ляюсь в тянущуюся ко мне с презренной железкой руку генерала, выламывая её так, чтобы в один миг затрещали бы кости? Я могу это сделать. Я умею. Клаус-Мария Пферцегентакль мучил меня не зря... Но я ничего этого не делаю. Я вновь салютую в ответ на "Поздравляю, солдат", чётко поворачиваюсь и возвращаюсь в строй. На правой стороне маскировочной куртки покачивается в такт шагам чёрный железный крест с тонкой белой каймой и бронзового цвета дубовыми листьями, охватившими его снизу и с боков. Высокий имперский орден. И сразу третья степень. Обычно сперва дают только четвёртую. И ещё одна треугольная нашивка на рукав. Обер-ефрейторы - становой хребет армии... Что, Рус, ты гордишься этим? Ты гордишься наградами врагов?.. Дай ответ. Дай ответ самому себе. Чего ты боишься, чего стесняешься? Никто, кроме Небесного Всеотца, не услышит тебя. Молчишь, Рус?.. Молчишь. Молчишь... ...Награды получили многие. Господин лейтенант в том числе. Из моего отделения крест четвёртой степени без листьев дали Ханю, Микки и Фатих получили медали "За отвагу" вместе с первым чином "обер-десантника". Вообще наш взвод оказался самым богато украшенным. Что, собственно говоря, и неудивительно. Другие не сидели пять дней под завалами. ...На пути домой команда "Мерены" выставила пиво. Как говорится, пей от пуза. Можешь даже напиться. Хотя лучше приберечь запал для Сибири и девочек-феечек. Нам полагаются приличные боевые, и, само собой, казначей "Танненберга" с чисто немецкой пунктуальностью уже прокредитовал наши счета. Ещё один закон десанта - боевые не задерживают ни на один день. Деньги ждут солдата, едва он ступит на землю базы. Будет на что гульнуть. Всё моё отделение стояло на ушах. Недолго думая, я назначил Ханя своим помощником-заместителем, написал ему представление на ефрейтора, которое наш лейтенант подмахнул с удивительной быстротой. Хань с чисто китайской мудростью принял бразды правления, а я... А меня на второй день пути вызвал к себе командир батальона. Господин обер-лейтенант Иоахим фон Валленштейн. Тут уже пришлось наводить парад по классу "А". В просторной, но спартански просто убранной каюте Валленштейна сидели мой лейтенант, сам господин новоиспечённый оберст-лейтенант (то есть подполковник) и уже знакомый мне по Кримменсхольму секурист непонятного звания. Прошлый раз он надевал погоны ритт-мейстера, а сейчас носил простой чёрный комбинезон танковых войск, но без знаков различия. - Обер-ефрейтор Фатеев по вашему приказанию... - Отставить, - Валленштейн поднялся, обошёл вокруг стола, в упор взглянул на меня. - Поздравляю с наградой, солдат. - Рад стараться, господин оберст-лейтенант! - Без чинов, обер-ефрейтор... Фатеев. Садись. Ты показал себя настоящим молодцом-десантником. Вслед за твоим лейтенантом повторю - побольше бы таких солдат. Тогда Империи не страшны были бы никакие Чужие, - Валленштейн хлопнул меня по плечу. - Садись. Мы хотим послушать твои соображения. По поводу тех тварей, с которыми мы столкнулись на Зете-пять. Секурист ободрительно кивнул. - Говори, Фатеев. Мы пришли к схожим выводам. Но мы всегда стараемся выслушать свидетелей как можно подробнее. Что ты говорил о биологической войне? Я взглянул на лейтенанта. Тот коротко кивнул головой. Не вдаваясь в подробности, я сказал, что, по всей видимости, мы столкнулись с противником, практикующим биологическую войну. Специализированные организмы, способность к репродукции их в огромных количествах, кардинально перестроенный метаболизм, совершенно ясно, что новый тип генной регуляции, очевидно - новые, неизвестные нам катализаторы ферментативных реакций плюс очень небольшой индивидуальный "запас прочности" каждого такого создания. Иными словами, как я уже упоминал, они быстро "сгорают". Бойцы-однодневки. Накопление опыта каждым индивидуумом невозможно и несущественно, знания аккумулирует популяция. Невольно я вспомнил о схожем с богомолом существе, которое я подстрелил из гранатомёта. Из-за длинных антенн его так и тянуло поименовать "наводчиком" или "корректировщиком". Сказал я и о том, что, по моему мнению, если наш противник способен к самообучению (а он наверняка способен) - он пойдёт по пути миниатюризации своих "боевых средств". Сперва, очевидно, спустится до вирусов и патогенных бактерий. Но скорее всего стабилизируется на уровне пчёл, ос или шмелей. Меня слушали внимательно, не прерывая. Фон Валленштейн самодовольно погладывал на секуриста - вот, мол, какие у меня обер-ефрейторы, так сразу и не подумал бы, что русский, что не "стержневой нации" человек... - А как же дети? - дождавшись, пока я выдохнусь, спросил секурист. - Дети, которых ты подстрелил в Крим-менсхольме? Псионические способности противника как вписываются в твою картину? Я покачал головой. История с детьми на самом деле не лезла в рамки какой-либо теории. Если дети были настоящими, а