говаривать о них - и то мы не можем с полной ясностью, а вы хотите еще и направлять. Ведь они муж и жена! Напоминаю!
Ольга Ивановна. Ладно. Авось останутся еще и людьми.
Леня. Надеюсь, но... Маруся очень простая. Ее можно обидеть насмерть.
Ольга Ивановна. Леня!..
Никанор Никанорович. Готово.
Валя. Открыли?
Никанор Никанорович. Сломалась пробка.
Общий хохот.
Шурочка. Вечно это с шампанским. Надо письмо в газету написать.
Юрик. А ну, дайте мне бутылку.
Шурочка. Миша откроет. Миша мой.
Юрик. Я тут тоже вроде свой. Чего же Мише надрываться? (Берет бутылку, убегает. Маруся за ним.)
Шурочка (хохочет.) Свой! Сережа! Как вы терпите, я за такие слова голову бы оторвала!
Валя. Какие глупости! Ведь они вместе учились.
Ольга Ивановна. Леня, почему вы сказали, что Марусю можно обидеть насмерть?
Леня. С непривычки.
Ольга Ивановна. Не понимаю.
Леня. Я умею серьезно разговаривать о работе. А вы вдруг заговорили серьезно о семейной жизни. И мне с непривычки почудилось невесть что. Да тут я и выпил еще. Простые люди не гнутся, а разбиваются... Довольно. Несу невесть что. Никанор Никанорович, зачем шепчетесь вы с Шурочкой? Это нетипично.
Никанор Никанорович. Отстаньте! (Шурочке.) С чего вы это взяли?
Шурочка. А вот можете убить меня, и я слова не пикну, если я неправа.
Никанор Никанорович. Выдумали.
Шурочка. Кого угодно можно обмануть, но только не меня. Юрик не женат, не женат, не женат! Пусть он жену сюда не приводит. Это ничего не доказывает. Может, она такая, что Юрик ее стесняется. Мало ли на ком можно сгоряча жениться! Это бывает. Но он неухоженный. Какая бы плохая жена ни досталась на долю парню - все же зашила бы рукав на выходном костюме. По шву распорото. У меня - и то руки чесались зашить, да Маруся опередила.
Никанор Никанорович. А зачем ему лгать?
Шурочка. Нет, нет, у него все поведение холостяцкое. Говорит, что с женой живет дружно. Так хоть раз на часы взгляни, когда ты в гостях. По телефону позвони: "Нюра, я задержался". Нет, никогда. Недавно вышла у нас такая глупость, что и с умным случается, - заигрались мы в подкидного дурака до половины третьего ночи. Позвонил Юрик домой, что задерживается? Нет!
Никанор Никанорович. Зачем Юрику лгать, спрашиваю я вас?
Шурочка. Зачем?
Сонный детский голос. Мама!
Миша вскакивает.
Шурочка. Кажется, маму ребенок зовет, а не папу! Иду, Майечка, иду. (Убегает.)
Никанор Никанорович. Влетело, Миша?
Миша. Вы не думайте. Она не всегда. Иной раз сорвется, а бывает добрее доброго. Она веселая.
Никанор Никанорович. Огонь женщина. А как экзамены, Миша?
Миша. Ох, Никанор Никанорович, глупею. Когда надо отвечать - глупею. Молчаливость окаянная одолевает. Язык отнимается. Это я сейчас разговорился, коньяку выпил, а на экзамены выпивши не пойдешь. Но в общем начинают привыкать ко мне, ждут, когда я разговорюсь. Но это в сторону. Вы Шурочку не знаете. И никто ее не жалеет так, как я. Сейчас она умнее любого, не успеешь оглянуться - и хуже ребенка балованного. Но это в сторону. Об этом молчок.
Вбегает Шурочка.
Шурочка. Уснула моя радость. Потребовала было песню, что ей папа поет, - "Два гренадера". Вот чему он учит ребенка. Ладно, ладно, не гляди на меня, сегодня я всем все прощаю, мне весело сегодня.
Маруся вбегает.
Маруся. Добился Юрик наш! Валя, скорее готовь бокалы. Пробка сама пошла.
Входит Юрик.
