Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 Оригинал этой книги расположен на сайте Юрия Никитина
 http://nikitin.webmaster.com.ru/
 Email: frog@elnet.msk.ru

 © Copyright (C) Юрий Никитин
---------------------------------------------------------------





     Экран  померк,  одновременно  прозвенел телефонный звонок,
резкий и требовательный. Ногтев покосился на  Кирилла,  человек
без  допуска,  поморщился,  но еще пальцы уже сдернули трубку с
рычага.
     -- Ногтев слушает.
     Сквозь   решетку   мембраны    рвался    наружу    строгий
начальственный  голос.  Он  перекрывал  далекий  гул и странные
шорохи. Трубка, сообразив, кто на каком конце  провода  старше,
попыталась вывернуться из ладони Ногтева.
     Кирилл  искоса  посмотрел  на  Ногтева,  а  еще чаще -- на
третьего человека, мускулистого как статуя фараона, и такого же
неподвижного. Тот сидел у двери, цепким взглядом охватывая всех
и вся, осень авсиц, широченный в плечах,  грудь  вздувается  от
мускулов,  широкие  ладони  мирно  лежат  на  коленях, но когда
Кирилл представил какого размера будут кулаки, когда этот атлет
сожмет пальцы, по спине пробежали мурашки.
     Наконец Ногтев сказал  что-то  вроде  "слушаюсь",  опустил
трубку с таким усилием, словно разрубленную вдоль оси непомерно
тяжелую  гантель. Его лицо разом пожелтело, глаза втянулись под
укрытие по-неандертальски толстых надбровных дуг. Под  пещерами
глаз   повисли   многоярусные   карнизы.  Голос  его  прозвучал
искаженно, с помехами, словно шел с другого конца Галактики:
     -- Контрольные сроки прошли... Испытатель не вернулся.
     Старый могучий  дуб,  он  привык  выстаивать  под  бурями,
грозами,  выдерживал  удары молний, под защитой ветвей вырастил
молодняк, но, как ясно видел Кирилл, силы уже не те,  а  молнии
бьют и бьют! Как всегда, по самому высокому дереву.
     Атлет,  изображавший фараона на троне, шевельнулся с таким
видимым  усилием,  что  Кирилл  почти   услышал   скрип   тугой
мускулатуры.  Прозвучал хрипловато мужественный голос, сильный,
как зов боевой трубы перед рыцарским турниром:
     -- Аверьян  Аверьянович...  Если  коллега  готов,  нам  бы
поспешить! Вдруг Сашка где-нибудь лежит, истекая кровью?
     Кирилл  стиснул  ладони,  нервно  переплетя длинные тонкие
пальцы. Со стороны казалось, что он зажал в руках выловленную в
подземных пещерах большую сороконожку. Летом как-то было не  до
модного  загара, работы невпроворот, остался болезненно-белым с
той синевой, какую отыщешь разве что у забитых скороспелых  кур
в  отсталых  хозяйствах.  Рядом  с  выкованным  из  темной меди
Ногтевым и незнакомцем особенно  не  по  себе.  По  ним  стукни
молотком  -- пойдет медный звон, как в Новгороде перед вече. По
какому месту не стукни, хоть по лбу.
     -- Я... -- сказал Кирилл торопливо, -- я готов. Если  надо
для спасения... человека... Словом, располагайте мною.
     Ногтев  с сомнением побарабанил толстыми твердыми пальцами
каратэки по бумагам. Сбоку стояла последняя  модель  "Сварога",
накрученная  и  навороченная,  с  расширениями  и прибамбасами,
однако Ногтев, как уже понял  Кирилл,  больше  доверял  простой
белой бумаге из целллюлозы.
     Кирилл  скосил глаза и увидел собственную фамилию. Судя по
вороху справок, о нем собрали данные, начиная с внутриутробного
поведения, проверили и перепроверили здоровье, допуски, ай-кью,
научные  работы,  пребывание   за   границей,   награждения   и
поощрения,  переписку  с иностранными гражданами, уживаемость в
коллективах...
     -- Рискнем, -- решил наконец Ногтев, словно убеждая самого
себя. -- Вы знаток в нужной области, чего не  скажешь  о  наших
дуболомах.  С вами пойдет один из наших. Опыта ему не занимать,
бывал на коне, бывал и под конем...
     Атлет привстал, коротко наклонил  стриженную  голову.  Это
были   одни   каменные   мышцы,   развитые  греблей,  теннисом,
плаванием, боксом, штангой, каратэ, джиу-джитсу и бог знает чем
еще нелепым в мире компьютеров и автоматов Калашникова.
     -- Дмитрий Анатольевич  Немировский,  --  отрекомендовался
он. -- В нашем случае -- Дмитрий. А вы -- Кирилл? Хорошо.
     Ногтев  вырос  над столом, не меняя выражения лица, словно
его подняло домкратом. Он выглядел потяжелее  Немировского,  но
под  наросшим  за  годы администрирования слоем жирка и дурного
мяса Кирилл видел все те же каменные  мышцы,  развитые  боксом,
штангой...
     Кирилла передернуло, он сказал напряженно:
     -- Товарищ  Ногтев,  напоминаю  еще раз. Когда понадобится
помощь, я запрошу ее сам...
     Ногтев нахмурился:
     -- Это не ваша лаборатория с подопытными червячками!  Дело
очень  серьезное...  и  даже  опасное. Вы не представляете всей
картины...
     -- Я специалист, --  напомнил  Кирилл,  --  совершенно  не
разбираюсь  в  погонах,  но  свою  работу  знаю.  Или  хотя  бы
представляю. Условимся: здесь я подчиняюсь вашим  сержантам,  а
там они мне.
     -- Вы  плохо  представляете нашу работу, -- ответил Ногтев
мрачно. -- Уверяю вас, сержантами и за версту не пахнет. Даже у
шофера звание повыше майора. Впрочем, у меня просто нет выбора.
Я принимаю ваши условия... Этого вы хотите?
     -- Да.
     -- Добро. Там командование берете на себя!
     Немировский четко повернулся  к  Кириллу,  выпятил  грудь,
щелкнул  каблуками.  Видимо тем самым давал понять, что в армии
он привык к любой  дурости,  на  то  и  армия,  так  что  готов
подчиняться даже штатскому. Кирилла передернуло.
     Голос  Ногтева  был  серым  от  усталости, даже подернутым
пеплом:
     -- С меня голову сорвут  за  своеволие,  но  согласовывать
некогда. Действуйте! И поторопитесь.
     Кирилл на миг задержался у выхода:
     -- Вопрос моей... командировки... уладите сами?
     -- Да-да, конечно, -- отрывисто бросил Ногтев. Похоже, его
даже передернуло от такой мелочи.
     Немировский  уже  сорвался  с  места. В два прыжка миновал
коридор и, не обращая внимания на тихоходный лифт, промчался по
винтовой лестнице, похожей на  стальной  смерч,  ввинчивающийся
штопором в вестибюль.
     Кирилл  все еще топтался на пороге. Показалось, что Ногтев
несколько недооценивает их директора  института,  который  тоже
недавно снял мундир полковника.
     -- Пожалуйста, а то у нас в последнее время строгости...
     -- Уладим! -- раздраженно бросил Ногтев.
     У  подъезда ждала черная легковая автомашина, длинная, как
подводная лодка. Дмитрий распахнул  дверцу  перед  Кириллом,  и
пока  тот  пугливо  усаживался,  не понимая -- то ли он в рубке
звездолета, то ли за пультом МИГ-37М, Дмитрий уже  оказался  за
рулем.  Машина бесшумно рванулась вперед, почти полетела, низко
стелясь над грунтом, став еще более похожей на подлодку.
     Кирилл вжался в глубь сиденья, уперся ногами. Дмитрий гнал
автомобиль-торпеду, словно камикадзе,  по  разделяющей  полосе,
превышал  скорость,  срезал  повороты...  По  слухам,  в Москве
семьдесят семь правил дорожного движения, но Дмитрий  наверняка
ухитрился нарушить их все.
     -- Держись  ближе  ко  мне,  --  сказал он, не поворачивая
головы, -- я там был дважды... Конечно, вы специалист...
     Обращался то на "ты", видя бледного ученого,  похожего  на
улитку  без  раковины, то на "вы", вспоминая, что эта улитка --
доктор наук, то есть  примерно  в  ранге  полковника,  если  не
генерал-майора,  и  что  эта  улитка  написала  толстые научные
книги, от  одного  взгляда  на  которые  у  любого  нормального
человека челюсти сводит.
     .
     Теперь  он,  уже  лысеющий,  но  еще  достаточно моложавый
доктор   наук,   респектабельный   и   авторитетный   в   кругу
мирмекологов,   будет   участвовать  --  уже  участвует!  --  в
спасательной экспедиции. Супермены с железными мускулами сели в
лужу, как признал Ногтев, нужен специалист. Вовремя, ничего  не
скажешь.


     При входе у них дважды проверили отпечатки сетчатки глаза.
Когда  Кирилл  увидел  на  большом  экране  цветное изображение
своего глазного дна, лишь неумело выругался. Что ж, традиции на
Руси сильны. Связь  поколений,  так  сказать.  Некое  заведение
знает о нем все. Или очень много. Как и о других гражданах.
     В  третий  раз  дежурный  лишь  назвал  их вслух незримому
слушателю, сказал "слушаюсь", где-то  что-то  тронул,  в  стене
медленно  выявилась  толстая  стальная  дверь  овальной  формы,
ведущая  то  ли  в  подземелье  швейцарского  банка,  то  ли  в
противоатомный бункер.
     Они  с  Дмитрием  почти  бежали  по  коридору, похожему на
внутренности гигантского металлического червя.  Мигали  цветные
огоньки,  словно  передавая  их  по  эстафете.  Снова  проверка
документов,  звонок,  металлический  голос  в  трубке:  "Проход
разрешен",  пальцы  дежурного  в ящике стола, набирающие только
ему известную комбинацию цифр.
     Последняя дверь, Кирилл надеялся, что последняя,  отъехала
в  сторону.  Кирилл  сглотнул  слюну.  Во  рту  было сухо, язык
царапнул небо.
     -- Все, -- сказал Дмитрий хрипло. -- Здесь наш трамплин.
     Кирилл видел огромный зал, нечто вроде  помеси  вокзала  с
пролетом ультрасовременного цеха. Он показался ему операционным
залом  для  динозавров.  Дмитрий  быстро  раздевался, и Кирилл,
нерешительно  поглядывая  на  здоровяка,   начал   расстегивать
пиджак.  Из  боковой  двери  выглянула  девушка, сказала "ага",
скрылась.
     -- Снимай, снимай штаны, -- поторопил Дмитрий. -- Не тяни!
     Воздух пронизывали мощнейшие силовые поля. Вроде бы учуять
их нельзя, но Кирилл все равно воспринимал и боялся. Боялся  не
Кирилл  Журавлев, доктор наук, трусила совокупность инстинктов,
избегающих  близости  просыпающегося  вулкана,  бегущих   перед
землетрясением, а при грозе забивающихся в нору.
     В  трех  шагах  перед  изогнутым  длинным  пультом  стояла
квадратная ванна с  толстыми  стенками.  Поблескивала  матовая,
словно политая жиром, вода, если, разумеется, это была вода. От
ванны к пульту тянулись даже не провода -- толстые кабели.
     В  зал быстро вошел крупный седой мужчина. Дмитрий выпятил
грудь, попытался пристукнуть голыми  пятками.  Кирилл  невольно
подобрал  живот, но досадливо поморщился. В каждом из нас сидит
раб, а в его  стране  его  еще  и  культивируют.  Понятно,  что
военных  не  любит и боится, но все-таки тянуться перед ними не
должен.
     -- Готовы? -- спросил седовласый командирским голосом.
     Кирилл кивнул, а Дмитрий отчеканил:
     -- Просим ускорить!
     Седовласый нащупал кнопку на столе, чуть  помедлил,  глядя
Кириллу   в  глаза.  Взгляд  у  него  был  твердым,  подбородок
квадратным, словно их всех лепили по одной мерке. Кирилл нехотя
отвел взгляд.
     Вспыхнул яркий свет. В зал вбежали люди, быстро и накатано
расселись перед пультами, застыли.
     Седовласый сказал раздельно:
     -- Переход в Малый Мир  отнимает  неделю.  Возвращение  --
месяц.  Но при ЧП придется рискнуть на экспресс-метод. Организм
перестроится не полностью. Ну, даже лишь частично.  Вам  нельзя
ни  пить,  ни  есть.  Впрочем,  пить  вроде  бы  не  опасно, но
проверить не успели. Вы сможете пробыть  там  столько,  сколько
продержитесь без еды.
     -- Понятно,  -- ответил Кирилл чужим голосом. -- Эта ванна
на двоих?
     Дмитрий хлопнул по плечу:
     -- Техника  не  стоит  на  месте.  Вон  вторая...   Заодно
опробую. А ты полезай! Увидимся.
     Кирилл  перенес  ногу  через бортик. Подрагивающий студень
начал обжимать тело, побежали мурашки. Краем глаза заметил двух
женщин, и мурашки побежали гуще: он стеснялся раздеваться  даже
перед врачами.
     Увы,  к  нему  подошла  именно  женщина. Бесстрастная, как
машиносборочный агрегат, механически точно вонзила жало  шприца
Кириллу в вену, нажала на поршень. Даже не успела прижать ватку
со  спиртом,  как  Кирилл  погрузился  в ванну, уже не чувствуя
поддерживающих его рук.
     Седовласый  нетерпеливо  посматривал  на  экран.  Оператор
крикнул:
     -- Первый блок готов!
     -- Второй блок готов, -- ответил другой голос.
     -- Третий блок...
     -- Четвертый...
     Когда отрапортовал двадцатый, седовласый скомандовал:
     -- Готовность -- один! Даю отсчет.
     Зазвучал металлический голос:
     -- Десять секунд... девять... восемь...
     При  счете "ноль" седовласый тронул красную кнопку. Воздух
на миг загустел, потерял структуру, стал  видимым,  но  силовые
поля  вошли  в  резонанс  с  клетками  человеческого организма,
равновесие восстановилось.
     Все смотрели на центральный экран. Погруженные с  головами
в  жидкость  в  невесомости плавали два обнаженных человеческих
тела, которые начали долгое путешествие в Малый Мир.




     Слабый зеленоватый свет. Чуть  позже  он  ощутил  странные
звуки,  непривычные  запахи.  Он еще не двигался, но воздух уже
казался плотным, осязаемым, словно лежал в теплой  воде.  Зачем
почудилось,   что   за  кисейным  занавесом,  прошитым  странно
знакомой сетью красноватых жилок, он видит движущийся силуэт. С
огромным трудом поднял веки.
     В двух шагах стояло странное существо.  Человек,  это  был
человек,  но  полупрозрачный! Кирилл смутно видел внутренности,
за белой решеткой ребер угадывалась пульсация, странно  застыла
бело-серая пена легких, смутно виднелись сизые комочки почек...
На  бедрах  Дмитрия, это был он, топорщились шорты желто-серого
цвета, сделанные словно из жести: ни прилегали,  оттопыривались
и жестко похрустывали.
     Дмитрий  настороженно  посматривал  по  сторонам,  косился
вверх. Там  тяжело  громыхало,  двигались  темные  бесформенные
массы.   Оттуда   накатывали   тяжелые   запахи.  Знакомые,  но
неприятные.
     Кирилл чувствовал как трепещет  от  страха  и  напряжения.
Покосился на свои руки, там тоже сквозь тончайшую пленку кожи и
розовую   проступали  плотные  кости,  вздутые  суставы  темные
сухожилия, синеватые вены и крохотную сеть капилляров...
     -- Слаб я, да? -- спросил Кирилл с неловкостью.
     Хотел подняться, непонятная сила тут  же  бросила  вперед.
Дмитрий  посторонился, его движения были резкими, дергающимися.
Кирилл пролетел  словно  в  замедленной  съемке  и  врезался  в
удивительную стену.
     Это  был  необъятный  баобаб, но непривычно рыхлый, словно
слеплен из мягкого сыра, даже не сыра -- истекающего сывороткой
творога. По всей стене торчали редкие белесые волоски  толщиной
с  мышиные  хвосты.  Внутри ствола нечто шевелилось, двигалось,
переползало из одной плохо видимой камеры в другую.
     -- Замри, -- велел Дмитрий вслед предостерегающе.
     Кирилл послушно упал, застыл, раскинув  руки  и  ноги.  Он
лежал  на крупных глыбах с острыми как бритвы краями, но острые
грани кожу не  дырявили,  даже  не  кололи.  Вверху  громыхало,
темные  горы  туч  опустились  ниже.  Пахнуло  теплом и странно
знакомым запахом,  хотя  Кирилл  мог  поклясться,  что  никогда
раньше  не  слышал. Он скорее догадался, чем узнал Ногтева. Там
же с ним за гранью видимости, начальник оперативной службы, его
команда, наблюдатели...
     В плотных  струях  воздуха,  ясно  различимых,  проплывали
золотистые  в  солнечном свете гусеницы, мохнатые, причудливые.
Некоторые шевелились,  извивались.  Воздух  держал  их,  иногда
приподнимал   и   уносил.   Кирилл  потрясенно  узнал  пылинки,
бактерии, какие-то тончайшие, но явно живые нити.
     Крохотные  организмы,   не   крупнее   Кириллова   пальца,
дрейфовали в теплых слоях без движения. Едва их уносило в тень,
судорожными  толчками  выкарабкивались  на  свет. Самые крупные
хватали добычу и опускались на дно, очень медленно  продавливая
воздух.
     По  лбу  пробежали  невидимые лапки. Кирилл дернулся, рука
взвилась как подброшенная взрывом. Ладонь  отскочила  от  лица,
словно воздушный шарик.
     -- О, черт!
     -- Лежи  и  слушай,  --  велел  Дмитрий  торопливо. -- Все
прошло удачно. Мы  уменьшились  до  размеров  муравьев.  Физика
здесь  другая,  вы  ж  мирмя... мерми... в общем, специалист по
муравьям. Здесь не место  молоткам,  ножам,  пишущим  машинкам,
диванам...
     Кирилл  медленно сгибал и разгибал пальцы, шевелил руками,
Учи, здоровяк, учи. Он тоже бывал в этом мире. Когда наблюдал в
лупу, микроскоп. Ходил здесь, прыгал, общался.
     -- Да-да, запоминаю.
     -- Хоть законы здесь другие, -- напомнил  Дмитрий,  --  но
особой  заботы  о  ближнем  нет. Падай с любой высоты, но упаси
боже прилипнуть к капле росы! Не попади под падающий камень или
стебель. Даже если не задавит, то  прижмет  --  не  выберешься.
Конечно,  за нами наблюдают, но тут все на таких скоростях, что
не успеешь сказать "мама".
     В бок кольнуло, словно куснул комар.  Кирилл  инстинктивно
хлопнул   ладонью.   Хлопка   не   получилось,  невесомую  руку
отбросило.
     -- Микробы,   --   прокомментировал    Дмитрий.    Он    с
беспокойством  следил за Кириллом. -- Теперь старый эпителий не
защита... Конечно, антибиотиками нас напихали под  завязку,  но
вы все равно лупите. Я в дедовские методы верю больше.
     Кирилл  беспокоился,  что  нет  потребности  в  дыхании. У
высших насекомых  вместо  легких  трахеи,  а  у  них  нет  этих
дыхательных  трубочек,  что  пронизывают  все тело. Или дыхание
пойдет  через  кожу?  Тогда  полезет   всякая   дрянь,   начнет
вгрызаться в печень, почки, легкие... Справится ли щитовидка? И
во рту уже нарастает сухость...
     -- Давай на "ты", -- с неловкостью предложил он. Голос его
истончился,   стал  резче,  пронзительнее.  --  Мы  практически
ровесники. Да и условия полевые.
     -- Вот и хорошо, -- отозвался Дмитрий  с  облегчением.  --
Без штанов какое на "вы"? Чего ты ежишься? Лови!
     Кирилл медленно поднял руку, контролируя движения, вытянул
пальцы.  Шорты  медленно  поплыли  по  воздуху. На едва видимой
тепловой струе подбросило, и в округлых  дырах  штанов,  как  в
сдвоенный телескоп, мелькнули толстые мясистые листы молочая.
     -- В  лаборатории выплавили сверхтонкую пленку, -- пояснил
Дмитрий. -- Умельцы сшили штаны. Ну,  чудики,  которые  "Слово"
режут на конском волосе, а в маковом зернышке делают велосипед.
Еще  и носы воротили! Мол, мы чистые эстеты, прикладными делами
не занимаемся. Им настоящую работу  дают,  а  они?  Кому  нужен
велосипед в маковом зернышке? А штаны пригодятся.
     Кирилл лежа натянул шорты.
     -- Попробуй   подняться,   --  предложил  Дмитрий.  --  Не
спеши... Но поторапливайся.
     Кирилл медленно, не чувствуя веса, встал. На миг  оторвало
от  земли.  Качнуло.  Попытался  удержаться,  но  перестарался,
швырнуло в другую сторону. Ему показалось, что  падение  длится
уже  час, наконец-то он выставил руки, но вспомнил, что падений
в Малом Мире бояться нечего...
     Зато с ног сбивал даже не  ветер,  валило  любое  движение
воздуха.  Взявшись  за  толстый  как  ватное одеяло край листа,
несколько раз сильно взмахнул рукой.  Осязаемо  плотный  воздух
сопротивлялся, тугими струйками протек между пальцами.
     Дмитрий  встал  рядом,  его  глаза  настороженно шарили по
сторонам. За его спиной вздымалась  необъятная  стена  металла,
что  уходила  в  стороны,  ввысь, там на нее ложился край неба.
Переходная Камера, откуда они вышли, край Полигона!..
     На огромной высоте, куда не достигало  зрение,  колыхались
темные  грозовые тучи. Изредка раскатисто громыхало. Каждый шаг
фиксируется телекамерами. Специалисты начеку:  спасти,  помочь,
выручить.  Им  кажется, что успеют всегда и во всем. Тем более,
что  муравьи  обычно  не  видят  дальше   собственного   усика,
остальные  насекомые  -- не намного лучше. Даже для Кирилла все
различимо  лишь  шагов  на  двадцать  --  тридцать,  а   дальше
расплывается, превращается в месиво форм и красок. Ногтев с его
командой  --  лишь  грозовая  туча,  а  его голос -- отдаленное
громыхание высотного самолета, берущего звуковой барьер.
     -- Подними руки, -- сказал Дмитрий.  --  Расставь  ноги...
Пошире!
     Сверху  медленно  опускалась  бесконечно  длинная  толстая
труба. Основание терялось в  темных  тучах.  Кирилл  потрясенно
узнал  толстые,  как  вагоны,  человеческие  пальцы, зато конец
трубы рассмотрел: исщербленный  край  из  толстого,  как  броня
танка, металла! А там, наверху, эта игла кажется тончайшей...
     Из   трубы   очень   медленно,  едва  заметно  для  глаза,
выдвигалась блестящая сфера.  Прошло  несколько  долгих  минут,
прежде  чем  начал  оформляться огромный резервуар воды в тугом
мешке ППН -- пленки поверхностного натяжения.
     Кирилл  неторопливо  топтался,  координируя   движения   с
изменившимися   законами  плотности  и  гравитации,  а  Дмитрий
понимающе бросил:
     -- Потерпи. Здесь время течет иначе.
     Над ними  неспешно  пролетела,  завихряя  плотный  воздух,
огромная  туша.  Два  прозрачных  крыла,  покрытых сетью темных
жилок, изящно месили воздух,  совершая  восьмерочные  движения,
отталкивались, фиксировали себя в воздухе, а туша была толстая,
мохнатая,   к   груди   и  пульсирующему  брюху  прижато  шесть
крючковатых лап, голова как башня, язычок  дергается,  а  глаза
такие  огромные,  что  уже  и  не глаза вроде, а пчелиные соты,
покрытые радужной пленкой...
     -- Видал? -- крикнул Дмитрий. --  В  Большом  Мире  что-то
вжикнуло бы мимо морды... А тут вся аэродинамика как на ладони!
     Он  тоже дергался от нетерпения, задирал голову. Резервуар
наполнялся,  раздувался  тяжело   свисал,   но   ППН   держала,
растягивалась.   Дмитрий   сопел,   клял  какого-то  Кравченко,
врача-дублера.
     Наконец жидкости набралось столько, что огромный резервуар
вытянулся вниз, перемычка лопнула с  непривычно  сухим  звуком.
Грушеобразный резервуар тут же замкнулся в плотный, лепешечный.
     -- Закрой   глаза,  --  предупредил  Дмитрий.  --  Малость
пощиплет.
     Влажная  тяжесть  обрушилась  на  плечи.  Кирилл  упал  на
колени,  его  прижало  лицом  к земле, все тело вспыхнуло как в
огне. Он вскрикнул, но боль ушла из тела так же быстро,  только
теперь  он  болезненнее  чувствовал  каждое  движение  воздуха.
Оглушенный, смутно ощутил на  плече  руку.  В  сознание  проник
сочувствующий голос:
     -- Все-все. Кончено.
     -- Что это было? -- прохрипел он.
     -- Грубо, да? Такая техника, а нас купают из обыкновенного
медицинского шприца. Через иглу.
     -- Вода тоже обыкновенная?
     -- С добавками. Ты готов?
     Кирилл  поднялся,  разбухший  от  воды,  отяжелевший. Надо
привыкать, теперь промокает в буквальном смысле насквозь.  Если
бы  вода  не  ушла  в  землю,  их не случайно окатили каплей на
песке, то приклеился бы как муха на  липучке.  Ждал  бы,  когда
вода  испарится. Даже мысли теперь пошли вяло, заторможенно. Во
всем теле начало щипать, будто и внутренности промыли йодом.
     -- Побежали, -- выговорил он с трудом. -- Время здесь идет
намного медленнее, но тоже идет...
     -- Идет, -- согласился Дмитрий неохотно.
     Кирилл передернулся от озноба, но жгучие лучи  солнца  уже
прожигали  его  насквозь.  Мысли  начали  ускорять бег, а мышцы
задергались, требуя действия.
     Мир был заполнен шелестом, стрекотанием, визгом,  скрипом,
писком.  Проносились  быстрые  тени. Дмитрий осмотрелся, указал
направление.  Рука  его  показалась  ужасной,   словно   скелет
указывал  Кириллу дорогу к смерти. Он сделал первый шаг, сильно
наклонившись  вперед.  Воздух  здесь  плотный  как  вода,  надо
продавливать.     Он,     Кирилл     Журавлев,    всего    лишь
эксперт-мирмеколог,  специалист  по   муравьям,   знаток   мира
насекомых, а Дмитрий Немировский -- первопроходец вроде Колумба
или Гагарина. Он здесь уже бывал... Где и потерял напарника.
     Кирилл    сделал    первый    шаг,    очень    осторожный,
рассчитанный... и тут же сверху обрушился воздушный вихрь.  Его
сбило  с  ног, отшвырнуло, он застрял между каменных кристаллов
вниз головой, смутно удивился, что не видит разницы как стоять:
вверх головой или  вниз.  Дмитрий  успел  уцепиться  за  выступ
скалы, схоронился.
     В  трех  шагах  на кончик исполинской травинки опустился с
жестяным  треском  сухих  крыльев  странный   аппарат.   Четыре
слюдяных      крыла,      плотные,      укрепленные     темными
жилками-склеритами, скрепленные цистерны брюшка, мощная толстая
грудь, размером с танк, огромная  голова,  где  два  фасеточных
глаза   занимают   больше  половины,  страшная  пасть,  готовая
мгновенно изжевать противника...
     Стрекоза вздрогнула крыльями еще раз, и  Кирилла  закатило
под  сухой  стебель. Еще и забросало щепочками, булыжниками, то
бишь песчинками Большого  Мира.  Стрекоза  тут  же  улетела,  а
воздух  еще  долго ходил струями. Кирилл ощутил мягкие толчки в
спину. Замелькали оживившиеся микроорганизмы, засуетились, надо
успеть поживиться на крохотной турбуленции, в этом вся жизнь...
     -- Насчет микробов не трусь, --  заверил  Дмитрий.  --  Из
пипетки  окатят  по дороге еще не раз! Пока не придумают что-то
лучше. Понимаешь, нам надо, надо умываться по утрам и  вечерам,
как... ну, всякие там жучки и паучки.
     И  здесь  меня  учат,  подумал  Кирилл. Администратор учил
мирмекологии, жена -- жизни, городской транспорт --  выживанию,
коллеги  --  дипломатии,  продавцы -- смирению... Видимо, это и
есть андропедия -- наука о воспитании взрослого человека.
     Он осмотрелся по  сторонам,  вживаясь  в  атмосферу  этого
мира.  Итак,  по  стволам  и  стеблям  ползают, прыгают, скачут
гигантские существа. Листья не проламываются,  не  прорываются,
но  все-таки  этот  мир правильнее, богаче, настоящее, чем тот,
где всем правит гравитация. Нелепо, но именно этот мир  кажется
правильнее,   естественнее.  Правда,  об  этом  говорить  вслух
нельзя, его и так считают немножко тронутым.
     На  свисающем  стебле,  мимо   которого   прошли,   сидело
толстенькое,  как  винный бочонок, насекомое. Суставчатые усики
ощупывали  зеленое,  разбитое  на  крупные  ячейки,  поле.  Под
полупрозрачной  кожей  растения медленно струились ясно видимые
соки. Хлоропласты, творя фотосинтез,  передвигались  по  кругу,
как  заключенные  на  прогулке.  Неопознанное насекомое вонзило
длинный хоботок в мембрану  клетки,  и  сок  потек  через  него
послушно и без усилий.
     За  толстыми  стволами  мелькнуло  длинное полосатое тело,
шелестнули десятки спаренных ног.
     -- Вот тебе Марс,  вот  и  Венера,  --  бросил  Дмитрий  с
нервным  смешком. -- Каждый будяк для нас стал деревом, а жучок
или блошка -- это слоны, коровы, медведи...
     -- Ошибка, -- бросил Кирилл на ходу.
     -- Точно, -- возразил Дмитрий. -- Разуй глаза!
     Самоуверенность испытателя-десантника  раздражала,  как  и
его  вздутые  мускулы,  выпученная  челюсть,  картинна  фигура.
Кирилл сказал лекторским тоном:
     -- А  ты  видел,  чтобы  на  каждом   дереве   сидело   по
восемьдесят медведей, коров, страусов? На этом будяке, да и вон
там  -- штук пятьсот тлей. Это муравьиные коровы. А еще трипсы,
листоблошки, паучки, божьи коровки, сиффиды, моллюски...  Здесь
за день увидишь тысячу животных, и ни один вид не повторится.
     Челюсть  Дмитрия  отвисла  так,  что  едва  не загребал ею
землю.  Кирилл  с  осторожностью  прошел  мимо  полупрозрачного
стебля,  за  тонкой  кожицей  которого  мощно двигался от земли
сладкий  сок.  Клетки   пульсировали,   как   расширяющиеся   и
схлапывающиеся   вселенные,   а   темные   островки  цитоплазм,
закутанные в силовые поля микроэнергий, хаотично  двигались  из
стороны  в  сторону,  отыскивая  слабые  места  в  межклеточных
мембранах.
     Внезапно сверху  обрушилось  жгучее  тепло.  Едва  сделали
один-два  шага  по залитой солнцем поляне, как жар уже проник в
глубь тела.  Сердце,  легкие,  печень  тут  же  ощутили  резкий
перепад,  в  голову бросилась перегретая кровь, мысли помчались
галопом.
     -- Незадача, -- услышал он злой голос Дмитрия. -- Мы ж  не
рассчитаны  ходить  под  солнцем!  Вчера небо было пасмурное, а
сегодня не должны были...
     -- Перегрев   для   нас   опасен,   --   крикнул    Кирилл
встревоженно.
     Он повернулся к Дмитрию, отшатнулся. Вместо десантника шло
стереоскопическое     рентгеновское     изображение!     Сквозь
нежно-розовую плоть четко проступали темные кости,  за  изящным
частоколом  ребер  часто дергался темно-багровый комок, от него
толчками шла по голубоватым жилкам кровь. По широким  --  алая,
по  тонким  --  потемнее.  Вздувалась  пенистая  масса  легких,
шевелились полупрозрачные шланги... Кирилл  с  трудом  узнал  в
коричневом  мешке  печень,  в синевато-серых комочках -- почки,
отыскал взглядом селезенку.
     -- На   себя   оборотись,   --   хмыкнуло    рентгеновское
изображение.  --  Наглядное пособие по вымирающему виду -- гомо
интелю!  Полудохлое  уменьшенное  сердце,  увеличенная  печень,
искривленный  позвоночник,  камни в почках, булыжники в печени,
мельничьи жернова в желчном пузыре... А посмотри на собственный
вздутый аппендикс!
     Он промолчал о быстро нарастающей сухости во рту и во всем
теле, но взгляд его сказал  больше,  чем  послушный  дисциплине
язык.  Он  знал  о  смертельной  опасности  простого перегрева.
Впрочем,  подумал  Кирилл  сердито,  ему  за  риск  платят.  Он
получает  в  десятки,  если не сотни раз больше, чем он, доктор
наук...
     Над головами загромыхало громче. Кирилл по  знаку  Дмитрия
остановился  рядом  с  ним  на  желтых  кристалликах песка. Они
накалились так, что ступни прижгло как железом. Кирилл  стиснул
челюсти,  терпел,  рядом  что-то  успокаивающе  кричал Дмитрий.
Перед глазами полыхал ослепительный оранжевый свет. Он проникал
сквозь бесполезные веки, которые здесь не спасали даже от пыли,
впивался острыми иглами в мозг.
     -- Держись!
     Кирилл напрягся, но влажная  тяжесть  все  равно  свалила,
вжала  в камни, распластала, и он чувствовал как его тело сразу
разбухло,  напитавшись  водой,  отяжелевшее  сердце   перестало
трепыхаться,   сокращалось   медленно,   с  паузами,  едва-едва
проталкивая разжиженную кровь по венам, которые не стали шире.
     А потом вода вокруг начала опускаться  между  камнями,  из
его тела избыток тоже просачивался сквозь кожу и уходил со всей
каплей. Потом он несколько мгновений лежал, приклеенный водяной
пленкой,  затем та под стрелами солнца лопнула, Кирилл поспешно
поднялся и  быстро  перебежал  под  тень  высокого  растения  с
широкими листьями.
     Дмитрий поднялся вслед:
     -- Ты даешь!
     -- Что? -- не понял Кирилл.
     -- Быстро все схватываешь.
     Спасибо,   что   заметил,   подумал  Кирилл  неприязненно.
Конечно, самые умные и быстросхватывающие люди в  мире  --  это
подобные  десантники  и  прочие  военные, а уж потом всякие там
академики,  доктора  наук  и  прочая  интеллектуальная  шелуха.
Потому первыми в этом мир и пошли вот эти с мускулами...
     Отпрыгнул,  уступая  дорогу  желтоватой моркови размером с
цистерну. Вместо ботвы шевелились четыре мохнатых  усика.  Глаз
нет,  рта  за  щетинками  не  угадать.  Так и проползло, волоча
бледные корешки, еще больше увеличивая сходство с морковью,  не
видевшей света.
     -- Щетинохвостка, -- сказал Кирилл невольно. -- Древнейшее
существо. Еще в мезозое жило.
     -- В мезозое? Это не так давно.
     -- Так полагаешь?
     -- Знаю.  В детстве пели: "Помнишь, мезозойскую пещеру? Мы
с тобой сидели под скалой, ты на мне разорванную шкуру зашивала
каменной иглой..."
     -- Здорово, -- согласился Кирилл. --  Это  характерно  для
вашего ведомства промахиваться на пару сотен миллионов лет?
     Весил  он  так  мало,  что  мышцы  то и дело швыряли его в
воздух. Зависая там, чувствуя себя особенно уязвимым, падал  на
острейшие   грани  кристаллов,  замирал  в  панике:  ведь  кожа
истончилась...
     Дмитрий на ходу  подпрыгнул,  сделал  сальто,  повис  вниз
головой,  ухватившись  пальцами ног за край травинки размером с
балку подъемного крана.
     -- Возьми на вооружение, -- посоветовал он. --  Малый  вес
позволяет разные трюки. Стойка на мизинце -- плевое дело. Учти,
вдруг да придется.
     Кирилл спросил напряженно:
     -- Я  понимаю,  секретность,  допуски... Но ты можешь хоть
намекнуть, что же случилось с вашим  испытателем?  Как  и  куда
шел? Что вы собирались делать?
     -- Ну, -- промямлил Дмитрий, -- это сказать сложно...
     -- Я  не  хочу  влезать  в  ваши тайны, -- повторил Кирилл
напряженно, -- но легче найти  человека,  если  знать,  что  вы
собирались делать.
     Он  откатился,  мимо  просеменила колышущаяся перевернутая
тарелка. Под ней беспорядочно шевелилось множество ножек разной
длины. Некоторые даже не дотягивались до земли. В самой тарелке
перемешивалось,      повинуясь      осмотическим       законам,
зеленовато-желтые соки.
     Дмитрий буркнул невесело:
     -- У  Сашки  это  первый  выход  в микромир. А я здесь уже
бывал. Я не романтик вроде Сашки, головы не теряю.  Как  только
что-то  показывалось,  я,  повинуясь инструкции, которую сам же
помогал сочинять, сразу -- за стальную дверь! Через неделю  мне
разрешили  отойти  от Переходника на двенадцать -- да-да, ровно
двенадцать! -- шагов. Я  не  сделал  тринадцатого.  Кто  знает,
может  быть  именно  поэтому  еще  цел.  Сашке  после меня было
поручено обследовать ма-а-а-хонький участок. Все шло нормально,
но откуда ни возьмись -- муравей... Ахнуть не  успели,  как  он
цапнул  Сашку  и  понес.  Конечно,  Полигон готовили по высшему
допуску: жаб, ящериц, не говоря о  мышах  или  кротах  истре...
удалили,   но   муравьи  откуда-то  взялись  сами!  Наблюдатели
клянутся нашивками, что не  было  массового  перехода  муравьев
через охраняемую границу Полигона. Вообще их тут не было.
     -- Массового  перехода  и не надо. Достаточно приземлиться
молодой самке после брачного полета...
     -- Полигон накрыт тремя слоями крыши. Даже  противоатомной
защитой!
     -- А  она  перелетела еще прошлым летом. Год назад! Тут же
зарылась, осень  откладывала  яйца,  зиму  растила,  а  поздней
весной первые муравьишки, самые мелкие и слабые, робко... очень
робко!.. начали выходить из-под земли. Какой вид муравья?
     -- Лазиус фулигинозиус, -- отчеканил Дмитрий.
     Кирилл  посмотрел  с  уважением,  потом  вспомнил,  что за
каждым  шагом  испытания  следят   десятки   специалистов   так
называемого народного хозяйства, которые имеют допуски.
     -- Нору засекли?
     -- Еще  бы. Мурашник растет не по дням, а по минутам! -- в
голосе Дмитрия звучала тревога. -- Есть шанс, что Сашка цел?
     -- Что значит цел? -- переспросил Кирилл. -- Был  бы  жив.
Отнять у муравья не пробовали?
     -- Пробовали,  -- ответил Дмитрий с унынием. -- Но, как бы
сказать... Ты видишь, какие мы нежнотелые?  А  муравей  --  как
живой  танк. Прет напролом, держа Сашку в челюстях. Чуть что не
так, сожмет челюсти...
     -- Жвалы, -- поправил Кирилл невольно.
     -- Что? -- не понял Дмитрий.
     -- У насекомых не челюсти,  а  жвалы.  Но  пусть  челюсти,
извини, что перебил.
     -- Нет,   пусть,   жвалы.   Пока   мы   примеривались   да
прицеливались,  муравей  скрылся...  Сашке   пришлось   все   в
одиночку,  я  стоял рядом с Ногтевым наверху! Понимаешь, каждый
запуск сюда обходится дороже, чем полет до Луны  и  обратно.  С
высадкой!..
     Они  нырнули  в тень, опять выбежали на солнце. В зарослях
гигантских листьев, что величаво двигались  в  потоках  теплого
воздуха  и зависали в немыслимых для мира нормальной гравитации
положениях, постоянно стрекотало, шевелилось, прыгало.
     На лице Дмитрия выступили багровые пятна.  Кирилл  спросил
обеспокоенно:
     -- С  тобой  все в порядке? Насекомых защищает хитин, а мы
открыты...
     Дмитрий отмахнулся:
     -- Меня все время тут жжет, там кусает, здесь чешется.  За
всем не уследишь. Как ты?
     -- У меня жар.
     Дмитрий ахнул:
     -- Так чего все время выскакиваешь на солнцепек?
     -- Меньше микробов, плесени.
     -- Мы  не  только  тонкокожие,  но и тонкотелые. Солнечные
лучи запросто поджарят нам печенку, не вынимая  из  требухи.  С
жареной печенью далеко не прошагаешь. Тошноты еще нет?
     -- Уже, -- признался Кирилл. -- Вот-вот свалюсь.
     Дмитрий  прыгнул  вверх,  словно его вздернули. На Кирилла
обрушился  мягкий  обволакивающий   удар,   навалилось   мягкое
прохладное животное, похожее на огромную амебу, вжало в землю.
     Тяжесть  исчезла  так же внезапно, как и появилась. Кирилл
вскочил. На земле вокруг  него  медленно  опускалась,  пузырясь
между камешками, влага. Над головой еще колыхался широкий лист,
жемчужными пузырьками блестели упавшие шарики росы.
     -- Как ты быстро реагируешь, -- сказал он Дмитрию.
     -- Местные  зверюки  все  же  быстрее,  -- ответил Дмитрий
мрачно. -- Держи ушки на макушке.  Сейчас  жара  спадет.  Часть
впиталась, а больше тебе и не надо.
     Кирилла  знобило.  Руки и ноги потяжелели, как и все тело,
напитавшись влагой. Сердце трепыхалось, как пойманная  бабочка,
сбиваясь  с  ритма.  Дмитрий  выволок  мирмеколога  на  солнце,
заставил пробежаться. Кирилл двигался с головы до пят  покрытый
водяной  пленкой, словно инопланетянин в скафандре. Ему все еще
казалось, что капля, упавшая с листа, живое  существо.  Слабое,
беспомощное,  не  умеющее  передвигаться,  но живет, защищается
пленкой ПН...
     -- Ты бы  видел  себя,  --  ворвался  в  его  мысли  голос
Дмитрия,  прозвучавший  с  мрачным  сочувствием.  -- Отек, рожу
перекосило... Ничего, не переживай. Это ненадолго.




     Оба  испытателя,  как  объяснил  Дмитрий  на  ходу,  ранее
числились  по  ведомству  космонавтики. Когда ученые одного НИИ
приоткрыли  дверцу  в  Малый  Мир,  пришлось   пригласить   для
испытания   Переходной   установки  испытателей-профессионалов.
Среди  рано  сгорбившихся  и  облысевших   научных   работников
появились широкогрудые парни с вздутыми мускулами, молниеносной
реакцией, натренированностью на выживание.
     -- Теперь  мы  здесь, -- закончил Дмитрий рассказ, -- и не
жалеем. Даже обрадовались. Чтобы попасть на Венеру, пришлось бы
полтора года ждать хлореллу в  тесной  ракетке,  терпеть  муки,
кошмары...
     -- Ложись! -- крикнул Кирилл.
     Дмитрий  мгновенно  упал  ничком.  Кирилл замешкался, едва
успел скакнуть на толстый стебель. Что-то с чмоканьем ударилось
в лист, зашипело, как  вода  на  раскаленной  сковородке.  Лист
величаво колыхнулся. Зазубренный край мягко пихнул в плечо.
     -- Отползай!  --  закричал он. -- Задержи дыхание, беги на
голос!
     В воздухе в их сторону поплыли струи желтоватых крупинок с
металлическим отливом. Кирилл нечаянно заглотнул одну, в  горле
запершило,   гортань   обожгло,  он  непроизвольно  закашлялся,
заставил себя перебежками выбраться на чистый воздух.
     Из-за камня вынырнул Дмитрий. Глаза его были как  у  совы,
лицо  налилось  кровью. Он добежал до Кирилла, все еще послушно
задерживая дыхание, на пальцах показал, что уже задыхается.
     -- Здесь чисто, -- сообщил Кирилл.
     Дмитрий с шумом вдохнул воздух в  мощную  грудную  клетку.
Воздушные  струи  круто  изогнулись, изменили высоту, хлынули в
раскрытый  рот,  увлекая  крошечные  молекулы  запахов  цветов.
Дмитрий закашлялся.
     -- Ой... выворачивает!
     -- Палочник. Странно...
     -- Что-то не так?
     -- Да. Обычно он бьет без промаха.
     -- Сноровки нет, -- пробурчал Дмитрий. -- Салага!
     -- Или   просто   еще  не  видел  двуногих.  Не  выработал
рефлекса.
     -- Рефлекс -- это я понимаю, -- согласился Дмитрий. -- Все
наше учение на рефлексах. Десантнику мозги вовсе не нужны, а то
начнет умничать, тут его и прихлопнут. А выхватить  пистолет  и
выстрелить  должен  каждый уметь на рефлексах. Еще до того, как
сообразит, что делает... Где он притаился?
     Кирилл  с  отвращением  отодвинулся  от  героя-десантника,
который  все  делает  на  рефлексах,  в  то время как некоторые
насекомые, вроде муравьев или ос, все же немного думают.
     -- У него маскирующая окраска, -- объяснил он  нехотя.  --
Ты  дыши глубже, проветривайся. Все-таки часть этой дряни могла
просочиться сквозь кожу.
     -- У меня кожа дубленая!
     -- Здесь мы самые тонкокожие.
     В двух шагах раздался страшный вскрик. Захрустело,  словно
многотонный  пресс  сминал автомобиль. Рука Дмитрия дернулась к
бедру. Заметив иронический взгляд мирмеколога, он буркнул:
     -- Не могу привыкнуть. Оружейники простейший  пистолет  не
сделают! Ходи теперь и трясись как заяц. А сюда бы не пистолет,
огнемет бы не помешал...
     Над  головами, раздирая плотный воздух, что-то пронеслось.
Пахнуло горячим. Кирилл цапнул Дмитрия  в  охапку,  метнулся  в
заросли.  Если  так и дальше, подумал испуганно, то куда уж там
искать пропавшего, самим бы уцелеть...
     Он опустил Дмитрия на землю:
     -- Нас заметил динискис маргиналис.
     -- Кто-кто? -- переспросил Дмитрий глухо. Глаза он отводил
с неловкостью, его готовили быть спасателем,  а  не  спасаемым.
Тем более, чтобы спасал дохлый интеллигентик.
     -- Жук.  Выстрелил кортексоном. У него кортексона столько,
сколько в тысяче трехстах коровах.  Только  у  коров  кортексон
регулирует  водно-солевой  обмен,  соотношение  ионов  калия  и
натрия...
     Голос Дмитрия от негодования стал похожим на писк:
     -- Ты не псих?..  Сам  --  корова!  Вредно  это  или  так,
перебьемся?
     -- Если  в  Большом  Мире  попало  бы  на кожу, гарантирую
незаживающую язву... месяца на четыре.
     -- Ясно.  Таких,  как  мы,  накроется  дивизия.  Этот  тип
подслушал   про  огнемет!  Неужели  нам,  царям  природы,  идти
перебежками? Укрываясь от огня противника?
     Кирилл проговорил напряженно:
     -- Почему  бы  ни  перенести  нас   от   Двери   прямо   к
муравейнику? На щепочке, на соломинке.
     -- Ну... понимаешь, наблюдатели не успели увидеть, когда и
где Сашку  затащили  в  нору.  Там лопухи, трава, чертополох...
Есть авторитетное мнение, что могла быть потеря  по  дороге.  У
нас  это  бывает.  Потому мы с тобой и прем тем же путем, каким
должен был бежать тот чертов  муравей.  Авось,  отыщем  раньше.
Чтобы не лезть в мурашник.
     -- Авторитетное  мнение,  --  проворчал  Кирилл  с тоской.
Настроение  портилось.  Думал,  хоть  здесь,  среди  меднолобых
меньше  бюрократизма,  а  они...  "Авторитетное мнение"! Мнение
чиновника всегда авторитетнее мнения любого специалиста.
     -- Глупость, -- сказал он. -- Если даже потерялся... Можно
отскочить в сторону.
     -- И все? -- спросил Дмитрий неверяще.
     -- И все.
     -- А Муравей не хватанет еще крепче?
     -- Муравей тут же теряет из виду, -- объяснил  Кирилл.  --
Эти  муравьи  почти  слепые!  Правда,  все  равно можно попасть
другому в жвалы. Муравьи  все  время  прочесывают,  просеивают,
просматривают охотничью территорию.
     -- Понимаю,  --  сказал Дмитрий невесело. -- Но есть шанс,
что Сашку муравьи могли не заметить?
     -- Есть.
     -- Тогда  будем  идти  тем  же  путем.  Вдруг  да  удалось
вырваться? Лежит в ранах, ждет помощи...
     Впереди    показалось    величиной    с    дачный    домик
светло-коричневое  яйцо  желудя.  Над  ним  висел,   беспомощно
перебирая  в воздухе лапами, огромный полосатый жук. У него был
длиннющий нос, вдвое длиннее туловища. Этим удивительным  носом
некий великан воткнул жука в желудь.
     -- Бедный  насекомый,  -- проговорил Дмитрий пораженно. --
Кто это его?
     Он  настороженно  огляделся,  словно   злой   шутник   уже
приближался и к ним.
     -- Самка  откладывала яйца, -- объяснил Кирилл на ходу, --
а хоботок нечаянно спружинил, распрямился. Такое бывает. Желудь
как отполированный, лапами не зацепишься.
     Дмитрий с сомнением оглянулся:
     -- Помочь бы? Самка ведь! Самцу бы не стал,  мужик  должен
сам...
     Послышался   частый   шорох,   в   десятке  шагов  впереди
высунулась гигантская  голова.  Зазубренные  челюсти  лязгнули,
раздвинули острые серпы. Из-за стебля выдвинулось длинное тело,
похожее  на  рассеченный  по  оси шланг противогаза. Под каждой
полусферой  шевелились  когтистые  лапы,  в   каждом   сегменте
просвечивало пульсирующее темное сердце.
     -- Сколопендра! -- воскликнул Дмитрий.
     Кивсяк  метнулся  в  их сторону. Возле Кирилла блеснуло, с
хрустом  сомкнулись  жвалы.  Толчком  его  подбросило,   кивсяк
завертелся,   словно   догоняя   задний   сегмент  с  торчащими
волосками.
     -- Сюда!
     Дмитрий  висел  на  краю  листка.  Кивсяк  развернулся   к
Кириллу,  тот  со  всех  ног  бросился  к  Дмитрию.  Многоногое
чудовище ринулось следом, плотный воздух ему не мешал.
     Кирилл  оглянулся,  ноги  слабели.  Чудовищное   насекомое
казалось  живым компьютером, движения были механически точными.
Глаза без всякого выражения  следили  за  убегающим  человеком.
Ротовые  мандибулы  разомкнулись, открыли вход в длинный темный
туннель. Из нижних моксил стекала желтая слюна.
     -- Быстрее! -- орал Дмитрий.
     Он поймал подпрыгнувшего Кирилла  за  волосы,  вздернул  к
себе. Вместе перебежали желтое поле цветка, стукаясь о тычинки,
доходившие им до пояса, подняли желтое сладкое облако.
     Сзади   захрустело,   Дмитрий  прыгнул  с  цветка.  Кирилл
бросился следом.
     Внизу было неподвижное озеро.  Они  плавно  опускались  на
воду. Кирилл повернулся, раскинул руки, стараясь упасть плашмя.
     Поверхность  воды  чуть  прогнулась,  беспокойно дрогнула.
Дмитрий лежал в  трех  шагах.  В  подражание  Кириллу  он  тоже
раскинул  руки  и  ноги.  Желтая  пыльца,  налипшая при беге по
цветку, берегла от  смачивания.  Вода  вокруг  них  шевелилась,
Дмитрий  боялся  даже дышать, не то что шелохнуться на дне этой
подрагивающей чаши.
     Кириллу было видно  только  затылок  и  спину  Дмитрия  за
изогнутым  линзой  краем.  В  комочках пыльцы даже сейчас мирно
копошились крохотнейшие жучки и клещики.
     -- Двигайся осторожно, -- предупредил он  Дмитрия.  --  Не
порви пленку!
     -- Ага, не порви...
     Прижимаясь  к  воде,  Кирилл  пополз  к  берегу.  Под  ним
шевелилось, колыхалось, в глубине мелькали тени. Только  бы  не
ткнуть растопыренными пальцами, не упереться локтем...
     В  сторонке  перемещалась  впадина,  слышались  сопение  и
покряхтывание. На середине озера Кирилл встал  на  четвереньки,
Дмитрий  удивленно  ахнул,  но  пленка держала, хотя прогнулась
сильнее.
     Кирилл сперва  пошел  медленно,  потом  быстрее,  наконец,
осмелел,   двинулся   длинными   скользящими  шагами,  подражая
водомерке. Возле берега встал и, балансируя и не отрывая подошв
от воды, приблизился  к  коричневой  обрывистой  стене.  Пальцы
коснулись  свисающего  корешка,  подтянулся,  ноги  с легкостью
отделились от воды.
     Дмитрий тоже поднялся с четверенек, но то  ли  решил  идти
строевым  шагом или еще почему, только пленка под ним беззвучно
лопнула. Он уперся  ладонями  о  воду,  задержался,  торча  как
поплавок.  Уперся  сильнее,  выволок  себя  до коленей, но упал
ничком.
     Кирилл висел  на  корешке,  подавал  советы.  Дмитрий  лег
грудью,  с усилием вытащил руки, начал освобождать ноги... Лицо
налилось кровью, их удесятеренная сила  впервые  напоролась  на
мощнейшее   противодействие.   За   ногами  медленно  выползала
стеклоподобная  масса.  Дмитрий  начал   отбрыкиваться,   снова
провалился.
     Кое-как доползши до берега, он начал тонуть по-настоящему.
От пыльцы  не  осталось  следа,  облетела вся. Кирилл тянулся к
нему, Дмитрий барахтался совсем рядом, ложился  как  на  гибкую
льдину.
     В последнем усилии он выбросил вперед руку, Кирилл ухватил
разбухшие   пальцы,   покрытые  клееобразной  массой,  потянул.
Корешок потрескивал, посыпались камни.
     Стеклянная перемычка между  Дмитрием  и  озером  с  мягким
лопающимся  звуком  оборвалась.  Прозрачный столбик опустился в
озеро, поверхность стала невозмутимой.
     Дмитрий стоял  разбухший  в  толстой  корке  воды,  словно
облитый  застывающим  гуммиарабиком.  Он  трясся от холода, его
корчило, дергало.
     Кирилл поднял голову. Тучи вверху полностью закрыли  небо,
там  поблескивало, грохотало, перекатывалось. Странновато, ведь
как бы ни происходило здесь все  быстро,  но  чтобы  не  успеть
среагировать... Нет, там что-то произошло!
     Дмитрий  поднял  руки,  помахал над головой. Тучи медленно
отодвинулись, на землю хлынули солнечные лучи. От Дмитрия сразу
пошли темноватые струйки пара.
     -- Вот так-то лучше, -- пробурчал он. -- Раз уж не  смогли
отогнать  эту  серпомордую... хоть солнце не застите! Так вроде
бы сказал Диоген Александру Филиппычу?
     -- Вроде того. А почему не смогли отогнать?
     -- Бог их знает... Может быть, поменялось в программе?
     -- Странные у вас порядки, -- заметил Кирилл  сердито.  --
Могли хотя бы вытащить нас из воды. Не на прогулку вышли!
     Дмитрий   пожал   плечами,   смолчал,  но  лицо  его  было
обеспокоенным.  Теперь  он  посматривал  вверх  чаще  обычного.
Разноцветные  разбухшие  органы  работают  в  прежнем режиме, в
организмы вовсе не вторглась масса холодной воды, в  этом  мире
вязкой,  как клей. Крепкий парень, ничего не скажешь. Наверняка
обучен  вышибать  двери,  освобождать  заложников,  прыгать   с
летящего  вертолета...  Только  не обучен сомневаться в старшем
офицере.
     -- Та  не  погонится?  --  поинтересовался   Дмитрий.   Он
оглядывался  на  каждый  шорох.  --  Что  ей пробежаться вокруг
озерка!
     -- Это надо сообразить, а ей соображать не  дано.  С  глаз
долой, из памяти вон. Она давно о тебе забыла.
     -- Я не в обиде! Жаль, не смогу ответить тем же.
     -- Погнаться за нею?
     -- Да нет, забыть.
     Да и не дадут, подумал Кирилл, успокаивая себя. Что бы там
ни случилось  у  наблюдателей, но второй раз будут начеку. Хотя
вся эта погоня, прыжок в озеро,  выбарахтывание  заняло  в  том
мире секунд двадцать, все-таки замешкались чересчур...
     Когда   догнали   толстого  белого  червя,  что  с  трудом
переползал от одного разлагающегося стебля к другому,  Дмитрий,
разряжая  нервы,  дал  здоровенного  пинка.  Червяк задергался,
заспешил, а Дмитрий еще пару раз пнул эту перепуганную  личинку
падальной мухи. Кирилл пристыдил, напомнил, что они -- люди, но
когда  через минуту на дороге попалась вторая такая же личинка,
Кирилл   сам   не   удержался,   пнул.   Нога   погрузилась   в
холодновато-студенистое  тело,  похожее  на  скисшее  молоко  в
грязном целлофановом пакете. Его отбросило, он  сделал  сальто,
упал  плашмя. Дмитрий хмыкнул с пониманием: доктор наук, а тоже
человек!




     Странно  утоптанная  тропа  ныряла   под   огромные,   как
теннисные  корты, листья, неохотно огибала стебли, пренебрегала
рельефом. В этом мире  проще  перебежать  отвесную  стену,  чем
обойти ее даже по неширокой дуге
     Кирилл   уловил   слабый,   приятно   возбуждающий   запах
муравьиной кислоты. Присмотрелся,  в  воздухе  мерцали  лиловые
шарики, медленно поднимались, от земли шли теплые токи.
     -- Лазиус  фулигинозиус,  --  сообщил  он.  -- Значит, уже
близко. С курса не собьемся. В случае чего поправят.
     Он кивнул на тяжело передвигающиеся вверху  тучи.  Дмитрий
спросил напряженно:
     -- Думаешь, Сашка у этих... лазиусов?
     -- Эти ребята прочесывают все заросли. В муравейник сносят
и живых,  и полуживых, и давно мертвых. Эти муравьи, к счастью,
спокойные,  мирные.  Живут  большими  семьями  в  дуплах  живых
деревьев.  Там,  внизу,  в подземной части... У муравья нервный
узел в голове меньше макового  зернышка.  Это  весь  его  мозг!
Перехитрить его просто.
     Дмитрий  с  сомнением  покачал  головой.  Хитрость -- удел
слабых, говорил его жест. К тому  же  знать  бы  точно,  какого
размера нервный узел у него самого...
     Протоптанная  дорожка  разветвилась  на  три тропки. Вдруг
бесшумно и быстро, как вспышка молнии, впереди возник огромный,
с    пожарный    автомобиль,    ярко-красный    гигант-муравей.
Приподнявшись  на всех шести лапах, блестящий, будто выточенный
из металла, он замер в  угрожающей  позе,  раздвинув  острейшие
жвалы. Усики-сяжки быстро щупали воздух.
     Дмитрию  он показался самонаводящейся торпедой. Закованный
в литой, отливающий металлом  хитин,  готовый  в  любой  момент
метнуться  в  любую  сторону,  муравей  настороженно  покачивал
выпуклой головой, перехватывая и анализируя сигналы,  отправляя
в  память,  сопоставляя,  ожидая  команды из компактного мозга.
Суставчатые антенны умело, даже мастерски всажены на шарнирах в
ямки между глазами,  на  тонких  кончиках  шевелятся  метелочки
жгутиков.
     -- Запоминай,  --  велел  Кирилл  шепотом.  -- Двенадцатый
членик антенны различает запахи  родного  гнезда,  одиннадцатый
воспринимает следы на тропках, десятый определяет врагов...
     Дмитрий   кивал,   запоминая.   Кирилл  быстро  сообщил  о
фасеточных глазах, "лупе времени", сдвинутом цветовом спектре и
круглых запахах, шершавых и гладких расцветках...
     -- А как насчет слуха?
     -- Не  бойся,  муравьи  глухие.  Правда,   неким   образом
воспринимают  если  не звуковую волну, то движения молекул в ее
центре... Так что без глаз и ушей все же видят и слышат.
     Муравей   загнул   брюшко,   старательно   чистил   сяжки,
протаскивая  их  через сомкнутые жвалы и часто-часто покусывая.
Так же тщательно  прочищал  щетками  ножек  дыхальца,  протирал
глаза.  После  сухой  чистки  вымыл  хитиновый панцирь язычком,
солнечные  зайчики  тут  же  запрыгали  по   угловатой   груди,
блестящим суставом голенастых ног.
     Дмитрий  проговорил  шепотом,  не  очень-то веря в глухоту
такого совершенного зверя:
     -- После той мезозойки... это же человек!
     -- Как это? -- не понял Кирилл.
     -- Ну... Здесь и  мы  такими  же  стали  бы,  поживи  пару
миллионов лет. Смотри, как стоит, сяжками машет! Я бы точно так
же... Ну, если бы стал муравьем.
     Попал  в  точку,  подумал  Кирилл.  Мало  кто  знает,  что
соотношение массы мозга и  тела  у  муравья  такое  же,  как  у
собаки,  но  муравей  может  обучиться  большему. Какой был бум
вокруг дельфинов! Разумные, как же... Муравьи куда разумнее, но
их еще открывать и открывать надо.
     Красный  муравей  повел  влажной   щеточкой   по   глазам,
огляделся,  выворачивая  плечи, как скрипач. Вдруг из-под лап у
него беззвучно вылетели камешки, муравей исчез.
     -- Как скаковая лошадь, -- восхитился Дмитрий.
     -- Двести пятьдесят километров в час, --  уточнил  Кирилл.
-- В  переводе  на наши размеры, конечно. Как гоночный авто! Но
без разгона.
     Они сами без разгона набирали скорость, замирали на полном
ходу,  всматриваясь  в  то,   что   могло   быть   скорчившейся
человеческой  фигурой,  снова  прыгали,  как блохи, бежали, как
муравьи, ровным, стелющимся ходом... Со всех  сторон  верещало,
стрекотало, ухало, визжало, пищало, попискивало, вавакало... Да
вавакало. В Малом Мире неизбежно появятся новые слова!
     Дмитрий   с   разбегу  взбежал  на  крутую  горку.  Кирилл
взапрыгнул следом,  но  Дмитрий  уже  шагнул  вперед,  прямо  в
пустоту. Кирилл, еще не осознав, что делает, с разбега сорвался
с  края  обрыва в пропасть... На миг захлестнуло диким страхом,
он даже на балконе с опаской  подходил  к  перилам,  но  воздух
сразу  же  принял его в теплые ладони, бережно и очень медленно
опускал. Его покачивало  как  сухой  листок.  Земля  вырастала,
приближаясь.  Ни  свиста  рассекаемого  воздуха,  ни встречного
давления. Словно сквозь необычную легкую воду!
     На земле сказал рассерженно:
     -- Под обрывом мог  затаиться  хищник!  А  мы  беззащитнее
тлей.  На  Ногтева  с командой не очень рассчитывай. Видел уже,
как помогли с кивсяком? Там не успеют "мама" сказать, как здесь
начнется и кончится. Нас кончат.
     -- А головы наши на что? -- ответил Дмитрий хмуро.
     Кирилл посмотрел на голову Дмитрия.  По  слухам,  каратэки
головами пробивают стены...
     -- Головы  не  всегда помогут. Здесь самоходные реактивные
пушки,    огнеметы,    локаторы,    самонаводящиеся    торпеды,
разбрызгиватели  ядов...  И  много такого, до чего сто голов не
додумаются.
     -- А инстинкт додумался?
     -- У инстинкта миллиарды лет проб! Даже простым  перебором
вариантов такого можно достичь...
     -- Что наши мозги в подметки не годятся?
     Тон  был  задиристый.  Возможно,  Дмитрий  тоже  устал, но
Кирилл ответил, не уклоняясь, сработала привычка  преподавателя
вуза:
     -- Во многих случаях -- да. Иначе зачем бионика?
     Он  часто  шарахался  от  вроде  бы безобидных букашек, но
теперь и Дмитрий отпрыгивал, бросался под листья,  прятался  за
стебли.  Беда  не  в том, что симпатичный пузан может бабахнуть
как из скорострельной  пушки  --  Дмитрий  умел  управляться  с
вооруженным  противником.  Но как угадать, чем стреляет или что
метнет такой смирный с виду толстый червячок?
     -- Слишком  много  муравьиных  троп,  --   сказал   Кирилл
неохотно.  --  Кто  додумался  устроить  Полигон  на муравьиной
территории? Впрочем, ты объяснил все  доходчиво.  Да  и  поздно
кулаками  махать.  К  тому же муравьев нет только в зоне вечной
мерзлоты.
     -- Пойдем прямо к фулигинозиусам?
     -- Придется. Они где-то рядом. Это их охотничьи угодья,  а
вон там пастбища.
     Дмитрий спросил с недоверием:
     -- Едят траву?
     -- Нет, пасут собственный скот.
     Дмитрий   с   готовностью   засмеялся,   с   шуткой  любой
марш-бросок  кажется  короче,  но  глаза   Кирилла   оставались
серьезными. Дмитрий вытаращил глаза.
     Над  их  головами  хлопнуло,  на  плечи  обрушилась мягкая
ударная волна. Огромный полосатый зверь подхватил  крючковатыми
лапами  тяжело  груженую  пчелу,  которую только что таранил на
ходу, и унес за верхушки растений. В  воздухе  плотным  облаком
закружились золотистые шерстинки, их понесло во все стороны.
     Кирилл  проследил  взглядом  за шершнем, которого в народе
зовут пчелиным волком:
     -- За ним!
     Они молча понеслись  укороченными  прыжками,  перепрыгивая
сухие   стебли,   камни,   буреломы,  сухие  хитиновые  каркасы
насекомых. Впереди  дергался,  зацепившись  за  острый  росток,
мохнатый  пульсирующий  ком.  Из него часто высовывался, словно
строчил  на  швейной  машинке,  блестящий  стержень  с   острым
скошенным острием.
     -- Быстрее! -- поторопил Кирилл.
     Справа  настороженно  выглянул  богомол,  слева  мелькнула
желтая  молния   муравья-бегунка.   За   листьями   шевелилось,
подползало. Богомол тоже начал приближаться, медленно и плавно,
словно плыл в перегретом воздухе.
     Дмитрий   торопливо  отодрал  волоконца  мягкой  плоти  от
прямого меча,  усеянного,  как  острога,  жуткими  зазубринами.
Пузырек    с   ядом   еще   дергался,   впрыскивая   смерть   в
несуществующего врага.
     -- Теперь я не голый, -- выдохнул Дмитрий  с  истерическим
облегчением.  --  Спасибо!  Господи,  как  для спокойствия души
требуется хоть что-то колющее или  стреляющее!..  Как  называли
меч Роланда? Ага, Дюрандаль. Теперь бы и тебе, а?
     Кирилл,  которому  для  спокойствия  души  меньше всего на
свете требовалось колющее и стреляющее, буркнул:
     -- Пока обойдусь. Быстрее отсюда!
     Дмитрий, который не мог запомнить  профессию  Кирилла,  но
знал  марки  оружия  вплоть  до личных имен мечей средневековых
феодалов, послушно шагнул за Кириллом, но тут  же  замер,  чуть
присев и разведя руки.
     На   них   бежал  громадный,  как  самосвал,  ярко-красный
муравей. У него были  раздутая,  как  бензобак  "Явы",  широкая
шестиугольная  голова  и длинные ятаганы жвал. Солнце играло на
блестящем  хитине,  муравей  казался   выкованным   из   слитка
раскаленного железа.
     Люди не успели не отпрыгнуть, ни спрятаться. Сбоку набежал
черный  лазиус.  С  разбегу  наткнулся на великана, отпрянул от
неожиданности,  но   тут   же   бросился   на   красного.   Тот
молниеносно... удрал.
     -- Что  с  ним?  -- ахнул Дмитрий. -- Такой амбал! Он бы в
два счета... Одними сяжками!
     -- Значит, мы близко.  На  нейтральной  территории  только
щелкают жвалами, грозятся и расходятся одновременно.
     -- Как люди!
     -- Да нет, люди, как муравьи.
     -- Ясно, удвоим бдительность.
     -- Лучше удесятери.
     На  утоптанной  дорожке  Кирилл бросился плашмя, повозился
животом и спиной. Дмитрий,  повинуясь  его  взгляду,  плюхнулся
рядом,  усердно  потерся  о  пахнувшие муравьями камни, едва не
обдирая кожу. Все-таки в этом что-то есть, подумал Кирилл,  что
с  ним  десантник.  Коллеге  пришлось бы объяснять, доказывать,
убеждать, а этому можно просто приказать. Нет,  положительно  в
дисциплине что-то есть...
     На  перекрестке еще раз потерся о валуны, от которых несло
муравьями особенно сильно. Муравьи  проносились  на  расстоянии
вытянутой  руки,  загадочные  и  нереальные, словно существа из
другой вселенной. Дмитрий не верил, что муравьи их не замечают,
старался  отбежать  подальше,  поражался   безумной   храбрости
мирмеколога.
     Камни  шелестели  под  когтистыми лапами. Муравьи все чаще
пропарывали воздух совсем рядом. Наконец однажды Дмитрий только
успел вспикнуть:
     -- Мура...
     Он подпрыгнул, повис на  высоте  в  три  своих  роста.  На
Кирилла  как  ураган  налетел  черный муравей. Прочный панцирь,
победно блестел,  серповидные  жвалы  изготовились  перехватить
чужака в поясе.
     Дмитрий  обреченно  разжал  пальцы,  изготовившись  еще  в
воздухе к смертельному бою с чудовищем.




     Мохнатые  усики  едва  не  сбили  Кирилла  с  ног.  Кирилл
торопливо   ответил  жестом  голода.  Муравей  энергично  махал
сяжками, передавая массу  информации,  объясняя  местоположение
богатой  добычи,  но  Кирилл упрямо повторял: голоден, голоден,
голоден...
     Муравей привстал, раздвинул жвалы. Дмитрий  приземлился  в
двух  шагах  там  и  замер,  сжимая  Дюрандаль. В пасти муравья
заблестела золотая капелька,  раздулась,  заиграла  на  солнце.
Блеск  стал  нестерпимым, а мирмеколог вдруг сунул голову между
страшными жвалами! Руками он все еще поглаживал гибкие метелки.
     Дмитрий  застыл  в  страхе.  Наконец   Кирилл   мучительно
медленно  вытащил  голову, муравей шлепнул его мохнатой шваброй
по голове и убежал, только камни полетели из-под ног.
     Дмитрий ухватил Кирилла за плечи.  Глаза  десантника  были
круглые как у паука, а голос сорвался на визг:
     -- Что ты делаешь? Он же мог... мог тебя...
     -- Мог и... не мог, -- ответил Кирилл. Он перевел дыхание,
его бледное  лицо  снова  порозовело. -- Я попросил есть. Риск,
конечно, но у муравьев закон -- накормить  голодного.  Кормящий
сам чувствует удовольствие, передавая корм.
     -- Это я заметил, -- завизжал Дмитрий. -- Он аж выгибался!
Но ты-то... ты!
     -- Меня  для  того и позвали, -- ответил Кирилл, -- потому
что я учил мирмекологию, а не автомат Калашникова.
     Он продолжил бег, сильно наклонившись,  словно  ломился  к
берегу  по  горло  в  воде,  Дмитрий  ошарашено понесся следом.
Крикнул вдогонку:
     Что у него в пасти за гадость? Какой-нибудь яд?
     Кирилл ответил на ходу равнодушно:
     -- Дело вкуса. Муравей нес чистейший мед.
     Дмитрий  бросил  на  него  острый   взгляд.   Насчет   еды
предупредили,  но мед... еда и не еда. Не переваривается, вроде
бы всасывается сразу. Мирмеколог ставил опыт на себе?
     Второго муравья тоже первым заметил Дмитрий.
     -- Удерем?
     Кирилл не успел и рта раскрыть, как испытатель  уже  сидел
высоко   на   стебле.   Муравей   набежал,   потребовал  пароль
"свой-чужой". Кирилл погладил усики, дал ощупать и обнюхать. На
солнце блеснула янтарным цветом новая  медовая  капля.  Кирилл,
уже не перемазываясь, потянул в себя сладкий прохладный сок.
     Когда муравей умчался, Дмитрий спрыгнул, спросил:
     -- Ладно,  а  вот  если  встретишь зверя, который нажрался
дохлых мух?
     -- Дохлых  волокут  в  муравейник.   Впрочем,   объедаться
сладким тоже ни к чему...
     Муравьи  стали  попадаться  чаще, пришлось с тропки сойти.
Крадучись вдоль дороги, добрались до пересечения  трасс.  Здесь
лазиусы   сталкивались,   быстро-быстро  трогали  один  другого
сяжками, разбегались.
     -- Все запомнил? -- спросил Кирилл.
     -- Как две мурахи метелили друг друга швабрами?
     -- Да. Каким именно способом метелили?
     Дмитрий ответил уклончиво:
     -- Не  абсолютно   точно...   Все   же   память   у   нас,
профессионалов, тренированная...
     -- Вот  и  хорошо.  Сейчас  от  твоей  памяти зависит твоя
жизнь. Возможно, и жизнь твоего попавшего друга.
     -- Господи! На Марсе было бы проще.
     Когда  вышли  на  дорогу,  Дмитрий  выставил  перед  собой
Дюрандаль.   Никогда   не   чувствовал   себя  таким  слабым  и
беззащитным. Муравьи, что  мчатся  к  муравейнику,  понабрались
меда    так,   что   темные   бронированные   сегменты   брюшка
раздвинулись, мед светится сквозь пленку. Единственно  уязвимое
место! А что толку? Муравей даже с напрочь отстриженным брюшком
-- не  муравей,  полмуравья! -- еще сражается, спасает личинок,
даже тащит добычу...


     Тропа раздалась, превратилась в хорошую дорогу.  Навстречу
целеустремленно бежали цепочкой муравьи, черные лазиусы. Брюшка
поджарые,   пластинки  наезжают  одна  на  другую,  как  кольца
подзорной трубы. Их с Кириллом не трогали, не останавливали, от
обоих пахнет по-муравьиному. Не  просто  по-муравьиному,  а  по
лазиусфулигинозьи,  черт  бы побрал латинистов, что за типуны у
них на языках?
     Кирилл заступил муравью дорогу.  Тот  быстро-быстро  махал
антеннами,  мирмеколог отпихнул Дмитрия и тоже что-то сигналил.
Его руки мелькали как недоразвитые сяжки.
     Муравей убежал, а Дмитрий сказал неуверенно:
     -- Честно говоря, пароль я не запомнил...  У  тебя  память
получше.
     -- Не  память,  мозги.  Я  тоже  не знаю пароль, но вопрос
"свой-чужой" проще. Я первым задал его муравью.
     -- Да. Муравей -- все  же  довольно  простой  биомеханизм.
Задан вопрос -- обязан дать ответ.
     Дмитрий  с  уважением  посматривал  на бледного худощавого
мирмеколога.   Отваги   у   этого   мужика   хватит   на   полк
профессионалов.  Или  эти интеллигенты не соображают, что такое
отвага?
     -- Прем в мурашник?  --  спросил  он,  расправив  плечи  и
стараясь смотреть соколом.
     -- Позже,  --  ответил Кирилл сожалеюще. -- Чем ближе, тем
проверки строже. На входе бдят самые подозрительные. Фуксом  не
пройдешь.  Я  запомнил  три  движения...  Придется заучивать по
частям.
     -- Ой,   надо   спешить.   Прошло   десять   часов   после
исчезновения Сашки... Это суток трое при здешней метаболизме.
     Иногда  муравьи сталкивались лоб в лоб, сухо трещал хитин.
Нужно отделить жесты узаконенного  пароля  от  сообщения,  что,
например,  за  большим  желтым листом, поворотя на тридцать два
градуса к югу, лежит огромная мертвая стрекоза...
     Кирилл успокаивающе сообщил,  что  в  муравейнике  обитает
множество  мирмекофилов:  жучки  Ломехузы,  паучки, многоножки.
Научились  языку  жестов  и,  пользуясь  им,  живут   за   счет
трудолюбивых   хозяев,   выпрашивая   еду,   зимуя   в   теплых
муравейниках, пользуясь защитой от врагов. Дмитрий почему-то не
обрадовался, запаниковал. Если муравьев,  этих  зверюк  считать
рубахами-парнями, то каковы мирмекофилы?
     По  дороге  к муравейнику он часто рассекал руками воздух,
отрабатывая муравьиный  пароль  как  можно  точнее.  Его  жесты
напоминали  Кириллу приемы каратэки, а биолог не жаловал людей,
которые вместо мозгов развивают мускулы.
     Дмитрий вдруг спросил:
     -- Что-то случилось? От тебя вдруг пошел иной запах.
     -- В самом деле? -- пробормотал Кирилл. -- Какой?
     -- Трудно сказать... Но ощущение такое, что ты собираешься
стукнуть меня палкой по голове.
     -- Не обращай внимания, --  сказал  Кирилл  торопливо,  --
сейчас пройдет.
     -- А  нельзя  обойтись  с  муравьями  только запахом? А то
ненароком такое покажешь с этими жестами! Доказывай  потом,  чо
не  так  поняли.  От  меня несет, как от девицы горизонтального
промысла с площади Эту Аль.
     -- Внутри муравейник  охраняется  особенно  строго.  Запах
запахом, но козырять надо строго по правилам.
     -- Понятненько! Разные системы допусков. Это нам знакомо.
     Дмитрий чуть ободрился, найдя в жизни муравьев нечто общее
с учреждением,  в  котором  работал.  Кирилл напряженно думал о
странности Малого Мира, где даже у человека меняется запах  при
раздражении,  гневе.  Если так, то здесь немалые возможности...
Дальняя  связь,  например.  Бабочки  засекают  друг   друга   с
расстояния  в  два-три  километра. Надо будет в свободное время
обдумать.
     В  воздухе  начали  возникать   маленькие   поблескивающие
горошины.  Прикоснувшись  к  коже,  исчезали, оставив крохотное
мокрое пятнышко. Влага испарялась, всасывалась в кожу, но  этих
безобидных   капель   сконденсированной   влаги  многовато,  не
защищенное хитином тело будет в опасности...
     -- В  такую  погоду  всегда  драки,  --  сказал  Кирилл  с
беспокойством.  --  А нам надо спешить... Попасть в пограничные
схватки совсем ни к чему.
     Дмитрий подобрался,  мускулы  вздулись.  Двигался  уже  не
такими  размашистыми  прыжками, осматривался чаще. Кирилл бежал
рядом короткими блошиными скачками.
     Вдруг Дмитрий придержал  Кирилла,  замер.  Его  квадратная
челюсть  выдвинулась  по  крайней  мере  на  метр. Дюрандаль он
держал  наготове.   Кирилл   потихоньку   заглянул   за   лист,
загораживающий им путь.
     На    светло-серой    земле    катались,   сцепившись   по
трое-четверо, черные блестящие муравьи. Все поле  было  покрыто
сражающимися.  Они яростно грызли друг друга, отпиливали сяжки,
лапы,  головы.  Здесь   муравьи   собрались   только   крупные,
широкоголовые, жвалы у каждого вдвое длиннее, чем у фуражиров.
     Дмитрий прошептал:
     -- Лютые  бойцы!  Но  как  отличают,  кто свой, кто чужой?
Одинаковые!
     -- Один купец считал, что все китайцы на одно лицо...  Эти
муравьи  еще  год  назад могли жить на одном муравейнике. Племя
разрослось, разделилось.
     -- Как поляне и древляне?
     -- Я мирмеколог, не историк.
     -- Запах у них, --  рассуждал  Дмитрий  напряженно,  вроде
идеологии? Изменится запах, ты уже не наш чело... муравей?
     -- Эту  глубокую  мысль  обязательно  перескажу  коллегам.
Худо, что побоище продлится долго. Они дерутся сутками! Даже по
неделе, если погода позволяет. Да-да, это  обычная  пограничная
схватка.   Регулярное   кровопускание.   Вообще-то  это  мирные
муравьи.
     -- Ого! Какие тогда не мирные?
     -- Ну лазиусы не такие флегматы...
     Дмитрий жадно рассматривал  бойцов.  Удары  в  Малом  Мире
неэффективны,  вместо  мечей  и  копий  работают  пилы,  клещи.
Главное  зажать  противника,  чтобы  не  вырвался.  Сцепившихся
бойцов  в  свою  очередь  раскусывают  и распиливают другие. По
всему полю дергаются расчлененные туловища, головы с щелкающими
жвалами, сяжки, лапы...
     На краю поляны близко к людям сражался колченогий ветеран.
Весь во вмятинах, грудь и голова со следами  старых  шрамов,  с
половинкой  левого  усика, он умело и быстро перекусывал тонкий
стебелек, отделяющий голову противника от  груди,  бросался  на
другого. В то же время чувствовал врага, не давал ухватить себя
сзади.  По  мнению  Дмитрия,  шрамы  он  получил в боях с более
серьезными противниками, чем эти салаги первого призыва.
     Справа и слева от поля  битвы  сплошные  заросли.  Ступишь
шаг,  тут  же  жвалы  сомкнутся на шее. Все разъярены, засадные
полки рвутся в бой...
     -- Надо спешить, -- напомнил он Дмитрию.
     Дмитрий обогнал его,  пробираясь  по  широким,  как  крыши
домов,  листьям.  Меч держал наготове, тот цеплялся зазубринами
за шипы, наросты и белесые волоски, торчащие из листа.
     Под ногами шевелилось,  подрагивало.  Ветра  не  было,  но
Кирилл  часто  падал,  Дмитрий  с  хищным видом скользил рядом.
Перепрыгивая с листа на лист часто натыкался на божьих коровок.
Эти живые танки медленно утюжили зеленое поле. Кирилл  торопил,
потому  Дмитрий  лишь  пронесся,  прыгая с одного разноцветного
панциря на другой, да пару  раз  с  наслаждением  врезал  одной
хищной коровке Дюрандалем по жестким рогам-щеточкам.
     Дважды  перед  ним  внезапно  распахивали  крылья ярчайшие
бабочки. Со  сложенными  крыльями  --  серые  засохшие  листья,
покрытые  мертвой  пылью,  а  едва  распахнет  --  свалишься от
неожиданности... Дмитрий шарахался, зло ругался.
     Как-то Кирилл услышал вопль, оглянулся --  белый  как  мел
Дмитрий  почему-то  сидел  на  зеленой  стене.  Добежав, Кирилл
уперся ладонями в прохладное  тело  гусеницы  бражника.  Сытая,
раскормленная,  роскошно  зеленая,  размером  с железнодорожный
вагон, а прожилки на ее зеленой коже волшебно  точно  имитируют
лист,   на  котором  пасется.  Только  вот  на  боку  приклеены
блестящие  яички:  белые,  чуть  поменьше  кулака.   Заботливая
муха-тахина  позаботилась  о потомстве, и гусенице уже не стать
бабочкой.
     -- Слезай, -- крикнул Кирилл. -- Вон тот  стебель  уже  на
другой стороне ристалища!
     Дмитрий  спрыгнул  с  гусеницы,  что  все еще притворялась
мертвой, со злостью ударил  в  бок  жалом-мечом.  Упругая  кожа
спружинила, и сам он едва не сорвался в самую гущу сражения.
     При   спуске  Кирилл  обнаружил,  что  может  бежать  вниз
головой. Дмитрий тоже встал на четыре точки, обогнал.
     По трассе в обе стороны мчались безразличные  к  сражениям
фуражиры.  Огромной  семье нужен корм, голодные личинки орут, а
глупые драки -- дело  солдат.  Эти  закованные  в  литой  хитин
чудовища  не  способны  к строительству, работе с расплодом, не
умеют даже добывать пищу, они рождаются именно для драк.  Пусть
гибнут, защищая гнездо. Меньше потребуется корма.
     Муравьиная дорога незаметно перешла в магистраль. Муравьев
было много. Кирилл прозевал налетевшего муравья, Дмитрий увидел
только,  как  мирмеколога  отшвырнуло,  с  силой  бросило через
голову.
     -- Что ты делаешь? -- закричал он, размахивая  Дюрандалем.
-- Смотри в оба! Не все толчки безопасны...
     -- Придется  лезть в муравейник, -- сказал Кирилл. -- Надо
было твоему другу притвориться мертвым...  Или  вверх,  как  ты
практикуешь.
     -- Не  знаю...  Играть  мертвого не в нашей натуре. Да и в
инструкции не было. А Сашка всегда рвется подраться! Но с этими
разве подерешься?
     Он умело уворачивался от муравьев, словно лихой пешеход на
улице Горького, вздумавший в  час  пик  перейти  над  подземным
переходом.  Кирилла  отшвыривало,  по  нему  пробегали  жесткие
лапы... Но все-таки здесь  безопаснее,  сюда  боятся  подходить
хищные жуки, богомолы, кивсяки, пауки...


