Боянова будто очнулась, заговорила резко. - Комиссар имеет право рисковать, где считает нужным. Или Совет уже лишил меня полномочий? Кстати, где Шаламов? Столбов покосился на Шевчука, промолчал. - А Мальгин? Снова тишина в ответ. Боянова подождала немного, выслушала мысленное сообщение Умника: он принял вопросы комиссара как обращение к нему. Столбов знал о финале операции над Меркурием со слов Лютого и по видеорепортажу Умника, но и для него появление неизвестно откуда Клима Мальгина оказалось полной неожиданностью. Не только Калина Лютый, тренированный специально, обладавший хорошей реакцией, но даже интрасенсы из команды пограничников то и дело теряли Мальгина из виду, когда он "выпадал" из поля зрения вследствие огромной скорости передвижения. Миг - и он уже в коридоре, другой - Мальгин в транспортном отсеке, третий - когг за бортом спейсера, который, двигаясь убийственными темпами, напоминает трассу световых штрихов. Но и Мальгин не успел ничего сделать, Шаламов опередил его, опередил буквально на доли секунды. Когг Бояновой оторвался от драккара "сына сумерек" на мгновение раньше, чем пристыковался Мальгин. Все подумали, что это стартовала комиссар, поэтому никто ничего не предпринял, пока следом не метнулась машина Мальгина и в эфире не раздался его голос: - Боянова на борту драккара, без сознания, медиков сюда, быстрее! Шаламов в ее шлюпе, задержите его на пару секунд, отвлеките, но не становитесь на дороге. Пограничники отреагировали мгновенно, однако советом пренебрегли. На когг Шаламова спикировал куттер Бегича, виртуозно повторил все его маневры и пристыковался - это на скорости-то в два десятка километров в секунду! Когг же из виража вышел таким образом, что в гнездо причала спейсера воткнулся кормой машины Бегича. Взрыва не произошло, сработала аварийная система, но пограничник был раздавлен почти в лепешку, и реаниматорам пришлось повозиться, доставая его из смятой скорлупы куттера. Задержать Шаламова не удалось, двигался он не медленнее Мальгина и успел уйти через метро спейсера на Землю. Двое пограничников видели, как по переходам туманным вихрем пронесся жуткий монстр в зеркально-ромбической броне, с туловищем человека, но с ногами и лапами дракона и головой тигра. Правда, аппаратура видео, встроенная в стены, описанного монстра не зафиксировала, фигура Шаламова смазалась от скорости и разглядеть ее не удалось, но, по мнению специалистов, бежал все-таки не человек. Мальгин вогнал свой шлюп прямо в ангар десантного терминала, но догнать Шаламова тоже не смог, а потом потерялся в толпе и исчез. Лютый его больше не видел... - Ищите, Димитр, - сказала Боянова. - Ищите обоих. Мальгин, конечно, не Шаламов, но и он шатался, питаясь ветром и туманом, неизвестно где и с кем встречался, что испытал, тоже неизвестно. Может быть, он, как и Даниил, не выдержал стресса, превратился в химеру. - Лютый бы это заметил, - возразил Шевчук ради объективности. - Специалист он хороший. - Заметить это сложно. Шаламов тоже с виду - человек. - Я понял, - кивнул Столбов. - Комиссар, для ускорения поиска обоих фигурантов необходимо привлечь интрасенсов. Они вычислят местоположение псинеуров... простите, Шаламова и Мальгина, в два счета, гораздо быстрее, чем это сделаем мы, даже вооруженные самой совершенной техникой. - Нет. - Извините, что настаиваю... - Я сказала - нет. - Ну-ну, успокойся, - проворчал Шевчук, повернул голову к инспектору. - Идите, Дмитрий, мы подумаем над вашим предложением. Столбов поклонился и вышел. Шевчук покачал головой. - Не понимаю твоей реакции, комиссар. Это из-за сестры, что ли? Боишься, что может пострадать? А в операции с Железовским она действовала лихо. Боянова долго молчала, но заговорила о другом, тихо, будто беседовала сама с собой. - В детстве я много читала, в основном приключения, детективы, страшные боевики, и очень жалела, что эпоха преступлений ушла в прошлое. Ан нет, эпоха мастерски задуманных и успешно выполненных преступных замыслов далеко не завершилась, и завершится ли, вот вопрос? Во всяком случае, пока существуют "черные люди" вроде кнехтов Ордена, Ландсберга и его своры. Ты думаешь, я сильно переживаю из-за действий Шаламова? Между прочим, они спровоцированы подручными Ландсберга, Рене это уже доказал. - Комиссар заглянула в глаза заместителю. - Нет, я уверена, что как бы ни был страшен "сын сумерек", мы с ним справимся... как и с Мальгиным, если он тоже... А волнуюсь я за судьбы молодых парней, взявших на вооружение лозунги "Все дозволено!" и "Я хочу!". Социоэтики не справляются с профилактическими мероприятиями - дошло до конфликтов и привлечения оперативных средств общественной безопасности, и дело берут под контроль глобалисты СКС [СКС - сектор кризисных ситуаций Высшего координационного совета.]