Николай Леонов. Еще не вечер --------------------------------------------------------------- Этот файл с книжной полки Несененко Алексея http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/ Ў http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/ --------------------------------------------------------------- НАКАНУНЕ Подполковник милиции Лев Иванович Гуров стоял на берегу Черного моря и швырял камешки в мутные невысокие волны, которые равнодушно и вяло, взбегали на берег, шуршали галькой и отступали для нового разбега. Бросать камешки было неинтересно - и всплеска не видно, и звука не слышно, но Гуров занятие свое не прекращал и, отбросав пригоршню, наклонялся за новой порцией гальки. - Здравствуйте, - сказала, подходя к Гурову, стройная девушка. - Наконец вы нашли себе подходящее занятие. - И опустила на землю сумку и одеяло. - Здравствуйте, Таня, - ответил Гуров, отряхнул ладонь и присел на шершавый валун. Они познакомились несколько дней назад, на этом же месте, когда Лева пытался загорать. Она подошла и поздоровалась, спросила, как его зовут, не скрывая насмешки, оглядела с ног до головы. Гуров, представляясь, замялся. Лев Иванович звучит претенциозно, Лев - смешно. Лева - вообще не звучит. - Гуров, - буркнул он. В день знакомства Гуров узнал, что Таня местная, живет с мамой в собственном доме, окончила курсы медсестер, работает в санатории, сейчас в отпуске. Слушая ее неторопливую речь, Гуров, полузакрыв глаза, разглядывал новую знакомую и думал о том, что такие девушки встречаются на Кавказе, возможно, в Ростове или Краснодаре, и очень редко в Москве и Ленинграде. Смешение рас, то самое, о чем булгаковский Воланд говорил: "Причудливо тасуется колода". Женщина, на которую любой мужчина обратит внимание. Сильное смуглое тело, она не чувствует его, не демонстрирует, как животные не ощущают свою естественную красоту: они такими родились, такими и живут. - Странный вы, непонятный. - Таня расстелила одеяло и легла, не раздеваясь. - Вы, кажется, мужчина сильный, самостоятельный, с другой стороны потерянный какой-то, одинокий. - Так оно и есть, - Гуров рассмеялся. - Вы очень хорошо слушаете, с интересом, но без любопытства. А о себе ни слова... - Таня, видимо, пригрелась, стянула с себя кофточку. - А мне интересно. Можно, я вас порасспрашиваю? - Зачем? - Гуров пожал плечами. - Я сам признаюсь. - Верный своему принципу врать лишь в крайнем случае, сообщил. - Тридцать семь, женат, дочь, юрист. Выгнали из дома, приказали отдыхать, мол, нервное истощение у меня. - А жена не ревнует? Отпустила на юг, одного. - Ревнует, однако, гордая, - ответил Гуров, подумал и добавил: - И умная - мужчину нельзя удержать силой. Он либо любит, либо не любит. - А вы всегда говорите правду? - Таня лукаво улыбнулась. - Стараюсь, - Гуров пожал плечами. - Не всегда получается. - Потрясающе! - Таня села и уставилась на него, словно увидела что-то ей совершенно незнакомое. - А как у вас, Таня, с правдой и ложью? - У меня? - Таня почему-то удивилась, затем захохотала, свалилась на землю. - Умереть можно! Я же баба! Для меня правду сказать - что уксусу выпить. Она явно валяла дурака, говорила чушь, желая отгородиться, спрятаться Гуров невольно насторожился, придавая голосу серьезность, сказал: - Зачем женщин обижать? Думаю, вы разные. - Думаешь. - Таня вновь села, взглянула на Гурова уже без любопытства, оценивающе, словно прикидывая, с какого боку ударить. Он взгляда не отвел, не улыбнулся. "Ох, и непроста ты, девушка, что-то ты мне голову морочишь". - Я согласен, - миролюбиво заявил Гуров. - Вы врушка Данное качество свойственно вашему очаровательному полу. Оставим это. Поговорим о вас лично. Вы ведь живете на холме"? - Гуров указал направление. - И это правда, - обрадовано согласилась Таня. - У вас пляж лучше, галька мельче, и идти вам в два раза ближе. А вы сюда приходите. Почему? Соврите что-нибудь оригинальное. - Вы мне нравитесь. - Интересно. - Гуров кивнул. - Вы меня в бинокль разглядывали? Таня два дня прогуливалась у гостиницы, поджидая Гурова, но сказать об этом по известным причинам не могла, а быстрого ответа, похожего на правду, не находила. Поэтому отделалась немудреной шуточкой. - В программе "Время" передавали, что Лев Иванович Гуров прибыл на наш курорт, остановился в гостинице "Приморская", страдает нервным истощением, требуется развлечь. - Здорово! - Гуров захлопал. - Развлекайте! Хорошо, что в программе "Время" назвали мое имя и отчество. А то как бы вы узнали, что я Лев Иванович? - Ой! - Таня схватилась за голову. - Это у вас в Москве никто никого не знает. У нас проще. В гостинице две мои подружки работают. Я такое о вас знаю... Закачаетесь! - Поделитесь! Может, я и закачаюсь? - Нет! У вас своя компания, у меня - своя - Тогда не смею мешать, - Гуров церемонно поклонился. - Всего наилучшего. - И, стараясь