     Впереди  высилась  коричневая  стена.  Словно горное плато
вдруг вздыбилось на ребро, другим  краем  упираясь  в  небо!  В
воздухе  висел  терпкий  муравьиный  запах. Не плато -- дерево,
ущелья -- трещины коры, а кратеры потухших  вулканов  --  всего
лишь наплывы колец.
     Муравьи несли и волокли насекомых, тащили былинки, семена,
бежали  с  раздутыми  от  меда брюшками. Некоторые доставляли в
жвалах образцы пищи. Дескать, унести не сумели, добыча  велика,
шлите  бригаду... Навстречу выбегали фуражиры, рабочие выносили
землю, строительный мусор, клочья хитина, шарики фекалий.
     Вдоль дерева-стены  тянулся  земляной  вал,  сложенный  из
плотных  шаров спрессованной земли. Муравьи расширяют подземные
залы, одновременно ограждают тоннели от затопления дождем.
     Неожиданно сверху начала опускаться огромная темная масса.
Когда   она   достигла   верхушек   деревьев,    расплывающееся
изображение  превратилось  в  заостренный  книзу  металлический
столб. Столб опустился ниже,  Кирилл  разглядел  огромные,  как
облака,  кончики  пальцев, что держали уже знакомую пипетку. На
кончике начало поблескивать, раздуваться.
     Кирилл закричал:
     -- Нет! Ни в коем случае!.. Дмитрий, запрети им!
     Дмитрий послушно поднял  руки,  просемафорил.  На  кончике
пипетки вздулся резервуар воды. Муравьи начали поднимать сяжки,
рисовали образ грозного врага.
     -- Обеззараживающее,  --  объяснил Дмитрий. -- Должны были
окатить нас раза три по дороге...
     -- Запретил!
     Резервуар воды перестал увеличиваться, но  все  еще  висел
над  их  головами.  В  тучах  гремело.  Дмитрий еще раз помахал
руками.
     -- Передай,  --  велел  Кирилл,  что  это  нас  убьет.  Мы
потеряем муравьиный запах и нас растерзают!
     Дмитрий  снова просигналил. Полая колонна медленно пошла в
сторону. Капля сорвалась, пошла вниз, расплескавшись о  плотный
воздух до формы НЛО, с шумом обрушилась в заросли.
     Дмитрий стоял побелевший, губы его дрогнули:
     -- С ума они там посходили, что ли?
     -- Они ведь не специалисты, -- бросил Кирилл с презрением.
     -- Да,  конечно...  но  так  ошибаться?  Это чересчур. Все
невпопад, все наоборот.
     Их  часто  останавливали,  требовали  пароль.  Вверху  над
растениями  снова  появилась  туча,  оттуда  высунулся  цельный
металлический прут. Дмитрий покосился на Кирилла, просемафорил,
что справятся сами. Жвалы грозно разведены,  брюшко  маленькое,
грудная клетка разбухла от твердых мускулов.
     Близко  к  главному  входу  рос подмаренник, оттуда тянуло
нектаром. Подмаренника  в  этих  местах  нет,  значит,  муравьи
принесли  семечко  издали.  А  это  значит  еще,  что на сочных
листьях пасутся стада муравьиных коров... Вон бегут  по  стволу
фуражиры.  Вверх -- с пустыми брюшками, вниз -- с раздутыми. На
зеленых полях идет дойка, сбор падевого меда.
     От земляного  вала  молоденький,  весь  блестящий  солдат,
дрожа  от  усердия,  тащил за лапу колченогого старого муравья.
Тот не сопротивлялся, медленно поводил  уцелевшим  усиком.  Его
крючковатые  лапы  цеплялись  за кристаллы кварца, выворачивали
блестящие глыбы. Молоденький  солдат  сверкал  на  солнце,  как
только  что  сошедший  с  конвейера  гоночный  автомобиль, зато
ветеран был во вмятинах, с  погнутыми  пластинами,  без  правой
передней лапы...
     -- Что  они делают? -- шепнул Дмитрий удивленно. -- Это же
мураш. который сражался в пограничном инциденте!
     -- В схватке подцепил чужой запах. Бывает.
     -- Бывает, -- согласился Дмитрий. -- На войне чего  только
не  подцепишь. Хотя случается и в мирное время... Поживет среди
своих, отойдет от западной заразы.
     -- Тут муравейник, не человечник. Подозрительного  удаляют
сразу.
     -- Гады,  чистку  проводят?  Он  за  них  сражался,  кровь
проливал! А чистюля его вон? Нашивки зарабатывает, не выходя из
отдела?
     -- Выгоняют не навсегда, -- ответил Кирилл с неохотой.  --
Пока чужое не выветрится.
     -- Понятно!   Жди   амнистии,  потом  реабилитации...  Тем
временем  ночью  замерзнет,  с  голоду  помрет,  птица  склюет,
богомол  или  паук  сожрет!  Я думал, только люди додумались до
такой дури!
     Он прыгнул без  разбега,  упал  на  молоденького  муравья.
Орудуя   Дюрандалем   как  рычагом,  попытался  разжать  жвалы,
сомкнутые на  изувеченной  лапе  ветерана.  Изумленный  муравей
заколотил  сяжками,  требуя  пароль, но Дмитрий в ответ едва не
вывернул службисту челюсти.  Ветеран  высвободил  лапу,  устало
заковылял обратно к муравейнику.
     Дмитрий   напоследок   звучно  трахнул  стража  по  башке,
гигантским скачком долетел до Кирилла.
     -- Здорово  я  его,  а?  --  спросил  он  с   истерическим
весельем. Его трясло, губы прыгали.
     -- Здорово,  --  согласился Кирилл с неловкостью. Он знал,
что колченогого все равно выбросят из  муравейника,  это  закон
сообщества,   но   Дмитрий   пусть  верит,  что  справедливость
восстановить легко. Хотя бы здесь, в муравейнике.
     -- Ты  видишь,  я  не  трус,  --  сказал  Дмитрий  осевшим
голосом,  -- но неужели придется лезть в эти темные норы? Лучше
бы оказаться в джунглях Венеры.
     Из черного зева показался несомый  по  воздуху  скрюченный
муравей.  Сяжки  висели,  лапы  сплел в клубок, брюшко и голову
подогнул.  Нес  его  строительный  рабочий.  За  ним  показался
второй,  третий...  Все  держали  в жвалах мертвых. Одни словно
только  что  заснули,  других  тронула   плесень,   у   третьих
отваливались пересохшие лапы.
     Муравьи  выбегали  один за другим, похоронная процессия не
обрывалась. Дмитрий помрачнел, даже перестал  шлепать  на  себе
микробов.
     -- Чумка  у  них,  что ли? Как бы к Сашке не пристало... К
интеллигентам любой грипп прилипает!
     Кирилл прикинул на глаз размеры муравейника:
     -- В сутки здесь рождается  тысячи  три...  Столько  же  и
умирает.
     -- Понятненько,  --  обрадовался  Дмитрий.  -- Так чего мы
сели, как вороны возле падали? Поищем другой ход!
     Из второго туннеля тоже выносили  трупы.  Из  третьего  --
трупы  и  мусор. Кирилл торопливо объяснил, что у муравьев есть
специальные  кладбища.  Чтобы  не  разносить  заразу  в   доме,
додумались  относить  мертвых подальше. Одни закапывают, другие
виды оставляют трупы на  чистых  полянах  под  жарким  солнцем.
Муравей  мал,  солнечные  лучи тут же прожаривают его насквозь.
Микроб не уцелеет, любая плесень гибнет.
     Из последнего туннеля рабочие выносили комочки земли.  Все
муравьи   протискивались   через   коридор  ощупывающих  усиков
бдительной стражи. Дмитрий  обеспокоено  поглядел  на  Кирилла.
Здесь  тоже не пройти, вон какие жвалы! Хватанет, второй раз не
сунешься.
     -- Надо явиться с добычей, --  предложил  Кирилл,  --  как
обыкновенные фуражиры.




     В  два  прыжка  они  оказались  на обломке толстого сухого
стебля.  Под  ногами  шелестело,  шуршало.  Внизу  поблескивали
огромные  тела  уховерток,  панцири жуков, в самом стебле мощно
скреблись их личинки. На земле -- оторванные крылышки,  обломки
лапок,   неопрятные   куски   высохшего   хитина,  похожего  на
проржавленные остова легковых автомобилей.
     -- Давай  забьем  вон  того  жука,  --  предложил  Дмитрий
торопливо.
     -- Не  спеши.  Муравьи не свиньи и не... люди. Едят далеко
не все.
     В трех шагах на обломок опустился вихрь энергии размером с
двухэтажный   дом,   промчался   легкими   балетными    шагами,
непрестанно  постукивая  по древесине длинными усиками с белыми
колечками. Кирилл приподнялся на руках, Дмитрий остался  в  той
позе,   как  его  свалила  волна  от  крыльев  наездницы-риссы,
страшного врага личинок жуков-дровосеков.
     Рисса металась  по  пеньку,  яростно  колотила  по  дереву
длинными  усиками.  Дмитрий  хмуро  сопел,  угнетенный свирепой
мощью хищного насекомого.  Танцующий  башенный  кран  на  тропе
войны!
     Вдруг    рисса    забегала    взад-вперед   на   крохотном
пространстве. Кирилл  буквально  увидел,  как  в  ее  крохотном
мозгу, мощности которого позавидовали бы творцы компьютеров, за
сотую  долю  секунды  были закончены сложнейшие вычисления. Да,
именно вот здесь толстая жирнющая личинка дровосека неторопливо
точит мощными челюстями древесину и чуть ли не поет от сознания
абсолютной безопасности...
     Усики  риссы  пошли  вверх,  брюшко   поднялось,   длинная
иголочка  яйцеклада направилась к древесине. Компьютер в голове
риссы высчитал угол, направление,  усилие.  Рисса  замерла,  от
иголочки  яйцеклада  отошел в сторону и согнулся другой футляр.
Тоненькое сверло на  глазах  погрузилось  в  прочное  дерево...
Остановилось  оно в момент, когда рисса почти коснулась брюшком
дерева.  По  яйцекладу  прошло   крохотное   утолщение,   через
мгновение  рисса  вытащила  яйцеклад,  подпрыгнула  и пропала в
небе.
     -- Фу,  --   выдохнул   Дмитрий.   Он   машинально   вытер
несуществующий пот. -- Летающий дракон!
     Кирилл спрыгнул на землю, поднял длинное легкое копье:
     -- Если  оружие само идет в руки, его надо выбросить... Но
сейчас случай особый.
     Дмитрий спрыгнул следом, осмотрел оружие как знаток:
     -- Гибрид копья и шпаги! Как у того дракона?
     -- Помельче.
     -- Стоп-стоп!.. Это шприц?
     Кирилл ответить не успел, Дмитрий вскрикнул, перегнулся  в
поясе.  Перед  Кириллом  мелькнуло  блестящее,  пахнуло  острым
запахом.  Он  инстинктивно  ударил  шпагой.  Острие  с  хрустом
вонзилось  в  головогрудь  напавшего  на Дмитрия жучка. Дмитрий
пыхтел,  ругался,  пытался  оторвать  от  себя  врага.   Кирилл
вцепился свободной рукой в зазор между головой и переднеспинкой
хищника, глубже всадил шпагу в нервный узел.
     С  перекошенным  от  боли  лицом  Дмитрий  кое-как  разжал
челюсти жука, вцепившегося в его шорты:
     -- Ты прямо тореадор! С одного удара. С  какой  стати  эта
тварь набросилась?
     Кирилл  с  трудом  выдернул оружие из плотной ткани. Между
зазубринами белели волоконца нерва.  По-снайперски,  в  спинной
ганглий! Сумеет ли так хоть раз в жизни еще?
     -- Ваши умельцы не могли выбрать другой цвет?
     -- Это  не  умельцы, а химики, -- ответил Дмитрий, морщась
от боли. -- Маскирующая окраска!
     -- Вашим химикам работать мешают погоны.  Иначе  знали  бы
разницу  между маскировкой и мимикрией. Если у тебя маскирующая
окраска, сиди неподвижно, даже тень  прячь!  Маскируются  самые
слабые,  самые  лакомые. Почему не сделать шорты ярко-красными?
Как мухоморы, божьи коровки? Любой бы  видел  издали:  ядовито!
Даже по ошибке не схватят.
     Дмитрий  сделал  первый  шаг, все еще перегибаясь в поясе.
Лицо было белым, мускулы дергались.
     -- Как клещами хватанул! Нашел же куда кусать, паразит...
     Они заспешили по  широкому,  как  стадион,  листу.  Кирилл
обнаружил  гусеницу,  всадил шпагу хирургически точно. Гусеница
свернулась  кольцом,  замерла.  Дмитрий  прыгал  рядом,   держа
Дюрандаль  над  головой.  У гусеницы было две головы, на каждом
конце туловища, причем  самая  крупная,  как  объяснил  Кирилл,
ложная.  Ударит  глупая  птица,  а  гусеница  скатится с листа,
клюнутая не в голову, а в...
     Дмитрий с гусеницей в руках спрыгнул вниз. Кирилл  на  миг
задержался, почему-то вернулся страх высоты. Он с силой помахал
рукой,   плотный   воздух   густыми   струйками   потек   между
растопыренными пальцами. Прыгнул, нагретый воздух подхватил, не
дал стремительно упасть на дно воздушного океана.
     -- Какой  там  Марс,  --  прошептал  Кирилл.  Сердце   его
колотилось,   как   испуганная   птица   в   клетке.  --  Самый
удивительный мир... Прицепить бы крылья, можно летать...
     Внизу сбежались зеваки,  щупали  сяжками  добычу.  Нашлись
помощники,   Дмитрий   обрадовался,   вдруг   да  сдружатся  за
совместным трудом, но Кирилл выдернул гусеницу, отпрянул с  нею
в   сторону   от   пахнущего   тракта.  Обескураженные  муравьи
заметались, гусеница для них выпала в другое измерение.
     -- Сами справимся, -- объяснил Кирилл напряженно. -- А  то
на входе решат, что присоединились как раз мы.
     Дмитрий  опасливо  смотрел  на  муравья,  что  рассерженно
метался с угрожающе разведенными жвалами совсем рядом.
     -- Неужели не видит?
     -- В том-то и дело. Одни ориентируются по звездам,  другим
хоть фигу под нос поднеси.
     Из  центрального  входа  часто выскакивали муравьи. Оттуда
вышел новый запах, сильный, но уже не резкий.
     -- Жесты запомнил? -- спросил Кирилл  сдавленным  голосом.
-- Держись уверенно, прячься за гусеницей.
     По телу забегали быстрые бесцеремонные усики, ногу Кирилла
цапнуло.  Он  напрягся,  с  усилием  проламываясь  сквозь живые
ворота ощупывающих усиков и раздвинутых жвал.
     Мелькнуло перекошенное лицо Дмитрия. Белый, с обезумевшими
глазами, он пихал перед собой  гусеницу  как  таран,  дергался,
когда  по  нему пробегали усики с жесткими щеточками на концах,
похожими на ершики для чистки бутылок.
     Продравшись сквозь живой частокол, они оказались в широком
полутемном  тоннеле.  Тянуло  могильной  сыростью.  Из  темноты
внезапно   выныривали  оскаленные  пасти,  зазубренные  челюсти
грозно щелкали, чудовище свирепо бросалось на них...  почему-то
промахивалось,  и  лишь  тогда  Дмитрий понимал, что муравьишка
бежал по личным или общественным делам, а двуногие  мирмекофилы
ему до лампочки.
     В  полутьме  ярко  сверкало  окно  в солнечный мир, но его
перекрещивали гуще тюремной  решетки  длинные  усики-антенны  и
серповидные жвалы. Оттуда в муравейник вплывали нагретые запахи
солнца и трав.
     -- Бросай  гусеницу,  --  услышал  Дмитрий в темноте голос
Кирилла. -- За вход мы заплатили, а на склад пусть тащат сами.
     Дмитрий с неохотой бросил почти невесомую гусеницу, ощущая
себя без нее совсем  голым.  Рядом  зашуршало,  через  гусеницу
перемахнула  рогатая тень, зато второй муравей с азартом вонзил
жвалы в лакомое мясо, заурчал, поволок в темную нору.
     -- Теперь куда? -- спросил Дмитрий обреченно.
     -- Вниз. Проверим склады живой добычи.
     -- Погоди малость, -- вдруг попросил Дмитрий. Он  виновато
улыбался, губы его пересохли. -- Дай отойти... Не знаю, как ты,
но  у меня душа трясется. Помню, как-то парашют не раскрылся...
Нет, тогда было не так страшно.
     Из темноты начали выступать неясные  очертания.  Наметился
потолок,  а  черные  пятна  превратились в норы. Пальцы Кирилла
скользнули по стене, оставляя слабый светящийся след.  Плесень?
Но  муравьи  плесени  не  выносят.  У  них  чисто,  сухо.  Если
появляется плесень, с которой не  сладят,  то  бросают  гнездо,
переселяются.  Этот  муравейник  слабым  не  выглядит...  Опять
загадка.
     -- Готов? -- спросил Кирилл нетерпеливо.
     -- Готов, -- отозвался Дмитрий. -- Совсем готов!
     -- Иди за мной.
     -- Веди, Сусанин... Или Вергилий? Какой толк от тех ворон,
которые наблюдают за нами? Раньше не успевали помочь, а  теперь
и вовсе...
     Он  вытащил  из-за  пояса Дюрандаль, с тоской покосился на
черные тоннели.
     -- Спрячь, -- посоветовал Кирилл. --  Я  вот  шпагу  и  не
вынимаю. Если что случится, эти булавки не спасут.
     Медленно,  часто останавливаясь и прижимаясь к стенам, они
двинулись по самому широкому тоннелю. Запах  стал  гуще.  Пахло
личинками,   пакетами   яиц,   сырой   землей,   новорожденными
муравьями. Кирилл жадно вдыхал, вжимался, старался ощутить себя
муравьем с его заботами, желаниями. Дмитрий дышал ему в  спину,
натыкался в темноте, часто с разбега бодал, сбивал с ног.
     Головная  боль  и  слабость  в  теле  быстро испарялись, а
воспаленные  от  солнца  глаза  перестали  слезиться.   Дмитрий
подпрыгивал,  завидев  бегущего  навстречу муравья, хватался за
оружие.
     -- Перестань, -- сказал Кирилл. -- Через  турникет  прошли
благополучно, а тут пропуска не спрашивают. Держись как дома.
     -- Благодарю покорно!
     -- Иначе надолго тебя не хватит.
     -- Знаю,  но  что  делать?  Умом  уже  не боюсь, но внутри
трясется, как поросячий хвост. Мы ж  в  чужом  доме  ходим  как
ворюги...
     Тоннель  повел  в  сырость,  в  сгустившиеся запахи. Стены
казались облицованными,  словно  покрытыми  глазурью.  Песчинки
держались  даже  на  потолке. Опустившись на два уровня, Кирилл
поколебался, был соблазн начать поиски здесь, но заставил  себя
выбрать извилистый штрек, ведущий круто вниз.
     Прошли  через  анфиладу  огромнейших  пустых пещер. Чисто,
сквозная вентиляция, но встретили только  одного  муравья.  Тот
вяло прошел мимо.
     Дмитрий  проворчал, стараясь держать голос на мужественной
ноте:
     -- Лабиринт!   В   этих   пещерах   десяток   муравейников
поместится.   На   вырост   строят   или   чокнулись  на  почве
гигантомании?
     -- Муравейники не строят по фигуре, -- ответил Кирилл.  Он
полез  вниз по отвесной стене из пережеванной древесины. -- Это
не улитка слизня, не панцирь черепахи, не раковина перловицы...
Прыгай сюда! Вот так. Зато муравьи термопреферендят...
     -- Что-что?
     -- Запомни,    пригодится.     Есть     такое     понятие,
термопреферендум.  В  жару  муравьи опускаются в нижние этажи к
грунтовой воде, в  холод  поднимаются  в  прогреваемые  солнцем
участки. Чем большей муравейник, тем точнее выбирают влажность,
движение  воздуха,  то  бишь,  выбирают  и  термо-, и гидро-, и
анемо-, и прочие-прочие преферендумы.
     Дмитрий   при   всей   натренированности   на    выживание
ориентировку  потерял  почти  сразу.  Сворачивали,  опускались,
ныряли в крохотные боковые ходы, выходили  в  огромные  пещеры,
откуда  мирмеколог  без  колебаний  нырял  в  самую темную, как
казалось Дмитрию, и самую страшную.
     -- Мне почудилось, -- встрепенулся он, --  будто  за  нами
перекрыли ход! Ловушка?
     Кирилл даже не обернулся:
     -- Муравьи постоянно что-либо перестраивают, переделывают.
     -- Как  же вернемся? -- воскликнул Дмитрий в ужасе. -- Или
станем этими... мирмекофилами?
     -- Вернемся   другим   ходом,   --   ответил   Кирилл    с
безразличием.   --  Карту  муравейника  составлять  бесполезно.
Муравьи вечно перестраивают собственный город. Как дети.
     В   темных    переходах    силуэты    муравьев    мелькали
призрачно-темными  тенями.  Иногда такая тень задевала Кирилла,
чаще  он  сам  в  потемках  налетал  на  нее.  В  любом  случае
впечатывался  в  стену,  катился  по  полу, убеждаясь в жесткой
реальности призраков.
     На четвертом уровне, считая  от  поверхности,  две  пещеры
были заполнены зерном, еще три оказались с мертвыми насекомыми.
Кое-где  трудились  перепачканные  мукой  зерномолы,  с вкусным
хрустом превращая крепкими жвалами зерна  в  белый  порошок,  а
мясники    придирчиво   осматривали   разнокалиберную   добычу,
недоверчиво вонзали жвалы, проверяя на свежесть.
     Снизу тянуло холодом. Близко  были  колодцы,  прорытые  до
подземной  воды.  Кирилл  внезапно  остановился, ухватившись за
выступ. Дмитрий  ткнулся  ему  в  спину,  едва  не  столкнув  в
огромную яму-пещеру. Внизу слабо поблескивало огромное зеркало,
пробегали жемчужные искорки, вспыхивали матовые молнии. Дмитрий
присмотрелся,  непонятное зеркало вроде бы сложено из крохотных
осколков, плотно прижатых один к другому.  Осколки  сдвигаются,
наползают друг на друга!
     -- Здесь не пройти, -- услышал он в темноте шепот Кирилла.
     -- Что там?
     -- Молодые  самцы  и  самки!  Вон  крылья  блестят! Крылья
длинные, прикрывают туловище полностью, самих муравьев под ними
не видно.
     -- Опасные? -- спросил Дмитрий о самом главном.
     -- Беспомощные! Но это будущее  муравейника.  Их  охраняют
особенно строго.
     -- Ага... Поперли обратно?
     Соседний   ход  нашли  быстро,  но  двигались  осторожнее.
Дмитрий понял из объяснений мирмеколога, что настоящие  муравьи
занимаются  делом,  как  и  подобает  мужикам: воюют, охотятся,
строят, ломают, пасут тлей, выращивают злаки. А для размножения
появляются красивые крылатые дурни, у  которых  мозгов  впятеро
меньше, чем у нормальных муравьев. Крылатые не умеют ни ломать,
ни строить, зато за бабами гонять -- будь здоров! Вместо мозгов
у   них  развиты  гляделки,  чтобы  издали  засечь  крылатую  и
закадрить на ходу.
     -- Сейчас они прячутся, --  объяснил  Кирилл,  --  но  час
настанет,  и  тогда  их  не удержишь. Всего день длится роение!
Найдя друг друга, сочетаются в полете.  Самка  спешит  заложить
гнездо, а самец погибает...
     -- Красивая смерть, -- сказал Дмитрий с чувством.
     Кирилл   отодвинулся  от  одетого  в  мускулы  испытателя,
который показался странно похожим на муравья-самца:
     -- Кому как. Кстати, мы подошли к складу живой добычи.
     Дмитрий бросился вперед, ударился о выступ,  упал.  Кирилл
закричал,  предупреждая об опасностях, но Дмитрий уже с разбегу
ворвался под своды пещеры.
     В слабом  призрачном  свете  шевелилась  темная  масса.  В
пещере   было  чуть  теплее,  насекомых  притащили  из  жаркого
солнечного  дня.  Шевелились  длинные   лапы   с   зазубренными
голенями,  лопались с сухим треском хитиновые панцири. Слышался
шелест, шорох, скрип, щелканье,  словно  целая  насыпь  крупных
валунов медленно сползала с горы.
     Дмитрий  как  гигантский тушканчик перепрыгнул почти через
всю пещеру, упал на скопище мертвых  и  полумертвых  насекомых.
Даже   с   оторванными   головами,   наполовину   расчлененные,
изуродованные,  еще  пытались  ползти,   лягаться,   подгребали
крючковатыми лапами соседей...
     Едва  ноги  Дмитрия  коснулись  чьей-то  мягкой щетинистой
спины, как рядом подпрыгнула и люто щелкнула жвалами оторванная
голова. Даже не голова, половинка головы! Чудовище промахнулось
саму малость, но Дмитрий даже не оглянулся на острейшие  жвалы,
готовые одним движением отхватить ноги.
     Кирилл  остановился  на  краю  пещеры.  Похолодевшие  ноги
отказывались нести  в  шевелящееся  адское  месиво.  А  Дмитрий
метался по мягким телам гусениц, жестким спинам жуков, по телам
щетинистым,   скользким,  пульсирующим.  Исчезал  за  огромными
насекомыми, приподнимал их, переворачивал,  нырял  под  длинные
туловища   стрекоз,   лазил   на   четвереньках   под  скопищем
дергающихся дождевых червей...
     Когда вернулся, от него  несло  сыростью,  слизью,  чужими
запахами. Кирилл сказал торопливо:
     -- Таких   складов   много!   Обыщем   все,  будь  уверен.
Испытатель где-то здесь.
     В следующей пещере Дмитрий снова, уже не чувствуя прежнего
страха перед диковинными чудовищами, прыгал по  грудам  добычи,
переворачивал,  заглядывая  во все углы, безбоязненно отпихивал
муравьев, воспринимая их только как досадную помеху.
     Миновали три склада. Дмитрий мрачнел, на  ходу  вытирал  о
стены  налипшую  на  руки  слизь.  Если  в  первом  складе были
полуживые насекомые,  то  в  остальных  только  горы  высохших,
скрюченных, закоченевших...
     Тело  ныло,  отзываясь  на  ушибы,  падения,  толчки.  Оба
напряженно всматривались в полумрак, стараясь уловить  движение
раньше,  чем  выскочивший  муравей  собьет  с ног. Вдруг Кирилл
вытянул руку:
     -- Мне кажется... там человек!




     Дмитрий сорвался с места как снаряд.  Кирилл  бросился  за
ним,  упал,  завертелся  волчком,  а  потом,  теряя драгоценные
секунды, не сразу понял, где верх, где низ, откуда и  куда  они
идут.
     Издали донесся крик. Кирилл ответил, они сошлись в темной,
как преисподняя,  пещере.  Дмитрий  двигался  устало, голос был
хриплым:
     -- Извини. Тоже почудилось... В глазах чертики пляшут.
     -- Да нет, я видел силуэт! Спутать трудно... Но ты побежал
по другому ходу. Давай искать дорогу обратно.
     Спустились на ярус,  потом  по  соседней  шахте  поднялись
сразу  на два. Ход петлял, поднимался, делал зигзаги. Устали, в
мышцах начала разливаться боль. Дмитрий  вопросительно  косился
на мирмеколога.
     -- Вон  там,  --  сказал  наконец  Кирилл,  он  неуверенно
показал пальцем, -- человек...
     Дмитрий стрельнул глазами, на этот раз засек  направление,
прыгнул вперед. Под ногами громко шелестнули отколотые камешки.
     Кирилл  добежал  до  порога  пещеры  в  тот  момент, когда
Дмитрий с торжествующим  ревом  торопливыми  скачками  несся  к
смутно  различимой  фигуре.  Человек  стоял напротив некрупного
муравья,  осторожно  трогал  его  сяжки.  Муравей,  как   сразу
определил Кирилл, из нянек, что всю жизнь занимаются расплодом,
лишь  в последние дни жизни могут выйти на поверхность, да и то
в сырые облачные дни...
     Заслышав Дмитрия, в испуге отпрянул  от  муравья  человек.
Роста   он  был  среднего,  сложения  вовсе  не  атлетического,
светлокожий,  светловолосый,  в  плечах  тоже  с  Дмитрием   не
сравнить.
     Муравей  убежал, а Дмитрий налетел на друга, схватил его в
объятия:
     -- Сашка!
     Человек покачнулся. Если бы Дмитрий не поддержал, упал  бы
на землю.
     -- Димка! -- прошептал человек. -- Откуда ты?
     -- Ясно  откуда...  Ты  в  порядке?  Господи, руки-ноги на
месте...
     Кирилл остановился, словно с разбегу влетел в каплю  клея.
У испытателя Сашки были длинные пушистые ресницы, крупные синие
глаза,  нежное  белое лицо... Слишком узкие плечи, тонкие кисти
рук, а под майкой-хитоном... Господи, да это же...
     Дмитрий, не выпуская друга из объятий, с  довольным  видом
развернулся к Кириллу:
     -- Кирилл,  знакомься! Это Саша -- звезда нашей группы. --
Единственная женщина, Фетисова Александра Борисовна. Но раз  мы
без  галстуков  и  штанов,  то  лучше  --  Саша,  Сашка. А это,
дружище, крупный ученый -- мырмы... мярмю... словом  муравьелог
Кирилл Владимирович Журавлев.
     Кирилл  молчал,  оцепенев.  Его глаза шарили по отточенной
фигурке  испытателя  Сашки.  В  горле  сипело,  но   звуки   не
складывались  в  слова.  Девушка окинула его сердитым взглядом.
Глаза ее были чересчур синие, вопрошающие.  Внезапно  ее  голос
стал ядовитым:
     -- Может, мне повернуться?
     -- З-з-зачем? -- спросил Кирилл тупо.
     -- Чтобы   вам   удобнее  рассмотреть  меня  и  сзади,  --
объяснила она любезно.
     Дмитрий коротко гоготнул. Кирилл с трудом раскрыл рот:
     -- Что вы, боже упаси... Верю, что и  с  той  стороны  так
же... гм...
     Дмитрий сказал предостерегающе:
     -- Кирилл,  прикуси  язык!  Схлопочешь.  Это  самый жуткий
феминист на свете. А дерется,  куда  там  бешеному  барсу!  Как
богомол!
     -- Меня зовут Кирилл, -- сказал Кирилл обалдело. -- Мы без
галстуков, как сказал Дмитрий...
     -- Саша,  -- ответил испытатель звонким голосом. -- Что за
церемонии в полевых условиях?
     Дмитрий помял в  громадной  ладони  хрупкое  плечо  Сашки.
Кириллу  показалось, что атлет погладил стальной шар размером с
кулак. Плечо Сашки было, судя по всему, хрупким только с виду.
     -- Саша, это Кирилл на тебя вывел!  Я  бы  ни  в  жисть...
Римские катакомбы! Ладно, приключениям конец. Прем обратненько.
По дороге расскажешь, как и что стряслось,
     Кирилл   перехватил  быстрый  взгляд,  брошенный  на  него
Сашкой. Она ответила медленно, уводя глаза в сторону:
     -- Мне  кажется,  лучше   чуть-чуть   обождать...   Я   не
специалист,  но  часовые сейчас, как мне показалось, настороже.
Вот-вот зайдет солнце, муравьи закроют выходы, задремлют. Так я
читала в детской книжке...
     Дмитрий раздосадованно переступил с ноги на  ногу,  нелепо
подпрыгивая при таком привычном для прежнего мира движении.
     -- Кирилл, ты мюрмю... спец по шестиногим, что скажешь?
     -- Шестиногие  --  это  тараканы  и вши, -- ответил Кирилл
резковато. -- Муравьи -- это муравьи!
     Злило дурацкое положение, в котором очутился.  Неужели  за
всю  дорогу так и не проскользнуло, что пропавший испытатель --
женщина? Или он такой прибацанный мирмеколог, что ни  черта  не
слышит, не видит...
     Дмитрий взмолился:
     -- Ради  бога,  шучу!  Тараканы  тоже  хорошие парни, если
спросить у тараканолога или тараканиста, а  не  моей  тещи.  Ты
скажи, можно сейчас идти или стоит погодить?
     Кирилл перехватил встревоженный взгляд Александры.
     -- Да  как  сказать,  -- ответил он медленно. -- С заходом
солнца активность в самом деле падает... Незначительно, правда.
     -- Но в нашем случае, --  добавила  Саша  быстро,  --  это
может оказаться решающим. Так ведь, Кирилл Влади... Кирилл?
     Голосок  ее  был  сладеньким,  подлизывающимся,  и  Кирилл
несколько раз кивнул:
     -- Да-да... гм... да.
     Дмитрий рассерженно  оглядывался.  Саша  нашлась,  задание
выполнено,  а  пещеры  стали  вроде  бы  еще  мрачнее,  тоннели
извилистее, а против огромных насекомых по-прежнему нет  другой
защиты, кроме унизительной для бравых десантников мимикрии.
     Зашуршало   хитином,   мелькнула   темная   тень.  Дмитрий
вспикнул, исчез.
     Сильнее запахло кислотой. Муравей унесся, с пола  поднялся
Дмитрий, сказал извиняющимся тоном:
     -- Чертяка  слепая!  Прет,  не смотрит... Это впервые. Вот
что, надо отыскать нишку. Если начали меня задевать, то вас  до
захода солнца вообще по стенам размажут!
     -- Вон в ту, -- предложила Саша с готовностью.
     Она  подпрыгнула,  зацепилась  кончиками  пальцев. Ее тело
бесшумно скользнуло в темноту, словно вплыло по  воде.  Дмитрий
влетел   в   нишу,  словно  пробитый  с  пенальти  мяч.  Кирилл
сплоховал, но  его  вовремя  подхватили,  вдернули  в  каверну,
немногим просторнее кабины лифта.
     -- Для чего выдолбили? -- сказал Дмитрий брезгливо. -- Под
потолком! Сказано, насекомые... Без ума, соображения.
     -- Это  я  выдолбила,  --  призналась Саша сердито. -- Они
хотели заделать, а я не дала. Надо же где-то отсиживаться?
     -- Остальные тоже ты? -- удивился Дмитрий. Он вытянул шею,
пытаясь в полутьме рассмотреть длинную анфиладу пещер.
     -- И  с  этой  повозилась!  Подручными   средствами,   как
учили... Пришлось, а то все хватали, тащили...
     -- Теперь  не  потащат,  -- сказал Кирилл смущенно. Он все
еще  не  мог  адаптироваться.  Не  в  муравейнике,  здесь   все
привычно,  а  в присутствии бравого испытателя Сашки. -- Вы уже
пропитались здешними духами. Это пароль "свой-чужой".
     -- Это  я  усекла,  --  кивнула   Сашка.   --   А   сперва
отсиживалась, присматривалась.
     Лицо  Дмитрия вдруг посуровело. Он набычился, из глаз ушел
блеск. Уже не друг Сашки Фетисовой, перед  ним  сидел  староста
группы испытателей, завотделом оперативной подготовки.
     -- Разыскивай, -- потребовал он.
     Саша    развела    руками,    ее    меццо-сопрано    стало
глубоконесчастным:
     -- Глупо  все...  Ошалела  от  телячьей  радости.   Ну   и
потеряла,  как  говорит начальник первого отдела, бдительность.
Что-то  цапнуло  меня   сзади,   будто   какой   дурень   искал
приключений.  Не  успела  дать  сдачи,  как  потащило  с  такой
скоростью,  будто  меня  рокер   хватанул   на   полном   ходу.
Попробовала применить прием...
     -- Тебе   бы   только  приемы,  --  вздохнул  Дмитрий.  Он
покосился на Кирилла.
     -- ... но мне ответили  таким,  что  чуть  без  головы  не
осталась. Решила притвориться мертвой.
     -- Наконец-то,  --  буркнул  Дмитрий.  На  Кирилла  уже не
косился.
     -- Притворяться особенно не приходилось, и так  еле-еле...
Потом  хватка  чуть  ослабела.  Я  увидела,  что  меня,  царицу
природы, несет, как тряпичную куклу, паршивый  муравей!  Ну  не
совсем  паршивый,  паршивый  не  знает  каратэ,  а  этот мог бы
преподавать в нашей секции на две ставки...
     -- Давай без шуточек, -- предупредил Дмитрий.
     -- Приволок меня в  муравейник.  Я  сыграла  дохлую.  Меня
швырнули к личинкам. Эти детки, скажу тебе, жрать умеют -- будь
здоров! Я дала деру. Бродила, выйти не решалась.
     Кирилл  помалкивал. Таких женщин он боялся больше всего на
свете. Непонятно, что за комплекс ими движет, но самые  хрупкие
и  женственные вдруг начинают заниматься каратэ, футболом, даже
штангой.  А  знание  приемов  борьбы  провоцирует,  их  хочется
применять,  только  бы повод... Особенно в поединке с мужчиной!
Хорошо, что догадалась притвориться мертвой, выдолбила нишу для
отсидки, даже пыталась говорить с  муравьем.  Но  вряд  ли  "не
решалась выйти", некую карту держит за спиной.
     Дмитрий проговорил с великим облегчением:
     -- Хорошо, что хорошо кончается. Ногтев -- голова, рискнул
взять  человека  со стороны. Я бы не отыскал, никто бы из наших
не смог... Кстати, тут попить-поесть поблизости нечего?  Кирилл
по  дороге  сумел, зато у меня уже голодные глюки начались: мед
диких пчел, нектар,  ветчина  из  гусениц,  окорока  из  мух...
Кирилл,  какие  запасы  муравьи  готовят  на  зиму?  Еще Крылов
говорил...
     Без особой охоты Кирилл объяснил, что из всех  баснописцев
только  наблюдательнейший Эзоп был прав, когда писал про цикаду
и муравья, сушившего на солнце зерна. Зерна сушат муравьи-жнецы
у нас, в Греции,  других  странах.  А  вот  после  Эзопа  пошла
эскалация   литературных   нелепиц.   Лафонтен  заменил  цикаду
сверчком, а Сумароков вовсе превратил ее в стрекозу. И  хотя  у
него  она  "просит  подаянье",  то  уже у Неледецкого-Мелецкого
"лето красное жужжала", отсюда всего шаг до "лето  красное  все
пела".  Стрекоза  никогда  не поет, в мягких муравах не бывает,
это поводки  цикады.  Но,  с  точки  зрения  мирмекологов,  еще
большая  ошибка в том, что муравей якобы делает запасы на зиму.
Крыловская  стрекоза  напрасно  рассчитывала  прокормиться  "до
вешних  дней",  собственные  запасы  муравьи уничтожают к концу
осени...
     Дмитрий поднялся в темноте, как тяжелый сгусток мрака.
     -- Понятно. Окорока из мух не будет. Надо топать! Меня  от
недоедания  корчи  сводят. Здесь метаболизм ускорился, есть все
время хочется.
     -- Тебе всегда есть хочется, -- уличила его Саша. -- Я  же
терплю!
     -- А ты всегда каторжанишь себя диетой. Фигуру, видите ли,
держишь! Как баба.
     Наверно,  это было оскорбление, но только не для Саши. Она
тоже поднялась, голос ее упал до таинственного шепота:
     -- Друзья,  разве  не  замечаете...  Это   же   прямо   на
поверхности!
     Кирилл    насторожился.    Дмитрий    повернулся,   ожидая
разъяснения, затем спросил в лоб:
     -- Что лежит?
     -- Разум! Неземной, точнее  --  нечеловеческий.  Готовимся
лететь на другие планеты, к далеким звездам, ловим радиосигналы
из чужих галактик... А чужой разум рядом!
     Для  Кирилла  как  будто  рядом с силой поскребли ножом по
стеклу.  Чтобы  не  видеть  одухотворенного  лица,  наклонился,
нащупал   ступни.   Жаль,  твердая  кожа  здесь  рассосется  за
ненадобностью, нагрузка близка к нулю, а лучше  бы,  чтобы  все
наоборот,  такой  кожей  покрыться  бы  с  головы  до  ног!  От
микроорганизмов спасения  нет,  изгрызли.  Кожа  горит,  словно
сквозь заросли крапивы полз. Скоро микробы собственными трупами
набьют его как чучело, антибиотики не спасут.
     Возвращаясь  в  реальный  мир  муравейника, услышал жаркие
слова:
     -- ...сложнейшая  организация,  четкое  разделение  труда,
разнообразная сигнализация, обмен информацией...
     Сюда  б  научную  экспедицию,  подумал  он  завистливо. Да
оснастить ее как следует... Вся наука бы  выиграла,  не  только
бионика!  Львиную  долю  открытий  взяли бы биологи: ботаники и
инсектологи, но если здесь закрепиться, то стали бы прибыльными
металлургия     сверхчистых     металлов,      кристаллография,
электроника...
     В сознание прорвался бойцовский голос Дмитрия:
     -- А  что?  У  мурашей  образцово поставлена разведка. Сам
шпиона  видел.  Разве  шпионы  не  доказательство  цивилизации?
Нет?..  Гм...  Система паролей, как сами видите, в лучшем виде,
разные уровни допусков... А  что  молчит  Кирилл?  Он  мурмо...
словом, муравьед, ему и карты для покера в руки.
     Кирилл ответил неохотно:
     -- Да, у муравьев сложнейшая социальная жизнь. Но о разуме
специалисты не говорят.
     -- Почему?   --   спросила  Саша  с  болью  в  голосе.  --
Профессиональная слепота?
     -- Профессиональные  знания.  Извини,   ты   неспециалист.
Ничего, что я на "ты"?
     Саша раздраженно отмахнулась:
     -- Сделай  милость.  Но  разве мало открытий делали именно
неспециалисты?
     -- Мало. Хотя делали. Правда, лишь в случаях, как  говорят
газетчики,  когда  шли по непроторенным тропам. С муравьями все
ясно. Как и с ва... тобой. Ты кандидат  в  космонавты,  жаждешь
встречи  с  другими  разумными  существами.  Даже  готовишься к
Контакту. Верно?
     Саша почему-то смолчала, зато заржал Дмитрий:
     -- Она их даже во сне видит! Член общества по  ловле  НЛО,
сопредседатель  комитета  Шамбалы,  два  раза искала Тунгусский
метеорит... Кирилл, а не могут мураши в самом  деле?..  С  виду
парни  хваткие.  Вон у нас даже академики забывают свет тушить,
компьютеры не обесточивают, пропуск предъявляют вверх ногами...
А ты бы видел нашего замдиректора по идеологии! Сюда бы его  на
выучку.
     -- Надо  идти,  --  ответил Кирилл. Он сам смутно удивился
непривычной твердости в голосе.
     Обрадованный Дмитрий едва не скакнул  из  ниши  в  тоннель
раньше   Кирилла,   но  сзади  раздался  висящий  на  последнем
волоконце голос Саши:
     -- Идите одни. Я не могу упустить шанс!  Муравьи  разумны.
Доложите,  что  испытатель Фетисова установила личный контакт с
одним из муравьев и в данный момент продолжает его развивать.
     -- Муравья? -- спросил Дмитрий с недоумением.
     -- Контакт, дубина.
     Они повернулись к  Кириллу.  Тот  развел  руками,  опустил
голову,  чувствуя  стыд за ошибки воинственной амазонки, словно
совершил их сам.
     -- Контакт с муравьем? То же  самое,  что  договориться  с
пальцем  или  даже  с  волоском  на  пальце.  Увы,  муравей  не
личность. Да-да, это всего лишь  крохотнейшая  часть  организма
муравейника.
     В  голове  Дмитрия  крутилась,  как  Кирилл  почти  видел,
кассета  с  бесконечной  лентой,  фиксируя  слова,   интонации,
гримасы  Фетисовой  и  этого прибацанного мирмеколога. Что-то с
этой  лентой  уйдет   в   долговременную   память,   что-то   в
оперативную,  что-то  сотрется,  по указанию руководства. Такая
рассудочность мало кому нравится, над ней иронизируют, -- мы-де
лучше!  --  но  работают  с  такими  охотно.   Саша   хмурится,
дергается,  выражает  каждым жестом несогласие. С такими Кирилл
работать не любил, но дружил... Нет,  поправил  себя,  от  этой
натренированной   на  выживание  супердесантницы  предпочел  бы
подальше...
     -- Саша,  --  сказал  он  деликатненько,  --  то,  что  вы
называете муравьем, всего лишь бесполая салка. Да-да, бесполая!
Правильнее  называть  их  не  муравьями,  а муравьихами. Ладно,
будем придерживаться традиции. У муравья нет даже  пищеварения!
Желудок  есть,  а  пищеварения  нет. Как ни корми муравья, а он
помрет  с  голоду,  если  не  дать  обмениваться   пищей.   Еда
переваривается  только  во  множестве желудков. Один желудок на
всех! Такое встречное питание называется трофаллаксисом.
     Голос Саши из  темноты  прозвучал  натянутый,  как  тетива
десантного лука:
     -- Установлено точно?
     -- Как  дважды  два. Нервная система тоже одна. Потому так
самоотверженно идут самураи в огонь, на битву,  верную  гибель.
Тех  посылает  общая  идеология,  а  муравьев  -- общая нервная
система. Для нее потеря нескольких сот  муравьев  что-то  вроде
царапины. Извини за прописные истины.
     Дмитрий неторопливо подвел итог:
     -- Разумны   или   нет  --  решать  не  нам!  На  то  есть
начальство.
     Он соскочил вниз, угодив на  спину  пробегающего  муравья.
Саша  нехотя выпала следом, раскинув широко руки и ноги, словно
вывалилась  из  люка  транспортного  самолета  с  парашютом   и
собиралась  лететь  долго-долго. Дмитрий с проклятиями поднялся
из темноты, пропустил Кирилла вперед.
     Они шли по  узкому  тоннелю,  оскальзывались  на  плесени,
наконец  Дмитрий  догадался пропустить Сашу в середину цепочки.
Кирилл напряженно  выбирал  дорогу.  Иногда  шли  в  абсолютной
темноте,  а  по  запахам  ориентировался  еще на уровне личинки
первого возраста. Не сразу  услышал  за  спиной  молящий  голос
Саши:
     -- Все-таки  я  очень хотела бы встретиться с руководством
муравейника! Вождями, вожаками...
     Во мгле громко квакнуло-крякнуло. Это был  голос  Дмитрия,
который   среагировал  как-то  непонятно.  Кирилл  ответил,  не
поворачиваясь и не переставая нащупывать дорогу:
     -- В муравейнике нет ни  вождя,  ни  совета  вождей.  Весь
муравейник -- единственный организм.
     Чуть  посветлело.  Тоннель расширился, они двигались через
анфилады сухих  пещер,  размерами  со  станции  метро.  Муравьи
сновали  чаще,  пришлось вжиматься в стены. Хитин как из жести,
да еще по шесть крючковатых лап-штырей...
     Поднимались выше и выше, наконец вошли в прогретый солнцем
слой почвы. В кисловатом запахе  появились  намеки  на  ароматы
трав, цветов.
     Вжавшись  в  ниши,  долго  выжидали, пока отряд суетящихся
фуражиров протащит по тоннелю брыкающееся чудовище.  Закованный
в  толстый хитин зверь расшвыривал мощными лапами фуражиров, те
с сухим бильярдным стуком трескались о стены, метались, щелкали
жвалами...
     Наконец жука проволокли дальше. Дмитрий, который  наблюдал
за схваткой с интересом, не понимая опасности, вдруг сказал:
     -- Кирилл, ты споришь с неохотой.
     -- Любой спор -- ошибка, если верить Дейлу Карнеги.
     -- Нет,  просто тебе самому хочется заглянуть поглубже. По
глазам вижу, они у тебя не очень брехливые. Идешь к  выходу,  а
душа   твоя   отстала,  сует  потихоньку  нос  во  все  уголки,
вынюхивает,  высматривает.  Сама  пытается  говорить  с   этими
железными  уродами,  которых  я  уже не боюсь, как только Сашка
нашлась... Так?
     -- При чем здесь наши личные пожелания? -- ответил  Кирилл
с неохотой. -- Нас послали сюда с определенной целью.
     -- Ага,  угадал!  Споришь,  чтобы удобнее отпираться перед
начальством? Мол, был против, а эти меднолобые  настояли!  Увы,
Кирилл,  мы  лишены  права  настаивать.  Ты  сам, помнишь, взял
полный над нами контроль. Мы с Сашкой самые маленькие  винтики,
всегда кому-нибудь подчинены. Так, Саша?
     Саша  промолчала,  видимо,  пожимала плечами или совершала
невидимые в темноте жесты, затем проговорила с натугой:
     -- Да,  конечно...  По  табелю  о  рангах   мы   полностью
подчинены вам, Кирилл Владимирович.
     А Дмитрий вроде бы вытянулся, попытался со стуком сдвинуть
голые  пятки.  Даже  в  полутьме  Кирилл  увидел насмешку в его
глазах.
     -- У меня понятный научный  интерес!  --  ответил  Кирилл,
озлившись.  --  Вообще-то  я  собирался по дороге отвести... То
есть лично я, исходя из интересов мирмекологии, намерен по пути
заглянуть  в  королевские  покои,  уточнить  некоторые  спорные
моменты... А тем временем солнце закатится.
     Дмитрий  вытянулся  по  швам  с таким рвением, что едва не
перервался в талии,  как  амеба  при  делении  Саша  хихикнула,
преувеличенно послушно зашагала за Кириллом.
     "По  пути  к  выходу", это вместо тоннеля, где уже брезжил
рассеянный   свет   поверхности,   они   круто    свернули    в
дореволюционные  штреки,  какими  их  рисуют в старых учебниках
истории, пошли вниз и вниз, минуя боковые ходы, пещеры, склады.
     Впереди в пещере забрезжил странный свет, который  принято
именовать  м  е  р  т  в  ы м. Из серых земляных стен выступали
белесые  барельефы  гнутых   колонн,   слоновьи   хоботы,   что
шевелились,  пульсировали,  щупали  стены,  подбирали крохотные
частицы.  Земляная  стена  переходила  в  древесную,   на   ней
светилась  зеленоватая  слизь,  но  в темные дыры не проникала.
Старая мирмекологическая  загадка:  почему  деревья,  в  корнях
которых муравьи прогрызают дыры, здоровее, чем не поврежденные?
     Все  трое  почти  плыли  в  плотной уютной сырости. Резкий
запах сменился густым запахом гниющей древесины. Здесь надежно,
покойно, муравьи двигаются замедленно, словно  задумываясь  над
каждым  шагом,  и Кирилл тоже ощутил, что начинает замедляться,
что сзади перестал отпускать  шуточки  Дмитрий,  а  Саша  вовсе
умолкла  --  женщины  чувствительнее, а она, наверное, все-таки
женщина, хоть и супердесантница.
     Спотыкаясь, оскальзываясь, они вывалились в широкую пещеру
с низким потолком. Почти половину пещеры занимала  гора  желтых
коконов,  похожих  на  гигантские  зерна пшеницы. Коконы лежали
вповалку в несколько слоев. На самом верху  медленно  двигались
два  некрупных  муравья.  Поводя  сяжками, как дозиметрами, они
неторопливо  ощупывали  коконы,   перекладывали.   Один   вдруг
бесцеремонно разгреб неподвижные коконы, вытащил пожелтевший, с
пятном  плесени,  бегом  ринулся  прочь, едва не стоптав людей,
явно торопясь подставить кокон под бактерицидные лучи солнца.
     Кирилл не утерпел, выбросил вперед руку. Пальцы скользнули
по восхитительно нежному шелку. Вот бы из  чего  кроить  шорты!
Даже комбинезоны.
     Они  спустились  по крутому ходу, уступая дорогу муравьям,
которых становилось все больше. Дмитрий взвизгнул,  шарахнулся,
как  деревенская старушка, впервые увидевшая панка. Расталкивая
встречных, навстречу нес личинку рабочий муравей. Личинка  была
вся  из  наборных колец, как детская игрушка, резко извивалась,
дергала подвижным хвостиком.
     -- Нег-г-годяй, -- с трудом выдавил Дмитрий, губы  у  него
тряслись. -- Как он пихнул меня этим толстым червяком!
     -- Возможно,  --  предположил  Кирилл,  --  хотел передать
тебе.
     -- З-зачем?
     -- Ну чтобы дальше позаботился ты.  Ты  ведь  тоже  теперь
муравей,  судя по запаху. Правда, неполноценный, отбракованный.
На охоту не годишься, а вот  ухаживать  за  расплодом,  чистить
нужники...
     Губы  Дмитрия  дрожали,  он  зябко поводил плечами. Кирилл
поморщился. Ну  да,  от  жаб  бородавки,  медянки  ядовитые,  а
лягушки  забираются  к  спящим  рыбакам  в раскрытые рты, чтобы
развести в желудках потомство.  Еще  шаг  --  и  можно  всерьез
говорить о телепатии, деревьях-людоедах, зеленых человечках.
     Ход резко сузился, вывел в пещеру, где привыкшие к темноте
глаза  уловили  рассеянный  свет.  Пещера под потолок заполнена
целлофановыми  трубами  с  полужидким  творогом,  какие  Кирилл
покупал в ближайшем гастрономе. Только каждая колбаска размером
с саркофаг, не меньше.
     Да,  всего  лишь  обыкновенные  личинки старшего возраста.
Личинки -- не куколки.  Куколки  неподвижные,  уже  озабоченные
перспективой  вот-вот появиться на свет, готовые переделать все
работы,  а  личинки  еще   резвятся,   пихаются,   приподнимают
остроконечные  кончики.  Все  голо-мохнатенькие: волоски растут
редко, пружинят, не дают прижаться,  так  что  воздуха  хватает
даже самым нижним в любой куче.
     За  спиной  Кирилла  снова  взвизгнул,  а затем разразился
проклятиями Дмитрий. Саша замерла возле личинок,  с  удивлением
рассматривая  в  полупрозрачных тельцах темные полоски ганглия.
Черновой набросок муравья! В отличие от человеческого детеныша,
где любое вмешательство исключено, здесь можно  корректировать,
улучшать,  изменять,  можно  даже  вводить новые свойства... Из
этого  эскиза  можно  сделать  чертеж  крупноголового  солдата,
широкобрюхого   фуражира,   миниатюрного  няньку,  длиннолапого
строителя...
     -- Опять эти белые черви!  --  послышался  стонущий  голос
Дмитрия. -- Я червяков с детства... У меня на них аллергия!
     -- Это  не  черви, -- бросил Кирилл сухо. -- Мы только что
миновали пещеру, где  лежат  куколки.  Не  отвратительные?  Эти
"белые черви" -- те же куколки, только на месяц другой моложе.
     Дмитрий спросил угрюмо, все еще отворачиваясь:
     -- Это  муравьиные  гусеницы,  что  потом  превращаются  в
муравьев?
     Музыкальный голос Саши прозвучал кротко, даже печально, но
в кротости ручейка крылась потенциальная Ниагара:
     Дурак ты, Митя, и не лечишься! Как же  можно  эту  красоту
сравнивать с паршивыми гусеницами?




     Муравьи  со  всех  сторон  несли прожорливым личинкам мед,
мясо. Некоторых утаскивали: младших -- вниз, старших в  верхние
этажи.  Один  из таких муравьев-нянек наткнулся на Дмитрия. Тот
взревел, рванулся в  сторону,  личинку  выбил  у  ошеломленного
муравья прямо Кириллу под ноги.
     Кирилл   остановиться   не   успел,  под  ступнями  упруго
прогнулось.  Личинка   протестующе   дернулась,   завизжала   в
неслышном  диапазоне.  Муравей  обеспокоенно подхватил ее, стал
облизывать, успокаивать.
     Саша смотрела вокруг в благоговейном ужасе. Кирилл косился
на нее с тревогой. Слишком много  восторгов...  Впрочем,  здесь
мир социальных насекомых. Они свое сообщество развивают десятки
миллионов  лет,  есть  чему  удивляться. Есть потери, но есть и
находки.
     Он торопил спутников. Там, на поверхности, солнце  идет  к
закату!
     Пещера,  в которую они вошли, была размером с ангар. Белые
личинки лежали горой до потолка. Дмитрий  застонал,  попробовал
идти  с  закрытыми  глазами,  но сразу же упал на толстенькую и
очень резвую колбаску, что выкатилась прямо  под  ноги,  словно
собачонка, готовая играть даже с незнакомыми бродягами.
     Здесь  Кирилла  придержала  за  локоть  зачарованная Саша.
Муравей насел с кормовым яйцом  на  личинку:  надкусил  плотную
оболочку,  поднес  личинке  ко  рту,  терпеливо  ждал,  пока та
глотала. Насосавшись,  личинка  осоловела  и  заснула.  Муравей
потормошил  ее  усиками, снова прижал заметно похудевшее яйцо к
ее маленькому рту. Личинка капризно дернулась, извернулась,  но
муравей  настойчиво  прижимал  яйцо к ее мордочке. Личинка вяло
плямкала, муравей энергично сжимал лапами яйцо, выжимая  оттуда
сметанообразную  жидкость.  Когда  личинка  наотрез  отказалась
доедать,  муравей  поднес  наполовину  выпитое   яйцо   другой,
постарше.  Эта  личинка,  не  столь привередливая, бойко выпила
остатки, после чего муравей вытряс ей последние капли, а пустую
оболочку съел сам.
     Кирилл с сожалением высвободил локоть. Пальцы Саши были на
удивление тонкие,  женские,  от  них  шло  тепло,  но  там,  на
поверхности,  тепло уходило из воздуха, надо спешить. В отличие
от бравых испытателей, которые увидели только верхушку айсберга
и то раскрыли рты,  он  заметил  тонкости  трофаллаксиса  между
взрослым муравьем и личинкой, заметил... Эх, надо спешить!
     Когда  они  пробирались  через  пятую  пещеру, заполненную
разновозрастными личинками, Дмитрий не выдержал:
     -- Когда же кончатся эти свалки безногих червяков?
     Саша молниеносно повернулась, как барс, выпускающий когти,
вся наэлектризованная,  рассыпая  искры,  но  Кирилл   поспешно
вклинился:
     -- Не   черви,   это  дети  муравьев.  Наши  младенцы  еще
отвратительнее! Орут, пачкаются, ничего не умеют... Но  гадкими
покажутся разве что марсианам. Так?
     От  Саши  хлынули  волны  тепла,  благодарности. А Дмитрий
удивился:
     -- А эти черви... то есть дети благородных муравьев, разве
не гадят?
     -- Нет, -- ответил Кирилл.
     Они карабкались по трудному участку, он замолчал, но  Саша
вскоре догнала, потеребила его за плечо.
     -- Воздерживаются, -- объяснил Кирилл, -- чтобы не пачкать
друг друга.   Они   же  в  куче...  Только  перед  окукливанием
выбрасывают ма-а-аленький шарик  мекония.  Такой  твердый,  что
смело  можно брать в руку, как делал юный Гаргантюа. Эти шарики
чистюли-муравьи тут же уносят. К нам, на поверхность. Здесь  же
все надраено, как на военном корабле! Разве не видите?
     Когда впереди показалась очередная пещера, Дмитрий заохал,
поплелся  в  отдалении.  Вместо  личинок, к великому облегчению
Дмитрия, там большими  ломтями  творога  белели  комья  крупных
градин.  Муравьев  --  ни  одного, а яйца, сплетенные по три --
пять штук, лежали без присмотра.
     В следующей пещере уже суетились муравьи. Точно  такие  же
пакеты   яиц   облизывали,  перекладывали  с  места  на  место.
Некоторые яйца, нежнейше взяв в жвалы, носили по пещере, словно
нянчили.
     -- Старшие яйца,  --  объяснил  Кирилл,  прислушиваясь.  В
воздухе  появился новый запах. -- Чем старше яйцо, тем чаще его
тревожат. Скоро из него вылупятся крохотные личинки.
     -- Они вроде бы покрупнее, -- сказала  Саша  медленно.  --
Разве яйца растут?
     -- У  муравьев  растут.  Только  у примитивных насекомых в
яйце есть все необходимое, а у высокоразвитых...
     Дмитрий ожил, не видя  отвратительных  личинок,  сказал  с
подъемом:
     -- У курицы тоже все в яйце! Съели?
     Саша  сказала  раздраженно,  в  ее  глазах блеснули хищные
огоньки:
     -- Твоей курице до муравья, что плотнику до столяра!
     Пора заткнуться, подумал  Кирилл.  Саша  любую  информацию
воспринимает  как доказательство разумности, даже превосходства
муравьев над людьми. С неофитами всегда трудности...
     Дмитрий же сказал с мрачным удовлетворением:
     -- Ладно,  пусть!  Червяки  кончились,  а  яйца   стерпим.
Значит,  скоро  притопаем  в  королевский зал этого вывернутого
наизнанку небоскреба?
     Он вытащил Дюрандаль, но зацепился за стену, с проклятиями
сунул обратно за пояс.
     -- Скоро? -- переспросил Кирилл с тревогой. -- Сплюнь!
     Дмитрий дисциплинированно попытался выполнить  приказание,
удивился:
     -- Не получается!
     -- Упомянешь  в  отчете,  -- прервала Саша. Она дрожала от
возбуждения. -- Ребята, побыстрее бы...
     Следующая  пещера  была  намного   ниже.   Оттуда   тянуло
сыростью,  холодом  незнакомыми  запахами.  Все  трое  вышли из
расширяющегося хода и застыли.
     Знаменитая Мамонтова пещера рядом  с  этой  показалась  бы
каморкой.   Вместо   потолка   царила  ночь,  стены  уходили  в
бесконечность. В призрачном приведеньевом  свете,  что  заливал
все светящимся ядом, вдаль уходило поле прозрачных столбиков --
им  до  пояса,  толщиной  в руку, только верхушки заканчивались
белесыми шарами, похожими на цветную капусту.
     Среди   марсианских   растений    проскальзывали    легкие
полупрозрачные  тени.  Дмитрий  застыл,  подняв ногу и глядя на
Кирилла вытаращенными глазами, признавая за ним право  отдавать
самые дикие приказы.
     -- Не  ломиться  же напрямик, -- решил Кирилл после паузы.
-- Пойдем по краю. Зал царицы -- следующий! Теперь это точно.
     Он буднично пошел в обход поля призраков.  Дмитрий  догнал
его петушком, спросил потрясенно, почему-то шепотом:
     -- Что это?
     -- Где?  --  не  понял  Кирилл.  -- А, это... Обыкновенная
плантация гриба Септоспориум.
     С другой стороны мигом очутилась Саша,  ее  большие  глаза
вспыхнули как фары самосвала.
     -- Плантация? Это грибы культурные?
     Высматривая  дорогу, Кирилл забыл о намерении держать язык
за зубами и ответил чистосердечно:
     -- Конечно. Этот сорт вывели сами муравьи. Как и весь вид.
     Дмитрий шумно ахнул:
     -- Эти шестиногие? Фуля... фулигинозиусы?
     -- Ого, какая память! Еще бы  и  мою  профессию  запомнил.
Многие  муравьи -- мичуринцы-селекционеры. Выводят такие сорта,
что нам и не снилось. Это самый богатый белком гриб.
     Дмитрий оглянулся на стеклянные столбики:
     -- А нельзя... к нам на корабль? Если до Венеры, скажем, а
то и до Марса...
     -- Все  можно,  если  уговоришь  муравьев   заботиться   о
плантациях. Пока только они умеют возделывать. Мы -- нет.
     Дмитрий  остановился,  присел.  Вблизи медленно пробирался
между столбиками крохотнейший муравей размером  с  кошку.  Саша
застыла,  даже  Кирилл косился на муравья-грибника с интересом.
Почти  прозрачный,  сквозь  желтоватый   хитин   просвечиваются
внутренности,  ганглий  разветвлен, хорошо вздувается в голове,
пуская четыре черных шнурка к сяжкам, минуя невидящие глаза, но
зачем-то утолщается еще и в  стебельке,  соединяющем  брюшко  и
тщедушную грудь...
     Когда муравей оказался почти рядом, Дмитрий вскочил, занес
ногу для  пинка.  Саша  оттолкнула  друга,  зашипев: "Маленьких
бьешь, а больших боишься?" Крохотный  муравей  скользнул  между
просвечивающимися  булавами,  жвалы  блеснули как электрический
заряд.  Стеклянная  палица  вздрогнула.  На  прокушенном  месте
начала  вздуваться  прозрачная  капля.  Муравей  припал  к  ней
крохотным  ротиком,  по  тельцу  прокатилась  волна.  Раздулось
брюшко,   темные   сегменты  разошлись,  между  ними  выявилась
прозрачнейшая пленка. Сегменты как бы бежали  за  волной  сока,
пытаясь настичь и зажать в жесткой ловушке трубы.
     Когда муравей ушел, капля вздулась до размеров футбольного
мяча.  По  всей  плантации висели молочно-белые шары, иногда на
верхушках, но чаще сбоку -- на уровне  жвал.  В  густой  щетине
столбиков  сновали  такие  же  призрачные  муравьи, старательно
выкусывая только им видимые сорняки,  сгрызая  ненужные  почки,
разрыхляя почву, увлажняя из зобика, подкармливая корни.
     Кирилл  шагал,  пока  в  полутьме  не  напоролся на острые
громаднейшие  жвалы.  Таких  громадных  еще  не  видел.  Дорогу
перекрывали  гиганты.  В полумраке смутно вырисовывались мощные
спины,   угловато   торчали   мускулистые    ноги.    Очертания
растушевывались,  но  прямо  перед  Кириллом  медленно и словно
сладострастно раздвинулись скобы чудовищного капкана. Справа  и
слева тоже приглашающе распахивались жвалы.
     Между  королевскими  стражами  из  пещеры,  в  которую они
ступили,  просачивался  пряный  бодрящий  запах.   Под   ногами
проскользнул  муравьишка,  держа  в  жвалах  жемчужину.  Кирилл
проводил  его  взглядом.  Муравей-нянька  унес  из  королевской
палаты только что отложенное яичко!
     За спиной Кирилла послышался шумный вздох:
     -- Добрались!.. До Марса ближе. Ну и жизнь...
     Кирилл   напряженно  раздумывал,  его  сердце  возбужденно
прыгало:
     -- В королевских покоях нам ничего не грозит, но как  туда
попасть?  Солдаты  здесь самые злые, недоверчивые. Они сознают,
что охраняют самое ценное.
     -- А пароль? -- спросил Дмитрий.
     Саша посмотрела на него удивленно  и  с  надеждой.  Кирилл
покачал головой:
     -- Не сработает.
     -- Другая система допуска?
     -- Могут  заметить,  что мы не совсем муравьи. Здесь много
нахлебников, шатаются по всему  муравейнику,  но  сюда...  Сюда
только чистопородных. Даже не всякого муравья пустят.
     -- Арийцы,  --  буркнул  Дмитрий. -- Партия внутри партии!
Масоны... Так как же проникнуть в особую зону?
     Кирилл  измерил  взглядом  двойной  ряд  стражей,  вход  в
пещеру.  Между  потолком  и  головами  щель. Если повезет, даже
сяжки не заденешь...
     -- Прыгнуть? -- спросил Дмитрий. --  Это  я  могу!  Первое
место в универе держал!
     Он   отступил,   напряг   и   распустил   мышцы.  Пока  он
примеривался, качался взад-вперед, набычивался, вперив  бараний
взгляд  в  меняющийся  зазор между головами стражей и потолком,
как Саша в два прыжка разбежалась и прыгнула.
     -- Сорви-голова!  --  воскликнул  Дмитрий  в  тревоге.  --
Всегда она так... Что за болезнь -- доказывать...
     В  прыжке  ее  тело  вытянулось, но коленями задел метелки
сяжек. Тут же двое  чудовищ  подпрыгнуло,  щелкнули  жвалы.  Из
черноты  начали  подниматься на длинных лапах пугающие огромные
тела, по своду с шуршанием заскребли антенны.
     Кирилл бессильно сжал кулаки. Щель  перекрыта,  испытатели
одни!  Задержав  дыхание, он быстро пошел вперед, лавируя между
огромными телами, закованными в твердый хитин. По телу забегали
жесткие  сяжки,  Кирилл  ответил  жестом  спокойствия,  а   сам
поспешно  с  усилием продавился между плотно сомкнутыми телами.
Плечи и бока заныли, покрываясь глубокими царапинами.
     Он окунулся  в  море  сладкого  запаха.  В  центре  пещеры
колыхалось  раздутое,  как аэростат, и такое же огромное брюхо.
Сама царица была  маленьким  придатком  к  собственному  брюху.
Беспрестанно  и  жадно  ела,  вечно  мучаясь от голода. Няньки,
отталкивая друг  друга,  наперебой  совали  ей  в  пасть  самое
лакомое, облизывали брюхо, даже покусывали.
     -- Балдеют,  --  проговорил  Дмитрий,  стараясь  держаться
мужественно, хотя сильно побледнел. Верноподданнический экстаз?
     Царица тяжело приподнялась на длинных ножках, выдавила  из
брюшка  крохотную  блестящую  капельку.  Муравей-нянька бережно
снял жвалами крохотное яичко, со всех ног бросился из пещеры.
     У Саши дрожали от волнения губы, голос сорвался до сипа:
     -- Мозг муравейника, его сердце! Наконец-то я смогу...
     Дмитрий не утерпел:
     -- Мозг или сердце?
     Кирилл сказал с тяжелым сердцем, говорить неприятные  вещи
всегда трудно:
     -- Видишь  вон  те  яйцевидные  трубочки?  Их у царицы два
десятка,  в  каждой  по  восемь  --  десять  яиц.  Сейчас   она
откладывает примерно пять -- восемь в час. Но бывают дни, когда
сносит по два-три яйца в минуту! Весь муравейник держится на ее
плодовитости,  и  ум здесь ни при чем. Как с ней разговаривать?
Все ее существо нацелено на скорейшее  воспроизводство.  Сейчас
она   фактически   глуха,   слепа...  Извини,  но  это  аксиома
мирмекологии.
     Дмитрий осторожно обходил  царицу,  пугливо  давая  дорогу
суетящимся  нянькам. Темные сегменты неимоверно раздутого брюха
выглядели  тонкими  полосками  на  вздутом  целлофановом  мешке
горячего  молока,  которое  кипело,  бурлило,  творило  сгустки
жизни. Присмотревшись,  можно  было  увидеть,  как  те  кишели,
стремясь  поскорее  попасть  в  яйцевые  трубочки,  похожие  на
спаренные трубы миномета.
     -- Да, -- сказал Дмитрий сожалеюще. -- Не хотелось бы,  но
Кирилл  прав.  Мне  самому  жалко,  но сейчас я понимаю, что на
свете нет ни деревьев-людоедов, ни Бермудского треугольника, ни
разумных муравьев... Правда, отсюда мне кажется, что и Марса  с
Венерой тоже нет...
     Саша,  дрожащая  как  осиновый  лист,  остановилась  перед
глазами царицы. Длинные сяжки с истертыми метелочками коснулись
ее, но движение было чисто механическим -- даже Дмитрий  понял.
Существо  царицы  сосредоточилось на конце яйцевода, где в этот
момент совершалось самое важное, ради чего она жила...
     -- Мы тоже разумные, -- заговорила Саша звенящим  голосом,
-- мы люди...
     Кирилл с неловкостью отвернулся. Даже Дмитрий не выдержал:
     -- Саня,  не  смеши муравьев! Вон один уже убежал... Любой
из тех, кто носится за жуками наверху,  разумнее  этой  квочки.
Если  и  на Марсе будем так крепить контакты, то в космос лучше
не соваться.
     Саша протягивала  с  мольбой  руки  к  муравьиной  царице,
говорила и говорила, то повышая, то понижая голос, пока Дмитрий
не схватил ее за плечи и не потащил к выходу.
     Обратный  путь  проделали  молча.  Когда впереди забрезжил
свет, Дмитрий  ожил,  начал  насвистывать  про  казака  Голоту.
Солнечный круг приблизился, запахло травами, сухим воздухом.
     Дмитрий  выбежал  первым, не убоявшись растолкать стражей.
Под жарким,  пронизывающим  его  насквозь  солнцем  он  вскинул
темные кисти рук с розовой плотью, что просвечивали как кисель,
спросил опасливо:
     -- А точно доказано, что они глухие?
     -- Точно,   --   заверил  Кирилл.  Он  жадно  рассматривал
сообщество  исправно  работающих  уже  в  другом  режиме  самых
невероятных  существ:  печени,  почек, неутомимо сокращающегося
мешочка сердца...
     -- Ур-р-р-ра! -- заорал Дмитрий диким  голосом.  --  Долой
темный и мокрый мурашник! Да здравствует теплое золотое солнце!
     Саша  дернулась,  ее  бледное  лицо  оставалось  таким  же
снежно-белым, только глаза на свету оказались синие-синие,  как
васильки,  а  коротко  постриженные  волосы  блестели  золотыми
искорками. Не будь она сверхтренированной десантницей, могла бы
сойти за сказочную принцессу.
     -- Дур-р-рак, -- сказала она  с  отвращением.  --  Набитый
дурак.
     Дмитрий, не слушая, пустился в пляс. При каждом притопе он
взлетал   на  высоту  в  два  роста.  Муравьи  останавливались,
шевелили сяжками. Подбежал санитар, привычно  провел  мохнатыми
щупиками по замерзшему в панике существу. Пока уточнял диагноз,
Кирилл  смотрел,  задрав  голову,  в  темные  тяжелые тучи. Там
началось медленное шевеление, рокотание.
     -- Кирилл! -- послышался отчаянный вопль. -- Кирилл!
     Санитар уже волок Дмитрия за ногу. Десантник вырываться не
смел, муравей был как закованный в доспехи бык.  Кирилл  догнал
их,  переговорил  с  муравьем,  сам  не  понимая половины слов,
санитар неохотно  и  с  заметным  колебанием  разомкнул  жвалы.
Дмитрий вскочил и, ковыляя, поспешно отбежал.
     -- Куда он меня? -- спросил он с дрожью. -- Обратно?
     -- В лазарет или на кладбище, -- пояснил Кирилл.
     -- Господи, всегда в последний момент какая-нибудь пакость
случается!
     Над  ними  начало быстро темнеть, громыхание стало громче.
Саша сказала Кириллу:
     -- Наблюдатели. Заметили нас, сейчас спустят площадку.
     -- Он знает, -- сказал Дмитрий.  --  Вот  и  конец  самому
долгому  выходу...  Честно  говоря,  не  ожидал, что кабинетный
ученый сам возьмет на себя всю ответственность. Не увиливал  от
нее, а взял всю полноту власти.
     Саша  быстро  повернулась  к  Кириллу. Ее измученные глаза
быстро пробежали по лицу мирмеколога:
     -- Вас командировали по допуску? А прим?
     Кирилл пожал плечами, а Дмитрий кивнул:
     -- Да.  Он  сам  настоял.  Вся  полнота   власти,   полное
руководство операцией.
     Кирилл  смотрел  вверх.  Из  туч  вниз опускалось сгущение
мрака,  потом  начало  оформляться  в  поблескивающий  предмет,
наконец  оформилось  в  металлический  куб  с  грубо  сделанной
дверцей.
     Саша тоже вскинула голову, сказала быстро-быстро:
     -- Подождите!  Вы  вправе  отсрочить  возвращение...   Это
ненадолго.  Я  очень  прошу  вас.  Кирилл Владимирович, Кирилл!
Давайте заглянем вон на тот  подмаренник.  Это  займет  минуты,
зато там такое увидим... Такое! Я обещаю.
     Дмитрий нахмурился. Его щеки запали, глаза горели голодным
блеском.  Когда  он  смотрел  на Сашу, глаза его вспыхивали еще
сильнее.
     Кирилл ответил, чувствуя, как у самого дрожит голос:
     -- Я  занимаюсь  муравьями.  Только  муравьями!  Вы  здесь
побываете  еще  не  раз,  а я... Конечно же, я полностью за то,
чтобы задержаться на несколько минут. Но условимся! Раз  делаем
вид,  что  это  я велю изменить маршрут, то вы должны слушаться
меня беспрекословно. Как слушались бы своего  ефрейтора...  Ах,
вы лейтенанты? Тогда как маршала.
     Саша  шагнула  к нему, губы ее сложились трубочкой, словно
бы хотела поцеловать. Кирилл отшатнулся. Дмитрий помахал рукой,
металлический куб опустился почти на самые  головы,  бросая  на
землю  яркие  блики,  повисел, затем его потянули вверх теми же
неровными толчками. На полпути завис, начал опускаться, раскаты
стали грохочущими. Боги спорили. Наконец куб ушел вверх.
     -- Послушались... -- прошептала Саша,  в  глазах  ее  было
изумление.
     -- Ты  бы видела, как он их при отправке взял за горло, --
подтвердил Дмитрий гордо, словно это  он  осмелился  нажать  на
всесильного Ногтева.
     Кирилл   императивным   жестом  "голоден,  очень  голоден"
приковал  к  месту  толстенького  чистенького  муравья.  Тот  с
готовностью  присел, задрал голову, жвалы раздвинулись. Плотный
золотистый шар засверкал солнечными зайчиками.
     Кирилл сунул голову между острых  зубцов,  золотистый  шар
начал  уменьшаться.  Дмитрий  сопел  завистливо, Саша судорожно
дергалась поблизости, лицо ее побледнело  еще  больше.  Дмитрий
как  сомнабула  приблизился  к Кириллу и, едва тот оторвался от
источника меда, поспешно занял его место.
     Сперва, как и полагалось, поглаживал  муравья  по  голове,
сяжками делал ритуальные движения, потом так увлекся медом, что
только   держался   за  основание  усиков,  словно  за  рукояти
управления МИГ-29С. Сверкающие  жвалы,  способные  в  один  миг
перекусить  человека,  касались острыми зубцами шеи Дмитрия, но
на пиру смерть не страшна, и Дмитрий ни на что  не  откликался,
поглощая сытно пахнущий мед.
     Кирилл   впервые   ощутил,   как   напряжение  уходит.  Он
облегченно засмеялся,  а  Дмитрий,  сытно  отдуваясь,  небрежно
разомкнул  жвалы,  чтобы  вытащить  голову,  погладил  ладонями
вздувшийся живот. Саша стояла как  соляной  столбик,  глядя  на
них, особенно на Дмитрия, во все глаза.
     -- Здорово   живут,   скажу  вам,  --  проговорил  Дмитрий
довольно. -- Что жрут, что жрут!..  Да,  муравьем  жить  можно.
Кирилл,  я  готов задержаться. Что нам несколько минут? Да хоть
на сутки! Только не дадут, пинцетом пособирают...
     Он указал большим  пальцем  в  колыхающиеся  тучи.  Кирилл
сказал, смеясь:
     -- Смотри, куда муравей понесся!
     -- Куда... Обратно на дерево. А что?
     -- Ты  забрал  у  него  весь  запас.  Куда  в тебя столько
влезло?
     Дмитрий оскорбленно повел крутыми плечами.
     -- На аппетит я никогда не жаловался. Даже в  проекторской
когда-то   работал  лаборантом  и  то  садился  там  перекусить
бутербродами. В моем роду умели поесть! Потому росли мужики,  а
не  хлюпики.  После  такой еды я на все готов. Кирилл, ты когда
еще увидишь такого... ну, с медом, толкни, а?
     -- Понравилось?
     -- Винюсь, зря костерил их. Теперь же, когда  поел  ихнего
хлеба...
     Саша  жалобно пискнула, отыскивая голос, убежавший чуть ли
не до кабинета Ногтева:
     -- Кирилл  Владимирович!..  Дима...   Вы   меня   на   уши
поставили.  Мирмеколог  --  еще  понятно,  но  ты... ты ж прямо
обнимался с этим страшилищем!
     Дмитрий коротко хохотнул:
     -- Хорошие парни. Бравые, открытые, простые.  Совсем,  как
я! Все наше невежество. Расисты мы малость. Чую, подружимся...
     Саша покосился наверх:
     -- Представляю,  что  наснимали  кинооператоры. Мы за этот
рейд продвинули программу на год вперед. Если не больше.
     Ствол подмаренника был  толще  баобаба,  но  чувствовалась
непрочность,  рыхлость.  Чудовищное тяготение уплотняет клетки,
диктует форму, но здесь для Конструктора простор!
     Солнечный луч высветил сквозь тонкую  кору  вздутые  соком
клетки, продолговатые кабели волокон, соединительные ткани. Все
пропитано   холодноватым   замутненным   соком,   что  медленно
двигается   от   невидимых   корней,   неся   наверх   питание,
строительный материал...
     Саша   подпрыгнула,  ловко  побежала  вверх,  цепляясь  за
микроскопические трещинки. Дмитрий скакнул еще  выше  --  после
медовухи  сила  играла,  готов  драться  хоть  с тигром, хоть с
кузнечиком, -- побежал  на  четвереньках,  едва  ли  уступая  в
скорости фуражиру.
     Стараясь  не  выглядеть  особенным растяпой, Кирилл спешил
следом, пугливо шарахался  от  бегущих  вниз  муравьев.  Дважды
сбивали,  зависал,  на  кончиках  пальцев,  но  какие  могучие,
оказывается, у него пальцы!
     Саша и Дмитрий ждали его у развилки. По двутавровой  балке
упругого  черешка  перебежали  на  широкий,  как поле стадиона,
лист. Поверхность мерно покачивалась в теплых токах воздуха.  В
Большом  Мире  Кирилл  запросил  бы  у стюардессы гигиенический
пакет, здесь  же  только  присел,  чтобы  не  сбросило  толчком
воздуха.
     -- Вот мой козырь, -- сказала Саша.
     Неподалеку  стало  полупрозрачных  пузырей,  касаясь  друг
друга раздутыми  блестящими  боками,  дружно  тянули  из  листа
хоботками  слабый  сок,  сгущая  в  удивительных телах, изгоняя
избыточную влагу. Вокруг этих существ,  от  которых  за  версту
несло  беззащитностью,  грозной  цепью  стояли черные муравьи в
непроницаемых  для  солнца  литых  доспехах.   Над   массивными
головами  медленно  шевелились суставчатые антенны, регистрируя
запах, колебания плотности воздуха, концентрацию ионов...
     Мимо  стражей,  ответив  на  пароль,  к   тлям   пробегали
фуражиры.  Умело  доили, то есть щекотали усиками, после чего у
тли на конце брюшка непроизвольно выступала прозрачная  сладкая
капля. Опорожнив три-четыре тли, раздутый, как бочонок, фуражир
мчался со всех ног обратно.
     Саша  и  Дмитрий  уже  обошли стадо, держась в сторонке от
грозной   стражи.   Кирилл    передернулся.    Сейчас    пойдет
дилетантское:  муравьи  разумны, ведь пасут скот, охраняют! Еще
не знают, что муравьи выводят среди  тлей  наиболее  медоносные
породы, остальных -- под нож, на зиму загоняют тлей в подземные
коровники  в  непромерзающем  слое,  кормят,  а  ранней  весной
выгоняют на заранее разведанные пастбища. Не брякнуть  бы,  что
после  миллионолетней  селекции рот фуражира и задний сифон тли
совпадают с точностью зажимов брандспойта...
     Сильное завихрение воздуха бросило его на лист.  Засмеялся
Дмитрий,  он  держался,  как  моряк на качающемся паруснике, но
вдруг сам взвизгнул,  его  ноги  запрыгали  прямо  перед  лицом
Кирилла.
     Саша крикнула встревоженно:
     -- Кирилл Владимирович, что с ним?
     -- Со  мной  все в порядке, -- огрызнулся Дмитрий. -- Меня
свалить не так просто. Какая-то муха-дура набросилась  сослепу!
Будто я медом намазан!
     -- Может    быть,    выступает?   --   предположила   Саша
встревоженно. -- Переел?
     Дмитрий   ответил   нечленораздельно.   Кирилл   поднялся,
развернул  Дмитрия  к  себе  спиной.  Под  лопаткой  десантника
вздувалось белое блестящее яйцо. Оно быстро  темнело,  принимая
цвет  загара,  становясь  неотличимым  от  кожи,  даже просело,
превращаясь в полусферу.
     Пальцы скользили, а яйцо погружалось, раздвигая  непрочную
кожу.  Саша  грубо  отстранила  мирмеколога,  рванула. Раздался
слабый  треск,  и  в  ее  ладони  осталось  яйцо   с   лоскутом
окровавленной кожи.
     -- Что...   это?  --  спросила  Саша.  В  ее  глазах  было
отвращение, она держала яйцо  на  вытянутой  руке.  Яйцо  вдруг
пошло   пятнами,  на  нем  появились  зеркальные  отпечатки  ее
пальцев, укрупненные ногти.
     Кирилл  хмуро  указал  на  муравьев.  Воздух  закручивался
маленькими  смерчами, ходил ударными волнами от налетевшей стаи
огромных мух, они лавиной обрушились на  стражей  и  фуражиров.
Запахло  нечистотами,  гнилью.  Самые расторопные из стражей на
лету хватали  мух,  лязгали  жуткие  жвалы,  затем  фуражиры  с
торжеством  тащили вниз двойной груз: в брюшке мед, в жвалах --
мясо.  Но  самые  расторопные   из   мух   успевали   мгновенно
припечатать  яйцо  муравью  на  спину,  а  то и на голову. В те
места, где муравью яйцо не достать...
     -- Или мухи полные дуры, -- сказал  Дмитрий  недоумевающе,
он   еще   морщился,  выворачивал  руку  за  спину,  словно  ее
выкручивали невидимые дружинники. Щупал ранку. -- Или мураши  в
последние дни... то есть миллионолетия, поумнели!
     -- Еще   одно   доказательство,   клянусь   мирмекологией!
Присягаю теорией эволюции!
     Они понаблюдали, как  между  стражей  и  фуражирами  сразу
засновали  крохотнейшие  муравьишки. Не бойцы, не работники, но
зато они мгновенно снимали яйца паразитов, заботливо облизывали
пораженные места -- в языки, сказал  Дмитрий  пораженно!  --  и
хитин блестел, словно кираса суворовского чудо-богатыря,
     -- Им   проще,   --   сказал   Дмитрий,  осторожно  двигая
лопатками, -- шкуры нет, мослы снаружи... Нам бы!
     -- Разве не разум? Муравьи пасут,  доят,  охраняют!  Видно
же!
     -- Мне  видно,  --  уточнил  Кирилл,  отводя глаза, -- что
лазиусы авсут формикарум вакка. Муравьиных коров то  есть.  Так
их назвал Карл Линней.
     Саша побледнела как смерть:
     -- Если еще Линней знал...
     Кирилл  опустил  голову,  не в силах видеть отчаянное лицо
супердесантницы:
     -- Один     видный     исследователь,     когда     увидел
изобретательность муравьев Экофила, сооружающих висячее гнездо,
в  запальчивости  воскликнул:  "Думайте  обо мне что хотите, но
если  строительство  такого  гнезда  инстинкт,  то  изобретение
паровой машины тоже инстинкт!"
     Саша  радостно  вскрикнула,  словно пробовала взлететь, но
Кирилл вынужденно резанул серпом по радужным крыльям:
     -- Муравьи тлей разводят по всему миру. Не только пасут  и
охраняют,  но  и  занимаются  селекцией.  Отбирают сладконосные
породы,  остальных  --  на   мясо.   Средняя   семья   муравьев
заготавливает за лето сто килограммов сухого сахара... Все-все,
молчу! Посмотрели, хватит.
     Он   первым   стал  спускаться  вниз.  От  него  струилось
раздражение. Кирилл еще не знал, что у раздражения есть  особый
запах,  но  хищные  жучки  и паучки сами шарахались с его пути.
Саша все-таки промямлила сзади несчастнейшим голосом:
     -- Но если это не разум...
     -- ... то постройка парового молота тоже  инстинкт?  Связи
муравьев  и  тлей  давно  изучены  и  переизучены. Здесь копать
нечего. Если на то пошло, грибница  в  муравейнике  --  ступень
выше!  Здесь  всего  лишь  пастушество, скотоводство, на уровне
монголов Чингисхана, а в муравейнике  --  развитое  земледелие,
агротехника,   мелиорация,   гибридизация.   Муравьи  постоянно
выводят новые породы! Не только грибов. Каждый год обнаруживаем
в муравейниках новые виды жучков, разных  насекомых.  Зачем  их
создают  муравьи? Для дела или забавы? Если уж так вам хочется,
поломайте голову над этой сложной мирмекологической загадкой.
     Спустившись с подмаренника, Дмитрий и Саша  переглянулись,
длинными  прыжками  понеслись  на запад, где догорало заходящее
солнце  и  где  высилась  серая  стена   Переходника.   Наверху
протестующе   загремело,   на   земле   побежали  яркие  блики,
высвечивая листья, пугая зверье. Кирилл порывался сказать,  что
пора вызывать лифт, но оттягивал, медлил... Если эти двое хотят
своим  ходом  добраться до Двери, то ему сам бог велел. Они еще
побывают здесь, а он  вряд  ли.  Дверь  близко,  а  воздух  еще
теплый.
     Впереди  показались  черные  лазиусы,  они  как-то странно
бережно волокли  крупного  рыжего  муравья.  Чужой  муравей  не
сопротивлялся,  хотя  за  счет  неимоверно  раздутого брюха был
впятеро крупнее. Его острые жвалы хищно загибались,  такими  ни
копать, ни строить, только убивать...
     Однако его тащили как пленника. Черный лазиус лихо ехал на
спине рыжего, деловито щупал его сяжками, словно снимал мерку.
     -- Лазутчик?   --   сказал   Дмитрий   с  профессиональным
пониманием. -- Группа захвата возвращается с задания?
     -- Анергатис, -- ответил Кирилл  напряженно,  --  хотя  на
Библии не поклянусь.
     -- Неважно,  -- отмахнулся Дмитрий. -- Анергатис... Где-то
с  ней  уже  сталкивался.  Анергатис,   Анергатис...   --   под
изумленным  взглядом  Саши,  продолжая  изумлять  ее эрудицией,
почесал в затылке, вдруг просиял. -- Вспомнил!  На  той  неделе
видел афишу возле метро. Амнерис, Радамес, Аида... Оттуда?
     -- Верно,  --  ответил Кирилл с легким изумлением. -- Тоже
из Египта. Эта самка ищет чужой муравейник для внедрения. Когда
ее  притащат  к  лазиусам,  она  убьет  старую  самку,   начнет
собственную  кладку.  Муравьи  подмены  не  заметят,  такие они
разумники! Постепенно  старое  поколение  вымрет,  вместо  него
появится новый вид. Уже рыжие, дети этой Лисы Патрикеевны.
     Саша  остановилась  так  резко, словно влетела в невидимое
силовое поле и завязла там, как доисторический муравей в  капле
янтаря. Дмитрий нетерпеливо оглянулся:
     -- Саша, что случилось?
     Саша  спросила  сдавленным  голосом,  словно ее держали за
горло:
     -- Ты говоришь об этом спокойно?
     Кирилл  ответил  в  спокойной  академической  манере,  как
отвечал  студентам-олухам,  не умеющим отличить формика руфа от
формика пиццеа:
     -- А что можно сделать? И  надо  ли?  Они  так  живут  уже
миллионы лет.
     -- Ты  говоришь  так  спокойно!  --  повторила  Саша тоном
генерального прокурора. -- Академик!.. Превыше мирской суеты...
А эта гадина, ты только посмотри на нее, сейчас уничтожит  всех
наших муравьев!
     Кирилл удивился:
     -- Наших? А какие не наши?
     Саша задохнулась от возмущения. Глаза сверкнули, Кирилл не
успел  шелохнуться,  как она бросилась догонять кортеж. Дмитрий
развел руками и поднял лицо к  небу,  видимо  призывая  зеленых
человечков  с НЛО в свидетели, что удержал бы, если бы сумел...
Правда, теперь  над  ними,  закрывая  небо,  колыхались  совсем
другие тучи.
     -- Что с ней? -- встревожился Кирилл.
     Дмитрий  молча  приставил  большой палец к виску и помахал
остальными, но  смотрел  с  укоризной  на  мирмеколога.  Кирилл
раскрыл,  было  рот,  чтобы  оправдаться, но Дмитрий сорвался с
места, как ПТУРС, догоняя супердесантницу.
     Кирилл впервые растерялся.  Ненормальные?  То  замирают  в
страхе,  когда  бояться  нечего, то рвутся в заступники, смешно
сказать, муравьев! Дескать, в их доме гостили, их  хлеб  ели...
Или он уже старый, не понимает молодых? Впрочем, десантники всю
жизнь остаются молодыми, им умнеть по Уставу не положено.
     Ноги медленно, а потом быстрее несли его обратно. Знал бы,
забросил  идею,  что именно рыжие разумны, а остальные -- вроде
обезьян. Ведь мы, осуждая убийства, пока что не отказываемся от
сочной отбивной? Не будем отнимать и у муравьев...




