Роберт Шекли. Сома-блюз Robert Sheckley #author 1999 #год_издания Soma Blues #title 1997 #year_of_publication детектив #жанр detective #ganre novel #type роман #тип Детектив Дракониан #серия 3 #номер_в_серии А. Хромова #перевод ISBN 5-04-002568-8 #ISBN_перевод М ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999 - 560 с (Серия "Стальная Крыса") #издание tymond #scan tymond #OCR tymond #spellcheck Эта книга - является чистым вымыслом. Все персонажи и события, происходящие в ней, вымышлены либо изменены. Моей жене Гейл с искренней любовью ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Париж ГЛАВА 1 От Парижа до Гризона в Швейцарии -- день езды на машине. Хоб захватил с собой свою подружку Хильду. Хильда была голландкой, получившей французское гражданство, работала в галерее "Руке" в Париже и владела несколькими европейскими языками. Хоб боялся, что его французского в Швейцарии могут и не понять, а швейцарского варианта немецкого Хоб не знал. Он вообще не знал немецкого. К тому же Хильда была веселой и хорошенькой, с виду -- типичная белокурая молочница. Короче, идеальная спутница для человека, собравшегося раскрыть темные и тщательно хранимые тайны одного из лучших санаториев и курортов Европы. Хоб оставил свой взятый напрокат "Рено" на стоянке для посетителей, и они с Хильдой прошли в центральную приемную. Стояло летнее утро, прохладное и ясное, типичное для Швейцарских Альп. В такой день приятно жить, даже если ты не на Ибице. У Хоба было множество вариантов, как обойти режим санатория -- без сомнения, весьма строгий. Он решил начать с прямой атаки -- просто чтобы прощупать оборону и посмотреть, насколько она серьезна. По его просьбе Хильда подошла к столику дежурной и спросила разрешения встретиться с мистером Серторисом. Ей ответили, что мистер Серторис никого не принимает. Все это говорилось по-английски -- мог бы обойтись и без Хильды. -- Но это же смешно! -- воскликнула Хильда. -- Мы прикатили сюда из самого Парижа по личной просьбе дочери мистера Серториса. А теперь нам придется уехать, даже не поговорив с ним? -- Я здесь ни при чем, -- ответила дежурная. -- Это приказ самого мистера Серториса -- Откуда мне знать, что это действительно так? -- осведомилась Хильда. -- У нас есть документ с подписью мистера Серториса. Можете посмотреть, если хотите. Хильда оглянулась на Хоба. Хоб чуть опустил веки. Хильда поняла его. -- Бумагу показать всякий может! Мы хотим повидать самого мистера Серториса. -- О, повидать -- это пожалуйста! -- Простите? -- удивилась Хильда. -- Мистер Серторис и прочие наши клиенты селятся здесь, как правило, именно затем, чтобы избавиться от родственников. Они отказываются встречаться с членами своей семьи, потому что не хотят, чтобы их беспокоили. И мы идем навстречу пожеланиям клиентов. А повидать... -- дежурная взглянула на часы. -- Идемте. Хоб с Хильдой прошли вслед за дежурной, поднялись по лестнице на несколько этажей, прошли по широкому коридору и оказались у стеклянной стены. -- Вон он, -- указала дежурная. За стеной был большой крытый каток, на котором кружились несколько десятков пожилых людей. Среди них выделялся высокий жилистый старик в теплых брюках и бордовом свитере. Хобу даже не пришлось сверяться с фотографией -- он сразу узнал мистера Серториса. -- До тех пор, пока наши пациенты ходят, катание на коньках является частью ежедневной терапии, -- объяснила дежурная. -- И мы показываем их всем желающим. Чтобы не возникало подозрений. Вы просто представить себе не можете, что начинают воображать себе некоторые, когда им не дают встретиться с родственниками! -- Представить-то как раз могу, -- сказал Хоб. -- Мистер Серторис неплохо выглядит. -- О да, -- кивнула служащая -- Он на удивление крепок здоровьем. По всей видимости, он проживет еще много-много лет. Итак, Хобу пришлось вернуться в Париж не солоно хлебавши и передать неутешительные вести Томасу Флери, рассчитывавшему в скором времени получить наследство от дядюшки Серториса и наконец перебраться из своей роскошной, но тесноватой виллы в Сан-Хуане на острове Ибица в просторную роскошную виллу в Санта-Гертрудис. Томас уже присмотрел себе подходящий домик, где можно было бы так уютно разместить всех своих гостей и четырех афганских борзых... Но отчет детективного агентства "Альтернатива" положил конец его мечтам. И источнику доходов Хоба тоже. Это случилось как раз перед тем, как появилось новое дело. ГЛАВА 2 После дела Серториса Хоб решил немного потусоваться в Париже и посмотреть, не подвернется ли что-нибудь новенькое. Он воспользовался приглашением Мариэль Лефлер, главного редактора издательства "Шарлемань", погостить у нее несколько дней. Несколько дней растянулись на несколько недель, деньги, как всегда, закончились, и терпение тоже потихоньку начало иссякать. Мариэль вернулась с работы более