину, деньг ни за что
взял, но не вернуть их уже было. Стала она брата ждать, сама живет, дом
боится бросать. Быстро его разворуют и жить брату будет негде. Такая вот
история, ничуть не проясняющая доллары. Ушла готовить завтрак. Лжет,
скрывает что-то. Но это его не волновало, через пару дней, когда отлежится,
прихватит деньги и прощай Саша. Не хорошо так
делать, но ему без разницы. Столько натворил, что кражи теперь смешно
было бояться. Может и три дня, уж сильно прихватило. С утра пока сносно, но
к вечеру снова придавит, при гриппе всегда так.
-Саша, а у вас парацетамола нет?
-Это лекарство что ли?
-Да, от головной боли.
-Лекарств никаких нет.
-Ну ничего, так выкарабкаюсь.
-Может мне в район съездить?
-Не надо. Ради пары таблеток не близок свет ехать.
С кухни понесся вкусный запах, его не радовавший, аппетита не было.
Хотелось пить.
-Саша, вы ничего не готовьте, только чая побольше.
-Несу.
Картофельное пюре, блюдце сметаны, кусочек сала с мясной прорезью,
хлеб, большая чашка чая с медом.
-Ух ты, как в ресторане. За такое царское обслуживание буду платить вам
по пятерке в день.
Он ничем не рисковал. Когда будет уходить, заберет и свои и чужие. Пока
можно и порадовать девочку. Немного поел, выпил чая, попросил добавки,
принесла.
-А вы на сорок не выглядите.
Ему было 25,но бородка, патлы, два месяца скитаний, думал сойдет.
-Это потому что вовремя развелся. Иначе и шестьдесят могли
дать сейчас.
-Злая была?
-Дура. Это хуже всего. А у вас жених есть?
-Нет.
-Что ж так?
-Село безлюдное. Кто мог - уехал, осталась пьянь одна.
-Вы чего тут кисните?
-Дом берегу. И куда мне идти? Ни родственников, ни знакомых.
-А здесь где работаете?
-На ферме.
Снова врала. Не умела правдоподобно врать, что еще раз говорило о
здешней дикости. Елена врала превосходно, могла смотреть в глаза и врать. Он
так и не научился определять, когда она врет. И зачем. Он сцепил зубы. Его
больше всего бесила дешевость происшедшего. Третьесортный роман, продающийся
на вокзалах в карманном формате. Любовная коллизия с трагическим концом. Как
он мог влезть в такое дерьмо? Придурок. Она вышла на огород. Представил
Елену на огороде. Рассмеялся. Королева с сапачкой на прополке картофеля. Она
была королева. И шлюшка. Вообще то лучшее сочетание, если ты не дурак. По
неизвестным причинам он оказался дураком. Неожиданно для себя. Дурак
дураком, вообразил бог знает что и пошло-поехало. Всегда реально смотрел на
вещи, всегда поступал правильно, избегал глупостей. А то. Идиот! Разыграть
удивительное по глупости действие и пересрать себе всю жизнь. От себя
никогда такого не ожидал. И никто не ожидал. Живо представлял как смеялись
знакомые. Угораздило же. Что он хотел доказать? Пристрелил ее. За то, что
застал с другим. Но ведь она шлюшка! Именно шлюшка. Даже не проститутка. То
есть выгода даже не главное. Не жадность, а другой бес толкал ее, хотя и от
денег не отказывалась. Будь он хоть немного умней, и внимания бы не обратил.
Она была такая, шлюшка, и нечего слюни распускать. Трахался с ней и большего
от нее требовать было грех. И зачем ему большее от нее? Незачем. Это
понимали все. Кроме него. Он вдруг уверил себя, что влюблен. И до и после
помрачения, его бы стошнило от самого слова, годящегося для слюнявых
малолеток. Какая к черту любовь, тем более к ней. Но тогда сошло и за первой
глупостью последовала вторая, еще большая. Он стал ревновать. По дури это
был Эверест, дурней нельзя. Ревновать шлюшку. Ладно в романах, там кого
только не ревнуют, но писателям нужно зарабатывать на хлебушек, пусть
выдумывают. А в реальной жизни! Да она была хороша в постели, мастерица. И
трахайся с ней дальше, не создавай проблем себе. Она глуповата, она
шлюшечка. Одно желание на уме, быстро превращающееся в действительность. А
как ей нравились его ревности! Поморщился от ненависти к себе. Она
несказанно радовалась, ревность тешила ее самолюбие, у нее был набор
суперженщины и ревность входила в этот набор. Ее ревнуют! Это как золотая
медаль. Чемпионка, рассказывать подружкам, слушать их завистливые вздохи.