     Он  добежал  до  муравейника,  ахнул.  Неужели  эти   двое
решились  войти  в  муравейник,  только бы помешать рыжей самке
Анергатис  уничтожить  гнездо  черных  лазиусов?  Как   же   их
тренируют, чему учат?
     Быстрые  сяжки,  царапая,  пробежали  по  его телу. Кирилл
протиснулся через  заслон  панцирей,  лап,  жвал,  углубился  а
тоннель.  В  темных  переходах  догнать  не удалось, но добавил
синяков, ссадин, царапин. Навстречу поднимались запахи сырости,
здоровья, защищенности,  но  был  и  другой  запах  --  острый,
возбуждающий, пьянящий.
     Цареубийцу  он  увидел в тот момент, когда кортеж проходил
внутреннюю стражу. Те  развесили  сяжки,  только  один  пытался
задержать  вторжение.  Кирилл  впервые  взял  шпагу  в руки, но
стража успела сомкнуть за молодой самкой ряды.  Он  налетел  на
твердые,  как  камень  головы,  шипастые  панцири.  Отступил  в
бессилии  --  почти  на  расстоянии  вытянутой  руки  удалялись
раздутые   сопла  яйцекладов,  делающие  Анергатис  похожей  на
космический корабль.
     Вдруг острая боль стегнула по  нервам.  Кирилл  обернулся,
его  рука  была  в жвалах бдительного стража, темные фасеточные
глаза смотрели мертво,  без  выражения.  Так  мог  бы  смотреть
оживший   шахтерский   комбайн   через   миллионы   лет   после
исчезновения человека...
     Муравей дернул головой. Кирилла бросило вперед. Он  поджал
ноги,  скрючился.  Муравей  на  бегу задевал им стены, потолок,
Кирилл не шевелился, даже задержал дыхание. В  третьей  пещере,
когда  муравей  уже  привык  к его неподвижности, Кирилл быстро
выдернул руку, ногами ударил  муравья  в  грудь.  Острые  жвалы
хрястнули  зубцами  возле  лица, но Кирилл толчком уже забросил
себя под потолок.
     Муравей обозленно пометался  внизу,  как  потерявший  след
пес,  исчез  в одной из нор. Кирилл бросился в другую, стараясь
на параллельном курсе обогнать,  прийти  к  королевским  покоям
первым.  В  темноте срывался в ямы, с разбегу налетел на острые
выступы, от перегрева в голове началась адская боль.
     Зачуяв  его  приближение,  ближайшие  боевые  шестиножники
привстали,  разомкнули  капканы жвал. Кирилл с разбегу прыгнул,
наметив щель под самым потолком. Больно  хлестнуло  по  плечам,
Кирилл проломился через занавес антенн, упал.
     Прямо  перед  глазами  колыхалась белесая гора. На кончике
брюшка блеснула жемчужина, крохотные муравьи бросились к ней, с
бильярдным  стуком  хряснулись  головами.   С   другого   конца
суетились  рабочие,  поднося царице корм. Старая царапина стала
похожей на лондонский  автобус.  На  ней  плотно  сидела  рыжая
Анергатис,   свежа,  с  неистертыми  шипами  на  лапах.  Кирилл
поспешно прыгнул, видя, что  Анергатис  уже  смыкает  острейшие
жвалы  на  шее  царицы.  Ударился в потолок, плюхнулся на спину
молодой самки, та нервно дернулась, лишь царица ни  на  что  не
обращала внимания...
     Балансируя,  как  пирамида бременских музыкантов, он сумел
упереться макушкой  в  потолок.  На  глубине  в  ладонь  темнел
толстый  ганглий,  острие  шпаги  вошло  точно в центр нервного
узла.
     Самка резко дернулась. Кирилл  упал  на  пол,  отбежал  на
четвереньках,  а  следом,  едва  не  придавив  его, рухнула как
цистерна рыжая самка. Крючковатые лапы  медленно  скребли  пол.
Кирилл  бросился  к выходу, где как водоросли колыхались усики,
блестели жвалы.
     Протиснулся, понес измученное тело по темным переходам. Не
задержали,  и  то  спасибо.  Дескать,  не  в  покои  рвется,  а
изнутри...  Куда  занесло  дуболомов,  которые в муравейнике ни
уха, ни рыла?


     Он пробежал бы мимо, если бы  не  возбужденные  муравьи...
Они  суетились  перед  темной  нишей, кидались в нее, исчезая в
непроглядной тьме.
     -- Дмитрий, Саша! -- прохрипел Кирилл сорванным голосом.
     Из темноты донесся искаженный вопль, в котором Кирилл едва
узнал голос Дмитрия:
     -- Кирилл?.. Не подходи близко!
     -- Что случилось? -- заорал Кирилл.
     -- Эти взбесились... Нападают!  --  послышался  сдавленный
крик. -- Едва отбиваемся.
     -- Выпрыгивайте!  --  скомандовал  Кирилл.  --  Как  можно
дальше!
     -- Куда?
     -- Прямо перед собой! -- заорал Кирилл. --  Быстрее,  пока
их мало!
     Муравьи  бросились  на  штурм. В этот же момент из темноты
выметнулся как огромная летучая мышь Дмитрий. Глаза у него были
выпучены, он прижимал к себе неподвижную  Сашу,  у  которой  не
осталось ни кровинки в лице.
     Они   упали  на  муравья,  который  только  что  подбежал,
мобилизованный запахом местной тревоги. Муравей крутнулся,  еще
не  зная,  хватать  или  не  хватать.  Кирилл успел вклиниться,
погладил разиню по усикам:
     -- Быстрее, вон в тот тоннель...
     Дмитрий метнулся, задев Сашей о стену. Посыпались  камешки
вперемешку с трухой. Кирилл оставил муравья, прыгнул следом.
     Саша  свисала  с  плеча  Дмитрия беспомощно. Глаза ее были
закрыты.  Ее  левая  рука  была  по  самое   плечо   в   темной
поблескивающей пленке крови.
     -- Что случилось? -- крикнул Кирилл им в спины.
     -- Эти  зверюги набросились без повода! -- ответил Дмитрий
на бегу.
     -- Муравьи не люди, без повода не нападут!
     Дмитрий исчез за поворотом, когда  Кирилл  догнал,  уловил
обрывок оправдательной речи:
     -- ...  нарушили  какое-нибудь  табу?  Задели  религиозные
чувства или нечаянно плюнули на их святыню? Помню, как-то раз в
Кабуле... Нет, это было в Ливане...
     Саша застонала, попробовала шевельнуться. Дмитрий  замолк,
осторожно взял ее в руки, понес, прижимая к груди.
     -- Поди  разберись,  --  буркнул он. -- С людьми не всегда
поймешь, а это муравьи!
     -- Золотые слова, -- сказал Кирилл с чувством.  --  Раньше
бы вспомнил! Что с Фетисовой?
     Дмитрий опустил Сашу. Она лежала бледная, на груди темнела
сухая  корочка  крови.  На  плече  ранка  еще  сочилась,  кровь
вздувалась темными шариками, затем растекалась тончайшей темной
пленкой.
     Саша открыла  глаза.  Голова  перекатилась  из  стороны  в
сторону, шея казалась совсем тонкой, беспомощной.
     -- Плечо малость повредила, -- сказала она едва слышно. --
А так все терпимо.
     Дмитрий хлопнул себя ладонями по бедрам, взревел:
     -- Терпимо?  Он  же  тебя ел! Самым натуральным образом. Я
твою руку  у  него  из  желудка  выдернул...  Вся  изгрызанная,
посмотри!
     Он  подхватил  Сашу,  та  воспротивилась, попробовала идти
сама. Там, в Большом Мире, сил вряд ли  хватило  бы,  но  здесь
пошла,  пошла.  Погони  не  было, муравьи про них уже забыли, и
Саша  часто  останавливалась,  только  не   для   отдыха,   как
предположил,  было  Кирилл,  а,  зверски  перекосив  лицо, сама
вправляла себе суставы, безжалостно ощупывала раны.
     Когда выбежали  из  муравейника  на  яркий  свет,  Дмитрий
остановился, щурясь от нещадного солнца, спросил со вздохом:
     -- Теперь вместо наших муравьев будут бегать чужие?
     Саша   мазнула   взглядом   по   его   опечаленному  лицу,
попробовала утешить:
     -- Это будет не скоро, Кирилл же говорил...
     Кирилл заколебался,  говорить  --  не  говорить,  в  каком
случае ущерба меньше:
     -- Ну... не будут.
     -- Ты же сам сказал, -- начал Дмитрий удивленно.
     Его  взгляд  зацепился  за  шпагу  Кирилла.  В  зазубринах
блестела слизь, рыжел прилипший клочок хитина.
     Дмитрий оглядел Кирилла с ног до  головы,  словно  впервые
увидел.  В  глазах  героя-испытателя  было безмерное удивление.
Вдруг взгляд его потух, он сказал неожиданно рассудительно:
     -- Впрочем, мы тоже... Кто дал мне право вмешиваться? Или,
тебе, Саша? Вдруг правы  именно  рыжие?  Вдруг  они  отстаивали
исконные свои земли, которые временно оккупировали черные?
     -- Дмитрий,  --  вздохнул  Кирилл,  --  лучше помолчи. Это
мура-вьи!  Насекомые.  Просто...  за  тридцать  миллионов   лет
инстинкты   настолько  усложнились,  что  кое  в  чем  обгоняют
разум...
     По вспыхнувшим фанатичным огнем  глазам  Саши  понял,  что
плеснул масла в огонь, поспешно закончил, повысив голос:
     -- ...  но  разумом  эти  инстинкты не стали! Все, ребята.
Замолкаем. До самой Двери -- ни звука. У нас с вами  по-разному
мозги   устроены.  Все  понимаете  как-то  по-армейски.  Вы  не
марсиане случаем?.. Дмитрий, вызывай  лифт!  Нам  троим  ходить
пешком, как я вижу, противопоказано.
     Дмитрий  выпрямился,  обвел  глазами  окрестности,  словно
прощаясь, медленно поднял руки над  головой.  Саша  укоризненно
посмотрела  на Кирилла. Кирилл отвел взгляд, потом так же прямо
взглянул ей в  глаза.  Он  был  сильнее  этих  десантников,  он
чувствовал. И на тысячи лет старше.
     Вдруг  все  трое  содрогнулись.  По  нервам Кирилла словно
ударило электрическим током. Дмитрий глухо заворчал,  словно  у
него  в  пищеводе  прокатились  тяжелые камни, хищно пригнулся.
Саша быстро стала спиной к стволу растения, бросила  испуганные
взгляды вправо и влево.
     Люди не были муравьями, но запах узнали.
     Общая тревога!




     Промчался  разъяренный  муравей.  За  ним тянулась узкая и
почти видимая глазом, как за высотным самолетом, струя газа,  в
который  превращался  на  выходе из брюшка феромон тревоги. Так
же, как за самолетом, струя быстро рассеивалась, расплывалась в
плотном воздухе.  Жвалы  муравей  раздвигал  до  упора,  черные
гибкие  сяжки  бешено  секли  вечерний  воздух. Муравей на ходу
подпрыгивал, виляя брюшком, усиливая запах.
     Среди растений замелькали черные спины. Ни одного рабочего
-- одни солдаты! Крупноголовые,  широкожвалые,  все  разъяренно
метались,  с  разбегу  натыкались друг на друга, вцеплялись, но
тут же, признав своего, мчались в разные стороны.
     Первой ощутила запах чужих муравьев Саша, а через  секунду
волна  новых  феромонов  настигла Дмитрия с Кириллом. У Кирилла
зашевелились волосы, по спине пробежал озноб.  Рядом  присел  с
растопыренными руками, словно изготовился к схватке с гориллой,
Дмитрий.  У  Саши вид был решительно отчаянный. Она готова была
защищать  собственную   жизнь,   жизни   друзей,   беспомощного
расплода, нежных личинок, пакетов яиц...
     -- Не  сходите с ума! -- предостерег Кирилл во весь голос.
-- Мы пропитались феромонами,  и  те  манипулируют  даже  нами.
Бегом отсюда! Это не наша война.
     Из-за  зеленого  растения  со свисающими до земли листьями
выметнулся первый враг, ярко-рыжий, словно вымазавшийся в охре,
крупный муравей. Он  увернулся  от  двух  черных,  сбил  с  ног
третьего.  Драться не стал, хотя был крупнее, мощнее. Дмитрий и
Саша   натренированно   отпрыгнули,   Кирилл   полетел    вверх
тормашками.  Рыжий  солдат, не обращая на них внимания, со всех
ног промчался к муравейнику лазиусов.
     -- Амазонки?  --  спросил  Дмитрий,  становясь  в   боевую
стойку.
     -- Они, -- буркнул Кирилл.
     Голова раскалывалась от боли, он поднялся на подрагивающих
ногах,   чувствуя   себя  так,  словно  его  переехала  колонна
армейских грузовиков.
     Рыжие мелькали среди зелени,  как  бегущие  за  невидимыми
зайцами  лисы.  Все  крупнее, массивнее, а жвалы вообще длиннее
вдвое, зазубрины -- что бритвы.
     Сухо хрустнули панцири -- рядом с Кириллом сшиблись черный
с рыжим. Рыжий свирепо сжал черного жвалами  за  голову,  литой
хитин  отвратительно  захрустел,  жвалы стали погружаться, но с
боков на рыжего набросились двое черных, вонзили серпы жвал.
     -- Совсем озверели люди, -- проговорил Дмитрий, голос  его
дрожал.  Меч  Дюрандаль  он держал наготове. -- Такие охотничьи
угодья! А пастбищ вообще на сто мурашников хватит!
     Кирилл шагнул вперед, опомнился, заставил  себя  уцепиться
обеими  руками  за  ствол.  Внутри кричало, мышцы дергались, он
ненавидел чужаков, он должен их рвать на части, вонзать  жвалы,
рвать   на  части...  Господи,  но  ведь  он  --  доктор  наук,
высоколобый, а каково испытателям, у которых и  так  доминируют
рефлексы?
     Он громко продекламировал, стараясь в хриплый, потрясенный
голос подлить едкой насмешки:
     -- И рыжий о черный ударился щит,
     Ни вздоха, ни стона -- война шелестит.
     И черное войско, и рыжая рать,
     И рыжие черных спешат доконать...
     -- Кто это? -- спросила Саша очень тонким голосом.
     -- Николай Ушаков. "Муравьи".
     -- Да  нет,  кто  сейчас напал? -- переспросила Саша, в ее
глазах сверкнул гнев.
     -- Амазонки  полиергус.  Обычный  грабительский  поход  за
рабами.
     -- За рабами? -- ужаснулся Дмитрий.
     Мимо него два черных лазиуса бежали бок о бок с рыжим, как
сложенная   тройка  братьев-разбойников.  Дорогу  им  загородил
старый ветеран, в котором  Кирилл  узнал  колченогого  солдата.
Черный лазиус злобно хватил его жвалами, искалечив вторую лапу,
помчался догонять атакующую колонну.
     Кирилл  проникал  неохотно,  чувствуя  на себе вопрошающие
взгляды испытателей:
     -- Квислинги...  Нет,  янычары.  Когда-то  этих   лазиусов
похитили  куколками. Они вылупились у рыжих, им и служат. Воюют
тоже.
     Саша сказала с напряжением, не открывая  глаз  от  бегущих
мимо них рыжих.
     -- Разве   позволим   этим   тварям   напасть   на  мирный
муравейник?
     -- Это  не  наша  война,  --  повторил  Кирилл  резко.  --
Опомнитесь. Это му-ра-вьи!
     Рядом  пробегал рыжий. Дмитрия как ветром сдуло, он в один
прыжок оказался на спине врага и очень точно, подражая Кириллу,
одной рукой ухватился за  стебель  головогруди,  другой  всадил
острие Дюрандаля в спинной ганглий.
     Муравей  как  будто  попал  в  густой  кисель. Сделав пару
шагов,  повалился  набок.  Лапы  скрючились.  Дмитрий  скатился
кубарем,  обеими руками выдернул меч с застрявшими в зазубринах
клочьями рыжего хитина.
     У Саши загорелись глаза:
     -- Димка, как ты... Я даже не знала, что их можно...
     Дмитрий раздул грудную клетку, как боевой петух, кивнул на
Кирилла:
     -- У нашего инструктора чему только не  научишься!  Ты  бы
видела, какого жука он завалил с одного удара!
     Саша  с  недоверием  оглядела  Кирилла.  Поверила  или  не
поверила, но спросила с мольбой:
     -- Как им помочь? Эти сильные, лютые.  А  лазиусы  мирные,
слабые...
     Дмитрий  умело поразил второго рыжего. Саша, не дождавшись
ответа, выхватила у  Кирилла  шпагу,  бросилась  на  ближайшего
рыжего.  Яйцеклад  осы-риссы  скользнул  по литому хитину, Сашу
отбросило. Кровавая  корка  на  плече  лопнула,  брызнула  алая
струйка.
     -- Бесполезно!  --  крикнул  Кирилл.  -- Вот если бы снять
горнистов.
     Господи, мелькнула паническая мысль, уже и он заговорил на
жаргоне меднолобых! Да что же те с лифтом  застряли?  Не  видят
разве?
     -- Кто это? -- спросила Саша. -- Которые горнисты?
     -- Которых ведут в поход, -- ответил Кирилл вынужденно. --
Без них атакующие колонны распадаются, возвращаются...
     Он  кивнул  на  муравья, бегущего во главе отряда. Муравей
трясся, подпрыгивал,  брюшко  дергалось,  распространяя  резкий
запах.
     Дмитрий  опередил  Сашу,  его  Дюрандаль  проломил хитин с
сухим хрустом. Муравей дернулся, страшные жвалы щелкнули,  едва
не достав Сашу. Лапы и усики обреченно подогнулись.
     Муравьи  пробежали мимо, но вскоре начали останавливаться,
ощупывать воздух усиками, словно измеряли невидимую стену.
     -- Заработало! --  выкрикнул  Дмитрий.  Он  метался  среди
муравьев,  стараясь  поразить  самых  крупных.  -- Который еще?
Покажи на главных! Какие у них знаки различия?
     -- Может быть указать сразу на маршала? -- спросил  Кирилл
зло.
     -- Здорово бы!
     -- Маршалы в атаки не ходят.
     Дмитрий  пристыженно  остановился -- цивильный лучше знает
ситуацию! -- и тут же  его  сбили  с  ног.  По  нему  пробежало
множество лап, оставляя глубокие царапины.
     Поднявшись, угрюмо признал собственный промах:
     -- В  атаку  ведут  ротные и батальонные, а их до чертовой
матери! Всех не перебьешь.
     Саша с хриплыми воплями  неумело  тыкала  шпагой.  Наконец
воткнула  в  бок  пробегающего  муравья,  но сама покатилась от
мощного толчка. Муравей как боевой  механизм  нацеленно  унесся
дальше,  не замечая пустяковой раны. На повороте шпага чиркнула
о дерево, ее толчком выбросило.  Саша  ринулась  подбирать,  ее
стоптали, она поднялась помятая, в царапинах.
     Кирилл  взобрался  по стволу подмаренника. Дмитрий азартно
вскрикивал, рубил и  колол.  Саша  ковыляла  в  укрытие,  держа
глазами Кирилла.
     -- Дмитрий!   --   закричал   Кирилл,   срывая  голос.  --
Прекращай! Это все глупо! И бесполезно...
     Черные набрасывались втроем-вчетвером, отпиливали  головы,
брюшки,  но  мимо  проносились  все новые и новые рыжие. Кирилл
вскарабкался выше, увидел, что главный вход уже завален трупами
черных  и  рыжих,  в  воздухе  мелькает  лес  крючковатых  лап,
блестящих жвал. Группа рыжих, расшвыряв сражающихся, прорвалась
в   тоннель.  Навстречу  выскакивали  лазиусы,  цеплялись,  как
огромные черные псы...
     Из дальнего  тоннеля  рыжие  начали  выносить  беспомощных
куколок.   Черные   набрасывались  на  грабителей  с  мужеством
отчаяния, рыжие спешили унести краденное.
     Дмитрий увидел первого рыжего с украденной куколкой, хотел
броситься наперерез, но Кирилл спрыгнул  ему  прямо  на  спину,
заорал в ухо:
     -- Бесполезно!  Их не меньше десяти тысяч в атаке. На этом
участке  у  них  только  фланговый  маневр.  Да-да,  они  знают
фронтальные  атаки,  контратаки,  отвлекающие  маневры, боковые
захваты, обходы и удары с тыла...
     Дмитрий  угрюмо  опустил  оружие.  Кирилл   поднял   руки,
скрестил,  дважды  наклонил кистями вверх. Сигнал "Подать лифт"
напоминал сигнал лазиусов "Помоги нести добычу".
     Саша тоже увидела грабителей, взвизгнула  тонким  голосом,
выбежала из-за укрытия.
     -- Дурочка,  -- ругнулся Дмитрий. Сбросив руку Кирилла, он
бросился к десантнице.
     Среди зелени мелькали желтые коконы. Грабители неслись  из
муравейника лавиной.
     Саша на миг исчезла среди яростно сражающихся.
     Дмитрий  ожесточенно орудовал мечом, защищая упавшую Сашу.
Их  сбили  с  ног,  через  них  прокатилась  волна  муравьев  с
куколками   в  жвалах.  Кирилл  быстро  выхватил  окровавленных
испытателей, в два прыжка оказался за полем битвы.
     -- Вы с ума сошли, -- выдохнул он, тяжело дыша. --  У  вас
гипертрофированное чувство справедливости!
     Саша  виновато  улыбалась. Губы у нее были почти такими же
белыми, как и лицо.
     -- Я была не права, -- сказала она негромко. --  Простите,
Кирилл  Владимирович. Вы угадали, я очень жажду встречи с иными
разумом. Это помутило мой собственный.
     Лифт грохнулся о землю. Всех троих подбросило  к  потолку.
Дмитрий   выругался.   Саша   упала   на  больную  руку.  Дверь
распахнулась, на миг  мелькнула  розовая  стена  с  извилистыми
канавками. Это был чудовищно громадный палец с грубо обрезанным
ногтем  -- то ли топором, то ли рольгангом, на котором обрезают
рельсы.
     Они вышли, прямо перед ними была Дверь.
     -- Я же говорил сто раз, что отсюда ни черта не разберешь!
Нет, Мазохин сыпет инструкциями...
     Необозримая Дверь излучала тепло. Дмитрий  положил  пальцы
на металлическую пластинку.
     -- Я  вас  разубедил,  -- ответил Кирилл медленно Саше, --
но, разубеждая вас, засомневался сам.
     -- Ты? -- спросил Дмитрий. В его глазах было сомнение.
     -- Я видел в миллионы раз больше, чем другие  мирмекологи.
Но  все укладывается в привычную схему! Я готов предположить...
пока только предположить, что у муравьев если не разум, то  уже
и  не  инстинкты. Что-то третье. А если инстинкты, то достигшие
такого уровня, что пора их квалифицировать иначе...
     Саша смотрела в зеленую чашу. Слова ее прозвучали глухо  и
невпопад:
     -- Они... погибли?
     -- Нет,  --  ответил  Кирилл  поспешно.  -- Если бы напали
Тапинома или Тетрамориумы...  Рыжие  не  закапываются.  Лазиусы
отсидятся  в нижних этажах. С ними личинки, пакеты яиц, царица.
Через пару недель снова выйдут из нор.
     Дмитрий провел пальцем по сенсорной  пластинке.  Появилась
крохотная щель, покрытая металлокерамическими плитками.
     -- Возможно,   еще  вернемся,  --  вдруг  сказал  Дмитрий.
Бравада бравого десантника  улетучилась,  на  Кирилла  смотрели
глаза неглупого и много повидавшего человека. -- Сам понимаешь,
сюда  ломимся  не  ради  изучения насекомых. Пока что экономика
правил бал... Медики обещают панацею от всех болезней, анабиоз,
регенерацию,  чуть  ли  не   бессмертие.   Ракетчики   клянутся
запустить  отсюда  тысячи  минизвездолетов. В наши исследования
деньги   вбухали    электронщики,    энергетики,    экономисты.
Человечество  разрастается  быстро,  скоро  зубы  на  полку.  А
энергетические проблемы? Запасы нефти, угля, газа,  металла  --
особенно  редких!  --  не бесконечны: переходим уже на голодный
паек.
     Все трое проскользнули в камеру. Зажегся свет.  Дверь  так
же медленно начала закрываться.
     -- Конечно,  --  сказал  Дмитрий  серьезно,  --  в будущее
смотрим  не  только  мы,  микромирщики.  В  Звездном  планируют
расселить  человечество  по  планетам,  в Тимирязевке вырастили
синтетический  хлеб,  в  Дубне   вот-вот   расщепят   вакуумную
энергию...   Начальство  смотрит:  откуда  принесут  результаты
получше? Туда пошлют разведчиков  побольше,  оснастят  получше.
Как, ребята, результаты у нас терпимые?








     Кирилл  Журавлев  сидел на складном стульчике перед кустом
чертополоха,  когда  сбоку  упала  густая   черная   тень.   Он
вздрогнул,   вздернул   голову.  К  нему  неспешно  приближался
Климаксов,  директор   института.   Как   всегда,   подтянутый,
моложавый,  элегантный,  с профессионально-приветливой улыбкой.
Даже безупречные керамические зубы сверкали доброжелательно,  и
лишь  только глазами директор института самую малость выказывал
сдержанное неодобрение. Кирилл Журавлев,  доктор  наук,  часами
сидит  перед  развесистым  кустом  бурьяна, рассматривая каждый
листик  в  лупу,  словно  в  институте  нет   ультрасовременной
аппаратуры, которая влетела ох в какую копеечку!
     -- Кирилл  Владимирович, -- заговорил Климаксов выверенным
голосом руководителя,  --  только  что  звонили  из  Звездного.
Просили до четырех не уходить.
     Кирилл  непроизвольно  бросил  взгляд  на часы. До четырех
можно успеть до Урала и обратно. Кто-то несется во весь опор на
чумацких волах? Конечно, ретро уже не в  моде,  но  неужели  до
такой степени...
     Климаксов снова охотно посверкал ослепительными зубами:
     -- Похоже,  там еще не решили. Ждут чье-то веское слово. А
потом уже к вам кто-то приедет... Или не приедет.
     Тренированное   лицо   директора   излучало    нейтральную
доброжелательность.   За   все  годы  он  так  и  не  определил
собственного  отношения  к  Журавлеву.  В  его  институте,  где
двадцать  лет  назад  ученые  старались  походить  на капитанов
футбольных  команд,  боксеров,  свободных  художников,  а  ныне
рядились  под  жизнерадостных манекенов с обложек журналов мод,
эта белая  ворона  Журавлев  оставался  единственным,  кто  при
выборе  одежды  интересовался  только  размером, не знал модных
поэтов, забывал анекдоты, не бегал трусцой, в  экстрасенсах  не
сек,   на  премьеры  не  рвался,  зато  весомых  научных  работ
ухитрился выдать вагон и маленькую тележку. Климаксов не считал
себя дураком, да и не был им,  но  уже  начал  присматриваться:
вдруг  время  перемен?  Все  труднее играть передового ученого,
каким желают видеть тебя общественность и вышестоящие товарищи.
Ведь не слабее Журавлева, мог бы замахнуться и на большее...
     -- Кирилл    Владимирович,    --    закончил     Климаксов
доброжелательным  тоном,  --  вы  представляете, так сказать, в
определенных сферах... Здесь хоть на ушах, как говорит нынешняя
молодежь, или хоть на бровях...
     -- На бровях -- это по другому поводу, --  сердито  сказал
Кирилл.
     -- Да? -- приятно удивился Климаксов, его
     красивые  брови  поднялись.  --  Ну-ну, вам виднее. Я хочу
попросить только, чтобы на  людях  вы  держали  марку.  Высокую
марку нашей фирмы! Комильфо, дорогой. Комильфо!
     Он  удалился  красивой  спортивной  походкой.  Очень-очень
современный ученый, умеющий работать с компьютерами, общаться с
дипломатами, давать интервью прессе.
     С ним ушла черная тень, непривычно огромная и  темная  для
такого  улыбающегося  человека.  Сверчки  снова  затирлинькали,
сперва нерешительно,  с  оглядкой,  и,  не  получив  по  башке,
радостно заверещали, наверстывая минуты-годы жизни насекомых.
     Заросли  чертополоха двоились и троились а глазах Кирилла,
накладывая на каждое изображение по два  призрачных,  сотканных
из  лунного  света, хотя был жаркий день июля 2089 года. Сердце
тукало часто-часто, уговаривая поверить, что друзья --  Дмитрий
и  Саша  --  наконец-то  вспомнили  о нем. Приедет скорее всего
Немировский. Он легче на подъем, проще, бесцеремоннее.  Вернее,
умеет быть проще и бесцеремоннее, облегчая жизнь себе и другим.
     Лупа  нависала  над широким листом огромной каплей. С краю
под  нее  стремительно  врывалось  очередное  чудовище,  быстро
проносилось  через  пик,  только в самом центре лупы обретая не
растянутые вдоль и поперек  размеры.  Хотя  лупа  едва  ползла,
прожилки  листа  бежали,  как  шпалы  под  скоростным  поездом.
Мелькнули и пропали за кадром два  красных  холма,  похожих  на
колпаки   противоатомных  убежищ.  К  ним  уже  неслись  боевые
шестиножники марсианских машин. Сейчас  муравьи  попрут  божьих
коровок от беззащитных тлей...
     "Здесь  хоть  на  ушах..." Климаксов признает только голое
экспериментирование, которое именует точной наукой. Он  начинал
еще  в  эпоху,  когда в НИИ лавиной хлынули компьютеры. Тогда в
биологии,  чтобы  доказать,  что  они   тоже   ученые,   а   не
шарлатаны-экстрасенсы,  вынужденно  пихали  математику  в любую
щель,  а  от  нападок  прикрывались  дипломами   программистов.
Попробуй  доказать, что наблюдения -- стадия еще более высокая!
Наука   начиналась    с    наблюдения,    потом    перешла    к
экспериментированию -- весь первоклассный двадцатый век ушел на
экспериментирование.  Эксперимент  вырывал  некий ответ, на нем
строилась наука, но  всем  ли  силой  вырванным  ответам  можно
верить?  Даже  природа  может солгать, если ей приставить нож к
горлу.
     Тучи над ним сгущались, а Кирилл не чувствовал себя гордым
дубом, чтобы  подвижническим  выстаивать  под  ударами  молний,
терпеть  стада  свиней, которые пытаются содрать кору, рвут его
корни в поисках желудей... И все-таки половину лета он просидел
на раскладном стульчике перед чертополохом, вместо того,  чтобы
как   нормальный  ученый  выпрашивать  больше  часов  работы  с
компьютерами, чертить графики, писать заявки  на  оборудование,
требовать средства, людей.
     Правда,  когда  он  вернулся  из Малого Мира, никто уже не
посмеивался над его чудоковатостью, победителей не судят, но  с
того  времени  уже  прошло  два долгих года. Это два столетия в
нашем быстро меняющемся мире. Почти так, как в Малом.
     Мощная лампа солнца висела уже над головой. От жары  начал
плавиться небосвод, тяжелые капли солнечных фотонов больно били
по  голове, сползали по плечам, спине. В черепе мозгам вроде бы
становилось тесно, как забродившему тесту.
     Стараясь заставить себя работать, Кирилл начал  поголовную
перепись.  В прошлый раз он насчитал 897 постоянных жильцов, из
них 650 тлей, остальные -- трипсы, листоблошки, божьи  коровки,
клещи,  сирфиды, пауки, моллюски... А сколько визитеров? Тех же
муравьев? Такое не смоделируешь. В  искусственных  муравейниках
муравьи ведут себя совсем иначе...
     Он  еще спорил с оппонентами, подбирал убийственные доводы
-- Кирилл  был  из  тех,  у  кого  остроумие   проявляется   на
лестнице...  И вдруг -- на чертополох снова упала тень. Точнее,
не упала, а обрушилась. Тень была такой густоты и мощи,  словно
дотянулась  с  Луны.  В  ней,  как в черной дыре, сразу умолкли
кузнечики, погасли божьи коровки, исчезли бабочки.
     -- Здр-р-равствуй, Кирилл Владимирович!  --  прогремело  с
небес.
     Кирилл  вскочил,  опрокинул  стульчик.  Перед  ним высился
Ногтев.   Вокруг   него   нарушалась   гравитация,   изгибалось
пространство-время и, как от квазара, струилась странная мощь.
     -- Здравствуйте, -- пролепетал Кирилл. Он запоздало понял,
что о   приезде   Фетисовой   или   Немировского  не  стали  бы
предупреждать самого директора института.
     Ногтев  раздвинул   каменные   губы,   на   миг   вспыхнул
протуберанец улыбки:
     -- Не  ждали?  А  я  просил  задержать  вас  до конца дня.
Рассеянный народ ученые!
     -- Нет-нет,  --  ответил   Кирилл   торопливо,   --   меня
предупреждали. Это я сам... Пойдемте ко мне?
     Ногтев  шагал  рядом,  искоса рассматривая Кирилла. Кирилл
тоже  украдкой  посматривал  на  шагающий  монумент,  стесняясь
разглядывать  слишком  пристально.  Неловко разглядывать в упор
горбунов, инвалидов, и хотя  Ногтев  вроде  бы  не  горбун,  не
инвалид, но его переразвитая мускулатура, слабо замаскированная
валиками  жира,  злорадно кричит, что ее хозяин когда-то больше
работал  бицепсами,  чем  извилинами,  а  это,   по   глубокому
убеждению Кирилла, и было наибольшим уродством.
     -- Вы  не  изменились, -- решил Ногтев наконец. -- Сколько
пробежало? Полтора года?  А  как  вечность...  Нет,  два  года.
Помню,  вы  требовали немедленно повторной экспедиции к этим...
черным лазиусам.
     -- Было такое,  --  ответил  Кирилл  неохотно.  --  У  вас
хорошая память даже на мелочи.
     -- Ну  это  не  мелочи...  Что  удивительно,  двух  лучших
испытателей  перевербовали!  Едва  отбился   от   Фетисовой   и
Немировского.  Не  обижайтесь,  что  отказали.  У  нас  жесткая
программа, свое бы успеть.
     У корпуса, где у Кирилла была комнатка, Ногтев отмахнулся.
У подъезда стояла длинная легковая машина.  Дорога,  блестящая,
она   выглядела  взбунтовавшимся  компьютером:  из  распахнутой
дверцы свисали  безжизненно  человеческие  ноги.  Одна  штанина
задралась, по голой ноге ползла крупная муха.
     -- Подъем, Володя, -- негромко велел Ногтев.
     Водитель  вскочил, одурело помотал растрепанной, словно ее
запекали в духовке, головой. По  красному  лицу  бежали  мутные
струйки   пота.  Сонно  улыбаясь,  он  быстро  обогнул  машину,
распахнул дверцу:
     -- Прошу вас, Аверьян Аверьянович!
     Ногтев приглашающе повел ладонью:
     -- Кирилл Владимирович?.. Прокатимся, поговорим.
     Сиденье дружески приняло Кирилла в объятия. Не  машина,  а
сплошной   деловой  комфорт  без  крупицы  развратной  роскоши.
Бесшумно тронулась с места, словно электромобиль,  но  скорость
набирала  как  ракета. Дорожные столбы почти сразу же слились в
серую полосу.
     -- Вы были,  --  сказал  вдруг  Ногтев,  --  руководителем
первого длительного выхода в Малый Мир.
     -- Я не был руководителем.
     -- Ну-ну,  вы  забыли.  Испытатели  называют руководителем
вас. И по назначенному сверху, то есть моему назначению,  и  по
авторитету,  что  ценнее,  как  вы  понимаете.  Я тогда здорово
рисковал, Кирилл Владимирович! Вы хоть понимаете?
     -- Понимаю, -- тоскливо ответил Кирилл. -- Я тоже живу  на
этом свете.
     -- Вам повезло, все прошло удачно. Мне не только не снесли
голову  за  самовольные  действия,  а  даже  милостиво изволили
похлопать по плечу.
     -- Только-то? -- удивился Кирилл.
     -- Ну премии не главное ведь?
     -- Не главное. Но только не все  прошло  удачно.  Фетисова
была серьезно ранена.
     -- Разве  серьезно?  А  вот  затем  в самом деле все стало
очень серьезным.
     Дальше Ногтев не проронил ни слова. У массивного здания из
серых гранитных глыб они оставили машину, поднялись  на  второй
этаж.  Оглянувшись  от дверей на машину, Кирилл увидел торчащие
ноги водителя.


     В кабинете Ногтев кивнул  Кириллу  на  кресло,  продолжил,
словно разговор не прерывался:
     -- Очень  серьезно.  Погибло  несколько  человек. Сейчас в
Малом  Мире  уже  действует  постоянная  станция.  Персонал  --
двенадцать  человек.  Осталось  двенадцать.  Включая Фетисову и
Немировского, которые не являются специалистами. Они сейчас  не
то охранники, не то ковбои, не то эти... которые таскают корм в
муравейник.
     -- Фуражиры, -- подсказал Кирилл.
     -- Вот-вот, фуражиры. И вообще единственные подсобники.
     Лицо  Ногтева  стало  темным,  морщины на лбу стали резче.
Кирилл сказал осторожненько, стараясь  как-то  приглушить  боль
Ногтева:
     -- Я  слышал,  что  в  любом новом деле существует процент
допустимости несчастных  случаев...  Когда  испытывали  шаттлы,
вроде бы отпустили на программу до двадцати катастроф.
     Ногтев бросил глазами молнию:
     -- Не  слышал.  В  нашей  передовой  стране таких циничных
расчетов быть не может. Человек --  звучит  гордо,  человек  --
высшая  ценность,  человек...  Ну  да  ладно!  Беда  в том, что
несчастных случаев на станции становится не меньше, а больше. А
ведь живут под бронированным  колпаком,  где  все  необходимое,
включая  любое  оружие.  Почти любое. Вы втроем прошли голыми и
босыми  через  ад,   побывали   в   муравейнике   и   вернулись
невредимыми...
     -- Да где же невредимыми?
     -- Не  спорьте.  Вы  не  видели,  что  было  потом!  Потом
начались потери.
     Он тяжело дышал, огромные ладони сжались в кулаки.  Кирилл
поерзал, горячо сочувствуя, осторожно поинтересовался:
     -- А что... намерены сейчас?
     Ногтев разжал кулаки, положил ладони на стол. Его запавшие
глаза остановились на лице мирмеколога:
     -- Кирилл   Владимирович,   мы  снова  к  вам.  Не  скрою,
повоевать  пришлось.  Призвать  со  стороны  --  признаться   в
поражении.  Но ваш тогдашний успех перевесил. Хотя, опять же не
скрою, на другую чашу весов камней навалили немало. А вместе  с
камнями   --   звания,   титулы,   награды,  авторитеты.  Много
говорилось о промискуитете... то бишь приоритете  нашей  фирмы,
как  будто  не в одной стране живем, а гражданские -- не совсем
люди...
     Он  замолчал,  но  глаз  с  его  лица  не  сводил.  Кирилл
проговорил, едва ворочая пересохшими от волнения губами:
     -- Знаете  же,  я заранее... На мирмекологии замешан. Даже
во сне постоянно брожу по тропам Малого  Мира.  Но  у  вас  еще
что-то в рукаве?
     Ногтев  кивнул.  На  этот  раз  отвел глаза, голос упал до
хрипоты:
     -- Есть. У  вас,  между  прочим,  шестое  чувство,  как  у
муравьев...
     -- У  муравьев  нет  шестого  чувства,  -- поправил Кирилл
педантично.
     -- Да? А я где-то читал... Кирилл  Владимирович,  на  этот
раз  лихим  кавалерийским  наскоком  не  сдюжить.  Там  большой
коллектив, за сутки сам Бог не управится.
     Теперь уже Кирилл не отрывал глаз от лица Ногтева,  а  тот
напротив, отводил глаза.
     -- Ваши  сотрудники,  -- спросил Кирилл напряженно, -- там
живут постоянно? Как я понимаю, в Малом Мире нельзя есть...
     -- Они  прошли  полную  подготовку.  Месяц  на   операцию,
выкарабкивание...  Да,  в Малом Мире нельзя долго существовать,
просто лишь уменьшившись в размерах, это басни для деток.  Наша
система легких, почек, сердца... Да что там сердце! Клетки тела
без  особого вреда можно уменьшить в три-четыре раза, только не
в сотни. Осуществимо технически, но работать... Нет, не смогут.
Словом, если в Малый Мир надолго, то  лишь  за  счет  выживания
лишних клеток.
     -- Лишних?
     -- Вы  тоже  считаете,  что  лишних  у нас нет? Я, на свою
беду, тоже. И вот в утешение придумана теория, что мы напичканы
бездействующими  клетками.  Якобы  достались  еще  от  обезьян,
ящеров,  даже  рыб.  Если  от  них  избавиться, у нас останется
вообще с гулькин нос.
     Кирилл молчал, замороженный страхом. Глаза  Ногтева  стали
грустными,  даже  печальными.  Кирилл  не мог себе представить,
чтобы железный Ногтев мог выглядеть таким печальным.
     -- Но как же...
     -- Как будто бы хватает, -- ответил Ногтев неохотно.
     Кирилл сглотнул комок в горле, сказал осипшим голосом:
     -- Я не страдаю, что мускулы у меня не такие шикарные, как
у Немировского. У муравьев еще меньше. Но как же мозги...
     Ногтев ответил тяжело, словно из последних  сил  тащил  на
гору камень Сизифа.
     -- Предполагают,  что человек использует лишь часть своего
интеллекта.
     -- Слышал, -- кивнул  Кирилл,  --  но  вот  какую?  Оценки
расходятся.
     -- Кирилл  Владимирович,  все,  что  могу  сказать  в свою
защиту и защиту проекта, что там уже полтора года  живут  люди.
Прекрасные  специалисты!  Делают потрясающие открытия, работают
сутками, вот-вот загребут Нобелевские премии. Эти подвижники не
стали  безмозглыми  насекомыми,  теперь  у  нас   есть   связь,
наблюдаем.
     Кирилл  отвел  глаза,  не мог он слышать умоляющие нотки в
голосе этого сильного человека.
     -- Тем прекраснее,  --  продолжал  Ногтев  настойчиво,  --
только  не  очень  умелые  в житейском смысле люди! Они и здесь
такие, увы. Первыми попадают под троллейбусы, а уж там...
     Он замолчал, только его лицо продолжало  говорить.  Кирилл
не выдержал:
     -- Я  готов,  готов.  Совсем готов! Когда смогу вернуться?
Сколько времени продлится командировка на этот раз?
     Ногтев долго молчал. Так долго, что Кириллу впервые  стало
страшно.  Лицо  Ногтева  сделалось  землистым,  а  глухой голос
донесся словно из другого измерения:
     -- Кирилл  Владимирович...  методика  возвращения   только
отрабатывается.  Ломать,  как  говорили  предки,  не строить...
Вышибать лишние клетки научились быстро,  а  вот  возвращать...
Пока что это дорога в один конец.
     Кирилл спросил почти шепотом:
     -- Люди согласились?
     -- Кирилл   Владимирович,  не  только  у  вас  бзик.  Есть
чокнутые   на    металлургии,    на    энергетике,    акустике,
электронике...   Вы   подумайте!   Не   спешите,   но...  и  не
затягивайте.




     Кирилл заглянул через открытую дверь на  кафедру.  Рабочий
день  уже  кончился,  в пустой лаборатории сосредоточенно сопел
Рузский.  Он  склеивал  рассыпавшегося  майского  жука.  Обычно
экспонаты готовили студенты или даже старшеклассники, тем самым
изучая    насекомых,    но    если   заурядного   жука   взялся
восстанавливать аспирант, это неспроста...
     Особенным виртуозом слыл профессор Кузнецов. Он  ухитрялся
сворачивать  крылья  бабочек  и укладывать под надкрылья жуков.
Принимая зачеты,  он  предлагал  определить  вид  и  семейство,
зевал, скучал, нетерпеливо спрашивал: "Как, вы еще не готовы?",
а  несчастный студент, судорожно перебирая шпаргалки, дергался,
взмокал, не в состоянии понять, где же ошибся, почему  признаки
не  совпадают. Правда, Кузнецов сам однажды долго ломал голову,
когда молодой, но очень серьезный доктор  наук  Жанна  Реникова
прислала   ему  пойманную  в  Киргизии  самку  формика  руфа  с
филигранно подклеенными мощными яйцекладами формика поликтена.
     -- Кузнецов ушел? -- спросил Кирилл в щель.
     Рузский вздрогнул. Затем его бородатое лицо  расплылось  в
широчайшей   улыбке.   Журавлев   одобрял  трюки  с  подменами.
Настоящий биолог с пеленок должен чувствовать, что  у  жука  не
могут  отрасти булавовидные усики бабочки или прыгательные ноги
зеленого кузнечика!
     -- Кузнецов уходит  с  работы  с  немецкой  точностью,  --
ответил Рузский почтительно. -- Остальное время он самый что ни
есть русский боярин.
     Кирилл  кивнул, закрыл дверь. Его старый учитель профессор
Кузнецов любил по-боярски поспать, на кафедру  являлся  поздно.
Там  он  сперва  плотно  обедал,  рассказывал  массу анекдотов,
одновременно  сыпал  идеями,  часто  придуманными  от  хорошего
настроения,   но   часто  и  очень  обещающими.  Еще  он  любил
перекинуться в картишки, делал ставки на ипподроме и  нигде  не
проигрывал.  С ним бы посоветоваться! Не шутка -- в один конец!
-- но придется решать самому. Самому же себе Кирилл, как всякий
интеллигент, верил меньше, чем другому человеку.
     В Малом Мире на станции двенадцать человек. Достаточно, но
еще сие ни о чем не говорит. Разные причины  могли  загнать  их
туда. На Северный полюс стремились тоже не за уютом. На станции
могли оказаться честолюбцы, мизантропы, фанатики всех мастей...
Правда, двенадцать человек -- это двенадцать. Уже не одиноко.
     Вернувшись домой, остановился на пороге, заново осматривая
квартиру.  Стандартная комната, стандартная мебель, стандартные
книжные  полки  со  стандартным  набором  книг...  Как  говорят
друзья,  ни  удавиться,  ни  зарезаться  нечем. Одно отличие от
стандарта, да и то во вред репутации -- пять трехлитровых банок
и два аквариума с... муравьями. Были бы рыбки,  можно  было  бы
женщин  приглашать, а так каждая перекашивается в визге: убери,
выброси, это же гадость, насекомые! А потом навязывают, а то  и
сразу  приносят  сиамских котят, щенков, попугайчиков. Искренне
уверены, что он прослезится от счастья.
     Женился на последнем курсе, но  кандидатскую  защищал  уже
вольным  казаком.  Детей  не  было. Сперва жена берегла фигуру,
потом оказались уже на разных льдинах.  Университетские  девицы
умело  расставляли сети, но с муравьями он был счастлив всегда,
а  от  общения   с   женщинами   оставался   сиропный   привкус
неискренности. Худшее в том, что сиропом пахло с обеих сторон.
     Он подбросил сахару в кормушку, снял трубку телефона:
     -- Алло?.. Виктор, привет. Да, я... Слушай, мне предлагают
длительную    командировку...    Ну    почему   обязательно   в
развивающуюся... В самую что ни есть развитую. Это  твое  дело,
можешь   не  верить...  Да,  заедь  утром.  Могу  оставить  под
ковриком, если не успеешь.
     Отбывая  в  командировки,  он  отдавал   ключи   школьному
приятелю, тот после очередного развода жил в коммуналке. Виктор
исправно  кормил  муравьев,  подливал  им  воду, по собственной
инициативе приносил из общей кухни тараканов,  таких  жирных  и
крупных,  что  едва  помещались в спичечных коробках. Кирилл по
возвращении находил пустые бутылки,  женские  шпильки,  однажды
выудил из-за дивана лифчик, зато муравьи были сыты и веселы.
     Трудно  приглашать  гостей,  когда  вот  уже несколько лет
муравьи по квартире ходят свободно, устраивают сражения,  делят
территорию,  устанавливают  иерархию отношений, выясняя, кто из
них  доминант,  кто  субдоминант,  кто  субдоминант  второго  и
третьего порядка, а кто просто дичь...
     Еще задолго до первого рейда в Малый Мир, где пропала Саша
Фетисова,   он,   мысленно   уменьшившись,   бродил  подземными
переходами в банке, таскал землю, охранял, охотился, бдил,  пас
тлей, гонял божьих коровок... Это помогло найти Фетисову. А вот
сейчас вяло жует бутерброд, прихлебывает остывший чай и смотрит
на муравьев, смотрит... Не решается?
     В  институт  Ногтев  отвез  его на другой день рано утром.
Трижды проверили и перепроверили документы. Когда  поднялись  в
зал,  Кириллу  показалось, что они, уже уменьшившись, попали во
внутренности компьютера. Везде сверкали  панели  вычислительных
машин,  на  экранах  плясали  разноцветные  кривые, над головой
шелестели воздухоочистители.  Пахло  электричеством,  энергией,
сжимаемым пространством.
     Кирилл  ошеломленно  оглядывался.  За  два  года командный
пункт по отправке  космических  кораблей  превратился  в  пункт
отправки суперзвездолетов. Или даже галактолетов. А может быть,
отсюда  теперь  руководили  движением звезд. Прежние работники,
которых  запомнил  Кирилл,  выглядели   перед   нынешними   как
слесари-монтажники    перед    академиками.    Воздух   трещал,
раздираемый мощными  силовыми  полями.  Хищно  блестел  металл,
пластик.  Даже  сотрудники  выглядели не то компьютерами, не то
пришельцами из мира высоких энергий.
     -- Растем, -- буркнул Ногтев неопределенным тоном.
     Кирилла подвели к операционному столу. Несколько  пар  рук
помогли  взобраться.  Сверху  пошел  вниз потолок, в гигантском
параболическом зеркале колыхалось,  как  в  ртутном  шаре,  его
исполинское  бледное лицо. Качнулись ущелья морщин, на выбритом
поле подбородка торчали в лунках пни срубленных бритвой волос.
     Он с облегчением закрыл глаза под маской  наркоза,  только
бы  не  видеть  медленно  подъезжающий  широкий  стол с набором
хирургических инструментов,  где  ярче  всего  блестели  острые
ножи.
     Он  сделал  глубокий  выдох, и сознание покинуло его почти
сразу.




     Тошнота, головокружение и холод  в  желудке,  словно  съел
пять порций мороженого, сидя на карусели.
     Не  открывая  глаз,  он  медленно  пустил пальцы по груди,
животу. Вздутые, как Змиевы валы, по  груди  шли  бугры,  круто
сворачивали  к бокам, оттуда снова возвращались на живот. Самый
плотный рубец тянулся от правого бока к  левому,  будто  Кирилл
Журавлев,  доктор  наук,  совершил  харакири,  но отечественная
наука спасла недоумка. Оглушенная  анестезией  нервная  система
приходила  в  себя  с  трудом,  пугливыми  толчками.  Пальцы не
сгибались. Суставы ныли, словно его только что сняли с дыбы.
     Когда второй раз пришел в себя, над ним колыхалось бледное
лицо с блестящими глазами. Блеск резанул по глазам Кирилла,  он
снова опустил веки.
     -- Кирилл  Владимирович! -- услышал он резкий голос. -- Вы
можете видеть! Не бойтесь, перестаньте жмуриться.
     Розовый туман,  проникающий  через  веки,  сменился  ярким
светом.  Кирилл  с  трудом свел глаза в фокус. Перед ним стояла
огромная раскоряченная морковь, по  ней  ползали  черные  жуки.
Когда  в  глазах  перестало  двоиться,  он распознал человека в
ярко-красном комбинезоне.  Жуки  превратились  в  геометрически
правильные  черные  пятна. Человек походил на помесь мухомора и
божьей коровки, только лицо его было бледное, с  теми  чертами,
которые  в  старину  называли  интеллигентными,  а  глаза  живо
блестели. Комбинезон облегал плотно,  голову  скрывал  капюшон,
надвинутый   так   низко,  что  Кирилл  не  видел  даже  бровей
незнакомца.
     -- Все в порядке, -- заверил блестящеглазый. -- Я  местный
врач,  Михаил Андреевич Кравченко, к вашим услугам. Ваш переход
прошел вполне благополучно, не волнуйтесь. Вы готовы.
     -- Готов...  --  простонал   Кирилл.   Собственный   голос
показался  ему  карканьем  простудившейся  вороны.  --  Что  вы
понимаете под словом готов?
     Кравченко ухмыльнулся:
     -- Готов, это... готов к труду и обороне. К подвигам!  Все
выше и дальше.
     -- Я  не  готов  к подвигам... Что у вас за странная такая
психотерапия? Не у  Малюты  Скуратова  проходили  преддипломную
практику?
     Кравченко успокаивающе положил ладонь ему на лоб:
     -- Ну-ну...  Зачем  вам  старые  внутренности? Их было так
много. Вы даже не представляете, сколько. Одних только  толстых
кишек...
     -- Не  надо  подробности,  --  быстро  сказал Кирилл. -- Я
почти готов, как вы говорите. В смысле готов к труду и обороне,
к чему угодно. Особенно готов встать и уйти.
     -- Вот видите, как хорошо, -- заверил его Кравченко, в его
глазах  мелькали  странные   огоньки.   --   Лекарства   быстро
выветриваются,  вы  в самом деле можете уже подниматься. Только
сразу натяните нашу защитную шкуру. Это аналог местного хитина.
Кутикула, как называют некоторые. Вы как  специалист  подберете
название поточнее.
     Он   с   таким   видом   потряс   перед   Кириллом  вторым
комбинезоном, словно тот должен был прямо со стола  прыгнуть  в
него с ликующим воплем.
     Кирилл  опустил  взгляд  на  грудь, поспешно поднял глаза.
Скопище  багровых  рубцов,  вздутые  вены,  выжженная  кожа  на
животе,  словно  там  бились лбами танковые армии с применением
авиации.
     -- Рассосется, --  пояснил  Кравченко  с  сочувствием.  --
Влезайте, влезайте! У меня шрамов больше, хотя вам в это сейчас
трудно поверить. Ничего, жив.
     Он  помог  слезть  со  стола,  начал  поспешно  запихивать
Кирилла  в  комбинезон.  Ткань  плотно   обжимала   тело,   как
противотромбофлебитные  чулки.  Кирилл  с  трудом  высунул лицо
через  эластичную  дыру,   чувствуя   себя   выглядывающим   из
продырявленной камеры футбольного мяча.
     Комбинезоны, похоже, делали для детсадовцев. Кирилл сейчас
не отбился  бы и от тли, и Кравченко без помех расправил на нем
комбинезон, натянул резиновые рукава с перчатками.
     Потом перед ним поплыло. Когда очнулся, на губах был холод
и горький  привкус.  Он  сидел  на  грубо  сколоченном   стуле.
Блестящие глаза Кравченко смотрели из клубящегося тумана.
     -- Пройдет,  --  донесся из тумана успокаивающий голос. --
Все такое прошли! Первым было куда  хуже.  Я  знаю,  первым  из
постоянных  был  я...  Пришлось  самому  себе  делать некоторые
корректирующие операции.
     Кирилл содрогнулся. Среди хирургов пошла мода удалять себе
аппендиксы и желчные пузыри собственными руками, но здесь  речь
шла уже не об аппендиксе...
     -- А если бы... -- проговорил Кирилл дрогнувшим голосом.
     -- Мне ассистировали Немировский и Фетисова, -- отмахнулся
Кравченко.
     -- Они могут оперировать? -- удивился Кирилл.
     Это  не обязательно. Могут подавать ножи, зажимы. Фетисова
стояла со шприцем наготове, на случай, если я благородно сомлею
при виде крови, а Немировский подавал ножи  и  комментировал...
Не  знаю,  сумел  бы,  говорю  честно,  если  бы  не  его милые
комментарии, советы. Вам бы его послушать!
     -- Спасибо, не надо. Комбинезон,  чтобы  не  засохнуть  на
солнце?
     -- И  вообще  на  воздухе.  Какая  у нас дворянская шкура,
лучше  нас   знаете.   А   в   нем   микробы   не   проберутся,
водонепроницаем,  бритва  не  возьмет,  гарпуном  не пробить...
Правда, здешние букашечки в любом комбинезоне переломают кости,
так что в  жвалы  не  надо.  Да,  ткань  пропитана  сильнейшими
инсектицидами. Любой хищный жук, схвативший вас, тут же задерет
лапы кверху!
     -- Это неплохо, -- сказал Кирилл с сомнением.
     -- К  сожалению,  ткань  небезопасна  и для человека. Если
поцарапаетесь, старайтесь не коснуться.
     -- О, господи!
     Кравченко сокрушенно развел руками, но глаза его смеялись:
     -- Только начинаем! Без ошибок у нас ничего не делается. Я
как врач первым встречаю новичков, так что давайте сразу покажу
средства выживания. Я чувствую себя не столько врачом,  сколько
инструктором зеленых -- или голубых? -- беретов.
     За  его  спиной  стена  была  в  ярко-красных  и оранжевых
баллонах, острых баграх, гарпунных ружьях, странных  пистолетах
с широкими стволами.
     -- Подводной  охотой  не  увлекаетесь?  -- поинтересовался
Кравченко. -- В  снаряжение  входит  гарпунное  ружье.  Не  для
охоты, для выволакивания себя из-под обвалов, липучки, паутины,
капли  росы...  Ясно? Стреляете, гарпун цепляется, потом тянете
за линь. Только не рыбу, а себя.
     -- Толково, -- одобрил Кирилл.
     Кравченко усмехнулся уголками губ:
     -- Были  привлечены  лучшие  специалисты  по   вооружению.
Такого   напредлагали!   Выбирали,  что  попроще...  Вы  только
поосторожнее с баллончиками. Не опробованы в  серии,  некоторые
взрывались. Это было зрелище!
     Он  восхищенно покрутил головой. Кирилл пугливо смотрел на
гарпунное ружье: не любил технику вообще, а НТР в  особенности.
Проще было бы на старой резиновой тяге!
     -- А  вот набор аэрозолей, -- говорил между тем Кравченко,
в глазах его появился нехороший блеск.
     -- А чем опасны они? -- спросил Кирилл подозрительно.
     Кравченко сказал победно:
     -- Многих хищников отпугивают на все сто процентов!
     -- Наконец хоть что-то...
     -- ...зато  других   хищников,   --   закончил   Кравченко
сладеньким   голосом,   --   почему-то   привлекают   со   всех
окрестностей. Похоже, даже из-за границ Полигона летят, ползут,
скачут, пресмыкаются... Такое может быть?
     -- Бабочки  чуют  друг  друга  за  километры,  --  ответил
Кирилл.  -- Знаете что, я человек сугубо штатский. Даже в армии
не служил. Пусть пока оружие отдохнет от меня.
     Он был так слаб, когда решился двинуться вдоль стены,  его
даже не бросало к потолку или к стенам, как в первые минуты два
года назад.
     -- Где остальные? -- спросил он, борясь с головокружением.
     -- Работают,  --  ответил  Кравченко с удовольствием. Лицо
его порозовело. -- Здесь  столько  работы!  Все  боятся  минуту
потерять,  спят  по  три-четыре  часа.  Могут в зубы дать, если
оторвешь от работы.
     -- Меня больше не интересуют Немировский  и  Фетисова.  Уж
их-то отрывать можно!
     -- Не  скажите.  У  них  собственные увлечения, -- ответил
Кравченко глухо.  --  Подождите  до  вечера.  Перед  сном  люди
соберутся  в кают-компании. Такое правило! Я должен обследовать
всех. Хоть  бегло,  но  обязательно...  А  утром  Мазохин,  наш
начальник   станции,   даст   вам  работу.  Сегодня  отдыхайте,
набирайтесь сил.
     Уже утром на работу, подумал Кирилл со смешанным чувством.
Здесь не до отдыха. Впрочем, Кравченко  --  врач,  ему  виднее.
Хороший  вроде  бы  человек.  Только  глаза  отводит... Кстати,
что-то фамилия знакомая. Не тот ли, которого  Дмитрий  костерил
два  года  назад?  С лифтом запоздали, санобработку задумали не
вовремя...
     -- Немировский и Фетисова тоже придут? -- спросил Кирилл с
подозрением.
     Кравченко помолчал, глаза его шарили по стенам с  оружием.
Когда  молчать стало уже нельзя, он ответил глухим голосом, все
так же изучая стену:
     -- Будем на это надеяться. В старину сказали бы, будем  за
это молиться.
     Кирилл насторожился, слабость на миг отступила:
     -- Что-то стряслось?
     Кравченко   был  хорошим  хирургом,  но,  по-видимому,  не
годился ни в шпионы,  ни  в  дипломаты,  ни  в  Климаксовы.  Он
краснел, мялся, наконец ответил несчастным голосом:
     -- Они  ушли как обычно, с восходом солнца. Кормимся на их
счет,  другие  станцию  не  покидают.  Да,   приказ   Мазохина.
Немировский  вернулся  часа через три. Узнав, что Фетисовой еще
нет, побелел, ринулся обратно... Миновало уже двенадцать часов.
Мазохин готовится объявить всеобщую тревогу.  Ничего  не  даст,
конечно.  Кто  исчезнет, уже не возвращается... Если же пропали
испытатели, нам ли их найти? Конечно, искать выйдем. Иначе  как
будем смотреть друг другу в глаза?
     Кирилл   не   соображал,   пока   не   уперся   в  широкую
металлическую дверь, похожую на шлюз в подводной лодке.
     -- Надо набрать код, -- послышался за спиной нервный голос
Кравченко.
     -- Какой? -- потребовал Кирилл чужим голосом.
     -- Вам выходить еще  нельзя,  --  возразил  Кравченко.  --
Акклиматизация длится больше недели...
     -- Код! -- прохрипел Кирилл.
     Кравченко  раскрыл, было рот, напоролся на взгляд Кирилла,
стушевался, уменьшился. Его нервные пальцы хирурга запрыгали по
кнопкам.   Зашипело,   пахнуло   озоном.    Половинки    дверей
разомкнулись,  в  коридор  ворвалась струя перегретого воздуха,
полного взвешенных пылинок, мелких спор, частиц пыльцы.
     Кирилл протиснулся раньше, чем дверь распахнулась  во  всю
ширь.  Кравченко  кричал  вслед.  Кирилл  смутно помнил, что он
падает,   поднимается,   снова   шагает,    пробует    прыгать,
приноравливаясь  к  забытому ощущению бестелесности. На станции
не  знают,  куда  ушли  испытатели,  иначе  уже  прочесали   бы
окрестности,  и  Кирилл не знал, но если правильно считал Сашу:
не остановится девушка на полпути.  Сам  же  подбросил  дров  в
огонь,  заявив,  что считает муравьев если не разумными, то уже
не дураками. Явно же  в  свободное  от  охоты  время  бегают  к
лазиусам,  пробуют  установить  контакты,  следят  за  разумной
деятельностью. Дмитрий из любопытства и за  компанию,  а  Сашей
движет  неистовый комплекс. Зачем-то стремится доказать, что не
хуже мужчины в чисто мужских видах деятельности,  в  том  числе
даже в -- бр-р-р-р! -- драках, стрельбе...
     Зеленые   листья   иногда   вспыхивали  оранжевым.  Солнце
сообщало: оно еще светит остывающим багровым жаром, но  вот-вот
опустится  в  подземный  мир,  а  сюда  победно  упадет  холод,
наступит ночь. Кто-то оцепенеет, кто-то умрет.
     Два года  назад  он  шел  этой  же  дорогой.  Не  дорогой,
местами.  Два  года  для  этого мира равны геологической эпохе.
Дождик или ветерок меняют местность неузнаваемо  для  бегающего
или   ползающего   насекомого.   А  зима?  Великое  Оледенение,
ледниковый период, перепахивающий горы и реки!
     Комбинезон комбинезоном,  но  Кирилл  чувствовал  малейшее
колебание температуры. В солнечном луче невольно ускорял шаг, в
тени  с трудом перебирал ногами. На солнце даже мысли двигались
быстрее, сердце бодро гнало кровь. Сила играла, а в тени  сразу
вспоминал,   что   уже  не  мальчик,  что  час  назад  сполз  с
операционного стола и в теле смертельная  усталость,  и  хорошо
бы, чтоб как-то обошлось без него...
     Видел  четко шагов на двадцать, дальше расплывалось месиво
красок, как на мыльном пузыре. Не понять, то ли высохший  ствол
молочая,  то  ли  луч  света  с крупногабаритной пылью. Правда,
муравьи видят еще хуже, но у них зато панцирь, жвалы когти!
     Нос  воспринимал   запахи   шершаво-круглые,   квадратные,
причудливо   загнутые.  Глаза  еще  в  страхе  всматриваются  в
колеблющиеся миражи, а нос кричит, что прямо по курсу  затаился
огромный  богомол,  у которого зрение дай Бог каждому. Слева за
листиком спит огромная улитка, а справа  и  слева  в  расщелине
сухого листа затаилась целая шайка бродячих пауков.
     Он   шел   все   быстрее.   Анестезин  испарился,  чувства
воспринимали ярко, четко. Кирилл не  настолько  видел,  сколько
слышал,  ощущал...  Потом  для этого чувства придумают красивый
звучный термин, а сейчас вжиться бы, вчувствоваться...  Уже  не
чужак, еще не родной, но стремящийся войти в родню.
     Через  дорогу  перебегали  крупные и мелкие звери, крупных
было больше. Среди  них  --  многоногие,  шипастые,  панцирные,
ядовитые... Какие-то сяжечники провожали его взглядами, сидя на
листьях  или прячась между листьями. Два раза на него бросалось
нечто, оба раза сбивало с ног, но отпугивающий  комбинезон  нес
службу исправно, сам Кирилл не отбился бы и от микроба.
     Ощущение,  а  не  слух  или  зрение  заставило рухнуть под
защиту мясистого листа, одновременно срывая с  плеча  гарпунное
ружье. Меж гигантских листьев слабо мерцало, блеск опускался, и
сердце  Кирилла  сжалось,  предупреждая,  что  существо очень и
очень опасно.
     Вынырнув из-под листа, на камень упала человеческая фигура
в красном  комбинезоне.  За  плечами  нелепо  застыли   крупные
прозрачные  крылья,  разукрашенные  черными и красными пятнами.
Человек был увешан баграми, баллонами, из-за плеч  высовывались
широкие стволы, похожие на ракетные гранатометы.
     -- На  редкость  хорошая реакция, -- донесся мощный голос.
-- Даешь, Забелин! Даже я не успел бы... Может, пойдешь к нам?
     Кирилл поднялся из укрытия:
     -- Дмитрий! Немировский, это я.
     Дмитрий взвизгнул,  прыгнул  к  Кириллу.  Крылья  над  ним
задергались,  как  у  демона  на  детском утреннике. Он схватил
Кирилла за плечи:
     -- Боже, ты? Мы добивались, просили, умоляли, а нам ни бэ,
ни мэ, ни кукареку. Кирилл, ты прибыл в несчастное время.
     -- Я слышал, -- ответил Кирилл. -- Как она исчезла? Где?
     Голос Дмитрия стал тяжелым, как Баальбекские плиты:
     -- Утром вышли на охоту,  высоколобые  тоже  едят,  как  и
меднолобые...   Заодно   решили   пообщаться   с   лазиусами...
Удивительно,  скажу  тебе,   когда   начинаешь   их   понимать!
Разделились,  как всегда делали. Когда я вернулся, Сашки еще не
было. Она хоть и женщина, но точная, как Бисмарк. Женственность
удается из себя вытравить, а интеллигентность нет... Я бросился
искать. Прибегал даже на станцию -- вдруг вернулась?
     Он был как глыба раскаленного  металла.  Руки  нетерпеливо
дергались,  но  лицо  было  бледное, вытянутое, как у коня. Под
глазами застыли желтые  складки,  похожие  на  модно  спущенные
гетры старшеклассницы!
     -- Поторопимся, -- сказал Кирилл. -- Как в прошлый раз!
     Они   побежали,   держась  друг  от  друга  на  расстоянии
видимости. То один, то другой  исчезал  за  листьями,  камнями,
сухостоем,   но  Кирилл  чувствовал  присутствие  Дмитрия,  как
чувствуешь тепло невидимого костра. Дмитрий уже  сложил  крылья
пакетом  и  несся  в  сказочном  лесу  трав, похожий на джина с
сундуком сокровищ на спине.
     Воздух был еще прогрет, но тепло скоро начнет уходить.


     Когда   они   огибали   небольшое    озеро,    очертаниями
напоминавшее след от солдатского ботинка, Кирилл крикнул:
     -- В воде смотрел?
     -- Нет,  -- ответил Дмитрий несчастным голосом. -- Чего бы
она туда полезла?
     -- Взгляни на всякий случай.
     Дмитрий  подпрыгнул,  бесшумно  прилип  снизу  к  зеленому
одеялу  листа,  перебежал  по веточке, что протянулась почти до
середины озера. Веточка наклонилась, но Дмитрий ничего не  видя
и  не  слыша  вокруг,  водил  носом  над неподвижной как цемент
водой.
     Кирилл вздрогнул от его вопля:
     -- Красное на дне!..  Сашка,  Сашка!  Кирилл  скорее,  что
делать?
     Он едва не прыгнул вниз, Кирилл успел гаркнуть:
     -- Ко мне!
     Дмитрий со скоростью тахион оказался перед Кириллом. Глаза
его были  безумные,  губы  дрожали.  У Кирилла у самого дрожали
руки,  когда  он  обвязал  ему  вокруг  пояса  тонкий  шнур  от
гарпунной стрелы.
     -- Можешь   нырять.   Только  возьми  с  собой  что-нибудь
тяжелое.
     Дмитрий подхватил в обе руки кварцевую глыбу в  три  своих
роста,  побежал  по зеленой ветке. Последний листок склонился к
самой  воде,  коснулся  ее  поверхности.  Дмитрий   с   хриплым
возгласом прыгнул с него, прижимая к груди камень.
     Он  словно  упал  в  канцелярский клей. Глыба, несмотря на
размеры,  продавливала  воду   нестерпимо   медленно.   Дмитрий
погружался,  отчаянно работая ногами и виляя телом -- камень на
дно почти не тянул.
     Кирилл видел в проломленном  зеркале  воды  расплывающееся
красное  пятно, которое дергалось на месте, почти не сдвигаясь.
Наконец Дмитрий  выпустил  камень,  начал  судорожно  загребать
руками  и  ногами  на  манер  морской  черепахи.  Спускался  он
короткими дергаными рывками, зависал в плотной воде, похожий  в
эти моменты на впаянного в янтарь муравья.
     Кирилл  лег, опустил лицо к самой воде, но не прикасался к
опасной водяной пленке. Красное пятно  приблизилось  к  другому
красному  пятну,  слилось с ним. Кирилл вскочил, плавно потянул
за  линь.  Шнур   начал   выходить   без   привычного   плеска,
растолстевший от налипшей воды, скользкий, опасно липкий.
     Бесшумно  вынырнули  ярко-красные ноги, обмазанные толстым
слоем водяного клея. Кирилл с усилием тянул веревку,  с  трудом
преодолевая  сопротивление  воды.  Дмитрий  с Сашей выползли на
траву, за ними тащилась огромная  сосулька,  соединяющая  их  с
озером.  Дмитрий  поднялся на четвереньки, попробовал отползти.
Сосулька тянула обратно в озеро. Кирилл натужился изо всех сил,
сосулька истончилась, с  сухим  звуком  лопнула.  Дмитрий  упал
лицом вниз.
     Вдвоем  они  подбежали  к Саше. Дмитрий торопливо разорвал
водяную пленку на ее голове. Ее  глаза  были  открыты,  бледное
лицо разбухло, напитавшись водой. Дмитрий в отчаянии схватил ее
щеки в ладони:
     -- Сашка, Сашка... Кирилл, что делать?
     -- Убери воду, распухнешь.
     Кирилл  говорил  холодным злым голосом. Дмитрий я, услыхал
командирские нотки.  Пока  он  по-собачьи  отряхивался,  Кирилл
кое-как   разъединил   комбинезон  на  груди  Саши,  попробовал
вытащить ее или содрать комбинезон.
     Дмитрий бросил через плечо:
     -- Кирилл,  это  опасно.  У  озера  больше  всего  опасных
микробов.
     -- Забыл, как мы шли два года назад?
     -- Тогда  нам  сделали  прививки...  И  вообще  у нас была
другая иммунная система.
     -- Другого выхода нет. Помоги содрать скафандр!
     Саша была насквозь пропитана водой,  безобразно  разбухла.
Ее  крепко  сбитое  худощавое  тело  теперь  стало  водянистым,
колыхалось, как студень. Дмитрий безуспешно щупал  пульс,  рука
была холодной.
     -- Мертва...  -- прошептал Дмитрий. -- Долго же нас судьба
берегла. Она всю жизнь кому-то  доказывала,  понимаешь?  Потому
тренировалась до упаду, первой лезла во все стычки...
     Кирилл взял ее на руки, положил на самую вершину пригорка,
куда еще не достигали лучи заходящего солнца. Крупные кристаллы
песка   излучали   тепло,  самые  перегретые  приятно  обжигали
подошвы.
     Дмитрий  встал  на  колени  перед  телом  Саши.  Его  лицо
дергалось,  кривилось  во  все  стороны,  смотреть на него было
страшно и тяжело.
     -- Кирилл... А откачать ее никак нельзя?
     -- Ты же знаешь, если не  больше  десяти  минут...  А  она
пролежала под водой несколько часов.
     Над   ее  телом  колебался  столбик  перегретого  воздуха,
поднимался тяжелым паром. Кирилл отодвинулся от яркого  солнца,
Дмитрий словно не чувствовал прожигающие насквозь лучи. Лицо он
закрыл  ладонями, качался над телом друга. Воздух над ним стоял
сухой, накаленный.
     -- Будь  проклят  этот  мир...  --  донесся   до   Кирилла
изломанный  яростью голос. -- Будь прокляты все эти прыгающие и
летающие гады... Чистая, нежная... Какого черта? Зачем?
     Последний  солнечный  луч  ушел  с  пригорка  через   час.
Кристаллы  кварца  подпрыгивали,  звонко  щелкали,  остывая. Из
воздуха начало уходить тепло. Внизу у пригорка уже  была  тень,
оттуда тянуло холодом.
     Кирилл нехотя поднялся:
     -- Дмитрий, надо идти. Надо.
     Дмитрий  не  двигался.  Кирилл  потряс  за  плечо, бережно
поднял Сашу на руки. Теперь ее тело стало меньше, суше. Дмитрий
вскочил, отобрал, понес сам.
     Через четверть часа  выбежали  на  поляну,  откуда  смутно
различали  огромный  ярко-красный  купол станции. Вдруг Дмитрий
дернулся, с испугом посмотрел на дорогую ношу в руках. Глаза  у
него стали размером с блюдца:
     -- Кирилл... Кирилл... Что-то с Сашей?
     -- Клади на землю, -- распорядился Кирилл.
     Дмитрий  опустил  Сашу,  осторожно припал ухом к ее груди.
Кирилл  перевел  дыхание.  Его  собственное  сердце,  казалось,
только  сейчас начало биться. До этого действовал как в горячем
тумане, преодолевая боль, усталость, резь в  животе,  а  сейчас
отпускает, отпускает...
     Дмитрий  вскинул голову. Вместо лица -- вытаращенные глаза
и распахнутый рот:
     -- Мне... почудилось?
     -- Не думаю, -- от усталости его голос звучал буднично. --
Утонувшие муравьи сутками лежат на дне  чашки  с  водой.  Когда
высохнут -- оживают.
     -- Что ты мне о поганых муравьях! Ну не поганых, но это же
Сашка!
     -- Мы  не  муравьи,  но  уже  не  люди.  Не  прежние люди.
Большинство законов этого мира -- наши законы.
     Дмитрий расплылся в  такой  широчайшей  улыбке,  что  стал
похож на летающее блюдце:
     -- С  ума  сойти!  Я  скотина,  дурак,  осел!..  Нет, даже
богомол,   кивсяк,   щетинохвостка...   Хламидомонада!..    Так
оскорбить  этот  прекраснейший  из  миров. Тут сказочно, тут...
Эх-ма, тру-ля-ля, не женитесь на курсистках!  Я  расцелую  всех
насекомых, которых встречу!
     -- Ну-ну,  -- суховато сказал Кирилл. Перед глазами плыло,
в животе словно ворочали ятаганом. -- Значит,  еще  не  знаешь,
что можешь встретить...
     Руки Саши задергались. Дмитрий ухватил ее в охапку, прижал
к земле:
     -- Может быть, бегом к Кравченко?
     -- Чуть подождем.
     -- Кравченко -- голова! Умница, умелец. К тому же лауреат,
автор трех монографий методов трепанации.
     -- Мне  он  понравился  тоже.  Но  сюда  не  лауреатов,  а
знатоков Малого Мира,  либо...  чокнутых.  Тут  все  на  уровне
школяров.  Всякому  ли  лауреату  самолюбие  позволит  начинать
заново?
     Судорога подкинула Сашу  так,  что  распластанный  на  ней
Дмитрий  взлетел  как  от могучего пинка. Кирилл взял гарпунное
ружье, сел, прислонившись к еще теплому камню. Ноги не  держат,
а  тут  в  непривычной  роли:  бдить и охранять... Правда, хоть
ночные хищники еще не вышли, но еще опаснее  вечерние,  которые
успевают  на  границе  дня  и  ночи.  У  них  скорость, зрение,
реакция, точные броски...
     Не выпуская ружья, другой рукой расстегнул молнию, кое-как
сорвал с себя комбинезон. Кожа от  соприкосновения  с  воздухом
пошла   пупырышками.  Со  всех  сторон  бомбардировали  запахи,
сотрясения воздуха,  тепло,  холод.  Нервы  истончившейся  кожи
считали  информацию,  посылая  сигналы в мозг, но язык сигналов
пока что  китайская  грамота,  смутно  воспринимал  лишь  самые
простые   символы.  Во-о-он  за  тем  стеблем  дремлет  большой
кузнечик, который несмотря на травоядность, жрет и  букашек,  а
почти  под ногами, отделенный перегнивающим листом, спит хищный
кивсяк...
     Сашу подбрасывало,  выворачивало  из  стороны  в  сторону.
Дмитрий  висел  над ней, прижимая ее руками, удерживал головой,
чтобы  судорога  не  вывернула  шею.  Наконец  Саша  застонала,
челюсть отвисла, выпал синий распухший язык.
     Кирилл  отворачивался, уводил глаза. Неловко было смотреть
на грудь Саши: маленькую, но,  несомненно,  женскую,  на  белые
жуткие  шрамы.  Дмитрий  бесцеремонно  растирал  ей грудь, но у
суперменов, танцоров и прочих профессионалов другое отношение к
телу, а Журавлев без галстука в присутствии женщины  чувствовал
себя голым. И ее не привык видеть... Ну не в порядке.
     Брови  Саши  задергались,  словно  она тужилась разомкнуть
слипшиеся  веки.  Дмитрий  похлопал  ее  по  щекам.   Ее   лицо
перекосилось,   с  большим  усилием  она  открыла  левый  глаз.
Несколько мгновений смотрела, затем лицо  задергалось  сильнее.
Она плотно зажмурилась, словно увидела нечто ужасное.
     Дмитрий ликующе повернулся к Кириллу:
     -- Она  меня узнала! По глазам вижу, узнала!.. А я дрожал,
что  от  сырости  в  башке  что-нибудь...  Ну,  сам  понимаешь,
заржавеет или короткое замыкание... Теперь живем!
     Саша  уже не билась в конвульсиях. Грудь ее часто и нервно
поднималась, слышно было урчание и бульканье. Наконец  ее  веки
поднялись, глаза медленно прояснились. В них был ужас.
     -- Голова... -- послышался едва слышный шепот. -- Горит...
     -- Горит? -- не понял Дмитрий. -- Ты же мокрая! И в голове
у тебя...
     Кирилл собрал силы, чтобы сказать членораздельно:
     -- На станцию... Работа для Кравченко.
     Дмитрий   подхватил   Сашу,  стремительно  бросился  через
заросли. Через минуту вернулся, подобрал лежащего без  сознания
мирмеколога.  Воздух  похолодел,  движения  замедлялись,  холод
сковывал.
     Когда он подошел к огромному куполу станции, Кирилл и Саша
не двигались, будто окоченели. Они перестали  гнуться,  Дмитрий
нес  их  как бревна. Холод сковывал мысли, ощущения. Как сквозь
туман увидел раздвоенные морковки,  его  подхватили,  внесли  в
теплый,  даже  горячий  воздух.  Донесся  требовательный  голос
Кравченко...




     Утром Дмитрий  как  пушечное  ядро  с  грохотом  влетел  в
комнату к Саше:
     -- Как   тут  наш  новгородский...  То  бишь  новгородская
гостья? Не удивился морской царь, что вместо  Садко  пожаловала
его Дуня?
     -- Василиса, -- поправил Кирилл.
     Он  ходил  вдоль  стен и по стенам, изучал щипцы, гарпуны,
баллончики с ядом, клеем, аэрозолями.  Саша  сидела  в  кресле,
укутанная в теплое, зеленая от лекарств.
     -- Василиса,  --  отмахнулся  Дмитрий,  --  это  из другой
сказки. А Дуня -- орел, боевой товарищ. Пока Садко  играл,  она
саблей махала.
     Саша  бросила  ему  благодарный  взгляд.  На  Кирилла  она
старалась не смотреть, а когда подняла, наконец глаза, ее голос
был хриплым больше от неловкости, чем от болезни:
     -- Глупость какая... Второй раз в жизни  влипла,  и  опять
меня выволакивает Кирилл Владимирович.
     -- Мы без галстуков, -- напомнил Кирилл.
     -- Прости, Кирилл.
     Дмитрий   пристально   посмотрел  в  ее  бледное,  но  уже
похорошевшее  лицо,  явно  стараясь  изгнать   жуткое   видение
распухшей утопленницы:
     -- Добро  пожаловать с того света! В рай, ясно, не пустили
-- Бог правду видит -- так хоть про ад расскажи. В смоле сидела
или сковородку лизала? Для Мазохина место  уже  приготовлено?..
Хотя для утопленников должно быть нечто особенное...
     Саша со смущением повернулась к Кириллу:
     -- Сами  понимаете,  вам... тебе я обязана всем. Ты вообще
прибыл вовремя. Люди уже боятся выйти.
     -- Не зря, -- вставил Дмитрий.
     -- Да, не зря. Кто высовывается, может исчезнуть.
     Кирилл в недоумении повертел в  руках  сдвоенные  баллоны,
повесил обратно на стену.
     -- Пора представиться здешнему руководству, -- сказал он с
сомнением. -- До утра я согласно инструкции должен был отходить
от шока. Сейчас утро... Кто здесь командует? Наверное, все-таки
биолог?
     -- У  него нет специальности, -- ответил Дмитрий бодро. --
Не ахай, уже и здесь такие появились.  Администратор!  Отвечает
за  всю  программу.  Надо  сказать, план дает, хотя навалили на
нас, бедных...
     -- Администратор, -- повторил Кирилл упавшим  голосом.  Он
ладил  с  муравьями, зверями, птицами, ящерицами, компьютерами,
даже с людьми иногда удавалось, но за всю жизнь еще ни разу  не
удавалось  найти общий язык хотя бы с одним администратором. --
Я пропал... Администратор обязательно  повесит  на  меня  самую
пакостную  работу.  Как  бы  хорошо  я  ее ни сделал, все равно
погавкаемся!
     Дмитрий и Саша обменялись быстрыми взглядами. Кирилл снова
нервно прошелся по стенам,  но  смотрел  уже  не  на  диковинки
вооружения,  а  под  ноги,  будто шел за собственной похоронной
процессией.
     -- Кирилл, -- донесся до него крепнущий голосок  Саши.  --
Мазохин, естественно, насядет на вас. Это понятно. Однако у вас
есть шанс.
     -- Какой?
     -- Вас  прислали как спасателя! Спасателя с очень широкими
полномочиями.
     -- Полномочия мои не оговорены, -- огрызнулся Кирилл. -- А
отстаивать я не очень умею. Пробел в образовании.
     Дмитрий в великом удивлении поднял брови, изумился:
     -- Как? Да этому надо  учиться  в  первую  очередь!  Закон
выживания!
     -- Требуй  организации  собственной  группы, -- подсказала
Саша мягко. -- Ты во главе, мы с Димой подручные. На  подхвате.
От  нас  все  равно  толку  мало.  Мы  не специалисты. Мы, если
говорить честно, вчерашний день. Конечно, Мазохин не  разрешит,
но   вы  стойте  на  своем.  Это  единственный  шанс  отвоевать
самостоятельность. Или выходи на Ногтева...
     Без стука вошел  улыбающийся  Кравченко.  Профессиональным
жестом потрогал Саше лоб, сказал улыбчиво:
     -- Как   спалось?   Кирилл  Владимирович,  вас  приглашает
Мазохин.
     Кирилл дернулся,  словно  у  него  внезапно  заболел  зуб.
Кравченко уже выворачивал веки Саше, вглядывался в глазное дно.
Кирилл  обвел  лица  друзей  хмурым  взглядом, тяжело вздохнул,
молча вышел.


