венный совeтъ и соглашаюсь. Юра -- онъ еле на ногахъ стоитъ отъ усталости -- предлагаетъ заву другой варiантъ: -- Вы бы насъ къ какой-нибудь работe пристроили. И вамъ лучше, и намъ не такъ тошно. -- Это -- идея... Черезъ нeсколько минутъ мы уже сидимъ за прилавкомъ и приставлены къ какимъ-то вeдомостямъ: бушлатъ Пер. -- 1, штаны III ср. -- 1 и т.д. Наше участiе ускорило операцiю выдачи почти вдвое. Часа черезъ полтора эта операцiя была закончена, и завъ подошелъ къ намъ. Отъ его давешняго балагурства не осталось и слeда. Передо мной былъ безконечно, смертельно усталый человeкъ. На мой вопросительный взглядъ онъ отвeтилъ: {65} -- Вотъ ужъ третьи сутки на ногахъ. Все одeваемъ. Завтра кончимъ -- все равно ничего уже не осталось. Да, -- спохватился онъ, -- васъ вeдь надо одeть. Сейчасъ вамъ подберутъ. Вчера прибыли? -- Да, вчера. -- И на долго? -- Говорятъ, лeтъ на восемь. -- И статьи, вeроятно, звeрскiя? -- Да, статьи подходящiя. -- Ну, ничего, не унывайте. Знаете, какъ говорятъ нeмцы: Mut verloren -- alles verloren. Устроитесь. Тутъ, если интеллигентный человeкъ и не совсeмъ шляпа -- не пропадетъ. Но, конечно, веселаго мало. -- А много веселаго на волe? -- Да, и на волe -- тоже. Но тамъ -- семья. Какъ она живетъ -- Богъ ее знаетъ... А я здeсь уже пятый годъ... Да. -- На мiру и смерть красна, -- кисло утeшаю я. -- Очень ужъ много этихъ смертей... Вы, видно, родственники. Я объясняю. -- Вотъ это удачно. Вдвоемъ -- на много легче. А ужъ втроемъ... А на волe у васъ тоже семья? -- Никого нeтъ. -- Ну, тогда вамъ пустяки. Самое горькое -- это судьба семьи. Намъ приносятъ по бушлату, парe штановъ и прочее -- полный комплектъ перваго срока. Только валенокъ на мою ногу найти не могутъ. -- Зайдите завтра вечеромъ съ задняго хода. Подыщемъ. Прощаясь, мы благодаримъ зава. -- И совершенно не за что, -- отвeчаетъ онъ. -- Черезъ мeсяцъ вы будете дeлать то же самое. Это, батенька, называется классовая солидарность интеллигенцiи. Чему-чему, а ужъ этому большевики насъ научили. -- Простите, можно узнать вашу фамилiю? Завъ называетъ ее. Въ литературномъ мiрe Москвы это весьма небезызвeстная фамилiя. -- И вашу фамилiю я знаю, -- говоритъ завъ. Мы смотримъ другъ на друга съ ироническимъ сочувствiемъ... -- Вотъ еще что: васъ завтра попытаются погнать въ лeсъ, дрова рубить. Такъ вы не ходите. -- А какъ не пойти? Погонятъ. -- Плюньте и не ходите. -- Какъ тутъ плюнешь? -- Ну, вамъ тамъ будетъ виднeе. Какъ-то нужно изловчиться. На лeсныхъ работахъ можно застрять надолго. А если отвертитесь -- черезъ день-два будете устроены на какой-то приличной работe. Конечно, если считать этотъ кабакъ приличной работой. -- А подъ арестъ не посадятъ? -- Кто васъ будетъ сажать? Такой же дядя въ очкахъ, {66} какъ и вы? Очень мало вeроятно. Старайтесь только не попадаться на глаза всякой такой полупочтенной и полупартiйной публикe. Если у васъ развито совeтское зрeнiе -- вы разглядите сразу... Совeтское зрeнiе было у меня развито до изощренности. Это -- тотъ сортъ зрeнiя, который, въ частности, позволяетъ вамъ отличить безпартiйную публику отъ партiйной или "полупартiйной". Кто его знаетъ, какiя внeшнiя отличiя существуютъ у этихъ, столь неравныхъ и количественно, и юридически категорiй. Можетъ быть, тутъ играетъ роль то обстоятельство, что коммунисты и иже съ ними -- единственная соцiальная прослойка, которая чувствуетъ себя въ Россiи, какъ у себя дома. Можетъ быть, та подозрительная, вeчно настороженная напряженность человeка, у котораго дeла въ этомъ домe обстоятъ какъ-то очень неважно, и подозрительный нюхъ подсказываетъ въ каждомъ углу притаившагося врага... Трудно это объяснить, но это чувствуется... На прощанье завъ даетъ намъ нeсколько адресовъ: въ такомъ-то баракe живетъ группа украинскихъ профессоровъ, которые уже успeли здeсь окопаться и обзавестись кое-какими связями. Кромe того, въ Подпорожьи, въ штабe отдeленiя, имeются хорошiе люди X, Y, и Z, съ которыми онъ, завъ, постарается завтра о насъ поговорить. Мы сердечно прощаемся съ завомъ и бредемъ къ себe въ баракъ, увязая въ снeгу, путаясь въ обезкураживающемъ однообразiи бараковъ. Послe этого сердечнаго разговора наша берлога кажется особенно гнусной... ОБСТАНОВКА ВЪ ОБЩЕМЪ И ЦEЛОМЪ Изъ разговора въ складe мы узнали очень много весьма существенныхъ вещей. Мы находились въ Подпорожскомъ отдeленiи ББК, но не въ самомъ Подпорожьи, а на лагерномъ пунктe "Погра". Сюда предполагалось свезти около 27.000 заключенныхъ. За послeднiя двe недeли сюда прибыло шесть эшелоновъ, слeдовательно, 10-12.000 народу, слeдовательно, по всему лагпункту свирeпствовалъ невeроятный кабакъ и, слeдовательно, всe лагерныя заведенiя испытывали острую нужду во всякаго рода культурныхъ силахъ. Между тeмъ, по лагернымъ порядкамъ всякая такая культурная сила -- совершенно независимо отъ ея квалификацiи -- немедленно направлялась на "общiя работы", т.е. на лeсозаготовки. Туда отправлялись, и врачи, и инженеры, и профессора. Интеллигенцiя всeхъ этихъ шести эшелоновъ рубила гдe-то въ лeсу дрова. Самъ по себe процессъ этой рубки насъ ни въ какой степени не смущалъ. Даже больше -- при нашихъ физическихъ данныхъ, лeсныя работы для насъ были бы легче и спокойнeе, чeмъ трепка нервовъ въ какой-нибудь канцелярiи. Но для насъ дeло заключалось вовсе не въ легкости или трудности работы. Дeло заключалось въ томъ, что, попадая на общiя работы, мы превращались въ безличныя единицы той "массы", съ которой совeтская {67} власть и совeтскiй аппаратъ никакъ не церемонится. Находясь въ "массахъ", человeкъ попадаетъ въ тотъ конвейеръ механической и механизированной, безсмысленной и безпощадной жестокости, который дeйствуетъ много хуже любого ГПУ. Здeсь, въ "массe", человeкъ теряетъ всякую возможность распоряжаться своей судьбой, какъ-то лавировать между зубцами этого конвейера. Попавъ на общiя работы, мы находились бы подъ вeчной угрозой переброски куда-нибудь въ совсeмъ неподходящее для бeгства мeсто, разсылки насъ троихъ по разнымъ лагернымъ пунктамъ. Вообще "общiя работы" таили много угрожающихъ возможностей. А разъ попавъ на нихъ, можно было бы застрять на мeсяцы. Отъ общихъ работъ нужно было удирать -- даже и путемъ весьма серьезнаго риска. BOBA ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ Мы вернулись "домой" въ половинe пятаго утра. Только что успeли улечься и обогрeться -- насъ подняли крики: -- А ну, вставай... Было шесть часовъ утра. На дворe -- еще ночь. Въ щели барака воетъ вeтеръ. Лампочки еле коптятъ. Въ барачной тьмe начинаютъ копошиться невыспавшiеся, промершiе, голодные люди. Дежурные бeгутъ за завтракомъ -- по стакану ячменной каши на человeка, разумeется, безъ всякаго признака жира. Каша "сервируется" въ одномъ бачкe на 15 человeкъ. Казенныхъ ложекъ нeтъ. Надъ каждымъ бачкомъ наклоняется по десятку человeкъ, поспeшно запихивающихъ въ ротъ мало съeдобную замазку и ревниво наблюдающихъ за тeмъ, чтобы никто не съeлъ лишней ложки. Порцiи раздeлены на глазъ, по дну бачка. За спинами этого десятка стоятъ остальные участники пиршества, взирающiе на обнажающееся дно бачка еще съ большей ревностью и еще съ большей жадностью. Это -- тe, у кого своихъ ложекъ нeтъ. Они ждутъ "смeны". По бараку мечутся люди, какъ-то не попавшiе ни въ одну "артель". Они взываютъ о справедливости и объ eдe. Но взывать въ сущности не къ кому. Они остаются голодными. -- Въ лагерe такой порядокъ, -- говоритъ какой-то рабочiй одной изъ такихъ неприкаянныхъ голодныхъ душъ, -- такой порядокъ, что не зeвай. А прозeвалъ -- вотъ и будешь сидeть не eвши: и тебe наука, и совeтской власти больше каши останется. Наша продовольственная "артель" возглавляется Борисомъ и поэтому организована образцово. Борисъ самъ смотался за кашей, какъ-то ухитрился выторговать нeсколько больше, чeмъ полагалось, или во всякомъ случаe, чeмъ получили другiе, изъ щепокъ настругали лопаточекъ, которыя замeнили недостающiя ложки... Впрочемъ, самъ Борисъ этой каши такъ и не eлъ: нужно было выкручиваться отъ этихъ самыхъ дровъ. Техникъ Лепешкинъ, котораго мы въ вагонe спасли отъ урокъ, былъ назначенъ бригадиромъ одной изъ бригадъ. Первой частью нашего стратегическаго плана было попасть въ его бригаду. Это было совсeмъ просто. {68} Дальше, Борисъ объяснилъ ему, что идти рубить дрова мы не собираемся ни въ какомъ случаe и что дня на три нужно устроить какую-нибудь липу. Помимо всего прочаго, одинъ изъ насъ троихъ все время будетъ дежурить у вещей -- кстати, будетъ караулить и вещи