Оцените этот текст:


--------------------
 Александр Бушков. Великолепные гепарды
____________________________
 Из коллекции Вадима Еpшова
 http://www.chat.ru/~vgershov/
--------------------


                         (Записки человека долга)




     Большую черную машину они остановили у поворота, где на металлическом
штыре сидел расписной керамический гном, а  рядом  прохаживались  у  своих
мотоциклов люди из блокер-группы.  Молча  шли  по  осеннему  лесу,  подняв
воротники плащей, хотя дождя и ветра не было, почему-то шли гуськом,  след
в след, хотя тропинка была широкая.
     - Сколько там людей? - не оборачиваясь, спросил тот, что шел впереди.
Во рту у него была прямая трубка, и оттого вопрос прозвучал  невнятно,  но
его поняли. Когда говорит генерал, младшие по званию, как правило, слушают
очень внимательно. Тем более в такой ситуации.
     - Уже человек двадцать. Местная полиция выведена из игры -  я  звонил
их министру.
     - Как по-вашему, сколько у него патронов?
     - Пока выпустил семнадцать, мой генерал. Сколько осталось,  никто  не
знает. Мы пришли, вот...
     Домик был маленький, яркий, аккуратный. У крыльца стоял  забрызганный
грязью автомобиль с распахнутой дверцей, к нему прилипли желтые листья,  и
левая фара была разбита.
     - Гнал как бешеный. Хорошо, Ричи не растерялся, сел ему  на  хвост  и
немедленно связался со мной.
     - Начнем.
     Тому, кого называли генералом, подали микрофон. Все замолчали.
     - Лонер, - сказал он, и гремящее эхо улетело в чащу. - Капитан Лонер,
я к вам обращаюсь!
     Пуля, противно свистнув, срубила ветку высоко над их головами.  Никто
не пригнулся. Ветка не долетела до земли, запуталась где-то в кронах.
     - Лонер!
     Карабин хлестко щелкнул три раза подряд, высоко  над  головами  людей
взвихрились листья.
     - Вот так и продолжается. Нужно что-то делать. По-моему, единственный
выход - газовые гранаты.
     - Я бы мог пойти к нему. Я уверен, он не станет в  меня  стрелять,  -
все время он бьет поверх голов. Вы разрешите, генерал?
     - Нет. Не стоит рисковать. Святые Себастьяны  мне  не  нужны.  Лонер,
выходите, это бессмысленно!
     Выстрел. Выстрел. Выстрел. И тишина.
     - Ну ладно. Мы его скоро возьмем. Но скажет мне кто-нибудь, что могло
так на него подействовать?
     Они молчали. Сказать было нечего. Существуют люди,  которые  никогда,
ни за что не сломаются. И все же?
     - Пускать газометчиков, мой генерал?  -  спросил  грузный  человек  в
синем плаще.
     - Подождите, Патрик,  езжайте  в  город.  Свяжитесь  с  Региональным,
разыщите  Кропачева  и  Некера.  Некер,  по-моему,  в  Роттердаме.   Пусть
немедленно   высылают   замену.   Резерв   в   готовность.    Подтягивайте
газометчиков.
     Человек в синем плаще попробовал по привычке щелкнуть  каблуками,  но
на усыпанной листьями земле у него ничего не получилось, и он смутился.
     - Лонер, - генерал снова взял микрофон, и снова пуля пробила редеющую
осеннюю листву. - Одно слово - что там? Хоть это  сказать  можете?  Вы  же
мужчина, офицер, черт побери...
     В ответ раздался вопль насмерть перепуганного человека:
     - Там преисподняя!
     - Внимание, газометчики, пошли!
     Сухо треснул еще один выстрел, показавшийся глуше тех,  что  били  до
него. Сначала никто ничего не понял, а когда  поняли,  к  домику  со  всех
сторон бросились люди в форме  войск  ООН,  в  штатском,  в  маскировочных
комбинезонах. Генерал остался  на  месте  и  видел,  как  капитан,  первым
распахнувший входную дверь, вдруг с места остановился на пороге, посмотрел
себе под ноги, медленно поднял руку, снял фуражку и остался стоять так...
     - Господи! - выдохнул кто-то.

     С о в е р ш е н н о   с е к р е т н о.   С т е п е н ь   А-1.
     Капитан Лонер Жан-Поль (Звездочет).
     Профессиональный разведчик. Родился в 2007 г.
     В  июне  2032  г.  закончил  военное  училище  "Статорис"  (факультет
контрразведки). Следователь по особо  важным  делам  Международной  Службы
Безопасности  ООН  (управление   "Дельта").   Два   национальных   и   три
международных ордена. Женат. Сын. Дочь.




     - Что вы подразумеваете под конфликтом?
     - Когда люди грызут друг другу  глотки,  -  сказал  он.  -  Вовсе  не
обязательно в буквальном смысле.  Главное  -  враждующие  непримиримы.  Вы
согласны с тем, что и будущее невозможно  без  конфликтов,  спасибо  и  на
том... Но вы упорно считаете, что все ограничится чинным ученым  спором  в
каком-нибудь хрустальном амфитеатре. А я пытаюсь  втолковать  вам,  что  и
через сто, двести лет  конфликты  так  и  не  приобретут  характера  чисто
словесной дуэли. Всегда будут какие-то действия - не грязные, не кровавые,
но так или иначе ограничивающие возможность одного из противников бороться
и дальше. Действия.
     - Знаете, расскажите лучше о ваших творческих планах.
     - Вы увиливаете.
     - Потому что не могу с вами согласиться, - сказал я.
     - Потому что вы из упрямых, - передразнил он мою интонацию. - Упрямец
вы, Адам, - правда, имя у вас интересное. Адам Гарт. Прекрасное имя  -  по
нему абсолютно невозможно  определить  вашу  национальную  принадлежность.
Европеоид - и точка. Идеальное имя для разведчика.
     - Фамилию родителей мы не выбираем, - сказал я. -  А  имена  родители
дают нам, не спрашивая нас. Итак?
     - Итак... Когда-то боролись с устаревшими  общественными  формациями.
Побороли. Боролись с ядерным оружием и регулярными армиями.  Разоружились.
Сейчас борются с экстремистами. Я уверен, скоро одолеют и их. На  дворе  -
не Эдем еще, но далеко уже не клоака. А дальше? Вам не приходит в  голову,
что человечество без оружия и войн, обеспеченное хлебом и  работой,  стоит
на  пороге  новых,   неведомых   конфликтов?   Конфликтов   благополучного
человечества. Любой самый привлекательный образ жизни, любая  общественная
формация не вечны, что-то должно прийти им на смену, иначе - застой.  Хоть
с этим вы согласны?
     - Ну да, - сказал я, щелчком отправив за борт окурок.
     - Вот. Ну а если общество встретится с конфликтами, которых мы пока и
представить себе не можем?  Ну,  скажем,  борьба  сторонников  космической
экспансии  с  домоседами.  Противостояние  биологической   и   технической
цивилизаций? Сторонников  изменения  человеческого  тела  -  с  теми,  кто
считает наше тело вечной и незыблемой святыней?  Непримиримая  схватка?  -
Догарда прищурился. - Непримиримая.
     Признаться, он мне надоел. Вскоре должен был показаться  город,  а  я
еще многого не продумал, не успел составить четкого плана действий -  так,
наметки, черновики. Впрочем, тут и не может быть четкого плана действий...
     Догарда задумчиво курил  -  розовый,  тугой,  как  дельфин,  с  лихой
шкиперской бородкой. Он был фантастом. Очень  известным  и  популярным  не
только на континенте. И потому умел играть словами, как  черт  -  грешными
душами. А я просто-напросто не умел дискутировать о будущем человечества и
гипотетических  путях   его   развития,   моя   специальность   -   сугубо
злободневные, сиюминутные дела, ничего общего с социальной футурологией не
имеющие.
     - Вы мне не ответили, Адам.
     Я очнулся и вспомнил, что меня со вчерашнего дня зовут Адам.
     - Вряд ли мы переубедим друг  друга,  так  стоит  ли  тратить  порох?
Скажите лучше, что вам понадобилось в городе?
     - Посмотреть хочу, - сказал он. - Я люблю бывать там, где есть тайна.
Тем более такая тайна.
     В этом мы как раз не сходимся, мог бы я сказать. Я  терпеть  не  могу
шататься по всяким таинственным местам, но именно поэтому меня то  и  дело
туда забрасывает. Точнее, забрасывают. И ничего тут  не  поделать,  потому
что другой жизни мне не надо.
     Пассажиры сгрудились у правого борта и прилипли к биноклям,  хотя  до
города оставалось еще несколько  миль.  Мы  долго  молчали.  Потом  к  нам
подошел моряк, кивнул мне и сказал:
     - Попрошу приготовиться. Скоро берег.
     И ушел, сверкая золотыми нашивками. Теплоход ощутимо гасил  скорость.
Я поднялся и стал навешивать на себя фотоаппараты и диктофоны -  реквизит,
черт его дери. Догарда помог мне привести в порядок перепутавшиеся ремни.
     - Надеюсь, мы встретимся в городе.
     - Надеюсь, - сказал я без всякого воодушевления.
     Теплоход остановился на рейде. Невысокие синие волны шлепали о  борт.
Матросы  установили  трап  с  перилами,  пассажиры  расступились,   и   я,
навьюченный аппаратурой от лучших фирм, прошел к  борту  под  перекрестным
огнем пугливых,  любопытных,  восторженных  взглядов.  Теплым  напутствием
прозвучал чей-то громкий шепот:
     - Пропал репортер, а жалко, симпатичный...
     Я оставил это без внимания, поправил ремни и шагнул на  трап  -  увы,
это были не те ремни  и  не  тот  трап.  Я  был  единственным  пассажиром,
высаживавшимся в городе (Догарда  собирался  прилететь  туда  двумя  днями
позже), и капитан не стал заходить в  порт.  Вряд  ли  на  такой  шаг  его
толкнули  одни  заботы  об  экономии  топлива.  Наверняка  боялся.  Слухов
расплодилось несметное количество, и они были настолько нелепыми,  что  им
верили даже умные люди. Как всегда. Реликтовый мистицизм. Стоит  случиться
чему-то странному, и моментально расползутся дилетантские гипотезы, в  ход
пойдут,  как  водится,  пришельцы  с  неподвижных  звезд,  хулиганствующие
призраки  тамплиеров,  шаманы  малоизвестных  племен  и  дерево-людоед  из
девственных  джунглей  Борнео.  А  достоверной  информации  нет,  надежных
отчетов нет, серьезных исследований нет,  есть  только  паническое  письмо
отцов города во все инстанции,  вплоть  до  Ватикана  и  Красного  Креста.
Письма, похожие на громогласный рев  заблудившегося  карапуза.  Исключение
представляет только последнее письмо - анонимное, но не паническое, скорее
загадочное, однако, безусловно, написанное нормальным человеком. И  еще  у
нас есть самоубийство одного и полное молчание другого -  а  это  люди,  в
которых до недавнего времени никто не посмел бы усомниться.  Их  послужной
список, их деловые качества...  Они  ничем  не  уступают,  а  в  чем-то  и
превосходят человека, которого сейчас зовут Адам Гарт. Один  из  них  даже
был? в свое время учителем и наставником так называемого Адама Гарта...
     Уверенно застучал двигатель моторки, острый нос задрался над волнами,
и голубая вода  вскипела  белой  пеной,  борт  теплохода  остался  позади.
Навстречу мне летел город - белая балюстрада набережной,  яркие  платья  и
пестрые рубашки, качающиеся на привязи яхты,  стеклянные  здания,  большая
надпись  "Добро  пожаловать!",  выведенная  белой  краской  на   парапете,
разлапистые  пинии,  приткнувшийся   в   квадратной   выемке   ало-голубой
гидропланчик. И метеориты. Вот ты и  прибыл,  сказал  я  себе,  вот  ты  и
прибыл. Адам, только твой Эдем, похоже, полон чудовищ и прочей нечисти...

     С о в е р ш е н н о   с е к р е т н о.   С т е п е н ь   А-1.
     Полковник Кропачев Антон Степанович (Голем).
     Профессиональный контрразведчик. Родился в 2010 г.
     В 2028-2031 гг. служил в авиадесантных частях войск ООН.  В  2033  г.
закончил военное училище "Статорис" (факультет контрразведки). В настоящее
время - следователь. Отдел кризисных  ситуаций  МСБ,  член  Коллегии  МСБ.
Девять национальных и пять международных орденов. Нобелевская премия  мира
(2039). Холост.

     Моторка остановилась у широкой каменной лестницы, стукнулась  бортом.
Три нижних ступени лестницы были под водой, а в воде плавали  апельсиновые
корки, мятая пачка от сигарет и страница комикса.
     Я взял чемодан и пошел вверх по лестнице. Итак, добро пожаловать. Мир
входящему. Будем надеяться, что и уходящему тоже...
     Поднявшись на уровень земли, я поставил чемодан и огляделся.  Тут  же
кто-то за моей спиной спросил:
     - Приезжий?
     Я медленно обернулся. Передо  мной  стоял  крупный  мужчина  в  белом
костюме  и  фуражке  с  затейливым  гербом  какого-то   яхт-клуба.   Тоном
профессионального гида он спросил:
     - Памятные места, достопримечательности, древности?
     - Специализируетесь?
     - Специализировался, - сказал он. - Экскурсионные прогулки, морские и
по городу. Автобусы, моторки.  Ныне  -  архимертвый  сезон.  Один  трактор
остался. Туристы отхлынули, и грех их за это винить...
     Он посмотрел  в  небо,  голубое,  безоблачное,  исчерканное  во  всех
направлениях дымными полосами. Метеориты падали и падали,  безостановочно,
как  на  конвейере,  сгорали  над  крышами,  распадались  пылающей  пылью,
сыпались, как зерно из распоротого мешка, и не было им числа, и не было им
конца. Каждую секунду - метеорит. Может быть, чаще. Небо напоминало паучью
сеть, раскинутую над городом. Правда, паучья сеть красивее.
     - Время бросать камни... - сказал он. - И хоть бы один на землю упал.
     - Да, впечатляет, - сказал я. - Словно небо взбесилось.
     - Скажите лучше - преисподняя.
     - Преисподняя вроде бы располагается в подземельях,  -  сказал  я.  А
здесь - небо...
     - Так как насчет достопримечательностей?
     - Понимаете,  я  ведь   приехал   сюда   работать.   Из-за   границы.
"Географический еженедельник" Международный журнал, редакция в Женеве.
     - Не слышал...
     - Больше     узкопрофессиональный,     чем     развлекательный      и
научно-популярный, - сказал я. - Мало кто знает.
     - Может, это и к лучшему, что узкопрофессиональный, -  сказал  он.  -
Потому что  обычные  заезжие  журналисты  суют  нос  под  одну  рубрику  с
двухголовыми телятами и очевидцами приземления летающих  тарелок.  Правда,
до вас уже  был  один  такой  -  тоже  с  самими  серьезными  намерениями,
узкопрофессиональный и близкий к кругам.
     - И что?
     - И ничего, - сказал он. - В первые дни развил бурную деятельность, а
теперь просиживает штаны в моем кабаке. Вроде бы мне это только на руку  -
хороший клиент, бочку уже выпил, наверное. А с другой  стороны,  обидно  -
очень уж деловым показался сначала, а теперь забыл и о делах,  и  о  своем
Стокгольме (услышав про Стокгольм, я навострил уши). Когда только  с  него
отчет потребуют? Или в ваших  международных  журналах  такое  поведение  в
порядке вещей?
     - Да нет, - сказал я. - Он что, тоже из международного?
     - Да. Какая-то "Панорама". Лео Некер. Не слыхали?
     - Нет. А вашим любезным предложением  насчет  достопримечательностей,
быть может, и воспользуюсь. Где вас найти?
     - Бар "Волшебный колодец", - сказал он. - После пяти всегда  открыто.
Милости просим. Меня зовут Жером Пентанер.
     - Адам Гарт.
     Он кивнул мне и вразвалочку пошел вдоль парапета.
     Я увидел условленную скамейку, сел, достал из  кармана  магнитофон  и
вставил первую попавшуюся кассету Наконец-то появился мой человек.
     - Здравствуйте, - сказал он. - Я Зипперлейн.
     - Присаживайтесь, -  сказал  я  после  обмена  ритуальными  словесами
пароля. - Антон Кропачев.
     - Тот самый?
     - Тот самый.
     Он сел, тихонько покряхтывая по-стариковски. Ему было под шестьдесят,
седой, худощавый, похожий  на  коршуна.  Несмотря  на  теплую  погоду,  он
напялил синий плащ и застегнул его на  все  пуговицы.  Некоторые  на  него
оглядывались.
     - Вам не жарко?
     - Представьте, нет. Почему-то все время зябну.  Может  быть,  это  от
нервов, как вы думаете? (Я пожал плечами.) Черт его знает... Опоздал  вот,
что совершенно недопустимо. Пойдемте, машина у меня за углом. Мы сняли для
вас номер.  Собственно,  можно  было  и  не  заказывать,  половина  отелей
пустует, да уж положено так... Что вам еще нужно? Машина?
     - Пока что нет. Я хочу сначала осмотреться сам, чтобы не зависеть  от
чьих-то суждений и мнений, которые наверняка ошибочны - ведь никто  ничего
не  знает  точно.  И  номер  в  гостинице  меня,  откровенно  говоря,   не
устраивает. Нельзя ли поселить меня под благовидным  предлогом  в  частном
доме, где есть... как вы их зовете?
     - Ретцелькинды,  -  сказал  он.  -  По  аналогии   с   вундеркиндами.
Ретцелькинд - загадочный ребенок. Кажется, термин  неточный,  на  немецкий
переведено плохо, да так уж привилось...
     - Странный термин.
     - Потому что вы слышите его впервые.
     - Вы правы, - сказал  я.  -  Итак?  Между  прочим,  вас  должны  были
предупредить о возможном варианте "частный дом".
     Он думал, глядя перед собой. Над  крышами  безостановочно  вспыхивали
метеориты,  и  это  производило  впечатление,  а  в  первые  минуты   даже
ошеломляло.
     - Есть вариант, - сказал Зипперлейн. - Подруга моей племянницы, очень
милая и понимающая женщина. Сын шести лет, муж погиб.
     - Прекрасно, - сказал я. -  Теперь  объясните  мне,  бога  ради,  что
происходит с Некером? Почему о том, что он пьянствует, и, судя  по  всему,
беспробудно, я узнаю от первого встречного? И, между прочим, мне очень  не
понравилось, что я узнал о нем от первого встречного, - что-то я не верю в
такие случайности...
     - Да? А от кого?
     Я сказал.
     - Ну, это вы зря, Пентанер - человек приличный. Просто работа у  него
такая - встречать приезжающих. Вот вам и случайность. А что  до  Некера...
Откуда мы знаем, игра это или он действительно бросил дела и пьянствует? Я
не могу поверить...
     - Резонно, - сказал я. - Простите. Я знаю Некера четырнадцать  лет  и
потому не могу поверить... Правда, я о Лонере  помню.  Зипперлейн,  у  вас
есть дети?
     - Моим уже за тридцать.
     - Наверное, следовало спросить о внуках...
     - Один внук пяти лет.
     - И?
     - Да, - сказал он. - Ретцелькинд.
     - И что вы обо всем этом думаете?
     - Я боюсь. Бояться вроде бы стыдно, но я боюсь.
     - Понимаю.
     - Ничего вы не понимаете, - сказал  он.  -  Извините,  полковник,  но
чтобы  понять  нас,  нужно  побывать  в  нашей   шкуре.   У   меня   почти
тридцатилетний стаж, четыре ордена и четыре раны, но сейчас я боюсь  -  до
боли, до дрожи. Вы представляете, что это такое - жить в  городе,  который
вот уже  третий  месяц  бомбардируют,  кажется,  все  метеориты  Солнечной
системы. А ночью - северные  сияния,  миражи.  Да-да,  даже  миражи  ночью
бывают...  И  еще  многое.  Любое  из  этих  явлений  природы  имеет  свое
материалистическое,  научное  объяснение,  но  ни  один  ученый  не  может
объяснить, почему все это сплелось в  тугой  узел  именно  здесь.  А  ведь
метеориты и прочие оптические явления - лишь верхушка айсберга, безобидные
декорации сцены, где разыгрываются кошмары... Да, мы боимся.
     - Вы можете кратко объяснить, что происходит с детьми?
     - У вас у самого есть дети?
     - Нет.
     - Плохо, - сказал он. - Будь у вас дети, вы быстрее поняли бы. Дело в
том, что наши дети, я имею в виду ретцелькиндов, словно бы и не дети.  Вот
вам и квинтэссенция. Словно бы они и не дети.
     - Преждевременная взрослость? Вундеркинды?
     - Да нет же, - досадливо поморщился Зипперлейн. - Вот видите,  вы  не
поняли. Вундеркинды - это совсем  другое.  Пятилетние  поэты,  шестилетние
математики, семилетние авторы поправок к теории относительности вписаны  в
наш обычный мир,  вписаны  в  человечество,  если  можно  так  выразиться.
Ретцелькинды - другие. Словно бы среди нас  живут  марсиане  -  со  своими
идеями,  со  своей  системой  ценностей  и  стремлениями,  о  которых   мы
ничегошеньки не знаем и не можем узнать, потому что они с нами об этом  не
говорят! Ну не могу я объяснить! Речь идет о  явлении,  для  которого  нет
терминов, потому что ничего  подобного  прежде  не  случалось.  Вы  только
поймите меня правильно...
     - Понимаю, - сказал я. - Пойдемте.
     Зипперлейновская   малолитражка   была   старомодная,   опрятная    и
подтянутая, как старый заслуженный боцман перед  адмиральским  строем.  Мы
уселись.
     - Что мне сказать Анне? - спросил Зипперлейн.
     - Моя будущая хозяйка?
     - Да.
     - А вы чистую правду говорите, -  сказал  я.  -  Приехал  человек  из
столицы, хочет разобраться в ситуации.
     - Что делать с Некером?
     - Ничего, - сказал я. - Мы  с  вами  оба  ниже  его  по  званию,  его
полномочий никто не отменял. Пока мы не убедимся, что дело неладно...
     - Вы не допускаете, что он мог докопаться до сути?
     - Еще как, - сказал я. - Это  -  Некер.  Это  -  сам  Роланд.  Вполне
возможно, что в вашем городе есть и другие  люди,  докопавшиеся  до  сути.
Вопрос первый: если они есть, почему они  молчат?  Вопрос  второй:  почему
Некер, если ему удалось докопаться до сути, ударился в загул?
     - Может быть, на него так подействовала истина.
     - Стоп, комиссар, - сказал я. - Я не знаю истины, способной выбить из
колеи Лео Некера. Нет таких истин, не было и не будет. Если  бы  вы  знали
его так, как знаю  я,  подобные  мысли  автоматически  показались  бы  вам
галиматьей и ересью низшего пошиба. Это один из моих учителей, это один из
тех,   кто   являет   собой   легенду   Конторы,   мифологию   внутреннего
употребления...
     - Вам виднее, - сказал он. - Я всего  лишь  полицейский.  Однако  при
столкновении с чем-то качественно новым прежние критерии  могут  оказаться
устаревшими...
     - Как знать, как знать, - отделался я универсальной репликой.
     Зипперлейн неожиданно затормозил,  и  я  едва  не  вмазался  носом  в
стекло.
     - Совсем забыл, - он виновато почесал затылок. - Дальше - только  для
пешеходов. Можно в объезд. Или пройдемся? Всего три квартала.
     - Давайте пройдемся, - сказал я. - Как два перипатетика.
     Я взял чемодан, Зипперлейн запер  машину,  и  мы  тронулись.  Голуби,
разгуливавшие по мостовой, недовольно расступились перед нашими ботинками.
Настроение у меня портилось. Когда впереди показался броневик,  оно  упало
едва ли не до абсолютного нуля.
     Видимо,   запрет   автомобильного    движения    на    броневик    не
распространялся. Он стоял у кромки тротуара, высокий, зеленый, на  толстых
рубчатых колесах, чистенький, словно только что вышедший из ворот  завода.
На броне у башенки сидел сержант и что-то лениво бубнил в  микрофон,  двое
солдат в лазоревых касках стояли у колес, держа свои автоматы, как  палки,
и откровенно скучали. Здоровенные такие румяные блондины, от них за версту
несло  фиордами,  набережной  Лангелиние,  Андерсеном  и  троллями.  Мимо,
обогнав нас с Зипперлейном, прошла девушка в коротком желтом  платьице,  и
потомки Эйрика Рыже синхронно повернули головы ей вслед.
     Мы миновали броневик, и я увидел их четвертого, лейтенанта, он  стоял
вполоборота к  нам,  смотрел  на  противоположную  сторону  улицы,  и  его
расслабленная фигура была исполнена той же безнадежной скуки.  Я  взглянул
на него пристальнее и тут же отвел глаза. Хорошо, что Зипперлейн  заслонил
меня.

     С о в е р ш е н н о   с е к р е т н о.   С т е п е н ь   А-1.
     Полковник Конрад Чавдар. Родился в 2008 г. В 2026-2029 гг.  служил  в
авиадесантных  частях  войск  ООН.  В  2031-м  закончил  военное   училище
"Статорис" (факультет общевойскового командования). В  настоящее  время  -
командир полка специального назначения "Маугли".  Четыре  международных  и
три национальных ордена. Женат. Сын.

