---------------------------------------------------------------
© Copyright Alexey Chernykh
Email: abch@hotmail.ru
http://www.abch.hotmail.ru
Date: 15 Jan 2000
---------------------------------------------------------------
Поэмка
1.
Могучим дымом не укрыть
Всю ярость страстную полков,
Их четкий строй не расчленить
И миллиону их врагов.
Они идут, они слепят
Огнем блистающих мечей,
И жгучей краснотой горят
Ряды их яростных очей.
Они мощны, они стройны,
Их шлемы, словно купола,
Вздымались в грозный дух войны,
Которая страну рвала.
Они на приступ шли, они
Машины для битья врагов,
Горящие в глазах огни
Все жестче в дроби их шагов.
Со стен высоких, как с вершин
Сбегает волн кипящий вал,
На головы бойцов-машин
Стекал расплавленный металл.
Но ни огонь, и ни вода,
Ни стрел свистящих круговерть
Не остановит их, когда
Их четкий строй идет на смерть.
2.
В другом же стане - наверху
Высоких башен, стен крутых -
Все та же ненависть к врагу
И та же жесткость взглядов злых.
Здесь все, казалось бы, верх дном,
Метанья, шум и суета, -
Бегут кто с камнем, кто с ковшом
Смолы, кипящей, как вода,
Несут кто вилы, кто топор,
А кто-то взрывчатую смесь, -
Кипит, бурлит людской напор,
Но зря не суетятся здесь:
Разносят пищу для бойцов
И воду, чтоб тушить пожар;
Идут сюда со всех концов
На помощь все: и млад и стар;
Спускают раненных со стен,
Наверх несут запасы стрел.
Как организм, где каждый член
Несет ниспосланный удел,
Так каждый горожанин здесь
Знал, что нести, куда бежать,
Куда направить злость и месть,
Чтобы город древний защищать.
3.
В шатре, стоящем на холме
Вдали от боя толчеи,
Под флагом, рвущим в дымной тьме
Узор и вышивки свои,
Сидел воитель-сюзерен,
Глава штурмующих полков,
Которые сейчас у стен
Сражались с яростью волков.
Он, полководец, не был стар,
Не слишком добр, не слишком зол,
Имел благоприятный дар
Не замечать ни бед ни зол.
Как камень скулы у него,
Осанка ладна и стройна.
іму не значат ничего
Ни смерть, ни голод, ни война.
Ведь он ухожен, чист и сыт,
Он сам на приступ не идет
И, пригибаясь, не бежит
Под жутким градом стрел вперед.
Он ждет известий. Здесь в дыму
Не видно поле боя все -
Одни фрагменты. Потому,
Как будто в поле воронье
Слетается на конский труп,
Летят гонцы со всех сторон,
Несут известья: "Взят уступ,
Где бился третий батальон!";
"Горят уже две башни, сир,
Но мы не взяли их пока!";
"Погиб сэр Вильямс, командир
Сент-Олдингтонского полка...";
"О сир! У северных ворот
Уже засыпан ров совсем,
Пришлите человек пятьсот
Резерва в помощь. А затем
Мы просим Вас благословить
На штурм. И шанс есть неплохой
Ваш стяг к обеду водрузить
На главной башне городской!"
А полководец недвижим,
И лишь под глазом дрогнул нерв.
"Пошлите, - говорит своим
Помощникам, - туда резерв.
Облейте маслом ворота
И подожгите, пусть огонь
Съест древесину. И тогда
Штурмуйте с Богом. Где мой конь?"
Встает, выходит из шатра,
На скакуна садится он.
На скулах отблески костра,
В который город превращен.
"Усильте с запада напор, -
Промолвил он. - Пусть враг не ждет,
Что мы планируем упор
На штурм у северных ворот".
4.
Глава защитников в тот час
Стоял на башне и смотрел,
Как все сильнее каждый раз
Росла волна свистящих стрел.
Пылают стены и дома,
Огонь, пыль, пепел, дым кругом,
Почти египетская тьма
Закрыла солнце над холмом.
Глава защитников стоял
И нервно тонкий ус крутил.
Широкоплеч, но ростом мал,
Бог невпопад его слепил:
Лицо мясистое и нос
Достаточной величины;
Тяжелый взгляд - бежит мороз
Волной от пяток до спины
От взгляда этого у всех
Противников страны его;
Седые волосы, как снег.
Особенного - ничего!
Он неприметен, некрасив,
Но энергично-заводной,
Спокоен, мудр и справедлив,
И уважаем всей страной.
Сейчас, когда жестокий враг
іго столицу осадил,
Забыв про отдых, сон и страх,
Войсками он руководил.
"На западную стену дать
Смолы побольше и огня.
Сейчас начнут атаковать...
Быстрей! Вы слышите меня!"
Метнулась адъютанта тень,
Чтоб передать его приказ.
...А он уже который день
Почти что не смыкает глаз,
Лишь только прикорнет чуть-чуть
И вновь на стены, вновь готов
Врага атакою хлестнуть,
Как змей сражает змеелов.
"Великий князь! Запас смолы
У нас все меньше день от дня, -
Подсказывают. - И тылы
Слабеют наши..". "Но меня
Сейчас интересует бой.
Как там на северных вратах?"
"Войска, ведомые тобой,
Великий князь, врагу на страх
Сражаются, как дьявол сам,
Хоть строй их сильно поредел".
"Льстецы, - ворчит правитель. - Вам
Все больше б слов да меньше дел,
На стены лучше б шли, а то
Я прикажу всех сбросить вас
На головы врагов". "За что,
О князь, ты сердишься на нас?"
"Горазды только есть и пить, -
Он продолжал. - Трусливый сброд!
Вон с глаз моих! Дела вершить
Смогу без вас". Князь вытер пот,
Сверкнул глазами и опять -
Как будто злоба прочь ушла -
Стал он спокойно наблюдать,
Как шли там ратные дела.
Конца и края бою нет.