щупальца нам просто привиделись - то почему бы просто не отдать нам приказ перестрелять друг друга? Для чего такие сложности? Универсальный закон стратегии - простота и рациональность. Рациональности я в данном конкретном случае не видел. - У нас есть свои предположения, - сказал секурист, вальяжно закидывая ногу за ногу. Я увидел, как поморщился Валленштейн. - И первое из этих предположений... Скажи, обер-ефрейтор, ты не думал, что под ментальным контролем были не дети, которым наш неведомый неприятель отдаёт псионический, невербальный приказ на сверхчувственном уровне, - а ты и твоё отделение? Что вам приказали увидеть то, что вы увидели? Я пожал плечами. - Господин риттмейстер, нам можно внушить, что у ребёнка щупальца вместо рук. Но я не верю, чтобы эти детские руки сумели бы продавить кевларовый воротник брони Гарротой его так просто не возьмёшь. - И поэтому?.. - ласково подбодрил меня секурист. Лейтенант выразительно кашлянул, фон Валленштейн нахмурился, уже не считая нужным скрывать своих чувств. - И потому я не верю, что эти дети были детьми, - твёрдо закончил я. - Почему бы не предположить, что... - Не заговаривайся, обер-ефрейтор, - поморщился секурист. - Ты, конечно, не хочешь сказать, что мы вынесли своё суждение, потому что наш, - он усмехнулся, - наш "неприятель" исказил показания приборов и данные тестов, так что мы приняли чудовищных монстров за тела невинных детей? Я подумал, что для научного диспута место выбрано гмножко неудачно. - Не могу знать, господин риттмейстер! Говорил, что думаю, - по-уставному выпучив глаза и вскинув голову, рапортовал я. ft - Гм, Карл... - прокашлялся уже и Валленштейн. - Что, Иоахим? - резко повернулся секурист. - Убиты дети. Их родители уже подали петиции со всеподаннейшей просьбой покарать злодеев. Как ещё можно им объяснить смерть их детей от пуль?! Лемуры огнестрельным оружием не обладают. Ты, обер-ефрейтор, - голос риттмейстера зазвенел, - ты с Нового Крыма. Ты неблагонадёжен. Как и все твои, гм, соплеменники. И я утверждаю - ты намеренно убил этих детишек. Движимый ненавистью к "стержневой нации", опоре нашей славной Империи. - Господин ритгмейстер! - Теперь звенел сталью уже и голос Валленштейна. - Если вы выдвигаете обвинения в адрес моего обер-ефрейтора... - Если бы выдвигал, господин подполковник, мы бы уже разговаривали с ним в других обстоятельствах и в другом месте, - мрачно огрызнулся секурист. - Мне было важно проверить мои предположения. Я же вас предупреждал. Разве не так? - Так, но... - Тогда, с вашего разрешения, я закончу, герр оберст-лейтенант. Так что, обер-ефрейтор? Ты продолжаешь настаивать? Я ведь могу на самом деле выдвинуть против тебя обвинения, и тогда... Он выразительно выложил на стол пару звякнувших никелированных наручников. Старого образца, такие давно уже не применяются в войсках. - Господин риттмейстер, я невиновен. Но я не сомневаюсь, вы поступите так, как вам велят долг верноподданного Империи и честь офицера. Сексоты, охранка и им подобные очень любят, когда им напоминают об офицерской чести. Трусость в таком случае очень легко скрыть под маской благородства и милосердия. Но этот секурист, может, и сволочь - однако вот трусом он точно не был. Он только усмехнулся в ответ на моё высокопарное заявление. - Обер-ефрейтор, дело о твоём поступке пошло в производство. Мы не можем игнорировать петиции верноподданных нашей великой Империи. Так что мы с тобой ещё поговорим... после. А пока можешь идти. И подумай как следует, что ты скажешь дознавателям, когда мы вернёмся на базу. Можешь идти. - Обер-ефрейтор, останьтесь, - ледяным голосом вдруг сказал Валленштейн. - Господин риттмейстер, мне кажется, ваши непосредственные обязанности требуют вашего присутствия в помещении аналитического отдела. Не смею больше вас задерживать, господин риттмейстер. Я ожидал, что секурист начнёт злобно шипеть и грозить Валленштейну последствиями, однако риттмейстер только рассмеялся. - Разумеется, repp оберст-лейтенант. Разумеется. Тем более что я выяснил уже всё, что хотел. - Он полез в карман, выудил плоскую серую коробочку, перемигивавшуюся многочисленными разноцветными светодиода-ми. - Нет-нет, господа, не волнуйтесть. Наша беседа не записывалась. Это не регистратор, а, с вашего позволения, пробник. Тестер. Меня интерсовал ваш обер-ефрей-тор, а теперь я удаляюсь. С вашего разрешения, господин подполковник... господин лейтенант... - Он небрежно вскинул руку в салюте и шагнул за порог. Несколько мгновений в каюте царило молчание. Почти что похоронное, иначе и не скажешь. Фон Валленштейн мучительно двигал шеей и кадыком, словно ему нестерпимо жал туго накрахмаленный воротничок. Я ещё ни разу не видел командира полка небрежно или неаккуратно одетым. Даже полевую камуфлированную броню он ухитрялся носить так, словно это был вечерний фрак. Мой