усталой, чем обычно, и Хоб понял, что этот вечер будет для него не лучшим. Она швырнула на стул свой "дипломат", набитый рукописями и корректурами, подошла к окну и выглянула на улицу. Все это -- ни слова не говоря Хобу. Квартира на пятнадцатом этаже "Саль-дез-Арм", нового здания на бульваре Монпарнас. С балкона открывается изумительный вид на сортировочные пути вокзала Монпарнас. Небо белесое, как рыбье брюхо, с холодным отсветом огней большого города Сама квартира -- узкая, но со множеством комнат. На стенах -- фотографии родственников и детей Мариэль. Дети были на каникулах в Бретани. И фотография самой Мариэль рядом с Симоной де Бовуар. Фотография сделана четыре года тому назад, когда издательство "Шарлемань" опубликовало книгу де Бовуар о путешествии по Америке в обществе белокурого итальянского фехтовальщика, о котором она так трогательно писала в "Apres de ma Blonde" <"После блондинки" (фр.)>. -- Ну что на этот раз? -- поинтересовался Хоб. -- Я кой-кого пригласила посидеть, -- сообщила Мариэль. Она снова курила свои крепкие сигареты "Житан". Мариэль курила их одну за другой, прикуривая от окурка. С утра до вечера, а иногда и полночи. Хоб, сам заядлый курильщик, возненавидел этот запах -- крепкий черный табак в сочетании с кислым красным вином, запах, неразрывно связанный с Мариэль. -- Господи Иисусе! Кого на этот раз? Она перечислила несколько имен. Все личности, имеющие отношение к издательскому делу -- "куча блядей", как называл их про себя Хоб, неисправимый шовинист. -- Я им обещала, что ты приготовишь свое знаменитое чили. -- Ну нет. -- заявил Хоб. -- Никогда и ни за что. Никакого чили. Ваши здешние мясники так мелко рубят мясо, что получается не чили, а паштет. -- Объясни им это сам, -- сказала Мариэль. -- Ты же говоришь по-французски -- вот и объясни. -- Французский меня подводит. -- А это потому, что ты им почти не пользуешься! Почему бы тебе не говорить со мной по-французски? -- Ну не могу я так язык выворачивать! У меня горло сводит. Мариэль посмотрела на него с упреком. -- Ну что с тобой происходит? Ты сделался таким скучным! Может, и сделался. А чего веселиться-то? Зачем он вообще живет здесь, в этой квартире, с этой женщиной? У него ведь есть своя квартира -- унылая тесная квартирка на бульваре Массена, которую он делит с Патриком, флейтистом, своим приятелем с Ибицы. Недавно Патрик вернулся из поездки в По с Анной-Лаурой, француженкой, с которой он встречался уже давно. Они наконец сговорились поселиться вместе. Патрик должен был на днях переехать в ее маленькую муниципальную квартиру близ авеню д'Иври. Как только сын Анны-Лауры вернется в институт музыкальной культуры в Риме. А пока что, с разрешения Хоба, Патрик поселил в квартирке на Массена родственников Анны-Лауры, чтобы они могли провести праздники в Париже. А Хоб переехал к Мариэль. Это была не лучшая идея. Мариэль ему разонравилась. А нравилась ли она ему вообще? Когда-то -- да, нравилась. Но это было до того, как они поселились вместе. Нет, ну почему она так боролась с сыром? Мариэль говорила, что в холодильнике сыры портятся. Сыр надо хранить при комнатной температуре. "Ага, чтобы он спокойно гнил", -- заметил Хоб. В первый раз они поссорились по-крупному из-за сыра. Странно, из-за каких пустяков иногда ссорятся люди! Нет бы повздорить из-за чего-нибудь серьезного. Вот, к примеру -- "Почему ты меня не любишь?" Вопрос в их случае абсолютно правомерный. А они -- из-за сыра... Конечно, дело не только в сыре. У них было множество причин не ужиться вместе, и к главной из них Мариэль никакого отношения не имела. Хоб сидел без денег. Честно говоря, он занимался тем же самым, чем Жан-Клод: жил на содержании у бабы. Правда, денег ему Мариэль не давала. Зато кормила. А потому есть приходилось, что дают. Оба делали вид, что Хоб ждет чек из Америки. Вообще-то доля правды в этом была: иногда чеки из Америки действительно приходили, и некоторые из них действительно предназначались Хобу. Но немного и нечасто. А в последнее время их и вовсе не было Тем не менее оба тщательно поддерживали эту ложь. Мариэль была низенькой и толстой. К тому же она одевалась в широкие темные одежды, какие в Париже носят дамы бальзаковского возраста. Благодаря чему выглядела еще толще, чем на самом деле. Голая она выглядела еще ничего. Хотя Хобу это было уже по фигу. А потом зазвонил телефон. Трубку сняла Мариэль -- Тебя! -- сказала она. ГЛАВА 3 -- Хоб? Это Фошон. -- Привет, инспектор. Чем могу служить? -- Мне хотелось бы, чтобы вы немедленно подъехали сюда, -- сказал Фошон своим педантичным тоном. -- Если, конечно, вы сейчас не слишком заняты. -- Пожалуйста, -- ответил Хоб. -- Сейчас около 21.00. Жду вас на площади у станции метро "Сен-Габриэль" в 22.00. Договорились? -- Ладно. А в чем дело? -- Мы надеемся, что вы сможете опознать интересующего нас человека. Фошон