     Мазохин был высокий, широкогрудый, в  плотно  обтягивающем
тело  комбинезоне,  который  делал  его  похожим  на  циркового
арлекина. Мускулы  красиво  бугрились  под  эластичной  тканью.
Мазохин  выглядел  так,  словно  только  что  спрыгнул  с  туго
натянутой проволоки и шел жонглировать гирями, заранее  вздувая
мускулатуру.
     Он   поднялся  навстречу,  крепко  пожал  руку.  Лицо  его
излучало благорасположение.
     -- Здравствуйте, Кирилл Владимирович, -- сказал он  чистым
ясным  голосом.  --  Уж  извините, что мы всем коллективом, так
сказать, не присутствовали при вашем  втором  рождении...  Увы!
Каждая  секунда  на  вес  золота...  Нет,  намного дороже. Да и
работники здесь сумасшедшие. Звереют, если отрываешь от работы.
Не обижаетесь, что оставили с врачом наедине?
     -- Какие обиды? -- пробормотал Кирилл. -- Все правильно.
     -- Ну и слава Богу. А то ведь люди разные...  Не  угадать,
кто  на  что  обидится.  Я  хочу,  чтобы  вы  правильно  поняли
ситуацию.  Я  не  оговорился  насчет  цены   секунды.   Станция
обходится недешево, зато решает задачи, немыслимые для Большого
Мира,  Старого  Света, как его еще называют. Мы наладили плавку
особо   чистых   металлов,   растим   кристаллы   с   заданными
решетками... Переворот не только в науке, это ожидалось, даже в
экономике!  Наши  работы  дают  возможность  построить корабли,
которые пронижут насквозь Солнце, этот газовый пузырь... Мы уже
начали проковыривать  окошко  в  вакуумный  мир,  откуда  будем
черпать  неисчерпаемую  энергию. Это все здесь, в Малом Мире. И
только мы, никто больше, сидим на мешке с сокровищами! И ничего
не делаем, чтоб они стали доступны человечеству!
     Мазохин размахивал  руками,  глаза  блестели.  Кирилл  был
впечатлителен,  хотя  понимал,  что  напористая речь для того и
назначалась.
     -- Ценю вашу работу, -- ответил он с неловкостью. --  Тоже
хочу   поскорее...   Здесь   погибло   несколько  человек.  Как
энтомолог, полагаю, что основная опасность лежит в...
     Мазохин нетерпеливо прервал:
     -- Меры приняты. Со станции никто не отлучается,  питанием
обеспечивают    Немировский   и   Фетисова.   Они   десантники,
специалисты  по  выживанию...  Да,  Фетисова  наконец-то...  Но
теперь  все в порядке? Мы обязаны использовать все возможности,
которые дает уникальная станция. Мы за  эти  два  года  сделали
больше,  чем  сотня исследовательских институтов! Академия наук
выхватывает наши результаты еще горяченькими.  Мы  уже  окупили
затраты...
     Кирилл  с  трудом  борясь с рефлексом вежливости, заставил
себя прервать начальника станции:
     -- Простите,  но  станция  потеряла   специалистов   более
ценных, чем я. И может потерять еще.
     Если  именно  вы  не приложите свои умелые руки? -- быстро
добавил Мазохин. -- Вы сыщик? Майор Пронин, Квиллер, Мат  Хельм
и Тервис Макги в одном лице?
     -- Я  мирмеколог, -- ответил Кирилл. Он поднялся, чувствуя
странное облегчение. Мазохин  перешел  грань  глупой  остротой,
есть  повод  обидеться.  --  Здесь  не чикагские джунгли, а мир
насекомых. Инсектолог важнее сыщика. Ногтев определил мой  круг
обязанностей   достаточно   четко.  Я  хотел  бы  сейчас  иметь
подробную картину несчастных случаев.
     Мазохин тоже поднялся, но руками опирался на стул,  отчего
выглядел  угрожающе.  На  миг  в глазах промелькнуло колебание,
затем голос прозвучал без интонаций,  словно  был  синтезирован
компьютером:
     -- У вас будет возможность пожалеть, что работу на станции
начали  с  конфликта с руководством. А о несчастных случаях вам
лучше всего расскажет хирург Кравченко.
     Кирилл  вышел,  по   дороге   обратно   убеждал   себя   в
микропобеде.  Раньше  не  только  бы  сам подставил спину, но и
колени бы подогнул, чтобы удобнее  было  класть  седло.  А  тут
осмелел,  огрызнулся... Но куда денешься, все в руках Мазохина.
Даже  уволиться  нельзя,  уйти  в  другую   организацию.   Надо
лягаться.
     Кравченко   осторожно  возился  в  кабинете,  который  был
одновременно лабораторией, операционной и слесарной мастерской.
Кирилл остановился в дверях  пораженный.  На  столе  и  длинных
полках лежали приплюснутые разноцветные шары. Крупные -- с дыню
размером,  мелкие  с  кулак.  Внутри  шаров что-то происходило,
двигалось, поблескивало. В одном Кирилл рассмотрел снежно-белый
кристалл, вокруг которого вилась синеватая дымка.
     Кравченко поднялся с пола, улыбнулся:
     -- Экономия на посуде... Колбы  для  химических  растворов
таких размеров изготовить трудно, да и зачем?
     Кирилл  опасливо  покосился на водяные шары. Самые крупные
подрагивали,   словно   там   вот-вот   лопнет   ППН,    пленка
поверхностного натяжения.
     Кравченко угадал опасения Кирилла, заметил энергично:
     -- Не  тревожьтесь!  Межмолекулярное  сцепление -- сила. Я
тоже сперва вздрагивал, казалось, что это вода  в  целлофановом
пакете... Нечему там лопаться, вот в чем фокус! Ард слоем того,
что нам кажется пленкой, другая пленка, третья, четвертая... До
бесконечности!  До  ядра  то есть. Дмитрий увидел, тут же подал
Мазохину заявку на изобретение: беспосудную  торговлю  молоком,
кефиром, соками...
     Кирилл не понял, растерялся:
     -- Торговлю молоком? Здесь?
     Кравченко нетерпеливо махнул рукой:
     -- Я  забыл, что вы еще не знаете Мазохина. И Немировского
тоже. У одного слишком много свободного времени,  у  другого...
Словом,  один  подал,  другой  утвердил и отправил наверх... Вы
знаете, если бы не вы, то вчера мы могли бы не  досчитаться  не
только  Фетисовой!  Мы  уже  вооружились,  как  крестьяне перед
битвой, вышли, а тут вы навстречу!
     -- Не я, Дмитрий...
     -- Но ехали на нем вы?
     -- Он нес нас с Сашей.
     -- Ну ехали, нес, это тонкости терминологии.  В  отношении
Дмитрия,  мне  кажется,  больше подходит слово ехали. На нем не
только ездить, весь Малый Мир можно вспахать. С Фетисовой уже в
норме?
     -- Вашими молитвами.
     -- Намекаете, что я ничем не помог? Да, лишь
     болеутоляющее,  укрепляющее...  --  Вы  сделали  основное,
зачем скромничать? А дальше вывезет молодость, ее здоровье... У
вас что-то ко мне? Вы извините, это кажется грубым, но мы рычим
и  кусаемся,  если  отрывают  от  работы. Я ведь тоже нобелевку
строгаю,  как  и  все  здесь...  Мы   встречаемся   вечером   в
кают-компании.
     -- Да, наслышан, -- ответил Кирилл. -- И тоже встречаетесь
поневоле. Вы не то уколы, не то еще что похуже...
     -- Все  бывает, -- ухмыльнулся Кравченко. Он с нетерпением
оглянулся на удивительные растворы.
     -- Мне нужна картина всех несчастных случаев.
     Кравченко уже с мукой покосился на разноцветные шары:
     -- Э-э... садитесь, что ж делать. Это приказ Мазохина?
     -- Скорее всего подсказка.
     -- Э-э... тогда, может быть, лучше  расскажут  испытатели?
Они  сопровождали  каждый  выход.  Без них и вода не святилась,
если наружу.
     Кирилл поднялся:
     -- Вы  человек  занятой,  я  лучше   потревожу   свободных
охотников.  Мне  все  равно  из  какого  стакана  пить. Лишь бы
чистый. До свиданья!
     -- До свиданья, -- ответил Кравченко уже из другого  конца
комнаты.
     В  коридоре  Кирилл  ощутил,  что  осталось некое ощущение
недоговоренности. Занятость занятостью,  но  кое-что  Кравченко
придержал в рукаве.
     Саша  и Дмитрий повернулись к нему, в их глазах был один и
тот же вопрос. Кирилл отмахнулся:
     -- Вроде бы отгавкался... К  добру  ли!  Конфликты  далеко
заводят,  с  начальством  -- тем более. Давайте рассказывайте о
ваших бедах.
     Саша опустила голову, а  Дмитрий  после  паузы  заговорил,
тоже не поднимая глаз:
     -- Первыми  погибли  Коля  Лямин  и  Максим Сафонов. Тогда
конструировали крылья, вообразили себя Икарами.  Нет,  тот  был
дурак -- Дедалами! Каждый работал над собственной конструкцией,
собирался   дать   сто   очков   вперед  любому  по  дальности,
грузоподъемности, в высшем пилотаже. Лямин и Сафонов  поднялись
первыми.  Крылья у них были не ахти, но здесь взлететь можно на
чем угодно! Вон паук на собственной паутине летает...
     Саша кашлянула, сказала низким сдавленным голосом:
     -- Высоко  взлететь  не  удалось.   Едва   поднялись   над
верхушкой  молочая,  как  мелькнула  огромная  тень.  Мы  внизу
ощутили воздушный удар, нас разметало по земле. Никто  даже  не
понял, стриж, ласточка или еще кто...
     -- Из Центра потом сообщили, что ласточка...
     -- Но это уже потом, -- подтвердила Саша.
     Кирилл  молчал,  рисуя  картину  в деталях. Он знал, что с
того дня Полигон охраняется особенно  тщательно.  Даже  накрыли
тонкой  металлической сетью. Насекомые еще могут шнырять туда и
обратно, а вот даже воробей не пролезет. Но и без воробья можно
влипнуть. Есть люди, которые  могут  отхватить  себе  пальцы  в
ручной мясорубке...
     Дмитрий сказал с облегчением:
     -- Мы с Сашкой всегда шли первыми! Прикрывали яйцеголовых.
Но тут   у   них  сыграла  амбиция:  каждый  летит  на  крыльях
собственной конструкции! Мы с Сашкой бросились мастерить, но ты
не поверишь, как быстро могут работать руками эти доктора наук,
если им загорится! Мы с Сашкой отстали всего на сутки...
     -- Свою конструкцию? -- удивился Кирилл.  Он  с  уважением
посмотрел на Дмитрия.
     -- Да.  Взяли  готовые  --  прибили  двух  мошек,  выдрали
крылья. Как говорится, нечего ждать милостей у природы...
     -- Второй случай тоже был в полете?
     -- Никита исчез, погиб на пустом заброшенном  пне.  Искали
трое  суток,  до сих пор не вносим в списки погибших. Четвертый
погиб  а  полете,  после  чего  Мазохин  запретил  пользоваться
крыльями.
     -- Разумно. Дальше?
     -- Что  в  запретах разумного? Я слышал, это всегда вело к
застойным явлениям.
     -- Этот запрет был разумным, потом объясню.
     -- Володя Измашкин погиб  пятым.  Тогда  мы  выходили  уже
группами.  Измашкина  схватил огромнейший муравей. Нет, Кирилл,
не лазиус и даже не рыжий, с которыми мы так по-детски дрались.
Господи,  стыдно  вспомнить!  Он  сцапал  Измашкина  и  тут  же
умчался. Нас не заметил. Да и что мы смогли бы? Легче броситься
на тиранозавра с палкой.
     -- Когда это случилось?
     -- Еще  прошлым  летом.  А  в  начале этого погиб Морозов.
Исчез прямо с порога. Теперь станцию можем покидать только мы с
Сашей. И то лишь ради еды, а то куковали бы взаперти.
     Кирилл с отвращением осмотрелся по сторонам:
     -- Так и живете? Это же тюрьма! Сами себя замуровали.
     -- Так и живем, -- ответил Дмитрий хмуро.  --  Ученым  еще
терпимо. Физические законы и под этим бронированным колпаком те
же, что и снаружи. Науку можно двигать, а каково нам?
     -- Дело  не в вас, -- проговорил Кирилл медленно, стараясь
не упустить медленно оформляющуюся мысль. -- Дело не в вас...
     -- Мы с Сашей  уже  год  бомбардируем  высокое  начальство
депешами.  Требуем  тебя. Утешаемся, вот приедет мирмеколог нас
рассудит!
     -- Научился  выговаривать?  Тогда  есть  надежда.   Несите
отчеты:  кто  погиб,  когда, как. Данные о погоде, температуре,
влажности. Все данные!


     За день нетерпеливый Дмитрий раз сто  забегал  к  Кириллу.
Тот  сидел  в его комнате, горбился перед экраном, где мелькали
ландшафты,  буреломы,  скалы,  причудливые  тени.  Сбоку   едва
поспевали   колонки   цифр:  температура,  давление,  солнечная
радиация...
     -- Что-нибудь проклевывается?
     -- Кирилл с  досадой  выключил  компьютер.  Экран  померк,
только  в  центре  долго  угасала  сверкающая  точка,  словно в
черноту удалялся невидимый звездолет.
     -- Ни малейшей закономерности, чтобы зацепиться.  Придется
побывать на местах.
     Дмитрий взвился, с грохотом ударился о потолок:
     -- Кирилл, спаситель!! Благодетель!
     Кирилл нервно оглянулся на дверь поежился:
     -- Но как с Мазохиным? Ногтев вроде бы дал мне карт-бланш,
но здесь  все  в руках Мазохина. Я не умею, не умею с людьми! С
детства предпочитал играть с котятами, щенками...  С  муравьями
вообще без проблем.
     -- Надо  выстоять. Еще не потребовал особой группы? У тебя
сейчас на руках неожиданные козыри. Только появился,  сразу  же
спас  Сашку.  Пользуйся.  Эх,  если бы на годик раньше... Иди к
Мазохину прямо сейчас. Да не трясись, не паук же он!
     -- В том-то и дело...
     Дмитрий, похлопывая его по плечам, проводил до дверей:
     -- Задержи дыхание и жми на  всю  катушку.  Хочешь,  мы  с
Сашкой постоим в коридоре?
     -- Упаси  Бог! Нет, я сперва зайду к себе. Обдумаю, с чего
начать, подготовлюсь.


     Вчера в спешке не рассмотрел станцию.  Сегодня  весь  день
просидел у Дмитрия, тоже было не до него, лишь сейчас заметил и
оценил   кольцевой   коридор,  опоясывающий  станцию.  Броневой
колпак! Зачем? Понятно, почему двери лабораторий идут  с  одной
стороны   коридора,   а  с  другой  бесконечной  цепью  тянутся
иллюминаторы с чудовищно толстыми стеклами. В промежутках между
иллюминаторами гроздьями висят огнеметы, разбрызгиватели  ядов,
паралитического  газа.  Опасаются,  что  жуки-аборигены возьмут
станцию пришельцев штурмом?
     Он толкнул дверь, остановился  на  пороге  своей  комнаты.
Здесь  еще  не  был,  ночевал у Дмитрия. Типовая трехсекционная
комната. Три стола, дюжина  стульев.  Деревянная  кровать.  Все
сделано  грубо, с чудовищными затратами сил и времени. На славу
трудились  умельцы.  Те,  которые   в   маковом   зерне   режут
велосипеды.  Здесь  их  мастерство так же остро необходимо, как
велосипеды в маковых зернах.
     Стол  пригодится,  на  нем  можно  что-то  поставить,   но
кровать?  При  здешнем  весе спать можно хоть на камне, хоть на
острие бритвы. Можно, стоя на голове. Или зависнув на  мизинце.
Мизинце любой ноги.
     Сегодня,  когда  мельком  увидел  некоторых  специалистов,
решил, что улавливает причины  неблагополучия.  Таких  встречал
даже  в МГУ, хотя подобные ребята предпочитают ящики, там такие
возможности.     Со     школы     уже     ориентированы,      в
пятнадцать-шестнадцать   лет   --   студенты,   в  двадцать  --
аспиранты,  через  три  года  --  кандидаты,  под  тридцать  --
доктора.  И  не  потому,  что  делают  карьеру,  степени  к ним
приходят  сами,  потому  как  работают  каторжно.   Хватает   и
прилипалам,  и  соавторам,  и  замам  директоров  по  научной и
хозяйственной части. Но парни, увы, узкие спецы, никто  из  них
не видит дальше собственного стола или пробирки... Они технари,
а технари не могут быть специалистами по выживанию в этом мире.
     Кирилл  ходил  безостановочно  по  квартире,  благо ходить
можно и по стенам, а при некоторой сноровке  даже  по  потолку,
раздраженно   отшвыривал   с   дороги   нелепые  стулья.  Мысли
перескакивали с одного на другое,  избегая  больного  места  --
пора идти к Мазохину.
     Из  окна  бил  яркий,  как  прожектор, луч света, и Кирилл
безотчетно вытянул руку. Ладонь вспыхнула как  красный  фонарь,
на   пол   рухнула   огромная  багровая  тень.  Мышечная  ткань
просвечивала розовым киселем. Вены переплетались  как  кружева,
едва  виднелись  ниточки  капилляров, победно и траурно темнели
кости. Их соединяли полупрозрачные, словно бы  размытые  хрящи.
На фалангах плоти почти нет, разве что полоска розовой дымки да
висящие  на  ней  темноватые  пластинки  когтей. На них страшно
смотреть: вот-вот соскользнут на пол, ведь ничто как  будто  не
держит...
     Убрал  руку  в  тень,  ощущение реальности вернулось. Увы,
привычной надежности не осталось. Сердце тревожно стучит, нервы
оголены...
     Не в силах противиться искушению, провел большой лупой над
локтевой веной. Близко к поверхности в полутемном тоннеле несся
с большой скоростью поток крохотных темных  тарелочек,  немного
реже    мелькали    бледные    амебы   --   милиция   огромного
тела-государства.
     Два года назад их увидеть бы не удалось, тогда  уменьшался
весь,  теперь  было  не столько уменьшение, сколько "вышибание"
лишних клеток, а кровяные тельца были почти  прежних  размеров.
Если  он  стал  меньше в сто раз, то они -- в два-три раза. Еще
мельче -- нельзя, опасно.
     Поворачивая палец  в  солнечном  луче,  он  выбрал  хорошо
просвечиваемый  участок  капилляра.  Красные эритроциты мчались
такие одинаковые, словно вылетели из-под  одного  штамповочного
молота. Уже убирал лупу, когда заметил целенаправленно спешащих
лейкоцитов...  Ага, впереди кипит бой. Через царапину прорвался
десант  отливающих  железом  пришельцев,  похожих  на   рогатые
морские мины!
     Многорукие лейкоциты облепляли мины со всех сторон. Гибли,
но и враги  застывали, деформировались. Что ж, если на царапину
капнуть клеем, перекрыть канал переброски захватчиков... Дальше
бравые лейкоциты позаботятся и сами.  Даже  в  его  уменьшенном
теле  их  десятки  миллионов,  а  заводы в спинном мозге -- или
лучше сказать военные академии -- ежеминутно выпускают в  кровь
сотни новых бойцов!
     Он  повернулся  в  солнечном луче, придирчиво рассматривая
себя в зеркало.  Терпимо...  Печень  увеличена,  но  так  надо,
сердечная  мышца  не растянута, поджелудочная на месте... Вроде
бы на месте. Впрочем, вечером все равно осмотр у Кравченко.
     Комбинезон неприятно шелестит в его  руках,  растягивается
слишком  туго.  И  застежки  такие,  что только двумя руками...
Мазохин требует, чтобы комбинезоны носили и внутри  станции,  а
Кравченко  превзошел  даже  Мазохина:  мол,  только  перед сном
снимать, хищные микробы пробираются и под бронированный колпак!
     Ноги  донесли  до  массивной  двери  с  надписью   красным
"Выход",  пальцы  коснулись чувствительной пластины, вот уже на
плечи  обрушилось  неистовое  солнце...   Да,   друзья   с   их
мужественно-веселым  трепетом  помешают ощутить единство с этим
миром, необходимо побыть  одному,  ведь  даже  он,  специалист,
ведет  себя  пока  что  как  человек, уменьшившийся до размеров
муравья, а не как муравей...
     Только  отойдя  от  бронированного  купола,  осознал,  что
подсознательно  бежит от неприятного разговора. Бежит! Вот так.
Не сказывается ли миниатюризация? Не доминируют ли в Малом Мире
рефлексы над разумом даже у человека? Не могут ли...
     А ноги потихоньку несли все дальше от станции.
     -- Перестань, -- сказал Кирилл  с  отвращением.  --  Какие
рефлексы?  Ты  в Большом Мире удирал от неприятностей точно так
же. На одних рефлексах... Вернись,  выскажи  этому  меднолобому
администратору! Добивайся!
     Он  составил  мощную  речь,  полную  убийственных доводов,
сарказма,  неотразимую,  сверкающую...  Станция  за  это  время
скрылась,  только  над  зелеными зарослями расплывалось красное
пятно верхушки купола.
     Даже застонал от отвращения. Червяк,  амеба.  Ничтожество.
Это  не  его  роль,  он  привык  жить в норке. Всегда находятся
бравые, не знающие сомнений, четко видящие светлое  будущее  --
неизбежный  удел  человечества.  Или  эти  бравые уже настолько
завязли  в  дерьме,  что  только  презираемый  интель  способен
спасти?  Глупый  вопрос,  и  так  видно.  Но  интеля  всю жизнь
приучали, что он -- прослойка  между  настоящими  классами,  он
должен  только  получать  ЦУ  с  обеих сторон, а решать за него
будут  другие,  настоящие.   И   вот   он,   Кирилл   Журавлев,
чистопородный  интель -- откуда опять взялся? Разве не всех под
ноготь  в   семнадцатом,   двадцатых,   тридцатых,   сороковых,
пятидесятых...  --  стоит  в растерянности. Как породистый пес:
все понимает, но сказать не может.
     Воздух мягко расступался, похожий на бассейн. Впрочем, это
и есть  бассейн   --   воздушный.   Вместо   рыбы   --   хищные
микроорганизмы,  а планктоном служат крупинки цветочной пыльцы,
споры, даже едва различимые молекулы запаха.
     С каждым шагом нечто входило в Кирилла. Его  Я  разбухало,
не  вмещалось,  шло  вместе с ним расширяющимся облаком. Оно же
дало сигнал возможной опасности, и Кирилл плюхнулся под  защиту
толстого,  как перекрытие спортивного зала, широкого листа. Над
верхушками зеленых стеблей бесшумно плыло  сверкающее,  похожее
на  паутинку  с  новогодней елки. Едва не зацепилось, но теплый
поток  воздуха  помог,  серебристое  облачко   взмыло,   быстро
растворилось в синеве.
     Кирилл,     лежа,    проводил    взглядом    чистоплотного
паучка-путешественника. В середке паутины, такой же серебряный,
незаметный.  От  полета  ни  шума,  ни  запаха...  Так   и   до
экстрасенсорной чуши можно дойти!
     Уже не колеблясь, содрал комбинезон. Теплые ладони воздуха
быстро  высушили  вспотевшее  тело.  Хлынул  поток  информации,
истончившаяся кожа не  комбинезон,  от  мира  не  отгораживает.
Запахи  идут прямо в тело. Кирилл в подражание муравьям перешел
на трахейное дыхание. Еще не понял, чем  пахнет,  под  кем  как
дрожит  почва,  кто  как  трясет плотный, как кисель, воздух --
здесь все хитрят,  имитируют,  прикидываются,  но  чувства  уже
начинали делать первую важнейшую прикидку: опасно -- безопасно.
     Он  постоял с комбинезоном в руке. Ага, вот уже простейшие
сигналы: "вода справа", "завтра будет сухо"...
     Не выходя из тени, но не подходя к растениям, он  медленно
побрел  прочь от станции. В кулаке держал свернутый комбинезон,
так надежно отгораживающий сотрудников от мира. От  хорошего  и
плохого. От опасности и сигналов об опасности.
     Он  пробыл в исполинском лесу растений весь день. Двигался
с оглядкой, часто  стряхивал  на  себя  капли  влаги,  возмещая
потерю  воды.  К  вечеру  уже  определял  направление  запаха с
точностью до градуса, мог в этом потягаться с майскими  жуками,
а по сотрясению воздуха узнавал крупных насекомых.
     Наткнулся на свисавшую до земли ягоду земляники размером с
газетный  киоск.  Голод напоминал, что хотя ему и убрали лишние
кишки и еще много чего, но кушать все равно надо, даже если  он
самый что ни есть одухотворенный интеллигент.
     Красноватая плоть оказалась из толстых веревок, между ними
пугливо  прятались  клетки помельче, заполненные сладким соком.
Сквозь прозрачные розовые стенки просвечивали булыжники  семян.
Жевалось трудно, морякам Колумба легче было грызть сапоги.
     Когда  оглянулся на ягоду издали, не мог отыскать фасетку,
которую грыз. Ягода лежала целая, громадная, налитая соком. Всю
станцию можно накормить! Неделю ели бы, еще и осталось бы.  Это
и плохо: здесь можно опуститься до примитивного собирательства,
как  было  в  каменном  веке.  Или  хорошо?  Природа  прокормит
триллионы людей.  Никаких  покорений,  поворота  северных  рек,
загрязнения, истощения, ядохимикатов...
     Чувства  не  только  обострились, а еще как бы удлинились.
Смутно чувствовал, что происходит во-о-он за  теми  растениями,
они  сливаются  в зеленовато-серую стену. А какие способности в
нем разовьются, когда проживет здесь год? Два?
     С радостно-потрясенными чувствами прыгнул через трещину. В
воздухе почему-то развернуло боком, едва дотянув  до  края.  По
спине пробежал страх, ведь прыгал с запасом...
     В  тело  начало  вползать странное оцепенение. Расхотелось
шевелиться, мысли потекли вяло, медленно, блеклыми урывками.  С
огромным  трудом заставил себя двинуться через заросли. Впереди
уже  смутно  маячил  спасательный  красный   купол,   но   ноги
подгибались. Слабел очень быстро.
     Прыгнул  еще,  но, когда с трудом поднялся на ноги, понял,
что  от  скачков  надо  отказаться.  Жизнь  уплывала  с  каждой
минутой.  Воздух  уплотнялся,  отбрасывал,  как  резина.  Мысли
путались, растушевывались.
     Красный  купол  расползался,  исчезал  в  пестром  тумане.
Упасть  нельзя,  уже  не  встанет,  но  тело  застыло, застыло.
Никакой боли, мук, просто остался Кириллом Журавлевым разве что
на четверть, и та испарилась, уже не  мог  удержать  погасающие
мысли, что исчезали, не оставляя даже провалов.
     Донесся  то  ли  крик,  то  ли  вой.  Мелькнуло  красное с
оранжевым, мир  перевернулся.  Кирилл  непонимающе  смотрел  на
крупные  кристаллы  песка, что вдруг замелькали перед глазами с
большой скоростью. Потом вдруг нахлынули звуки, так же внезапно
услышал запахи, откуда-то пошло тепло.
     -- Где тебя ангелы носили?  --  услышал  как  сквозь  вату
срывающийся  от  ярости  голос.  -- Дурни, сами настояли, чтобы
прислали... За день испсиховался, а что будет за неделю?
     Тепло шло от Дмитрия. Кирилл с трудом разомкнул  застывшие
губы.
     -- Не трусь, я с тобой...
     Дмитрий несся к станции, как ракета с тепловым наведением.
Кирилл напряг мышцы, пошевелил руками.
     -- После  захода  солнца  выходить  нельзя,  --  прокричал
Дмитрий ему в ухо. -- Олень неграмотный, не  знаешь?  Тоже  мне
муравьист!
     -- Холод притупляет...
     -- Наши  крохотные  тельца тепла не держат. Застываем, как
мухи!
     -- Да знаю, знаю...
     С разбегу  ударились  о  двери  станции.  Вспыхнул  яркий,
режущий  глаза свет, дверь сползла вбок. Дмитрий занес Кирилла,
поставил в коридоре на ноги.
     Кирилл зябко дергался, только теперь ощутил холод.
     -- Ты что-то принял, чтобы не застыть?
     -- Знамо дело, -- ухмыльнулся Дмитрий. -- Мы не  тараканы,
чтобы  замирать  на  всю ночь. Температура людям не указ. У них
есть, то есть, у нас, своя температура! Тридцать шесть и шесть,
а на станции -- двадцать  шесть.  Ночные  джунгли  зрим  только
через  иллюминаторы.  Мазохин вообще планирует выпускать нас на
охоту только по ночам, когда все замерзает.
     -- Дурость, -- ответил Кирилл сердито.  Он  уже  пришел  в
себя,  даже  Дмитрий учит, что свалял такого дурака, сердился и
на себя,  и  на  местные  порядки.  --  Ночью  рай  для  других
хищников.  Слушай, есть на станции места, где нет этих странных
двадцати шести?
     -- Есть, --  ответил  Дмитрий  озадаченно,  --  на  складе
запасных частей.
     -- Спасибо, -- поблагодарил Кирилл, -- я буду спать там.


     Ночевал  Журавлев  не один. Пришла Саша. Кирилл не спорил,
но девушка, холодно  сверкая  очами,  заявила  безапелляционным
тоном,  что  любые  испытания ее долг. Ну и с Немировским тоже.
Она проведет ночь здесь, ну и, так и быть, в  виде  исключения,
если это безопасно, разрешает яйцеголовому и мирмекологу. С нею
ученый не пропадет, она профессионалка, натренирована.
     -- Да  ладно-ладно,  --  торопливо  согласился  Кирилл. --
Конечно  же,  женщины  самые  сильные  и   храбрые,   умные   и
натренированные.  Мужчины  ни  к  черту,  согласен. Куда нам до
женщин. А вы, Саша, самая  профессионально  ориентированная  из
всех  женщин.  Я  с ликованием принимаю ваше покровительство. С
вами я как у богини за пазухой. Большое спасибо.
     Дмитрий   орал,   ругался,   убеждал,   ораторствовал    о
достоинствах  человека,  потрясал  перед  их  носами трудами по
анабиозу, что мгновенно  выдал  принтер  на  его  запрос.  Увы,
проклятое  чувство  товарищества  пересилило  логику.  Ругаясь,
бурча, отправился вслед за друзьями "тараканить".
     Холод ударил как молот. Кирилл почти  не  слышал,  как  за
спиной  захлопнулась  дверь  склада. Сердце успело стукнуть два
раза, мышцы одеревенели.  Перед  замерзающими  глазами  застыло
перекошенное страхом лицо Дмитрия...
     ... Поплыло, на миг исчезло. Глаза моргнули, сгоняя слезу.
Кирилл шевельнулся, повел глазными яблоками, ощущая
     непривычную   резь.   Рядом  медленно  поднимался  с  пола
Дмитрий. Он говорил с негодованием:
     -- ... а я говорю, лучше  ко  мне!  И  теплее,  и  постели
человеческие!
     -- Успокойся,   --   ответил  Кирилл.  Язык  у  него  едва
двигался. -- Уже утро.
     Дмитрий посмотрел подозрительно, словно ожидая  розыгрыша.
Огляделся  с  недоумением.  Рядом  неспешно  поднималась  Саша.
Сказала очень медленно, всматриваясь в Кирилла и Дмитрия:
     -- Доб...рое утро.
     -- Для кого  доброе,  --  буркнул  Дмитрий.  --  Вежливая,
самому Сатане доброго здоровья желает. Кирилл, а ты уверен, что
все кончилось? Я ничего не почувствовал.
     -- А чего ты ожидал?
     -- Ну... муки замерзания. Я читал! Гаврош замерз... или не
Гаврош?  Словом, это было еще при проклятом капитализме. В ночь
перед Рождеством в богатом доме горел  яркий  свет,  богатые  и
толстомордые  дети  капиталистов  и  угнетателей плясали вокруг
елки, а бедный сиротка в жутких муках замерзал под их окном...
     -- Нашел, что вспомнить, -- ответил Кирилл. -- Капитализм!
Он остался только в слаборазвитых странах, вроде  США,  Англии,
Германии,  Франции,  а мы да Монголия идем дорогой прогресса...
Сегодня получили добавочных шесть-семь часов  жизни.  Если  так
каждую ночь, проживем лет на двадцать дольше.
     Саша сказала с удивлением:
     -- Жизнь прерывается, в ночном холоде не стареем?
     -- Верно.
     -- Но гарантий нет, -- уточнил Дмитрий.
     -- Это  не  ремонт  телевизоров. Можем прожить в сотни раз
дольше. Кто знает, что в организме меняется?
     -- Но можем...
     -- Можем, можем. К сожалению.
     Саша перевела взгляд с одного на другого. Они  молчали,  и
она спросила строго:
     -- Что "можем"?
     -- Дмитрий имеет в виду, что можем не дожить до вечера, --
объяснил Кирилл любезно.
     Дмитрий крякнул:
     -- Люблю  ученых! Если не загрязнение, не атомную чуму, то
все  равно  без  подарка  в  гости  не  ходят.  Хоть  руки  вам
связывай...  Ладно, трус в покер не играет. Слушай, что-то есть
не хочется... С чего бы?
     Саша в изумлении даже отступила на шаг:
     -- Ты? Не хочешь есть? Кирилл, он серьезно заболел. Срочно
на операцию. На ампутацию даже...
     Дмитрий поднес ей под нос здоровенный кулак:
     -- Вот тебе ампутация! Кирилл, я все понял. Сюда бы нашего
Хомякова, ответственного за продукты! Мощный  союзник,  всех  в
анабиоз уложит.
     -- У нас мало продуктов? -- спросил Кирилл недоверчиво.
     -- Навалом,   --   оскорбился  Дмитрий.  --  Мы  с  Сашкой
буссенары первой гильдии. Хаггарты, тартарены! Но ты же  знаешь
хозяйственников.  У  нас  застойные  явления  когда  были,  при
капитализме? Должны экономить, держать впроголодь, а на складах
гниет... Какие будут указания, Ваше Начальство?
     Кирилл посмотрел  по  сторонам.  Помещение  склада  залито
утренним солнцем, воздух прогрелся.
     -- Говоря  милицейским  языком,  сегодня  выходим на место
происшествия.




     Зажав себя в кулак, он твердым шагом двинулся к  Мазохину.
В  иллюминаторы  ослепляюще  светило  солнце,  кристаллы кварца
стреляли по глазам болезненно яркими зайчиками. Слева от дверей
раздавались  голоса,  визжали  инструменты,  в  щели  выползали
струйки незнакомых, не существовавших до этого дня запахов.
     Уже перед кабинетом шефа его перехватил Кравченко. Затащил
к себе,  опутал  датчиками,  дыши  не  дыши,  напрягись,  согни
кулаки...  Кирилл  осторожно  закинул  удочку  насчет  странной
изоляции.  Кравченко  живо  возразил,  не  переставая  работать
компьютеризированной техникой:
     -- Ваша  изоляция  ночью  на  складе  выглядит  еще  более
странно...  Кирилл  Владимирович,  средства  вам  отпускают  по
результатам. Мы должны  показать,  что  приносим  прибыль.  Нас
спасла  партия  особых  кристаллов,  которые вырастили сразу по
прибытии Коля Лямин, ныне погибший, и ваш покорный слуга. После
этого прислали сразу пятерых, в том числе Мазохина. Забелин и я
собрали уже  здесь  инструменты  для  операций  на  яйцеклетке.
Теперь  нас  завалили  аппаратурой,  на  лету выполняют заказы,
присылают специалистов.
     -- Но нельзя же все время слесарить!
     -- Ваш приезд -- первый признак  роскоши.  Вы  первый,  от
кого   не  требуют  выполнять  программу.  Ну,  спасатель  тоже
профессия для экспериментальных случаев, но мы уже нашли выход,
запершись.
     -- Это не выход.
     -- На какое-то время выход. Но вас прислали, хотя  от  вас
не  ждут  непосредственной  отдачи. Вы не растите кристаллы, не
монтируете аппаратуру. Согласитесь, что для
     экстремальных условий...
     -- Мазохин эти условия будут создавать каждый день.  Тогда
он  Бог, хозяин! Диктатор... Можно под лозунгом экстремальности
заставить людей делать любую обезьянью работу.
     Кравченко смотрел с мягкой укоризной:
     -- Мы все собрались сюда для обезьяньей работы. Как вам ни
обидно это, но и собственным прибытием вы обязаны успеху группы
Мазохина. Он успел многое.
     -- Он пытается одеть хоть хомут и на меня!
     -- Рук не хватает.
     -- Я лучше знаю,  где  принесу  больше  пользы.  И  Ногтев
знает.
     Кравченко пожал плечами, его лицо стало отстраненным.
     -- Начальству с Олимпа виднее.
     Кирилл  отвел  глаза.  Запрещенный  прием,  это  не  в его
правилах.
     -- Я специалист. Пусть мною руководят специалисты.
     -- Начальству  виднее,  --  повторил  Кравченко   так   же
холодновато, но в его тоне просматривалось: он думает о Ногтеве
как  о  специалисте.  Доктор  снял с Кирилла датчики, упрятал в
шкаф. -- Не знаю, есть ли смысл создавать  особую  группу.  Нас
мало.
     -- Какую группу?
     Кравченко усмехнулся:
     -- Как  будто  не  знаете. Вы на белом коне, Немировский и
Фетисова с мечами у ваших стремян. Они  нам  уши  прожужжали  о
ваших... деяниях.
     Его   глаза  блеснули,  голос  дал  сбой.  Кирилл  коротко
поклонился, вышел, только в дверях зацепился от  неловкости  за
косяк.
     Мазохин  ковырялся в кабинете с отверткой в распотрошенных
внутренностях компьютера. Был  он  в  маске,  перчатках  поверх
комбинезона,  но  дело,  судя  по проклятиям, не шло. Крохотные
детальки  плясали  в   воздухе,   слипались,   намагничивались,
стреляли голубыми искрами.
     Кирилл  невольно  посмотрел на администратора с уважением:
не с бумагами, а с  электроникой,  которую  Кирилл  не  знал  и
которую всегда опасался.
     -- Вениамин  Вениаминович, прошу вашей санкции на создание
отдельной группы. О целях, методах, как я  полагаю,  вы  знаете
лучше меня. Все, как мне кажется, знают лучше меня.
     -- Зачем?  --  коротко  бросил Мазохин. Маска скрывала его
лицо, голос прозвучал глухо.
     -- Положение на станции тревожное.  Требуются  немедленные
меры.
     Мазохин  поднял  голову, сдвинул маску. Глаза его блеснули
бешенством.
     -- Выбирайте выражения, Кирилл Владимирович.
     -- Я выбираю выражения, Вениамин Вениаминович.
     -- Еще  раз  говорю,  выбирайте  выражения!   Мы   недолго
работаем здесь, но уже имеем высокие правительственные награды.
За  доблестный  и  самоотверженный  труд!  Наши  сотрудники уже
отмечены орденами и медалями. Некоторые трижды,  четырежды!  Вы
не смеете бросать тень...
     -- Смею,  -- ответил Кирилл. Ему стало трудно дышать, злые
спазмы перехватили  горло.  --  Люди  гибнут!  В  мирное  время
гибнут.  Не  надо  про  ордена и медали, цену им знаем. Слишком
много развелось героев и лауреатов, а страна сидит на  голодном
пайке.
     Мазохин  вскинулся,  лицо  у  него стало, как у памятника.
Кирилл повысил голос:
     -- За  гибель  людей  отвечать  придется.  Но  давайте  не
фехтовать  лозунгами,  я  тоже  могу при случае... Не люблю, но
могу... Год-два назад вы бы раздавили меня, но в данный  момент
сила  за моей спиной. Это не радует, я не люблю силу. Обещаю не
применять. Без особой нужды не применять.
     Они сцепили взгляды в схватке.  Кирилл  собирался  отвести
глаза, стало неудобно, словно в детские перегляделки играют, но
Мазохин уронил взгляд первым. Голос его стал тише:
     -- Вы опасно бросаете тень...
     -- Давайте  о деле, -- прервал Кирилл. Добить бы, но это у
Мазохина на лбу написано  крупными  кумачовыми  буквами  насчет
того, как поступить с врагом, который не сдается... Да и с тем,
который  сдается  тоже,  только  не  Мазохин,  к сожалению. И к
счастью, тоже. -- Я формирую группу из  трех  человек.  Намечаю
план работы. А вы экипируете нас. Давайте думать о работе!
     Он   торопливо  повернулся,  вышел  крупными  шагами.  Его
трясло. Сказать бы, все сказать этому... Нет, руки сами тянутся
к воротнику комбинезона. Скажут, рукоприкладство.  До  чего  же
проще с пауками, богомолами, скорпионами...
     Дмитрий  и Саша торопливо разгребали кучи оружия. Саша уже
была  увешана,  как   Арнольд   Шварцценеггер   перед   штурмом
мятежников,  но с готовностью принимала от Дмитрия жуткого вида
ножи, стилеты, гранаты с парализующим газом. К гарпунному ружью
Кирилла добавили нитемет,  выбрасывающий  вместо  пуль  струйки
мгновенно  застывающего  клея.  На  местном  жаргоне  его звали
плевако, а также -- бластером.
     -- Это еще безопасно, -- утешил Дмитрий. -- Полигон очищен
и переочищен! Здесь только трава, крохотный ручеек, два десятка
деревьев, пять пней. Крупняки  вроде  зайцев  или  мышей  через
ограду не проберутся, даже от жаб и ящериц очистили...
     -- Гуляем по вытоптанному солдатскими ботинками участку?
     -- Кирилл,  ты же знаешь, как это, безопасно или нет! Едва
трава наросла, откуда и взялись жучки,  паучки!  Даже  муравьи,
сам  видел,  хотя  и не было замечено перехода через охраняемую
границу. Кое-кто уже потерял за это нашивки.
     -- Сейчас тебе  муравьи  пойдут  строем!  Достаточно  было
залететь одной молодой самке...
     Они  вышли  из  стерильного мира в жаркий, полный запахов,
звуков. Трое землепроходцев были увешаны оружием, а Саша вообще
выглядела   шагающим   арсеналом.   Дмитрий   с   беспокойством
посматривал по сторонам:
     -- За каждым листом кто-нибудь обязательно шевелится...
     -- На листьях тоже, -- в тон ему ответил Кирилл.
     -- Не перегибаем ли? За это время привык к защитной шкуре.
Теперь кажусь себе голым...
     Кирилл   покосился  на  Сашу.  Супердесантница  стояла  на
полянке, сурово всматривалась в стену  зарослей.  На  ней  были
плотные  шорты  с  широким поясом-патронташем, короткая маечка,
открывающая живот, а грудь крест-накрест  перекрещивали  черные
ремни.  Из-за  плеч  высовывались  широкие  стволы. Вряд ли она
также  хорошо  знала  разницу  между  голой   и   одетой,   как
вооруженной и безоружной.
     Дмитрий  положил  на  землю три плотно упакованных пакета.
Саша раздвинула шире ноги, повела  стволом,  держа  на  прицеле
ближайшие  гигантские  деревья,  где  жутко  скрипело,  трещало
хитином. Кирилл с неловкостью топтался на месте, чувствуя,  что
у  него  и  кожа белая, как у протея, и ноги кривые, и мускулы,
как у полиомелитика.
     Дмитрий, не тратя времени,  быстро  распаковал  пакеты.  В
один  влез,  сунув  руки  в  лямки.  За спиной с сухим шелестом
взвились два огромных крыла, почти прозрачные, с едва  заметной
сетью жилок.
     -- Зрите, смертные, -- буркнул он деловито.
     В  два взмаха Дима оказался над их головами. Кирилл видел,
как плотный  воздух  загибается  под  ударами  легких  крыльев,
перепуганных насмерть микробы бросились врассыпную. Саша стояла
к  ним  спиной, ноги на ширине плеч, короткий ствол нитемета на
согнутой руке.
     Дмитрий сделал пижонскую восьмерку,  упал  на  все  четыре
перед Кириллом. Крылья застыли неподвижно.
     -- Ясно? -- спросил он.
     -- Абсолютно, -- заверил его Кирилл. -- Кроме пустяка, как
летать?
     -- Сейчас  попробуешь.  У  нас  с  Сашкой худшие крылья на
станции.  У  остальных  с  аэродинамикой  в  порядке.  Как   по
струночке летают!
     -- Как  по  струночке...  Надеюсь,  у  меня тоже крылья...
похуже? Чудаки, вас обоих спас этот  вихляющий  непредсказуемый
полет.  Птицы  почти не ловят бабочек, зато с легкостью хватают
пчел, стрекоз, комаров, мошек! У  вас  лучшая  тактика  полета,
если смотреть с точки зрения инженера по технике безопасности.
     Дмитрий  помог  ему вдеть руки в лямки. Кирилл подпрыгнул,
отчаянно замахал руками. Крылья затрещали, его бросило  вперед.
Одна глыба бросилась наперерез, Кирилл протаранил ее головой, в
глазах вспыхнули даже не искры, а сверхновая.
     Дмитрий  бегом  догнал  слетевшее  крыло,  которое уносило
ветром, ободряюще крикнул:
     -- Ты  --  гигант!  У  меня  с  первой  попытки  тоже   не
получился...   тройной   иммельман   с  петлей.  Давай,  сейчас
полетишь, как дятел или страус.
     Кирилл не знал, как летает дятел, но с третьей  попытки  в
воздухе    удержался.   Его   качало,   переворачивало,   земля
устремлялась  навстречу,  но  успевал  взмыть,  подобно  курице
отчаянно  хлопая  крыльями. Шестое чувство указывало на цветные
вязкие струи, восходящие потоки, кожей чувствовал разреженность
холодного воздуха.
     Дмитрий и  Саша  держались  рядом,  сопровождая  его,  как
истребитель  тяжело груженый бомбовоз с "Энолой Грей" на борту.
Им приходилось уворачиваться от его  беспорядочных  рывков,  но
все  же  старательно прикрывали: Дмитрий сверху -- от стрекоз и
шершней, Саша держалась под Кириллом, привлекая к себе голодное
внимание затаившихся  на  верхушках  растений  хищников.  Когда
Кирилл  наконец  сообразил  их  роли,  он поспешно вскарабкался
выше, заорал:
     -- Саша, от земли подальше!
     -- Что? -- не расслышала Саша.
     -- Снайперы достанут! Снайперы"
     -- Кто такие?
     -- Потом...
     Снайперами могут быть паучки, выбрасывающие  липкие  нити,
палочники  с  их  дальнобойными  струйками  парализующего газа,
всевозможные жуки-стрелки, прыгунчики...  Но  и  в  зону  охоты
стрекоз  тоже  нельзя.  Только по нейтральной полоске земли, то
бишь воздуха! Тянется  на  разной  высоте,  надо  бы  составить
карту,  так  как соблюдение важно, за нарушение можешь потерять
не только нашивки...
     -- Уже держусь! -- прокричал он. --  Летим  к  месту,  где
погиб Измашкин!
     Дмитрий и Саша переглянулись.
     Срез  пня  сверху  был  как  гигантская мишень. Кольца шли
ровные,  четкие.  Деревья  показывали,  что  на  погоду  пенять
нечего,  у кого есть корни, тот и прокормится. Неурожай -- дело
рук лодырей, у природы нет плохой погоды.
     Саша приземлилась  точно  в  яблочко,  тут  же  повела  по
сторонам настороженным взглядом, а вместе с взглядом -- стволом
бластера.   Кириллу   она   показалась  живой  радиолокационной
станцией, нацеленной следить за чужими самолетами.
     Дмитрий опустился на самый край, Кирилл послушно брякнулся
между  десантниками.  Руки  от  непривычных  усилий   ныли,   а
разогрелся  так,  что  страшно подумать о комбинезоне -- был бы
как яйцо всмятку, сварившись вы собственном соку.
     На  пне  --  безмолвие.  Бесшумно   пронесся   марсианский
шестиножник  бегунка,  в  щелочке блестели крупные шары росы на
ажурных нитях. Молодой паучок затаился такой  маломощный,  даже
Кирилл геройски выбрался бы из его сетей.
     Под  ногами  на  пределе  слышимости  вибрировало. Личинка
дровосека медленно  двигалась  через  толщу  дерева,  прогрызая
новую   линию  собственного  метрополитена.  Вибрация  выдавала
работу  мощных  челюстей,  шуршание  опилок,   даже   царапанье
крохотных  ножек...  На  краю  пня затаились под кусочками коры
крохотнейшие ярко-красные клещики, не крупнее ногтя.
     Через  все  необозримое   плато,   с   трудом   переползая
препятствия, медленно двигалась личинка златоглазки, похожая на
нищенку-старьевщицу, обвешанная высохшими грязноватыми шкурками
тлей.  Правда,  личинка  размером была с танк первой мировой да
еще и с прицепом. Нежная, тонкошкурая, мгновенно теряющая  воду
в  сухом  воздухе,  она приспособилась восполнять потерю влаги,
пожирая тлей сотнями. Шкурами укрывалась,  умело  склеивая  их,
делая  сперва  защитный  комбинезон,  вроде  тех, которые велит
носить Мазохин, а затем и вовсе превращая его в танковую броню,
под которой влажному воздуху уже деться некуда.
     Саша резко развернулась, поймав Кирилла в прицел:
     -- Именно здесь Измашкина схватил муравей.
     Кирилл осторожно отодвинулся, чувствуя  себя  неуютно  под
дулом бластера:
     -- Что за муравей? Сколько члеников в сяжках? Были шипы на
головогруди?
     -- Не рассмотрели, -- ответила Саша виновато. Она опустила
бластер. -- Таких мы раньше не видели.
     Дмитрий подошел к ним, сказал морщась:
     -- Все  было  как  удар  молнии.  Мы  еще  не  знали таких
скоростей. Не успели охнуть...
     Кирилл  начал   ходить   кругами.   Растопыренные   крылья
раскачивали  его,  упираясь  в  воздух.  Благо  штиль, иначе бы
занесло так, что и бесстрашная Саша не отыскала бы.
     -- Может быть, сложить их? -- предложил он, намучившись.
     -- Риск, -- ответила Саша строго. -- Вдруг появится опять?
     Дмитрий,  что  уже  лежал  на  краю  деревянного   обрыва,
свесившись почти до половины, вдруг взвизгнул:
     -- Муравей!.. Гигант! Тот самый!
     Саша   одним  взмахом  подбросила  Кирилла  в  воздух.  Он
захлопал крыльями, мир перевернулся,  стал  удаляться.  Наконец
Кирилл пришел в себя, обнаружил Сашу, что парила внизу в хищной
позе,   словно  величественный  горный  орел  над  соплеменными
вершинами  чертополоха.  Крохотная  фигурка  тоже  была  внизу.
Дмитрий так и остался на краю пня, наблюдая за движением внизу.
     Кирилл  начал  снижаться, с этой высоты только стрекоза --
куда  там  горному  орлу!  --  с  ее  изумительными  гляделками
рассмотрит   мелочи,   а   он   только   видит   расплывающийся
серо-зеленый туман, откуда идут странно знакомые запахи...
     Он опустился еще ниже, туман исчез, а  внизу  среди  глыб,
сухостоя,  мокрых пятен от падающей росы неспешно бежал ксеркс.
Черно-красный,  огромный,   уверенный   в   собственной   мощи.
Опаснейший  хищник, как сказано в учебнике мирмеколога, один из
крупнейших в Европе муравьев.
     Когда Кирилл, сложив крылья, прошел мимо парящей Саши, она
вскрикнула:
     -- Ты падаешь!
     -- Снижаюсь, -- возразил Кирилл.
     Она догнала его, сделав круг возле него:
     -- Помочь? Ты все-таки падаешь.
     -- Иду на посадку, -- успел ответить Кирилл.
     Он  упал  на  горячие  камни,  поспешно  сбросил   крылья.
Огромный ксеркс был в полусотне шагов, его шестиугольная голова
тут же повернулась в его сторону. Сяжки качнулись, щупая запах.
     Кирилл  шагнул вперед. Ксеркс рванулся вперед, как оживший
бронетранспортер.  Жвалы  раздвинулись  так,  словно  вместе  с
Кириллом  изготовился  схватить  пару  слонов.  Кирилл  рухнул,
подогнув ноги и прижал кулаки к груди.
     Над ними появились шипастые колонны  лап.  Небо  заслонило
нависшее  над  ним  огромное,  как  самолет,  туловище.  Голова
ксеркса пошла вниз, Кирилл увидел десятки собственных отражений
в фасеточных глазах.
     Толстые коленчатые  сяжки  коснулись  Кирилла.  Дрогнул  и
задвигался  одиннадцатый  членик  -- различитель чужих запахов.
Головной ганглий  еще  не  дал  ответ,  но  левая  антенна  уже
толкнула  в  спину.  Мелькнули  Дмитрий  и Саша. По голой спине
пробежали жесткие, словно  ерши  для  чистки  бутылок,  членики
сяжка. Кирилл поспешно прикрыл лицо ладонями.
     Ксеркс  задумчиво  просканировал воздух. Его крупные глаза
до мельчайших подробностей видели кузнечика на дальнем  стебле,
к  нему  неслышно  подкрадывался  толстенький богомол. Можно бы
сделать рывок, но у них глаза тоже отросли не  зря...  Кузнечик
прыгнет  и  улетит,  а  богомол,  хотя  и  не отрастил крыльев,
перемахнет на другой  стебель  --  задние  лапы  вздуваются  от
мускулов...
     Кирилл  лежал  лицом  вверх,  прижатый  к  земле  огромной
когтистой лапой. Перед  глазами  блестело  надраенным  металлом
ярко-красное с черными полосками брюхо, сверкали фаланги, шипы,
заусеницы, наросты.
     Наконец  ксеркс  соступил,  задел  правой  задней,  Кирилл
перекувырнулся  от  пинка,  но  остался   лежать   в   той   же
внутриутробной позе. Муравей резво понесся к роскошному будяку.
Кирилл   поднялся,  помахал  обеими  руками.  Дмитрий  подбежал
первым, лицо его было серым как пепел:
     -- Впервые...  еще  чуть,  я  бы  нарушил...  Кирилл,   не
устраивай  больше  такого!  Даже  если это неопасно. По крайней
мере не делай у нас с Сашкой на глазах. Я уже дергаюсь! С тобой
так растреплешь нервы, что в какие там  космонавты  --  шофером
автобуса не возьмут! Сашку вон чуть не сделал...
     Саша   смотрела   исподлобья.   Вид  у  нее  был  угрюмый,
рассерженный.
     Кирилл развел руками:
     -- Клянусь, неопасно. Автобус тоже убьет, крутни руль не в
ту сторону. И телевизор на тот  свет  отправит,  если  полезешь
менять  плату,  не выдернув шнур... Мясорубка отхватит палец, а
газовая плита удушит семью... Дома мы в большей  опасности,  но
живем! Здесь просто рай.
     Саша  принесла  крылья Кирилла, резко повернула его к себе
спиной. Кирилл послушно вставил руки в  лямки.  Дмитрий  сказал
свирепо:
     -- Но ты же мог предупредить!
     -- Сказали бы, что спятил.
     -- И сейчас скажу!
     -- Муравьи  не  убивают  без  разбора.  Видел,  я  стал  в
чемоданчик? Так называется поза подчинения. Стать в чемоданчик.
     Дмитрий фыркнул, но в глазах появилось сомнение:
     -- Так просто? Тараканы давно научились бы, они смышленые.
Моя теща  с  ними  всю  жизнь  воюет,  а  только  одни  у   нее
поражения... Ксерксы давно бы померли с голодухи.
     -- Добычу  ритуальное  подчинение  не  спасет,  но  мы  не
добыча. Скорее соперники.  Конкуренты.  Либо  драться,  либо  в
чемоданчик.
     Саша поправила пояс с гранатами, возразила:
     -- Слабый  волк  утихомиривает  сильного,  подставляя  ему
горло. Но чтобы так додумались муравьи?
     Крылья волочились за Кириллом, не желали  стоять  торчком.
Он сказал с досадой:
     -- Саша,  у  нас  одни  крайности.  Опасные  крайности. То
высшая цивилизация, то даже рефлексов нет!
     Дмитрий спросил мрачно:
     -- Измашкин погиб зря?
     -- Не знаю. Но переносить сюда представления  из  Большого
Мира  опасно.  Муравьи  и  другие  насекомые -- это не железные
тигры, не бронированные  носороги...  Это  совсем  другой  мир.
Измашкин,   возможно,  тоже  решил,  что  ксеркс  --  это  тигр
величиной со слона. Либо бежать, либо принимать бой.
     А можно, оказывается, в чемоданчик?
     -- Не только. Мы не становились в  чемоданчик,  когда  два
года  назад  ходили по муравейнику. Можно быть на равных. Можно
быть вообще невидимками...
     -- Как это??
     -- Это сложнее, потом поясню.
     Саша взмахнула крыльями,  бесшумно  оторвалась  от  земли.
Дмитрий сказал раздумчиво:
     -- Если запросить пардону, то не тронет?
     -- А что, гордость десантника не позволяет?
     -- Вообще-то  не  нравится,  -- ответил Дмитрий. Плечи его
шевельнулись, под загорелой кожей вздулись тугие мускулы.
     -- Тогда считай это военной хитростью.
     Дмитрий долго думал, голос его был нерешительным:
     -- Хитрим  перед  врагом,  а  мурашей  что-то  не  хочется
зачислять  во  враги.  Простые,  хорошие парни... Совсем как я.
Наверное, здесь такая форма козырять старшим по званию.
     -- В яблочко, -- согласился Кирилл.
     -- Извини, но такую дикую идею я должен проверить. В конце
концов это я испытатель, а не ты.
     Он рванулся вверх, как  почтовый  голубь,  шумно  и  часто
хлопая  крыльями. Кирилл заспешил следом, но Дмитрий уже ушел в
сторону, а потом и вовсе неким образом  вошел  в  пике.  Кирилл
попробовал  собезьянничать,  но  Дмитрий, а за ним и Саша умело
использовали щели между  потоками,  зато  Кирилл  зависал,  его
подбрасывало теплыми потоками, кружило, несло в сторону.
     Наконец  он  с  трудом  опустился,  упал  возле Дмитрия на
широком, как танцплощадка,  мясистом  листе,  покрытым  редкими
толстыми  волосками.  Саша  с  неразлучным  бластером сидела на
самом краю, чуть  покачивалась  вместе  с  листом.  Вокруг  нее
блестели капли сока размером с дыню. В одной барахталась нежная
мушка с большими глазами и крылышками феи.
     Саша  указала  стволом бластера вниз. По сверкающим глыбам
иноходью бежал ксеркс,  а  под  углом  к  нему  семенил  желтый
мирмик.  Мирмик рыскал по сторонам, ксеркс двигался как линкор,
явно держа курс на дальнейший кормоучасток.
     Вдруг  сяжки  ксеркса  шелохнулись,  он  тут   же   сделал
молниеносный  рывок,  налетел  на  мирмика. Тот, как показалось
Кириллу, ахнул в панике и рухнул на булыжники, быстро  подобрав
шесть лап к пузу.
     Гигант высился над скорчившимся мирмикологом, как портовый
кран над   стареньким   грузовичком.   Доспехи  блестели,  лапы
выглядели как деревья, между которыми заблудился ребенок. Сяжки
достали мирмика,  перекатили.  Мирмик  вскочил,  его  маленькие
жвалы раздвинулись, там заблестела оранжевая капелька.
     Ксеркс   повернул  голову,  осмотрел  подношение.  Кириллу
показалось, что гигант усмехнулся. Еще раз  коснувшись  усиками
мирмика, неспешно двинулся дальше.
     Булыжники отлетели в обе стороны.
     Мирмик   вскочил,  проводил  страшного  гиганта  обалделым
взглядом, ощупал себя сяжками. Капелька еды, которую, предлагал
ксерксу, снова исчезла.  Еще  дрожа,  пугливо  почистил  сяжки,
юркнул в сторону от ксерксовой дороги.
     -- Бедный   муравей,   --   сказал   Дмитрий   с  глубоким
пониманием.  --  В  лесу  ксеркс,  дома  теща...   Ладно,   что
мордоворот даже конфету не отобрал.
     -- Еду предлагает младший старшему, -- пояснил Кирилл.
     -- Ну  настала  моя  очередь,  Пролетарию нечего терять. У
хохла только чуб да душа...
     Стряхнув  крылья,  он  без  разбега  прыгнул  вниз.   Саша
подобрала  крылья, легла рядом с Кириллом у края. Обеими руками
цеплялись за  волоски,  ибо  под  ветерком  лист  величественно
заходил вверх-вниз.
     Фигура Дмитрия быстро уменьшалась, наконец он распластался
на камнях.  Ксеркс  отпрыгнул:  Дмитрий  упал  прямо перед ним.
Затем  ксеркс  рассерженно  метнулся  вперед.  Огромные   жвалы
молниеносно сомкнулись на теле Дмитрия.
     Саша   вскрикнула,   бросилась   головой   вперед.  Кирилл
замешкался только на  мгновение.  Потоком  теплого  воздуха  их
отшвырнуло, Сашу дважды перебросило через голову, Кирилл плашмя
упал на сухой лист, распугав клещей. Подхватившись, бросились к
далекому ксерксу, под которым лежал Дмитрий.
     Ксеркс  приподнял Дмитрия, его жвалы разомкнулись. Дмитрий
упал, остался на земле, не двигался.  Ксеркс  переступил  через
него,  его  глаза  уже  шарили  по  зеленому лесу, сяжки ходили
широкими кругами. О  странном  существе,  судя  по  всему,  уже
забыл.  Перенаселено,  всех  не  упомнить.  Ходют  тут  всякие,
разные, бессяжечные...
     Дмитрий приподнялся, помахал рукой:
     -- Да жив я, жив!
     -- Цел? -- закричала Саша  на  бегу.  Бластер  в  ее  руке
смотрел вслед ксерксу.
     -- Не совсем... но жив. А что ребра малость... так кто мне
их не мял?
     Он  поднялся, ощупал себя, страдальчески перекашивая рожу.
Саша бросила гневный взгляд, исчезла, словно призрак, вернулась
уже нагруженная тремя парами крыльев, Кирилл сказал  с  великим
облегчением:
     -- Слава Богу... Но тебе рисковать не стоило.
     -- Ну да, все тебе, -- ответил Дмитрий с сарказмом.
     Саша   швырнула  крылья  на  землю.  Голос  ее  дрожал  от
негодования:
     -- Дима! Ну тебя к сороконожкам  с  твоими  этологическими
штучками! Без них еще вопрос: погибнешь ли, а с ними...
     Дмитрий обезоруживающе улыбнулся Кириллу:
     -- Ты  прав. С ними можно общаться. Простые, бесхитростные
парни.
     Он помог Кириллу нацепить крылья. Саша  вдруг  спросила  с
подозрением:
     -- А  что ты ему говорил? Я видела, у тебя губы шлепали...
Молитву читал?
     Дмитрий  в  смущении  пожал  плечами.  Крылья   качнулись,
заставив его ступить несколько петушиных шажков:
     -- Заметила?   Могла   бы   смолчать.   Просто   струхнул,
признаюсь. Не помню, что и как, только вроде бы  дважды  назвал
его  "товарищ  генерал",  раз  "ваше  сиятельство"  и  три раза
"товарищ Аверьян Аверьянович"...
     Саша взвилась, уже с неба донесся ее голос:
     -- Похож на Ногтева?
     -- Как две капли, -- ответил Дмитрий с чувством.




     Впереди вырастал  темный  трухлявый  пень  с  отвалившейся
корой. Кирилл еще издали услышал запах гнили, разложения.
     При  посадке едва не угодил в мрачный колодец. Стенки были
цилиндрические,  ровные,  колодец  уходил  в  темноту.   Оттуда
поднимались  запахи плесени и гнили. Такие же колодцы темнели и
дальше, похожие на шахты для запуска баллистических ракет.
     Дмитрий исчез.  В  двух  десятках  шагов  высился  мрачный
гребень:  пень,  не  допилив,  сломали,  так  что  бодрый голос
Дмитрия доносился из-за  деревянной  стены.  Саша  вскочила  на
вершину    гребня,    пригнулась    в   хищной   позе,   быстро
разворачиваясь, как пулемет на  турели,  в  ожидании  нападения
хищных полчищ.
     Донесся хриплый голос:
     -- Кирилл,  иди  сюда...  Вот  на этом месте последний раз
видели Никиту Кольцова.
     Там тоже темнели колодцы, пахло гнилью, сыростью.  Гладкие
стены  уходили  вертикально  вниз,  на  далекой  земле виднелся
широкий вал, покрытый слизью, остро пахнущий опилками. Где-то в
пне сохранился участок, еще не изъеденный гнилью.
     На пне в щелях темнели поленья  опилок.  Одна  такая  куча
шевельнулась,  проседая  под  собственным  весом,  и  Дмитрий с
Сашей, хотя вроде  бы  смотрели  в  другие  стороны,  мгновенно
оказались  рядом  с  Кириллом,  уперев  стволы в подозрительное
место, а их пальцы на курках побелели от напряжения.
     Кирилл даже не повернул головы. Если убрать эту гору,  где
самые  мелкие  из  опилок с толстое полено, открылась бы шахта,
где массивный, как танк, жук-дровосек кормой выталкивает наружу
очередную порцию опилок. Жук, несмотря на размеры  и  мощнейшие
челюсти,  жует  только  древесину,  Кольцову  повредить  бы  не
смог...
     Саша старалась ходить только впереди Кирилла, упреждая его
желания. Это раздражало, он  двигался  хаотично,  полагаясь  на
интуицию,  а  прыгающая  в  поле  зрения раскоряченная фигура с
угрожающе  выставленным  перед   собой   бластером   отвлекала,
заставляла пугливо дергаться.
     Дмитрий  солидно  сидел на гребне. Бластер у него лежал на
коленях, Дмитрий обозревал неровное плато спокойно. Дернулся  в
сторону,    когда   опасно   близко   проползло   серенькое   с
поблескивающей горбатой спиной. Кирилл  увидел  только  быстрый
рывок,  на  солнце  блеснуло,  и  Дмитрий снова сидел на том же
месте,  бластер  лежал  на  коленях,  но  в  руках  он   держал
продолговатый коричневый батон.
     Саша крикнула:
     -- Дима, ты опять за свое?
     -- Я   есть   хочу,  --  ответил  Дмитрий.  Его  руки  уже
раскрывали батон, это оказалась коробка с белыми продолговатыми
яйцами.
     -- Ты только что ел!
     -- Да? Гм, я уже забыл...
     -- Ты забываешь про обед раньше,  чем  смахнешь  крошки  с
лица.
     -- Ну  съеденный  обед  принадлежит  истории, а я смотрю с
надеждой в светлое...
     Даже Кирилл не расслышал, рот Дмитрия был уже набит,  щеки
оттопыривались,  как у хомяка, возвращающегося с хлебного поля.
Кирилл излазил верхушку пня, наконец с  сомнением  посмотрел  в
темнеющие норы. Саша мгновенно оказалась тут как тут, прикрывая
растяпу-мирмеколога  от  возможной  опасности, глаз ее бластера
заглянул в нору раньше всех.
     Кирилл осторожно выглянул за край деревянного  плато.  Они
были  на  большой высоте, что уже не пугало, далекий вал опилок
расплывался, только на ближайшие  два-три  десятка  шагов  были
четко  видны  продолговатые  борозды, чернеющие тоннели. Жилище
короедов, что обитают  не  в  стволе,  а  под  корой.  У  жуков
сегрегация:  одни  селятся  лишь под корой, другие -- в ветвях,
третьи -- в стволах. Вдобавок короед, житель подножья,  никогда
не  поднимается  к  середине, но и житель вершинки не опустится
вниз... Да, жуки нижнего этажа отличаются  агрессивностью,  они
единственные,  кто может постоять за себя. Научились отбиваться
от муравьев? Не случилось ли  с  Никитой  казуса  с  муравьиным
запахом?
     -- Никита не ходил к лазиусам?
     -- Ни разу, -- отпарировала Саша. -- А что?
     -- Да так... Предположение.
     Кирилл  вернулся  на  середину  плато,  присел на корточки
возле круглой вертикальной шахты. В отличие от остальных  снизу
тянуло  не  гнилью, а смолистыми опилками. Угадывалась какая-то
жизнь...
     Сверху послышался встревоженный голос Дмитрия:
     -- Кирилл! Собираешься вниз? Ну и отчаюга...
     Саша присела  с  другой  стороны.  Ее  глаза  встревоженно
обшаривали  застывшее  в  раздумье  лицо  Кирилла.  Девушка  не
снимала палец с курка бластера. Кирилл вздохнул, спрыгнул вниз.
     Сзади ахнула  Саша,  послышался  сердитый  вопль  Дмитрия.
Кирилл  пролетел  три  --  пять метров, уперся в стенки, сделав
труднейший для гимнастов азаряновский  крест.  Сверху  на  него
обрушилась  Саша,  вместе  пролетели  еще  пару  метров,  потом
одновременно повисли на стенке. Под пальцами было влажно.
     -- Вы не должны... -- гневно выдохнула Саша.  --  Мы  ваша
охрана! Отвечаем за вашу безопасность!
     Сверху в ярком круге света появилась темная голова:
     -- Эй вы, жуки! Что-нибудь надо?
     -- Все   в  порядке,  --  ответил  Кирилл,  морщась.  Саша
наступила ему на ухо. -- Если хочешь, иди вдоль  этого  тоннеля
по внешней стороне пня. Там отдушины, можем общаться.
     -- Вентиляционные отдушины? -- спросил Дмитрий деловито.
     -- Да, жук отводит избыток влаги. Или отводил.
     -- Ишь,  как  йог!  Бережет  здоровье.  А  через  отдушину
пролезу, если понадобится?
     -- Смотря какую. Только не  наткнись  на  жука.  Некоторые
умельцы   в  этих  добавочных  тоннелях  встречаются  с  новыми
самками, пока главная самка сидит в ее основном гареме...
     Дмитрий понимающе хохотнул, а Саша сказала ядовито:
     -- Кирилл   Владимирович,   избавьте   нас   от    лекций!
Почерпнутых, как я понимаю, также из личного опыта.
     Кирилл  соскользнул, касаясь пальцами тонкой пленки слизи,
над  головой  стучало  и  звякало  --  Саша  спускалась,  держа
наготове арсенал.
     На  стенках  мерцала зеленоватым светом не просто слизь, а
симбиотические  грибы,  лакомство  личинок   жуков.   Занимаясь
муравьями,  занимаешься  и их окружением, и у этих жуков Кирилл
нашел ящички на передке груди, куда  они,  покидая  материнское
гнездо,  наталкивали запас грибов. На новом месте, выгрызая для
потомства галерею, сразу же высаживают на стены  споры  грибов.
Рассаду. Вначале даже поливают, удобряют. Узнай Саша, начнется:
высокая    цивилизация,    другой    путь,   непостижимая   для
млекопитающих мудрость...
     Чем ниже, тем аромат древесины становился гуще. Наконец  в
тоннели,  стало  жарко  и  влажно,  как в банке. Часто в стенах
вертикальной шахты мелькали темные круглые отверстия, но только
дважды  на  дальнем  конце  мелькнул  свет.  Остальные   забиты
опилками наглухо, жук держал тут микроклимат, какой изволил.
     Саша  несколько  раз падала Кириллу на голову, извинялась,
пробовала держать голос на мужественной ноте:
     -- Все-таки это не муравейник! Там миллионы умниц,  а  тут
намного    проще...   Сила   за   коллективами,   а   жуки   --
индивидуалисты...
     -- Ну у жуков тоже начали образовываться стаи, -- возразил
Кирилл, чувствуя необходимость восстановить справедливость.  --
Когда  надо заселять дерево, первые жуки идут на верную гибель!
Продырявливают, и вторая волна жуков заселяет ствол без  труда.
Это уже зачатки общественности! Коллективисты...
     Он умолк, насторожился. Дальше внизу явно была жизнь. И не
просто жизнь, вроде плесени, а сильная, уверенная в собственной
силе.  Саша опять наткнулась, пробормотала извинения, Кирилл не
ответил, и  девушка  тут  же  протиснулась  пониже,  в  темноте
прозвучал щелчок взводимого курка.
     Несколько минут люди не двигались, прислушиваясь. Ощущение
чужой  жизни  стало  сильнее.  Даже  Саша  уловила ее признаки,
судорожно  вздохнула,  подобрала  ноги.  Внизу  было  темно   и
страшно.
     Вдруг  тоннель  заполнил гулкий мощный голос, эхо в панике
заметалось в тесном колодце:
     -- Кирилл, подержи эту сумасшедшую за  руки!  Она  вот-вот
выстрелит!
     Саша вскрикнула, Кирилл спросил:
     -- Ты где?
     -- Внизу.  Вижу вас на фоне голубого неба. Звезд не видно,
хотя говорят, что из колодца, из глубокого колодца...
     Саша закричала яростно:
     -- Ты брось эти штучки! Нашел, где пугать! А если бы  я  в
самом деле выстрелила?
     Голос Дмитрия был полон снисходительного превосходства:
     -- Во-первых, я вижу каждое ваше движение. Во-вторых, я не
в тоннеле, так что мне не свалишься на шею, как ты прыгнула уже
на Кирилла. Я в боковушке, выглядываю одним глазком.
     -- Поберегись, -- сказал Кирилл.
     Он  падал довольно долго, наконец из темноты его схватило,
притянуло к стене. Сверху привычно упала Саша, стукнула Кирилла
по голове набором гранат и стрелкового оружия.
     -- Соскучился по вас, -- объяснил  Дмитрий  невиновно.  --
Кирилл  снаружи пня никаких признаков. У основания бродят целые
стада мокриц, блестянок, зеленух, но это было и раньше.
     -- Здесь Никиты нет тоже, -- ответила Саша.
     -- Мы его здесь и не ищем, -- поправил Кирилл. Он видел их
белеющие в темноте лица, объяснил терпеливо. -- Мы  смотрим  на
возможность...  Ищем  опасность.  Но  здесь  безопаснее,  чем в
московском метро.
     -- Безопаснее? -- ахнула Саша.
     -- Да. В муравейнике во сто крат труднее, но как только вы
научились следовать правилам... В  метро  за  нарушение  правил
безопасности можно тоже потерять не только рубль за штраф, но и
голову.
     Он  протиснулся  мимо  десантников,  едва  не  сорвался во
влажные испарения, что  поднимались  мощно,  победно,  лишь  на
самом  верху  рассеивались  по  тоннелям и тоннельчикам. Грибки
светились совсем слабо, боковых норок прибавилось.
     Дмитрий догнал, проворчал вполголоса:
     -- Все время мерещится нечто... У жуков бывают привидения?
А то вон чернявое выглянуло... спряталось...  Опять  выглянуло!
Вроде бы как с рогами?
     -- В вентиляционной трубе пусто?
     -- Даже клещей не встретил.
     -- Спустись  по  маточному  ходу, а мы с Сашей посмотрим в
соседнем  тоннеле.  Если  ничего  не   встретишь,   встречаемся
наверху.
     Дмитрий  бесстрашно  ринулся  вниз.  Он  прыгал от стены к
стене, как целлулоидный  шарик  в  трубе.  В  шахте  еще  долго
металось испуганное эхо.
     -- Рисковый,  --  проговорила Саша с досадой. -- Не цапнет
его кто-нибудь? Будет мчаться на всех парах, а его  из  темноты
-- ца-а-ап! Прямо в зубы влетит.
     -- Дмитрий  не промах, -- ответил Кирилл, но сам не ощутил
в голосе уверенности.  --  Наша  чувствительность  обострилась,
замечаешь?
     Они еще улавливали прыжки Дмитрия, шаги, карабканье, могли
назвать ход, где тарзанили.
     -- Я бы его отыскала легко.
     -- Слух, как сама понимаешь, не причем... По вкусу молекул
воздуха?
     -- Интуиция,   --   спросила  Саша,  ее  голос  в  темноте
зазвенел. -- Шестое чувство? Телепатия?
     -- Ох, перестань...
     Удивляемся, подумал он, что кузнечик чувствует колебания с
амплитудой в половину атомного ядра водорода, но здесь мы  тоже
кузнечики и сверхкузнечики. Кузнечикам и не снилось, как сможем
чуять мы, если малость сосредоточимся, подтренируемся...
     Он осторожно спускался по цилиндрическому ходу, наполовину
одурманенный испарениями. Бетонные кольца такого диаметра видел
при прокладке  городской  канализации, но здесь не бетон, жизнь
на стенках в виде плесени, жизнь копошилась в нижних слоях пня,
он  сам,  Кирилл  Журавлев,  здесь  часть  жизни   огромнейшего
организма...
     Он  прислушался.  Прыжки Дмитрия слышались отчетливо, хотя
его занесло уже Бог знает куда.  Гнездо  строилось  так,  чтобы
короед  знал  о  проказах  личинок?  Бионикам  здесь  есть чему
учиться, жук совершенствовал акустику миллионы лет.
     Чуть повеселел, найдя рациональное объяснение. Непременные
в среде полуинтеллигентов разговоры  об  экстрасенсах  вызывали
тошноту. Когда-то спорил с ними, доказывал, но скоро сообразил,
что  имеет  дело  с  верующими  на  свой  лад. А с верующих что
возьмешь? Хотя люди они хорошие. Иногда...
     Тупик ощутил задолго до того,  как  уперся  в  него  лбом.
Здесь  было  так  жарко  и  мокро, что Журавлев с удовольствием
подумал о собственной  предусмотрительности.  В  скафандре  уже
сварился бы!
     Саша ощупала влажный ковер грибков. Под ними чувствовались
размокшие поленья опилок.
     -- Глухой номер?
     -- Вернемся, -- предложил Кирилл.
     Они  выбрались  через  боковой  ход,  чтобы не проделывать
изнурительный путь вверх.  В  тесном  тоннельчике  Саша  ползла
первой,  она  десантница,  а  Журавлев, хоть и непосредственное
начальство, увы, не профессионал...
     Кирилл не спорил. Выпали из дерева почти на уровне  почвы.
Саша  принялась  ходить  по  кругу,  охраняя  драгоценную жизнь
ученого, а Кирилл сидел мрачный, как грозовая туча. Станция  на
ошибочном  месте,  но  как об этом заикнуться? Коллектив дружно
трудится на  плоту,  не  замечая  в  трудовом  энтузиазме,  что
стремительно  приближается к Ниагарскому водопаду... Только он,
Кирилл Журавлев, понимает, но беда в  том,  что  именно  он  --
самый никудышный боец в мире!
     Через  полчаса сверху спрыгнул светящийся, как привидение,
облепленный слизью Дмитрий. Саша его  почистила,  хотя  морщила
носик   и   даже   отворачивала  голову.  Дмитрий  был  хмурым,
насупленным.
     -- Я ничего не ощутил. А ты?
     -- И я, -- ответил Кирилл. -- Если даже  парень  не  погиб
здесь, то обитатели пенька этому виной. Нечто другое.
     -- Что теперь?
     -- Не знаю, -- ответил Кирилл честно.
     -- Ты  наш  начальник,  -- напомнил Дмитрий. -- Начальство
должно быть энергичным,  в  слабости  не  признаваться.  Должно
призывать  "давай-давай",  чтобы не успели опомниться, чтобы не
раздумывали... Как Мазохин!
     Саша  сделала  молниеносное  движение,  в  руках  появился
бластер,  с гнусным шипением плюнул зарядом клейкой смеси. Жук,
что бежал прямо на них, подпрыгнул --  клей  впечатался  в  его
мандибулы.  Дмитрий одобрительно похлопал Сашу по спине, прямой
и узкой, с выступающими, как у голодного  котенка,  позвонками.
Десантница   гордо   улыбнулась,   победоносно   покосилась  на
мирмеколога.
     Кирилл не сказал им, что жук совершенно безобиден.  Сообщи
сейчас,  что  убила травоядного, в другой раз не выстрелит и по
дракону. Даже у  Дмитрия  в  увешанной  значками  груди  бьется
чувствительное сердце.
     -- Надо идти, -- сказал Кирилл. Он поднялся на ноги.
     -- Куда?
     -- Кто еще погиб вне станции?
     -- Паша. Павел Видак.
     -- Надо   успеть,   под   листочком  ночевать  рискованно.
Ксерксы, с которыми уже встречались, любят брать спящих...  Без
погонь, суматохи... Да и не только ксерксы.
     Взлетели,  выдерживая  тот  же  этажерочный строй. Дмитрий
летел  снизу,  потом  Саша  поменялась  с  ним,  ей   нравилось
сканировать  землю. Кирилл летел посередине, он чувствовал себя
ломтем дорогой ветчины, зажатой между ломтями простого  черного
хлеба.
     Когда   спереди   вырастали  высокие  растения,  синхронно
поднимались, над полянками так же дружно  снижались,  не  давая
стрекозам  и  другим  крылатым  хищникам  отведать  продуктовую
новинку.
     Кирилл внимание концентрировал на работе с крыльями. Его и
так все время дергало, заносило, подбрасывало. Он  сперва  даже
не  услышал хриплый вопль Дмитрия. Потом сверху вниз перед ним,
как грохочущий болид, мелькнуло тело. Дмитрий  несся  вниз  как
сапсан,  бьющий  на  лету разиню утку, Воздух вокруг него пошел
водоворотом,  сворачиваясь  в  суживающуюся  воронку.   Кирилла
закрутило, крылья едва не вылетели из петель.
     Далеко   внизу  на  самой  вершине  исполинского  растения
мелькнул серый мохнатый шар, бешено  дергались  толстые  шланги
когтистых лап.
     Кирилл  неумело  снижался, стараясь идти по следу Дмитрия.
Наконец  упал,  ломая  тонкие,  как  спички,  хрупкие  волоски,
мясистый  лист.  Его протащило ветром, задирая крылья, он успел
ухватиться  за  иззубренный  край,  повис,  раскачиваясь,   над
бездной.  Внизу  на  черешке  стоял на коленях Дмитрий. Бластер
дергался в его  руках,  выпуская  длинные  злые  очереди  клея.
Воздух  наполнился  озоном, сгустки клея исчезали в щелях между
склеенными  листами,  зеленая  пещера  ходила  ходуном,  внутри
скрипело, будто железом терли по железу.
     Кирилл  раскачался на руках, разжал пальцы. Его бросило по
дуге, он полетел прямо на щель.  Серое  мохнатое  тело  яростно
билось,   охваченное   клейкими   нитями,   огромные  сдвоенные
мандибулы судорожно дергались, из  темной  дыры  пасти  торчали
голые ноги!
     Кирилл  выдернул из колчана стрелу, обеими руками вонзил в
дергающуюся голову. Его отшвырнуло,  он  слышал  хриплый  крик,
лист   задергался,  Кирилл  распластался,  держа  руки  и  ноги
крестом, цепляясь за неровности листа. Мелькнули ноги  Дмитрия,
Кирилл приподнялся, повернув голову.
     Жвалы  паука  замерли,  окаменели.  Дмитрий яростно дергал
застывшие ноги, прямо перед его лицом из  пасти  паука  торчала
окровавленная  ступня  Саши.  Кирилл бросился на помощь, вдвоем
осторожно вытащили залитую  кровью  Сашу.  Она  была  в  жидкой
слизи,  смешанной  ее  кровью  и кровью паука. Кирилл торопливо
снимал слизь, а Дмитрий, сам бледный, как  мел  с  обезумевшими
глазами,   спешно   заливал   грудь,   шею   и  обе  руки  Саши
быстросхватывающимся пластиком.  Он  залил  и  голову,  оставив
только  лицо, наложил пластиковый корсет на ноги, спину, живот.
Правая рука была изувечена, сквозь кровавое месиво  выглядывали
обломки  кости,  грудь  выглядела  продавленной,  на губах Саши
вздувались кровавые пузыри.
     -- Сашка... -- шептал Дмитрий. Он накладывал  второй  слой
пластика,  третий,  превращая  Сашу в статую. -- Что ж ты такая
невезучая! В Большом Мире не  везло,  здесь  не  везет  тоже...
Удачливому и черт орехи носит, а тебе...
     Кирилл   заставил   себя   всмотреться  сквозь  прозрачный
пластик, не отводить глаза  от  открытых  ран,  теперь  залитых
обеззараживающим  клеем. След разжижения все равно будет видно,
если паук пустил в ход яд. Пауки-скакуны пользуются  им  редко,
только  при  схватке  с  крупными  и  опасными противниками, но
человек хоть и крохотное  существо,  а  неизвестное!  Паук  мог
счесть Сашу опасной...
     Лист  трясся под их ногами. Кирилл с отвращением оглянулся
на бешено бьющегося в клейких путах паука:
     -- Какие-нибудь противоядия ввел?
     -- У нас их нет, -- ответил Дмитрий посеревшим голосом.
     -- Эх... Как же здесь без них? Давай скорее на станцию!
     -- На станции тоже нет, -- ответил Дмитрий. --  Беда,  что
даже я не смогу лететь с Сашкой! Не потащу.
     -- Пешком?
     Дмитрий не отвечал, схватил Сашку в охапку -- она казалась
вмороженной  внутри  сосульки -- и прыгнул с листа. Порыв ветра
смахнул оставленные крылья. Кирилл расстегнул лямку, освобождая
ноющие руки, освобожденно кинулся головой вниз.  Приближаясь  к
земле,  боковым зрением увидел сверкающие блестки: обрадованный
ветер уносил украденные у него крылья.
     Внизу шарахнулись в стороны  зеленушки.  Кирилл  в  момент
приземления  сразу с силой оттолкнулся, посылая себя по длинной
дуге  за  Дмитрием,  тот  уже  мчался  на  пределе   видимости,
распугивая живность тяжелым дыханием, волнами ярости, отчаяния,
сумасшедшей надеждой.
     С  огромным трудом Кирилл догнал, дальше бежали бок о бок.
Дмитрий часто поглядывал на небо, и Кирилл сгибался под  грузом
вины.  Хотя  держались  в  тени,  но сухой воздух и быстрый бег
высасывали  влагу  слишком  быстро.  В  голове  нарастал  звон,
застучали  молотки  --  первые  признаки острого обезвоживания.
Сердце колотилось чересчур часто.
     Кирилл постарался  не  встречаться  с  Дмитрием  взглядом.
Сейчас комбинезон как бы пригодился! Да и паук хотя и помял бы,
но  жутких  ран не было бы. Перегнул с отказом от комбинезонов,
называя их водолазными скафандрами. Перегнул, следуя  дурацкому
принципу: чтобы выровнять, надо перегнуть в другую сторону.
     Оба  выискивали  взглядами  блестящие на солнце шарики, но
утро  миновало,  роса  испарилась,  не  дождались.  Испарилась,
скатилась  на  землю, выпили жители этого мира. А сейчас жаркое
марево, воздух накален, песок  накален,  и  даже  в  тени,  где
стараются  держаться, воздух обжигает. А выскочишь на солнце --
как в горящем доме.
     Кирилл начал спотыкаться, часто падал. Дмитрий дышал часто
широко раскрытым ртом,  лицо  его  стало  как  бумажная  маска.
Лопнула   губа,   но  кровь  тут  же  засохла  темно-коричневым
клинышком на подбородке.
     -- Давай я немного понесу...
     -- Ты себя донеси!
     Он ударился  головой  в  ствол,  упал,  прополз  несколько
шагов,  почти  не  соображая,  где  он  и что с ним, но Сашу не
выпустил, потом тяжело  поднялся,  раскачиваясь  из  стороны  в
сторону.
     Кирилл догнал, схватил за плечо:
     -- Вверх...
     Дмитрий,  не  слушая, ломился вперед, натыкаясь на стебли.
Он шатался под тяжестью Саши, но рук не разомкнул ни разу.
     Кирилл потряс его, просипел прямо в ухо:
     -- Вверх... по стеблю...
     Дмитрий  помотал  головой,  по  губе  потекла  новая  алая
струйка.
     -- Станция... прямо...
     -- До станции сейчас не дойти... Вверх.
     Дмитрий, как автомат, начал взбираться на ближайший ствол.
Сашу удерживал одной рукой, другой цеплялся за упругие волоски,
торчащие   по   всему   стеблю.   Кирилл   часто  соскальзывал,
нечеловеческими усилиями задерживался то на  кончиках  пальцев,
то буквально зубами, ухватившись за торчащую щетинку.
     Солнце  просвечивало стену, и раздутые от воды клетки были
совсем  рядом!  Кирилл  даже  ощущал,   как   вода,   повинуясь
осмотическим   законам,   поднимается   вверх,  превращаясь  из
холодной грунтовой в теплую, а потом -- на поверхности  листьев
-- в  пар.  Огромные массы воды двигались в одном направлении с
ним, но к ним не пробиться...
     Впереди в поле зрения внезапно выпер огромный зеленый  шар
размером с воздушный мешок братьев Монгольфье. Находился шар не
на  стволе,  а  на  ветке  близ ствола. Кирилл обогнал Дмитрия,
показывая дорогу,  уткнулся  головой  в  пористую  стену.  Руки
тряслись,  глаза стали сухие, как слюда, дерево ломалось, как в
детском калейдоскопе. Дмитрий спросил, Кирилл разевал  рот,  но
пересохшее   горло  только  сипело.  В  черепе  начали  рваться
бомбочки. Он слышал, что Дмитрий  трясет  его,  но  спасительно
провалился в небытие.
     Дмитрий    перехватил   бластер   удобнее,   из   приклада
выдвинулось острое лезвие. Зеленая  ткань  шара  затрещала,  из
надреза   полезло   белесое.  Уворачиваясь,  Дмитрий  вспарывал
межклеточные перекрытия, сок  выбрызгивался,  шипел,  вздувался
ядовито-белесо-зелеными шарами.
     Кирилл  очнулся  --  лицо облепила слизь, не давая дышать.
Голова трещала, он весь был  сказочно  мокрым,  воздух,  как  в
русской  бане,  такой же влажный и жаркий. Зеленый купол уходил
вверх, как в планетарии, вместо  звезд  так  же  медленно,  как
звезды,   двигались  стада  тлей.  Ослабленное  стенами  солнце
заливало призрачно-зеленым светом.
     Огромные квадратные клетки темнели по  краям,  в  середине
каждой  колыхалось  темное  ядро. Весь галл расчерчен на мелкие
ячейки и казался укрытым маскировочной сетью. В плотном воздухе
отражались  тени  колыхающихся  за  галлом  листьев.   Сгущения
воздуха   двигались,   как   зеленые  призраки,  меняли  форму,
размывали на части, трансформировались,  и  в  каждом  призраке
Кирилл находил знакомые формы.
     Тлей   было   множество,  ближайшие  от  Кирилла  поспешно
вытаскивали   хоботки,   спешили   отодвинуться.   Стена    еще
пузырилась,  безобразный  нарост выпускал зеленые слюни, шипел,
пузырился,  но  сок  быстро   схватывался,   застывал.   Пленка
уплотнялась,  внутри  пузырьков быстро появлялись темные жилки,
комочки.
     Саша лежала в  трех  шагах,  над  ней  склонилось  зеленое
чудовище.  Оно переворачивало неподвижное тело, рычало, выбирая
место, неукрытое пластиковым клеем. Кирилл рванулся к  ним,  но
упал  лицом вниз. Ноги были в зеленой застывшей массе. Отчаянно
рванулся,  забился,  начал  искать  нож,  пальцы  скользили  по
зеленой  слизи,  покрывшей  его  с  головы  до  ног,  и наконец
сообразил, что он тоже сейчас чудовище, страхолюдина что надо.
     -- Дмитрий, -- прохрипел он, с трудом заставляя  слушаться
голосовые  связки.  --  Сбрось  сок,  пока  не пристыл... Потом
отдерешь с мясом...
     -- Где ты видишь мясо?
     Только Саша выглядела чистенькой, как облепленное яичко. К
пластику сок не прилипал, а ее лицо Дмитрий наверняка  прижимал
к груди, когда пролезал в галл.
     -- Как  ты  нас  протащил?  -- спросил Кирилл виновато. --
Ничего не понимаю.
     -- Самому бы вспомнить, -- буркнул Дмитрий. Голос  у  него
был  как у рассохшегося дерева. -- Наверное, на инстинктах, как
у твоих муравьев. Хоть двери тут автоматически захлопываются, а
то бы весь пар выпустил...
     Морщась, он сдирал ленты. Кирилл поспешно обдирал нечаянно
приобретенный скафандр, кожу щипало, словно сдирал ее вместе  с
зелеными  потеками.  Дмитрий  шипел,  ругался, наконец решил со
злостью:
     -- Остальное  пусть  Кравченко.  Хоть  с  мясом,  но   там
анестезин и прочие чудеса медицины.
     Слабый  стон  заставил  его  подпрыгнуть.  Губы  Саши чуть
шевельнулись.  Лицо  его  исхудало,  нос  заострился,   как   у
покойника.
     -- Увлажняемся,  --  сказал Кирилл напряженно, -- и делаем
бросок до  станции.  Тут  я  ничего  не  могу,  это  не  озеро.
Кравченко должен получить ее как можно скорее.
     Дмитрий,  не  глядя,  сцапал  ближайшую тлю. Увлажнив, как
велел Кирилл, себя изнутри,  вторую  безжалостно  разорвал  над
Сашей.  Она закашлялась, лицо дернулось, словно хотела вытереть
залитое сиропом лицо, но руки были скованы пластиком.
     -- Будем   жить,   --   определил   Дмитрий   угрюмо.   --
Выкарабкаемся...  Банька  здесь,  а?  Только  жабьего  цвета. С
детства жаб не люблю. От них бородавки.
     Сам он стоял зеленый, в крупных бородавках засохшего сока.
Воздух вокруг  него  ходил  темными  сгустками,  призраки  были
перенасыщены   влагой  и  сладостью.  Галл  был  молодым,  дней
двадцать от роду, но стада паслись  разновозрастные,  двух-трех
поколений.  Дмитрий, судя по его лицу, начинал догадываться или
постигать  муравьиным  инстинктом  удивительное  приспособление
растений и тлей друг к другу. Будяк дает условия для тлей, сюда
ни  божьи  коровки, ни златоглазки не проберутся, но зато здесь
они в изоляции, молодым листикам не вредят... Да  и  соку  пьют
намного меньше: здесь и так мокро, сыро.
     Если  бы Мазохин не был таким твердолобым, подумал Кирилл,
сам ужасаясь возникшей идее, станцию  можно  упрятать  в  такой
галл!  Растение давало бы защиту, сладкие соки, микроклимат, то
есть все то, что пока на станции добывается с трудом, да  и  то
чужими  --  из  Большого  Мира  -- усилиями. А люди бы защищали
растение от врагов. Ведь даже тли не просто  паразитируют,  как
закричал  бы  радетель  справедливости,  а  в  уплату  снабжают
ауксином -- растение растет быстрее, обгоняет  соседей,  первым
зацветает,  первым  засевает окрестности семенами! А остальным,
опоздавшим, шиш -- места уже заняты...
     Кирилл тоже взял молоденькую тлю, напился.  Дмитрий  нежно
вытирал  липкий  сок с Сашиного лица. Она застонала, приоткрыла
глаза. Дмитрий обрадованно сказал бодрым голосом добровольца из
ограниченного контингента войск в дружественной стране:
     -- Держись, все хорошо. Тебя починят, обещаю. Не  в  таких
переделках бывали!
     "В  таких  не  бывали", -- подумал Кирилл горько. Здесь мы
влипли. По моей дурости влипли.  Перегнул,  дурак!  Решил,  что
если все знакомо, то и безопасно.
     -- Где   мы...  --  прошелестел  слабый  голос.  --  Здесь
странно... и хорошо.
     -- Хорошо, -- согласился Дмитрий. Он осторожно снял пузыри
крови с ее губ. -- Если тли сами отгрохали  эту  пещеру,  я  не
удивлюсь.  Конечно,  разум, как говорит Кирилл, не при чем, все
дело в простейших инстинктах! Но, скажу вам, инстинкты  --  это
уже кое-что!
     Кирилл   показал   зубы  в  усталой  усмешке.  Саша  через
некоторое время  снова  вынырнула  из  забытья,  проговорила  с
закрытыми глазами:
     -- Ксеркса  в  генералы...  Ногтев  и то лишь полковник...
Надо стукнуть куда следует...
     -- Спи-спи, -- Дмитрий  нежно  погладил  ее  по  щеке.  --
Кирилл, что делать дальше?
     -- Двинемся к станции. До нее далеко?
     -- С  полчаса  хорошего бега. Но теперь добежим. Даже если
по солнцу.
     Саша сказала тихим, как ветерок, голосом:
     -- Ребята,  я  ничего  не  слышу...  Только  вижу,  губами
шлепаете... Я оглохла?
     Дмитрий показал на пластик, что прикрывал ей уши, но глаза
его были  встревоженными.  Белые  губы десантницы шевельнулись,
лицо ее снова  застыло.  Дмитрий  захлопотал  вокруг,  едва  не
квохча.  Кирилл  следил  за тенями на зеленой стене, высвечивая
путь солнца. Пробыть бы здесь еще четверть часа,  добрались  бы
легко. Надо и рацию иметь для таких случаев... Правда, они сами
спасатели.  Остальных  даже  тли  перебодают  еще  на выходе из
станции.
     На  спине  выступил  пот,  начал   растекаться   тончайшей
пленкой.  Дмитрий  тоже пропитался влагой, потолстел, глаза его
живо блестели.
     Кирилл обвел тоскливым  взглядом  пещеру.  Когда-то  видел
проект   квартиры   будущего,   где   в   стенах  кондиционеры,
увлажнители  воздуха,  терморегуляторы,  кормопроводы.  В  этой
пещере  это  все  есть, но есть и много больше. Тли -- существа
нежнейшие,  быстро  погибают  на  сухом  воздухе,  особенно  на
солнце.  Даже  прячась  на  тыльной стороне листа, они обречены
постоянно тянуть сок, чтобы не пересохнуть. В галле  потребляют
сока в десять раз меньше, воздух тут влажный. А живут в галле в
три-четыре  раза  дольше... Но ведь тонкокожие люди в этом мире
больше похожи на тлей, чем на закованных в хитин муравьев!
     -- Заправляйся, -- сказал  он,  старательно  отгоняя  идею
переселения в галл. -- Ждать нельзя: Саша может не выдержать...
     -- Парни из нашей команды все выдержат, -- сообщил Дмитрий
угрюмо.
     -- Этот "парень" -- да, но его сердце не такое железное.
     От сиропа Дмитрий раздулся так, что едва не выплескивалось
из ушей.  Саша  в  сознание  не приходила, лицо ее было белым и
неподвижным. Дмитрий обвел взглядом  необъятное  стадо  зеленых
существ:
     -- Не захватить ли пару? Вдруг понадобятся в дороге?
     -- Они превратятся в сухие шкурки раньше, чем опустимся на
землю.
     -- Выходит,  мы  не самые-самые... Рядом с тлями мы просто
орлы!
     Сок брызнул под  лезвием,  как  из  баллона  с  давлением.
Дмитрий  отпрянул,  углубил  надрез,  держась  сбоку.  Кирилл с
другой  стороны  вцепился  в  липкий  край,  рванул  на   себя.
Затрещала  растительная  ткань, вместе с потоком сока вывалился
рыхлый ком, ноги по щиколотку оказались в липкой массе. Дмитрий
с проклятиями, прилипая, вспорол внешнюю, самую толстую пленку.
Из щели прямо в лицо ударил горячий, как струя автогена,  сухой
воздух.
     -- Приготовились?  --  отрывисто  сказал  Дмитрий. Он взял
Сашу на плечо, другой рукой поудобнее  перехватил  бластер.  --
Бежим!!!
     Кирилл  отшатнулся,  когда на него обрушился тяжелый кулак
яростного  солнца.  Дмитрий   прыгнул   с   черешка,   пролетев
расстояние, эквивалентное высоте
     двадцатиэтажного  дома,  упал  на  другой  лист,  спрыгнул
снова, на этот раз падал уже до самой земли.