Валя. Ой, только не в меня, Юрик! Я этого терпеть не могу!
Юрик. Будьте покойны, жертв не будет.
Пробка вылетает. Бокалы наполнены.
Ольга Ивановна. Прошу слова.
Никанор Никанорович. Тише, тише!
Ольга Ивановна (открывает сумочку, достает пачку телеграмм). Ребята! . . Впрочем, я, кажется, оговорилась. Маруся! Видишь, сколько телеграмм пришло к тебе! И от одноклассников. И от старших. От Васи Захарова. Ездит он шофером в Таджикистане. И от Стаси Помяловской. Она учится в театральной студии в Москве. Это я не Марусе объясняю, а вам, гостям. Маруся и без меня знает, кто, где и как живет. И от Леши Гауптмана. Он работает в музее в Пензе. С первого класса, узнав, что есть писатель с такой фамилией, пристрастился он к искусству. Но стал в искусстве не богом, а только жрецом. Отличный музейный работник. Ах, да всех не перечислишь, потом разберешь, Маруся. Много лет справляли мы твое рождение в детском доме. И вот вспомнили бывшие детдомовцы тебя. Они тебя любят. У тебя сорок братьев и сестер. И все спрашивают в письмах - как ты живешь. А Игорь Хаджибеков, самый из них вдумчивый - он преподает физику в Саратове в одной школе, - пишет: "Маруся, семья в мирное время - это все равно что тыл во время войны".
Юрик. А сам холостой.
Ольга Ивановна. Замолчи, легче легкого смеяться над теми, кто учит. Всем вам чудится, будто все вы и сами понимаете. А где твоя жена? Не привел ее. Значит, глупость совершил. Неудачно женился. А глядя на тебя, и другие начнут ворчать, что семейная жизнь - каторга... Ах, не то я говорю, вероятно. Но пойми меня, дорогая. Поймите меня! Сколько сил потрачено на то, чтобы, сделать вас настоящими людьми! Живите по-человечески. Следите за собой. Трудно делать то, что решил. Я шла сюда с твердым намерением не учить и не проповедовать. И вот не удержалась. Значит, человек над собой не волен. Мелочь? Да! Но вся жизнь построена из мелочей. Они все решают. Особенно в семье. Будьте счастливы! Умоляю вас, будьте счастливее старших.
Леня. Ольга Ивановна, что вы беспокоитесь? Они счастливы. Это и слепому видно. За это и пьем.
Темнеет. Загорается свет. Декорация та же. Часы бьют дважды. Гости разошлись. Сережа сидит на диване, угрюмо смотрит в книжку. Столы все еще составлены вместе, но скатерть снята с них. Звон посуды. Из кухни выходит Маруся с грудой тарелок. Ставит их на стол. Сережа не поднимает головы. Маруся отправляется к двери. Останавливается нерешительно.
Маруся (тихо). Сережа, что с тобой?
Сережа. Ничего.
Маруся. Ну как хочешь. (Пауза.) Ты даже не помог мне посуду вытереть. Что с тобой?
Сережа молчит.
Вот тебе и раз. День моего рождения, а ты наказываешь меня. За что?
Сережа не поднимает глаз от книжки.
Все думают, что мы счастливы, ушли от нас веселые, а у нас вот какой ужас. Поглядела бы Ольга Ивановна. Поговори со мной, а, Юрик!
Сережа. Меня зовут не Юрик.
Маруся. Я оговорилась, потому что он со мной был целый вечер, а ты молчал нарочно. Ну скажи - что я сделала? Смеялась слишком громко? Нет, тебе просто нравится меня мучить. Нравится, и все тут. Выпил ни с того ни с сего уже после торта - целый стакан коньяку. Как маленький.
Сережа. Маленькие не то пьют.
Маруся. Как десятиклассник. Нет, ты можешь со мной помириться, да не хочешь, жестокий ты человек. Ты нарочно пил, чтобы я мучилась.
Сережа. Я не знал, что ты изволишь заметить, пью я или не пью.
Маруся. "Изволишь"... В жизни от тебя не слышала подобных слов.
Сережа. Это не брань.