     Теперь прибавились дополнительные загадки. Конрад, я  знаю,  скромный
человек, но не настолько, чтобы на операции переодеваться в форму  обычной
бронепехоты с погонами младшего по званию. Следовательно... Следовательно;
экипаж этого броневика весьма квалифицированно  валяет  ваньку,  изображая
скучающих новобранцев. А на самом деле это - полк "Маугли", профессионалы,
элитная ударная группа по борьбе с терроризмом. От страха их сюда послали,
что ли? Совет Безопасности напуган  здешними  чудесами,  и  потому...  Или
назревает что-то серьезное?
     - В городе все спокойно? - спросил я. - Нет, я не о ретцелькиндах.  В
других отношениях.
     - Кажется, спокойно.
     Черт бы тебя побрал, выругался я про себя, ты что, не помнишь,  какие
люди сворачивали себе шею  из-за  того,  что  лишний  раз  произнесли  или
подумали слово "кажется", очень уж положились на его обманчивую гибкость?
     - Как вы носите пистолет, Зипперлейн?
     - Как большинство - в  "петле".  Но  чаще  не  ношу.  Я  уже  пожилой
человек...
     - А вы, часом, не фаталист?
     - А вы?
     - Когда как, - сказал я чистую правду.
     - Этот город способен сделать вас фаталистом.
     - Ну да, - сказал я. - За день выпадает уйма, метеоритов, и  ни  один
еще не упал кому-нибудь на голову. Это убеждает.
     - Вы злитесь?
     - Честное слово, не на вас, -  сказал  я.  -  Вы  же  умный  человек,
комиссар. Я немножко злюсь на людей, которые далеко отсюда.  Ради  чистоты
эксперимента  меня  сунули  сюда,  абсолютно  не  проинформировав.  Я  все
понимаю, метод "контрольный след" сплошь и рядом дает неплохие результаты,
но могу я выругаться хотя бы мысленно?
     - Да... - сказал он. - Что я еще могу для вас сделать?
     - Оставьте на почтамте свой адрес. Вот, пожалуй, и все. Разве  что...
Вы меня не проинструктируете?
     - Инструктаж уместится в одной  фразе,  -  сказал  он.  -  Ничему  не
удивляйтесь. Если станете удивляться, можете наделать глупостей. Что бы  с
вами ни случилось, помните  одно  -  это  не  галлюцинации,  вы  абсолютно
здоровы.
     - Прекрасный инструктаж. Едва ли не лучший из всех, какие я  за  свою
службу получал... Нет, серьезно.
     - Вот именно. Ничему не удивляйтесь. Возможно все, что угодно. Но это
не опасно для жизни и здоровья. По крайней  мере  не  было  прецедентов...
Все, мы пришли.
     Посреди большого сада стоял красный кирпичный  домик  под  черепичной
крышей.
     - Зипперлейн, вы волшебник, - сказал я. - Жилище Белоснежки.  Идиллия
и благодать. Хочется ходить по  траве  босиком  и  верить,  что  на  свете
существуют свободное время и нормированный рабочий день...
     Хозяйка вышла нам навстречу, когда мы подошли к крыльцу. Жаль, что  я
не Дон-Жуан. Ей было лет двадцать шесть - двадцать восемь. Светлые волосы,
серые глаза. Голубое платье ей очень шло.
     Зипперлейн отозвал ее в сторонку, вполголоса изложил дело, и  хозяйка
охотно  согласилась  меня  приютить  -  с  большим  энтузиазмом,  как  мне
показалось. Потом Зипперлейн откланялся, а  я  остался.  Стоял  на  нижней
ступеньке крыльца,  хозяйка,  которую  звали  Анной,  -  на  верхней.  Оба
обдумывали, с чего начать разговор.
     - Показать вам комнату? - спросила она наконец.
     - Если вас не затруднит.
     Комната мне понравилась, как и дом.  Я  поставил  в  угол  чемодан  и
посмотрел на Анну. Она мучительно искала слова.
     - Так, - сказал я.  -  Все  никак  не  можете  решить,  как  со  мной
держаться, верно?
     - Верно, - ответила она с бледной улыбкой. - Вы из того же ведомства,
что и Зипперлейн, или серьезнее?
     - Серьезнее.
     - Судя по возрасту, капитан или майор?
     - Полковник.
     - О, даже так... Понимаете, Адам, лично я была далека от  таких  дел,
но есть обстоятельство... Хотя вы, наверное, никакой не Адам...
     - Разумеется. Но какой-то отрезок времени мне предстоит  быть  Адамом
Гартом, так что так и зовите. И помните, что я чертовски любознателен - не
по складу характера, а по профессии мне все нужно  знать  и  всюду  совать
нос. Можно, я буду иногда задавать вопросы?
     - Можно.
     - Я  вам  не  помешал  своим  вторжением?  Ну,  скажем:   устоявшиеся
привычки, личная жизнь? Только откровенно.
     - Может быть, так даже лучше, - тихо сказала красивая  женщина  Анна,
не поднимая глаз, и мне не понравились надрывные нотки  ее  голоса.  -  Вы
будете часто уходить из дома?
     - Наверное.
     - Вечерами тоже?
     - Скорее всего. Вам нужно, чтобы вечерами меня здесь, не было?
     - Наоборот. Я... Вчера... Зипперлейн пожилой человек,  полицейский  с
большим стажем, у него есть оружие, так что вечера его не пугают, и он  бы
меня не понял... А может, и понял бы...
     - Вы, главное, не волнуйтесь, - я осторожно  взял  ее  тонкие  теплые
пальцы, она заглянула мне в глаза, и этот взгляд не понравился еще  больше
- я понял, что только огромным усилием  воли  она  удерживается  от  того,
чтобы не броситься мне на шею, прижаться и зарыдать в голос. Плевать,  что
она видит меня впервые, - ей необходимо  выплакаться  первому  встречному.
Интересные дела, надо же довести человека до такого состояния...
     - Так, - сказал я. - Вы хотите сказать, что  вечерами  здесь  полезно
иметь при себе оружие?
     - Нет, вы не поняли, - она поколебалась, потом решительно  закончила:
- Мне страшно сидеть дома вечерами. Одной.
     - Почему одной? У вас же есть сын.
     - Мы сами не знаем, есть ли у нас дети...
     - Ах, вот как, - сказал я, чтобы только не молчать.
     - Не подумайте, ради бога, что я сошла с ума. Потом  вы  поймете,  вы
очень быстро все поймете...
     Хочется верить, подумал я. Пожалуй, сейчас ее вполне можно принять за
истеричку, страдающую  манией  преследования.  Но  в  этом  городе  с  его
головоломками нужно забыть привычные штампы. Над  ее  страхами  как-то  не
хочется смеяться - не испугаться бы чего-нибудь самому, ведь даже с самыми
бесстрашными здесь происходят  пугающие  метаморфозы.  Я  читал  донесения
Лонера и не мог поверить, что их написал Звездочет. А потом он вдобавок...
Я слушал, что говорят о Некере, и не  мог  поверить,  что  это  о  Роланде
говорят...
     - Вы считаете, что я не в себе? - спросила она напрямик,  не  отнимая
руки.
     - Ну что  вы.  Вы  очень  красивая,  очень  милая,  вы  мне  кажетесь
абсолютно нормальной, только сильно напуганной, - я смотрел  ей  в  глаза,
старался говорить убедительнее. - Успокойтесь, ради  бога.  У  вас  теперь
полковник в доме, сам кого хочешь напугает, так что ему ваши страхи? Он  и
с ними разделается. Знаете, мне  дали  хороший  совет,  и  я  намерен  ему
следовать - ничему не удивляться. Поможет, как думаете?
     - Не знаю... Вы тактичный человек.
     - Иногда, вне службы.
     - Вы даже не спросили, чего я боюсь.
     - Потому что я, кажется, догадываюсь _к_о_г_о_...
     - Вот видите. Страшно, да?
     - Возможно...
     - У вас есть дети?
     - Господи, откуда...
     - Тогда вы не поймете.
     - Я могу понять, что это  страшно.  Насколько  это  страшно,  я  пока
понять не могу...
     Она отняла руку:
     - Я пойду. Вы хотите есть?
     - Честно говоря, не отказался бы.
     - Я накрою стол на веранде. Приходите минут через десять.
     Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Я расстегнул чемодан и стал
устраиваться. Достал пистолет из футляра,  имитирующего  толстую  книгу  с
завлекательным названием "Фонетические особенности южнотохарских наречий",
и задумался: нужен он или пока  что  нет?  Остановился  на  компромиссе  -
вставил обойму и засунул пистолет под подушку. В соответствии с традициями
жанра. Потом в соответствии с  традициями  собственных  привычек  закурил,
включил телевизор и сел в кресло.
     Сквозь клубы дыма неслись конники в треуголках. Взблескивали  палаши,
падали  под  копыта  знамена,  палили  пушки.   Одни   побеждали,   другие
деморализованно драпали, и их рубили. Кто кого - абсолютно непонятно.
     Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только
тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у
меня и нет. Появление Чавдара и его переряженных в обычную пехоту ювелиров
можно объяснить просто - в городе  есть  некоторое  количество  элементов,
которых нужно обезвредить. Очередная банда.
     С ретцелькиндами - полный туман. Сакраментальная  проблема  "отцов  и
детей", судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто
боятся. Анна боится вечерами  оставаться  в  обществе  собственного  сына.
Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции  с  тридцатилетним  стажем.  А
чего  следует  бояться  мне?  Наверняка  есть  что-то,  чего  мне  следует
бояться...
     Так ничего и  не  придумав,  я  вышел  на  веранду.  Анна  сидела  за
столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине  сада,  возле  клумбы  с
пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил  бы
с ним, но не знал, с чего начать, - у меня не было никакого опыта  общения
с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим  маленьким  человечкам.
Между прочим, эти самые детки,  детишки,  херувимчики  розовощекие  сумели
каким-то образом напугать Лонера - до сумасшествия и самоубийства...
     Я сел. Анна  налила  мне  кофе  в  пузатенькую  чашку  и  пододвинула
печенье.
     - Вам понравился наш город?
     Чтоб ему провалиться, подумал я и сказал:
     - Красивый город. И сад у вас красивый. Сами ухаживаете?
     - Сама. Вы любите цветы?
     - Как сказать... - пожал я плечами.
     Наверное, все-таки не люблю. Не за что. С  цветами  я,  как  правило,
сталкиваюсь, когда их в виде венков и букетов кладут на могилы. Возлагают.
В жизни таких, как я, цветам отведена строго определенная роль. За что  же
их, спрашивается, любить, если они всегда - знак утраты и скорби?
     - Хотите еще печенья?  -  спросила  Анна,  когда  разговор  о  цветах
безнадежно забуксовал.
     - Хочу, - сказал я, обернулся и перехватил  ее  взгляд  -  беззвучный
вопль.
     Обернулся туда и сам едва  не  закричал.  Мальчишка  стоял  у  дерева
метрах в десяти от  веранды,  и  к  нему  ползла  змея,  голубой  кронтан,
ядовитая тварь была уже на дорожке, на желтом песке, в метре от ребенка, а
он не двигался, хотя прекрасно видел ее и мог убежать. Голубая тугая лента
медленно и бесшумно струилась, раздвигая тоненькие стебельки  пионов,  мой
пистолет остался в комнате, ребенок  застыл,  Анна  застыла,  застыл  весь
мир...
     Я  метнул  пику  для  льда,  каким-то  чудом  оказавшуюся  на  столе.
Перемахнул через перила, в два прыжка достиг дорожки, и голова  приколотой
к земле змеи хрустнула под моим каблуком.
     - Что же ты, малыш... - Я наклонился к нему, хотел что-то сказать, но
натолкнулся на его взгляд, как на стеклянную стену, как выстрел.
     Зипперлейн был прав. Они другие, и словами  этого  не  выразить.  Мне
положено разбираться  в  любых  чувствах,  которые  могут  выражать  глаза
человека, но сейчас я не мог перевести свои ощущения в слова.
     Можно  сказать,  что  он  смотрел  презрительно.  Или  свысока.   Или
равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том,  что  я
сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при  других
обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые  и  в  отдельности,  не
стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта
хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное,  и
маленький человечек отметает меня,  не  собирается  разговаривать,  что-то
объяснять. Что он другой. Что между нами - стена.
     Я оглянулся - Анна стояла на прежнем месте, она даже  не  смотрела  в
нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд
ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни  слова,
не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть,
она с самого начала знала, что никакой опасности нет...
     Мальчишка прошел  мимо  меня,  как  мимо  пустого  места,  присел  на
корточки над  неподвижной  змеей.  Я  отвернулся,  чувствуя  себя  лишним,
бессильным, напрочь опозорившимся. И тихонечко побрел обратно на веранду.
     Анна убирала со стола.
     - Вам не нужно было этого делать... - тихо сказала она.
     - Ну откуда я знал? - так же тихо ответил я. - Значит, и это...
     - И это тоже.
     - Анна, можно мне посмотреть его комнату?
     Ей очень хотелось послать меня ко всем чертям, но она  понимала,  что
не во мне дело.
     - Господи, делайте что угодно... Там, направо.
     Я проскользнул в дом. Конечно, вот эта дверь, разрисованная забавными
зверюшками  и  героями  мультфильмов.  Детская  изумила  меня  спартанской
простотой. Маленькая кровать, желтый шкафчик, низенький столик - и  больше
ничего.  Никаких  книг,  никаких  игрушек.  На  столе  рассыпаны   цветные
карандаши, лежат несколько листов белой бумаги. На одном - рисунок.
     Ничего  похожего  на  неуверенную  детскую  мазню.  Четкими  штрихами
изображено что-то непонятное, не имеющее смысла -  для  меня,  но  не  для
художника. Полное  впечатление  осмысленного  завершенного  рисунка.  Дом?
Возможно. Несколько домов, нарисованных один поверх  другого  -  в  разных
ракурсах, с разных точек зрения.
     Я  поворачивал  рисунок  так  и  этак.  Да,  дом,   как-то   уродливо
распластанный в одной плоскости, деформированный. В живописи я профан, но,
сдается мне, нечто подобное я видел у  нынешних  полисенсуалистов  -  луг,
каким видит его жаба. Галактика, какой ее видит несущийся со сверхсветовой
скоростью пьяный андромедянин...
     Оглядываясь на дверь и ежась от стыда,  я  аккуратно  сложил  рисунок
вчетверо и спрятал в  бумажник.  Прекрасное  начало,  первое  вещественное
доказательство - украденный из комнаты шестилетнего пацана рисунок.
     Я взглянул на часы и стал собираться  Надел  другую  рубашку,  сменил
галстук  на  более  легкомысленный.  Пистолет  оставил  под  подушкой.   И
отправился искать Некера.
     Прохожие проявляли  полное  пренебрежение  к  сгорающим  над  крышами
метеоритам - притерпелись, надо думать. На их месте я бы  тоже,  наверное,
притерпелся. Немного поплутав, я добрался до бара  "Волшебный  колодец"  и
вошел. Очень большая комната со всеми атрибутами мини-заведения - стойка с
высокими табуретами, мюзикбокс  в  углу,  два  десятка  столиков,  шеренга
игральных    автоматов,    телевизор    над    стойкой.    Тысячи    таких
заведений-крохотулечек кое-как существуют от Куала - Лумпура до Баффиновой
земли, и, как правило,  каждый  старается  обзавестись  чем-то  особенным,
неповторимым то доспехи средневекового рыцаря, тысячу лет назад  с  пьяных
глаз угодившего в болото и  извлеченного  при  муниципальных  работах,  то
африканские маски в южноамериканских барах или южноамериканские  индейские
вышивки в барах африканских, то (своими глазами видел  в  Лахоре)  обломок
летающей тарелки, взорвавшейся  по  неизвестной  причине  прямехонько  над
домом владельца бара. Здесь функцию раритета исполнял громадный засушенный
осьминог - морская тематика, как  и  положено  в  портовом  городе.  Рядом
висела табличка, возвещавшая,  что  этот  самый  кракен,  прежде  чем  был
загарпунен, утащил в пучину трех боцманов, одного штурмана и откусил  руль
у канонерки. Со времен своих славных подвигов кракен неимоверно усох...
     Я  пробрался  к  стойке  и  попытался  привлечь  внимание   игравшего
миксерами Жерома. Привлек. Взял  бокал  гимлета  и  ушел  на  облюбованное
свободное местечко в углу  Столик  попался  тихий.  Двое  юных  влюбленных
переплели пальцы под  столом.  Как  некий  контраст,  тут  же  примостился
старик, худой, весь какой-то высохший, подобно  легендарному  кракену,  он
обхватил полупрозрачными ладонями стакан  с  чем-то  желтым  и  поклевывал
носом.
     Я поставил бокал на столик.  От  этого  звука  Мафусаил  вздрогнул  и
пробудился.
     - Ваше здоровье, - сказал я.
     - Прозит, - сказал он.
     Мы отхлебнули и помолчали.
     - Он умер, - сказал старик.
     - Кто? - вежливо поинтересовался я.
     - Рольф Швайнвальд.
     - А...
     - Вот так. И за ним пришла та, что приходит за всеми людьми.  Пришла,
увы, с опозданием на сотню лет. Рольф Штайнвальд, ста двадцати четырех лет
от роду, был личностью в своем роде уникальной  -  последний  доживший  до
наших дней эсэсовец. Дивизия "Викинг". Свое  давно  отсидел,  но  оказался
столь крепким, что казалось" сам дух Черного корпуса упорно держит на этом
свете  свое  последнее   вещественное   воплощение.   Лет   десять   назад
экс-оберштурмфюрер впал в старческий маразм и с тех пор  строил  на  своем
дворе оружие возмездия "Фау-3",  используя  в  качестве  основных  деталей
консервные банки и прочий бытовой  хлам.  Соседские  мальчишки  сооружение
разваливали, он снова строил. А теперь вот подох" не достроив.
     - Это эпоха, - сказал мне старик. - Вы понимаете, целая  эпоха  ушла.
Если подумать, весь двадцатый век. Я все  это  видел,  понимаете?  Берлин.
Бабельсберг.  Мюнхен.  Не  растерзанный   союзной   авиацией   Мюнхен,   а
олимпийский, тридцать шестого года. Вы знаете, что  фюрер  учредил  особую
медаль для немецких победителей Игр? Вы представляете, как  это  выглядит,
когда звучит команда "марш!", и  шеренга  с  размаху  опускает  сапоги  на
булыжную мостовую.
     - И еще Дахау, - сказал я.
     - Что? - он подумал, припоминая. - Ах, да... Дахау и  еще  этот,  как
его... ну, вы лучше помните. Печи. Кого-то там сожгли, говорят,  некоторые
были учеными, что-то такое изобрели, чуть ли не эпохальное... Печально.  Я
все понимаю - были издержки, как у любого  политического  движения.  Может
быть,  не  следовало  их  так  уж...  чересчур.  Может  быть,  не   стоило
сотрудничать с сионистами, а и их вешать. Но, молодой человек, если бы  вы
видели, как это было красиво! Факельные шествия -  ночь,  маленький  живой
огонь факелов, колышущиеся тени, и тысячи людей в едином порыве...  Форма.
Человек в форме никогда не чувствует себя одиноким, ущербным, он всегда  в
рядах, с кем-то, частица могучего целого.  Где  это  теперь?  Войска  ООН?
Семенная вытяжка, пародия на армию и строй, оперетка...
     Он горько покривился и обеими руками  поднял  к  губам  стакан.  Этих
динозавров остались считанные единицы  -  развитая  геронтология,  высокий
уровень медицины... может, еще и яростное желание жить, сохраниться, быть?
Они единодушно открещивались от ушедшей идеологии, все воевали на Западном
фронте, если собеседник был с востока, и на Восточном  -  если  собеседник
был с запада. Но все поголовно и навзрыд сожалели  о  порядке  и  братской
сплоченности, чьими символами были мундир, френч, китель...
     - Вот и ваш Некер появился, - сказал бесшумно подошедший хозяин.

     С о в е р ш е н н о   с е к р е т н о.
     Э к с п р е с с - и н ф о р м а ц и я.   Д о п у с к А-0.
     Генерал-майор Некер Лео-Антуан (Роланд). Родился в 1984 г.  Сорбонна,
военное училище  "Статорис"  (командно-штабной  факультет).  Имеет  ученую
степень магистра, автор ряда  работ  по  международному  праву  в  области
взаимоотношений  транснациональной  контрразведывательной  службы  ООН   с
национальными  правительствами.  В  настоящее  время  -  начальник  Отдела
кризисных   ситуаций.   Член   Коллегии   МСБ,   заместитель    начальника
регионального  управления  МСБ  "Дельта".  Четыре  международных  и  шесть
национальных наград. Женат. Сын. Дочь.