лейтенант сидел с таким выражением, словно только что упустил преступника, покушавшегося на свя-/щенную особу Его Императорского Величества кайзера. - Обер-ефрейтор, - наконец заговорил Валленштейн. - Мне не нравится вся эта история. - Мне тоже, герр оберет, с вашего разрешения. - Я ещё не герр оберет, так что давай без лести, парень. Ты заслужил Железный крест, ты дрался как настоящий десантник. Но что за история с детьми? Я читал отчёты. Контрразведка любезно переслала мне копии. Я знаком с твоими показаниями. Но я не понимаю, для чего Карлу потребовалась эта мизансцена. - Он проверял... - подал голос лейтенант. - Проверял... что проверял? Не кинется ли на него обер-ефрейтор? Слушай, Рус. Ты хороший солдат. Я не слишком люблю господ из контрразведки. Это не секрет ни для кого в "Танненберге", в том числе и для них самих. Я постараюсь прикрыть твой тыл. Но скажи - тогда, з деревне... ты был полностью убеждён, что имеешь дело с монстрами? - Так точно. Любое иное объяснение натыкается на бритву Оккама и потому непригодно для серьёзного анализа. Подполковник и лейтенант переглянулись. - Ты считаешь, что контрразведка ошиблась со своими тестами? - медленно осведомился Валленштейн. Я позволил себе пожать плечами. - Я могу представить, что мы все стали объектом какой-то операции сил безопасности, находящейся далеко вне пределов секретного допуска даже для вас, господин оберет-лейтенант. Валленштейн хмыкнул. - Соображаешь, обер-ефрейтор... Ладно, служи и ничего не бойся. Я тебе верю. На твоём месте я поступил бы точно так же. Если кто-то посягает на моих солдат, он автоматически становится неприятелем, а с неприятелем надо поступать согласно уставу, то есть уничтожать, в случае, если он продолжает оказывать сопротивление. Разрешаю идти. А ты, лейтенант, присмотри за обер-ефрей-тором. Штази нечего делать в моем батальоне. Я поднялся и отсалютовал. - Иди, служи, обер-ефрейтор, - повторил Валленштейн. - Ты хорошо начал. Желаю так же продолжить. Я молча склонил голову. x x x Я вышел из каюты. С шипением закрылась дверь. Я не успел сделать и пару шагов по коридору, как... Услыхал голоса. Внутри. Сквозь звуконепроницаемые переборки и изоляцию. Говорили Валленштейн и мой лейтенант, и говорили они обо мне. - Руди! Ты понял, зачем Карл... - Он его проверял, Иоахим. Между собой офицеры "Танненберга" действительно общались без чинов, причём все называли друг друга по именам, независимо от возраста, положения и заслуг. - Считаешь меня идиотом? Разумеется, он его проверял. Вопрос только, на что? - Фатеев русский. С Нового Крыма. Планета на подозрении, Иоахим. Валленштейн фыркнул. - Это я и сам знаю. И поверь, Руди, знаю поболее твоего. В чём Карл может его подозревать? - На Новом Крыму давно циркулируют слухи об организованном подполье... - Может, ещё поучишь меня батальоном командовать, Руди? Кому сводки на стол кладут - мне или тебе? Конечно, я знаю о подполье. И об их боевых дружинах тоже знаю. Это неизбежно и пока неопасно. Пусть выпускают пар. Тем более, если начнём их арестовывать, неизбежно создадим ореол мучеников, и так далее и тому подобное. - Может, в подозреваемых числится отец Фатеева? - Наконец-то я могу показать, что быть командиром батальона лучше, чем командиром взвода! - усмехнулся Валленштейн. - Нет, его отец чист. Юрий Фатеев поставляет нам морепродукты отличного качества и по низкой цене. Не заигрывает, не втирается в доверие. Просто ведёт бизнес. Если ты забыл, Руди, именно благодаря возглавляемым Фатеевым "умеренным" нам удалось избежать партизанской войны на планете. Нет. Фатееву-старшему нужны связи, покровители... так что в списках подозреваемых его нет. Как и Руслана Фатеева, Руди. - Отрадно слышать... - Карл знает всё это не хуже нас с тобой. И при этом... - Устраивает цирковое представление. - Верно. Начинает с вполне мирного разговора, а затем...- Может, всё-таки это на самом деле связано с Кримменсхолъмом? - Каким образом ? - А что, если Карл и иже с ним решили, что Фатеев и его отделение были-таки под контролем ? Под контролем Чужих? И остаются по сей день ? - А какой смысл тогда молчать? И почему он просил не приглашать Мехбау? Почему только мы? Командиру твоей пятой роты сам бог велел присутствовать при подобном разговоре. - Гауптманн Мехбау любит контрразведку ещё меньше нашего... - Возможно. То есть твоё предположение - Фатеев под контролем и контрразведка прорабатывает эту версию? - Не могу придумать ничего лучше, Иоахим. Что-то щёлкнуло, клацнуло, словно прикрылась неплотно задвинутая дверь, и голоса стихли. Я стоял в коридоре, шатаясь, словно пьяный. Как такое возможно? Никакие голоса не пробьются через керамическую броню! Никакие и никогда! Это вне пределов здравого смысла, и никакая изощрённая метафизика тут не поможет. Два объяснения. Или дверь в каюту на самом деле неплотно была