прокашлялся и повесил трубку. Инструкции инспектора Фошона были абсолютно ясными и четкими. На первый взгляд. Но... "Встретимся у станции "Сен-Габриэль" в 22.00". Замечательно. Во-первых, где она, та станция? Хоб долго изучал схему парижского метро, и наконец нашел: на восточной окраине Парижа, за городской чертой, в Нуий-сюр-Луар. Но почему в 22.00? Конечно, полицейские любят точность. Но 22.00, или, по-человечески, десять часов вечера -- это же ужасно неудобно! Французский Хоба становился все хуже по мере того, как они с Мариэль становились все дальше друг от друга. Хоб подумал, что это была бессознательная -- и бессмысленная -- месть с его стороны. Он любил заниматься самоанализом, неотделимым от жалости к себе. Мариэль рассчитывала, что Хоб будет на вечеринке, и ему совсем не хотелось нарываться на очередной приступ ее гнева. Гнев Мариэль выражался по-разному: холодная ярость, безразличие, надменная любезность, убийственный сарказм. В любом случае, неприятно. С другой стороны, у инспектора Фошона была определенная власть над ним -- хотя сам Хоб и не желал себе в этом признаваться. Недавняя деятельность Хоба в Париже от лица детективного агентства "Альтернатива" была связана с кое-какими не вполне законными действиями. И Фошон при желании вполне мог отобрать у него лицензию на занятие частными расследованиями. Правила выдачи лицензии таковы, что, если бы Хоб их придерживался, это было бы все равно что быть художником, но иметь право писать картины исключительно в стиле импрессионизма, и ни при каких обстоятельствах не использовать оранжевого цвета. Фошон и раньше обращался к Хобу за помощью такого рода, какую мог оказать нищий американец с расхлябанной, но быстрой походочкой, знакомый с половиной парижского полусвета. Что может произойти, если Хоб не явится на это рандеву? Возможно -- ничего. Но, с другой стороны, -- все, что угодно. Фошон может отобрать у него удостоверение и даже вид на жительство: у инспектора, как и у любого крупного полицейского, свои контакты с иммиграционной службой и прочими ветвями власти. Хотя, может, оно и к лучшему... Какого черта! Пора положить конец этой проклятой неопределенности. А что до Мариэль -- пусть себе злится! Если Хоб с ней, спит, это еще не значит, что он обязан готовить это проклятое чили для ее подружек. К тому же чили -- удовольствие дорогое, особенно если его подавать с кукурузными лепешками, острыми блинчиками и пирожками из кукурузной муки с мясом и специями, как полагается. Это дорого потому, что мексиканская еда продается тут, в Париже, только в консервированном или замороженном виде в магазинах деликатесов, по умопомрачительным ценам. Там почему-то думают, что консервированное чили -- деликатес. Ну и стоит он соответственно. До "Сен-Габриэль" Хоб добирался почти час. Ну ничего. Надо же разобраться с Фошоном! К тому же ему стало интересно, почему Фошон избрал для встречи такое странное время и место. Чудит? На него не похоже -- на работе Фошон всегда был серьезен. На станции "Сен-Габриэль" не было ни души. Хоб вышел из вагона второго класса и зашагал по длинному, выложенному плиткой коридору, оклеенному рекламами "Галуаз" и "Прентан" и плакатами, приглашающими провести отпуск на "солнечной Мартинике". Вдоль стен стояли длинные деревянные скамьи. На одной из них спал бродяга, одетый в лохмотья опереточного клошара, с колючей рыжей щетиной на багровом от выпивки лице. Когда Хоб проходил мимо, бродяга что-то пробормотал, но Хоб не расслышал -- а и расслышал бы, так, скорее всего, не понял. Может ли невнятное бормотание на иностранном языке считаться предзнаменованием? Хоб поднялся по длинной, замызганной лестнице и вышел на улицу. В этой части Парижа ему еще не доводилось бывать. Здания выглядели убогими и запущенными. Низко висящая луна пряталась в сизой дымке. Фонари светили сквозь туман рассеянным янтарным светом. Улицы были широкие. Несколько встречных прохожих смахивали на североафриканцев -- невысокие люди в бесформенных серых и коричневых костюмах. Улицы располагались привычной парижской "звездой": от центральной площади-ступицы расходится четыре-пять улиц-спиц Наискосок через дорогу стоял полицейский микроавтобус. Рядом -- два полицейских мотоцикла с невыключенными красно-синими мигалками. Фошон должен быть там. Хоб двинулся к микроавтобусу, но приостановился, пропуская "Скорую", которая затормозила рядом с фургонами. Подошел полицейский. Хоб сказал, что Фошон за ним посылал. -- Подождите минутку, -- попросил полицейский. -- Он как раз заканчивает опрос. -- А в чем дело-то? -- Инспектор расскажет вам все, что сочтет нужным. Фошону повезло: он нашел свидетеля убийства у метро "Сен-Габриэль". Даже двух: старого Бене, бывшего инспектора манежа цирка "Лемье", ныне на пенсии, и Фабиолу, гуттаперчевую девушку. На самом деле далеко не девушку: Фабиоле было за сорок. Но ее длинное, бледное лицо оставалось совершенно гладким, а волосы были заплетены в длинную девичью косичку. Она бросалась в глаза своей гибкой, бескостной, какой-то нечеловеческой грацией. Очень худая -- вероятно, не более ста фунтов. Но при этом все ее движения, даже когда она просто закуривала сигарету, были так изящны и плавны, что Фошону она казалась похожей на змею. Прямые черные с маслянистым блеском волосы перевязаны яркой шерстяной резинкой. Голубые глаза, рот бантиком, острый подбородок. На среднем пальце правой руки -- маленький бриллиант, несомненно, подарок Бене, хотя откуда старик взял такие деньги -- черт его знает. Цирк "Лемье" отнюдь не славился щедростью по отношению к своим бывшим работникам. Бене был крупным пожилым мужчиной под семьдесят. Жидкие седые волосы со следами краски. Под прядями волос проглядывал веснушчатый розовый череп. Костюм в черно-белую клетку -- не как у клоуна, но что-то вроде -- старику немного тесен -- видно, в последнее время Бене располнел. Картину дополняли огненные глаза с тяжелыми веками и седые усики, которые он то и дело поглаживал. Бене вышел из метро "Сен-Габриэль" примерно в половине девятого. Вместе с Фабиолой. Был четверг, и они ездили к "Самаритянке", где вместе с другими пожилыми циркачами устраивали представление для детей в честь святого Эдуарда, покровителя цирков. День был необычайно холодный для июня, и Бене надел твидовый костюм, а Фабиола -- котиковый жакет, единственную вещь, которую ей удалось захватить с собой из Риги в 1957 году, когда она сбежала в Швецию, в Ставангер. -- Поначалу, инспектор, я не заметил ничего необычного, -- рассказывал Бене. -- Здесь, на Сен-Габриэль, про убийства и не слыхивали. Район у нас бедный, но приличный. Честные работяги да пенсионеры, вроде нас с Фабиолой. Вы когда-нибудь видели нас на арене, а, инспектор? -- Увы, нет, -- вежливо ответил Фошон. -- Ну, неважно. Я был очень неплох, можете поверить мне на слово. А вот Фабиола была настоящей звездой! Грация храмовой одалиски... -- И что же вы увидели потом? -- спросил инспектор. -- Ну, сперва я услыхал крики. Не то чтобы особенно испуганные. Просто обычная уличная ссора. То есть это я поначалу так подумал. -- Расскажи про лошадь, -- вставила Фабиола. Голос у нее был звонкий и нежный. -- Лошадь тут ни при чем, -- возразил Бене, похлопав ее по руке. -- Понимаете, инспектор, мы услышали крики, затем увидели бегущих людей, а потом по улице проскакала лошадь. Ну, мы, естественно, решили, что весь этот шум из-за лошади. Только потом мы узнали, что это Шарнапп, старьевщик, который живет на рю Сен-Габриэль и держит свою лошадь в маленьком тупичке -- тупичок называется Фуржерель, -- так вот, этот Шарнапп только распряг лошадь и собрался завести ее в стойло, вычистить, накормить, поговорить с нею -- я и сам к нему туда захожу временами, в лошадях, знаете ли, есть что-то такое успокаивающее, особенно для человека, который всю жизнь провел на арене, рядом с животными. Так вот, эта самая лошадь пронеслась мимо нас, дико кося глазами, потому что ее зацепило машиной. Машина вылетела из-за угла, развернулась на двух колесах, ударила беднягу Шарнаппа правым крылом в спину и отшвырнула его на каменную стену. А перед тем эта машина врезалась в толпу -- сам-то я этого не видел, но она сбила мадам Совье, что содержит магазин готового платья в конце квартала, и еще двух человек, которых я не знаю. Мне говорили, что они останутся живы, инспектор, и я этому очень рад. Настоящий кошмар: люди кричат, а троих из них сбила машина, которая гналась за человеком в соломенной шляпе. В соломенной шляпе с блестящей зеленой лентой. Странно, какие мелочи замечает глаз в такие минуты. Я достаточно отчетливо разглядел этого человека -- я его пару раз встречал. Но как его зовут, не знаю. Он не из нашего района. По-моему, иностранец. -- Понимаете, машина гналась за ним! -- сказала Фабиола. -- Сперва одна, "Пежо", а потом еще другая, такая маленькая немецкая легковушка. Как она называется, Андре? -- "Порш", -- сказал Бене. -- Девятьсот одиннадцатая. Они приметные. И скорость у них будь здоров! Наверно, когда тебя давит такая машина, это особенно жутко. -- "Порш" его не задавил, -- заметила Фабиола. -- Зато ведь как старался! Но ты права, "Порш" его не задавил. Тот человек вышел из кафе "Аржан" на площади Сен-Габриэль, и тут-то на него и налетели эти машины. Он нырнул в канаву. Должно быть, плечо ушиб, потому что упал с размаху на булыжники, зато жизнь спас. Правда, ненадолго. Он наверно просто не успел подумать, что могут быть еще машины. -- Она примчалась с противоположной стороны, -- сказала Фабиола. -- Большая такая. -- По-моему, триста пятидесятый "Мерседес", -- сказал Бене. -- Водитель, наверно, видел, как тот человек нырнул под стоящий автомобиль, и поэтому направил