ил свою очаровательную улыбку, которая тут же перемагнитилась на лицо девушки. -- Я должен обязательно отвечать, -- сказал он, -- или мне предоставляется право выбора, например, сохранять страшную тайну? -- Мне кажется, следуя нормальному этикету, вы должны объясниться! -- определилась девушка. -- Извините, но я не в гостях, мы на нейтральной территории и потому... -- Хорошо! -- оборвала собеседника Юля, и в ее голосе выказалась упрямая гордячка. -- Пусть будет, как вам хочется. -- И она сделала вид, что ей абсолютно безразлична тема начатого разговора. -- И все-таки вам не безразлично -- буду от-вечать я или нет?! -- Может... -- Юля призадумалась, -- это именно так. -- Тогда я лучше отвечу? -- Попробуйте, -- задумчиво проговорила девушка. -- В таком случае... Гм... Да... -- запнулся, начавши было говорить, молодой человек, набираясь решительности, -- ваш отец приглашал меня в гости... -- Помочь порешать задачки, -- оборвала его девушка. -- Нет. То есть да, но... решение задачек не являлось, как я догадываюсь... -- Отец предложил вам жениться на мне? -- Да, -- сказал молодой человек и озадаченно обронив заметно взволнованную паузу, уточнил -- то есть нет... -- Так что же? -- Василий Федорович намекнул мне об этом... -- Я не думаю, что нам необходимо больше встречаться, -- коротко сказала девушка. Она сразу же ушла. Уличные фонари будто косились на молодого человека, небрежно освещая переулок напря-женными клочьями света. Ее каблуки отстучали вниз по лестнице. Лестница увела девушку в ла-биринты метро. Гости Это происходило около двух часов дня, того самого дна, который ознаменовался началом... -- Миша, мне некого было больше пригласить, кроме вас, -- наспех объяснился перед мо-лодым человеком профессор. -- Извините. -- Что произошло, Василий Федорович? -- Я все объясню, не волнуйтесь. -- Почему именно здесь, в этом переулке и такая спешка встречи? Ничего не понимаю. Че-стное слово, Василий Федорович. Что-то случилось невероятное? -- Погодите, Миша, с догадками! -- бегло остановил молодого человека Аршиинкин-Мертвяк. -- Скажите: вы помните тот журнал? -- Какой? Их бесчисленное множество! -- Тот самый, который вы невзначай почи-тывали у меня на кухне, в тот вечер, помните? -- Ну, помню, был какой-то журнал, -- сказал Миша. "Ерунда какая-то, причем тот журнал", -- подумал он про себя. -- Пожалуй, не название журнала меня привело сюда, а название его статьи, "Обратная сторона" -- помните? -- Что-то припоминаю... -- задумался нена долго молодой человек, -- кажется, там описы-валась какая-то фирма, которая реабилитировала, или что-то вроде этого, мужеподобных и наоборот -- в нормальных, кажется, путем исправ-ления психики. Но причем здесь статья? -- озадачился еще больше молодой человек. -- Правильно, -- тут же согласился профессор,--и статья не причем, но фирма! Вы помните мой коротенький спор с Юлей по поводу содер-жания работы "Обратной стороны"? -- Не припоминаю в деталях, но в общих чертах да. -- Понимаете, Миша... Как бы вам это правильнее объяснить... Я долго выискивал возможность попасть в эту фирму, потому как, меня, как профессионала, плюс нарекания дочери, весьма заинтересовала правильность, если хотите, со-циальная юридичность в подобной форме ре-шать сложнейшую проблему. "Обратная сто-рона" -- довольно труднодоступная фирма для человека с улицы, не пораженного болезнью по-ла. Но, все-таки, мне удалось, буквально двумя часами назад, договориться о встрече с ее пред-ставителем. Понимаете?! -- То, что вы договорились о встрече и вашу заинтересованность -- я понимаю, Василий Федорович, но! -- Какой вы недогадливый, Миша! -- заботливо похлопал по плечу молодого человека про-фессор (если бы молодой человек оказался по-внимательнее, то он бы обязательно заметил, что профессор сейчас нервничает, то и дело искоса поглядывает по сторонам и будто недоверчиво ощупывает собственные кисти рук, словно проверяя принадлежат ли ему они, его ли это руки), -- помните предостережения Юли? -- Не помню. -- Она говорила, что если могут избавить кого-то от психического неуюта -- прибывать в теле мужчины, но страдать желанием иметь обличие женщины и наоборот -- то есть, помочь обрести общепринятое сознание себя, то есть, полная или приличная вероятность, соблазн, лазейка и для обратного эффекта! -- Хорошо! Возможно это так, но я все равно ничего не понимаю, Василий Федорович. Что должен делать я? Ворваться в фирму и потребовать, чтобы вас туда пропустили, так вы уже договорились об этом. Может мне необходимо их побить, но... -- Это уже ближе, но бить никого не надо, Миша. Я вас очень прошу, -- профессор взглянул на часы,-- через пятнадцать минут мне на-значена встреча, сопроводите меня в эту фирму. -- Телохранителем? Что же вы сразу не сказали. Это нетрудно, но что