Уж солнце выше поднялось,
А кажется, что лишь рассвет,
Так дымом небо все взялось.
Стреляют лучники с бойниц
С размеренностью удалой,
И падают враги их ниц,
Встречаясь с резкою стрелой.
Идут солдаты на подмен
Дозорных и сторожевых
Шестами сталкивать со стен
Коросту лестниц штурмовых.
Кипит, кипит людской поток
По стенам, словно дыма вязь.
На башне, глядя на восток,
Застыв, стоит великий князь.
Он понимает: этот враг
Умен, настойчив и хитер -
И город будет сдан, и так
Уже не город, а костер.
5.
У западной стены шел бой -
Маневр - защитников отвлечь,
Вел нападавших сэр Лерой
В кровавую и злую сечь.
Он был закованным в металл,
Красив, имел высокий рост,
На шлеме рыцаря дрожал
Увитый лентой конский хвост.
іго могучий голос мог
Осилить боя адский шум,
іго стремительный клинок
Гораздо был острей, чем ум.
Но разве рыцарь должен был
Блистать в познаниях наук?
іго величество ценил
Не ум его, а силу рук.
"Вперед! - рычал Лероя бас, -
Клянусь в аду сгореть в огне -
Казню того я, кто из вас
Последним будет на стене!"
Такое обещанье вмиг
Утроило солдатов бег.
"Вперед!" - их гнал Лероя крик,
Как ветер гонит первый снег.
Приставив лестницы, с трудом
Преодолев глубокий ров,
Под градом стрел и под огнем,
Своих не жалуя голов,
Солдаты хмуро лезли вверх,
Кляня врага, себя, весь мир,
Всех тех, кто в этот ад их вверг,
Хоть будь он сэр, хоть будь он сир.
И вот уж первые из них
Добрались до своих врагов.
Но первым трудно. Трупы их
Летят со стен в глубокий ров.
Звенит металл мечей, сноп искр
От лезвий в стороны летит.
Безумный скрежет, грохот, визг,
Там кто-то бьется, кто убит.
Сам сэр Лерой на стену влез,
Блеснул его двуручный меч.
Один враг пал, другой исчез,
Успел и третий наземь лечь.
Но это временный успех
У нападающих. Они
На стенах в меньшинстве. Их всех
Ждут ада вечные огни.
Солдат последний скинут в ров -
Защитники стоят горой, -
И только лишь один врагов
Пока что рубит сэр Лерой.
6.
Вот-вот погибнет рыцарь. Но
Разверзлись разом облака,
С высот небесных, как в кино,
Возникла детская рука.
Она, подобная лучу,
Скользнула над крутой стеной,
Раздался голос: "Не хочу,
Чтобы погиб мой сэр Лерой!"
Рука гигантская ковшом
Лероя мигом загребла,
Исчез он в небе городском,
Там, где смыкалась дыма мгла.
"Хоть он невежествен и глуп, -
Небесный голос продолжал, -
Но храбр, как бог, хотя и груб,
И я его так обожал".
А голосу тому с выси
Другой стал голос отвечать:
"Ну, Вовка, больше не проси
С тобой в солдатики играть".
Где-то 1992-1993 гг.
Поэмка
О, если б ты, моя тугая плоть,
Могла растаять, сгинуть, испариться!
О, если бы предвечный не занес
В грехи самоубийство! Боже! Боже!
Вильям Шекспир "Гамлет"
[Перевод Б.Пастернака.]
Я к виселице новенькой в саду
С утра иду, не трепеща нимало;
Вывязываю петлю на ходу,
Как денди вяжет галстук свой для бала;
Соседи (на заборе) ждут сигнала,
Чтоб закричать "ура!". Но на беду,
Меня смешная прихоть обуяла:
Сегодня не повешусь - подожду.
Гилберт К. Честертон "Баллада
самоубийцы" [Перевод М.Бородицкой.]
1
Закрываю глаза я и вижу
Метастазы кошмарного сна:
Как он медленно вылез на крышу
Сквозь провал слухового окна;
Как схватился руками нелепо
За изъеденный ржей парапет;
Как на фоне лазурного неба
Выделялся его силуэт;
Как, застыв на одно лишь мгновенье
Перед бездной семи этажей,
Он рванул без крупицы сомненья
Вниз на встречу со смертью своей.
...И летел без единого звука,
Словно было то в фильме немом,
Чтобы лечь, страшно вывернув руки,
На асфальте кровавым пятном.
Тошнота, подкатившая к горлу
Неожиданной быстрой волной,
Влажным комом дыхание сперла
От виденья картиной такой.
И потом уж из оцепененья,
Что меня охватило на миг,
Пробудил рвущий душу смятеньем
Чей-то резкий, пронзительный крик.
2
Люди сводят по всякому счеты
С жизнью, коль им она поперек:
Кто-то пьет до кровавой блевоты;
Кто-то пулю пускает в висок;
Кто-то в петлю суется в сортире;
Кто-то прыгает в реку с моста;
Кто-то, чинно свершив харакири,
Мышцы рвет своего живота;
Кто-то бритвенным лезвием длинным
Рассекает свой острый кадык;
Кто-то, гадким облившись бензином,
Сам себя превращает в шашлык;
Кто-то морит себя хлорофосом;
Кто-то пьет, как вино, атропин;
Кто-то валится сам под колеса
Проезжающих автомашин;
Кто-то газ на плите открывает
И ложится спокойно в постель;
Кто-то зимней порою ныряет
В полыньи ледяную купель;
Кто-то...
Впрочем, то гиблое дело
Перечесть настоящий завал
Разных способов, коими смело
Человек сам себя убивал.
Человек - не собака, не пума,
И фантазией не обделен,
Как убить себя, сможет придумать
Без сомнения всякого он.
3
У него было много депрессий,
Эта не была первой отнюдь.
В школе, в пору студенческих сессий...