Когда дал ей по лицу, то она обрадовалась. Бьет, значит любит, какой напор
чувств! И уже специально подстраивала, чтобы сцены ревности видели другие.
Для нее такая показуха была высшим кайфом и не удивительно, она дура. Но
почему он велся? Ругался с нею, устраивал скандалы, не догадываясь, как она
довольна. Конечно, она вызывала не просто желание трахнуть, как она
привыкла, она вызывала страсть, как в сериалах! Вот он бегает за мной,
одержим мной, я его повелительница, я свела его с ума! Невыносимо
вспоминать, но так и было. С трудом разжал зубы, чтобы не стереть всю эмаль.
Клоун. Как же матерился отец, узнав о его выверте. Наверное. Он не видел и
не слышал, он побоялся показываться ему на глаза. Когда повязка спала, он
увидел такую дурь собственного изготовления, что только охнул. От начала и
до конца чистый, концентрированный идиотизм. Даже если настолько придурок,
что ревнуешь шлюшку, ну найми человека, ее тихо пришьют и успокойся. А он в
ресторане, на глазах у всех, выпустил ей пулю в лоб. Отец бы помог и здесь,
откупил. Сделали справку, что дурак, хотя очевидно, подкупили свидетелей,
хорошие адвокаты, замяли бы дело, притом у нее родители никто, учителя что
ли. Но он испугался. Не тюрьмы, дело бы закончилось условным сроком, были
примеры и похлеще. Он испугался как ему жить дальше, среди всех, кто будет
справедливо считать его дураком, как смотреть в глаза отцу. Он дал ему все,
он был лучший отец и вот единственное чадо вытворяет такое. Выручил бы и
здесь, но он не хотел. Он боялся встретиться с отцом, чувствовал себя
невиданным говном. И решил уйти. Бросил в рюкзак вещи, взял заначку и ушел.
Два месяца жил бомжом, ночевал под небом, держался глухих мест и
полузаброшенных деревень. У него было будущее, хорошее будущее, в отличии от
большинства обитателей их вшивого городка. Он мог стать хозяином, как и
отец. Но он сглупил, он щедро плеснул на окружающих неизвестно откуда
взявшимся идиотизмом. И самое обидное, что он понял свою придурковатость
слишком поздно. Повязка спала, когда кровь текла по ее белой коже. На лбу
дырочка, удивленные глаза. Все смотрели на него, будто он был на экране, все
ждали продолжения. А он удивлялся своей дури. Плевать ему было на эту шлюху.
Она была красива, она заводила, каждый, кто видел ее, хотел трахнуть и он
хотел, но что бы устраивать пистолетные драмы, это дешевка. Так он
размышлял, поглядывая то на свой еще дымящий пистолет, то на ее удивленные
глаза. Шлюха, знать он ее не хотел, а муки ревности и это чтиво для
шестиклассников и сорокалетних старых дев. Бред им сочиненный и им
исполненный. Прекрасно это понимал, но было уже поздно. Он уже пристрелил
ее, хотя и сам не знал зачем. Пристрелить блядь, которая не стоила даже
мордобоя. Она была создана для траханья и ее нужно было использовать по
назначению. Он счудил. Прошло два месяца, а он места себе не находил,
вспоминая свою глупость. Лупить себя по морде. Поздно, он уже по уши в
дерьме, назад пути нет, впереди нет ничего. Вспоминал снова. Все онемели от
удивления, она была восхищена. Он понравился ей, разъяренный, с пистолетом,
как в кино. И это из-за нее. Она королева не только постели, но и вообще!
Вон какие страсти возбуждает. Вдруг выстрел, она успела только удивиться,
дырочка, кровь, повязка падает, острое ощущение погружения в канализацию.