не оступиться на осыпающейся под ногами гальке, поднялся на набережную. Таня смотрела ему вслед и думала, что напрасно приходит сюда. Этот человек ей не по зубам, можно обжечься. Гуров тоже был недоволен собой: решил отдыхать, так и отдыхай, а не придумывай себе заботы, которых тебе на службе хватает. Гуров ощущал какой-то дискомфорт, что-то фальшивое в своем, казалось бы, беззаботном, курортном житье-бытье. Был март погода не устанавливалась, дождь, ветер, солнце вперемежку. Гурову такая погода нравилась, даже думать не хотелось, что творится на этой театрально-декоративной набережной в разгар сезона. Он сел на скамейку неподалеку от статуи, глянув на нее с умилением и благодарностью. Эта гипсовая промокшая и озябшая девушка возвращала на землю, к жизненным реалиям, так как окружающий ландшафт был настолько неестественно красив и гармоничен, что человек рисковал воспарить или поверить, что оказался в краю нездешнем. А взглянешь на тяжеловесное творение в гипсе и поймешь все нормально, ты на земле, дома. "Давай разбираться, Гуров, отчего тебе неуютно". Прошлой весной Гурова вызвали к генералу. Когда Гуров вошел, генерал кивнул на присутствующего в кабинете мужчину и коротко сказал: - Лев Иванович, познакомьтесь с гостем и окажите помощь. Отари Георгиевич Антадзе, майор милиции, начальник уголовного розыска курортного города, приехал в столицу за "своим" жуликом, не желая отвлекать коллег от работы. - Вы за каждым "своим" лично вылетаете? - спросил Гуров. Отари улыбнулся, пожал плечами, отвернулся. Гуров понял, раз начальник розыска прилетел, значит, ему этот преступник очень нужен. Помощь Отари понадобилась минимальная, "своего" мошенника майор разыскал на третий день. Гуров вскоре эту историю забыл, а месяц назад, когда его начали "выгонять" в отпуск, жена сказала. - Рекомендую. Черноморское побережье. Там сейчас тихо, безлюдно. Я взять отпуск не могу, знаешь мою ситуацию, а тебе необходимо проветриться. В аэропорту его встретил Отари, отобрал чемодан, усадил в машину, привез в гостиницу, где его ждали. Гуров поселился в двухкомнатном люксе, с балконом и окном на море и только к вечеру понял, как устал. "Наверное, я в последние дни совсем плохо выглядел, раз они все так на меня накинулись". Отпуск так отпуск. Первые сутки Гуров выходил из номера только в кафе, потом начал спускаться к морю, гулять по набережной. На третий день он надел костюм, белую рубашку и спустился на второй этаж, в ресторан, который только открылся после перерыва. Он сел у окна за большой стол. Как обычно, на Гурова просто не обращали внимания. Он сидел тихо, ничего не требуя, официантки расположились в другом конце зала, тоже не шумели, обсуждали свои проблемы. Таким образом, установилось равновесие. Гуров поглядывал в дальний угол ресторана на невозмутимо беседующих женщин. "Культура обслуживания давно утеряна, экономически я им не нужен, можно говорить и писать ежедневно, ничего не изменится. Когда официантка, наконец, подойдет, я встану и поздороваюсь, - решил Гуров. - Какой получу ответ?" Его размышления прервала девушка. - Здравствуйте, - сказала она, занимая место напротив Гурова. - Давно ждете? "Удивился я тогда или нет? - Гуров провел рукой по шершавой скамейке, взглянул на грязную ладонь и подумал, что его фирменный костюм вскоре станет нормальной рабочей одеждой. - Почему она подошла ко мне, хотя в зале было полно свободных столов? Я тогда подумал, мол, не любит красивая женщине! одиночества, ведь актер не может играть перед пустым залом" Гуров запоздало поднялся, поклонился. - Здравствуйте. - Майя. - Гуров... Лев Иванович. - На Иваныча вы пока не тянете, - рассмеялась Майя - Вы всегда такой скромный? Приходите, садитесь и молча ждете! А если фужер разбить! Громко! Потом сказать, что случайно. Два рубля, а сколько удовольствия! Начнут ругаться, осколки собирать. А завтра подойдут мгновенно. - Завтра работает другая смена, - ответил Гуров. - Ни полета, ни фантазии! - Мне уйти! - Сидите. - Майя махнула рукой, вздохнула. - Летишь на этот курорт, надеешься на что-то новое, неожиданное. Только спокойно, Левушка, я женихов не ищу, хватает. - Не сомневаюсь, - искренне ответил Гуров. Майя была девушкой эффектной не красивой, не хорошенькой, а именно эффектной рекламной. Рыжеватые явно крашеные волосы обрамляли лицо правильного овала, коротковатый нос, полные губы, подведенные к вискам глаза, косметики в меру. - Ну и как! - спросила она, нисколько не смущаясь под внимательным взглядом Гурова. - Неплохо. Даже отлично, - ответил Гуров. - Вас спасают глаза. Содержание. Иначе при такой внешности и манере себя вести вы походили бы на куртизанку. - Проститутку! Кстати как вы относитесь к проблеме! Модная сейчас тема. Гуров не успел сформулировать свое отношение к модной теме, к ним подошел элегантно одетый мужчина. - Добрый