     Через два  дня  Кравченко  разрешил  навестить  Сашу.  Она
висела на перекрещении трех тонких нитей, протянутых от стены к
стене.   Пластиковый   корсет   укрывал  его  почти  полностью,
высовывались только ноги, начиная от голени, даже  шея  была  в
толстом корсете. Глаза ее были закрыты.
     Кирилл спросил шепотом:
     -- Как она?
     -- Жить будет. Хорошо, что случилось здесь. В Большом Мире
ничто  бы  не  спасло!  Мизерная  гравитация позволяет работать
поврежденному сердцу, а ничтожное давление и  резкое  понижение
температуры  всего  тела сохранило жизнь... Вы принесли в глыбе
клея буквально  куски!  Сам  удивился,  когда  кончил  сшивать:
живет!   Конечно,   подниматься   уже  не  сможет,  позвоночник
размозжен, спинной мозг изжеван... Ориентируйтесь на сидячие...
точнее, на лежачие работы. Пусть даже здесь не  чувствует  себя
лишней.
     Дмитрий молниеносно прижал руки к груди:
     -- А как же... как же работа испытателя?
     Кравченко  неожиданно и страшно налился кровью. Непривычно
было видеть этого мягкого, интеллигентного человека  трясущимся
от гнева.
     -- Осточертели    со   своей   выправкой!   Орлы,   герои,
синеберетники! Разве нет достойных занятий? Сервантес так бы  и
остался  бравым десантником, то бишь бравым солдатом, если бы в
бою ему не отсекли руку. Но с одной воевать нельзя, зато  можно
написать "Дон Кихота"!
     Вдвоем подошли к Саше вплотную. Хотя ступали бесшумно, она
ощутила  их  присутствие,  открыла  глаза.  Они  были исполнены
страданием.
     -- Ребята... вам уже сказали, чтобы мне готовили  место  в
конторе?  Буду  слюним расходовать, перелистывая ваши отчеты...
Слюни вместо патронов!
     -- Сашка, -- проговорил  Дмитрий  тяжело,  словно  ворочая
камни, -- мы еще повоюем!
     Саша  напряженно  следила за его губами. Догадалась, знала
ли, что будут утешать, ответила все тем же бесцветным  голосом,
в котором не осталось жизни:
     -- Врать  не  умеешь.  Для этого надо родиться женщиной...
Все уже знают, что я калека. Навсегда.
     -- Подумаешь, ухи, --  возразил  Дмитрий  оскорбленно.  --
Бетховен  вовсе  был  глухой, а какие симфонии выдал! Сервантес
одной рукой писал роман, а  художнику  Камневу  еще  в  детстве
поездом ноги отхватило вот досюда...
     Он   старательно  показал,  докуда  отхватило  ноги.  Саша
поняла, вздохнула:
     -- Ноги у меня остались... Но что толку?
     В  комнату  осторожно  вошел  Кравченко.   Его   глаза   с
состраданием смотрели на поникших Дмитрия и Кирилла:
     -- Через две недели выдам ее вам. Сейчас, извините...
     Кирилл,  выходя  вслед  за Дмитрием, внезапно подумал, что
Саша впервые упомянула о женщинах.
     Через неделю  бледная  и  чудовищно  исхудавшая  Саша  уже
лежала  на широком ложе в своей комнате. Правая рука и туловище
до пояса оставались в пластиковом гипсе, подбородок поддерживал
жесткий корсет. Она  неотрывно  следила  за  Кириллом,  который
почти   бегал  взад-вперед,  терял  равновесие  при  поворотах,
натыкаясь на плотную стену воздуха.
     Дмитрий сидел на столе, свесив ноги. Его глаза с  братской
любовью обшаривали измученное лицо напарницы.
     -- Прошу  поддержать  меня,  --  нервно говорил Кирилл. --
Покажется диким, невероятным, но здесь  много  невероятного,  к
чему уже привыкли. Прошу вас обоих поддержать меня. Вы поймете,
что  это  самый лучший выход... Станцию надо перенести в другое
место! Эта стальная коробка абсолютно  неприемлема  для  жизни.
Здесь всем хана, крест.
     Дмитрий возразил с неудовольствием:
     -- Почему? Здесь все блага цивилизации.
     -- Да,  цивилизация  за  нас,  лишь  культура против... Ты
слышал недавний термин: "застой", "застойные явления"?
     Дмитрий покосился на Сашу, ответил сердито:
     -- Глупости! Когда вкалываешь, никаких  застойных  явлений
не   возникает.  Весь  выкладываешься  в  работе,  сублимируешь
жизненную энергию, добиваешься высоких результатов  в  труде  и
спорте... А также в науке.
     -- Эту  допотопную  теорию  я  знаю, -- прервал Кирилл, --
хотя как биолог мог бы объяснить на пальцах, даже ты все  понял
бы...  Застой  в  том, что мы сами отрезаем себя от этого мира,
противопоставляем себя ему.  Стальная  коробка,  скафандры  для
выхода... Масса оружия! На чужой планете, что ли?
     Дмитрий проговорил с ленцой, но взгляд был острым:
     -- Вижу,  в твоем рукаве шевелится какая-то гадость. Давай
выпускай ее. Сам знаешь, мы поймем, куда бы ты ни вел.  Ты  наш
начальник,  помнишь?  А мы, как наполеоновская гвардия, бурчим,
но идем.
     -- Вам  тоже  придется  поработать,   --   сказал   Кирилл
несчастливо. -- Я совсем не умею говорить с людьми!
     -- Я тоже не Цицерон. А ты, Сашка?
     -- Вас знают лучше. Вы здесь уже два года!
     Кирилл   произносил   слова   как  можно  четче,  старался
держаться во время разговора лицом к Саше, губами двигал вовсю,
потому что Саша училась читать по губам.
     -- Куда переселимся? -- спросила Саша  будничным  голосом.
-- В галл?
     Кирилл   бросил  на  нее  быстрый  взгляд.  Ее  лицо  было
спокойным. Она знала себя экспертом по оружию, а мирмеколог был
экспертом  по  животному  миру  растительных  джунглей.  Каждый
отвечает за свой участок.
     -- Нет, -- ответил Кирилл запинаясь. -- Сперва я думал про
галл.  Тем  не очень надежно... А пройдет год-два, перетаскивай
оборудование в другой нарост? Надо выбирать место получше...
     Он умолк,  стараясь  найти  слова  поубедительнее,  но  те
ускользали.  Дмитрий и Саша тоже люди, не милые сердцу муравьи,
даже не смышленые термиты. Или осыгаликты...
     Дмитрий не выдержал:
     -- Не тяни клеща за хвост! Куда переселяться?
     -- В муравейник, -- ответил Кирилл упавшим голосом.
     Оба раскрыли рты. Кирилл поспешно добавил:
     -- Безопасно,  клянусь  вам!  Вы  же   знаете,   в   любом
муравейнике  живут  мирмекофилы.  Жуки,  паучки,  клещики, даже
муравьи чужих видов. Хозяева не трогают, а гости получают кров,
тепло, а то и корм. Даже защиту! Ни  один  хищник  не  подойдет
близко. Прекратятся потери.
     Саша    опустила   глаза,   молчала.   Дмитрий   судорожно
подвигался, словно ему снизу припекало, сказал раздраженно:
     -- Кирилл, я к муравьям отношусь хорошо.  Даже  дрался  за
них,  вспомнить  стыдно.  Но  жить постоянно рядом? Я на третий
день заикой стану, через неделю буду зеленых чертиков снимать с
себя и Сашки... А каково другим?
     Кирилл  потрогал  Сашу,  сказал   громко,   глядя   в   ее
открывшиеся глаза:
     -- Тогда  переселимся  к компонотусам! Эти муравьи живут в
пеньках. Займем верхний этаж, у них всегда  верхние  три-четыре
этажа  пустуют.  В  хорошую  погоду  сможем  работать на свежем
воздухе, под открытым небом,  в  дождь  или  ветер  укроемся  в
пещерах...  Зато  дерево  не  железо!  Предки жили в деревянных
домах, радовались. Болели меньше.
     Дмитрий сердито сопел, Саша сказала тихим голосом:
     -- Экстравагантно. Правда, вряд ли  тебя  поддержат.  Люди
привыкли  к  комфорту,  даже  если  он отгораживает от мира. Ты
предлагаешь с большим прицелом,  чувствую...  С  очень  дальним
прицелом.  Увы,  здесь не политики, не футурологи, не строители
будущего мира. Прекрасные металлурги,  электронщики,  механики,
оптики.   Из  гуманитариев  ты  первый!  Не  спорь,  я  знаю  о
математизации биологии, но все равно биология -- мягкая  наука.
Кирилл, наши голоса с вами... тобой, но этого очень мало.
     Дмитрий  неохотно  буркнул, словно одолевая свое же мощное
сопротивление:
     -- Выходи на Ногтева. Перебазировка зависит от него.  Если
не от членов повыше.
     Саша внезапно поинтересовалась:
     -- А какие из себя компонотусы? Мы их видели хоть раз?
     -- Видели,  -- ответил Кирилл, отчетливо двигая губами. --
Измашкин погиб при встрече с компонотусом ксерксом.
     Мазохин требовал изложить сперва ему, таков порядок, а  уж
он  решит,  стоит ли беспокоить высокое руководство, и без того
очень занятое важными народно-хозяйственными задачами.
     Конечно, он лег бы костьми, только не  дал  бы  прорваться
мимо  себя  любому,  тем  более, узнай зачем. Но тут неожиданно
помогли  Дмитрий  с  Сашей.  Дмитрий  тогда  еще   пробормотал:
"Кириллам   нужно   помогать,  мазохины  пробьются  сами".  Они
отыскали в пухлой Инструкции подпункт, где человек на положении
Кирилла мог обращаться к Ногтеву напрямую.
     В обширной комнате связи  экран  занимал  все  стены.  Его
делали умельцы, для них -- микроизделия, филигрань, а здесь еще
доводили   до   ума  грубо  изготовленные,  словно  вырубленные
топором, блоки.
     Кирилл соединил  провода,  клавиши  никак  не  присобачат,
экран тут же пошел крупными лиловыми пятнами. Медленно появился
огромный  Ногтев.  Сидя  за массивным столом, неспешно водил по
бумаге ручкой, глядя на нее так, словно ждал подвоха.
     Под глазами у  него  висели  тяжелые  складки  кожи.  Щеки
тянуло  вниз,  чувствовалась  борьба  с чудовищной гравитацией.
Мышцы грудной клетки с трудом  боролись  с  жутким  атмосферным
давлением.  Невидимые  легкие с шумом набирали порцию воздуха и
тут  же   без   паузы   схлапывались,   выбрасывая   загаженную
потемневшую струю воздуха...
     Ногтев медленно поднял голову, губы его начали изгибаться.
Кирилл сказал первым:
     -- Здравствуйте, Аверьян Аверьянович! Разрешите доложить о
первых впечатлениях.
     Связь   с   Ногтевым   напоминала  связь  со  звездолетом,
пересекающим  орбиту  Юпитера.  Коротко  доложив  о  сделанном,
Кирилл   маялся,   пока   сложная  аппаратура  растягивала  его
трехминутный писк на четверть часа, потом долго ждал, дергался,
подпрыгивал от нетерпения, ибо Ногтев  чересчур  долго  молчал,
переваривал.
     Наконец  зал связи, показавшийся сразу крохотной каморкой,
заполнил густой голос Ногтева, сохранивший  авторитетные  нотки
даже в повышенном регистре:
     -- Такая   экстраординарная   мера,   как   передислокация
станции, требует смешанной комиссии ряда ведомств. К сожалению,
проект все больше выходит из-под эгиды армии.  Многое  придется
уточнять, согласовывать, увязывать, утрясать...
     -- Могут  погибнуть  люди!  --  воскликнул Кирилл. -- Меры
необходимы срочные...
     -- ...состыковывать, а тем временем на станции еще не одно
ЧП стрясется, -- продолжал Ногтев, еще  не  слыша  реплики.  --
Рискну взять ответственность, Кирилл Владимирович. Даю добро на
срочное  перебазирование.  А  тем  временем  у нас прозаседают,
примут резолюцию, влепят мне строгача с занесением...  Примерно
сороковой  по  счету. Правда, я предпочел бы, чтобы вы отыскали
менее  дикое  решение,  чем  перетаскивать  весь   персонал   в
муравейник...  Ладно, вы действуйте в духе времени, сейчас идет
антисионистский бум. Все рвутся назад в пещеры, то бишь  вперед
к  природе... Я сейчас отдам распоряжение Мазохину. Как у вас с
ним? Ладите? Какие пожелания?
     Кирилл сказал поспешно:
     -- Аверьян Аверьянович! Я  уж  постараюсь  воспользоваться
вашим  добрым  настроением.  Прошу  оставить  группу  в  том же
составе и после  перебазирования.  Немировский  и  Фетисова  не
специалисты,  в  работах  Мазохина почти бесполезны, а под моим
присмотром будут вырабатывать  новые  навыки  у  муравьев.  Это
сулит  определенный народнохозяйственный эффект... Еще я просил
бы придать моей группе Кравченко.
     Ногтев долго  молчал,  слушал.  За  это  время  успела  бы
закипеть  вода  в  пятилитровом  чайнике.  В  Кирилле воды было
намного меньше, он исходил паром.
     -- О народнохозяйственном эффекте для красного словца?  --
хмыкнул  Ногтев.  --  Когда  хотят  получить дотации или просят
добавочные мощности, всегда  ссылаются  на  возможность  помощи
сельскому  хозяйству...  Уж не знаю, выберемся ли когда из этой
ямы?
     -- Я  на  полном  серьезе,  --  запротестовал  Кирилл.  --
Помните,  вы как-то обронили, что под Новый год полдня гонялись
за мухой? Дескать, в старое доброе время такой погани не было?
     -- Помню, -- буркнул Ногтев. --  Поразводилось  всякого  в
квартирах! Тараканы, муравьи...
     Кирилл  стерпел  оскорбительное  для  благородных муравьев
место  рядом  с  тараканами,  отрядом  примитивных   насекомых,
продолжал горячо:
     -- В  частных домах, где топят углем или дровами, тараканы
не живут. Заметили? Не  выдерживают  перепадов  температуры.  И
мухи  зимой  не живут. Зато в домах с центральным отоплением мы
сами дали насекомым их  любимый  климат.  Естественно,  муравьи
перебрались  первыми, они самые смышленые. Бороться бесполезно.
Не только домохозяйки, санитарные службы  всего  мира  признали
собственное  бессилие!  Человек  с  легкостью перебил мамонтов,
пещерных львов, саблезубых тигров, гигантских страусов и вот не
смог, как ни пытается, уничтожить хотя бы один вид насекомых! А
нам досаждает не один вид, верно?
     Он говорил, все время ощущая жалость к человеку,  живущему
под   прессом  страшной,  калечащей  гравитации,  обремененному
весом,   рудиментарными   органами,    дисфункцией    огромного
организма,  части  которого  ускользают  порой  из-под контроля
далекого от них мозга, а это влечет, увы: тяжелые болезни...
     Ногтев  выслушал   его   горячую   речь,   поинтересовался
осторожно:
     -- Насекомые  за короткий срок меняют поведение? Тогда это
разум?
     Кирилл дернулся, словно его кольнули:
     -- Аверьян Аверьянович! Я вас уважаю, хоть вы  и  военный,
только  не говорите о разуме. Все равно, что всерьез спорить об
экстрасенсах,   хиллерах,   деревьях-людоедах.   Насекомым   не
обязательно  менять  поведение.  Мы  сами  им  даем  в комнатах
постоянную  температуру,  еду,  влажность.   Даже   защиту   от
хищников!  Сколько  в  вашей новой квартире сменилось поколений
обыкновенной мухи? В новых условиях у  насекомых  действительно
может  меняться  поведение,  видоизменяются  органы, появляются
новые приспособления в организме... Я  собираюсь  поработать  с
муравьями  направленно. При удаче они могут стать более ценными
помощниками, чем собаки, коровы, лошади...
     Он подумал, что  окруженный  компьютерами  высшего  класса
Ногтев уже забыл, как выглядит лошадь, добавил поспешно:
     -- Более   ценными,   чем   роботы.   Даже  склепанные  на
орденоносных заводах.
     Ногтев медленно кивнул. Кирилл  буквально  ощутил  тяжесть
непомерно  огромной  головы, увидел, как на долгие доли секунды
была почти пережата наклоном гортань, как покраснели от прилива
крови белки.
     Ногтев выглядел, как утес на Волге. Плечи держал вширь,  а
спину прямо, но непомерная гравитация стягивала плоть по костям
книзу,  собирая  складками под глазами мешки, рыхлые складки на
подбородке, жировые валики на  животе  и  боках.  Тазобедренные
кости  под  непомерным  весом  раздвигаются,  едва  не разрывая
суставы, трещат от натуги.
     Трагедия  человека  в  том,  подумал  Кирилл  с  внезапным
холодком   по   спине,  что  он  даже  не  понимает:  достигнут
предельный вес. Увеличение массы тела оборачивается катастрофой
из-за лавины болезней, которые  и  так  прежде  времени  сводят
человечество  в  могилу.  То  человечество. Старое. Которое все
продолжает и продолжает акселерировать.
     -- Я доложу руководству, -- пророкотал с экрана Ногтев. --
Кравченко  не  дам,  программа  напряженная.  Мазохин  приносит
реальную  прибыль, а твои обученные муравьи вроде лысенковского
переворота в земледелии... От ковбоев проку мало,  бери  обоих.
Фетисова  хоть  и  не  может  передвигаться,  но  будет  ценным
советником... За Дмитрием остается прежняя обязанность снабжать
персонал продовольствием, а  в  остальном  он  в  твоем  полном
распоряжении.
     Когда   он   широко  улыбнулся,  Кириллу  показалось,  что
улыбнулся Карадаг:
     -- С перебазировкой не тяни. Наверху могут  не  утвердить,
но  если  все  сделаешь  быстро...  Пришли  Мазохина,  я  отдам
распоряжение лично.




     Станция  гудела,  словно  по  куполу   ударил   Тунгусский
метеорит.  Сотрудники,  впервые  среди бела дня оставив работу,
бегали друг к другу узнавать новости,  теребили  Мазохина.  Сам
Мазохин  трижды  пытался  прорваться в верха, минуя Ногтева, но
тот всегда был готов, поставил забор, а с  высоты  напоминал  о
дисциплине,  субординации,  при  которой полковник всегда умнее
майора...
     Позже  Кирилл  узнал,  что  Мазохин  все  же  выскальзывал
наверх, минуя Ногтева, но тот был старый волк в бюрократических
играх:   один   руководящий   товарищ  был  в  отъезде,  другой
возглавлял зарубежную делегацию, третий лег на операцию...
     За неделю Кирилл с Дмитрием излазили  жилище  компонотусов
сверху  донизу,  все  данные  заложили  в компьютеры, проверили
картографию верхних этажей. В жаркие месяцы лета  этажи  стояли
пустые,  но  и чужаки туда не забредали -- отпугивал слабый, но
четко различимый запах грозных ксерксов.
     Половину дня обрабатывали комбинезоны феромонами ксерксов,
еще полдня объясняли, что зачем и что почем, а на восьмой  день
операции "Ксеркс" двери станции широко распахнулись. Кирилл еще
раньше  с  помощью Ногтева сумел настоять, чтобы сверху в самом
буквальном смысле не помогали, лифтов не подавали, а вели  себя
так, как и подобает богам: не вмешивались. Когда вышел караван,
сотрудников  не  было видно под горными хребтами навьюченной на
них аппаратуры.
     С двух десятков шагов Кирилл в последний раз оглянулся  на
здание  станции.  Ярко-красный  купол из толстой стали, крупные
оранжевые пятна, как на  панцире  божьей  коровки.  Когда-то  в
минуту   откровенности  Ногтев  рассказывал,  с  какими  муками
начальство приняло эту вызывающую окраску вместо  милой  сердцу
военно-маскировочной!  А  дебаты  из-за расцветки комбинезонов?
Как  один  герой  вторжения   в   Афганистан   хотел   нарядить
ученых-растяп  в  десантные комбинезоны и дать в руки автоматы,
как  умело  ссылался  на  славные  традиции  армии,   вспоминал
чудо-богатырей   Суворова,  ругал  стиляг  и  панков,  потрясал
иконостасом орденов и медалей!
     Не прошло. Белое было настолько белым, что в лучшем случае
сошло бы за серое, но уж никак не за черное.  Боевым  генералам
доказали  на  пальцах,  что маскировочная форма погубит всех со
скоростью блицкрига...
     Так что не вешай  голову,  Кирилл  Журавлев.  Не  один  ты
бьешься  против  несусветной  дури, которая не только почему-то
существует, но руководит, командует, отдает ЦУ.
     Эти два часа перехода были худшими часами  жизни  Кирилла.
Пока  добирались,  они  с Дмитрием бегали взад вперед, охраняя,
проверяя, подгоняя, бдя,  стреляя  по  каждой  тени,  отпихивая
подозрительные листики или камешки.
     Зато  когда  вошли  на территорию ксерксов, настали худшие
дни сотрудников. Все знали, как погиб Измашкин, а тут навстречу
кидаются закованные в броню драконы, хлещут гибкими  антеннами,
словно  щупальца  уэллсовских  марсиан.  В фасеточных глазах, в
каждом амматидии отражался крохотный человечек  с  перекошенным
от ужаса лицом.
     Кирилл   и  Дмитрий  падали  с  ног,  охрипли,  убеждая  в
терпимости муравьев к своим. Кирилл хватал страшных ксерксов за
сяжки,  вскакивал  верхом,   дергал   за   лапы,   демонстрируя
безнаказанность,  а  Дмитрий  раздулся как майский жук, десятки
раз исполняя перед обомлевшими технарями коронный  номер,  как,
дескать, кормиться сладким медом на халяву.


     Оборудование   разместили  наверху,  в  трех  ближайших  к
поверхности кавернах. Сотрудники держались  вместе.  Кирилл  не
спорил,  время  поможет  расслабиться.  Сам  он занял отдельную
пещеру рядом с поверхностью. Глядя на  него,  Дмитрий  отхватил
для  себя  и  Саши настоящие апартаменты. Кравченко наблюдал за
ними с непонятной тревогой.
     К чести ученых, перебравшись, они почти перестали замечать
муравьев.   Потерян    драгоценнейший    день    на    дурацкую
перебазировку!  Эти  ослы  наверху и сами не знают, чего хотят,
только ничего не поделаешь, теперь надо спешить, догонять! Даже
самые отчаянные паникеры, занявшись делом, больше  не  замечали
страшных ксерксов, иногда забредающих в их пещеры.
     Кирилл с Дмитрием поставили феромоновый барьер, но занятые
своим  делом ученые забывали его подновлять. Пришлось протянуть
оголенные  провода.  Любопытных  муравьев  как  ветром  выдуло.
Именно  Дмитрий  вспомнил, что муравьи уходят даже из-под линий
ЛЭП, хотя провода Бог знает на какой высоте...
     Через неделю,  к  облегчению  Кирилла,  сотрудники  вообще
забыли,  что они в муравейнике, а не в бронеколпаке. Ногтев был
потрясен, чаще обычного пристально всматривался в сияющее  лицо
мирмеколога. Муравьи в лаборатории не врывались, занятые пещеры
обходили,  хотя  ученые  никак  не могли выбрать время навесить
двери или хотя бы перекрыть входы -- жили  в  проходных  залах,
как цари и короли прошлых времен.
     Дмитрий  в порядке подхалимажа поставил дверь Кириллу. Еще
одну, уже вдвоем,  отгородили  под  лабораторию,  только  тогда
ощутили себя как дома.
     Дмитрий принес Сашу, держа ее, как большую куклу, усадил в
выдолбленное  сиденье,  полюбовался.  Саша  была  в  гипсе, как
средневековый рыцарь в латах, но лицо ее уже  порозовело,  хотя
оставалось худым и печальным.
     -- Боюсь  сглазить,  -- заявил Дмитрий. -- Да не тебя, все
мероприятие. До последнего дня не верил, что получится! Хорошо,
что  пошли  за  Кириллом.  А  то  при   этой   демократии   уже
заколебался,  было: надо ли, правильно ли? Хорошо, что напрямую
подчинен. Все просто: дан приказ ему  на  запад!  И  топай,  не
рассуждай.  Хозяин  знает,  что  делает,  и потому работнику не
хрена колебаться.
     -- Теперь должно быть проще, -- сказал Кирилл, но сомнение
еще оставалось в его голове. -- Ксерксов боятся  все,  на  милю
никто не посмеет сунуться на территорию.
     -- Проще?  --  удивился  Дмитрий.  --  Не будет несчастных
случаев? Безопаснее? Кирилл, сегодня утром Забелин  уже  тяпнул
себя пилой по пальцам!


     В  верхних  этажах  сверкала  электросварка,  по-домашнему
пахло горящим металлом. Воздух нагревался. Холодными  ночами  в
камеры   к  людям  снова  начали  забредать  ксерксы.  Огромные
солдаты, суетливые фуражиры, мелкие робкие подсобники...
     Работали круглосуточно. Вкалывали до потери пульса. Одного
принесли к Кравченко без сознания:  перегрелся,  но  работу  не
прерывал, пока не свалился. Люди разрывались от страсти сделать
сто  работ  сразу,  бомбардировали Ногтева требованиями выслать
то, доставить это. Часто, не дождавшись -- в Большом Мире вечно
сопли жуют, -- наспех делали нужное сами.
     Мазохин все чаще вынужденно общался с Кириллом. Занять еще
пару пещер,   расширить    существующие,    перекрыть    дорогу
визитерам...  Не  у  каждого  работа шла успешно. Вдруг в самый
напряженный момент сзади выдвигается литая  голова  размером  с
чемодан,  а жесткие сяжки оценивающе щупают микростанок! Тут не
до производительности труда, отнюдь.
     Забелин, специалист по  лазерам,  творил  чудеса.  Дмитрий
одно  время  ожидал,  что вот-вот получит лазерный пистолет, но
Забелин объяснил, что  лазеры  не  годятся  как  пистолеты  или
автоматы.  Пули  сразу  теряют начальную скорость, шлепаются на
землю почти у ног, а у  лазера  энергия  уходит  на  прожигание
тоннеля в плотном воздухе.
     -- Могу  сделать  для ближнего боя, -- предложил он. -- Со
световой вспышкой! Враг  ослеплен,  трет  лапами  глаза,  и  ты
можешь тем временем скрыться.
     -- Или  нанести  сокрушительный  удар, -- поправил Дмитрий
кровожадно.  Увидев  лицо  Забелина,   поспешно   уточнил.   --
Превентивный, разумеется!
     В  ночной анабиоз продолжала впадать только группа особого
назначения. Остальные "оставались людьми". К их  чести,  не  из
страха,  не  из  предрассудков,  а  ради  одержимой  работы. От
нормального сна урывали половину на ту же работу.
     В одной из пещер устроили даже конференц-зал, какой был на
станции. Однажды Кирилл забрел туда, удивился запустению. Пыль,
мелкие стружки, на стене огромный  экран,  с  помощью  которого
жители  Малого  Мира  могли  знать  все,  что происходит в мире
обычном...
     На  экране  тяжело   и   мучительно   медленно   двигалась
мускулистая женщина, подпрыгивала, едва-едва отрываясь от пола.
Вокруг нее передвигался налитый упругим мясом мужчина. В редкие
секунды  он,  багровея  от усилий, приподнимал женщину на руки,
однажды сумел вскинуть над головой. На сверхтяжелой планете шла
отчаянная борьба с чудовищной гравитацией,  кинетикой  огромных
тел.   Гиганты   отчаянно   боролись,  умело,  даже  артистично
координировали усилия множества удаленных друг от  друга  групп
мышц...
     Кирилл  поспешно  переключил на другой канал. В спортивном
зале квадратный человек  под  бюро  оваций,  разрывали  связки,
сумел  вскинуть над головой штангу, едва превышающую его вес...
В соседнем зале награждали золотой медалью  прыгуна,  хотя  тот
взял высоту всего в два собственных роста...
     Нефтяной  кризис,  голод в Африке, хирургия на марше... По
зеленому полю, едва не  разваливаясь  от  собственной  тяжести,
двигался  комбайн.  Подминая  леса  трав,  вдавливал в землю, с
каждым взмахом вертушки скашивал столько, что  хватило  бы  для
прокорма   конных   полчищ  Аттилы,  Чингисхана  и  1-й  Конной
Буденного вместе взятых. Нелепо  двигалась  жатка,  с  грохотом
падал  в бункер тяжелый поток зерна... Огромные нелепые потери,
зверское оскорбление земли, матери природы... Идет  передача  с
далекой чужой планеты?
     Кирилл  отвел  глаза.  Этого  боится Мазохин? Не потому ли
старается  держать  сотрудников  под  стальным   колпаком?   Не
сегодня,  так  завтра  вырастут  новые  пророки.  Дескать, люди
Большого Мира -- тупиковая ветвь, вроде неандертальцев.  А  мы,
дескать,  избранные,  нам  все  должны уступить дорогу. От этой
посылки можно поплясать, причем доплясаться очень  далеко.  Где
те  трезвые  головы,  что  увидят золотую середину между полным
неприятелем, некритическими восторгами и чрезмерными  надеждами
на  полное  решение  всех  проблем?  Они  есть, спор не в нашей
традиции, никак не научимся, норовим сразу  в  рыло.  Мол,  сие
самый  весомый довод. Мазохин так и делает, даже если сам этого
не понимает. А может, и понимает, у  администраторов  чутье  на
все, что можно запретить.
     В  конференц-зал  с грохотом ворвался Дмитрий. Сюда трудно
было врываться с грохотом, но Дмитрию удавалось многое.
     Он сделал тройное сальто, повис, как  летучая  мышь,  вниз
головой на потолке.
     -- Кирилл! Брось, по субботам здесь обзор наших новостей и
достижений.  Только  тогда народец сползается, да и то как мухи
после мороза. Это интереснее: кто что открыл, изобрел, добился,
предполагает... Фехтуют гипотезами. Ты лучше дай нам задание!
     -- Кому нам?
     -- Мне и Сашке.
     -- А разве она...
     -- Не орлица, вроде Гризодубовой, но рвется  в  бой.  Пока
лежала  в  коконе,  развивала  идеи...  всякие,  странные.  Как
обследовать, как жить, что делать потом...
     Кирилл прикусил язык. Пока люди заняты, на  звезды  головы
не  поднимают.  Саша  посидела  без  дела,  начала размышлять о
будущем, перспективах. Но если размышляет даже  десантница,  то
какие  идеи  придут  в  голову  высоколобым,  если оторвутся от
поглощающей работы?
     На поверхности пня воздух был свежим и острым, как бритва.
Древесина  еще  держала  влагу,  раздутая  и  сонная,  глубокие
трещины  появятся  ближе  к полудню, когда жаркие лучи высушат,
нагреют.
     К ним подбежала, сильно  прихрамывая,  Саша.  Она  была  в
коротких  шортах,  что  не  открывали на обозрение жуткие сизые
шрамы, от плеч до бедер была в пластиковом корсете, правая рука
оставалась внутри этой тюрьмы,  но  Саша  из  кожи  вон  лезла,
доказывая, что ее левая рука работает за две. Она была бледная,
как личинка майского жука, и худая, как стремянка, но Кравченко
все    равно   потрясенно   разводил   руками.   Выздоровление,
возвращение  в  строй  не  укладывалось  ни   в   какие   рамки
традиционной медицины!
     Кирилл  набрал  воздуха  полную  грудь,  задержал дыхание.
Взгляд его стал  отстраненным.  Наконец  после  долгого  выдоха
коротко велел:
     -- Ах-ах, пора! Наденьте скафандры.
     -- Что? -- не понял Дмитрий.
     -- Ска-фан-дры,   --  четко  повторил  Кирилл.  --  Ты  не
поменялся с Сашей ушами?
     -- Да нет вроде, --  ответил  Дмитрий,  он  потрогал  уши,
подозрительно  посмотрел  на Сашу. -- Просто ты велел скафандры
забросить...
     -- Все хорошо в  меру.  В  скафандрах  чуть  ли  не  спать
ложились!   Давайте   без   перегибов.  Даже  если  понадобится
выровнять... А то я наломал дров!
     Дмитрий мигом метнулся к  входу,  стукнул  в  широкий  лоб
ксеркса,  тот отступил, открывая черный тоннель, а едва Дмитрий
протиснулся, снова вход был  перекрыт  плоской  головой  серого
цвета,  неотличимой  от  поверхности  пня. Даже Кирилл иной раз
ошибался, проходил мимо,  не  замечая  грани  между  деревянной
стеной  и  головой часового, но Дмитрий не ошибся ни разу. Да и
ксерксы, казалось, открывали ему дорогу сразу. В крайнем случае
он  делал   двусмысленный   жест,   один   из   двух   десятков
рекомендуемых  Кириллом,  но  часовые  понимали,  живо шевелили
сяжками. Иногда Дмитрий ржал, уверяя, что муравьи  рассказывают
ему  солдатские  анекдоты,  но  повторить не может по цензурным
соображениям.
     Вернулся с двумя комбинезонами. Быстро влез сам, а на Сашу
натянул непомерно объемное, куда лезли и толстый корсет, и рука
в пластмассовом гипсе. Оказалось:  подогнано  так,  что  в  его
способностях портного сомневаться не приходилось.
     -- Хорошо,   что  опять  вместе,  --  проговорил  Дмитрий,
критически осматривая Сашу. -- У Мазохина и  мазохинцев  только
"подай" да "принеси".
     Саша   молчала.  Ее  подбородок  по-прежнему  был  вскинут
вызывающе, но когда подпирает корсет, то поди определи истинный
уровень высокомерия...
     Они остановились на краю пня. Стена отвесно уходила  вниз,
вокруг  пня  на сотни шагов голо, вытоптано. Даже крупные камни
убраны, а дальше без перехода поднимается высокая мрачная стена
трав. Некоторые вершинами выше, чем пень, но  все  держатся  на
расстоянии, ни одно растение не переступает невидимую границу.
     От  пня  тянулись  три  ясно различимые магистрали. Две не
только утоптаны, но даже вдавлены,  словно  по  ним  столетиями
маршировали  железные  римские  легионы.  Третья  --  помоложе,
новее, но по ней точно также тащили  добычу  волоком,  несли  в
жвалах, бежали с раздутыми от меда брюшками.
     Кирилл прыгнул, растопырил руки и ноги, как парашютист при
затяжном  прыжке.  Остатки  страха  требовали  сжаться в комок,
выставить ноги, но  Кирилл  заставил  себя  шлепнуться  плашмя,
брюхом.  Его подбросило, он сделал сальто, очень точно встал на
ноги.
     -- Уже теплее, --  покровительственно  сказала  Саша.  Она
очень  красиво, несмотря на жесткий корсет, приземлилась рядом.
-- Еще малость, и можно брать к нам в десантники.
     -- Благодарю за высокую честь, -- пробормотал Кирилл. -- Я
так потрясен, что не нахожу слов... Но из врожденной скромности
уж домучаюсь доктором наук на должности завкафедрой.
     С другой стороны упал на ноги Дмитрий, даже не качнулся.
     -- Снимите мне во-о-он ту гусеницу, -- велел Кирилл.
     Оказалось, что просьбу "снимите" можно понять  иначе,  чем
он  всегда  думал.  Оба  героя-десантника взметнулись кверху, и
бедная гусеница упала с листа. С рассеченной головой.  Она  еще
дергалась,  и  по  тому, как ее схватили Дмитрий и Саша, Кирилл
понял, что, будь у нее лапки подлиннее, наверняка бы  завернули
за спину, а то и наручники надели.
     Кирилл  привязал  поперек  гладкого  туловища нить, поднял
руку. Дмитрий взлетел на стебель,  закрепил  нить  с  гусеницей
прямо над муравьиной тропой.
     Он  пня  деловито  бежал  ксеркс. Внезапно его сяжки пошли
вверх, членики затрепетали. С двух десятков шагов  он  помчался
шестилаповой рысью. Затем галопом. Гусеница свисала тонкокожая,
без  отвратительных жестких волосков, которых муравьи не любят,
сочная, молодая, раскормленная...
     Под приманкой ксеркс затормозил, встал на цыпочки, вытянул
усики, почти касаясь лакомства.
     -- Это же невыполнимо,  --  крикнул  Дмитрий  наконец.  Он
азартно бегал вокруг ксеркса, падал, сам невольно привставал на
цыпочки,  когда  муравей  тянулся  к  гусенице.  --  У  него ни
крыльев, ни щупальцев! Я бы тоже не достал.
     Саша повернулась к Кириллу, глаза смотрели  требовательно.
Он вынужденно дал справку:
     -- Шимпанзе  достает  подвешенный  банан  двумя способами:
палкой, либо ставит один на другой кубики.
     Дмитрий отвернулся. Саша похлопала его по плечу:
     -- Ясно? Двумя способами.
     Уже  несколько   муравьев   суетились   над   извивающейся
гусеницей. Самые крупные дотрагивались кончиками сяжков, бегали
в  исступлении  вокруг,  сшибались  с  такими  же энтузиастами,
охваченными одним трудовым порывом.
     Один, перелезая через других соискателей, едва  не  тяпнул
гусеницу  жвалами, но пирамида раздвинулась, он слетел кубарем,
так и не заметив решения шимпанзиной проблемы.
     Дмитрий выкрикнул пораженно:
     -- Они  глупее  шимпанзе?..  Никогда  бы  не  подумал!   С
виду-то,  с  виду, а? Все блестят и сверкают. Куда там паршивой
обезьяне...
     -- Вообще-то,  --  добавил  Кирилл   ради   объективности,
развитое скотоводство, земледелие, ирригация -- это дело рук...
э... лап муравьев. Шимпанзе до этого не доросли.
     -- Я же говорил! -- воспрянул Дмитрий. -- Куда нестриженой
обезьяне  до начищенных и надраенных... Кирилл, в слаборазвитых
странах тоже не очень про ирригацию или гидропонику. Я родом из
Великороссии, так у нас...
     Саша вклинилась, ее носик раздраженно морщился:
     -- Димка,  разве  тебе  еще  не   ясно?   Это   муравейник
занимается   скотоводством,   а  сами  муравьи  об  этом  и  не
подозревают!
     -- Спасибо, Саша! -- сказал Кирилл с поклоном. --  Вы  все
очень хорошо объяснили.
     Дмитрий наморщил лоб, потом лицо его просияло:
     -- Ну,  конечно,  все  ясно!  Это  когда меня ноги несут в
гастроном, а я продолжаю думать, что иду в филармонию!
     -- Ребята, --  остановил  его  Кирилл,  --  приступайте  к
первому научному заданию.
     Он  объяснил  коротко,  Дмитрий  возликовал, даже радостно
ржанул, как боевой конь при звуках военного оркестра. Парень не
думал,  что  научные  задания  могут  быть  такими  простыми  и
понятными.
     За четверть часа он согласно указанию набросал рядом горку
камней.  Муравьи все также суетились и прыгали под гусеницей, и
Дмитрий начал с  паузами  подбрасывать  им  по  камню.  Муравьи
спотыкались,  свирепели,  щелкали  жвалами  друг друга. Наконец
камней   набралось   порядочно,   и   тогда    один    крупняк,
ксеркс-акселерат,  дотянулся  до раскачивающейся добычи. Тонкая
нить, рассчитанная на вес гусеницы, оборвалась, и муравей бегом
понес лакомство к муравейнику.
     За  это  время  Кирилл  подготовил  на  второй  магистрали
кормушку  с  медом.  Мимо  вихрем  промчался в заросли Дмитрий,
очень  разочарованный,  что  муравьи   не   научились   строить
пирамидки,  как  умеет  даже  карикатурная  обезьяна,  с первой
попытки. Вскоре он  приволок  точно  такую  же  гусеницу,  даже
рисунок на лапах совпадал. Возможно, подошла бы и другой породы
или  хотя  бы  другого  размера,  но  Дмитрий  где-то слышал --
недаром терся возле ученых, --  что  в  науке  важна  точность,
потому  даже  подвесил  гусеницу  головой  зюйд-зюйд-вест, хотя
Кирилл вряд ли мог сказать, где юг, где север.
     Кормушка с медом стояла на земле. Ксерксы карабкались друг
на друга по головам, спеша полакомиться  насыщенным  раствором,
затем  Кирилл  начал поднимать приманку выше... Наконец муравьи
едва дотягивались, стоя на задних лапах, а передними  цеплялись
за край корыта.
     Когда  кормушка  оказалась  еще  выше,  даже  самые рослые
обозленно  забегали  вниз,  вставали  на   цыпочки,   пробовали
подпрыгнуть.  Умопомрачительный  запах  сводил  с  ума. Мед был
совсем близко, сладкий, концентрированный...
     Где-то   через   полчаса   возбуждение   начало   спадать.
Недосягаемое  корыто  с  сиропом  все  также  покачивалось  над
головами,  но  ксерксы  проходили,  не  останавливаясь,  только
недовольно   дергали  сяжками.  Возможно,  объясняли,  что  мед
зеленый.
     -- Пора, --  напомнил  Кирилл,  четко  двигая  губами.  Он
повернул  Сашу за плечо, чтобы она видела его лицо, и повторил:
-- Пора.
     Саша с энтузиазмом начала выкладывать пирамидку из крупных
кристаллов  кварца.  Иногда  эти  глыбки   выскальзывали,   она
работала  одной  левой рукой, но пирамидка росла. Муравьи часто
задевали, натыкались, и все еще странно было,  как  замедленно,
почти  бесшумно,  словно воздушные шарики, рассыпается горка из
крупных каменных глыб.
     Саша гневно корила муравьев за несообразительность, глупая
обезьяна и то, а ведь они потомки древней цивилизации,  стыдно,
где  память  предков, нет гордости... Она показывала, что и как
делать, суетилась, лезла под ноги. Наконец один ксеркс  обратил
на  нее  внимание,  он  взял ее в жвалы и выбросил в сторону от
магистрали.
     Когда же она сумела выстроить пирамидку, первый же ксеркс,
добравшийся до меда, набрался сиропа так, что брюхо  раздулось,
как у стельной коровы... Но горка внезапно рассыпалась, муравей
скатился на головы менее расторопным.
     А Дмитрий подвешивал над тропой уже пятую гусеницу.




     Вечером   они   собрались   в   пещере-спальне-лаборатории
Кирилла. Дмитрий гремел:
     -- Они  дурней  не  только  мартышек,   а...   Червяк   бы
сообразил!  Я  сам становился на четвереньки, лазил вверх-вниз,
наглядную   агитацию   проводил,   только   на   них    никакие
положительные примеры не действуют!
     -- На  моих тоже, -- убито подтвердила Саша. Ее лицо снова
побледнело,  вытянулось,  как  у  кузнечика.  Она  тоже  личным
примером  поднимала  энтузиазм  муравьиных  масс, но в призывах
затратила чересчур много нервной энергии.
     -- Я все делал, -- заявил  Дмитрий  обвиняюще.  Его  палец
упирал  в  грудь  мирмеколога.  --  Все!  Только что сяжками не
шевелил!
     Кирилл предложил задумчиво:
     -- Может быть, дело именно в этом?
     -- В чем? -- не понял Дмитрий.
     -- В сяжках. Пошевелим ими правильно...
     -- Где я возьму сяжки? Приклею?.. Ладно, Кирилл, не остри.
Я и руками могу сказать все, что хочешь, только  бы  поняли.  А
понимают  только  то,  что уже знают. О жратве, добыче, погоде,
неприятеле...
     Кирилл сказал терпеливо:
     -- Ребята, успокойтесь. Это  муравьи.  Не  люди,  даже  не
млекопитающие.  У них другой отсчет времени. Если повторять наш
эксперимент изо дня в день, то через какую-то  тысяченку-другую
лет кто-то и положит песчинку.
     Их   лица   вытянулись,   как  в  кривом  зеркале.  Кирилл
засмеялся, сказал очень серьезно:
     -- Не исключено, что  случится  раньше.  Через  восемьсот,
даже пятьсот лет. Личный пример играет исключительную роль!
     Дмитрий  смотрел  подозрительно.  Мирмеколог  явно вжился,
начинает острить, повеселел...
     -- А вдруг не получится и через миллион лет?
     -- Это еще вероятнее, -- ответил Кирилл бодро. Он  смотрел
чистыми   честными   глазами.   --   Отрицательные  результаты,
естественно, бывают чаще. Однако они почти так же важны  науке,
как  и  положительные.  Дескать, такой путь бесперспективен. Не
только вы, но и тысячи других ученых в мире уже не пойдут такой
дорогой. И не только сегодня, но и в  будущем,  через  сотни  и
миллионы  лет!  Все  будут  опираться на результаты негативного
опыта Дмитрия Немировского...
     Дмитрий раздосадованно отмахнулся:
     -- Негативного! Я хочу позитивного.
     -- Ребята, наука должна быть точной. Это экстрасенсы могут
выдавать желаемое за действительность,  только  не  мы.  Ладно,
поговорим завтра, у меня даже язык замирает. Спокойной ночи...
     Утром,  едва  выйдя  из  оцепенения,  он  заявил, разминая
застывшее тело:
     -- Есть идея! Недаром говорят, что утро вечера мудренее.
     Дмитрий   уже   завтракал,   с   хрустом    вгрызаясь    в
потрескивающую,   как   хитин,   корочку  жареного  мяса.  Саша
каторжанилась, бегая по стенам, чтобы не натыкаться на  жующего
Дмитрия.
     -- Ночью  приходят  идеи?  --  поинтересовался  Дмитрий  с
сомнением. -- А мне хоть стреляй над  ухом.  Раньше  хоть  бабы
снились, а при этом анабиозе всегда на нуле.
     -- Вы   с   Сашей  станете  лидерами  среди  ксерксов.  Не
пугайтесь,  только  для  дураков  муравьи   одинаковые.   Самые
смышленые  -- охотники. Но даже среди них есть лодыри, хитрецы,
супермены...   суперанты   то   есть.   За    супермуравьями...
суперантами   идут,   им   подражают.  Вы  должны  стать  этими
суперантами!
     -- Кирилл, а  при  таком  холоде...  в  голове  ничего  не
повреждается?
     С  утра  эксперимент  пошел  по накатанной дороге. Дмитрий
принес  гусеницу,  Саша  наполнила  корыто  сиропом.  На  обеих
трассах  муравьи  собрались кучками, суетились, перебегали друг
по другу, звучно щелкали при столкновении панцирями.
     Дмитрий первым обратил внимание на  некрупного,  но  очень
быстрого муравья:
     -- Вон активист! Смышленый и наиболее... реактивный.
     Саша не поняла, почему Дмитрий с мирмекологом заулыбались,
обменялись  понимающими  взглядами. Два года назад, когда после
экспедиции они проходили курс  восстановительной  терапии,  все
трое  однажды  улизнули  прогуляться  по Москве. Они с Дмитрием
вырвались раньше,  ждали  Сашу.  Народ  в  час  "пик"  двигался
сплошным  потоком, а у "Метрополя" по крутой дуге устремлялся к
арке метро.
     -- Вот бежит Саша, -- сказал Дмитрий очень уверенно.
     Крохотная фигурка сошла на проезжую  часть,  двинулась  по
прямой.  Автомобили  туда  не  заезжали,  экскурсионные монстры
ушли, но пешеходы дисциплинированно делали огромный крюк...
     -- Зрение у тебя! -- восхитился Кирилл.
     -- Не зрение, вижу Сашкин характер, -- засмеялся  Дмитрий.
-- Она  в группе раньше других реагирует на малейшее изменение.
Видишь,  сразу  сообразила,  что  так   можно...   Активная   и
реактивная.
     Сейчас,   переглядываясь,  посмеивались,  глядя  на  Сашу,
начинающую сердиться. Кирилл предложил:
     -- Назовем этого муравья Сашей. Надо же как-то отличать?
     Саша оскорбленно вскинулась, ее глаза полыхнули огнем:
     -- Почему Сашей? Что за намеки? Где у меня сяжки?
     Дмитрий ласково обнял ее за плечи:
     -- Это самый сообразительный и реактивный мураш!  А  какой
красавец! Длинные лапы, что растут прямо из-под челюсти, прямая
спина, круглоглазый, хитрый, а низ брюшка...
     Кирилл поспешил вмешаться:
     -- Он   из   группы   активных   фуражиров-охотников.  Это
муравьиная  элита.  Каста  в  касте!  Водит  колонны  пассивных
фуражиров,    посылает   группами,   быстрее   всех   сканирует
обстановку...
     -- И еще психованный, -- добавил Дмитрий некстати. -- Чуть
что, разевает жвалы.
     Саша  с  сомнением  следила  за  муравьем  Сашкой.  Как  и
Дмитрий,  уже  убедилась, что среди муравьев одни более, другие
менее, одни безрассудно бросаются на любого жука, другие пасуют
перед тлями... Как-то их руководитель, чтобы  показать  разницу
между    муравьями,    перегородил   тропу   широкой   полоской
отпугивающего запаха. Фуражиры, что возвращались в  муравейник,
скисли,    остановились,    некоторые    запаниковали,    стали
оглядываться, выворачивать шеи, словно ждали помощи...  Наконец
на  тропе появился некрупный и ничем не примечательный фуражир.
Напоровшись на  невидимую  стену,  точно  так  же  остановился,
ощупал   сяжками  воздух,  а  потом  решительно  побежал  через
запретную полосу. Остальные, как овцы, обрадовано понеслись  за
ним.
     -- А вон того муравья, -- вдруг сказала Саша настойчиво, в
ее голосе  появилась  мстительная  нотка,  -- предлагаю назвать
Димой. Я его  давно  заметила,  но  надо  же  как-то  выделить?
Муравей вполне положительный. На аппетит не жалуется, порочащих
сведений о нем нет... Храбрец. С интеллектом не очень, но разве
это порок? Скорее достоинство. Мазохин же преуспевает!
     Дмитрий   заорал,   протестуя,   но   Кирилл  с  уверенной
властностью утвердил. Саша к тому же забросила насчет  дефицита
юмора, и Дмитрий смирился, хотя остаток дня дулся на обоих.
     Дня через два песчинки под корытом чуть сдвинули. Муравьи,
привыкшие  делать  по  два-три  рейда  за сиропом, растерялись,
снова закружились, сшибаясь лбами.
     Дмитрий   оставил   гусеницу    без    присмотра,    пошел
сочувствовать  Саше.  Ксерксы раздраженно бегали под кормушкой,
наступали на  глыбы  кварца.  Тут  же  топтался  могучий  Дима,
которого Дмитрий все чаще честил за несообразительность. Он все
больше   находил   достоинств  в  неторопливом,  крепко  сбитом
ксерксе, уже ожидая от него чуть ли не решения дифференциальных
уравнений, которые, кстати говоря, сам решать не умел.
     Когда он  помог  Саше  восстановить  пирамиду  на  прежнем
месте,  их тут же отпихнул реактивный и сообразительный, быстро
вскарабкался,  напузырился   сиропом.   Подбежали   другие,   а
положительный  и  не  имеющий  порочащих  связей написал только
пятым.
     Снова  и  снова  разрушали  пирамиду,  тут  же  на  глазах
суетящихся   фуражиров  восстанавливали.  Где-то  на  сороковой
попытке именно муравей Сашка взял жвалами глыбу кварца,  пронес
пару  шагов  и  уронил  в  основные  насыпи. На этом его помощь
кончилась,   раздосадованные   испытатели   не   могли   понять
обалдевшего Кирилла.
     -- Да  вы поймите... -- шептал Кирилл внезапно пересохшими
губами, -- это же похоже на сознательный акт! Нет,  надо  сотни
раз проверить. Мог сработать инстинкт. Мог случайно...
     -- А если не случайно?
     -- Тогда это переворот. Эпохально!
     Дмитрий скривился, словно вместо сиропа хлебнул муравьиной
кислоты:
     -- Переворот!  Пойду  лучше  к  гусенице. Мой тезка раньше
меня сообразил, где интереснее.
     Он побежал за  шестиногим  Димой,  к  которому  чувствовал
симпатию.   Саша   повернулась   к   Кириллу,  поинтересовалась
нейтральным голосом:
     -- Это в самом деле важно?
     -- Если  получилось  не  случайно,   --   ответил   Кирилл
осторожно.  Он  в  последнее  время чувствовал себя стесненно с
бравой  десантницей,  отводил   глаза,   непривычно   тщательно
подбирал слова. -- Пусть не такой интеллект, как у шимпанзе, но
все-таки  такой  уровень  обучаемости...  Правда,  еще никто не
проводил здесь опыты.
     Саша сказала с готовностью:
     -- Кирилл  Владимирович,  вы  не  стесняйтесь,  командуйте
нами. Мы с Дмитрием двужильные, потянем.
     Кирилл  отвел глаза от страшных шрамов на ее ногах, правой
руке, сказал потухшим голосом:
     -- Ничего особенного делать  не  надо.  Пока  что  станьте
активными муравьями.


     На  станцию Дмитрий и Саша являлись к ночи. Утром исчезали
раньше, чем к Кириллу возвращалось сознание. Дмитрий  продолжал
обучать  муравья  Диму доставать гусеницу, а нетерпеливая Саша,
покинув на время кормушку,  не  выходила  из  центральной,  что
находилась  глубоко  под  землей,  камеры компонотусов. Муравьи
стояли плотной кучей, головами к центру,  никто  не  шевелился,
даже  сяжки  почти  не  двигались.  Здесь  собралось около пяти
сотен, и так они заседали, вернее, заставили на своем вече  уже
третьи  сутки. Запах не менялся, сяжками не переговаривались...
Обмениваются мыслями телепатически? Но их руководитель начинает
дергаться при одном упоминании о телепатии. Может быть,  он  не
прав,  но  Кирилл -- начальник. Надо, чтобы даже их мысли шли с
его мыслями в ногу... Да и вообще  приятно,  когда  твои  мысли
идут вместе с его мыслями. Даже чуть-чуть следом.
     На  третьи  сутки  в глубины муравейника спустился Кирилл,
отыскал Сашу.
     -- Как дела? -- спросил он.
     Саша висела, растопырившись, на  потолке,  всматриваясь  в
застывших  муравьев.  Ее  лицо в слабом свете гниющей древесины
было бледным, глаза казались темными провалами.
     -- Я уже  близко  к  разгадке...  --  прошептала  она.  --
Остался шажок...
     -- Не  ты одна, -- утешил ее Кирилл. -- Аристотель был уже
на полшажка, Карл Линней, Ниландер, Рузский, Чашечников...  Там
Забелин вызвался тебя сменить.
     -- Забелин?
     -- Да. Товарищ начинает интересоваться не только лазерами.
А ты займись  наверху,  а  то  Дмитрий  вырвался  на полкорпуса
вперед.
     Когда вышли на залитое ярчайшим солнцем деревянное  плато,
к  ним  понесся  огромными  прыжками,  при  каждом  шаге высоко
взлетая  в  воздух,  Забелин.   Молодой,   крепкий,   брызжущий
энергией.  Саша  косилась  на  него  ревниво,  и  Кирилл, желая
сделать ей приятное, сказал строго:
     -- Так нельзя прыгать, любая стрекоза схватит!  И  чем  вы
так   испачкались,  как  мясник?  Не  забывайтесь,  Муравьи  --
чистюли. За плохо вымытые руки могут  разодрать  на  лоскутики.
Вымойтесь,   проферомоньтесь.   Пренебрежение   к  правилам  не
бесстрашие, а нечто другое.
     Саша  сияла,  а  Забелин,  недовольно  бурча,   отправился
приводить  себя  в  порядок.  Кирилл бросился головой в бездну.
Саша прыгнула следом, обогнала, точнее, спланировала поближе  к
муравьиной  тропе  Дмитрия.  Вокруг самого Дмитрия громоздились
такие россыпи крупных глыб,  что  хватило  бы  выстроить  новую
Трою.  Всю  неделю  Дмитрий,  обучая  муравьев личным примером,
строил с муравьиным усердием причудливые  вавилонские  башни  и
тут же рушил их, уподобясь разгневанному богу.
     Он  весело оскалил белые зубы на еще больше потемневшем от
загара лице:
     -- Дела идут, контора пишет!  А  знаете,  Димка  все  чаще
вертится возле меня. Признал своего, паршивец!
     Саша сказала ревниво:
     -- Мой Сашка тоже отличает меня.
     -- Среди муравьев?
     -- И  среди  людей.  Разве  что  к  Кириллу  Владимировичу
относится с большим почтением.
     -- Ну, -- протянул Дмитрий, -- Кирилл на особом положении!
Нас больше любят, зато его больше уважают... Даже муравьи.
     Кирилл   хмуро   подумал,    что    комплимент    довольно
сомнительный. Его и раньше уважали, даже Климаксов, а муравьи в
аквариумах  так вообще, наверное, почитали за муравьиного бога.
Но радости это не принесло, счастья -- тем более.
     -- Активные фуражиры, -- сказал он подчеркнуто педантично,
-- а Сашка и Дима активные, не только наиболее развитые,  но  и
более  любознательные из муравьев, -- встретив новое явление, а
вы новое явление, непременно исследуют на предмет потенциальной
опасности для муравейника или пользы...
     Дмитрий жизнерадостно отмел строгую науку:
     -- Кто поверит такой тарабарщине? Наши тезки привязались к
нам потому, что мы хорошие парни!
     Хороший парень Саша  победно  посмотрела  на  мирмеколога.
Бешеное  солнце  словно  бы  плавило  бугры  сизых  шрамов, они
спускались,  выравнивались,  оставляя  широкие  мертвенно-белые
следы, и ноги Саши казались перепачканными белой глиной. Только
лицо  ее оставалось чистым, если не считать белесого шрамика на
щеке,  да  глаза   стали   еще   крупнее,   потеряли   холодный
прицеливающий прищур, в них временами мелькал намек на теплоту,
понимание.
     Теплые  ладони  воздуха  покачивали  гусеницу над головами
муравьев  соблазнительно,  провоцирующе.  Муравей   Дима   тоже
суетился,  двигал  сяжками, поднимался, щелкал жвалами. Дмитрий
похлопал Диму по литой башке, похожей на башню  танка:  "Учись,
дурень, доктором наук станешь". Положил самую большую глыбу под
раскачивающейся гусеницей. Дима выжидающе посмотрел на Дмитрия,
и  тот нетерпеливо вспрыгнул, патетическим жестом воздел руки к
гусенице.
     Муравьи метнулись к нему, Дмитрий полетел кубарем вместе с
глыбами  пирамиды.  Саша  язвительно  хохотала,   но   Дмитрий,
поднявшись, сообщил неунывающе:
     -- В   моей   группе   парни   сообразительные!  Не  таких
натаскивал. Как-то дали мне стадо допризывников...
     Пока он рассказывал  о  педагогических  талантах,  муравей
Дима  попрыгал  без  толку  под  лакомством,  вернулся к людям.
Возможно, тоже привлеченный рассказом тренера и  необходимостью
исследовать  новые  явления.  Между  сяжек у муравья Димы сидел
крохотный муравьиный кузнечик, он деловито  покусывал  Диму  за
нижний  членик  антенны.  Дима довольно двигал сяжками, выгибал
шею, чуть ли не прикрывая глаза от удовольствия.
     Вдруг кузнечик щелкнул задними лапками. Дмитрий  не  успел
отшатнуться,  как  маленькое  чудовище ляпнулось ему на голову.
Кузнечик тут же лягнул его  по  уху  крепкими  лапами,  прыгнул
обратно.  Ксеркс угрожающе раздулся, недовольно глядя на людей,
но кузнечик устроился на прежнем месте, и Дима снова вернулся к
нормальным размерам. В мощных  челюстях  кузнечика,  непривычно
огромных  для такого маленького монстрика, бился отвратительный
клещ с раздутым от крови брюшком.
     Дмитрий  недоверчиво   потрогал   шею.   Пальцы   нащупали
вздутость.  Саша  повернула  его  к себе спиной, ахнула, увидев
кровавую гематому.
     -- Как же он... -- проговорил Дмитрий растерянно.  --  Так
бы и всего высосал, а я бы и ухом не повел?
     -- Побрызгал анестезином? -- предположила Саша шутливо, но
глаза  ее  были испуганными, она ощупала шею, пустила пальцы по
всему телу, свободному от корсета.
     -- У  этих  клещей  есть  обезболивающее,  --   подтвердил
Кирилл. -- Иначе бы им не выжить.
     Дмитрий  с великим изумлением смотрел вслед тезке. Муравей
неторопливой трусцой побежал к стене растительных гигантов:
     -- С  телохранителем  ходит,  барбос?  От  щедрот  и   мне
одолжил...  Кирилл,  а  мы чем хуже? Моя бывшая невеста мечтала
геккона купить, чтобы  тараканов  на  кухне  ловил,  а  тут  не
безобидные тараканы -- вампиры подстерегают!
     Саша   молчала.   Ей  было  страшно,  судя  по  глазам,  и
кровососущих клещей, и  страшненького  кузнечика.  Кирилл  тоже
нашелся не сразу.
     -- Не  знаю, -- сказал он, -- здесь все переплетено, живут
в симбиозе,  комменсализме.  Чтобы  выжить,  надо  в  этот  мир
вписаться,  а  мы  пока  что  отгораживаемся...  Ты уверен, что
позволишь сидеть у себя на плечах такому... такому...
     -- Кирилл! -- вскричал Дмитрий с энтузиазмом.  --  У  меня
кто   только  не  жил  в  детстве!  По  мне  ползали,  прыгали,
кувыркались, а белка только на моем плече грызла  печенье,  кто
бы ни угостил!
     -- Ну это совсем не белка...
     -- Тем более! Я всегда мечтал завести что-нибудь такое...
     Не  найдя  слов,  он  подвигал  в  воздухе  руками,  рисуя
причудливое, небывалое, в размерах компактное, но обязательно с
рогами,  зубами,  когтями,  шипами  и  гребнем.   Нечто   вроде
муравьиного кузнечика.




     Через  пару дней Дмитрий гордо разгуливал по всей станции,
посещал все лаборатории, щеголяя маленьким  чудовищем.  От  них
шарахались,  Дмитрий  сердился, требовал погладить его любимца,
пощупать его лапы. Маленькое страшилище сидело у него на  плече
угрюмое,   нахохленное,  всматривалось  в  каждого  оценивающе,
изредка зевало, показывая в широкой пасти  три  ряда  острейших
зубов.
     -- Не  бойтесь,  --  настаивал  Дмитрий,  --  не укусит! А
цапнет,  так  совсем  не  больно.  Мужики,  а  боитесь  пальчик
прищемить!
     Чтобы  не  удрал  или не отгрыз от голодной жизни ему уши,
Дмитрий  сам  ловил  клещиков.  Кузнечик  сидел  осоловелый,  с
раздутым  брюхом.  Едва  раскрывал  пасть,  чтобы  зевнуть  или
каркнуть,  Дмитрий  совал  туда  клещика,   выбирал   понежнее,
помягче.  В  результате  через  два дня на второе плечо прыгнул
откуда-то еще один, и такой же страшный.
     Дмитрий торжественно вручил новенького Саше:
     -- На твой будущий день рождения! Зовут  его  Кузя.  Можно
Кузенька.  Смотри,  какой  красавец!  Породистый.  Ты  его лапы
пощупай, лапы!
     Саша опасливо пересадила сытого монстрика на плечо.  Шесть
лап  вцепились в комбинезон, на плечо опустилось теплое пузо, и
страшилище задремало.
     -- Теперь бы и Кириллу,  все-таки  начальство,  --  сказал
Дмитрий  озабоченно.  Он нежно поглаживал кузнечика. -- Буся ты
мой,  Буся...  Буся  толстолапый,  Буся  умненький...  Буся  --
грозный истребитель клещиков...
     Саша сказала нервно, голос ее дрогнул:
     -- Наш  начальник сам подберет, если захочет. Он здесь как
рыба в воде. Такое подберет, что как бы наших Бусю  и  Кузю  не
сожрало.
     Кирилл  делал  одиночные  вылазки  за  пределы  территории
ксерксов, вживался, вчувствовался в новый мир. Дмитрий  и  Саша
учили муравьев строить пирамиды, докладывали о сдвигах. Оба, по
мнению  Кирилла,  нашли себе место. Чужая, непривычная планета,
диковинные  звери,  непонятная  цивилизация  муравьев...   Даже
другие законы физики, чего нет ни на Марсе, ни на Венере.
     -- Как ваши контакты?
     -- Дима  талантлив,  -- ответил Дмитрий гордо, -- мы с ним
даже трофалаксисом занимались. Он мне мед, я ему букашку. Ходит
за мной, сяжками машет. Я уже двадцать слов запомнил.
     -- А я сорок, -- перебила Саша. -- Ну тридцать точно. Я со
своими излазила нижние  этажи.  Там  причудливее,  чем  даже  у
лазиусов!  Сашка  отличает  меня,  Кирилл  Владимирович! Не как
собачка, а как конь скорее...
     -- А мой бежит навстречу, -- заявил Дмитрий победно.
     -- Ты его подкупаешь, -- уличила Саша. -- Это нечестно.
     Они  стояли  вблизи  муравьиной  дороги,  в  обе   стороны
двигались  красно-черные  блестящие тела, свеже пахло кислотой.
Вдруг один из ксерксов повел сяжками, стремительно  бросился  к
ним.  У  Кирилла  остановилось  сердце, бронированная громадина
неслась прямо, острые, как бритва, жвалы блестели...
     Внезапно ксеркс остановился, его сяжки уперлись  в  ладонь
Дмитрия.   Дмитрий  похлопал  его  по  литой  голове,  едва  не
поднимаясь на цыпочки, поскреб под жвалами  гарпунной  стрелой.
Ксеркс с блаженным видом подвигал головой, вытягивая шею.
     -- Неспортивные методы, -- сказала Саша обвиняюще.
     Дмитрий,   не   переставая  чесать,  сумел  вскарабкаться,
цепляясь  за  выступы  на  броне,  сел  на  шею.  Ксеркс  стоял
неподвижно,  только  чуть  поворачивал  голову,  подставляя под
чесалку новые места.
     -- Я уже катался на нем, -- сообщил Дмитрий сверху,  голос
его  прозвучал  напряженно. -- Еще не понимает ни цоб, ни цабэ,
тпру, ни ну. Необъезженный еще, стригунок!
     Он перестал скоблить,  скрестил  победно  руки  на  груди.
Ксеркс  шелохнул  сяжками,  что-то  привлекло  его внимание, он
сделал рывок к зеленой стене, Дмитрий покатился по земле.
     -- Я  ж  говорил!  --  сказал  он  ликующим  голосом.   --
Необъезженный!  Ничего,  дайте  срок,  он  у меня по нотам петь
будет.
     -- Оперные арии, не меньше, -- бросила Саша ехидно,  в  ее
голосе звучала ревность.
     -- Да  уж  не  в  легком  жанре.  Это серьезный парень, не
легкомысленный Сашунчик, у которого ветер в  голове...  Кирилл,
муравьи дрессировке поддаются?
     Кирилл   ответил   изумленно,  все  еще  провожая  ксеркса
взглядом:
     -- Раньше надо было спрашивать. Тогда я  четко  знал,  что
можно,  а  что  нельзя.  Одно скажу, навыки у них воспитываются
легко. Муравьи поддаются обучению, а  не  дрессировке.  Ребята,
наши  мазохинцы  получили  то,  о  чем  мечтали, -- сверхточные
инструменты,  зато  у  вас...  У  вас  в  руках  сверхточные  и
сверхтонкие методы воздействия! Только у вас двоих. Даже у меня
их еще нет.


     Да,  испытатели  ожили,  он видел. Уже отличали максили от
мандибул, знали работу трахей,  а  начало  словаря  муравьиного
языка положили именно они.
     Еще  через  неделю  он  застал  Дмитрия за чисткой боевого
жеребца.   Муравьи   всегда   чистятся   очень   тщательно,   а
вылизываются так, что чистюли кошки передохли бы со стыда, если
бы  увидели,  как  это делают муравьи, как до блеска надраивают
доспехи.  Сообразительный  Дима  понял   наконец,   что,   если
прибежать к двуногому мирмекофилу, тот и почешет, и почистит, и
помоет.  А  то  и  угостит  чем-нибудь сладким. Саша язвительно
острила, что еще неизвестно, кто у них сапиенс, кто  у  кого  в
услужении,  но  Дмитрий  держался стойко. В его роду, заявил он
гордо, по непроверенным  агентурным  данным,  был  князь.  Этот
князь сам мыл и чистил собственного жеребца.
     Кирилл  наблюдал,  как  Дмитрий  с  треском драит железной
щеткой,  бесстрашно   поднимает   когтистые   лапы,   выуживает
застрявшие  комочки  земли,  хищную  плесень, дергает за сяжки,
пригибает огромную голову ближе к  земле.  Ксеркс  терпеливо  и
послушно  выполнял  все,  поворачивался, гнулся, приподнимался,
переступал, нагибал сяжки...
     -- Вроде электростимулирования? --  предложил  Кирилл.  --
Как у подопытных крыс?
     Дмитрий даже подпрыгнул от возмущения:
     -- Кирилл!  Хоть  ты  мой  начальник,  но  пошел  ты...  с
научными, извини за выражение,  аналогиями!  Это  чистопородный
ксеркс,  а  не  паршивая  крыса.  Твое  счастье,  что он еще не
понимает русского языка. Ничего, скоро обучу...
     -- Я не сказал паршивая...
     -- Все равно оскорбительно. Это мой друг!  Он  вчера  ждал
меня, когда я возвращался с работы.
     -- А ты бы сел другу на шею и сказал: "Покатай"?
     -- А  ему  трудно?  Кирилл,  такие счеты между друзьями до
того оскорбительны, что я даже не знаю...
     -- Ладно-ладно, винюсь. Приношу  ему  глубокие  извинения.
Чехов  сказал,  что  хорошему человеку бывает стыдно даже перед
собакой, а так как я человек хороший...
     -- А ксеркс лучше любой собаки. Это ты хотел добавить?  От
имени ксеркса принимаю твои извинения. Кирилл, он уже делает по
команде  полный  круг, останавливается. Правда, не всегда, но я
думаю, что это я бываю не совсем понятлив...
     В основном привлекаешь чесанием?
     -- Мне он просто нравится, Кирилл.  Спокойный,  уверенный.
Не  суматошный,  как  у  Сашки.  А когда кто-то нравится, разве
считаешься, кто кому сколько должен?  Ну  чесал,  мыл,  гусениц
давал... Эх, Кирилл, не о том говорим. Начались трудовые будни,
да? Но мы должны идти впереди, не так ли? Разведчики как-никак.
Десантников  забрасывают впереди, за линию фронта. Верно? А нас
уже линия фронта догнала,  мы  почти  ничем  не  отличаемся  от
остальных. Только они корпят в пещерах, изредка высовываются на
солнышко, а мы больше на солнышке, вот и вся разница!
     -- Что ты предлагаешь? -- спросил Кирилл напряженно.
     -- То, о чем наверняка уже думаешь. Не пора ли рискнуть на
экспедицию за пределы Полигона?
     Кирилл   замер,   словно   его   окатили   ледяной  водой.
Послышались легкие шаги,  к  ним  бежала  Саша.  Гипса  на  ней
поубавилось,  но  правая рука по локоть оставалась в лубке. Она
сказала, забыв поздороваться:
     -- Если я правильно поняла, что  Дима  нашлепал  губами...
Кирилл  Владимирович,  мы с Дмитрием и нашими муравьями готовы!
Верхом. Как на боевых конях.
     -- На бегемотах-носорогах, -- пробормотал Кирилл.
     -- Пусть  носорогах,  --  согласился  Дмитрий.  Его  глаза
следили  за  лицом  Кирилла.  --  И  тебе  подберем что-нибудь,
соответствующее положению... Например, льва, на  каком  Христос
въехал в Иерусалим.


     Кирилл  переводил взгляд с одного на другого. Разговаривал
во сне? В анабиозе не поразговариваешь. Совпадение? Но если его
мысли  совпали  с  мыслями  Дмитрия,  от  них   надо   поскорее
откреститься.
     -- Нет,  --  сказал  он наконец. -- Ни о какой авантюре на
верховых муравьях не может быть и речи.
     Глаза Дмитрия  погасли.  Саша  смотрела  уже  не  на  губы
Кирилла, а ему в рот, но лицо ее было сердитым. Дмитрий спросил
осторожно:
     -- А    если   мы   подтренируем   муравьев?   До   полной
безопасности?
     -- Муравьи никогда не будут от вас в безопасности. Ребята,
сама идея терпима, но стратегия должна быть другой.  Абсолютно!
Но  пока  об этом помалкивайте, никому ни слова. Даже муравьям.
Даже Бусе и Кузе.


     В полдень поцапались с Мазохиным.  Ссылаясь  на  муравьев,
Кирилл  еще  вчера предсказал дождь к нынешнему вечеру. Мазохин
велел продолжать работу и  на  поверхности,  компьютеры  упорно
выдавали "без осадков".
     Кирилл   разозлился,   обратился  к  ученым  напрямую.  Те
колебались между лояльностью к Мазохину, ему доверяли, один  из
первых  колонистов,  работает  на  них,  но и Журавлеву верили:
специалист, в отличие  от  Мазохина,  собрат  по  классу,  тоже
помешенный на работе...
     Хотя  Дмитрий  в запальчивости обвинял, что остальные лишь
изредка  высовываются  на  солнце,  на  самом  же  деле  многие
полюбили  работать  на  пне,  а  в  ветренную  погоду  --  близ
поверхности, так  что  в  щели  заглядывало  солнце,  проникали
запахи  цветов.  Предупрежденные  Кириллом,  кое-кто без спешки
перенес оборудование, потом воздух вдруг превратился  в  мокрую
вату,  остальные  тяжело  двигались наверху, с головы до ног их
укутывала толстая водяная пленка, сковывала  движения.  Подошвы
прилипали,   мокрый  воздух  забивал  дыхание,  тела  разбухли,
комбинезоны от перенасыщения влагой не спасали.
     С вершины плоскогорья пня видно было, как потемнел мир,  в
дальней  стене  зеленого  леса  началось  осторожное шевеление.
Закрывались чаши цветков, гигантские листья  быстро  смыкались,
разом  исчезли  жуки,  мухи, богомолы, укрылись пауки, ушли под
камни многоножки. Воздух стал плотным, тяжелым.
     Они  стояли  на  краю  пня,   внизу   расстилался   пейзаж
незнакомой планеты. Планеты, на которой они еще не бывали.
     Далеко  внизу  из-под  камней, из расщелин и трещин начали
появляться мокро  блестящие  спины,  шевелились  тонкие  ножки,
усики,  все  было  голое, незащищенное. Это были полупрозрачные
сегменты, нанизанные на черный шнурок ганглия, протянутый через
середину. В сегментах  трепыхалось  по  маленькому  комочку,  а
множество   коротких   лапок   переступали   непривычно  часто.
Невиданные существа торопливо сновали, хватали...
     -- Низшие насекомые, -- сказал Кирилл  почти  шепотом.  --
Древнейшие  существа...  Они первыми вышли на сушу, но так и не
сумели... Живут в земле, у них ни трахей, ни легких.
     -- Совсем не дышат? -- удивился Дмитрий.
     -- Дышат поверхностью тела,  потому  им  нельзя  на  сухом
воздухе. Для них даже сейчас слишком сухо и солнечно.
     -- Хоть  они  и древние, -- заметил Дмитрий оценивающе, --
но зубы у них от старости не выпали...
     В плотном воздухе начали появляться тяжелые,  как  снаряды
насекомые.   Натужно   гудя,   продавливали   воздух,  крупные,
обтекаемые,  в  блестящих  панцирях,  похожих   на   скафандры,
защищенные  от  проникающей  влаги, сырости. Взамен сложившихся
листьев растений от земли начали подниматься,  испуская  вздохи
облегчения,  другие  стебли,  которым уже не нужно, спасаясь от
перегрева, испарять тонны  воды.  Между  ними  шныряли  белесые
спины, обесцвеченные жизнью под землей...
     Внезапно  у  самого  основания пня выпал ком спрессованных
опилок. Из тоннеля высунулась огромная голова солдата. Он повел
сяжками, осмотрелся, неторопливо  покинул  муравейник.  За  ним
медленно, словно двигаясь в вязком клее, вышли еще двое, еще...
Неторопливые,  двигаясь  как  в замедленной съемке, преодолевая
оцепенение, все как один крупные -- ни  одного  фуражира,  одни
солдаты! -- они держали жвалы широко распахнутыми.
     Наверху  Дмитрий  лег  на  край, чтобы лучше видеть, орал,
свистел, подзадоривал ксерксов. Его Димы там не  было,  но  все
равно  ксерксы  были  как  средневековые  рыцари,  а нежнотелые
пришельцы из доисторических  эпох  смахивали  на  драконов.  На
ксерксах блестели доспехи, а тела драконов были мягкими, гнусно
мокрыми, отвратительными.
     Драконы  были  покрупнее, но рыцари отважно вонзали жвалы,
незащищенные тела сразу брызгали жидкостью,  драконы  бились  в
агонии,  выворачивались  кверху  брюхом, а ксерксы с торжеством
волокли трофей в замок, навстречу наградам, признанию.
     Внезапно масса воздуха колыхнулась,  как  резиновая.  Саша
вскрикнула,  ее  снесло  с  пня.  Дмитрий  успел схватить ее за
лодыжку. Оба повисли, и Кирилл выдернул их наверх.
     Через миллионы лет ожидания докатились замедленные,  почти
за   пределами  слышимости  раскаты.  Воздух  то  сжимался,  то
распрямлялся, возникали ясно видимые разряжения, почти пустоты.
     -- Засыпаю, -- вдруг проговорила Саша  угасающим  голосом.
-- Цепенею... Ночью по-другому...
     Дмитрий,  сам  борясь  с  оцепенением,  выудил  из кармана
горсть капсул. Одну сунул Саше в сжатые губы,  другую  Кириллу,
сам поймал губами остальные.
     Снова  колыхнулся  воздух,  уже сильнее. Не удержался даже
Дмитрий,  покатился  по  быстро  впитывающей  влагу  древесине.
Кирилл с трудом обдирал с лица водяную пленку:
     -- Все! Уходим!
     Едва  отдирая подошвы от влажного дерева, достигли входа в
тоннель.  Дмитрий  выругался:  ксерксы  наглухо  забили  входы,
перекрывая  дорогу дождю. В панике, поглядывая на небо, царапая
пальцы, взломали баррикаду, протиснулись. К  счастью,  ксерксов
не  было,  ушли  вглубь,  иначе бы, как предположил Дмитрий, за
порчу  жилища  в  особо  опасное   время...   да   в   условиях
чрезвычайных...
     -- Взглянем отсюда? -- умоляюще спросила Саша.
     -- Только первые капли, -- предупредил Кирилл.
     Высунув  из шахты головы, они цеплялись за стены, чтобы не
сорвало ветром. Мир потемнел,  воздух  стал  холодным.  Далекие
стебли  внезапно  наклонились,  почти  легли  вершинами, словно
пытались уползти от грозы.
     В воздухе тускло блеснуло. Сверху падали крупные  лепешки,
похожие  на хлебный каравай, размерами с батискафы. Даже Кирилл
смотрел на капли дождя потрясенно. Ожидал их  в  той  форме,  в
какой  видел  уныло свисающими с водопроводного крана. Но здесь
гравитация на них не действовала, должны были падать и  в  виде
шариков, если бы не встречное давление воздуха.
     Мир  наполнился треском и грохотом. Пень задрожал редкими,
но мощными ударами  водяных  резервуаров.  Каждая  капля  несла
цистерну  воды, упакованную в тончайший целлофановый пакет. При
ударе  пленка  звучно  лопалась,  вода   разлеталась   странным
цветком:   высокий   столб  в  центре,  вокруг  венчик  круглых
шариков...
     Кирилла ударило с такой силой,  что  он  полетел  вниз,  в
черноту.  Тяжелая  липкая  масса  потащила  дальше, он с трудом
выбросил  обе  руки,  зацепился,  повис.  Влага  ушла   дальше,
остальная  впиталась в деревянные стены. Он сумел отлепиться от
стены, все еще ослепленный толстой, как ватное одеяло,  пленкой
холодной воды.
     Сверху   доносились  крики.  Кирилл  бросился  на  голоса,
прилипая, отдираясь, снова прилипая,  сдирая  с  глаз  лохмотья
воды, что обжигали холодом, впитывались через тонкую кожу.
     Сослепу  боднул  Сашу,  она  одной  рукой помогала Дмитрию
баррикадировать отверстие. Ее и Дмитрия  не  узнать  под  слоем
водяного  чехла,  куда  намешались пыль и стружки. Оба работали
отчаянно, даже Саша  с  одной  здоровой  рукой...  Пристыженный
Кирилл  изо  всех  сил  вколачивал  в отверстие поленья опилок,
стружку, суетился, пытаясь помочь Саше.
     Уже в темноте  Кирилл  ощущал  толчки,  слышал  натуженное
дыхание, сопение, наконец хриплый голос Дмитрия проревел:
     -- Все...  По  краю  ударила!  Если  бы  эту  бомбочку  да
поточнее... Эх! Засадило бы нас под  самый...  пенек.  Прямо  к
царице с расплодом.
     -- Повезло, -- послышался прерывающийся голос Саши.
     В  темноте  ее  голос  звучал  часто  и  высоко,  даже  не
по-женски, а скорее по-детски. Но глаза начали быстро привыкать
к рассеянному свету, и вместо ребенка Кирилл рассмотрел  силуэт
десантницы, увидел на ее поясе контуры бластера.
     -- Ход  все  время  делает  изгибы, -- поправил Кирилл. --
Муравьи такие случаи предусмотрели миллионы лет назад.
     Дмитрий  отмахнулся,  в  темноте,  как   вспышка   молнии,
мелькнули его белые зубы:
     -- Все  знают,  все  предусмотрели... Что-то же оставили и
для нас?
     -- Гм, ты говоришь от имени муравьев? Смотри, сроднился...
Что-то оставили, конечно. Постараемся найти это нечто.
     Они пошли по тоннелю, который в самом деле  делал  изгибы,
вилял  из  стороны  в  сторону.  Навстречу,  как из калорифера,
катились волны теплого сухого воздуха, чувствовалось  давление.
В  мышцах  радостно квакнуло, появилась сила, кровь заструилась
быстрее. Дмитрий и Саша шли по-десантному, плечо в плечо, гордо
вскинув подбородки, но все еще похожие  на  две  снежные  бабы,
попавшие  в  жарко  натопленную  баню.  От их облепленных водой
комбинезонов валил густой тяжелый пар.


