зи в полосе тёплых прибрежных вод. Такие же живые комочки, как и тот, из которого возник мой визави. Я вижу, как усложняется тело, как появляются всё новые и новые виды; передо мной словно проходит вся история эволюции - подобно тому, как перед умирающим человеком якобы проносится история всей его жизни. Передо мной проносится история человеческого рода. Мелькают причудливые формы, каких я никогда не видел ни в каком учебнике палеонтологии. Вздымаются горы и высыхают моря. Твари бьются за существование. Но в основе своей - мы всё те же крошечные комочки живой слизи в полосе прибоя. Нам нечего делить. Мы - одно и то же. Мы - живые. "Жук" внимательно "слушает". Он не шевелится. "Мы одной крови - ты и я", - шёпотом произношу я всплывшую из детства фразу Маугли. "Мы одной крови - ты и я", - говорят вереницы картин из моей памяти. Расходятся, порычав друг на друга, два каких-то зверовидных ящера. "Мы не сделаем друг другу вреда". Разлетаются в разные стороны два птеродактиля. "Мы поделим добычу". Показав друг другу клыки, скрываются в противоположных друг от друга зарослях два саблезубых тигра. "Мир достаточно велик для нас обоих". Это говорится не словами. Образами. Отчего-то мне кажется, что "жук" способен воспринять то, что я сейчас вижу сам. Тварь не движется. Кажется, она в неуверенности. И я, вдохновлённый, продолжаю: "Мир огромен. Ты можешь быть свободным". Исполинские степи, трава, мелкие водоёмы, там, где мать-земля вытолкнула на поверхность водяные жилы. "Ты можешь жить. Сам. Необязательно выполнять приказы". Понятно, что слов тварь не поймёт. Я просто думаю о том, как прекрасен может быть полёт ранним утром над покрытыми росой травами, как замечательно будет танцевать в тёплых лучах заходящего солнца над прудом, где ты живёшь, и даёшь жизнь потомкам, и род твой не пресекается. Никогда. Вечна цепь жизни, в ней миллионы звеньев - зачем же вырывать своё собственное?.. Не знаю, что он может понять, мой собеседник, которому даже нечем мне ответить. У него лишь простейшие нервные узлы, предназначенные для одной-единствен-ной цели - найти и уничтожить. Инстинкт самосохранения, равно как и инстинкт продолжения рода, думаю я с запоздалым раскаянием, в них скорее всего не заложен. Однако "жук" не двигается. Я чувствую накатывающуюся откуда-то волну физически ощутимого жара, словно ненависть. "Жук" как-то нелепо дёргается, словно его держат незримые нити; и вдруг из ровно катящегося потока взлетает серый язык слизи. Он мгновенно охватывает тварь и ловко, словно на самом деле язык живого хамелеона, втягивается обратно вместе с добычей. Несколько мгновений я могу видеть агонию моего молчаливого "собеседника" - его мгновенно окружает подобие сероватой капсулы, тянутся жгутики сосудов, и вот уже начинает работать кислота, стремительно растворяя покровы, обнажая нехитрые внутренности... Поток уносит место казни прочь от меня, я теряю его из виду, по течению валят и валят всё новые сотни, тысячи коричневых пузырей. Очень похоже на казнь "усомнившегося". Но нет, что я, - мотаю головой. Человеческие понятия об этике тут неприменимы. Скорее это организм уничтожил собственную клетку, где случайно началась малегнизация, а иммунная система пока ещё сильна и быстро распознаёт уродов, не давая им ни единого шанса... И тем не менее я испытываю грусть. Словно мы на самом деле могли бы... чёрт, подружиться! - с этим самым "жуком"... Кажется, поток в некой растерянности. Хотя иммунитет не может быть в растерянности. Он может быть временно угнетён, даже подавлен, когда реакции замедлены и ослаблены. Не знаю, получится ли у меня второй раз этот же фокус, так что лучше не рисковать. И я ползу дальше. Словно на самом деле - увидеть исток и умереть. Сходящиеся стены прижимают меня ещё ближе к потоку, он по-прежнему пузырится, но коричневые "яйца" на поверхность больше не выскакивают. Он признал меня за своего? Да нет, такое невозможно. Разве что на время, подобно тому, как во время болезни способность организма распознавать "врагов" может ослабляться... Что-то кричат в переговорник... не отвечать, не отвечать... я сам сейчас - плывущий в слое тёплой слизи зародыш... ничего больше... ничего больше. Пока меня пропускают. Кажется, что я ползу так уже бесконечно долго. Секунды, секунды, секунды... я - это не я. Я крошечный коричневый пузырёк... ничего больше... ничего больше... Завеса мрака плавно и мягко смыкается за мной. Это что-то вроде плотного роя крошечных насекомых - но на меня они внимания не обращают. Их дело - создавать завесу. Больше они ни на что не запрограммированы. И тут, в небольшой совсем пещерке, я увидел исток. Увы, не сияющий инопланетный артефакт. Не неведомое. Мы были правы. "Амёба". Та самая "амёба". Громадный пухлый шар в каменном бассейне явно искусственного происхождения. Сверху через узкие щели струится вода. Поверхность "амёбы", почти что чёрная, бурлит и ходит волнами. Через широкий проём в стенке бассейна вытекает "продукт" - коричневая слизь. Зародыши ещё слишком мелки, сейчас это просто икринки, не больше. Я не шевелюсь. Замираю, вжимаюсь в пол. В принципе, больше тут делать нечего. Надо просто отловить одну из таких "амёб", посадить в цистерну, и изучай, сколько влезет. Я включаю коммуникатор. - Видно меня? Есть сигнал? Молчание. Коммуникатор тоже мёртв, как камень. Заблокировали связь? Эти милые мушки-толкунцы играют, помимо всего прочего, роль настоящего экрана? Что мне делать? Сжечь исток? Или ползти обратно? Но ведь они не тронули тебя... Какое-то время я ещё медлю. Потом решительно поворачиваю назад. И верно, стоит мне миновать живую завесу, как связь тотчас налаживается. - Штабс-ефрейтор! Фатеев! Штабс-ефрейтор! - орёт секурист. - Я, господин риттмейстер... - Тьфу, доннерветтер! Ну и напугал ты нас!.. - Осмелюсь доложить, господин риттмейстер, - исток обнаружен. Запись имеется. Но... подойти к нему мы, боюсь, не сможем. - А, ты про эту тварь... как тебе удалось? - Потом, господин... - одними губами отвечаю я, потому что над поверхностью потока слизи вдруг взмывает сразу три крупных, размером в кулак, существа, больше всего напоминающих наших шмелей. Я замираю. Но твари отчего-то не атакуют. Вместо этого я словно сам начинаю видеть пещеру их глазами... и вижу себя со стороны, прижавшегося к грязному и мокрому камню, а ко мне... тянутся, тянутся, тянутся коричнево-красные жилы, извиваются, словно змеи, поднимаясь над поверхностью "студня", им, похоже, надо втянуть обратно "выскочивший пузырёк", дать ему питание, вернуть в лоно родной теплой слизи... За "шмелями" на самом деле тянутся тонкие красноватые ниточки, словно за трассерами. Я откатываюсь. Бросаюсь вперёд так, словно у меня под пузом вот-вот рванёт противотанковая мина. И поверхность "ручья" тотчас взрывается. Но на сей раз отделение в полном составе держит наготове огнемёты, даже госпожи обер-лейтенантши, даже Гилви и капитан-гестаповец. Над моей головой проносится огненный плащ. Он сметает взлетевших "шмелей" и тех, кто последовал за ними. Поверхность потока превращается в огненное море. - Ходу, ходу! - ору я, и мы, подхватив кофры наших научниц, кидаемся прочь. Я вместе с Микки оказываюсь позади, щедро заливая пещеру огнём. "Ручей" кипит, и мне чудится - я слышу долгий, высокий и томительный вопль боли. Мы пулями вылетаем из пещеры, бросаемся вверх по склону, прочь от потока, к базовому лагерю, где, по крайней мере, есть большой запас огнемётной смеси в готовых к употреблению канистрах. Однако за нами уже вскипало. Снизу, из ущелья, там, где поток становился уже широким и медленным, донеслось знакомое хлопанье - так рвались коричневые пузыри в тот день, когда пять отделений, ничего не подозревая, вышли на берег "инкубатора". Никогда в своей жизни мы не бегали так быстро. Даже когда уходили из-под готового вот-вот обрушиться артиллерийского барража. А потом над скалами поднялась Туча. Настоящая Туча. Но на сей раз поток допустил ошибку. Существа, которых он бросил против нас, оказались несколько крупноваты. Почти как два кулака каждое, идеальная мишень для дроби. К пламени огнемётов прибавились хлопки дробовиков. Стреляли обер-лейтенантши и Гилви. Туча налетела... и пронеслась, вспыхивая сотнями пламенных клубков. Нас опоясала стена огня, мы жгли все, что приближалось, и первый приступ удалось отбить, потому что нападавшие на нас твари не знали и не понимали никаких правил военного искусства. Но снизу летели новые. Хлопки слились в один сплошной треск; мы волей-неволей сжимали кольцо, кое-как прикрывая спины друг друга, когда кто-то менял канистры с напалмом. И всё-таки это был конец Вокруг лагеря всё пылало, и - полагал я - очень скоро эти создания сообразят, что бессмысленно атаковать вдоль поверхности земли, достаточно навалиться на нас сверху, и наши огнемёты станут бесполезны. Рокот рассекающих воздух вертолётных лопастей показался мне божественно прекрасным пением ангелов. Сразу четыре машины падали с неба, транспортник и два "кондора" огневой поддержки. Два геликоптера с рёвом пронеслись над Тучей, заливая её напалмом из баков. Транспортный почти что рухнул к земле, зависая над самой поверхностью, - высший пилотаж для вертолётчика и смертельный риск. Первыми мы зашвырнули внутрь девчонок. Даже если они обер-лейтенанты. Гилви... с её-то эмблемой я бы заколебался. Про её эмблему я буду помнить всегда, и что было сделано под этой эмблемой. Мы насилу успели. Валились на железный пол кабины как придётся. Машина пошла вверх, не успев даже задвинуть двери. Поднимавшиеся из долины бестии попытались было гнаться, однако затем в недоумении закружились на месте и стали опускаться вниз, исчезая за деревьями на склонах. Машина внезапно изменила курс и полетела следом. Я видел, как и Грета и Мартина - обе повисли на риттмейстере, что-то истошно у него домогаясь. Миг спустя я понял что. Обе обер-лейтенантши припали к иллюминаторам с камерами - и мы все увидели, как тонут в струящемся "студне" не выполнившие свою задачу "жуки". За ними никто не гнался, они не пытались спастись - просто опускались на поверхность "желе", и серая масса мгновенно поглощала их "Студень" тоже не любил зря тратить ресурсы. ...