день Майечка собираете отряд волонтеров! - Он подмигнул Гурову. - Артеменко. Зачислен вчера. На правах старослужащего должен вас предупредить... - Володя! - перебила Майя. - Кончай трепаться. Распорядись! Мы с Левой сидим с утра. - Разрешите? - Артеменко взглянул на Гурова вопросительно. Официантка не подошла, подбежала. - Здравствуйте, здравствуйте! Обед на три персоны! Зелень! - Она уже быстро писала в блокноте. - Лаваш подогреем. Сыр, есть язычок... Артеменко не обращал на официантку внимания сел, взял стоявшую на столе бутылку минеральной. Официантка тут же открыла ее, продолжая говорить и записывать. - Горячим нас сегодня шеф не балует. Цыплят не рекомендую, шашлыки тоже, но голодными не отпустим. - Лед пожалуйста, - прерывая ее монолог, сказал Артеменко. После этого обеда, который незаметно перешел в ужин, жизнь Гурова изменилась. В ресторане или буфете встречали улыбками, здоровались и выяснилось, что для него всегда есть холодный боржоми. В компании появилось еще двое мужчин. На следующее утро у моря он познакомился с Таней. "Так все сначала" - скомандовал Гуров, встал со скамейки и пошел от гостиницы в сторону порта. Эмоции отдельно, факты отдельно. "Спокойно, подполковник. Спокойно. Кому и зачем ты можешь быть нужен? Делами о хищениях ты не занимаешься, пропиской в Москве не командуешь, к поступлениям в вузы отношения не имеешь. Никаких громких дел сейчас твое подразделение не ведет. Никому ты подполковник не нужен. Таковы факты. Но к тебе же явно пристают, знакомства с тобой ищут. Причем люди совершенно разные казалось бы никак друг с другом не связанные. Владимир Никитович Артеменко порой выглядел пятидесятилетним, но случалось когда задумывался или считал, что на него никто не смотрит, выглядел на все шестьдесят. Он очень следил за собой, кажется, брился дважды в день, его костюмы всегда отутюжены, рубашки свежи. От вопроса, где и кем он работает Артеменко не уклонился, просто свел ответ к шутке. Мол, администратор руководитель среднего масштаба, которому жить не стыдно, но и хвастать нечем. В гостинице, да и в других ресторанах и кафе, куда Гуров с ним заходил, Артеменко знали, встречали наилучшим образом. С первого дня Гуров установил с ним немецкий счет - каждый платит за себя, и Артеменко отнесся к этому просто. Деньгами не сорил, непомерных чаевых не давал и причина его авторитета у обслуживающего персонала оставалась для Гурова неизвестной. Несколько раз Гурову приходилось видеть гуляющих "цеховиков" - подпольных миллионеров. Артеменко никак не походил на них. Он видимо достаточно много и часто пил, но пьяным ни разу не был, похмельем не страдал и руки у него никогда не тряслись. Неумеренность не бросалась в глаза. Сейчас Гуров все это вспомнил, попытался как-то систематизировать, понять Артеменко, однако цельного образа не получилось. И еще, пустяк, казалось бы, задумываться не стоит, однако чем скромный "юрисконсульт" Лев Гуров мог заинтересовать этого странного человека? Майя. Фамилии ее Гуров не знал. Инструктор физкультуры на каком-то предприятии. Лет около тридцати. Гуров задумался. Кургузая обрывочная информация, собранная из случайно оброненных фраз. В прошлом Майя была в большом спорте, как она выразилась "Я лишь бронзовая до золота силенок не хватило". "Ходила" замуж, не понравилось, скучно. У гостиницы стояла ее сверкающая "Волга", которой Майя почти не пользовалась "И зачем я велела сюда ее пригнать, сама не пойму, - сказала она. - Надо позвонить, чтобы прилетели и забрали". Кажется, ничего в Майе загадочного, но чем дольше он думал, тем больше в нем росла уверенность эффектная, остроумная казалось бы открытая Майя в чем-то, причем в главном лжет. Как лжет и Артеменко, которого все зовут по имени, что так же противоестественно, как гладить хищника, хотя он и из породы кошачьих - Лев Иванович, разрешите нарушить ваше уединение? Гуров повернулся и увидел еще одного лгуна самого неумелого в их компании. Леонид Тимофеевич Кружнев был среднего роста, болезненно худой с темными кругами под глазами, тонкими поджатыми губами, он не вызывал к себе симпатии. Мягкий тембр голоса и постоянный вопрос, как бы застывший в глазах, придавали Кружневу такой беззащитный вид, что отказать ему в общении было невозможно. Он пытался держаться развязно и беззаботно, это получалось у него плохо, и, словно понимая свою актерскую бездарность, постоянно смущенно улыбался, как бы извиняясь. Два дня назад утром он подошел в кафе гостиницы к столику Гурова и сказал: - Приветствую уважаемый, не выпить ли нам по стаканчику вина? По случаю знакомства так сказать. - Он прищелкнул каблуками, поклонился. - Кружнев Леонид Тимофеевич. Москвич. Бухгалтер. Нахожусь в очередном отпуске. Гуров взглянул на пустые столики, пожал плечами, вздохнул. - С утра не пью, поручик. А вы никак ночью проигрались? - Гуров