. - Так серьезно? От кого ты узнала? - От Баренца. Только не верю я в обуздание этой стихии толпы, слишком далеко зашел процесс, вплоть до метастазов... - Боянова прервала сама себя. - Ты говорил об интрасенсах. Аргументы? Шевчук ответил не сразу. Оба принимали участие в мысленных переговорах "спрута" в пределах своих зон ответственности и давно привыкли к заминкам в прямом разговоре. - О физическом превосходстве интрасенса говорить, наверное, не стоит. Так? Или стоит? Твой любимый Железовский, например, может стоять на одном пальце ноги, отжиматься на одном пальце одной руки, прыгать на два метра вверх с места... ну и так далее. Не впечатляет? Но не это главное. Главное в том, что они обладают способностью к сенсопатии, то есть могут чувствовать друг друга в особом поле, это позволяет им мгновенно приходить на помощь и откликаться на зов. Кроме того, они обладают пси-связью без усилителей и антенн, способны ускорять физиологические процессы... - Шевчук махнул рукой. - А телом владеют до мышечного предела. - Будущее человечества. - Боянова фыркнула, вспоминая слова Железовского. - Сверхлюди! - Ты недалека от истины, - спокойно проговорил Шевчук. - Интрасенсы на самом деле совершеннее нас с тобой, будущее за ними. Каждый из них с рождения имеет цель, и проблем, что делать, куда себя деть, у них нет. Идея Столбова хороша. - Единственный ее недостаток - интрасенсы не хотят помогать нам. Аристарх - исключение из правил. - И все же попробовать стоит. - Пробуйте, я не возражаю. На рабочем столе комиссара вспыхнул белый световой шарик, надулся и лопнул, разворачиваясь в виом. Комиссар и заместитель уставились на него, словно на провозвестника Апокалипсиса, но это звонила Карина, дочь Власты. Оба с облегчением вздохнули, переглянулись и засмеялись. Девочка смотрела на них из виома с недоверием и удивлением, она редко видела мать смеющейся. Шаламов отыскался через двое суток, учинив скандал на базе УАСС "Бырранга" на Таймыре. Видимо, он все время крутился неподалеку: чей-то неф пограничники наблюдали и в Хатанге, и у озера Таймыр, к тому же в тех местах видели странное облако с глазами - пресловутый богоид, но безопасники опоздали - Шаламов успел создать инцидент. Что он искал в здешних краях, осталось загадкой, может быть, его просто потянуло на старое место работы: "Бырранга" была базой спасателей-курьеров, а Даниил начинал свою карьеру спасателя именно на ней. Весьма вероятно и то, что Шаламов искал старого орилоуна со станцией метро. Он мог забыть, что орилоун давно перестал существовать. Как бы то ни было, факт оставался фактом: бывший спасатель заявился на базу, захватил "пакмак", полностью экипированный и готовый к походу, и стартовал в неизвестном направлении. "Пакмак" не был оборудован "дыробоем", то есть генератором свертки пространства в "струну", однако имел запас хода в две астрономические единицы и мог долго находиться в автономном полете. Задача поиска Шаламова осложнялась, а вероятность трагического исхода его контактов с людьми увеличивалась. По счастью, на этот раз встреча не повлекла за собой гибель людей, хотя пострадавшие были. Столбов со своей обоймой прибыл на базу спустя двадцать минут после стычки, и ему поведали, как все произошло. Шаламов появился на территории базы, расположенной в сосновом бору, в семь часов утра, одетый в стандартный кокос и ничем не отличимый от других работников "Бырранги" и дежуривших спасателей. Почему он не сменил облик, умея это делать, также осталось тайной, но, на его беду, он встретил именно тех, кто его знал и помнил. Дальнейшие показания свидетелей разнятся в деталях, в основном же сходятся. Не смогли ответить на вопросы инспектора лишь четверо непосредственных участников событий, потому что находились в беспамятстве. Сначала с Даниилом столкнулся и попытался заговорить его бывший напарник по курьерским кенгуру Висенте Оросо, давно уже ставший драйвером-прима и командиром обоймы риска. Поскольку Шаламов не ответил, Оросо, удивленный его реакцией, догнал Даниила и, хлопнув по плечу, воскликнул: - Ты что, Дан, своих не узнаешь? Шаламов оглянулся и... - Это было нечто жуткое! - торопясь, глотая слова, говорил свидетель, товарищ Висенте, с которым тот шел на дежурство. - С виду человек как человек, ничего примечательного, а когда Вис его задел, этот ваш "сын сумерек" превратился в чудовище! Рост - метра два с половиной, туша черная, лоснится, снизу вся в золотой пластинчатой броне, четыре лапы, а голова - крокодилья и тигриная одновременно! - Спасатель, низенький, кругленький, как мячик, смахнул пот со лба. - А дальше? - спросил терпеливо слушающий Столбов, разговаривая одновременно с поискерами, Умником и членами группы. - Висенте упал, - пожал плечами спасатель. - А "крокодилотигр" побежал по коридору... мне тоже стало плохо, все поплыло перед глазами... Столбов отпустил свидетеля и нашел в коридоре место, где