іго просто могло перемкнуть
Где-нибудь на работе, в дороге,
В шумном городе, возле реки,
Был бы повод для глупой тревоги,
Для душевных терзаний, тоски.
Правда, мысль развязать суицидом
Все проблемы житья своего
В нестерпимо навязчивом виде
Посещала не часто его.
Лишь однажды, когда он расстался
С ненаглядной девчонкой своей,
То таблеток до рвот наглотался.
Но желудок его был сильней
И все выдержал, только расстройство
Охватило больной организм,
Вмиг все жизненные неустройства
Оттеснил жуткий метеоризм.
Ни один терапевт не сумел бы
Этот дивный эффект предсказать,
Но все так: вряд ли кто захотел бы,
ісли пучит, себя убивать.
Жизнь, конечно, - глухая пучина,
Что нас всех засосала в ничто.
Но герой мой на время отринул
Мысль о смерти, тем более, что
Все знакомые вторили дружно:
"Плюнь на девку! Ну что с нее взять?.."
Но ему это было не нужно,
Он ее не хотел забывать.
Боль от горькой потери ютилась
Где-то там у него в глубине -
Для депрессии новой копилась
Пища свежая в старой цене.
4
ісли повод есть у человека
Чтоб из жизни ненужной уйти,
Он весомым быть должен, быть некой
Страшной болью, все жгущей в груди.
О весомости повода судит
Каждый в меру понятий своих.
Кто-то даже терзаться не будет
От внезапной потери родных.
Но случается чаще иное:
От одной лишь оценки плохой
Будет школьник так сильно расстроен,
Что решится покончить с собой;
Или девочка скальпелем вены
Рассечет, приближая конец,
Потому что погиб "обалденный",
Ненаглядный, любимый певец;
Кто-то жизнью безмерно помятый;
Кто-то много и всем задолжал;
Кто-то же от задержки зарплаты
Или пенсии недоедал;
Кто-то в сексе насильем обижен;
Кто-то секса, напротив, лишен;
Кто-то был оскорблен и унижен;
Кто-то в лжи глупой был уличен;
Кто-то из любопытства простого
Захотел непременно узнать,
Что же после скитанья земного
Всех умерших должно ожидать.
В общем, если кого одолеет
Мысль скорее из жизни уйти,
Он придумает или сумеет
Повод для суицида найти.
5
Кто другой, побывавши на грани
Между жизнью и смертью, искал
Утешенье бы в полном стакане
Или травку б покуривать стал.
Но герой мой был этого выше,
Он освоил наркотик иной -
Философию смерти, и вышел
Из депрессии очередной
В увлечении скорбным вопросом
О граничном венце бытия.
Он читал все о смерти: и прозу
И поэзию... Галиматья
Сотен авторов, тысячи книжек,
Миллионов журнальных статей
Вовлекла его в душную жижу
Из бредовых и глупых идей.
Жизнь теперь ни во что он не ставил,
Смерть вознес как божественный акт.
Все сознанье на то он направил,
Чтоб осмыслить сей "истинный" факт.
Он уверился в этом настолько,
Что всерьез утверждал всем друзьям:
"Я спокойно умру, если только
Осознаю, что жизнь моя - хлам.
Вряд ли что-то здесь меня задержит".
Так оно с ним и произошло,
Он своею ж идеей был свержен
На асфальта литое стекло.
6
Я считал и сейчас так считаю
(Вы все это оспорить вольны),
Что все те, кто собою кончают,
Без сомнений, душевно больны.
Это, видно, у них от рожденья,
Вряд ли можно такое привить,
Чтоб инстинкта самосохраненья
Все порывы в себе подавить.
Ведь им нужно сменить подсознанье,
Где хранится инстинкт мощный тот,
Алогичным пустым беснованьем
Горьких чувств, поражений, забот.
Я могу понять тех, кто болезнью
Многолетней совсем изможден,
Что считает уже бесполезным
Острой боли противиться он.
Я пойму изнуренных жестоко
Заключенных из концлагерей,
Что бросались на провод под током,
Чтобы с мукой покончить своей.
Безусловно, бывают такие
Ситуации, что иногда
Позавидуют мертвым живые.
Так бывает? Но все же когда
Молодой человек добровольно
Принуждает себя умирать, -
Бестолково, беззубо, безвольно, -
Я не в силах такое понять.
Что их, глупых, на это толкает?
Неурядицы в горькой судьбе?
Их пресыщенность жизнью пустая?
Их сопливая жалость к себе?
(Я не очень-то мягок словами,
Мне бы жестче хотелось сказать,
Да боюсь, что какой-нибудь даме
Эти строки придется читать).
Может, это и есть пресловутый
Чарльза Дарвина вечный отбор:
Жизнь тех особей, что почему-то
Могут дать не потомство, а сор,
Пресекается жесткой рукою
істества, ведь вполне может быть
В генах самоубийц есть такое,
Что толкает себя их губить.
7
Ну а что же герой мой? Узнал он,
Что девчонка его умерла.
Поначалу она грипповала,
А потом с воспаленьем слегла.
Процедуры, уколы, таблетки
Не смогли помочь вовремя ей.
В эру антибиотиков редко
Пневмония приводит людей
К одру смертному, но, к сожаленью,
Она все же приводит к нему
От вульгарного самолеченья -
Ведь болезнь запускать ни к чему.
Головою поникнув глубоко,
Мой герой шел за гробом в тоске,
Мышцы деревенели от шока,
Ногти вжались в ладонь в кулаке.
Боль потери сразила навскидку,
Впившись в сердце подобно игле.
Разорвалась последняя нитка,
Что держала его на земле.
Брошен ком на прощанье в могилу,
Вырос холм из земли и венков,
Но прострация не отпустила
іго мозг из железных тисков.
Сидя за поминальным застольем,
Он тихонько скорбел и страдал,
Пораженный сжигающей болью.
А народ вокруг ел, выпивал.
Остограммившись, люди ожили,
Больше выпили - их развезло.