копировал тон и лексикон Кружнева, надеясь, что тот обидится и отойдет. - Не судите да не судимы будете Лев Иванович. - Кружнев расставил принесенную на подносе закуску, вынул из кармана пиджака бутылку сухого вина, сходил за стаканами, налил. - Не извольте удивляться. Вчера слышал, как к вам обратилась дежурная. А нахальство мое исключительно от стеснительности. Он чокнулся со стаканом Гурова и выпил одним духом. - Знаете, пятый десяток разменял, Черное море впервые вижу. Один. Супруга недавно умерла, погибла, так сказать в автомобильной катастрофе. Я и решил гульнуть, оказалось, не умею. Молчать становилось неприличным и Гуров сказал: - Я по части отдыха тоже не мастак. - Вижу, но вчера вечером вы находились в развеселой компании - светская львица и преуспевающий современный бизнесмен. Еще с вами был эдакий плейбой, как я понял из местных. - Толик? - Гуров усмехнулся. - Действительно из местных. Работает физкультурником в санатории. Ну, какой он плейбой? Вечером Кружнев сидел с ними за столиком и рассказывал древние анекдоты. Никакой настороженности он у Гурова не вызывал разве что жалость и раздражение. Неудачник слабый поверхностный человек... С физруком Толиком Гуров познакомился элементарно - парень просто преградил ему дорогу и сказал: - Привет старик. Меня зовут Толик. Какие проблемы? Чем могу? Гуров ответил мол, проблем никаких, и попытался обойти улыбающегося атлета. Но не тут-то было. - А у меня есть. - Толик широко улыбнулся. - Твоя жена? - Он кивнул в сторону стоявшей неподалеку Майи. Гуров неожиданно для себя разозлился и заговорил певуче на блатной манер: - Не жена, парень. И мальчик, что стоит с ней рядом - он взглянул на Артеменко, - не ейный муж. Я твоего имени не называл, катись. Счастливой охоты! - Во дает! - Толик хлопнул его по плечу. - Ты мне сразу понравился, хоть и выглядишь интеллигентом. Он взял Гурова за локоть подвел к Майе и Артеменко. - Честной компании салют! Даме персонально! - Он поклонился. - Вот друга встретил, а он жалуется, мол, некуда в вашем городишке девать время и деньги. Да - он хлопнул себя по широкой гулкой груди, - меня Толик зовут. Человек я в плохую погоду незаменимый. Все знаю, везде мне рады, за мной как за каменной стеной. Так в их компанию ворвался непрестанно улыбающийся Толик. Итак, за несколько дней с Гуровым познакомились: Майя, Артеменко, физкультурник Толик, бухгалтер Кружнев, а на пляж стала приходить Таня. И чем дальше вспоминал, тем ему больше случайные знакомства не нравились. - Не помешал? - Кружнев, склонив голову набок, заглядывал Гурову в глаза и виновато улыбался. Он был не один. За его щуплой фигуркой громоздился атлет Толик. - Извините, занят, - сухо сказал Гуров и зашагал прочь от гостиницы. - Лев Иванович, - бормотал за спиной Кружнев. - У нас предложение... - Бухгалтер, - перебил Толик, - оставь человека в покое. Гуров поднялся в город, долго бродил под накрапывающим дождем, потом пообедал в столовой, зашел в кинотеатр, через полчаса сбежал. Вернувшись в гостиницу, прокрался в номер, заперся, не подходил к телефону, не отвечал на стук в дверь. Вечером стучали особенно настойчиво. - Лева, ты жив? Отзовись! - громко требовала Майя. Пришлось подойти к двери. - Жив, но болен и лег спать, - сердито сказал Гуров. На следующее утро ему пришлось горько пожалеть о своем поведении. Столько дней терпел, мог бы потерпеть еще один. Таким образом, непосредственно перед катастрофой он никого из компании не видел. АРТЕМЕНКО Владимир Никитович. Он родился сыном "врага народа". Отца арестовали, когда мать была на седьмом месяце. От потрясения она заболела, родила преждевременно. Потом рассказывала, что Володя глаз два месяца не открывал. Врачи сказали, ребенок жить не будет. Но он, не открывая глаз, ел непрестанно, окреп и занял местечко под солнцем. В войну мать и сын жили как все, впроголодь. В детстве Володя ни разу не почувствовал, что он сын врага. Отцов в те годы почти ни у кого из ребят дома не было, борьба за жизнь отнимала столько времени и сил, что на раздумья ничего не оставалось, а мать помалкивала. Война кончилась, отец умер в лагере. К последнему событию Володя отнесся равнодушно, никогда человека не видел, а сообщения о смерти в те годы поступали ежедневно, среди сверстников говорили о ней обыденно. К Сталину Володя Артеменко относился, как и подавляющее большинство окружающих, с восторженным благоговением. Он кое-как окончил десятилетку, перебиваясь случайными заработками, зимой помогал в котельной своего дома, летом работал в ЦПКиО имени Горького на аттракционах, катал отдыхающих. Поступил на юридический факультет Университета. В метрике в графе "отец" у него стоял прочерк, но к этому времени мать уже получила бумажку, в которой фиолетовыми чернилами было написано, что Артеменко Никита Иванович реабилитирован за отсутствием состава