Маруся. У других, может быть, и не брань, а у нас брань. Сереженька, маленький мой, я не умею ссориться! Я не знаю, что говорить. Умоляю тебя, если я в чем-нибудь виновата, выругай меня прямо, голубчик. Пожалуйста. А то мне страшно.
Сережа. Не бойся.
Маруся. Ты и на войне воевал, и видел больше, чем я, значит, должен быть добрее. Ты старше.
Сережа. Раньше надо было думать.
Маруся. О чем?
Сережа. О том, что... старше.
Маруся. Я не понимаю. Я сказала... Я ничего не понимаю. Ну посмотри на меня, Юрик...
Сережа. Дай мне отдохнуть от Юрика!
Маруся. Я... (Всплескивает радостно руками.) Сережа, маленький мой, - ты ревнуешь? Мальчик мой! Значит, не я одна поглупела, - и ты у меня дурачок? Вот славно-то! Сережа!
Сережа. Я...
Маруся. Не спорь, не спорь.
Сережа. Я... Мне показалось, что я тебе не нужен.
Маруся. Ты? Мне даже стыдно - вот до чего ты мне нужен. Мне даже страшно - вот как ты мне нужен. Я какая-то стала доисторическая. Дикая. Вот как ты мне нужен.
Сережа. Ладно. Я бы никогда не сказал. Это коньяк.
Маруся. Ну, спасибо коньяку.
Сережа (закуривает). Забудь. Больше никогда ни слова. Мне показалось глупым, что он от тебя не отходит.
Маруся. А как же он иначе может? (Садится возле Сережи. Гладит его по голове.) Сколько я себя помню - он всегда возле. Я маленькая была, но помню, как мы вдруг очутились так далеко - в Кировской области, в лесах... Все чужое. Все непонятное. Вечера бесконечные, света нет. Сидим, поем в интернате. Ольга Ивановна поет, а у самой голос все хрипнет. А кончилось тем, что хор у нас образовался. И стали мы ездить по району - участвовать в концертах. Прославились. А один раз чуть не погибли: попали в буран по дороге на концерт. Меня с собой всегда брали. Я объявляла номера. Ольга Ивановна была против, но я не испортилась от своей сценической деятельности. Все смеются, что такая маленькая на сцене. Ты спишь?
Сережа. Нет, я стараюсь представить себе, как все это было. А я в это время дрался.
Маруся. А ты дрался. И вот все кончилось хорошо. А Юрик - как же он может не ходить за мной следом? Так было испокон веков.
Сережа. Ты видела его жену?
Маруся. Нет. Увижу когда-нибудь. Неважно. Ну и все. Какая тяжесть с души свалилась! Я думала - какую это я глупость сделала, рассердила тебя? А оказывается, это ты дурачок.
Сережа. Да вот представь себе. Я не знал. (Обнимает Марусю.) Никому тебя не отдам - вот я какой, оказывается.
Маруся. Ну ничего. Как-нибудь.
Сережа. Опасное место - дом. Привыкаешь тут снимать пиджак. Расстегивать воротник. Ну, словом - давать себе волю.
Маруся. Ничего.
Сережа. Все равно - никому я тебя не отдам.
Маруся. И не отдавай. И пожалуйста. И спасибо. Я так этому рада!
Все исчезает во тьме, кроме кукол. Они поют.
Медвежонок. В доме...
Кукла. Восемь...
Медвежонок. На...
Кукла. Сенной...
Кукла и медвежонок (хором). Поселились муж с женой.
И не только поселились,
Но как дети подружились.
Кукла. Чудо!
Медвежонок.
Чудо? Погоди!
Что-то будет впереди?
* ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ *
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Календарь показывает 19 октября. Когда он исчезает, мы видим все ту же комнату. Ясный осенний день.
Валя Волобуева заклеивает длинными полосами бумаги рамы. Маруся моет второе окно, перегнувшись во двор. Шурочка крепко держит ее за юбку. Поет задумчиво.
Шурочка (поет).
В кружках и хороводах,
Всюду милый мой
Не сводил очей с меня,
Все любовался мной.
Маруся, не перегибайся так, у меня голова кружится. Говорят тебе - пусти, я лучше сделаю, и в один миг. А? Вот упрямая! (Поет.)