Бить себя по голове. Зачем и почему? Ну ведь не глуп, не идиот и не сопливый
дрочильщик. Зачем? Что толкнуло его на глупости, что закрыло глаза и
приморозило мозг? Выдумал же все, урод. Ненавидел сам себя. Она пришла с
огорода. Черт подери, от нее зависело ее будущее, хоть и дерьмовое, но его.
От замызганной колхозницы с синяком под глазом. Она возилась на кухне,
типичная служанка, глуповатая, трудолюбивая, честная. Хотя честность не
типично для служанок. Отец завел двоих в доме, но они оказались воровками.
-А ведь ты не Конев.
И что-то крошит, тук-тук-тук нож по доске. Гром среди ясного неба. Как,
откуда, что знает, почему молчала? Нужно говорить, а что не знает. Молчал,
лихорадочно пытался придумать как себя вести дальше.
-Я читала про тебя в газете. В район ездила, купила на вокзале
несколько газет. Про тебя было. Я сперва не сообразила даже.
Она могла убежать и сообщить в милицию, причем без всякого риска. Но
пришла и призналась. Туповата. Доверчива. Отлично, что дальше? Можно убить
ее, но он не Чикатило, ему вовсе не нравиться убивать. Хватит одной, когда
им правила дурь. Теперь нужно быть умным, пользоваться мозгами. Ему нужны
еще дни, их может не быть, если убьет, поэтому мокрый вариант исключается.
-Ты любил ее?
Своим вопросом она указала путь. Глуповата. Бабоньки любят несчастных.
Она его за такого считает, поэтому пришла и говорит с ним. Ударить по
жалости, душещипать до полного пронятия и самому слезу пустить. Тогда он был
шутом из глупости, теперь из хитрости.
-Да любил.
-Зачем же ее?
-Подойди. Ты не боишься меня?
-Нет.
-Я ведь убийца.
-Ты несчастный.
-Я сволочь! Я в тюрьме должен сидеть! Гад я, убить меня мало! Я
расскажу тебе все как было. Никому не рассказывал, а тебе расскажу. Хочешь
слушай, хочешь иди в милицию. А лучше выслушай и сама реши как быть. Решишь,
что сидеть мне в тюрьме - иди в милицию и буду сидеть. Сама знаешь, что мне
сейчас не уйти. Решишь по другому - значит так. Хочу я тебе рассказать, чтоб
душу облегчить, тяжело ей, невыносимо.
Она плакала.
-Я любил ее. Любил до безумия. Ее звали Елена, я звал ее Елена
Прекрасная. Она была очень красива. Как богиня. Она была само совершенство,
а ее волосы могли свести с ума любого. Едва я увидел ее в первый раз, сразу
понял, что влюблен. У меня были деньги и я не жалел их, швырял целые пачки
ей под ноги. Что были деньги по сравнению с ней. Я дарил ей неподъемные
букеты, водил по ресторанам, купил норковую шубу, много золота, я был без
ума. Но эта не она доила меня, она ничего не просила, я сам тратился, я
привык иметь дело со шлюхами и думал, что любую можно купить, дело лишь в
сумме. Я был как в тумане, а она ничего мне не позволяла. Я не спал ночей,
мечтая увидеть ее в моей кровати, но дело не шло дальше поцелуев. И можешь
не верит, но я был счастлив! Рядом с ней я был как на седьмом небе! Я делал
ей предложение, хоть отец был против, она ведь из небогатой семьи. Но у меня
не было выбора, любовь заставляла меня быть настойчивым. Она не сказала нет
и не сказала да, но в ту ночь мы стали близки. До того я знал много женщин,
напробовался всяких шлюх и думал, что чувствовал уже все что можно. Но то,
что открылось мне в ту ночь, было настоящим потрясением. Я узнал, что такое
любовь, я плакал от счастья. Как она была прекрасна! Ничто не могло
сравниться с ней! На коленях я умолял ее выйти за меня замуж, обещал что
угодно. Я знал, что это мое счастье, так мне не будет ни с кем. Я был готов
выполнить любое ее желание. Она молчала. Господи! Я вспоминаю те дни и ночи,
это как огонь жжет меня. Я был счастлив и я сам лишил себя счастья. Как
тяжело. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Я жив, а она умерла, но тяжело почему
то тебе.
-Я так не думаю.