преступления. Володя уже знал, что слова эти означают: никакого преступления отец не совершал. Что теперь поделаешь, убили и убили. Паспорт у тебя, парень, есть, метрику с позорным прочерком никому показывать не надо, тебе еще вместо отца и справку, написанную фиолетовыми чернилами с гербовой печатью выдали, дорога перед тобой светлая, шагай, человек - сам творец своего счастья. Володя Артеменко зашагал. С товарищами-студентами поехал на целину. И сегодня, спустя больше тридцати лет, он порой вспоминает энтузиазм той "компании", сутки без сна, непроходящую усталость, костры и песни. А вот чего он никогда не сможет забыть так это ту осень, когда они молодые и гордые, увидели, как гибнет выращенный ими хлеб. Целина была их Великой Отечественной, проверкой молодого поколения. Казалось, они достойны отцов, выстояли и победили. Хлеб, убранный бригадой Артеменко, не вывезли. И ему долго виделись горы гниющего зерна, за которое заплачено щедро, не торгуясь. Володя вернулся в Москву, узнал, что мать похоронили два месяца назад, телеграммы его не нашли. А может, телеграммы потеряли, а то и вовсе забыли передать. Так он остался один в двенадцатиметровой комнате, девять семей в квартире со всеми удобствами. Культ личности был всенародно развенчан. Сталина заклеймили. Володя Артеменко помалкивал, наблюдал. Отметил без любопытства, что шумят и воинствуют люди, которых культ напрямую, непосредственно не коснулся. В семьях, обезглавленных культом, только вздыхали, заглядывали в семейные альбомы, доставали и рассматривали потускневшие фотографии. И будто успокоились отцов не воскресить, детям жить надо. Как фронтовики говорят о войне лишь друг с другом, так и родственники погибших в лагерях не ведут бесед с посторонними. Обмолвятся несколькими словами и замолчат, раньше разговаривать страх мешал, а теперь бессмысленно. Артеменко получил, диплом стал работать следователем в районной прокуратуре, оклад получал небольшой жил бедно и однообразно. Скучно женился и скучно развелся, детей, слава богу, не нажили. Сейчас, вспоминая свою молодость, время когда жизнь вокруг бурлила, все призывали к свободе и обновлению, он удивлялся себе почему он тогда будто задремал? У женщин Артеменко всегда имел успех, но ему нравились женщины праздничные шикарные. Чтобы обладать ими требовались либо деньги, либо талант. Ни тем, ни другим следователь Артеменко не располагал и обходился кратковременными равнодушными связями. Вино он почти не пил, отчего близких друзей не имел, известно, мужчин объединяют работа, семьи или застолье. Работал он много, пользовался авторитетом засиживался в кабинете порой допоздна - торопиться-то некуда. Взяток не брал, с подследственными держался довольно мягко, получавшие срок зла на Артеменко не держали. Так он жил-поживал, добра не наживал и уже смирился с мыслью, что жизнь не удалась. Взрыв произошел неожиданно и разнес его сонное существование в клочья. Он вернулся с работы около восьми часов и обнаружил в своей квартире сверток, в котором находилось двадцать тысяч рублей. Входная дверь в квартиру открывалась копейкой, войти мог всякий, кто хотел. Записки не было лежали двадцать тысяч и вся недолга. Он отлично понимал, что его покупают, не знал только, по какому конкретному делу и что попросят взамен. Заявить о происшедшем прокурору Артеменко даже в голову не пришло. Он появился на работе к семи утра, вынул из сейфа дела, которые находились в производстве, и очень быстро установил какое из них могло стоить такой суммы. Начальник некоего управления, находясь за рулем личного автомобиля марки ГАЗ 21 в нетрезвом виде врезался в "Жигули" и находившаяся за рулем молодая женщина не приходя в сознание скончалась. Он убрал остальные дела в сейф оставив на столе тоненькую папочку. Наезд точнее убийство, так как водитель был пьян и значительно превысил скорость произошел третьего дня. Артеменко, перечитывая материалы, думал о том, что водитель машины срок получит внушительный. Одновременно в голове вертелась и другая мысль, совершенно противоположная, следователь прикидывал, правда пока теоретически что можно предпринять для спасения водителя какие документы следует из дела убрать, а какие изменить и вытянуть преступника на условную меру наказания. "Сегодня податели денег не объявятся, - рассуждал он, - бросили кость и ждут схвачу я ее или отнесу хозяину. Они не пошли со мной на прямой контакт, знают я не беру, значит, имеют обо мне информацию. От кого? Прокурор отпадает, скорее всего, кто-то из коллег. Если я пойду к прокурору?" Артеменко сам с собой играл в прятки, отлично понимая, что к прокурору не пойдет будет ждать, как развернутся события. Через пять лет Владимир Никитович Артеменко жил в двухкомнатной квартире улучшенной планировки, ездил на собственной машине, работал директором дома отдыха под Москвой. Он