траха и эгоизма. Каждый человек стал бы благородным, независимым, совершенным -- под­линным сыном божьим, а не ублюдком. Дайте людям жизнь, настоящую человеческую жизнь! КОЛЕНАТЫЙ. Все это очень хорошо, очень хо­рошо, но... ГРЕГОР. Благодарю покорно. Триста лет быть чи­новником или вязать чулки. ВИТЕК. Но... ГРЕГОР. Быть независимым и всезнающим... но ведь... Друг мой, большинство полезных профессий осно­вано па несовершенстве знаний отдельного чело­века. КОЛЕНАТЫЙ. Вы увлекаетесь, Витек. Юридически и экономически это абсурд. Вся наша общественная си­стема зиждется на краткосрочности жизни. Возьмите, например, договора, пенсии, страхование, наследственное право... да мало ли что еще! А брак? Голубчик, никто не захочет жениться на триста лет. Никто не заключит до­говора на триста лет. Вы анархист, милый мой. Вы хо­тите разрушить весь установившийся общественный строй. ГАУК. А потом... простите... по истечении трехсот лет каждый захотел бы снова омолодиться... КОЛЕНАТЫЙ. И фактически жил бы вечно. Этак не выйдет! ВИТЕК. Но вечную жизнь можно было бы запретить. Прожив триста лет, все должны будут умирать. КОЛЕНАТЫЙ. Вот видите! Из соображений гуман­ности вы бы запрещали людям жить. ГАУК. Прошу прощения... но мне думается, что это средство можно... было бы выдавать порциями? КОЛЕНАТЫЙ. Как так? ГАУК. Ну, понимаете: на определенное количество лет. Порция -- десять лет жизни. Триста лет много­вато, иной, пожалуй бы, столько и не захотел. А вот десять лет каждый купит, а? КОЛЕНАТЫЙ. И мы открыли бы оптовую торговлю жизнью. Это идея! Представляю себе письма заказчиков: "Вышлите обратной почтой тысячу двести лет жизни в дешевом оформлении. Кон и компания". Или: "Срочно шлите два миллиона лет, прима А, в роскошной упа­ковке. Филиал Вена". Недурно, Гаук? ГАУК. Видите ли... я не коммерсант. Но когда чело­век стареет, он охотно... прикупил бы себе несколько лет жизни. Но триста лет -- это слишком много, а? ВИТЕК. Для познания -- нет. ГАУК. Познания, простите, никто не может купить. А десять лет наслаждений... я... це-пе-це -- охотно ку­пил бы. Входит Горничная. ГОРНИЧНАЯ. Вот, пожалуйте. Это из аптеки. КОЛЕНАТЫЙ. Спасибо, цыпочка. Скажи, сколько дет ты бы хотела прожить? ГОРНИЧНАЯ. Хи-хи, да еще лет тридцать. КОЛЕНАТЫЙ. Не больше? ГОРНИЧНАЯ. Нет. Зачем мне? КОЛЕНАТЫЙ. Вот видите, Витек. Горничная уходит. Коленатый стучит в спальню. ДОКТОР. (в дверях). В чем дело? Ага, хорошо. (Берет лекарство.) ГАУК. Скажите, пожалуйста, как чувствует себя мадемуазель? ДОКТОР. Плохо. (Уходит в спальню.) ГАУК. Ах, ах, бедняжка! ПРУС. (встает). Господа, благоприятный случай дает нам в руки средство продления жизни. По-видимому, это действительно возможно. Никто из нас, надеюсь, не на­мерен воспользоваться им только для себя. ВИТЕК. Вот и я говорю: надо продлить жизнь всех людей. ПРУС. Нет, только сильных, только самых жизне­способных. Для обычной человеческой мрази довольно и жизни однодневки. ВИТЕК. Огo! Разрешите... ПРУС. Я не хочу спорить. Но дайте мне высказаться. Заурядный маленький глупый человек вообще не уми­рает. Маленький человек вечен и без вашей помощи. Ничтожные плодятся без передышки, как мухи или мыши. Умирают только великие. Умирает сила и