прикрыта, или... Да нет, нет, второе - просто чушь. Не станет контрразведка устраивать столь сложных фокусов, да и не поздоровится ни лейтенанту, ни самому оберст-лейтенанту, если такие их разговорчики дойдут до кого следует... Признаюсь, я ожидал от господина риттмейстера ещё каких-то гадостей. Вёл он себя действительно странно. Начал за здравие, кончил... Я попытался было поговорить с лейтенантом, но Рудольф был мрачен и даже "без чинов" не скомандовал, что являлось несомненным признаком отвратительнейшего настроения. Тем не менее никаких громов и молний на мою голову не обрушилось. Разве что господин штабс-вахмистр, получивший орден "Мужества и чести" второй степени (в дополнение к уже имевшейся третьей), решил провести со мной профилактическую работу, чтобы я не возгордился от нежданно-негаданно свалившейся на меня награды. Так что на время я даже обогнал по числу "воспитательных нарядов", то есть нарядов "без занесения в личное дело", бедолагу Раздвакряка. Который тем не менее, как получивший ранение в боевой обстановке, удостоился соответствующего значка, на солдатском жаргоне именуемого "кость в пасти". Но это меня уже не трогало. Случившееся не отпускало, услышанное в коридоре заставляло память снова и снова возвращаться к происшедшему - и я не находил никакого рационального объяснения, кроме как самого простого: неплотно закрытая дверь. Не скрою, в дверь ко мне стучались и другие объяснения. Но их я настойчиво гнал от себя. "Мерена" достигла Нового Крыма строго по расписанию. Ничего не случилось с нами во время прыжка, не перегрелись надрывавшиеся на пределе реакторы, не отказала защита, не свалился на нас неведомо откуда истребитель Чужих. Мы вывалились обратно в обычное пространство в нескольких часах хода от родной планеты. Нас уже ждали. Местная имперская телесеть вовсю передавала приветственные адреса, обращения и телеграммы. Выступали политики, бизнесмены, банкиры - те, кого на Новом Крыму было принято причислять к "умеренным", сторонникам мирной интеграции в Империю. Я со страхом ждал появления отца, но Бог миловал. Как было сказано, "лидер унионистского большинства в Думе Нового Крыма депутат Юрий Фатеев находится в деловой поездке и временно недоступен для комментариев" . Потом была высадка. "Мерена" оставалась на орбите, слишком громоздкая, слишком неуклюжая, оставляющая слишком грязный радиоактивный след, чтобы опускаться на поверхность планеты. Клаус-Мария лично проверял нас перед тем, как взвод должен был покинуть транспортный бот - Запланировано торжественное шествие, обезьяны гамадрильные, - гудел он, прохаживаясь вдоль строя. - Первое в вашей жизни прохождение в строю батальона, под знаменем, с отданием чести господину рейхскомиссару нашего сектора господину Тодту. Если хоть одна свинская скотина собьётся с ноги или недостаточно высоко будет тянуть носок, так и знайте - вешайтесь лучше сразу. Лично сгною. Я не обращал внимания. Дурак Клаус не способен мне помешать. Если надо, я стану чемпионом батальона по чистке сортиров. Да что там батальона! - всей дивизии или даже корпуса. Всё это значения не имеет. А имеет - только то, что я увидел и понял там, на затерянной Зете-пять. К тому времени я уже успел поговорить со многими. Моё отделение смотрело мне в рот, и на них я мог в какой-то мере положиться. Осторожные расспросы солдат из других взводов дали новые детали случившегося. ...Конечно, нашему взводу повезло особенно. Именно мы нарвались на "чудовищ". Именно мы оказались в Ин-гельсберге, когда началась лемурья атака. Остальным выпали более рутинные дела. Но кое в чём все рассказы сходились - у убитых поселенцев, у всех до единого отсутствовали опознавательные жетоны и все найденные тела носили следы частичного поедания. Лемуры вообще слыли вегетарианцами. Никогда доселе их не замечали в употреблении мясной пищи. Значит, или что-то очень сильное сдвинуло их, как говорится, "по фазе", или все наши прежние данные о них были неверны. Учитывая давность контакта, многочисленные исследования, нам пришлось бы предположить, что либо сотрудники постоянно действующей ксенобиологической экспедиции на Зете-пять были "под колпаком", либо... Мне, если честно, больше нравился первый вариант. Так у нас оставались какие-то шансы. Почти всюду сопротивление лемуров удалось подавить легко. И повсюду они предпочитали рукопашным схваткам луки, пращи и самострелы. Вполне, кстати, разумно. Наталкиваясь на плотный огонь (а остальные роты "Танненберга", кадровые роты, превосходили нас в выучке не то что на голову, а, наверное, на все пять), лемуры немедленно отходили. Они понесли потери, но потери эти были не сравнимы с тем, что произошло под Ингельсбергом. По словам солдат, это была обычная операция. И даже не слишком трудная. Так что, если б не "чудовища", осада и "сидение", не видать бы мне Железного креста как своих ушей. Проклятая железка жгла мне грудь. ...