-Ты плачешь. Ты ненавидишь меня!
-Нет!
-Все возненавидели меня и прежде всего я сам. Поверь, я страшный
преступник и не достоин твоих слез! Я гнусный убийца. Мерзавец. Подонок. Как
ненавижу себя! Знаешь почему я не застрелился? Потому что это было слишком
легко для меня. Я убийца, я должен быть наказан, сторицей должны взять с
меня за ее кровь! Я остался жить, чтобы мучиться! Все это время я не знал ни
минуты покоя! Я искупаю свой грех. Мне гореть в аду, бесконечные муки, но я
заслужил муки и здесь. Я ходил как бродячий пес, спал под заборами, часто
голодал, но для меня этого мало, я заслужил худшего! Бог должен страшно
покарать меня!
-Он милостив! Он прощает грешников!
-Не таких, как я! Ведь я не просто убийца! Я убийца не только человека,
я убийца любви! Даже подумать не мог, что так выйдет. Все было прекрасно,
счастливые дни и счастливые ночи. Для меня существовала лишь она, об
остальном я забыл! Только ее кожа! Ее губы, ее соски. Я сволочь! Я убил ее,
а сейчас я представляю ее голой! Я негодяй. Но я любил ее. Как тяжело,
невыносимо. Я знаю, господи, что заслужил эти муки, прошу дай мне еще
большее наказание! Уничтожь меня!
-Он милостив! Он любит нас! Он простит!
-Я не прощу себя! Знаешь почему я не сдался милиции? Потому что отец
выкупил бы меня, сунул кому нужно и я был бы на свободе. Я убил ее, она
мертва, а я, как ни в чем небывало, разгуливаю на свободе! Я не мог этого
допустить. Я должен был мучаться и я ушел. Не могу, не могу! Я вспоминаю ее
и сердце разрывается! Как я любил ее! Любовь страшная сила. Я ничего не
видел вокруг, только она, везде и всюду лишь она. Елена. Я называл ее
королева. Моя королева. Она была богиня! Она была прекрасна телом и душой!
Может ты не поверишь, скажешь, что так не бывает, но так было! Она была
добра, ласкова, заботлива! Другим нужны были деньги. Она смеялась над
деньгами, хоть я готов был отдать ей все. Остаться нищим, лишь бы быть с
ней. Я жил среди эгоистов, я сам был эгоист. Каждый думает о себе и плевать
на других. Она была другая. Она заботилась обо мне и деньги были не причем,
это ее душа. У многих души нет, но не было ничего лучше ее души. Она не
помнила зла, она прощала, она не знала зависти. Раз я ударил ее, я был на
взводе, я хотел знать да или нет, она молчала, я разозлился и ударил. Я
почти ненавидел ее, а она улыбнулась и сказала, что прощает меня. И тогда я
понял, что люблю совершенство, сам ничтожество, а люблю совершенство. Я
валялся у нее в ногах. Я ходил в церковь, ставил по десятку самых дорогих
свечей, чтобы отблагодарить бога за нее. Она была создание божье. Свет среди
тьмы. Как она могла не замараться среди окружающей грязи? Я думаю она была
святая, она не могла даже врать. Все врут, а она не могла. И сказала, что
любит другого, не хочет морочить мне голову. Я чуть не сошел с ума, я хотел
повеситься, но меня вытащили из петли. Я бился головой о стены, я не хотел
жить. Отец сказал мне, что все уладит. Ее парня сильно избили. Сотрясение
мозга, множество переломов, сделали его калекой. Я не знал о намерениях
отца, но я должен был догадаться. А самое страшное - я обрадовался. Едва не
убили человека, а я радовался. Она бросит калеку и будет моей. Конечно
бросит, кому нужен инвалид? Сейчас суровые времена и слабые сразу же
оказываются на обочине. Она бросит и придет. Только это имело значение. Я
эгоист, только я и мое имеет значение. Но я забыл, что она святая! Кто бы
остался с бедным да еще и калекой? 0на осталась, день и ночь не отходила от
его кровати, она целовала его руки, умоляла врачей. Она пришла ко мне и
попросила деньги на лекарства. Бес во мне воспрянул. Мечта любого беса
верховодить святой. Она была в моих руках и я, проклятый человек, захотел
поиздеваться над ней. Я обезумел. Я заставил ее стать на колени. Она была
богиня, но она стала. Она любила его и стала на колени. Я сказал, что хочу
ее трахнуть, я хотел, чтобы она вскочила, дала мне по лицу, выцарапала
глаза. Но она заплакала. Я хохотал над ее слезами, я показывал ей деньги.