вам бояться, Василий Федорович, это же вполне официальная фирма. -- Так-то оно так, но "Береженого -- Бог бе-режет" -- как говорится. -- Боитесь, профессор? -- В себе я уверен, но Юлины фантазии, при-знаться, немного навеивают на меня некоторые сомнения, а потом, такая труднодоступность! Остается думать, что в жизни всякое бывает. -- Все-таки вы чудной, Василий Федорович, надо полагать, эта фирма где-то здесь поблизости? -- Мы стоим возле нее, Миша... ... Вечером этого же дня Юля обыкновенно ожидала возвращение отца из университета. На циферблате настенных часов стрелки отследили восемь, половину девятого, но в пятнадцать минут десятого часы развели стрелками, будто руками в стороны, не ведая, будто удивившись, почему от них отстает хозяин. Юля выключила телевизор, подошла к окну, и оглядевши настораживавшийся на ночь двор, потянула за специальные веревочки и захлопнула шторы. Затем она взглянула на телефон, приблизилась к нему, осторожно занесла руку над аппаратом и несколько мгновений казалось ей, что телефон вот-вот зазвонит, но он молчал. "Исправен ли?" -- подумалось девушке и она скоро сняла трубку и прислушалась к ней -- "Гудок есть", Юля положила трубку на место. И тут раздался и в самом деле звонок! Девушка схватила трубку, но неуклюже и аппарат свалился с тумбочки на пол. Звонок повторился дважды подряд. Теперь только Юля сообразила, что звонят в дверь, а не по телефону, и она поспешила в прихожую. -- Добрый вечер, -- сказала, кажется, незна-комая женщина, объявившаяся на пороге, когда Юля открыла дверь. -- Мне можно пройти? -- А вы кто? -- озадаченно поинтересовалась девушка. -- Я -- Юсман Виктория Леонидовна, кан-дидат психологических наук. Я работаю в Уни-верситете. Мы знакомы с Василием Федоровичем. -- Да... Я припоминаю что-то, -- задумчиво проговорила девушка. "Наверно, это и есть из-бранница папы -- промыслилось ей. -- Дачный поселок, и... по-моему я присутствовала на защите ее диссертации?" -- Мне можно войти? -- будто поинтересовалась женщина. -- Конечно, проходите, -- спохватилась девушка, -- но папы еще нет. -- А вы Юля? -- утвердительно спросила гостья, после того как, по-приглашению, молча прошла в гостиную комнату и уселась в предложенное хозяйкой кресло. -- Да, вы не ошибаетесь. -- А что это у вас телефон валяется на полу, поломался? -- Нет. Мое неосторожное движение. -- Бывает, -- будто одобрила Виктория Леонидовна. -- К сожалению, папы еще нет, -- напомнила девушка и тут же уточнила: -- Вы же к нему? -- Нет. Скорее по его поводу. -- Как это понимать? -- Мне необходимо с вами серьезно переговорить, Юля. -- О чем? -- поинтересовалась девушка, хотя ей подумалось, что она понимает смысл данного визита. "Такая пришла не удочерять -- у нее свои планы и стиль, хорош папа!" -- Честно говоря, мне трудно об этом говорить вам, сейчас должна подъехать еще одна женщина, думаю, что тогда мне будет легче объясниться. -- Вы как будто меня к чему-то готовите? Что за внезапная вечерняя таинственность? -- Не стану скрывать, я и в самом деле, как вы правильно догадываетесь, подготавливаю вас. -- К чему? -- Жизнь штука сложная. Вы, человек взрослый и умный... -- Что вы хотите этим сказать? -- Все-таки, давайте дождемся Веру. -- Вера -- это и есть та самая женщина, которая должна подъехать? -- Именно так. Наступило произвольное молчание: Юля сидела так же как и гостья в кресле напротив, их разделял низенький журнальный столик. И вот раздался непродолжительный, но какой-то, как показалось девушке, вкрадчивый звонок в дверь и Юля внутренне насторожилась. "Может, они собрались делить моего отца?" -- думала она, -- "А где же все-таки он сам? Непонятно, ничего непонятно!.." -- Это Вера, -- сказала Юсман. -- А почему вы так уверены в этом? -- удивилась уверенности гостьи девушка. -- Должна быть она, если, конечно же, к вам не имеет кто-либо обыкновения приходить в гости в такое время. -- Но ведь здесь живет еще и мой отец, и это может быть он, скорее всего! -- определилась Юля, обрадовавшись про себя, что сейчас должно многое проясниться. -- Нет, -- категорически заявила Юсман, -- это никак не может быть Василий Федорович! -- А что так? -- съехидничала немного в тоне своего голоса девушка, приостановившись у выхода из гостиной, -- вы бы не хотели с ним встречаться? -- Нет, это не так, Юля. Просто... -- заговорила сбивчивыми расстановками Юсман, -- он..., именно он..., сейчас прийти -- это исклю-чено. -- Ладно, -- определилась девушка, -- сейчас посмотрим! -- и она поспешила в прихожую ко входной двери. "Почему эта женщина так уверена, что отец, именно папа, сейчас прийти не может?" -- по пути в прихожую думалось Юле, -- "Либо она знает, где он, либо успокаивает себя надеждой на желаемое, либо..." Юля, даже не посмотревши в глазок, машинально-ловкими