его, Лепешкина. Лепешкинъ былъ человeкъ опытный. Онъ уже два года просидeлъ въ ленинградскомъ концлагерe, на стройкe дома ОГПУ. Онъ внесъ насъ въ списокъ своей бригады, но при перекличкe фамилiй нашихъ выкликать не будетъ. Намъ оставалось: а) не попасть въ строй при перекличкe и отправкe бригады и б) урегулировать вопросъ съ дневальнымъ, на обязанности котораго лежала провeрка всeхъ оставшихся въ баракe съ послeдующимъ заявленiемъ выше стоящему начальству. Была еще опасность нарваться на начальника колонны, но его я уже видeлъ, правда, мелькомъ, видъ у него былъ толковый, слeдовательно, какъ-то съ нимъ можно было сговориться. Отъ строя мы отдeлались сравнительно просто: на дворe было еще темно, мы, выйдя изъ двери барака, завернули къ уборной, оттуда -- дальше, минутъ сорокъ околачивались по лагерю съ чрезвычайно торопливымъ и дeловымъ видомъ. Когда послeднiе хвосты колонны исчезли, мы вернулись въ баракъ, усыпили совeсть дневальнаго хорошими разговорами, торгсиновской папиросой и обeщанiемъ написать ему заявленiе о пересмотрe дeла. Напились кипятку безъ сахару, но съ хлeбомъ, и легли спать. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ВСТРEЧА Проснувшись, мы устроили военный совeтъ. Было рeшено: я и Юра идемъ на развeдку. Борисъ остается на дежурствe. Во-первыхъ -- Борисъ не хотeлъ быть мобилизованнымъ въ качествe врача, ибо эта работа на много хуже лeсоразработокъ -- преимущественно по ея моральной обстановкe, и во-вторыхъ, можно было ожидать всякаго рода уголовныхъ налетовъ. Въ рукопашномъ же смыслe Борисъ стоилъ хорошаго десятка урокъ, я и Юра на такое количество претендовать не могли. И вотъ мы съ Юрой солидно и медлительно шествуемъ по лагерной улицe. Не Богъ вeсть какая свобода, но все-таки можно пойти направо и можно пойти налeво. Послe корридоровъ ГПУ, надзирателей, конвоировъ и прочаго -- и это удовольствiе... Вотъ шествуемъ мы такъ -- и прямо навстрeчу намъ чортъ несетъ начальника колонны. Я вынимаю изъ кармана коробку папиросъ. Юра начинаетъ говоритъ по англiйски. Степенно и неторопливо мы шествуемъ мимо начальника колонны и вeжливо -- одначе, такъ сказать, съ чувствомъ собственнаго достоинства, какъ если бы это было на Невскомъ проспектe -- приподымаемъ свои кепки. Начальникъ колонны смотритъ на насъ удивленно, но корректно беретъ подъ козырекъ. Я увeренъ, что онъ насъ не остановитъ. Но шагахъ въ десяти за нами скрипъ его валенокъ по снeгу замолкаетъ. Я чувствую, что начальникъ колонны остановился и недоумeваетъ, почему {69} мы не на работe и стоитъ ли ему насъ остановить и задать намъ сей нескромный вопросъ. Неужели я ошибся? Но, нeтъ, скрипъ валенокъ возобновляется и затихаетъ вдали. Психологiя -- великая вещь. А психологiя была такая: начальникъ колонны, конечно, -- начальникъ, но, какъ и всякiй совeтскiй начальникъ -- хлибокъ и неустойчивъ. Ибо и здeсь, и на волe закона въ сущности нeтъ. Есть административное соизволенiе. Онъ можетъ на законномъ и еще болeе на незаконномъ основанiи сдeлать людямъ, стоящимъ на низахъ, цeлую массу непрiятностей. Но такую же массу непрiятностей могутъ надeлать ему люди, стоящiе на верхахъ. По собачьей своей должности начальникъ колонны непрiятности дeлать обязанъ. Но собачья должность вырабатываетъ -- хотя и не всегда -- и собачiй нюхъ; непрiятности, даже самыя законныя можно дeлать только тeмъ, отъ кого отвeтной непрiятности произойти не можетъ. Теперь представьте себe возможно конкретнeе психологiю вотъ этого хлибкаго начальника колонны. Идутъ по лагерю двое этакихъ дядей, только что прибывшихъ съ этапомъ. Ясно, что они должны быть на работахъ въ лeсу, и ясно, что они отъ этихъ работъ удрали. Однако, дяди одeты хорошо. Одинъ изъ нихъ куритъ папиросу, какiя и на волe куритъ самая верхушка. Видъ -- интеллигентный и, можно сказать, спецовскiй. Походка увeренная, и при встрeчe съ начальствомъ -- смущенiя никакого. Скорeе этакая покровительственная вeжливость. Словомъ, люди, у которыхъ, очевидно, есть какiя-то основанiя держаться этакъ независимо. Какiя именно -- чортъ ихъ знаетъ, но, очевидно, есть. Теперь -- дальше. Остановить этихъ дядей и послать ихъ въ лeсъ, а то и подъ арестъ -- рeшительно ничего не стоитъ. Но какой толкъ? Административнаго капитала на