Все подруги с завистью
На меня глядят,
"Что за чудо парочка", -
Старики твердят.
Что? Денатурат? Валя, у тебя денатурат? На, Маруся. Осторожней. Если поскользнешься да упадешь - я тебя своими руками задушу.
А теперь вот милый мой
Стал как лед зимой,
Все те ласки прежние
Он отдает другой.
Валя, у тебя никого нет?
Валя. В каком смысле?
Шурочка. Известно в каком.
Валя. Нету.
Шурочка. Удивляюсь. Здоровая. Обаятельная. Свободная. Эх ты! (Поет.)
Чем лучше соперница,
Чем лучше меня,
Что отбила милого
Друга от меня?
Иль косою русою,
Иль лицо бело,
Иль походкой частою
Завлекла его?
Ох, Валя, Валя! Я люблю мужа. Уж куда больше любить! Но душа просит... сама не знаю чего. Хоть погоревать во всю силу. И тут своя красота есть. Мы с Мишей, конечно, ссоримся, без этого нельзя. Но как-то по-домашнему. Эх! Люблю тоску! (Поет.)
Научи, родная мать,
Соперницу сгубить
Или сердцу бедному
Прикажи забыть.
"Нет запрету, дочь моя,
Сердцу твоему,
Как сумела полюбить,
Так сумей забыть".
Валя, ты чего! Маруся, Маруся, она плачет! Да еще слезы бумажными лентами вытирает. А чем окно заклеивать будем?
Маруся (прыгает с подоконника, подбегает к Вале). Валя, Валечка, что с тобой?
Валя. Я никогда не выйду замуж.
Маруся. С чего ты взяла?
Валя. Не могу влюбиться. Отвращение к мальчишкам. У них руки холодные. На лице какой-то пух. От застенчивости весь каменеет, а туда же лезет - обниматься. Убила бы. А кто мне нравится, тот на меня не смотрит.
Шурочка. А тот, кто тебе нравится, постарше?
Валя. Постарше. Не так много. Еще молодой. Лет двадцати девяти.
Шурочка. Мы его знаем?
Валя. Умру, а не скажу.
Шурочка. Вот и проговорилась, дурочка. Значит, знаем.
Валя. Отчего я такая несчастная, нравлюсь только мальчишкам да старикам. Я никогда не рассказывала, такая минута подошла, расскажу. В прошлом году, когда я была на практике, в заводской лаборатории, был там лаборант. Старый, лет сорока. Щеки синие, хоть брился каждый день. Сопит. Нос не в порядке. Задержались мы вечером в лаборатории. Вдруг глаза у него остекленели. Лицо поглупело. Как бросится на меня. Шурочка. Ну, это уже нахальство! Валя. Я не испугалась. Только стало мне так скучно. Уйдите, говорю. А он как глухой. Тут меня даже затошнило. Я так его толкнула, что он рухнул. Разбил две колбы, пробирки. А я бежать. А на другой день знаете что он сделал?
Шурочка. Прощения просил.
Валя. Как же, дожидайтесь. Подал заявление, что я посуду побила. С меня взыскали, а я промолчала. Почему? Будто связало нас это вчерашнее безобразие.
Шурочка. Ох, меня там не было.
Маруся. Ох, бедные мы, женщины. Пока найдешь свое счастье - столько переживешь.
Шурочка. Что верно, то верно. Мне Миша говорит: "Ты знатная ткачиха, что ты все про любовь, ты про работу расскажи". Чудачок! У меня руки золотые! Мне на работе все ясно как стеклышко, еще и с другими делюсь опытом. Я хочу, чтобы у меня и дома было не хуже. А у кого тут опыт возьмешь? Все семьи разные.
Маруся. Человек неделим.
Шурочка. Как, как?
Маруся. Человек неделим. Ты правильно говоришь. Каждый хочет добиться, чтобы везде он был на высоте.
Шурочка. А как добиться? "В семейной жизни главное - терпение". Ну, хорошо. Я подумала: нет, мне не утерпеть. А с кем посоветоваться? "Миша, говорю, что есть ревность?" - "Прочти в толковом словаре". Прочла я и даже раскричалась. "Ревность, написано там, - это сомнение в чьей-то верности". Сомнение! Ну уж это ты брось! Значит, если я застукаю Мишу с Ленкой Куликовой - моя ревность пройдет оттого, что сомнений не будет? Ну как тут верить книжкам? Самой надо учиться. Валечка, ты, значит, все-таки влюблена у нас?
