два ли объединились бы в альянс, чтобы оказать согласованное сопротивление угрожавшей им всем агрессии. <...> Что касается способности эстонской армии противостоять нападению Красной Армии, не приходилось спорить, что даже если бы был обеспечен бесперебойный приток оружия и боеприпасов из производящих их стран, для Красной Армии при ее огромном превосходстве в численности и вооружении было бы вопросом нескольких недель, если не дней, сломить сопротивление эстонской армии. Прежде всего и главным образом именно проблема снабжения 255 полностью исключала возможность длительного сопротивления. Принимая во внимание огромные размеры, в которых современные сражения требуют оружия и боеприпасов, приходилось считаться с непреложным фактом, что имеющиеся запасы были бы исчерпаны за пару недель. После этого ружьям и пулеметам пришлось бы умолкнуть, ведь ни в Эстонии, ни в соседних небольших государствах не было сколь-нибудь значительного промышленного производства боеприпасов, не было и возможности достать оружие и боеприпасы за границей. Все страны, снабжавшие Балтийские государства оружием в мирное время, сами лихорадочно вооружались, так как или уже воевали, или же видели в этом единственную возможность не оказаться вовлеченными в войну. Даже морское сообщение было практически перерезано. Ко всему этому следует прибавить, что партия современных истребителей, заказанная в Англии и подготовленная к отправке летом 1939 г., в последний момент была реквизирована британскими властями, которые сами остро нуждались в этих самолетах. В результате, эстонская армия была бы вынуждена сражаться без прикрытия истребителей, так как эстонская авиация, неудовлетворительная ни по численности, ни по качеству, была бы за несколько дней сметена советской. В таких обстоятельствах единственными результатами сопротивления оказались бы истребление элиты нации, т.е. самых бесстрашных и стойких ее представителей, и массовая депортация остального населения, развеявшая бы его по всей Сибири и другим глухим углам России. Это было бы равносильно добровольному самоубийству нации. Какие бы горькие страдания и жестокие испытания не ожидали эстонский народ, если бы он уступил угрозам советского правительства, было все же основание надеяться, что пока сохраняется его физическое существование, сохраняется возможность того, что настанут лучшие времена и принесут возрождение национальной свободы. Народу же, который подвергнется уничтожению, будущее не сулит ничего. Надлежало следовать высшей заповеди - сохранить физическое существование нации. Другими словами, альтернативу национального самоубийства необходимо было исключить. Поэтому не было иного выхода, как только уступить неумолимой судьбе и подчиниться требованиям советского правительства. Решено было направить в Москву делегацию для ведения переговоров с советским правительством. Перед делегацией была поставлена единственная достижимая задача - сделать все возможное, чтобы спасти национальную свободу, насколько в человеческих силах сделать это в таких обстоятельствах. В делегацию, возглавлявшуюся министром иностранных дел К.Сельтером, входили спикер палаты депутатов профессор Ю.Улуотс и бывший министр иностранных дел профессор А.Пийп. Делегация вылетела в Москву из Риги в среду, 27 сентября. Стоит заметить, что когда самолет приземлился в советском аэропорту Великие Луки, на летном поле виднелся большой самолет с эмблемой Третьего Рейха, свастикой. Вскоре он взлетел. Как выяснилось, это был второй визит в Москву фон Риббентропа. Делегация прибыла в Москву около 6 часов вечера. Вскоре после этого к 9 часам делегацию вызвали в Кремль. Мой отчет дает следующее описание переговоров 27 и 28 сентября. "Молотов, с которым и на этот раз был г-н Микоян, открыл переговоры, заявив, что за это время произошел новый неприятный инцидент: советский пароход "Металлист" был торпедирован в районе Нарвской бухты неизвестной подводной лодкой". Здесь я должен прибавить, что ни у кого из эстонских делегатов не было ни малейшего сомнения в том, что вся история с торпедированием "Металлиста" была чистейшим вымыслом. Хотя г-н Молотов не упомянул польскую подводную лодку Orzel, он, несомненно, намекал на нее. Однако было совершенно очевидно, что единственной разумной целью, которую мог преследовать командир этой подводной лодки, было как можно скорее выбраться из Балтийского моря и, следовательно, взять курс на запад, что доказывалось и освобождением 20 сентября эстонских часовых в районе шведского острова Готланд. Было бы совершенно необъяснимо, если бы командир подводной лодки возле Готланда повернул обратно на восток, прямо по направлению к Нарвской бухте в восточной части Финского залива, и там 256 торпедировал советское торговое судно." Г-н Молотов и г-н Микоян, так же, как и сам Сталин, едва ли могли не обратить внимания на то, что никто из эстонских делегатов не поверил ни единому слову из истории с торпедированием "Металлиста", так как впоследствии они об этом больше не упоминали. Более того, советское торговое судно "Металлист" позднее видели в эстонских гаванях. Г-н Молотов тут же обнаружил и цель, с которой было сфабриковано "торпедирование" "Металлиста". Он продолжил: "Это новое обстоятельство вынуждает советское правительство дополнить предложение, врученное 24 сентября, новым требованием". Согласно врученному им новому проекту, Советский Союз претендовал на право разместить на эстонской территории до 35 000 человек армии и авиации для защиты баз флота и авиации, а также для защиты внутренней безопасности. После обсуждения, в ходе которого эстонская делегация выдвинула ряд аргументов против такого предложения, г-н Молотов предложил попросить г-на Сталина принять участие в переговорах. Сталин прибыл примерно в 9.15 вечера, взял на себя руководство переговорами и фактически решил все возникшие вопросы. Он заявил, что присутствие в Эстонии войск Советского Союза необходимо, чтобы дать эффективный отпор попыткам вовлечь Советский Союз и Эстонию в войну, но согласился, наконец, сократить до 25 000 человек численность войск, которые должны были быть размещены в Эстонии. Он также согласился ввести статью, согласно которой Советский Союз имел право держать свои вооруженные силы на территории Эстонии только во время продолжавшейся войны. В последующем обсуждении, которое дважды прерывалось, поскольку гг. Молотов и Сталин одновременно вели переговоры также с г-ном фон Риббентропом, речь шла в основном о том, какая из эстонских гаваней должна быть передана Советскому Союзу. Сталин в самом начале заявил, что после консультаций с военными экспертами установлено, что порт Палдиски" не пригоден к использованию в ближайшем будущем. Конечно, сказал он, можно построить военно-морскую базу в Палдиски, но это потребует времени, то же относится и к бухтам на островах Сааремаа и Хийумаа. Поэтому советскому военно-морскому флоту совершенно необходимо иметь право пользоваться Таллиннским портом, так как он пригоден к использованию в его нынешнем состоянии. После достаточно долгого обсуждения, кажется, был достигнут компромисс, согласно которому необходимо было как можно скорее построить в Палдиски и на островах Сааремаа и Хийумаа постоянные базы, однако временно, до сооружения базы в Палдиски, в течение не более 2 лет после подписания пакта, суда советского военно-морского флота должны иметь право заходить в Таллиннский порт за провизией, топливом и в целях укрытия. Это условие было внесено в конфиденциальный протокол, подписанный одновременно с пактом как приложение к нему. ~ В то же самое время, чтобы подтвердить выдумку о торпедировании "Металлиста", был разыгран неуклюжий фарс, о чем свидетельствует заявление эстонского майора А.Кергма, которое он сделал Комиссии по коммунистической агрессии, созданной в 1953 г. Палатой представителей США, и которое опубликовано в третьем отчете Комиссии. Майор Кергма, служивший в сентябре 1939 года начальником пограничной охраны Нарвского округа, приводит в своем заявлении следующие подробности: "Некоторые пограничники во время патрулирования вдоль побережья на запад от устья реки Нарвы незадолго до заката (дело происходило в конце сентября) заметили пароход, направлявшийся с востока на запад и тащивший за собой что-то, похожее на баржу. Хотя и пароход, и баржу было отчетливо видно даже без полевого бинокля, они, тем не менее, были настолько далеко от берега, что название корабля и его происхождение (флаг и т.д.) разобрать было невозможно. Внезапно с моря вблизи парохода и баржи неясно послышался взрыв, после которого баржа исчезла, очевидно, затонув. На следующий день волны поднялись высоко и вынесли на берег напротив того места, где произошел вышеописанный инцидент, обломки: доски обшивки, дверь, панель от какой-то небольшой телефонной станции и др. Все это не могло появиться ни из какого другого источника, кроме баржи, которая затонула накануне вечером, хотя казалось в высшей степени неправдоподобным, что на такой барже могла быть телефонная станция. Дверь была не похожа на те, которые обычно используются на лодках. Очевидно было, что эти предметы помешены на барже с какой-то особой целью". - Прим. авт. Небольшой городок Палдиски (Балтийский порт), расположенный в заливе примерно на 30 миль западнее Таллинна, был упомянут в ходе переговоров вечером 25 сентября как возможная альтернатива порту Таллинна. - Прим. чет. 257 Переговоры завершились около 11 часов вечера 28 сентября, а пакт, вместе с конфиденциальным протоколом и торговым соглашением, был подписан за несколько минут до полуночи. Пока печатались