этомъ никакого не заработаешь. А рискъ? Вотъ этотъ дядя съ папиросой во рту черезъ мeсяцъ, а можетъ быть, и черезъ день будетъ работать инженеромъ, плановикомъ, экономистомъ. И тогда всякая непрiятность, хотя бы самая законнeйшая, воздается начальнику колонны сторицей. Но даже возданная, хотя бы и въ ординарномъ размeрe, она ему ни къ чему не нужна. И какого чорта ему рисковать? Я этого начальника видалъ и раньше. Лицо у него было толковое. И я былъ увeренъ, что онъ пройдетъ мимо. Кстати мeсяцъ спустя я уже дeйствительно имeлъ возможность этого начальника вздрючить такъ, что ему небо въ овчинку бы показалось. И на весьма законномъ основанiи. Такъ что онъ умно сдeлалъ, что прошелъ мимо. Съ людьми безтолковыми хуже. ТЕОРIЯ ПОДВОДИТЪ Въ тотъ же день совeтская психологическая теорiя чуть меня не подвела. Я шелъ одинъ и услышалъ рeзкiй окликъ: -- Эй, послушайте что вы по лагерю разгуливаете? {70} Я обернулся и увидeлъ того самого старичка съ колючими усами, начальника санитарной части лагеря, который вчера встрeчалъ нашъ эшелонъ. Около него -- еще три какихъ-то полуначальственнаго вида дяди. Видно, что старичекъ иззябъ до костей и что печень у него не въ порядкe. Я спокойно, неторопливо, но отнюдь не почтительно, а такъ, съ видомъ нeкотораго незаинтересованнаго любопытства подхожу къ нему. Подхожу и думаю: а что же мнe, въ сущности, дeлать дальше? Потомъ я узналъ, что это былъ крикливый и милeйшiй старичекъ, докторъ Шуквецъ, отбарабанившiй уже четыре года изъ десяти, никого въ лагерe не обидeвшiй, но, вeроятно, отъ плохой печени и еще худшей жизни иногда любивши поорать. Но ничего этого я еще не зналъ. И старичекъ тоже не могъ знать, что я незаконно болтаюсь по лагерю не просто такъ, а съ совершенно конкретными цeлями побeга заграницу. И что успeхъ моихъ мeропрiятiй въ значительной степени зависитъ отъ того, въ какой степени на меня можно будетъ или нельзя будетъ орать. И я рeшаю идти на арапа. -- Что это вамъ здeсь курортъ или концлагерь? -- продолжаетъ орать старичекъ. -- Извольте подчиняться лагерной дисциплинe! Что это за безобразiе! Шатаются по лагерю, нарушаютъ карантинъ. Я смотрю на старичка съ прежнимъ любопытствомъ, внимательно, но отнюдь не испуганно, даже съ нeкоторой улыбкой. Но на душe у меня было далеко не такъ спокойно, какъ на лицe. Ужъ отсюда-то, со стороны доктора, такого пассажа я никакъ не ожидалъ. Но что же мнe дeлать теперь? Достаю изъ кармана свою образцово-показательную коробку папиросъ. -- Видите-ли, товарищъ докторъ. Если васъ интересуютъ причины моихъ прогулокъ по лагерю, думаю, -- что начальникъ отдeленiя дастъ вамъ исчерпывающую информацiю. Я былъ вызванъ къ нему. Начальникъ отдeленiя -- это звучитъ гордо. Провeрять меня старичекъ, конечно, не можетъ, да и не станетъ. Должно же у него мелькнуть подозрeнiе, что, если меня на другой день послe прибытiя съ этапа вызываетъ начальникъ отдeленiя, -- значитъ, я не совсeмъ рядовой лагерникъ. А мало ли какiя шишки попадаютъ въ лагерь? -- Нарушать карантина никто не имeетъ права. И начальникъ отдeленiя -- тоже, -- продолжаетъ орать старичекъ, но все-таки, тономъ пониже. Полуначальственнаго вида дяди, стоящiе за его спиной, улыбаются мнe сочувственно. -- Согласитесь сами, товарищъ докторъ: я не имeю рeшительно никакой возможности указывать начальнику отдeленiя на то, что онъ имeетъ право дeлать и чего не имeетъ права. И потомъ, вы сами знаете, въ сущности карантина нeтъ никакого... -- Вотъ потому и нeтъ, что всякiе милостивые государи, вродe васъ, шатаются по лагерю... А потомъ, санчасть отвeчать должна. Извольте немедленно отправляться въ баракъ. {71} -- А мнe приказано вечеромъ быть въ штабe. Чье же приказанiе я долженъ нарушить? Старичекъ явственно смущенъ. Но и отступать ему неохота. -- Видите ли докторъ, -- продолжаю я въ конфиденцiально-сочувственномъ тонe... -- Положенiе, конечно, идiотское. Какая тутъ изоляцiя, когда нeсколько сотъ дежурныхъ все равно лазятъ по всему лагерю -- на кухни, въ хлeборeзку, въ коптерку... Неорганизованность. Безсмыслица. Съ этимъ, конечно, придется бороться. Вы курите? Можно вамъ предложить? -- Спасибо, не курю. Дяди полуначальственнаго вида берутъ по папиросe. -- Вы инженеръ? -- Нeтъ, плановикъ. -- Вотъ тоже