Не буду рассказывать, как мы добрались до лагеря. И что случилось потом. Заснятые мной кадры прокручивались множество раз. Лейтенанты, обер-лейтенанты, капитаны и риттмейстеры подходили хлопнуть меня по плечу. Отделению же долго отдыхать не дали. Мы теперь считались самыми крутыми парнями, которым изловить новый "истоковый зародыш" не составит никакого труда. Микки только горестно застонал, когда я сообщил парням пренеприятное известие. И даже то, что "боевые" за эту операцию утроены, не принесло ожидаемого воодушевления. - На хрена эти деньги, если меня сожрут? Или Кряк по ошибке из огнемёта спалит? - А как насчёт того, что если мы этих гадов не остановим, они мир за миром всю Империю сожрут? - спокойно сказал я. - Остальные не справятся, не сдюжат. Только мы дважды от Тучи уходили. И третьего раза тоже не миновать. - Так, а что же исток-то не взорвут? - со стоном спросил Мумба. - Чего ж его терпят? - Научники говорят - нельзя взрывать, пока как следует не изучили. Мы к истоку подобраться не смогли. Значит, надо ловить "амёбу". Как поймаем, в банку посадим, так и взрывать можно станет. "Инкубатор" на самом деле с завидной регулярностью выбрасывал на берег те самые будущие истоки. Их сжигали с дальней дистанции, из танковых огнемётов. Никто не дерзал к ним приближаться. Задание, конечно, отличалось известной лихостью. Попробуй отлови шар трёхметрового диаметра, причём совершенно непонятно было, как именно его ловить. Единственное приемлемое решение первой предложила, как ни странно, Гилви, всё время после нашего возвращения околачивавшаяся возле моего отделения, что, без преувеличения, вызывало у моих парней острый, как говорится, спермотоксикоз. Правда, без всяких последствий - бывшая "подружка" держалась холодно и неприступно, одевалась строго, да и сам вид чёрного мундира с двумя рунами на петлицах и рукаве действовал на Кряка, Фатиха, Назариана более чем отрезвляюще. - Надо вырыть ловчую яму. "Амёбы" прут по прямой, практически никуда не сворачивая. Взять азимут и быстро вырыть. Прямо на пути. - Вырыть... пробурить шурф и зонтичным взрывом? - подумал я вслух. - Это ж какой взрыв должен быть, чтобы тридцать кубометров грунта разом выбросило?.. - Я тут кое-что посчитала, - скромно потупив глазки, уронила Гилви и застрекотала клавишами компьютера. - Вот, смотрите. Это карта. Красные линии - пути всех зарегистрированных истоков. Что мы видим? - Роза ветров, - сказал я. - Нет никакого ярко выраженного предпочтения каким-либо конкретным направлениям. - Верно, - кивнула Гилви. - А теперь смотри! Вновь зацокали клавиши. Ровная паутина тянущихся и разные стороны алых росчерков исчезла. Взамен стали вспыхивать отдельные лучи. Сперва тёмно-фиолетовые, потом синие, голубые, зелёные и так далее по спектру. - Это разбивка по времени. В первые дни они шли так... потом так... последние векторы - красные - направлены сюда. - Они нащупывали путь.. - Ну и, конечно, если сделать апроксимацию... то следующая "амёба" пойдёт во-от так. - Всё остальное погасло. Карту пересекла ослепительная белая черта. - Погрешность - плюс-минус три метра. Нам остаётся только перекрыть ямами этот сектор. - За пару дней выкопаем, если всех поднимем, - сказал я. Голова у Гилви работала, и мне даже стало досадно - это я должен был выдать идею, я, с университетом за плечами, а никак не бывшая "подружка"! - Вниз - контейнеры Потом стропим и вытягиваем. И сдаем. По описи. За неимением лучшего идею приняли как руководство к действию. И вновь я подумал - а почему такой стратегически важный план отдаётся на откуп какому-то штабе -ефрейтору и девчонке-расчётчице, бывшей солдатской, гм, утешительнице? Почему наши научные офицеры в погонах и со степенями закрылись в бункере и не показывают носа? Или хотят в случае неудачи всё свалить на нас? Письменного приказа ловить "амёбу" нам, кстати, тоже никто не отдавал. Так что в случае чего и концы в воду. И даже вездесущий риттмейстер куда-то исчез. Следующие три дня мы копали. Пропустили ещё одну "амёбу" (точнее, её сожгли ребята из другого отделения). С немалым трудом загнали в траншею лоханки пустых контейнеров. Прикрыли; всё ветками и листьями, присыпали землей. Ничего особенного. Любой зверь легко обошёл бы нашу ловушку. Но "амёбы" были почти что настоящими амёбами, то есть безмозглыми.... Весь четвёртый день, когда, по расчётам Гилви, полагалось появиться "нашей" "амёбе", мы провели в томительном ожидании. А поскольку для солдата нет ничего более вредного, чем томительное ожидание, его пришлось скрашивать традиционными солдатскими же и развлечениями, как-то: многократные отжимания на ладонях, пальцах и кулаках, отработка друг на друге приёмов защиты и нападения, поднятие тяжестей и тому подобное. Чем командование норовило занять личный состав ещё во времена легионов. ..."