движениями открыла входную дверь: на пороге стояла какая-то, теперь уж точно -- совершенно не знакомая девушке женщина. Выглядела она лет на сорок пять, хотя, возможно, была и моложе: довольно плотненькая, невысокого роста, волосы редкие, цвета свежей ржавчины, коротко подстрижены. Лицо округлое, отчего ее лоб воспринимался заметно ужатым в висках. При виде этой женщины возникало состояние, будто она только что наелась чего-то жирного и сладкого, а руки и губы не вымыла. Ее серый утепленный плащ, казалось, распахнула нараспашку массивная грудь. Но в общем, эта женщина понималась подвижной, прочно стоящей на ногах. -- Что с моим папой?! -- тут же требовательно спросила девушка, и эта взволнованная фраза, которая бесцеремонно обнажила внутреннее волнение Юли, словно преградила путь в квартиру очередному гостю. Женщина на пороге оторопело смотрела в глаза хозяйке квартиры, наконец: -- Он болен, -- сказала она. -- Вы что, издеваетесь?! -- немного подкрикнула в голосе девушка. -- Нет. Он действительно болен, Юля, -- услышала за своей спиной девушка. Юля повернулась назад: сказанное принадлежало Юсман, которая тоже, вслед за хозяйкой квартиры, вышла из гостиной. -- Внезапно заболел, -- снова подтвердила Юсман и добавила: -- Это -- та самая Вера, которая должна была подъехать. -- Проходите, -- сказала печально и медленно Юля женщине, стоящей на пороге. -- Да, но... -- начала было говорить женщина и загадочно замолчала. -- Что? -- тут же задала вопрос ей девушка. -- Дело в том, что я не одна, -- ответила Ве-ра и она молча повела головой в сторону, указывая тем самым на присутствие там, чуть пониже площадки этажа, на ступеньках лестничной клетки, еще кого-то, какого-то человека, которого девушка никак не могла заметить, находясь в прихожей у распахнутой входной двери. -- Кто там? -- оживляясь, спросила Юля у Веры и не дожидаясь ответа, потребовала для себя желаемого подтверждения, -- папа?! -- бы-ло воскликнула она. -- Нет. Это... молодой человек. Вы его знаете. -- Кто? -- настороженно и пугливо забеспокоилась хозяйка квартиры. -- Юленька! -- послышалось с лестничной клетки, -- ради бога, не волнуйтесь, -- продол-жал говорить приближающийся голос. -- Это я. -- Сказал он, объявившись возле Веры. -- Миша? -- что-то соображая про себя, про-говорила девушка. -- Но что делаете здесь вы? -- Они сейчас тебе все объяснят, Юля, -- хо-лодно сказала Юсман. Минут пятнадцать Юлю приводили в чувства, ибо девушке стало нехорошо еще там, в при-хожей: у нее подкашивались ноги, кружилась голова, и она постоянно повторяла одну и ту же фразу: "Что с моим отцом?.., Что с моим отцом?.., Что с моим отцом?.." Ее кое-как довели и усадили поудобнее в кресле в гостиной. Больше всех беспокоился о происходящем молодой человек: он говорил сердечно и волнуясь. Юсман же и Вера оставались хладнокров-но-тактичными, они интонировали свои голоса и производили свои утешительные действия в адрес хозяйки дома, будто сговорившись, словно контролировали себя по инструкции хорошего тона. Когда девушка немного пришла в себя и была способна выслушать и понять -- ей все рассказали. Несколько минут Юля молчала, потом по-просила всех оставить ее одну и когда тяжело-весные гости вечера, такими показались девушке Вера, Виктория Леонидовна и Миша, собрались было уходить, как Юля почему-то, остановила Мишу: -- Миша. -- Да, Юленька. -- Пожалуйста, останьтесь еще немного со мной. -- Хорошо, Юленька -- я останусь. Вы... идите, -- коротко и довольно сухо сказал молодой человек женщинам, тоже остановившимся в прихожей. Виктория Леонидовна Юсман и Вера ушли. Теперь молодой человек и девушка оставались в квартире одни. Юля, медленно передвигаясь, предложила Мише пройти на кухню. Движения ее рук будто парашютировались, иногда останавли-вались, зависали. Оба молчали, пока Юля готовила чай. Миша непроизвольно и как-то виновато посматривал на девушку. -- Вы сегодня какой-то другой, Миша, -- наконец-то печально произнесла девушка уже за питьем чая. -- Мне кажется, я всегда был таким. -- Неправда. -- Разве что-то существенно заметно во мне иное, большее, нежели переживание за вас, Юленька? -- Вы сегодня ни одного разу не улыбнулись, Миша. -- Хорошо. Я попробую, -- и молодой человек натужно обнажил на своем лице улыбку. -- Нет. Это улыбнулись не вы. -- Но это я, Юленька, -- словно оправдываясь, сказал молодой человек, заметно обеспокоившись, -- Я, -- улыбнулся, будто подтвердил он. -- Во всяком случае, раньше вы улыбались не так, Миша. Ведь мне совсем не захотелось улыбнуться вам в ответ. Хотя... Весь мир теперь для меня -- не так. -- А хотите, я вам прочту стихотворение, Юленька? -- О чем? -- О стихах не говорят, их... читают. -- Хорошо. Почитайте..., пожалуйста, -- за-думчиво согласилась девушка. Молодой человек