     Я обернулся - откровенно, не маскируясь. Некер сидел у входа. Это был
он и не он. Крупная  фигура,  густые  усы,  мужественное  лицо  стареющего
военного  -  импозантный  моложавый  джентльмен  с   фамильного   портрета
викторианских времен. Но я хорошо его знал и видел, что  он  стал  другим.
Полное впечатление надломленности, безвольности, и  это  не  игра.  Он  на
самом деле сломлен.
     Во времена оны Роланд был для меня учителем, недосягаемым эталоном  и
господом богом, да и потом, поднабравшись опыта, я смотрел на  него  снизу
вверх - право же, он заслуживал такого взгляда. Что  же  делает  с  людьми
этот проклятый город и как он этого добивается? По спине у  меня  побежали
мурашки при мысли - что, если то же  суждено  и  мне?  Поток,  неотвратимо
затягивающий в омут... Но должен же кто-то  прервать  череду  необъяснимых
падений, по сути, предательств?
     Я подошел к нему и сел напротив. Он равнодушно поднял голову. А потом
узнал меня.
     - Здравствуйте, генерал, - сказал я. - В Центре беспокоятся, куда это
вы запропастились.
     - Меня всегда можно найти в этом милом заведении, - сказал он. - От и
до. Сижу и пью.  Омерзительное  занятие,  знаете  ли.  Я  все  жду,  когда
начнется белая горячка, и я с  превеликой  радостью  лишусь  рассудка,  но
горячка никак не приходит...
     - Что с вами?
     - Информация, - сказал он. - Я ведь был  хорошим  сыщиком,  верно?  А
теперь получил информацию, которую человеческий мозг - или по крайней мере
мой мозг - переварить не в состоянии.
     - Вы докопались? - спросил я.
     - Да.
     - И что вы знаете касаемо здешних странностей?
     - Наверное, все, что нужно  знать,  -  сказал  он.  -  Но  вам  я  не
собираюсь  ничего  говорить.  Поймите,  вы  сами  должны...  Речь  идет  о
ситуации, где  все  наши  условности  и  установления  не  имеют  никакого
значения. Представьте,  что  на  заселенный  негуманоидами  Марс  попадает
земной ботаник и с  точки  зрения  ботаники  пытается  рассудить  тамошние
политические или научно-технические споры.  Представьте,  что  неграмотный
филиппинский рыбак отправлен разбираться в склоках и сложностях дублинской
дирижаблестроительной  фирмы.   Я   о   нас   с   вами.   Профессиональные
контрразведчики пытаются стать судьями  в  деле,  которое  требует  других
судей... или вообще не нуждается в судьях. Я говорю загадками, да?  Но  вы
должны сами до всего докопаться.
     - И тогда? - спросил я.
     - А вот тогда-то начнется самое интересное и сложное...  Нужно  будет
сделать выбор, принять решение. Я  его  принять  не  смог,  в  чем  честно
признаюсь. Я думал, что знаю все о добре и зле, все о жизни и своем  месте
в ней. Но... Я не могу  сделать  выбор.  Страшнее  всего  -  как  раз  эта
неспособность принять решение...
     - Кто такой Регар? - спросил я резко.
     - Тот человек, на месте которого я хотел бы быть.
     - Лонер настаивал, что это враг.
     - Значит, Лонер ничего не понял. - Он глянул мне в  глаза.  -  Голем,
надеюсь, ты понимаешь, что взять меня будет довольно трудно? Или ты  здесь
со своими мальчиками?
     - Я здесь один, - сказал я. - И у меня нет приказа вас брать.  Получи
я приказ, я бы это сделал. Пусть даже один. Но  мне  всего  лишь  поручено
разыскать вас. Я вас нашел. И говорю вам - за вас  беспокоятся.  Лучше  бы
вам поехать в Центр.
     - Учту. Знаешь, что хуже всего?  Прекрасно  понимаешь,  что  с  тобой
происходит... Прощай. Желаю оказаться счастливее.
     Он встал, поклонился коротким офицерским  поклоном,  бросил  на  стол
мятый банкнот и пошел к выходу. Я  остался  один.  Может  быть,  где-то  в
городе есть страшная пасть, которая одного за другим глотает наших людей и
выплевывает подменышей, безмозглых и безвольных двойников? Нет.  Глупости.
Есть информация. Истина. Знание, которое то пугает  людей  до  смерти,  то
погружает в прострацию...
     - Скучаете? - раздался рядом девичий голосок.
     Я поднял глаза от исцарапанной пластиковой крышки столика. Блондинка.
Лет двадцати. Фланелевые брючки, белая безрукавка. На девицу  определенной
профессии  из  портового  города  явно  не  походит.  На  подсадку  мелких
грабителей тоже. Милая девочка, которой скучно. Или милая девочка, которая
играет милую девочку, которой скучно.
     - Скучаете? - повторила она.
     - Скучаю - сказал я. - Вы, как я понимаю, тоже? Что будете пить?
     - Все равно.
     Я отправился к стойке.
     - Что вам налить? - спросил Жером.
     - Да хотя бы гимлет, - сказал я. - Думаю, дама согласится.
     - Между прочим, девчонка не какая-то там, так что учтите.
     - Учту, - пообещал я. - Из приличной семьи, а?
     - Из очень приличной. Как ваша работа?
     - Работаю помаленьку.
     - То-то, что помаленьку.
     - А поспешишь - людей насмешишь, - сказал я.
     Вернулся  к  своей  незнакомке  и  преподнес  ей  бокал.   Незнакомка
пригубила, не сводя с меня глаз. Интересно, к чему милой девочке из  очень
приличной семьи шататься по вечернему кабаку не самого высшего разряда?
     - У вас красивые глаза, - сказал я. - Коралловые губки. И  вообще  вы
прелесть.
     - Вы уже теряете голову?
     - И заодно - способность соображать, - сказал  я.  -  Никак  не  могу
сообразить, чем привлек ваше внимание.
     - Мне же скучно, - напомнила она.
     - Аргумент веский. Кто вы?
     - Это уже не по правилам, - засмеялась она. Я могу  оказаться...  ну,
хотя бы шведской принцессой.
     - Ваше высочество, - сказал я почтительно, - но я-то  могу  оказаться
Синей Бородой или людоедом. Не боитесь?
     - Нет. Вы на негодяя не похожи. Я разбираюсь в людях.
     Родная,  мысленно  воззвал  я  к  ней,  знала  бы  ты,   какие   люди
отправлялись в Края Великого Маниту как раз оттого, что  переоценили  свое
умение разбираться в людях...
     - Ну, если не похож... - сказал я. - Позволительно ли мне будет, ваше
высочество, узнать ваше имя?
     - Алиса.
     - Адам. Журналист. Буду писать о ваших чудесах  и  странностях.  Меня
послали, потому что я страшно люблю загадки.
     - Загадки... - протянула она с непонятной интонацией. -  Вы  давно  в
городе?
     Сегодня приехал. Что у вас обычно показывают туристам?
     - Я вам покажу Могилу Льва, - сказала Алиса. - Это...
     - Я знаю.
     - А посмотреть не хотите?
     Ситуация сложилась странная. Шла явная игра,  мы  оба  понимали,  что
идет игра, понимали, что другой это чует..  Не  это  же  прекрасно  -  что
началась игра, что на меня кто-то вышел! И я сказал:
     - Хочу.
     - Тогда идемте, - сказала она.
     У нее был мотороллер, старенький, но резвый. Вела она быстро и умело.
Мы промчались по ночным улицам пронизанным многоцветием  неона,  метеориты
огненными росчерками проносились над крышами и сгорали,  таяли.  Казалось,
на небе нет уже половины звезд - они осыпались роем осколков,  пригоршнями
раскаленной пыли.
     Город остался позади, за нашими спинами, дорога шла в  гору.  В  луче
фары мертвым холодным светом вспыхивали дорожные знаки.  По  всем  канонам
жанра дорогу сейчас должна загородить машина с погашенными  фарами,  и  из
нее полезут хмурые асоциальные типы с ручными  пулеметами  наперевес.  Эх,
если бы...
     Вот и памятник. Лев распростерся на  вершине  горы,  уронив  косматую
голову на правую лапу, а под левой смутно различалась  рукоять  меча  -  я
знал, что он сломан.
     Лет семьсот назад  рыцари  графа  Раймонда  Гервенского  убили  здесь
Ралона, бывшего бочара, поднявшего восстание и  провозглашенного  королем.
Одно  из  стародавних  восстаний  против   злого   короля,   обманываемого
неправедными советниками. Восстание, обреченное на  поражение  неумолимыми
законами  развития  общества,  -  о  чем  его  участники,  разумеется,   и
подозревать не могли. Насколько я помнил, все протекало весьма  стандартно
- король воевал где-то далеко, и восставшие  вырезали  небольшой  гарнизон
города, спалили замки наиболее ненавистных окрестных  сеньоров  и  решили,
что все кончено. Что касается графа Гервенского, то  этот  хитрый  лис  не
растерялся и не заперся в замке, сообразив, что людей и  припасов  у  него
мало, а к неприступным замкам его Гервен, безусловно, не относится. Посему
он торжественно и принародно присягнул королю Ралону, снискал его доверие,
был им возведен в герцоги и через  неделю  удостоился  чести  сопровождать
Ралона в соседний город, примкнувший к восстанию. Двадцать вассалов  графа
скрытно поехали следом и догнали кортеж на этом самом  месте...  Настоящий
король, испугавшись, срочно заключил невыгодный для себя  мир  и  повернул
рыцарскую конницу на восставших. Все кончилось через три дня.  И  получило
неожиданное продолжение через семьсот лет. Так уж случилось, что город  не
мог похвастаться знаменитыми земляками. Родившиеся в других местах великие
люди, равно как и эпохальные исторические события, обошли город  стороной.
Но отцам города хотелось иметь красивый памятник, который можно показывать
туристам, сделать символом вроде Русалочки,  Сирены,  Медного  всадника  и
Эйфелевой башни. Вот олдермены и не придумали в свое время ничего лучшего,
кроме  как  скопировать  знаменитый  швейцарский  монумент,   поставленный
сложившим головы за пределами Гельвеции ландскнехтам.
     Мы стояли у каменного зверя, накрытые его тенью, и  молчали.  Удачный
повод для глубокомысленных рассуждений о том, что все относительно, а  мир
наш полон парадоксов -  бедняга  Ралон,  возмутитель  спокойствия,  спустя
столетия после смерти удостоился памятника, а граф Гервенский всего  через
полгода после убийства им народного короля впутался в заговор  недовольной
усилием централизованной  власти  знати  -  каковую  знать  миропомазанный
король быстренько развесил на воротах фамильных "замков.
     - Жаль, - сказала Алиса.
     - Кого? Или - что?
     - Короля Ралона.
     Я буркнул что-то в том смысле, что законы развития  общества  -  вещь
упрямая, на кривой ее не объедешь...
     - Господи, я не потому. Ралон был молодой и красивый. Жаль.
     - Вы что, его видели? -  пошутил  я.  -  В  мемуарах  де  Шалонтре  о
возрасте Ралона ничего не сказано...
     - Разумеется, видела, - сказала Алиса. - Иначе откуда бы я знала, что
он был молодой и красивый?
     - У вас собственная машина времени?
     - Не верите?
     - Нет, я ужасный рационалист.  Верю  только  тому,  что  вижу  своими
глазами.
     - Прекрасно. Тогда подойдите.
     - Куда?
     - Вот сюда, -  сказала  Алиса,  взяла  меня  за  руку  и  потащила  к
памятнику.
     В лунном свете львиные глаза мерцали как-то загадочно, я  нагнулся  и
рассмотрел, что они не мраморные, как следовало  бы.  Стеклянные,  похоже.
Черная точка зрачка, кружево радужной оболочки. Обычно у статуй не  бывает
таких глаз.
     - Откуда у него такие глазищи? - спросил я.
     - Не знаю, не знаю... - быстро прошептала Алиса, пригибая мою  голову
поближе к львиной. - Просто в один  прекрасный  день  взяли  и  стали  вот
такими. Ниже нагибайся, ниже. Смотри  ему  в  глаза  и  думай  про  короля
Ралона. Про него самого, про то, как его убили. Про  то,  что  хочешь  его
увидеть. Про Время.
     Я так и не успел убрать с губ скептическую ухмылку.
     Вокруг был ясный день, светило солнце, блестело море. На месте города
появился другой, раз в десять меньше, крохотный городок  со  средневековой
гравюры - мощные,  на  совесть  сработанные  зубчатые  стены,  из-за  стен
виднеются шпили и острые высокие крыши, словно пучок стрел  в  колчане.  У
пристани несколько кораблей со спущенными парусами.  Я  стоял  на  том  же
самом месте (только гора была  гораздо  круче,  не  сглажена  временем)  и
смотрел сверху на город, каким он был семьсот лет назад. Впрочем, меня  не
было в летнем дне. Там был только... черт, как сказать? Там был только мой
взгляд, а ноги по-прежнему ощущали мраморный постамент, но своего  тела  я
не видел.
     Слева, метрах в десяти от меня, появились всадники. Кони шли шагом, я
не слышал стука копыт и разговора, хотя губы седоков шевелились. Продолжая
разговор, двое остановились буквально рядом со мной и  смотрели  вниз,  на
город. За их спинами почтительно молчали телохранители.
     Нетрудно определить, кто есть  кто.  Алиса  оказалась  права.  Король
Ралон был рослым красивым малым лет тридцати, одет богато, пышно даже,  но
сразу видно, что к этой роскоши он не привык. И в  седле  сидел  несколько
неуклюже. Не то что его собеседник, лет сорока, с  умным,  холеным  лицом,
довольно приятным.
     Король что-то сказал, улыбаясь и показывая на город. Он не успел даже
понять, что его убили...
     Роли, несомненно,  были  распределены  заранее.  Здоровенный  детина,
заросший до глаз рыжей бородищей, внезапно  по  незамеченному  мной  знаку
обрушил секиру на непокрытую голову короля Ралона (я на  миг  зажмурился).
Беззвучно скрестились мечи и боевые топоры, королевские телохранители один
за другим вылетали из седел, и когда  появились  десятка  два  конников  в
одежде с гербами графа, им почти не пришлось ничего делать.
     Я  выпрямился,  окунулся   во   мрак,   снова   увидел   свое   тело,
распростертого  над  обломками  меча  каменного  льва  и   кроваво-красные
росчерки метеоритов над городом. Беззвучное прошлое растаяло.
     - Теперь веришь? - спросила Алиса.
     - Теперь верю, - сказал я. - Потому что...
     Пришла мысль, от которой стало холодно.
     Едва речь зайдет о прошлом,  почему-то  прежде  всего  под  этим  мы,
страдая своеобразной  дальнозоркостью,  понимаем  давние  века,  старинные
времена. Однако прошлое - это и  то,  что  случилось  сутки,  час,  минуту
назад...
     Я опустился на  колени,  встретился  взглядом  с  застывшими  глазами
льва-оборотня. Сосредоточиться. Думать о человеке, которого никто не видел
мертвым, - кроме тех, кто его убил. А мы так  и  не  нашли  тех,  кто  его
убил...
     Полгода назад майор Дарин из "Гаммы" не вернулся  с  задания,  исчез,
растворился в воздухе на улицах трехмиллионного города, далеко отсюда,  на
другом континенте. До сих пор мы не знаем, что с  ним  случилось,  где  он
оступился (если он оступился), как он  погиб.  Такое  еще  случается,  нам
противостоят не опереточные злодеи, и, когда знамя покрывает пустой гроб и
над пустой могилой трещит залп, злоба в тысячу раз мучительнее оттого, что
она бессильна, у врага нет имени, лица и адреса...
     Рослый  загорелый  человек  сбежал  по   ступенькам   аэровокзала   и
направился к  стоянке  машин.  Все  правильно.  Дарина  встречают  те,  из
"Серебряного волка", они не знают его в лицо и понятия не имеют,  что  это
не долгожданный курьер, что курьера мы аккуратно и чисто взяли в Маниле...
     Зеленая "Комета" и узкое, напряженное лицо человека за рулем.  Машина
долго петляет по улице, выполняя классические маневры  с  целью  выявления
возможного хвоста. Повороты, перекрестки, стада лакированных  автомобилей,
регулировщики в белых нарукавниках, толчея, мельтешение вывесок и реклам.
     Машина выезжает за черту города -  видимо,  резидент  обожает  свежий
воздух. Я незримо присутствую рядом с сослуживцем и другом, одним  из  тех
парней, о которых по высшей справедливости нельзя  говорить  без  красивых
слов, я знаю, что сейчас его убьют, но я  бессилен  что-либо  изменить.  Я
остаюсь зрителем, бесплотным духом.  Все  уже  свершилось  полгода  назад.
Спириты пламенно уверяют, что души умерших постоянно незримо  присутствуют
рядом с нами, видят  каждое  наше  движение,  слышат  каждое  наше  слово.
Хочется верить, что это неправда, - иначе какой пыткой  было  бы  хваленое
бессмертие души, ее способность  все  видеть  и  все  знать,  и  полнейшее
бессилие что-либо изменить...
     Автоматически  открывается  калитка,  чугунное  кружево,   автомобиль
тормозит у белой виллы, двое поднимаются на крыльцо,  и  я  бесплотно  иду
следом, и вот уже Дарин с непроницаемым лицом  идет  навстречу  осанистому
типу в золотом пенсне. И падает на ковер лицом вниз. Тип в золотом  пенсне
недоуменно и растерянно оглядывается - он явно  такого  не  ожидал.  Из-за
портьеры  появляется  человек  с  пистолетом,  и  уж  его-то  я  знаю  как
облупленного - Визенталь, он же Серый Антихрист. Теперь мне все ясно - где
был прокол, кто недоучел и что. Значит, вот так. Визенталь.  Бывший  майор
военной  разведки  одного   маленького,   но   чрезвычайно   воинственного
государства в те времена, когда  еще  существовали  национальные  армии  и
разведки. Теперь притворяется мирным рантье и  притворяется,  надо  отдать
ему должное, чрезвычайно непробиваемо. До сих  пор  мы  так  и  не  смогли
доказать, что Визенталь и Серый Антихрист - одно и то же  лицо.  Теперь  -
другое дело. Виллу мы эту найдем. Трупы в подвале выкопаем. Перевернем все
вверх дном, найдем отпечатки пальцев, свидетелей, теперь мы твердо  знаем,
что Визенталь там был, и будем танцевать от этой печки. Визенталь сейчас в
Мехико, беззаботно глазеет  на  старинные  здания  и  покупает  поддельные
антики - ну что ж, пусть пока погуляет...
     Стоп, стоп. Что же, я поверил,  будто  передо  мной  машина  времени?
Может быть; все это обман. Может быть, Алиса  владеет  гипнозом.  Впрочем,
проверить нетрудно...
     - Некоторые очень пугаются, - сказала  Алиса.  -  А  у  тебя  крепкие
нервы.
     - Есть немного, - сказал я.
     Она стояла, сунув руки в карманы  курточки,  легонько  покачиваясь  с
пятки на носок. Сколько людей до меня смотрели в глаза этому льву,  и  что
они заказывали?
     Если это не гипноз, следовало бы окружить памятник танками...  Многие
дали бы отрубить себе руку, лишь бы узнать, какие бумаги  просматривали  и
что делали в недалеком прошлом некоторые мои коллеги, - прошлое означает и
то, что  произошло  минуту  назад...  А  ревнивые  мужья,  мелкие  жулики,
желающие подсмотреть код сейфа, нечистоплотные бизнесмены и просто грязные
типы, которых манит соседская спальня? Но если это  всего-навсего  гипноз,
каким дураком я буду выглядеть, потребовав охранять памятник? Черт возьми,
неужели начались порожденные здешними чудесами  дилеммы?  Зябко  стало  от
такой мысли.
     Меня  тянуло  спрашивать  и  допрашивать,  но  я  молчал.   Успеется.
Выпрямился, глубоко вдохнул прохладный ночной воздух, посмотрел в  сторону
моря. Небо в эту ночь было чистое, звездное,  сверкали  огни  города,  над
ними метались алые росчерки метеоритов, а над метеоритами...
     Над метеоритами, над городом, стояла  радуга  -  пронзительно  чистое
семицветье. Одним концом она упиралась  в  искристо  поблескивающее  море,
второй терялся в мельтешений городских огней. Самая настоящая  радуга,  на
полнеба. Самая красивая и яркая из всех, какие я видел в своей жизни.
     Над радугой висела Луна, огромная, круглая, пухлая, в  темных  пятнах
безводных морей. Зеленая  Луна.  Цвета  весенней  травы,  молодой  листвы,
драгоценного камня изумруда и девичьих глаз.  Луна,  которой  не  положено
быть такого цвета. Луна может  быть  белой,  желтой,  иногда  красной,  но
никогда - зеленой.
     Что могло уверить меня в том, что я не сплю и не сошел с ума?
     Успокоила трезвая и спокойная мысль -  они  начинали  точно  так  же,
Некер и Лонер. Они тоже в свое время столкнулись с  чем-то  необычным,  не
лезущим ни в какие рамки, лежащим  на  грани  ирреальности  (хотя  кто  ее
определит, эту грань?). Они  тоже  должны  были  ощутить  растерянность  и
боязнь за свой рассудок. Может  быть,  они  чересчур  испугались  за  свой
рассудок и оттого утратили его? Так что мне следует ничему не  удивляться.
Помнить, что я нахожусь  в  Стране  Чудес  и  вести  себя  соответственно.
Повстречается гном или призрак - не креститься, не бежать к  психиатру,  а
достать магнитофон и снять допрос.
     - Испугался? - спросила Алиса с интересом.
     Я вразвалочку подошел к ней, взял за плечи и заглянул  в  глаза.  Она
преспокойно улыбалась.
     - Ну? - спросил я.
     - Вообще-то  мне  мама  не   разрешает   целоваться   с   незнакомыми
мужчинами...
     - Приятно  видеть,  что  еще  встречаются  девушки,  свято  следующие
родительским заветам, - сказал я. - Это меня умиляет,  я  сентиментален...
Не передергивай, речь не о поцелуях. Ты меня  специально  сюда  притащила?
Попугать?
     - Вовсе я тебя не пугала. Развлекала, как могла.  Журналисты  обязаны
любить необычное, не правда ли? Ты доволен?
     - Еще как.
     - Прекрасно, - сказала она.
     - Поздно уже. Поехали?
     Я посмотрел на радугу  и  зеленую  Луну,  фантастическим  орденом  на
диковинной  ленте  сиявшие  в  исцарапанном  метеорами  небе.  Надо  будет
спросить о них Зипперлейна. В отчете Лонера  ни  о  чем  подобном  нет  ни
слова. Впрочем, язык не поворачивается именовать отчетом этот коктейль  из
первобытных страхов  и  мазохистских  заверений  в  собственном  бессилии.
Отчета Некера у нас нет, и вряд ли мы его когда-нибудь получим. У нас есть
только я, а у меня пока что ничего нет...
     Мы мчались по ночному городу.
     - Отвезти тебя домой? - прокричала Алиса.
     - Поезжай к себе, - ответил я. - Я тебя  провожу  как  бы.  В  лучших
традициях.
     Не стоило, разумеется, уточнять, что мне нужно было узнать ее  адрес.
Вскоре мотороллер остановился у одноэтажного дома, стоявшего  в  маленьком
саду.
     - Ну, прощаемся? - сказала Алиса. - Если захочешь новых  чудес,  рада
буду послужить мировой журналистике.
     - Послушай, а как ты сама оцениваешь эти чудеса и что о них думаешь?
     - Интервьюируешь?
     - Конечно.
     - Видишь ли, мне не нужно о них раздумывать, - сказала она. -  Потому
что у меня есть знакомый, который знает все.
     - Для меня это просто клад, - сказал я беспечно. - Познакомишь.
     - Если хочешь.
     - Ну, журналист я или нет! Это, часом, не Герон? Мне говорили,  будто
Герон все знает.
     - Никогда о таком не  слышала,  -  сказала  Алиса  (что  было  вполне
естественно, так как Герона я выдумал только что). - Моего знакомого зовут
Регар. Даниэль Регар. Слышал?
     Она открыла калитку, завела мотороллер  во  двор  и  закатила  его  к
маленькому гаражу в глубине сада. Из-за  кустов  вышла  большая  спокойная
собака, покосилась на меня, рыкнула для порядка и пошла следом за  Алисой,
махая хвостом.
     Собака ее знает. Гараж она открыла Своим ключом.  Похоже,  она  здесь
действительно живет. Так что можно отправляться восвояси.
     И я пошел прочь. Итак, девочка  из  очень  приличной  семьи,  которая
довольно неискусно подставилась мне (девочка, а  не  семья)  и  привела  к
памятнику.  Кому-то  нужно  было,  чтобы  я  осмотрел   памятник?   Кто-то
ненавязчиво хотел облегчить мне знакомство со здешними чудесами?
     Другого объяснения нет. Неизвестный... нет,  не  доброжелатель,  гид.
Так оно вернее. И - ни капли случайности. Весь мой опыт протестует  против
попытки записать это знакомство в случайные. У меня есть кое-какой опыт, а
у милой девочки Алисы его нет, и играть она  не  умеет.  А  самую  большую
промашку допустила только что - сказала, что позвонит мне, но я-то  ей  не
давал адреса и телефона, словом не обмолвился. Значит, они меня уже ведут.
Быть может, с первой минуты. Но кого представляет милая девочка  Алиса?  А
кого, интересно бы знать, представляет Регар?
     Главный  почтамт,  как  ему  и  полагалось,  работал   круглосуточно.
Клиентов, правда, немного,  а  в  телетайпном  зале  и  вовсе  ни  одного.
Телетайпная связь старомодна и архаична, безусловно,  проигрывает  многим,
бог знает, почему вообще сохранилась (ходят слухи, что по просьбам обществ
любителей старины). Однако она  имеет  одно  несомненное  достоинство,  за
которое ее и любят такие, как я, - возможность совершенно  легально  вести
кодированные разговоры с  помощью  одного-единственного  рядка  клавиатуры
телетайпа - верхнего, где цифры...
     Я потревожил симпатичную девушку в голубом, откровенно  скучавшую  за
полированным барьером, заплатил положенную сумму и получил в  полное  свое
распоряжение маленькую кабину с элегантным хромированным аппаратом. Набрал
код абонента, под которым  абонент  значился  в  телефонной  книге.  Потом
набрал несколько других кодов, уже из числа  хранившихся  в  суперзащитных
сейфах.  Меня  почти  мгновенно  переключили   на   Панту.   Оперативность
оперативностью, но такая поспешность означало одно  -  Святой  Георгий  не
отходил от аппарата, ночевал в кабинете. Ждал моего звонка.
     - Можешь что-нибудь сообщить? - перевел я на нормальный  человеческий
язык россыпь пятизначных чисел.
     - Некер  в  депрессии.  Вышел  из  игры.  Причины   неизвестны.   Что
предпринять?
     - Ничего. Им займутся. Что еще?
     - Случайно получил данные о Дарине...
     Я сообщил ему все, что видел,  разумеется,  не  упомянув,  при  каких
обстоятельствах видел это. Попросил только проверить все побыстрее.
     Естественно, последовал вопрос:
     - Откуда ты это узнал?
     - Не могу сказать, - ответил я. - Прошу проверить как можно  быстрее.
От результатов проверки зависит многое.
     - Ты не находишь, что все это несколько странно?
     - Нахожу, - ответил я. - Но ничего не поделать. Объяснять  -  слишком
долго.
     Может быть, он не успокоился бы, общайся мы при помощи  телефона  или
видеофона, но пятизначные числа  как-то  не  располагали  к  эмоциональной
дискуссии, чему я был только рад...
     Унывать рано, успокаивал я себя, направляя стопы к  дому  Анны.  Дела
идут более-менее гладко, загадки пока не такие уж пугающие,  у  окружающих
не торчат из штанин копыта и серой от них не  пахнет,  и  на  Регара  меня
аккуратно вывели по его собственной инициативе,  и  я  вспомнил,  в  каких
случаях  возможна  лунная  радуга  -  редкое,  но  отнюдь  не  мистическое
природное  явление.  Лунная  радуга  возникает  при  определенной  степени
насыщенности атмосферы водяными парами и соблюдении еще каких-то  условий,
которых я не помню досконально. У меня есть  даже  соображения  по  поводу
зеленой Луны, фантастические, если выдвигать их в отрыве  от  совокупности
здешних странностей, но вполне уместные в Стране Чудес. Я работаю, активно
шевелю тренированными мозгами. Вот только Некер. Некер...
     Благополучно возвращаюсь до дома, никого не потревожив, проскальзываю
к себе в комнату. Пистолет и все прочее на месте.
     Ночью мне снится всякая галиматья.