Висенте Оросо окликнул Шаламова. Стены коридора выгибались пузырем и слегка серебрились. Здесь уже работали эксперты отдела, деловито манипулируя киб-аппаратурой анализа, обмениваясь фразами вроде "структурные изменения на уровне кварка", "лептонное вырождение", "инициация нуклонного распада" и тому подобными. "М-да, непростой ты парень, Даниил! - подумал Столбов. - Прав был Лондон: лучше тебя не трогать". - Димитр, как дела? - донесла связь вопрос Бояновой, днюющей и ночующей в управлении. - Моя помощь нужна? - Пока нет, - ответил инспектор, понимая чувства комиссара. - Реакция Шаламова на контакт становится все более жесткой. С ним практически невозможно работать, даже разговаривать - сразу пси-атака плюс прямое воздействие на окружающую среду. Боянова немного помолчала. Пульсирующий негромкими радио- и пси-голосами эфир вливался в голову Столбова тихим водопадом и почти не воспринимался, к этому оперативному шуму инспектор привык настолько, что ощущал его как деятельность собственных органов, как биение сердца или дыхание. Он и дома просыпался по ночам не от шума, а от тишины. - Ваше мнение по захвату? Задумавшись о своем, Столбов чуть не сказал "а?". Он как раз вошел в транспортный сектор базы, где тоже работали эксперты. Здесь Шаламов наткнулся на экипаж готового к работе "пакмака", в результате чего трое спасателей оказались в шоке, а четверо их товарищей еле пришли в себя спустя час. В ангаре стояло еще семь машин: две распакованные связки коггов, куттера и галионы, и все они были изогнуты странным образом, будто их накрыло неким сферическим полем геометрических искажений. - Да, - спохватился инспектор. - Мое мнение: операцию захвата отменить. У нас нет достаточно близкого к реальности императива, никто не рассчитывал вариант захвата псинеура-экзосенса, нечеловека больше чем наполовину. Прилетайте сюда, посмотрите на его следы. - Я видела его следы на Меркурии, - сухо отрезала Боянова. - Здесь его реакция еще сильней. А что будет, если он обнаружит обойму захвата... - Грош цена безопасности, если она не способна задержать одного человека, пусть и с задатками дьявола! Столбов хотел ответить так же резко, но передумал. - А что ваш Мальгин? - Мальгин исчез, - нехотя проговорил инспектор, зная, что Боянова в курсе всех событий и вопрос ее скорее риторический. Инспектор не очень верил, что Клим Мальгин вмешается в розыск и поможет задержать Шаламова, но не терял надежды. Опасения комиссара, не доверявшей хирургу, были ему понятны, однако Мальгин ему нравился, да и по отзывам это был человек глубоко нравственный, не верилось, что он способен превратиться в такую же химеру, что и Дан Шаламов. - Готовьте захват обоих. - И голос Бояновой уплыл в шумы эфира. - Елки-палки! - вслух сказал Столбов, точно зная, что задача невыполнима. Внезапный возглас заставил его сосредоточиться. Кричал кто-то из наблюдателей за пределами базы: - Смотрите, здесь эта штука с глазами! Столбов выбежал из ангара в коридор, нашел боковую дверь во двор базы и успел увидеть над лесным гребнем легкое кисейно-белесое облачко с точками внутри, уносящееся в небо. Не долетев до настоящих облаков, оно исчезло. Практически не нуждаясь в сне, первые двенадцать часов дома он просто проспал. По-человечески. Лежа в чистой постели на хрустящих белых простынях, пахнущих льном. И спали мирно все многочисленные сферы сознания, живущие в нем отдельно друг от друга, объединяющиеся только по воле главного "я" - личности землянина - в личность вселенского существа. Никто не тревожил - напрямую, хотя многие искали, ждали, беспокоились за его судьбу: Железовский, Ромашин, Джума Хан, Карой, Таланов, Заремба, оператор кримрозыска Столбов, комиссар Боянова, отец... Мальгин отмечал это машинально, во сне, чувственное поле по его желанию не отключалось, служа каналом связи и сторожем одновременно, и все же он спал. Одного только он не услышал, пережив мимолетное сожаление, - таинственного зова, в котором чудилось что-то знакомое, теплое, как запах хлеба. Он спал... А проснувшись, ощутил зверский голод и не успокоился, пока не утолил его, съев обед на три персоны и гору фруктов. Подумал: все же надо признаться, что насыщение по-человечески - это приятно. Устроившись в кресле, ощущая изрядно забытую приятную тяжесть в желудке, Мальгин попробовал позвать Купаву, но шуршащий океан пси-поля не принес ответного эха, будто Купавы не было в живых. Тревожно заныло сердце. Заволновавшись, он слишком резко включил центры сверхчувствования, объединяющего пространствовидение, многодиапазонный - от сверхдлинных радиоволн до жесткого рентгена - слух, осязание полей и тончайших колебаний вакуума, обоняние любых комбинаций атомов и молекул - в одно общее, объясняющее суть вещей чувство-понимание, вынесшее его за пределы Солнечной системы. Отозвалось лишь поле связи