Валя. Во-первых, нет. А во-вторых, он любит другую.
Шурочка. Красиво, печально! Ничего, ничего, ты переживай, это душу украшает.
Открывается дверь, и в комнату входят Сережа, Никанор Никанорович, Леня.
Маруся. Ох, откуда вы? У меня такой беспорядок! Я босиком.
Сережа. Да уж.
Никанор Никанорович. Здравствуйте. Простите, мы думали, что дома никого нет.
Маруся. Я не ждала вас.
Сережа. Это сразу видно.
Маруся. Ты не предупредил.
Сережа молча выходит.
Куда ты?
Леня. К телефону. В коридор. Заказать Москву.
Никанор Никанорович. Наш идиот бухгалтер не внес аванс. Мы пришли к вам. Сегодня наш проект обсуждали в главке. Надо узнать. Разрешите позвонить от вас.
Маруся. Телефон Сережин.
Леня. А будь ваш - вы нас прогнали бы?
Шурочка. Не отвечай, Маруся. Ну, я пойду. Сережа такого холода нагнал, что еще простудишься. Пришел - не постучался, вошел - не поздоровался.
Никанор Никанорович. Не сердитесь. Мужчина при виде уборки звереет.
Шурочка. Марусенька, вон твои туфельки, под столиком. Я зайду завтра, докончим окно, когда помещение очистится. (Уходит.)
Леня. И вы уходите, Валя?
Валя. Да, мне пора.
Леня. А я что-то знаю.
Валя. Вероятно. Иначе не были бы инженером-строителем.
Никанор Никанорович. Испортил девушку. Острить стала.
Валя. Я защищаюсь.
Леня. Мы встретили Юрика.
Валя. До свидания, Никанор Никанорович.
Леня. С женой.
Валя. Это меня не касается. И вы неправду говорите.
Леня. Спросите Никанора Никаноровича.
Валя. Никанор Никанорович, правда?
Никанор Никанорович. Видимо.
Валя. До свидания. А какая она?
Леня. Блондинка. Высокая. Смотрит оценивающе.
Никанор Никанорович. Зовут Станислава Арнольдовна. Видимо, полька.
Маруся. Ох, тут что-то не то.
Леня. Не то?
Маруся. Он говорил, что жену его зовут Нюра.
Леня. Может быть, по-польски так, а по-русски - иначе.
Валя. До свидания. Я бегу. (Уходит.)
Маруся провожает ее.
Леня. Валя по уши влюбилась в Юрика, и все это видят, кроме него самого и ближайших друзей.
Никанор Никанорович. А вам какое дело?
Леня. Сам не знаю.
Сережа (возвращается; мрачно). У Якубовского не отвечает телефон.
Никанор Никанорович. Прячется.
Леня. Никаких сомнений.
Никанор Никанорович. Завтра узнаем. Неважно. Нет, важно. Много у меня, что ли, осталось дней и ночей? Ночь не спать из-за того, что не хватает у человека смелости взять да и сказать всю правду!
Леня. Ни в одном проекте не был я так уверен, как в этом.
Никанор Никанорович. Вот поэтому он и не прошел. Смотрят на проект. Смотрят и думают: "А я так мог бы?"
Леня. Если бы еще Якубовский попал, так сказать, на руководящий пост естественным путем, а он в талантливые инженеры назначен... А раз назначен - значит, могут и снять. Вот он и вертится.
Маруся входит в комнату.
Сережа. Мы работаем.
Маруся. Я тоже. (Берет со стола книгу, уходит.)
Никанор Никанорович. А до войны? Кем он был до войны?
Леня. Никем.
Никанор Никанорович. А теперь считает, что он пуп земли. А на самом деле он просто пуп.