Торжественную встречу нам, само собой, устроили. По такому случаю на "Невском проспекте" впервые нарушили негласную традицию - феечки визжали и прыгали в одних рядах с почтенными и благонравными офицерскими жёнами. Они на самом деле визжали и прыгали, размахивали руками и бросали нам под ноги цветы. По случаю праздника и ввиду наличия присутствия господ офицеров фе- чки оделись поскромнее. Но всё равно - задолго до трибуны, где возвышалась монументальная фигура господина рейхскомиссара (большая шишка, один на целых десять обитаемых планет, включая и злополучную Зету-пять), моё отделение принялось пялиться на девчонок, беззастенчиво раздевая их глазами. Я услыхал злобное шипение Клауса-Марии и гаркнул на своих. Не подействовало. Особенно выделялся, как обычно, Раздвакряк, выкативший зенки на молодую даму совершенно монументальных форм, настолько монументальных, что бедолага Кряк едва ли дотянулся бы ей и до плеча. И вопил он ей в ответ какой-то бред вроде "Пусечка! Лапочка! Милая!" и так далее. Пришлось слегка нарушить строй и сунуть Селезню кулаком под рёбра. В отличие от слов, это подействовало. Как сказано в одной мудрой старинной книге, "насилие разрешило больше конфликтов в человеческой истории, чем все остальные методы, вместе взятые". Воистину так!.. Я старался гнать от себя эту мысль, но Гилви всё-таки в толпе выискивал. Надеялся, что она тоже выйдет встречать, и не кого-то другого из своих клиентов, а именно меня. Я по ней соскучился. И... если честно, то приснопамятные методички господ военных психологов уже не казались таким уж бредом. Что нужно солдату после боя, кроме доброй выпивки и женской ласки?.. Но Гилви так и не появилась. Мы пропечатали шаг на плацу, перед светлыми очами терра комиссара. Ребята в последний момент сообразили, какими неприятностями может грозить небрежение, и лрошли как надо. На мой взгляд, даже не хуже кадровых рот. Повара не пожалели для нас НЗ. Обед был на славу. Впрочем, пушечное мясо и следует кормить - чтобы не логибло совсем уж безо всякой пользы. Моё отделение веселилось, словно дети. О погибшем Кеосе уже никто не вспоминал. Он мёртв, но мы-то живы! Чего ещё ждать от "армии жизни, солдат зла"? Выросших на задворках имперских мегаполисов, привыкших, что рядом чуть ли не каждый день гибнут подельники из твоей банды и, чтобы выжить, надо убивать? В войнах за лишнюю улицу, где именно ты можешь продавать "свет" и "семь колов", где именно ты взимаешь дань с мелких торговцев, что по неистребимой старинной традиции объезжают кварталы со своими неказистыми фургончиками, предлагая мороженое, фрукты или поношенную одежду? Нас отвели в казарму, и тут господин штабс-вахмистр объявил, что по случаю успешного выполнения поставленной командованием задачи мы все получаем отпуск. Обратно надо явиться только к полудню послезавтра. Как мы проведём это время - наше дело. Хоть на своей койке, хоть где. Всё поняли, шимпанзе бесхвостые? Тогда - р-разойтись! По возвращении из отпуска всем вам предстоит принять присягу. Станете полноправными десантниками, хотя, скажу вам по чести, добрая половина из вас этого не заслужила... ...Разумеется, ни у кого из моих ребят фантазия дальше наших любимых феечек не пошла. У меня были кое-какие идеи - например, слетать к Дальке и попытаться... но, по здравом размышлении, этот вариант я отбросил. Даля не из тех, кто прощает. И ноги сами собой понесли меня следом за радостно галдящей толпой вчерашних рекрутов - пройдя "крещение огнём", мы получили право на досрочную присягу. Мы уже все считаемся "действительными", а присяга - формальность. "Невский" ярко освещён и забит народом. Многие офицеры в гражданском. Женщины в нарядных платьях. Играет батальонный оркестрик, играют вживую, и у открытых дверей баров и кабаков начинаются танцы. Сегодня такой день, когда все равны - и даже феечки не стесняются. И даже чопорные гауптманнши и майорши снисходят до разговоров с ними. Батальон вернулся назад, и это единственное, что имеет значение. Моё отделение растаяло как летнее облачко, как утренний туман. Разбившись на пары и тройки, господа императорские десантники ломанули к гостеприимно распахнутым дверям всевозможных забегаловок А я побрёл вниз по улице, косясь на ярко освещённые окна и гомонящий люд. Сейчас они ничем не напоминали солдат. Скорее - какие-то ряженые, невесть зачем на-Зйялившие на себя камуфляжную форму. t He желая признаться в этом самому себе, я искал Гилви. И шлялся так довольно долго, отчего-то не реша-Цсь нырнуть в самую гущу толпы, искал до тех пор, пока услышал: - Рус! Она. Ну конечно, она. В обтягивающих розовых брюч-:ах до колен, в коротком топике - ей было что показать. Странно даже, что красивая девчонка не нашла ничего получше на своей родной планете или даже на одной из Внутренних - там ведь подобные профессии тоже процветали и оплачивались не в пример щедрее, отнюдь не из скуповатой имперской казны. - Привет, Рус, - она неловко улыбалась, как-то неравно поправляя тщательно уложенные волосы. - Рада, что ты... цел и вернулся. Мы скучали тут без вас. Офицерши только что на стенку не лезли. - Привет, Гилви. Ничего, офицерши - не лемуры. Не укусят. - А что, те покусали? - участливо спросила она, беря меня под руку. - Покусали, - пришлось признаться. - У меня один погибший, Кеос, может... - Кеос? Ташеску? Он к Марии ходил, подружке моей. Говорила, хороший парень... - Да будет ему земля пухом, - проговорил я. Кеос был одной веры со мной, и надо бы отслужить по нему заупокойную... - Он погиб, но мы-то живы, - тем не менее проговорила Гилви, прижимаясь ко мне плечом. - Живы, и другие ребята твои вернулись... Пойдём куда-нибудь, а? - Куда? - Где мои... другие нас не увидят, - неловко произнесла она. - Пойдём ко мне. Мы пошли. - Ты знаешь, а я ведь из "подружек"-то уволилась. - Серьёзно? - не нашёлся я. - Ага. Помнишь, я тебе говорила, у нас курсы всякие есть и классы? Ну вот, я компьютерные закончила и подала заявление. Чтобы взяли в штаб батальона. Хоть кем. - И... давно это было? - Давно. Закончила ещё месяц назад, да ты ж понимаешь - это "Танненберг", сюда кого ни попадя не возьмут. Проверяли... обычное дело. - Так взяли или нет, Гилви? Впрочем, если ты... гм... из "подружек" ушла, то, наверное, взяли, так? Она кивнула. - У нас многие девчонки там работают. Которые, конечно, согласны, чтобы денег меньше платили, - она хихикнула. - Ты же знаешь, с вами, солдатиками, бедной девушке частным порядком не подработать. Раз уволилась - всё, номер ВУС другой, и никто тебе листок учёта не заполнит. А если и заполнит - так бухгалтерия не оплатит. Но это ничего, - с энтузиазмом заявила она. - Если буду стараться, в штабе тоже продвинуться можно. Офицеров там мало, они эту работу терпеть не могут. Им бы всем в бой идти, подвиги совершать... так что... - Рад за-тебя, - сказал я искренне. - Что ж, такое дело и отпраздновать не грех... - Ты что, ты что! - замахала она руками. - Мы твоё возвращение будем праздновать! Что ты живым вернулся, на части не разобранным, не "медицинским консервом"! - Да, - сказал я. - Это... да, приятно. Мне было хорошо с ней, но с другой стороны, царапнуло меня почему-то странное чувство - мы ж с ней и не спали ни разу. Приятельствовать приятельствовали (насколько это вообще возможно при её-то основном занятии), но вот ничего больше у нас не было и быть не могло. Я хранил верность Дальке, пусть даже она меня сейчас проклинает и, может быть, даже убить готова. А Гилви, почти что волоча меня за собой, оживлённо болтала о том, как хорошо её приняли в штабе, сколько там бывших "подружек", и никто не попрекает их прошлым, напротив, считается, что они делали большое и нужное дело, потому как солдату без этого никак, а значит... Когда-то к штыку перо приравнивали, мелькнула у меня не слишком приличная мысль, а теперь, выходит, и женская vagina мобилизована? Наравне со всем прочим? Жила Гилви всё там же, всё так же до стерильной чистоты была выскоблена её квартирка, всё так же покрывали пол домотканые половики, и всё так же не переводились запасы ею самой сваренного варенья. Всё было как всегда, когда я приходил к ней, находя тихую гавань. Не хотелось бы это терять, но что поделать - Гилви больше не "подружка", значит, серо-голубые "листки учёта интимных услуг" нести к кому-то другому. Я невольно поморщился. - Ты чего? - враз всполошилась девушка. Я сказал. - Вот глупый... я с Мари поговорю, она ломаться не станет. Так погоди, ты хочешь сказать, что раз тебе только и надо было ту бумажку подписывать - ты ко мне и в гости не зайдёшь? - Зайду, конечно, - стал отпираться я. - Неужто ты думаешь, что я способен от такого варенья отказаться? - На то моя последняя надежда... ...Мы сидели, пили бесконечный чай с бесконечным вареньем и разговаривали. В каком-то смысле Гилви стала мне ближе - раз она теперь тоже с полным правом носит серебряный череп на рукаве, с ней можно говорить откровеннее, обсуждать офицеров, приказы, солдатские новости и прочее, прочее, прочее... Она расспрашивала меня о Зете-пять. И я говорил. Мне очень надо было хоть с кем-то поговорить. Об убитых детях. Или монстрах, принявших их вид? Или детях, превращённых в монстров неведомой силой? Это сидело внутри меня, словно заноза в нагноившейся ране, и я выталкивал из себя слова точно так же, как моё тело стало бы выталкивать вонзившийся под кожу острый кусочек щепки. Я рассказал о Кримменсхольме и пропавших жетонах поселенцев. О раненом Раздвакряке, о Микки и Фатихе, о погибшем Кеосе. О коричневых, истекающих слизью уродливых телах. Громадных челюстях, перетирающих тело моего солдата. О твари-богомоле на крыше, шевелящихся