Она плакала и раздевалась. Я ненавидел ее. Она никогда не спала за деньги, а
теперь была готова. Ради него, ради никчемного калеки, делающего под себя.
Не ради меня, красивого и богатого, а ради ничтожества! Я ненавидел ее,
хотел уничтожить, я как мог издевался над ней, мучил, потом выгнал ее из
дома голой, одежду выбросил в окно и денег не дал. Материл ее, после смотрел
кассету. Я заснял, что было. Я смотрел, как она плакала и смеялся. Дьявол
сидел во мне и помыкал мной, он смеялся надо мной и во мне. Только за те
унижения я вечно должен мучаться! Я противен тебе!
-Нет. Я сама великая грешница.
-Твои грехи ничто перед моими. Я совершил два самых тяжких. Унизил и
убил. Нет страшнее грехов. Она нашла деньги, переспала с каким-то богатеем,
лекарства купили и парня спасли. Он стал понемногу поправляться физически,
но оказалось, что умом повредился. Его били ботинками по голове, это любимая
забава наших головорезов. У меня появилась надежда. Ну хоть придурок ей
зачем. А она стала ему нянькой. Ухаживала за ним и он был ей дороже чем я,
со своими деньгами и положением. Я не мог этого терпеть, я угрожал ей.
Сказал, что ему не жить. Она сказала, что тоже умрет. Она ведь никогда не
врала и я понял, что силой нельзя чего-то добиться от святой. Я валялся у
нее в ногах, я молил. Пусть он даже будет жить рядом, найму к нему сиделку,
лучшие врачи для него. Это дьявол нашептал мне. Если она любила, то должна
была согласиться, так ведь было лучше для него. И она согласилась. Сказала,
что не любит, но будет хорошей женой. Я был счастлив как в начале нашего
знакомства. Я пьянствовал три дня без перерыва, обмывая ее согласие. Но
дьявол, сам по себе не уходит, не оставляет человека. Червь сомнения стал
грызть меня. Я слышал как смеялись на до мной, что мол женился сразу на
двоих, получил жену в комплекте с любовником, что калека и придурок видимо
шустрей меня, что я дойная корова. Зависть стояла за этими словами, или
глупость, но я был ослеплен. Если бы я действительно любил ее, разве я
услышал бы эти слова, разве обратил бы на них внимание, но я не любил. Это
была страсть. Любовь, когда двое как одно, а страсть это один. Мое самолюбие
было дороже мне, чем она. Я сам молил ее стать моей женой, а теперь
ненавидел ее. Я весь горел от ненависти. Я не знал что делать, я сходил с
ума, я хотел стреляться, но испугался. Я трус. Любовь изгоняет страх, но я
не любил. Она спрашивала все ли я обдумал и я уверил, что да и во мне нет
сомнений. Соврал. Кого хотел обмануть? Теперь я безуспешно пытался к чему-то
придраться, но она была идеальная жена, она была безупречна. Только если
хочешь устроить ад, найдешь как. Я сказал себе, что она мой враг, дьявол так
сказал мне. Она причина моих мучений и если убить ее, то все пройдет. И я
застрелил ее, на это у меня хватило смелости, застрелил безоружную женщину,
застрелил святую. Когда я увидел кровь, скользящую по ее белой коже, я
понял, что натворил. В угоду своему самолюбию, в угоду бесу, я убил святую,
совершил грех, за который мучаться и мучаться. Я не мог застрелиться. Это
была бы трусость и бегство. Уже довольно было моей трусости. Я должен был
заплатить, я ушел из дома и стал бродить по земле я хотел мук, и огонь
воспоминаний жжет меня.
Она рыдала, он перевел дух.
-Не плачь, я недостоин твоих слез. Я великий грешник. Я убил святую, я
принял самолюбие за любовь, я уничтожил ее любовь, сломал жизнь ему и забрал
жизнь у нее. Бог дает жизнь и человек, забравши