Хотя под влиянием
старшего друга Ду Фу увлекся дао-
сизмом, вместе с Ли Бо собирал
целебные травы, встречался
и беседовал с отшельниками,
он до конца дней остался по
преимуществу конфуцианцем.
Для приверженцев учения
Конфуция, философа VI - V вв. до н, э.,
человек - это преж-
де всего существо общественное,
поэтому конфуцианцы на-
ставляли людей в том, как жить в обществе,
семье, государ-
стве, как разумно и гармонично
устроить свою жизнь. Если
даосы (а вместе с ними
и последователи буддийского уче-
ния, распространенного в Китае
не менее широко, чем дао-
сизм) стремились заглянуть в
глубины человеческого "я",
постичь внутреннюю сущность
человека, охотно отдавались
во власть фантазии и смутных
грез, слыли безумцами и чу-
даками, то конфуцианцы
были людьми более трезвыми и
практичными, что, впрочем, не
мешало их тонкому чувству
красоты и умению ценить
радости жизни. Одно из главней-
ших понятий в конфуцианстве
- "любовь к человеку" (по-
китайски "жэнь"). Конфуций ныразил
ее смысл почти теми
же словами, что и философы
Древней Греции: не поступай
с другими так, как не хочешь, чтобы поступили
с тобой. Ки-
тайский философ верил в доброе начало в
человеке, полагая,
что нарушение равновесия между
добром и злом способно
вызвать засуху, наводнения и
другие природные бедствия.
Именно доброта и
любовь стали основой конфуцианских
убеждений Ду Фу, который
посвятил им и свою жизнь, и
свою поэзию.
Сравните строки двух стихотворений.
...Гора Пэнлай
Среди вод морских
Высится,
Говорят.
15
Там в рощах
Нефритовых и золотых
Плоды,
Как огонь, горят.
Съешь один -
И не будешь седым,
А молодым
Навек.
Хотел бы уйти я
В небесный
дым,
Измученный
Человек.
(Ли Бо. Без названия)
...Не то чтоб не
хотел
Уйти от шума,
А жить, не зная
Горя и тревог, -
Но с государем,
Что подобен Шуню,
Расстаться добровольно
Я не мог...
(Ду Фу. "Стихи в
пятьсот слов о том,
что было у меня на душе, когда я
направлялся
из столицы в Фэнсянь")
Такие образы, как таинственная гора Пэнлай, на
кото-
рой, согласно легенде, растут волшебные персики
долголе-
тия, могли явиться воображению только даосского
поэта, и
16
Ли Бо с истинно отшельническим
пафосом говорит о жела-
нии "уйти в небесный дым",
чтобы избавиться от земных
мучений. Иные стремления владеют
Ду Фу, хотя он не скры-
вает, что и его подчас
посещают мысли об отшельническом
уединении (" Не то чтоб не хотел/Уйти от
шума..."). Отшель-
ничество влечет Ду Фу, как и
всякого средневекового китай-
ского поэта, для которого
природа, тишина "гор и воде,
чашка зеленого чая, заваренного
на прозрачной воде горного
ручья, любимые книги в
изголовье кровати - необходимые
спутники вдохновения. Но при
этом Ду Фу остается верен
долгу строгого конфуцианца,
не позволяющему мечтать о за-
облачных далях горы Пэнлай.
У поэта своя мифология -
конфуцианская, недаром он
упоминает древнего императора
Шуня, которого и Конфуций
и его последователи считали
примером идеального правителя.
И Ду Фу видит собствен-
ное призвание в том, чтобы
верой и правдой служить госу-
дарям, подобным Шуню.
Каждая эпоха
по-своему выражает понятия патриотизма
и гражданского долга, и точно так же, как за
стремлением Ду
Фу служить своему государю
скрываются искренние граж-
данские чувства, глубокая любовь
к родине и скорбь за ее
судьбу, содержание его лирики
оказывается шире тех или
иных конфуцианских идей.
Ду Фу - поэт удивительного
богатства, разнообразия и полноты
жизни. Он словно обла-
дал магическим даром превращать
в поэзию все, что он ви-
дел, не считаясь с установившимися
канонами красивого и
поэтичного. Ду Фу искал
поэзию в пыли проселочных дорог,
на деревенских улицах, среди
кварталов бедноты и воинских
поселений. Для него поэтичны
самые будничные вещи - иг-
ры уличных мальчишек, крестьянский
труд, моления в хра-
мах, торговля на рынках
и т. д. Он не боится покоробить
слух иного знатока
"грубостью" и "простонародностью"
своих стихов, и оказывается, что эта
поэзия не уступает по
17
магии воздействия той, которая воспевает безмятежн ую
ти-
шину "садов и полей", безмолвие "гор и вод".