свой "Мерседес" прямо туда. Он ехал, наверно, со скоростью километров сорок, и врезался в стоящий автомобиль. Не помню, какой марки -- "Опель", по-моему. "Опель" от удара вылетел на тротуар, а человек в соломенной шляпе остался лежать на мостовой, точно черепаха, с которой содрали панцирь. Кстати, шляпа с него уже слетела. Когда он под машину прятался. -- Белокурый, в кожаной куртке -- похоже, довольно дорогой, -- вставила Фабиола. -- Несколько секунд он лежал, приходил в себя. Потом, наверно, увидел, как первая машина, "Порш", развернулась, потому что вскочил на ноги и бросился бежать. И все бросились бежать. Там было человек десять. Кое-кто вышел из кафе, посмотреть, в чем дело. Эти две машины погнались за ними. А потом, не помню уже как, машины оказались на площади Сен-Габриэль. -- Они выехали на тротуар, когда преследовали того, белокурого, -- сказала Фабиола. -- Вы ведь знаете эту площадь, инспектор? Там еще посредине кафе, а рядом газетный киоск. Так вот, машины принялись кружить по площади, а на самой площади находится скверик со скамеечками. Так себе скверик, всего несколько платанов. И автобусная остановка. Тот человек туда и забежал. На площади были еще люди, но машины не обратили на них никакого внимания. Они попросту сбивали их с ног, потому что старались добраться до того, белокурого. Прямо как ковбои, пытающиеся отделить одну корову от стада! Знаете, как в кино показывают. Они гонялись за ним, а он убегал, петляя между скамейками. А они неслись напролом и здорово покорежили машины. Но белокурый не терял мужества. Он попетлял между скамейками, а потом улучил минуту и попытался удрать через бульвар. Тут-то они его и достали! В это время подошел жандарм, отдал честь инспектору и сказал: -- Вот, сэр. Я нашел эту штукуя кармане куртки убитого. И передал Фошону записную книжечку в кожаном переплете. -- Пригодится, -- кивнул Фошон, убирая книжечку в карман. -- И вот это, -- продолжал жандарм. -- Убитый держал ее в руке. Он протянул Фошону маленькую зеленую бутылочку из чего-то, похожего на нефрит. ГЛАВА 4 -- А, Хоб! Рад вас видеть. Фошон, как всегда, был одет безупречно и старомодно. Круглое лицо инспектора выражало абсолютную серьезность. Тонкая нижняя губа говорила о сдержанности, полная нижняя -- о страстности, а может, о пристрастии к обжорству. Маленькие карие глаза были проницательными и, казалось, светились изнутри. -- Не могли бы вы опознать одного человека? -- спросил инспектор. -- А почему я? -- Потому что он иностранец и, похоже, живет на Ибице. -- С чего вы взяли? -- Что он иностранец? У нас есть его паспорт. Он англичанин. А что до Ибицы -- у него с собой была соломенная сумка с вышитой надписью "ИБИЦА". А на шее у него был платок -- похоже, испанский. И рубашка тоже испанская. -- Между прочим, на Ибицу каждый год приезжает не меньше миллиона туристов. -- Возможно, он постоянный тамошний житель, как и вы. -- Там тысячи жителей, инспектор, и большую часть из них я не имею удовольствия знать. Ладно, если хотите, могу взглянуть. -- Был бы вам очень признателен. -- Что у вас тут, дорожное происшествие? -- спросил Хоб, только теперь заметив поспешно устанавливаемое полицейское заграждение. -- Послушайте, если это не особенно важно -- можно, я не буду на это смотреть? Сегодня вечером мне полагалось готовить чили, а если я правильно понимаю, то, что находится в этой "Скорой", совершенно испортит мне аппетит! -- Я думаю, Хоб, что для частного детектива вы слишком брезгливо относитесь к крови, -- заметил Фошон. Инспектор говорил по-английски очень правильно, без малейшего акцента и весьма образно, но все-таки сразу было заметно, что он иностранец. -- Может, вам покажется странным, -- ответил Хоб, -- однако даже американским частным детективам не слишком-то нравится бродить по колено в крови. -- "По колено в крови"... -- задумчиво повторил Фошон. -- Красиво сказано! Словно у Шекспира. Ладно, все равно. Идемте, Хоб. Это действительно важно. Труп перенесли на тротуар и накрыли зеленым брезентом. Рядом стояли двое полицейских с дубинками на поясе. Начинало накрапывать. На брезенте бисером блестели капельки влаги. В воздухе висела вонь солярки и бензина. Сгущался туман, дождь с каждой минутой становился сильнее. Фошон постоял, раскачиваясь на каблуках, потом наклонился и выверенным жестом отвернул брезент. Труп принадлежал белокурому мужчине лет тридцати пяти -- сорока Белая рубашка без галстука, грудь заляпана грязью и кровью. Желтовато-коричневые брюки, белые кроссовки. На шее -- толстая золотая цепочка. Хоб наклонился, чтобы получше рассмотреть ее. На цепочке висела золотая монета с дырочкой. На монете были вычеканены два леопарда, готовящихся к прыжку. Наконец Хоб перевел взгляд на лицо. Оно было разбито, но узнаваемо. ГЛАВА 5 Кабинет Фошона, маленький и тесный, находился в облицованном камнем