     В комнате, оказывается, установлен модный лет десять назад  будильник
"солнечный  зайчик".  Система  из  нескольких  зеркалец,  настроенная   на
определенный час, отбрасывает на  лицо  спящего  солнечные  лучи,  а  небо
сегодня ясное, и я вскакиваю в половине восьмого -  кто-то,  мне  кажется,
нежно гладит  по  лицу  теплой  ладошкой.  Спросонья  мерещится,  что  это
Сильвия, но потом  я  соображаю,  что  никакой  Сильвии  тут  нет,  и  мне
становится грустно, настроение безвозвратно  испорчено  -  то  есть  стало
рабочим. Включаю электробритву и телевизор, чтобы послушать новости.
     Новости стандартные, обычный набор событий уверенного в своем будущем
человечества. Где-то торжественно открылся  чемпионат  мира  по  шахматам,
где-то закончился конгресс гляциологов. Один космический корабль  вернулся
от Урана, другой стартовал к  Сатурну.  Одну  научную  теорию  подтвердили
экспериментально,  другую  опровергли.  Фанатичный   изобретатель   машины
времени  Андрес  Лазарро  с  превеликим  трудом  спасен  пожарными  из-под
обломков очередной взорвавшейся модели, но бодр и  надежды  не  теряет.  В
окрестностях Манаоса студенты наблюдали летающую тарелку.
     О городе, где я сейчас нахожусь,  упоминают  единожды  -  в  связи  с
открывающимся   здесь   всемирным   фестивалем   фантастических   фильмов.
Любопытно, кто придумал провести его здесь - оптимист или любитель черного
юмора?
     Я убрал бритву, выключил телевизор и увидел сверток -  маленький,  не
больше пачки сигарет, он лежал на столе. Видимо, Анна положила его на стол
вчера вечером, а света я не включал и потому его, естественно, не  увидел.
Сверток прикрывал записку:
     "Господин Гарт! Час назад мне принесли пакет для вас, принес человек,
которого я хорошо знаю, он ближайший помощник  комиссара  Зипперлейна.  Не
знаю, когда вы вернетесь, поэтому не оставляю его у себя, а кладу  вам  на
стол. А."
     Я развернул плотную бумагу. Внутри лежали два пакетика  поменьше,  на
одном написано размашистым почерком Некера: "Послушай  сразу".  На  другом
тем же почерком: "Послушай, когда до зарезу нужно  будет  с  кем-то  своим
посоветоваться". И еще - сложенный вчетверо лист бумаги. Гриф полицейского
управления.  Надлежащим  образом   оформленный   протокол   о   том,   что
генерал-майор Некер Лео-Антуан...
     Я стоял, держа на ладони маленькие,  почти  невесомые  пакетики,  мир
вокруг  был  серым,  холодным  и  пустым.  Вот  и  все.  Детки.   Детишки.
Ретцелькинды.  Мальчики-девочки,  косички,  плюшевые  медведики,  губки  в
шоколаде, а генерал-майор Некер Лео-Антуан  выстрелил  себе  в  голову  из
табельного оружия, пистолета "Эльман-Лонг - 11,2", и эти пакетики  -  все,
что от него осталось,  от  него  и  его  последнего  задания,  которое  он
провалил вполне сознательно и бежал туда, откуда его не вернуть даже  нам.
Даже если бы я его вчера вырубил и сдал  врачам.  ЭТО  уже  сидело  в  нем
тикающей миной... Будь проклят этот город со всеми его чудесами.
     Немного успокоившись, я достал из  чемодана  маленький  магнитофон  и
вставил кассету, которую Некер  просил  послушать  сразу.  Медлил,  боялся
разрушить что-то большое и важное, как будто оно еще  не  разрушено  этими
двумя смертями... Наконец, решившись, придавил кнопку, как паука.
     Несколько секунд слышалось шипение, потом раздался спокойный,  четкий
голос Некера - так он  говорил,  прохаживаясь  перед  рядами  курсантов  в
аудитории.
     - Прощай, Антон, - сказал Некер, и я сгорбился над столом, сжав виски
ладонями. - Я не испугался и не выдохся. Я просто не смог принять решения.
Я стою посередине и не могу  сделать  шаг  в  ту  или  иную  сторону  -  я
намеренно не говорю "черное и белое", "доброе и злое", чтобы не вызвать  у
тебя ассоциаций со старым, хорошо известным. Ситуация качественно новая, и
ни один старый термин не подходит. Ты думаешь -  обтекаемые  слова,  общие
фразы? (Я машинально кивнул, не поднимая глаз, словно  передо  мной  сидел
живой и здоровый Роланд.) Извини, так надо. Я не хочу влиять на твой выбор
и твой поступок - а ты обязан будешь сделать выбор. Скоро ты все  откроешь
сам. Никаких особенных секретов здесь нет. Отправных  точек  у  тебя  две,
Регар и проект "Гаммельн". По поводу  проекта  побеседуй  с  мэром  и  его
командой. Адрес Регара - в телефонной книге. Все. Прощай.
     - Прощай, - сказал я вслух.
     У генерала Некера, как у многих, оказался билет в один конец,  только
в отличие от многих он сам купил именно такой... Пленка шуршала и  шипела,
ее оставалось больше половины в кассете, но я сидел и слушал это шуршанье.
Когда пленка кончилась, выключил  магнитофон,  надел  пиджак  и  вышел  из
комнаты.
     - Адам? - раздался за моей спиной голос Анны. - Вы что, только сейчас
пришли?
     - Нет. Ночью.
     - Господи, я думала, с вами что-то случилось...
     - Ну что со мной может случиться?
     - Да на вас же лица нет... -  сказала  она.  -  Пойдемте.  Проходите,
садитесь. Выпейте. И не думайте, что я ничего не понимаю.  Я  многое  могу
понять. Зипперлейн вам не рассказывал про моего мужа?
     - Нет, - осторожно сказал я, принял от нее бокал  и  сделал  изрядный
глоток. - Кто он был?
     - Он работал в отделе Зипперлейна. Погиб два года  назад.  Иногда  он
возвращался ночью таким же... Что у вас стряслось?
     - Так, неурядицы... Ваш сын дома?
     - Нет. Где он, я не знаю. Это страшно, но впечатление такое,  что  мы
им больше не нужны.
     - А вам не представлялось случая услышать,  о  чем  они  говорят  меж
собой?
     - Они стараются, чтобы таких случаев нам не представилось.
     - Эта змея... - сказал я.
     - Ну да, она жила в саду месяца два.
     - В саду? - искренне удивился я. И вы...
     - А что я могла сделать? Он мне сказал...  свысока  так  посмотрел  и
сказал, чтоб я не боялась, что она не укусит и не заползет в дом. В  самом
деле, я ее почти и не видела. Говорят, ОНИ очень любят животных. Всех.
     - И кошек, и собак, и людей... - сказал я. - А книги они читают?  Что
вы можете сказать об уровне их знаний?
     - Поймите вы! - почти выкрикнула она. - Хорошо, если я с  ним  раз  в
неделю переброшусь двумя словами!
     - Простите, ради бога, простите. Но  ситуация...  А  что  еще,  кроме
любви к животным?
     - Рассказывают разное. Будто у них есть в окрестностях города  места,
куда они летают на свои сборища. Летают по воздуху. Будто они  сами  могут
превращаться в животных.
     - И передвигать взглядом предметы?
     Об этом было упомянуто в докладе Лонера.  Правда,  сам  он  этого  не
видел - кто-то рассказал.
     - И передвигать предметы, - кивнула Анна, ничуть не удивившись.  -  И
становиться невидимыми. И будто бы они не наши дети, а подменыши,  которых
нам подсунул дьявол или эриданцы. Если  бы  вы  знали,  сколько  слухов  и
россказней ходит по городу... Расспросите вашу блондинку.
     - Ого, - сказал я. - Которую?
     - Ту, с которой вы были в "Волшебном колодце". Вас там видел один мой
знакомый.
     - А что блондинка?
     - Говорят, она имеет  какое-то  отношение  к  здешнему...  к  здешним
чудесам. Некоторые ее боятся.
     - Значит, к чудесам имеют отношение и взрослые?
     - Говорят... Это подруга Регара, есть  такой  астроном,  о  нем  тоже
говорят разное,  особенно  после  случая  с  Харелом  Тампом  -  они  были
друзьями...
     - А кто такой Харел Тамп? Ну-ка, расскажите!
     - Жутковатая история...
     История    действительно     была     жутковатая.     Харел     Тамп,
инженер-электронщик,  знакомый  знакомых  Анны,   спокойный,   веселый   и
уравновешенный  человек,  позавчера  застрелил  свою  беременную  жену,  в
которой души не чаял. Абсолютно немотивированное убийство, и по городу  со
скоростью верхового лесного пожара пронеслись идиотские  и  жуткие  слухи,
которые Анна даже  пересказывать  не  хочет.  Тамп  содержится  в  местной
тюрьме, идет следствие, опять-таки обросшее вымыслами...
     Это хорошо, что в местной тюрьме, подумал  я.  Нужно  немедленно  его
увидеть. Лучше ошибиться, чем проморгать. Убита беременная. Беременность -
это ребенок, а дети... Все, что связано в этом городе с детьми, пусть даже
не  родившимися,  заслуживает  внимания.  Правил   игры   нет,   я   волен
устанавливать их себе сам. И все тут.  И  пусть  я  потом  буду  выглядеть
дураком...
     Я тут же позвонил Зипперлейну из своей комнаты.  Моя  просьба  насчет
тюрьмы особенного восторга у него не вызвала, скорее наоборот, он  немного
обиженно напомнил, что от него требовали соблюдать полнейшую  секретность,
а о какой  секретности  может  идти  речь,  если  я  собственной  персоной
заявлюсь в тюрьму? Я постарался объяснить ему деликатно, что старше его по
званию, обладаю определенными полномочиями,  а  обстоятельства  и  условия
игры могут меняться, и я уверен, что это как раз тот случай...
     Он согласился. Что ему оставалось? После короткого раздумья я вставил
обойму и сунул пистолет в карман. Вышел из  комнаты,  из  дома,  из  сада,
пошел по тихим, по шумным улицам.  Настроение  было  сквернейшее.  Мне  не
привыкать терять друзей, но гибель Лонера и Некера случилась словно бы  не
по правилам, она была неправильная, стояла особняком от всего, что до  сих
пор  скрывалось  за  стандартными  формулировками  "погиб  при  исполнении
служебных обязанностей"...
     Вскоре я вышел к условленному месту  и  увидел  голубую  малолитражку
Зипперлейна.
     - Итак, комиссар? - спросил я, усевшись рядом с ним. В профиль он еще
больше напоминал печального коршуна.
     - Мы едем в тюрьму, -  обнадежил  он.  -  Надеюсь,  у  вас  серьезные
основания нарушать правила игры?
     - Как бы вам вообще не пришлось отказаться от правил игры,  -  сказал
я. - Под личиной дурачка-репортера я много не наработаю (я не сказал  ему,
что и так уже раскрыт). Нет, я не Собираюсь вешать на  грудь  табличку  со
своей фамилией  и  должностью,  но  что-то  мне  нужно  менять...  Как  вы
расцениваете историю с Тампом?
     - Обычная житейская драма.
     - Речь идет о ребенке, пусть и нерожденном, а дети...
     - Пустяки, - сказал он. Слишком поспешно сказал.
     - И это позиция  полицейского  офицера?  -  спросил  я.  -  Абсолютно
немотивированное убийство, а это всегда странно...
     - Как вы поступите,  если  окажетесь  перед  глухой  стеной,  которую
невозможно обойти или взорвать?
     - Поищу калитку, - сказал я.
     - А если калитки нет? Мы здесь стоим перед стеной,  давно  разбили  о
нее кулаки, а кое-кто и головы...
     - Понятно, - сказал я. - Вы признаете, что увидели в случае с  Тампом
Нечто, но боитесь, что окажетесь бессильны  что-либо  выяснить...  Что  он
говорил на допросах?
     - Орал, чтобы его повесили... Вот, возьмите. Сделали  специально  для
тюрьмы.
     Он положил мне на колени бордовое удостоверение криминальной полиции,
украшенное  моей  фотографией,  заверенной   двумя   печатями.   Очередная
вымышленная фамилия в сочетании со званием старшего инспектора.
     - Комиссар, что вы знаете о проекте "Гаммельн"?
     - То же, что и все знают, - сказал он.
     - То есть?
     - Знаете что, поговорите вы об этом с  мэром.  Родилась  эта  светлая
идея в его аппарате, они сами запрягли ученых и курировали всю  работу  до
завершения проекта. Разумеется, в  контакте  с  вашей  Коллегией,  как  вы
знаете.
     Я ничегошеньки не знал, но не  рассказывать  же  комиссару,  что  мне
всего лишь подсунули альбом газетных вырезок о чудесах  города  и  краткое
изложение ученых дискуссий. Я и понятия  не  имел,  что  существуют  некие
проекты. Честно говоря, с таким я еще не сталкивался. Скрывать от  офицера
моего  ранга  материалы,  касающиеся  операции,  которую   ему   предстоит
работать, - нечто ненормальное. Значит, у Святого Георгия были на то  свои
причины...
     Зипперлейн тормозит перед  железными  воротами,  и  створки  начинают
медленно раздвигаться. Тюрьма  выглядит,  как  все  тюрьмы,  к  сожалению,
сохранившиеся еще на планете, - угрюмые здания с зарешеченными  окошечками
и вовсе без окон, ни клочка живой земли, сплошной бетон и асфальт, спирали
проволоки по гребню высоких стен, сторожевые вышки.
     Мы сдали  на  контроле  оружие  и  направились  к  главному  корпусу,
экспортируемые сержантом в голубой униформе. Из  вольера  на  нас  залаяли
здоровенные овчарки. Каждый раз  испытываю  досадный  стыд  и  мучительную
неловкость,  шагая  по  этим  коридорам.  Немало  народу  попало  сюда   в
результате моих трудов, но от этого не легче  -  всегда  кажется,  что  мы
работаем плохо, что все, кому надлежит здесь сидеть, еще сюда не попали...
     У входа сержант препоручил нас молодому лейтенанту. Тот провел нас по
длинному коридору с нумерованными дверями, мы миновали три  препятствия  в
виде глухих решеток - при каждой имелся надзиратель со  связкой  магнитных
ключей и "Штарком" через плечо,  -  спустились  в  полуподвал  и  вошли  в
маленькую комнатку с прикрепленными к полу столом и табуретками. Лейтенант
жестом пригласил нас сесть, четко козырнул и вышел.
     - Вам обязательно нужно, чтобы я присутствовал? - недовольно  спросил
Зипперлейн.
     - Вы же печетесь о секретности, - сказал я. - Посудите сами: какой-то
инспектор  остался  с  подследственным,  а  комиссар  ждет   под   дверью.
Несуразица, а?
     Он не нашел, что ответить, присел и зябко поежился.  Ничего,  подумал
я. Происходящие вокруг чудеса - еще не основание для того, чтобы  опускать
руки и жаждать отставки...
     Ввели  подследственного.  Мужчина  несколькими  годами  старше  меня,
светловолосый,   с   аккуратной   шкиперской    бородкой.    При    других
обстоятельствах  производил  бы  впечатление  приятного,   обаятельнейшего
человека, души компании, хорошего семьянина и любящего мужа - каким  он  и
был до недавнего времени, судя по досье.
     - Садитесь - сказал я ему. - Конвой свободен.
     Зипперлейн откинулся к стене и прикрыл глаза - ах  ты,  сукин  кот  с
тридцатилетним стажем...
     - Садитесь, - повторил я. - Курите?
     Он сел, положил на стол большие сильные руки и с гримасой  принял  от
меня сигарету:
     - Как в кино... Кто вы такой? Все вроде записали...
     - Инспектор, - сказал я. - Хочу задать вам несколько вопросов.
     Глаза у него были не просто отрешенные - какая-то немыслимая пустота,
не отражавшая ни света, ни меня, склонившегося к нему, ничего.
     - Какие могут быть вопросы? - сказал он. -  Я  во  всем  сознался,  я
психически нормален и требую, чтобы меня повесили.
     - За что вы убили свою жену?
     - Поди вы! - Он отвернулся. Я встал, обошел стол  и  навис  над  ним,
вплотную к нему:
     - Тамп, что произошло с  вашим  будущим  ребенком?  (Он  вздрогнул  и
сгорбился еще больше, и я понял, что взял след.)  Что  случилось  с  вашим
будущим ребенком? Вы ведь ее  убили  из-за  ребенка?  Я  знаю,  что  из-за
ребенка! Ну! Тамп!
     - Да при чем тут! - зло крикнул он, глядя на меня снизу вверх. -  Она
мне изменяла, вот что!
     - Врешь, тряпка!
     - Сам ты!..
     - Врешь, Тамп! - Я наклонился и заглянул ему в глаза. - Вы же  любили
друг друга, у вас все было хорошо! И ты еще на мертвую клевещешь,  дешевка
такая! Слюнтяй, баба! В  петлю  захотел?  Так  не  будет  петли!  Получишь
двадцатник, останешься наедине с собой, столько будет времени  подумать  -
башку об стену расшибешь! Не будет петли! В лепешку разобьюсь, а  добьюсь,
чтобы петли не было! Жить будешь  и  мучиться,  тряпка!  Ну?  Что  было  с
ребенком? Ты ведь из-за ребенка убил!
     Он закричал что-то непечатное в мой адрес и попытался  встать,  но  я
изо всех сил прижимал ему плечи и орал в лицо - провоцировал на  истерику,
на крик, чтобы он не выдержал, сорвался и  в  запальчивости  выложил  хоть
что-то. Мы, раскрасневшись,  орали  друг  на  друга,  комната  наполнилась
гулким эхом, кто-то в форме встревоженно просунулся в дверь, но я  рявкнул
на него так, что его словно ветром сдуло, а мы  снова  орали  что-то,  уже
абсолютно бессмысленное, и я  должен  был  переломить  его,  переупрямить,
пересилить, расколоть, и вдруг, когда  мы  одновременно  замолчали,  чтобы
глотнуть воздуха, прозвучал тихий голос Зипперлейна:
     - Адам, оставьте вы насчет ребенка. Она в тот день сделала аборт,  мы
вчера выяснили...
     Отдуваясь, я  плюхнулся  на  табурет  и  непослушными  пальцами  стал
выковыривать сигарету из пачки, а Тамп уронил голову на стол, и его  плечи
затряслись.
     - Комиссар... - сказал я.
     Он тихонько выскользнул за дверь - как  мне  показалось,  с  огромным
облегчением.
     - Уйдите вы... - тихонько сказал Тамп, не поднимая головы.
     - Не могу, - сказал я. - Не имею права. Поймите вы,  я  приехал  сюда
выяснить, что происходит  с  детьми  и  во  что  это  может  вылиться.  Вы
перенесли тяжелую утрату, я понимаю. Мне приходилось не единожды  хоронить
близких людей... Тамп, это ведь не только ваше горе.  Завтра  в  таком  же
положении может оказаться кто-то другой, мы могли  бы  это  предотвратить,
если бы знали  заранее,  и  потому  вы  не  должны  молчать.  Простите  за
банальность, но вы должны... Неужели вам настолько все равно? Ведь  кто-то
будет следующим...
     - Кто вы такой? -  спросил  он,  к  моей  радости,  почти  нормальным
голосом.
     - Полковник  Кропачев,  Международная  службы   безопасности.   Отдел
кризисных ситуаций. Слышали, что  это  такое?  Теперь  понимаете?  Неужели
думаете - я пострадал, пусть теперь и  другие  помучаются?  Если  так,  вы
подлец, простите, подонок... Я не глажу вас по  голове,  да.  У  меня  нет
времени на дипломатию, нет времени быть добрым. Над  городом  висит  беда.
Что у вас вышло с женой?
     - Вряд ли вы поймете, а если поймете, не поверите.
     - Я уже успел  понять,  что  здесь  следует  верить  всему.  Так  что
рассказывайте. Правду и внятно.
     - Это началось с первых недель  беременности,  -  тихо  начал  он.  -
Анита... Суть... Суть  в  том,  что  ребенок  начал  осознавать  себя  как
личность и беседовать с матерью. Телепатически.
     - Что?!
     - Вот именно... Учтите, я мало что знаю,  она  рассказывала  об  этом
неохотно и невразумительно, каждое слово приходилось  клещами  вытягивать.
Плохо спала, плакала, жаловалась, что не выдержит этого ужаса.
     - Но могло...
     - Нет, - сказал он. - Психиатр у нее  ничего  не  нашел.  Думаете,  я
сразу не подумал? И еще... Ребенок... он говорил с ней и  обо  мне  и  при
этом приводил такие факты из жизни моих отца и деда, о которых Анита никак
не могла знать. Это к нему могло попасть только  от  меня.  Наследственная
память, очевидно. Генетическая. Вот так... А она кричала, что не  выдержит
этого ужаса...
     - Почему ужаса? - спросил я довольно глупо.
     - Ну, нам с вами никогда не  приходилось  быть  беременным,  так  что
представить ее ощущения и страдания мы не сможем.
     - Резонно, - сказал я. - А вы? Вы тоже считали, что это ужас?
     - Нет. Может быть, потому что я наблюдал все со стороны, и мне,  сами
понимаете, было легче. Я категорически запретил ей делать аборт -  когито,
эрго... Он уже мыслил, он осознавал  себя  как  личность,  можете  вы  это
понять? Я запретил. Она сделала. На меня что-то нашло, не мог совладать  с
собой... Я охотник, у меня был нарезной карабин...
     - Получается, что она хладнокровно совершила убийство, вот ведь  что,
- сказал я. - Убийство мыслящего существа. Так ведь выходит?
     - Да. Но и я  совершил  убийство.  Разница  только  в  том,  что  мое
преступление предусмотрено уголовным кодексом, а ее преступление - нет...
     - Ваш случай единственный, других не было?
     - Не знаю.
     - Кто такой Даниэль Регар?
     - Не знаю, -  сказал  он,  и  я  понял,  что  доверительный  разговор
кончился, что пошла ложь. И позвал: - Зипперлейн!
     Зипперлейн вошел и хмуро спросил:
     - Вы кончили?
     - Кажется, да.
     - Можно в таком  случае  задать  вопрос?  Тамп,  что  вы  думаете  об
исчезновении трупа вашей жены?
     - Что? - в один голос спросили мы с Тампом.
     - Труп исчез из морга сегодня  ночью,  -  сказал  Зипперлейн.  -  Вот
так...
     - Ничего я не думаю, - сказал Тамп, и его лицо окаменело. -  Лично  у
меня непробиваемое алиби - я сидел в камере...
     Зипперлейн крикнул охранника. Тампа  увели,  комиссар  двинулся  было
следом, но я задержал его.
     - Комиссар, я  сейчас  напишу  отношение...  Тампа  нужно  немедленно
отправить в столицу, в нашу резиндентуру.
     - Ох, будут хлопоты...  -  покачал  головой  Зипперлейн.  -  Согласно
существующему порядку ваше региональное  управление  должно  обратиться  в
столичный...
     - К черту, - прервал я его. - Город на чрезвычайном положении, вы  не
забыли? Обратитесь к начальнику тюрьмы, и чтобы  Тамп  через  час  ехал  в
столицу, под конвоем, понятно. И еще. Честно говоря, у меня  чешутся  руки
немедленно  взять  вас  под  стражу,  как  лицо,  злостно  мешающее   ходу
следствия, умышленно скрывающее важные данные. Я не шучу! Я старше вас  по
званию, просьба не забывать, а вы в данную минуту мне  подчинены.  Как  вы
могли умолчать об аборте и исчезновении трупа?
     Он посмотрел мне в глаза без всякого страха и смущения. Тихо сказал:
     - Вы думаете, мы с нашими погонами и пистолетами можем стать на  пути
промысла божего?.. Мы...
     Распахнулась дверь, и в камеру  вошел  молодой  человек  в  штатском.
Вошел - не то слово. Сей ладный мускулистый парень  спортивно-полицейского
облика не вошел, а бесшумно вплыл, медленно  проплелся  от  двери  к  нам,
именно проплелся невеликое расстояние в три шага, и бледен был как смерть.
Он мельком глянул на меня, подал Зипперлейну какой-то синий бланк донельзя
официального вида, вопреки уставу повернулся через правое плечо и  покинул
камеру, балансируя по невидимой жердочке. Дверь он оставил открытой.
     Зипперлейн прочитал бумагу, побледнел и ватной куклой сел на табурет.
     - Что? - бросился я к нему. - Комиссар, вам плохо? Кто-нибудь, эй!
     В дверь просунулась любопытная физиономия лейтенанта.
     - Адам,  закройте  дверь,  -  неожиданно   сильным   голосом   сказал
Зипперлейн.  -  Никого  не  пускать!  (Я  захлопнул  дверь   перед   носом
лейтенанта.) Идите сюда, я вам прочитаю...
     Я подошел, и он прочитал вслух, негромко, жестяным голосом робота:
     - "Совершенно  секретно,  криминальная   полиция,   группа   "Болид",
комиссару Зипперлейну. Час назад задержана женщина, фотографию которой  мы
получили в связи  с  вашей  ориентировкой  о  пропаже  трупа.  Задержанная
назвала себя Анитой Тамп, личность идентифицирована по отпечаткам  пальцев
и  спектру  голоса,  идентичность  сомнений  не  вызывает.   Согласно   ее
показаниям муж выстрелил в нее из охотничьего карабина, больше она  ничего
не помнит, как попала сюда, объяснить  не  в  состоянии.  При  медицинском
осмотре обнаружен шрам. Не исключено, что его происхождение  -  выстрел  в
упор из огнестрельного оружия. Нарезной карабин также не исключен. Судя по
состоянию шрама, выстрел был произведен самое малое полгода назад.  Срочно
сообщите, как поступить. Гарта  просят  немедленно  связаться  с  Центром.
264/5, Клебан".
     Я глянул на код - полицейское управление окружного  города,  миль  за
пятьдесят от нас.
     - Вот ваш труп и нашелся, - сказал я, чувствуя  странное  кружение  в
голове. - Правда, как я понял, она уже жива...  Кажется,  две  тысячи  лет
назад в Палестине случилось что-то похожее?
     - Но ведь она  тридцать  восемь  часов  лежала  в  морге,  -  говорил
Зипперлейн, медленно комкая бланк. - Я  ее  видел.  Это  был  труп.  Врачи
констатировали смерть. День гнева,  господи...  Ниспошли  просветление  на
души наши  и  мысли,  отведи  адский  огонь,  боже  всемилостивейший,  ибо
вездесущ и всевидящ еси, будь же милосерден к рабам твоим...
     Он бормотал молитву и смотрел на меня стеклянными глазами. И что  тут
поделать? В мою задачу не входит вести  антирелигиозную  пропаганду  среди
комиссаров полиции. Самому вдруг  ужасно  захотелось  искать  поддержку  и
опору в ком-то сильном, большом, всемогущем, способном защитить и  уберечь
от безумия.
     Вот вам  и  великолепные  гепарды...  Один  журналист,  не  из  самых
талантливых,   в   одном   трескучем   репортаже   как-то   окрестил   нас
"великолепными гепардами эпохи". Название,  прямо  скажем,  неточное,  ибо
гепард знаменит стремительным бегом, а мы большую часть  времени  работаем
скорее как ищейки, распутывая сложнейшие петли "заячьего  скока".  Но  все
равно слово многим нравилось. Великолепные гепарды. Щенки слепые...
     Рука не поднялась надавать ему  оплеух,  хотя  это  и  апробированный
метод обрывать истерики. Я молча сидел рядом, время от времени  покрикивая
на возникавшего в дверях лейтенанта. Комиссар понемногу  отошел,  но  стал
чересчур уж невозмутимым и очень уж покладистым. Мы вместе  отправились  к
начальнику тюрьмы и всего за пять минут уладили все насчет отправки  Тампа
в столицу. Потом Зипперлейн из кабинета начальника позвонил в  секретариат
мэра и предупредил о моем визите. В машине  он  совсем  оттаял  и  здраво,
трезво рассуждал,  какой  получается  парадокс  -  ведь  если  жена  Тампа
чудесным образом воскресла,  какие  у  нас  основания  держать  Тампа  под
стражей и предъявлять ему обвинение в убийстве?  Головоломный  юридический
казус. Как ни странно, он явно воспрянул духом  и  избавился  от  страхов.
Видимо, признав  происходящее  божьим  промыслом,  он  решил,  что  отныне
следует покорно плыть по течению. Спасибо и на том.
     Вторая моя беседа с Центром была лаконичной. Меня спросили, вышел  ли
я на Регара. Я сказал, что вышел, но  контактировать  пока  не  собираюсь.
Святой Георгий по просил сказать честно, какое у меня настроение и  каково
мое состояние. Я честно  признался,  что  успел  увидеть  немало  странных
вещей, порой  открыто  противоречащих  современной  науке  и  попахивающих
мистикой. Но остаюсь на позициях материализма и готов работать далее.  Тут
я не удержался и  заявил,  что  мог  бы  работать,  сдается  мне,  гораздо
эффективнее, будь заранее проинформирован и о присутствии в городе Чавдара
со своими людьми, и о сути проекта "Гаммельн". Впрочем, мне  кажется,  что
проект этот представляет собой  попытку  как-то  урегулировать  положение.
Скажем, эвакуировав  отсюда  детей,  то  бишь  ретцелькиндов,  -  созвучие
названия  проекта  с  известной  сказкой  наталкивает  на   такие   именно
расшифровки...
     Святой Георгий ответил, что каждый знает ровно столько,  сколько  ему
необходимо знать в данную минуту. А  завтра,  в  восемь  часов  утра,  мне
надлежит встретиться на площади у собора с Ксаной Монаховой. Конец связи и
наилучшие пожелания.
     Настроение у меня  чуточку  поднялось  -  Ксану  не  пошлют  сюда  по
пустякам. Что-то у них  есть,  что-то  изменилось,  так  будем  бодрыми  и
целеустремленными, господа великолепные гепарды...
     Я остановил  такси  и  поехал  в  ратушу.  Ратуша  оказалась  красным
кирпичным зданием, позднейшей подделкой под средневековье.  Тем  не  менее
она была красива. Даже свои химеры  имелись  на  крыше,  а  в  стену  было
вделано чугунное ядро, якобы угодившее сюда во времена старинной войны. На
стоянке рядом с цивильными автомобилями помещался джип  с  эмблемой  Войск
ООН, в нем сидели  пятеро  солдат,  и  пулемет  был  развернут  в  сторону
площади. Вот это  мне  очень  не  понравилось.  Солдаты  появляются  возле
административных   зданий   в   преддверии   серьезных   событий    строго
определенного разряда. Что же здесь назревает?
     Я расплатился с шофером и поднялся по мраморным ступеням, чувствуя на
себе пристальные взгляды солдат.  В  большой  приемной,  чья  аскетическая
сухость несколько смягчалась произраставшей в майоликовой  кадке  пальмой,
за  полированным  столом  сидела  милая  девушка   в   сиреневом   платье.
Посетителей не было. Мертвый сезон, очевидно.
     - Что вам угодно? - обаятельно улыбнулась девушка.
     - Адам  Гарт  -  обозреватель  "Географического   еженедельника",   -
улыбнулся я не менее обаятельно, подал ей визитную  карточку.  -  Господин
мэр предупрежден о моем визите.
     - Простите, кем предупрежден? - она опустила под стол правую  руку  -
нажимала какую-то кнопку.
     - Комиссаром полиции Зипперлейном.
     - Простите, вы политический или научный обозреватель?
     - Какое это имеет значение?
     - О, никакого,  -  с  улыбкой  сказала  девушка.  -  Просто  я  иначе
представляла себе обозревателей.
     - Более вальяжным, с благородными сединами?
     - Что-то вроде того...
     Игра в вопросы и ответы начала мне надоедать. Да  и  никакая  это  не
игра. Девица неумело тянула время. Интересно, зачем?
     Ага. С грохотом распахнулась дверь из  приемной  в  коридор,  влетели
двое крепких парней в штатском, один остался у  косяка  и  навел  на  меня
"штарк", второй подошел и деловым тоном предложил, поигрывая наручниками:
     - Прошу сдать оружие.
     Я медленно вынул "хауберк" и  отдал  ему.  Девица  взирала  на  сцену
разоружения с восторженным ужасом.  На  моих  запястьях  впервые  в  жизни
защелкнулись  браслеты,  и  меня  повлекли  в  коридор.  Я,  конечно,   не
сопротивлялся. Вот так. В  приемной,  несомненно,  был  выявляющий  оружие
детектор.
     Меня провели на третий этаж и  втолкнули  в  комнату  с  изящной,  но
надежной решеткой на окне. Среди сейфов и  дисплеев  восседал  краснолицый
мужчина в штатском.
     - Здравствуйте, - нахально сказал я ему.
     - Почему носите оружие? Где взяли?  -  рявкнул  он  вместо  ответного
приветствия.
     - Нашел на улице, - сказал я. Терпеть не могу, когда на меня рявкают,
особенно такие вот краснолицые. - Валялось на тротуаре, знаете ли.
     - Обыскать! - рявкнул он.
     Я поднял над головой скованный руки, и мои провожатые  накинулись  на
меня с проворством опытных скокарей. Добычу они  выложили  на  стол  перед
шефом, тот покопался  в  ней,  отодвинул  в  сторону  житейские  мелочи  -
авторучку, зажигалку, карманный путеводитель, ключи. Наступила напряженная
тишина.
     Ситуация сложилась пикантная. Перед ним лежали три документа,  все  с
моей фотографией, и все на разные фамилии. Зеленая  книжечка  обозревателя
"Географического еженедельника", бордовая книжечка  криминальной  полиции,
которую я  из-за  переполоха  с  оживающими  непоседливыми  трупами  забыл
вернуть Зипперлейну, а он забыл  ее  забрать,  и,  наконец,  удостоверение
сотрудника МСБ, прямоугольник из особого сплава,  защищенный  от  подделки
кое-какими хитроумными способами. Краснолицый их, без сомнения,  знал.  Он
жестом  указал  мне  на  стул,  придвинул  белую  коробочку  акустического
анализатора.
     - Сижу за решеткой в темнице сырой, - сказал я, наклоняясь к прибору.
     Спектр голоса столь же уникален и неповторим, как отпечатки  пальцев.
Краснолицый пару минут забавлялся с дисплеями  и  сверхсекретными  кодами.
Потом  жестом  приказал  молодому  поколению  снять  с  меня  наручники  и
выметаться.
     - Радужку проверять будете? - спросил я.
     - Нет нужды. Мне извиняться?
     - Ладно уж, - великодушно  сказал  я,  распихивая  по  карманам  свое
добро. - Спишем на издержки вредного цеха. Лучше  объясни,  к  чему  такие
предосторожности?
     - Вы - Голем?
     - Так точно.
     - У нас неспокойно, - сказал он. Вынул из стола  пачку  фотографий  и
веером, словно опытная цыганка, стал раскладывать передо мной. -  Все  они
здесь. Вот... вот... вот...
     Я узнал многих старых знакомых - главарей, атаманов подполья. Едва ли
не с каждым у меня нашлось бы о чем побеседовать и немедленно.
     - Вот так, - сказал он. -  По  неполным  сведениям,  -  в  городе  до
двухсот их мальчиков с оружием. Целый зверинец. Дело  пахнет  "концертом".
Притом не простым "концертом", понимаете? И вот теперь полковник Артан,  -
он ткнул себя большим пальцем в грудь, - сидит и ломает  голову,  чего  от
них ждать. Ломает совместно с  Конни  Чавдаром.  На  днях  мы  перехватили
шифровку от Дикого Охотника к Дальрету, и в ней Охотник  с  несвойственным
ему пафосом, едва ли не поэтическим слогом сообщает,  что  они  собираются
провернуть  "небывалое"  по  масштабам,  поистине  "эпохальное  дело",   в
результате чего "нынешняя система правления рухнет навсегда,  и  мы  будем
господами мира". Я цитировал подлинник.
     - Бред, - сказал я. - Охотника я знаю. Мерзавец он умный,  экстремист
заматеревший, но фантазером его нельзя назвать. Приземлен, как крот.
     - Вот именно, - согласился Артан. - Но объясните вы мне, отчего вдруг
такая трезвая и приземленная до идиотизма  личность,  как  Дикий  Охотник,
вдруг начинает изъясняться  так  поэтически  и  обещать  коллегам  сияющие
горизонты?
     - В принципе можно объяснить...
     - Объяснить? - гаркнул он, по-медвежьи вскидываясь на дыбки. - Вы мне
вот это объясните!
     Он рывком распахнул дверцу высокого сейфа и через  стол  швырнул  мне
короткий десантный автомат. Я поймал  его  за  цевье.  Покачал  головой  и
присвистнул -  дуло  автомата  завязано  узлом,  но  металл  нисколько  не
деформировался, даже воронение не пострадало...
     - Впечатляет? - спросил полковник Артан,  забрал  у  меня  автомат  и
водворил его в сейф. - Вот такие метаморфозы иногда происходят по ночам  с
автоматами патрульных. Можете также посетить вычислительный центр. Тоже...
метаморфозы. Загляните еще на  завод  реактивных  авиадвигателей  -  право
слово, не пожалеете...
     - Кто такой Даниэль Регар?
     - Астроном местной обсерватории,  -  ничуть  не  удивившись,  ответил
полковник. - У вас на него что-нибудь есть?
     - Нет. Пока нет. А у вас?
     - Все, что у меня на него есть,  это  обвинение  в  сотрудничестве  с
дьяволом или марсианами - в зависимости от интеллекта  информатора.  Какие
события привели к возникновению таких слухов - неизвестно.
     - Так, - сказал я. - Полковник, а как  по-вашему,  что  происходит  с
детьми? Как вы объясните происходящее?
     - Не знаю.
     - Честное  слово,  неплохой  ответ,  -  сказал  я.  -  По  чести,  он
удовлетворяет меня больше, чем попытки свалить вину на бога или дьявола...
     - Вообще-то у меня была версия...
     - Ну-ка!
     - Инопланетная агрессия, -  признался  он  стыдливо.  -  Пришельцы  с
коварными целями обучили детей всякой чертовщине. Или - с благими  целями.
Попытка контакта...
     - Но доказательств нет... - сказал я. - Ну ладно, всего  хорошего,  я
пошел к мэру.
     Увидев меня вторично, девица в приемной опешила. Видимо,  предвкушала
уже, как будет рассказывать подругам о своем героическом участии в  поиске
опасного  террориста.  Я  молча  показал  ей  удостоверение   криминальной
полиции. Залившись краской, она молча показала на дверь в кабинет мэра.
     Я прошел по зеркальному паркету и представился:
     - Адам Гарт, обозреватель "Географического еженедельника".
     - Садитесь,  -  сказал  мэр,  мужчина  лет  шестидесяти   с   длинным
интеллигентным лицом. Седой, похожий на  пианиста.  -  Меня  зовут  Адриан
Тарнот. Вы давно у нас?
     - Второй день.
     - Успели что-нибудь узнать?
     - И не так уж мало, - сказал я. - Я узнал, что с помощью старины Льва
можно заглянуть в прошлое, что иногда с  автоматами  патрульных  случаются
странные метаморфозы, что человек по фамилии Тамп убил свою жену, но потом
она воскресла...
     - Что? - подался он вперед. - Что вы сказали о Льве?
     Я кратко рассказал, подчеркнув, что версию с гипнозом не исключаю - о
случае с Дарином, естественно, умолчав. Он как будто ничуть  не  удивился.
Может быть, они здесь ничему  больше  не  удивляются,  и  я  их  прекрасно
понимаю...
     - Что происходит с  детьми?  -  спросил  я.  -  И  каково  количество
ретцелькиндов, кстати?
     - Девять тысяч шестьсот тридцать пять, в возрасте от пяти  до  восьми
лет.  Но  число  наверняка  неточное  -  ЭТО  настигает,   когда   ребенку
переваливает за пять лет, и наверняка, пока мы здесь с вами беседуем...
     - Понятно. Продолжайте, прошу вас.
     - Во-первых, они замкнулись в себе, сведя  контакты  с  родителями  и
прочими неретцелькиндами к минимуму. Во-вторых,  те  из  них,  кто  достиг
школьного возраста, категорически  отказываются  посещать  школу.  Младшие
классы практически прекратили существование. В-третьих, доказано, что  они
обладают способностями, которые принято  называть  сверхъестественными,  и
само  существование  их  отвергалось  современной  наукой   -   телепатия,
телекинез, левитация.  Есть  скудные  метры  видеопленки  и  заслуживающие