длинных антеннах, как запомнил я её за миг до того, как бестию разнесла в клочья моя граната. Говорил и о том, что отделение моё, как и вся пятая учебная рота "Танненберга", - десант только по названию, а в остальном даже какие-нибудь ополченские части справились бы лучше. Гилви охала, ахала, прижимала ладони к щекам, зажмуривала глаза. Она слушала меня, словно древние греки - Гомера или гордые римляне - Овидия с Вергилием. - А лейтенант-то как? Ничего оказался?.. - А Клаус? Клаус-Мария? Годен на что-нибудь, кроме как чтобы его по заднице лупили?.. - А танкисты? Ничего или уроды?.. - А когда сказали, что бомбу кинут, - они как, все сразу под лавки залезли?.. И так далее и тому подобное. А я говорил. Мне тогда это было очень нужно. Куда нужнее, чем постель. И, кстати говоря, в постель Гилви отправиться не предложила. Спросила, просто и прямо: - Ты сегодня где ночевать собрался? - В казарме, где же ещё? - пожал я плечами. Больше мне на самом деле идти было некуда. Не покажешься же в Новом Севастополе, где меня каждая вторая собака знает, в имперской форме, с проклятым черепом на рукаве! - Брось. Я тебе тут постелю, - она сделала шаг к дивану. - Да не красней, не красней, я к тебе приставать не буду, - Гилви рассмеялась, и смех у неё получился почти что натуральным. - Завтра у всех внеплановый выходной. Мне в штаб тоже тащиться не надо. Можно отоспаться. Ты когда последний раз спал вволю, Рус? Чтобы никто не будил, "подъём, обезьяны!" над ухом не орал? - Я думаю, эти времена мне только мерещились. По-моему, я в армии с самого рождения, - в тон ей ответил я. Я остался у неё. И у нас ничего не было. Дверь в спальню Гилви оставалась запертой. Изнутри. Весь следующий день я провёл на тренировочных стендах и в "качалке". Потом отправился в тир. Хорошо, что патронов на учебные стрельбы у нас не жалели. Любой солдат батальона в любое личное время, помимо обязательных занятий, мог явиться сюда и стрелять хоть до посинения. Заветная мечта любого двенадцатилетнего мальчишки. Или того, кому "всегда двенадцать". - Славная работа, обер-ефрейтор, - пробасил за моей спиной господин штабс-вахмистр. - Девяносто из ста на пятидесяти метрах, неплохо. Но спорим на сто добрых имперских марок, обер-ефрейтор, что я выбью девяносто пять? - У меня нет в этом никаких сомнений, господин старший мастер-наставник! Сто марок - слишком много для меня. - Я улыбнулся, стараясь свести всё к шутке. - Ишь ты! Верно. Ты бы просто потерял сто марок, обер-ефрейтор, - хохотнул вахмистр. - Ну, тогда давай, если ты выбьешь сейчас девяносто пять - с меня двести марок, обер-ефрейтор. - А если не выбью, господин штабс-вахмистр? - Поставишь мне пива в "Старой пивоварне". Идёт? - Так точно. - Я вскинул "манлихер". Пули пошли кучно и хорошо, я стрелял на выдохе, не спеша, винтовка давно и тщательно пристреляна, и я брал чуть ниже и левее "яблочка" - пятый "манлихер" имеет обыкновение задираться вправо-вверх. Четвёртый выстрел я слегка сорвал, слихачил, едва ли будет больше восьми. Первые три, я не сомневался, стоили каждый не меньше девятки, но теперь запас прочности растаял. Сделал глубокий вдох, осторожно повёл стволом. Ошибается тот, кто считает, что винтовка должна лежать в руках, как влитая. Может, так и стреляют настоящие снайперы-профессионалы, но я всегда стрелял "с ходу", когда ствол чуть-чуть гуляет - что неизбежно, а задача стрелка - что называется, нюхом почуять, когда наступает время по-настоящему нажать на спуск. Пятым, шестым и седьмым выстрелами я был доволен. Быстро, на дыхании и хорошо. А вот восьмой я опять сорвал. Да так по-глупому, что чуть не хватил "манлихе-ром" оземь. Вахмистр был, конечно, врагом, но тем меньше мне хотелось позориться. Перед врагом особенно. На последних двух я заставил себя вообще забыть о том, что я - на стрельбище, что у меня на рукаве - проклятый серебряный череп и что рядом башней торчит господин штабс-вахмисгр-наставник. Настоящий, без дураков, профессиональный убийца. Который лично жёг восставшие города, наверняка лично пытал и убивал. Не говоря уж о насилии. На миг мне показалось, что я вижу его ухмыляющуюся бычью рожу там, вместо фанерной мишени, и последние две пули я отправил словно в бою, одну за другой, чуть ли не очередью. - Ну что, теперь посмотрим? - услышал я Клауса-Марию. - Быстро ты... я думал, дольше целиться станешь, обер-ефрейтор. Не поторопился ли? А то смотри, я пива много выпить могу, когда устав разрешает, - он хохотнул. Очевидно, это должно было означать остроумную шутку. На стрельбище сейчас было мало народу, и мишень к нам подтягивать не стали. Пришлось тащиться на своих двоих. - Ишь ты, - только и сказал господин Пферцегентакль, когда увидел мою мишень - с напрочь вынесенной "десяткой". Кроме одной большой дыры в центре, мы увидели всего две других - "девятку" и "восьмерку", не