всe эти плановики и ихъ дурацкiе планы. У меня по плану должно быть двeнадцать врачей, а нeтъ ни одного. -- Ну, это, значитъ, ГПУ недопланировало. Въ Москвe кое-какiе врачи еще и по улицамъ ходятъ... -- А вы давно изъ Москвы? Черезъ минутъ десять мы разстаемся со старичкомъ, пожимая другъ другу руки. Я обeщаю ему въ своихъ "планахъ" предусмотрeть необходимость жестокаго проведенiя карантинныхъ правилъ. Знакомились съ полуначальственными дядями: одинъ -- санитарный инспекторъ Погры, и два -- какихъ-то инженера. Одинъ изъ нихъ задерживается около меня, прикуривая потухшую папиросу. -- Вывернулись вы ловко... Дeло только въ томъ, что начальника отдeленiя сейчасъ на Погрe нeтъ. -- Теоретически можно допустить, что я говорилъ съ нимъ по телефону... А впрочемъ, что подeлаешь. Приходится рисковать... -- А старичка вы не бойтесь. Милeйшей души старичекъ. Въ преферансъ играете? Заходите въ кабинку, сымпровизируемъ пульку. Кстати, и о Москвe подробнeе разскажете. ЧТО ЗНАЧИТЪ РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ Большое двухъэтажное деревянное зданiе. Внутри -- закоулки, комнатки, перегородки, фанерныя, досчатыя, гонтовыя. Все заполнено людьми, истощенными недоeданiемъ, безсонными ночами, непосильной работой, вeчнымъ дерганiемъ изъ стороны въ сторону "ударниками", "субботниками", "кампанiями"... Холодъ, махорочный дымъ, чадъ и угаръ отъ многочисленныхъ жестяныхъ печурокъ. Двери съ надписями ПЭО, ОАО, УРЧ, КВЧ... Пойди, разберись, что это значитъ: планово-экономическiй отдeлъ, общеадминистративный отдeлъ, учетно-распредeлительная часть, культурно-воспитательная часть... Я обхожу эти вывeски. ПЭО -- годится, но тамъ никого изъ главковъ нeтъ. ОАО -- не годится. УРЧ -- къ чертямъ. КВЧ -- подходяще. Заворачиваю въ КВЧ. Въ начальникe КВЧ узнаю того самаго расторопнаго юношу съ побeлeвшими ушами, который распинался на митингe во время выгрузки эшелона. При ближайшемъ разсмотрeнiи онъ {72} оказывается не такимъ ужъ юношей. Толковое лицо, смышленные, чуть насмeшливые глаза. -- Ну, съ этимъ можно говорить всерьезъ, -- думаю я. Терминъ же "разговоръ всерьезъ" нуждается въ очень пространномъ объясненiи, иначе ничего не будетъ понятно. Дeло заключается -- говоря очень суммарно -- въ томъ, что изъ ста процентовъ усилiй, затрачиваемыхъ совeтской интеллигенцiей, -- девяносто идутъ совершенно впустую. Всякiй совeтскiй интеллигентъ обвeшанъ неисчислимымъ количествомъ всякаго принудительнаго энтузiазма, всякой халтуры, невыполнимыхъ заданiй, безчеловeчныхъ требованiй. Представьте себe, что вы врачъ какой-нибудь больницы, не московской "показательной" и прочее, а рядовой, провинцiальной. Отъ васъ требуется, чтобы вы хорошо кормили вашихъ больныхъ, чтобы вы хорошо ихъ лeчили, чтобы вы вели общественно-воспитательную работу среди санитарокъ, сторожей и сестеръ, поднимали трудовую дисциплину; организовывали соцiалистическое соревнованiе и ударничество, источали свой энтузiазмъ и учитывали энтузiазмъ, истекающiй изъ вашихъ подчиненныхъ, чтобы вы были полностью подкованы по части дiалектическаго матерiализма и исторiи партiи, чтобы вы участвовали въ профсоюзной работe и стeнгазетe, вели санитарную пропаганду среди окрестнаго населенiя и т.д. и т.д. Ничего этого вы въ сущности сдeлать не можете. Не можете вы улучшить пищи, ибо ея нeтъ, а и то, что есть, потихоньку подъeдается санитарками, которыя получаютъ по 37 рублей въ мeсяцъ и, не воруя, жить не могутъ. Вы не можете лeчить, какъ слeдуетъ, ибо медикаментовъ у васъ нeтъ: вмeсто iода идутъ препараты брома, вмeсто хлороформа -- хлоръ-этилъ (даже для крупныхъ операцiй), вмeсто каломели -- глауберовая соль. Нeтъ перевязочныхъ матерiаловъ, нeтъ инструментарiя. Но сказать оффицiально: что всего этого у васъ нeтъ -- вы не имeете права, это называется "дискредитацiей власти". Вы не можете организовать соцiалистическаго соревнованiя не только потому, что оно -- вообще вздоръ, но и потому, что, если бы за него взялись мало-мальски всерьезъ, -- у васъ ни для чего другого времени не хватило бы. По этой же послeдней причинe вы не можете ни учитывать чужого энтузiазма, ни "прорабатывать рeшенiя тысячу перваго съeзда МОПР-а"... Но вся эта чушь требуется не то, чтобы совсeмъ всерьезъ, но