интрасенсов, которые чуть ли не мгновенно обнаружили появление мощнейшего биопотенциала и попытались объединенными усилиями идентифицировать личность. Купава не отозвалась и на этот раз, а Мальгину после сжатия в нормальную пси-сферу пришлось наводить порядок в квартире: взрывное выделение энергии в блин раскатало мебель по стенам и изменило структуру стен. Поразмыслив, не улетела ли Купава куда-нибудь к звездам, хирург принялся обзванивать знакомых и друзей: хотя слово "обзванивать" не совсем подходило к тому, чем он занимался. Не прибегая к мощным резонансам природной среды, он нащупывал линии коммуникации, ведущие в квартиры или в рабочие модули, подключался к инкам или "домовым" и за несколько секунд узнавал новости. Аристарх Железовский после приключений на Меркурии и в "черном социуме" Чернобыля лечился в Болгарии, у Забавы Бояновой. Подключение Мальгина он почувствовал, но сообразить, что это такое, не успел - Клим оборвал связь. Он был искренне рад, что этот гигант выдержал испытания и не собирался отступать от своих замыслов. Игнат Ромашин отыскался в экспертном отделе управления, где готовился к походу в орилоунское метро, не ведая, что сделать это уже невозможно. Джума Хан дежурил в обойме подстраховки над "сферой Сабатини" и время от времени звонил Ромашину. Похоже, что они нашли общий язык и общие интересы, подумал Клим. Интересно, как у него с Карой? Звонит он ей хотя бы или нет? Проверять эту мысль Мальгин, однако, не стал. Карой Чокой он нашел дома в кругу подруг. Выглядела она великолепно, в беседе была остроумна и весела, а что крылось за этой веселостью, выяснять не хотелось. Но что-то она, вероятно, почуяла, когда Мальгин смотрел на нее глазами "домового", потому что вдруг во время разговора прервала фразу и оглянулась, и глаза ее стали огромными и черными. Заглянул Мальгин и в институт, поговорив с Гиппократом и выяснив все решаемые в институте проблемы. Его не удивило, что лечкорпус института полон пациентов, зато поразило повышение Ивана Зарембы: молодой хирург исполнял обязанности заведующего отделением, по-хозяйски заняв кабинет Мальгина и увлеченно трудясь над теорией, которую до этого разрабатывал Клим. Он не особенно взволновался, когда Мальгин заговорил с ним через КПР киб-секретаря, представ в виде "черного человека". - Клим, это ты? - спросил он, щурясь от смены освещения. - Не притворяйся, я же вижу, что это ты. - То есть как? - опешил Мальгин. - Да нет, я в переносном смысле, - замахал руками Заремба. - А что, это в самом деле ты? Смотри какой я нюхач! Мальгин не выдержал и засмеялся. - Ох, Иван, как был - святая простота, так и остался. Что же это ты без спроса взялся за мою тему? Гиппократа загонял. Хочешь войти в историю? - А кто не хочет? - заулыбался молодой нейрохирург, не услышав в голосе Мальгина грозных ноток. - Но я в общем-то тебе не соперник, катет не может быть больше гипотенузы. - Что? - Так говорит один мой знакомый математик. Ты гипотенуза, я катет. Понятно? Я тут у тебя ничего не трогал, не стирал, интересно просто повозиться с материалом. Хотя, - Заремба почесал в затылке, - кое-что мне тут непонятно. - Читай информатуру. - Клим улыбнулся. - Может, и станешь гипотенузой. Работай на моем месте, едва ли я вернусь в институт. Хотя не исключено. Заремба расцвел. - Не волнуйся, если что - я тебя заменю. На смех Мальгина Иван отреагировал по-своему: оглянулся, заговорщицки понизил голос, в глазах его заиграли азартные огоньки. - Клим, а ты... еще экзосенс или нормальный мужик? - Нормальный экзосенс, - ответил Клим. - Прощай. Заремба запротестовал было, у него накопилось очень много вопросов к бывшему заведующему отделением, однако Мальгин спешил. Показавшись Зарембе в обычном виде, он отыскал Стобецкого, но говорить с ним не стал. Свидание с институтом разбередило душу, включило ностальгическую цепь и испортило настроение. Посидев немного, он снова позвал Купаву и внезапно услышал ответ Шаламова: - Ага, наконец-то! Климыч? Ты на Земле? Мальгин напрягся, силясь определить координаты Даниила, и обнаружил его в каких-то старинных бетонных подвалах, прятавшихся в диком лесу, на краю болота. Местность называлась Юганские нефтепромболота и располагалась в центре одного из самых древних "черных социумов". Из болота торчал металлический шпиль, в котором с трудом угадывался нос "пакмака". Сам Шаламов - весь как узел пересекавшихся сознаний и воображений, в том числе и больных, размышлял о чем-то своем, непонятном даже Мальгину, но человек в нем, остатки человеческого "я" еще помнили прошлую жизнь. - Чувствую по ответу - человек-да! Я тону, Клим, и мне уже не выплыть, пропал бравый курьер. - Я помогу... - Держись от меня подальше, психика пошла вразнос, и я теперь, как пуганый дьявол, мечусь по Системе, сам не зная, с какой целью. Отыщи Купаву, она твоя жена... - Твоя! - Не