Амёбу" мы даже и не заметили. Потому что как раз все дружно отжимались. Слава первооткрывательницы выпала Гилви, которой как раз работы явно не хватало - болтается девка по базе... непорядок. Я чуть ли не с испугом ощутил в себе типично пферцегентакльские чувства - личный состав делом не занят! Кошмар! Светопреставление! - Идёт! Идёт! - вопила Гилви, подпрыгивала и размахивала руками. Чёрт знает что, а не дисциплина. Разве так по уставу надо предупреждать товарищей о появлении противника?.. "Амёба" ползла радостно и безмятежно. Она жрала и росла. Что ещё надо "амёбе"? Сейчас она доберётся до воды и двинется вверх по течению, а за нею потянется хвост из плотной сероватой слизи, насыщенный крошечными коричневыми пузырьками... Это было совершенно животное, бездумное размножение, расширение системы. Никто не охранял будущий исток, его не сопровождала армия каких-нибудь чудищ. "Амёба" тупо доползла до вырытого нами рва и без всяких, как говорится, эксцессов ухнула в ловушку. Взвыла сирена. Замигали лампы тревожной сигнализации. Наши паучники с похвальной резвостью повыскакивали из бункера и, чуть не теряя обувь, ринулись к контейнеру, в котором ворочалась серая туша истока. Наша работа кончилась, не начавшись. Не потребовались ни огнемёты, ни броня. Контейнер с драгоценной добычей уволокли в бункер. "Амёба" не пыталась сопротивляться. Она, само собой, не понимала и не могла понимать, что с ней происходит. Мы получили свою дозу похвал и предложение вернуться к "непосредственным обязанностям" - сиречь отжиманию на кулаках, поскольку никто больше не посылал нас в дозоры к "инкубатору". Имперский флот подвесил аккурат над нами спутник, постоянно, в режиме реального времени передававший обстановку "на реакторе". Там всё оставалось спокойно, уровень слизи в резервуаре повышался, но медленно, так же неспешно сочилась сквозь фильтры в дамбе вода, и казалось, система достигла некоего подобия равновесия. Прошло ещё три дня. Четыре. Минула неделя. Научная часть экспедиции не отходила от пленённой "амёбы", мы успешно сжигали её товарок, с прежней регулярностью выползавших на берег из резервуара. Тоска. О нас все словно бы забыли... Гилви я теперь тоже видел начасто. Её как оператора-расчётчика посадили считать какие-то зубодробительные системы уравнений. Какие - нам, само собой, никто не собирался докладывать. Впрочем, мои ребята из этого и поняли бы в лучшем случае только плюсы да минусы. Так что мы отжимались на пальцах и кулаках, бегали кроссы, в свой черёд ходили, что называется, дозором да смотрели "дозволенные военной цензурой" сетевые новости. Имперские Новости От наших собственных корреспондентов ...Положение на Зете-пять, планете Восьмого сектора, продолжает стабилизироваться. За последние двадцать четыре часа не зафиксировано ни одного боестолкнове-ния с лемурами. Поселенцы выражают уверенность в способности Имперских Вооружённых сил обеспечить их полную безопасность. (Кадры: солдаты таскают набросанные грудами лему-рьи трупы. Рядом горит костер. На нём сжигают лемурьи копья, луки и самострелы.) ...Остаётся неясной ситуация на планете Омега-во-семь того же Восьмого сектора. Оперативно высадившиеся на планете десантные подразделения ведут интенсивный поиск выживших в катастрофе мирных жителей. Очаги биологического поражения локализованы и взяты под полный контроль. Учёные ведут обработку полученной информации... (Кадры: кучка людей в белых халатах с очень глубокомысленным выражением на лицах рассматривает колбу с ярко-синим раствором) - я бы сказал, там нет ничего, кроме разведённых чернил. ...В столице Его Императорское Величество дал сегодня обед в честь молодых литераторов, художников и скульпторов, выпускников Академии Искусств, Литературы, Живописи и Ваяния имени Вольфрама фон Эшен-баха. В своей речи Его Императорское Величество подчеркнул, что в связи с расселением человечества по галактике именно искусство служит связующим звеном между различными планетами с зачастую очень различающимися жизненными укладами, традициями, обычаями и самими условиями жизни. Ваше творчество, продолжал Его Величество, должно говорить о вещах конкретных и в то же время - универсальных, понятных и солдату на передовой, и рабочему в забое, и учёному в лаборатории. Каждый должен видеть в ваших работах что-то своё, а мы, закончил Его Величество, имперское правительство, никогда не оставим без поддержки творческих людей, напряжённо трудящихся