Леня. Лицо грубое, щеки как ляжки. Еще за границу его посылают. (Достает из кармана газету.) И он описывает свои впечатления. (Читает.) "Мне довелось посетить завод строительных материалов". "Довелось" - скажите, пожалуйста! Почему, как начинают наши путешественники изливать в газетные подвалы свои чувства и мысли, - у них язык деревенеет? "Довелось", "не далее как вчера" - обратите внимание. Просто "вчера" уже Якубовский сказать не в силах. Он не простой человек. Землепроходец! (Читает.) "Осеннее золото лесов", "то и дело проносятся стада", "досужие болтуны". "Досужие"! - смотрите, пожалуйста, какое словцо выкопал. Сам ты досужий! Казнил бы его.
Никанор Никанорович. Ну, это уж незачем. Себе дороже стоит.
Леня. Я расточителен.
Никанор Никанорович. Вы человек с душою, достаточно разработанной. Вам убивать - противопоказано. Вспомните Раскольникова.
Леня. Главная ошибка Раскольникова была в том, что убивал он собственноручно. Надо было поручить секретарю. Ничего бы Раскольников не увидел, не услышал. Мучений совести - на грош, а пользы-то...
Никанор Никанорович. Довольно. Не кощунствуйте. Идем по домам.
Встает. Частые телефонные звонки.
Междугородняя.
Сережа бежит к телефону.
А где Маруся?
Леня. Она заходила сюда, но Сережа ее выставил.
Никанор Никанорович. Не выдумывайте.
Леня. А вы даже и не заметили?
Никанор Никанорович. Не выдумывайте. Когда это было?
Леня. Она, как вежливая хозяйка, вошла, а Сережа ей: "Мы работаем".
Никанор Никанорович. Не заметил. Честное слово. Я понимаю Сережу. Он не хотел, чтобы жена видела его волнение.
Леня. Терпеть не могу слова "волнение".
Никанор Никанорович. Шли бы вы в писатели!
Леня. Не смею.
Входит Сережа.
Сережа. Якубовский звонил. Проект принят. С блеском. Он звонил нам в бюро, не застал, потом вам, потом добыл мой телефон - и сюда. Естественно, что у него дома телефон не отвечал. Он в главке сидел, к нам дозванивался.
Пауза.
Никанор Никанорович. Первый признак действительно талантливого человека: он радуется чужому успеху. Он понимает, что каждая удача не отнимает, а дарит. Растет уважение ко всей организации.
Леня. И работает как мученик. Здоровье-то у него никакое. Обрюзг, побледнел, а отдыхать не едет.
Сережа. За границей-то побывал.
Леня. Ну какой же это отдых!
Сережа. И написал...
Леня. Как будто он сам писал! Посмотри название статьи: "Под чужими звездами". Он человек умный, скромный. Это за него сочинил кто-нибудь.
Сережа. Ты же собирался его казнить.
Леня. Я... я... не успел, к счастью.
Друзья переглядываются и разражаются хохотом.
Сережа. Признаем - свиньи мы. Плохо воспитаны.
Никанор Никанорович. Нервы.
Леня. Судили и осудили, да с какой легкостью!
Никанор Никанорович. Довольно психологии. Проект принят! Впрочем, я и не сомневался в этом. Мария Николаевна! Мария Николаевна!
Входит Маруся с книгой в руке.
Поздравьте нас - принят проект.
Маруся (радостно). Принят! (Словно опомнившись, холодно.) Поздравляю.
Леня. Бежим, бежим! Дадим отдохнуть людям. Вечером созвонимся. (Идет в прихожую.)
Маруся стоит на месте, опустив голову. Сережа возвращается.
Сережа. Что ж ты свет не зажигаешь - стемнело совсем. (Зажигает свет, взглядывает на Марусю. Пугается.) Маруся, что с тобой? Отчего ты такая бледная? Простудилась! Возишься с окнами, возишься, сколько раз я тебе говорил.
Маруся. Окна сами не вымоются, не заклеятся.
Сережа. А что с тобой? Я тебя обидел, может быть? Ну как тебе не стыдно. Мало ли что бывает! Мы, мужчины, народ грубый. А кто слишком вежливый - тот не мужчина. Ну, Маруся, проснись.
Маруся. Я проснулась.
Сережа. Давай помиримся.
Маруся. Мы не ссорились.