поймешь, то ли с четвёртого выстрела, то ли с восьмого. Девяносто семь. Господин штабс-вахмистр без звука полез в карман, доставая бумажник. - Держи, обер-ефрейтор. Заслужил. Когда видишь такую стрельбу в своём взводе, двух сотен из собственного кармана не жаль. Короче, обер-ефрейтор, раз ты такой крутой, будешь у меня отныне заместителем по стрелковой подготовке. Уяснил? И чтобы через два месяца у тебя Раздвакряк выбивал бы не меньше восьмидесяти пяти!.. Насилу отвязавшись от вахмистра, я поплёлся в казарму. На душе было скверно и кисло. Мне приятна была его похвала. Похвала врага. О чём я никогда не должен был забывать. Я окружён врагами. Я здесь, чтобы сделать карьеру, но я обязан постоянно помнить, среди наследников каких традиций мне пришлось служить. И я даже не могу сказать "выпало" - я сам выбрал свою судьбу. Я и никто другой. А ведь такой соблазн обвинить в своих бедах кого-нибудь другого! Собственно говоря, мы, русские, всегда этим и отличались... Может, потому у нас и осталось всего ничего планет. Уже упоминавшиеся Вольный Дон, Славутич - и всё. Но это - планеты тяжёлые, рудничные, там если что-то и растёт - так только в оранжереях, в шахтах - радиация, и жить там не слишком комфортно. До защитных куполов дело не дошло, хотя, по совести-то говоря, возвести бы их там следовало. Но эти планеты упорно дрались, когда имперцы вознамерились прибрать их к рукам, куда более упорно, чем, например, мы - и соответственно там до сих пор осадное положение, и лишь всего год как им разрешили свободное перемещение в пределах нашего сектора, не более. Внутренние Планеты, не говоря уж о Земле, для них строго-настрого закрыты. А Далька... и её интербригадовцы... ни до чего хорошего эти их игры не доведут. Кончится всё ведь тем, что её возьмут и сошлют на Сваарг, сошлют - потому что военно-полевые суды у нас давно отменены, и скорее всего их возьмут ещё на подготовке какого-нибудь теракта, а не после его совершения. Поэтому на смертную казнь им просто не хватит. Да и все знают - пожилой уже кайзер терпеть не может высшей меры и почти всегда пользуется правом помилования, заменяя расстрел вечной каторгой. Хотя неизвестно ещё, что лучше... Я пришёл в пустую- казарму. Гулкие своды каземата, тускло горят "дежурные" лампочки. Всё-таки дикари мы, и больше ничего. Ни до чего более совершенного так и не додумались, а туда же - покорять космос, лезть в другие миры... и когда в этих мирах мы встретим нечто подобное тому, с чем нам довелось столкнуться на Зете-пять, боюсь, как бы не пришлось горько раскаиваться. Время спит в железной колыбели, Стерегут драконы чуткий сон... - начал было я и тотчас оборвал себя. Ни к чему вспоминать свои детские нелепые стихи. Хотя тогда они казались мне искренними и идущими от сердца. А теперь - теперь я ничего не делаю от сердца. Я чужой среди чужих и чужой среди своих. И ничего тут не поделаешь. "Делай, что можешь, свершится, что суждено". Нет, этим довольствоваться я не могу. Иначе не стоило б вступать в армию. Прикидываться своим в доску рубахой-парнем. И даже наедине с самим собой не решаться беззвучно прочесть свои собственные стихи. Шифровка 3 Салим - Баклану. По сведениям заслуживающих доверия источников, во время карательной экспедиции на Зету-пять батальон "Танненберг" столкнулся с крупными силами биоморфов. Повторяю: были замечены крупные силы биоморфов. Скорее всего имела место спонтанная ненацеленная метаморфоза. На планету переброшен Сорок восьмой моторизованный корпус генерал-оберста Отто фон Кнобелъсдорфа, в составе 3-й и 11-й танковых дивизий и панцергренадёрской дивизии "Гроссдойчланд". Батальон "Танненберг" тем не менее официально находится на отдыхе. Потери батальона: один убитый и около сорока легкораненых. Шифровка 4 Баклан - Салиму. Благодарим за ценную информацию. Приложите все усилия к нахождению надёжных источников в штабе батальона. Центр также решил усилить работу по вашему направлению. В ближайшее время к вам будет переправлен новый сотрудник. Он передаст дальнейшие инструкции. Они не могут быть доверены даже этой связи. ИМПЕРСКИЕ НОВОСТИ (Картинка - деревенские дома, окна выбиты, двери распахнуты, многие сорваны с петель; на стенах следы копоти. Видна небольшая кирха, шпиль наполовину обгорел, торчат стальные рёбра каркаса. Из верхних окон кажущейся почти что целой кирхи лениво сочится тяжёлый, стелющийся по земле чёрный дым. Преувеличенно мужественный и суровый голос за кадром, камера медленно перемещается, давая зрителям возможность как следует рассмотреть детали.) - Мы ведём наш репортаж: из деревни Поммельсдорф, планета Зета-пять, Восьмой сектор. Тут только что закончилась операция по умиротворению аборигенов, без малейшего предлога атаковавших мирные поселения наших мужественных колонистов. Вы видите сами - всюду следы недавнего боя. На земле - стрелы и