ісли б это не поминки были,
То до танцев бы дело дошло.
Скорбный повод застолья задвинут
На второй несущественный план.
И увидев такую картину,
Мой герой отодвинул стакан,
Встал он резко и вышел из зала,
Где был стол поминальный накрыт.
"Жизнь - дерьмо!" - этой мыслью усталой
Он был наголо просто разбит.
Вот тогда он и вылез на крышу
Сквозь провал слухового окна,
Ощутив вдруг, что срок его вышел,
Осознав то, что жизнь не нужна.
8
Раньше самоубийц хоронили
У дорог за околицей сел,
То ль за то, что они совершили
Над своею душой произвол,
То ль присутствием их не желали
Оскорблять общий местный погост,
То ли люди беду удаляли
От себя за распутицу верст.
Чья-то смерть - для других не наука,
Сколько будет их, сгубленных душ.
Морализм - бесполезная штука,
Да и вредная часто к тому ж.
Потому от конечного слова
Воздержусь. Вам сгодится едва ль
Столь присущая басням Крылова
В завершающих строках мораль.
Человека опутали сети
Неожиданных горьких утрат,
В наше время не меньше трагедий,
Чем их было столетья назад.
Потому-то уменьшит едва ли
Суицидов число мой рассказ -
Миллионы до нас умирали,
Миллионы умрут после нас.
Декабрь 1998 г.- март 1999 г.
Поэмка
Вариации и фантазии братьев Гримм, не вошедшие в их известную
сказку и тем более не дошедшие до Шарля Перро
1
Чем Золушка сумеет отомстить
Тому самонадеянному принцу,
Нарушившему королевский принцип,
Решившему устои изменить?
Он отказался от принцесс заморских,
Он гнал их в шею и швырял подушки,
А сам решил жениться на грязнушке,
Забыв о чести и дворянском лоске.
Она ведь не преступник, в самом деле,
Она ведь не зарежет, не удушит,
А просто принц ее вдруг обнаружит
С садовником иль конюхом в постели.
Она уморит глупостью жестокой,
Она его манерами загубит,
И, как мечем, легко его изрубит
Пустой и невообразимой склокой.
Банты, воланы, рюши и корсажи,
Она казну растратит на наряды.
А выйдет на прием, как так и надо,
Немытая, испачканная сажей.
Сбегут от безкультурия поэты,
Сгниет под скудоумием наука.
Когда на троне этакая сука,
Скажите, не несчастье ль это?
Вот так-то, романтические принцы,
Не знаю верно ли меня поймете.
Когда ж хрустальный башмачок найдете,
Не забывайте королевский принцип.
2
іе семья не бедною была,
Имела маленький уверенный достаток.
До смерти матери неплохо шли дела,
Но после как-то все пришло в упадок.
Отец запил. Наверное, с тоски.
Тоска бывает даже в мире сказки.
іму работать стало не с руки
И страшно захотелось женской ласки.
Но мачехи приход не разрешил
Семейный кризис, стало только хуже.
Их дом прекрасный, что так славен был,
Похож стал на авто, увязший в луже.
Одна лишь Золушка трудилась, как пчела,
С утра до вечера, с восхода до заката.
Но разве маленькая девочка могла
Вернуть уют, потерянный когда-то.
3
Пока она на кухне уберет,
Пока она работает в кладовой,
Отец с друзьями пьянствует в столовой,
А мачеха (пусть черт ее возьмет!)
Одною лишь увлечена заботой:
Примерить свежекупленный наряд.
Да Золушке сказать, что та работой
Не слишком обременена; и сад
Из-за ее же Золушкиной лени
Зарос, зачах, как скисшее вино,
Поскольку, мол, из-за нехватки денег
Садовника уволили давно;
Что Золушкин обед ей был невкусен,
Хоть супа она съела миски три;
Что Золушка перины плохо трусит,
Не слишком они мягкие внутри.
ій падчерица действует на нервы!
И точно так же дочери ее,
Здоровые, упитанные стервы,
Спят до обеда, но ругают все,
Что б Золушка не сделала по дому,
Что б не сказала девушка в ответ.
И Золушкину сердцу золотому
Так было трудно. Слов достойных нет.
ій дом родной казался наказаньем,
Хотя ее душа была чиста.
Мучения распятого Христа -
Ничто в сравнении с ее страданьем.
4
Ну, разве чистоту души хранить
Возможно в окружении злой силы?
И разве можно девушку винить
В том, что она-де принца охмурила?
ій этот не совсем этичный шаг
Казался очень даже подходящим
В том положеньи способом, чтоб как-
Нибудь покинуть этот дом бурлящий.
Конечно, удивились все потом:
Где научилась Золушка кокетству?
Когда и как? На ней висел весь дом,
Трудилась неустанно с малолетства!
Открылись в ней, невинной, те черты,
Присущие богатым интриганкам,
Стремящимся до гробовой плиты
К блестящей партии с усильем, равным танку.
На вашем месте, мнение мое,
Я ни за что б не осуждал ее.
5
И принц, к тому же, наш не был дураком,
Хотя совсем и не блистал в науках.
Любил собак, и в кабелях и суках
Он разбирался лучше, чем в другом
Каком-нибудь ему известном деле.
Любил поесть, но выпить не любил.
Был мнительным. В своем добротном теле
Он тысячи болезней находил.
Так вот наш принц, не турок, не болван,
Поддался Золушке, как виноград под прессом.
Она красивая, но из заморских стран
Бывали и красивее принцессы.
Конечно же, умна, но только ум
Не главное для кандидатки в жены.
И если принц остался ей сраженным,
То что тут скажешь? Видно, черт ей кум.
6
Когда же Золушка почувствовала власть,
Она вдруг поняла, что это так чудесно
Командовать людьми. іе прелестный
И чудный ротик стал похож на пасть
Огнедышащего и грозного дракона,
Который беспрерывно, как часы,
На слуг безмолвных, словно на весы,
Обрушивал приказы важным тоном.