здании, похожем на банк, занимавшем большую часть квартала между рю д'Анфер и авеню Клебер. В подъезде, между двумя застекленными бронзовыми дверьми, курили несколько полицейских. Большая часть ночных патрулей Парижа дежурила в старом полицейском участке рядом с Палатой Депутатов. Отделение Фошона не занималось обыденными уличными преступлениями -- грабежами, мордобоями, семейными разборками. Это дело жандармов. Фошон и его люди охотились за дичью покрупнее. В Сюрте <Сокращенное название Управления национальной безопасности Франции> направлялись дела, которые могли иметь международное значение. Многие из них позднее передавались соответствующим департаментам. Простыми дорожными происшествиями Фошон не занимался -- тем более дорожными происшествиями в таком захолустном уголке Парижа, как Сен-Габриэль. Хоб шагал рядом и чуть позади инспектора. Он был на голову выше Фошона -- точнее, на полголовы, потому что немного сутулился. Они прошли по широкому центральному коридору, с кабинетами по обеим сторонам. Свет горел только в нескольких. Временами люди, сидевшие за столами в одних рубашках, поднимали головы и кивали инспектору. Фошон не кивал в ответ, а только бурчал что-то неразборчивое. Подошли к лифту, крошечная кабинка которого больше походила на шкаф. Он располагался рядом с роскошной двойной мраморной лестницей. Фошон давно жаловался, что лифт чересчур тесный и медлительный. Но министерство отвечало, что установить другой не представляется возможным, если не убрать две, а то и целых три мраморных колонны, украшающих холл первого этажа. А колонны убрать нельзя, потому что здание объявлено памятником архитектуры национального значения. Пока они поднимались на четвертый этаж, Фошон молчал. Мурлыкал что-то себе под нос, раскачивался на каблуках, глядя в потолок, точно ожидая, что на нем вдруг проступит физиономия преступника. На четвертом этаже они вышли и свернули налево. Теперь впереди шел Хоб -- он бывал тут прежде и знал дорогу. Этаж освещала одна-единственная лампа в конце коридора. Кабинет Фошона был последним налево. Дверь никогда не запиралась. На столе горела лампа под зеленым абажуром. Фошон бросил шляпу на полку рядом с зонтиком, сел за стол и указал Хобу на стул. -- Давно мы с вами не виделись, Хоб, -- сказал инспектор. -- Как поживает ваше агентство? На самом деле Фошон знал о делах детективного агентства "Альтернатива" -- или об отсутствии таковых -- больше, чем любой из работников этого агентства, включая его владельца и главного сыщика Хоба Дракониана. И Хоб знал, что Фошон это знает. -- В агентстве все в порядке, у меня все в порядке, и вообще все чудесно, -- ответил Хоб. -- Ближе к делу, пожалуйста. -- К какому делу? -- осведомился Фошон с самым невинным видом. -- Черт возьми! -- сказал Хоб. -- Эмиль, бросьте дурачиться. Вы вызвали меня на Сен-Габриэль, а потом притащили сюда. Пожалуйста, объясните, какого черта вам нужно, и отпустите меня домой. -- О, какие мы воинственные! -- хмыкнул Фошон. -- Что, вам так не терпится вернуться к своей Мариэль? -- Не то чтобы очень, -- признался Хоб. -- Сегодня я должен был готовить свое знаменитое чили для толпы издательской публики... -- Так Мариэль вас ждет? Скажите ей, что вас задержали в полиции по важному делу. Это избавит вас от скандала. -- Плохо вы знаете Мариэль, -- возразил Хоб, -- если думаете, что такой пустяк может служить извинением. -- Мне бы следовало предупредить вас насчет этой дамы. -- Так какого ж черта вы меня не предупредили? -- Не ребячьтесь, -- сказал Фошон. -- Знаете, Хоб, что мне в вас не нравится? Вы не владеете искусством пустой болтовни. Вы вообще читали когда-нибудь романы про сыщиков? Коп и частный сыщик должны сперва побеседовать о всякой всячине. И полисмен вечно гонит пургу, прежде чем доберется до сути дела. -- Мне некогда читать романы про сыщиков, -- сказал Хоб. -- Я слишком занят сыском. -- А в свободное время? -- Предпочитаю Пруста. -- Кто был тот мужик под брезентом? -- Стенли Бауэр. Лицо Фошона вытянулось. -- Хоб, ну что это такое! Вам полагалось сказать, что вы видите его первый раз в жизни -- но я-то успел заметить, как расширились ваши глаза, когда вы его увидели, -- потом вы должны были признаться, что, возможно, встречали его пару раз, и так далее, пока наконец вы не раскололись бы, что это -- ваш брат, давным-давно пропавший без вести. -- Инспектор Фошон, кончайте валять дурака! А если уж вам так хочется подурачиться, отведите меня в ресторан и угостите хорошим обедом. -- Неужели Мариэль вас не кормит? -- Мы договорились, что расходы будут пополам. А у меня нет денег. -- А как же ваш знаменитый чек из Америки? -- Не пришел пока. Фошон хмыкнул с насмешливым сочувствием -- Так что, Мариэль содержит вас обоих? -- Ну! Это против ее принципов. Содержать молодого мужчину? Никогда в жизни! Мариэль покупает еду