на ниве поддержания единства человеческой расы... - Вот так, понял, Кряк? - толкнул его локтем Мум-ба. - Не пито не едено... а денежки капают. Поддержим, сказал Его Величество, дай бог ему здоровья! Сиди себе, пиши себе... или кисточкой мажь... или по камню молоточком тюк, тюк, тюк... лафа, а не жизнь! - Ну так чего ж медлишь? - мгновенно откликнулся Назариан. - Флаг в руки - и давай. Будешь ярким представителем самобытного африканского искусства. - Я не африканский, - обиделся Мумба. - Я с Гипериона. - Само собой. А на Гиперион твои предки попали... - С Земли, ясен пень! - А на Земле они где жили? - ехидно спросил Наза-риан. Мумба замялся. - В Африке, - тоном знатока сообщил Назариан. - В Африке они жили. Так что не отвертишься. Мумба, похоже, собрался обидеться всерьёз. Пришлось вмешаться. - А что, Мумба? Что такое "африканское искусство", никто не знает. Кто знал, думаю, давно забыл. Значит, что бы ты ни нарисовал - это будет свежо и оригинально. Будешь основателем-возродителем. Получишь императорскую стипендию. - Ладно тебе, командир, - пробурчал Мумба, но, похоже, мои слова ему польстили. - А стипендию... эх... не мешало бы. Вот так. Шуточки-перешуточки, не шибко остроумные, как говорится, чем богаты. Скорее бы уж закончилось всё это. Чтобы домой, на Новый Крым. Не хочу сейчас даже думать о целях и средствах. Хочу выбраться с этой проклятой планеты. От одной мысли о "резервуаре" меня начинает тошнить, Тем более что никто больше не собирается посвящать нас, мелких сошек, в происходящее. Я не знаю, какие выводы сделаны, например, из того, что бассейн, где покоится первый исток, явно искусственного происхождения и явно сделан человеческими руками? Почему никто не озаботится на самом деле подорвать пещеру, забросив туда бомбу объёмного взрыва? Почему, наконец, никто ничего не делает с "инкубатором" - в принципе, залив его напалмом сверху донизу, мы бы сожгли всю органику в нём. Почему? Почему? Почему? Или паучники на самом деле убедили командование, что "исток" и "резервуар" - бесценные источники знаний и их надо не выжигать, а всемерно охранять?.. ...Был вечер. Сегодня отделение заступало на охрану периметра, возведённого вокруг базы. Я как командир перебрался в крошечную караулку с жёстким топчаном. Всю ночь мне предстояло обходить посты, проверять бдительность и заниматься прочими делами, подробно расписанными в Уставе строевой и караульной службы. Предстояли малоприятные двадцать четыре часа в наглухо затянутой броне (этим у нас никто не пренебрегал, выходя "на воздух"), с тяжеленным ранцем на спине и баллоном химического "напалмотушителя" на поясе. Перед выходом, как всегда, построил отделение. Как всегда, пришлось дать кое-кому втык (не будем показывать пальцами, но это были Кряк и Фатих) за не полностью "глухую" броню. Ребята разошлись по постам. Я вернулся в караулку, к дублю пульта охранных систем. В принципе, через периметр не так просто перебраться, это вам не контрольно-следовая полоса. Но всё равно - старые добрые караулы под навесами-грибками бессмертны. Наверное, как и кроссы - со времён легионов Цезаря и Помпея. Когда стемнело, я вышел с первым обходом. Всего постов пять, четыре по углам периметра и один "передовой", вынесенный ближе к "инкубатору". Пять "двоек" несут дежурство. Один дежурит, второй отдыхает. Потом смена. ...Я не успел пройти и двух десятков шагов по направлению к "передовому" посту, как у меня за спиной что-то негромко щёлкнуло. Удар в спину, и я покатился по земле, сзади на левой лопатке что-то мерзко шипело и трепыхалось. Тело сработало само. Я что было силы шмякнулся оземь, стараясь покрепче приложиться левой лопаткой, правая рука уже сама выдернула нож. Придавленное, под лопаткой что-то мерзко трепыхалось, царапая броню. Я ткнул ножом - что-то заверещало, раздалось мокрое хлюпанье. Из-под меня вывернулось и заковыляло прочь какое-то создание размером с летучую мышь, неловко волоча почти полностью отсечённое перепончатое крыло. Я не стал тратить на неё огнемётную смесь, просто растоптал - разумеется, после того, как поднял тревогу. И, как оказалось, вовремя. Ночь шелестела сотнями тысяч мягких крыл. Над остатками мёртвого леса, над острыми обугленными лесинами медленно, словно в страшном сне, поднималась Туча. Мелкие летучие твари, от жука до летучей мыши. Их были там, наверное, сотни тысяч. Звёзды исчезли - их мгновенно задёрнуло тёмное крыло Я бросился назад. Уже выли сирены, уже метались прожекторные лучи, уже бежала вторая смена., они так и не поняли, а я не успел объяснить, что такую силу не удержат никакие огнемёты. Самое умное, что мы могли бы сделать, - это бежать. Поднять вертолёты - они стояли рядом, на огороженной площадке - и взлететь. Потом - куда угодно По азимуту. Пока не выработается горючее в баках. Потом сесть и запросить помощи... Суматошно затарахтел