даро­вание, которых не возместишь. Но мы, может быть, в силах удержать их. Основать аристократию долговеч­ности. ВИТЕК. Аристократию? Слышите: привилегия на жизнь! ПРУС. Вот именно. Жизнь нуждается только в луч­ших. Только в вожаках, производителях потомства, лю­дях действия. О женщинах не может быть и речи. В мире есть десять, либо двадцать, либо тысяча незаменимых. Мы можем сохранить их, можем открыть им путь к сверх­человеческому разуму и сверхъестественной силе. Можем вырастить десять, сто, тысячу сверхчеловеческих власти­телей и творцов. ВИТЕК. Разведение магнатов жизни! ПРУС. Да. Отбор тех, кто имеет право на безграничную жизнь. КОЛЕНАТЫЙ. Скажите, пожалуйста, а кто будет их отбирать? Правительства? Всенародное голосование? Шведская академия? ПРУС. Никаких дурацких голосований! Сильнейшие передавали бы жизнь сильнейшим. Из рук в руки. Властители материи -- властителям духа. Изобретатели -- вои­нам. Предприниматели -- диктаторам. Это была бы династия хозяев жизни. Династия, независимая от цивилизованного сброда. ВИТЕК. А если б этот сброд в один прекрасный день пришел взять свое право на жизнь? ПРУС. Нет, отнять чужое право на нее, право силь­ных. Ну что ж, один-другой деспот пал бы от рук возмутившихся рабов. Пусть! Революция -- право рабов. Но единственный возможный прогресс в мире -- это замена малых и слабых деспотов сильными и великими. Приви­легия долголетия будет принадлежать деспотии избранных. Это... власть разума. Сверхчеловеческий авторитет знания и творческой мощи. Власть над людьми. Долго-, вечные станут властителями человечества. Такая воз­можность в ваших руках, господа. Можете использовать или упустить ее. Я кончил. (Садится.) КОЛЕНАТЫЙ. Гм... Принадлежу я или, например, Грегор к этим наилучшим, избранным? ПРУС. Нет. ГРЕГОР. Но вы, конечно, принадлежите? ПРУС. Теперь уже нет. ГРЕГОР. Господа, оставим пустые разговоры. Тайна долголетия -- собственность семьи Макропулос. Предоставьте этой семье поступать с рецептом, как ей вздумается. ВИТЕК. Простите, то есть как? ГРЕГОР. Рецептом будут пользоваться только члены этой семьи. Только потомки Элины Макропулос, кто бы они ни были. КОЛЕНАТЫЙ. И они будут жить вечно только по­тому, что произошли от какого-то бродяги или барона я шальной распутной истерички? Славная штука эта се­мейная собственность! ГРЕГОР. Все равно!.. КОЛЕНАТЫЙ. Мы имеем честь знать одного из чле­нов этой семьи. Это... прошу прощенья... черт бы его взял -- просто дегенерат какой-то. Милая семейка, нечего сказать! ГРЕГОР. Как вам угодно. Пусть будут хоть крети­нами или павианами. Пусть будут развратниками, вы­рожденцами, уродами, идиотами, чем хотите! Пусть бу­дут воплощением зла. Это ничего не меняет: рецепт будет принадлежать им. КОЛЕНАТЫЙ. За-ме-чательио! ДОКТОР. (выходит из спальни). Все в порядке. Те­перь ей надо полежать. ГАУК. Так, так, полежать. Очень хорошо. ДОКТОР. Пойдемте домой, господин Гаук, я про­вожу вас. ГАУК. Ах, у нас тут такой важный разговор. Пожа­луйста, оставьте меня еще немножко. Я... я... обязательно... ДОКТОР. Вас там ждут в коридоре. Не дурите, старина, а то... ГАУК. Нет, нет. Я... я... сейчас приду. ДОКТОР. Честь имею кланяться, господа. (Уходит.) КОЛЕНАТЫЙ. Вы говорили