на одного и делает вид, что я питаюсь на свои. -- А вы что делаете? -- Жду, пока она уснет. А потом подъедаю, что осталось Пролежавшую три дня баранину или телятину в застывшем сале. Всегда приятно. А на десерт -- лежалый сыр с зеленой плесенью -- Дорогой мой, примите мои искренние соболезнования. Способность женщины унижать мужчину сравнима лишь со способностью мужчины мириться с унижением. -- Это кто сказал, Ларошфуко? -- Да нет, на самом деле мой батюшка. Он, бывало, рассказывал замечательные истории об арабских танцовщицах, которые приходили к ним в лагерь под Сиди-Бель-Аббесом. -- Я бы с удовольствием их послушал, -- сказал Хоб -- Особенно за стаканчиком белого вина в "Пье дю Кошон". -- Так вы говорите, Стенли Бауэр? -- Да. Это имя всплыло у меня в памяти, как только я его увидел. Жаль, что больше я ничего не помню. -- А где вы с ним встречались? -- Из головы вылетело! -- сказал Хоб, постучав себя по лбу. -- Говорят, от голода человек делается забывчивым. -- Хоб! -- произнес Фошон. Его голос из шутливого внезапно сделался угрожающим. -- Не надо со мной играть! -- Это что, фраза из одного из ваших детективных романов? -- поинтересовался Хоб. -- А почему бы мне с вами и не поиграть? Я хочу жрать, и мне вовсе не улыбается возвращаться на бульвар Монпарнас и готовить чили. С чего это вы, французы, взяли, что чили -- деликатес? -- Мы всегда путаем экзотическое с желанным, -- ответил Фошон -- Это наш особый дар. -- О Господи! -- Хоб уронил голову на руки. -- Как вам плохо! -- сказал Фошон. -- Ладно, не буду вас больше мучить. Идемте. Быть может, тарелка паштета освежит вашу память. -- Добавьте к этому утиное филе, -- сказал Хоб, -- и я расскажу вам, что произошло с судьей Крейтером. -- Comment? <И что же (фр.)> -- спросил Фошон, который вдруг ни с того ни с сего решил перейти на французский. В "Пье дю Кошон" они не пошли. Фошон выбрал пивную "Липп" -- ему вдруг захотелось choucroute garnie <Свинина с картофелем и кислой капустой, традиционное немецкое блюдо (фр.)>. "Липп", собственно, только называлась пивной, а на самом деле это был знаменитый старый ресторан на бульваре Сен-Жермен, напротив "Де Маго". Настоящий дворец: старинные потемневшие зеркала, янтарный свет ламп, хрустальные люстры, официанты в смокингах и шикарная публика -- правда, ее в последнее время становилось все труднее отличить от публики, которая только пытается быть шикарной. Ну и, конечно, неизбежные немецкие туристы, неизбежные английские туристы и прочие туристы, которые в свою очередь начинали становиться неизбежными -- особенно японцы. Хоб тоже заказал choucroute. Ему принесли огромную тарелку вкусной и сытной свинины с гарниром, хорошо сдобренной пряностями. Это, пожалуй, было лучшее, что подавали в "Липп". Когда и как французы успели возлюбить квашеную капусту и немецкие сосиски, оставалось загадкой. О таких вещах ни в одном путеводителе не говорится. Фошон заказал белое бордо. Хоб возблагодарил Бога за то, что он создал Францию, где даже полицейские допросы ведутся за стаканчиком вина. -- Ну, так что там насчет этого Стенли Бауэра? -- осведомился Фошон. -- Кого-кого? -- переспросил Хоб. -- Человека, которого вы опознали. -- Опознал? Я? Слушайте, Эмиль, а вдруг я вообще все это сочинил? Специально, чтобы попасть в "Липп"? -- Хоб, это не смешно. -- Ну, я думал, вам хочется, чтобы я разговаривал более уклончиво, и почаще отвлекался на посторонние темы, как те частные сыщики в романах. А кроме циркачей, кто-нибудь еще хоть что-то видел? -- Свидетелей нет. Конечно, мы допросили народ в кафе "Аржан", где этот Стенли Бауэр сидел перед тем, как его убили. Поговорили с владельцем, который их обслуживал. - Их? -- Перед самым убийством Бауэр разговаривал с каким-то типом. -- С каким типом? Как он выглядел? -- Он сидел в тени. Владелец его не разглядел. Просто мужчина. Он ушел. Вскоре после него Бауэр тоже вышел. Тут-то и появились машины. -- А про того, другого, ничего больше не известно? Цвет волос? Рост? -- Он сидел. И был в шляпе. Владелец даже шляпу описать не смог. -- Замечательно! -- сказал Хоб. -- И ради этого я пропустил вечеринку? -- А когда должны прийти гости? -- поинтересовался Фошон. -- Простите? -- Ну, гости Мариэль, для которых вы собирались готовить чили. -- Да вот, наверно, как раз сейчас, -- ответил Хоб, умело обматывая душистую, пропитанную вином капусту вокруг розового куска свинины перед тем, как отправить ее в рот, заесть куском хрустящего батона и запить глоточком вина. -- Либо вы мне все расскажете, -- заявил Фошон, -- либо я вызову жандарма, и он под конвоем отведет вас домой. Вы еще успеете приготовить свое чили. -- Вы не сделаете этого, инспектор! Ведь правда же, не сделаете? -- Жестокость французской полиции просто не укладывается в сознании англосаксов, -- сказал Фошон с самодовольной улыбочкой. Он положил