доверия  свидетельства  очевидцев.  О  некоторых  способностях,   которыми
обладают ретцелькинды, я не в силах сказать ничего  определенного  -  этим
явлениям мы не в состоянии дать название и  подобрать  аналогии  в  земных
языках... Вы понимаете, что я имею в виду?
     - Скажем, дружеское общение с ядовитыми змеями?
     - Это  еще  цветочки...  Итак,  мы  не  знаем,  чем  вызван   процесс
превращения нормального ребенка в ретцелькинда,  мы  знаем  лишь,  что  он
настигает ребенка к пяти годам... При соблюдении некоторых  условий.  Если
поместить ретцелькинда в  группу  нормальных  детей  -  в  девяноста  трех
процентах случаев его чудесные способности исчезают, а  у  семи  процентов
количество способностей  сокращается  до,  какой-то  одной,  проявляющейся
спорадически, слабо. Если же поместить в группу нормальных  детей  двух  и
более ретцелькиндов, максимум через две недели ретцелькиндами  станут  все
остальные дети. Ставилось много экспериментов - за пределами города.
     - И они позволяли... помещать себя?
     - Ну, это обставлялось тонко - выезд родителей на жительство в другие
города и так далее... Похоже, они  ничего  не  заподозрили,  это  все-таки
дети... Короче, говоря, один ретцелькинд подчиняется влиянию среды, два  и
более - перестраивают среду по своему  образу  и  подобию.  Эти  выводы  и
привели к рождению проекта "Гаммельн" (я навострил уши) -  вывезти  отсюда
всех до единого ретцелькиндов, понятно,  вместе  с  родителями,  в  другие
города нашей страны, Европы и всего мира, для вящей надежности  по  одному
на город. Проект, конечно, требует гигантских затрат, но  осуществить  его
нужно как можно скорее. Они ведь уничтожают материальные ценности!  Второй
по величине  в  Европе  завод  авиадвигателей  безвозвратно  разрушен.  Мы
лишились вычислительного центра. Не знаю, когда нам удастся пустить  вновь
нефтепромыслы  -  с  оборудованием  происходят  пугающие  метаморфозы,  на
пособие по безработице пришлось перевести несколько тысяч человек...
     - Значит, вы уверены, что в появлении и поведении  ретцелькиндов  нет
разумного, рационального начала?
     - Ни малейшего. Гипотез выдвигалось множество. К сожалению,  даже  от
людей, долгие годы полагавших себя атеистами, пришлось услышать  тирады  о
происках дьявола или ниспосланном  господом  испытании.  Но  это  -  самые
примитивные гипотезы. Выдвигалось множество более  изящных,  однако  лично
мне, как и многим другим, и они показались несостоятельными. Я  бы  принял
следующие: некие  неизвестные  факторы,  скажем,  комбинация  новооткрытых
химических препаратов или комбинация излучений, коих в  технотронном  мире
наберется  великое  множество,  вызвали  это  своеобразное,   оригинальное
уродство, пагубно воздействовали на детский мозг...
     - Логично, - сказал я. - Увы, эта гипотеза, мне кажется, не объясняет
экспериментов с ретцелькиндами и средой... Верно?
     - Верно.
     - А ваша личная гипотеза? - спросил я. - Мне кажется, она у вас есть.
В таком, как наш, случае у каждого появляется собственная гипотеза.
     - Моя?  -  неуверенно  улыбнулся  он.  -  Знаете...   Вы   верите   в
высокоразвитые  цивилизации,  погибшие  в  давние  времена  в   результате
каких-то катаклизмов?
     - Наслышан, -  сказал  я.  -  Но  не  уверен,  что  доказательств  их
существования достаточно.
     - Это мой конек, - немного смущенно  пояснил  мэр.  -  Интересуюсь  с
детства, знаете ли... Так вот, я считаю: то, что мы  наблюдаем,  -  своего
рода вспышка атавизма. Почему это случилось именно у нас? А почему до  сих
пор рождаются порой волосатые или хвостатые  дети?  Неожиданно  проснулись
способности, которыми некогда обладала давно погибшая раса, - но,  как  мы
убедились, никакой пользы это не  принесло.  История  повторилась  в  виде
фарса. Но трагического в этом  фарсе  больше,  чем  смешного.  Миллиардные
убытки - не посмеешься... Постарайтесь представить,  каково  нам  здесь  -
каждый день ждать нового удара, не зная, с какой стороны  он  последует  и
что разрушит...
     Послышались легкие шаги  -  секретарша  принесла  поднос  с  бутылкой
коньяка и двумя пузатенькими рюмочками.
     - Прошу, - мэр наполнил рюмки. - Честное слово, кажется, еще  немного
и я начну пить. Кое-кто уже начал...
     Я встал и прошелся по кабинету. Подошел к высокому окну,  смотрел  на
пустынную площадь, и думал, почему Святой Георгий так  поступил  со  мной.
Оказывается,  все  (точнее,  почти  все)  исследовано,  запротоколировано,
заснято. Разработан даже план спасения от напасти. Для чего  же  я  здесь?
Исключительно для того, чтобы допросить Регара?
     - Когда начнется операция "Гаммельн"? - спросил я.
     - Никто  из  нас  не  знает.  Руководство  МСБ   заявило,   что   для
окончательного вердикта и подачи сигнала сюда прибудет их  человек,  особо
доверенный и облеченный полномочиями, кто-то из  членов  Коллегии.  С  ООН
согласовано. С тех пор  мы  пристально  следим  за  теми  визитерами,  чье
поведение внушает... э-э,  некоторые  надежды.  У  нас  был  некто  Лонер,
социолог, он внушал нам своим  поведением  некоторые  надежды,  но  вскоре
повел себя странно и уехал.  Потом  прибыл  крупный  журналист  Некер,  но
вскоре стал пьянствовать и пустил себе пулю в лоб - из пистолета  образца,
состоящего на вооружении войск ООН  и  офицеров  МСБ...  Завтра  ожидается
фантаст Догарда - кто знает...  Но  еще  раньше  пожаловали  вы,  человек,
которому усиленно протежирует комиссар Зипперлейн, начальник созданной при
криминальной  полиции  группы  "Болид",  которой  вменено  в   обязанность
сотрудничать с МСБ  в  деле  о  здешних  чудесах.  В  первый  же  день  вы
беседовали с покойным Некером, сегодня посетили  тюрьму,  наконец,  только
что имели беседу с полковником войск  ООН  Артаном,  который  взял  вас  с
оружием, но вскоре отпустил...
     - Артан вам позвонил?
     - Нет. Селектор был включен, и я слышал, как вас брали.
     - Играете в сыщика-вора?
     - Приходится, - сказал он. - И кроме  того...  Видите  ли,  три  года
назад я в течение семи  месяцев  занимал  довольно  ответственный  пост  в
аппарате Совета Безопасности  ООН!  Ушел  из-за  здоровья,  чувствую  себя
более-менее сносно лишь здесь, у моря...
     - Так-так-так... - сказал я. - Мы встречались в Совете?
     - Да, - сказал он. - Не помню вашей фамилии, кажется,  ее  вообще  не
называли. Но помню, как вам вручали орден - за операцию "Жером-2". У  меня
хорошая память на лица, как у большинства юристов...
     - У вас хорошая память. Простите за маскарад. -  Я  встал  и  щелкнул
каблуками. -  Полковник  Кропачев,  отдел  кризисных  ситуаций  МСБ,  член
Коллегии...
     Черт! Неужели я и есть тот,  кто  должен  подать  сигнал?  Я  -  член
Коллегии. Ими были и Некер с Лонером. В таком  случае,  поведение  Святого
Георгия легко  можно  объяснить.  Меня  послали  сюда,  умышленно  снабдив
крохами информации, -  чтобы  я  собрал  недостающую  сам,  чтобы  свежим,
непредвзятым  взглядом  осмотрел  и  оценил  происходящее.  Вроде  бы  все
объяснялось, однако сомнения есть...
     - Значит, вы - тот, кто должен... - начал мэр.
     - Не исключено, - сказал я. - Я сам еще не знаю.  Не  удивляйтесь,  в
разведке так бывает. - Я отвернулся к окну. - Сложность нашей работы еще и
в том...
     На столе тихонько  засвиристел  селектор,  и  девичий  голос  сообщил
удивленно:
     - Господин мэр, к вам рвется советник Фаул...
     - Простите,  -  сказал  мэр.  -  Странно.   Видите   ли,   полковник,
муниципальный советник Фаул очень спокойный человек, и  слово  "рвется"  к
нему никак не применимо...
     Распахнулась дверь, и советник Фаул, низенький, лысый, лобастый,  как
Сократ, ворвался в кабинет с такой скоростью,  словно  хотел  перепрыгнуть
через стол и выпрыгнуть в окно, причем его ничуть не заботило, воспарит он
над крышами или рухнет на  булыжник.  Однако  каким-то  чудом  он  все  же
затормозил у стола, рванул  замок  своего  черного  портфеля,  вывалил  на
разноцветные телефоны и деловые бумаги мэра охапку желтых осенних листьев.
     - Боже мой, Фаул, что это вы? - изумленно вопросил мэр и  рефлекторно
потянулся смахнуть листья со стола.
     - Я попросил бы вас! - рявкнул Фаул. - Я попросил бы  вас  аккуратнее
обращаться с казенными деньгами! С финансами муниципалитета!
     - Что  вы  этим  хотите  сказать?  -  спросил  я,  потому   что   мэр
безмолвствовал, бледнея.
     - Я хочу сказать: вот это, - он сгреб пригоршню листьев и рассыпал их
над столом, - находится во всех сейфах городского банка  и  его  отделений
вместо неизвестно куда исчезнувших денежных знаков и ценных бумаг. И еще я
хочу сказать; я подаю в отставку. Поеду  и  набью  морды  этим  чинушам  в
эполетах из МСБ, которые тормозят  "Гаммельн".  Пусть  меня  судят,  пусть
сажают. Морду я им набью. Окопались, зажрались, отсиживаются,  благо,  над
ними не каплет...
     Дальнейшие его слова можно было воспроизвести  разве  что  на  крайне
непритязательном   заборе,   начисто   лишенном    чувства    собственного
достоинства. Как я уяснил из отрывочных выкриков, советник Фаул восемь лет
ведал городскими финансами и решительно не понимал, чем ему ведать теперь.
Бумажные и металлические деньги превратились в осенние листья - не  только
в сейфах, но и в карманах тех, кто в  данный  момент  находился  в  банке.
Сейчас возле банка  собралась  огромная  толпа  вкладчиков,  которую  едва
сдерживает половина городской  полиции  и  военнослужащие  ООН,  директора
банка только что увезла с  сердечным  приступом  карета  "Скорой  помощи",
остальные  служащие  разбежались  от  греха  подальше  -  намерения  толпы
непредсказуемы...
     Выпалив все это на повышенных тонах, советник упал в кресло и неумело
заплакал:
     - Видите? - сказал мне мэр, растерянно вороша листья. -  А  понимаете
ли вы, во что превратится  город  с  населением  в  полмиллиона,  лишенный
казны?
     - Ну, дотацию-то вам выделят... - сказал я.
     - Еще одна примочка на раковую  опухоль.  -  И  мэр  спросил  ледяным
тоном: - Полковник, вы собираетесь действовать?
     - Завтра утром ко мне придет человек из Центра, - сказал я. - Если он
подтвердит, что на меня возложены полномочия, пустить в ход  "Гаммельн"  -
проволочек не будет. Пока что приказа насчет  должных  полномочий  у  меня
нет, а я человек военный, вы должны меня понять. Я хотел бы  взглянуть  на
ваш  вычислительный  центр.  Нельзя  ли   попросить   у   вас   машину   и
сопровождающего?
     - Машина будет, - сказал  мэр.  -  Пойдемте.  Я  еду  в  банк.  Фаул,
перестаньте, вы же мужчина. И соберите эти... деньги. Дать вам коньяку?
     - Яду мне дайте! - заревел Фаул. - Пистолет! Адриан, можно  мне  дать
по шее этому полковнику?
     - Боюсь, он может весьма профессионально дать сдачи, -  мягко  сказал
мэр. - И он ни в чем не виноват.
     - Можно, я возьму листок? - попросил я.
     - Только  обязательно  расписку!  -  горько  захохотал  Фаул.  -  Для
служебных целей  временно  заимствован  банкнот  достоинством...  серия...
номер... Держите уж! Сейчас я понял, что деньги мусор! - Он  сунул  мне  в
карман пиджака горсть листьев, подпрыгнул на месте и сказал: - Гоп, ля-ля!
Адриан,  дружище,  а  не  сойти  ли  мне  с  ума!  Свихнуться,  чокнуться,
сбрендить. Будет гораздо легче. На меня наденут балахончик без  рукавов  и
повезут туда, где много марсиан, пап римских и Наполеонов. А? А  то  давай
вместе, и полковника прихватим. Поехали, полковник? Мы все в конце  концов
рехнемся здесь, так уж лучше  заранее,  самим...  Давайте  вообразим  себя
святой троицей? Вам кто больше подходит - отец, сын или дух святой?
     - Да никто, - сказал я. - Не мой стиль. Когда меня бьют по  левой,  я
бью тому по правой...
     - Вот и ударьте. Санкционируйте операцию. Мы вам поставим памятник. Я
абсолютно серьезно. Проведем подписку, я первый отдам  последнюю  рубашку.
Хотите увековечиться в облике рыцаря, поражающего дракона?
     - Мирская суета, - сказал я. - Господин мэр, у меня к  вам  еще  одна
просьба. Поставьте полицейский пост у Льва. Право же, не помешает...
     - Действительно. Сейчас распоряжусь.
     - И последний вопрос. Во  время  катастроф  и  прочих  чудес  были...
пострадавшие физически?
     - Ни одного, - сказал мэр. - Моральных  травм  -  тех  предостаточно.
Нервный  шок,   истерики,   инфаркты,   неврозы.   Несколько   человек   в
психиатрической клинике. Пожалуй, только случай с  Тампом  можно  подвести
под категорию "пострадавших физически".
     - Ты забыл еще про этого  алкоголика,  про  Некера,  сказал  Фаул.  -
Который до самоубийства допился.
     - Молчать! - сказал я. - Не трогайте Некера, вы, финансист!
     - Ах, во-от оно что, - сказал Фаул.
     - Простите, у меня тоже есть  нервы,  -  сказал  я.  -  Он  был  моим
учителем,  понятно  вам?  Он  столкнулся  с  какой-то   фантасмагорической
дилеммой, которую не смог разрешить. Так что МСБ ничуть не легче, не нужно
никому  бить  морды...  Многоуважаемые  олдермены,  разрешите  вам  задать
последний вопрос? Что вас больше беспокоит -  сама  Тайна  или  нарушенное
процветание вашего города?
     - Можете думать о нас как угодно, - сказал мэр, - но  нас  заботит  в
первую очередь город - мы за него в ответе. А  Тайна...  Да  черт  с  ней,
честно говоря.
     - Логично, - сказал я. - Поедемте?
     Мы с мэром помогли советнику Фаулу собрать в портфель казенные деньги
и втроем вышли из кабинета. В вычислительный  центр  меня  отвез  детектив
полковника Артана.
     В здании было пусто, неуютно и чисто" и никаких следов разрушения,  о
чем я тут же сказал своему спутнику. Компьютеры  выглядели  невредимыми  и
готовыми к работе.
     - Смотрите, - сказал детектив.
     Он взял из угла стул, размахнулся и запустил им  в  самый  большой  и
красивый компьютер. Я невольно напрягся в  ожидании  мерзкого  стеклянного
хруста и дребезга.
     Стул пролетел сквозь компьютер, словно он был сделан из тумана,  и  с
грохотом ударился о стену. Компьютер осел и  рассыпался  тучей  невесомого
коричневого пепла, и сейчас же, словно по команде, в зале взвихрилась пыль
- рушились  остальные  компьютеры,  рассыпались  прахом.  Через  несколько
секунд остались одни голые стены.
     - Поедем на завод авиадвигателей? - предложил  детектив.  -  Там  еще
интереснее...
     - Черт с ним, с заводом, -  сказал  я.  -  Везите  меня  в  гостиницу
"Нептун". Там сейчас встреча киноактеров со зрителями.
     На его лице изобразилось, что он прекрасно все понимает,  -  уж  если
полковник МСБ идет на это мероприятие,  то  уж  наверняка  не  глазеть  на
актеров, подобно простым зевакам, а преследует  таинственные  цели  тайной
войны. Я не стал ему, разумеется, объяснять, что цели у меня чисто личные.
Увидеть Сильвию. Потому что я живой человек, умею рвать решительно, но  не
могу отучиться тосковать. Потому что я скучаю по ней. Чертовски.
     Все началось в Канаде, когда мы вели боевиков, вы  дававших  себя  за
киногруппу из Кейптауна, в каковом качестве они  успели  познакомиться  со
множеством порядочных людей, не подозревавших, с  кем  имеют  дело.  Когда
события волею судьбы оказались пришпорены,  и  мы  повязали  всю  банду  в
кемпинге, в улове нашем оказались и несколько этих самых порядочных людей,
которых пришлось на всякий случай деликатно проверить. Сильвия  Экнотер  в
том  числе.  Я  прочитал  ей  серьезную  нотацию  о   вреде   безалаберной
доверчивости и шапочных знакомств. Как ни странно, она оказалась не только
красивой, но и умной и на меня не рассердилась. И  все  началось.  У  меня
были две недели внеочередного отпуска,  я  поглупел  настолько,  что  стал
похож  на  нормального  человека,  стало   закручиваться   что-то   совсем
серьезное,  и  я  спасовал.  Струсил.  Заколебался.   Задумался.   (Нужное
подчеркнуть.) Решил, что засекреченный  контрразведчик,  который  в  любой
момент может угодить на Доску павших героев (есть такая  в  штаб-квартире,
золотом по черному  мрамору,  среди  своих  именуется  с  цинизмом  людей,
имеющих на это право, "досточкой"), просто-напросто  не  годится  в  мужья
молодой талантливой киноактрисе - не жизнь  ее  ждет,  а  сущий  ад,  если
честно. Тут как нельзя более  кстати  форсировали  операцию  "Чарли",  всю
группу сорвали с отпусков, и я второпях, на  приступочке  прилетевшего  за
мной военного вертолета, написал Сильвии короткое  письмо,  где  попытался
объяснить все неудобства, ожидающие жену офицера МСБ, и просил,  если  она
хочет, считать себя свободной. Два месяца назад сие  произошло.  И  с  тех
пор, как мне передавали, она звонила раз десять,  а  я  хожу  смотреть  ее
фильмы.  И  старался  забыть,  что  она  здесь,  что  за  главную  роль  в
экранизации догардовской "Звездной дороги" ей вручили  какого-то  золотого
зверя из числа той экзотической живности, какую раздают на кинофестивалях.
     - Я вас приветствую, мой исчезающий друг, - раздался женский голос, и
я поднял голову. И сказал:
     - Здравствуй, Сильвия.
     С ней был какой-то смутно знакомый,  невыносимо  киногеничный  тип  с
фестивальным значком на лацкане.
     - Познакомьтесь, это мой друг, - сказала ему  Сильвия.  Моей  фамилии
она не назвала - прекрасно знала, что у меня их больше, чем положено иметь
нормальному человеку.
     - Адам Гарт, журналист, - сказал я.
     - Очень приятно, Руперт Берк.
     Ну да, конечно. Из звезд.
     Она очень выразительно посмотрела  на  этого  своего  Берка,  и  Берк
сговорчиво  пробормотал,  что  ему  пора,  у  него,  собственно,   деловое
свидание, и он, с нашего позволения, нас покинет. И покинул.
     - Нечего так на меня смотреть, - сказала Сильвия. - Ничего у  меня  с
ним нет. Ни с кем ничего нет. Тебя жду, как  дура.  А  ты,  Голем,  свинья
изрядная - писать женщине, которая тебя любит и которую ты  любишь,  такие
идиотские  письма.  А  еще  полковник.  И  таких   дураков   еще   именуют
великолепными гепардами. Гепард - такой добрый и милый зверь...
     Она стоит передо мной, тоненькая, красивая, черные волосы рассыпались
по плечам, на шее ожерелье из марсианских камешков, подарок астронавтов  с
"Синдбада". И я понимаю, что я в самом деле дурак и свинья, что никуда  не
деться мне - вернее, притворяюсь, что понял это только сейчас,  а  не  два
месяца назад...
     - Ты занят?
     - Не особенно, - сказал я. - Точнее, пока что абсолютно свободен. Как
ветер. Как три ветра...
     - Тогда пошли, - сказала она. - Поплачешься. Вижу  я  тебя  насквозь,
опять тебе плохо...
     У нее есть золотое качество - умеет молча сопереживать...
     Мы вошли в шикарный номер, заперли  дверь,  и  она  сразу  обхватила,
прижалась. Тронула ладонью кобуру под пиджаком и попросила:
     - Убери его, ладно?
     Я отнес пистолет в ванную, запихнул его там в шкафчик - пусть  раз  в
жизни полежит рядом с косметикой от лучших фирм. Сильвия поставила  передо
мной  чашку  кофе,  села  напротив  и  уставилась   жалостливыми   бабьими
глазищами.
     - Ты говори, - сказала она. - Тебе ведь плохо...
     Я медленно отходил, отплывал, отрешался от  мира  за  окном,  от  его
головоломных проблем и жестоких отгадок, позволил себе ни о чем не думать,
разрешил на пару часов такую роскошь.
     - Воспоминания динозавра, том второй, -  начал  я  тихо.  -  Мы  ведь
динозавры, как и те, за кем мы охотимся. Когда они исчезнут, уйдем  и  мы.
Да мы уже уходим, у нас не будет потомства,  как  у  динозавров...  Неделю
назад, проанализировав  исследования  одной  сверхзасекреченной  комиссии.
Совет Безопасности принял решение с будущего года отменить набор в военное
училище "Статорис" и проработать наиболее  рациональный  план  последующей
ликвидации  означенного  училища.  Последняя  на  планете  военная   школа
закрывается. Нам уже не требуется молодая смена,  все  дальнейшее  -  дело
полиции. Современный терроризм исчерпал себя, загнал в  угол  и  вымирает.
Это несказанно хорошо. Но вот как  быть  нам,  великолепным  гепардам?  Мы
умеем только ловить и стрелять, мы умеем умирать  и  рушиться  с  неба  на
бьющие навстречу пулеметы. Мы этим занимались всю  сознательную  жизнь.  И
ведь мы все понимаем, так и должно быть, для того мы и работали, для  того
многие и погибли - чтобы на Земле не осталось нужды в военных.  Нас  скоро
забудут, еще до того,  как  умрут  последние  из  нас.  Впрочем,  нас  уже
забывают... Лет через двадцать люди скажут - это были смелые и благородные
парни, и никого больше не учат убивать голыми руками и стрелять в  темноте
на шорох. Эпоха. Как это больно и грустно, когда уходит эпоха... И ведь мы
ничего не требуем - ни памятников, ни мемориальных досок, ни  почета.  Нам
просто грустно и горько от того, что понять нас могут только такие же, как
мы...
     Ее губы прижимаются к моим, теплые ладони сжимают  мои  виски,  и  на
короткое время я становлюсь нормальным человеком, способным  быть  нежным,
ласковым, беззаботным. И  все  равно  где-то,  в  глубине,  как  маленький
злобный гном в пещере, сидит тревожная мысль - кто  такой  Даниэль  Регар?
Будь оно все проклято...
     За окном - темно-синее, почти черное вечернее небо. Снизу лижут  его,
размывают сполохи неоновых вывесок, сверху  вспыхивают  огненные  росчерки
метеоритов.
     - Странный стал город,  -  тихо  сказала  Сильвия.  -  Страшный.  Все
чего-то ждут. Ты уже знаешь, в чем дело?
     - Ничего я не знаю.
     - Нельзя рассказывать, да?
     - Нельзя,  -  сказал  я.  Этот  аргумент  всегда  действовал  на  нее
безотказно,  она  не  относится  к  тем  женщинам,  кои  считают,  что   в
доказательство любви мужчина должен выбалтывать служебные тайны.
     - Это не опасно? Твоя миссия?
     - Как тебе сказать...
     - Значит, опасно, - вздохнула она. - Ты хоть понимаешь, как  я  боюсь
за тебя? И как мне это необходимо - бояться за тебя?
     - Я понимаю, ты понимаешь,  он  понимает,  мы  понимаем...  Ты  когда
улетаешь?
     - Через два дня, - сказала она. - Мы еще увидимся?
     - Боюсь, что нет. Это мне сегодня так выпало...
     - Когда освободишься, поедем в Камаргу, хорошо?  Там  быки,  красивые
степи и можно ездить верхом.
     - Хорошо, - сказал я.
     Она  любит  ездить  верхом.  Я  тоже,  да  времени  нет.  Со  многими
курортными местечками и экзотическими  уголками  планеты  у  меня  связаны
совсем  другие  ассоциации,  другие  воспоминания,  и  ничего  с  этим  не
поделаешь, так сложилось. Но с Камаргой, слава богу, ничего такого...
     Сильвия принесла из другой комнаты своего золотого зверя. Он оказался
кентавром с крыльями - довольно-таки экзотическое  сочетание.  Я  похвалил
зверя. По крайней мере он был нетривиален.
     Она проводила меня до двери. На пороге посмотрела в лицо  печально  и
ожидающе, притянула к себе и тут же оттолкнула, прошептала:
     - Иди, а то расплачусь...
     Я вышел в коридор под холодный свет люстр. Наплыв гипохондрии прошел.
По коридору шагал жесткий, энергичный, насквозь деловой полковник Кропачев
по прозвищу Голем, великолепный гепард эпохи, туда его так, готовый решать
мировые проблемы на молекулярном уровне. Завтра приезжает Ксана, завтра  я
должен буду прижать к стенке Регара,  завтра,  я  очень  надеялся,  станут
прозрачными некоторые "черные ящики". Завтра.
     Сегодня был Чавдар, он  стоял,  изящно  облокотившись  на  перила,  в
штатском костюме, в меру пестром и легкомысленном.
     - Ну, здравствуй, - сказал я. - Разведрота твоя,  я  смотрю,  неплохо
работает...
     - А то как же, - сказал он. - Пойдем поговорим?
     Мы спустились по лестнице, миновали забитый  гомонящими  поклонниками
фантастического  синематографа  холл,  отмахнулись  он  юнца,  по   ошибке
попытавшегося взять у нас автографы,  вышли  на  улицу  и  сели  в  машину
Конрада, цивильный "ауди".
     - Итак? - спросил я. - Вряд ли ты ко мне без дела пришел.
     - Посмотри.
     Он  достал  из  кармана  карту  города  и  прилегающих  окрестностей,
развернул ее передо мной. Карта испещрена хорошо знакомыми  мне  условными
знаками.
     Карта меня ошеломила, если честно. К городу была стянута едва  ли  не
треть вооруженных сил ООН. Объяснение  подворачивалось  одно-единственное;
лучше пересолить, чем недосолить. Береженого бог бережет...
     - Чтобы ты знал, какую армаду тебе предстоит привести в движение.
     - Так, - сказал я. - Детали.
     - Я получил приказ. Сигнал на "Гаммельн" предстоит дать тебе.  Приказ
тебе доставят завтра утром. А там -  твое  дело.  Как  будут  эвакуировать
детишек, я толком не знаю и не интересуюсь. Я  строевик,  дорогуша  Голем.
Окружаю,  пресекаю,   провожу   облавы,   предотвращаю   эксцессы.   Общее
руководство войсками осуществляет наш старый знакомый - Дуглас. А  у  меня
своя задача - к началу "Гаммельна" я должен обезвредить экстремистов.  Ну,
основные точки дислокации мы знаем, так что по сусекам поскребем.
     - А ты ничего не слышал о таком Даниэле Регаре?
     - Есть такой, - сказал он. - Сволочь. С Диким  Охотником  якшался.  И
якшается.
     - Так, - сказал я. - А если я  тебе  скажу,  что  один  мой  знакомый
весьма похвально отозвался о Регаре?
     - Что это за...
     - Лео Некер, - сказал я не без грустного злорадства, и он увял, как я
увял бы на его месте. - Некер это  говорил,  дружище.  Вот  такие  дела...
Конрад, тебе не приходилось видеть завязанные узлом автоматные стволы?
     - Ты у Артана видел? Так это я  ему  один  отдал.  Другой  отослал  в
Центр. Знаешь, я поневоле начинаю бояться - а  вдруг  я  ничего  не  смогу
сделать, когда придет срок? Я...
     На приборной доске  вспыхнул  зеленый  огонек.  Чавдар  сунул  в  ухо
блестящую бусинку на длинном шнуре, послушал и резко обернулся ко мне:
     - Голем, "крими" у твоего дома, за тобой приехали!
     Я молча кивнул ему на баранку. Машина понеслась по светящейся  осевой
линии. Упавший микрофон подпрыгивал на спиральном шнуре, я  поймал  его  и
водворил в гнездо.
     Полицию представляла  серая  цивильная  малолитражка  с  мигалкой  на
крыше. Внутри было темно, тлел багровый огонек  сигареты,  освещая  чей-то
энергичный подбородок. Распахнулась дверца, навстречу мне выбрался плотный
малый - это он в тюрьме принес Зипперлейну депешу.
     - Господин полковник, вас срочно просит комиссар.
     - Поехали, - я распахнул дверцу. - Что, еще один труп у вас сбежал?
     Он в это время садился за руль. Так и  не  сел.  Застыл  в  неудобной
позе:
     - Откуда вы знаете?
     - Всего лишь хотел убого пошутить, - сказал я. -  Садитесь,  поехали.
Кто там у вас убежал?
     - Некер...
     Машина остановилась перед каким-то окраинным полицейским участком.  В
неоновой вывеске "Полиция" не хватало последней буквы, перед входом стояли
два  мотоцикла.  Мы  прошли  коротким  коридором.  В  маленькой  комнатке,
пропахшей сапогами и оружейной смазкой, сидел на краешке стола Зипперлейн.
Его теплый синий плащ - небывалое дело! - лежал тут же, на столе.
     - Как это случилось? - спросил я, придвигая ногой свободный стул.
     - Как... Ночью встал и ушел. В случае с  женой  Тампа  свидетелей  не
было, а сейчас свидетель есть - сторож морга.
     - И что он?
     - А  где  ему,  по-вашему,  быть?  -   вздохнул   Зипперлейн.   -   В
психиатричке,  понятно.  Спит   после   лошадиной   дозы   успокоительного
снотворного.
     По долгу службы мне приходилось бывать  в  моргах.  Гладкие  цинковые
столы, неподвижные желтоватые тела, холодный свет, давящая тишина, и вдруг
мертвец приподнимает голову, садится, открывает глаза,  спускает  ноги  на
холодный каменный пол, проходит мимо сторожа... Как он смог  голым  пройти
по городу?
     - Неизвестно, - сказал Зипперлейн, и я понял, что задал вопрос вслух.
-  Вообще-то  дело  было  ночью.  Хозяин  дома,  где  он  снимал  комнату,
естественно, спал и  ничего  не  слышал.  Одежда,  вещи  и  машина  Некера
исчезли. Два часа назад его  машина  миновала  пост  войск  ООН  на  шоссе
два-четырнадцать и удалилась в сторону столицы.
     - Его пропустили? - донельзя глупо спросил я.
     - А почему они должны были его задержать? Они же не знали; что  он...
Или вы думаете, что от него разило серой и склепом, а лицо его было синим?
Анита Тамп выехала беспрепятственно.  Господь  никогда  ничего  не  делает
наполовину.
     - Однако Лазарь-то смердел и покрыт  был  червяками...  -  машинально
сказал я.
     Встал и поплелся прочь - а что  еще  оставалось  делать?  В  коридоре
отмахнулся от детектива, предложившего подвезти, вышел на пустынную темную
улочку и побрел по краю тротуара. Детектив сел в машину и метров  двадцать
ехал следом, но я рыкнул на него, и он отстал. Я остался один. Большинство
окон уже погасло. Я не мог ни восторгаться, ни грустить над происшедшим  с
Некером - город, как вампир, высасывал мои  эмоции,  оставляя  одно  тупое
удивление. Над крышами чертили огненные  зигзаги  метеориты,  из-за  трубы
выглядывала половина зеленой  Луны,  и  на  ее  фоне  четко  вырисовывался
кошачий силуэт. Ничего сверхъестественного в зеленой Луне нет.  Нашу  Луну
мы видим желтой или белой  от  того,  что  вокруг  нее  нет  переломляющей
солнечные лучи атмосферы. Будь на ней достаточно плотная  атмосфера,  Луна
виделась бы нам именно такой - светло-зеленой, как молодая  сочная  трава.
Хорошо помню рисунки в одной популярной книжке по астрономии. Да, но  ведь
атмосферы там все же нет...
     Лунная радуга. Как и обычная, вызывается  преломлением  и  отражением
света (только на этот раз лунного, а не солнечного) на водяных капельках в
атмосфере. Лучи точно так  же  разлагаются  на  составные  части  спектра.
Наблюдается лунная радуга, как правило,  при  ясной,  полной  Луне,  когда
воздух  насыщен   принесенной   с   моря   влагой.   Редкое,   но   вполне
материалистическое природное явление. Вот только почему все  эти  явления,
каждое  из  которых  в  отдельности  легко  объяснить,   появились   здесь
одновременно?
     За мной кто-то шел,  подстраиваясь  под  ритм  моих  шагов,  но  шаги
преследователя были какие-то необычные - звонкие,  шлепающие.  Словно  тот
шел босиком. Тяжелые  шаги.  Странные.  Только  сейчас  я  сообразил,  что
понятия не имею, в какую сторону иду, - я никогда  не  был  в  этой  части
города. Пожалуй, от машины отказался несколько самонадеянно. Ну, ничего, в
конце концов это отнюдь не джунгли.
     Сворачивая за угол, я украдкой оглянулся, и по спине доползли ледяные
мурашки.
     Громадное, не ниже трех метров  существо,  напоминающее  гориллу  или
взмывшего на дыбки медведя. Оно стояло, слегка сгорбившись, покачиваясь на
полусогнутых ногах, растопырив передние лапы и касаясь ими земли,  голубая
шерсть мягко светилась мягким гнилушечьим светом, горели огромные  красные
глаза. Лица или морды я не смог рассмотреть - сплошная мерцающая шерсть.
     Я стоял и смотрел на него, а оно  стояло  и  смотрело  на  меня.  Нас
разделяло метров тридцать. Сквозь пиджак  я  тронул  кобуру  -  на  месте.
Негромко окликнул:
     - Эй, ты!
     Не обращаться же к такому на "вы"!
     Оно качнулось, негромко, глухо взревело  и  рысцой,  целеустремленно,
вразвалочку направилось ко мне.
     И тогда я побежал. Мне было стыдно,  но  я  ничего  не  мог  с  собой
поделать. Инстинктом, нутром, подсознательно я  понимал  -  это  настоящее
чудовище, а не наряженный для розыгрыша  верзила.  Улица  словно  вымерла,
только редкие фонари, темные окна, шлепающие шаги  и  глухое  ворчание  за
спиной!
     Дома неожиданно  кончились.  Огоньки  следующих  светились  метрах  в
пятистах впереди. Темный пустырь. Свалка. Первобытный страх  прибавил  мне
ловкости, проворства, я несся в бледном свете зеленой  луны,  перепрыгивал
через старые покрышки, налетал на острые куски старого железа и не  ощущал
боли, лавировал среди куч битых бутылок и пластиковых  ящиков,  слышал  за
спиной уханье и топот. Вылетел на косогор, обернулся и  рванул  из  кобуры
пистолет. Большим пальцем опустил предохранитель.
     Чудовище проламывалось сквозь мусор, перло напролом. Больше всего оно
походило на обезьяну, а обезьяны испокон веков были  плохими  бегуньями  -
жаль только, что чудовище явно об этом не подозревало...
     Я заорал:
     - Стой, стрелять буду!
     Я выстрелил, целясь в землю метрах в двух  впереди  него,  чтобы  оно
поняло шутки кончились. А оно  бежало,  совсем  по-обезьяньи  припадая  на
передние лапы, отталкиваясь кулачищами от земли, светилась голубая шерсть,
сверкали красные  глаза,  я  прицелился,  и  выстрелил  уже  по  нему,  на
поражение, и еще раз, и еще, и еще. Никакого результата.
     У меня был двадцатизарядный "хауберк" с магазином системы Стечкина  -
шахматное расположение патронов в обойме. Калибр 11,3 - удар пули способен
остановить лошадь на скаку. Я перекинул рычажок на автоматическую стрельбу
и выпустил оставшиеся патроны тремя очередями - в  голову,  в  шею,  в  то
место, где должно быть сердце Хватило бы и на быка, но оно мчалось, словно
я швырял в него камешки или бил холостыми.
     Я повернулся и побежал. Не  знаю,  кричал  или  нет  Возможно.  Снова
улицы, дома. Жилой квартал. Справа кто-то с воплем шарахнулся во  двор.  Я
бежал. Целовавшаяся под фонарем парочка  недовольно  повернула  головы  на
плюханье шагов, в уши резанул отчаянный девичий визг.
     Парень оказался не из трусливых. В его руке тускло сверкнул нож, я по
инерции пронесся мимо, с трудом затормозил, обернулся и заорал:
     - Куда, дурак?!
     И даже дышать перестал. Чудище  поравнялось  с  ним  Небрежно,  будто
человек, отводящий от лица ветку, оно отпихнуло  незадачливого  гладиатора
левой лапой - по-моему, не особенно и сильно. Он упал, тут  же  вскочил  и
метнул нож вслед чудовищу, на что оно не обратило ровным  счетом  никакого
внимания.
     Я бежал. В лицо ударил тугой свет фар, взревел мотор,  я  прижался  к
стене, загрохотал пулемет, и рядом со мной пронеслась строчка трассирующих
пуль.
     Потом оказалось, что я сижу  в  кузове  открытого  броневика,  пахнет
дизельным топливом и железом,  в  руке  у  меня  зажата  фляга,  и  кто-то
отвинчивает с нее колпачок.
     В кузов прыгнули двое солдат.
     - Ну как? - спросил пулеметчик.
     - Пусто. Ни следа нет.
     - Но ведь я попал.
     - Попасть-то попал...
     - Свет дайте.
     Прожектор полоснул по земле желтым лучом.
     - Вот, вот... Ага. Выбоины есть, и только.
     - Поехали отсюда, а? Автоматики помнишь?
     - Говорят, не только автоматики.
     - Говорил Христу напарник по кресту...
     - Разговорчики, - раздался у меня над ухом голос Чавдара.  -  Поехали
отсюда.
     Броневик развернулся и покатил по ночной улице.
     - Переночуешь у нас? - сказал мне на ухо Чавдар.
     - Ну, до такого я еще не докатился, - сказал  я.  -  Вези  домой,  за
углом остановишь.
     Броневик остановился поодаль от дома Анны и не отъезжал,  пока  я  не
вошел в дом. Я тихонько прокрался по коридору (там горел свет), задержался
у большого зеркала - н-да... Весь в грязи и ссадинах.
     В зеркало я увидел, как за моей спиной появилась Анна  в  черно-белом
пушистом халате, и глаза у нее стали круглые:
     - Господи, что с вами?
     - С велосипеда упал. Захотелось научиться ездить на старости лет.
     Она грустно улыбнулась:
     - Мой муж обычно снимал кота с дерева по просьбе старой дамы.
     - Ну, а я обычно падаю с велосипеда. Для  чего-то  же  существуют  на
свете старые дамы, коты и велосипеды?
     - Идите в ванную, велосипедист. Аптечка там есть. Бренди тоже.
     Я ушел в ванную, долго обрабатывал ссадины и  порезы  -  хорошо  хоть
физиономия не пострадала... Забрался в  ванну,  пустил  воду.  Глотнул  из
горлышка, закурил.
     Теперь с Лонером все понятно. Такое, повторяясь  часто  и  изощренно,
выпишет литер в психушку даже  статуе  Командора.  И  кто  поручится,  что
сейчас из стока не вынырнет синерожий утопленник и не пожелает замогильным
голосом успехов в работе и личной жизни? Мне захотелось поджать ноги, и  я
выругался. Лонера они затравили... Допекли, достали (нужное  подчеркнуть).
Надо бы принять  снотворное,  чтобы  никакие  синерожие  или  синешерстные
визитеры не смогли добудиться. Но нет. Лонеру  это  не  помогло  -  в  его
комнате нашли кучу пустых ампул из-под фертонала...
     Я подумал: если рассудить трезво, меня хотели всего лишь напугать, не
более. Уж если кто-то, располагающий большими возможностями,  хотел  сжить
меня со  света,  наверняка  мог  создать  более  проворного  и  клыкастого
монстра...