подлинные копии пакта, были поданы напитки и бутерброды, прозвучали тосты в честь переговоров. Небезынтересно отметить, что, когда Молотов спросил Сталина, не следует ли отложить назначенную встречу "с немцами" с полуночи до половины первого, Сталин довольно непочтительно ответил: "Нет, пусть им скажут, чтобы пришли в час - они могут подождать". Когда эстонская делегация покинула кабинет Молотова в час ночи, г-н фон Риббентроп и его свита ожидали в приемной. В ходе переговоров и Сталин, и Молотов заверили нас, что у Эстонии никогда не будет оснований сожалеть о заключении пакта. "Вы увидите, как твердо мы, большевики, придерживаемся того, под чем подписались. Порука тому - наше надежное большевистское слово. Наши слова и подписи - совсем не то, что слова и подписи буржуазных государственных деятелей". Недолго пришлось ждать эстонскому народу, чтобы увидеть, насколько надежными оказались большевистские слова и подписи. Примечание историка: Из: E.Medijamen. "Saadiku 'sawtm, ЙЖ^нмгУйеепнм./Я sacttkonKad, I918-194Q" ("Упасть посланника. МинИетерствй ^нNoщмнню^дел ипосалктва^в Отношения между Эстонией и Советским Союзом формировались во многом через голову посланника. При заключении договора о базах переговоры проходили вне традиционных дипломатических каналов. Бывший посланник в Москве позже критиковал эстонское руководство и непосредственно министра иностранных дел К.Селътера за приезд в Москву. По его мнению, от приезда в Москву следовало бы воздержаться, хотя остается непонятным, сделал ли что-нибудь сам посланник для осуществления такой возможности, поскольку у самого А. Рея были полномочия для заключения нового эстонско-советского торгового договора. Как известно, подписывать его в конце концов приехал К.Сельтер, а в результате его приезда как раз и начались переговоры по заключению договора о базах. В отчетах А.Рея в конце 1939 г. ясно просвечивает эта игра в кошки-мышки, которую Сталин затеял с Балтийскими государствами. Например, когда И.Лайдонер в декабре 1939 г. нанес визит в Москву, его принимали с подчеркнутой торжественностью. На организованном в его честь приеме представитель литовских вооруженных сил поблагодарил Сталина за возвращение Вильнюса. А.Рей направил в Таллинн дословный отчет об ответе Сталина: "У больших народов не больше права на жизнь, чем у малых, потому что каждый народ отличается каким-то своеобразием, ему есть чем обогатить сокровищницу культуры человечества. Поэтому каждый народ имеет право жить независимой жизнью, чтобы развивать свою национальную культуру". На том же приеме Сталин поднял бокал и в честь независимости Финляндии. Что он подразумевал, произнося этот тост, осталось для дипломатов Балтийских государств и Финляндии мучительной загадкой. Вряд ли Сталин просто ошибся, в ходе Зимней войны перепутав Эстонию и Финляндию. Чтобы отметить нормальные и даже союзнические эстонско-советские отношения, Лайдонер подарил Сталину к 60-летию (18? декабря 1939 г.) собственные фотографии. Хотя Сталин в ответ обещал подарить свои фотографии, посланнику А. Рею пришлось сильно постараться, чтобы заполучить их. И это было для Сталина маленькой возможностью продемонстрировать свое превосходство. 258 Из: H.Laretei. " Saatuse mangukanniks" ("Игрушкой в руках судьбы"), Tallinn, Abe, 1992, lk. 203-208. (пер. с жт.) Период военных баз Во время переговоров по договору о базах быть послом в Швеции оказалось нелегко. Самым трудным было отсутствие информации не только у меня, но и у всех эстонских посланников. По причинам, которые до сих пор остались для меня непонятными, посланникам не предоставляли никакой информации о ходе переговоров. Это шло вразрез с основными , правилами дипломатической службы. Эффективная работа посланника предполагает, что он : информирован обо всем, что происходит в центре - т.е. в министерстве иностранных дел и правительстве - в области внешней политики, да, по правде говоря, и в других областях. " Разумеется, он использует эту информацию, согласно полученным инструкциям или по ^ собственному усмотрению, и несет ответственность за то, чтобы не причинить вреда своему t государству. " Слухи о переговорах о базах распространялись, как пожар, и каждый день ко мне I обращались другие посланники и работники посольств, спрашивая, что происходит. Не имея | ин4юрмации, я не мог ничего им сказать. Однако в подобных случаях молчание всегда I пробуждает сомнения, которые не шли на пользу ни Эстонии, ни вопросу, стоявшему на повестке дня. Я решил поехать в Таллинн, чтобы получить информацию и, позвонив по телефону, попросил разрешения на это. Министр иностранных дел находился с делегацией в Москве, но помощник министра Каазик под свою ответственность разрешил мне приехать. Тогда я вылетел в Таллинн. [ В дни, когда в Москве шли переговоры, я