искренне удивился, как легко и безболезненно произошла перемена, словно он не перебежал в лагерь своих противников, а зашел в магазин, сбросил с себя все, начиная с белья и носков и надел новое. И ничего, оказывается, не жмет все подогнано точно по фигуре. Надо отдать должное, занимались его экипировкой профессионалы. Тогда в далеком прошлом его остановили на улице пригласили в машину - никакого принуждения все с улыбкой даже с юмором. В кабинете загородного ресторана его ждал мужчина лет сорока со скучным, невыразительным лицом. - Здравствуйте, Владимир, садитесь будем ужинать. Вы не пьете, а я рюмку себе позволю. - Он налил и выпил, подвинул гостю салатницу. Стол не ломился от яств: салат из овощей, язык, графинчик водки и минеральная вода. Хозяин начал разговор без предисловий. - Как вы относитесь к моему предложению? Вы знаете, о чем идет речь? Хотите помочь? И возможно ли? - Не знаю, - ответил Артеменко, - я думаю третьи сутки решить не могу. - Вас смущает сторона этическая или правовая? - Не знаю. Хозяин отложил вилку, взглянул на Артеменко внимательно, прищурился словно прицеливаясь. - Вы мне нравитесь. Женщина погибла, мой приятель оказался подонком. Говоря "оказался" я себя обманываю, давно знал, что он дерьмо. Но я в таком возрасте, Владимир, когда друзей не выбирают, как и не меняют коней на переправе. Девочку не вернешь, и за десять лет моего дружка не исправишь. Возмездие? Чтобы другим неповадно было? Давайте не будем переделывать человечество! Вопрос идет, как я понимаю, о вашей совести. Вы член партии? - Естественно. - Да, на вашей работе естественно. - Хозяин вздохнул. - Проблема взаимоотношения человека с самим собой сугубо личная, помочь со стороны невозможно. Конечно, я могу сказать вещи хорошо известные. Ваш лидер награждает сам себя и, видимо, спит спокойно. Как ведут себя его дочь и зять, вы тоже знаете. Я могу привести вам примеры, десятки, сотни примеров безнравственности и откровенной уголовщины среди лиц неприкасаемых. Вы возразите: мол, пусть так, они такие, а я иной Вы правы, Володя, абсолютно правы. Чем я могу вам помочь? - Он развел руками. - Вы отлично понимаете, соверши аварию кто-то из неприкасаемых, у вас и материала в сейфе не было бы. И ваш прокурор, мужественный фронтовик и честнейший человек, о данном факте просто ничего бы не знал. Если вы откажетесь, претензий никаких, угроз тем более, за деньгами заедут, и мы с вами никогда не встречались. Хозяин выпил еще рюмку и стал аппетитно, неторопливо закусывать. Артеменко пил минеральную воду, что-то жевал, но вкуса еды не ощущал. В голове лишь гулкая пустота, обрывки мыслей. Он отлично понимал, его покупают, но раньше ему казалось, что делается это как-то совсем иначе, более цинично, что ли. Человек, сидящий напротив, говорил правду - все так и есть, существуют неприкасаемые. Он, Артеменко, доказывает вину только тех, кого ему разрешают отдавать под суд. Он не заметил, как подали шашлык. С трудом прожевав кусок, налил себе в рюмку водки. - Кофе, пожалуйста, - сказал хозяин официанту. - Вы мне нравитесь, Володя. Не люблю болтунов и людей, принимающих решения быстро. Скоро соглашаться, легко отказаться. Если вы решите служить у меня, официальное место работы придется сменить. Согласитесь, располагать деньгами и жить в коммуналке не имеет смысла. Артеменко вывел подследственного из-под прямого удара. Передопросив свидетелей, он одни документы фальсифицировал, другие уничтожил. И друг хозяина получил три года, условно. Врач с косящими, видимо, от постоянного вранья глазами обнаружил у Артеменко какое-то заболевание, объяснил симптомы, научил, на что следует жаловаться, и вскоре он из прокуратуры уволился и стал директором дома отдыха. Год Артеменко не беспокоили, анонимно помогая со вступлением в кооператив, с покупкой машины, организацией быта. Затем в доме отдыха появился Пискунов, тот самый спасенный им от тюрьмы выпивоха-автолюбитель. Борис Юрьевич, так звали этого деятеля, передал Артеменко поклон от общих знакомых и просьбу отвезти в Ригу черный увесистый кейс. Так началась его служба в подпольном синдикате, размах деятельности которого Артеменко не представлял. И сегодня, спустя более чем двадцать лет, он знал об этой корпорации только в общих чертах, что спекулируют валютой, квартирами, машинами. Но какие суммы оседают в руках хозяина, сколько людей на него работает, кто и сколько получает - оставалось неясно. Его это вполне устраивало, опыт прежней работы подсказывал, что чем меньше контактов и информации, тем меньше риск, а в случае провала короче Срок. Хозяина звали Юрий Петрович. Сегодня он пенсионер, а где работал раньше - не говорит. И Артеменко не интересовался. Эта его манера никогда ничего не спрашивать, брать деньги и не торговаться крайне импонировала Юрию Петровичу. Он приехал в дом отдыха год назад