     Конверт упал мне под ноги, когда я тихонько повернул ручку и  потянул
дверь на себя, выходя из комнаты. Серый конверт казенного вида, без  марок
и штемпелей, четко выведена моя фамилия - та, под которой я  на  посмешище
всему городу пытался изображать журналиста. Видимо, кто-то принес  его  на
рассвете.
     Я  рванул  конверт  и  извлек  лист  бумаги  с  грифом   полицейского
управления. Пробежал глазами несколько строчек и стал ругаться  про  себя.
Попятился, сел на кровать и перечитал письмо еще раз, медленнее.
     "Бога ради, простите, полковник. Не могу я больше, право же, не могу.
Есть предел человеческим силам, и есть предел ситуациям, в которых человек
способен  выдержать.  Хочется  узнать  поскорее...  Простите.  Зипперлейн,
дезертир".
     Я  снял  телефонную  трубку  и   через   минуту   знал   подробности.
Малолитражка комиссара Зипперлейна была на предельной скорости  направлена
своим  хозяином  в  глухую  кирпичную  стену  портового  склада.  Бензобак
взорвался. Что осталось от машины и водителя после взрыва и удара -  легко
себе представить.
     Понятно, почему  он  не  застрелился,  не  повесился,  не  наглотался
таблеток - боялся, что неведомая сила,  поднимет  и  его  с  оцинкованного
стола в морге, откроет ему глаза, оживит. Ему ужасно не хотелось  оживать,
он собирался умирать окончательно и бесповоротно. Вот так. Отчаявшись хоть
что-то понять, он решил, что, умерев в качестве покойника, обретет  истину
- его душа, либо отлетя в горние выси,  либо  низвергнувшись  в  котел  со
смолой, в любом случае получит информацию, которую усопший не мог получить
при жизни. Пожалуй, он не рехнулся и не дезертировал -  гипертрофированный
профессиональный рефлекс - стремление любыми средствами  раскрутить  дело,
познать истину...