аккуратно отставил недопитую чашку чая в сторону и, облокотившись одной рукой на подоконник, а другой о край кухонного стола, рассматривая что-то в ночном кухонном окне, заговорил: Похоже, капает листва: Распластанные капли листьев... А я у свежего листа Бумаги белой. Так же -- вместе: Бумага, Я -- мой парк раздумий. Бумаги много очернило Любовно Едкое чернило. Но осень, разве же в ином? Она, слезится за окном, Она -- воятель мертвых мумий! К живому тянется всегда, Но откровенная беда: В ее любви, В дождливых ласках -- Живые умирают краски... Люблю, люблю я белый лист, Глядишь, и лист уже не чист... Что, Все способно изменить? Лишь то, Что может все губить? Всегда, везде, И даже в ласках Рождаются И гибнут краски... -- Откуда?.. Откуда вы эти стихи знаете? -- немного помолчавши после того, как молодой человек закончил чтение, настороженно спросила девушка. -- Стихи принадлежат всем и сочиняют их все от какого-нибудь лица, выражая, -- сказал молодой человек. -- А вы... гораздо сложнее, чем я думала, Миша. Но, все-таки..., это же стихи моего папы, откуда они вам известны? -- Здесь нет ничего таинственного, Юленька! Просто... ваш отец как-то подарил мне их. А вам подумалось что-то другое? -- Нет. Скорее всего так. Но почему именно вы, вам? -- задала вопрос Юля, будто самой себе вслух. Молодой человек уловил это в интонации девушки и не стал отвечать. -- А знаете, -- снова заговорила Юля, -- уже довольно поздно... -- определилась она. -- Понимаю, конечно... я сейчас ухожу, -- торопливо оправдываясь, сказал молодой человек. -- Нет, нет!.. Вы меня не правильно поняли... Не так как я хотела, -- в свою очередь оправдалась девушка, -- я имела ввиду -- "поздно", но это не значит, что вам пора уходить. Скорее... Вам поздно уходить. Оставайтесь спать здесь, у нас, я постелю вам в гостиной. Хорошо? -- Хорошо, Юленька. -- Вы остаетесь? -- Да. Обоюдное согласие На следующий день, утром, Юля чувствовала себя уставшей так, будто ребенку запретили входить в излюбленную комнату, но все-таки, переспавши с несчастьем, бедою отца, девушка могла теперь произвести более взвешенный анализ случившегося. Но вдруг, еще одевая халат в своей комнате, ей послышалось, что кто-то находится в папином кабинете... Осторожно вышла она из спальни, остано-вилась и прислушалась к закрытой двери напротив. Девушке мнительно казалось, что кто-то или что-то теперь пристально притворяется тишиной. И вот, действительно, и в самом деле послышалось шуршание бумаги и... медленное движение... конечно же ящика стола!.. -- Кто там? -- негромко, сглатывая взволнованность, спросила Юля, не решаясь открывать дверь в комнату отца, чтобы не спугнуть, возможно возвращение счастья, (отец в кабинете -- почему-то, девушка была абсолютно уверена в этом)!.. У нее на сердце было так же, как если бы это был там он, и в самом деле -- отец. Но снова сосредоточилась тишина. Тогда девушка медленно и осторожно попятилась назад и ускользнула в свою комнату, словно играя в прятки, прикрыла дверь -- пусть папа найдет. Не через долго, отчетливо уловилось: кто-то, будто ощупывая каждый свой шаг -- "точно" вышел из отцовского кабинета!.. Казалось, что молниеносно Юля распахнула дверь своей комнаты в прихожую но..., застала уже уходящего в гостиную Мишу. Молодой человек не заметил увидевшей его девушки и в следующее мгновение скрылся в гостиной. Вначале Юля сиротливо, обмануто оторопела, но вот разочарование словно ударило поддых -- дыхание сводило, каждый вдох будто завязывался в узел в ее груди, который с трудом развязывался при выдохе, а в глазах стекленели беззвучные слезы. Несколько минут спустя, девушка еще про-должала бороться со своим внутренним волне-нием, как оттуда, из гостиной послышался те-лефонный звонок и Юля стала всеми трудно-послушными силами души, которые были разворочены теперь на тяжелые глыбы переживаний, сосредоточивать в себе срочно понадобившуюся внимательность, вслушивалась в телефонный разговор молодого человека с кем-то, отчего ее волнение подернулось хладно-кровным туманом, остановилось в его леденя-щей вязкости и наконец растаяло, забылось, словно девушка внезапно оставивши его объятья, отвернулась от него. --..А втчи.ш.ту ...ше, -- не разобрать что, -- проснулась, -- быстрым шепотом произнес Миша в гостиной по телефону и тут же заговорил через паузы уже обыкновенно, не приглушая голоса. -- Да... Думаю, что нет... Мне очень трудно осваиваться... Попробую, и надеюсь, что все получится... Я очень благодарен вам... Конечно же так... Хочется верить... Вам -- да... Верю... А как, что теперь будет с ним?.. Спасибо... Да, как и планировали... Нет, еще не звонила... Я все понял... Понятно... Конечно... Согласен... Буду продолжать игру!.. Кажется так... Да... До свидания... Когда в гостиную входила Юля, молодой человек успел уже положить трубку на аппарат -- он закончил свой разговор. -- Доброе утро, -- пристальноприсматриваясь к Мише, сказала девушка и присела, так же как и гость, в кресло. -- Доброе утро, Юленька! -- тут же поспешил отреагировать в свою очередь встречным приветствием Миша и постарался улыбнуться. -- Нет, -- определенно рассматривая молодого человека, холодно, твердо заметила Юля. -- Что, Юленька? Что-то не так? -- Вы совершенно разучились улыбаться, мне и теперь, все так же, как и вчера, не захотелось улыбнуться вам в ответ. И вообще, вы стали каким-то другим. -- Что же все-таки изменилось? -- Насколько я помню, вы... не проявляли такого мягкотелого характера, а сейчас... честное слово, -- девушка нерешительно остановилась, -- а впрочем, какая разница! -- предлагая переменить тему разговора, сказала она. -- И все-таки? -- попытался настоять на ответе Миша. -- Сейчас?.. -- Юля отчетливо выдержала паузу, -- вы больше походите на моего папу, нежели на себя, каким я вас помню. Несколько секунд молодой человек молчал, вежливо смотря в глаза собеседнице. -- Я стараюсь, хоть как-то, -- сказал он, -- сгладить ваше состояние, и поверьте, это я делаю не специально, не в соответствии с этикетом, который подразумевает разум -- сегодня я себя так веду и не могу уже быть другим. Скорее, если я стану оставаться таким же как вы меня помните, то именно в таком случае мне придется играть. -- Боже... -- негромко, настороженно и уди-вленно произнесла девушка, едва покачав головой по сторонам, -- вы даже стали говорить его языком. -- Поверьте, это у меня получается произвольно. -- Не надо оправдываться, Миша. Хорошо, что так, -- сказала девушка и негромко всплакнула, опустивши лицо в свои ладони. Но тут же, будто опомнилась, -- расскажите, как это произошло? -- Честное слово, я не хотел бы вас больше, чем уже есть, травмировать. -- Это ничего, -- аккуратно высморкавшись в носовой платок, определилась девушка. -- Вчера, -- сказала она, -- я плохо соображала, все казалось мне нереальным. Пожалуйста, расскажите, как это произошло, еще раз? Как это вообще могло произойти? -- На вопрос "как?", если вы настаиваете? -- Да, я настаиваю! -- Я могу повторить уже рассказанное вчера, но на вопрос "почему?"... -- Его я задала скорее для себя, чем для вас. -- Понимаю... -- задумчиво произнес молодой человек, -- хорошо, -- добавил он через паузу и... медленно стал рассказывать. -- Вчера днем..., гм..., во второй половине дня я и ваш отец встретились в центре, по его, вашего папы, предварительной инициативе на то. -- Зачем? -- спросила девушка. -- Понимаете, Юленька... -- ненадолго зап-нулся молодой человек в поиске подходящего тона для последующего изложения событий, -- ваш отец позвонил мне по поводу вас. -- Меня? -- удивилась Юля. -- Да, именно так. -- Сейчас припоминаю, -- сказала девушка, -- вчера вы об этом говорили, но подробности..., они совершенно потерялись. -- Так вот, -- продолжал Миша, -- Василий Федорович позвонил мне и сказал, что ему срочно необходимо встретиться со мной и что это касается, "очень касается моей дочери" -- это его точные слова. Я не посмел отказать ему в этом, хотя у меня и была намечена очередная тренировка -- я... все-таки встретился с ним. ... И я услышал удивительное от него... Он говорил довольно сбивчиво и волнительно. Дословно привести не могу, но приблизительно следующее: вам, (то есть мне), необходимо срочно жениться на Юле, потом еще что-то подобное, не помню. И наконец, Василий Федорович стал тащить меня куда-то за руки, даже пытался схватить за ноги..., уже собирались прохожие, а он продолжал выкрикивать, и я уже плохо разбирал, что именно... -- Прекратите! -- воскликнула девушка и Миша замолчал. Юля тихо всхлипывала, пожимая красивыми изгибами плеч. -- Извините... Извините меня, -- сказала она, -- что было потом? -- Может... -- хотел было остановить свое повествование молодой человек, но девушка оборвала его и потребовала: -- Продолжайте... Что... -- Юля говорила сквозь всхлипы и слезы с огромным трудом заставляя себя успокаиваться, -- было, -- она перевела снова запнувшееся дыхание, -- дальше? Что... было дальше? -- повторила она свой вопрос более отчетливо. -- Хорошо, -- определился молодой человек и решился закончить коротко. -- Кто-то вызвал скорую помощь, милицию, потом... -- молодой человек смолчал несколько секунд, -- потом Василия Федоровича увезли в больницу... -- сказал он и как бы спохватившись: добавил, -- в психиатрическую. -- И все? -- тяжело переведя дыхание, уко-рительно спросила рассказчика Юля. Она почти успокоилась и теперь сидела и смотрела в упор на молодого человека так, будто на что-то про себя решалась. -- Это все, Юля, -- твердо обозначил молодой человек то, что он больше ничего не