Да что там мачеха ее? Она была
Практически невиннейшим ягненком
В сравненьи с тем, как все свои дела
Вершила Золушка своим скандально звонким
До этого прекрасным голоском.
Стал не дворец - Гоморра и Содом.
7
Стал принц почаще ездить на охоту,
И чаще без жены бывать в гостях,
Стал Золушку он избегать, как вертопрах
Отлынивает от любой работы.
Покинул бренный мир король-отец,
Казалось многим, наступило время,
Когда, достигнув власти, наконец,
Мог принц отбросить Золушкино бремя.
Но он за эти годы так обмяк
От постоянной жизни подкаблучной,
Что как бы ни хотел, не мог никак
Избавиться от женки злополучной.
И вот не принц - теперь уже король -
Стал править к умилению народа
Своей страной, а Золушка. И роль
ій эта нравилась, как роза цветоводу.
Уподобляясь венценосным лицам,
Явились фавориты у нее.
Она меняла их, как рукавицы,
Как грязное нательное белье.
Барон фон Шпугель, граф фон Фуфенлейце,
Виконт де Буи, герцог де Крильян.
И вот явился некто Гогенгейцер,
Из местных разорившихся дворян.
8
И Гогенгейцер не был истуканом,
Таким, как фавориты перед ним.
Он слыл прекрасным, ловким интриганом:
Где подкупом, где лестью, где иным
Подобным способом он проложил дорогу,
Ведущую в заветную постель.
И, спавши с королевой понемногу,
Помногу разрушал он цитадель,
Зовущуюся властью короля.
И если короля лишают власти,
То, видимо, лишают и отчасти
Частицы трона, трон - его земля.
Но Гогенгейцеру какой-то там частицы
Казалось мало, он ведь жаждал все.
И он решил на Золушке жениться,
Избавившись от муженька ее.
Случилось так, что как-то на охоте
Король свалился в пропасть со скалы.
Столкнули Гогенгейцера послы,
Убийцы очень скорые в работе.
9
Когда же стала Золушка вдовой,
Вернее, вдовствующей королевой,
То Гогенгейцер взвился, как над хлевом
Роятся мухи шумною гурьбой,
Над бедной Золушкою. Он за нею следом
Ходил, сочувствием и скорбью удручен,
Руководил и траурным обедом
И в целом всем процессом похорон.
Особо свою радость не скрывал он,
И это явно видели кругом,
И только Золушка одна не замечала
Каким же Гогенгейцер был дерьмом.
Мать Гамлета два месяца носила
Удушливую траура печать,
А Золушка полгода погрустила,
И стал ей Гогенгейцер намекать:
Удел вдовы, мол, не к лицу совсем ей.
И уговорам Золушка сдалась -
Пора покончить, мол, с грехами всеми
И объявить законною их связь.
Они венчались. И спустя три года
Все Гогенгейцер полностью прибрал
К своим рукам: всю власть и всю свободу...
А Золушку он в монастырь сослал.
10
Эх, Золушка! Как ты была мила!
И кем ты стала? И к чему пришла?
Где-то 1990-1993 гг.
поэма-пародия
Ницше. Это был большой поэт. Однако
ему весьма не повезло с поклонниками.
А.Н.и Б.Н.Стругацкие "Отягощенные
злом, или сорок лет спустя"
1.
Когда Петровичу исполнилось за тридцать,
Но не исполнилось пока что сорока,
Ушел из дома он и стал бродить страною,
Которая до самых до окраин.
Петрович наслаждался сладким духом,
Витавшим над бурлящею отчизной:
"Даешь в три года!" - и давал Петрович,
"Все на защиту!" - он и защищал.
Как в мелком захолустье проститутка
Познала всех мужчин своей округи,
Познали сапоги его грязищу
Великих и не очень наших строек.
Петрович там работал, словно трактор,
С такою неестественной отдачей,
Что в ужас приходили бригадиры
И дохли со смеху все местные собаки.
Петрович не от мира был рожденный,
На это довод был и очень сильный:
Он всей официальной пропаганде
Беспрекословно, безусловно верил.
Понятно даже бабушке івдотье,
По-прежнему считавшей Землю плоской,
Что был Петрович конченным болваном,
И видно было то за километр.
Но вдруг однажды словно осенило
Петровича одной банальной мыслью:
Не все в стране у нас благополучно,
И нужно что-то срочно предпринять.
Петрович тут же как и был в спецовке
И в сапогах, покрытых древней грязью,
Направился в Москву, чтобы к ответу
Правителей зарвавшихся взывать.
И он воззвал. іго арестовали
И в дом веселый тут же заточили,
Чтоб меж уколами подумал на досуге
Он о глубоком смысле бытия.
Спустя какое-то не считанное время
Петрович был отпущен на свободу
С диагнозом таким, что на работу
іго не брали даже дерьмовозом.
Запил Петрович горькую со скуки
Или с тоски. Но это суть не важно.
А важно то, что странные виденья
Являться стали в пьяный мозг его.
Почувствовал себя он то ль мессией,
То ль кем-то там таким ему подобным,
Хотя Петрович с детства был безбожник
И бога непременно отвергал.
Петрович вышел на свое подворье,
Взглянул на небо и воскликнул солнцу,
Поскольку неожиданно потребность
В общении почувствовал вдруг он:
"Великое светило! Разве б было
Ты счастливо, когда б не отыскалось
Ни одного наземного объекта,
Кому ты светишь с неба день от дня?
И люди, и животные, и птицы -
Мы все тебе внимаем ежедневно,
Ждем ежеутренне тебя, благословляем
Тобою нам даримое тепло.
Взгляни! Я, как пчела, что сладким медом
Бывает переполнена до края,
Стал переполнен мудростью глубокой.
И буду так несчастлив, если я
Кому-нибудь не вылию крупицы
Явившихся во мне глубоких знаний.
Ведь я, имея их, не буду счастлив,
Коль не смогу их людям подарить.