и сказал. - Володя, все меняется, надо и нам перестраиваться, иначе посадят. Уже арестовали две группы, выхода они на меня не имеют, но треть "империи", - он криво улыбнулся по-старчески бескровными губами, - я потерял. - А может, самораспуститься? - спросил Артеменко. - Мне лично денег до конца жизни хватит. - Деньги, Володя, лишь бумажки. Я без дела и власти жить не могу, помру. - А так помрем в тюрьме, в одной камере. - Чушь! По моим подсчетам новые начинания, по вашей терминологии, среднее звено похоронят. Чиновники пригрелись, работать не хотят, да и не умеют. - На нас умельцы найдутся. - Возможно. А что делать? Ну, уйдем мы с тобой в сторону. Думаешь, все наши враз успокоятся? Никогда, будут продолжать, сядут и заговорят. А без меня они очень быстро сядут. - А что делать? - Надо бы двух, лучше трех убрать, похоронить, чтобы на нас не могли выйти. - Я на убийство не пойду. - А куда ты денешься, Володя? Разговор на этом прервался, но Артеменко знал: шеф никогда ничего не говорит просто так, надо ждать продолжения. В последнее время Артеменко покупал множество центральных газет, читал и радовался, когда находил статью с очередным разоблачением или фельетон о "подпольщиках". Ему бы следовало пугаться, а он восторгался, смаковал подробности, и чем выше пост занимал "герой", тем больше Артеменко получал удовольствия. Ведь министры, замы-взяточники и воры - самим фактом существования реабилитировали Артеменко в собственных глазах. Раньше, защищаясь, пытаясь спрятаться от самого себя, он создал такую конструкцию. "Отца моего ни за что ни про что арестовали, посмертно реабилитировали, так это лишь бумажка. Хорошо, я стерпел встал под новые знамена. И что? Я верил, голосовал, поддерживал, шагал в ногу со всеми. Оказалось, что подняли не то знамя и в ногу я маршировал не в ту сторону. Снова заиграли марши и начали бить барабаны. Я не так уж ретиво, но зашагал. Сколько можно верить? Возможно, я человек слабый вышел из колонны, начал думать о благе личном, нарушать закон, "тянуть одеяло на себя". Ну, слаб человек, а искушение велико. Так мне высокое звание Героя и не присваивают, на орден я сам не претендую, и вообще, если от многого взять немножко, то это не кража..." Но как он себя ни уговаривал, а спустя годы цинично признавал ты, Владимир Никитович Артеменко стал вором. Так и есть и не крути живи, пока живется. Сегодня же когда на свет божий вытащили фигуры - не тебе ровня, людей, воровавших так, что по сравнению с ними ты просто агнец ликуй Артеменко, и пой, чист ты перед совестью и перед людьми, хотя с ворованного партвзносы и не платишь. Шло время. Петрович не появлялся, мрачные мысли начали отступать, тускнеть. Майя приехала в дом отдыха на неделю. Артеменко сразу определил в ней профессионалку, послал в номер цветы, ужинали они в ресторане. Начало "романа" походило на все предыдущие, но уже в первый вечер Майя внесла значительные коррективы. - Мои номер - "люкс" на ночь не сдается минимум месяц. Стоимость - тысяча, оплата перед въездом. Естественно клиент может заплатить переночевать и не возвращаться. - Считаю, что вы мотовка, подобные апартаменты не встречал, но уверен, они стоят значительно дороже, - ответил Артеменко. - Дороже можно, - милостиво согласилась Майя. Через неделю Артеменко влюбился. Он не почувствовал в какой момент превратился из квартиросъемщика в постояльца с которого плату берут вперед, а ночевать пускают по настроению из милости. К материальной стороне Артеменко относился просто, наворовал достаточно, наследников нет, в крематории деньги не требуются. Зависимость в которую попал он недооценивал. "Станет невмоготу - сорвусь, от любви в моем возрасте еще никто не умирал". В течение года Артеменко пытался порвать с Майей дважды. Когда она рядом - плохо, когда далеко еще хуже. Преследовал ее запах, голос, порой он вздрагивал, слышал стук ее каблуков, но Майя не появлялась. Вернувшись после второго побега Артеменко сделал предложение. - Зачем? - Майя взглянула удивленно. - Разве нам плохо? Ты старше меня почти на тридцать лет, над нами смеяться будут. Мужик, мол, из ума выжил, а девка- хищница. - А ты не хищница? Майя иронически улыбнулась и не ответила. Артеменко подарил ей свою старую "Волгу". Так как дарить машину непрямому родственнику не разрешается, он продал ее через комиссионный оплатив стоимость расходов. Майя погладила Артеменко по щеке, сказала: - Спасибо, - и укатила на собственной машине домой, ночевать не осталась. Артеменко так запутался в своих отношениях с Майей, так устал от круглосуточной борьбы с ней и собственным самолюбием, что на время забыл о последнем разговоре с Юрием Петровичем, о той угрозе, что нависла над ними. Шеф явился к нему в служебный кабинет без звонка не подчеркивал своего старшинства, занял стул для посетителей. - Ты был следователем по