чрезвычайно настойчиво. Совсeмъ не нужно, чтобы вы всерьезъ проводили какое-то тамъ соцiалистическое соревнованiе -- приблизительно всякiй дуракъ понимаетъ, что это ни къ чему. Однако, необходимо, чтобы вы дeлали видъ, что это соревнованiе проводится на всe сто процентовъ. Это понимаетъ приблизительно всякiй дуракъ, но этого не понимаетъ такъ называемый совeтскiй активъ, который на всeхъ этихъ мопрахъ, энтузiазмахъ и ударничествахъ воспитанъ, ничего больше не знаетъ и прицeпиться ему въ жизни больше не за что. Теперь представьте себe, что откуда-то вамъ на голову {73} сваливается сотрудникъ, который всю эту чепуховину принимаетъ всерьезъ. Ему покажется недостаточнымъ, что договоръ о соцсоревнованiи мирно виситъ на стeнкахъ и колупаевской, и разуваевской больницы. Онъ потребуетъ "черезъ общественность" или -- еще хуже -- черезъ партiйную ячейку, чтобы вы реально провeряли пункты этого договора. По совeтскимъ "директивамъ" вы это обязаны дeлать. Но въ этомъ договорe, напримeръ, написано: обe соревнующiяся стороны обязуются довести до минимума количество паразитовъ. А ну-ка, попробуйте провeрить, въ какой больницe вшей больше и въ какой меньше. А такихъ пунктовъ шестьдесятъ... Этотъ же безпокойный дядя возьметъ и ляпнетъ въ комячейкe: надо заставить нашего врача сдeлать докладъ о дiалектическомъ матерiализмe при желудочныхъ заболeванiяхъ... Попробуйте, сдeлайте!.. Безпокойный дядя замeтитъ, что какая-то изсохшая отъ голода санитарка гдe-нибудь въ уголкe потихоньку вылизываетъ больничную кашу: и вотъ замeтка въ какой-нибудь районной газетe: "Хищенiя народной каши въ колупаевской больницe". А то и просто доносъ куда слeдуетъ. И влетитъ вамъ по первое число, и отправятъ вашу санитарку въ концлагерь, а другую вы найдете очень не сразу... Или подыметъ безпокойный дядя скандалъ -- почему у васъ санитарки съ грязными физiономiями ходятъ: антисанитарiя. И не можете вы ему отвeтить: сукинъ ты сынъ, ты же и самъ хорошо знаешь, что въ концe второй пятилeтки -- и то на душу населенiя придется лишь по полкуска мыла въ годъ, откуда же я-то его возьму? Ну, и такъ далeе. И вамъ никакого житья и никакой возможности работать, и персоналъ вашъ разбeжится, и больные ваши будутъ дохнуть -- и попадете вы въ концлагерь "за развалъ колупаевской больницы". Поэтому-то при всякихъ дeловыхъ разговорахъ установился между толковыми совeтскими людьми принципъ этакаго хорошаго тона, заранeе отметающаго какую бы то ни было серьезность какого бы то ни было энтузiазма и устанавливающаго такую приблизительно формулировку: лишь бы люди по мeрe возможности не дохли, а тамъ чортъ съ нимъ со всeмъ -- и съ энтузiазмами, и со строительствами, и съ пятилeтками. Съ коммунистической точки зрeнiя -- это вредительскiй принципъ. Люди, которые сидятъ за вредительство, сидятъ по преимуществу за проведенiе въ жизнь именно этого принципа. Бываетъ и сложнeе. Этотъ же энтузiазмъ, принимающiй формы такъ называемыхъ "соцiалистическихъ формъ организацiи труда" рeжетъ подъ корень самую возможность труда. Вотъ вамъ, хотя и мелкiй, но вполнe, такъ сказать, историческiй примeръ: 1929-й годъ. Совeтскiе спортивные кружки дышутъ на ладанъ. Eсть нечего, и людямъ не до спорта. Мы, группа людей, возглавлявшихъ этотъ спортъ, прилагаемъ огромныя усилiя, чтобы хоть какъ-нибудь задержать процессъ этого развала, чтобы дать молодежи, если не тренировку всерьезъ, то хотя бы какую-нибудь возню на чистомъ воздухe, чтобы какъ-нибудь, хотя бы въ самой грошовой степени, задержать процессъ физическаго вырожденiя... Въ странe одновременно съ ростомъ голода идетъ процессъ {74} всяческаго полeвeнiя. На этомъ процессe дeлается много карьеръ... Область физической культуры -- не особо ударная область, и насъ пока не трогаютъ. Но вотъ группа какихъ-то активистовъ вылeзаетъ на поверхность: позвольте, какъ это такъ? А почему физкультура у насъ остается аполитичной? Почему тамъ не ведется пропаганда за пятилeтку, за коммунизмъ, за мiровую революцiю? И вотъ -- проектъ: во всeхъ занятiяхъ и тренировкахъ ввести обязательную десятиминутную бесeду инструктора на политическiя темы. Всe эти "политическiя темы" надоeли публикe хуже всякой горчайшей рeдьки -- и такъ ими пичкаютъ и въ школe, и въ печати, и