пулемёт. Напрасная попытка. Тучу этим не остановишь. И, кажется, эти, в бункере, вовремя поняли, что надо делать. Я вскочил и, пригибаясь, побежал обратно к караулке, по радио вызывая всех ребят. Сейчас было не до геройства, надо было как можно скорее забиться под землю, если уж не взлетать... Кто-то привёл в действие огнемёты. Струя пламени охватила выметнувшийся далеко вперёд клуб Тучи, воспламенила его, заставила тотчас рассыпаться и повалиться наземь тысячами обугленных трупиков. Однако Туча накрывала нас, словно зонтиком, а вдобавок зашевелилась тьма и на земле По ней словно полз живой ковёр. - Вниз! - заорал я своим. - Вниз!.. Пока тут не пройдёт авиация, нескольким десяткам солдат на поверхности делать нечего. Ребята отбивались, палили из огнемётов, медленно отступая к бронированной двери бункера Я с разбегу ворвался в их ряды, и тотчас же на периметре начали рваться мины Мы заложили их широкое поле, как раз на случай наземной атаки, однако ясно было, что никакие мины нашествия не остановят. Мы оказались стоящими спина к спине. Жерла распылителей то и дело выплёвывали порции пламени Вокруг нас горела земля, на земле горели нападавшие... и тут кто-то истошно завопил у меня за спиной: - Они дверь закрыли! Они изнутри заперлись, сволочи!.. Признаюсь, в груди у меня похолодело. Всего можно было ожидать, но такого... Кто-то отчаянно барабанил в дверь каблуками. Кто-то сгоряча предложил её подорвать - правда, ни у кого не нашлось гранат. Мы давно уже не брали с собой "манлихеры", из них тут стрелять не в кого... Сплошной гром разрывов с минной полосы внезапно кончился. Выплеснувшийся из "реактора" поток смел наши заграждения и сейчас катился прямо к нам. У кого-то из ребят не выдержали нервы. Трое или четверо десантников сломя голову бросились наутёк. То ли рассчитывали прорваться сквозь бесконечные ряды Тучи, надеясь на огнемёты за спинами, то ли просто потеряли самообладание... Мы видели несколько пламенных вспышек, а затем огонь умер, заваленный мокрой массой тел. В переговорниках грянули последние звериные вопли боли и ужаса. Правда, длились они недолго. От Тучи не спасала даже "глухая" броня. Мумба завыл, неистово, по-волчьи. Мы все понимали - пришло время умирать. - Ребята! К вертолётам давайте! - решился я. Когда-то я неплохо умел ими управлять, конечно, не тяжёлыми транспортными, а нашими "стрекозами", но тем не менее. Туча надвигалась неспешно, словно наслаждаясь мгновениями своего триумфа над жалкой кучкой двуногих. Нас оставалось человек сорок, кинувшихся тесной толпой к вертолётной площадке. Мы бежали и палили во все стороны, расчищая себе дорогу; бежать пришлось через напалм, а это, поверьте, не самое приятное занятие. Мы пробивали себе дорогу несколькими залпами, потом сами же и тушили пламя - по счастью, караульные брали С собой и химические огнетушители. Туча упала на нас сверху, сбоку, со всех сторон. Шевелящийся покров скрыл от нас бронированную дверь бункера - не то толстые многоногие змеи, не то просто гусеницы стремительно растекались по дерновой крыше убежища. Пламя и тьма. Чёрный язык чудовища, составленный из сотен крылатых созданий, падает с неба. Струя пламени сносит этому языку бок, однако остальные чёрным чулком охватывают десантника из другого отделения, и он тотчас падает. Кто-то из бегущих сзади окатывает его струёй пламени, кто-то ещё - принимается его сбивать, и, задержавшись на миг, в свою очередь становятся добычей Тучи. Катающиеся по земле тела людей, облепленные живой шевелящейся массой. Кого-то мы успеваем отбить. Кто-то так и остаётся лежать. Отряд не может задерживаться. Взвыл Микки, левая половина комбинезона покрылась черно-шевелящимся покровом. Я поворачиваюсь, жму на спуск, струя пламени сметает нечисть, Фатих сбивает огонь; Микки шатается, но бежит. Какая-то тварь с размаху разбивается о стекло моего шлема, текут жёлто-зелёные струйки, я едва не падаю. Но до вертолётов уже рукой подать. Нас осталось вдвое меньше, вокруг падают люди, падают те, кто пытается им помочь, тела мгновенно исчезают под чёрной копошащейся массой, и я знаю, что уже ничем не смогу помочь товарищам. Наверное, это был первый раз, когда я действительно подумал о парнях в Feldgrau как о товарищах. Не как о тех, кого надо обмануть, из чьей среды нельзя выделяться, кому я вынужден подражать, чтобы уцелеть, чтобы выжить... Моему отделению повезло. Несказанно. Под напалм попало только трое, и сейчас мы волокли их к вертолёту. Никогда ещё не приходилось заниматься угоном вертолётов. У нас, на Новом Крыму, машины имели ключи, как авто. Устройство боевых машин, само собой, отличалось, но и здесь имелась защита от несанкционированного запуска. Однако геликоптеры стояли открытые (вопиющее нарушение регламента! Что за служба у этих винтомахов?), и даже пускатели не были застопорены. И вновь я вынужден сказать "никогда в жизни...". Никогда в жизни я не проделывал все необходимые для запуска манипуляции так быстро и так ловко. Руки словно сами летали по клавишам и тумблерам. Ожили турбины, провернулись лопасти; Туча уже была вокруг, она уже облепила геликоптер; закалённые десантники отворачивались, кто-то срывал шлемы, и их рвало прямо на пол... Заворчали двигатели. Закрутились лопасти, рубя в капусту налетающих тварей. Перегруженный вертолёт (сколько на нём повисло живого одеяла?) с трудом оторвался от земли. Я поднимал его всё выше и выше, потому что живой ковер, совершенно не ведая страха смерти, упрямо лез прямо в воздухозаборники двигателей. Машину трясло, турбины выли, мы не летели, не мчались даже - косо пёрли сквозь воздух. Туча осталась позади. При всём уважении к её создателям - жучиные крылья не способны были развить скорость в двести километров в час. Правда, двигатели уже захлёбывались. Твари и тва-рюшки, жертвуя собой, набились-таки внутрь. Мы больше не набирали высоту и даже не удерживали её. Мы падали. Завопил за спиной Микки. Даже его проняло. Остальные, как я вдруг понял, истошно орали всё это время. Просто голос обычно флегматичного финна перекрыл нее прочие подобно тому, как пароходная сирена заглушает бибиканье малолитражек. ...Тем не менее вертолёт я таки посадил. Мы успели отлететь на изрядное расстояние. Как показал секундомер, в воздухе мы продержались целых полчаса. И тяжело плюхнулись посреди голой степи, как говорится, в землях незнаемых. ...Некоторое время пришлось потратить на то, чтобы избавиться от безбилетных пассажиров нашего транспортника. Напалм пылал ярко, ночь озарилась пляшущими языками пламени, нам пришлось осторожничать, потому что спалить вертолёт представлялось как-то не совсем разумным. Когда мы наконец пришли в себя, выяснилось следующее. Спаслось девятнадцать человек. В том числе девятеро из моего отделения. Бесследно исчез Фатих, а когда и где он пропал - никто не мог сказать. Остальные десять десантников были из других отделений. Все с оружием; но из боеприпасов только то, что несли на себе. Вертолёт имел две пулемётные турели, запас патронов, но и всё. Собственно говоря, теперь нам оставалось только включить маяк и ждать, пока нас подберут. И когда мы сможем рассчитаться с теми, кто закрыл дверь в бункер... Трудно сказать, всех ли бестий Тучи мы уничтожили. Кто-то расползся в ночь, вдруг потеряв к нам всякий интерес. Остался покрытый копотью, покосившийся вертолёт (едва ли мы сможем взлететь на нём снова) и мы - девятнадцать человек, тоже, подобно чертям из пекла, покрытые копотью. Почти половина - в обгорелой, изъеденной пламенем броне. И я - единственный штабс-ефрейтор, да ещё и с Железным крестом. Порядок удалось восстановить довольно быстро. Всё-таки народ обстрелянный. Мы пришли в себя и стали "определяться". На орбите Омеги-восемь, само собой, висели навигационные спутники; и вскоре мы знали, что от базы нас отделяет порядка ста километров. До ближайшего поселения - то есть бывшего поселения, ныне пустого, - примерно шестьсот. Рация на вертолёте была цела. Другое дело, что с её помощью не установить нормальной связи с главным штабом в Нойе-Бисмарке, а связываться с теми, кто обрёк нас на смерть, запершись в убежище, я не видел смысла. Ребята тоже молчали. Но я видел - каждый из них сейчас не колеблясь перестрелял бы всех оставшихся в бункере, даже если б за это грозила смертная казнь. В общем, связь устанавливать было не с кем. И мы передали в эфир обычный сигнал бедствия, тот, что будет принят спутниками и мгновенно переброшен в штаб. Маяк останется работать. После этого мы должны будем просто дождаться помощи. Я постарался втолковать это остальным как можно лучше. В конце концов, по уставу, я "обязан был сохранять в боеспособности любое подразделение Вооружённых сил, оказавшееся под моей командой". Мы нашли место почище. Устроили лагерь из того немногого, что удалось найти в вертолёте и что оказалось при нас во время бегства. Маяк в кабине успокоительно попискивал, подтверждая, что всё в порядке, сигнал транслируется, помощь обязательно придёт... Мы выставили часовых. Мы знали - ждать придётся долго. С рассветом придётся заняться поисками источников. Может, придётся копать что-то вроде колодца. У нас были концентраты, но вода оставалась проблемой. Прошла ночь. При свете разгоравшегося дня мы смогли как следует осмотреться - чуть всхолмлённая степная равнина, где видно на десятки километров окрест - если влезть на вершину одиноко возвышавшегося на вершине холма дерева, которое я мысленно окрестил "дубом" из-за схожести листьев. Сколько мы ни вглядывались в бинокли, нигде, ни вблизи, ни вдали мы не видели даже признака реки или ручья. Да и откуда им взяться в голи-мой степи? Оставалось одно - рыть ямы. После долгих поисков удалось найти место в низкой ложбине, где трава