постоянно сидел в кабинете помощника министра, откуда поддерживалась телефонная связь с Москвой. В то же самое время по соседству, в кабинете министра иностранных дел заседало правительство, там же находился и генерал Лайдонер. Поэтому у меня была возможность поговорить также с членами правительства и с генералом Лайдонером и услышать их мнения о положении дел. Находясь там, я узнал и такое, что меня ошеломило. Мы с Каазиком были вдвоем в его кабинете, когда позвонили из Москвы. Каазик снял трубку, и я увидел, как он вдруг побледнел и сделался очень серьезным. Когда разговор закончился, я спросил Каазика, что случилось. Каазик объяснил, что министр иностранных дел отдал распоряжение ходатайствовать о получении для него и его жены виз для поездки в Германию. Мы с Каазиком были очень удивлены. Ведь нам было известно, что Москва контролирует каждый телефонный звонок, записывая его на пленку. Мы попытались представить, как могло повлиять на дальнейший ход переговоров известие, что эстонский министр иностранных дел собирается по возвращении бежать из Эстонии, и какое впечатление это произвело бы за границей, если бы об этом стало известно. Мы пришли к выводу, что отдавать такие распоряжения по телефону совершенно недопустимо, так как об этом немедленно дадут знать членам советской делегации. Это был не единственный ошибочный шаг, предпринятый министром иностранных дел. Вскоре после моего возвращения в Стокгольм он позвонил мне из Таллинна и отдал распоряжение открыть на его имя текущий счет в Энскильда-банке. А деньги он, мол, переведет позже. Уже обсудив с Каазиком, какое впечатление могло бы произвести намерение министра иностранных дел покинуть Эстонию, я категорически отказался выполнить распоряжение. Сказал, что если сегодня открыть подобный счет в здешнем банке, уже завтра всему дипломатическому корпусу будет известно, что министр иностранных дел Эстонии готовится к бегству. После этого я сразу же положил трубку. Наиболее спорный вопрос по поводу заключения договора о базах -- правильно ли было отдавать Советскому Союзу базы без сопротивления. Мнения здесь расходятся. Одни считают, что вооруженное сопротивление потребовало бы больших жертв, и по всем расчетам нам бы не удалось сопротивляться долго. Другие утверждают, что в случае сопротивления правительство республики во главе с президентом покинуло бы Эстонию и было бы признано за границей как правительство в изгнании. Не совершена была бы нашим правительством, по-видимому, и ошибка, которую сделала Польша, послав в Варшаву своего Миколайчика и создав коалиционное правительство, которое, впрочем, просуществовало недолго. Если бы правительство уехало, оно могло было бы использовать и денежные суммы, находившиеся за 259 границей, что заметно облегчило бы нашу борьбу за рубежом. Не возникло бы и разногласий в зарубежной борьбе, поскольку ею централизованно руководило бы правительство. Все эти рассуждения - по большей части мудрствование задним числом, основанное главным образом на том, что наши потери в случае сопротивления были бы не больше потерь в результате депортаций. Однако в период переговоров предвидеть депортации было невозможно. И все же есть один аргумент, говорящий в пользу сопротивления, с которым трудно поспорить. Его выдвинул в шведском риксдаге министр иностранных дел Унден, который вообще-то относился к Эстонии не слишком доброжелательно: "Сопротивление, конечно, потребовало бы жертв, но оно сохранило бы здоровье души народа". Нельзя скрывать, что отсутствие сопротивления вызвало большое разочарование и чувство ожесточения среди молодежи, выросшей в свободной Эстонии, которую учили, что свободу, завоеванную в Освободительной войне, в случае необходимости следует защищать и с оружием в руках. Несмотря на это, нельзя обвинять президента Пятса и правительство, решивших избежать кровопролития. Попытки прозондировать почву, предпринятые вслед за предъявлением требования о базах, показали, что нам неоткуда было ждать помощи, а наши собственные силы обороны были слишком незначительны, чтобы оказать сопротивление. Из: П.Судоплатов. "Спецоперации. Ay&fHKO^uJRpe^lbW ОЛМА^ПРЕСС, 1997, с. 148-155. ' [:];. ^ :::[!] - '-У;.^.[!] ^. [l:l::h]"[l:IJII;::] ^ , [1!]. '.