Благослови, о Солнце, ты стремленье
Петь мир людей". Так говорил Петрович.
2.
Поскольку он других аудиторий
Пока не знал, решил Петрович, нужно
Начать с пивных, шашлычных, ну и прочих
Тому подобных злачных заведений.
Подумал он: "Как соловей терзает
Красивой звонкой песней наше сердце!
Но он, возможно, смог бы спеть получше,
Когда сумел бы пива отхлебнуть
Прекрасным свойством пиво обладает:
Дает настрой особый философский,
Ум направляет к осмысленью
Проблем глобальных и локальных тоже.
Не зря Германия же подарила миру
Классическую философию, ведь пиво
Философы ужасно обожали,
Как и свою науку, мать наук".
И вот Петрович после пары кружек,
Достиг того прекрасного настроя.
Он оглядел по столику соседа
И осторожно бросил пробный камень:
"Когда гляжу я, - начал так Петрович,
Кивнув на доходного забулдыгу,
Который допивал чужое пиво,
Поскольку на свое не заимел. -
Когда гляжу я на таких субъектов,
То не могу себе того представить,
Что человек - есть мост меж обезьяной
И впредь грядущим суперчеловеком".
Сосед по столику взглянул на забулдыгу,
Кивнул Петровичу и на него уставил
Припухшие глаза интеллигента,
Пропившего очки в последней пьянке.
Хотя соседа взгляд был замутненным,
В глазах, налитых кровью, все ж читались
Остатки там когда-то бывших мыслей,
Не вымытых от вечного запоя.
Петрович, ободренный тем киваньем,
Стал мысль свою распространять поглубже,
Что человек, мол, не венец природы,
А лишь звено в цепочке эволюций.
"Какой сверхчеловек? - сосед вдруг буркнул. -
Не тот, что будет жить при коммунизме?"
(Соседу, видно, с легким опозданьем
Петровича слова шли до мозгов.
И видимо, последние рулады,
Петровичем пропетые сейчас вот,
Достигнут непременно пониманья,
Но только, может, пять минут спустя.)
"При коммунизме будут жить сверхлюди, -
Сосед уверенно продолжил изреченье. -
Искусством будут заниматься всяким,
Науками и прочей ерундой.
Но только мне пока еще не ясно:
Кто же из этих суперчеловеков
Будет дерьмо скрести, и мыть посуду,
И подмывать всех этих суперменов?"
"При чем здесь коммунизм?! - в ответ Петрович
Воскликнул энергично. - Я имею
В виду, конечно же, не суперменов,
А кое-что получше, посильней.
Я говорю, что человек есть нечто,
Что нужно непременно превзойти нам.
И спрашиваю вас: что каждый сделал,
Чтоб непременно превзойти себя?"
(Петрович говорил "вас" с полным правом,
Поскольку от его ретивых криков
Вокруг их столика успело подсобраться
Приличное количество людей.)
"Я говорю: все существа на свете
До сей поры в итоге создавали
Такое что-нибудь, что становилось
Хоть как-то выше этих же существ.
И я надеюсь, вы не захотите
Отливом быть волны этой великой,
Чтоб возвратиться к состоянью зверя
И не суметь себя же превзойти.
Вы совершили путь довольно долгий
От червя до масштаба человека,
Но многое у вас так и осталось
От червя". Так Петрович говорил.
3.
Однажды на предвыборном собраньи,
Где кандидаты в что-то нагло врали,
Решил Петрович выступить с докладом
На тему о холодном государстве.
Но почему холодном? "Потому что, -
Как нам все это объяснил Петрович, -
Что государство холодней холодных
Из всех чудовищ, живших на земле.
Холодными устами говорит нам
Оно холодным голосом утробным:
"Я, государство, есмь народ!" Представьте
Вы больше гадкую и выспреннюю ложь.
Когда сочувствует волк съеденному зайцу,
Когда козел жалеет о капусте,
Когда попы нам обещают вечность,
То все они гораздо меньше лгут,
Чем государство то, что есть последним
Дерьмом, отходом всех цивилизаций -
От первых прародителей шумеров
И до последних наших с СНГ.
Я называю ныне государством
Все то, где разом мы вкушаем яды,
Хорошие, дурные люди - вместе,
Хотя никто ни в чем не виноват;
И называем жизнью то, что нужно
Самоубийством просто называть нам,
Считаем прессою ошибочно то место,
Куда всем обществом выблевывают желчь.
Переродив себя, мы переступим
Чрез государства жуткую помойку,
Пройдем по радужным мостам к сверхчеловеку -
Моей мечте". - Так говорил Петрович.
4.
Однажды в кабаке каком-то шумном
Петровича позвали на застолье
По поводу печати новой книжки,
Что модненький поэтишко сверстал.
Петрович относился философски
К тому, чтобы принять рюмашку водки
Из рук нечистых иль из рук кого-то,
Кого Петрович сам не уважал.
Присел спокойно, выпил сколько нужно
И с аппетитом славно закусил он,
Послушал с интересом дифирамбы,
Которые поэту пели все.
Когда же наконец ему сказали:
"Произнеси, Петрович, речь во славу", -
Петрович встал и честно всем ответил,
Что он поэтов ценит ни на грош.
Заверещали все: "Из уваженья
К тому, кто нас сегодня угощает,
Ты б мог сказать, Петрович, пару славных,
Не значащих, быть может, сладких фраз".
"Сказать бы мог, - им отвечал Петрович. -
Тем более, что все поэты мира,
За жизнь свою родившие хоть строчку,
Бросаются словами только так.
Поэты вызывающе бесстыдно
Эксплуатируют свои благие чувства,
Они себя считают высшей кастой,
Хотя нет повода себя им так считать:
Поэты не выращивают хлеба,
Не добывают уголь или руды,
Не ловят рыбу, молока не доят,
Поэты даже мусор не метут.
Хотя средь них бывают единицы
(Один на тысячу, быть может, или меньше),
Который и является поэтом
На самом деле, но таких чуть-чуть.