глупи и не пререкайся, мне трудно контролировать остатки личности, все рассыпается как карточный домик... Так вот, она любит тебя, дурака, а ушла ко мне, чтобы доказать, что и она способна на решение, а не только ты, железный Мальгин, человек-да! Неужели ты этого не понял? - Чушь! - Надо же, не понял. Впрочем: чего тебя осуждать, мастер, если я это понял только в последнюю встречу. А она гордая, твоя Купава, и никогда не признается сама. Ты же знаешь. - Чушь! - Не веришь себе - ладно, поверь мертвому. Я тоже был не сахар, но никогда не гнул ее волю, со мной можно было спорить, а ты даже пустяк выговариваешь так, будто вещаешь истину в абсолюте. Брось эту манеру... и найди ее... В пси-канал разговора стали вклиниваться какие-то посторонние шумы, свисты, чужие голоса. Шепот Шаламова стал теряться на этом фоне, тонуть, гаснуть. - ... зависит от... скоро она... люб... щай... тер... И на голову Мальгина обрушился грохот некоггерентной пси-волны. Шаламов-человек замолчал. Заговорил Шаламов-нечеловек, псинеур с задатками мага, не ведающий, что творит. Мальгин почувствовал удар чужой воли, едва не сломавшей его собственную, стряхнул с сознания цеплявшиеся пси-пальцы "черного" и ушел из гиперчувственной связи пространства. Бороться с Даниилом не имело смысла. Некоторое время он отдыхал, заставив работать все уровни сознания вхолостую. В гулком объеме головы все звучало и звучало эхо слов Шаламова: "Она любит тебя, дурака... и никогда не признается... она любит... и не признается... любит... не признается..." Стало душно, тесно, неуютно. Стены давили, ощущение дискомфорта усилилось, уже и просторы Земли казались тюремной клеткой, и даже гигантский объем Солнечной системы не давал возможности жить свободно... Пощечина прозвучала вполне явственно, хотя Мальгин отвесил ее себе мысленно. Голова прояснилась, все стало на свои места, мир вокруг жил своей жизнью, и хирург был вмурован в него, как муравей в янтарь. И все же... и все же мир этот был ему тесен! Глава 10 Столбов знал, что обойма прикрытия работает четко, быстро и в любое мгновение готова прийти на помощь, но все же ему было не по себе. И еще мешало чувство неловкости, будто он подсматривал в замочную скважину сцену из личной жизни. Обо всем этом он размышлял, стоя перед дверью квартиры Мальгина в Смоленске, и все это разом вылетело из головы, когда дверь вдруг открылась. Проверив, легко ли скользит в ладонь из рукава куртки рукоять суггестора, Дмитрий шагнул в проем. Он ожидал увидеть хозяина, однако никто его не встретил. По комнатам скользила тихая мелодия, навевающая покой и умиротворение, легкий ветерок шевелил пушисто-прозрачные занавески в переходах из комнаты в комнату, приносил странные запахи. Среди них знакомые - миндаль, цветочные и травяные, ландыш, клевер, мята, астрагал и вовсе незнакомые, настораживающие и будоражащие. Игра света и теней в гостиной заставляла оглядываться и напрягать зрение, но квартира была пуста. "Кто же открыл дверь?" - подумал инспектор, бегло оглядев комнаты: спальню, рабочий кабинет-библиотеку, спортзал, гостиную, кухню. На всякий случай позвал: - Клим? Ответил "домовой": - Мастера нет дома, но скоро будет. Можете подождать. Если вы голодны - завтрак на кухне. - Премного благодарен, - ответил Столбов, расслабляясь, и стал знакомиться с апартаментами нейрохирурга более детально. И уже через несколько минут понял, что квартира далеко не стандартная, как показалось вначале. Каждая ее комната формировалась в определенном стиле, хотя техническое оснащение и было стереотипным, соответствующим веку - с трансформным оборудованием и видеопластическими поверхностями, выдающими по команде инка любой заложенный в программе пейзаж. Гостиная представляла собой горницу в древнерусском стиле - с иконой в солнышке, "красном углу", "полотняными" занавесками на "окнах", с "деревянными" лавками, вышитыми полотенцами и фасадом русской печи. Спальня была обставлена в мавританском стиле с кроватью, скрывающейся за голубой вуалью и балдахином из зеленой "парчи". Кабинет напоминал келью средневекового алхимика, с камином во всю стену, столом с резными гнутыми ножками, с инкрустациями по углам и в центре и огромным креслом, почти троном с искусно вделанными в спинку крыльями орла. Столбов никогда не видел подобного убранства у друзей, разве что в музеях, и пристрастие Мальгина к старине его поразило. Конечно, на самом деле стол имел вполне современную молектронную начинку, комплекты нейрохирургического инструмента и в любой момент мог превратиться в реанимационную камеру, хотя вряд ли Клим оперировал на дому. Скорее всего стол был ему нужен для исследовательских работ и срочных консилиумов, когда коллеги нуждались в консультации и передавали по видео голографическую копию пациента. "Трон" в действительности был кокон-креслом, связывающим