[!] - [\] [!] ^ Закордонная разведка НКВД накануне войны В октябре 1939 года, вместе с Фитиным, начальником разведки, и Меркуловым, заместителем Берии, я принимал участие в совещании у Молотова в его кремлевском кабинете. Там находились также начальник оперативного управления Генштаба генерал-майор Василевский (в 50-х годах министр обороны), заместитель наркома иностранных дел Потемкин, зампред Госплана Борисов, начальник штаба ВМФ адмирал Исаков, начальник погранвойск генерал Масленников и начальник военной разведки, кажется, генерал-майор Панфилов. На повестке дня стоял один вопрос - защита стратегических интересов в Прибалтике. Молотов хотел услышать наши соображения. Советские войска уже находились там в соответствии с договорами, подписанными с правительствами Литвы, Латвии и Эстонии. Открывая совещание, Молотов заявил: - Мы имеем соглашение с Германией о том, что Прибалтика рассматривается как регион наиболее важных интересов Советского Союза. Ясно, однако, - продолжал Молотов, - что хотя германские власти признают это в принципе, они никогда не согласятся ни на какие "кардинальные социальные преобразования", которые изменили бы статус этих государств, их вхождение в состав Советского Союза. Более того, советское руководство полагает, что наилучший способ защитить интересы СССР в Прибалтике и создать там надежную границу -это помочь рабочему движению свергнуть марионеточные режимы. Из этого заявления стало ясно, каким именно образом мы толковали соглашения с Гитлером. Однако поздней осенью 1939 года появился новый стимул для активизации наших политических, экономических, военных и разведывательных операций в Прибалтике. От наших резидентур в Швеции и Берлине мы получили проверенную и надежную информацию о том, что немцы планируют направить высокопоставленные экономические делегации в Ригу и Таллин для заключения долгосрочных соглашений. Таким образом, Прибалтика оказалась бы под политическим и экономическим зонтиком Германии. Телеграммы из Берлина и Швеции были отправлены за двумя подписями - посла и резидента, что бывало крайне редко и означало: информация имеет важное политическое значение. Полученные в Москве, они с визами Молотова и Берии препровождались Фитину и мне по линии НКВД с приказом Берии немедленно представить по этому вопросу предложения. Телеграммы такого уровня, за подписью послов и резидентов, обычно направлялись нескольким членам правительства. 260 Фитин ознакомил с телеграммой Гукасова, начальника по работе с националистическими и эмигрантскими организациями в районах, примыкающих к нашим границам. Кстати, именно Гукасов год назад потребовал от партбюро расследовать мое персональное дело. Сейчас, все еще с подозрением относясь к моей лояльности и, возможно, все еще держа на меня зло, он не передал мне указание Берии и самостоятельно подготовил предложения по противостоянию немецким спецслужбам в Латвии, Литве и Эстонии и в обход меня направил их Фитину. Его план заключался в том, чтобы использовать лишь агентурную сеть в трех республиках Прибалтики, состоявшую из русских и еврейских эмигрантов. Разразился скандал. Вызвав Фитина и меня и выслушав сообщение Фитина по записке Гукасова, Берия спросил мое мнение. Я честно ответил, что его у меня нет, я не получал никаких указаний и не в курсе германских намерений в Риге; в настоящее время я занимаюсь совершенно другими делами. Берия взорвался от ярости и велел срочно еще раз принести телеграммы. Тут он увидел, что на них нет моей подписи, а у нас было обязательное правило визировать любой секретный документ, проходящий через руки того или иного должностного лица в разведке и направленный для проработки. Гукасова тут же вызвали на ковер - и Берия пригрозил снести ему голову за невыполнение его приказа. Гукасов в ответ, понизив голос, в доверительном тоне (он был уроженец Тбилиси) сказал буквально следующее. Он действительно не показал мне телеграммы, так как получил информацию от начальника следственной части Сергиенко о наличии материалов, в которых говорится о моих подозрительных контактах с врагами народа -бывшим руководством разведки. Берия резко оборвал Гукасова: надо бросать идиотскую привычку лезть со своими предложениями и раз и навсегда зарубить себе на носу, что приказы должны выполняться беспрекословно и незамедлительно. - Европа сейчас в огне войны, и задачи разведки в нынешних условиях, - подчеркнул Берия, - стали совершенно иными. - И тут же процитировал Сталина, потребовавшего активного включения оперативных сотрудников разведорганов в политические зондажные операции с использованием любых конфликтов в правящих кругах иностранных государств. - Это, - подытожил Берия, - ключ к успеху в свержении нынешних правительств марионеточных государств, провозгласивших свою так называемую независимость в 1918 году под защитой немецких штыков. - Из этой тирады мы сразу поняли, что он имеет в виду государства Прибалтики. - Немцы и раньше и теперь, - продолжал Берия, - рассматривают их как свои провинции, считая колониями германской империи. Наша же задача состоит в том, чтобы сыграть на противоречиях между Англией и Швецией в данном регионе. - При этих словах он повернулся в мою сторону. - Обдумайте все как следует и немедленно вызовите в Москву Чичаева. Потом доложите ваши соображения с учетом необходимых материальных средств. Срок - три дня. Самоуверенная, дерзкая постановка вопроса отражала то новое мышление, которое демонстрировали Сталин, Молотов и Берия после подписания пакта, который явно прибавил им веры в собственные возможности. В регионах, уже официально вошедших теперь в сферу наших интересов, мы начинали кардинально новую активную политику, с тем чтобы повлиять на внутренний курс правительств этих государств. <....