гдe угодно. Ввести эти бесeды въ кружкахъ (вполнe добровольныхъ кружкахъ) значитъ -- ликвидировать ихъ окончательно: никто не пойдетъ. Словомъ, вопросъ объ этихъ десятиминуткахъ ставится на засeданiи президiума ВЦСПС. "Активистъ" докладываетъ. Публика въ президiумe ВЦСПС -- не глупая публика. Передъ засeданiемъ я сказалъ Догадову (секретарь ВЦСПС); -- Вeдь этотъ проектъ насъ безъ ножа зарeжетъ. -- Замeчательно идiотскiй проектъ. Но... Активистъ докладываетъ -- публика молчитъ... Только Углановъ, тогда народный комиссаръ труда, какъ-то удивленно повелъ плечами: -- Да зачeмъ же это?.. Рабочiй приходитъ на водную станцiю, скажемъ -- онъ хочетъ плавать, купаться, на солнышкe полежать, отдохнуть, энергiи набраться... А вы ему и тутъ политбесeду. По моему -- не нужно это. Такъ вотъ, годъ спустя это выступленiе припомнили даже Угланову... А всe остальные -- въ томъ числe и Догадовъ -- промолчали, помычали, и проектъ былъ принятъ. Сотни инструкторовъ за "саботажъ политической работы въ физкультурe" поeхали въ Сибирь. Работа кружковъ была развалена. Активисту на эту работу плевать: онъ дeлаетъ карьеру и, на этомъ поприщe онъ ухватилъ этакое "ведущее звено", которое спортъ-то провалитъ, но его ужъ навeрняка вытащитъ на поверхность. Что ему до спорта? Сегодня онъ провалить спортъ и подымется на одну ступеньку партiйной лeсенки. Завтра онъ разоритъ какой-нибудь колхозъ -- подымется еще на одну... Но мнe-то не наплевать. Я-то въ области спорта работаю двадцать пять лeтъ... Правда, я кое какъ выкрутился. Я двое сутокъ подрядъ просидeлъ надъ этой "директивой" и послалъ ее по всeмъ подчиненнымъ мнe кружкамъ -- по линiи союза служащихъ. Здeсь было все -- и энтузiазмъ, и классовая бдительность, и программы этакихъ десятиминутокъ. А программы были такiя: Эллинскiя олимпiады, физкультура въ рабовладeльческихъ формированiяхъ, средневeковые турниры и военная подготовка феодальнаго класса. Англосаксонская система спорта -- игры, легкая атлетика, -- какъ система эпохи загнивающаго имперiализма... Ну, и такъ далeе. Комаръ носу не подточить. Отъ имперiализма въ этихъ бесeдахъ практически ничего не осталось, но о легкой атлетикe можно поговорить... Впрочемъ, черезъ полгода эти {75} десятиминутки были автоматически ликвидированы: ихъ не передъ кeмъ было читать... Всероссiйская халтура, около которой кормится и дeлаетъ каррьеру очень много всяческаго и просто темнаго, и просто безмозглаго элемента, время отъ времени выдвигаетъ вотъ этакiе "новые организацiонные методы"... Попробуйте вы съ ними бороться или ихъ игнорировать. Группа инженера Палчинскаго была разстрeляна, и въ оффицiальномъ обвиненiи стоялъ пунктъ о томъ, что Палчинскiй боролся противъ "сквозной eзды". Вeрно, онъ боролся, и онъ былъ разстрeлянъ. Пять лeтъ спустя эта eзда привела къ почти полному параличу тяговаго состава и была объявлена "обезличкой". Около трехъ сотенъ профессоровъ, которые протестовали противъ сокращенiй сроковъ и программъ вузовъ, поeхали на Соловки. Три года спустя эти программы и сроки пришлось удлинять до прежняго размeра, а инженеровъ возвращать для дообученiя. Ввели "непрерывку", которая была ужъ совершенно очевиднымъ идiотизмомъ и изъ-за которой тоже много народу поeхало и на тотъ свeтъ, и на Соловки. Если бы я въ свое время открыто выступилъ противъ этой самой десятиминутки, -- я поeхалъ бы въ концлагерь на пять лeтъ раньше срока, уготованнаго мнe для это цeли судьбой... Соцсоревнованiе и ударничество, строительный энтузiазмъ и выдвиженчество, соцiалистическое совмeстительство и профсоюзный контроль, "легкая кавалерiя" и чистка учрежденiй -- все это завeдомо идiотскiе способы "соцiалистической организацiи", которые обходятся въ миллiарды рублей и въ миллiоны жизней, которые неукоснительно рано или поздно кончаются крахомъ, но противъ которыхъ вы ничего не можете подeлать. Совeтская Россiя живетъ въ правовыхъ условiяхъ абсолютизма, который хочетъ казаться просвeщеннымъ, но который все же стоитъ на уровнe восточной деспотiи съ ея янычарами, райей и пашами. Мнe могутъ возразить, что все это -- слишкомъ глупо для того, чтобы быть правдоподобнымъ. Скажите, а развe не глупо и развe правдоподобно то, что сто шестьдесятъ миллiоновъ людей, живущихъ на