Сережа. Ну, как хочешь. (Идет к столу сердито. Усаживается. Открывает книгу.)
Свет гаснет. Освещены только куклы.
Медвежонок. Слушай ты, Сергей! Послушай нас пока не поздно!
Кукла. В следующий раз будешь просить - не ответим.
Медвежонок. Вон, я вижу, в книжке у тебя написано: "Эти вещи ясно говорят о том, что каменный период сменился тут бронзовым ранее, чем можно предположить". Вон о чем при случае говорят вещи! И притом ясно! А ты не желаешь нас слушать!
Кукла. А мы ясно тебе говорим: пойди помирись!
Медвежонок. Мы ясно тебе говорим: в ссорах есть своя прелесть, не поддавайся этой игре!
Кукла. В этой игре, прости меня, фарфоровую, за выражение, разбиваются сердца!
Медвежонок. Сколько тебя, дурака, воспитывали - будь воспитанным мальчиком.
Кукла. Сидит!
Медвежонок. Не слушается. Будто мы не вещи, не куклы, а, прости господи, его родители. Что делать?
Кукла. Споем с горя!
Поют.
В доме восемь на Сенной
Поселились муж с женой.
Поселились, веселились,
А потом и побранились...
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Вспыхивает свет, освещающий календарный листок. На нем число: 19 ноября. Когда он исчезает, куклы замерли, как неживые. Маруся разговаривает с ними.
Маруся. Дети, я научилась ссориться. Что делать? В азарт вхожу. Иной раз даже обидно мириться, - вот я во что превратилась. Началось с пустяков. Сережа при чужих сказал, чтобы я вышла из комнаты. Я, конечно, вышла. И тут родилась первая ссора. Я молчу, и он молчит. Я самостоятельный человек. А он мужчина. Потом прошла неделя, и вдруг показалось мне, что он похудел, сжалось у меня сердце, бросилась я к нему на шею, и прожили мы так мирно, так славно, так близко, как никогда в жизни, дней пять. Потом он вдруг обиделся. А на что - не могу вспомнить, вот что смешно. Мы вместе не могли вспомнить. Но молчали неделю. И пришел он ко мне мириться первый. И снова мир. В чем дело, дети? Может быть, любовь имеет свой возраст. Сначала любовь - ребенок, все умиляются, смеются каждому словечку, радуются. А потом глядишь - и вырос ребенок. Любовь-подросток командует нами. Подросток. Легко ли? Переходный возраст, со всякими глупостями. Ах, Сережа, Сережа! Шучу я с вами, дети, чтобы себя подбодрить. В последней ссоре было что-то, говоря прямо, страшное. Я попросила его объяснить мне один вопрос по высшей математике. Стал он объяснять. Я не понимаю. И он заорал на меня, с ненавистью, с отвращением, как на врага, - вот чего никогда не было. Нет, надо иметь смелость и сказать - в последней ссоре было что-то безобразное. Так ссориться я не научусь. Если тебя подбрасывать - будет только смешно и жутковато. А если на пол швырнуть - разобьешься. Верно, кукла? Ты неживая - и то разобьешься. А ведь я живая. Если...
Звонок. Маруся убегает и возвращается с Юриком и Валей.
Больше всего мне хотелось, чтобы это вы пришли. Садитесь. Какую картину видели?
Валя. Немое кино. "Человек из ресторана". Подумать только - ни звука, ни слова, а все понятно.
Юрик. Меня другое удивило.
Валя. Юрик, только не шутите! Я так настроена серьезно, так мне жалко всех, а вы начнете подсмеиваться, и все пропадет.
Юрик. Нет, я шутить не собираюсь. Я другое хочу сказать. Смотрел я картину и удивлялся. Можно было подумать, что собрались в кино люди только хорошие.
Маруся. Почему?
Юрик. До тонкости все понимали: кто поступает правильно, кто нет, кому надо сочувствовать, кого ненавидеть или презирать. Ахали в один голос, и смеялись, и даже плакали.
Валя. Что ж тут удивительного?
Юрик. Если бы они в жизни так отчетливо понимали, что хорошо, что плохо, - вот славно жилось бы!
Валя. Все понимают!