хозяина с сетью институтов, лечебных центров, банков данных и компьютерных баз, а "камин" - игровым и личным киб-интеллектом класса "Знаток" с высокой степенью самостоятельности; такие инки имели только специалисты высочайшей квалификации. Самое удивительное, что Столбов не сам догадался о начинке предметов домашней утвари хозяина, истина была ему подсказана извне, на пси-уровне (включенный комп?), и это обстоятельство заставляло держаться настороже. Лишь кухня и спортзал не камуфлировали своего предназначения, представ перед взором гостя во всей красе современного дизайна. Кухня - ничего лишнего: автомат на четыре-восемь персон, блистающий металлом, керамикой и пластиком, встроенный в стену сервант с хрусталем и дивной красоты чайным и кофейным сервизами из почти прозрачного молочно-голубого фарфора, формирующиеся в любом месте стол и стулья. Спортзал - небольшая уютная комната с физическими тренажерами и тренером-инком, превращаемая по желанию в ринг, татами, ковер или индейское ронго. В данный момент видеопласт превратил комнату в тренировочный зал буддийского монастыря, и Столбов, оробев, испытал невольное благоговение. Подумав, он вернулся в гостиную, потянуло повнимательнее рассмотреть картины на стене и многополочную нишу под узорчатым стеклом, где лежали сувениры и личные вещи хозяина. Картин было две. Без рамок и украшений, обе висели, не касаясь стены, в нескольких сантиметрах от нее, похожие больше на великолепные топографии неземных пейзажей. Но не способ крепления поразил Столбова и не их толщина - сбоку они сливались в тончайшую линию, не видимую глазом, - а впечатление глубины и жизни. Картины или голографии казались окнами в чужие миры, от них невозможно было отвести взгляд. На первой изображался зелено-голубой ночной лес, деревья которого, хотя и напоминали земные сосны и пальмы, земными тем не менее не были. Деревья светились, как и густая трава, и почва, и тропинка, ведущая к строению, проглядывающему сквозь заросли. Вторая картина отражала туманно-слоистый ландшафт, похожий на ландшафты Титана: пятнистые, розово-белые пространства с зеркалами высыхающих сизых озер, окаймленных искрящейся полосой солей, перламутровые языки тумана, группки ледяных на вид скал, какие-то неясно видимые холмы, похожие на скопления мусора, выцветшее небо в белесых разводах облаков. Пастель. Или акварель. Ни одного яркого цвета, все зыбко и обманчиво и в то же время убедительно и живо. Кажется, шагни туда, в этот светящийся прямоугольник, и ты окажешься в другом мире, наедине с чужой жизнью. Столбов протянул руку, ожидая встретить сопротивление материала первой картины, и замер с гулко бьющимся сердцем: рука свободно проникла в картину и словно включила какие-то механизмы, оживившие пейзаж. Легкий ветерок прошелся по кронам деревьев, усиливая свечение листвы, незнакомые запахи коснулись ноздрей, тихие шорохи и шепоты коснулись слуха... Руке стало горячо, будто невидимые языки огня лизнули ее с той стороны. Столбов отдернул руку, вернее, пытался отдернуть и с ужасом понял, что картина держит ее, как будто рука вмурована в бетон. Снова жгучие языки огня лизнули ладонь, послышался нарастающий гул, задрожали деревья, и... в следующее мгновение сильный толчок отбросил Столбова от картины, так что он едва не врезался в лавку. Какой-то человек загородил картину спиной, погладил ее руками, словно успокаивая, повернулся к инспектору, разглядывающему руку, сплошь покрытую волдырями. Это был Мальгин. Столбов поднял взгляд, покачал головой, сказал искренне: - В жизни не встречал ничего подобного! Честно. Мальгин молча принес зеленый тюбик, выдавил на ладонь инспектору пенящуюся зеленую колбаску реанималона. Зашипело. - Могло было хуже, я забыл вас предупредить. Это не картина. - Но и не голография. А что, если не секрет? - Хроносрезы. - Мальгин принялся что-то доставать, собирать на столе, бросать в сумку, и все это быстро, ловко, бесшумно, без единого лишнего жеста. Как он вошел в квартиру, минуя наблюдение, Столбов не понял. Боль в руке проходила. Мазь на местах ожогов пузырилась, становилась фиолетовой, потом розовела, рука по локоть превратилась в пятнистую лапу неведомого зверя. - Моя рука - рука безумца, - пробормотал Столбов, дав сигнал, что хозяин дома. - Что такое хронесрезы? - Двумерные плоскости с остановленным на срезе временем. По сути, это "куски" пространства с большим, но не бесконечным во времени слоем жизни. В них можно войти и не выйти. Каждая такая "картина" работает, как "черная дыра", время на ее горизонте для внешнего наблюдателя останавливается. Мы будем вечно видеть тот мир неизменным, а он будет жить по своим законам и вечно видеть наш мир. Столбов задумался, поглядывая на руку. - Вы говорите, можно войти? А жить? Или сразу - летальный исход? - Войти и жить. - Мальгин закончил