уголовным делам, - начал он без предисловий. - Одного человека требуется срочно убрать. Думай. - Хорошо, обмозгуем, - согласился Артеменко и посмотрел на Петровича с благодарностью. "Как мне самому в голову не пришло? Если Майи не станет я буду свободен! Когда начинается гангрена и процесс ее необратим ногу отрезают". КАТАСТРОФА Проснулся Гуров от телефонного звонка и молниеносно вскочил - сработал выработанный годами рефлекс. "Начало восьмого, совсем сбрендили от безделья друзья, - подумал он и трубку не снял. - Соскучились, понимаю, но ничего, позавтракаете без меня, я еще сплю". Он не спеша отправился в ванную, спокойно брился, полоскался под душем слушал трезвон и отчего то злорадствовал: "Звони-звони торопиться некуда, здесь не Москва". Гуров надел костюм и не спеша выбирал галстук, когда в дверь постучали. - Я сплю! В дверь снова постучали. Гуров поправил галстук, одернул пиджак открыл дверь театрально поклонился: - С добрым утром! - Гражданин Гуров? - В номер вошел сержант милиции. Гуров отметил настороженный блеск его агатовых глаз. Черные усики сержанта воинственно топорщились, юношеское лицо своей строгостью рассмешило Гурова. - Уже и гражданин? - Он некстати хихикнул. - Но и с гражданами полагается здороваться товарищ сержант. - Почему вы не снимали трубку Лев Иванович? - Сержант быстро прошел в номер, заглянул в ванную хотел открыть шкаф, но не открыл. - Почему отвечаете, что спите? - Долго объяснять товарищ сержант, - серьезно ответил Гуров. - Сначала связывал простыни, все-таки третий этаж, а дама испугалась. Потом возился с наркотиками, тайника нет, пока спрячешь. Вы завтракали? - Он шагнул через порог, вынул из двери ключ, вставил с обратной стороны. - Пошли выпьем по чашке кофе и спокойно обсудим ваши проблемы. А то вы от неопытности и служебного рвения начинаете нарушать закон. Сержант растерялся, усики у него поникли и, хотя ему явно хотелось внимательно осмотреть номер стоял в нерешительности. Гуров почувствовал себя неловко "Мальчику максимум двадцать два, наверное, только в армии отслужил опыта ни жизненного, ни милицейского, а я старый волк, над ним подшучиваю. А чего он явился? Может Отари не мог дозвониться и послал за мной? Глупости, сержант бы вел себя иначе". Они так и стояли - хозяин в коридоре, а гость в номере. Гуров оценил нелепость ситуации и миролюбиво спросил: - У вас ко мне дело? - И почему-то усмехнулся. - Идемте, идемте, выпьем по чашке кофе и потолкуем. - Вы где работаете, гражданин? - Сержант полагал, что такое обращение должно подействовать на человека. - В вашей гостиничной карточке написано что юрисконсульт. В каком учреждении министерстве? Гурову надоело. "Стоим как сопляки и препираемся". - Все! Выходите из номера. - Он кивнул сержанту. Когда тот нерешительно шагнул, поторопил его, подтолкнув под локоть. - Идемте к администратору, там объяснимся! - Но-но только без рук! - вспылил сержант. Гуров не ответил, запер номер и быстро пошел по коридору. Начальник уголовного розыска майор милиции Отари Георгиевич Антадзе сидел в холле первого этажа и, поглаживая бритую голову, беседовал с Артеменко и Майей. Майор видел спускающегося по лестнице Гурова, не улыбнулся, даже не поздоровался глянул безразлично и продолжал разговор. Четвертым за их столом сидел старший лейтенант милиции. Следователь, понял Гуров, но не прокуратуры значит, никого не убили. Видно обворовали моих приятелей. Подполковник Гуров ошибся. За соседним столом сидели двое в штатском оба с чемоданчиками. Один из них - эксперт, другой - врач. А почему врач? И почему Отари хочет, чтобы о нашем знакомстве не знали? Здесь что-то не так. Гуров тяжело вздохнул, как дремлющий в гамаке человек, услышав что его зовут окучивать картошку. Подите вы все от меня! Ничего не сделал, никому ничего не должен, я отдыхаю! Это ваши грядки! Ничего подобного Гуров вслух не произнес, злость свою опять же сорвал на незадачливом сержанте. - Да не дышите мне в ухо, не сбегу! Отари на них не посмотрел, но улыбки не сдержал. Тихо беседовал, записей не вел. Следователь, отложив официальные допросы, делал какие-то пометки в блокноте. Чертыхаясь, покряхтывая, Гуров словно распрямил затекшую поясницу, и совершенно не желая того, начал работать. Все небритые, у эксперта ботинки в грязи, брюки мокрые. Врач читает и правит свое заключение. Труп, либо тяжкие телесные. И не в гостинице оперативники на улице лазили, у кресел где их мокрые плащи брошены, уже лужа натекла. Подняли группу ночью, сюда они прямо с осмотра работали часа три-четыре значит, дело дерьмо. "Отари определенно имеет на меня виды". Гуров подошел к столу, за которым Отари и следователь беседовали с Майей и Артеменко, и сказал: - Здравствуйте. Извините что прерываю. Моя фамилия Гуров, живу в триста двенадцатом, доставлен под конвоем. Артеменко рассеянно улыбнулся и кивнул,