     На другой день с утра  трое  друзей  намучались,  разбирая
баррикаду. Поленья за ночь распухли, пропитались водой так, что
едва не раздвигали стены. Не только вода, воздух не проникал из
внешнего мира.
     -- Пора  постоянные  двери  навесить,  --  сказал  наконец
Дмитрий, пыхтя.
     -- Вот и займись, -- предложил Кирилл.
     -- А муравьи? -- спросила Саша.
     -- Муравьи обучаются быстро. Это не гусеницу достать.
     Взломав наконец вчерашнюю баррикаду,  выбрались  навстречу
холодному  воздуху.  Дмитрий  первым  выскочил  на поверхность,
держа руки на бластере, раз уж Саше предназначено  писать  "Дон
Кихота"  и  сочинять  симфонии,  и  Кирилл с Сашей услышали его
потрясенный вопль.
     Солнце светило незнакомое, в разреженном  до  неощутимости
воздухе  нет  привычных  поленьев  пыли, паучков, клещиков. Сам
пень стоял в незнакомой стране. На месте  муравьиных  трасс  --
черная  перепаханная  земля. Исчез лес гигантских растений, что
плотной  стеной  окружал  пень.  Зато  на  ранее  пустом  месте
вымахало  за  ночь  что-то  невиданное, колючее, жадно рвущееся
вверх...
     Непривычно сильно пахло  свежесрубленным  деревом.  Из-под
ног   тянулось   неизвестное,   сильно   изрезанное  трещинами,
оврагами, ущельями желто-оранжевое плато. Вчера удирали с серой
плиты, почти ровной, сейчас оказались на горном  кряже.  Ливень
выбил  грязь,  вычистил,  выдраил,  теперь  они  стояли почти в
центре множества вдетых одно в  другое  светлых  колец,  словно
сюда  врезался  огромный  метеорит,  поднял  деревянные  волны,
которые, отбежав малость, застыли.
     -- Какой динамичный мир... -- прошептала Саша потрясенно.
     -- Он самый, -- подтвердил Дмитрий настороженно. -- Помню,
как-то в столичном ресторане продинамили, но то по молодости, а
сейчас... Динамисты, как я вижу, за каждым листом, держи уши на
макушке.
     Из чернеющих тоннелей выходили хорошо отоспавшиеся за ночь
ксерксы. Спускаясь по пню, без тени  сомнения  расходились,  на
ходу  иногда касались друг друга сяжками, рассказывая вчерашний
сон, обмениваясь сплетнями про королеву.
     Дмитрий покрутил головой:
     -- Ну и парни... Никто даже не оглянулся. Мол, братцы, как
найдем дорогу? Не заблудимся? Ведь  дорожные  знаки  изъяты  за
ночь неприятелем!
     -- Прогнозируют, -- предложила Саша.
     -- Что? -- не понял Дмитрий. -- Не только силу дождя, но и
разрушения, изменения?
     Они с надеждой повернулись к Кириллу, Кирилл грубо оборвал
их радужные крылья, растоптал и швырнул прочь:
     -- Особенностями  ориентировки  ксерксов займемся позже. А
сейчас за работу!
     Он столкнул их с края деревянного обрыва, бросился следом.




     Из  груды  камней  торчали  скрюченные   когтистые   лапы,
высовывалась  мощная  голова  с одним уцелевшим сяжком. Мертвые
глаза смотрели с  тем  же  выражением,  что  и  живые.  Дмитрий
расшвырял  глыбы,  набросанные дождем, вытащил ксеркса. Тот был
без  брюшка,  литая  грудь  и  стебелек  пришлись  неизвестному
хищнику не по вкусу, точнее, не по зубам, лапы уцелели тоже.
     Дмитрий   принял   изувеченный  труп  на  спину,  но  лапы
цеплялись за камни, Дмитрий падал. Саша взялась за  одну  лапу,
Кирилл за другую, так и понесли обратно до пня.
     -- Не  по  себе,  -- признался Дмитрий. -- Уже привык, что
страшнее ксеркса зверя нет!
     Саша презрительно наморщила носик. Она знала, что  никакие
звери  не  страшны  тренированному  десантнику. А если мужчины,
бывший сильный пол, трусят, то существуют на свете женщины!
     В  лаборатории  Кирилла   мертвую   голову   укрепили   на
операционном  столе. Оба испытателя с явным облегчением ушли на
свежий воздух, их муравьи вот-вот научатся доставать бананы,  а
доктор  наук  снял  со  стены скальпель, больше похожий на штык
второй мировой, вздохнул, приступил к вивисекции.
     Труднее  всего  извлекался  надглоточный   ганглий,   мозг
муравья.  Кое-как  откромсав  его  от  нервного  ствола, Кирилл
разложил на свободной части стола. Корковое  вещество  большого
мозга  развито  дай  Бог  каждому,  как сказал бы Дмитрий. Мозг
таких признанных интеллектуалов, как пчелы, осы  ли  шмели,  не
идет  ни  в  какое сравнение. Все равно что лемуры рядом с гомо
сапиенс...
     Слабее развиты области обоняния, зрения. Проводящие к  ним
нервы  тонюсенькие,  зато как развиты так называемые дюжардевые
тела! Можно понять тех, кто  всерьез  обвиняет  муравьев,  что,
дескать, скрывают возможности. Зачем такой мощный мозг? Ксерксы
ночью -- уходят до ста мегаметров! -- ориентируются по звездам,
хотя  зрительных  нервов у них мизер, если сравнить со скопищем
ассоциативных клеток.  Какие  химерические  образы  теснятся  в
самом   загадочнейшем   и   наименее   исследованном  мозге  из
существующих в Природе?
     Лезвие на  миг  зависло  над  дюжарденовым  телом.  Кирилл
задержал дыхание. Ну с Богом благословясь...
     Вечером  он  почти  дополз  до пещерки вблизи поверхности,
куда проникал ночной холод. Отвечая на вопросительные  взгляды,
еле ворочал языком:
     -- Все  не  так  просто...  Их  мозг  намного сложнее, чем
казалось... Я составил карту вчерне, но  чтобы  выяснить  какой
отдел чем ведает...
     Он  замер  с  открытым  ртом. Утром, еще не открывая глаз,
закончил:
     -- ... нужен живой муравей.
     Чавканье прекратилось, Дмитрий прожевал, спросил угрюмо:
     -- Будешь резать?
     -- Подскажи другой  выход,  если  знаешь.  Конечно,  можно
многое  узнать,  только  наблюдая за муравьями. Я сам сторонник
этого метода! Но  результаты  нужны  сегодня.  Сейчас.  Мы  все
здесь,  как я понимаю, начинаем вести себя немножко по-другому,
чем в прошлой жизни... Верно, Саша?
     Саша не ответила. Она завтракала, деликатно срезая  тонкие
ломтики сушеного мяса. Дмитрий ответил за нее:
     -- Скорее  звезды  встанут  на  другие  места,  чем  Сашка
переменится!
     Кирилл смолчал о том, что  ни  одна  звезда  не  стоит  на
месте,  самые  ленивые и то перемещаются в пространстве быстрее
ракетных истребителей, сказал только:
     -- Как угодно доставьте мне на стол живого. Это  не  люди,
помните.
     Уходя, они так обвешались оружием, что стали похожими даже
не на  шагающие  арсеналы,  а  на  праздничную елку. Кирилл был
занят уборкой на столе, не  обратил  на  это  внимания.  Потом,
когда  рисовал  схему  мозга,  уже  во второй половине дня, его
словно шилом кольнуло.
     Ухватив гарпунное ружье, он выбежал из лаборатории. Солнце
ослепило на миг, мир покачнулся, но Кирилл уже осторожно  пошел
скакать через трещины, разломы, пока не добрался до края.
     Внизу,  как  обычно,  двигались  темно-красные  тела,  уже
наметились новые тропы. Блеснуло нежно-белым, вынесли просушить
личинку. Чуть колыхались над ветром зеленые  верхушки  молодых,
стремительно  растущих растений. Освещенную ярким солнцем землю
прочертила стремительная тень одного из прожорливейших драконов
-- стрекозы.
     Кирилл ринулся на противоположный конец пня, постоял  там.
Знать  бы,  куда  ушли!  Что-то  случилось, явно влипли в беду,
бьются за выживание...
     Он уже собрался кинуться вниз, идти на поиск,  положившись
на  инстинкт и чувствование, когда вдали среди зелени появилось
слабое розовое пятно, налилось красками, увеличилось, распалось
на два, и наконец Кирилл различил два алых комбинезона.
     Еще  через  четверть  часа  Дмитрий  и  Саша  подбежали  к
подножию   деревянной  крепости.  Дмитрий  нес  на  спине  туго
спеленатого некрупного муравья,  нес  в  гордой  манере  Робина
Гуда,  что подстрелил королевского оленя, а Саша бежала следом,
всячески  отвлекала   встревоженных   ксерксов,   брызгала   из
баллончика, делала успокаивающие жесты.
     Кирилл  швырнул вниз грузик с нитью. Дмитрий с непривычной
для него скромностью без шума и драки  проскользнул  мимо  двух
стражей,  вцепился  в  нить  зубами.  Руки  у  него  оставались
занятыми желтым муравьем, который отчаянно брыкался,  дергался.
Кирилл  выдернул  его  наверх,  следом  взобралась запыхавшаяся
Саша.
     -- Это его идея! -- сказала  она  быстро.  Кирилл  впервые
увидел  на  ее  лице  виноватое  выражение.  --  Мускулы, как у
быка... то есть как у  паука,  а  сентиментальный,  как  бедная
Лиза...  Говорит,  жалко  своего, давай чужого поймаем. Сказал,
что знает, где шпиены наблюдательный пункт устроили...
     Бегом  протащили  через  короткий  тоннель  в  лабораторию
Кирилла,  на бегу отбивались от встревоженных ксерксов, которых
множество  выбежало  навстречу.  Дмитрий  запер   двери,   даже
забаррикадировал,   завесил   крест-накрест  голыми  проводами,
врубил  высокое  напряжение.  Саша,  не   довольствуясь   этим,
побрызгала дверь концентрированными феромонами.
     -- Мы  и шпиона побрызгали, -- сказала она заискивающе. --
Иначе бы  остановили  еще  на  дальних  подступах  обороны.  Не
беспокойтесь, Кирилл Владимирович! Все в порядке. Как в аптеке.
     -- Ладно-ладно, проверим вашу аптеку.
     Муравья    разложили    на   столе,   намертво   закрепили
быстросхватывающим клеем. У пленника был широкий  лоб,  крупные
фасеточные глаза, развитые жвалы.
     Дмитрий сказал торопливо:
     -- Что  толку  брать  компонотуса? Обычные работяги. А это
шпион экстракласса! Парень явно из стратегического  отдела  ЦРУ
или ГРУ желтого муравейника. Круглого дурака на такую работу не
пошлют. Не те сведения собирает, а то и свои разбалтывают...


     -- Дмитрий,  --  прервал  Кирилл, -- перестань. Нашел, где
искать умных.  Ладно,  сойдет  и  этот.  Не  думал,  что  такие
чувствительные. Правда, дурость эта двухлетней давности...
     Дмитрий живо возразил:
     -- Должны мы думать о собственной безопасности? Ксерксы --
наши союзники.  Они охраняют нас, мы -- их. Если этот парень не
шибко умный, тогда он  из  оперативного  отдела.  Хотел  что-то
поджечь или наферомонить!
     Саша  закончила  обрабатывать феромонами дверь, вернулась.
Ее голос звучал внушительно, и Кирилл не  понял,  говорила  она
всерьез или пародировала Дмитрия. Скорее всего первое -- раньше
она была способна на шутки не больше, чем ее бластер:
     -- По  закону  военного  времени  мы  на особом положении,
конвенция на шпионов и  диверсантов  не  распространяется.  Они
подлежат  расстрелу  на  месте.  Мы не погрешили против закона,
захватив лазутчика  на  своей  территории.  Он  мог  не  только
шпионить  за ксерксами, но и за нами! Группа захвата с задачей,
поставленной вами, Кирилл  Владимирович,  блестяще  справилась.
Пленный доставлен в штаб для дачи показаний.
     -- Ах,  это  я,  оказывается,  дал  команду?  Гм... ладно,
готовьте пленного к экзекуции.
     Они растянули муравья  так,  что  вражеский  лазутчик  мог
шевельнуть  только  члениками  сяжек.  Дмитрий  в последний раз
проверил застывшие скрепки,  а  шею  муравья  прикрепил  такими
скобами, что голова, казалось, теперь вырастала прямо из стола.
     -- Готово, шеф! Мы побежали.
     -- Куда?  --  удивился  Кирилл.  --  Будете  помогать  при
исполнении приговора.
     Дмитрий переменился в лице:
     -- Нам бы передохнуть после геройской операции...
     -- То, что вы сделали, называйте как хотите,  но  операция
начнется только сейчас...
     Срезав    черепную    крышку,   Кирилл   несколько   часов
экспериментировал с живым мозгом. В студенчестве поражался, как
это с таким крохотным мозгом поднялись до скотоводства,  теперь
поймал  себя  на  крамольной  мысли:  как  при такой сложнейшей
структуре мозга не создали высочайшую цивилизацию?
     Правда, у человека мозг не менялся с кроманьонских времен.
Тысячелетия мелькали, как спицы в колесе, но жизнь охотников на
мамонтов не менялась... Пока не перебили всех мамонтов!
     Не  здесь  ли  разгадка?  Муравьям  не  перебить   крупных
насекомых. Еды всегда хватает, нет стимула искать другие пути к
существованию.  Им  даже  огонь не нужен, зимой все равно любая
жизнь замирает под  снегом...  Но  все-таки  Природа  не  столь
расточительна,  чтобы впустую дать пройти уже не тысячам, как у
охотников на мамонтов, а миллионам лет. Муравьи  --  социальные
существа.  Общественные.  А  общество  обязательно предполагает
определенный  уровень  цивилизации,  пусть  самый  причудливый.
Муравьи  по  нашим меркам, не разумные, но зато цивилизованные.
Возможно, высокоцивилизованные...
     Дмитрий  подавал  инструменты  молча,   только   морщился,
отводил   глаза.   Саша   держалась  браво,  даже  острила  над
мягкотелым Дмитрием, но лицо ее  было  белым,  как  снег,  губы
подрагивали.
     Наконец  Кирилл  укрепил черепную кость на место, приклеил
швы:
     -- Все!  Отнесите  подальше,  пусть  убирается.  Анестезин
скоро  выветрится,  у  него  останется  лишь  чувство  сильного
похмелья.
     Саша спросила недоверчиво:
     -- А мозг? Что с мозгом?
     -- Я не нарушал связи. А болевых точек  там  нет.  Даже  у
человека нет, а уж у муравья... Помните беспузого?
     Их  лица  посерели,  картину  тогда  наблюдали жутковатую.
Муравей с начисто оторванным брюшком тащил к  пеньку  пойманную
мошку.  То ли чувство солдатского долга было тому причиной, как
предположила Саша, которая готова была повесить его  портрет  в
красном  уголке  станции  или  хотя  бы  передать в армию синим
беретам, то  ли  йоговское  пренебрежение  к  боли,  так  решил
Дмитрий.   Но  муравей  еще  с  неделю  трудился,  ухаживал  за
личинками, выносил  мусор,  и  только  потом  его  лапы  начали
заплетаться... На муравьиное кладбище он ушел сам.
     -- То  был  герой, -- сказала Саша сурово. -- Подвижник! А
вы, Кирилл  Владимирович,  оказались  совсем  мягкосердечным...
Впрочем,   для  вас  это  неудивительно,  но  Немировский  меня
поразил. Такое свинство!
     Дмитрий засмеялся, ничуть не обидевшись:
     -- Экзекуция  отменена?  Хорошо,  устроим  ему   геройский
побег.  Представляете, что этот Джеймс Бонд доложит в штабе? Он
и наврет про геройские подвиги, расскажет, как нас всех  побил,
а  Сашу  так  вовсе.  В чине повысят, орденов надают, лицезреть
королевские яйцеклады позволят!
     -- Может, и не наврет, -- предположил  Кирилл.  --  Это  ж
муравей.
     Втроем  сняли  со  стола слабо дергающегося, одурманенного
анестезином шпиона. Дмитрий взял его на спину, Саша приготовила
баллоны, и Кирилл быстро распахнул перед ними дверь. Десантники
выскользнули. Кирилл поспешно захлопнул двери, едва не прищемив
сяжки подвернувшегося маленького компонотуса. В последнее время
они просто кишели, часто сменяясь, у его двери. Похоже,  к  его
лаборатории  мураши  проявляют  больший  интерес,  чем к другим
секциям.
     На этот раз Дмитрий и Саша вернулись  быстро.  Доложили  о
выполнении, вытянулись по стойке смирно. Кирилл развел руками:
     -- Я  бы тоже хотел раскрыть все тайны лихим кавалерийским
наскоком! Не знаю, как у вас  на  войне,  но  в  науке  наскоки
противопоказаны.   Так  что  муравьи  пока  остаются  величиной
неизвестной.
     -- А общаться с ними можно?
     -- Нужно. Огнем пользовались  и  до  открытия  Ломоносовым
теории горения.
     -- Что  делать?  --  спросил Дмитрий. Он смотрел Кириллу в
глаза, на лице была готовность исполнять, принимать к сведению,
тащить и не пущать, ловить и всячески содействовать.
     -- Продолжайте... личным примером!  Самый  надежный  метод
обучения.  Даже  для  муравьев,  не  только  людей.  Но  будьте
поосторожнее. Помните о неизвестных величинах.


     Оба ежедневно  рапортовали  о  мудрых  поступках  муравьев
Сашки  и Димки, хотя вся их мудрость укладывалась для Кирилла в
рамки простейших  инстинктов.  Саша  ходила  уже  без  корсета,
только  кисть  правой  руки  оставалась  в  бинтах,  сама  Саша
поздоровела, загорела, окрепла настолько, что  завелась  снова,
доказывая,   что  инстинктами  можно  объяснить  все,  особенно
поступки доктора наук Кирилла Журавлева.
     Однажды дверь широко распахнулась, через порог лаборатории
осторожно  переступил  коренастый,  неторопливый  в   движениях
ксеркс. Рядом с ним шагал улыбающийся во весь рот Дмитрий.
     -- Знакомьтесь!  Муравей  Дима.  Хороший  парень. Простой,
простодушный, без каких-либо комплексов.
     -- Оч...чень приятно, -- пробормотал Кирилл.
     Он  рассматривал  Диму,  а  Дима  изучающе  потрогал   его
сяжками. Голова Димы была крупная, литая, четко выступал крутой
лоб,  на темени красиво изгибались два углубления, щеки ксеркса
были  розовые,  умытые.  Глаза,  как   положено   фуражирам   и
разведчикам,  крупные,  фасеточные, в несколько сот омматидиев.
Между  глазами  из  аккуратных  ниш  торчат  коленчатые  сяжки.
Муравей    поджар,   сух,   в   нем   чувствуются   сила   и...
осмотрительность.
     -- Дмитрий, -- предостерег Кирилл, -- ты с огнем не  шути.
Держись  в  рамках. Тигры иногда разрывают дрессировщиков, если
те позволяют себе лишнее. Но тигры нам куда ближе по классу!  Я
имею в виду биокласс. А это насекомое, хотя и высшее.
     -- Сам  ты...  Не  происхождение  определяет человека, как
говорят классики. Главное  --  воспитание,  среда!  Он  родился
насекомым,  но жил человеком. То есть общественным насекомым. И
сейчас так живет. А как пашет на общее благо? Его хоть сейчас в
строители будущего! Или хотя бы в члены профсоюза.
     Дверь отодвинулась, появилась нахмуренная Саша. Она была в
комбинезоне, на поясе  висели  бластер,  десантный  нож  и  три
гранаты с парализующим газом. Прочитав по губам Дмитрия, сурово
предостерегла:
     -- Смотри!  Как  бы  не  оказался он членом совсем другого
профсоюза.
     -- А  они  есть?..  Кирилл,  у  Сашки  тоже  мурашка   под
контролем.   Правда,   хлипковат,  но  у  Сашки  зато  взаимное
понимание. Ты  видишь,  как  она  вырядилась?  Снова  бредит  о
покорении новых земель, открытии америк, военном оркестре... Мы
готовы.  Ты  что-нибудь  придумал  насчет экспедиции за пределы
Полигона? Только не говори, что вовсе не думал. Ни в  жизнь  не
поверю, понял?
     Кирилл поперхнулся. Только что собирался заикнуться насчет
дальней  экспедиции!  Воздух  такой,  что  мысли  читаются? Или
существует запах мыслей?
     -- Думал, -- ответил он, недовольный тем,  что  инициатива
исходит  не  от  него.  --  Начальство  обязано  думать, вы там
муравьям хвосты крутите. Но мне важно знать, почему  именно  вы
рветесь  в...  Неочищенный  мир? Будем его называть пока так. С
Дмитрием все ясно, инфантильная жажда приключений,  замедленное
развитие, слабовольные родители, то да се... А что у вас, Саша?
     Он  стоял  так,  что  девушка  не  видела его, однако Саша
ответила без колебаний:
     -- Нам пора выходить из-под мощной длани Старших  Братьев.
Мы  в состоянии защитить себя даже от птиц или зверей. Конечно,
уже мышонок, не говоря уже  о  зайцах  или  барсуках,  для  нас
динозавр,   но   у   нас   уже   есть   мощнейшие   репелленты,
разбрызгиватели ядов...
     -- Убивать барсуков?
     Он словно бы нечаянно закрылся локтем, но  Саша  опять  не
заметила, ответила с жаром:
     -- Звери  обучаются  скорее.  Врезать раз-два по носу, нас
самих  сочтут  лютыми  зверьми.  Комбинезоны  приметные,  будут
обходить десятой дорогой. И детям закажут...
     -- А  цель?  --  потребовал  Кирилл  напряженно. -- Какова
цель?
     На этот раз Саша, словно спохватившись, очень  внимательно
смотрела  на  его губы. Даже чересчур внимательно. Она ответила
не сразу, подбирала слова, потом снова понесла:
     -- Когда-то, еще в  детстве,  была  в  Самарканде.  Гид  с
азартом  рассказывал о гаремах, сладкой жизни падишахов, пирах,
развлечениях...  Я  тогда  запрезирала  себя,  так  как   вдруг
захотелось  быть  на месте богатого сатрапа, самой вершить суд,
пользоваться властью! Но  куда  денешься  от  наследия  римских
аристократов,   похоти   персидских  сатрапов,  кровавых  забав
Аттилы, Чин Гиса, Тимура?
     -- Согласен, -- осторожно сказал Кирилл. -- В  Новом  Мире
этого нет, да?
     -- Здесь  нет  крови,  скотства,  предательства, -- горячо
сказала Саша. -- Новый Мир! Здесь можно сразу строить  чисто  и
верно.
     Глаза  ее  горели  как  факелы.  Кирилл в неловкости отвел
взгляд.  В  истории  были  не  только  кровь  и  похоть,  но  и
благородство,   сострадание,   взаимопомощь...   Было  все,  но
выбираем лучшее. Отбросить историю Рима -- пропустить  в  Новый
Мир  геноцид,  тоталитаризм,  отмахнуться  от истории Аттилы --
просмотреть факелы фашизма...
     -- Ну-ну, -- сказал он успокаивающе. -- К  счастью,  такие
вопросы  решаем  не  одни  мы. Было бы дров!.. Мы делаем первые
прикидки. Что  хорошо  для  нас,  может  плохо  прозвучать  для
руководящих  товарищей.  Даже  если  наш  городок  перерастет в
мегаполис, если будем сидеть друг у друга на головах -- еще  не
значит, что экспедицию разрешат.
     Кирилл  невесело  посмотрел  в  их вытянутые лица. Дмитрий
выглядел шокированным,  Саша  была  потрясена,  ее  дергало  от
негодования.
     -- Непонятно?  Кто-то наверху может подумать о возможности
раскола человечества, пока что единого,  на  две  биологические
ветви.  А  у нас как решают такие вопросы? По старой испытанной
методе -- за-пре-ща-ют. Здесь мы под абсолютным контролем,  нас
можно  уничтожить  одним  ударом  кулака... А если хоть малость
расселимся?
     Дмитрий промолчал,  его  широкое  лицо  было  неподвижным.
Ксеркс  тоже  ничего  не  сказал,  только неопределенно покачал
сяжками. Саша вспыхнула, румянец со щек бросился даже на лоб, а
уши запылали:
     -- Если по-честному, то раскол уже начался. Как ни  крути,
а  мы первые из нового вида, Кирилл, мы в самом деле лучшие! За
два  года  здесь  не  было  ни  преступлений,  ни  обмана,   ни
жульничества...
     Она  говорила  все  тише, наконец голос ее упал до шепота.
Дмитрий хмыкнул, даже у ксеркса  заходили  сяжки.  Понятно,  не
особые  условия  играют  роль.  Сюда  шлют лучших, они и там не
очень таскали в кошельки. В Большом Мире, помимо  замечательных
людей,  остались  и  дураки,  и  лодыри.  Не получится из Сашки
расистки, уже сама застыдилась.
     -- Все-таки экспедицию готовить  будем,  --  решил  Кирилл
неожиданно. -- Прогресс согласного ведет, а несогласного тащит.
Лучше  быть  на острие, смягчим его для других. А мускулы у нас
уже наросли, пора проверить.
     Дмитрий гордо напыжился. На плечах и груди вздулись бугры,
шея стала бычьей. Ксеркс  поднял  голову,  показывая  мощнейшую
грудную клетку, и даже Буся надулся, грозно щелкнул челюстями.
     Кирилл  постучал  пальцем по голове, показывая наглядно, о
каких мускулах идет речь. Все трое сделали  непонимающие  лица.
Впрочем, Буся поспешно закрыл глаза.
     -- На муравьях? -- спросила Саша быстро.
     -- Нет.  Мальчишество,  лихость.  И  неоправданный риск. К
тому же на них далеко не ускачешь.
     -- Пешком?
     -- Глупости. Полетим. Только не на крыльях, разумеется.


     По станции поползли слухи. То ли проговорились испытатели,
то ли простой и бесхитростный муравей Дима не сдержал язык,  но
к  Кириллу  зашел  Кравченко,  поговорил  о том, о сем, долго и
профессионально интересовался планами, идеями, задумками. Ушел,
ничего  не  выведав,  но  Кирилл  на  следующий   день   заявил
десантникам с укором:
     -- Не удержали языки за зубами ваши муравьи! Хоть и немые,
а болтливые. У кого только научились!
     Было   раннее   утро,   Дмитрий  еще  завтракал,  Саша  по
обыкновению  бегала  по  стенам,  размахивала  руками,  побивая
невидимых,  но  многочисленных  врагов.  Дмитрий с набитым ртом
рискнул пошутить:
     -- Сказано было, личным примером...
     Саша соскочила с потолка, встала по стойке смирно. Дмитрий
тоже вытянулся,  увидев  лицо  начальника,  стал  есть  глазами
начальство. Кирилл невесело махнул рукой.
     -- Получается    несколько   преждевременно,   но   прежде
необходимо упредить  Мазохина.  Доложу  Ногтеву,  буду  просить
разрешения.
     Дмитрий перестал жевать, просиял:
     -- Как в старое доброе время? Ты, я и Сашка...
     Кирилл  покачал  головой.  Он  чувствовал  себя не в своей
тарелке, но оба смотрели с ожиданием, Саша насторожилась.
     -- Нет, -- ответил Кирилл с усилием. --  Саша  участвовать
не сможет. Вместо нее я попрошу Кравченко...
     Дмитрий   бросил   взгляд   на   Сашу.  Она  стояла  гордо
выпрямившись, вскинув подбородок. Чтобы слезы не выронить. Щеки
побелели, даже губу прикусила.
     -- Кирилл, -- сказал  Дмитрий  осторожно,  --  лучше  Сашу
взять.  Даже с одной рукой она больше умеет, чем Кравченко, дай
ему хоть восемь  рук,  как  у  осьминога,  или  десять,  как  у
кальмара. Не ноги же ей перебило!
     Кирилл  отрицательно  покачал головой. Друзья не сводили с
него взглядов. Дмитрий был бледен,  напряжен,  даже  забыл  про
нежнейшие лакомые яйца зеленушек, небольшой тазик которых стоял
перед ним.
     -- Он  еще  хочет  Забелина  взять,  -- вдруг сказала Саша
гневно. -- Вы  же  сами,  Кирилл  Владимирович,  говорили,  что
Забелин не то что куры -- тли загребут!
     Кирилл  удержался,  не  вздрогнул.  В  который  раз! Мысли
читает, что ли? Только она умеет такое. Дмитрию не то что мысли
читать, иной раз хоть кол на голове теши,  хоть  орехи  коли...
Чем отличаются? Те же рефлексы, выучка, тренированность, устав,
отношение  к высоколобым... Разве что Саша в отличие от Дмитрия
глуха, как тетерев?
     Нет, поправил он себя педантично. Глуха, как муравей.
     -- Ребята, -- проговорил он тоскливо,  --  не  мучайте  ни
себя,  ни  меня!  Даже  здесь  опасность  на  опасности  едет и
опасностью погоняет, а  в  экспедиции  будет  в  миллиарды  раз
опаснее!  Все  могут  не  вернуться,  но Саша точно не выживет!
Дмитрий, сам подумай, на что ты ее толкаешь!
     Дмитрий тяжело повернулся к Саше, словно корабельная башня
с многодюймовыми орудиями, положил широкую, как лопата,  ладонь
ей на плечо:
     -- Сашка,  мы  скоро  вернемся.  Сразу  к муравьям, научим
разным штукам... Они у нас будут слесарить,  на  вахте  стоять,
десантным   трюкам  обучим,  твоему  Сашке  хоть  сейчас  лычки
сержанта дай, справится...
     -- Разочарую вас, -- ответила Саша настолько  изменившимся
голосом,  что  Кирилл  даже попытался прочесть интонацию. -- Не
получится из меня Сервантеса... И Бетховена тоже... И Лойолы...
Даже Асадова.
     Дмитрий возразил натужно-бодрым голосом:
     -- Сашка, ты что? Ты была самой грамотной  в  группе,  еще
собирались  исключить,  помнишь?  Уверен, сочинишь симфонию или
картину отгрохаешь.
     Саша  спросила  так  тихо,  что  слышен  был  даже   топот
множества  ножек  в  коридоре,  там волокли крупное в подземные
кладовые:
     -- Симфонию?  О  ваших  подвигах,   конечно?   Героических
деяниях... А ты вот такое видел?
     Она  выдернула  руку из-за спины. Дмитрий отшатнулся. Саша
ткнула фигу прямо ему под нос, чуть не стукнула. Кирилл  ахнул,
перехватил руку, пальцы его дрогнули на бугристых шрамах.
     Дмитрий пробормотал:
     -- Доработался,  доктор  наук... Фиге рад! Еще не Наполеон
случаем? Господи, да это же правая рука!
     Он бережно ухватил Сашу  за  руку.  Сквозь  розовую  плоть
ладошки просвечивали сросшиеся кости, жилки.
     Я  уже с неделю снимаю бинты, -- сказала Саша. Она бросила
быстрый   настороженный   взгляд   на   Кирилла.   --    Тайком
разрабатывала, чтоб не сглазили.
     Кирилл  стиснул  зубы.  Все-таки  брать  ее нельзя. Пальцы
срослись, почти отросли заново, но она глухая,  как  тетерев...
Как муравей, поправил себя опять.
     Вдруг в мозгу ярко вспыхнуло, жаркая кровь залила лицо. Но
муравьи связываются друг с другом на огромных расстояниях?
     Он  перевел дыхание. Нервное напряжение начало испаряться.
Мир един, законы  общие.  У  слепых  обостряется  слух,  глухие
читают   мимику.   Муравьи   сумели   компенсировать   глухоту,
размеры...
     -- Мир  нас  принял,  --  сказал  он  потрясенно.  --  Мир
возможностей!  Но если смогли муравьи, то нам, ребята, сам бог,
то бишь, Мать Природа велела!








     Пришла осень, разговоры о возможной экспедиции утихли.
     Ксерксы  с  каждым  днем  уходили  все  глубже,  пока   не
собрались  в  непромерзающем  слое.  Люди  тоже  опускались  за
ксерксами,  герметизировали  новые  апартаменты,  устанавливали
сложную  систему вентиляции, чтобы на выходе прогретого воздуха
не собирались ни муравьи, ни другие жители Малого Мира.
     Первые дни после переселения прошли в стычках с Мазохиным,
потом утряслось. Сотрудники станции, поглощенные работой,  лишь
смутно  помнили, что недавно стены выглядели иначе. Они все так
же  получали  особо  чистые,   сооружали   особо   сверхточные,
монтировали предельно емкие... Зато больше никто не погиб, хотя
с  бронированными  чудовищами  сталкивались десятки раз в день.
Убедились, что ксерксы не опаснее автобуса, с  теми  и  другими
нужно соблюдать правила.
     Народ  прибывал.  Уже не одиночки, а по два-три человека в
день. Мазохин уверял, что у  муравьев  становится  тесно,  пора
вернуться на прежнее место под бронированный колпак.
     Дмитрий  изнывал,  лишенный  возможности выходить зимой на
поверхность, но мужественно утешал Сашу и даже Кирилла:
     -- Перезимуем! Потом организуем... Не просто за Полигон, а
с размахом!
     Он раскинул длани, показывая размах.  Буся  на  его  плече
открыл  один глаз, огляделся с удивлением. Никто не чесался, не
искал ему вкусных  толстых  клещиков.  Безобразие!  Обидевшись,
Буся потерял интерес к дискуссии и задремал снова.
     Зрелище   из  фильма  ужасов,  подумал  Кирилл,  ежели  на
новенького. Крохотнейший человек-букашечка  изображает  ручками
размах,  на  плече  у него перебирает лапами ночной кошмар, над
головой один  человек  висит  подобно  макаке  на  перекладине,
другой устроился как паук на ниточке...
     Да,  теперь многие спали, свисая с балок как летучие мыши,
на совещаниях устраивались не только на полу и подоконниках, но
и на стенах, даже потолке. Мазохин  рвал  и  метал,  но  ученых
всегда было непросто построить в две шеренги, хотя пытались это
сделать  довольно  часто.  В чем-то люди шли за Мазохиным, но в
чем-то за мирмекологом, как специалистом.
     Дмитрий и Саша часто пропадали в подземельях  муравейника,
иногда не возвращались по двое-трое суток. Их муравьиные дубли,
Димка и Сашка, часто оставались на ночь в гостях у испытателей.
У  Дмитрия  в пещерке на особом крюке обычно дремал Буся. Когда
Дмитрий возвращался, стосковавшийся Буся прыгал ему  на  плечи,
урчал, искал клещиков в волосах.
     У  Кирилла  не было ни друга-муравья, ни сверчка, никакого
другого пета. Зимой обрабатывал материалы, собранные за лето, а
ранней весной, когда  еще  лежал  снег,  поднимался  с  первыми
ксерксами на поверхность, грелся под прямыми лучами солнца.
     Зимой  на  долгие  три  месяца  испытатели  оказались  без
работы, еды запасли на полгода вперед, от безделья изнывали, но
свято место пусто не бывает... Однажды Кирилл услышал, как Саша
горячо втолковывала Дмитрию:
     -- Мы -- новый народ, неужели не  понимаешь?  Новая  раса.
Большой  Мир -- хотя какой он Большой? Это у нас большой... Так
вот,  их   мир,   их   цивилизация   --   эволюционный   тупик.
Неандертальцы, даже динозавры! Как им не сочувствуй, только они
обречены, понимаешь?
     Тогда  Кирилл  бросил  им  нечто шутливое, не подумав, что
проповедовал не  Дмитрий  с  его  шуточками  и  розыгрышами,  а
серьезнейшая  Фетисова,  не  больше  способная  на  шутки,  чем
бластер, с которым не расстается.
     Зимой  Кирилл  не  раз  слышал  клички  Мессия,  Пророк  в
приложении  к  Саше.  Она  развивала идеи об избранности народа
Малого Мира, теперь Большого, по ее  терминологии,  говорила  о
его   предначертании,   Великой   Цели.   Дмитрий   на  тех  же
общественных  началах  тормошил   Димку,   учил   его   трюкам.
Высоколобые  одинаковым  баллом  оценивали  как  пророчества  о
Великой Роли, так и обещания научить муравья петь по нотам.
     С легкой руки Дмитрия на станции  появились  петы.  Сперва
сверчки,  подобно  Бусе  и  Кузе  -- их кормили с рук, тискали,
баловали,  потом  Кравченко  завел  разноцветного  паучка.  Эта
цветная радуга постоянно бегала по нему, пыталась плести ловчую
сеть.  Кравченко  боролся  с инстинктом любимца, скармливал ему
мошек, но чаще ходил облепленный паутиной.


     Многих  петов  переманили  от  муравьев.  Некоторые   сами
смекнули,  инстинкт  в этом направлении работал обостренно, и к
весне нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на  твердое
как  камень, либо желеобразное, либо многоногое суставчатое. Но
если в прежнем мире попугайчики, кошечки  да  собачки  привычно
малого размера, то здесь половина попрошаек часто оказывалась в
два-три раза крупнее хозяина.
     Мазохин   охрип,  обессилел,  и  неожиданно  нашел  полную
поддержку Кирилла. Мирмеколог заявил, что эти милые  попрошайки
далеко не бесполезны. Некоторые не прочь скушать и хозяина!
     Сам  Кирилл  на  ночь запирал свою пещеру за засовы. С ним
обычно  ночевали  испытатели,  а  также  Сашка  и  Димка.   Оба
сяжечника,  как  заявил Дмитрий, умасливая начальство, входят в
команду и подчиняются только Кириллу. Просыпался первым  обычно
Буся,  начинал  скакать по спящим, торопился собирать клещиков,
пока ленивый Кузя спит.  Второй  вскакивала  Саша.  Нордическая
днем,  во  сне  она  расслаблялась, панически пугалась щекотки.
Возможно, даже сны ей снились настоящие женские, но вряд ли она
сама, пробуждаясь, их помнила.
     К собственному стыду Кирилл признавал, что оба  испытателя
уже  на  короткой  ноге  с животным и растительным миром, знают
сотни видов жучков, клещей, ногохвосток, умело с ними общаются,
а вот он зациклился на муравьях. К тому же  одних  предпочитает
другим,  как  будто  Понерины  виноваты,  что  не так социально
развиты, как Формика или Лазиусы!
     В конце марта Кирилл спустился в комнату связи. Уже неделю
ходил с испорченным настроением, откладывал --  повод  найдется
всегда.  Вот  только  переложить  ни на чьи плечи не удавалось.
Есть вещи, которые мог делать только он.
     Ногтев сидел за  письменным  столом  такой  же  массивный,
горовидный. Он до того привык ежесекундно бороться с чудовищной
гравитацией  -- с момента рождения, когда покинул невесомость в
околоплодной жидкости, -- что, судя по его виду, даже не помнил
о ней, гравитации.
     -- Здравствуйте, Аверьян Аверьянович,  --  сказал  Кирилл,
глядя на Ногтева с великим сочувствием, переходившим в жалость.
-- Как ваше здоровье?
     Ногтев дослушал, пока система записывала голос мирмеколога
и переводила в другой регистр, ответил досадливо:
     -- Мое  отличное,  это  понятно!  Я  здесь.  Как ваше? Как
вообще состояние духа? Исследования, что ведут наши медики, это
одно, но меня больше интересуют личные ощущения.
     -- Да как вам сказать, -- помялся  Кирилл,  не  зная,  как
заявить шефу, что жалеть надо вовсе не их. -- Жизнь идет... Я к
вам  вот по какому поводу. Пора вернуться к идее экспедиции. Мы
просчитали  варианты.  Полет   на   воздушном   шаре   наиболее
экономичен,  прост, безопасен. Мы разработали маршрут, наметили
программу исследований.
     -- Как решаете проблему передвижения?
     -- Туда на циклонных ветрах, обратно -- на антициклоне.
     -- Опасность?
     -- Не намного выше, чем здесь. Практически все время будем
в воздухе. На воздушный шар захватим необходимое. Только  птицы
могут  мешать,  но  мешок сделаем из прочной ткани, пропитанной
репеллентом, разрисуем...
     -- Вы уверены, что обратный ветер доставит  вас  в  ту  же
точку?
     Кирилл  уловил  саркастическую  нотку  в  голосе огромного
начальства. Ногтев смотрел неотрывно, словно старался  прочесть
мысли мирмеколога.
     -- Мы  поставили довольно габаритный пропеллер, -- ответил
Кирилл убеждающе. -- А пропанового топлива берем с запасом,  На
обратном  пути будем корректировать! Уверены, что попадем точно
на это место, в десятку! Не просто в этот пень, а  на  середину
пня.
     Ногтев  в раздумьи побарабанил пальцами по столу. Звук был
такой, словно пронесся табун лошадей Пржевальского.
     -- Доказываете возможность  автономии?  Рисковая  затея...
Скажу  откровенно,  не нравится мне. Другим может не понравится
еще более. Да-да, уже слышали про идеи Фетисовой.
     Кирилл ахнул:
     -- Аверьян Аверьянович! Неужели такие идиоты есть  еще  на
свете?
     -- Есть.  Мне  кажется,  они собрались в нашей фирме. Если
вас  заподозрят,  Кирилл  Владимирович...  Не  лично   вас,   а
колонистов, то могут быть приняты экстренные меры.
     -- Какие? -- спросил Кирилл сдавленно.
     -- Цивилизация  людей -- очень молодая цивилизация, Кирилл
Владимирович. У нас  пока  только  две  простейшие  реакции  на
опасность.  Убежать  или ударить первыми. Ваша колония не такой
уж большой зверь, чтобы  от  вас  бежать...  Вы  знаете,  когда
вспыхивает   эпидемия   чумы,  принимаются  чрезвычайные  меры.
Санитарные!
     Он тепло улыбался, но в Кирилла пахнуло зимой.
     Через неделю Ногтев появился на экране еще более  осевший,
став   похожим   на   пирамиду   Хеопса,   потемнел,   выглядел
изможденным.
     -- Кирилл Владимирович, -- сказал он, его  глаза  блеснули
из   глубины  темнеющих  пещер,  --  чем-то  вы  все-таки  Богу
потрафили... Идею экспедиции удалось пробить на всех уровнях.
     Кирилл поразился:
     -- А разве было не решено? Всю зиму гондолу оснащали, сами
воздушный мешок склеивали...
     -- Это ничего не значило.  Слишком  многое  поставлено  на
карту,   могли  отменить  в  любой  момент...  Ладно,  к  делу.
Утвержден   состав   экспедиции.    Не    дергайтесь,    Кирилл
Владимирович! Ни вы, ни Мазохин -- не суверенные князья. Решаем
здесь.  Из  того состава, что предложили вы, исключен Васильев.
Спокойнее,  говорю  снова...  Фетисова  под  вопросом.   Кирилл
Владимирович, сверху виднее, как говорится в песне.
     -- То старая песня!
     -- В  старых  песнях  великая  мудрость...  Знаю-знаю, что
песня дурацкая, шуточная. Кирилл Владимирович, в этом деле есть
целый ряд неучтенных вами факторов. Лучше вам о них не знать. К
тому же здесь увязаны вопросы  большой  политики.  Плюньте,  не
вникайте во все. Вы же ученый, у вас собственных дел хватает.
     Кирилл вспыхнул. Ярость уже бурлила, но мирмеколог удержал
резкие  слова.  Ногтев  закончил  осторожно,  словно  ступая по
тонкому льду:
     -- И последнее, что меня огорчает особенно...  Руководство
экспедицией решено вам не поручать.
     Кирилл  задохнулся,  будто  от удара под дых. Лицо Ногтева
было  осунувшееся,  усталое,  и  Кирилл   заговорил   медленно,
стараясь не срываться на крик:
     -- Дело  не  во  мне.  Отправиться надо через месяц, потом
нужного нам ветра не будет.  Новый  руководитель  должен  будет
вникнуть  в  слишком  многое. Такого человека я не знаю. А кого
прочат в начальники? Мазохина?
     Ногтев  наклонился  вперед.  Отчетливо  были   видны   его
глубокие  морщины, обвисшая сухая кожа. Кирилл вдруг понял, что
железный Ногтев держится из последних сил. Гравитация ли, удары
молний или болезни -- но старый могучий дуб резко сдал, вот-вот
рухнет.
     -- Еще не решено,  --  ответил  Ногтев,  и  теперь  Кирилл
уловил  нотку  глубочайшей  усталости, -- еще не решили... Хуже
другое. По ряду соображений, ничего не имеющих общего с  целями
экспедиции...  руководителем  намечено  назначить  человека  из
Большого  Мира.  Его  пришлют  дополнительно.   С   абсолютными
полномочиями.
     Кирилл  даже  не  смог ответить, оглушенный, раздавленный.
После долгой паузы, когда Ногтев смотрел  на  него  в  глубоком
сочувствии, Кирилл спросил почти безразлично:
     -- Нет  такого  человека,  который вошел бы в курс дела за
месяц. А ему еще проходить курс восстановления. Это две недели!
     Ногтев сказал тяжело:
     -- Решалось в самой высокой инстанции. Мало  говорилось  о
науке,  зато  много  о  политике...  И  не  только  о политике.
Экспедиция разрешена на этих  условиях.  Думайте,  как  выжить.
Сверху  дают  общую  стратегическую  линию, а тактику избирайте
сами. А если быть  предельно  честным,  то  наверху  безусловно
правы. Контроль за вашей деятельностью необходим. Про автономию
и не мечтайте! В Большом Мире должны спать спокойно.


     Еще  через  неделю  в  комнату  Кирилла  заглянул дежурный
оператор:
     -- Кирилл Владимирович?  Сообщили,  что  вечером  прибудет
новенький. Мы просили радиофизика, но там же Большой Мир, кровь
с  трудом поднимается к головному мозгу, чаще -- застаивается в
нижнем. Поэтому, думаю именно им...
     -- Кого присылают? -- прервал Кирилл нетерпеливо.  За  его
спиной  привстал  Дмитрий, насторожилась Саша, догадываясь, что
оператор заглянул к ним неспроста.
     -- Кого? Начальника вашей экспедиции, если она  состоится!
Второго администратора. Мало нам Мазохина! Подумать только, два
чиновника, когда недостает радиофизиков...
     Дверь  за  ним  захлопнулась.  Дмитрий  ругнулся, глядя на
потемневшего Кирилла,  а  муравей  Димка  раздраженно  защелкал
жвалами.   Буся  застрекотал,  начал  быстро  рыться  в  голове
Дмитрия.
     Саша сказала потерянно:
     -- А мне чудилось, что  отменили...  Или  с  новым  боссом
что-то стряслось.
     -- Что с ним может случиться? -- буркнул Дмитрий зло.
     -- Ну,  объелся на банкете жирного, не прошел медкомиссию,
лег на удаление аппендикса...
     -- У чиновников здоровье крепче, чем у  космонавтов,  черт
бы их побрал...
     Вечером  Саша  осталась  на станции. Безопасность лежит на
ней,  на  самом  деле  не  хотелось  видеть  второго  Мазохина.
Встретить  новичка  и  перенести  на  теперешнюю  станцию пошли
Дмитрий,  Кирилл,  Кравченко  и  двое  из  будущей  экспедиции:
Забелин и Хомяков. Эти держались индифферентно. Дмитрий заранее
ненавидел    начальника-варяга.   Кравченко   хмуро   перебирал
инструменты первой помощи.
     Воздух был слоистым. Попадались жарко  прогретые  участки,
но  чаще  тянуло  космическим  холодом от глыб льда под опалыми
листьями. Насекомые бегали худые, отощавшие, набрасывались друг
на друга. Из-под метровых листьев медленно, с  легким  шелестом
раздвигая  глыбы мокрой земли, поднимались ярко-зеленые молодые
листики. На бредущую экспедицию падали длинные изумрудные тени.
Молодой лес поднимался быстро,  это  было  видно  невооруженным
глазом.
     К  Двери  подошли  на  четверть  часа  раньше намеченного.
Вокруг  шевелилась  земля,  пропуская  наверх  белесые,  быстро
темнеющие  на  воздухе  столбы стеблей, шмыгали голодные, часто
линяющие,  насекомые.  Дмитрий  и   Кирилл   держали   бластеры
наготове, изредка стреляли сгустками клея. Оба чуть выдвинулись
вперед,  прикрывая  остальных,  Кравченко  стоял у самого люка,
ожидая пока красный сигнал сменится зеленым.
     Хомяков с удивлением смотрел  на  выдвигающиеся  прямо  на
глазах толстые стебли. Один из них держал на макушке расколотое
семечко,  прикрываясь  его  твердыми  стенками  как щитом, пока
проламывал  слой  земли.  Стебли  вырастали  из  земли   мощно,
напористо, безудержно.
     -- Весна! -- сказал он благоговейно. -- Силища...
     Звякнул  зуммер,  красный  свет  погас.  Кирилл  ринулся к
Двери, забыв, что собирался стоять в стороне.
     В металлическом карцере, последней  ступеньке  гигантского
Переходника,  лежал на полу вниз лицом крупный забинтованный до
глаз человек. Кирилл перевернул его, с другой стороны поддержал
Кравченко, Кирилл  едва  не  разжал  пальцы...  Перед  ним  был
бледный, измученный Ногтев!
     Его губы чуть шевельнулись:
     -- А я еще думал... кто войдет первым...
     Кравченко  сунул  в его рот капсулу, придержал подбородок.
Когда вынесли наружу, громко ахнул Дмитрий. Кирилл  выхватил  у
него  бластер, сбил с ног выскочившего прямо на них гигантского
паука. Хомяков и Забелин умело и без особых церемоний  запихнул
Ногтева  в  специально  скроенный  для таких случаев прозрачный
мешок с баллончиками для дыхания.
     Пока бегом неслись обратно, лицо Ногтева чуть  порозовело,
из  глаз  начала уходить боль. И так крупный, с широкой грудной
клеткой  циркового  борца,  в  бинтах  выглядел   еще   мощнее,
огромнее.  Он  оживал  на  глазах, крутил головой, рассматривая
людей.
     Кирилл не выдержал, сказал громко:
     -- Аверьян Аверьянович! Я очнулся через неделю на столе  у
Кравченко.
     Ногтев слабо ответил из мешка:
     -- А  кто  орал,  что  времени  в обрез? По необходимости,
Кирилл Владимирович!
     Кирилл  угрюмо  подумал,  что  никакая  необходимость   не
заставила  бы его очнуться раньше времени. К тому же зря Ногтев
очнулся  раньше  времени.  Хирурги  там  сделали  львиную  долю
работы, но остальное доделывает микроинструментами Кравченко...
     Кирилл зажмурился, отгоняя жуткие картины.
     На  другой  день  Кирилла  и  других участников экспедиции
неожиданно  вызвали  к  Кравченко.  Ногтев  лежал  на   широкой
выструганной  полке, был в сознании, выглядел терпимо, хотя был
обклеен датчиками и подключен к аппаратуре.
     -- Начальство всегда отдает верные распоряжения, -- сказал
он, улыбаясь одними глазами. -- Надо уметь верно их  выполнять.
Я составил докладную, обосновал, привел выкладки. Конечно, были
и другие кандидаты, но мне показалось, что вы не так уж против?
     -- Против  вас  -- никогда, -- сказал Дмитрий поспешно. --
Только вы не напрягайтесь. Даже я два дня  отходил,  языком  не
мог шевельнуть.
     -- Я  --  старая гвардия... А как вы, Кирилл Владимирович,
относитесь к такому руководителю?
     -- Вы -- наименьшее изо всех зол, --  ответил  Кирилл.  --
Мне  кажется,  получи вы правильное образование, могли бы стать
неплохим мирмекологом. Только в самом деле не напрягайтесь! Раз
уж повезло с руководством, не  хотелось  бы  потерять  его  так
сразу.
     -- Благодарю,  --  ответил  Ногтев.  Он плотно зажмурился,
переживая  приступ  боли.  Через   несколько   мгновений   лицо
расслабилось,   взгляд   медленно   прояснился.  --  Начальство
довольно,   прислало   надежного   человека.   Проверенного   и
перепроверенного.  Вы  тоже  мне  как  будто  доверяете. Думаю,
сработаемся.
     Кравченко сделал ему укол, озабоченно пощупал запястье. На
лице его проступило почтительное изумление.
     -- Кирилл Владимирович, -- объявил Ногтев едва слышно,  --
я  оставляю  за  собой  общее  руководство,  оперативную  часть
поручаю вам. Фактически начальником экспедиции остаетесь вы.  Я
не боюсь оказаться свадебным генералом.
     Кравченко быстро оглянулся на сияющие лица, строго опустил
ладонь на широкий лоб Ногтева:
     -- Довольно.   На   чем   вы   только   держитесь?  Спите,
набирайтесь сил.
     Ногтев слабо улыбнулся бледными бескровными губами:
     -- Уже набираюсь. Здесь так легко, не поверил бы... Только
теперь  понимаю,  что  это  было  за  чудовище  --  атмосферное
давление.
     Кравченко  покачал  головой,  глаза  его были серьезными и
очень обеспокоенными:
     -- Вы пошли на чудовищный риск. Вас  изрезали  как  никого
другого, да еще я удалил больше, чем собирался...
     Он  умолк, начал изучать экраны, где безостановочно бежали
цифры, прыгали цветные чертежи. И Ногтев скупо улыбнулся:
     -- Можете не держать врачебную тайну так строго.  Я  сразу
узнал  о  своей злокачественной... Пробовали лапшу вешать, но я
стреляный воробей. Оставалось полгода...
     Кравченко сказал  осторожно,  бросил  пугливый  взгляд  на
окаменевших гостей:
     -- Вы  играли  рискованно,  но... выиграли. Мы все убрали.
Если появятся метастазы, то здесь их добить легче. Как и другие
болезни!..
     Кирилл  видел,  что  интеллигентность  не  дает  Кравченко
хвалиться, и Кравченко в самом деле поспешно добавил:
     -- Правда, могут появиться новые, еще неизвестные.
     Дверь   бесшумно   распахнулась,   в  помещение  осторожно
продвинулся длинный, очень худой жук ростом с теленка. Двигался
он на тонких лапах, озирался пугливо, нервно  поводил  сяжками,
готовый   при   первом  же  окрике  "Брысь!"  удрать,  стать  в
чемоданчик, упасть мертвым как жук-притворяшка.
     Его никто не видел, кроме Ногтева,  все  сидели  спиной  к
двери,  и  Ногтев  с  усилием взял ломоть сушеного мяса, сказал
"Ап!". Жук подбежал,  благодарно  схватил  подачку  и  поспешно
выбежал, смешно подбрасывая зад.
     Кравченко сказал сварливо:
     -- Вижу,  телекамеры  работают  исправно.  Только  не  все
привычки перенимайте! Уже наприваживали попрошаек, не знаем как
избавиться. Косяком прут, нащупали добреньких.
     -- У вас  целый  зоопарк,  --  сказал  Ногтев  с  натужным
смешком. -- Я думал, бред продолжается.
     Заговорил  Дмитрий,  в его голосе прозвучала победная медь
духового оркестра:
     -- Это все бесполезники,  Аверьян  Аверьянович!  Настоящие
парни -- ксерксы. Самый лучший из них -- мой друг Дима.
     На  его  плече дремало невообразимое страшилище, у Саши на
коленях свернулся пластинчатый жук, размером  с  панголина,  по
стенам  и  потолку бегали огромные многоножки, жуки и рогоноги.
Дрались, шипели друг на друга, скрещивали острые мандибулы,  со
стуком грохались на пол, разбегались, возобновляли возню...
     -- Никогда  не  привыкну,  --  вздохнул  Ногтев. Его глаза
закрылись, голос упал до шепота, -- стар менять привычки.  Если
не любил пауков, когда были с ноготь...


     -- Я  консерватор,  -- говорил он дня два спустя, находясь
уже в своей комнате. --  Привычки  не  поменяю,  увы.  Возраст!
Авось  в  экспедиции  будет  легче.  Я  ведь летал, с парашютом
прыгал, с дельтапланом знаком...
     На  коленях  у  него  блаженно  выгибался  и   поскрипывал
мандибулами  крупный  паук-торлик.  Пальцы  Ногтева механически
перебирали длинную шерсть. Пауков Ногтев не терпел. На  коленях
у  него  нежился  не  паук, а толстый сибирский кот. По крайней
мере, паук здесь работал котом, а где кот в  доме,  там  покой,
уют и благополучие.
     -- У  нас  готово,  -- сообщил Кирилл. -- Стартовать можем
через неделю. Успеем перетащить необходимое в гондолу, проверим
и перепроверим. Сороконожки обещают ясную погоду  на  ближайшую
неделю,   а   трипсы  гарантируют  на  три  недели.  Правда,  с
двухчасовым  перерывом  на  дождь   двенадцатого   июня.   Надо
стартовать в первый же день циклона.
     -- Ну   и   приборчики   у  вас,  --  заметил  Ногтев.  --
Долгосрочные прогнозы! Трудно научиться ими пользоваться?
     -- Все умеют, -- заверил Дмитрий с удовольствием. --  Даже
Мазохин  разбирается  в  их...  шкалах, делениях, стрелках. Это
правило  техбезопасности!  Без  полной  сдачи  техминимума   по
опасным,  полуопасным и нейтральным насекомым на поверхность не
выпускаю.   У   меня   здесь   железная   дисциплина,   Аверьян
Аверьянович!   Техбезопасностью   заведую   я,   так  что  сами
понимаете...
     -- Понимаю,  --  ответил  Ногтев.   --   У   вас   хорошие
казарменные  порядки.  Каждый  носит  в себе фельдфебеля, а это
страшнее старого бюрократа Ногтева... Что осталось сделать  для
экспедиции?
     -- Только  надуть  воздушный  мешок, -- отчеканил Кирилл с
непривычной для себя лихостью. -- И  обрубить  концы.  Запасная
горелка,   рация,  тройной  запас  горючего,  оружие,  запасные
комбинезоны, яды, контейнеры  с  химикатами  и  все-все  прочее
подготовлено с прошлой осени. В гондолу перегрузим за сутки.
     Кравченко,   который   все   еще   тщательно   следил   за
выздоровлением Ногтева, заметил ядовито:
     -- Немировский уже две учебные  боевые  тревоги  провел  с
тоски! И одну пожарную.
     -- С персоналом? -- не поверил Ногтев.
     -- В  основном  Сашу  и  Димку натаскивает. В восторге все
трое.


     С края пня хорошо просматривался наполовину  зарывшийся  в
песок  красивый  блестящий  шар,  похожий на новогоднюю елочную
игрушку. Эту гондолу умельцы Большого Мира делали  две  недели,
пока  Кирилл  не сообразил, что их гондоле вовсе не обязательно
быть копией батискафа для погружения в Марианскую впадину.
     На пне, почти в самом центре, стоял железный  куб,  черный
как   сажа   и   ребристый   как  батарея  водяного  отопления,
ощетинившийся крючьями, якорями,  толстыми  стволами  гарпунных
пушек,  бластеров.  В  стенах  бугрились крышки люков, блестели
стекла иллюминаторов. Такие же два люка и огромный  иллюминатор
были в днище гондолы.
     Крючья  выдвигались  и  убирались,  ребра  лучше нагревало
солнцем, они хорошо  держали  тепло,  но  благодаря  ребрам  на
стенах   гондолу   будет   нетрудно  охлаждать  ветром.  Корпус
испытывали под ударами сорокатонного молота --  зачем?..  Ткань
мешка  выдерживала  любые  кислоты,  которые  могли схимичить в
своих железах насекомые, на растягивание превосходила  мыслимое
и  немыслимое,  а  разрезать  ее  можно  было  лишь  на  особых
механических ножницах...
     Гондола была  размером  с  трехэтажный  дом.  Нижний  этаж
пустили  под  трюм,  где  разместили  пропановый  бак, запасное
оборудование, на среднем этаже  --  кают-компанию  и  несколько
небольших  комнат,  благо  размеры  позволяли,  а  верхний этаж
разгородили тремя перегородками, смутно представляя еще,  зачем
они  пригодятся. Ну, подручное оборудование, оружие, стрелы для
гарпунных пушек, баки с клеем... Но свободного места оставалось
три четверти пространства. Это не  тесная  корзина,  в  которой
аэронавты путешествуют в Большом Мире!
     На   самом   верху   гондолы   оборудовали  две  площадки,
расположенные на противоположных концах. Одну, поменьше, тут же
окрестили  капитанским  мостиком,  а  вторая,  таким   образом,
оставалась для публики, смотровая.
     Пропановые  горелки  испытывали  десятки  раз,  теперь они
хранились в апартаментах Ногтева. Трудность  была  с  баллонами
для  снижения  газа.  Там  не  могли сделать баллоны размером с
муравья, резьба не шла, так что  теперь  в  гондоле  на  нижнем
ярусе  находился один гигантский бак. Уже заполненный, закрытый
пломбами.  Подводящую  трубу  и  редукторную  головку   сделали
Забелин  и  Чернов,  специалисты-металлурги.  Ногтев придирчиво
проверил, поерепенился, но  принял.  Высоколобые  доктора  наук
умеют  слесарить, если захотят, давно замечено, а Ногтев был бы
никудышным начальником,  если  бы  не  имел  право  на  критику
подчиненных.
     Мешок  выкрасили  в отпугивающий божекоровкин цвет. В мае,
когда  воздух  прогрелся,  шар  отпускали  на   длинном   лине,
проверяли   грузоподъемность,   обучали   экипаж,  отрабатывали
ситуации, вплоть до зависания на ветках мегадерева.
     Кирилла бесило,  что  в  состав  экспедиции  включили,  не
спросив  никого,  даже  Ногтева,  некую Цветову, специалиста по
радиокоммуникации. Она ожидалась за неделю  до  старта.  Ногтев
хмурился, но успокаивал кипящего от негодования Кирилла:
     -- Есть   начальство   и   повыше   нас.   Некий  чиновник
позаботился... Или чья-то родственница... Чудак, где  ты  видел
бочку  меда без ложки дегтя? Мы все еще живем не в самом лучшем
мире, Кирилл Владимирович! И не в самом справедливом.
     -- Сколько дурости в старом мире, -- ответил  Кирилл  зло.
-- Я надеялся что хоть в новом...
     Он  осекся.  Ногтев  может  заподозрить  его  в  упряжке с
Фетисовой! Впрочем, в самом деле поддался, начал  отметать  все
старое,  будто  все  новое  лучше  лишь потому, что новое. Увы,
прогресс -- это не новое, а  лучшее.  В  новый  мир  пришли  со
старыми болячками...
     Неожиданно  очень  полезным  оказался Хомяков, правая рука
Мазохина. Заряженный энергией, как шаровая молния,  он  успевал
быть  одновременно  в  десятке мест, составил длиннейший список
крайне необходимого снаряжения,  из  которого  Кирилл,  как  ни
придирался  к  мазохинцу,  ничего не смог вычеркнуть, с утра до
ночи  суетился  в  гондоле,  таская  материалы,  крепил  этажи,
перегородки.
     Хомяков,  как  напомнил Кириллу Дмитрий, хоть и был против
перебазирования станции в муравейник,  но  когда  решение  было
принято,   больше   других   помогал   перебраться   быстрее  и
безболезнее. В пне освоился мгновенно! Пустующие  пещеры  занял
под  склады,  наладил  защиту.  Он постепенно отходил от работы
ДНКолога, проявлял интерес к муравьям, чаще  других  поднимался
на  поверхность  пня.  Кроме него нормальным человеком выглядел
разве    что    Забелин,    прирожденный    технарь,    фанатик
кристалловедения.  То  ли  устал, то ли еще почему, но все чаще
общался  с  группой  Кирилла,  помогал  им,  интересовался   их
работой.
     За неделю до назначенного старта Ногтев вспомнил:
     -- Кирилл  Владимирович,  сегодня ожидаем последнего члена
экипажа. Дмитрий уже собрался к Переходнику. Вы пойдете?
     -- Важная персона, -- фыркнул  Кирилл  с  отвращением.  --
Заря  радио, а мы богомолы неграмотные... Да мы радиокомпьютеры
с третьего класса чиним! Нет,  я  в  таких  странных  играх  не
участвую...
     Ногтев  понимающе улыбнулся, кивнул, отбыл в сопровождении
Дмитрия.  Отправились  к  Переходнику  впятером,  считая  Диму,
растолстевшего Бусю и Кравченко с его походной аптечкой.
     Кирилл  лихорадочно  готовился  к  скорому  старту,  гонял
экипаж, десятки раз  проверял  оборудование.  О  радисте  сумел
забыть, но дня через три его разыскал Ногтев. Кирилл подпрыгнул
от неожиданности, когда над его ухом раздался зычный голос:
     -- Кирилл   Владимирович!  Пользуюсь  случаем  представить
нового члена экипажа...
     Между Ногтевым и улыбающимся во  все  сто  зубов  Дмитрием
стояла  тоненькая  невысокая женщина. Ее короткие волосы стояли
дыбом, глаза были  светло-зеленые,  как  молодая  трава,  скулы
гордо  вздернуты,  а  сочные  алые губы красиво изогнулись. Она
была  очень  картинной,  красивой,  и   Кирилл   сразу   ощутил
приближение  беды,  словно суеверный матрос при виде женщины на
корабле.
     -- Здравствуйте, -- сказал он неохотно. Вам в  самом  деле
так уж необходимо участвовать в экспедиции?
     У него был настолько враждебный тон, что Цветкова невольно
сделала  шажок  назад.  Дмитрий галантно придержал ее за талию,
чтобы радист не свалился в трещину, да так и оставил руку.
     -- Необходимо,  --  ответила   она   наконец.   Ее   глаза
внимательно  пробежали  по его напряженному лицу, крепко сжатым
челюстям. -- Вы научный руководитель экспедиции? Постараюсь  не
мешать  вам,  Кирилл Владимирович. Я только радист, так что вне
вашего внимания.
     Ногтев сказал очень серьезно, но в глазах прыгало веселье:
     -- Елена... Вы позволите вас так  называть?  Елена,  здесь
все   до   последнего   винтика   в   сфере   внимания  Кирилла
Владимировича. Командует парадом и предпарадной подготовкой он,
и  больше  никто.  Я  только  бог-наблюдатель,   а   творец   и
распределитель ролей -- Кирилл Владимирович...
     Она   оценивающе   посмотрела  на  Кирилла,  в  глазах  ее
проступило размышление, перетряхивался арсенал, сдувалась  пыль
с  копья, мечей, стрел, примерялось оружие и средства пассивной
защиты: щиты, кираса, слезы...
     -- Извините,   занят,   --   буркнул    Кирилл    коротко.
Отвернувшись, резво побежал по канату вверх к центральному люку
гондолы.   Женщина   на  корабле!  Да  еще  воздушном!  Чертовы
родственники, позвоночники... Фамилия слишком красивая, а зовут
и того хуже -- Елена! Тоже  мне,  героиня  эпоса.  Какой  город
разрушили,  последние  эллинские  герои из-за нее погибли! В ей
хоть бы хны, сюда явилась. Теперь здесь все пойдет прахом...
     Уже влезая  в  люк,  перехватил  удивленный  взгляд  Саши.
Девушка  непонимающе  смотрела на него, потом перегнулась через
борт, разглядывая нового члена экипажа.




     Ногтев был бодр, подтянут, кипел энергией.  Гравитация  не
прижимала   к   земле,   организм   обновился,  избавившись  от
пожиравшей внутренности опухоли. Несмотря на  прежний  солидный
вид,  не  ходил,  а  буквально  прыгал, наслаждаясь здоровьем и
непривычной легкостью.
     Собрав членов экспедиции,  он  сказал  бодро,  с  нажимом,
блестя черными живыми глазами:
     -- С  завтрашнего  дня  начнутся  муссонные ветры. Старики
подтверждают, так что синоптикам на этот  раз  можно  поверить.
Тысячи  лет они начинаются в первой неделе мая, заканчиваются в
середине. Занесет нас на юг Узбекистана. Там пробудем лето, а в
сентябре ветры задуют  обратно.  Туда  и  обратно  рассчитываем
пропутешествовать  без  помощи  Старших Братьев, этого страстно
жаждут экстремисты в  лице  присутствующей  здесь  Фетисовой  и
частично  примкнувшего  к  ним Журавлева... Тихо-тихо, я еще не
кончил! По дороге запланировано пять-шесть посадок.
     -- Сколько продлится путешествие?
     -- Скорость  ветра  обещают  в  восемь-десять   метров   в
секунду.  В  час  сможем героически преодолевать, как напишут в
газетах, около пятидесяти километров! Метры здесь принято,  как
я   слышал,  называть  мегаметрами,  но  километры...  Это  уже
парсеки, если кто слышал это слово!
     Саша, а вслед за ней и Дмитрий,  гордо  раздвинули  плечи.
Они    когда-то    готовились   мерить   дороги   парсеками   и
мегапарсеками.
     -- Кирилл Владимирович планирует продержать нас  в  полете
недели две. У антициклона сил поменьше, на обратный путь кладем
дней  тридцать.  Если  сумеем  продержаться  в  воздухе дольше,
Кирилл Владимирович обещает показать в глубинке нечто  воистину
сказочное!  Ему  карты в руки. Он там работал, так что грибные,
ягодные и прочие браконьерские места помнит...
     Кирилл с закипающим раздражением посматривал на  Цветкову.
Все сидели спокойно, одна она постоянно дергалась, привставала,
отряхивалась,  что-то  брезгливо  давила  ногой,  а рядом сидел
заботливый Дмитрий, услужливо  отряхивал  и  обирал  ее,  тоже,
снимал  с  ее лебединой шеи крохотных микробов. Он был похож на
прутковский персонаж, который доставал  червяка,  что  "попадье
заполз  за  шею".  Если  учесть, что микробы ползали, прыгали и
парили везде, то брезгливой радистке пришлось несладко. Чего не
скажешь о Дмитрии.


     В предпоследний  день  Мазохин  доверительно  обратился  к
Ногтеву:
     -- Аверьян  Аверьянович,  я понимаю важность возглавляемой
вами  экспедиции...  Но  все  же  нельзя  оголять  станцию!  Мы
остаемся  без защиты, без... добытчиков. Прошу оставить хотя бы
одного испытателя. Например, Дмитрия Немировского...
     Он умолк на полуслове, ибо на плече Дмитрия внезапно встал
на всех  шести  когтистых  лапах  Буся,   воинственно   вздыбил
гребень,  выгнул спину. Огромный рот распахнулся, открывая ряды
острейших зубов. Мощные  задние  лапы  напряглись,  глазами  он
держал лицо Мазохина, как в перекрестке прицела.
     Мазохин побледнел:
     -- Чего это он...
     -- Эмпат,  --  небрежно обронил Дмитрий, втайне ликуя, что
среди научных слов есть короткие; выговоришь даже на морозе. --
Мысли  не  читает,  но  настроение  чует...   Вы   продолжайте,
продолжайте! Я посижу с вами рядом.
     Мазохин  почему-то  молчал. И перестал шевелиться. Похоже,
перестал дышать тоже. Ногтев ответил задумчиво:
     -- Пожалуй, вы несколько преувеличиваете. Склады заполнены
продуктами, как мне  стало  известно,  на  восемь  лет  вперед.
Несчастные   случаи   прекратились.   Тут   заслуга,   пожалуй,
ксерксов... Персонал обучен,  техминимум  сдал,  инструкции  по
пользованию   оружием,  инструментами  и  прочим  оборудованием
вывешены в коридорах... гм, туннелях. Немировский уже лезет  на
стену от безделья! А мы ему работу найдем потруднее.
     В день старта все оставили дела, поднялись на поверхность.
Ветра  не ощущалось, но где-то там, вверху, где сияет немыслимо
синее небо, а здесь темный густой  воздух,  пропитанный  свежим
запахом    ранних   цветов,   черный   ящик   гондолы,   гордые
именинники...
     С легким треском вспыхнуло  пламя  в  пропановой  горелке.
Красный   мешок   нехотя  зашевелился,  начал  разворачиваться,
наполняться горячим воздухом, на мир вдруг  взглянули  огромные
жуткие глаза, бессовестно скопированные с крыльев бабочек.
     Возле  Кирилла  внезапно  возник  как  чертик  из  коробки
Чернов. Черный как жук, быстрый, загорелый, всегда улыбающийся.
Он тащил аппаратуру, инструменты, запас химреактивов в  больших
пластиковых пакетах.
     -- Дождались!   --   воскликнул  он  довольно.  --  Вы  не
огорчайтесь, Кирилл Владимирович. Без глупостей ни в одном деле
не обходится, надо бы привыкнуть. Я с вами совершенно согласен:
женщины здесь существовать  просто  не  способны.  Они  слишком
примитивные, ограниченные. Иногда просто дуры...
     Кирилл   предостерегающе   кашлянул,   указал  глазами  на
приближающуюся с бластером наизготовку Сашу:
     -- Мне кажется, эти в целом-то верные...  и  своевременные
утверждения лучше высказывать в другой компании.
     Чернов резко повернулся, расплылся в широкой улыбке:
     -- А,  Саша!  Ну,  Кирилл  Владимирович,  вы даете! Это же
Саша! Саша, ты сама понимаешь, я не имел в виду тебя. Я вообще,
как и все на станции, никогда не считал тебя женщиной.
     -- Кирилл кашлянул громче:
     -- Веденей,  помолчи,  а?  На  сегодня  ты  уже  наговорил
достаточно.
     Чернов   с  непониманием  и  даже  обиженным  видом  пожал
плечами, бегом понесся к гондоле. Груз  держал  обеими  руками,
зубами,  прижимал подбородком, кажется, пытался что-то ухватить
ушами.
     Саша как-то замедленно кивнула Кириллу  и  прошла,  поводя
бластером,  к  месту погрузки. Там оглянулась, в ее глазах было
странное выражение, которого Кирилл раньше не видел.
     Кирилл последние два дня не принимал участия в  подготовке
к  старту.  Почти  безвылазно  проводил  время  в  темных сырых
глубинах.  Возвращался  в  слизи,  от   него   несло   молодыми
личинками,   выпотом,  другими  странными  запахами,  каких  не
услышишь от прокаленных солнцем солдат и фуражиров.
     Ногтев, завидев его выползающим на поверхность  в  который
раз, нетерпеливо крикнул:
     -- Не  налюбуетесь?  Мазохин  клянется,  через  час  можем
стартовать. У нас все в порядке?
     Он покосился на  поверхность  пня.  Ксерксы  носились  как
угорелые,  забирались  в  щели, ныряли в туннели, выскакивали с
угрожающе распахнутыми жвалами. Из гондолы было  видно,  что  и
далеко  внизу  на  земле  тоже  бегали,  сталкивались,  щелкали
жвалами, многие забирались даже на стебли.
     Мимо гондолы пробирался в тень  голый  нежный  червяк,  на
него  наткнулся  бегущий  ксеркс,  не  вцепился, а перескочил и
помчался дальше, а червяк неторопливо потащился дальше,  ничуть
не струсив, будто знал, что ксерксам не до него.
     Ногтев в растерянности повертелся по сторонам, обернулся к
мирмекологу.  Журавлев  и  червяк  знали нечто, а он, начальник
экспедиции, не знал, не понимал, хотя происходило необычное.
     -- Могут помешать? -- спросил он подозрительно.
     -- Не успеваем... -- крикнул Кирилл. -- Уже не успеваем!
     Рядом с его ногами хрустнуло, наверх  выдвинулся  огромный
ком,  размером  с  люк ракетной шахты, с шелестом развалился на
слипшиеся опилки, камешки.  Следом  выскочил  огромный  ксеркс,
разъяренно понесся по ровному, за ним выбежал второй, третий...
     Открылась   нора  чуть  дальше,  потом  еще,  еще...  Норы
появлялись там, где  никогда  их  вроде  бы  не  было.  Ксерксы
выскакивали,  метались  из  стороны  в  сторону, сталкивались с
другими, что выбегали из соседних и дальних нор.  Черно-красных
тел  стало  так  много,  что  уже слились в черно-красное море,
бурлящее,  клокочущее,  наполненное  шумом  трущихся  панцирей,
запахом муравьиной кислоты.
     Когда   огромная   площадь  была  заполнены  возбужденными
муравьями, а остальные бегали по  отвесным  стенам  и  носились
вокруг  пня,  из  нор  начали  осторожно  выдвигаться  странные
существа, мало похожие на муравьев. Чуть крупнее ксеркса, но  с
крохотными  головками  и  огромнейшими  глазами,  с упрощенными
сяжками и... блестящими крыльями!
     -- Самцы, -- пояснил Кирилл буднично. Он  вскарабкался  по
стенке  гондолы  к Ногтеву. -- Сейчас пойдут самки, это намного
зрелищнее.
     Самцы еще продолжали лезть из нор,  когда  среди  ксерксов
появилась  первая  молодая  самка.  Голова  ее  была с половину
туловища самца, а когда вылезла из норы целиком, Ногтев ахнул.
     Линкор с  громадными  блестящими  крыльями!  Мощная  литая
голова,  крупнее  чем у любого солдата, огромные глаза, длинные
лапы. Его грудь была широка, в валиках мускулов,  а  неимоверно
раздутое брюхо напоминало удлиненную цистерну молоковоза.
     Вокруг  самки  суетились  рабочие.  Ее  теребили, пытались
тащить,  ощупывали.  Она  вырвалась,  с  неожиданной  резвостью
пробежалась,    стуча   когтями.   Крылья   вдруг   вздыбились,
завибрировали. Огромное тело напряглось, она сорвалась с  места
так стремительно, словно ее выстрелили.
     Уловив  сигнал,  за  нею  взвились  самцы.  Ногтев покачал
головой: летуны неважные, поднимаются без  всяких  маневров  по
косой дуге...
     Теперь  огромное  плато  кишело самками. Громадные, блестя
панцирями, с  неистертыми  волосками  на  груди  и  лапах,  они
выбегали  изо  всех  нор,  выстреливались  в  воздух.  Среди их
громадных роскошных тел рабочие муравьи терялись, как  теряются
легковые автомобильчики среди тяжелых автокранов.
     Воздух   над   пнем   засверкал  перламутровыми  крыльями,
наполнился острым запахом.  Со  всех  сторон  его  прочерчивали
черно-красные тела.
     Вдруг  небо  прочертила  огромная быстрая тень. Докатилась
воздушная волна. Кирилл качнулся, а неподвижному Ногтеву указал
вниз, за пределы пня. Ногтев перебежал на ту сторону, высунулся
через борт.
     Вдоль пня молниеносно  шныряли  черные  как  смола  хищные
бегунки.  Ксерксы  свирепо  бросались на врагов, если удавалось
схватить -- рвали на части.
     На стеблях вокруг пня появились  пауки,  богомолы,  хищные
жуки. Чужие муравьи держались за пределами утоптанной ксерксами
площади,  опоясывающей  пень. Там и сейчас носились разъяренные
ксерксы, но вот первая из уцелевших в воздухе  самок  упала  на
землю,  суетливо  побежала, ведомая инстинктом спрятаться после
свадебного лета, зарыться, откладывать  яйца,  создавать  новую
семью...  Бегунки  ударили  с  двух  сторон,  жадно  вцепились,
застонали от наслаждения,  вонзая  жвалы  в  нежнейшее  молодое
тело, такое крупное и полное сладкого жира!
     Редкие  самки  шлепались  обратно на пень, но запах старой
королевы гнал прочь, и молодухи убегали, пытаясь  проскользнуть
через  кордоны  чужих  муравьев,  пауков, жуков, всего хищного,
ненасытного,  что  в  этот  счастливый   и   трагический   день
стягивалось к муравейнику со всего света.
     Из  черных  нор  непрерывным потоком извергались уже целые
живые гейзеры. Молодые самцы и самки взлетали  так  часто,  что
над  каждой шахтой стоял столб из черно-красных тел и слюдяного
блеска. Вершину этого столба, выходящего  за  предохранительную
сеть,  рассеивала,  судя  по воздушным волнам, целая стая птиц,
набивших до отказа зобы телами юных принцесс.  Отяжелев,  птицы
рассядутся  по всей сети, глядя на воздушную оргию осоловевшими
глазами, не в силах ни летать, ни дальше набивать переполненные
чрева.
     Пауки, раскинувшие сети вокруг муравейника, не успевали  к
каждой  запутавшейся  самке,  богомолы  спешно  выпивали только
брюшки, жуки сгрызали одни яйцеклады, жадно хватали  следующих,
следующих!
     По  прикидке  ошалевшего  Ногтева, взлетело уже пять-шесть
десятков сумеет зарыться в землю...
     Кирилл смолчал, научившись щадить друзей, что в  подземных
норах большинство самок погибнет от мороза, голода, захлебнется
весной, когда растает снег!
     -- Единицы  уцелеют,  --  прошептал  Ногтев  горько. -- Но
все-таки уцелеют...
     -- А больше и не надо, --  откликнулся  Кирилл  торопливо,
стараясь  держать голос на оптимистической нотке. -- Иначе весь
мир был бы заполнен ксерксами!
     -- Понятно... Но все-таки жаль.  Сколько  гибнет!  Это  же
молодежь,  впервые  в  жизни  выходят  на  свет...  И почти все
гибнут. Дети гибнут.
     -- Аверьян  Аверьянович,  не  превращайтесь  в  одного  из
ксерксов,  как  уже  почти превратились Фетисова и Немировский.
Ласточки, которые сейчас жрут ксерксов, тоже наши. И  пауки,  и
богомолы.
     Ногтев,  не  отвечая,  плотно  вжался  в  щель между двумя
гарпунными  пушками.  Вокруг  мелькали  черно-красные  гиганты,
слышался  хруст  панцирей,  сухой  треск  прямых крыльев, запах
стоял мощный, едкий. Гондола скрылась под массой  карабкающихся
крылатых.  Они  взбегали  по  канатам,  срывались,  шлепались в
кишащую массу, но уже  другие  карабкались  на  раскачивающийся
воздушный мешок, толпились на макушке, взлетали, многие падали,
не успев растопырить крылья.
     На   пне  мелькали  только  стремительные  ксерксы.  Люди,
ведомые Дмитрием и Сашей, давно ретировались в пещеры, а Ногтев
и Кирилл оказались отрезанными в гондоле. Горелка уже  погасла,
слабо   надутый   мешок  вяло  колыхался  в  воздухе,  медленно
проседая, старея, покрываясь морщинами.
     Ногтева несколько  раз  сбили  с  ног,  но  шеф  сидел  на
четвереньках, крепко уцепившись обеими руками за железные скобы
люка. Ксерксы носились осатанело, в воздухе стоял треск, шорох,
шелест крыльев.
     -- Надолго это? -- прокричал он, едва не срывая голос.
     Кирилл был в трех шагах, но шум заглушил Ногтева.
     -- Надолго  это  сумасшествие?  --  заорал Ногтев, страшно
вздувая жилы на лбу. -- Такую погоду испортили!
     -- Они ждали именно такую! -- закричал  Кирилл,  приблизив
руку  к  уху  Ногтева.  -- Тепло, влажно... После дождика легче
копать, им это важно. Молодухам надо срочно рыть норки, пока их
не скушали. И ветра здесь не слышно, для них тоже важно. Летуны
плохие, ветер сразу прервет свадьбу!
     -- Сколько доится гулянка?
     -- Недели две. А иногда и все лето.
     -- Нам столько ждать нельзя! -- прокричал Ногтев.
     -- Придется раненько встать! -- выкрикнул Кирилл.  --  Они
будут спать...
     -- Угомонятся?  -- не поверил Ногтев. -- Мне кажется, всем
загулам загул. Как-то я был на свадьбе  моего  друга  Толиба  в
Душанбе...
     -- Муравьи как и мусульмане вина не пьют, так что ночью им
холодно. Давайте вернемся... Этот день потерян.
     -- Не загрызут по дороге?
     -- Рискнем.  Вообще-то  им не до нас, но сейчас они не зря
взвинчены. Идет охота на их детей!
     Перебежками, то и дело становясь в  чемоданчики,  падая  и
прижимаясь к дереву, они проскользнули к ближайшей норе. Там их
сбивали  с  ног,  растирали  по  стенам,  топтали,  но все-таки
основная масса ксерксов металась наверху. Кое-как добрались  до
конференц-зала, куда уже стянулись остальные.