Вот эти единицы-то и движут
Нас человеков к суперчеловеку,
Но даже эти гении от Музы
Бесстыдно лгут". Так говорил Петрович.
5.
Петрович падок был перед народом
Устраивать чреду пресс-конференций,
Он мог ответить на мильон вопросов
Простых и сложных, лишь бы отвечать.
К примеру вот, один вертлявый умник
Сказал ему, что, мол, сверхчеловека
Нельзя создать, не распилив при этом
Сегодняшнего человека в пыль.
Петрович отвечал: "Все это было.
Чтоб новый мир теперешний построить
Разрушили все старое в надежде
Из мусора прекрасное создать.
Конечно, для того чтоб возродиться,
Сгорала птица Феникс в мелкий пепел,
Но человек же должен, не сгорая,
Стать к суперчеловечеству мостом".
В другой же раз Петровича спросили
іго, Петровича же, мнение о браке.
На что Петрович отвечал сурово
По отношению ко всем женатым нам:
"Ах, эта бедность душ вдвоем и эта
Сплошная грязь души вдвоем, довольство
Собой вдвоем, - и люди наши это
Зовут свершающимся чудом в небесах".
(Признаюсь, сам женат вторым я браком,
Но остается только развести руками,
Без комментариев оставив эти злые,
Обидные Петровича слова).
Спросил однажды бомж один с сомненьем:
"Скажи, Петрович, в книгах философских
Зачем запутанно, заумно говорится
О смысле жизни, цели жизни всей?"
"Когда об этом, - отвечал Петрович, -
Могли бы Аристотель, или Ницше,
Иль Томас Мор, Эразм ли Роттердамский,
Иль Соловьев и прочие сказать
Как можно проще, то мозги бы ваши
Подобны стали кизяковой куче,
Ведь было б все разложено по полкам,
В цитатниках Мао Дзе Дуна как.
Тогда б не нужно было думать больше,
А только руководствоваться мыслью,
Преподнесенной всем вам человеком,
Почившим много лет тому назад;
Тогда б процесс всеобщего развитья
Увяз бы, словно трактор на болоте;
Тогда бы никогда сверхчеловеку
На смену человеку не прийти".
іще его же как-то вопрошали
Об Иисуса чудном воскрешеньи,
На что Петрович отвечал с усмешкой:
"Глупее вера только в коммунизм.
Христос, поверьте, умер слишком рано,
И если б только смог прожить подольше,
То обязательно отрекся б от ученья,
Пришедшего не с миром, но с мечем.
За землю - небо, жизнь - в обмен на вечность, -
Вот чем хотела бы поповская когорта
Привлечь ту одурманенную массу,
Толпа которой имя и безумство.
Непреходящих символов завесой
Вас опьяняют, словно теплой водкой;
Все церкви на земле и все идеи
О надземных надеждах говорят.
Умрут когда-то в этом мире боги,
Дав почву сочную для суперчеловека.
Я ж послан в мир, чтоб показать презренье
Ко всем богам..." - Так говорил Петрович.
6.
Любил Петрович песни, но понятно,
Что никогда не слушал он попсовых
И всяких там скребущих душу песен
Про яблоки и груши на снегу.
Петрович уважал Гребенщикова,
"Алису", "ДДТ", "Пикник" и Цоя,
Немного "Наутилус" и "Агату",
А так же, может, групп еще с пяток.
Не думайте, что автора поэмы
Тщеславная надежда осенила
Свои привязанности в этом отношеньи
Известному герою приписать.
Отнюдь. Ведь это просто объективно,
Не могут радовать ни ум его, ни сердце
Добрынины, Малинины и прочье
Безвкусное кабацкое вытье.
В своих на эту тему размышленьях
Петрович отмечал, что ум, не сердце
Важней всего при восприятьи песни,
Картины, фильма, прочего всего.
Петрович говорил: "Сверхчеловеку
Нужней всего сверхум, а не сверхчувства.
И это будет главное отличье
Сверхчеловека от простых людей.
Мне возразят, что человек не может
Быть человеком, не сгорая в чувствах,
Которые определяют имидж
іго, а так же действия его.
Все так, скажу вам, горе-чувстволюбцы,
Но вы забыли: у сверхчеловека
Совсем не тот отсчет ориентиров
И ценностей, чем тот, что есть сейчас.
А в том отсчете победят не чувства,
И это, верьте мне, не так уж плохо,
Не значит это, что исчезнет жалость
И милосердие, любовь и доброта.
Но милосердие без мысли обернется,
К примеру, не строительством детдома,
А возведением многоэтажной дачи
Чиновнику, несущему надзор.
Ах, господи! Взгляните вы на руки
Попа, сдирающего деньги за крещенье,
Они, как оголтелые, трясутся
От жадности и пьянства в равной мере.
И это у того, кто отвечает
За доброту, любовь и милосердье,
Того, кто проповедует все это,
Закатывая пьяные глаза.
Поверьте: романтичность, живописность,
Восторженность стихами, изумленность
Руладами мелодий - все прекрасно,
Но лишь тогда, когда над этим ум.
И этот ум - та точка Архимеда,
С которой он сумеет сдвинуть Землю,
Отсчет, с которого он сможет по-иному
Взглянуть на мир". - Так говорил Петрович.
7.
Петровича частенько посещали
Довольно странные такие сновиденья,
В которых он беседовал то с Ницше,
То с Гегелем, то с Лениным самим.
Великие его то упрекали,
А то превозносили черезмерно,
Петрович наш не растекался маслом,
Все принимал как должное себе.
Ильич ему твердил о том, что правду
Свою доказывать противнику не нужно,
А нужно просто силой оппонентов
Заставить эту правду принимать.
Воспитывать людей так с детства надо,
Чтоб эта правда наша прорастала
У них привычкой, навыком, инстинктом,
И чтоб сомнений с детства - никаких.