> Судьба прибалтийских государств, которую первоначально определяли в Кремле и в Берлине, во многом похожа на судьбу восточноевропейских, предрешенную в свое время в Ялте. Сходство тут разительное: и в том и в другом случае предварительным соглашением предусматривалось создание коалиционных правительств, дружественных обеим сторонам. Нам нужна была буферная зона, отделявшая нас от сфер влияния других мировых держав, и мы проявляли готовность идти на жесткую конфронтацию в тех районах, где к концу войны находились войска Красной Армии. Снова повторюсь, задачу построения коммунизма Кремль видел главным образом в том, чтобы всемерно укреплять мощь советского государства. Роль мировой державы мы могли играть лишь в том случае, если государство обладало достаточной военной силой и было в состоянии подчинить своему влиянию страны, находящиеся у наших границ. Идея пропаганды сверху коммунистической революции во всем мире была дымовой завесой идеологического характера, призванной утвердить СССР в роли сверхдержавы, влияющей на все события в мире. Хотя изначально эта концепция и была идеологической, она постепенно стала реальным политическим курсом. Такая возможность открылась перед нашим государством впервые после подписания Пакта Молотова - Риббентропа. Ведь отныне, как 261 подтверждали секретные протоколы, одна из ведущих держав мира признавала международные интересы Советского Союза и его естественное желание расширять свои границы. Из: H.Laretei. " Saatuse mdngukanniks...",lk. 203-208. (пер" с зет.) Еще сложнее, чем во время переговоров, стало положение всех эстонских посланников в период существования баз. Эстония в то время придерживалась во внешней политике курса лояльного выполнения договора о базах, чтобы не провоцировать Советский Союз предъявлять новые, более тяжелые требования. Поэтому за границей эстонские дипломаты старались производить впечатление, будто Эстония является хозяином в собственном доме. Защищать такую позицию посланникам было трудно, так как за границей положение в Эстонии расценивали как оккупационный режим. Особенно очевидным это стало тогда, когда советские военно-воздушные силы начали бомбить Финляндию с самолетов, взлетавших с баз, расположенных в Эстонии. Поначалу мы пытались отрицать это, однако, сообщениям из Финляндии, где бомбардировки с эстонских баз вызвали огромное негодование, доверяли больше, чем нашим опровержениям. Спрашивали, как Эстония, если она является хозяином в собственном доме, допускает бомбардировки братского народа бомбардировщиками, прилетающими из Эстонии. Бомбардировка Финляндии сразу восстановила общественное мнение Швеции против Эстонии. Даже наши лучшие друзья больше не верили, когда я пытался объяснить положение согласно полученным из Эстонии инструкциям, и государственный антиквар Швеции профессор Курман как-то сурово и резко бросил мне в лицо: "Что вы несете!" Это антиэстонское настроение особенно остро проявилось на открытии сельскохозяйственной конференции в большом зале филармонии, куда были приглашены и дипломаты. Меня посадили рядом с послом Советского Союза г-жой Коллонтай, а по обе стороны от нас оставили 3-4 пустых кресла. Тем самым нас словно бы поместили на позорную скамью перед полным залом народа и изолировали от общества, сделав из нас "союзников". Это сильно подействовало и на г-жу Коллонтай, и она со вздохом прошептала мне: "Трудно в такое время быть послом". Замалчивание истинного положения дел, разумеется, логически проистекало из стремления не раздражать Советский Союз, но от этого ноша посла не становилась легче, а с течением времени все это возымело и негативные последствия, поскольку соответствовало советской пропаганде, которая подчеркивала добровольный характер договора о базах и его лояльное выполнение обеими сторонами. Тем самым у мировой общественности создалось впечатление, будто бы в разговорах о добровольном присоединении Балтийских государств есть зерно истины. Хотя иностранные посольства можно было осторожно информировать о реальной ситуации, зная, что через них информация не получит огласки, но именно по этой причине она не могла повлиять и на общественное мнение. Только незаконно объявленные выборы нового Государственного собрания, превращение Эстонии в социалистическую республику и ее присоединение к Союзу ССР развязали эстонским посланникам руки для распространения верной