     Ночью  не  стали,  при  свете  пропановых горелок готовили
воздушный  шар.  Продуманный  план  полетел  вверх  тормашками,
теперь надо было успеть перестроиться до первых лучей солнца.
     Вкалывали  без  привычных  шуточек,  трепа.  От пропановых
горелок шло тепло, к ним  часто  подбегали  греться.  Время  от
времени  оттуда  доносился  испуганный  вопль:  сверху валилось
огромное мохнатое чудовище вроде птицы Рох, начинало  метаться,
хлопая горящими крыльями, разбрасывая людей, аппаратуру...
     На  беду один из ксерксов, ночных сторожей, увидел добычу,
набросился, на его призыв выбежало еще несколько страдальцев от
бессонницы.  Растащив  обгорелых  мошек,  муравьи  остались,  с
вожделением  глядя  на  хлопающих  крыльями  вокруг  пропановых
горелок ночных  бабочек,  мошек,  комаров.  Едва  какая  разиня
приближалась  к огню слишком близко, ксеркс подпрыгивал, лязгал
жвалами, с торжеством тащил в нору.
     Ногтев  торопил  людей,  сам  таскал  за  двоих.   Бледные
бесцветные  лица сотрудников вскоре начали оживляться красками.
В небе зажглись кучевые облака, словно скирды сена, подожженные
стрелами половцев. Солнце не пропановая горелка,  не  пригасишь
даже на время. Ногтев скомандовал:
     -- Пора!   Иначе   улетим  с  этими,  крылатыми...  Кирилл
Владимирович, ничего не забыли?
     -- Разве что присесть на дорожку.
     -- Присядем мысленно.
     Из шахты выбрались усталые Дмитрий и Саша. Они  пинками  и
уговорами   подгоняли   сонного  Диму,  тот  останавливался,  в
задумчивости водил  сяжками,  подставлял  бок,  как  гигантский
поросенок,  между  сяжек сидел нахохлившийся Буся, уже ленивый,
сытый, доверху напиханный клещиками.
     Когда почти вся команда забралась  в  гондолу,  из  темных
ходов  на  холодный  утренний  воздух  начали  выходить  первые
ксерксы-солдаты.  Ногтев  разъярился:  при   перекличке   снова
исчезли оба испытателя!
     Дмитрий   и   Саша,  как  оказалось,  успели  разыскать  в
катакомбах деревянной  горы  интеллектуального  муравья  Сашку,
разбудили,   вывели   сонного   на  поверхность  и  тоже  всеми
дозволенными и недозволенными средствами заставили озадаченного
ксеркса залезть в гондолу. Он упирался, требовал объяснений, но
Саша -- продукт хитроумной цивилизации, была  изобретательна  и
настойчива, ей помог Дмитрий, и простодушный Сашка, несмотря на
свой  хваленый  интеллект,  не успел опомниться, как очутился в
гондоле, а Дмитрий с торжеством посадил ему на башку Кузю.
     Сбитые с толку ксерксы растерянно пошли,  шевеля  сяжками,
по  верхней  палубе.  Дима  наткнулся  на  Цветкову,  и Дмитрий
завистливо  присвистнул,   когда   простоватый   ксеркс   начал
ощупывать  радистку.  Дима  сильно  в чем-то сомневался, что-то
недопонимал,   его    сяжки    застывали,    возвращались    на
подозрительные   или   неунифицированные   места,   старательно
сканировали, трогали, обнюхивали...
     -- Дает! -- вздохнул он, толкнул локтем Сашу.  --  Как  на
таможне...  Помнишь,  иранцы  нас  трусили, наркотики искали? Я
тогда нажрался местных блюд с украинским салом,  а  те  все  не
могли разобраться, чем от меня несет...
     -- От  тебя  несло не только пряностями, -- уточнила Саша.
-- Это юная принцесса, боюсь, вместо  феромонов  юного  ксеркса
побрызгалась французскими духами...
     -- Как она могла! -- воскликнул Дмитрий с отвращением.
     -- Слишком  красивая.  Ты  хочешь,  чтобы  она  была еще и
умная?
     -- Но ксерксы могут ее неправильно понять...
     Он хотел броситься на помощь, Саша ухватила его  за  рукав
комбинезона:
     -- Оставь...
     -- Но ей сейчас достанется!
     -- Вон  Кирилл  смотрит. Это его дело, -- проговорила Саша
злорадно.
     -- Он тоже шуток не любит! И баб  не  любит...  У  нас  не
экспедиция, а летающий монастырь.
     Он  подбежал  к  близкой  к  обмороку Цветковой, вклинился
галантно, потрепал Диму по голове, увел  помертвевшую  радистку
от контроля излишне бдительного ксеркса. Он пожалел, что не дал
ей  подержать милого Бусю, но и отбирать у Димы как-то неловко,
друг все-таки, пусть пока играется...
     Вокруг гондолы  бегал,  нервно  оглядываясь  на  темнеющие
норы,  Мазохин,  он  отвечал за порядок. Когда из каверн пня на
поверхность полезли огромные самки, Мазохин  побелел,  едва  не
бросился заталкивать их обратно.
     -- Отдать концы, -- рявкнул Ногтев. -- Скорее, скорее! Как
в армии!
     Освобожденная  гондола подпрыгнула, туго надутый воздушный
мешок стремительно повлек ее наверх. Один могучий ксеркс  успел
вцепиться жвалами в трап, повис, Дмитрий выстрелил репеллентом,
ксеркс  дернулся,  жвалы  скрежетнули  по  металлу,  и  муравей
полетел вниз.
     Шар уносило вверх так стремительно,  что  Ногтев  едва  не
загасил горелку, кинувшись уменьшать пламя.
     На  короткое  мгновение  Кирилл  увидел,  как  над ними из
бесформенной синевы неба выступила огромная  решетка,  налилась
резкостью,  красный  раздутый  шар стремительно несся к ней, на
толстые стальные тросы толщиной с его туловище. Когда  верхушка
шара  угрожающе  приблизилась, Ногтев бросился уменьшать огонь.
Оглушительно  громко  выстрелило.  Огромная  стена  уходящих  в
расплывающуюся  бесконечность  столбов  дрогнула и стремительно
пошла вверх и в стороны, открывая широкую щель.
     Шар несся вверх, встречный воздух  дул  с  силой  урагана.
Кирилл  видел  на  севере  отвесные горы, шар несся вверх вдоль
странных гор. Наконец, Кирилл увидел вершину странной формы,  с
огромными  пещерами  и нависающими скалами, и когда шар оставил
горы внизу, потрясенно понял, что эти горы  --  наблюдающие  за
стартом   люди,  открывшие  на  несколько  мгновений  ворота  в
металлической сети, которая прикрывает Полигон...
     Перегнувшись через борт, Журавлев увидел, как  сеть  снова
упала  на  прежнее  место.  Внизу  предметы  уменьшались,  горы
превратились в людей, странно расплюснутых,  двигающихся  очень
медленно.  Сам Полигон был крохотной площадкой, вокруг него шла
стена, вокруг стены  простиралось  гладкое  вытоптанное  место,
только с одной стороны вплотную к Полигону подходило гигантское
здание.
     Шар  стремительно  несся  вверх,  сам  Полигон и люди-горы
превратились  в  крохотные,  а  немыслимая  каменная  гора,  от
которой   шли  волны  тепла,  тянулась  в  высоту  и  тянулась,
равномерные провалы -- в каждом поместится Полигон -- шли через
одинаковые интервалы.
     Наконец, гора резко оборвалась, открыв  абсолютно  ровную,
как  срезанную  гигантской  бензопилой вершину. По краю тянулся
железный забор, огораживая со всех четырех сторон. В одном углу
сгрудились гигантские люди. Все как один смотрели через бинокли
им вслед.
     Ногтев тоже смотрел  вниз,  лицо  его  было  угрюмым.  Шар
поднимался  выше.  Наконец,  здание  института  осталось далеко
внизу, а человеческие фигуры  расплылись.  Шар  несло  быстрее,
внизу   потянулся  незнакомый  пейзаж,  непонятные  исполинские
сооружения. Исчез привычный лес трав. Шар несся над  верхушками
мега-деревьев,   исполинских   настолько,  что  путешествие  от
верхушки до основания займет, если пешком, несколько суток...
     Кирилл услышал тяжелый вздох. Ногтев бросил на него  косой
взгляд,   повернулся   к   горелке.  Пламя  гудело  ровно,  шар
поднимался выше, в главный слой муссона.
     "Таргитай", так назвали воздушный шар, неподвижно висел  в
воздухе, словно впаянный в лист стекла цветной пузырек. Забелин
заверил,  что  масса  циклона  перемещается  на  юг  со средней
скоростью десять метров в секунду, как и обещано.
     Первый час  полета  осваивались,  только  Дмитрий  и  Саша
спешно  перекрашивали  шестиногих  тезок. Ногтев с капитанского
мостика посматривал на их работу с сомнением. Могучие  красивые
ксерксы превращались во что-то нелепое, ярко-красного цвета, на
плоской  голове  и боках появились черные круги и треугольники,
не то божьи коровки, не то мухоморы.
     -- Клоуны какие-то, -- проворчал Ногтев. Он  повернулся  к
Кириллу. -- Арлекины! Знали бы они... Как только согласились?
     -- Их  уговорили,  --  мягко  сказал  Кирилл.  -- В гнезде
другие муравьи сгрызли  бы  краску.  Там  казарменный  порядок,
который  вы  так любите, а здесь мы все в таких комбинезонах. И
на станции все. Даже Мазохин.
     -- Ну, Мазохину сам Бог велел... А вот Дмитрий  из  своего
бронетранспортера сам клоуна делает, это удивительно.
     -- Когда   понял,   что   это   для  безопасности,  трижды
перекрасил! Да и Саша постаралась...
     Ногтев с сомнением покосился на ксерксов. Яркая  клоунская
раскраска   никак   не   ассоциировалась   с  боевой  десантной
униформой. Надо отвыкать, напомнил  он  себе.  Здесь  наоборот:
десантную   маскировку   носят  самые  беззащитные,  кому  надо
прятаться. Ксерксы раскрашены как языческие  боги  негритянских
племен. Нечаянно увидишь -- заикой станешь.
     -- Характеры у них не испортятся?
     -- Это  не люди, чтобы из-за пары лычек... Их семьи здесь,
а у муравьев  цивилизация  альтруистическая,  для  других,  для
семьи добро делают охотнее, чем для себя.
     -- Неужели   еще   есть  такие?  Понятно,  почему  мир  не
завоевали,   ракеты   не   запускают,    северные    реки    не
поворачивают...
     Сразу  потеряв  к ним интерес, он пошел на другую сторону,
там  Дмитрий   зачем-то   перелезал   через   перила,   прикрыв
неразлучное страшилище клейкой лентой. Он покарабкался вверх по
канату,  добрался  до  воздушного  мешка,  надолго исчез, потом
появился с другой стороны, спускаясь по  канату  вниз  головой.
Буся сидел, вцепившись в комбинезон покрепче, не доверяя липким
лентам.
     Ногтев  смолчал, и Саша, которая не могла допустить, чтобы
мужской  пол  срывал  лавры  славы,   резво   побежала,   плечи
приподняты,  спина  прямо,  вдвое  быстрее Дмитрия, побывала на
воздушном мешке, попрыгала на канатах.
     Ногтев  снова  смолчал,  и  на  воздушном  шаре   побывали
Забелин, Чернов и даже Хомяков. Воздержались только сам Ногтев,
Кирилл,  Кравченко  и  Цветкова.  Ногтеву  не позволяло высокое
положение, Кирилл не видел вызова интеллекту, Цветкова  боялась
высоты.  Кравченко был занят пробами воздуха, а лазить по мешку
ему было просто неинтересно.
     Эйфория полета, свободы от недремлющих телекамер, от опеки
гигантов захватили всех настолько, что даже Ногтев не удивился,
когда на капитанском мостике появился осмелевший Дмитрий:
     -- Аверьян Аверьянович, разрешите обратиться!  Наблюдается
необходимость   испытать  старт  с  двигающегося  объекта.  Для
безопасности    гражданского    персонала,    для     выявления
экстремальных ситуаций! Разрешите!
     Он  тянулся,  выкатывал  грудь, ел глазами. Ногтев смотрел
благосклонно,  величаво  покачивал  головой.  Понимал,   почему
обращается  к  нему,  а  не к Кириллу, почему уже держит в руке
пакет со сложенными крыльями, демонстрируя скорость,  сноровку,
которую не сможет оценить мирмеколог.
     -- В  старт  я  верю, -- ответил Ногтев степенно. -- А как
насчет финиша?
     Дмитрий ударил кулаком в браво надутую грудь:
     -- Догоню, как Ахилл черепаху!  Шар,  по  сути,  стоит  на
месте.  Относительно  этой  массы  воздуха  стоит.  Я  не  буду
выходить за пределы.
     Ногтев кивнул, глаза его  лишь  на  миг  блеснули  острыми
иголочками:
     -- Разрешаю. Только оставь свое чудище.
     Дмитрий   с   великой   неохотой  отодрал  когти  Буси  от
комбинезона, пересадил  муравью  Диме.  Дима  все  беспокоился,
пытался лезть по канатам на воздушный мешок, как делали другие,
то   вообще   выпрыгнуть   из   гондолы,  но  с  толку  сбивали
успокаивающие   феромоны.   Их   периодически   выпускали   два
баллончика, укрепленных на бортах гондолы, Да и люди, их семья,
их  прайд,  не  тревожились,  а  что  возбуждены, то не слишком
тревожно, скорее радостно...
     Под взглядом зевак, Дмитрий  пробежался  по  мостику,  без
толчка  рухнул вниз. Его фигурка быстро удалялась, уменьшалась.
Потом под ним вспыхнули слюдяные искорки, его тут же занесло  в
сторону, он выровнялся, понесся почти на невидимых крыльях.
     Общий вздох вырвался у зрителей. Красное пятно комбинезона
Дмитрия  сперва  расплылось, затем растворилось на серо-зеленом
фоне земли. Лицо Ногтева  было  каменным,  ни  один  мускул  не
дрогнул.  Саша  судорожно вздохнула, ее пальцы побелели, крепко
обхватили поручень перил.
     Через несколько  долгих  минут  красное  пятно  проступило
впереди "Таргитая", налилось цветом, все различили человеческую
фигурку, что медленно приближалась к "Таргитаю", искорки вокруг
нее вспыхивали часто-часто.
     Дмитрий описал широкий круг вокруг гондолы, затем пошел по
сужавшейся  спирали, держа "Таргитай" в центре. Саша следила за
ним, подавшись вперед, едва  не  вываливаясь  из  гондолы.  Она
покачивалась,  словно это ее поддерживали ладони воздуха, мышцы
подергивались.
     Рядом с ней  появилась  голова  интеллектуального  муравья
Сашки.  В  выпуклых  фасетках  многократно  отразилась  летящая
фигура. В верхних омматидиях -- темнее, в  нижних  --  белесая,
полупрозрачная,  словно  летел  чертеж человека, зато в средних
отразилась укрупненно,  с  деталями,  контрастная  и  в  полном
цвете... Через мгновение муравей равнодушно отвернулся, но Саша
замерла,  боясь  поверить внезапно промелькнувшей мысли. Кирилл
утверждает, что муравьи не умеют фиксировать внимание, но зачем
ему фиксировать, если в кратчайшее мгновение успел увидеть  так
много, так полно?
     У   бортов  обеспокоенно  передвигались  Забелин,  Чернов,
Хомяков. Даже Кирилл держал бластер наготове, хотя знал, что он
далеко не Вильгельм Телль.
     Когда Дмитрий с размаху ляпнулся на мостик, Ногтев  сказал
тяжелым как гора голосом:
     -- Ты выходил из зоны видимости. Все твое фанфаронство шло
без наблюдения из шара!
     -- Аверьян  Аверьянович! -- возопил Дмитрий, чувствуя, что
гора вот-вот  обрушится.  --  Я  видел  "Таргитай"  хорошо!  Он
крупнее, чем я, ни на миг не терял его из вида!
     -- Но мы тебя потеряли. Случись что, помочь бы не смогли.
     -- Аверьян  Аверьянович,  я  не  заметил  ни  стрекоз,  ни
ласточек!
     -- У мошек зрение еще острее,  --  отрезал  Ногтев.  --  И
летают  лучше.  И все-таки их жрут. От полетов отстраняешься до
особого распоряжения.  Прошу  запомнить:  кто  нарушит  правила
безопасности, от полетов будет отстранен.
     Дмитрий  с  унынием сложил крылья. Буся с радостным визгом
прыгнул ему на плечо, стал  перебирать  волосы,  заглядывать  в
ухо. Дмитрий шумно выдохнул:
     -- Один ты, Бусенька, меня любишь...
     Они пошли в нижний отсек вместе переживать наказание. Буся
преувеличенно активно искал несуществующих клещиков на Дмитрии,
повизгивал,  шевелил  в  ушах Дмитрия пальчиками. Эмпат, он все
чуял и почти все понимал.
     Кирилл молчал, пока Ногтев сыпал  громы  и  молнии.  Потом
спросил вежливо:
     -- Аверьян Аверьянович, а какой смысл в лихачестве вообще?
     Ногтев  с  минуту  смотрел  в  его лицо, не понимая, потом
повернулся к экипажу и громыхнул во весь голос:
     -- И вообще полеты  отменяются  до  особого  распоряжения.
Ввиду... ввиду нецелесообразности.
     Забелин,  который  уже  вытаскивал  из  нижних отсеков два
пакета крыльев,  для  себя  и  Чернова,  вздохнул,  укоризненно
посмотрел на мирмеколога и потащился обратно.
     Ногтев   еще  сердито  сопел,  когда  на  мостик  прибежал
запыхавшийся Кравченко. Губы его  тряслись,  он  смотрел  дико,
постоянно оглядывался через плечо:
     -- Аверьян  Аверьянович, -- сказал он, деликатно кашлянув,
-- муравьи роют.
     Ногтев, еще не остывший от нагоняя Дмитрию, развернулся  к
нему, как башня, недовольно рыкнул:
     -- Что значит, роют? Как это роют?
     -- Жвалами...  И лапами тоже. Обычным для них методом, как
говорит   Кирилл   Владимирович.   Передние    лапы    у    них
загребательные,  средние  --  прогребательные, а пара задних --
выгребательные...
     Ногтев  побагровел,  как  индийский  петух,   раздулся   в
размерах.
     -- Они что же в гондоле роют?
     -- Вот-вот,  --  подтвердил Кравченко радостно, довольный,
что Ногтев все наконец понял. -- Видимо, решили  рыть  туннель.
Уровень   влажности  не  устраивает,  как  предполагает  Кирилл
Владимирович.  Или  решили,  так  сказать,   просто   углубить,
улучшить  жилищные и бытовые условия. Нижние стойки перегрызли,
чего никто не  ожидал,  выдирают  пластиковую  обшивку...  Надо
заметить,  прочность  стоек и обшивки оказалась ниже расчетной!
Или прочность резцов на жвалах не учли...
     Ногтев люто сжал кулаки. Пока он планировал, как  улучшить
жилищные условия на долгие месяцы экспедиции -- жить придется в
тесной  гондоле -- ксерксы уже начали действовать. Без приказа!
Партизанщина, отсебятина!
     -- Остановите их! -- велел он. --  Нет-нет,  запрещать  не
надо,  это  ведет  к  застойным  явлениям.  Займите  чем-нибудь
другим.
     -- Например? -- спросил Кравченко осторожно.
     -- Ну,  чем  мы  всю   жизнь   занимаемся?   Мероприятиями
какими-нибудь.  Пусть  один  носит  балласт  из  правого угла в
левый, а другой -- из левого в правый. Как любая работа  у  нас
делается. Главное, чтобы занять активным бодрящим трудом!


     Воздушный  шар  несло на высоте в три-четыре сотни метров.
Внизу проплывали рощи, светлые квадраты полей. Зрение пасовало,
невооруженным глазом с этой высоты люди видели  только  цветные
пятна с размытыми краями. Но через бинокли и зрительные трубки,
которыми  запаслись  все,  различали  в  деталях  мега-деревья,
зеленые  холмы,  ручьи,  громады  человеческих  жилищ,  широкие
укатанные  полосы спрессованной земли, что служили там дорогами
для огромных машин...
     Кирилл прожил  в  Малом  Мире  год,  но  только  сейчас  с
пугающей  ясностью понял, что площадь для заселения расширяется
не в сотни тысяч раз, как считал прежде, а как минимум в  сотни
миллиардов.  В  Большом  Мире города плоские, пленочные, даже с
самыми что ни есть  небоскребами.  Здесь  можешь  поселиться  у
подножья  дерева,  на  ветвях, в стволе, корнях. От города, что
находится у корней, до города на вершине дерева --  столько  же
верст, сколько от Москвы до Питера!
     Воображение  отказывалось  все  это  представить... Смутно
вырисовывался школьный глобус,  потом  сотни,  тысяч  глобусов,
пока  Кирилл  не  представил  себе  чашу Центрального стадиона,
заполненную с верхом глобусами, каждый размером с кулак. И  все
ждут  человека,  как  Дикий  Запад ждал колонистов, как Дальний
Восток русских переселенцев... Не  надо  космических  кораблей,
сотен  лет  полета,  не  нужно переделывать природу: бороться с
ней, поворачивать реки вспять...
     От подмосковной полянки до лужайки на Украине дальше,  чем
от  Земли до Марса? Но между планетами тянется мертвая пустота,
а здесь -- благодатнейшая  земля.  Конечно,  не  один  Журавлев
такой умный, чтобы не подумать о переселении сюда многих людей,
если  не  всего  человечества.  Только  все молчат, устрашенные
самой мыслью. Одна Фетисова сие проповедует, но  с  нее  взятки
гладки  --  ребенок.  Даже  ее  страсть  к  оружию, к дракам, к
военной форме -- такое детство, что не  знаешь:  сердиться  или
погладить ее по головке и дать конфетку.
     Фетисова  видит  за  всем  этим  только  богатейший  край,
бескрайние земли. Но его, Журавлева,  мучает  мысль:  на  таких
бескрайних  землях  не расщепится ли сам вид гомо сапиенс? Если
на тесной земле ухитряются сосуществовать государства с  разным
общественным   строем,   всевозможными  религиями,  традициями,
целями, то какие причудливые формы могут возникнуть  на  земном
шаре, размером с Солнечную систему?
     На  Земле, напомнил Кирилл себе хмуро, все-таки существует
контроль со  стороны  ООН,  международных  организаций...  Хоть
вшивенький,  но  существует.  Диктаторы,  маньяки и демагоги во
главе государств стараются не заходить  слишком  далеко.  Лишат
кредитов,  объявят  эмбарго,  бойкот,  к тому же жители слушают
чужое радио, общаются с туристами, сравнивают...  А  что  может
возникнуть   здесь,   если  от  границ  одного  образования  --
рискованно даже назвать государством -- до  границ  другого  --
миллионы километров?
     На  смотровой площадке всегда кто-нибудь торчал, глазея на
мир. Забелин, Чернов и Хомяков сперва вкалывали так бешено, как
и на станции, но здесь необходимой  для  работы  аппаратуры  не
было,   а   беспечные   испытатели  с  их  панцирными  друзьями
действовали разлагающе,  к  тому  же  внизу  проплывают  просто
сказочные виды...
     Как-то  летели  над бескрайним маковым полем. Среди нежной
зелени, скорее салатной, чем зеленой, ярко пламенели гигантские
красные чаши, нацеленные в небо. В  центре  каждого  рефлектора
торчал оранжевый, словно раскаленный, столбик приемника. Вокруг
теснился штакетник тычинок, хорошо различимых в мощный бинокль.
     Когда  Кирилл  впервые  навел  бинокль,  он  отшатнулся от
победно красного цвета.  Лепестки  горели  жарким  пламенем  и,
сконцентрировав жар в чаше, посылали остронаправленным пучком в
небо,  то  ли в надежде на ответ дальней звезды, то ли посылали
сигнал на "Таргитай", принимая его за летящее блюдце...
     Весь мир был в ярко-красных рефлекторах, отовсюду смотрели
чаши на высоких столбах,  непропорционально  тонких  для  таких
огромных живых рефлекторов.
     Кирилл,   как  единственный  биолог,  указывал,  объяснял,
называл. Забелин и Чернов, прекрасные металлурги,  не  узнавали
даже  одуванчика,  лишь Дмитрий определил десятка три растений,
удивив Кирилла.
     Кравченко доложил Ногтеву, что на данной  высоте  насчитал
двенадцать с половиной тысяч спор грибов на кубический мегаметр
воздуха.  Ногтев  не знал, какие меры надо предпринять по этому
поводу, поэтому сперва  просто  усомнился,  что  медик  все  их
пересчитал.  Обиженный Кравченко повел его смотреть ловушки для
грибных спор, цветочной пыльцы, бактерий, даже хитрых  вирусов,
которых изловить труднее всего.
     Ночью  дежурный  беспечно  заснул, а так как масса циклона
слегка остыла за ночь, то теплый  воздух  в  мешке  поднял  шар
настолько  высоко,  что  путешественники  едва  не  замерзли. К
счастью, сработала придуманная  Забелиным  и  Черновым  система
срочного  обогрева.  До  утра  летели, держась подле пропановой
горелки.
     Поверхность земли выглядела чужой, словно облетели  ее  на
космическом  корабле.  Даже  облака  ползли  внизу.  Странно, в
воздухе  во  множестве  плавали  крохотные  цветные   частички:
круглые,  овальные,  ребристые,  усаженные  шипами, иногда едва
заметные, иногда с  кулак.  Когда  же  Кирилл  направил  стекла
бинокля   вверх,  то  и  там  на  пределе  видимости  двигались
крохотные точки. Еще чуть  выше,  и  световое  давление  начнет
вышвыривать  их  за  пределы  земной атмосферы. Замерзшие споры
начнут  долгое  путешествие  в  безднах  космоса...  В  поисках
мертвой, но готовой ожить планеты.




     Не  стучали  по  рельсам  колеса,  не  грохотали встречные
электрички, но все равно Кириллу не спалось. Рядом шумно  сопел
Дмитрий,  на груди его сидел кошмар, похожий на филина, смотрел
на Кирилла подозрительно  неотрывно.  Кирилл  поднялся,  обошел
спящего  по  широкой  дуге.  Безобидное  вроде  бы существо, но
как-то не по себе с ним рядом в темноте. Только  глаза  и  зубы
блестят. Нехорошо блестят.
     Внизу  в нижних этажах загромыхало, шелестело, скрежетало.
Видимо, неутомимые ксерксы все-таки  решили  вернуться  к  идее
углубить подвалы. Или рыли туннель от Лондона до Бомбея.
     На площадке, которую окрестили капитанским мостиком, рядом
с дежурным  Черновым,  сонным  и  раздирающимся в зевоте, стоял
неподвижный как гора Ногтев. Небо уже  посветлело,  на  востоке
горизонт  окрасился  в розовый цвет, но лицо Ногтева оставалось
зеленоватым, напряженным.
     -- И вам не спится? -- буркнул  он,  завидев  Кирилла.  --
Вроде даже качки нет, а тревожно... Первая посадка сегодня?
     -- Да.
     -- Куда сядем?
     -- По  программе,  в  любое  место. Специально выбирать не
будем. Лишь бы не в огонь или воду. Хотя оба Дмитрия  готовы  и
туда хоть сейчас.
     Ногтев  с сомнением посмотрел вниз. Первые лучи солнца уже
коснулись воздушного мешка, но внизу все было залито чернотой.
     -- Сесть -- проблема, взлететь еще проблемнее... Подождем,
пусть люди проснутся как следует.  И  внизу  прояснится.  А  то
посадим  так,  что  Фетисова  возликует:  новая  колония, новое
человечество!
     -- У нас рация, -- напомнил Кирилл, скривившись при  одной
мысли  о  радистке. -- Пошлем сигнал бедствия. СОС или "Майский
день", как его еще называют. Нас тут же изымут.
     Ногтев засмеялся:
     -- Если  Фетисова  на  всякий  случай  не  погладит  рацию
ломиком! Для верности.
     Около  часа  опускались  всеподжигающие лучи с облачков на
темную землю. Вспыхнули верхушки мегадеревьев, оранжевые  искры
медленно сползли вниз, перебросились на пригорки.
     "Таргитай"    снизился,    пошел   над   зелеными   горами
мегадеревьев. Ногтев бросил нервный взгляд на мирмеколога,  тот
торопливо  кивнул.  Пламя горелки, удушенное рычагом, мгновенно
угасло. "Таргитай" пошел вниз по длинной дуге.
     Кирилл затаил внимание. Зеленые массивы верхушек  деревьев
откачнулись,  освобожденные  порывом ветра, гондола шла слишком
низко... Днище  звучно  чиркнуло  по  широким  листьям.  Кирилл
увидел    торчащий   навстречу   лист   ребром,   ярко-зеленый,
наполненный   соком,   уже   облепленный   стадами   тлей.   Он
приготовился  к  сотрясению,  вцепился  в  скобы  покрепче,  но
толстое ребро беззвучно смялось, тли сорвались с зеленого поля,
и гондола пошла дальше через шелест и  треск.  Впереди  блеснул
просвет,  и  "Таргитай"  медленно  опускался почти вертикально:
мегадеревья экранировали поляну от ветра.
     Малые завихрения повлекли "Таргитай" по кругу над поляной.
Ногтев выглядел серым, даже губы стали пепельного цвета.  Глаза
были стеклянными.
     -- Якоря! -- рявкнул он.
     Дмитрий  и  Саша  выстрелили  почти  одновременно. Гондола
дрогнула от отдачи,  но  шар  понесло  дальше,  внизу  мелькали
огромные  отполированные  валуны,  каждый  в десятки раз больше
"Таргитая". Саша быстро перебежала к нитемету, нажала почти  не
целясь,   на   спусковой   крючок.  Пахнуло  озоном,  мгновенно
застывающая нить ударила в блестящую  каменную  стену.  Гондолу
тряхнуло, занесло по дуге, затем черный куб нехотя опустился на
землю.
     Дмитрий  выстрелил  еще  раз.  Острие  вогналось  в  сухой
обломок  мегадерева.  Из  нижних  люков  выпрыгнули  Чернов   и
Забелин,  умело  закрепили  гондолу липкими нитями, и тут же их
обоих, всю гондолу, весь мир накрыло ярко-красной,  еще  теплой
бескрайней тканью.
     Около  часа  прошло  в  беготне  и суматохе, пока собирали
мешок и укрывали  в  ближайшей  расщелине.  Ксерксы  растерянно
метались,  сшибали  людей  с  ног,  тоже пытались тащить ткань.
Ногтев лично отгонял обоих, опасаясь за тонкую ткань.
     Пока прятали мешок, ксерксы в лихорадочной спешке затащили
в ближайшую расщелину оборудование, схватили и унесли  в  самое
глубокое  место  Ногтева  и  Цветкову.  Цветкова  была на грани
истерики,  а  Дмитрий,  гордый  за  простого  и  рыцарственного
муравья,  галантно  объяснил,  что  бравые  ксерксы не думают о
собственной безопасности, они бросаются спасать  самое  ценное,
самое   дорогое...  Но  при  изысканных  комплиментах,  которые
вымерли еще при дворе Людовика, он забыл упомянуть по рязанской
забывчивости, что ксерксы в первую очередь затащили  в  укрытие
металлические  баллоны  с  феромонами,  принимая  их за личинок
юного возраста.
     Ногтев тоже не возликовал, когда страшные жвалы сомкнулись
у него на груди, а перед глазами замелькала земля,  словно  под
колесами   взлетающего   самолета.  Он  приготовился  к  самому
худшему, но ксеркс деликатненько уложил его на груду  баллонов,
умчался,  тут  же  второй  принес бледную и с закрытыми глазами
Цветкову.
     Затащив оборудование из опасной зоны,  где  летают  птицы,
снуют  хищные  жужелицы,  прыгают  пауки,  богомолы и чернушки,
собрав всю семью в щели,  откуда  хорошо  обороняться,  ксерксы
успокоились. А так как Ногтев сразу расставил часовых, что было
абсолютно  верно  и  входило  в первую часть программы, у обоих
ксерксов включился  второй  этап  программы:  они  одновременно
ринулись  на  охоту.  Молодая  семья должна стремительно расти,
дать  потомство,  завоевать  территорию,   потеснить   соседей,
подчинить других муравьев, завести скот, возделывать поля...
     -- Чересчур  старательные  дуболомы,  -- проворчал Ногтев,
стараясь приглушить страх,  не  показать  его  подчиненным.  --
Почему не предупредили, что они будут такими активными?
     -- Да  они  всегда  такие,  -- ответил Кравченко, которого
принесли в щель последним.
     -- Гм... им отводилось место где-нибудь между сенбернарами
и боевыми лошадьми. Не люблю неожиданностей.
     Они вылезли из  щели,  готовые  к  тому,  что  их  затащат
обратно.  Но ксерксов уже не было в поле зрения, только Забелин
и Чернов под руководством мирмеколога  старательно  маскировали
гондолу  стеблями травы, листьев. Дмитрия и Саши не было видно,
но где-то затаились, держа поляну под прицелом бластеров. Самые
опасные часы дежурства отданы им.
     Кирилл помахал Ногтеву и хирургу:
     -- Как убежище?
     Ногтев ответил неудовлетворительно:
     -- Сырое, глубокое и очень темное.
     -- Это хорошо, -- сказал Кирилл серьезно. -- Можем снимать
скафандры на  ночь.  Ксерксам  надо  доверять,  они  лучше  нас
чуют... Инстинкт!
     Кравченко покрутил головой, в его глазах было восхищение:
     -- Как  работали,  а?  Как  атомные  вихри. Без понуканий,
указаний. Как будто от скорости зависели их жизни.
     -- Они уверены, что от их  скорости  зависит  жизнь  всего
отводка,  --  сказал  Кирилл очень серьезно. -- Это важнее, чем
собственные жизни... Но я рад, что вы поняли, не жалуетесь.
     Ногтев  вскочил  на  горку  камешков,  огляделся   орлиным
взором.  Гондола  уже  скрылась  под  маскировочной сетью, куда
умело  воткнули  зеленые  листики.  Красный  мешок  упрятан   в
расщелине целиком.
     -- Что  понимать,  -- буркнул он, не давая инициативе уйти
из рук. -- Я сам отдал приказ о перебазировании в укрытие.  Все
как  запланировано!  Эти двое тут же приступили, пока остальные
на красоты пялились... Вот пример для остальных! Хорошие парни,
как в армии! Надо только проверить,  не  повредили  ли  чего  в
спешке!  Они нам сэкономили массу времени. Разве что переложить
кое-что иначе...
     Они вернулись в расщелину. Кирилл  подумал,  что  ксерксы,
застав  вещи  "разбросанными",  снова переложат, сообразуясь со
своими пока еще непостижимыми нормами, но такие новости Ногтеву
лучше подавать мелкими дозами.
     Над гондолой по качающейся под  ветром  веточке  конюшника
ходил   взад-вперед   Дмитрий.   Буся   на   его   плече  сидел
напружиненный,  готовый  отражать  атаки,   защищать   гондолу,
стрелять  из  бластера, изничтожать врагов... Собаки становятся
даже внешне похожи на хозяев, мирмекофилы подражают муравьям, а
здесь Буся  копирует  Дмитрия  так  усердно,  что  вся  станция
покатывается  со  смеху,  только  Дмитрий  этого  не  понимает,
сердится.
     Вместо гондолы возвышался серый неопрятный камень,  внешне
неотличимый   от  соседних,  с  прилипшими  серыми  травинками,
наполовину вросший в землю. Блестели серебряные  нити  паутины,
висела засохшая мошка. Даже Кирилл с десяти шагов не отличил бы
эти блестящие сверхпрочные струны от настоящей паутины.
     -- Игорь, -- позвал он, -- ты где?
     -- Здесь,  --  откликнулся  свежий  голос  Забелина,  -- у
нижнего люка. Ногтев распорядился о круглосуточном дежурстве.
     -- Но ведь люк закрыт?
     -- Микроб не протиснется!
     -- Зачем же... впрочем, полковника трудно  понять.  А  где
неразлучный с тобой Чернов?
     -- Ему  повезло.  Саша  взяла  его  на  разведку. Ходят по
спирали вокруг места посадки.
     -- Повезло?  Ничего  нового.  Когда  сменишься,  ты   тоже
походи. Одному, конечно, еще нельзя, опыта маловато, но как раз
Дмитрий освободится от дежурства. Он всегда готов!
     В голосе Забелина была откровенная зависть:
     -- Кирилл Владимирович, как вы не понимаете? Саша Фетисова
-- женщина,  удивительная женщина! Чернов сейчас ходит с ней по
зеленому лесу, сопровождает к цветам, говорит комплименты...
     -- Комплименты? --  не  поверил  Кирилл.  --  Да  она  его
прибьет!  Я  скорее скажу комплимент атомной бомбе. Или бешеной
сколопендре, которой наступил на лапу.
     Голос Забелина был  печальным  и  мудрым,  словно  он  был
всевидящий бог, а Кирилл глупый туземец:
     -- Эх,  Кирилл  Владимирович...  Знали  бы  вы  людей хоть
вполовину так, как муравьев.
     Кирилл чертыхнулся, пошел обратно  к  расщелине.  Знал  бы
людей  так,  как  пожелал  Забелин,  сидел  бы  в президентском
кресле. Или мог бы сидеть. Но пусть с "порождением  крокодилов"
возятся    другие,   защищают   диссертации   по   общественным
дисциплинам, а он займется милыми муравьями и дальше.
     Но Забелин, а? Обозвать Сашу женщиной? Услышала бы!


     Почти весь день приспосабливались в расщелине  для  жилья.
Ногтев   сомневался,   предлагал   ночевать   в   гондоле,  там
безопаснее. Но еще безопаснее, возразил Кирилл, не  соваться  в
Малый  Мир  вообще, не брать в руки палку, не слезать с дерева,
вообще не вылезать на сушу.
     Когда наступил вечер, все забились поглубже, и  почти  все
впали в ночное оцепенение. От стен тянуло живительной сыростью,
холодом,  выступили капельки влаги. Ночевали, сняв комбинезоны,
сбившись в комок, подражая муравьям.
     Ногтев побродил по расщелине, напоминавшей ему Дарьяльское
ущелье, отыскал засыпающего мирмеколога:
     -- Кирилл Владимирович,  сделайте  исключение  из  правил!
По-стариковски не могу уснуть на новом месте... Поговорим?
     Кирилл  с трудом дотянулся до аптечки на поясе. Ногтев сам
вытащил  ампулку,  сунул  Кириллу  между  застывающими  губами.
Кирилл  с  трудом глотнул, по телу медленно пошло тепло. Ногтев
нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был бодр, словно уже
выспался и надрался горячего кофе.
     -- Что-то стряслось? -- спросил Кирилл встревоженно.
     -- Пока нет, но гнетет предчувствие.  Необычно,  всего  не
предусмотришь,  а предусмотреть надо все. Мы с вами начальство,
отвечаем и за непредвиденное.


     Они карабкались наверх, цепляясь за  выступы,  прилипая  к
гладким  камням, где уже скапливалась ночная влага. Верх ущелья
был перекрыт  пленкой,  имитирующей  каменную  россыпь.  Ногтев
первым  вылез из-под края, вздрогнул, увидел на серебристом пне
страшную рогатую голову.
     Заслышав  содрогание  почвы,  рогатое  чудовище  мгновенно
развернулось  в их сторону. Блеснули острейшие серпы жвал, чуть
дрогнул воздух, задвигались невидимые сяжки, определяя массу  и
Бог  весть  что  еще,  что  умеют муравьи, а люди о чем даже не
догадываются.
     -- Стой, кто идет? -- рявкнуло  у  них  над  головами  так
страшно,  что  Ногтев  и  Кирилл  едва  не  сорвались обратно в
пропасть.
     -- Свои, -- ответил  Ногтев,  наконец,  когда  совладал  с
голосом. -- Благодарю за службу.
     -- Пароль? -- допытывался строгий голос.
     -- О  пароле  не  уславливались,  --  буркнул  Ногтев.  --
Благодарю за службу, испытатель первого класса Немировский!
     -- Рады стараться, -- отчеканил голос невидимого  Дмитрия.
-- Вам компанию составить?
     Кирилл дипломатично, опережая Ногтева, ответил:
     -- Диме будет тоскливо.
     -- А  с  нами  еще Буся мягкопузый! Я с вами, а они вдвоем
подежурят.
     -- У них с дисциплиной слабовато, --  заметил  Ногтев.  --
Когда   твой   меньший   страшила  чешет  большего,  тот  глава
закрывает. А на посту надо бдеть.
     Буся сидел на плече  Дмитрия  нахохлившийся,  как  озябшая
ворона.   Он  прижимался  телом,  сохраняя  тепло.  Воздух  был
холодный даже здесь, лишь из расщелины струились остатки тепла.
     Кирилл проглотил вторую капсулу. Ногтев зашвырнул себе как
в топку паровоза целую пригоршню. Они отошли от места  стоянки,
прислушиваясь  к  ночным шорохам, незнакомым запахам. От капсул
шел жар, как от  крохотных  ядерных  реакторов,  в  груди  было
тепло,  даже  жарко,  но  пальцы  зябли -- порция горячей крови
быстро остывала в тонких руках и ногах.
     Они медленно удалялись  от  расщелины  и  гондолы.  Кирилл
прикидывал,  с  чего  Ногтев  начнет,  уже  догадываясь  о теме
разговора, но тут сзади зашуршало, мелькнуло блестящее в лунном
свете крупное  тело  ксеркса.  Бесцеремонно  отпихнув  Кирилла,
ксеркс придвинулся к Ногтеву, настойчиво щекотнул его сяжками.
     Ногтев с раздражением повернулся к мирмекологу.
     -- Кирилл  Владимирович, пора научить их обращаться как-то
понятнее! А то я на вашем хваленом языке  жестов  такое  выдам,
что  муравей в обморок хлопнется, хоть и солдат-разведчик. Я не
родился директором, матросом тоже бывал...
     Но ксеркс насел, развернул Ногтева к себе лицом. Громадные
мандибулы залязгали возле самого горла Ногтева. Тот  побледнел,
видно было даже в лунном свете, спросил осевшим голосом:
     -- Чего он добивается?
     -- Пытается  накормить,  -- объяснил Кирилл с неловкостью.
-- Трофаллаксис, обмен кормом. Это не столько ритуальный обмен,
сколько жизненная необходимость.
     -- Так пусть с вами занимается. С Немировским,  Фетисовой,
наконец!  Когда  они  мед  у  пчел воровали, Немировский первым
прибежал трофаллаксироваться, другим не осталось... Но эти двое
начали липнуть именно ко мне! Это не случайно?
     Кирилл мялся, не знал какими словами не взбесить Ногтева:
     -- С точки  зрения  муравья  мы  --  отводок  семьи...  Их
тревожит,  что  все  еще не нашли ядро новой семьи -- царицу...
Это понятно, ведь молодую царицу, как вы  видели  сами,  первой
хватают  птицы,  пауки,  чужие  муравьи...  Но  даже при гибели
царицы отводок не должен погибнуть...
     Из темноты вынырнул Дмитрий, с ходу врезался  в  разговор,
незаметно отпихнув Кирилла:
     -- Аверьян Аверьянович, я объясню коротко. По-солдатски. У
муравьев  так  выражается  почтение  к  старшим.  Ритуал!  Кого
признают начальником, тому  прут  лишний  кусок.  Дикари,  дети
природы! Это я читал в этиологии -- науке о поведении животных.
Младший волк подставляет старшему в ритуальном смирении...
     -- Про   волков   я   читал,   --   прервал   Ногтев.  Уже
благосклоннее взглянув на младшего брата по  разуму  и  пройду,
бросил:  --  Это хорошо, субординацию знать надо. Хоть кто-то в
этой сумасшедшей экспедиции знает свое место.
     Он  торопливо  пошел  вперед,  пока  Кирилл   с   Дмитрием
удерживали  озадаченного  ксеркса  и "вещали лапшу на уши", как
сказал Дмитрий. Он спросил шепотом, косясь в темноту:
     -- Я угадал?
     -- Ну...  не  совсем.   Когда   царица   гибнет,   муравьи
раскармливают  одного  из муравьев. Тот начинает нести яйца. Не
так умело, как царица, и не так много, но семья все-таки живет.
     Дмитрий хихикнул:
     -- Хорошо, что не дал тебе рта раскрыть! Царем Ногтев быть
согласен, но царицей...
     -- Здесь правят царицы, а цари...
     -- Знаю-знаю! Это мир, где лучше быть пролетарием.
     Он ласково погладил по  широкой  голове  пролетария  Диму,
самого  умного  из  всех  муравьев. Ксеркс лизнул Дмитрию руку,
заметив   на   ней   крохотный   микроорганизм,   что   пытался
протиснуться сквозь тонкую кожу.
     Кирилл пошел за Ногтевым, вычисляя его по легкому шелесту.
На странном  небе  светилось желтоватое пятно, двигались темные
бесформенные  тени,  наползали  друг  на  друга,   заглатывали,
пожирали   даже   луну,   но   желтое  пятно,  поскитавшись  по
внутренности чудовища, прорывалось сквозь бока,  либо  выпадало
позади тучи...
     Между  черным  небом  и  черной  землей  метались огромные
быстрые тени. Кричали летающие животные, метались летучие мыши,
посылая на землю ощутимые воздушные толчки.
     Ногтев сказал с хмурым пониманием:
     -- Здесь мы не цари природы... Словно бы очутились в эпохе
динозавров.  Как  поется:  "По  полюсу  гордо  шагает,   меняет
движение   рек,   высокие   горы   сдвигает  советский  простой
человек"... То-то и есть,  что  слишком  простой.  Досдвигался,
экологи  волосы на себе рвут. А тут еще первобытность, простор.
Можно начать заново, не повторяя ошибок... Не  так  ли,  Кирилл
Владимирович?
     Кирилл  ответил  с  осторожностью,  не  поворачивая лица к
Ногтеву:
     -- Все еще проверяете, на чьей я стороне? Идея избранности
-- игра ума. Мы отрезаны от Большого  Мира.  Оттуда  смотрят  с
брезгливой  жалостью  как на чокнутых, исусиков, пыльным мешком
прибитых...  Мелюзга,  мол,  насекомые  людишки.  Айкью  любого
нашего  работника  намного выше среднего уровня! Кто-то в шутку
привел  доводы  о  явном  превосходстве  людей   Малого   Мира,
избранности    нашего    пути.    Фетисова    не   искушена   в
интеллектуальных играх, вы ее учили другому, она приняла все за
чистую монету, уверовала, подхватила факел...  К  тому  же  тут
какие-то  явно  личные  пружины.  Она  и в десантницы пошла, по
слухам, чтобы что-то преодолеть, кому-то доказать...
     Ногтев сказал сумрачно:
     -- За высоколобых не тревожусь, дальше шуточек не  пойдут.
Но когда с такими идеями начинает носиться Фетисова... Неважно,
личное  или  не  личное.  Недостаток образования уже приводил к
кровавым  баням.  Я  говорю  о  настоящем  образовании,  не   о
дипломатах электронщиков. Кибернетикой, химией, математикой еще
никого  не  удавалось воспитать, а с литературой или историей у
нас традиционно слабовато.
     -- Детская болезнь. Переболели многие.
     -- Такая болезнь часто затягивается, --  напомнил  Ногтев.
-- К тому же заразная!
     Желтоватое  пятно  луны скрылось под натиском черной тени.
На мир упала тяжелая давящая тьма. Звуки затихли,  и  Ногтев  с
Кириллом замерли, вслушиваясь в тишину.
     Наконец, тьма неохотно расступилась, начали обрисовываться
тени,  а  запахи стали сильнее. Сильный запах доносился сверху.
Кирилл долго всматривался в  висящее  на  высоте  в  три-четыре
роста  мохнатое  скрюченное  тело  размером с аэростат. Крыльев
почти не видно, лапы и огромная голова прижата к брюшку. Шмель!
Вцепился в цветок, пережидая холодную ночь,  оживет  с  первыми
лучами  солнца,  чтобы  первому  побывать  на  этом и ближайших
цветах...
     В просвете туч выглянула  луна.  Шмеля  залило  прозрачным
светом  --  солнцем  призраков  и  утопленников.  Густая шерсть
заискрилась, заблестела.  Будь  шмель  поменьше,  сошел  бы  за
раскормленного медведя.
     По  стеблям  впереди  качнулась  длинная  изломанная тень.
Ковылял ксеркс, чужой ксеркс. Шел тяжело, борясь с оцепенением,
удерживая под толстым хитиновым панцирем тепло.
     Он часто останавливался,  щупал  сяжками  воздух,  стебли,
землю.  На один ствол хотел влезть, сорвался, полежал на спине,
как жук, дрыгая лапами. Перевернулся с трудом, вскарабкался  на
другой  стебель,  деловито потрогал застывшего на ночь крупного
кузнечика. Сквозь оцепенение кузнечик  ощутил  беду,  но  холод
держал,  приглушал ощущение опасности. Ксеркс полз уже по спине
кузнечика, тот был  впятеро  крупнее,  массивнее,  жвалы  втрое
шире,  а  только  дети  и  неграмотные взрослые наивно доверяют
песенке, где кузнечик "...ел одну  лишь  травку,  не  трогал  и
козявку,  и  с  мухами  дружил".  Кузнечик всегда готов сожрать
козявку  или  муху...  Ксеркс  --   боевая   машина   убийства,
работающая, как сказал бы Дмитрий, даже в особо неблагоприятных
условиях.  Сейчас  он вонзил кривые зазубренные кинжалы в горло
кузнечика, тот слабо шевельнулся,  лапы  разжались,  оба  шумно
брякнулись на землю.
     Кузнечик  пытался прыгнуть, но ксеркс потащил умело, держа
брюхом кверху, мощные лапы с силой лягали ночной воздух.
     Ногтев огляделся. На стеблях,  куда  ни  глянь,  виднелись
застывшие  кузнечики  разных  видов  и  размеров, жуки, личинки
златоглазок, мошки, мушки...
     -- Сколько мяса, -- проговорил Ногтев нервно. --  Даже  не
стада  бизонов,  а косяки китов. Обнаглеем, забудем земледелие,
скотоводство.
     -- Муравьи сеют, -- напомнил Кирилл.
     -- Мы не муравьи, --  отмахнулся  Ногтев.  Голос  его  был
горьким.  --  Нам  бы на готовенькое, нам бы пограбить всласть!
Только когда опустошим сундуки, когда выбьем все живое, посидим
на голодном пайке...
     -- Здесь голодного пайка никогда не будет.
     -- Не улыбаться, плакать надо!
     -- Народ здесь другой, Аверьян Аверьянович.  Даже  муравей
Саша и тот интеллектуал.
     -- Только  и  надежда на интеллектуалов. А еще лучше -- на
интеллигентов. Нельзя спешить, Кирилл  Владимирович.  Этот  мир
дает  слишком  много.  Если  сюда  хлынет  народ, то не удержим
контроль. Народ разный! Сейчас все на подбор, даже муравей, как
вы  верно  заметили,  но  начнут   прибывать   жены,   техники,
квалифицированные рабочие, завхозы, повара, подсобники...
     Кирилла  свело  внезапной судорогой. Через мгновение спазм
прекратился -- сигнал, что  таблетками  злоупотреблять  опасно.
Ногтев  кивнул понимающе, ему все как с гуся вода, и люди пошли
обратно.
     На листьях уже поблескивали  крохотные  искорки,  зародыши
капель  росы.  Каждая  к  утру  превратиться  в  сверкающий шар
высотой в рост человека. Если  воды  соберется  слишком  много,
капля сплющится, дождется утра, когда-либо жучки выпьют, солнце
высушит, либо ветерок сбросит на землю...
     Летали   бабочки,  укутанные  от  холода  в  длинный  мех,
наземные звери двигались замедленно, расчленяли  друг  друга  с
неторопливой  убежденностью,  часто  останавливались отдохнуть,
жуки спали, а единственный муравей, которого встретили на пути,
был покрыт длинными частыми волосами. Да и  двигался  так,  что
издали походил на гусеницу.
     Спускаясь по стене в расщелину, Ногтев спросил внезапно:
     -- Это место выбрали не случайно?
     Кирилл ответил настороженно:
     -Вы  же видели, заранее не выбирали. Просто место на голой
каменистой горке, удобнее, хорошо просматривается.  К  тому  же
удобная щель.
     Ногтев   сказал   задумчиво,   глаза  его  смотрели  очень
внимательно:
     -- А мне показалось, что выбирали с дальним прицелом.  Как
будто  собирались  в  будущем  основать  новую станцию. Отводок
нашей разрастающейся колонии.
     Кирилл попробовал отшутиться, скрывая тревогу:
     -- Вы не первый так думаете! Даже не второй.
     -- А кто первые два? -- спросил Ногтев быстро.
     -- Муравьи Саша и Дима.


     Утром Кирилл  вывел  Ногтева  пораньше,  чтобы  тот  успел
увидеть  еще один мир, которого не встретишь ни днем, ни ночью.
Мир перенаселен, экологические ниши забиты плотно,  есть  звери
дневные,  есть  ночные.  Но  отыскались  и  те,  кто наловчился
использовать короткие часы, даже минуты рассвета, когда  ночной
холод  уже  испаряется,  а  дневная  жара  не  наступила, когда
насекомые едва отходят от оцепенения,  когда  можно  хватать  и
тащить,  можно напиться росы, пожевать травинку, уволочь в нору
сочный стебелек.
     Вдвоем  наблюдали  за  невиданными   муравьями,   жучками,
клещиками,  сороконожками,  твердотелками.  Видели молниеносные
схватки, стычки, видели, как часто удачливый охотник становится
добычей другого ловца. Мелькало как при ускоренной съемке,  все
торопились  успеть,  днем  можно  поспать  и  накопить силы для
короткого периода  бешеной  активности  вечером,  в  промежуток
между жарким днем и холодной ночью.
     -- Изобилие,   --  выдохнул  Ногтев  угрюмо,  --  пугающее
изобилие. Мы к нему не готовы.
     -- Еды много. Ну и что? Высвободи мозги для творчества.
     -- Если бы... Плохо вы знаете людей, Кирилл Владимирович!
     -- Я в них верю.
     -- Гм, очень удобная позиция. Не  знаю,  не  верю.  Что-то
знакомое слышится...
     -- Обратите внимание на скорости!
     -- Обратил... Боюсь, нам придется жить в таком же темпе. А
ведь цивилизация и так мчится чересчур быстро. Опасно быстро.
     Лицо  Ногтева  было  несчастным,  тревожным. Кирилл сказал
осторожно:
     -- Здесь  другой  метаболизм.   Мы   не   только   быстрее
двигаемся,  чем  жители Большого Мира, но и думаем. Так что это
не опасно. Должны успевать.
     За их спинами послышался  шум.  Появился  Дмитрий,  сонный
Буся ожесточенно чесал затылок средней лапой, потом ожесточенно
стал  драть  когтями  задней  прыгательной, крепко вцепившись в
комбинезон остальными и едва не сбивая лапой крохотные усики.
     -- Ждем ваших указаний, -- объявил Дмитрий жизнерадостно.
     -- К новым горизонтам, -- объявил Ногтев мрачно.  К  новым
свершениям.
     Сообща  выволокли  воздушный  мешок, Ногтев зажег горелку,
ткань начала шевелиться,  задвигались  канаты.  Над  расщелиной
вздулся    красно-оранжевый   шар   с   пугающими   кругами   и
треугольниками.  Дмитрий  с  Забелиным   и   Хомяковым   спешно
переносили  в  гондолу  снаряжение. Ксерксы суетились в панике,
пробовали перетаскивать обратно, но сообща  им  "забили  баки",
"повесили  лапшу" на уши, хотя ушей у муравьев никогда не было,
и в конечном счете обоих затолкали в гондолу.
     -- Все на месте? -- осведомился Ногтев.
     Дмитрий по сигналу брызнул  на  канаты  растворителем,  те
лопнули  с  мягким  синтетическим звуком. Гондолу резко дернуло
вверх и в сторону. На этот раз на ногах  удержались  все,  опыт
быстро появлялся.
     -- Ветерок, -- сказал кто-то с тревогой. -- Экспресс!
     За  первый день после посадки они покрыли территорию, если
считать в пересчете на свои размеры, Европы, Азии и двух  сотен
обеих  Америк.  Ногтев  хмурился,  грыз  ногти.  Слишком  велик
простор,  человечество  не  готово...   Если   оставить   здесь
крохотную  станцию,  все равно, что дать им в распоряжение весь
материк. Даже если все человечество перебросить в Малый Мир, на
каждого придется участочек равный  Франции  и  пяти  Китаям!  А
собрать  группы  по  десять-пятнадцать  человек,  то на каждого
придется площадь планеты, чуть больше, чем Земля. Такая роскошь
не снилась даже колонистам Дикого Запада, переселенцам Сибири.
     Когда летели  над  лесом,  навстречу  метнулось  несколько
птиц.  Первая  пролетела так близко, что шар закачался, гондолу
мотнуло. В руках Дмитрия  мгновенно  появилось  ружье,  хлопнул
выстрел.  В  ответ раздался такой страшный птичий крик, что вся
стая, раскачивающая "Таргитай" в воздушных ямах,  рассеялась  в
панике.
     Птица  камнем  рухнула  вниз,  отчаянно  забила  крыльями,
пронеслась над кустами.
     -- Неплохой выстрел, -- одобрил Ногтев.
     -- Плохой, -- возразил  Кравченко.  В  его  добрых  глазах
стояло  осуждение.  Клей  попал  прямо  в клюв! Теперь помрет с
голода. Почему бы ни стрельнуть в глаз или вообще...
     -- Вот беда, -- сказал Ногтев, но огорчения  в  голосе  не
было.
     Дмитрий  закинул  ружье  за  спину,  развел руками с самым
невинным видом:
     -- Стрелял в клюв, потому что пташечка уже распахнула  его
на нашего уважаемого эскулапа. А клювик будь здоров, как ворота
в  паровозное  депо! Если бы она прицелилась цапнуть его глазом
или этим "вообще"...
     Он ушел, провожаемый  одобрительными  смешками.  Кравченко
растерянно смотрел ему вслед:
     -- Когда  он  появлялся  на  станции  с  незапланированной
добычей, всякий  раз  оказывалось,  что  "оно  напало  первым".
Удивительный  человек!  На  него  нападают  даже  безобиднейшие
мошки, златоглазки, личинки. Естественно, он  только  реализует
свое право на самооборону! Ничего больше.




     Кирилл  напряженно  рассматривал проплывающую внизу землю.
Раньше считал, что с большой высоты воспримет  ее  как  прежний
житель  Большого Мира, но что-то не давало вернуться к прежнему
состоянию. Сейчас под  ним  проплывал  не  лесок  с  тоненькими
березками,  а  целые миры, где каждый листок -- квартира, ветка
-- улица многоэтажных домов, а дерево -- громадный  город.  Или
просто   ждущее  хозяина  изобильное  пространство,  равное  по
площади губернии. А вот тот  островок  в  десяток  деревьев  --
государство, величиной с Нидерланды.
     Внизу   змеился   небольшой   ручеек,   такие  перешагивал
запросто, но все-таки видел широкую стремительно бегущую  реку,
полную водопадов, порогов, водоворотов...
     -- Выбираете место для нового города? -- раздался над ухом
зычный голос.
     Кирилл подвинулся, давая место на мостике Ногтеву, хотя на
площадке  мог поместиться весь экипаж, включая ксерксов. Ногтев
щурился от солнца,  в  его  глазах  была  насмешка,  понимание,
предостережение.
     -- Тогда уже для столицы, -- ответил Кирилл в тон. -- Чего
мелочиться? Любой участок годится.
     -- Конечно.  Даже  в  самом  безводном районе, где люди не
живут,  нам  хватило  бы  ресурсов  для   жизни.   Энергия   от
фотоэлементов, вода из росы...
     -- Безжизненных районов нет?
     -- Разве  что  в  Антарктиде... Да и то отсрочка на время.
Впрочем,  среднеклиматическую  полосу  осваивать   и   заселять
десятки  тысяч  лет!  Даже  если  перенести  сюда все население
Земли, предложить самый дикий прирост...
     Ногтев поинтересовался словно невзначай:
     -- Полагаете, прирост населения увеличится?
     -- Обязательно. Одним ребенком ограничиваются не по случаю
занятости  родителей,  что  бы  там   не   говорили   брехливые
демографы. Прокормить трудно! На каждого ребенка нужно еще одну
зарплату... А здесь даже родителям не надо думать о хлебе.
     Ногтев смотрел на него с веселым интересом:
     -- Кирилл  Владимирович,  я  вас  не  узнаю!  Всегда такой
точный, выбирающий слова... э-э... отточенные термины, семь раз
отмеряющий, прежде чем притронуться к ножницам! Да вы ли это?
     Кирилл ответил с неудовольствием:
     -- Ну...  специалисты  клянутся,  что  все  репродуктивные
функции сохранены.
     -- Кирилл  Владимирович,  вы ведь ученый. Во всяком случае
были ученым, который верит только эксперименту.
     -- На станции одни мужчины, -- напомнил Кирилл.
     -- А Фетисова?
     -- Ах да, Фетисова...
     Ногтев  понимающе  засмеялся,  глядя  на   обескураженного
Кирилла.  Фетисова  настолько преуспела в непонятном стремлении
быть мужчиной и лучше мужчин, что не только мирмеколог забыл  о
ее принадлежности к иному полу.
     "Таргитай"  шел  над  зарослями  рододендрона  и соснового
стланца, над  ковром  бессмертников  и  хрустальных  трав,  над
красочными  лишаями  на  глыбах  морены, над лесными ручейками,
полянами, холмами, сухостоем и каменными осыпями.  Даже  Ногтев
видел,   что   для  жизни  годится  любое  место.  Везде  может
разместиться целый город, целая страна...
     Неслышно поднялась к ним Саша, отрапортовала:
     -- Капитан, мы готовы продолжать полет всю ночь!
     -- Намек понял, -- ответил Ногтев. -- Кирилл Владимирович,
вы планировали вторую посадку сделать сегодня? Для ночлега?
     -- Из графика не выбиваемся, -- сказал Кирилл, он украдкой
рассматривал Сашу, --  так  что  можем  и  сегодня.  Командуйте
посадку.
     -- А куда именно?
     -- Просто вниз. Мы ведь проверяем выживаемость?
     -- Кирилл  Владимирович,  давайте  без  ухарства.  А  то я
смотрю,  вы  уже  перещеголяли   кое   в   чем   наших   бравых
десантников... Вон Саша как на вас смотрит...
     Саша  фыркнула  негодующе.  Кирилл  поспешно отвел глаза в
сторону:
     -- Мы даже в реке не утонем, если в нее попадем.
     Ногтев сам уменьшил огонь в горелке.  Он  любил  управлять
подачей   пропана,   чувствовалась   мощь.   Двигатель   гудел,
взревывал, а этих звуков так недоставало еще с той поры, как из
кабины стратосферного истребителя Ногтев пересел в директорское
кресло.
     Шар начал терять высоту. Верхушки мегадеревьев поднимались
навстречу,  проносились  над  гондолой,  вырастая  и  вырастая,
наконец  зеленая гора пошла слева на уровне "Таргитая". Впереди
вырастал новый зеленый кряж, уже различались отдельные  иголки,
каждая  с  бревно, однако Ногтев сделал маневр, шар подпрыгнул,
гора проплыла внизу, затем гондола резко пошла вниз.
     "Таргитай" летел в странном мире, где справа  и  слева  на
космических   расстояниях  высились  темно-коричневые  колонны,
рядом с которыми Останкинская  телебашня  была  бы  камышинкой.
Зелень  осталась  далеко вверху, здесь были только колонны, что
вырастали из серого тумана, длились и длились, пока не исчезали
в зеленом тумане, в котором уже и не угадывались ветки.
     Они  снижались  быстро,  воздушный  поток  нес  их   между
колоннами. Ближе к земле колонны становились толще, необъятнее.
     Однажды  шар  прошел  совсем  близко возле одной, это было
вставшее  на  ребро  горное  плато  с  обязательными  ущельями,
разломами, холмами...
     Наконец  их  серого  тумана  внизу опять выступила зелень,
ветки. Пошли кустарники. Их "Таргитай" миновал  быстро,  дальше
замелькали этажом ниже разноцветные узорные листья папоротника,
еще ниже -- травы помельче, победнее...
     Гондола  чиркнула днищем, над ухом Кирилла гулко хлопнуло,
прозвенел вопль: "В яблочко!". Страшно  дернулся  пол.  Гондола
несколько раз перевернулась, замерла на привязи. В Большом Мире
все  было бы всмятку, здесь же как ни в чем ни бывало, прилипли
к иллюминаторам. Наконец Кирилл на  правах  эксперта  распахнул
люк.
     Они  были  в исполинском мегалесе. Далеко смутно виднелись
серо-коричневые стены мегадеревьев, что уходили в  небо,  между
кустов  рос  и  настоящий  лес:  будяки,  чертополох,  молочай,
одуванчики...
     -- Выгружайтесь,  --  велел  Кирилл,  ощущая   непривычный
подъем. -- Бросок во-о-он к Останкинской телебашне.
     Вчетвером,  точнее -- впятером, ибо Дмитрий не расставался
с Бусей,  они  побежали,  перепрыгивая  через  бугры,  сканируя
местность, обходя сторонкой неопознанных насекомых.
     Зеленый  ствол  незнакомого  растения  поднимался прямо из
земли.  Метров  тридцать  в  поперечнике,  без   листьев,   без
привычных  волосков  по  стволу,  молодой,  зеленый, он тянулся
ввысь, а через каждые  сорок-пятьдесят  метров  стебель  прочно
опоясывали валики междоузлий.
     -- Вперед и выше! -- скомандовал Кирилл. Каждый нерв в нем
гудел  от возбуждения. Он с удивлением и недоверием прислушался
к своему голосу. Командные нотки? У него?
     Омертвевшие клетки  выступали  наружу  твердыми  плитками,
укрывая  нежную  ткань. Карабкаться было легко, вес не тянул, и
Кирилл  обнаружил,  что  несется  вперегонки   с   Дмитрием   и
ксерксами.  Интеллектуальный и бесхитростный резко ушли вперед,
а с Дмитрием бегали ноздря в ноздрю. Дмитрий уже  запыхался,  с
недоверием  бросал  взгляды  на  мирмеколога.  наконец, спросил
подозрительно:
     -- Ты не на допинге случаем?
     -- Случаем нет, -- ответил Кирилл бодро.
     Он  остановился  на  высоте  сорокаэтажного  дома,  ощупал
зеленую  стену.  Дмитрий  тоже осматривал каждый дюйм, стараясь
понять, что ищет мирмеколог. Когда  нерешительно  раскрыл  рот,
собираясь сказать о своем открытии, Кирилл ткнул пальцем:
     -- Вот здесь проруби отверстие.
     -- Вместо толстой стены натянута пленка, -- сказал Дмитрий
раздосадовано, -- но закрашена под стену... Ты догадался?
     -- Знал.  Растение  специально  оставляет,  чтобы  муравьи
могли пробраться внутрь. У них такой сговор. О взаимопомощи.
     Дмитрий только ткнул лезвием, как изнутри  пахнуло  теплым
влажным  воздухом.  Продрав зеленый занавес, он сунулся в дыру.
Там был цилиндрический зал в  двадцать  метров  диаметром,  пол
блестел  крохотными  капельками  на  подогнанных  одно к одному
волокнах. Стены уходили ввысь, на большой, как в церкви, высоте
виднелся  мясистый:  поросший  зелеными  сталактитами  потолок.
Нежно-зеленые  стены  с  солнечной  стороны  и темные с теневой
пропускали ослабленный свет, мелькали тени:  рядом  под  ветром
покачивалась соседняя "останкинская телебашня".
     -- Здесь остановимся на ночь? -- догадался Дмитрий.
     -- Здесь. Или в любом другом зале. На выбор!
     Дмитрий   высунулся  наружу,  долго  орал,  махал  руками,
привлекая внимание. Наконец, его рассмотрели в  бинокли,  и  по
зеленой   стене   покарабкалась   вверх   целая   альпинистская
экспедиция.
     Кравченко взял пробы воздуха, сока, неохотно признал место
пригодным  для  ночевки.  Пока  все   обустраивались,   Дмитрий
тщательно   обследовал   зал,   словно   искал   подслушивающие
устройства, обнаружил на стыке стены и пола  место,  которое  с
сомнением  назвал  замаскированным  лазом.  Не  успел  и глазом
моргнуть, как  интеллектуальный  муравей  без  раздумий  вонзал
жвалы  в  сочные волокна. Брызнул белесый сок. Сашка потянул за
край зеленого брезента, послышался треск, муравей попятился, не
выпуская из жвал зеленую перегородку.
     -- Все меня опережают! -- воскликнул Дмитрий удрученно.
     Он бросился помогать, вдвоем расширили отверстие, а  когда
дыра  оказалась  достаточной,  в щель неторопливо пролез ксеркс
Дима, отпихнув интеллектуала и двуногого друга.
     -- Ну вот, -- сказал Дмитрий совсем  упавшим  голосом,  --
теперь меня и микробы лапами загребут...
     Ксерксы  спустились в новый зал по стене, а Дмитрий, чтобы
хоть в чем-то опередить их, спрыгнул. Муравьи, как ни  странно,
прыгать   не   умели.   Даже   не   решались  просто  падать  с
мегадеревьев, а всякий раз проделывали изнурительный путь вниз,
даже если муравейник был прямо под мегадеревом.  Правда,  вроде
бы есть такие муравьи, которые бесстрашно спрыгивают с веток --
Формика  зовутся,  но  таких Дмитрий не встречал, а собственным
умением падать с  деревьев  гордился  так  же,  как  мирмеколог
способностью мыслить.
     Дмитрий  в  прыжке опустился прямо в середине зала. Шагнул
и... застыл. Подошвы  попали  на  упавшую  сверху  каплю  сока,
теперь уже клея. Пока он с проклятиями отдирался, ксерксы умело
обследовали  зал, отыскали замаскированный ход, прогрызли, один
за другим юркнули в новую дыру.
     -- А еще муравьи! -- горько кричал им  вслед  Дмитрий.  --
Никакой  братской  взаимовыручки!  Наговорили  о  вас: дружные,
самоотверженные... Предатели!
     Буся  обеспокоенно  возился  на  его  плече,  сочувственно
стрекотал.  Кое-как  отодравшись  от  клея,  Дмитрий двинулся к
зияющей дыре в полу. Подошвы отрывались  с  громким  чмоканьем,
словно  работал мощный насос, каждый шаг давался с боем, словно
шел к трудному светлому будущему  строить  четвертый  сон  Веры
Павловны.  Хорошо,  не  загустел  сок,  остался  бы как муха на
липучке,  куковал  бы,  пока  опозоренного   отыскали   бы!   С
проклятиями,  беря  каждый  шаг,  как Фауст, с боем добрался до
дыры, заглянул.
     Далеко внизу на стыке стены и пола ксерксы  с  энтузиазмом
прогрызали новую дыру. Мокрые, брызжущие соком волоконца летели
во все стороны.
     -- Вообще-то понятно, -- пробормотал Дмитрий, -- я бы тоже
увлекся,  обо  всем  забыл...  Да  и  не остановить меня такими
пустячками, потому вы и не беспокоились.
     Он приготовился спрыгнуть к ним, сокращая расстояние, но в
последний момент все-таки спустился по стене.


     В  верхнем  зале,  куда  проникли  в  самом  начале,  люди
сбросили  опостылевшие  комбинезоны.  Влажность высокая, воздух
теплый, со сладким  привкусом.  В  гондоле  остались  Чернов  и
Забелин,  остальные  располагались  на  ночь.  Ногтев  ходил по
периметру, осматривался, щупал влажные стены. Кожа жадно дышала
влажно-сладким воздухом, впитывала через поры  прямо  в  лимфу,
молекулы  воздуха  подхватывались,  разносились  по капиллярам,
усталость незаметно испарялась.
     -- Эти пещеры... они готовы для жилья. Это не случайность,
Кирилл Владимирович?
     -- В   мире   нет   случайностей,   Аверьян   Аверьянович.
Простейший  симбиоз  растений  с муравьями! Обычнейшее явление.
Растение  дает  пустоты  в  стволах,  снабжает  сладким  соком,
хлебцами,  а  муравьи  защищают  от  гусениц,  короедов, прочей
дряни.
     С другого конца зала услышал Хомяков, подбежал в мгновение
ока:
     -- Чем-чем снабжают?
     -- Муравьиными  хлебцами,  --  объяснил  Кирилл.   --   Их
называют  телами  Фрица Мюллера или тельцами Бельта. Они торчат
большими кучками у основания прилистников, если вы заметили...
     -- Винюсь,   не   заметил.   Это   серьезное   упущение...
Кравченко, Фетисова, прошу со мной. Поможете.
     Ногтев покосился им вслед со снисходительным удивлением:
     -- Что  вы  с  людьми  делаете, Кирилл Владимирович? Таким
хорошим был химиком, а теперь... По-моему, они с момента вылета
о химии ни разу не вспомнил. Голодал в детстве, что ли? А что с
Немировским? Куда пропал?
     -- Расширяет наши владения. Превращает этот зал в анфиладу
залов. По  вертикали.  Пусть,  это  держит  ксерксов  занятыми.
Муравьи счастливы, когда заняты, когда приносят пользу.
     -- Или  думают,  что приносят, -- добавил Ногтев с ехидным
смешком. --  Кому  нужны  остальные  залы?  И  в  этом,  как  в
концертном!
     Издалека   шли   тяжелые   ухающие   звуки,  будто  где-то
ворочались и вздыхали горы.
     -- Не нам, будущей колонии пригодится, --  ответил  Кирилл
серьезно.
     Ногтев  посмотрел  на него подозрительно. Мирмеколог, судя
по наблюдениям, всегда был зажат,  дергался  от  неуверенности,
объяснял  каждый  шаг. Шутить не решался -- выжить бы! -- а это
дело нешуточное.
     В короткий промежуток между ночью  и  днем  был  час  пик.
Пронеслись  стремительные  бегунки, выползли бесконечно длинные
кивсяки, блестели под  солнцем  отполированные  панцири  жуков,
похожих  на танки с противоатомным покрытием, проползли гиганты
жуки-рогачи, как только их земля  держит,  на  стебле  блеснули
перламутровые    крылья   --   кто-то   рискнул   спланировать,
поблескивали  спинки  клещиков,  крохотный  червячок   вынырнул
из-под  земли,  ухватил  что-то круглым ртом, тут же провалился
прямо перед жвалами набежавшего бегунка...
     Ногтев ночью опять не спал. Старческая бессонница, не могу
в новом месте, чужая постель бока  жмет,  то  да  се,  и  снова
Кирилл    сопровождал   начальника,   защитившись   от   холода
капсулками, от хищников -- отпугивающими комбинезонами,  в  для
встречи с самыми непонятливыми захватил бластер.
     Без  помех  вылезли  наружу.  К счастью, Ногтев не решился
бродить по ночному миру, как Гарун аль-Рашид по  Багдаду,  вниз
спрыгнуть  нетрудно,  зато  карабкаться  наверх  в темноте и по
холоду...
     Межэтажные перекрытия выступали наружу широкими смотровыми
площадками, четверка коней проехала как бы по Великой Китайской
стене.  Здесь  коней  не  было,  если  не  считать  Дмитрия   с
ксерксами,  которые  неутомимо возламывали перекрытия, соединяя
залы, и Ногтев походил вокруг, осматривая мир сверху.  От  стен
шло тепло, растение старательно держало прогретый воздух.
     В  бинокль  разглядели  небольшое  озеро  за дальним лесом
папоротника. В оттиске конского копыта, как предположил Ногтев,
вода темная,  застывшая,  как  поверхность  нейтронной  звезды,
абсолютно  ровная,  неподвижная.  С  краю вмерзла луна, четкая,
более реальная, чем слабое пятно в  бесформенном  небе.  С  той
стороны доносился отчаянный треск кузнечика, словно он раздирал
хитиновую    грудь.    Послышался    отзыв,    но   слабенький,
нерешительный. Второй боялся повредить инструмент или берег  до
значительного  случая, не понимая, что каждую песню надо делать
так: словно это последняя песня.
     Издалека  шли  тяжелые   ухающие   звуки,   будто   где-то
ворочались и вздыхали горы.
     -- Лягушки  просят  у  Бога  дождика,  --  сказал  Ногтев,
довольный, что узнал кваканье. -- А мы ведь еще не сталкивались
с ними! И с другими крупняками, бог миловал.
     -- Сплюньте, -- посоветовал Кирилл. -- А то неровен час...
Просто насекомым надо меньше пространства,  вот  ими  и  забито
все. А для крупных нужен простор для прокорма.
     От  стен  шло  тепло, из продырявленного лаза через каждые
полчаса  поступала  новая  волна  теплого  воздуха.  Дмитрий  с
ксерксами  --  или  ксерксы с Дмитрием -- доблестно проламывали
очередную   перегородку,   расширяя   пределы.   Было   в    их
настойчивости  нечто  от хронической нехватки с жильем. Муравьи
-- понятно, а Дмитрий... Впрочем, он тоже, по слухам, последние
годы жил в перенаселенной коммуналке.
     Потом интервалы удлинились, чем  ниже  этаж,  тем  прочнее
межэтажное  перекрытие. Ногтев внезапно озяб, удивив Кирилла до
потери пульса, коротко попрощался и полез обратно в дыру.
     К утру  температура  сильно  упала,  но  всех  растормошил
Хомяков.  Он  встал раньше всех, приволок гору хлебцев: "Там их
горы!..  Пропадают!  Целые  склады  с  сахаром,  мукой...   Все
раздувает ветром, смывает дождем! Как сказано у Карла Маркса --
бесхозяйственно, просто безнравственно давать хлебу гнить..."
     Он  запихал в полупроснувшихся членов экипажа килокалории,
изнывал от бессилия, что столько готового  продукта  пропадает,
что нельзя все собрать, упаковать, загрузить в "Таргитай".
     -- Ешьте,  -- требовал настойчиво. -- Набирайтесь в запас.
Кто знает, что впереди? Вдруг  пойдут  голодные  края?  Езда  в
незнаемое, как-никак! Кирилл Владимирович, вы пометьте на карте
эти  места.  Может  быть, все-таки вызвать народ, пока голодные
жуки не набежали? Кравченко поклялся, что  там  белки,  жиры  и
витамины, каких ни в одном продукте нет! Жаль отдавать жукам на
потраву.
     Ногтев  ел с аппетитом, мюллеровы хлебцы удались на славу.
Рецептура отрабатывалась миллионы лет, подбросил Кирилл,  Чехов
обещал научить зайца спички зажигать. Это труднее!
     -- Обязательно  отмечу  на  карте,  -- пообещал Ногтев. --
Красным цветом!
     Стены  быстро  начали   светлеть,   переходя   из   хмурых
темно-зеленых  в радостно изумрудные. Яркий луч солнца ударил в
стену напротив Кравченко, где тот завтракал,  и  хирург  замер,
держа  хлебец  в  зубах:  в  зеленом квадрате задвигались ядра,
темные  мешки.  Поплыли,  волоча  хвосты,  пузыри  и  блестящие
колбаски.  Что-то  выплывало,  что-то  выдвигалось,  тыкалось в
темнеющие межклеточные перегородки...
     -- Жить можно, -- подвел итог Ногтев. -- И  стол,  и  дом.
Впечатляет. Но все-таки не настолько, чтобы ради дармовой еды и
жилья,  несмотря  на  еще  встречающиеся отдельные недостатки с
продовольствием и  жильем,  бросить  достижения  цивилизации  и
ринуться  в  мир  жуков,  как  говорит  наш Хомяков. Не так ли,
Кирилл Владимирович?
     -- Подсчитаем очки позже, -- предложил Кирилл  миролюбиво.
Странное  чувство  уверенности  теперь не покидало. -- Все-таки
там все еще встречаются эти отдельные недостатки... И хотя наши
достижения в этой области огромны,  но  недостатки  встречаются
чаще.  А  здесь...  К тому же цивилизацию не оставим, возьмем с
собой.
     Из   дыры    в    полу    высунулась    огромная    голова
интеллектуального   муравья.   Повел   сяжками,   выкарабкался,
цепляясь когтистыми лапами,  с  озабоченным  видом  подбежал  к
Ногтеву.
     -- Со  мной  все в порядке, -- сказал Ногтев с досадой. Он
посмотрел по сторонам, гася улыбочки.  Подхалим!  Занимался  бы
чем-то  одним, а то прыгаешь от дела к делу. Сангвиник нашелся!
Вон Немировский и Дима плечом к плечу... усик  к  усику  крушат
перекрытия. Кирилл Владимирович, это займет их надолго?
     -- Если  пробивались  всю  ночь... то в нашем распоряжении
небоскреб этажей в пятнадцать. Чуть  ниже  почвы  идет  нулевой
цикл,  дальше  каверны  в  корнях,  но  сколько до них -- боюсь
ошибиться.
     С потолка спрыгнула Саша, приземлилась Ногтеву  на  плечо.
Не смутившись, грациозно спорхнула, лихо козырнула:
     -- Параметры позволяют разместить в этом зале...
     Ногтев удивленно поднял брови:
     -- Фетисова, я вас не узнаю. На Журавлева работаете?
     Саша покраснела, ее кулаки сжались:
     -- Аверьян Аверьянович, я работаю на программу экспедиции!
Докладываю, что жизненные условия вполне...
     -- Вольно,   --   прервал  Ногтев.  --  Рапорт  принят.  А
жизненные условия вполне, согласен. Журавлев незаметненько всех
подводит к этой идее.  Тихой  сапой,  не  рубит  с  плеча,  как
простак Немировский...
     Он легко взбежал по стене, высунул голову в отверстие, что
почти заросло за ночь.
     Далеко внизу были серые холмики земли, бурелом, гигантские
опавшие  листья  мегадеревьев. На одном таком холмике выделялся
ядовитым цветом красный комбинезон.
     -- Забелин!  --  заорал  Ногтев,  хотя  переговорник   был
вмонтирован в воротник комбинезона. -- Доложите обстановку!
     Далекая  фигура шевельнулась. Ногтев услышал слабый голос,
искаженный статическими помехами:
     -- Ночь  прошла  как  один   кошмар!   Что-то   скреблось,
верещало,  замерзало  у  самого  порога. Просилось погреться? К
утру стихло. Сдохло, видать. Но я  поста  не  оставил,  Аверьян
Аверьянович!   Не   поддался  унижающей  человеческой  жалости,
Несвойственной   человеку   нашего    общества.    Добрые    да
мягкосердечные  не построят четвертый сон Веры Павловны, верно?
А когда утром открыл люк, пробовали  пролезть  всякие  бродяги,
нищие,  попрошайки...  Отогнал,  конечно,  хотя  жалость,  этот
пережиток  в  нашем  передовом  обществе,   шевелилась.   Худые
такие...
     -- Всех  гони,  --  велел  Ногтев.  -- В нашем обществе не
может быть жалости к бродягам, панкам  и  прочим  бездельникам.
Заразу разносят! Через полчаса тебя сменят.
     -- Хорошо  бы! Только такого, кто потверже сердцем... Чтоб
характер нордический и в жалости замечен не был.
     Ногтев отжал  кнопку,  голос  Забелина  оборвался.  Ногтев
повернулся к Кириллу:
     -- Пора  бы  заменить! Вот Немировскому не надо ни сна, ни
отдыха, только подай препятствие. Как на быка  красная  тряпка!
Там не опасно?
     Кирилл пожал плечами:
     -- Что может встретиться в пустом доме? Где двери заперты?
Мы открыли их первыми!
     -- А надолго он там?
     Кирилл  прикинул  на  глаз  толщину стены, высоту потолка,
заглянул вниз в дыру, откуда поднимались сладковатые испарения.
     -- Здесь двадцать-тридцать этажей... Башня будет  в  нашем
распоряжении  через пару суток. Включая подземные этажи корней.
И все запасы хлебцев Мюллера.
     -- Ну, хлебцы для Хомякова. Он у нас ведущий специалист по
недоеданию. Конечно, я побываю на  всех  этажах,  отчет  должен
быть полным.
     Все  залы,  как  записал  для памяти Ногтев, это воздушные
резервуары. Изолированный воздух предохраняется от перегрева  и
потери  влаги,  а  на  внешних  кольцах междоузлий скапливается
дождевая вода, откуда всасывается стенками. Заткнув дыру, через
которую влезли, можно держать  воздух  влажным,  а  температуру
легко  подыскать  по  душе,  перемещаясь  по  вертикали.  Самые
холодные залы внизу, в стенках еще циркулирует грунтовая  вода,
зато  в  верхнем  жарко  как в бане. В каждой башне с комфортом
разместится пять-шесть тысяч  человек,  включая  помещение  для
работы, учебы, спортивные залы и профилактории.
     Но  лучше,  добавил  Ногтев,  чтобы  заседания Малого Мира
начинались как можно позже. Здесь работа другая, учеба  другая,
многое  другое.  А если мы до сих пор по цвету кожи или разрезу
глаз относим человека к высшим или низшим, то  даже  там  такие
взгляды   встречают   не  просто  противодействие,  а  ответную
защитную реакцию: черный национализм, желтый, избранничество...
А здесь пока что ученые отделываются шуточками,  только  нельзя
доводить до того, чтобы сказали всерьез!
     А  здесь пока что Хомяков неутомимо облазил башню внутри и
снаружи, взял на учет запасы  корма,  а  Кирилл,  гордясь  так,
словно  сам  вырастил  такое  чудо,  вывел  Хомякова по внешней
стороне на самый верх. Там начиналась область широких листьев.
     На  ближайшем  черенке  торчали  круглые  шары  на  тонких
ножках.  Размером  с  футбольные  мячи, даже с такими же плотно
сжатыми чешуйками, они  тянулись  широкой  полосой,  постепенно
сужаясь в клин.
     Кирилл  сорвал,  точнее,  снял ближайший мяч. На стебельке
осталось углубление, мяч лежал на  подставке.  Голубые  чешуйки
снимались   легко,   открывая  белоснежную  рассыпчатую  массу,
похожую на мякоть особо удавшегося банана.
     -- Попробуйте!
     -- Я не подопытный кролик, -- заявил Хомяков негодующе. Он
осторожно взял шар, -- и не морская свинка... Вообще-то...  Гм,
что-то  совершенно  новое на вкус. Ну и обжоры здесь живут! Ну,
гастрономические развратники! Ну, насекомые!
     Он съел почти все, благосклонно кивнул:
     -- Сахару переложили... Но в остальном очень неплохо. А  я
возьму еще один на анализы?
     -- Возьмите  два. И запишите, что если сорвать эти хлебцы,
через день вырастут новые. Еще через  день  --  снова  созреют.
Опять сорвете -- новые нарастут...
     -- Ничего  себе  урожайность!  Эх,  там  хоть  бы  малость
похожее!
     Он вернулся в первый  зал,  где  в  первый  же  час  после
вселения   оборудовал   походную  экспресс-лабораторию.  Кирилл
нерешительно залез через дырку следом, огляделся. Все  работают
быстро, уверенно, азартно, хватаются за десятки дел и успевают.
Только  он,  инициатор  экспедиции, если без лишней скромности,
просыпается  на  краткие  периоды,  затем   снова   впадает   в
оцепенение.  Даже Ногтев везде лезет сам, наслаждаясь возросшей
в сотни раз силой, способностью бегать по стенам и потолку,  во
все  вникает,  от  избытка  сил дублирует Кравченко, Цветкову и
даже Хомякова...
     Послонявшись по залу, полез, было вниз, опять  остановился
на  полпути. Какой смысл догонять неутомимых и целеустремленных
Дмитриев?  Ломать  межэтажные  перекрытия  совсем  неинтересно,
когда знаешь заранее, что там обнаружишь.
     Когда  выбрался  наружу,  воздух  уже  прогрелся.  Со всех
сторон сюрчало,  пищало,  стрекотало,  взревывало.  По  зеленым
полям   листьев   двигались  тяжелые  эшелоны  гусениц,  воздух
колыхался от тяжелых как танки жуков-бронзовок и громадных  как
авианосцы  жуков-оленей.  Часто  и  резко вспыхивали изломанные
злые молнии на сухо  шелестящих  крыльях  стрекоз.  По  внешней
стене,   нежась   под   прямыми   лучами,   ползало   множество
разноцветных  клещиков,  даже  двух  похожих   не   найти,   на
междоузлии  грелись  бабочки  такие крохотные, будто Кирилл Все
еще был там.
     Когда на полуденный сбор не явилась  Саша,  Кирилл  сперва
пропустил  новость  мимо ушей. Десантница, профессионалка -- не
пропадет! А после того случая с пауком, она из кожи вон  лезла,
чтобы  восстановить  работоспособность.  Ее  здоровье  и особые
условия этого мира сделали чудо. Все срослось, зарубцевалось, а
затем рассосались и рубцы. Зиму еще  ходила  с  жуткими  белыми
шрамами,   но  весной  несколько  раз  повертелась  под  жгучим
солнцем, Кирилл сам заставил ее, дрожащую и  синюю  от  холода,
под  апрельским  солнцем -- торопилась пораньше! Кожа покрылась
золотистым загаром, от шрамов не осталось и следа.
     Только Дмитрий встревожился, сразу. Бесстрашная,  дерзкая,
часто   просто  невыносимая  со  своим  милитаризмом,  все-таки
иногда...
     Ногтев сказал с неудовольствием:
     -- Если полагаете, что она где-то влипла... Но  по  одному
идти на поиск позволить не могу.
     Дмитрий раздраженно сказал:
     -- Если пойдем вдвоем, вдвое сузим поиск.
     -- Отправимся  группами по двое, -- отрубил Ногтев. -- Я с
Кравченко,  Дмитрий  с  Забелиным,  а  Кирилл  Владимирович   с
Цветковой. Таким образом в каждой группе по ветерану и новичку.
     Кирилл вспылил:
     -- Аверьян  Аверьянович!  В  вас  говорит странное чувство
юмора, а не забота о спасательных группах. Я мог бы отправиться
с Хомяковым и Черновым!
     -- Они  останутся  охранять  "Таргитай".  А   вы   человек
наиболее   опытный  в  этом  мире.  Естественно,  что  вам  для
равновесия, так сказать...
     Кирилл заметил улыбочки на губах Дмитрия, Забелина. Чуяли,
что в подоплеке его неприязни к  Цветковой  лежит  обыкновенный
страх  перед  красивой  женщиной.  Она  в любом конфликте будет
права, ее пронесут на руках, ей простят, на ее  сторону  охотно
встанут...
     -- Вам  виднее, -- ответил он холодно. -- Но я с муравьями
обращаюсь лучше, чем вы со своей командой.
     По дороге Цветкова держалась рядом, даже пыталась забегать
вперед, он гаркнул и подумал зло, что где там Сашу искать,  эту
бы не потерять. Да и сам, присматривая за нею, вот-вот шагнет в
чью-либо распахнутую пасть.
     Исполинские   растения   двигались  навстречу  мрачными  и
переплетенными  гибкими  стеблями,  с  двигающимися  вверх-вниз
толстыми листьями. Приходилось смотреть не только по сторонам и
под  ноги,  но  и  вверх,  где стебли нависали над головой, где
хрустели панцири, щелкали мандибулы крупных и мелких хищников.
     Цветкова совсем притихла, жалась к Кириллу. Раньше  ей  со
всех  сторон  чудились огромные рты, челюсти, страшные пасти, а
теперь все было наяву,  а  этот  невозмутимый  мирмеколог  идет
спокойно, иной раз даже раздраженно отпихивает!
     Внезапно между двух деревьев просунулась огромная голова с
горящими    злобой    глазами,    потянулась   к   мирмекологу,
перегораживая  дорогу.  Тот  раздраженно  отпихнул  ее,  прошел
совсем  рядом  с  распахнутой пастью, похожей на ковш шагающего
экскаватора. Цветкова двигалась следом, не  чувствуя  ног.  Над
головой  пробегали, цепляясь когтями за стебли, огромные звери,
набрасывались на других, часто еще более крупных и  свирепых  с
виду,   жутко   лязгали   челюсти,  панцири,  хрустели  жесткие
надкрылья, лапы...
     -- Может  быть,  она  уже   вернулась?   --   предположила
Цветкова.
     -- Возможно.
     -- Тогда... вернемся и мы?
     -- Только с заходом солнца, -- ответил Кирилл.
     Они часто взбирались на стебли, просматривали окрестности,
снова  двигались,  заглядывая  под  нависшие над землей листья,
разгребая валежины. Кирилл высматривал следы,  Цветкова  начала
кричать  красивым  звонким  голосом.  В  ответ  оглушительно  и
взахлеб застрекотали кузнечики  и  даже  богомолы,  чуткое  ухо
мирмеколога различило брачные песни самцов.
     -- Мы  еще  не  заблудились? -- спросила Цветкова робко. У
нее  были  очень  красивые  глаза,  смотрела  она   беспомощно,
умоляюще.
     -- Еще  нет,  -- ответил Кирилл ей в тон. Он почувствовал,
что начинает расправляться, даже плечи стали пошире, а  плоская
грудь кабинетного ученого понемногу выпячивается, как у петуха.
Рядом  с  этой беспомощной тлей не так уж и слаб, если за твоей
спиной ищут защиты...
     Огромные стволы папоротников  раздвинулись,  дальше  пошли
мангровые заросли низкорослой лапчатки, во все стороны брызнули
мелкие   жучки,  клещики.  Сквозь  просвет  между  мегалистьями
брызнуло солнце, прогрело, кровь насытилась солнцем.
     На середине поляны Кирилл внезапно крепко взял спутницу за
плечо. На той стороне возвышалась гора, даже не гора -- зеленый
бугристый холм, странно пирамидальный.  В  чем  эта  странность
Цветкова  определить  не успела, рука мирмеколога сжала крепче,
голос над ухом произнес жестко: "Не двигаться!"
     Зеленый холм чуть качнулся. Цветкова взвизгнула, разглядев
в этой  египетской  пирамиде  огромную   лягушку   размером   с
трехэтажный  дом,  а она панически боялась этих зеленых прыгух,
даже когда те были размером с ноготь.
     Кирилл сдавил  ей  плечо  так,  что  Цветкова  уже  и  его
страшилась как лягушки. Зеленая гора присела, расплющиваясь под
собственной  тяжестью,  и...  огромное  тело взвилось в воздух,
заслонив грязно-белым  брюхом  полнеба.  Лягушка  вытянулась  в
полете,  передние  лапы  держала  впереди, как перед нырянием в
воду,  задние  тянулись  в  струнку.  Сперва   поднималась   по
невидимой  дуге, потом также грациозно шла к земле. Перед самой
поверхностью раздвинула  сложенные  впереди  ладошки,  готовясь
принять массу тела.
     Кирилл  молниеносно  развернул Цветкову, с силой прижал ее
лицо к груди:
     -- И пальцем чтоб не шелохнула!
     Ее трясло. Он обхватил ее обеими руками, крепко  прижал  к
себе. Цветкова сама прижималась так, словно пыталась пробраться
к нему в грудную клетку.
     Лягушка  смахивала  на  остромордую,  даже  не  квакшу, но
теперь,  когда  Кирилл  рассмотрел  вблизи  голубоватое  горло,
перебросил  животное  в  подвид травяной лягушки. Самец, молод,
силен, готов к  брачному  периоду.  Хорошо  бы  взять  частичку
слизи!   Кравченко   потеснился  бы  в  лаборатории,  ему  тоже
перепадет, экстрагены лизоцима у самца сейчас особенно  активны
в брачный период...
     Тупая   морда   распахнулась   как   кошелек,   выметнулся
длиннейший язык,  со  звучным  хлопком  ударил  в  пролетающего
комара.  Благодаря лупе времени Кирилл видел как длинный гибкий
ремень, прикрепленный передним концом, достал комара, обвил его
в тугое кольцо, унес обратно в мокрую пещеру. Чудовищная  пасть
с чмокающим звуком захлопнулась.
     -- Оно...  оно  уже  прошло?  -- прошептала Цветкова ему в
грудь.
     -- Не шевелись, -- напомнил Кирилл, не двигая  губами.  --
Мы прямо перед ее пастью...
     Ноги  Цветковой  подкосились.  Кирилл  держал  ее,  плотно
прижав,  стараясь  не  шевельнуть  и  пальцем.  У  лягушек  так
устроены   мозги,   что  замечают  только  прыгающее,  летящее,
бегущее, а сидящего перед носом  жирнющего  комара  не  тронут.
Просто  не  видят.  Так  что  эта  страшная  гора  не  страшнее
надвигающегося скоростного поезда.  Только  догадайся  сойти  с
рельс и можешь не дергаться, читай газетку. Мчаться в панике от
лягушки, все равно что удирать от электрички по шпалам.
     Лягушка  еще  с  минуту  сидела  неподвижно. Светлый живот
тяжело шлепался о землю, поднимал  налипшие  на  слизь  бревна,
булыжники,  мусор.  Затем присела, расплюснулась, огромные шары
глаз оказались почти на уровне глаз Кирилла. Наконец,  огромная
туша беззвучно взвилась ввысь, закружив в воздухе спиралью.
     Кирилл  невольно  пригнулся,  исполинская масса пронеслась
над головой.  В  дальних  зарослях  дрогнула  земля,  затрещали
сочные стебли.
     -- Все, -- сказал Кирилл с облегчением. -- Можно идти!
     Цветкова  не  открывала  глаз. Кирилл отстранил ее. Ноги у
женщины подгибались, она  бессильно  опускалась  на  землю.  Он
потряс   ее,  подул  в  сомкнутые  веки,  в  уши.  Цветкова  не
двигалась,  расслабленно  висела  в  его   руках.   Губы   чуть
раздвинулись,  словно  приготовились  что-то сказать, только не
успели...
     Темно-красный луч заходящего солнца соскользнул с ее лица,
которое сразу стало белым, как  мел,  пополз  вверх  по  стволу
дерева, оставляя холодную тень, стынувший воздух.
     Кирилл  подхватил  ее  на  руки, большими прыжками понесся
обратно.