серьезно, Грегор? ГРЕГОР. Совершенно серьезно. КРИСТИНА. (выходит из спальни). Говорите тише. Она хочет спать. КОЛЕНАТЫЙ. Поди сюда, Кристинка. Хотелось бы тебе прожить триста лет? КРИСТИНА. О нет! КОЛЕНАТЫЙ. А если б у тебя в руках было сред­ство для такой долгой жизни, что бы ты с ним сделала? КРИСТИНА. Не знаю. ВИТЕК. Дала бы его всем людям? КРИСТИНА. Не знаю. А разве они стали бы от этого счастливее? КОЛЕНАТЫЙ. Но разве жить -- это не великое счастье, девочка? КРИСТИНА. Не знаю. Не спрашивайте меня. ГАУК. Ах, мадемуазель, человек так жаждет жить! КРИСТИНА. (закрыв глаза). Иногда... бывает... что нет. Пауза. ПРУС. (подходит к ней.) Спасибо за Янека. КРИСТИНА. Почему? ПРУС. Потому что вы сейчас вспомнили о нем. КРИСТИНА. Вспомнила? Точно я вообще могу думать о чем-нибудь другом! КОЛЕНАТЫЙ. А мы здесь спорим о вечной жизни Входит Э м и л и я, как тень; голова обвязана платком. Все встают. ЭМИЛИЯ. Извините, что я... на минутку вас оставила. ГРЕГОР. Как вы себя чувствуете? ЭМИЛИЯ. Голова болит... Гнусно... противно... ГАУК. Ну, ну, пройдет. ЭМИЛИЯ. Не пройдет, никогда не пройдет. Это у меня уже двести лет. КОЛЕНАТЫЙ. Что "это"? ЭМИЛИЯ. Скука. Нет, даже не скука. Это... это... О, у вас, людей, для этого просто нет названия. Ни на одном человеческом языке. Бомбито говорил то же самое... Это так мерзко. ГРЕГОР. Но что же это такое? ЭМИЛИЯ. Не знаю. Все кругом так глупо, ненужно, бесцельно!.. Вот вы все здесь... а будто вас и нет. Словно вы вещи или тени. Что мне с вами делать? КОЛЕНАТЫЙ. Может быть, нам уйти? ЭМИЛИЯ. Нет, все равно. Умереть или выйти за дверь -- это одно и то же. Мне безразлично, есть что-нибудь или нет... А вы так возитесь с каждой дурацкой смертью. Какие вы странные! Ах... ВИТЕК. Что с вами? ЭМИЛИЯ. Нельзя, не надо человеку жить так долго! КОЛЕНАТЫЙ. Почему? ЭМИЛИЯ. Это невыносимо. До ста, до ста тридцати лет еще можно выдержать, но потом, потом... начинаешь понимать, что... потом душа умирает. ВИТЕК. Что начинаешь понимать? ЭМИЛИЯ. Боже мой, этого не выразить словами! Потом уже невозможно ни во что верить. Ни во что! И от этого так скучно. Вот ты, Бертик, говорил, что, когда я пою, мне как будто холодно. Видишь ли, искус­ство имеет смысл, пока им не овладел. А как овладеешь, так видишь, что все это зря. Все это зря! КРИСТИНА. Что петь, что молчать, что хрипеть -- все равно. Никакой разницы. ВИТЕК. Неправда! Когда вы поете... человек становится лучше, значительнее. ЭМИЛИЯ. Люди никогда не становятся лучше. Ни­что не может их изменить. Ничто, ничто, ничто не проис­ходит. Если сейчас начнется стрельба, землетрясение, светопреставление или еще бог весть что, все равно ни­чего не произойдет. И со мною ничего не произойдет. Вот вы здесь, а я где-то далеко, далеко... За триста лет... Ах, боже мой, если б вы знали, как вам легко живется! КОЛЕНАТЫЙ. Почему? ЭМИЛИЯ. Вы так близки ко всему. Для вас все имеет свой смысл. Для вас все имеет определенную цену, потому что за ваш короткий век вы всем этим не успели насладиться... О, боже мой, если бы снова еще раз... (Ломает руки.) Глупцы, вы такие счастливые. Это даже противно. А все из-за того, что вам жить недолго.. Все забавляет вас... как обезьян. Во все вы верите -- в лю­бовь, в себя, в