В стихах Ду Фу есть, все, что мучило и угнетало, восхи-
щало и очаровывало миллионы китайцев. Словно гигантское
зеркало они отражают и прошлое, и настоящее, и будущее
нации. Вся страна - во времени и пространстве как
бы
встает со страниц его книг: стихи
Ду Фу недаром называют
"поэтической историей", а самого
поэта сравнивают с лето-
писцем. "Чанъань - как и шахматная
доска..." - написал
однажды Ду Фу, и действительно,
поэт словно бы обладал
способностью видеть, вещи
с птичьего полета, охватывал
взглядом города и
поселки, кажусциеся крошечными
кле-
точками на шаххматной доске.
Точно так же столетия под-
час сжимались для него
в едиными миг, и воображение,
вы-
хватывая из прошлого имена
и события, словно лучом вол-
шебного китайского фонаря
освещало их причудливым све-
том. Труд летописца
упорный и кропотливый, и поэтому
Ду Фу - созидатель. Его
строки как будто бы вырезаны
в
мастерской гравера и хранят
тепло умелых рук. Вот почему
Ду Фу так любит искусно
сделанную вещь, ценит вложен-
ное в нее мастерство. С
проникновенной силой воспел он
китайскую архитектуру:
башни и пагоды, сады
и парки,
павильоны и дворцы.
Он понимал и чувствовал
живопись,
музыку и каллиграфию,
и даже искусство лодочников, пере-
правляющих через реку, вызывало его восхищение.
Ли Бо - поэт
иного склада. В его руках трудно вообра-
зить резец гравера, потому
что вдохновение поэта спонтан-
но, сиюминутно,
подчинено даосскому принципу
"самоесте-
стаенности" (по-китайски
"цзы жань"). Ли Бо берет
кисть
лишь в моменты
высшего поэтического озарения,
высшего
взлета фантазии, чтобы
стихотворение - готовое от первой
до последней строки
- легло на бумагу. Поэта
манит не
столько будничное
и обычное, сколько "удивительное"
и
18
"необычное": редкие камни,
причудливо изогнутые сосны,
странные очертания гор, таинственный
свет луны. Вообра-
жение Ли Бо с готовностью откликается
на загадочные ноч-
ные звуки - шум ветра,
крик обезьян, и поэт уходит "ис-
кать удивительное", поднимаясь
высоко в горы или углуб-
ляясь в чащу леса. "Удивитепьное"
для Ли Бо - это некая
грань, на которой видимый
мир вещей и явдений соприка-
сается с невидимым миром, тот
барьер, который надо прео-
долеть, чтобы оказаться в волшебной
стране. На грани "уди-
вительного" поэт ощущает родство
со всей вселенной, та-
кой необъятной и в то же время способной
уместиться на его
ладони. Космический поток бытия подхватывает
поэта, и то-
гда все становится единым и вечным
- деревья, травы и сам
Ли Бо. Природа отвечает поэту тем же, с чем
он обращается
к ней: она видит и слышит, чувствует и понимает.
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
("Одиноко сижу в горах Цзинтиншань")
Многие китайские
поэты и художники, воспитанные в
традициях буддизма и даосизма,
стремились к состоянию
"отсутствия Я" (такое понятие
часто встречалось в фило-
софских текстах) и, создавая
стихотворение или картину,
стирали знаки собственной личности,
гасили свои чувства
и мысли. Ли Бо (точно так же, как и Ду
Фу) - не из их чи-
сла. Пылкий, романтичный, необузданный,
он подчас дохо-
19
дит до эгоцентризма в выявлении
собственного Я, не сму-
щаясь самых "взвинченных"
гипербол. Китайские критики
со снисходительной улыбкой
принимают заверения поэта
в том, что его седые волосы свисают на три
тысячи (! ) саже-
ней; а некоторые из исследователей
даже называют Ли Бо
"хвастливым, грубым,
распущенным, безответственным и
лживым". Подобные оценки
возникают от недопонимания
особенностей китайского средневекового
эгоцентризма или,
вернее, понимания его на
современный западный лад. Меж-
ду тем в Ли Бо
воплощен национальный характер чудака
и романтика, всем своим
поведением протестующего против
догм официальной морали.
Ли Бо и Ду
Фу обращались ко многим жанрам средне-
вековой словесности - не только
поэтическим, но и прозаи-
ческим. В традиционном
Китае не существовало резких
различий между стихами и
прозой на классическом лите-
ратурном языке (зато резко
различались классическая и
простонародная литературы), и
некоторые жанры - к при-
меру, длинные описательные "оды"
- можно в равной мере
отнести и к прозе и к поэзии. Ли Бо и Ду
Фу оба отдали дань
красочному многословию
старинной "оды", но прослави-
лись они прежде всего своими
стихами. Само китайское сло-
во "стихи" ("ши")
происходит от названия одного из
древнейших поэтических
памятников - " Книги песен "
("Ши цзин"), и, таким образом,
оно как бы освящено авто-
ритетом многовековой традиции.