зеленела заметно веселее, была выше и гуще. Мясистые листья на сочных стеблях говорили о близости водяной жилы. Лопаты вгрызлись в грунт. Солнце успело подняться высоко, и мы все изнывали от жары. Многие "распускали" броню - мол, Тучи теперь бояться не приходится. Вскоре на дне раскопа и в самом деле заблестела тонкая плёночка. Яма насасывала воду, но медленно, и сама пода оказалась мутной. Пили через фильтры, во рту стоял привкус обеззараживающей химии, но всё-таки это была настоящая вода. , Тишина. Покой. Безмятежность и беспредельность. За горизонт уходят вольные травянистые степи, по которым доселе ещё не ступала нога человека. Этот район Омеги-восемь был практически необитаем. Мне с большим трудом удавалось поддерживать порядок. После пережитого ребята впали в какую-то прострацию. Полагаться я мог разве что на Гюнтера, Микки и Глинку. Благодать продолжалась весь день. Стало смеркаться. Дров для костра мы не нашли, пришлось пожертвовать парой химических факелов. Вскипятили воду, бросили концентраты. Идиллия... ...Я обходил посты. Как и ту ночь, когда Туча накрыла базу. Мы перебрались подальше от опалённой земли возле вертолёта. У маяка и рации остался один дежурный. Один засел на вершине "дуба", ещё трое - по периметру. Но дежурили, увы, кое-как. Кому придёт в голову напасть на нас посреди пустыни?.. Две тени вынырнули из мрака совсем рядом. Беззвучно, молниеносно. Чёрные силуэты, едва различимые на тёмном фоне. Не с крыльями, челюстями или жвалами - с обычными человеческими руками и ногами. Рядом с моей головой просвистела дубинка, я уклонился рефлек-торно, в последний момент. Второй удар пришёлся по спине, я перекатился через плечо, вжимая кнопку экстренной передачи: - Тревога! Тревога! Тревога!.. Нападавшие были не трусами и не слабаками. И драться они умели отменно. Я получил ещё один удар, и хотя; броня приняла его на себя, на ноги вскочить не удалось. Мои противники оказались крутыми парнями. Странно, но страха я совершенно не чувствовал. Было какое-то безмерное удивление - примерно как если бы полярная экспедиция, достигнув Северного полюса, обнаружила там мирно дымящий трубой домик Деда Мороза. А мы столкнулись на пустой планете со спецназом... если, конечно, нам не прислали это вместо помощи. Однако тревогу я поднять успел. Вспыхнула в небе осветительная ракета, застучал предусмотрительно снятый с турели пулемёт. Ая сам, уже лежа на земле, успел нашарить раструб огнемёта, и навстречу прыгнувшим на меня теням рванулся огненный шар. Они явно хотели взять меня живым... Пригибаясь, я бросился к своим. Хватило одного быстрого взгляда, чтобы понять - наше дело швах. Лагерь окружили со всех сторон. На один наш пулемёт ответили десять. На склоне холма разорвалась первая мина. С нами не будут церемониться, нас просто всех уничтожат, не вступая в ближний бой. Прорываться. Только прорываться. В голой степи не продержишься. Тем более что противник даже и не будет атаковать. Значит, единственный выход - атаковать самим. - Командир! - встретили меня крики. - Командир, кто это такие? Что за... ? - Клин, быстро! - вместо ответа крикнул я. - За мной! Кто бы ни напал на нас - это были враги. Значит, будем сперва стрелять, а уже потом разбираться. Во всяком случае, они в переговоры вступать не стали. Открыли огонь. Из миномётов. А у нас не было отрыто ни одного даже самого мелкого окопчика... Нас было девятнадцать, когда мы пошли на прорыв. И окружившие, похоже, по-настоящему опешили. Во всяком случае, прозвучавший из невидимого громкоговорителя призыв сдаться (на общеимперском с сильным и незнакомым мне акцентом) пропал втуне. То ли у наших врагов не было ночных прицелов, то ли ещё почему - но пулемёты лупили трассирующими пулями кто куда, не отсекая нас от противника и даже не очень прицельно стреляя в нас самих. Микки первым выпустил заряд из огнемёта, когда перед нами мелькнули первые тёмные фигуры. Осветительная ракета погасла, мы все переключились на инфракрасный, и, когда мы сшиблись, в ход пошло всё, вплоть до ножей. Они поддались неожиданно легко, первый заслон мы прорвали без особого труда, и, рухнув в траву, сейчас ползли, не поднимая голов, распластываясь по земле, стараясь ничем себя не выдать. Конечно, тактике прорыва окружений нас учили, но сейчас было не до затверженных схем. Мы не могли создать ни ударную группу, ни отвлекающую группу, ни группу прикрытия. Мы не могли эшелонировать огонь и создать "преимущество на участке прорыва". Мы просто бросились вперёд всей гурьбой. Может, те двое профессионалов, что едва не уложили меня, были здесь единственными толковыми вояками, кроме, само собой, нас? Увы, это оказалось не так. Вспыхнули в небе сразу три осветительные ракеты, застрекотали винты приближающихся вертолётов - много, два звена, не меньше. Ещё ракеты. Ещё. Стало светло, и стало ясно, что нам не у