ь. А то ведь засудят они Федора, насовсем засудят. Дед. Ты убежишь, а тут снова кого пришлют, и чего я делать буду? Бабка. Не успела она еще к брату-то сбегать. Дома ведь они счас у ней разбираются. Дед. Не успела... Такая везде поспеет. Нет уж, ты пошла -- и я с тобой. Бабка. Да куда ж ты со своими ногами? Д е д. А уж лучше как-нибудь да идти, чем тут сидеть их дожидаться. Бабка. Ладно, собирайся. Мы тогда на лавочках-то отдыхать будем. Собираются. А Гришка-то, он ушлый, уж он-то обязательно присоветует. Счас, Василий, до Епифанихи доползем, а там и лавочка. Посидим, отдохнем, да и дальше до Бычковых. На ихней посидим, а там и до Гришки совсем ничего. Счас, Василий, бумаги я какие есть соберу, да и двинемся. РАССЛЕДОВАНИЕ Дом Елизаветы. Вся обстановка под "городскую" квартиру: повал современная мебель, ковры, яркие дорогие шторы и т. д. И в то же время можно сразу определить, что это деревенская изба. Это, вероятно, и от большой русской печи, от ухвата и кочерги, прислоненных к ней, от больших цветных фотографий хозяев дома в деревянных рамках. Толкая впереди себя Владимира, входит Елизавета. За ними Федор. Чем больше стараются его игнорировать, тем больше он дает о себе знать. Елизавета (Владимиру). Вот сюда, проходите и садитесь. И блокнот доставайте, чтоб сразу все записать. Федор (садится). Запишем, все запишем, только не по-вашему. А то вы тут напоете, вы тут насвищете. Елизавета (только Владимиру). Садитесь, а я счас и чаю и чего еще сами пожелаете. Федор. Ага, с чаю начнешь, а комбикормом кончишь. Елизавета (Владимиру). Вы, главное, его не слушайте, а уж девчонка вам все обскажет. А напечатать потом и с портретом можно, чтоб и тот, молодой кобель, в полный рост был и этот с мешком комбикорму в пьяном виде там присутствовал. Счас я девчонку крикну, на огороде она. Федор. Да свидетелей, свидетелей не забудь, А то без свидетелей-то вы тут книгу сочините, картину придумаете. Елизавета (впервые обратившись к Федору). Не бойся, все как у людей будет. (Выходит.) Федор. Вот, а теперь сам посуди, Владимир, как с такой родниться прикажешь? Да она на третий же день под статью подведет. (Закуривая.) Давно работаешь? Владимир. Только устроился. Если честно -- это моя первая командировка. И вот, влип. Федор. Часто такое бывает? Владимир. Что? Федор. Да вот такое, как у нас? Владимир. Не знаю. Я в первый раз встречаюсь. Федор. Суда тут, конечно, быть не может. Если б он большой, а она несовершеннолетняя, тогда другое дело. А так, когда оба шпана... Какая тут статья, не знаешь? Владимир. Не знаю. Федор. На алименты бить будут. А что с него возьмешь? С нас, конечно, станут выжимать. А у самих-то... (Показывает взглядом на обстановку комнаты. Понизив голос.) Он, Матвей-то, мужик-то ее, каждый год орехи возами в город возит. А добывает безо всяких договоров. Владимир. Без чего? Федор. Чтоб орехи-то добывать, договор надо заключить в районе, а он так прет машинами. Как думаешь, браконьерство можно приписать? Владимир. Не знаю. Федор (внимательно посмотрел на Владимира, словно только что его увидел). Я думал, в газете все знают. Владимир. Я только устроился. Федор. А как же книжку свою писать будешь? Владимир Там главное вымысел, фантазия. Федор Фантазия Вот они счас и наплетут тебе фантазию в два голоса Да еще и Матвей заявится Не рад будешь, что пришел сюда. Ну, Колька, припомню я тебе "первую любовь" Это учительница в школе их так выгораживала первая любовь, дескать, то да се. А тут из-за этой первой любви последние зубы потеряешь Матвей-то, он психованный. Да если еще пьяный придет. Он не станет спрашивать, кто ты и что ты. Владимир. Но ведь она сама меня позвала?.. Федор. Еще и за это будет бить. Пьет да ревнует к кому попало Один раз уж поджигал меня. Ладно, что шибко пьяный был, спичку не мог зажечь. А так все чин-чином -- и соломы и веток к стене натаскал. (Выглядывая в окно.) Брата б, председателя, не позвала, а то с нее сдеется. Ага, ведет. А по дороге инструкции ей нашептывает. (Садится на прежнее место.) Елизавета вводит упирающуюся Любу, девушку лет семнадцати. Та настроена явно враждебно ко всем. Отвечает резко, отрывисто, глядя в одну точку. Признаков беременности еще совсем незаметно. Елизавета (как бы представляя Любу Владимиру). Вот. (Любе.) Да садись, садись, чего стоять. И не бойся ничего. (Кивая на Федора.) А на этого так и вовсе не гляди. Будто его здесь нету. Люба, даже не взглянув пи на кого, садится. Федор. Ага. Зато я погляжу. И послушаю. Елизавета (озабоченно Владимиру). С чего начать-то? Владимир К.гм Вероятно с этого., кгм... Ну, со знакомства, наверное. Елизавета (Любе). Ну? Федор (Владимиру). Так ты и за неделю не переслушаешь. Они с Колькой вот с таких лет бегали, можно сказать, на одном горшке сидели. Люба еще сильнее сжала губы и свела брови. Елизавета Ты при ребенке не очень-то тут выражайся Федор. А чего, не сидели? Ну, про горшок это я так, к слову (Владимиру, поясняет) Тогда в деревне и горшков то не было, тогда они так, самопроизвольно. Елизавета. Чего ты тут про свои горшки заладил, чего ребенка сбиваешь? Федор. Ладно, пусть говорит, (Владимиру.) Ишь, какие цацы, и про горшок им не скажи. Будто бы и не сидели никогда на нем, будто бы и не знают, что это такое. Елизавета. Да ты чего привязался-то со своими горшками, слово ребенку не даешь сказать. Он что, в газете про горшок твой будет писать? Федор. А чего? Пусть с него и начнет. Чтобы все ясно было, без обману. Елизавета (махнув на Федора рукой). Говори доча. Люба. Чего говорить-то? Елизавета. Ну, как у вас началось-то с этим кобе... с этим... Николаем? Ну? (Люба молчит.) Чего ты слова-то сказать не можешь? Вот товарищ корреспондент уже и ручку приготовил. Федор. Пускай она скажет, кто первый? Елизавета. Чего первый? Федор. Кто первый начал. А то ведь у теперешних-то на девяносто процентов девки начинают. Елизавета. Чего начинают? Федор (вертит рукой). А вот это самое. Моргнула, вильнула, а парень он что -- он дурак, он и побежал. Пусть вот она и скажет сейчас: моргала или нет. Елизавета. А чего это ей моргать-то приспичит? Ф е д о р. А того. Да ты-то что, пусть она сама скажет. Елизавета. Ну-ка, доча, скажи. Хотя, погоди, чего это мы перед ним-то распинаемся, ишь, расселся. Плюнь на него, а говори все корреспонденту. Ну? (Владимиру.) С чего начать-то? Владимир. Вероятно... Ну... (Любе осторожно.) Как вы познакомились? Федор. Говорю же: на горшке. Елизавета. Опять со своим горшком лезешь? Владимир (Любе так же осторожно). Вы, вероятно, в колхозе познакомились? Федор. Это как? Владимир (видя, что все в недоумении). Ну, на сельхозработах. Я хотел сказать... Вот у нас, например, когда на первом курсе отправляют на месяц на сельхоз-работы, там все обычно и знакомятся. Федор. И что, тоже... того... (Делает жест рукой, как бы обрисовывая большой живот.) Владимир (смутился). Н-нет... Зачем... Ну, я не знаю, когда как. Федор. И чем кончалось? Ну, алименты там или еще чего? Елизавета. Да свадьбой! Чем еще у добрых людей кончается? Это у вас кобе... это вам одни алименты на уме. Будто бы без этого уже и прожить невозможно, будто все и счастье в этих алиментах! (Владимиру.) Это уж, видно, родовина у них такая: ничем их не проймешь, окромя алиментов. Федор (даже привстал от возмущения). Мне, что ли, нужны эти твои алименты паршивые?! Да мне... пропади они трижды пропадом! Елизавета. А чего же тогда сыночка сплавил? Федор. Кто сплавил? Я сплавил? Говорю же тебе: письмо лежит. Сам убежал и еще дальше бежать собрался. Сплавил... Елизавета. Он добегается. Федор. Чего с него взять-то -- парнишка. Какой у него еще ум? Елизавета (обрисовывая рукой большой живот). А на это у него ума хватило? Федор. А тут ума не надо. Люба вдруг встает и быстро, так же ни на кого не глядя, выходит. Проводив ее взглядом, все какое-то время молчат. Елизавета. О, довел ребенка. Федор. Я ей хоть слово сказал против? Елизавета. А кто все говорит-то? То с горшком своим привязался, а то показывать стал при ребенке-то. Федор. Чего это я показывал? Елизавета (обрисовывая живот). А это вот, я, что ли, показывала? Федор. Так это вон Владимир про это сказал. Владимир. Я? Федор. А как же, про студенток-то забыл, что ли? Ну, как ты их на сельхозработах-то? Владимир. Я? Федор. Ну не ты, дак другой кто. К нам тоже приезжают студенты по осени. Раз., ночью уже, захожу за ворох зерна, темно, кто это, думаю, там копошится, а там... Елизавета (перебивает). Во, еще это начни при ребенке рассказывать. Федор. Да чего ты: "ребенок, ребенок..." (Обрисовывая живот.) А это-то у ребенка что, дух святой? Если уж она такой ребенок, ничего не знает, не соображает, дак это-то как получилось? Елизавета. Это ты у своего, своего спроси, как получилось. Ишь, вырастил, а теперь еще и посмеивается сидит. Федор. Кто посмеивается? До смеху мне, как же. Счас еще браконьер твой пьяный заявится, совсем обхохочешься. Елизавета. Вот и пусть придет. Он тебе язык-то живо укоротит. А то ишь, моду взял, жесты всякие при ребенке. Федор. Да Владимир про это первый заговорил, чего ты на меня-то напустилась? Ты лучше веди своего... (снова делает жест) "ребенка", а то мы сюда не чай пить приперлись. Елизавета. Ты мне если еще раз покажешь... Ф е д о р. О, уж и при тебе нельзя и ты тоже "ребенок", ничего не знаешь, не понимаешь? Елизавета (Владимиру). Ну вот как с ним разговаривать? Счас, приведу. (Федору.) Но если ты еще хоть одно слово, хоть один жест свой бесстыжий покажешь... Федор. Ладно, веди, веди. Елизавета выходит. Ишь, жесты ей не по нутру. Тут теперь не о жестах надо думать, а... Ну что, записал? Владимир. Пока ничего. Федор. Ты там помяни, как она созналась, что моргала. Владимир пожимает плечами. А чего, может, это-то и есть самое главное. С чего начинается-то все? Моя вон тоже с этого начинала, а теперь я двадцать лет проморгаться не могу. Ты начни с того, что девки теперь совсем облахудрились. Курить начали, пьют вместе с ребятами да еще и губы красют. Какая же тут устойчивость? А ребятам что, на дармовое-то. Владимир. По-моему, нормальные. Федор. Кто, ребята, что ль? Владимир. Все. И парни и девчонки. Федор. Если так, чего ж тогда писать будешь? Владимир. Ну, может, получится материал на морально-этическую тему. О любви и дружбе. Федор. Ну-ну, давай! Счас Матвей придет, он нам покажет и любовь и дружбу. Владимир. Я-то здесь при чем? Я на работе. Федор. Ага, он шибко будет разбираться, на работе ты или на культурном отдыхе. Это уж потом разберутся, когда поздно будет. (Помолчав.) У крышки гроба. Владимир. Он что, ненормальный, что ли? Федор. Говорю же тебе -- поджигал меня. А если уж в своем доме поймает, тут и говорить нечего. (Выглядывает в окно.) Куда эти-то убежали? Вот-вот заявится, а им слезы-мимозы. Владимир. А может быть, в другом месте? Федор. Чего? Владимир. Ну, взять у них .материал? Федор. Плюнь ты да и езжай. Сами разберемся. И так хватит этого самого "матерьяла". Про стариков моих напишешь, да и книжку же ты хотел начинать? Владимир. Я бы с удовольствием, но как теперь, неудобно? Сбежал, скажут. Еще и в редакцию могут написать. А я только устроился. Федор. Тебе что дороже: редакция или собственная голова? Владимир. Ну что он, совсем ненормальный? Федор. Говорю же тебе -- псих, рецидивист лесной. Все кедровники пооббил. А может, и угробил там кого. Откуда узнаешь-то -- тайга. Пошли лучше к старикам. Они тебе еще на пять листов наговорят. Бутылочку возьмем. Да там и так осталась недопитая. Ты пойми: там дело благородное, партизаны, а тут чего -- внештатная беременность? Владимир (с тоской). Я бы с удовольствием... Ф е до р. Ну и пошли. Чего нам тут собственной смерти-то дожидаться? Владимир. Ну, хорошо. Только предупредить надо, попрощаться. Федор. Да какое прощание? С зубами ты тут распрощаешься да с ребрами. Пошли. Владимир. Сейчас, тогда я записку. (Пишет.) Федор. Во, это давай. Не на того, мол, напали. Ишь, с портретом им подавай. Написал? Пошли. Идут к двери. Навстречу Елизавета с Любой. Федор только скрипнул зубами. Елизавета. А куда это вы? Владимир. Мы... Федор (перебивает). А чего мы тут рассиживаться будем? На ковры твои любоваться? Елизавета (Федору). Тебя-то сюда и не звал никто. А вы как же, Владимир? Владимир. Мы решили, пока вас нет, взять материал у его родителей. Мы ведь так и не взяли его полностью. Елизавета (кивая на Любу). А с ней как же? Владимир. Потом. Я ведь, собственно, из сельхозотдела. Елизавета. Разбередили, значит, ребенка, а теперь убегать? Владимир. Да нет, мы только... Елизавета. Я ведь и председателю могу все рассказать. И до начальства, которое повыше, дойду, как к нашим детям относятся. Девчонка уже приготовилась, с духом .собралась, а тут... Глядите, я ведь и куда повыше могу. Федор. Там-то мы матерьял недобрали. А партизаны поважней каких-то... Елизавета. Каких? Ну-ка, каких? Федор. А всяких. Елизавета. А "всякие-то" в чужие дома нахально не лезут. (Владимиру.) Глядите, мы ведь и сами можем написать в газету. И приписочку сделаем. Вот, мол, как ваши корреспонденты относятся к детям простых колхозников. Если у кого-то у городской случится такое, так про нее, значит, можно писать, а если про дочку колхозника, так сразу деру? Федор. Да чего писать-то, ты подумала, чего писать-то? Если бы она там перевыполнила или раньше сроку, а то... Нашла об чем хвастать! Елизавета. А это, по-твоему, не раньше сроку, не раньше? Другие вон теперь в техникумы да в институты пойдут, а ей? (Плачет.) А все из-за того, что твой кобелина об чем не надо раньше срока начал думать. Люба порывается бежать, но Елизавета крепко держит ее за руку. (Любе.) Погоди, никуда я их не выпущу, пока не напишут все как было. Чтоб все через газету узнали, какое у твоего сыночка моральное лицо, чтоб ни одна девка после этого его к себе не подпустила. Федор. Это еще посмотреть надо, какое у кого лицо. Елизавета. Вот и посмотрим. Садись, доча. (Владимиру.) А вы блокнот доставайте. Владимир. Да, да, я все. Федор (тоже садится). Ну и что, снова да ладом начнем: "Как познакомились?" Е л и з а в е т а. Да хоть с чего. Только начинайте. Федор (Владимиру). Начинай сразу с того, как они схлестнулись. А то так мы и за неделю не разберемся. Владимир (Любе). Кгм... У вас, вероятно... кгм... вначале была дружба? Федор. Да какая там дружба? Раз в таком положении, значит, дружба, черт ее знает, уже когда кончилась. (Любе.) Ты скажи, Колька-то мой тебе хоть нравился или просто так это, ради интересу? Елизавета. Какой это еще у нее интерес может быть? Интерес вот он, счас только проявляется. Интерес ему подавай! Федор. Ты не жужжи, пусть она сама скажет, нравился или нет. Елизавета. Скажи ему, доча, скажи. Люба (впервые подняв глаза прямо на Федора). Ну и нравился, ну и что? И сейчас нравится. Федор. Так... А на меня-то чего так глядеть, я-то в чем тут виноватый? Люба (снова уставившись в одну точку). Вы все не виноватые. Федор (Елизавете). О, видишь? Елизавета (снова со слезами на глазах). А то не вижу? Уж мне-то сколько это видеть приходится. Федор (стараясь как можно теплее, Любе). Ну, а чего же тогда... кгм... не вышло-то? Е л и з а в е т а. Не вышло ему. А это чего? Это б счастье наше было, коли б не вышло-то, а то сиди вот теперь с тобой. Федор (Елизавете). Да я не про то совсем. Почему до конца, говорю, не вышло. Елизавета. А до какого ж тебе еще-то конца надо? Федор. Ну, убежал же он, не просто же так убежал, значит, поругались или еще чего. Елизавета (Любе). Чего у вас вышло-то? Ну? Люба. А вам-то зачем? Елизавета. Вот те на! Кому ж это надо-то, коли не нам? Люба. Раньше что-то не замечалось, чтоб надо было. Это теперь забегали. Елизавета. Ну вот, один у нее ответ, (Любе.) Ты хоть скажи нам, из-за чего поругались-то? Люба. Из-за Петьки. Федор. Чего-чего? Из-за какого еще Петьки? Люба. Ивлева, с нашего же класса. Ф е д о р. А зачем это тут Петька? Какое ему тут дело? Входит М а т в е й, здоровенный мужчина с размашистыми жестами и постоянным выражением иронии на лице. Владимир следит за ним с нескрываемым страхом. Федор сразу весь подобрался. Елизавета, зная уже, что сейчас будет недовольна приходом мужа, Люба никак не отреагировала. Матвей действительно немного навеселе. Матвей (окинув всех быстрым взглядом, искренне обрадовавшись при виде Федора). А-а! Сватушка дорогой, сам пожаловал! То все по амбарам да по баням от меня прятался, а тут, гляди-ка, сам явился. Федор. Кто это от тебя прятался, да еще по баням? Матвей. А ты вспомни, вспомни, как я в субботу приходил к тебе, шибко уж захотелось тогда по душам поговорить, а ты мелькнул в окошке, да и исчез. Так исчез, будто бы никогда и не родился. Елизавета. Погоди, Матвей, тут разобраться надо. Матвей. А вот мы и разбираемся со сватушкой моим дорогим, с тестюшкой, с куманьком или, черт его знает, кем он теперь нам приходится. Исчез он тогда, испарился, значит, в секунду, а я к его хозяйке под окошко. Федор. Чего мне исчезать? Дома, значит, не было. Матвей. Вот-вот, ты так тогда хозяйке и приказал: дома, дескать, тебя нету. А где ж он, говорю, тестюшко-то мой... Елизавета. Какой тестюшко-то? Кто он тебе будет, посчитай? Матвей (только махнув рукой Елизавете, чтобы не мешалась). Где ж, говорю, тестюшко-то, или сватушка, или кумушка... Елизавета. О, кумушка уже ему стал. Люба незаметно исчезает. Матвей. Где ж, говорю, этот змей-то подколодный. Елизавета. То-то! А то кумушка ему. Матвей (Елизавете). Ты не перебивай, не мешайся. Федор. Пойдем, что ль, Владимир? Все равно тут теперь никакого навару. Матвей. А ты погоди, погоди, зятек! Навар-то потом будет, сначала еще заварганить надо. Федор. Чего нам от пьяного ждать? Матвей (кивая на Владимира). А это что, подставного, что ль, притащил? Своего спрятал, значит, а этого взамен привел? Так ничего не выйдет, тестюшко, тощий, таким не откупишься. Елизавета. Да ты чего мелешь-то? Корреспондент это, из газеты. Федор (Владимиру). Во, вот это в статью обязательно включи. Какое же тут воспитание у девки будет? Тут прямая дорога к ранней беременности. Матвей. Ага. Ему, значит, мало, что вся школа, вся деревня узнала, ему надо, чтоб на весь район, на всю область ославить, корреспондента приволок? Владимир. Нет, вы не так поняли... Елизавета (Матвею). Ты чего, не разобрамшись-то, кидаешься? Федор. О, а это уже оскорбление при исполнении служебного. Елизавета (Матвею). Ну-ка, сядь, счас же сядь и не суйся, если ничего не знаешь. Федор. Ишь, ухарь, не успел'зайти и сразу про баню вспомнил. Матвей (Елизавете). Может, ты им счас бутылочку, а меня в лес за вениками отправишь? Елизавета. Ну надо же, теперь с этим еще,.. Матвей. Может, я тут лишний, может, у вас тут свои разговоры? (Кивая на Владимира.) Может, этого специально притащили, чтоб он любовь вашу старую записал? Елизавета. Да ты чего мелешь-то? Из-за девчонки они пришли, чтоб ихней родовине стыдно стало. Матвей. Из-за девчонки, говоришь? А где ж твоя девчонка, где? Елизавета. Да только что тут была. С вами разве поговоришь по-человечески. Матвей. Ну так вот: иди ищи свою девчонку, а я пока тут этих поразвлекаю, я пока тут с тестюшкой по душам. А то ведь так-то его не поймать, по баням скрывается. Федор. Кто скрывается? Ты тут не очень-то! Думаешь, поймал в своем доме, так все можешь. Не беспокойся. Советская власть все видит. Матвей. Через окошко, что ли? Так мы их прикроем. Федор. Все видит, если надо, и через стены увидит. Елизавета. О, Советскую власть вспомнил, а как комбикорм-то воровал... Матвей (перебивая). Ты иди, ищи свою девчонку. Елизавета. Ладно, счас приведу. (Матвею.) А ты гляди тут. (Всем.) Счас я, быстренько. Елизавета выходит. Матвей, с минуту выждав, быстро выбегает в сени и возвращается оттуда с ружьем. Закрыв на крючок дверь, садится возле нее на табурет, положив ружье па колени стволом в сторону гостей. Матвей. Вот так-то! А теперь поговорим. Ф е д о р. За ружье-то ты еще ответишь! Как подпаливал-то, свидетелей не было, а тут-то вот он, свидетель, тут-то не отвертишься. Матвей. Этого свидетеля, может, вместе с тобой отсюда вынесут. Федор. Всех не перебьешь, правда-то, она всегда вылезет. Матвей (Владимиру). А ты разве видел чего или слышал? Владимир. Я? Матвей. Ты, ты. А то ведь как бывает-то, в картинах иностранных: какой свидетель видел чего или слышал, его и раз... и нет свидетеля, будто он никогда и не родился. Так видел? Владимир. Да поймите, я вообще не имею к этой теме никакого отношения. Я... Матвей (не слушая больше Владимира, Федору). Вот видишь, он отношения не имеет. Владимир. Просто ваша жена попросила... Матвей (сразу напрягшись). Чего это она попросила? Федор. Ответишь, за все ответишь! Матвей (Владимиру). Так чего там моя жена? Владимир. Она сказала... Матвей. Ну? Вам обоим сказала или ему? Владимир. Сначала ему. Матвей. Ага. Сначала все ж таки ему? И чего она сказала? Про старое вспомнили? Владимир. Да, мы пришли поговорить о прошлом. Матвей. Та-ак. О прошлом, значит. И куда пришли? Владимир. К его родителям. Федор. Ты чего пытаешь, чего пытаешь? Матвей. Та-ак. Значит, у стариков встретились? Сначала, значит, вы пришли, а потом она, жена моя, значит? Владимир. Н-нет, сначала мы с ней, а потом он. Федор. Ну, Мотька, ответишь! Матвей. Ага, такой, значит, уговор был: сначала вы, а потом он? Владимир. Вероятно, я не знаю. Матвей (прищурившись, смотрит на Федора с видом человека, которому все наконец стало ясно). Та-а-ак! Федор (Владимиру). Какой еще, к собакам, уговор. Я прибежал к старикам, думал, огород отнимают. Матвей (все так же зловеще-спокойно). Ага, огород, значит? Федор. Вот именно, огород. Матвей. Огород? Ну-ну! (Владимиру.) А потом? Владимир. А потом мы начали говорить о прошлом. Вернее, они больше говорили, я-то... Матвей. Так... (Многозначительно смотрит на Федора.) Они, значит, больше? Владимир. Да. Я просто не знал, о чем говорить. Матвей. Говорили, значит, вспоминали? Владимир. Вспоминали. Федор. Так мы же со стариками говорили-то. Владимир. Да, и со стариками. Матвей. Ну, а как же, и со стариками надо было. Раз пришли. Федор. Не раз пришли, а из-за этого и пришли. Матвей (Владимиру)..Ну, а рассказывал он тебе, как на Лизке жениться хотел? Владимир. Да. То есть не мне рассказывал, а вспоминали. Федор (Владимиру). Ты чего мелешь-то, какая женитьба? Огород я прибежал отстоять. Ты же помнишь, как я. забежал и сразу про огород спросил. Вы же огород отобрать хотели? Владимир. Нет, зачем нам огород? Матвей (Федору). Ну? Федор. Но вы же говорили про огород-то, вспомни? Владимир. Нет, это не мы, это дедушка с бабушкой говорили. Матвей (Федору). Видишь? Это дедушка с бабушкой. А им зачем огород? (Владимиру.) Верно? Владимир. Да, нам огород был совсем не нужен. Федор. Да как не нужен-то? Тьфу! Ну, может, и не нужен... Но ведь матка-то сказала, что огород отнимают? Матвей (Владимиру). Отнимали, что ли? Владимир. Да нет, зачем нам огород? Матвей. Ну, зачем им огород? Федор. Да при чем тут огород-то? Матвей. Вот я и говорю с самого начала, при чем тут огород? (Владимиру.) Ну, а потом? Владимир. А потом ваша жена привела нас сюда. Я-то не хотел идти. Матвей. А они, значит, тебя все равно притащили? Владимир. Да. Я из сельхозотдела, но ваша жена... Матвей. Понятно. Прикрытие, значит. Если раньше вернусь, то, пожалуйста, корреспондент и никаких подозрений. (Федору.) Ну, огород, значит, прибежал посмотреть? Федор. Да чего ты... (Владимиру.) А ты-то чего здесь плетешь? Тебя же председатель к моим старикам послал? Владимир. Да, я пришел к ним поговорить о гражданской войне. Матвей. Так. И Лизка, выходит, тоже о войне пришла поговорить? Владимир. Вероятно. Федор. Да она-то здесь при чем? Тебя послали-то? Матвей. Вот именно, его послали, а она при чем? Зачем это она-то к твоим старикам заявилась? Федор. А черт ее знает. (Владимиру.) Ты объясни ему, что я духом не знал, что Лизавета там. А то он видишь чего шьет -- сговорились. Вот и скажи ему, что я ничего не знал. Матвей (встает). Хватит, наговорились. Шибко уж долго, Федька, у нас с тобой это тянется. Когда-то должен быть конец. Тогда с Лизкой успел, теперь Любке жизнь покалечили, а мне-то чего ж прикажешь делать? Вон и студент на суде подтвердит, что не было у меня другого выхода. Не было. Стук в дверь. Голос Елизаветы из-за двери. Елизавета. Ну-ка, открой, счас же открой. Матвей. Погоди, недолго осталось. (Федору.) Может, скажешь чего напоследок. Может, бабе, ребятишкам чего передать? Федор. Ответишь, за все ответишь. Елизавета (из-за двери). Открой, а то счас брата позову. Любка, беги за мужиками. Милицию счас позову. Матвей. Твоя милиция на третий день после похоронок заявится. (Федору.) Молиться-то не будешь? Федор. Сам молись! Еще намолишься, в ногах потом молиться будешь. Матвей. А я уж, если чем виноватый перед тобой, так прости. Не было у меня другого выхода. Поднимает ружье. Владимир вдруг кидается к Матвею, цепляется за ружье. Владимир. Да вы что... Вы соображаете... Федор. Отойди, убьет! Громче стук и крики Елизаветы. Елизавета. Караул! Люди, убивает! Владимир. Вы же... вас же потом... это же не так просто... Матвей вдруг без борьбы отдает ружье Владимиру. Тот с опаской держит его, не зная, что делать. Матвей (Федору). Скажи спасибо, что дробовка сломанная, а то б я тебя точно порешил. (Открывает дверь, ворвавшейся в комнату разъяренной Елизавете.) Давай кричи. Елизавета. Ты долго мне будешь... Ты еще долго мне будешь нервы мотать... Тебе брат сказал... сказал, что в последний раз, сказал? Матвей. В последний раз и было. Елизавета. Ты думаешь, передачу тебе носить буду, если из-за дурости своей попадешь куда, думаешь, носить буду? Матвей. Перебьюсь. Елизавета. Вот дурак-то двухметровый, навязался же на мою шею такой дурак. Ну-ка, выйди, счас же выйди отсюда и чтоб я тебя больше не видела. Выйди! Матвей. Я-то выйду, а вот он-то выйдет или его отсюда вынесут -- это еще посмотрим. У нас кроме дробовки-то еще колун имеется. (Забрав у Владимира ружье, не спеша выходит.) Федор (выйдя из оцепенения, вслед). Это ты в КПЗ, в КПЗ объяснишь! Нет, уж тут-то я... уж теперь-то он. Тогда не стал дело поднимать, а уж теперь-то... Елизавета. А ты тоже, нашел с кем связываться. Федор. А ты