добродетель, в прогресс, в человечество и, бог знает, бог знает, во что еще! Ты, Макс, веришь в на­слаждение, а ты, Кристинка, в любовь и верность. Ты веришь в силу. Ты, Витек, во всякие глупости. Каждый, каждый во что-нибудь верит. Вам легко живется... глу­пенькие! ВИТЕК. (взволнованно). Но позвольте... ведь сущест­вуют... высшие ценности... идеалы... цели... ЭМИЛИЯ. Это только для вас. Как вам объяснить? Любовь, может быть, и существует, но -- только в вас самих. Если ее нет в ваших сердцах, ее нет вообще... Нигде в мире... Но невозможно любить триста лет. Не­возможно надеяться, творить или просто глазеть вокруг триста лет подряд. Этого никто не выдержит. Все опо­стылеет. Опостылеет быть хорошим и быть дурным. Опо­стылеет небо и земля. И тогда ты начнешь понимать, что, собственно, нет ничего. Ровно ничего. Ни греха, ни страданий, ни привязанностей, вообще ничего. Сущест­вует только то, что сейчас кому-то дорого. А для вас дорого все. О, боже, и я была, как вы! Была девушкой, женщиной... была счастлива... была человеком! ГАУК. Господи, что с вами? ЭМИЛИЯ. Если б вы знали, что мне говорил Бомбито! Мы... мы, старики, знаем слишком много. Но вы, глупцы, знаете больше нас. Бесконечно больше. Любовь, стремления, идеалы, все, что можно себе представить. У вас все есть. Вам больше нечего желать, ведь вы живете! А в нас жизнь остановилась... о, господи боже. Остановилась... и ни с места... Боже, как ужасно одиночество! ПРУС. Так почему же вы приехали за средством Макропулоса? Зачем хотите жить еще раз? ЭМИЛИЯ. Потому что страшно боюсь смерти... ПРУС. Господи, значит, от этого не избавлены и бессмертные? ЭМИЛИЯ. Нет. Пауза. ПРУС. Мадемуазель Макропулос, мы были жестоки с вами. ЭМИЛИЯ. Ничего. Вы были правы. Недостойно быть такой старой. Вы знаете: меня боятся дети. Кристинка, я тебе не противна? КРИСТИНА. Нет! Мне вас ужасно жалко. ЭМИЛИЯ. Жалко? Вот как ко мне относятся... Ты мне даже не завидуешь? (Пауза. Вздрогнув, вынимает из-за корсажа сложенную бумагу.) Вот здесь написано. "Egс Hieronymos Makropзlos, iatros kaisaros Rudolfз"[34] и так далее, весь рецепт. (Встает.) Возьми его, Бертик. Мне он больше не нужен. ГРЕГОР. Спасибо. Мне тоже не нужен. ЭМИЛИЯ. Нет? Тогда ты, Макс. Тебе так хочется жить. Ты сможешь еще любить, слышишь? Возьми. ГАУК. Скажите... а от этого можно умереть? A? И будет больно, когда примешь? ЭМИЛИЯ. Больно. Ты боишься? ГАУК. Да. ЭМИЛИЯ. Но зато ты будешь жить триста лет. ГАУК. Если бы... если бы не было больно... Хи-хи, нет, не хочу! ЭМИЛИЯ. Доктор, вы умный человек. Вы разбере­тесь, пригодно это к чему-нибудь или нет. Хотите? КОЛЕНАТЫЙ. Вы очень любезны. Но я не хочу иметь с этим ничего общего. | ЭМИЛИЯ. Вы такой чудак, Витек. Я отдам рецепт вам. Кто знает? Может, вы осчастливите им все челове­чество. ВИТЕК. (отступая). Нет, нет, прошу вас, лучше не надо. ЭМИЛИЯ. Прус, вы сильный человек. Но и вы бои­тесь жить триста лет? ПРУС. Да. ЭМИЛИЯ. Господи, никто не хочет? Никто не пре­тендует па рецепт?.. Ты здесь, Кристинка? Даже не ото­звалась. Слушай, девочка, я отняла у тебя любимого. Возьми себе это. Проживешь триста лет, будешь петь, как Эмилия Марти. Прославишься. Подумай: через не­сколько лет ты уже начнешь стареть. Пожалеешь