информации. Однако к тому времени ущерб уже был нанесен. Вопрос, на что была направлена политика периода баз, обсуждался по разным поводам. У меня была возможность получить информацию об этом из первых рук во время моей последней встречи с президентом Пятсом в Таллинне в апреле 1940 г. Во время этой беседы с глазу на глаз, продолжавшейся два часа пятнадцать минут, Пяте объяснил, что правительство убеждено в том, что в сентябре того же года разразится война между Германией и Советским Союзом. "Осталось всего полгода, и если мы, лояльно выполняя договор, не дадим повода Советскому Союзу предпринять какие-нибудь более решительные шаги, то мы спасены", - были слова Пятса, дававшие предельно ясную картину направления тогдашней политики правительства. Со своей стороны, я как наблюдатель из-за рубежа высказал опасения, что дело может принять худший оборот, и предложил направить за границу возможно больше членов правительства, чтобы они могли образовать предусмотренный законом кворум и на худой конец действовать как правительство в изгнании, а также перевести деньги, которые обеспечили бы им возможность действия. Хотя Пяте не дал на это вразумительного ответа, я 262 понял, что этого нельзя сделать, не привлекая внимания Советского Союза и не вызывая сомнении. Это означало бы отклонение от однажды взятого политического курса. Встретившись позже с министром иностранных дел Пиипом, я попросил его направить за границу хотя бы одного хорошего специалиста по международному праву, назвав, между прочим, имя профессора Николая Каазика. Это не было сделано, очевидно, из тех же соображений, однако позже Каазику посчастливилось бежать, и он принимал участие в составлении ряда меморандумов для разъяснения юридического статуса Эстонии и беженцев. Его преждевременная смерть стала большой потерей в нашей зарубежной борьбе. Надежда на войну между Германией и Советским Союзом была не единственной причиной, определявшей политический курс того времени. При ближайшем рассмотрении встает целый ряд вопросов, на которые, опираясь на имеющиеся в нашем распоряжении данные, ясный ответ найти невозможно. Вероятно, большая часть этих вопросов так и останется без ответа, так как те, кто мог бы дать его, уже отошли в мир иной. С периодом баз совпало заключение мирного договора с Финляндией. По данным шведов, большая заслуга в заключении мира принадлежит советскому послу в Швеции г-же Коллонтай, о которой известно было, что она с самого начала осудила нападение на Финляндию и со своей стороны сделала все, чтобы достичь мирного договора. В дипломатических действиях Советского Союза того времени осталось, однако, совершенно непонятным, почему в процессе мирных переговоров с Финляндией, несмотря на тесные контакты со шведским министерством иностранных дел, использовалось также эстонское посольство. Однажды ко мне пришел пресс-атташе Карл ACT и рассказал, что представитель ТАСС в Стокгольме позвонил ему и попросил о встрече. ACT сказал, что туда, прямо в логово, он не пойдет, и что если у них есть какое-то дело. пусть приходят к нему сами. ACT принял представителя ТАСС у себя дома и сразу после этого, поздно вечером, пришел ко мне, захватив полную запись беседы. По его просьбе жена, присутствовавшая во время беседы, тоже делала заметки, чтобы запись получилась максимально точной. Из сообщения представителя ТАСС выяснилось, что Советский Союз согласился бы заключить мир с Финляндией, если бы был уверен, что Швеция сохранит нейтралитет, и что русские ждут от Швеции соответствующего заявления. Я сказал об этом непосредственно министру иностранных дел Швеции Гюнтеру, и через несколько дней в газетах действительно появилось заявление премьер-министра Ханссона о нейтралитете Швеции. Прочитав его, мы с Астом пришли к выводу, что оно вряд ли удовлетворит Советский Союз. Представитель ТАСС действительно попросил Аста о новой встрече и обратил внимание на то, что заявление очень туманно. Я и об этом сообщил министру иностранных дел, и вскоре после этого появилось новое заявление, на этот раз от имени короля, которое, по-видимому, удовлетворило Советский Союз, так как Аста по этому вопросу больше не беспокоили. Не прошло и четырех-пяти дней со времени последней встречи Аста с представителем ТАСС, как из Финляндии пришло известие об отъезде делегации в Москву для мирных переговоров. В какой мере на ход переговоров повлияло посредничество эстонского посольства, сказать невозможно, так как вся история производила впечатление весьма непонятной и загадочной. Из: K-Pusta. "Saadiku pdevik" ("Дневник посланника"), Tallinn, Olion, 1992, lk. 206-208. (пер. с зет.) Я уже нанес свои первые визиты на Тоомпеа, когда адъютант президента позвонил в гостиницу "Бристоль" и сообщил, что президент высказал пожелание встретиться со мной завтра, 21 марта, в замке Кадриорг. Пяте выглядел сильно постаревшим и жаловался на боли в спине, которые не позволяли вставать с кресла. Он хотел сообщить мне, что ввиду серьезности данной ситуации мы должны забыть старое и объединить все наши усилия для того, чтобы спасти то, что еще можно спасти. Он хотел, чтобы я отправился посланником в Рим, поскольку Италия, по всей видимости, не должна была участвовать в войне и тем самым становилась важным действующим лицом при решении дальнейшей судьбы Эстонии. <...