наконец свои сборы, поглядел на гостя, отчаянно пытавшегося выглядеть уверенным и спокойным. - Но недолго. И не людям. Дмитрий, я знаю причину вашего посещения. - Шаламов, - машинально сказал инспектор. - Да, Шаламов. И я сам, не так ли? Комиссар не хочет рисковать и перестраховывается. - Понимаете, Клим... - начал было оправдываться Столбов, но Мальгин поднял руку, и он замолчал. - У меня много дел и мало времени. Попробуйте сами организовать интрасенсов, Аристарха Железовского, например, Забаву Боянову, они очень решительные люди и могут помочь. Вы остаетесь? Мне пора идти. Столбову вдруг почудилось, будто Мальгин вырос в размерах, вознесся над ним, как сказочный джинн, взгляд его стал ощутимо тяжел и грозен. Ощущение тут же прошло. Повеяло покоем и печалью. Инспектор перевел дыхание, отдернул вспотевшую ладонь от рукояти суггестора. - Вы... вернетесь? В глазах Мальгина мелькнула грустная улыбка, он все понимал и все знал, но его заботы оставались земными, человеческими, требующими сомнений, долгих колебаний и размышлений. - А я никуда не ухожу. - Лондон же ушел... - Он вернется... рано или поздно. До свидания. Передайте комиссару, что со мной у нее не будет хлопот. - У меня предписание задержать вас. - Я знаю. - Мальгин с любопытством глянул на затвердевшее лицо инспектора. - И что же вы намерены делать? - Просить вас позвонить комиссару и поговорить с ней. - Прямо сейчас? Столбов поколебался немного. - В любое время. Но обещайте мне... - Он замолчал. - Что? - Н-нет, ничего. И все же Мальгин понял. - Хорошо, обещаю. Однако и вы обещайте не пускать по следу "Аргус" и не мешаться под ногами. Извините за резкость. Столбов хотел возразить, но взгляд хирурга вдруг изменился, стал физически ощутимым, и на миг инспектору снова показалось, что за спиной хирурга разверзлась бездна, полная движения и противоборства колоссальных сил. Очнулся он уже за дверью квартиры Мальгина, постоял немного и вызвал лифт. Его не удивило, что аппаратура группы наблюдения не фиксировала хозяина в квартире, хотя как он появился в доме, каким образом просочился сквозь заслон наблюдения, никто объяснить так и не смог. Он бежал, ощущая давно не испытываемое наслаждение от бега, от ветра в лицо и запахов леса и луга. За четверть часа до этого выйдя из метро, он свернул к реке и некоторое время бежал со всей скоростью, на какую был способен, напугав какое-то семейство на отдыхе и влюбленную парочку: им показалось, что мимо промчался смерч с очертаниями человеческой фигуры. Потом сбавил темп и до коттеджа отца бежал по-человечески, постепенно возвращаясь из дальних далей памяти, освобождая психику от груза тяжелых впечатлений. И от надежды, которую неожиданно заронил в душу Шаламов. Прошло тринадцать часов, как он появился на Земле, и всего час, если исключить время сна, и весь этот час он пытался прийти в себя и сравнить полученное знание об исходе жизни на планете с тем, что проходило перед глазами, пытался найти какие-то тенденции к вырождению хомо сапиенс, понимая при этом, что искать надо не внешнее проявление процесса, а глубинные социально-психические сдвиги, но так хотелось увериться в обратном и сказать когда-нибудь Держателю Пути, что он ошибался. В какой-то момент своего пребывания среди людей Мальгин понял, что его тело, человеческая плоть, мешает жить так, как он хотел бы, отстает от полета духа и мысленного сценария действий. Начинало раздражать, что биохимические и нервно-психические процессы, физиологические реакции не успевают за мыслью, и то, что казалось уже выполненным, предстоит еще сделать. Он видел себя как бы со стороны, успевая несколько раз проанализировать ситуацию и то, как тело реализует задуманное. Наплывами вмешивалось сознание "черного человека", привыкшего анализировать все до последних мелочей, раскладывать по полочкам и прятать поступавшую новую информацию в глубоких подвалах памяти. Вот и сейчас Мальгин поймал себя на том, что автоматически выделяет запахи и привязывается к их источнику: шалфей... ковыль... валериана... полынь... чабрец... таволжанка... Только наша степь пахнет чабрецом, богородской травой... а это уже запахи дикого русского поля вдоль рек: дуб, ясень, клен, ильм, орех, лещина, жимолость, акация... Мальгин очнулся и перестал обращать внимание на пейзаж. Из-за березовой рощи показались крыши родного хутора: двускатные - дома и пристроек отца, односкатные - двух его соседей. Но полюбоваться ими помешал дивный певучий звук, за которым послышался мягкий бархатный перезвон. Колокола, с запозданием определил Мальгин. Звонили колокола жуковской церкви Вознесения. Звук вошел в сердце и вышел морозной шершавостью кожи, доставляя удовольствие, очаровывая, заставляя работать древнюю родовую память, не раз спасавшую жизнь. Клим слушал бы и слушал этот звон, если бы не толчок в сердце: отец