тогда, что не воспользовалась... Бери, милая. КРИСТИНА. (берет рецепт). Спасибо. ВИТЕК. Что ты с ним сделаешь, Криста? КРИСТИНА. (разворачивает). Не знаю. ГРЕГОР. Испробуете средство? КОЛЕНАТЫЙ. Ты не боишься? Лучше отдай назад. ВИТЕК. Верни. ЭМИЛИЯ. Оставьте ее в покое. Пауза. Кристина молча подносит бумагу к горящей свече. ВИТЕК. Не жги. Это исторический памятник! КОЛЕНАТЫЙ. Погоди, не надо! ГАУК. О, господи! ГРЕГОР. Отнимите у нее! ПРУС. (удерживает его). Пусть делает как знает. Общее подавленное молчание. ГАУК. Смотрите, смотрите: но горит. ГРЕГОР. Это пергамент. КОЛЕНАТЫЙ. Тлеет понемногу. Кристинка, не обо­жгись! ГАУК. Оставьте мне кусочек. Хоть кусочек! Молчание. ВИТЕК. Продление жизни! Человечество вечно бу­дет его добиваться, а оно было в наших руках... КОЛЕНАТЫЙ. И мы могли бы жить вечно... Нет, благодарю покорно. ПРУС. Продление жизни... У вас есть дети? КОЛЕНАТЫЙ. Есть. ПРУС. Ну вот вам и вечная жизнь. Давайте думать о рождении, а не о смерти. Жизнь вовсе не коротка, если мы сами можем быть источником жизни... ГРЕГОР. Догорело!.. А ведь это была... просто дикая идея -- жить вечно. Господи, мне и грустно, и как-то легче стало от того, что такая возможность исчезла. КОЛЕНАТЫЙ. Мы уже не молоды. Только молодость могла так смело пренебречь... страхом смерти... Ты правильно поступила, девочка! ГАУК. Прошу прощения... здесь такой странный запах... ВИТЕК. (открывает окно). Пахнет горелым... ЭМИЛИЯ. Ха-ха-ха, конец бессмертию! Занавес В 1918 году в статье "Философия и жизнь" Карел Чапек писал: "Если бы какая-нибудь политическая партия выдвинула как свою программу [...] введение принудительного долголетия, может быть, она волюнтаристски и добилась бы этого, но сие вовсе еще не значит, что приобретенные таким способом годы жизни будут счастливыми и полнокровными". В этих словах можно видеть зародыш идеи комедии "Средство Макропулоса", над которой Карел Чапек работал в мае--июле 1922 года. 18 мая 1922 года Чапек сообщал Ольге Шайнпфлюговой, что два послед­них акта комедии у него в основном уже сложились в голове. 3 июля он писал ей же: "Как стало известно из хорошо информи­рованных кругов, "Средство Макропулоса" (ровно полчаса назад) было дописано. Уф! Теперь начнется шлифовка и про­чая волокита, -- хотелось бы немного сократить, но не знаю где". Премьера комедии состоялась 21 ноября 1922 года в праж­ском Городском театре на Краловских Виноградах. Ставил спек­такль автор. Роль Кристины исполняла Ольга Шайнпфлюгова. Отдельной книгой пьеса вышла осенью 1922 года в пражском издательстве "Авентинум". В 1924--1926 годах выдающийся чеш­ский композитор Леош Яначек (1854--1928) написал на сюжет "Средство Макропулоса" одноименную оперу. На русский язык пьеса впервые была переведена в 1940 году. ------------------------- [1] ...новое произведение Бернарда Шоу "Назад к Мафу­саилу".