> 263 Наш разговор продолжался два часа. Президент сказал, кроме того, что, поскольку уж я встретился с премьер-министром Улуотсом и министром иностранных дел Пиипом (которые выходили из кабинета Пятса, когда я входил в него), он должен заметить, что оба они более оптимистичны, чем он, в отношении России. Нападение со стороны России, судя по всему, неизбежно, и тогда положение Эстонии может оказаться еще хуже, чем в 1918 году. Поэтому он высказал пожелание, чтобы мы, зарубежные представители, опять организовали зарубежную делегацию, как в 1918 году, и чтобы я поговорил об этом с Яаном Тыниссоном и убедил его поехать за границу во главе этой делегации, в первую очередь в Швецию, где его так хорошо знают со времени правления короля Густава. На мои вопрос, почему он сам не сделает это предложение Тыниссону, Пяте ответил, что у Тыниссона могло бы возникнуть подозрение, что от него хотят избавиться по внутриполитическим причинам. Что же касается полномочий и кредитования этой делегации, то он обещал позаботиться о том, чтобы все организовать. Днем раньше я беседовал с премьер-министром Юри Улуотсом. Его объяснения звучали так, как будто он пытался убедить самого себя в своем собственном оптимизме. Он рассказывал о своей поездке с Пиипом в Москву и особенно о прощальном обеде у Сталина, который их щедро угощал и объяснял, почему у Советской России нет причин нападать на Эстонию и силой менять внутренний режим. "Эстония - сельскохозяйственная страна, которая кормит всю Ленинградскую область. Почему мы должны нарушать эту экономику? Эстонцу нужно лишь немного частной собственности, чтобы работать. Было бы бессмысленно менять его образ мышления силой..." Так рассуждал Сталин, после чего Улуотс спросил у меня, не считаю ли я, что он рассуждал по-деловому. Я смог лишь ответить, что весь наш опыт общения с коммунистами показывает несоответствие их диалектики действительному поведению. Пийп был явно озабочен и считал, что вся ситуация невероятно запутана. <...> На обратном пути я сделал остановку в Тарту, чтобы сообщить Тыниссону о предложении Пятса насчет делегации и самого Тыниссона. Он выслушал мое сообщение и ответил спокойно: "Я озабочен ситуацией не меньше, чем президент Пяте, но я уже стар и не хочу, чтобы у моего народа сложилось впечатление, что я покинул его перед угрозой беды. Хотя я одобряю план делегации и советую Вам, представителям Эстонии за рубежом, сразу же приступить к его осуществлению". Не помог и совет госпожи Хильды еще раз обдумать это предложение - старый Яан остался при своем мнении. Он проводил меня на поезд и повторил еще раз, что его решение принято после основательных размышлений, а не является результатом минутной слабости. Мне он пожелал веры и удачи и сказал, что больше мы не увидимся. Из: LRaamot "Mdlestused" ("Аосп^шинания"), &. 2, Stockholm, VaUs-Eestija EMP, 1991, lk.l72.(nep.C3CM) [!] [1!] ^'^\^^^, .;[;],[;:],.[::::8], ^[:1] .',. f,/^ ' , [!] [:] - [:] [:] Некоторые события, связанные с началом оккупации Эстонии Советским Союзом, в хронологическом порядке 16 июня 1940 года. Советский Союз предъявил посланнику Эстонской республики в Москве ультиматум, который содержал многочисленные необоснованные обвинения в адрес Эстонии. Ультиматум было решено принять. 17 июня. Началось вступление советских войск в Эстонию. 19 июня. В Таллинн в качестве эмиссара Советского Союза прибыл член Политбюро Андрей Жданов, который незамедлительно приступил к созданию нового правительства и начал организацию перехода Эстонии к советскому государственному строю. 21 июня 1940 года. В Таллинне была организована коммунистическая демонстрация. Президент Пяте распустил правительство Ю.Улуотса (приказ No 55) и утвердил правительство Йоханнеса Вареса (приказ No 56) в том составе, который был приемлем для Жданова. Хотя Пяте формально сохранил должность президента, ему, по существу, приходилось выполнять распоряжения Жданова. 264 22 июня. Приказом президента No 57 генерал Лайдонер был освобожден от обязанностей главнокомандующего и с действительной военной службы, начиная с 22 июня 1940 года. 5 июля. Государственная дума была распущена, были объявлены выборы нового состава Думы. 14-15 июля по требованию Жданова состоялись выборы в Государственную думу, которые пр