Во времена династии Тан
традиционные формы стиха
сохранялись и поэты охотно
ими пользовались, создавая произведения
простые и безыс-
кусные, близкие по духу
народной песне. Но наряду со
"стихами старой формы" танские
поэты активно осваивали
и "современную форму стиха",
более напряженную по сво-
ей структуре, требовавшую
соблюдения строжайших правил
рифмовки, параллелизма
(средние строки стихотворения
20
как бы зеркально отражали друг друга), чередования
тонов
(в китайском языке каждый иероглиф произносится
опреде-
леяным тоном - ровным, падающим или восходящим,
и тео-
ретики "современной формы" призывали поэтов подбирать
слова с таким расчетом, чтобы в строке возникал
закончен-
ный музыкальный рисунок и стихи словно бы пелись
на за-
данную мелодию) .
Оба наших поэта мастерски владели
"современной фор-
мой стиха", - их отточенные четверостишия и восьмисти-
шия по своей завершенности и строгой упорядоченности
всех элементов не уступают
знаменитому итальянскому со-
нету. Не менее искусно они обращались и с формой
древ-
ней народной песни; особенно это касается Ду Фу,
чьи "сти-
хи старой формы" произвели настоящий переворот
в китай-
ской поэзии. Согласно традиционному взгляду на
народные
песни, сформировавшемуся еще во времена "Ши цзина",
в них звучал голос народа - вот почему императорами
династии Хань (III в. до н. э. - III в. н. э.)
была учреждена
специальная Музыкальная Палата, занимавшаяся сбором
и
систематизацией песенного фольклора. Правители
Китая
судили по песням о настроениях среди своих подданных,
и
Ду Фу как бы воспользовался этим традиционным
жанром,
чтобы рассказать о народных бедах и тяготах. Поэту
уда-
лось сплавить форму древних песен с острейшим
современ-
ным содержанием, насытив их приметами дня, живыми
и об-
разными деталями. Вот, например, слова одного
из персо-
нажей "Песни о боевых колесницах", воина, посланного
на
бессмысленную войну с тибетцами:
Стон стоит
На просторах Китая -
А зачем
Императору надо
21
Жить, границы страны
Расширяя:
Мы и так
Не страна, а громада...
(Пер. Л. Гитовича)
У Ли Бо и Ду Фу
различные поэтические стили, и хотя
к китайской поэзии
вряд ли применимо определение
"стиль - это человек" (точнее было
бы сказать: "стиль -
это традиция"), индивидуальность
каждого из поэтов по-
своему выразилась в их творчестве.
Ли Бо - поэт яркого,
романтичного, экспрессивного
стиля, особой словесной
утонченности, фантастических
образов, отображающих не
столько мир вещей, сколько "вторую
реальность" воображе-
ния. Точность языка у Ли
Бо не внешняя, а внутренняя.
В выборе слов им руководит
мгновенный интуитивиый им-
пульс, внезапная догадка, прозрение
- поэтому кажется,
что он всегда спешит, торопится в боязни не успеть
за сло-
вом. Ду Фу более основателен
в работе над языком, более
рационалистичен, более точен
во внешних деталях. Он -
поэт "первой реальности", хотя
воображение подчас уно-
сит его в мир фантастических
образов. Мастерски исполь-
зует Ду Фу элементы
разговорной речи, придающие его
стиху - в целом выдержанному
по всем классическим кано-
нам - особую стилевую окраску.
Изящнейший и утончен-
ный в одних строках, он
становится простым и грубоватым
в других, как бы воссоздавая
тот "Великий Ком" (понятие
из древнекитайского трактата
"Чжуанцзы") жизни, в ко-
тором простое и грубое
соединено с возвышенным и пре-
красным.
...В императорских дворцах средневекового
Китая устра-
ивались секретные кладовые, в
которых хранились древние
22
сокровища, редкие и необыкновенные
вещи. Поэзию Ли Бо
и Ду Фу тоже можно
сравнить с такой сокровищницей, но
не секретной, а открытой для всех. Было время,
когда Ли Бо
и Ду Фу читали только на
родине, теперь же - благодаря
многочисленным переводам - их
стихи известны во всем
мире. Ли Бо и Ду Фу сравнивают
с Шекспиром, Петраркой,
Некрасовым, Тютчевым, их лучшие
строки считают достоя-
нием мировой культуры.
Д. Б еж и н
27
Из развалившейся кухни -
Гляжу - фазан вылетает,
И старая обезьяна
Плачет на ветхой крыше.
На оголенных ветках
Молча расселись птицы,
Легла звериная тропка
Возле знакомой ели.
Книги перебираю -
Моль на них шевелится,
Седая мышь выбегает
Из-под моей постели.
Надо правильно жить мне, -
Может быть, мудрым буду?
Думаю о природе,
Жизни и человеке.
Если опять придется
Мне уходить отсюда -
Лучше уйду в могилу,
Сгину в земле навеки.