                Десять негритят пришли купаться в море,
                десять негритят резвились на просторе...

     Старинная  песенка.  Что  там  с  ними  было?  Кажется,   пошли   они
искупаться, и тонут один за другим, и вот уже  не  осталось  негритят,  ни
одного, спокойно плещется море, ни одной курчавой головы  над  волнами,  и
никому нет дела, что опустел берег. В точности, как те негритята, один  за
другим уходят, не вынырнув, капитан Лонер, генерал-майор  Некер,  комиссар
Зипперлейн.  Кто  следующий,  господа?   По   логике   событий   следующим
негритенком  должен  стать  полковник  Кропачев,  но  этого  никак  нельзя
допустить - я просто-напросто не имею права  умирать,  я  обязан  оборвать
цепочку умертвий, выигрывать пора, побеждать.
     Погода  немного  испортилась,  началось  это  еще  ночью,  тучи   уже
развеяло, но  мокрый  серый  асфальт  матово  поблескивал,  и  я  порядком
забрызгал туфли, пока шел к почтамту. Скорее, брел.
     Стоял у входа и курил, отчаянно зевая. Мимо пробегали  связисточки  в
ярких брюках и прозрачных плащиках,  метеоры  с  идиотской  педантичностью
сгорали над крышами, по площади лениво катил бело-желтый молочный  фургон.
Прошагали солдаты, видимо, из ночного патруля.
     Где-то поблизости мелодично зазвонили бешеные часы - восемь  утра.  В
конце площади показалась низкая спортивная  "багира",  разбрызгивая  лужи,
подъехала и остановилась в двух шагах от меня. Я распахнул дверцу,  сел  и
сказал:
     - Здравствуй, Мадонна.

     С о в е р ш е н н о   с е к р е т н о.
     Э к с п р е с с - и н ф о р м а ц и я.  А-1.
     Майор Монахова  Ксения  Георгиевна  (Мадонна).  Родилась  в  2010  г.
Закончила  военное  училище  "Статорис"   (факультет   контрразведки).   В
настоящее  время  -  следователь  Отдела  кризисных  ситуаций  МСБ.   Семь
национальных и три международных ордена. Незамужняя.

     - Почему не самолетом? - спросил я.
     - Слушай, Голем, как тебе удалось расколоть Антихриста?
     - Значит...
     - Да, - сказала она. - Там был Длинный Генрих. Труп Дарина  нашли  на
том самом месте. На  вилле  нашли  отпечатки  Антихриста.  Быстренько  его
взяли, и он, как ни удивительно,  сразу  раскололся.  Нервный  шок.  Через
слово поминает нечистую силу, которая нам якобы помогает, потому  что  тех
двоих он тоже застрелил, и никто больше, кроме него, не  знал...  В  самом
деле, как тебе удалось? Кто мог дать тебе материал, которого не  мог  дать
никто на свете, кроме самого Антихриста?
     - Послушай сказку, - сказал я. - Жил-был город, в городе была  статуя
льва, и у него были глазищи, в которых можно увидеть прошлое.
     - Что?
     - Тот самый лев. Бесценная находка для нашей конторы, верно ведь?  Но
я не уверен, что льва нам отдадут. Что его чудесные глаза не исчезнут, как
только мы его Приберем к рукам. Если верить авторитетам, подарки  дьявола,
равно как и подарок фей, имеют коварное  свойство  рассыпаться  прахом  на
рассвете.  Может  быть,  легенды   о   превратившемся   в   уголь   золоте
всего-навсего  повествуют  о  неустойчивых  элементах,  открытых  каким-то
гением алхимии? От алхимиков всего можно ожидать, те еще ребята были.
     Она посмотрела на меня как-то странно:
     - Голем, с тобой все в порядке?
     - Милая, со мной все в порядке, - сказал я. - За мной гонялись те  же
фантомы, что и за Лонером, но я не сошел с ума. Я  не  сошел  с  ума  даже
тогда, когда воскрес Некер...
     - Как воскрес?
     - Ну, когда труп ушел из морга, - сказал я. -  Здесь,  знаешь,  трупы
довольно непоседливые: оживают, убегают, сводят с  ума  служителей  морга.
Неугомонные такие трупы. Когда Некер застрелился...
     - Откуда ты знаешь?
     - Как это откуда? Вчера днем местная полиция  составила  протокол,  а
вчера вечером труп Некера ожил и смылся из морга.
     - Антон, ты только не волнуйся, давай все  обсудим,  что-то  мы  друг
друга не понимаем... Некер  не  мог  быть  мертвым  вчера  вечером.  Вчера
вечером он приехал к нам, в окружной город, и застрелился в час ночи.
     - Все сходится, - сказал я. - Труп ожил, потом поехал  к  вам  и  там
застрелился вторично.
     Я рассказал ей все подробности, показал свидетельство о первой смерти
Некера, то донесение, которое Зипперлейн получил  в  тюрьме,  о  появлении
живой и невредимой Аниты Тамп. Только тогда из ее глаз исчезли  тревога  и
недоверие, и она честно призналась:
     - Я уж думала, что и ты...
     - Отпадает, - сказал я. - Давай приказ.
     Она вручила мне по всем правилам оформленный приказ,  поручавший  мне
дать  сигнал  к  началу  операции  "Гаммельн",  когда  я  решу,  что   это
необходимо.  Прилагались  соответствующие  коды  и   номера   запечатанных
пакетов, которые должны были вскрыть командиры войсковых частей.
     - Итак? - спросила Ксана.
     - Теперь я должен взяться за Регара. Пока я до него не  добрался,  не
считаю себя вправе принять  решение.  Будь  Регар  сам  Люцифер...  Роланд
где-то и в чем-то ошибся. И я должен понять, в чем и где.
     - Ты уж постарайся, - сказала она. -  Знал  бы  ты,  что  творится  в
Центре...
     - Да, Ксана, - вспомнил я, - ты же у нас одно  время  училась  точным
наукам, а мне сейчас  позарез  необходима  научная  консультация.  Как  ты
думаешь, что бы это могло означать?
     Я протянул ей похищенный в детской рисунок.
     - Где ты это взял?
     - Ну, не сам же нарисовал. Ты ведь помнишь, что в длинном списке моих
достоинств способностей к рисованию нет.
     - Помню...  Знаешь,  это  весьма   похоже   на   трехмерное   здание,
находящееся  в  четвертом  измерении.  Или   -   точка   зрения   обитания
четырехмерного  пространства  на  трехмерный  объект.  Если  по  Стергу  и
Берешу...
     Она произнесла несколько фраз, в которых я не понял ни словечка.  Час
от часу не легче. Теперь еще и четвертое измерение,  как  будто  мало  нам
того, что уже  стряслось  в  трех...  Упаси  бог,  проведает  какой-нибудь
журналист, и по свету отправится  гулять  новая  сенсация  -  ретцелькинды
явились к нам из четвертого измерения.
     Но шутки в сторону. Как мне объяснили, дети склонны рисовать то,  что
видят. Вряд ли мальчишка перерисовывал иллюстрацию из  трудов  этих  самых
Стерга и Береша...
     - Удачи тебе, Голем, - сказала Ксана.
     И  вот  уже  светло-синяя  "багира"  отъезжает,  мчится,   распугивая
голубей, по дармоедской привычке упрямо ожидающих посреди  площади  щедрых
туристов, а я стою посреди площади и смотрю машине вслед, в кармане у меня
приказ, наделяющий нешуточными полномочиями,  ответственность  такая,  что
голова идет кругом, вот уже не  видно  машины,  и  я  снова  один,  вокруг
тишина, а я настолько привык не доверять тишине, что это стало больше  чем
привычкой. И я вдруг отчетливо, неправдоподобно четко  сознаю,  что  боюсь
встречи с Даниэлем Регаром. Боюсь, и все тут. Потому что впервые играю  на
чужом поле, чужими фигурами, и правила игры мне неизвестны, а быть  может,
у нее вообще нет правил, или они меняются в ходе игры. Были люди не глупее
меня, столь же  ловкие,  умелые,  преданные,  дисциплинированные,  но  они
погибли, приблизившись к этому человеку...
     Нырять так нырять... Я пересек площадь и вошел  в  кабину  видеофона,
исписанную изнутри именами и номерами,  -  традиция,  идущая  от  росписей
древних  на  стенах  пещер.  Вспыхнул  экран.  Алиса  чуточку  рассерженно
воззрилась на меня, дожевывая бутерброд...
     - Привет, - сказал я. - Куда это ты исчезла? Торопишься куда-нибудь?
     - На лекции.
     - А помнишь, ты обещала познакомить меня  с  человеком,  который  все
знает о здешних чудесах?
     - Адам, но сейчас не получится, - сказала она с искренним сожалением.
- Даниэль в обсерватории и будет только вечером,  поздно  вечером.  У  них
важный эксперимент по программе МГГ.
     - Ну что ж, - сказал я. - Подождем до вечера. Когда к тебе приехать?
     - Часов в девять вечера.
     - Отлично. Двадцать один ноль-ноль, у тебя.
     Экран погас. Я вышел из кабины, постоял-подумал,  купил  в  автомате,
заменившем прежних старушек с кульками, пакет вареной пшеницы  и  рассыпал
ее перед голубями. Дармоеды с радостным клохтаньем накинулись на добычу.
     Убивать время я отправился в первый попавшийся кинотеатр, где  три  с
половиной часа посвятил  псевдоисторической  драме  из  времен  якобитских
мятежей в Шотландии. Пообедал и отправился в другой кинотеатр. Там кормили
фантастической лентой с добрыми роботами, злыми галактическими баронами  и
очаровательной принцессой, которую два часа то похищали,  то  освобождали.
Потом  побродил  по  городу  и  зашел  в  третий  кинотеатр.  Там  смотрел
сентиментальную историю с вольными цыганами, злыми жандармами,  похищенной
в нежном возрасте девицей знатного происхождения  и  благородным  гусаром.
Одним словом, на ближайшие год-два достаточно...
     Время близилось к расчетному, но я вновь  зашел  в  кабину  и  набрал
номер.
     - Привет - сказал Конрад с экрана. За его  спиной  было  окно,  а  за
окном виднелся броневик. Какой-то из постов кордона.
     - Ну как? - спросил я.
     - Вечеринка,  похоже,  начинается.  Между  прочим,  Дикий  Охотник  в
настоящий момент находится в доме Регара. Дом мы оцепили, осторожненько  и
глухо. Ты уж там не лезь на рожон, в  случае  чего  давай  сигнал,  и  мои
бармалейчики мигом наведут глянец.
     - Учту.
     - Может, не будем мудрить? Взять их всех, и беседуй со своим  Регаром
в уютной камере?
     - Нет, - сказал я. - Он мне нужен в естественной обстановке...
     Взял такси и подъехал к дому Алисы ровно в двадцать пятьдесят девять.
Алиса стояла уже у калитки, сразу же села в машину.  Я  искоса  глянул  на
нее. На ней было нарядное розовое  платье  с  кружевами.  Руки  лежали  на
круглых коленях и не знали покоя, пальцы ни  на  миг  не  успокаивались  -
теребили друг друга, подол платья, вертели перстень с зеленым камнем.  Она
страшно нервничала - из-за моей  предстоящей  встречи.  У  меня  создалось
впечатление, что меня раскрыли с момента моего появления тут. Имея в своем
распоряжении льва (и кто знает, еще что?),  это  было  не  так  уж  трудно
проделать...
     Мы прибыли. Дом был старый, окруженный запущенным  садом.  У  калитки
стояли десятка полтора автомобилей, из распахнутых окон доносились  музыка
и гомон. Неподалеку, на углу, у распахнутого канализационного  люка  стоял
красный пикап с белой надписью "коммунальная служба", и четверо молодцов в
комбинезонах искусно притворялись, что обследуют трубы. Других постов я не
заметил, но это не значит, что их не  было  -  Конрад  человек  опытный  и
обстоятельный, воюет давно. Наверняка вон на том чердаке, в том вон  доме,
и там, и там...
     Ага. На вершине замыкавшего улицу холма показался броневик и нахально
остановился на самом виду. Что ж, резонно. Иногда самый лучший  способ  не
привлекать лишнего внимания - выставить себя в полной форме напоказ.  Пася
кого-нибудь на станции, неопытный оперативник прикинется ожидающим поезд с
любимой девушкой рассеянным  аспирантом,  а  опытный  натянет  полицейскую
форму и будет провожать встречных-поперечных цепким взглядом.
     Прикидываясь ужасно галантным, я взял Алису под руку и убедился,  что
она  дрожит.  Ах,  как  много  эта  девочка  знала  и  сколько  нехорошего
предчувствовала...
     Никто не обратил на нас внимания, когда мы  шли  через  комнаты,  где
танцевали,  пили,  шумели.  Похоже,  здесь  собрались  давние  и   хорошие
знакомые.
     И вдруг я наткнулся на тяжелый и острый, как наконечник пики, взгляд.
     В углу  сидел  Дикий  Охотник  и  смотрел  на  меня  весело,  дерзко,
приподнял  бокал.  Я  вежливо  раскланялся.  Не  мог  брать  его  в   этом
столпотворении и гаме, не зная, кто с ним еще  и  сколько  их.  И  он  это
прекрасно понимал.
     - Не стреляйте, - прошептала Алиса, сжимая мою руку.
     Вот даже как? Я повел  ее  дальше,  наткнулся  на  распахнутую  дверь
пустой комнаты, втолкнул туда Алису и тщательно прикрыл дверь. Обернулся к
ней. Боюсь, мое лицо отнюдь не дышало христианским смирением и кротостью.
     - Ну, девочка из Зазеркалья, будем отвечать на вопросы, - сказал я. -
К черту игры. Кто я, по-твоему, такой?
     - Полковник Кропачев из МСБ, - сказала Алиса не столь уж испуганно.
     - Когда ты подсела ко мне в баре, знала уже, кто я?
     - Ну конечно...
     - Так. А в кого я не должен стрелять?
     - В Дикого Охотника. Но вы не должны думать, будто  Даниэль  с  ними,
все иначе, все сложнее, он...
     - Догадываюсь, - сказал я. - Муравьишка вскарабкался на навозную кучу
и вообразил, будто покорил Монблан. Знаю я его, гада, и очень скоро я  его
упакую... Пошли-ка к твоему Даниэлю. Слушай, дом  со  стороны  кажется  не
таким  уж  большим,  но  комнат,  я  смотрю,   что-то   многовато.   Такое
впечатление, что внутри дом больше, чем снаружи.
     - Ну да, - безмятежно сказала Алиса. - Это все  четвертое  измерение.
Иномерные пространства.
     Я покосился на нее  и  ничего  не  сказал,  кажется,  разочаровав  ее
отсутствием бурной реакции. Иномерные пространства. Бывает. Плохо  только,
что сволочь вроде Дикого Охотника, дай ей  волю,  моментально  приспособит
эти пространства для побегов из тюрем  или  проникновения  в  арсеналы.  И
помешать им, как всегда, сможем мы, а не этот Регар...
     Алиса показала мне на дверь, и я вошел, и  она  осталась  снаружи.  Я
прикрыл за собой дверь и сказал:
     - Ну, здравствуй, Регар.
     - Здравствуй, полковник.
     Человек моих лет, волосы  чуть  светлее  моих.  Симпатичный  человек,
скорее  открытый,  чем  замкнутый.  Я   первый   отвел   взгляд,   чуточку
демонстративно  отвернулся,  чуточку  бесцеремонно  разглядывал   комнату.
Мебель. Книги. Компьютер. Стол, заваленный учеными  бумагами.  Великолепно
выполненный портрет Алисы. Большая цветная фотография:  ярко-желтые  дюны,
какие-то корявые кусты,  отбрасывающие  две  тени  (угол  мужду  тенями  -
примерно пятьдесят градусов), странная игра красок,  бликов  и  отражений,
зелено-сине-фиолетово-изумрудный  колер   неба.   На   гребне   ближайшего
песчаного холмика примостилось  отливающее  голубым  и  зеленым  животное,
нечто вроде помеси хамелеона с пуделем -  где  шишковатое,  где  мохнатое,
хвостатое,    растопырившееся.    Почему-то     производит     впечатление
равнодушно-добродушное,  хотя  я  не  рискнул  сунуть  бы  пален   в   эту
треугольную пасть.
     - Это одна из планет Сириуса А, - сказал Регар за моей спиной.  -  Мы
там были с Алисой.
     - Далековато... - сказал я?
     - Не верите?
     - Отчего ж не поверить? Животное неопасное?
     - Абсолютно безвредное.
     - Ну да, у него такой вид - мопсик...
     Я  специально  держался  и  говорил  так,  словно  не  видел   ничего
необычного в том, что он гулял по одной из планет Сириуса А - чтобы он  не
возомнил, будто ему удалось меня удивить. Я  обернулся  к  нему  и  сказал
скучным казенным голосом:
     - Полковник  Кропачев.  Отдел  кризисных  ситуаций  МСБ.  Пожалуйста,
назовите ваше имя, фамилию, возраст, род занятий.
     Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся - понял мою игру.
     - Ладно, - сказал он. - Черт с ними,  с  формальностями.  Начнем?  Вы
хорошо держитесь.
     - Интересно, а чего вы ожидали? Я почему-то думаю, что  и  Лео  Некер
держался точно так же. Принимал вас как объективную  реальность,  пусть  и
чертовски загадочную. Так?
     - Так.
     - А Лонер? - спросил я.
     - Лонер... я не успел вмешаться. Да и не было у меня возможности  для
вмешательства. Именно потому, что не я заправляю  здешними  чудесами.  Ими
никто не заправляет... Лонер ошибся. Он посчитал меня  рядовым  пособником
террористов, не стал заниматься  мною  и  сконцентрировал  все  усилия  на
детях. И очень быстро им надоел Поймите они еще дети, они  не  хотели  ему
зла, всего-навсего попытались сделать так, чтобы он оставил их в покое...
     - Ага,  -  сказал  я.  -   И   закружили   вокруг   него   ревенанты,
утопленники...
     - Вам самому разве не приходилось в детстве наряжаться привидением?
     - Были разные проказы с  применением  голографических  проекторов,  -
сказал я. - От брата так влетело...
     - Вот видите. Чем вы, тогдашний, отличались от них?
     - Тем, что не разрушал заводов и не превращал денег в листья.
     - Ну, все дело в возможностях.
     - В том-то и беда. - сказал я. - В том-то и камень преткновения...
     - Но они же еще дети.
     - Вот и расскажите мне, кто они, - сказал я.  -  Что  там  -  вспышка
наследственной памяти, интриги альтаирцев?
     - Вспышка,  вспышка...  Вы  слышали  когда-нибудь   о   биологической
цивилизации? Представляете, что это такое?
     - Может, вас это и удивит, - сказал я, - но я  иногда  интересуюсь  и
тем, что лежит за пределами моих служебных обязанностей. У нас есть разные
семинары,  не  буду  рассказывать  подробно...  Как  я   это   понимаю   -
цивилизация, которая полностью отвергает технику, механизмы, словом, любые
искусственно произведенные устройства. Симбиоз с природой, полное  слияние
с ней? Некоторые предполагают, что такая цивилизация когда-то существовала
на Земле, но погибла по неизвестным причинам. Увы, гипотеза эта  ничем  не
подтверждена. На эту  тему  есть  определенное  количество  фантастических
книг.
     - В общем, неплохо, - сказал он. - Весьма. Это позволит обойтись  без
вводной лекции.
     - Ага. Вы  хотите  сказать,  что  ретцелькинды  -  это  биологическая
цивилизация?
     - Именно это я и хочу сказать. Я только не знаю, возрождается ли  она
после гибели в незапамятные времена или впервые появилась на свет.
     - Так... - сказал  я.  -  Значит,  глашатаи  и  ростки  биологический
цивилизации? И, если не эвакуировать их отсюда, позволить  им  развиваться
дальше, они заполонят  мир?  И  наша  старая  цивилизация,  основанная  на
машинах и технике, рухнет? И воцарится что-то иное, непредставимое пока?
     - Да, - сказал он.
     - Так. Если бы я был туповатым службистом, и только, я знал  бы,  как
мне подступиться и как  мне  поступить.  Я  молча  поклонился  бы  и  ушел
претворять в жизнь  "Гаммельн".  Но  я  почему-то  чувствую  настоятельную
потребность объяснить вам, почему я вынужден так поступить. Да, - я поднял
ладонь в ответ на его порывистое движение, -  я  вынужден  санкционировать
"Гаммельн".
     - Почему?
     - Извольте. Вы наверняка готовы  обещать  ослепительные  перспективы,
сияющие вершины, голубые дали. Это  может  произвести  впечатление.  Но  я
приведу далеко не самый главный свой довод: вы можете  дать  стопроцентную
гарантию что все именно так и обстоят? Нет? Вот видите. У нас  с  вами  не
химический эксперимент, тут не колба может рвануть, тут похуже...
     - А кто может вычислить процент риска и его долю?
     - Вот видите, вы сами подбрасываете мне аргументы, - сказал я. - Пока
что я не вижу ростков  светлого  будущего.  Я  вижу  город  с  разрушенной
промышленностью,  разваленной  экономикой,   опустошенным   казначейством.
Почему они так поступили?
     - Да потому, что цивилизация - биологическая... Они  смотрят  на  мир
глазами Природы, а с ее точки зрения ваши  реактивные  самолеты,  безбожно
пожирающие кислород, разрушающие озоновый  экран,  -  опаснейшие  хищники.
Ваши машины, сосущие нефть и добывающие "полезные ископаемые", -  вампиры,
рвущие  мясо  и  высасывающие  кровь  из   живого   тела   планеты.   Ваши
вычислительные машины - жалкие протезы  тех  свойств,  которые  кроются  в
человеческом мозгу, тех скрытых возможностей. Меж тем нужно разбудить свое
тело, свой мозг.  Мы  пока  что  только  тем  и  занимаемся,  что  усердно
стараемся отгородиться от среды обитания. Уже не от Природы - от среды...
     - В  ваших  аргументах  слишком  много  от  эмоций,  -  сказал  я.  -
Рассмотрим другую проблему. В борьбе добра со злом все ясно и  просто.  Ну
как же быть, если добро борется с добром? Сдается мне, мы имеем  дело  как
раз с такой ситуацией...
     - Похоже, - согласился он. - Наилучшим решением, мне кажется, было бы
отдаться на волю событий.
     - Я так не считаю, - сказал я. - В  схватке  добра  с  добром  должно
побеждать то добро, которое сильнее. В данный момент  сильнее  я.  Значит,
мне и выигрывать.
     - Послушайте, может быть, вам просто жаль, что не станет  того  мира,
для которого вы столько сделали, и придет другой, ровным счетом ничем  вам
не обязанный?
     - Так... - сказал я. - Считаете, что мы работали  зря?  Дрались  зря?
Умирали зря?
     Я  почувствовал,  что  закипаю.  Черт  тебя  побери,  как  ты  смеешь
рассуждать о таких вещах? Где ты был, когда мы восемнадцатилетними уходили
в войска ООН - совершенно добровольно, потому что не могли иначе? Ты  хоть
представляешь, что это такое - прыгать на пулеметы?  А  убитых  ты  видел?
Замученных?
     Я сдержался и ничего не сказал, понимал, что не могут  все  поголовно
жители Земли стать военными и контрразведчиками, мы дрались как раз за то,
чтобы не осталось на планете военных...
     - Рождение нового мира... - сказал я. - А вы подумали, в какой бардак
превратится мир, когда ваша  биоцивилизация  начнет  победное  шествие  по
планете?
     - Но ведь все совершится не в один миг. Десятки лет...
     - Еще не лучше. Десятилетия хаоса, миллионы  морально  травмированных
людей, на глазах которых распадается весь мир.
     - При любых переменах, даже самых благотворных, есть пострадавшие,  и
немало. Но в отличие от всех прошлых  перемен,  сопровождавших  переходные
этапы, сейчас пострадавшим не грозят голод, смерть, физические страдания.
     - Им грозит кое-что  пострашнее,  -  сказал  я.  -  У  них  не  будет
будущего, им предстоит жить в чужом будущем...
     - Но  ведь  не  бывает  так,  чтобы  перемены   удовлетворяли   ВСЕХ.
Поголовно. Вам не приходит в голову, что ваша позиция - позиция обывателя,
смертельно  ненавидящего  любые  перемены,  потому  что  они   связаны   с
определенными хлопотами и неудобствами?
     - Скажите лучше, какую роль вы сами во всем этом играете, - сказал я.
     - Небольшую,  почти  что  никакой.  Поймите,  они  не  потерпели   бы
наставников  и  учителей.  Просто  я  и  еще  несколько  человек  пытаемся
осторожно  исследовать,  изучать,  деликатнейшим  образом  подсказывать...
Почему вы ничего не спрашиваете об экстремистах?
     - Вот они-то как раз меня мало интересуют.  Знаете,  Даниэль,  больше
всего  меня  удивляют  не  всевозможные  чудеса,  а  то,  как  молниеносно
реагирует на них всякая сволочь и пытается  использовать  в  своих  целях.
Столько раз сталкивался... Все мне  и  так  ясно  -  прослышали,  явились,
шантажировали. Чем они вас пугали - что станут стрелять в  детей?  Воду  в
водопроводе отравят? Алису похитят?
     - Откуда вы знаете?
     - Господи, я их вылавливаю который уж год, знаю от и до... Итак,  они
вас шантажировали, и вы, начавши с ними игру,  тем  временем  отправили  в
нашу дублинскую штаб-квартиру призыв о помощи... - Я усмехнулся и  показал
на стол, на исписанные листы. - Узнаю почерк. Так  вот,  Даниэль.  Я  верю
всему, что вы мне рассказали. И именно поэтому запускаю машину. И не нужно
считать меня палачом, а вас - жертвой. Будь  у  вас  возможность  помешать
мне, вы бы помешали?
     - Да.
     - Вот видите. А вы бы _д_е_й_с_т_в_о_в_а_л_и_. Так  что  -  не  нужно
насчет  палачей.  Я  тот,  кто  победил,  а  вы  тот,  кто  проиграл.  Две
разновидности добра.  Потомки  разберутся.  Такая  уж  завидная  судьба  у
потомков  -   они   смотрят   на   прошлое   отстранение,   объективно   и
беспристрастно, они раскладывают все по  полочкам,  приклеивают  этикетки,
возносят и низвергают,  раздают  награды  и  волокут  за  ноги  на  свалку
истории. Они где-то там, впереди, а мы  -  здесь,  живем  и  боремся,  мы,
возможно, не во всем правы, но не ошибается  только  тот,  кто  ничего  не
делает. Во что превратился бы мир, действуй мы,  лишь  имея  стопроцентные
гарантии успеха? Честь имею.
     Я щелкнул каблуками, поклонился и вышел. Спустился в сад и закрыл  за
собой калитку, ощущая даже легкое разочарование - неужели  вот  так  легко
все кончится?
     ...Крохотная кассета вошла в гнездо. Я нажал кнопку.
     - Плохо, да? - раздался спокойный голос Некера. - Так вот, решения  я
тебе подсказать не могу. Не вправе. Я только хочу спросить - готов ли  ты,
принимая свое решение, войти в Большую Историю? К суду потомков по  самому
большому счету? Больше мне тебе сказать нечего...
     И - мертвое шуршание чистой пленки. Вот и все.  Я  сделал  то,  чего,
безусловно,  не  позволил  бы  себе  раньше,  -   схватил   магнитофон   с
продолжавшей вращаться кассетой и швырнул его  что  есть  силы.  Он  глухо
стукнулся о стену и улетел под кровать, а потом сам повалился  на  постель
пластом.
     Сон не шел. Впрочем, что-то было, какая-то мутная  полудрема,  морок,
из которого появлялись и проплывали перед глазами самые  разные  образы  и
картины, никоим образом меж  собой  не  связанные:  мертвое  лицо  капрала
Черенкова среди сломанных тюльпанов  долины  Калиджанга,  вывеска  бара  в
Монреале,  танцующая  Сильвия,  подбитый  под  Шпайтеном  броневик,  дымно
горящий, шпили старинных томских зданий...
     Потом я уснул все же. И видел во сне, как медленно, бесшумно рушились
сверкающие стеклом и сталью высотные дома - какая-то  нескончаемая  улица,
застроенная высотными домами, - как  здания  превращались  в  бесформенные
кучи, над которыми стояли облака тяжелой  пыли,  как  сквозь  эти  кучи  с
фантастической  быстротой  прорастали  огромные  цветы,  желтые,  красные,
лиловые на ярко-зеленых коленчатых стеблях, как  таяли  груды  щебня,  как
обнажалась влажная, черная, рассыпчатая земля и по  ней  осторожно  шагали
странные животные с огромными  глазами,  а  в  небе  проносились  какие-то
крылатые, перепончато-сверкающие, и не видно людей, ни одного человека...
     Когда я открыл глаза, за окнами было светло.