землe хорошей и просторной, семнадцать лeтъ подрядъ мрутъ съ голоду? Развe не глупо то, что сотни миллiоновъ рублей будутъ ухлопаны на "Дворецъ Совeтовъ", на эту вавилонскую башню мiровой революцiи -- когда въ Москвe три семьи живутъ въ одной комнатe? Развe не глупо то, что днемъ и ночью, лeтомъ и зимой съ огромными жертвами гнали стройку днeпровской плотины, а теперь она загружена только на 12 процентовъ своей мощности? Развe не глупо разорить кубанскiй черноземъ и строить оранжереи у Мурманска? Развe не глупо уморить отъ безкормицы лошадей, коровъ и свиней, ухлопать десятки миллiоновъ на кролика, сорваться на этомъ несчастномъ звeрькe и заняться, въ концe концовъ, одомашненiемъ карельскаго лося и камчатскаго медвeдя? Развe не глупо бросить въ тундру на стройку Бeломорско-Балтiйскаго канала 60.000 узбековъ и киргизовъ, которые тамъ въ полгода вымерли всe? Все это вопiюще глупо. Но эта глупость вооружена до зубовъ. За ея спиной -- пулеметы ГПУ. Ничего не пропишешь. {76} РОССIЙСКАЯ КЛЯЧА Но я хочу подчеркнуть одну вещь, къ которой въ этихъ же очеркахъ -- очеркахъ о лагерной жизни, почти не буду имeть возможности вернуться. Вся эта халтура никакъ не значитъ, что этотъ злополучный совeтскiй врачъ не лeчитъ. Онъ лeчитъ и онъ лeчитъ хорошо, конечно, въ мeру своихъ матерiальныхъ возможностей. Поскольку я могу судить, онъ лeчитъ лучше европейскаго врача или, во всякомъ случаe, добросовeстнeе его. Но это вовсе не оттого, что онъ совeтскiй врачъ. Такъ же, какъ Молоковъ -- хорошiй летчикъ вовсе не оттого, что онъ совeтскiй летчикъ. Тотъ же самый Ильинъ, о которомъ я сейчасъ буду разсказывать, при всей своей халтурe и прочемъ, организовалъ все-таки какiе-то курсы десятниковъ, трактористовъ и прочее. Я самъ, при всeхъ прочихъ своихъ достоинствахъ и недостаткахъ, вытянулъ все-таки миллiоновъ пятнадцать профсоюзныхъ денежекъ, предназначенныхъ на всякаго рода дiалектическое околпачиванiе профсоюзныхъ массъ, и построилъ на эти деньги около полусотни спортивныхъ площадокъ, спортивныхъ парковъ, водныхъ станцiй и прочаго. Все это построено довольно паршиво, но все это все же лучше, чeмъ дiаматъ. Такъ что великая всероссiйская халтура вовсе не не значитъ, что я, врачъ, инженеръ и прочее, -- что мы только халтуримъ. Помню, Горькiй въ своихъ воспоминанiяхъ о Ленинe приводитъ свои собственныя слова о томъ, что русская интеллигенцiя остается и еще долгое время будетъ оставаться единственной клячей, влекущей телeгу россiйской культуры. Сейчасъ Горькiй сидитъ на правительственномъ облучкe и вкупe съ остальными, возсeдающими на ономъ, хлещетъ эту клячу и въ хвостъ и въ гриву. Кляча по уши вязнетъ въ халтурномъ болотe и все-таки тащитъ. Больше тянуть, собственно, некому... Такъ можете себe представить ея отношенiе къ людямъ, подкидывающимъ на эту и такъ непроeзжую колею еще лишнiе халтурные комья. Въ концентрацiонномъ лагерe основными видами халтуры являются "энтузiазмъ" и "перековка". Энтузiазмъ въ лагерe приблизительно такой же и такого же происхожденiя, какъ и на волe, а "перековки" нeтъ ни на полъ-копeйки. Развe что лагерь превращаетъ случайнаго воришку въ окончательнаго бандита, обалдeлаго отъ коллективизацiи мужика -- въ закаленнаго и, ежели говорить откровенно, остервенeлаго контръ-революцiонера. Такого, что когда онъ дорвется до коммунистическаго горла -- онъ сiе удовольствiе постарается продлить. Но горе будетъ вамъ, если вы гдe-нибудь, такъ сказать, оффицiально позволите себe усумниться въ энтузiазмe и въ перековкe. Приблизительно такъ же неуютно будетъ вамъ, если рядомъ съ вами будетъ работать человeкъ, который не то принимаетъ всерьезъ эти лозунги, не то хочетъ сколотить на нихъ нeкiй совeтскiй капиталецъ. {77} РАЗГОВОРЪ ВСЕРЬЕЗЪ Такъ вотъ, вы приходите къ человeку по дeлу. Если онъ безпартiйный и толковый, -- вы съ нимъ сговоритесь сразу. Если безпартiйный и безтолковый -- лучше обойдите сторонкой, подведетъ. Если партiйный и безтолковый -- упаси васъ Господи -- попадете въ концлагерь или, если вы уже въ концлагерe, -- попадете на Лeсную Рeчку. Съ такими приблизительно соображенiями я вхожу въ помeщенiе КВЧ. Полдюжины какихъ-то оборванныхъ личностей малюютъ какiе-то "лозунги", другая полдюжина что-то пишетъ, третья -- пр