знает. -- Ладно, -- сказала девушка немного оживляясь, -- пусть так. Но тогда как же вы, Миша, объясните вчерашнее!? -- Вы имеете ввиду Юсман и Веру? -- осторожно осведомился молодой человек. -- Да, -- отчеканила девушка, -- откуда появились они?! -- Но все очень просто! Стечение обстоятельств! -- вежливо парировал Миша. -- И каковы же они, эти обстоятельства? -- Дело в том, что когда увезли вашего отца в больницу, то я попытался тут же дозвониться до вас, Юленька, чтобы все рассказать, но... ваш телефон молчал, видимо вас не было дома. -- В котором часу вы звонили? -- уточнила девушка. -- Где-то, по-моему, около трех, в четвертом -- точнее сказать не могу. -- В это время я была в университете, -- внезапно опечалившись, подтвердила Юля, ее оживленность спадала на глазах. -- Ну вот, видите, -- обрадовался Миша, -- и тогда я позвонил Виктории Леонидовне. -- Кто это? -- все так же печально и даже теперь безразлично спросила девушка. -- Юсман, которая вчера... -- Да, я вспомнила. Но почему именно ей? -- Так получилось: первый номер телефона в моей записной книжке, попавшийся мне на глаза в той суматохе, принадлежал Виктории Леонидовне. Я искал такого человека, который бы неплохо знал и меня и Василия Федоровича. -- А вы откуда знаете Юсман, "неплохо", если не секрет? -- Да так... -- замялся молодой человек. -- Извините меня за глупый вопрос, Миша. -- Ничего страшного, Юленька, -- опустивши глаза, подытожил умолчание ответа молодой человек. -- Юсман, -- продолжил он, -- она, по счастливой случайности, оказалась психологом, да еще имеющим, как я узнал от нее по телефону, когда дозвонился ей, хорошую знакомую-психиатра, практикующего в одном из психиатричес-ких заведений. Она попросила меня перезвонить ей через полчаса. Я перезвонил и тут -- неожиданность! Та самая, знакомая Виктории Леонидовны, Юсман дозвонилась ей, оказалась... В общем, игра судьбы да и только -- Василий Федорович явился ее пациентом. -- И эту знакомую зовут Вера? -- Да, Юленька. Она, как Вы помните, вчера приходила, и она обещала сегодня позвонить. -- Но почему вы решили, Миша позвонить кому-нибудь, почему? Здравый смысл подсказывает мне, что в такой ситуации, прежде всего, вы все-таки должны были разыскать меня. -- Да, но вас не оказалось! -- Ну, и что!? Поехали бы в университет или непосредственно ко мне домой, дождались бы! -- Это сейчас легко говорить об этом, Юля, но вчера я испугался, что Василия Федоровича..., что Василий Федорович... Я боялся за него и не хотел медлить, больше я не знаю, что мне вам такое сказать, чтобы вы поняли, почему я так поступил, -- сказал молодой человек и замолчал, виновато опустивши голову, будто ожидая приговора. -- Складная сказка, -- проговорила отрешенно девушка. -- Зачем же вы так, Юленька? -- словно попросил о пощаде Миша, -- это все правда. -- Не обижайтесь, Миша. Я не имела ввиду не верить вам. Просто... -- Юля всхлипнула, -- я не желаю верить в это! -- вскричала она и тут же успокоилась и взяла себя в руки. -- Вы сегодня сходите со мной к папе? -- жа-лобно спросила молодого человека девушка. -- Да. Я провожу вас туда и обратно, если хотите, но... -- Что... "но"? -- Но я с ним встречаться не буду, -- определился Миша. -- Почему? Вы чего-то боитесь? -- Да, я боюсь. -- Но чего? Если то, что вы рассказали так и есть, то о каком страхе может идти речь? -- Я боюсь не за себя, а за вашего отца: мое появление не исключено, но все-таки может вызвать у него новый рецидив болезни. Думаю, что не стоит рисковать. -- Об этом я не подумала. Вы правы, Миша. Извините меня, пожалуйста. -- Ничего страшного. Вас можно понять, Юленька. Раздался телефонный звонок. -- Можно я? -- спросил молодой человек у девушки разрешения на то, чтобы самому снять трубку. -- Конечно, -- согласилась Юля, и остановивши свой порыв к телефону, вся насторожилась. Миша снял трубку. -- Алло, -- спокойно сказал он.-- Здравствуйте, -- потом он... помолчал немного, выслушивая кого-то, и на секундочку прикрывши ладонью трубку, шепнул в сторону девушки: -- это Вера. -- Юля не спеша и стараясь не производить шума, аккуратно присела в кресло и снова целиком насторожилась. -- Да, я знаю об этом, -- продолжал говорить по телефону Миша, -- извините, Вера, одну минуточку... Я хотел спросить, Юленька очень волнуется, можно ли ей сегодня посетить отца хотя бы не надолго?.. -- девушка крепко сцепила свои руки. -- Понимаю, -- озадаченно проговорил молодой человек, отвечая Вере, выслушавши ее ответ. -- Но... Как же тогда быть?... ... Что ж... Постараюсь... Но... -- Миша мельком взглянул на Юлю. -- Сделаю все от меня зависящее... До свидания, Вера, -- печально произнес последнюю фразу по телефону молодой человек и положил трубку на аппарат. ... Некоторое время Миша прохаживался по го-стиной, потом... медленно