     У крыльца ратуши меня встретил сотрудник полковника Артана, тот,  что
возил меня в бывший  вычислительный  центр.  Все  бы  ничего,  но  тут  же
толпилось человек сорок, в которых любой 'простак  за  версту  признал  бы
журналистов. Тут же на всякий случай ждали несколько полицейских и агентов
в  штатском  -  предосторожность  при  общении  с  возжаждавшими  сенсации
журналистами нелишняя.
     Журналисты сделали стойку. Пока я шагал, экскортируемый  детективами,
они бежали следом, забегали вперед, задавали  вопросы,  на  которые  я  не
отвечал и вообще вел себя так, словно не  видел  их.  Я  не  питал  к  ним
никаких недобрых чувств - просто чувствовал себя  чрезвычайно  мерзко,  не
хотел никого видеть, хотелось как можно скорее со всем этим покончить...
     Девушка в приемной  смотрела  на  меня  уже  по-иному,  и  я  подумал
мельком, что искупил невольную вину перед ней - все же  ей  найдется,  что
рассказать подругам.
     Всей оравой мы ввалились в кабинет мэра, благо там могли разместиться
все. Мэр поднялся навстречу. Тут  же  стоял  полковник  Артан  в  парадном
мундире с надраенными пуговицами и орденами, выглядел он как приговоренный
к расстрелу,  которому  в  последний  миг  сообщили,  что  казнь  заменена
увеселительной поездкой на Гавайские острова. За  спиной  мэра  полукругом
стояли  человек  десять  в  строгих  темных  костюмах  -  Отцы  Города   и
Ответственные Лица. Господи, ну зачем они устроили весь этот балаган?
     Журналисты, затаив дыхание, слушали, как  я  с  помощью  поставленной
прямо на лист бумаги мэра мощной рации военного образца  отдаю  командирам
частей кодированные  приказы  вскрыть  надлежащие  пакеты.  Советник  Фаул
истово пялился на меня и беззвучно шевелил губами - то ли повторял за мной
команды, то ли молился. Отцы Города и Ответственные Лица сияли.
     Вот и все, и больше мне здесь делать нечего. Я  повернулся  было,  но
журналисты стояли передо мной, как спартанцы у Фермопил.  Раздался  боевой
клич их племени:
     - Интервью!!!
     - Минуту, - вклинился мэр, и  все  затихли.  -  Сначала  я  хотел  бы
сообщить, что господин Гарт избран почетным гражданином  нашего  города  и
награжден памятной  медалью  нашего  города,  которую  мы  вручаем  лицам,
сделавшим на благо города что-то серьезное и важное. - Он вручил мне синюю
папку с тисненным  золотом  заковыристым  гербом  города  и  коробочку.  Я
(невольно оглянувшись в ожидании бойскаутов с барабаном) пожал мэру  руку,
принял регалии и стоял, равнодушно держа их перед собой. Мэр продолжал:  -
Кроме этого, мы отправили  в  правительство  настоятельное  ходатайство  о
награждении господина Гарта высшим орденом нашей страны.
     Он   громко   захлопал,   моментально   подключились   Отцы   Города,
Ответственные Лица и журналисты.  Я  снова  глянул  на  Фаула  -  советник
яростно аплодировал, держа перед собой ладони с растопыренными пальцами  -
как дети в цирке. И мне стало чуточку неловко стоять  вот  так,  с  кислой
физиономией, посреди охваченных искренней радостью людей, но ничего  я  не
мог с собой поделать...
     - Интервью!!! - прогремел вновь боевой клич.
     И я стал  говорить  -  тихо,  медленно,  тщательно  взвешивая  слова.
Рассказал о людях, которые здесь погибли, о своем разговоре с  Регаром,  о
том, какое решение я принял и чем руководствовался. Окончив,  уставился  в
пол и сказал:
     - Вопросы?
     - Вы рассчитываете, что эвакуация пройдет гладко?
     - Надеюсь.
     - Представляют ли опасность террористы?
     - Их раздавят.
     И я двинулся прямо на них, они поворчали, но расступились, и  тут  я,
словно на стену, натолкнулся на вопрос:
     - Вы не боитесь, что однажды все повторится? Что это только начало?
     Его задал седой пожилой  мужчина,  чем-то  выделявшийся  в  толпе,  -
видимо, настоящий  научный  обозреватель,  а  не  липовый,  которым  столь
бездарно попробовав прикидываться я. Настоящие научные  обозреватели,  как
правило, - люди серьезные и образованные...
     Я не ответил.
     - Доброе утро, Анна.
     - Доброе утро. Снова ушли ни свет ни заря? Как ваши дела?
     - Дела мои кончились, - сказал я. - Баста-финита. Можно уезжать.  Или
улетать. Или уплывать. (Нужное подчеркнуть.) Одним  словом,  убираться  ко
всем чертям.
     - Неудача?
     - Наоборот. Вовсе даже наоборот.
     - Тогда почему у вас такое лицо?
     - Ох, Анна... -  сказал  я.  -  Иногда  и  удача  нагоняет  тоску.  В
особенности если абсолютно  неизвестно,  что  считать  поражением,  а  что
удачей...
     Я обернулся на звук затормозившего у  калитки  автомобиля.  Стоял  на
веранде, сжав толстые перила, а они  шли  ко  мне,  великолепные  гепарды.
Первым  браво  шагал  Лудо-Младо,   огромный,   пухлощекий,   с   холеными
запорожскими усищами, и его куртка едва заметно оттопыривалась на животе -
"эльман", как всегда, заткнут за брючный ремень. Кличку-ему дали не  зря'.
Следом шел Длинный Генрих, высокий, меланхоличный,  в  заветном  полосатом
галстуке, который он лет восемь надевает, отправляясь на самые рискованные
дела, - стало быть, он и нынешнее причислил к  таковым,  в  чем  я  с  ним
абсолютно согласен И замыкал шествие Мышкин Мучитель,  являвший  собой  во
плоти образ рассеянного молодого гения из  фантастических  фильмов,  -  но
встань перед ним пяток антиобщественных личностей с ломами наперевес, ломы
оказались бы завязаны у них на выях... Он  и  в  самом  деле  некогда  был
биологом, в древнем городе Кракове.

     [' Лудо-Младо - удалец, сорвиголова (болг.)]

     Они набросились на меня, жали мне руки и хлопали по  спине,  потрясая
пачкой экстренных  выпусков  местных  газет,  с  ходу  пошли  разговоры  о
грандиозном успехе, будущих награждениях и несомненном триумфе.
     И тут, как в плохом романе, зазвонил телефон. Анна, которую  они  уже
втянули в веселье, ушла.  С  лица  Лудо-Младо  медленно  сползала  улыбка.
Генрих сосредоточенно обрывал голубые  граммофончики  оплетавшего  веранду
вьюнка.
     - Господа офицеры, у нее пацан, - сказал я.
     - Этот?
     - Этот самый. Вы, собственно, зачем навестили сию обитель?
     - Приданы в распоряжение на всякий случай, - мрачно сказал Генрих.  -
Вдруг у тебя что-то недоделано и нужны подмастерья.
     Вернулась Анна. Я знал, откуда ей звонили  и  что  сказали.  Она  шла
медленно и неуверенно, как по скользкому льду, декабрьскому  гололеду,  и,
когда я встретил ее взгляд, мне захотелось очутиться подальше  отсюда,  от
этого города, где в тысячах домов сейчас плачут или сдерживают слезы.
     - Вы ведь можете уехать вместе с ним, - сказал Длинный Генрих. Ни  на
кого не глядя, вряд  ли  соображая,  что  делает,  он  скрутил  в  спираль
серебряную чайную ложечку и бросил ее на стол. Анна не ответила. Ничего не
сказала. Молча смотрела на  нас,  и  под  этим  взглядом,  тоскливым,  как
фотография юной красавицы на могильной плите,  мы  тихонько  спустились  с
веранды, тихонечко прошли по дорожке, чувствуя себя людьми,  которые  были
приглашены почетными гостями на  свадьбу,  а  застали,  придя  с  цветами,
печальный переполох и покойника в доме. Залезли  в  машину,  и  Лудо-Младо
погнал по осевой. Я назвал ему адрес  Регара.  На  улицах  было  пока  что
людно, но на перекрестках уже  появлялись  и  занимали  позиции  броневики
Чавдара.
     Вывернув из-за угла, мы увидели, как тормозит у  дома  Регара  черный
"мерседес" и из него в сопровождении двух  отлично  знакомых  мне  харь  -
Виконтика и Кардинала-Богохульника - вылезает Дикий  Охотник.  Видимо,  он
что-то почуял и примчался  разбираться.  Это  был  сущий  подарок  судьбы.
Заскрипели тормоза, и мы  высыпали  из  машины,  едва  ли  не  завывая  от
радости.
     Единственным  из  всей  шайки  успел  сориентироваться   Виконтик   и
припустил вдоль улицы, забыв про оружие. Слева от меня громыхнул  "эльман"
- Лудо-Младо  выстрелил  сквозь  лобовое  стекло  в  их  водителя,  и  тот
вывалился головой вперед в распахнувшуюся дверцу. Мышкин Мучитель  занялся
Кардиналом, Генрих догнал Виконтика и почествовал его рукояткой пистолета.
Мне достался  Охотник,  но  хватило  его  ненадолго.  Из-за  угла  вылетел
привлеченный выстрелами  бело-голубой  джип,  набитый  парнями  в  голубых
касках, и мы сдали свою полубесчувственную добычу в надежные руки.
     Регара  мы  отыскали  в  спальне  Алиса,  одетая,  ничком  спала   на
неразобранной постели, спрятав лицо в сгибе локтя, а он сидел у окна.
     - Даниэль, - сказал я.
     Он медленно поднял голову, и я вспомнил, где мне  приходилось  видеть
такие глаза, и не раз. В атаке. Когда человек бежит  в  атаку,  и  в  него
попадает пуля и он понимает разумом, душой, что это все,  что  пришел  его
черед, но тело не хочет примириться, рвется вперед...  Там  бывала  именно
такие глаза.
     Он молчал. Лудо-Младо двинулся было мимо меня, но я так посмотрел  на
него, что он смутился и неуклюже вернулся на место.
     - Ладно, - сказал я. - Думайте про  меня,  как  вам  угодно  Я  прошу
только одного - дайте мне адреса ваших..  энтузиастов,  которые  вместе  с
вами  работали  с  детьми.  Поймите,   шутки   кончились.   Скоро   начнут
эвакуировать детей и попутно вылавливать  экстремистов,  и  кто-нибудь  из
ваших энтузиастов может сдуру наделать глупостей,  попытаться  чему-нибудь
помешать, и его примут за экстремиста со  всеми  последствиями...  Знаю  я
этих энтузиастов. Так что давайте адреса, чтобы они сдуру не сунулись  под
пули.
     Наверное, среди его энтузиастов хватало горячих голов потому что  он,
почти не колеблясь, взял с подоконника  лист  бумаги  и  принялся  писать.
Окончив, швырнул лист на пол, и это  было  как  пощечина,  но  я  спокойно
поднял бумагу и аккуратно сложил вчетверо. Потом сказал:
     - А еще в шляпе...
     И повернулся к двери. Меня остановил голос  Регара,  слишком  ровный,
чтобы быть спокойным:
     - Подождите.
     Я остановился, не чувствуя ничего, кроме свинцовой усталости.
     - Мне хотелось покончить с собой, - сказал  он.  -  Но  я  подумал  и
отказался от этого намерения (я невольно покосился на спящую  Алису)  Нет,
не только это Я верю, что это не конец, что это только начало, что завтра,
послезавтра, через год, рядышком, на другом конце света...
     - Так, а вы не подумали, что в следующий  раз  мы  будем  реагировать
более оперативно?
     - А вы не боитесь, что однажды окажетесь бессильны?
     Я молча щелкнул каблуками, поклонился и вышел. К энтузиастам отправил
всю троицу, а сам сел в машину, недавно принадлежащую Охотнику, и поехал в
аэропорт.  Услышав  рев  динамиков,  прижался  к  тротуару,  затормозил  у
стилизованного  под  старину   фонарного   столба.   Из-за   угла   выехал
бело-голубой фургончик с эмблемой ООН, на  его  крыше  медленно  вращались
похожие на подсолнухи громкоговорители:
     - Внимание! Говорит командование вооруженных сил ООН!! Обращаемся  ко
всем лояльным гражданам! Просьба не выходить из домов, просьба не выходить
из домов! Вооруженные силы ООН в контакте с правительством страны проводят
акцию по обезвреживанию экстремистов! Просьба не выходить из домов!
     На других улицах другие машины повторяли то  же  самое.  По  местному
радио и телевидению, как я знал, тоже.  Я  прикрепил  на  ветровое  стекло
заранее  приготовленный  пропуск,  чтобы  избежать  неприятностей  в  виде
стрельбы по колесам, и поехал  дальше.  Остановил  машину  у  феерического
стеклянного  здания  аэропорта  и  пошел  к  служебному  входу.  Наперерез
бдительно выдвинулся десантник в голубой каске, но я,  не  останавливаясь,
взмахнул удостоверением. Он козырнул и распахнул калитку. Летное поле было
ничуть не меньше какой-нибудь  там  Андорры.  Свистящий  рев  заливал  все
вокруг. Лайнеры запускали двигатели, шустрые кары везли к самолетам  косые
лесенки,  и  первые  школьные  автобусы,  громадные,  красные  с  золотым,
показались на бетонке.
     "Но это же не  Саласпилс!!  -  крикнул  я  про  себя.  -  Это  же  не
Саласпилс, вы слышите? Вокруг них не будет колючей проволоки,  им  помогут
вырасти счастливыми гражданами планеты Земля! Человечество было  вынуждено
защищать свои свершения, вы слышите?"
     - Голем, - раздался голос за спиной.
     Я обернулся. Рядом стоял оп,  небольшого  росточка,  седой,  умный  и
честный.

     Э к с п р е с с - и н ф о р м а ц и я. А-0.
     Генерал-полковник Димитр Панта (Святой Георгий).
     Родился в 1972 г. Сорбонна. На дипломатической работе, впоследствии в
Секретариате ООН - директор, главный  директор,  заместитель  генерального
секретаря. С 2020 г. - начальник  Международной  службы  безопасности  при
Совете Безопасности ООН. Восемь международных и  одиннадцать  национальных
орденов. Вдов.

     - Здравствуйте, генерал, - сказал я.
     - Молодец. Ты прекрасно справился.
     - Что поделать, есть у меня такое обыкновение,  -  сказал  я.  -  Вот
только эта комедия с возложением на мои плечи, аки Атласу, земного шара...
Кто должен был дать сигнал на  "Гаммельн",  если  бы  я  вдруг  взбрыкнул?
Артан?
     Панта молча кивнул. Потом, не глядя на меня (а я не смотрел на него),
сказал:
     - Ты догадался. А вот Некер не догадался... Когда ты сообразил?
     - Не сразу, но со временем, - сказал я. -  Я  себя  немножко  ценю  и
уважаю, но не настолько уж налит самомнением, чтобы думать,  что  гепарду,
пусть полковнику, пусть генералу, предоставят право что-то решать в  таком
деле, доверят судьбы планеты... Как только я начал понимать,  что  тут  не
терра инкогнита, что все давно исследовано и решено...
     - Ну, далеко не все, - тихо сказал  Панта.  -  С  Регаром  до  вас  с
Некером действительно никто не говорил. И о Льве мы не знали. Нельзя  было
иначе. Никак нельзя. Прежде чем запускать "Гаммельн", следовало бы  выжать
из ситуации все, что возможно. Ты должен был верить,  что  на  тебе  одном
лежит громадная ответственность. И ты  сработал  на  совесть.  Один  Серый
Антихрист чего стоит. Искупает все... издержки. А что до... Ты  не  очень,
надеюсь, обижен, что не стал фигурой в Истории?
     - Ничуть, - сказал я.
     Чувства мои были сложными. Окажись я юным лейтенантом или  детективом
из бездарного романа, обязательно схватил бы его за плечи и орал  в  лицо:
"Ты убил Лонера, сволочь! И Некера! И Зипперлейна!"
     Он их действительно убил. Своим стремлением выжать  из  ситуации  все
возможное. Но иначе мы не взяли  бы  Антихриста.  Не  взяли  бы  Охотника.
Бухгалтерия эта способна ужаснуть нормального человека,  согласен,  но  не
нас. Мы живем и работаем по своей бухгалтерии и сами  выбрали  ее  мерилом
жизни и работы. И заранее знали, что никогда, ни за что в  жизни,  ни  при
каких обстоятельствах, не сможем стать чем-то  другим,  чем  мы  есть,  из
гепардов, цепных кобелей эпохи превратиться в исторические фигуры. Вспомни
это Некер вовремя, он остался бы жив. А он вообразил, что от него в  самом
деле что-то может зависеть... Некер, Некер...
     Наверное, мы подонки - Панта и  я.  Он,  все  это  устроивший,  и  я,
принявший  свою  роль  как  должное.  Но  опять-таки  -  с  горных   высей
абстрактного гуманизма. А жизнь наша насквозь реальна и абстракций лишена.
И точка...
     Самое страшное даже не то, что пришлось  работать  по  этой  чертовой
бухгалтерии. Самое страшное - мы  обречены  на  ожидание.  Обречены  ждать
нового взрыва чудес и бояться, что это может оказаться началом  конца  той
цивилизации, которую мы привыкли считать единственно верной. Ждать  каждый
день. И ночь. В хорошую погоду ив дождь. В будни и в праздники. И как  мне
объяснить Сильвии, давно мечтающей о ребенке,  что  я  никогда  теперь  не
решусь иметь детей?
     - До свиданья, генерал, - сказал я.
     И пошел прочь. Каблуки противно стучали по бетону.


__________________________________________________________________________
     Сканиpовал: Еpшов В.Г. 31/08/98.
     Дата последней редакции: 01/09/98.

Last-modified: Fri, 04 Sep 1998 09:18:39 GMT

Оцените этот текст: