было завидно глядеть на них и очень хотелось самим вот так же
войти под музыку в переполненный зал и залезть на сверкающий никелированными
столбиками и белоснежными канатами ринг.
Но начинаются выступления, и мы мало-помалу обо всем забываем и лишь
изредка перешептываемся:
Вон того пацана, что на турник взобрался, я знаю...
А вон та, с белыми бантиками в косичках, с белыми бантиками, в нашей
школе учится...
А белобрысого, белобрысого-то вначале принимать не хотели -- курил.
Значит, бросил...
Хорошо, очень хорошо мне во дворце! Рядом товарищи, которые за меня в
огонь и в воду пойдут, уж это точно знаю, потому что и сам за любого из них
куда хочешь брошусь. Да и вообще я себя здесь чувствую куда лучше, чем дома.
Интересно, весело, и нет никаких Митек! Как жаль, что Севе рановато к нам
записываться, ведь он остался теперь совсем один.
Домой я возвратился почти в десять часов. И, объясняя матери, почему
опоздал, рассказал, как интересно было на соревнованиях. Под конец не
удержался, -приврал, что скоро и мы, боксеры, тоже будем перед публикой
выступать.
Вышедший на кухню дядя Владя тоже слушал и, когда я кончил, со вздохом
прогудел:
Счастливые вы...
Кто? -- не понял я.
Кто ж, ты и все твои приятели,-- пояснил он.--Я вот вспоминаю, когда
сам таким же был. Что у нас было? Ничего не было. Целыми днями, бывало,
только и делали, что собак по улицам гоняли или же придумывали, как бы
кому-нибудь вредность причинить.-- Он обернулся к матери: -- Намедни из
одного пионерского дома передачу по телевизору глядел -- вот стервецы! И
чему только их там не обучают! И радиоприемники, и разные моДели делают; и
поют, и пляшут, как артисты. А как говорят! Ораторы! Настоящие ораторы!
Подходит к микрофону вот такой вот шпингалет и хоть бы раз запнулся. Так и
сыплет, так и сыплет!..-- И снова мне: -- А насчет того, что я про твой бокс
наболтал, забудь. Я и сам теперь вижу, что чепуху сморозил. Так что учись,
не подкачай!
17
Однажды мы с Мишкой первыми помылись после тренировки и, не дожидаясь
остальных, вышли из дворца и быстро зашагали по серой, уже по-зимнему
крепкой аллее. Снега еще не было, но в морозном воздухе бойко летало что-то
искрящееся и остро стегало по щекам.
Мишка в этот день очень хорошо боксировал со стареньким и поэтому без
умолку хвалился, как он здорово
обманывал своего партнера и ловко уходил от его ударов, будто меня в
зале не было. Вдалеке показалась ватага ребят с папиросами в зубах: Перестав
слушать его и полный каких-то неясных предчувствий, я настороженно следил за
тем, как они приближались. А Мишка ничего не замечал и продолжал хвастаться.
До парней оставалось не больше десяти шагов, и стало хорошо видно, что
они были из тех, что часами толкутся возле ворот, отпускают хамские шуточки
по поводу прохожих, в особенности девушек и женщин, лезут без очереди в
кассы кино, грубят пожилым людям, находя в этом какое-то геройство. И я не
ошибся.
Как только мы поравнялись с шумной и взъерошенной компанией, ближайший
к нам парень без шапки вдруг резко наклонился и неожиданным движением выбил
из рук Мишки чемодан, а его дружки, проходя мимо, по-лошадиному заржали.
--Это зачем? -- удивленно останавливаясь и нагибаясь к чемодану,
недобро спросил Мишка.
И тогда от остановившейся и обернувшейся в нашу сторону ватаги,
презрительно глядя -- ну, точь-в-точь Митька! -- нарочито медленно и зловеще
двинулся тот самый, что ударил по чемодану.
--Что сказал?! -- выговаривая вместо "что" -- "чтэ", а вместо "сказал"
-- "скзал", прохрипел он, подходя к Мишке вплотную, и замахнулся.
И я, позабыв о том, что мы боксеры и в состоянии двинуть так, что любой
из этих пижонов растянется поперек аллеи, чуть было не позвал на помощь, как
вдруг Мишка, резко выпрямившись, коротким ударом снизу поддел наглеца до
того ловко, что тот на полметра подскочил и мешком грохнулся на землю.
Медленно окружавшие нас парни в растерянности остановились, а потом с
криком: "Боксеры"! -- бросились врассыпную.
Мишка преспокойно поднял чемодан, послушал часы, не остановились ли, и,
кивнув мне, неторопливо пошел дальше, будто ничего такого и не произошло.
А меня этот случай очень взволновал. Правда, я делал вид, что абсолютно
не думаю ни о чем, а сам нет-нет да оглядывался. Вообще-то я, конечно, знал,
что тот парень уже не в состоянии причинить нам вреда. Минуты через две-три
он опомнится и долго будет соображать, а что же с ним, собственно, стряслось
и отчего он как дурак валяется. Тревожило другое: как бы не напали коварно
сзади его дружки.
Но Мишка сказал, чтобы я зря не волновался, так как все такие горлопаны
и нахалы, как правило, трусы и никогда уж больше не сунутся, если
почувствуют, что им могут дать отпор.
Тут у меня снова мелькнуло, что ведь и Митька горлопан, что и он сразу
же притихнет, стоит ему только хоть раз как следует бока намять. Удары-то у
меня нисколько не слабее Мишкиных.
И на следующий день я в первый раз без всякой робости посмотрел на
Митьку. Он, оскорбленный столь невиданной дерзостью, нагнулся, выхватил
из-под ног какую-то ледышку -- у него всегда было припасено, чем в голубей
кидаться,-- и запустил в меня. Но я опять не испугался, а лишь спокойно
отстранился -- на тренировке от более быстро летящих перчаток уходил! -- и
открыто посмотрел на него. И он, вместо того чтобы налететь, как всегда, с
кулаками, растерялся, а потом и вообще сделал вид, что его больше интересуют
голуби.
И я, прекрасно чувствуя и понимая, что первый серьезный шаг к победе
сделан, с трудом сдерживая торжество, медленно пошел к своим сеням. Много
сил и веры в себя придал мне этот случай.
Но вскоре я забыл о Митьке. На дом стали задавать много уроков, да еще
на тренировках начали показывать такие приемы и комбинации, что просто дух
захватывало.
Оказывается, зная их, можно запросто, без особого труда проникнуть к
любым уязвимым точкам противника, как бы он ни был хорошо защищен. Нужно
только умело
пользоваться финтами, то есть обманными ударами и маневрами. Хочешь,
например, попасть в подбородок, делай вид, что это тебя вовсе и не
интересует, а ты всерьез решил "обработать" корпус противника -- раз туда
ударил, подвигался-подвигался на мысках вокруг него -- еще! И вот когда он
поверит, что ты и в самом деле только и думаешь, как бы ему в туловище
заехать, перенесет защиту вниз, тут-то ты и проводи то, что задумал. Да
делай так, чтобы он до самого последнего момента не раскусил твою хитрость и
сам тебя встречным не угостил. Вовремя угадай, где он тебя обманывает,
просто так показывает, а где всерьез собирается в атаку пойти. И вот это-то
все как раз очень и очень интересно.
Да и вообще я теперь окончательно убедился, что правда бокс --
искусство и абсолютно не походит на драку. Можно быть сильным, плечистым,
иметь во какие кулачищи и все равно ничего путного на ринге не показать. Да
вот хотя бы Ерема и Верблюд наверняка же думали, что можно силой взять. Да
не тут-то было! Их обхитряли, заводили в западни, преспокойненько
"обрабатывали" с обеих рук совсем пацанята по сравнению с ними.
Выйдя однажды против Верблюда, я вначале волновался: ну как же, вон
какие у него руки длиннющие, но потом взглянул на Бориса, который показывал,
чтобы я ни в коем случае не ввязывался в рубку -- бездумный обмен ударами
значит,-- и стал, легко маневрируя, проводить один за другим удары, и все
проходили. Верблюд только рот разевал да махал изо всех сил мимо. Он всегда
махал изо всех сил, думая, что его испугаются.
Вадим Вадимыч долго объяснял ему потом, что нельзя лезть к разным
противникам с одними и теми же приемами. Это то же самое, что пытаться
открыть разные двери одним ключом... Тот кивал -- дескать, понятно, но на
следующей тренировке делал то же самое. А вскоре предсказание Бориса
сбылось: и Ерема и Верблюд разом перестали ходить в зал.
Вадим Вадимыч сказал о них:
-- Они, вероятно, думали, что здесь им все будет подаваться на
тарелочке с синенькой каемочкой. Работать же, стараться добывать знания они
явно не привыкли. А я не раз говорил и еще напомню, что мастерство в любой
области -- это прежде всего труд, и труд упорный, повседневный. (Я кивнул --
верно! Уж теперь-то отлично понял, что в самом деле главное -- труд!) Но
этим... и им подобным такие простые вещи непонятны, вот они и сдались. А вот
такие,-- Вадим Вадимыч вдруг указал на нас с Мишкой,-- которые приходят в
зал тихо, скромно и даже робко, знают, зачем они идут, и упорно работают, не
надеясь на легкий успех. Им бывает трудно, они трусят вначале и теряют веру
в собственные силы.-- Вадим Вадимыч улыбнулся.-- А вы, пожалуйста, не
думайте, что об этом знали только вы одни. Мне-то все было известно. Ведь
каждый из вас виден мне как на ладони. По положению ног, бедра, повороту
головы, по тому даже, как кто первый раз взглянет на противника, очень легко
определить: умный или дурак, смелый или трус, хитрый или простак! ("Верно!
Правильно! -- все более багровея, думал я.-- Ведь и мне теперь, когда
выходят биться новенькие, тоже все хорошо видно!") Но это ничего,--
продолжал Вадим Вадимыч.--- Зато у вас хватило мужества перебороть страх, и
вы стали по-настоящему храбрыми.
На ринге в этот день у меня как-то особенно все здорово получалось,
несмотря на то что партнером был один из самых техничных стареньких, который
не раз успешно выступал в настоящих состязаниях. Я теперь
не только видел идущие в мою сторону удары, но и по еле уловимым
движениям лица, глаз, ног партнера чувствовал их зарождение и легко уходил
от них или же проводил контрудары. Мне показалось, что на этот раз я даже
провел ударов гораздо больше своего партнера. Потом понял, что это так и
есть, так как Вадим Вадимыч легонько пошлепал меня по спине. А это он тоже
не часто делал.
-- Последи только за правой рукой, развешиваешь! --строго приказал он
все-таки. (Это означало, что я,
увлекаясь атаками, слишком низко опускаю правую руку и лишаю тем самым
свой подбородок должной защиты.) -- А так все в порядке...
Я едва не завизжал от радости, как Сева, но сделал вид, будто озабочен
исключительно тем, чтобы не выйти из ритма: после минутного отдыха следует
провести бой с тенью, снимая с себя излишнее напряжение и постепенно
расслабляясь и успокаивая сердце; поработать на снарядах: мешке и груше;
потом попрыгатьсо скакалоч-кой; отдохнуть и показать новеньким, что сам
выучил. Мне уже доверили двух новичков. Они так восторженно смотрели в мою
сторону, что я даже смутился: ну давно ли сам так же восторгался Борисом.
Партнер сказал мне дружески (а ведь только что дрались!):
--Знаешь, я заметил, что перед тем, как ты хочешь атаковать, глаза
широко раскрываешь. Видел, как под
конец в меня совсем почти не попадал?
"Не может быть!" -- ахнул я и вспомнил. Верно: к концу раунда все
больше и больше мазал. Скорей пошел к зеркалу, чтобы перед ним начать бой с
тенью: как раз Вадим Вадимыч крикнул: "Время!"
"Ух ты! Так и есть!" -- удивился я, внимательно следя за каждым своим
движением: я действительно шире открывал глаза, когда начинал атаку, и тем
самым невольно сигнализировал противнику о грозящей ему опасности. Я стал
стараться, чтобы этого не было.
Но как же трудно отучиться от какой-нибудь привычки. Правда, Вадим
Вадимыч говорил, что вовсе и не надо отучаться, а нужно только постараться
завести другую, хорошую привычку, и тогда все будет в порядке. Легко
говорить, а делать куда труднее. Ты стараешься, изо всех сил стараешься
по-новому, а у тебя, как нарочно, все по-старому да по-старому получается.
Один из новичков сказал, когда мы все вымылись в душевой и уже
одевались, что встретил вчера на улице Верблюда и Ерему. Идут с папиросами в
зубах, ржут: "Здорово мы вашего тренера обманывали! Ведь мы ему поддельные
дневники показывали!"
Никто не проронил ни слова, всем было неприятно вспоминать про них. А я
подумал: "Ах, вон оно что! А уж мы-то с Мишкой удивлялись".
Борис сказал:
--Дураки они! Они разве тренера обманывали?
Однажды Мишка все-таки осмелился и спросил у Вадима Вадимыча, почему у
нас в группе ни у кого не получаются такие удары, от которых бы сразу же
синяки, и рассказал ему, что мы в Центральном парке осенью видели. Вместо
того чтобы все нам как следует объяснить, Вадим Вадимыч вдруг начал
подпрыгивать на стуле и во все горло хохотать, еле-еле выговаривая:
-- И вы оба только поэтому сюда и пришли? Только поэтому?
Мы признались, что да.
--А-ха-ха! -- еще пуще закатывался он на весь зал.
А когда увидел Мишкин пузырек, то вообще чуть со стула не скатился.
Наконец, нахохотавшись вдоволь, он вытер выступившие на глаза слезы и
покачал головой:
Ну, потешили вы меня, друзья, вот потешили!..-- и, вдруг сделавшись
серьезным, сердито пояснил, что все
это там, в парке, было потому, что на одной из фабрик спортивного
инвентаря сидят головотяпы.
Как это так? -- не поняли мы.
А так: плохую кожу на перчатки поставили. Красилась она! После
соревнований участники еле отмывались! Все ругались, одни только судьи
помалкивали -- им проще пареной репы судить было: бери счеты да подсчитывай
пятнышки!
"Ах, так вот почему!" -- разочарованно подумал я. А уж я-то Севе всякий
раз заливаю, отчего это у меня ни одного пятнышка: дескать, так ловко
защищаюсь, что никто попасть не может.
А как же я в одном журнале видел,-- не сдавался Мишка,-- один дядя весь
до крови избит.
Это ты видел профессионального боксера,-- пояснил Вадим Вадимыч.--
Знаешь, что это такое? Это когда
спортсмены за свои выступления деньги получают, а спорт становится
одной из самых тяжелых и опасных
профессий. Ну, тот бокс на наш совсем не похож. Когда мы встречались со
сборной любительской командой Англии в Лондоне, мы видели их бои. Как бы вам
получше рассказать, как все это происходит?..-- задумался Вадим
Вадимыч и оглядел всех.-- Ну, прежде всего представьте себе огромный,
переполненный беснующимися зрителями
зал, в котором так накурено, что даже ринг едва виден.
Но ведь это вредно для боксеров, дышать мешает,-- сказал Комаров.
Вот и мы об этом же сразу подумали,-- вздохнул Вадим Вадимыч,-- но
куривший рядом с нами господин
удивленно посмотрел и сказал: "Я плачу деньги и не желаю испытывать
никаких стеснений!" Начались бои. Ну, что можно сказать о профессиональных
боксерах, об их технике? Очень невысокого уровня. Да, невысокого.-- Вадим
Вадимыч обернулся к Борису и Комарову: -- Что-то вроде нашего второго
разряда. Представляете себе? Размашистые, неточные удары, открыты, и, что
особенно нас всех поразило, уж очень часто нарушают правила: наносят удары
по затылку, бьют ниже пояса, норовят зацепить предплечьем, толкаются. У нас
давно бы прекратили бой и выгнали таких с ринга, но рефери смотрел на все
явно сквозь пальцы, так как публике, как мы потом заметили, такая манера
ведения боя нравится. И чем больше нарушались правила, тем в большее
неистовство она приходила. Поднимался дикий вой, свист, истошные крики: "Бей
по мозгам, Джонни!", "Скинь эту рыжую жердь с ринга, Джек!" То же самое
творилось, когда выходила и вторая, и третья, и четвертая пара. Перед шестой
вдруг объявили, что один из зрителей, официант такого-то ресторана, вызывает
на бой чемпиона Глазго. И действительно, на ринг взобрался этакий
розовощекий, не спортивного типа бодрячок с довольно круглым животиком,
которого встретили криками восторга.
Это почему же? -- удивился Мишка и недоуменно огляделся.
А потому что каждый понимал, что сейчас будет нечто комическое, да еще
сверх программы, за которую он платил деньги. Бодрячок объяснил, что вот он,
как положено, внес заклад во столько-то фунтов стерлингов и сейчас покажет
всем, как нужно драться понастоящему. Его противник, звероподобной внешности
детина, от нетерпения переминался с ноги на ногу. Он отказался пожать ему
руки перед началом боя, показывая, что презирает его и будет биться не на
живот, а на смерть. Мы просто не понимали, каким образом от свиста и криков
не обрушивался потолок зала. Но вот бой начался, и нам сразу стало ясно, что
это липовая, заранее отрепетированная встреча, так как детина, хоть и делал
вид, что хочет убить толстяка, наносил удары явно не сильно, то и дело
мазал, шлепал по плечам, защите, а под конец промахнулся, упал и стал трясти
рукой--дескать, повредил!--и отказался от продолжения боя. Победу дали
толстяку.
Да зачем же?--удивился Комаров.
А чтобы побежденный мог вызвать победителя на реванш и публика пришла
посмотреть их бой еще раз, снова внося в кассу стерлинги. Это прием не
новый. Таким способом выкачивали деньги у доверчивых зрителей и у нас до
революции. Не слыхали об этом?
Я читал,-- пробасил Борис.-- "Черная маска" вы зывает на повторный матч
непобедимого дядю Ваню, так как не согласна с решением жюри!" А сами потом в
трактире вместе водку пили.
Да-да,-- подтвердил Вадим Вадимыч.-- Вот и тут стало твориться что-то
невероятное: все выли от восторга, аплодировали гордо расхаживавшему
пузатику, вскакивали с мест. В последних рядах даже подрались.
Вот здорово! -- захохотал Мишка.
Но не все бои, конечно, носили такой характер. Несколько пар под самый
конец оказались очень высокого
класса. Но тут мы увидели другую сторону профессионального бокса:
страшную жестокость, желание во что бы то ни стало вырвать победу, так как
победителю выплачивается значительно больший гонорар, чем побежденному.
Кстати, вы знаете, что профессионалы боксируют не как мы, в мягких,
десятиунцовых перчатках, а в более жестких, шестиунцовых, очень похожих на
те, в которых мы на снарядах работаем?
Они же как каменные! -- зябко поежился Комаров.
Вот, представляешь себе, как в такой перчатке ударить можно? Ломают
носы, ребра, убивают даже.
Один бой протекал так, что даже нам, много видевшим, показался ужасным.
Боролись за право встретиться'с
чемпионом Европы в среднем весе, то есть опять же за то, чтобы получить
более высокий гонорар. И уж тут
все было начистоту. Оба бойца крепкие, хорошо сложенные ребята лет
двадцати пяти -- тридцати. Удары отработанные, точные.-- Вадим Вадимыч
назидательно оглядел нас.-- Ни одного лишнего движения, каждый маневр
тщательно продуман и выверен. Понимаете? И этому у них не грех поучиться.
Один лондонец, другой из Шотландии. Семь раундов бой шел с переменным
успехом. В восьмом англичанин, работавший в низкой американской стойке, на
прямой левый ответил страшнейшим крюком справа в челюсть, от которого
шотландец потерял сознание. И вот, пока он падал, англичанин успел ударить
его справа, слева и еще раз справа. И он бил бы еще, да рефери оттолкнул в
сторону. И тут я увидел, что чем жестче бой, тем это больше по душе
зрителям. Все опять стали с воем вскакивать с мест, рваться к рингу. А
рефери преспокойненько отсчитывал нокдаун. Это вы знаете, когда до десяти
считают и кто не успеет встать, тот объявляется побежденным нокаутом.
Ага, знаем! -- ответил за всех Мишка.-- Что же дальше? Англичанин
победил, да?
Пока нет, гонг помешал. Шотландец кое-как поднялся, качаясь, пошел в
свой угол и буквально упал там на табурет. Его сразу же стали обмахивать
полотенцем, брызгать водой, что-то давали нюхать, пить. Но он все равно не
сумел оправиться и в следующем раунде еще пять раз грохался на пол. Мы были
увере ны, что рефери прекратит бой, ведь всем же ясно: англичанин сильнее,
победа за ним, и не к чему продлевать бессмысленное избиение. Но никто и не
думал об этом. Англичанин совсем озверел и, чтобы противник не падал и его
можно было продолжать бить, прижал к канатам и яростно бил, бил, бил! Я
оглянулся в надежде хоть на лицах зрителей увидеть осуждение происходящему
-- ведь это уже не спортивное состязание, а убийство. Но ничуть не бывало:
возбужденные красные рожи, дикие глаза, перекошенные в крике рты. "Добей
его, Том, добей!", "Заставь эту рухлядь уползти с ринга!" В общем, чем бы
это кончилось, неизвестно, но, к счастью, англичанин и сам изрядно выдохся,
промахнулся, и шотландец мешком рухнул к его ногам. Мы вышли из зала
совершенно подавленные и растерянные. Это варварство ничуть не уступало по
жестокости гладиаторским боям в Древнем Риме! Вот так состоялось наше первое
знакомство с профессиональным боксом.
Некоторое время в раздевалке было тихо, все думали свое, потом Мишка
сказал:
Это они из-за денег. Они за бои много долларов получают...
Не все,-- глядя перед собой, как бы продолжая видеть то, о чем только
что рассказывал, возразил Вадим
Вадимыч.-- Только чемпионы. Остальные же, когда уходят с ринга,
остаются без гроша и нередко еще инвалидами. Да и о чемпионских долларах,
кстати, слишком раздуто западной прессой. Факты показывают иное.--Он
обернулся к Мишке: -- Вот ты слыхал, например, о замечательном негритянском
боксере Джо Луисе?.. Нет? Это был великий боец, он пока дольше всех в
истории бокса удерживал звание абсолютного чемпиона мира. Когда же
состарился и бросил выступать, оказалось, что он весь в долгах. И одно время
знаешь чем на жизнь зарабатывал? Отбивал чечетку на эстраде в каком-то
кабаре. Вот так.
Мишка ничего не ответил, а я слушал и про себя очень жалел, что
все-таки зря в нашем боксе синяков не ставят.
Но дня через три после этого разговора мне все же повезло: подсадили
под правый глаз, ничего себе, приличный фингал. Вообще-то, если уж честно,
то он получился вовсе и не от бокса: играли в баскетбол (мы теперь частенько
во что-нибудь играем вместо разминки), и мне нечаянно заехали локтем. Но
Севе я этого, разумеется, не сказал, а то уж он совсем, наверно, черт знает
что обо мне думает! Езжу-езжу -- и все ничего! Мать, конечно, сначала
испугалась, но потом увидела, что чепуха, успокоилась. Зато уж дядя Владя
целую неделю злорадничал: "Что, все-таки заслужил медаль, да?!"
18
Это произошло в воскресенье. Стоял солнечный морозный день, и вся наша
секция вместе с Вадимом Вадимычем поехала кататься на Ленинские горы на
лыжах.
Я попросил разрешения взять с собою Севу. И он с уважением глядел на
Бориса, Комарова и других рослых ребят. "У, вот уж это настоящие боксеры,
верно?" -- то и дело говорил он мне. И я даже обиделся: будто мы с Мишкой, с
которым я его познакомил, были не настоящие.
Катались мы здорово, с самых высоких гор съезжали. И хоть я дал Севиной
маме слово как следует следить за ним и позволял залезать только на
небольшие, он все равно вскоре был похож на комок снега, потому что то и
дело падал и кувыркался; а раз так зарылся в сугроб, что мы с Борисом едва
нашли и вытащили. Все смеялись, а он все равно лез и лез на горы, объяснив
мне потихоньку, что так он вытренировывает храбрость и волю. И вот, когда мы
все досыта накатались и двинулись домой, Вадим Вадимыч, улыбаясь, вдруг
сказал, что скоро некоторые из нас будут участвовать в настоящих
состязаниях. Правда, пока еще ничего не известно, где, когда, но завтра
утром будет специальное заседание и он все узнает. Сказал просто, даже
весело, но мы все сразу притихли.
Заметив это, Вадим Вадимыч предупредил:
--Только уговор: ни в коем случае не думать об этом. А на тренировке
поговорим поподробнее, решим, кто
войдет в команду, а кому еще рановато. Хорошо?
Я вместе со всеми пробурчал, что да, хорошо, а сам удивился, да как же
это можно -- не думать?! Отмахнулся от Севы, который все спрашивал о чем-то,
машинально простился с тренером и товарищами и, потянув осоловевшего и еле
двигавшего от усталости ногами Севу за рукав, тяжело зашагал к дому, точно
мне на плечи опустилась невидимая тяжесть.
--Да что ты так медленно? -- раздраженно оборачивался я к Севе, у
которого то и дело вываливались из рук то лыжи, то палки.-- Ну ладно, давай
уж мне все.
По лестнице мы еле взобрались -- она стала будто еще круче и выше. Сева
раз даже чуть вниз не скатился, за меня удержался.
Вышедшая навстречу Денежкина всплеснула руками:
--Баттюшки мои! Да где же ты так вывалялся? А его папа перебил ее:
Ну что ты понимаешь -- "вывалялся"! Зато посмотри, сколько они сил
набрались! Верно, друзья?
Угу,-- еле выговорил Сева и перевалился через порог, позабыв даже про
свои лыжи.
Когда на следующее утро я шел в школу, то в двух шагах ничего не видел
-- так крутила метель. Она то била в лицо, то, наоборот, подхлестывала в
спину. Машины ехали медленно, у них вовсю горели фары, но все равно было
плохо видно, точно снег, метавшийся вокруг фар, уносил с собою часть света.
Так же беспокойно было и на душе. Я так и не решил,, хотя вчера целый
час заснуть не мог, что же все-таки лучше: участвовать в состязаниях или не
участвовать. И очень хотелось, и в то же самое время было страшно. И потом:
участвовать и проиграть -- позор, а не попасть в команду, значит, считаться
слабым -- тоже позор. Вот и пойми, что лучше.
На уроке физкультуры (он был первым) я решил попробовать свои силы.
Попросил Жору, который баловался с волейбольным мячом, прижать его к груди,
чтобы по нему можно было стукнуть.
-- А, какой хитрый! Давай сначала я!
--Ну ладно, валяй.-- Я взял мяч и прижал.--Бей!
Жора оглянулся и, смешно вытаращив глаза, по-девчачьи размахнулся и
ударил. Я даже не покачнулся, только слегка напряг мышцы живота, чтобы
больно не было.
--Ну вот, теперь держи ты,-- сказал я, передавая ему мяч.
И, прицелившись, коротко, без всякого замаха -- будто и не я! -- ударил
справа и испугался, так как Жора вдруг беззвучно открыл рот, а на глазах у
него навернулись слезы. Потом он все-таки продохнул, сердито бросил мяч в
сторону и пошел прочь.
--Да ты не обижайся! -- догоняя, стал уговаривать я его.-- Ведь это я
не со зла, а для того, чтобы попробовать...
--Чего попробовать? -- сразу же насторожился он. Я замялся и кое-как
перевел разговор на другое: предложил ему подняться, кто быстрей, на одних
руках по канату.
Жора всегда считался здесь чемпионом, запросто всех обгонял и очень
гордился этим.
--Ладно,-- сразу же смягчившись, сказал он,--давай,-- и весело крикнул
старосте, чтобы тот был судьей.
Мы подошли к спускавшимся с высоченного потолка толстым .и шершавым
канатам -- лицо у Жоры прямо сияло -- и по сигналу "марш" взялись и начали,
быстро перехватывая руками и балансируя ногами, подниматься.
Жора сразу же вырвался вперед, и я даже чуть было не отказался от
продолжения борьбы. Но, вспомнив, как постоянно говорил нам Вадим Вадимыч,
что никакие неудачи вначале не должны огорчать, стал из последних сил
перебирать руками.
Вот все ближе и ближе становятся сначала Жорины ноги, потом спина,
голова... Стиснув зубы, делаю рывок, и вот уже не он, а я впереди! Вихляясь
из стороны в сторону и удерживаясь, чтобы в горячке не помочь себе ногами,
первым судорожно дотрагиваюсь до потолка.
--Мо-ло-дец! -- услышал я вдруг голос физкультурника.-- Оч-чень хорошо!
(Он, оказывается, все видел.)
Багровый от напряжения и торжества, обжигая о канат руки, я соскользнул
вниз и удивился: все были уже в зале и тоже смотрели на меня, и Лиля!
--И вообще, друзья,-- обернулся ко всем учитель,-- вот что значит
регулярно посещать уроки физкультуры.
Посмотрите, какие у него мускулы стали и какой он вообще сделался
сильный!
Я смущенно глядел в пол, а в душе все пело: "Все видели! Все смотрели!"
А Жора, еще более обиженный и обозленный, хмуро отходил от каната.
Он целый урок, явно недоумевая, глядел на меня и, наверно, думал:
"Отчего это в самом деле у него все стало так хорошо получаться? Раньше был
так себе, никто и внимания-то не обращал, а теперь в пример все время
ставят".
А я почувствовал себя таким сильным, что готов был ну вот хоть сейчас
на ринг выйти! Но это сразу же прошло, как только я приехал во дворец и
вошел в раздевалку.
Лица у ребят были пасмурные.
Вадим Вадимыч с каким-то нарочитым задором поздоровался с нами и, зябко
потирая руки, сказал:
--Ну вот уж теперь, братцы, я вам могу сказать точно: состязания будут
в конце месяца. Так что с
сегодняшнего дня мы с вами и начнем к ним готовиться...
Я покрепче сжал кулаки, чтобы не дрожали пальцы. Потом Вадим Вадимыч
сказал, что теперь наши тренировки будут строиться совсем по-иному.
--Раньше мы как? Вначале делали гимнастику, постепенно разогревая
мышцы, потом повторяли разученные на прошлых тренировках приемы, знакомились
с новыми и лишь после этого надевали перчатки и шли на ринг, чтобы проверить
и закрепить там все разученное. Верно?
Все хмуро ответили, что верно.
--Теперь же будем сначала разогреваться -- два раунда боя с тенью!---и
после этого сразу на ринг для спарринга, то есть уже не для учебного, а для
тренировочного боя. Ясно?
Мы все опять кивнули.
--В общем, все будет, как в настоящих боевых условиях, где вам придется
сразу же втягиваться в поединок, не тратя до этого слишком много энергии.
Понимаете? -- спросил Вадим Вадимыч и, не дав никому ответить, радостно
воскликнул:-- И, главное, соревнования будут в нашем Круглом зале! А как
гласит народная мудрость? В своем доме и стены помогают! -- весело закончил
он и поемотрел прямо на меня.
--П-помогают...-- без всякого энтузиазма ответил я. В этот момент я
даже забыл, как страстно мечтал выступить в этом самом Круглом зале.
Осторожно оглядел ребят: не замечают ли они, что со мною творится. Никто не
обращал на меня абсолютно никакого внимания -- все как-то чересчур
внимательно слушали и смотрели на тренера.
Да! -- спохватился Вадим Вадимыч.-- Между прочим, чтобы никаких
изменений в режиме! -- и строго
предупредил, чтобы мы ели, пили, спали, учились, как всегда, и не
особенно думали о предстоящих встречах. Вот только, пожалуй, неплохо бы
употреблять поменьше жидкости: чаю, воды, супу. От этого в каждом из нас
станет меньше лишнего весу, отчего мы, оказывается, все только выиграем, так
как будем значительно легче чувствовать себя в бою.
Ну, сами прикиньте, физику-то знаете,-- говорил он,-- что получится,
если, скажем, пронести пять метров лишний килограмм. Сколько бесполезной
работы совершится при этом?
Пять килограммометров...-- обиженно, что задают такие детские вопросы,
пробурчал Мишка.
Вот видите! -- обрадовался Вадим Вадимыч.-- А на ринге? Да там вам
придется зря таскать этот самый
лишний килограмм уже не пять метров, а пять, а то и все двадцать пять
километров, а значит, и совершать во много раз больше ненужной, совершенно
бесполезной
работы. А зачем нам такая самодеятельность? Уж пусть лучше все те
калории послужат нам для победы. Ведь верно?
Ве-е-рно!..-- нестройно полетело в ответ.
Но только чтобы разумно: не голодать и не испытывать жажды.
Договорились? -- Вадим Вадимыч сделался строгим.-- Впрочем, я и так сразу же
замечу, кто переборщит: к состязаниям спортсмены всегда приходят свежие,
сильные, с хорошим, жизнерадостным настроением, а тот, кто перегнет палку,
наверняка будет вялый, унылый, и придется такого отстранить от участия в
боях. А теперь скажу, кого мы, посовещавшись со старостой, решили включить в
число выступающих.
Вадим Вадимыч, вытащив из кармана и развернув хрусткий лист бумаги,
начал читать. Те, чью фамилию он называл, радостно вспыхивали и опускали
голову.
Вот, сдерживая довольную улыбку, потупился Борис, потом Комаров, Мишка
-- он последнее время совсем повеселел, так как с помощью Бориса все свои
тройки исправил,-- и еще трое. Я стиснул зубы, чтобы они не стучали. Да
неужели же я... да неужели же все-таки меня?.. Вспыхнул -- Вадим Вадимыч
назвал и мою фамилию и даже посмотрел с таким видом, точно говорил: "Вот
видишь, какое доверие мы тебе оказываем, так что старайся!"
"Ой, да уж я теперь!.." -- опуская голову и принужденно кашляя, думал
я, чувствуя, как меня всего наполняет чувство радости и гордости. Но вслед
за этим стал охватывать страх.
Вадим Вадимыч кончил читать, сунул листок обратно в карман и сказал:
--И еще одно: обязательно делайте теперь минут по десять -- пятнадцать
прогулки по утрам. Пройдитесь метров двести -- триста то быстрым, то
медленным шагом, чтобы приучить сердце к перемене темпа. Это очень и очень
полезно для дыхания. И настроение на весь день бодрое, и на ринге потом
никакой усталости. Кто учится в первую смену, тот может делать это по дороге
в школу. Договорились? А теперь в зал пора! -- взглянув на часы, закончил он
и пошел первым.
Все вяло, без того веселого, к какому я привык, оживления, смеха и
шуток поднялись с лавок и стали молчаливо выходить в зал.
В зале все было так и не так. Так же строго белел канатами ринг, так же
покойно висели на тонких тросах груши и мешки, так же из широких,
припущенных внизу снегом огромных окон был виден пустынный белый двор. И в
то же самое время все было какое-то притихшее, настороженное, и почему-то
казалось, что вот-вот из-за неподвижно висящего кожаного мешка или груши
выглянет будущий противник.
Бой с тенью я делал, ничего не видя перед собой и ни о каких приемах и
технике не думая. Все тело наполняла неприятная вялость, а в голове было
пусто-пусто. Вадим Вадимыч что-то говорил, советовал, показывал, но было
непонятно, что именно. Когда же вышел на ринг, то вообще забыл все, чему
учился. А в голове без умолку звучало: "Драться! Ты скоро будешь с чужим
драться!.. Да хватит, хватит же,-- урезонивал я себя.-- Вадим Вадимыч
сказал, что противники будут такие же, как и мы, и по весу, и по силе, и по
технике. Не бывает так, чтобы к опытному бойцу выпускали неопытного..."
-- Ничего! -- подбодрил Вадим Вадимыч, когда раунд окончился и я,
ненавидя и презирая себя, вылезал из-под канатов,-- Вот только немного
напряженно держался. Последи за этим в бою с тенью. А так -- ничего! -- И он
пошлепал меня по спине.
А мне показалось, что он говорит не совсем искренне.
В душевой мы кричали, пели и шлепали друг друга по мокрым спинам в этот
день гораздо сильнее, чем всегда. . Мишка особенно отличался. А когда
уходили, то один другого молодцеватее прощались с Вадимом Вадимычем, который
хоть и тщательно прятал лукавую улыбку, но все же проговаривался глазами,
что уж ему-то все это очень хорошо знакомо.
На улице было тихо, и воздух был такой чистый! Шли гурьбой, громко
говорили о том о сем, стараясь не затрагивать того, что всех мучило.
И все-таки кто-то не удержался, брякнул, что неделю назад видел
тренировку в "Динамо" и что там ребята очень здоровые... И все сразу же
замолчали. Потом Борис хмуро сказал, что если здоровые, то, значит, и весят
много, а стало быть, им с такими же здоровыми и боксировать дадут. Это
простое и ясное рассуждение всех ободрило, и мы снова стали наперебой
говорить, а мне захотелось поскорее похвалиться перед Севой. Едва дождался,
когда мы с Мишкой приехали на нашу станцию и пошли каждый в свою сторону.
Дядя Владя сказал, поправляясь на табуретке:
--Где же это ты так долго? Денежкин твой минуту двери постоять на пяте
не дает -- так и шныряет!..
Не успел он договорить, как дверь действительно отворилась и в нее
просунулась голова Севы.
-- Дядя Владь! А Гена еще...-- начал он, но заметил меня и уже другим
голосом сказал: -- А, пришел?
Пришел,-- направляясь в свою комнату, ответил я гордо и, скидывая с
себя пальто, сказал небрежно, что скоро буду драться.
С Митькой, да?! -- обрадовался Сева (тот его еще раз обидел: лыжную
палку сломал).
--Да нет! -- с презрением ответил я.-- Тоже мне противник! Пока сам
точно не знаю с кем. С кем-то не то из "Динамо", не то из "Спартака".
-- Ух ты-и! -- попятился даже Сева. И я великолепно понял его.
В самом деле, чуть не каждый день слышали, с каким уважением
произносились везде эти самые грозные названия: на улице, во дворе, в
школе,-- и вдруг самому драться с ними.
Боясь поддаться этому настроению, я поспешно сказал:
Ну и что? Такие же, как и мы, пацаны. Так же у них по две руки и ноги.
Так же они перчатки наденут. Не нужно только дрейфить. Старайся показывать
судьям все, чему тебя учили в зале: обыгрывать, обманывать,-- и победа
обеспечена!
Верно! Правильно! Только не дрейфить! -- воодушевился Сева и стал,
нелепо размахивая кулаками, показывать, как он бы запросто расправился с
любым динамовцем или там спартаковцем.
И мне стало казаться, что и в самом деле нет ничего легче, как завести
в самую что ни на есть глупейшую западню любого противника и набрать нужное
для победы количество очков. "У-ух, если б вот сейчас выпустили!--стискивая
кулаки, подумал я.-- Уж я бы показал!.." Вспомнил, из чего складывается
победа: тренировка и строгий режим,-- испуганно посмотрел на часы. Ого,
сколько времени, а мне еще уроки доделывать. Сказал Севе:
Ну, ты иди, мне нужно режим соблюдать.
Какой режим?
Ну-у, это когда вовремя едят, спать ложатся...
Как в лагере, да? -- насмешливо спросил Сева.--Эх ты, маленький!
--Да ничего ты не понимаешь! В лагере не так! --обозлился я.-- Там
горнисты трубят, а я сам. Знаешь, сколько это добавочных сил прибавляет!
Сева облизал губы и сразу же насторожился: --Прибавляет? Это точно?
Конечно!
Тогда... тогда и я буду. А как?
-- Ну как? Ложись спать пораньше, вставай пораньше, делай зарядку и по
пояс... Хотя ладно, это уж можешь не делать. Ешь вовремя...
Да это я и так делаю,-- обиженно перебил Сева,--вот только мама все
время с хлебом заставляет.
Правильно, так и надо. И еще по утрам до школы нужно менять темп: то
быстрее, то медленнее ходить. Для дыхания, понял? Вот. А теперь иди,
соблюдай режим.
Когда за Севой гулко бухнула дверь, я вдруг ощутил, что меня снова
охватывает тревожное чувство. Мать, вернувшись из библиотеки, где она теперь
каждый день готовится к экзаменам, даже спросила, отчего это я такой
задумчивый, и приложила к моему лбу свою узкую холодную ладонь.
Когда мы поужинали и я, доделав уроки, лег спать, то долго-долго не мог
заснуть: все время видел перед собой наступающего на меня мускулистого дядю
и отбивал его огромные кулачищи.
19
На улице было холодно и еще горели фонари. Ночью нападало много снегу,
и весь двор как бы приподнялся, отчего флигель стал казаться еще меньше.
Тропинка, которая вела к воротам, была вся засыпана, и за угол дома вели
лишь глубокие черные ямы -- следы.
Старательно перепрыгивая из одного следа в другой и все равно чувствуя,
что в ботинки набивается снег, я выбрался за ворота и огляделся: мостовая
была уже чистая и вся разноцветно искрилась под светом фонарей, а тротуары
расчищали дворники, дружно грохоча на всю улицу своими огромными фанерными
совками, и воздвигали вдоль тротуаров снежные валы.
Я взял портфель поудобнее и, глядя себе под ноги, решительно пошел,
постепенно ускоряя шаг.
Дворничиха Егоровна крикнула, думая, что я боюсь Митьки:
--Да ты не беги! Этот бандит еще спит небось!
Я ничего не ответил, потому что тогда пришлось бы останавливаться и
сбивать дыхание, а этого, Вадим Ва-димыч предупреждал, делать не
рекомендуется.
Когда я подходил к школе, то с удивлением почувствовал, что весь
разогрелся: щеки горели, по телу разливалась какая-то необыкновенная
легкость и бодрость.
Жора, часто дыша -- за мной гнался! -- спросил:
Чего ты так?
Как? -- делая вид, будто не понимаю, переспросил я.
Конечно, хотелось рассказать, что скоро буду