видела... видела, что он тут вытворял? Елизавета. Не слепая. Федор. А если б тебе... если б тебе последнее слово дали, как, как бы ты тогда, а? Елизавета. Хорошо, если б ты сказал последнее да умотал отсюда. Федор (призывая в свидетели Владимира). Нет, ты погляди, ты погляди на нее, выходит, я же... выходит, меня же и... Елизавета (перебивает). Да сломанная у него дробовка, сломанная! Федор. А я откуда знал, что сломанная? Раз в год и палка стреляет, а он... Нет, выходит, я же и виноватый, а? Да ты спроси Владимира, ты погляди на него, как он еще трясется, что тут твой браконьер вытворял. Владимир. Да нет, я ничего. Я-то здесь, собственно, посторонний. Федор. Вот постороннему-то и обидно. Тут хоть знаешь, за что помирать, а постороннему-то... Елизавета (перебивает). Но, запомирал... Гляди-ко ты на него, какие страсти! Мужик ему два слова сказал, а он уж рад венки заказывать, Федор. При чем тут венки? Елизавета. Да сломанное у него ружье, сломанное. Федор. Сломанное... Он и сломанным зазвездит так... Елизавета. Ну что теперь, про ружье, что ль, это опять начнем? Запало ему. Федор. Запало... Тут западет. Возьмет его счас да и наладит, пока мы тут... Люба (хмуро наблюдавшая до этого всю сцену). Ну и долго мне еще тут стоять? (Все разом смолкнув, смотрят на Любу.) Чего вам от нас надо-то? Елизавета. Погоди... Девчонка-то... (Федору.) А все из-за вас. Начали тут. И про девчонку забыли. Федор. Я, что ли, начал... Елизавета. Замолчи! Остался живой и радуйся. Федор. Ага, мне только... (Смешался под взглядом Елизаветы. Владимиру.) Вот и возьми у таких матер ья л. Елизавета. Что, доча? Л ю б а. Чего вам от нас надо-то? Елизавета. Ну так чего... Писать же начали... Только с этим разве... Писать же мы начали. (Кивая на Владимира.) Вот с ним-то. Напишем все, напечатаем. (Вдруг бессильно заплакала.) Это ж надо всю жизнь с таким дураком. Аж внутри чего-то оборвалось. (Любе.) Ты-то ничего, не испугалась? А то ведь тебе теперь никак нельзя. Л ю б а. Вот Колька найдет комнату, и уеду. И маленького вырастим и школу закончим. Чего вам от нас еще надо-то? Елизавета. Погоди, какой Колька? Федор. Наш Колька? Л ю б а. А то еще чей? Елизавета. Погоди, так он же убежал? Федор. Откуда ты знаешь про Кольку-то? Люба. Ничего он не убегал. Елизавета. Да как же не убежал-то? А это все из-за чего? Федор. Зачем он убежал-то? Люба. Вы б еще побольше гоняли его. Еще и бить начали. Федор. Из-за этого, что ли, убежал? Люба. Не убежал, а уехал. Из-за Петьки. Елизавета. Какой еще Петька-то? Люба. Ивлев. Я же говорила. С нашего же класса. Елизавета. Ну и чего он? Люба. Бегал за мной. А Колька сердился, ревновал. А когда меня в город звал, а я не поехала, сказал, что из-за Петьки не хочу. Елизавета. Ну? Люба. Вот и поругались. А я сказала, что маленького не будет, что в больнице была. Елизавета. В какой еще больнице? Люба. Да ни в какой. Это я так ему, обманула. А он поверил и убежал. Елизавета. Ну и... А счас-то как? Откуда ты про него знаешь-то? Какая комната? Федор (Елизавете). Так это он не из-за этого убежал, что я его гонял, а из-за того, что промеж их что-то вышло. Елизавета (Любе). Как ты про него знаешь-то, раз он убежал? Люба. Письма пишет. Федор. Тебе? Люба. Гальке. А она мне передаст. Федор. А нам чего не пишет? Елизавета. А что пишет-то? Люба. В первом письме ругался. А когда я написала, что обманула, он к себе зовет. Вместе растить будем. Елизавета. Так погоди... Федор. Кого растить? Елизавета. Погоди, если так, зачем же мы-то тут... Из-за чего тогда мы-то тут кричим? (Федору.) Ты хоть понял, как обернулось-то? Федор. Погоди... С кем, кого растить-то? Елизавета. Внучонка твоего, Колька твой ее зовет вместе растить. Федор. Так он разве согласный? Елизавета. Слышал же, письма пишет. Ф е д о р. А чего же нам не сказал? Зачем тогда Матвей твой меня убивать собрался? Елизавета. Зачем... Про то и разговор. Это еще ладно, что не убил-то раньше срока. А то б теперь... Ну вот ты только погляди на них. Мы тут... А они как голубочки, записочки друг дружке. (Федору.) Чего теперь делать-то будем? Федор. Так тут теперь... Выходит, дураком меня выставил сыночек-то. Е л и з а в е т а. А мы умней, что ль? (Любе.) Вы почему нам-то ничего не сказали? Люба. А то вы слушали. Как узнали, так и начали кричать, что опозорили. Елизавета. Тут закричишь. Владимир. Я, наверное... Мне, наверное, можно