Петрович с Ильичем совсем не спорил,
Хотя он думал не по-ильичевски,
Он просто не хотел терзать больного,
Страдавшего маразмом старика.
Лев Николаич дружеским советом
С Петровичем во сне другом делился:
"Петрович, отвлекись от эгоизма,
Коль скоро разум у тебя не спит.
Ведь эгоизм законен в той лишь мере,
В какой он нужен нам для поддержанья
Себя в той всем необходимой форме,
Чтоб людям своим разумом служить.
Когда живешь в иллюзии, рожденной
Своим закоренелым эгоизмом,
То жизнь твоя наполнится страданьем,
Живи для всех - и станет легче жить.
Любовь людей - вот лучшая награда".
Петрович отвечал, что он не спорит
С тем тезисом о мере эгоизма,
Львом Николаичем поведанным ему,
Но только с чем Петрович не согласен,
Так это с тем, что люди благодарны
И на добро добром ему ответят.
Такого не бывало никогда.
Петрович говорил: "Я не желаю,
Чтобы меня, как девушку, любили,
Ибо любовь народная топтаньем
Закончится по мне мильоном ног.
Топтаньем не от зла, а от желанья
Автограф взять иль просто чмокнуть в щечку.
Так что такое дам я заключенье:
Избавь нас, боже, от любви людей".
Томмазо Кампанелла как-то ночью
Петровичу втолковывал про город,
Где правят властью мудрости, где люди,
Как у Христа за пазухой живут.
И мудрость эта не от книжных знаний,
От пониманья сути каждой вещи,
Не в математике, не в физике - в глубокой
И тонкой философии вещей.
"Оно, конечно..." - отвечал Петрович
Поклоннику туманных рассуждений,
Не спорил он, хотя согласен не был:
Зачем же человека обижать?
Ну, заблуждался тот, что можно просто
Решить проблему управленья государством,
ідино только разбираясь в сути
Каких-то там предметов и вещей.
Беседовал Петрович с Диогеном
И про себя отметил, что приятно
іму общаться с этим человеком,
Который ценность переоценил.
И вместе с ним зажег фонарь Петрович
Да и пошел искать сверхчеловеков,
Хотя и Диоген и наш Петрович
Прекрасно знали - их им не найти.
Шагал Петрович вместе с Заратустрой
По водной глади рек, как по асфальту,
И слушал переливы мудрой речи,
И робко он пророчествам внимал.
Но лишь с одним не смог он согласится
Из тезисов глубоких Заратустры,
Что путь к добру и свету пролегает
Чрез веру к богу. Это он отверг.
Петровичу любое поклоненье
Казалось приниженьем человека,
Того, кто должен суперчеловеком
Не завтра, ну так послезавтра стать.
"Нас бог создал по своему подобью,
А мы, его подобье, мразь и нечисть.
Так чем же бог божественней той грязи,
Которая есть мы", - твердил Петрович.
8.
Однажды вдруг Петрович без причины
Стал собирать вещички в путь-дорогу
И на вопрос "Куда же ты, Петрович?"
Ответил так: "Я в вечность ухожу".
"Не уходи, - его мы попросили. -
Иначе прежняя тоска нас вновь окрутит.
Ты угостил нас славною идеей,
Которой мы желали бы служить.
Мы, как гурманы, развратили вкус свой
Приятной, мягкой, нежной, сочной пищей,
И нас теперь и силой не заставишь
ість перепревшее вонючее дерьмо".
"Тогда, действительно, мне нужно удалиться,
Коль вы слова мои считаете идеей.
Служение идее обернется
Когда-нибудь сраженьем за нее.
Когда за что-нибудь кипит сраженье,
То будут обязательно и жертвы.
И жертвы не случайные - во благо
Прекрасных ослепительных идей.
С чудесною идеей коммунизма
Мильоны уничтожены народа
И уничтожены, конечно же, во благо
Самих же, уничтоженных же, лиц.
О господи! Хоть нет тебя на свете,
Но я прошу: уразуми безумных,
Мечтающих сражаться за идею,
Угомони любителей идей.
И если вы мечты о сверхвеликих
Потомках наших мыслите идеей,
То грош цена и мне, и вам, и людям,
Которые за вами вслед пойдут.
Уже однажды кое-кто с успехом
Сумел использовать мысль о сверхчеловеке
Как лозунг для коричневых безумий,
Как превосходство нации над всем.
Я не творец идей, я лишь мыслитель,
Затронувший немного пласт познанья.
И мне хотелось, чтобы вы врубились
іще сильнее в этот твердый пласт.
Но если вы не поняли все это,
То я уйду, оставив память вашу
Затронутой запутанным сюжетом,
Сплетенным из лозы туманных слов.
Забудьте обо мне, ведь я, возможно,
Вас обманул безумными словами...
Коль вы себя считаете умнее
Всех среднестатистических особ,
Стыдитесь все меня и ненавидьте.
Любить своих врагов гораздо проще,
Сложней гораздо ненавидеть друга.
И не считайте глупой эту мысль.
Ниспровергайте истины, старайтесь
Вы отстраниться от людских канонов,
Почаще спорьте, может, только этим
Вы сможете болото разбудить.
Я не учитель вам, и наставленье
Мои не стоит видеть в абсолюте.
От ученичества сумейте отстраниться
И от меня". Так говорил Петрович.
9.
И он ушел. Мы ж мучались в сомненьях,
Кто он такой? Мудрец иль сумасшедший?
И где его, а где чужие мысли?
Где суть всего, а где безмозглый бред?
Один из нас махнул на это дело
И предложил: "А не испить ли пива?"
Все согласились, что ниспроверженье
Всех истин лучше с пива начинать.
...Хоть кол теши на голове народа,
Но все ж его заставить очень трудно
Задуматься над чем-нибудь, что выше
іго малоизвилистых мозгов.
Где-то 1992-1995 гг.
Last-modified: Mon, 31 Jan 2000 08:42:06 GMT