был дома и непостижимым образом, не будучи интрасенсом, почувствовал его приближение, забеспокоился. Через минуту Мальгин был во дворе, заметил в подсолнухах бронзовую лысину отца, с разбегу упал на колени и ткнулся лицом в полотняную сорочку, пропахшую солнцем, сухой сосной, сеном и столярным клеем. Потом они ходили по саду, пасеке, огороду, по дому, разговаривая о пустяках, и Клим заново открывал для себя мир детства, добра и ласки, мир, в котором продолжал жить одинокий старик, не изменивший своим идеалам любви и смирения. В конце концов Мальгин, махнув рукой на все личные запреты, поцеловав отца в лучики морщинок у глаз, рассказал ему все: и где он был, и что с ним произошло, и что ждет человека в будущем. Он видел, как сомнения в душе старика борются с верой в правдивость рассказа, но не остановился, пока не выговорился. И вдруг почувствовал громадное облегчение, будто с души свалилась гора отчаяния и нежелания жить. Ни слова не говоря, своим сопереживанием отец помог ему понять простую истину: смысл жизни - в самой жизни, полной страдания и веры. И еще Мальгин понял, что человека делает человеком в большей мере то, о чем он умалчивает, нежели то, что он говорит. - Значит, ваш комиссар считает, что ты опасен? - задумчиво проговорил старик, расхаживая по привычке из угла в угол. - А ты как считаешь? - полюбопытствовал Мальгин. Отец остановился, поколебался и сказал просто: - Каким бы ты ни стал, ты мой сын. Не заставляй меня произносить клятвы вроде "я тебе верю". Я чувствую тебя, ни на что дурное ты не способен. Все эти сверхспособности - внешнее, наносное, главное - внутри. Мальгин не удержался и поцеловал старика в щеку. Пили чай на веранде, по старинке, с малиновым вареньем и травами. Исподтишка разглядывая отца, каждый раз замирая - детская реакция - от его улыбки, Мальгин подумал, что к закону Ману: нет ничего чище света солнца, тени коровы, воздуха, воды, огня и дыхания девушки - надо было бы добавить: и улыбки отца. - Что разглядываешь? - проворчал старик, блеснув проницательными глазами. - Изменился, постарел? Клим засмеялся, чувствуя легкость во всем теле и желание подурачиться. - Не ты - я изменился, отец. Тридцать пять лет строил песочный замок, потом поумнел и стал строить воздушный. Мальгин-старший тоже улыбнулся, но тут же посерьезнел. - Ты о Купаве? Клим замялся, неопределенно поводил в воздухе пальцем. - Понимаешь, па... - Не понимаю. Между ложью и правдой нет золотой середины, так что говори как есть. Мальгин вздохнул. - А между "да" и "нет" есть золотая середина? Заметив недоумение в глазах отца, добавил: - А между тем дело обстоит именно так. И та, которая меня любит, и та, которая нет, ухитряются держать меня посреди этих двух слов "да" и "нет". Что бы ты сделал на моем месте? - Я бы не оказался на твоем месте, - отрезал старик. - Не ты ли сам во всем виноват? Если сердце делится на части, значит, что-то неладно с головой. Или ты считаешь, что любить можно двоих сразу? Мальгин поник головой, сказал с грустью: - Но я не знаю иной любви, кроме той смеси желания, нежности и интеллекта, что привязывает меня к данному конкретному существу. Это не я сказал - древний философ. - Камю, - проворчал старик. - Хотя я его не люблю. - Но я с ним согласен. Па, я люблю одну женщину, и ты знаешь, кого именно. - Знаю, - тяжело выговорил Мальгин-старший. - Не надо было давать надежду другой. Кстати, очень красивой. Она была тут у меня... - Что?! - Клим даже привстал от изумления. - Карой была у тебя? Зачем? - Ты у нее спроси. Она вот тоже взяла и все рассказала, без утайки. Видно, давно держала в себе, а поделиться особенно не с кем. Хорошая женщина. - Старик вздохнул. Мальгин понял его недосказанное: "Но Купава лучше". Знать бы, по каким критериям оценивается это "лучше". Купава и Карой - совершенно разные люди... и обе мне нужны, обе стали частью жизни. Фея печального очарования, где ты?.. - Отец, а ты не знаешь, где Купава сейчас? Дома ее нет, в клиниках тоже, родные давно не видели и весточки не получали. Мальгин-старший покачал головой. - Ты уже однажды разыскивал ее год назад, а толку... Может быть, она снова на Симушире? - Был я там, нету. - Что ж ты не включишь свои супервозможности? Аль не хватает чего? И от земли до крайних звезд Все безответен и поныне Глас вопиющего в пустыне, Души отчаянный протест [Ф. Тютчев.], - пробормотал Клим отрешенно. Он уже дважды пытался искать Купаву в поле гиперчувствования, но то ли ее не было на Земле, да и в Системе, то ли она находилась за какой-то изолирующей пси-волну преградой. Чего ему не хватило? Сил? Желания? Чьей-либо поддержки? Да и зачем ему Купава? Удостовериться, что все осталось по-прежнему? Вряд ли она снова вернется к нарковидео и эйфоромузыке, тогда в Дарвазе, вытаскивая ее из трясины наркотранса он заблокировал резонансы некоторых не