и мягко присел в свое кресло. -- Что же вы молчите? -- не выдержала на-растающей тяжести паузы девушка. -- К отцу вам сегодня... нельзя, -- подытожил свое молчание молодой человек. -- Я пойду. В какой он больнице? -- встрепенулась девушка и решительно поднялась из кресла. -- К нему вас не пустят сегодня и я полагаю... во многие ближайшие дни тоже, -- остановил порыв девушки Миша и она... чуть-чуть еще постояв у кресла, стала заметно обмякать и слабеть на глазах, словно надувная игрушка, из которой выдернули пробку. В конце концов, девушка подкошенно рухнула в кресло. -- Что вы?! Что с вами!? Юленька!! -- торопливо спрашивал Миша девушку. В один прыжок он успел подскочить к ее креслу и уловить падающую в него Юлю. Нежно он похлопывал ее по щекам и не сильно встряхнул за плечи. Юля пришла в себя. -- Голова закружилась, я почти не спала, -- сухо проговорила она. -- Слава Богу... Может, вам лучше прилечь? -- предложил молодой человек.. -- Может и так, Миша. С минуту они оба молчали. -- Почему к нему нельзя? -- спросила Юля. -- Он тяжело болен сейчас. Вера сказала, должен пройти кризис. -- А когда он пройдет? -- задавая вопрос, девушка оперлась на плечи молодому человеку. Миша сидел на корточках у ее ног. -- Нам остается ждать, -- сказал он. -- И надеяться, -- добавила его ответ девушка, -- как это обычно говорят в таких случаях, -- пытаясь защититься улыбкой неудачно искривившей ее приветливые губы, сказала она. -- Не надо так, Юленька. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо, обязательно. Я помогу вам, чем только смогу. -- А знаете, -- грустно и задумчиво обратилась девушка к Мише, -- я сейчас, только что, подумала... Можете вы остаться жить здесь, пока не вернется папа. Они смотрели глаза в глаза, словно угадывая намерения друг друга. -- Вам покажется смешно или удивительно, Юленька, но я... только что подумал об этом же, -- сказал Миша. Находка Сразу же после завтрака Миша ушел, как он объяснился, "на тренировку и по делам", и Юля оставалась дома одна. Сегодня у девушки был выходной. Вначале, ей вспомнилось -- она забыла спросить у Миши, что он делал в папином кабинете и... с кем и о чем потом говорил по телефону, когда она стояла в прихожей и справлялась со своими переживаниями? Девушка откровенно посетовала на собственную неуклюжесть общения и забывчивость. Потом Юля, проходя мимо двери в кабинет отца, остановилась возле нее и долго, переполняемая печальными чувствами одиночества, не решалась на действие, прислушивалась. В кабинете оставалась неподкупная для сомнений -- отчетливая тишина. Продолжительно убеждая и объединяя себя в своем устремлении, Юля, все-таки покорила отношение к двери у себя в душе, что позволило девушке открыть эту дверь и наконец осторожно войти в кабинет. Первое, что бросилось в глаза девушке, пер-вое, на чем остановился ее изучающий расположение вещей и предметов в папиной комнате, взгляд, это не задвинутый до конца один из ящиков стола. Юля медленно приблизилась к столу: ящик едва заметно прищемил какую-то книгу и потому оставался не полностью закрытым. Девушка быстро наклонилась к столу, но замерла на мгновение..., медленно и боязливо потянула она рукой подозрительный ящик на себя, выдвинула его. Она взяла в руки эту книгу, небрежно вмес-тившуюся в ящик при чьей-то спешке или неаккуратности, и разлистнула ее в самом начале: "Дневник" -- завороженно понял девушка, -- "Папин дневник!" Юля попятилась назад, перелистывая эту, довольно увесистую книгу и машинально присела на папин диван. "Но разве это возможно читать?!" -- подумала она и захлопнула дневник, -- "А если... прочитав... я смогу помочь папе?" -- тут же появилась новая мысль и стала сражаться с первой. Несколько минут девушка сидела на диване практически неподвижно, озадаченно. Она присутствовала в состоянии ребенка, когда родителей дома нет, а он разыскал заветное варенье, которое запрещено есть без ведома, но очень хочется, и в ребенке идет борьба воспитания и страсти. В Юле победила страсть. Она разлистнула дневник и начала прис-тально читать записи отца с самого начала: Мой дневник в приличной степени ретро-спективен, в нем я больше излагаю и раздумываю всегда гораздо позже, чем те или иные события происходили в так называемой общепринятой реальности. Данные несоответствия временных плоскостей и помогают мне озадачивать мой разум, вести эти записи. Еще в ранней молодости я задумывался над тем, Что есть правильнее, нет..., сказать будет гораздо точнее -- задумывался над тем: Что есть Ближе мне самому относительно общества. По тому что социальная, общепринятая правильность обязательно предусматривает канон, что-то несдвигаемо-незыблимое, которое всегда является относительным кого-то или чего-то, удобным кому-то или чему-то, необходимым как степень существования, в данном случае существования тех, кто является хозяином правильности, их существования. Но такое не всегда совпадало с моими видениями Мира. Я же задумывался над тем: что есть ближе именно мне, а значит, правильнее именно для меня, а не для всех. Что есть ближе именно мне: совокупление чувств с разумом или разума с чувствами? Ответ на этот вопрос играл для меня существенную роль в жизни, ибо и самой жизни-то моей как таковой могло бы не состояться, в духовном понимании этого, если бы я не решил тогда поставленную перед собой задачу. И я рассуждал приблизительно так: если предположить, что чувства совокупляются с моим разумом, то родится дитя-эгоист, ограниченное пределами собственных владений с болезненными притязаниями на еще не присвоенное. Жить человеком, раздирающим свои слипшиеся глаза, прозревающим слепцом? Но если предположить, что разум совокупляется с чувствами, тогда появляется на свет зрячее дитя, но откровенно, осознанно прищурвающееся чуть-чуть или же сильно, и тогда любой может признать его за своего. Мне было ясно, что я выбираю разум, опло-дотворяющий чувства. Но возникла проблема! Где мне было взять разум, когда я, в те, юнценосные годы своей жизни, жил в основном среди множества "однояйцовых" подростков, да и сам -- обладал только лишь острыми или туповатыми лезвиями чувств и не больше. Все-таки, всплески чувств формировали мой разум! И однажды, мною, раз и навсегда, было ре-шено: я понял, что окружающие меня тогда люди переводили свои чувства, формировали в разум открыто, естественным для их понимания порядком, то есть, они излагали разум только в известных, освоенных пределах своих чувств, которые лишь и являлись аккумулятором появления разума, его поведения и порядка -- логической развертки. Они не запоминали, не накапливали опыт, потому что выбалтывали его, эмоционировали. Для меня стало не секрет, что опыт остается и помнится лишь тогда, когда он подкреплен не выброшенной энергией чувств во вне себя и любое действо, которое не подкреплено не проявленной энергией чувств, способно повториться опять в большей или меньшей степени, а значит проявить повторение, даже повторения ошибок! Я же для себя начал усваивать иной порядок вещей. Да, так же как и у окружающих меня людей мой разум продолжали формировать чувства, но я не делал этого открыто, я стал учиться пере-плавлять свои чувства в разум скрытый, как его я условно именовал про себя, и мои чувства все больше превращались из угнетателей и поработителей в своеобразных доставщиков, прислугу, приносителей разума не проявленного, разума скрытого, о котором я умел стойко молчать. Позже пришло время, когда я сам оживлял те или иные чувства, вызывал их с помощью скры-того разума, если находил пробел опыта, логики в последнем. Чувства, подчиняясь разуму, лишь только в пределах его, найденного мною пробела, проявляли себя и доставляли радость нового, осознанного осознания, и там, где отсутствовал опыт, где когда-то зависал замеченный мною пробел, туман в разуме -- становилось ясно и все понятно и это место моего разума уже не требовало более прояснения, оно не тревожило, не досаждало, не повторялось. Я становился обладателем пространства, которым обладал пробел в моем скрытом разуме, пространства, в котором помещался пробел и я заполнял его прибывшим опытом, и пробел пе-реставал существовать навсегда. Вероятность повтора одной и той же ошибки более не угрожала мне. Я теперь не ожидал своих ошибок, а я намеренно совершал их сам и потому-то они более не повторялись. Состояла ли трудность в выявлении пробелов? Нет! Это было совершенно легко. Дело в том, что мой скрытый разум походил на своеобразный остров, который разрастался среди бесконечного, окружающего этот остров, единого пробела, и я, как бы отсушивал, присваивал, отвоевывал с помощью моих воинов-чувств пространство, которым владел пробел, и остров моего скрытого разума увеличивался в размерах. Как определял я, какое очередное пространство отвоевать у пробела, а какое нет? Эта механика была тоже не сложной. Ведь я только всасывал чувства те, которые считал не-обходимыми -- остальные просто не возникали. Пробел для меня значил ни что иное как сплошное сражение чувств. Лишь те чувства, к которым я как-то выражал свои отношения и всасывались в меня, и только они становились моим скрытым разумом. По каким критериям я измерял свои отношения или не отношения к чувствам? И это оказывалось просто: если то, что встре-чалось, как-то приближалось ко мне, напраши-валось, не имело ничего общего с моими намерениями -- я отворачивался от этого и обяза-тельно забывал, не реагировал; но, если встреча-лось то, что было мне необходимо в развитии тела и души моих, и оно гармонировало с моими намерениями, не восхищало, не страшило, н