--"Назад к Мафусаилу" (1921)--философская драма в пяти частях, раскрывающая взгляд Шоу на историю и смысл человеческого существования; для того чтобы люди стали разум­ными и не повторяли ошибок предыдущих поколений, он считал необходимым продлить срок их жизни, по крайней мере, до трех­сот лет, так сказать, до "Мафусаилова века" (Мафусаил -- библей­ский патриарх -- прожил, по преданию, девятьсот шестьдесят де­вять лет). Когда весной 1932 г. чешский критик Трегер написал в связи с пражской постановкой пьесы Шоу: "Для нас, чехов, постановка "Мафусаила" Шоу важна тем, что сделала явным источник вдохновения, породивший драмы братьев Чапеков", К.. Чапек опроверг это предположение, обратив внимание на даты появления своих пьес. Задумывались они, как подчеркивал К. Чапек, в среднем на год раньше опубликования или поста­новки. Ответ Трегору Чапек заключал следующими словами: '"...все названные пьесы ставились на родине Шоу. Ни один ан­глийский критик (а, как известно, английская критика отли­чается большей снисходительностью и профессионализмом, чем это принято в иных местах) не пришпилил чешским авторам ли­тературную зависимость от пьесы Шоу или какой бы то ни было другой". [2] Кассандра -- дочь Приама, царя Трои. Согласно древ­негреческим сказаниям, Аполлон наделил Кассандру даром про­рицания, но когда она отвергла его любовь, внушил всем недо­верие к ее пророчествам. Тщетно говорила она об опасности, таящейся в оставленном греками деревянном коне ("троянскоы коне"), и предсказывала гибель Трои. [3] Терезианская академия -- аристократическое военное учебное заведение в Вене, основанное австрийской императрицей Марией Терезией (1717--1780). [4] написанное решает (лат.). [5] Милый граф (франц.). [6] проказница-смуглянка (исп.). [7] Какая любовница! С изюминкой! Боже мой (исп.). [8] ЭМИЛИЯ. Целуй меня, дурак, дурачок! ГАУК. Боже мой, тысячу раз, Евгения! ЭМИЛИЯ. Животное, один поцелуй! ГАУК. Евгения... Черномазая... девочка... любимая... дорогая. ЭМИЛИЯ. Тсс, дурак! Перестань. Пошел прочь! ГАУК. Это она, она! Чертова цыганка, идем со мной, ско­рее! ЭМИЛИЯ. Я уже не цыганка, сумасброд! Замолчи! Ступай! До завтра, понимаешь? ГАУК. Приду, приду, любовь моя! ЭМИЛИЯ. Уходи! ГАУК. О, боже мой! Это она, это она! Евгения... ЭМИЛИЯ. Черт возьми, уходи! Прочь! ГАУК., Приду! Господи боже, это в самом деле она! (исп.) [9] Поняли? (франц.). [10] Скотина! (франц.). [11] Добрый день (исп.). [12] Ради бога (исп.). [13] Боже мой, дитя (исп.). [14] Ай, озорница! Любимая! (исп.). [15] Тсс, прислушайтесь... (исп.). [16] Пойдем (исп.). [17] Малютка, (исп.). [18] Да, да сеньор! (исп.) [19] девочка! (исп.) [20] Ничто (исп.). [21] Да, пойди сюда, песик! (исп.) [22] Черт возьми! Вы ведь хотите, чтоб вас считали рыцарем? (исп.) [23] О, небо (исп.). [24] Арсен Люпен -- вор-джентльмен, герой ряда детек­тивных романов и рассказов французского писателя Мориса Леблана (1864--1925). [25] Господи, я в отчаянии... в отчаянии (франц.). [26] Проститутка-цыганка, которая называет себя Евгенией Мон­тес... (исп.) [27] Моя дорогая, дорогая Эллен (нем.). [28] Матерь божия (греч.). [29] Рудольф II Габсбург (1552--1G12) --король Чехии и Венгрии, император так называемой Священной римской им­перии в 1576--1612 гг.; покровительствовал наукам и искусствам; при его дворе наряду с настоящими учеными подвизались алхи­мики, астрологи и хироманты. [30] Христос-спаситель (греч.). [31] Пресвятая (греч.). [32] Отче... наш... иже... еси... небесех (греч). [33] во веки веков, аминь... (лат.) [34] Я, Иеронимус Макропулос, врач императора Рудольфа (греч.).