Юрик. Когда стукнет.
Маруся. А ты и без этого все понимаешь?
Юрик. Я все понимаю. Мне объяснять не надо.
Маруся. Ты куда, Валя?
Валя. Чай поставить можно?
Маруся. Что спрашивать-то.
Валя убегает.
Чего-то она в последнее время нервничает.
Юрик. Не замечал. А вот у тебя что-то неладно в жизни.
Маруся. Юрик, не барахли.
Юрик. Ты, конечно, не скажешь никому. Разве что куклам. Да и тем как-нибудь повеселее, чтобы непохоже было, что жалуешься.
Маруся. С чего ты взял?
Юрик. Знаю, знаю! Такими уж мы выросли. Поди у нас в детдоме пожалуйся. Мы, бедные сиротки, этого не любили.
Маруся. Юрик!
Юрик. Ладно, ладно, расспрашивать не буду. Нервничает, говоришь. Валя? С учением неладно?
Маруся. Вполне благополучно.
Юрик. Дома обижают?
Маруся. Она в общежитии живет.
Юрик. По комсомольской линии неприятности?
Маруся. Все хорошо.
Юрик. Чего же ей еще надо?
Маруся. Не знаю. Может быть, влюбилась.
Юрик. Что ты, что ты, она о таких делах даже и не думает. А тебе я вот что скажу. Вот компас. Мне его жена подарила.
Маруся. Юрик! Мы вместе его купили! Я покупала ватманскую бумагу, а ты купил себе компас.
Юрик. Неважно. Мне она, значит, другой преподнесла. Вот. Гляди. Юго-восток. Тут по прямой линии пойди - работает Вася Захаров. Едет сейчас на машине своей. Хорошо! Не в комнате сидит, а на машине едет.
Маруся. Там ночь уже, в Таджикистане. Он спит.
Юрик. Он сегодня в ночной смене. Едет по степи. На горы смотрит, я чувствую. Компас на Пензу. Лешка Гауптман тоже в командировке. Он собирает для пензенского музея что-нибудь благородное. Ел он сегодня или нет, конечно, неизвестно. Ты его характер знаешь. Если напомнят, поест. А не напомнят - он и не спросит. Стаську я видел с месяц назад, случайно встретил. Еще с Сережей познакомил. Привозили ее на один спектакль из Москвы.
Маруся. И она ко мне не зашла?
Юрик. Утром репетировала, вечером сыграла - и на поезд. Не хотела особенно показываться. "Еще, говорит, ничего не добилась". Но она добьется. Голос золотой, лицо, рост. Она из нас самая честолюбивая, что ли. Но все равно, она как все мы. И она в комнате не сидит. В ее комнате - три стенки. А четвертой нет. И она выходит: "Глядите, вот как я работаю".
Маруся. Как Стаськино полное имя? Никогда не знала. (Укладывается на диване калачиком. Кладет голову Юрику на колени.)
Юрик. И я недавно узнал: Станислава Арнольдовна. Ставлю компас на Хаджибекова. Ты еще помнишь, каково учителю в классе?
Маруся. Приблизительно.
Юрик. А я тебе скажу, что Стаське - куда менее страшно. Учитель тоже, как артист, все время у зрителя на глазах. Только школьный зритель об одном и думает - когда перемена. И разглядывает учителя, как в микроскоп. Хаджибеков наш из адыгейцев. Парень горячий. Физику, мало сказать, любит. Считает наукой наук. Может, он и зажжет класс, конечно. Но разве его весь зажжешь? Сердится. Однако не сдается. Все мы как на переднем крае.
Маруся. И я?
Юрик. И ты. А на переднем крае строго. Народ мы обыкновенный. Может, умрем, и никого не вспомнят, кроме Стаськи разве. Но мы подобрались все как один - добросовестные. А на добросовестных мир держится. Вспомни - кем мы были? Война наших близких растоптала. Сидим в темноте маленькие в интернате, поем, как голосим. А к чему привело - научились петь и прославились пением своим на всю область. И ты научишься, как на свете жить.
Маруся. Научусь?
Юрик. А как же может быть иначе?
Маруся. Как ты угадал, что мне надо помочь? Что именно мне надо сказать?