идти? Федор. Да погоди ты, тут со своим не разберемся. Входит Матвей. Матвей. Ну и как тут тестюшко-то мой, не убежал еще? А то я точу топор, а сам и думаю: сиганет счас в окошко и ищи его потом по всем баням. Федор и Елизавета все еще не могут до конца осмыслить сказанное Любой, поэтому на слова Матвея реагируют не сразу. Наконец до Елизаветы доходит. Елизавета. Чего, чего? Вы только поглядите на него. Ты вон лучше послушай, что дочка твоя говорит, ты б лучше об дочке побольше думал да узнавал, что у ней на уме. Видишь, что вышло-то, видишь? Да еще и на свата напустился. Я-те напущусь, я-те так напущусь, что... Садись, счас же садись и слушай, чего добрые люди говорят. (Федору.) Ну, вот что с него возьмешь? (Матвею.) Садись, и сиди, и слушай. (Федору.) Сват, так что ж теперь делать-то будем? Федор. Теперь чего хошь, то и делай. Владимира вон тряханули. И зря, выходит. Владимир. Нет, я ничего. Я пойду, можно? Елизавета. Погоди, а чего это вам идти-то? Раз уж такое дело... Матвей. Погоди, ты мне объясни, с чего это ты с ним ворковать начала? Елизавета. Ну, вот ты только погляди на него. Сидит как дол дон и ничего понять не может. Дочка-то твоя, ребятишки-то наши помирились давно, письма друг дружке шлют, жить вместе собираются, а ты все за сватом гоняешься. Дело-то к свадьбе идет, а ты... Входят дед с бабкой. Дед держит в руках какую-то бумагу. Сват, сват, да ты только погляди, кто к нам пришел-то! Это кто ж вас надоумил-то? А мы уж бежать за вами хотели. Бабка (не обращая внимания на Елизавету). Теперь-то пусть она к нам только сунется, Теперь-то мы и этого городского не испужаемся. Елизавета. О, господи, а чего это нас бояться-то? Бабка. Теперь-то ты, Федор, ничего не бойся. Дед. Нету у них таких правов. Бабка. А то ишь напустилась. Думает, брат председатель, дак все сумеет. Елизавета. Да кто на кого напускался-то? Ты только погляди на них. Вы лучше присаживайтесь да послушайте, что мы... Бабка (перебивает). И не сидеть и не говорить с тобой не будем. Ишь запрыгала, как бумагу-то увидала. Елизавета. Какую бумагу? Дед (отдает Федору бумагу). Вот, Федор, тут и с печатей и со всем. Федор. Матерьял, что ль, принесли сдавать? Елизавета. Чего они там притащили-то, ну-ка, прочитай-ка. Федор (читает). "Справка. Выдана гражданину Иванову Василию Селиверстовичу в том, что его дом изъятию не подлежит. Данный дом остается в собственности вышеуказанного лица. Пенсия данных стариков так же пересмотру не подлежит. Председатель сельсовета Ковалев". Дед. Вот так-то! Бабка. Теперь-то пусть только попробует сунуться. Елизавета. Он что, сдурел, что ли? Чего он пишет-то? Бабка. Ага, не ндравится! Федор. Вы где были-то? Дед. В сельсовете. Председатель и написал. Бабка. Сначала-то мы у Гришки были, у племянника, а он и присоветовал в сельсовет идти за справкой. Елизавета. Взять бы вашего Гришку да дрыном хорошим, чтоб не смеялся над стариками. И тот тоже... Как он вам написал-то? Бабка. Не хотел, не хотел сначала. И руками и ногами. Ополоумели, дескать, это на нас-то. А тут чего же, кричим, тут ополоумеешь. Да и снова к нему в два голоса. А ему куда же деваться, народ ждет. Ну и хоть покраснел от строгости, а все ж написал. Д е д. И печать поставил. Елизавета. Да кому ж нужна ваша бумага-то? Людям на смех. Бабка (кивая на Владимира). А этот? Елизавета. А чего он вам сделал? Бабка. А другого пошлют отписывать, чего станем показывать? Елизавета. И смех и грех с ними. Федор. Ладно, спрячьте за божницу, только глядите, чтоб не выкрали. Владимир. Я, наверное, пойду. До свидания. Елизавета. Так погоди, а куда, зачем ходить-то? Раз уж такое дело, куда теперь идти-то? Давайте уж тогда сядем как добрые люди и посидим. И посидим и обговорим все по-человечески. Сват, Владимир, дед Василий, бабка, давайте к столу-то. А я счас, я мигом. И холодцу, и огурцов еще банка осталась, и чего еще только сами пожелаете. Световая отбивка. После нее застолье в разгаре. Во главе стола Люба и Владимир. Матвей с Федором сидят обнявшись. Елизавета всячески старается услужить новоиспеченному свату. Старики сидят в сторонке, очень довольные таким оборотом событий. Елизавета (вдруг запевает резким голосом). По соседству мы живем В нашем городе родном. Федор и Матвей подхватывают. Наши окна друг на друга Смотрят вечером и днем. Поют. Старики довольные смеются.