салфетку на стол и начал подниматься. Хоб схватил его за руку. Фошон немедленно опустился на место. -- Шутить вы любите, инспектор, а сами шуток не понимаете! -- Ну так рассказывайте про Бауэра. -- Англичанин. Лет сорока. Мой шапочный знакомый. Мы встречались на Ибице пару лет тому назад. У него там были приятели. Он у кого-то гостил... Погодите, дайте вспомнить. Ну да, у Элиота Тернера, актера. -- Вы знаете Тернера? -- перебил Фошон. - Да. А что? -- Я недавно смотрел ретроспективу фильмов с его участием в киноцентре на Монпарнасе. Что, он действительно такой сволочной, как его герои? -- Нет, гораздо хуже. -- Говорят, он жуткий бабник. -- Брешут. Отпетый педераст. -- Что, в самом деле? В фильмах он вечно увивается за чьей-нибудь женой. -- В жизни он вечно увивается за чьим-нибудь сыном. -- Так Стенли Бауэр был его приятелем? -- Наверно. Как я уже говорил, Бауэр жил на вилле Тернера в Сан-Хосе. В гостях. Я нечасто видел их вместе, но, полагаю, они либо были приятелями, либо же Бауэр шантажировал Тернера. -- Вы не знали, чем этот Бауэр зарабатывал себе на жизнь? -- Да он вроде бы ничем особо не занимался. Наверно, проживал семейное состояние. По крайней мере, сам Бауэр на это намекал. -- Намекал? -- Ну, если можно так выразиться. Бауэр частенько выставлял народу выпивку в "Эль Кабальо Негро" и хвастался своими семейными связями и тем, что его дед был близким другом Эдуарда Седьмого. Или еще какого-то Эдуарда, не помню. Но это он рассказывал американцам. Когда в кабачке присутствовал кто-то из Англии, Бауэр больше помалкивал. Не знаю, то ли он просто пускал пыль в глаза, то ли это был их хваленый английский юмор, такой тонкий, что того гляди порвется. -- Вы знали, что Стенли Бауэр торговал наркотиками? Хоб покачал головой. -- Тогда хоть понятно, с чего вы им так заинтересовались! Вы уверены, что эта информация верная? -- На трупе нашли бутылочку с наркотиком, который он распространял. Наркотик новый. Недавно был обнаружен в Нью-Йорке. Вы знаете, что такое "сома"?-- В первый раз слышу. -- И не вы один. Однако скоро он начнет расползаться. Мне хотелось бы заняться им прежде, чем это случится. Вы виделись с Бауэром после того, как он был на Ибице? - Нет. -- Даже во время ваших поездок в Лондон? -- Да говорю же вам, нет! Он мне не нравился. Один из этих высокомерных типчиков, которые имеют обыкновение заливисто ржать во всю глотку Настоящий герой Вудхауса <Пелем Гренвилл Вудхаус -- современный американский писатель>. У нас с ним не было ничего общего. -- Но другие несомненно считали его славным малым? -- О вкусах не спорят. Особенно с некоторыми. -- Вот, к примеру, что думает о нем Найджел Уитон? -- А почему бы вам не спросить самого Найджела? А потом, какая разница? Вы ведь не собираетесь предъявить Найджелу обвинение в том, что он снабдил Стенли Бауэра новым наркотиком, а потом пристукнул? Фошон сделал вид, что не услышал вопросов Хоба. Его взгляд рассеянно блуждал по ярко освещенному залу ресторана. Это была одна из самых неприятных привычек инспектора, по крайней мере с точки зрения Хоба. Привычка отвлекаться, когда речь заходит о чем-то действительно важном Хоб чувствовал, что за этим стоит тонкий расчет. Одна из многих тщательно выверенных масок Эмиля Фошона. Настоящего своего лица инспектор не показывал никому. Да и есть ли оно у него, настоящее лицо? -- А что поделывает Найджел в последнее время? -- поинтересовался Фошон. -- Что-то давно его не видно Хоб с горечью взглянул на инспектора. -- Боюсь, сейчас мне представился случай предать одного из своих лучших друзей за миску немецкой тушеной капусты, съеденную посреди парижского шика. Сработать "подсадной уткой", как это, видимо, называется в ваших любимых романах. Что ж, рад вам служить. Найджел занимается тем же, чем и обычно: торгует наркотиками в Гонконге, грабит банки в Вальпараисо... Полагаю, он также приложил руку к политическому убийству, произошедшему месяц назад в Монпелье. Вы же знаете Найджела -- он парень предприимчивый, на месте ему не сидится. -- Ваш юмор неуместен, но я его ценю, -- сказал Фошон. -- Спасибо. Это я так, для поддержания разговора. -- Хотите чего-нибудь выпить, прежде чем мы станем обсуждать это дальше? Кофе эспрессо. Может, вам двойной? -- Ну вот, а теперь вы разговариваете, точно призрак Марли, -- заметил Хоб. Фошон призадумался -- Да, это вполне уместно. Я показал вам Прошедшее Рождество в трупе вашего покойного друга Стенли Бауэра... -- А с кем я встречусь на Рождество Грядущее? -- Официант! -- окликнул Фошон, останавливая лысеющего сутулого мужчину, пробегавшего мимо с подносом. -- Два коньяка и два двойных эспрессо. И счет, пожалуйста. -- Никакого счета, инспектор! Заведение угощает! -- Передайте вашему заведению мою благодарность, -- сказал Фошон, -- а заодно скажите им, что за эту неуклюжую попытку подсунуть мне