     Несколько   крохотных   фигурок   суетились   на   большой
неопрятной   кочке.   Кирилл   быстро   сосчитал,   вздохнул  с
облегчением. Двоих нет, но могут быть внутри -- кочка не кочка,
а  замаскированная  гондола.  Здесь  военные   умы   наконец-то
получили  свободу  рук. Не только пацаны или случайные туристы,
никакая разведка не догадается, что за странные  божьи  коровки
ползают по гондоле...
     Когда  он  подбежал,  держа  Цветкову  на руках, с гондолы
спрыгнул Ногтев. Лицо его было встревоженным:
     -- Что с нею?
     -- Не понравилось в лесу, --  ответил  Кирилл.  --  А  где
Фетисова?
     Ногтев мотнул головой, и Кирилл, подняв голову, встретился
с глазами  Саши.  Она  стояла  на  борту  гондолы, ее лицо было
бледное, напряженное, девушка не отрывала взгляда от  Цветковой
на его руках.
     Он поднял Цветкову на вытянутых руках:
     -- Саша... Ее надо привести в чувство.
     Фетисова не шевельнулась, ее глаза стали холодными.
     -- Мне кажется, ей так нравится больше. И еще мне кажется,
что вам это нравится тоже!
     Она  исчезла внутри гондолы. Кирилл постоял с Цветковой на
руках, чувствуя себя довольно глупо, потому что даже  Кравченко
не  бросился  выхватывать  пациентку,  а  Дмитрий  вообще  лишь
улыбался. Цветкова слабо застонала, ее  руки  обвили  его  шею,
тонкие  нежные  пальцы коснулись щеки, и Кирилл ощутил как туда
бросилась жаркая кровь.
     -- Елена, --  сказал  он  настойчиво,  --  с  вами  все  в
порядке?
     Он осторожно и нежно поставил ее на землю. Цветкова нехотя
разомкнула   руки,   ее   громадные   зеленые   глаза  медленно
распахнулись, в них блеснул странный свет.
     -- Ох... -- ее голос был  тихим  и  нежным  как  дуновение
ветерка.  --  Вы  чародей!..  За  один  миг пронесли через лес,
полный чудовищ!
     -- Ну, -- пробормотал Кирилл, осторожно опуская ее, --  не
такой уж и миг... Нес я довольно долго.
     -- А мне показалось единым мигом...
     Наверху  будто  фыркнула  лошадь. Кирилл удивленно вскинул
голову, на краю гондолы снова стояла Саша, ее  губы  кривились.
Она  словно  фыркнула,  ее  пальцы  зло  срывали  маскировочную
пленку. Вниз летели клочья, один  неопрятный  лапоть  опустился
Цветковой на голову.
     Кирилл   быстро  взбежал  на  мостик,  где  Ногтев  чистил
пропановую горелку.  Внизу  на  земле  с  той  стороны  гондолы
мелькнула  черно-красная  спина  ксеркса, муравей нес в гондолу
связку  металлических  баллонов.  Там  же  Хомяков  и   Забелин
раскатывали   воздушный  мешок,  готовя  к  старту,  возле  них
суетился еще кто-то, лица Кирилл не разглядел.
     -- Все в порядке? Вернулись все?
     -- Все, --  ответил  Ногтев.  --  Ложная  тревога,  как  я
говорил.
     -- А что случилось? Почему она задержалась?
     Ногтев повернулся, словно не слыша, крикнул во весь голос:
     -- Забелин,   разворачивай   побольше!   А  то  захлестнет
стропами.
     Когда он повернулся, Кирилл снова спросил:
     -- Что задержало Сашу?
     Ногтев пожевал губами, подумал, внезапно спросил:
     -- Там в зеленой башне ничего не забыли? А  то  когда  еще
вернемся...  С Сашей? Да ничего особенного, ложная тревога. Все
в порядке. Я посылал ксеркса проверить, не забыли ли  чего,  но
он  что-то  не  так понял. Принес чью-то сумку с яйцами! Живьем
выдрал, бессердечный. Или это я что-то не так произнес?
     Кирилл спрыгнул  вниз,  решив  помочь  раскатывать  мешок.
Ногтев  недоговаривает,  а  выудить  не удается. Ногтев опытный
жук, ветеран бюрократического аппарата, эксперт по умалчиванию,
увиливанию от ответов.
     Забелин разогнулся, завидев Кирилла. Лицо его осветилось:
     -- Кирилл Владимирович! Вы наша последняя надежда!
     -- Чем могу помочь? -- спросил Кирилл настороженно.
     -- Как бы задержаться на пару суток?  --  спросил  Забелин
умоляюще. -- Я здесь обнаружил любопытнейшие возможности...
     Кирилл  взялся за край ткани, потащил. Тончайшее полотно с
легким треском стало разворачиваться.  Забелин  не  оригинален,
все  обнаруживает  возможности.  Любопытнейшие, обещающие, даже
грандиозные и сногсшибательные.
     -- Решает Ногтев, -- буркнул он.
     -- Да ладно вам! Все знают, что  отдаете  приказы  вы,  но
только  голосом Ногтев. Я здесь обнаружил удивительную систему,
настоящий вечный двигатель...
     Кирилл не среагировал, и Забелин сказал отчаянным голосом,
борясь со страхом  что  украдут  идею,  за  которую,  возможно,
светит нобелевка:
     -- Здесь  вода  сама  подается  из  земли  на сотни метров
ввысь! По-особому устроены клетки...
     Кирилл  от   удивления   даже   ткань   выпустил.   Чудеса
специализации!  Как  сказал  классик:  спец  по карпу не сможет
жарить форель? Специализация зашла  так  далеко,  что  иные  из
технарей,  даже  лучшие,  не  знают про осмотику? Все растения,
начиная ото мхов и кончая баобабами, выкачивают миллиарды  тонн
воды безо всяких моторов! Удивительно, конечно, можно построить
насосы по этому принципу. Только неловко будет давать авторское
свидетельство кому-либо! Разве что Господу Богу или Природе...
     -- Мы должны держать по ветру нос и парус, -- ответил он с
дружеской  жалостью.  -- Как у моряков Колумба. Потеряем ветер,
наш ценный радист, без которого мы не начинали  поход,  тут  же
радирует  о  крахе,  и  огромная длань Большого Брата опустится
из-за облаков за нашим "Таргитаем".
     Забелин  сверкнул  очами.  Он  был  несогласен   с   тупым
казарменным   графиком,   который   поддерживает  даже  ренегат
Журавлев, больше других изгалявшийся  над  военной  отрыжкой  в
экспедиции. Такие они все, пророки!
     -- В какую переделку попала Фетисова? -- спросил он.
     Забелин пожал плечами:
     -- Наверное,  просто  залюбовалась  цветочками.  Забыла  о
времени, опоздала.
     -- Фетисова?  --  переспросил  Кирилл  с  недоверием.   --
Залюбовалась? Забыла?
     -- Ее   привел   Немировский.   Лучше  чем  он,  никто  не
расскажет;
     Кирилл отправился  искать  Дмитрия.  Кирилл  отыскал  его,
когда тот нес к гондоле их Сухаревской башни ящик с реактивами.
Хомяков шел сзади, прижимая к груди ящик поменьше.
     -- Дмитрий,  --  сказал  Кирилл.  -- Все такие загадочные,
словно с Сашей ничего не случилось? Я имею в  виду  серьезного?
Она могла не вполне оправиться от прошлых травм...
     -- Она  оправилась,  --  заверил  Дмитрий. Он повернулся к
Хомякову. -- Я  доставлю  вашу  экспресску  в  сохранности,  не
беспокойтесь!
     Хомяков  посмотрел  недоверчиво,  но пошел вперед. Дмитрий
придержал   Кирилла,   глаза   десантника   сверкали,   как   у
Мефистофеля, голос дрожал от возбуждения:
     -- Язык держать умеешь? Дело тонкое, деликатное.
     -- Да что случилось?
     -- Вот  и  я говорю, что ничего особенного не случилось, а
она... Хоть и десантница, но душа у нее еще  там  была  тонкая,
деликатная,   а  здесь  совсем  истончилась,  сделикатничалась.
Теперь душа у нее как  у  моего  Буси  --  махонькая,  хрупкая,
легкоранимая. Надо таких беречь?
     -- Бусю или Сашу?
     -- Они  мне  оба  дороги.  Ладно, я расскажу, только держи
язык за зубами. Саша не перенесет позора.
     -- Какого позора?
     -- Вот и я говорю, что никакого позора нет. Но Саша  такая
тонкая, деликатная! Исхудала еще больше.
     -- Дмитрий,  -- предупредил Кирилл угрюмо, -- мое терпение
лопается.
     -- Еще бы!
     -- Дмитрий!
     -- Все-все, рассказываю. Только как насчет  неразглашения?
Молчу-молчу...  Словом, пошли мы с Забелиным на поиски. Он хоть
и физик, а быстро насобачился как и что  здесь,  освоился,  так
что  мы  сразу разделились. Он вправо, а я, как всегда, налево.
Вдвоем больше шансов! В одиночку я наддал, а сам  на  бегу  все
рассуждаю.  Саша  не  дурочка,  хищная  зверюга  ее на прием не
возьмет, она уже в таких играх по два козырных  туза  в  рукаве
прячет.  Словом, бегу я, бегу, мелкое зверье шугаю, от большого
сам шугаюсь... Вдруг чую -- амбре! Мощное такое, его не  с  чем
не   спутаешь.  Священный  жук  Древнего  Египта  прокатил  для
прожорливого потомства запас продовольствия. Даже не на  случай
кризиса,  а  просто для пропитания. Чадолюбивый жук, целую гору
скатал, судя по запаху. На две дюжины едоков хватит, даже  если
начнут  жрать  в  две глотки. Тут мне некий инстинкт и говорит,
чтобы я пробежался по этому следу...
     Кирилл  посмотрел  на  него   удивленно.   Дмитрий   сразу
ощетинился:
     -- Ты  на  что  намекаешь?  Не тот инстинкт, что у жука, а
другой, высший! Не перебивай. Бегу я, бегу...  Ноздри  зажимаю,
конечно.  Тут  трудность: зажимал совсем, то сбивался со следа.
Но догнал! Инстинкт -- великая сила.  Катится  впереди  круглый
шарик,  такой  круглый, словно его циркулем все время мерили, с
двухэтажный домик размерами, а толкают его два жука, похожие на
куркулей. Жучиха ростом помельче, но жмет наравне.  Равноправие
на  марше! С виду не шибко интеллигентные, нескладно скроенные,
но крепко сшитые -- настоящая крестьянская кость, что выживет и
в те  времена,  когда  стрекозы  да  бабочки  сгинут...  Сифизи
переживут аполончиков!
     -- Не отвлекайся, не отвлекайся!
     -- Разве я скосил? Говорю, катят с такой скоростью, словно
уже на   полном  хозрасчете.  Шар  не  катится,  а  летит,  как
футбольный мяч с подачи Пети  Алешкина.  А  на  серо-коричневой
поверхности  часто-часто мелькает нечто ярко-красное... Веришь,
Кирилл, что-то в этом мире есть такое, что  помогает,  если  не
мысли  читать -- мне только чужих мыслей не хватало! -- то хотя
бы угадывать. У меня это получается все чаще. Если не инстинкт,
то что? Новый орган отрастает взамен вырезанной селезенки?
     -- Давай про Сашу!
     -- Ну...  --  он  проговорил  задумчиво,  врастяжку,  явно
наслаждаясь  эффектом, -- тут я от радости открыл обе ноздри...
Шибануло так, что  жуки  укатили,  а  я  все  сидел,  и  голова
качалась, как на ниточке. Подходи и бери меня голыми руками, да
никто  из  зверей не решился войти в зону поражения ОВ. А когда
ветерок унес газы, и одно рогато-зубатое решилось, я ему влепил
на добрую память как профессионал профессионалу, а сам вдогонку
за жуками...
     -- Погоди, у тебя ж еще утром был насморк?
     -- О, продрало почище ингаляции. Догнал,  смотрю,  а  Саша
как  на  тренажере  кувыркается! Только-только отдерет руку или
ногу от этой питательной, но уж очень  липкой  массы,  как  шар
делает  оборот,  и  Саша  вновь  впечатывается в... питательную
массу. Закружило ее, залепило, а она, как Лаокоон,  выдирается,
сражается  с  обыденностью.  Уже еле барахтается, ослабела, а я
тут наконец увидел,  куда  жуки  прут  шар.  Аккуратно  вырытый
колодец  диаметром,  как для ракеты СС-25. Еще пара оборотов, и
шар ухнет на самое дно. Умельцы так скатали  шар,  что  пройдет
точь-в-точь  в  притирку!  Сказано,  не на план трудятся -- для
дома,  для  семьи.  Если  Саша  окажется  наверху,  есть   шанс
выкарабкаться  по  стенке  колодца,  а  если  попадет  под шар?
Прорываться насквозь... Завязнет посередине, устала же  биться,
как рыба... Нет, не как рыба...
     -- Дальше,  --  прервал  Кирилл,  потому что Дмитрий молча
глубокомысленно  морщил  лоб,  шевелил  пальцами,  словно   это
помогало подбирать слова.
     -- Сорвал  я  бывший нитемет, а ныне бластер с молодецкого
плеча, влепил жуку по задней  паре  ног.  Он  мордой  в  землю,
скребется,  недоволен,  пробует  сорвать  липучку,  а жучиха --
сказано, дура-баба! -- катит себе  шар  дальше.  Здоровая,  как
сарай  у моей двоюродной бабки. Но и без жука прокатила мимо. Я
ж говорю -- дура, без мужика им  никуда,  как  ни  эмансипируй.
Остановилась,  бегает вокруг да около, растерялась, а я бегом к
Сашке... Одна беда -- оказалась наверху,  а  я  никак  не  могу
решиться  взобраться  по  этому... этой еде. Наконец, стрельнул
нитью в ногу, сдернул.  Жучиха  тем  временем  помогла  содрать
липучку  с мужа, вдвоем подналегли, шарик аккуратненько ухнул в
шахту. Ни на палец зазора. Как по циркулю. Математики!  Ганглий
у  них  на  две  диссертации  хватит, но жуки практики, а что с
диссертацией? Не зря в Древнем  Египте  им  памятники  ставили!
Напрасно Саша на них так искрами сыплет, верно?
     Кирилл спросил озадаченно,
     -- Так   чего  сторониться  всех?  Комбинезон  герметичен.
Вымыть хорошенько, только и дела. В крайнем случае, сменить.  У
нас запасных два десятка.
     -- Псишка, -- ответил Дмитрий с чувством превосходства. --
Все ей  кажется,  чудится,  мерещится...  Она  внутри совсем не
такая, как снаружи.
     -- А какая внутри?
     Дмитрий пожал плечами с самым равнодушным видом:
     -- А оно мне надо? Мы все внутри малость другие. Но наружу
выпускаем себя причесанными, вежливыми, воспитанными.
     -- Ты считаешь, что Саша внутри хуже?
     -- Считаю, что мы все внутри хуже. Не  дай  бог  телепатию
откроют, хана всей нашей прекрасной цивилизации. Сейчас мы друг
перед другом беленькие, а то увидим и черненькими. Жуть!
     От   гондолы   раздался   резкий   сигнал   сбора.  Кричал
механический ревун, резко и угрожающе. Разом затихли кузнечики,
шмыгнули под листья  и  камешки-букашки.  В  их  мир  вторглось
что-то  новое...  Если  не чтение мыслей, то что-то ощутить эти
существа смогли, и это  "нечто"  наполнило  таким  ужасом,  что
ревун  умолк,  а  насекомые  еще  тряслись  в  укрытиях,  боясь
выставить даже усики.




     На этот раз на борту  "Таргитая"  провели  четверо  суток.
Внизу  проплывали  опушки  леса,  поля,  луга,  и теперь уже не
только Ногтев с Кириллом, каждый  видел  в  невзрачной  с  виду
полянке территорию, равную Бельгии и трем Франциям в придачу, с
неостывающим   удивлением   смотрели  на  мегадеревья,  массивы
исполинских живых образований...
     Неожиданный дар открыл в себе Забелин. Общение  с  веселым
Дмитрием  не прошло бесследно: вскоре поздним вечером, когда на
земле уже ничего не рассмотришь, он  с  очень  серьезным  лицом
рассказывал  подробности о первой прогулке Цветковой с Дмитрием
по окрестностям муравейника. Хотя тот старался вести ее,  держа
за  талию, даже нес на руках, Цветкова все же ухитрилась... ну,
упасть с листочка. К счастью, брякнулась на лист ниже, угодив в
середину стада тлей. Естественно, в крик, вереск:  вокруг  одни
кровожадные   звери...  Дмитрий  явился,  как  вспышка  молнии!
Заслонив Цветкову, он врукопашную схватился с вожаком  звериной
стаи,  и  дрожащая  в  ужасе  Цветкова  видела, как попеременно
побеждают  то  человек,  то  хищник.   Мощные   мышцы   Дмитрия
вздувались, как удавы, он напрягался изо всех сил! Зверю дважды
удавалось  дотянуться  до  горла  человека,  но в последний миг
Дмитрий невероятным усилием все  же  отстранил  хищника  --  он
помнил,  за что сражается! Наконец, титаническим усилием поднял
разъяренного зверя над головой и победно швырнул в пропасть!
     Слушатели катались от смеха, визжали, хватались за животы.
Прекрасный,   но   узкий   специалист,   Забелин   всегда   был
скучноватым,  но  теперь вдруг открыл в себе дар рассказчика. А
как  умело  имитировал  бравого  десантника,  его   схватку   с
кровожадной   тлей,   картинно   вздувал  мускулы,  перекатывал
бицепсы, каждый раз  застывая  в  позе  "пластических  греков",
раздирающих гидру, давящих змей, усмиряющих быков!
     Сквозь  иллюминаторы  в  полу  видели,  как далеко внизу в
черноте вдруг  расцвел  желтый  цветок,  настолько  яркий,  что
казался  ядовитым.  Из оранжевости полетели длинные бенгальские
искры. Через некоторое время "Таргитай" догнал запах гари.
     Кто не спал, схватился за бинокли.
     -- Что это могло быть? --  спросил  Дмитрий  тревожно.  --
Вулкан?
     -- На этой широте?
     -- Тогда пожар? Международные террористы подожгли нефтяную
вышку?
     -- Террористы  --  ладно,  поверю, но откуда в этом районе
нефть?
     -- Неужто всю на экспорт выкачали?
     Шар  качнуло,  рывком  теплого  воздуха  подбросило  выше.
Красное   пятно   расплющилось,  края  уходили  в  черноту,  но
оранжевое ядро цвело, не смешиваясь с простецким красным.
     Утром  Кирилл,  будучи  дежурным,  стоял  на   капитанском
мостике.  Ногтев  тоже  был  там,  бродил взад-вперед, благо --
широкая площадка позволяла. Его часто мучила  бессонница,  хотя
слово  "мучила" было из старого мира. Ногтев спал два-три часа,
но  чувствовал  себя  как  муромский  огурчик,  на   бессонницу
жаловался по привычке.
     Лазерный  луч  солнца  упал  с горящих облаков на верхушки
мегадеревьев.  Из  одинаково  темно-зеленых  они  превратились,
вспыхнув,  в пеструю зелень всех оттенков -- от нежно-салатного
до изумрудного.
     Стуча каблучками,  как  ей  это  удается,  вверх  взбежала
Цветкова.  Ее  лицо  было  мучнисто  белым,  несмотря  на живой
оранжевый свет, заливающий капитанский мостик, и умелый макияж.
Она бросила быстрый взгляд на Кирилла, запнулась, сказала очень
ровным голосом, все еще не отрывая взгляда от мирмеколога:
     -- Аверьян Аверьянович, у меня есть важное сообщение...
     Ногтев кивнул с равнодушным видом:
     -- Докладывайте при Кирилле Владимировиче.
     -- Но ведь...
     -- Здесь он имеет все  допуски.  Ответственность  беру  на
себя.
     -- Аверьян  Аверьянович,  --  сказала  Цветкова все тем же
ровным мертвым голосом, -- радиосвязь... нарушена.
     Ногтев удивленно поднял брови:
     -- И что из этого? Я слышал, наблюдаются магнитные бури.
     Цветкова ответила трагическим шепотом:
     -- Это не магнитная буря...
     Ногтев бросил быстрый взгляд  на  Кирилла,  вдвоем  быстро
сбежали  вниз,  через  отсеки жизнеобеспечения, в отсек, откуда
Цветкова  регулярно  передавала  сообщения  о  полете.   Корпус
радиостанции  словно  бы побывал в тисках. Что-то мощное смяло,
будто  картонную  коробку.  На   полу   блестели   раздавленные
кристаллы,  из  корпуса  торчали  провода.  Магнитная буря была
сильной. Она нанесла удар ломиком или чем-то еще более тяжелым.
     -- Ксерксы, -- определил Ногтев тяжело.
     Он весь отяжелел, словно к нему вернулся прежний вес.  Его
палец  скользнул  по  вдавленному корпусу, там слабо заблестела
полоска. Он поднес палец к лицу, понюхал, лизнул.
     -- Мед? --  охнула  Цветкова.  Она  быстро  обернулась  на
мирмеколога.  --  Кто-то  обронил  капли  меда на передатчик...
Нечаянно обронил, но муравьи решили, что в коробке мед!
     Ногтев  еще  раз  потрогал  стенку   передатчика,   сказал
холодным голосом:
     -- За  любую  небрежность  приходится расплачиваться. Рано
или поздно. Первая  небрежность  --  взяли  на  борт  муравьев.
Эйфория успеха! Все остальное -- только следствие.
     Он круто повернулся и ушел. Кирилл спросил у Цветковой:
     -- Когда это случилось?
     -- Не  знаю.  Обнаружила  час  назад,  когда подошло время
очередного доклада. Пока  разобралась,  потом  искала  Ногтева.
Думала, что он у Кравченко в лаборатории...
     Кирилл  быстро взглянул на приборы. Ветер устойчив, за час
унесет  "Таргитай"  на  много  километров.  Отыскать  их  будет
непросто,  если  опустятся  в  этом мегалесе. Ногтев -- матерый
волк, понял сразу.
     Цветкова  повернулась  к  Кириллу.  Лицо  ее  было   очень
выразительным.   Неприязнь   к   муравьям,  страх  перед  ними,
недоверие  к  мирмекологу,  который  обожает   муравьев,   этих
страшилищ,  и надежда на Кирилла Владимировича, который унес ее
на руках от ужасной жабы...
     -- Муравьи... Может быть, с ними надо что-то сделать?
     Кирилл ответил хмуро:
     -- Мы захватили запасную рацию. Расконсервируем,  наладим.
Экспедицию из-за такого пустяка прерывать не станем.
     Она   просветлела,   побежала  вверх  по  лесенке.  Кирилл
проводил ее долгим взглядом.  Цветкова  даже  здесь  ухитряется
двигаться грациозно, женственно.
     Он  подошел к радиостанции, потрогал ее сам, ощутил как по
спине пробежал неприятный холодок.  Муравьи?  Здесь  бесполезно
лупить  ломиком,  отскочит -- только и всего. Надо сжать, чтобы
получилась такая вмятина. Но у жвал прикус отличается... Кто-то
сунул штырь между стеной и рацией, нажал на рычаг!
     Если это так, то в экспедиции  появился  зверь  пострашнее
всех ксерксов вместе взятых.
     Помчался  было  к  Ногтеву,  тот разберется лучше, видывал
всякое на своем веку, но пока взлетал  на  капитанский  мостик,
преднамеренная  диверсия  показалась  бредом.  А Ногтев в самом
деле всякое видывал, потому к нему особенно не стоит. Пусть  не
ксеркс,   мог   человек   по   нечаянности...   Правда,  трудно
вообразить, как можно размозжить рацию по нечаянности,  но  еще
нелепее -- террорист на борту "Таргитая"!
     Будь  что  будет,  надо  довериться Ногтеву. Не прост этот
администратор, хоть и всякое видывал, в самых верхах  общается,
но  еще не особачился. И уже не особачится, здесь на низколобые
верха,  а  высоколобый  низ  --  прослойка   между   настоящими
классами.
     Он   занес   ногу   на  последнюю  ступеньку,  как  сверху
оглушительно хлопнуло, на него обрушилась  волна  жара.  Кирилл
упал на четвереньки, перекатился под защиту небольшого навеса.
     Вверху  полыхал  столб  пламени.  Одни  концом  упирался в
пропановую горелку, другим... почти доставал воздушного  мешка!
В  красной  ткани  вокруг  возникла  дыра  с  лохматыми черными
краями.  Дыра  быстро  расширялась,  по  черным  краям  прыгали
оранжевые язычки. В лучах яркого солнца огненный столб был едва
виден, но от него шел дикий жар, горелка ревела от натуги.
     Гондола  пошла  вниз  наискось. Воздух из мешка выходил со
свистом, ткань морщилась. Слева мелькнула зеленая  гора,  затем
еще одна верхушка мегадерева, еще... Гондола вошла в тень.
     Снизу взбежал, перепрыгнув через лежащего Кирилла, Ногтев,
упал на пропановую горелку. Его лицо исказилось от боли, металл
едва не  сыпал  искрами. Кирилл бросился к нему, сорвал широкий
пояс. Рычаг, которым регулировал  подачу  газа,  исчез.  Ногтев
бросился вниз, крикнув:
     -- Я перекрою внизу! Пусть тянут до леса...
     -- Внизу луг! -- крикнул Кирилл вдогонку. -- Можно бы...
     Он прервал себя. Если на луг выйдет стадо коров...
     "Таргитай"  несся  по  крутой дуге. Ветра не ощутишь, идут
внутри массы циклона, но земля мелькала  так,  что  "умеренный"
явно  уже  "умеренный  до  сильного"...  Впереди  разрастались,
раздвигались, укрупнялись детали, распадалось  на  мегадеревья.
Шар мчался между гигантскими колоннами...
     Страшный  удар  о  землю  швырнул  его  с мостика. Со всех
сторон трещало, хрипело, падали зеленые стволы, брызгало соком.
В двух шагах от земли торчал ствол дерева,  из  широких  устьев
текла  грунтовая вода, обогащенная солями, опускалась по стволу
широким  толстым  слоем,  блестя  пузырьками,   впитывались   в
землю...
     Кирилл  выскочил,  побежал  к  темному  кубу  гондолы.  Та
пропахала борозду, где тащило ветром, несколько раз перекатило,
вот вмятины, наконец, заклинило в  деревянном  ущелье.  По  обе
стороны  уходят  в  небо  стены  мегадеревьев,  а  за  гондолой
вплотную  колыхался,  как  водоросли,  лес  гибких  деревьев  с
ярко-красными, оранжевыми и синими цветами.
     Из  этого леса снова зазвучал треск, стук, словно работали
большие камнедробильные машины. Кузнечики возобновили  концерт,
спеша  подозвать  безголосых  самок и отпугнуть противников. Из
гондолы вынырнули две фигуры в комбинезонах, забрала опущены, в
руках бластеры. Дмитрий и Саша, встали на  краю  леса,  где  из
зеленого  нагромождения  начали  высовываться гигантские сяжки,
усики, рожки, глаза на стебельках...
     Кирилл встал с другой стороны гондолы, чтобы держать ее  в
центре боевого треугольника. Из люков внизу выпрыгнули Ногтев и
Забелин,  оба  тут же закрепили гондолу липкими нитями. Забелин
быстро развернулся на шорох, выстрелил жидким клеем в  огромную
треугольную голову, что тянулась к нему из зарослей.
     Дмитрий  и  Саша стояли, широко расставив ноги, бластеры в
их руках смотрели на зеленую стену. За их спинами в гондоле был
шум, суматоха, однако паники не было. До сего дня  шло  гладко,
так  что  и сейчас явно простая вынужденная посадка. Катастрофы
кончились  вместе  с  застойными  временами  и   послезастойным
периодом.
     К Кириллу подбежал встрепанный Чернов:
     -- Я посторожу! Вас ждет Ногтев...
     Огромный  куб  все  еще  торчал  в  расщелине, зависнув на
высоте метрах  в  двадцати.  Для  надежности  теперь  закрепили
крюками,  якорями,  канатами.  Воздушный  мешок  завис на сухих
стеблях, сломав тяжестью верхушки. Под  ним  возилось  крупное,
шелестело.
     Ногтев  вместе  с  Хомяковым  и  Цветковой спешно укрывали
гондолу маскировочной сетью. Кириллу бросил зло:
     -- Что теперь с вашей пожарной окраской?  Воздушный  мешок
видно издали! Найдут пацаны...
     -- Место  безлюдное,  --  возразил  Кирилл,  -- я знаю эти
края. Опасность в другом, Аверьян Аверьянович. Надеюсь, уже  не
скажете, что и мешок продырявили муравьи?
     -- С  них  станется,  --  отмахнулся  Ногтев недружелюбно.
Вдруг его глаза посерьезнели. -- Ты на что намекаешь?
     -- Я  намекаю,  что  рация  разбита  человеком.  И   мешок
поврежден человеком тоже.
     Ногтев  застыл, словно мгновенно вмороженный в айсберг. На
миг время остановилось, верхушки трав оставались  пригнувшимися
в одну сторону, а громадный шмель завис в воздухе. Потом Ногтев
шумно выдохнул воздух:
     -- Ты всерьез? Понимаешь, что говоришь?
     Кирилл развел руками:
     -- Сперва я сам не поверил. Однако прикус ксеркса и работа
ломиком  -- две большие разницы, как говорят в Одессе, да еще в
Челябинске... Аверьян Аверьянович, я читаю Бердяева и  Ясперса,
а  не  дешевку о наймитах международного капитала, но здесь вам
карты в руки! Вы работали в засекреченных  организациях,  живых
шпионов видели! Даже иностранных...
     Ногтев сразу как-то постарел, потемнел. Даже чуть осел под
невидимым грузом, став похожим на прежнего Ногтева.
     -- Не  говори  никому,  --  проговорил  он  тихо, и Кирилл
поразился постаревшему голосу. -- Вдруг  просто  совпадение?  Я
думал,   что   хоть   здесь   обойдемся...   Ты   молчи,  будем
присматриваться.
     -- Ко всем?
     -- Ко всем. Даже к ксерксам.
     -- Немировскому или Фетисовой... не говорить?
     -- Им ни в коем случае! У них и так  все  на  медных  лбах
написано.  Крупными  буквами!  Тут  же  кинутся бить морды всем
подозреваемым. Особенно Фетисова...  Нет,  с  нею  в  последнее
время  что-то происходит, а вот Немировский не меняется. Прям и
прост! Что он, что его тезка...
     Судя по секундной паузе, проглотил: "...что его  Буся".  А
Кирилл   лихорадочно,   до   головной  боли,  перебирал  в  уме
участников  полета.  Ногтев,  Дмитрий,   Фетисова,   Кравченко,
Цветкова, Хомяков, Забелин, Чернов... Два ксеркса. Ну, ксерксов
можно   заподозрить   разве  что  обладая  буйным  воображением
Фетисовой!
     Он потряс головой. Сегодня утром ксеркс пытался тащить его
куда-то. Кирилл был занят, спешил, от  ксеркса  отбрыкался,  не
очень-то вникая в его сигналы, и ксеркс в конце концов ушел, но
на  пороге  остановился и как-то странно осмотрел мирмеколога с
ног до головы...
     Несколько  часов  кряду  снимали   с   верхушек   деревьев
воздушный  мешок.  Он  покрыл  площадь  в несколько сот метров,
пришлось подрубить стволы. В  редких  случаях  достаточно  было
брызнуть   растворителем,  но  чаще  рубили,  пилили,  а  мешок
сволакивали вниз, расстилали дырой кверху.  Хомяков  и  Забелин
умело   обрезали  обгоревшие  края,  наложили  заплату.  Чернов
скрепил полосами клея, прогладил, наложил второй слой.
     Кирилл улучшил минутку, шепнул Ногтеву:
     -- А не лучше ли объявить, что среди  нас  враг?  Скрывать
недемократично! Это привело к застою, если вы помните историю.
     -- На собственной шкуре помню, -- проговорил Ногтев хмуро.
-- Нет,  предупрежден  --  вооружен. К тому же остальные начнут
шпионить друг за другом, команда ученых превратится  в  майоров
прониных... Понесем этот камень сами. Или плечи узковаты?
     -- Узковаты,  --  согласился  Кирилл.  --  Не нравится мне
это...   Мне   и   кэгэбисты   не   нравились   за   то,    что
соотечественников  преследовали,  не  до иностранных было... Но
если полицейскую работу переложить не на кого, потащим сами.
     -- Надо  понять,  чего  добивается  наш  противник.   Если
поймем,  то  наполовину вычислим. Ясно пока одно, мистер Икс не
трус. Шел на катастрофу!
     -- Но зачем? Кому нужен провал?
     -- Акулам капитализма, конечно, -- хмыкнул Ногтев.  --  Но
кроме  акул  есть  враги  пострашнее  и  покрупнее.  Но у них в
арсенале анонимки, черные шары, групповщина, связь с  мафией  в
верхах... Но крушить ломом рацию? Жечь воздушный мешок?
     -- Это человек действия, -- согласился Кирилл.
     Ногтев   кивнул,  тут  до  Кирилла  как  до  жирафа  дошло
сказанное, он ощетинился:
     -- Это не испытатели!
     -- Я этого не говорил, -- подчеркнул  Ногтев,  --  это  вы
сказали.
     -- У  меня самого мелькнуло подобное, но я тут же отбросил
эти недостойные подозрения!
     -- Не спешите отбрасывать, а то всех отбросите. Я  сам  не
обожаю  правоохранительные органы, но ведь они только следят за
выполнением законов,  которые  мы  с  вами  придумали.  Мы  все
недолюбливаем  милицию,  не  говоря  уже  о КГБ, потому что эти
менты возятся с отбросами общества. Но ведь они  защищают  нас!
Потому  что  мы сами им сие поручили. Себе работу почище, а им,
тупые ведь, погрязнее. Зато здесь ценнейшие специалисты, только
мы с вами -- не обижайтесь -- идем не по  профилю.  Хоть  вы  и
доктор  наук,  но  пока  что выполняете чисто прикладную работу
квалифицированного десантника.
     -- Я? -- пробормотал Кирилл. Он знал, конечно, что от  его
профессии  пока  что  отдачи  нет  и  не  скоро будет, но такие
формулировки...
     -- Вы.  Сами  не  замечаете,  но  уже  стали   кумиром   у
Немировского   и  Фетисовой.  Именно  как  супердесантник!  Как
ученого вас пока не знают. Да и не поймут. А  про  вашу  отвагу
уже рассказывают легенды. Признаться, даже я, когда наблюдал за
вашими   прогулками...  Словом,  Кирилл  Владимирович,  давайте
сейчас поищем скрытый смысл в действиях нашего противника.
     -- Он мог перебить всех по одиночке... Но пока на  это  не
идет.
     Туманная  разгадка начала выплывать на поверхность. Кирилл
уже почти увидел как  из  пелены  проступает  лицо  террориста,
оставалось  чуть-чуть сосредоточиться, вспомнить детали, и враг
будет назван... Но как расколовшаяся гора громыхнул Ногтев:
     -- Подозревай всех!
     И неясный образ исчез, словно под ударом урагана.
     Вечером  Кирилл  вышел  из  лагеря.  Необходимо  осмотреть
окрестности,  опасность  может  ждать за каждым листом, никакие
меры не чрезмерны, на самом же деле он просто не мог  работать,
когда  один  из  них  --  диверсант.  Где  бы ни работал, везде
чувствовал  на  себе  вопрошающий  взгляд   Ногтева.   Какая-то
нелепость:  начальник экспедиции считает, что именно он, Кирилл
Журавлев, вычислит  преступника!..  Ни  Шерлок  Холмс,  ни  Мат
Хельм,  ни  даже  майор  Пронин  вроде  бы  не  были  именитыми
мирмекологами!
     Заросли расступались,  дорогу  перебегали  крупные  звери,
иногда  нечто  кидалось  из  чащи,  Кирилл автоматически бросал
пальцы  на  рукоять  бластера,  хлопок,  визг,  барахтанье,   а
Журавлев   шел  дальше,  не  прерывая  нить  раздумий.  В  душе
оставалось гадко, словно там  проползло  целое  стадо  гусениц.
Шпионы,  диверсанты...  Вот  тебе  и  новое общество, где все с
чистой страницы! Средневековье принесли в себе, на зеркало неча
пенять.
     Его рука автоматически  вздернулась,  палец  нажал  курок,
гарп  в  прыжке  вздрогнул, а сам Кирилл так же неторопливо шел
дальше, думал с горечью о сложностях,  которые  пришли  в  этот
мир.  Он  только  чуть  отклонился, когда тело гарпа пронеслось
мимо и тяжело ударилось сзади.
     Солнечные лучи отступали вверх по стволам деревьев,  вслед
ползли  сумерки.  Пора возвращаться, но там придется смотреть в
глаза друзей, в честности которых не сомневаешься!
     Под подошвами мягко пружинили ворсинки.  Кирилл  прыгал  с
листка  на листок, почти не всматривался в наступающую темноту,
чутье  говорило,  что  опасности  поблизости  нет,   никто   не
готовится  прыгнуть  на него, ухватить из-под земли, выстрелить
кортексоном...
     Внезапно  его  ноги  погрузились   в   мягкое,   холодное,
ухватившее почти нежно, но цепко. Кирилл рванулся, обжавший его
ноги  осьминог  чуть  подался  следом, но затем властно потянул
Кирилла назад. Кирилл вмялся плечом в мягкое, холодное, гадкое.
     Он рванулся, в  голову  ударил  страх.  Попал  не  в  лапы
богомола  или  муравьиного льва, ухватило что-то более сильное,
более реликтовое, древнее! И держало так крепко, что  он  почти
сразу  перестал  биться.  Развернулся в тугом объятии, и в лицо
пахнуло жаром от стыда и злости.  Ниже  пояса  блестела  тяжело
осевшая у основания водяная сфера.
     Вершина  была  бы  по  брови,  но,  к  счастью,  влип не в
середину. Если бы не барахтался в панике,  философ  несчастный,
детектив доморощенный, сумел бы осторожненько выбраться...
     Слабеющими  пальцами  поднес  ко  рту  сразу  три капсулы.
Глотнул  с   трудом,   но   холод   отступил,   в   застывающих
внутренностях  потеплело.  Потерял  бдительность,  как  говорят
боевые испытатели. Привык обходиться без глупых драк,  а  здесь
не обойтись без гарпунного ружья или бластера!
     Холод  накатывал  волнами.  Вязкая  вода  не выпускала, но
можно двигаться как кот ученый по кругу, а  там  что-нибудь  да
попадется, не может быть, чтобы не встретилось!
     Увы,  дураки  только в сказках счастливы. Магическое авось
не сработало. Бог сказал внятно: на меня надейся, но бластер  с
пояса  не  снимай,  хлебалом  не щелкай, держи ушки на макушке.
Совсем рядом с листом, где он влип в каплю, виднеются  огромные
камни,  сухой  ствол  дерева,  огромный  каркас  майского жука,
похожего на абстрактную скульптуру, опаленную атомным взором...
Даже палкой дотянулся бы!
     Холод победно загонял  остатки  тепла  вглубь.  Кирилл  из
последних  сил  попробовал  сдвинуть  водяную цистерну с места.
Листочку не было  суток  от  роду,  волосики  на  нем  упругие,
восковые.  Капля держится на них, листа не касается. Хватило бы
сил сдавить, перекатить  с  листа  на  землю,  но  еще  Архимед
говорил про точку опоры...
     Он  рванулся  из  последних  сил,  кончики  пальцев  почти
коснулись огромного  валуна,  но  пленка  дернула  назад,  рука
врезалась в ледяное желе по плечо. Водяная сфера перерезала его
наискось по груди. Сердце заломило от боли.
     Над головой прогудел тяжелый ночной жук, грузно упал рядом
с листом.  Со  скрежетом,  расшвыривая  глыбы,  быстро сработал
тоннель, зарылся. Опять не повезло! Упал бы на лист, капля росы
скатилась бы...
     Холод  подавил  последние  остатки   тепла.   Застывающими
глазами  видел  вспыхивающие цифры на темном ободке часов: 2 11
05, 2 11 06...
     Очнулся  от  лютого  холода,  его  трясло  Он   стоял   на
четвереньках,  спину  невыносимо жгло, руки и ноги были в воде,
снизу тянуло космическим холодом. Вода кипела, бурно  испаряясь
под  косыми  лучами  солнца. Вовсе не молекулы, а куски водяной
пленки, ломтики воды отрывались, отламывались, уносились  вверх
и тут же растворялись в воздухе.
     Шатаясь,  он  поднялся  на ноги, упал навзничь. Спину чуть
охладило, зато солнце согрело комбинезон с этой стороны,  тепло
побежало   по  телу.  Кирилл  кое-как  поднялся,  пошел  по  их
временной станции, цепляясь за листья,  падая,  упорно  выбирая
залитые солнцем участки.
     Когда   показался   нелепый   бурый  ком  грязи,  что  был
замаскированной гондолой, Кирилл освоился  уже  настолько,  что
отобрал  сладкий  хлебец  у  жучка-джунгика. Жук уже наелся, от
хлебца остался лишь ломтик размером со спинку кресла.
     Возле станции его встретил белый от ярости Ногтев:
     -- Где ты шляешься? Тебя собирались разыскивать поисковыми
группами!
     -- Разыскивали?
     -- Нет. Я запретил. Не хочу терять и  других.  Да  и  Саша
отсоветовала.  Сказала,  что  ты  не  пропадешь,  еще и пленных
приведешь.
     -- Зачем нам пленные?  --  пробормотал  Кирилл  с  набитым
ртом. Рассказывать про то, как глупо попался, не хотелось.
     Ногтев  посмотрел  на хлебец в руках мирмеколога, в глазах
начальника экспедиции появилось уважительное выражение  пополам
с размышлением. Похоже, он вычислял прежние размеры хлебца.
     -- Ксерксы тоже на месте?
     -- Нет,  оба  ушли  искать  тебя.  Ты  за  время  прогулки
что-нибудь придумал?
     -- Еще нет.
     -- Ничего, -- сказал  Ногтев  медленно.  --  Решим  и  эту
задачу.
     Он  проводил  долгим  взглядом  спину мирмеколога. Хороший
аппетит у его заместителя, с виду не скажешь! Это  хорошо.  Кто
много  ест, тот много работает. Что ж, если начальник не дурак,
он умеет подобрать работящего заместителя.
     Причину катастрофы выяснили наполовину. То ли от  сильного
толчка,  то  ли под напором ветра горелка сдвинулась в сторону.
По той же редкой случайности кран был открыт на максимум, пламя
дотянулось до ткани мешка.
     Ногтев учинил команде разнос за  расхлябанность.  Эти  дни
растаскивали  сухие  стволы, распилив их на сотни меньших, дыру
заделывали, нервно оглядывались на каждый шорох, треск,  скрип.
Над  головой  часто  проносились  жуки,  размером  с носорогов,
трещавших  как  перегруженные  военные  вертолеты.  Часто-часто
взмахивали  прозрачными  крылышками,  бросая  на землю искорки,
комарики, мошки, размерами от мизинца до слона. На  земле  тоже
бегало и ползало, не обращая внимания на людей.
     Целую   неделю  воздушный  мешок  освобождали  от  будяка,
латали. Дмитрий и Саша,  радуясь  освобождению  от  технической
работы,  завалили  экспедицию добычей. Кирилл признал далеко не
все, одно страшилище занес в  каталог  как  "Диплодок  Фетисова
вульгарис".  Саша  хоть  и  обиделась  за  вульгарис,  но  была
польщена, а Дмитрий избегался, разыскивая для себя  чего-нибудь
подиковиннее.
     Правда,  второй вид открыл не он, а его друг Дима, который
вместе  с  Сашей  деятельно  очищал  заросли  от  потенциальных
противников,  стаскивал  обрадованному  Хомякову.  Тот  не  мог
нахвалиться на старательных работников. Дмитрий кисло поздравил
ксеркса, а сам ушел в джунгли поглубже.
     Ногтев вместе с Хомяковым  обследовал  ближайшие  заросли,
брал  образцы  сока,  занимался  ремонтом,  но Кирилл постоянно
чувствовал на себе его тяжелый взгляд, настойчиво-вопрошающий.
     Из подозреваемых Кирилл исключил Ногтева, Дмитрия с Сашей,
Кравченко,  затем  Хомякова,  Цветкову...  Остались  Забелин  и
Чернов,  но  стоило  вспомнить их честные глаза... Оставался он
сам! Озлившись, пошел по  второму  кругу.  Получилось,  что  на
диверсию   способны  все.  Даже  ксерксы,  как  агенты  скрытой
цивилизации. Даже он, Кирилл  Журавлев,  мог  оказаться  чем-то
вроде Джеккила и Хайда!


     Наконец,  ремонт  закончили,  горелку  обезопасили. Ногтев
пересмотрел пункты безопасности, ужесточил, вызвав ропот. Чудил
начальник, казарменные привычки проснулись! Атавизм.
     Гондола лежала на  опушке  леса.  Дальше  тянулся  луг,  в
воздухе  чувствовалась  близость  реки.  Гондола самым краешком
коснулась  натека  смолы,  и  Ногтев  издал  грозные  указы   о
неприлипании  к  живице.  Ее  накапало  рядом  целые  озера. На
горизонте темнели пластинчатые горы,  иногда  уже  расклеванные
чудовищно огромными существами Большого Мира.
     Ксерксы  подолгу пропадали в разведке. Оба приносили массу
живой добычи, пытались кормить Ногтева.  Конфликт  дипломатично
улаживал Хомяков. Отбирая добычу, приговаривал, что позаботится
сам,  спасибо,  ребятушки,  отправляйтесь  снова, сколько добра
пропадает. По  нему  все,  что  не  съедал  он  сам  и  команда
"Таргитая", пропадало в этом мире зря.
     Постепенно  ксерксы  теряли  жесткие  волоски,  на  хитине
проступали следы схваток. Муравьи на чужой территории отступают
без боя, но ксерксы слишком привыкли  быть  сильнейшими,  чтобы
уходить, не давая сдачи.
     В  первые  дни,  занятые  лихорадочной  работой,  люди  не
замечали облепивших их клещей, кровотелок, сосальщиков, и  Буся
с  Кузей  устроили  настоящую бойню. Они резво прыгали с одного
человека на другого,  перед  глазами  то  и  дело  мелькали  их
драконьи тельца, в мощных челюстях с хрустом лопались крошечные
кровососы... Оба нажрались, раздулись как аэростаты, отяжелели.
Лапы  едва  держались  за  ткань  комбинезонов. Когда Дмитрий в
конце недели потыкал Бусе в  сомкнутые  губы  клещика,  Буся  с
отвращением посмотрел мутным взором и брезгливо отвернулся.
     В конце недели Ногтев спросил у Хомякова:
     -- Не  перебарщиваете  ли  со  съестными  припасами? У нас
гондола, не летающий остров прожорливых лапутян.
     Хомяков  явно  встревожился,  это  было   видно   по   его
участившейся речи:
     -- Экологическое   равновесие   беспокоит?..   Самолет   с
ядохимикатами  убивает  больше,  чем   сто   миллиардов   таких
экспедиций!  К  тому  же  используем  самую  малость, остальное
скармливаем местному населению. Круговорот веществ, как сказано
у известного вам Карла  Маркса.  А  мы  только  руку  набиваем.
Дескать,  это  вкусно,  это  вкуснее,  а  это хоть калорийное и
витаминное, но для гастрономического разврата не очень-то...
     -- Бьюсь об заклад, -- сказал Ногтев с подозрением, --  вы
уже  начали  собирать  рецепты  для  первой  книги  о вкусной и
здоровой пище!
     Хомяков замялся, уже явно хотел ускользнуть с ответом, как
мокрое  мыло  из  ладони,  но  воздух  ли  виной,   гравитация,
уменьшение атмосферного или какого давления, вдруг сказал:
     -- Кроме   прямой  работы...  я  должен  подготовить  тему
"Особенности  адаптации  в  осенний  период  в  свете   решений
декабрьского Пленума"...
     Он замолчал, и Ногтев сказал нетерпеливо:
     -- Очень важная тема. И что вас затормозило?
     -- Ну,  --  сказал  Хомяков  несчастным  голосом, он отвел
глаза, -- тема важная, жить ей века... Но  я  человек  простой,
бесхитростный,  не семи пядей во лбу. Пусть, думаю, ее поднимет
кто-то талантливее, а я сделаю что-нибудь проще. Для массы, так
сказать, для  простого  народа.  Чтоб  в  каждой  семье,  чтобы
руководствовались, чтобы читали...
     На  остатки  убитых  насекомых, которые уносили за лагерь,
собирались  стаи  хищников,  слетались   местные   стервятники,
сбегались шакалы и гиены этого мира. Дмитрий с Димой устраивали
чикагские   бойни.   Хомяков  из  добычи  вырезал  по  ломтику,
экспериментировал на кухне. Цветкова похудела еще больше:  дала
однажды  волю  женскому  любопытству,  заглянула  на кухню, где
Хомяков готовил филе из ноги таракана.  Зато  Ногтев  посвежел,
поздоровел,   даже   поправился  благодаря  настойчивой  заботе
ксерксов.




     На последний день перед стартом  исчезла  Фетисова.  Когда
прошли  сроки,  на  поиски  вышли  все,  только  Ногтев остался
охранять "Таргитай".
     Кирилл поднялся  в  воздух  последним.  Не  верилось,  что
Фетисова  попала  в  беду,  из  которой ей не выпутаться самой.
Супердесантница,   молниеносная   реакция,   сверхвыживаемость,
постоянная бдительность...
     Он  покружил  над  лагерем, но вычислить путь Фетисовой не
смог -- она могла руководствоваться умом и женской  логикой.  А
пускаться вслепую -- позор для серьезного мирмеколога!
     После  той  ночной прогулки, когда он позорно влип в каплю
росы, он нагрузился оружием как Рембо в  Афганистане.  Под  ним
проскакивали    зеленые   поля   листьев,   приходилось   часто
опускаться, смотреть под  ними.  В  руках  он  держал  наготове
бластер, оглядывался, вздрагивал, завидев блестящее.
     Заглядывая  в  одну  из  нор,  едва  не угодил в мандибулы
сороконожки. Пока та выскакивала наверх, расшвыривая камни,  он
в  панике  скакнул  как  кузнечик,  в спешке забил крыльями. По
сторонам замелькало зеленое, метались тени,  а  он,  как  пуля,
понесся   вверх   вдоль  странной  серебряной  трубы.  Толстая,
массивная,  она  выходила  из   бесконечности   и   уходила   в
расплывающуюся  бесконечность.  Через  каждую  сотню  метров от
трубы отходили рукава потоньше, на них блестели шарики размером
с кулак. Потом тонкие трубы стали  попадаться  чаще,  и  Кирилл
понял, что летит вдоль радиальной нити к центру паутины.
     Слева  белела  стена  с  темными проплешинами. Мегадерево,
похоже -- береза. Основание рамы крепится к нему, сама  паутина
соткана  с размахом, в расчете на хороший улов. Глупо Фетисовой
попасться в простейшую сеть,  но  проверить  надо,  у  нее  уже
бывало всякое...
     Кирилл  полетел  наискось,  придирчиво осматривая паутину.
Основной канат сплетен из тонких  нитей,  но  эти  нити  крепче
стальных канатов, если взять равные по диаметру. Паутинная рама
и радикальные нити хорошо натянуты, пружинят под ударами ветра.
Невежды  полагают, что паутина вся липкая, но по такой сам паук
не побегал бы, прилип бы сразу. И рама, и радиальные нити, даже
спирали плетутся из сухих нитей,  паук  в  самом  конце  работы
нанизывает на них липкие капельки...
     Кирилл   измерил   взглядом   расстояние  между  коварными
шариками. Паук оставляет место, чтобы бегать и по  спирали,  не
задевая   липучек,   но  глупые  насекомые  не  подозревают  об
опасности... А как насчет Фетисовой?
     Перестав  махать   крыльями,   он   опустился   на   ветку
мегадерева.  Почти  наступил  на  серебряную трубу паутины, что
паук захлестнул петлей на ветке, так  надежнее,  а  липучка  --
лишь  для добычи. Важно не потерять саму паутину. Она убежище и
ловушка, здесь  можно  прятаться  от  непогоды,  врагов.  Здесь
хранятся в коконе яйца, здесь можно защищать молодых паучков!
     Кирилл  потрогал  радиальный трос. Поработал мастер! Пауки
видят слабо, даже скакуны различают  добычу  лишь  в  двух-трех
шагах,  остальные ориентируются по движению воздуха да дрожанию
паутины. Прилипни сюда мошка, паук сразу нарисует  ее  портрет,
возраст,  пол, упитанность... Но если прилипнем Фетисова, какой
портрет нарисует паук?
     Присмотревшись, на  грани  видимости  заметил  кокон.  Или
что-то  напоминающее кокон. Не сразу даже попал руками в петли,
полетел рваным трепыхающимся полетом, держась над паутиной. Еще
два спеленатых кокона! В  первом,  судя  по  размерам,  крупная
муха,  во  втором -- нежная мошка, такому пауку-гиганту на один
зуб, то есть, на одну холицеру, а вот третий...
     Он вернулся на ветку мегадерева, оставил в расщелине  коры
крылья.  Сперва  он бежал по толстому радиальному канату, потом
перескочил на спиральную нить, пришлось на  бегу  перепрыгивать
через  липкие,  размером  с  дыню,  шары.  Спиральная нить чуть
подрагивала, снизу была пустота, земля расплывалась. Он был  на
высоте тысячеэтажного дома.
     Вдруг ощутил под ногами ответную вибрацию. Хозяин высчитал
массу  новой  жертвы,  прикинул, поколебался, но все же покинул
центр паутины, побежал  навстречу.  У  Кирилла  расчеты  заняли
больше  времени, инстинкт в этой ситуации деликатно помалкивал,
но все же массу и  скорость  паука  определил,  даже  примерный
возраст вычислил...
     Паук   выбежал   навстречу  огромный,  как  электричка  на
монорельсе.  Кирилл  оттолкнулся,  его  подбросило,  он  сделал
тройное сальто и опустился на соседнюю нить. Увидел бы Дмитрий,
умер бы от зависти. А тут удался такой трюк, а свидетелей нет.
     Паук  затормозил  на  том  месте,  где  только  что билась
добыча, пощупал воздух педипальцами. Размером с  тяжелый  КРаЗ,
нить   прогибается,   волосатые   лапы  толщиной  с  трубы  для
газопровода. Мускулатура рельефная, а мышцы головогруди, как  у
Арнольда  Шварценеггера.  Восемь  блестящих  глаз, ярких, почти
осмысленных. Глядя в них, не всякий студент вспомнит,  что  эти
глаза едва отличают свет от тьмы.
     Паук   развернулся  к  Кириллу.  Между  ними  было  пустое
пространство, но паук смотрел так прямо, осмысленно, что Кирилл
осторожненько отступил. Может быть, лабораторные опыты  чего-то
не учитывают? Паук все-таки как-то видит?
     -- Ладно,  не  сердись, -- сказал Кирилл. -- Какой из меня
деликатес?
     Он  побежал  по  серебристому  канату.  Блестящие   шарики
липучки  неслись  навстречу.  Прыгал,  едва попадал на канат, а
когда движением воздуха снесло, кое-как зацепился в падении,  и
дальше  уже  бежал  медленнее, глядя под ноги, косясь на паука,
что догонял по параллельному монорельсу.
     На ближайшем перекрестке паук круто свернул, перебежал  на
линию  Кирилла,  канат  под  ногами  мирмеколога  затрясся.  Не
оглядываясь, доверяя инстинкту,  он  бежал  до  тех  пор,  пока
педипальцы  не дотянулись до его плеч, затем прыгнул -- тройное
сальто, снова подошвами на параллельный канат! Сегодня  явно  в
ударе.
     Он  с  разбега  налетел  на  третий кокон, поспешно рванул
оплетающие его веревки. Канат под ногами затрясся.  Веревки  не
поддавались,   Кирилл   тратил   драгоценные  секунды,  дергал,
наконец, кое-как  раздвинул  на  краешке,  там  блеснуло  сизым
металлом...
     В  следующее  мгновение  Кирилл  прыгнул в сторону, уже не
удивился, попав после сальто  над  пропастью  точно  на  канат.
Паук,  промахнувшись,  набросился на запеленатую осу-наездницу,
быстро-быстро набросил липкие  веревки,  укрывая  закованную  в
прочнейший  хитин противницу. Уже с впрыснутым ядом, наполовину
разжиженная соком, еще дергалась, вырывалась, жила...
     Кирилл  подбежал  к  ветке  мегадерева.  Тот  же  инстинкт
заставил оглянуться, и на грани видимости увидел расплывающееся
красное  пятнышко.  Еще  раз перепрыгнул, побежал, прыгал сразу
через два-три липких шара...
     Этого противника паук не  счел  серьезным.  Или  не  знал,
стоит  ли  его  съесть.  Фетисова была укутана небрежно, голова
торчала из кокона целиком, комбинезон просвечивал. Обе руки  ее
были  плотно прижаты к бокам тремя рядами паутины, ноги связаны
двумя рядами, справа на поясе висел бластер, слева  --  двойной
запас боеприпасов, из-за плеча выглядывали отточенные гарпунные
стрелы.
     Кирилл  откинул  с  ее лица капюшон. Саша вздрогнула, в ее
глаза мелькнул ужас, но тут же сменился радостью, стыдом,  даже
негодованием:
     -- Кирилл Владимирович... Опять вы!
     -- Ничего  страшного,  --  успокоил  ее  Кирилл. -- Сейчас
что-нибудь придумаем.
     Нить уже не дрожала, прыгала под ним, подбрасывала. Кирилл
вскинул бластер, нажал на спусковой крючок. Их подбрасывало так
сильно,   что   Саша   решила,   что   мирмеколог   обязательно
промахнется.  Комок  клея  пронесся  рядом с пауком, ударился в
дальнюю нить.
     -- Это его займет малость, -- сообщил Кирилл.
     Сунув бластер в кобуру,  он  наклонился  к  Саше,  уже  не
обращая  на  паука внимания. Саша в ужасе смотрела на чудовище,
которое  остановилось  перед  ними  в  двух  шагах,   буквально
дотягивалось  страшными  мохнатыми  лапами.  Затем  паук  круто
развернулся,  бросился  к  новой  добыче.  Только  теперь  Саша
поняла, что мирмеколог не промахнулся вовсе, а почти не целясь,
снайперски попал в едва заметную отсюда нить.
     Кокон,  в  котором  оказалась Саша, был из тонких веревок,
похожих на рыболовную леску с палец толщиной.
     -- Ой,  --  сказала  Саша  напряженным  голосом,   --   он
возвращается...
     Кирилл, не прекращая отделять кокон с Сашей от радиального
каната,  вытащил  бластер,  выстрелил.  Саша смотрела, побелев,
расширенными от ужаса глазами. Мирмеколог нажал  на  курок,  не
глядя,  а  сгусток клея точно ударил в дальнюю спиральную нить,
паук остановился,  в  нерешительности  потоптался  прямо  перед
ними,  едва  не  наступая  на  Кирилла,  но все же повернулся к
раскачивающейся вдали нити.
     Кирилл, орудуя баллончиком, разжижал соединительный канат,
что держал кокон на  радиальном  тросе.  Паук  снова  зигзагами
перебежал  на  их нить, мчался, страшный и не рассуждающий, как
асфальтовый каток. Кирилл выстрелил, все так же  не  глядя,  но
бластер  задержал  в руке, в кобуру не убрал. Паук остановился,
заколебался, но возвращаться к  новому  несъедобному  комку  не
стал,  пошел  вперед. Кирилл выстрелил еще раз, сунул бластер в
кобуру.
     Саша видела надвигающийся темный  туннель,  на  холистерах
виднелись  крупные  шары  яда,  но  вдруг  на солнце заблестела
тонкая нить, паук едва не сорвался в  пропасть,  схваченный  за
переднюю  лапу. Он яростно забился, канат заходил ходуном, Саша
в страхе закрыла глаза. Мохнатая  туша  прыгала  совсем  рядом.
Тонкая   нить,  что  приклеила  чудовище  к  канату,  выглядела
ненадежной.
     -- Он сейчас освободится... -- прошептала она в панике.
     -- Верно, -- подтвердил Кирилл довольным тоном.
     Подхватив ее на руки, он побежал по канату, направляясь  к
мегадереву.  Фетисову умница-паук запеленал по струночке, можно
даже балансировать  ее  на  канате,  только  бы  "умеренный  до
сильного" оставался вверху, не вмешивался...
     -- Он освободился, -- вскрикнула Саша.
     Кирилл  на  бегу повернул ее лицом в другую сторону. Канат
трясся  как  при  землетрясении.  На  бегу  приходилось   резко
выдвигать неподвижную мумию то вправо, то влево, восстанавливая
равновесие.
     Канат запрыгал резко, рывками. Кирилл с разбега выбежал на
серое  твердое  плато,  упал,  хватая  ртом воздух. Саша лежала
рядом, лицо ее было даже не белым, а голубым пополам с серым.
     Паук добежал до края нити,  остановился.  Он  был  в  двух
шагах,  нависал  над  ними,  закрывая солнце. Чудовищная голова
покачивалась из стороны в сторону, все восемь глаз блестели как
выпуклые стекла.
     -- Сейчас схватит, -- сказала Саша, ее голос  дрогнул.  --
Надо стрелять...
     -- Не стоит, -- ответил Кирилл.
     Он   сел,   глядя  на  паука.  Рука  мирмеколога  даже  не
сдвинулась к оружию. Паук прислушался,  повернул  голову  в  их
сторону.
     -- Стреляйте,   --   попросила  Саша.  Она  изо  всех  сил
крепилась,  чтобы  не  завизжать  в  страхе,   не   взмолиться:
стреляйте, спасите, унесите меня от этого чудовища!
     -- Зачем, -- удивился Кирилл. -- Паук нас не видит. Или вы
жаждете отмщения?
     -- Не месть...
     -- Тогда  зачем?  Кушать  его  не станешь, жестковат... На
дамские сумочки не годится...
     Саша смолчала. Паук был ужасен, каким бы красавцем его  не
считал   мирмеколог.  Мохнатые  лапы,  острые  когти,  ядовитые
холицеры, гора мускулов...
     Паук   разочарованно   повернулся,   канат   снова   начал
раскачиваться  под  его  весом.  Саша  проводила мохнатую спину
долгим взглядом, судорожно вздохнула:
     -- Вы и здесь блюдете экологическое равновесие?
     Кирилл поднялся на ноги, ответил спокойно:
     -- А какой смысл убивать его?
     Саша посмотрела в его безмятежное лицо, ничего не сказала.
Кирилл забросил ее на плечо, шагнул к краю.  Дальше  начиналась
пустота. Земля была так далеко, что расплывалась в серо-зеленом
тумане.
     Голос Саши дрогнул от негодования:
     -- Вы так и потащите меня?
     -- Саша, -- ответил Кирилл успокаивающе, -- тебя освободят
в лагере.  Эти нити прочнее стальных канатов, я здесь ничего не
могу. Этими веревочками из паутины звездолеты бы  поднимать  на
стартовые площадки!
     -- О Господи, -- прошептала Саша. -- Так и потащите?..
     -- Ты можешь что-то придумать лучше?
     -- Нет, но...
     -- Ничего  не  идет в голову, -- признался он. -- Потерпи,
Саша. Я побегу изо всех сил. Жаль, что не могу унести  тебя  на
крыльях.
     Он  прыгнул  с  ветки мегадерева. Кокон с Сашей прижимал к
груди, сам падал, растопырив ноги,  тормозил  воздух  как  мог,
чтобы  успеть рассмотреть место внизу, успеть при необходимости
хоть малость спланировать в сторону...


     При его росте горизонт всегда  был  в  десятке  шагов,  не
дальше. Кирилл часто взбирался на верхушки стеблей, высматривал
направление,  стараясь  заглянуть за кочки, завалы. Над головой
чаще всего была зелень первого  неба,  а  когда  выскакивал  на
открытое  пространство,  то в немыслимой высоте зеленело второе
небо --  кустарников.  Если  бывал  просвет  между  гигантскими
ветвями,  то  смутно  темнело изумрудное небо мегадеревьев... А
поляризационным зрением Кирилл пока что  не  обзавелся,  солнце
сквозь  такие  барьеры  угадывать  не  научился.  Через  каждые
четверть  часа   снова   вскакивал   повыше,   оставляя   Сашу,
высматривал, нацеливался.
     Проголодавшись, пришиб по дороге молодого сочного клещика,
предложил Саше:
     -- Слопаешь?
     Саша  с  отвращением  покосилась  на клеща, у которого еще
дергались лапы:
     -- Вы будете его есть... живого?
     -- Жарить не на чем, --  объяснил  Кирилл,  он  напряженно
всматривался   в   колышущуюся   перед   ним   зелень.  --  Так
питательнее.
     -- Маньяк, -- проговорила  Саша.  Отвернуться  девушка  не
могла,  просто  закрыла  глаза.  Кирилл  все еще всматривался в
неясные очертания,  машинально  сел,  как  ему  показалось,  на
бревно.   Саша   дернулась,  он  поспешно  скосил,  пробормотал
извинения, и уже стоя, с хрустом разломил легкий  панцирь,  под
которым   скрывалось  нежное  мясо,  подрыгивало  желе  густого
сока...
     Он старался не чавкать, хотя без  шума  трудно  высасывать
плотную  жидкость, и Саша вздрагивала, пытаясь отвернуться. Эти
женские  мерехлюндии  Кирилл  игнорировал.  Опасности  нет,   а
расшаркиваться  не  станет,  сама  без  всякого повода изменила
отношения к лучшему. Холодноватый  тон,  снова  на  "вы"  и  по
батюшке, скрытая настороженность, даже недоброжелательность. За
что?
     Он   вскочил   на   ноги,  чувствуя  прилив  сил.  Спросил
дружелюбно:
     -- Еще не заснула? Спи, я донесу, как на пухлой перине.
     Саша промолчала, только нервно дернула уголком рта. Кирилл
забросил ее на плечо, чувствуя, что несет спеленатую египетскую
мумию.


     Опускаясь со стебля в  очередной  раз,  он  услышал  внизу
истерический   визг.   Прыгнул,  на  лету  изготовился  к  бою.
Небольшой водяной слоник, размером с  крупного  пса,  стоял  на
коконе  и  осторожно  трогал  усиками  лицо Саши. Кончики сяжек
задумчиво пробежали по губам, пощупали  щеки,  остановились  на
плотно  закрытых  глазах.  На  визг внимания не обратил, будучи
глухим, как  все  слоники,  иначе  бы  остался  заикой  на  всю
оставшуюся жизнь.
     Кирилл  с  разбега  пинком  сбросил  любопытного. Визг еще
продолжался, хотя обиженный слоник уже умчался,  поджимая  зад.
Кирилл потрогал Сашу за щеку, она взвизгнула еще громче.
     -- Саша,  --  сказал  Кирилл громко. -- Это уже не сабатос
чувис, а гомо сапиенс.
     Она приоткрыла один глаз, визг оборвался. Ее бледное  лицо
медленно стало заливаться краской.
     -- Простите,  --  сказала  она.  Голос  дрожал,  но тут же
выровнялся, в нем появились прежние суховатые нотки. -- Странно
и  непривычно  чувствовать  себя  беспомощной.  Я  всегда  была
хозяином... хозяйкой положения.
     -- Скоро  тебя  освободят,  --  заверил Кирилл, -- потерпи
малость.
     Он подхватил ее,  бросил  вперед  крупными  многометровыми
прыжками.  Саша  утихла,  ему смутно показалось, что он ощущает
сквозь свой комбинезон и ее кокон тепло.
     -- Уже близко, -- сказал он.
     -- Ох, скорее бы...
     -- Терпи, терпи...
     Вдруг он сообразил, что у нее могут быть  и  другие  муки,
кроме мук неподвижности. Хотя часть влаги уходит через дыхание,
испаряется  через  кожу,  но  часть  должна  уходить  и  старым
привычным способом.
     -- Саша, -- сказал  он  доброжелательно,  --  ты  себя  не
мучай. Что за глупые предрассудки?
     -- Что вы имеете в виду? -- спросила она настороженно.
     -- А   ничего   особенного,  чистую  физиологию.  Не  надо
терпеть, комбинезон отмоем изнутри.
     -- Кирилл Владимирович, -- сказала она ледяным голосом, --
я прошу вас умолкнуть.
     Он пожал плечами, едва не сбросив ее в глубокую  пропасть,
ибо  перепрыгивал  в  этот  момент с одного стебля на другой на
высоте  сорокаэтажного  дома.  Воздух  был  теплый,  от   земли
поднимались  цветные  шарики пыльцы, солнце светило ласково, не
обжигая.
     Саша молчала, не двигалась. Кирилл, наконец, встревожился,
заглянул ей в лицо. Она тут же открыла глаза, почувствовав  его
взгляд.
     -- Спи-спи,  --  сказал  Кирилл поспешно, -- я подумал, не
случилось ли чего...
     -- Чего  именно?  --  поинтересовалась  она  таким  тоном,
словно заговорил айсберг.
     -- Ну... так просто. Удобно ли тебе?
     -- Очень,  -- сказала она саркастически. Всю жизнь мечтала
побывать в этом коконе!
     -- Если что, Саша, не стесняйся! Мы же друзья.
     Она смолчала, медленно  опустила  ресницы.  Лицо  ее  было
высокомерным.   Возможно,   она  впервые  в  жизни  услышала  о
существовании туалетных комнат.
     Кирилл на бегу схватил тлю, а его ладонь оказалась на  миг
зажатой  между щекой Саши и ее плечом. Их глаза встретились, он
с  опозданием  выдернул  руку.  Девушка  не  закрывала   глаза,
смотрела тревожно, вопрошающе. Краска залила не только щеки, но
и лоб, шею, однако глаза она не опускала.
     -- Ничего  не бойся, -- проговорил он, чувствуя, что слова
получаются неуклюже. -- Мы уже почти у лагеря...
     Он подхватил ее, ринулся через заросли. Уши горели, от них
можно было прикуривать,  если  бы  кто  еще  придерживался  той
дурной   привычки.   Трижды   из  засады  на  его  уши  прыгали
клещи-скакуны,  ориентируясь  по  тепловому  излучению,  а  для
тхермелов,  видящих  мир лишь в термоизлучении, это были только
пылающие уши, что стремительно неслись через темный и  холодный
мир.




     -- Немедленно   старт,   --  сказал  Ногтев,  едва  увидел
бегущего мирмеколога с Сашей на плече. -- Из графика выбились!
     -- Погоним во всю муссонную мощь, -- заверил его Забелин.
     -- На большой высоте, --  добавил  Чернов.  --  Там  ветер
сильнее!
     Ткань   долго  шевелилась,  расправляя  складки.  Наконец,
сморщенный  мешок  лениво  поднялся  в  воздух,  там   медленно
раздулся  в шар, туго натянул канаты. Забелин и Чернов обрезали
привязные канаты, гондола закачалась на коренном якоре.  Воздух
был тяжелым и неподвижным, как шестипроцентное молоко.
     -- Поехали, -- велел Ногтев.
     Дмитрий   брызнул  растворителем,  канат  лопнул.  Гондолу
дернуло вверх,  занесло  вбок,  справа  из  тумана  выдвинулась
изъеденная   оврагами  стена  мегадеревьев.  Забелин  и  Чернов
метались как угорелые, маневрировали двигателем, справа и слева
все чаще проносились огромные  серые  массы.  На  какой-то  миг
Кирилл потерял ориентиры: летят ли вверх или вниз к земле?
     Однажды  страшно  дернуло,  Забелин  слетел  с мостика, но
недрогнувший Ногтев уже перехватил рукоять горелки,  а  Дмитрий
молниеносно  выстрелил.  Черешок  листа,  о  который зацепилась
стропа, согнулся, шар свободно рванулся вверх.
     Еще через пару минут по глазам ударил  яркий  свет.  Внизу
осталась  огромная  зеленая  масса мегадерева, что уменьшалась.
Огромные поля зеленых листьев превратились  в  лоскутки,  ветки
мегадерева  тоже  уменьшились,  наконец,  само мегадерево стало
размером с обычное дерево, ушло в  сторону,  его  место  заняло
другое,  третье.  И  вот  шар  поднялся  так  высоко, что одним
взглядом можно было охватить сразу десяток мегадеревьев.
     Кирилл  спустился  вниз,  где  Хомяков  помогал  Кравченко
освобождать  из  кокона  Сашу.  Она  сердито  сверкнула на него
очами, браво спрыгнула со стола. Затекшие ноги подломились, она
упала прямо в руки Кирилла.
     -- Сейчас-сейчас, не спеши, -- сказал Кирилл торопливо. --
Хочешь, я донесу тебя туда...
     -- Господи, что за дурак...
     Он передал ее в руки Кравченко,  Хомяков  делал  знаки  за
спиной  Саши,  что-то  выгонятельное, и Кирилл, разведя руками,
полез обратно наверх.
     Ногтев был на мостике, неподвижный, как воздух, в  котором
застыл  "Таргитай".  Горизонт  отодвинулся, далеко-далеко висел
огромный багровый шар, очертания его расплывались  на  полнеба,
подрагивали.
     -- Сколько  пробудем в воздухе? -- поинтересовался Ногтев.
-- Недели две? Месяц?
     -- Вряд ли...  В  график  войдем  раньше,  а  тогда  можно
снова...
     -- Но недельку-другую проведем в воздухе?
     -- Боюсь, придется.
     Ногтев подумал, сказал:
     -- Ничего,  здесь  даже безопаснее. Ночи летом короткие, а
ветер несет безостановочно. Сверху видно  хорошо,  можно  вести
наблюдения.
     -- Только бы сова с дуру не набросилась, -- сказал Кирилл.
-- Или  летучая  мышь.  Нет,  для мыши добыча великовата, а вот
если  филин  --  орел  ночного  неба...  Или  тоже  не  рискнет
связываться  с  неизвестным  противником?  Да,  вы правы, здесь
безопасно.
     Саша его старательно избегала,  и  Кирилл,  тоже  чувствуя
непонятную  неловкость,  старался не подходить к ней. Забелин с
Черновым под руководством Дмитрия  разработали  правила  нового
вида спорта, целыми днями бегали по стропам, воздушному мешку.
     В  график  вошли  на  шестой  день,  но двигались пока без
посадок. Кирилл все чаще проводил время с Ногтевым на  мостике.
С  грустью  чувствовал,  что  боевое  товарищество  с  Сашей  и
Дмитрием дало трещину.  Дмитрий  не  отдалился,  был  таким  же
приветливым,  готовым  на  любые  авантюры,  но  еще  больше на
авантюры теперь были готовы Забелин и Чернов,  и  Дмитрий  чаще
общался  с  ними,  чем  с  серьезным  другом-мирмекологом. Саша
сторонилась  Кирилла,   не   хотела   вспоминать   о   недавней
беспомощности.   Только   Ногтев  становился  ближе,  понятнее,
разговаривать с ним было интересно.
     -- Страшноватая красота, -- сказал Ногтев в один из  таких
дней,  когда они вдвоем стояли на мостике, глядя вниз на землю.
Все  спали,  "Таргитай"  шел  бесшумно,  ровно.  --  Этот   мир
необитаем!  Умом  понимаю, что там живут люди, животные, птицы,
там огромные  заводы,  фабрики,  ученые  центры...  Но  чувства
говорят,  что  весь этот необъятный мир принадлежит только нам.
Микролюдям!
     -- Ум и чувства издавна в споре, -- пробормотал Кирилл.
     -- Да?  Но  это  преступные  чувства.   Умом   я   еще   с
человечеством,  а  чувствами  уже  отделен.  А как дело с вами,
Кирилл Владимирович?
     -- Ну... я все-таки больше доверяю уму. Хотя понимаю,  что
подавляющее большинство руководствуется чувствами.
     -- Простейшими чувствами!
     -- Ну,    и    простейшими   тоже.   Однако   здесь   одни
интеллектуалы! Они живут мозгами.
     Ногтев покачал головой, губы его скептически поджались:
     -- Да? Вы  не  замечаете,  что  все  мы  здесь  постепенно
меняемся?
     -- Да вроде бы нет, -- ответил Кирилл с неопределенностью.
     Ногтев хмыкнул, в его голосе Кириллу почудилось сожаление:
     -- Да,   вы  специалист  по  насекомым.  Меняемся,  Кирилл
Владимирович,  меняемся.   Только   на   Забелина   и   Чернова
посмотрите!  Это были такие сухари, такие фанаты физикохимии...
А сейчас опыт бросят, только свистни насчет вылазки, охоты.  Да
и вы тоже...
     -- Я? -- удивился Кирилл. -- Ну уж нет! Каким был, таким и
остался.
     -- Да? Ну-ну. Дай Бог. Как вы считаете, готов этот мир для
нас?
     -- Мир  готов,  --  ответил  Кирилл с сожалением, -- мы не
готовы. Сюда с радостью хлынут диктаторы всех мастей! В  старом
мире  хоть как-то можно прижать фашистский режим, даже апартеид
рядился в белые тоги, а здесь. Тысячи  лет  можно  прожить  без
контакта  с  соседями.  Рай  для  мафии,  захватившей  власть в
какой-нибудь  банановой  республике.   Да   и   не   только   в
банановой...  Тут  не  только могут называть своими именами все
города и все проспекты, но и вообще...
     -- Что "вообще"?
     -- Даже  не  представляю,  что  может  здесь   возникнуть.
Тамерлан,  Аттила,  Чингисхан  --  это невинность в сравнении с
тем, что  может  возникнуть  здесь.  И  антиутопии  Замятина  и
Оруэлла покажутся раем.
     -- Ну, люди достаточно грамотные, не допустят, -- возразил
Ногтев.    --   Найдутся   религиозные   фанатики,   гангстеры,
мизантропы, психопаты. Заберутся в дебри, где их отыскать и  за
миллион    лет.    Из   собственных   семей   могут   вырастить
монстры-нации, расы, государства. Их не обнаружить,  пока  сами
не захотят обнаружиться. К тому времени они могут разрастись до
таких  размеров,  что  империя  Карла  Великого  рядом  с  ними
покажется детской площадкой!
     -- Гм...  Но  нельзя  перебарщивать  с   контролем.   Одно
общество  страшно.  Легко  просмотреть истину. Пусть цветут все
цветы, как сказал один философ.
     -- Цветы бывают и ядовитые.
     -- Ядовитыми лечат.
     -- Если в малых дозах... Трудное у нас положение,  Аверьян
Аверьянович,  ни  за  чью  спину  не схоронишься. В старом мире
профессиональные  страдальцы  за  общество:  писатели,  ученые,
философы.  Байкал спасли, поворот северных рек предотвратили, с
проблем экологии глаз не спускают... А здесь  надо  делать  все
нам. С нуля...
     Багровый шар опустился за темный край. Западная часть мира
была кроваво-красной,  раскаленной.  Воздух  прогрелся,  держал
гондолу теплой. Внизу по земле уже  потянулись  угольные  тени,
удлинялись, подминая кусты и мегадеревья.
     На  мостик взбежал ксеркс. Коротко взглянул вниз, интереса
не высказал, исчез в тумане. Ногтев показал головой:
     -- Эти парни тоже меня тревожат. Джокеры! Один Бог  знает,
что у них в бронированных котелках варится!
     -- Ну,  мы  не  только с ними поспешили. С другой стороны,
если бы начали согласовывать...
     Ногтев остро взглянул на мирмеколога:
     -- Наверху поняли бы, для чего затевается экспедиция?


     Утром впереди за верхушками деревьев  высветилась  широкая
полоса  света.  Край  --  черный,  Кирилл с трудом узнал бывший
красный, далее пошли  оттенки  желтого,  оранжевого,  зеленого,
голубого,  синего,  фиолетового  и  того  сказочно  прекрасного
цвета, который скучно зовут ультрафиолетом.
     -- Веселка, -- проговорил Ногтев тепло. -- Так ее звали  в
древности. Неужели тогда видели такую же?
     -- Таких  данных  нет,  --  ответил Забелин. -- Эта радуга
похожа на силовое поле неизвестной породы.
     Исполинская дуга уходила за пределы видимости.  "Таргитай"
несло над лесом, а над холодной поверхностью мегаозера он начал
постепенно терять высоту.
     Краски  радуги  незаметно  блекли. Никто не заметил, когда
проскочили через гигантскую цветную арку. Снизу тянуло холодом,
шар снижался. Лишь когда  вода  сменилась  каменистым  берегом,
"Таргитай" пошел ровно.
     Ногтев  уменьшил  пламя, Дмитрий и Саша хищно пригнулись у
пушек.  Гондола  неслась  над  камнями,  постепенно  опускаясь,
появилась  длинная  вытянутая  тень,  она  стремительно  летела
впереди, прыгая на горы-валуны, ныряя в расщелины.
     Дмитрий хрипло вскрикнул, из его пушки с  громким  хлопком
вылетела  гарпунная  стрела.  Саша  в последний момент поспешно
повернула турель, выстрелила с опозданием. Гондолу от выстрелов
качнуло, затем она дернулась и  застыла,  будто  вмороженная  в
лед.
     Ногтев  прильнул к иллюминатору. Дмитрий и Саша выпрыгнули
из нижних люков, держа бластеры наготове. Особенно  бравый  вид
был у Саши.
     -- Мастерски!    --    одобрил    Ногтев.    --    Впервые
по-человечески.
     Справа от гондолы  блестела  отполированная  стена  камня,
слева  в  десятке  шагов  поднималась гора мегадерева. На камне
блестела серебристая нашлепка, тянулся в гондолу прочный канат,
а в мегадереве торчала толстая гарпунная стрела. Гондола висела
на канатах, точно посередине, едва касаясь днищем земли.


     Сверху бесшумно опадал огромный красный шар. Он был  похож
на космический корабль с бесшумным гравитационным двигателем. С
ленивой грацией лег на валуны, закрыв огромное пространство. Из
люков выпрыгнули Забелин, Чернов, Хомяков, их обогнали ксерксы.
Все  бросились  прижимать к земле еще теплую шевелящуюся ткань.
Воздух уходил неохотно, вздувал мешок пузырями.
     Даже Ногтев с Кириллом помогали скатывать мешок в  плотный
пакет,  лишь  десантники  караулили,  их  пальцы  подрагивали в
нетерпении на спусковых крючках.
     -- Тип жизни, -- быстро  сообщил  Кирилл.  --  Фауна  256,
флора 718...
     Ногтев   перебросил   листы,   сразу  несколько  пар  глаз
просканировали   информацию,   руки   расхватали    снаряжение,
соответствующее  фауне  256  и флоре 718, простучали подошвы, и
гондола опустела.
     Воздух был непривычно чистым.  Прозрачным  и  легким,  как
спирт.  Не  то, что микробов, не было даже сгущений, рефракции,
хотя от валунов несло  сухим  жаром.  Разнеженный,  наполненный
запахами   воздух   явно   отступил   над   натиском  холодного
однородного озера, медицински чистого.
     Ксерксы сделали пару  ориентировочных  вылазок,  запомнили
место  посадки,  отлучились  на  пару минут, еще раз проверили,
пересчитали,  затем  в  спешке  начали  перетаскивать  из  леса
гусениц,   многоножек,   кивсяков,  жуков...  Хомяков  радостно
квохтал над  ними,  ксерксы  явно  стремились  перетаскать  всю
живность,  и  перетаскали  бы,  но  Дмитрий  ревниво переключил
программу. Хомяков остался с запасами один, а ксерксы вместе  с
Дмитрием встали на посту.
     Кирилл  ушел с Забелиным осматривать природные ресурсы. По
крайней  мере  так  было  записано  в  программе.  Чуть   позже
присоединился  Ногтев.  Он  осматривался  по  сторонам  с таким
видом, словно оценивал стратегические ресурсы.
     -- Насобачиваемся, -- сказал он с одобрением. Посадка  как
по  маслу,  мешок  скатали  и  упрятали за рекордное время, все
понимают друг друга с полуслова!
     День начался удачно, подумал Кирилл. Может быть,  в  самом
деле   горелка   повернулась   сама?   А  рацию  смяла  стихия?
Маловероятно,  конечно,  но  разве  диверсант   на   "Таргитае"
вероятнее?
     Ночевали,  как  в  первую посадку, в расщелине. Все прошло
без задоринки, утром Дмитрий предложил  сделать  марш-бросок  к
мегаозеру.  Кравченко  с  ходу  отверг,  Ногтев  же,  будучи до
глубины  костей  демократом,  если  дело  не  касалось   важных
вопросов, во всеуслышание обратился за консультацией к Кириллу.
     В результате, имела место, как записал Хомяков в дневнике,
первая в истории пешая экспедиция. Нагрузились, как... Куда там
верблюдам  или  ишакам,  даже  Хомяков нес столько, что караван
ломовиков  не  увез  бы,  но  Хомяков   напевал,   подпрыгивал,
поторапливал  отстающих.  В  лагере  остался негодующий Чернов,
хотя ему, видимо, в утешение, определили в напарницы  красавицу
Цветкову.  Даже Буся и Кузя не пожелали остаться, отправились с
десантниками.
     Бежали быстро, прыгали с камня на камень.  Останавливались
только  попить  росы, глюкозу глотали на ходу. Дважды замирали,
опасаясь перегрева, хотя бежали  в  тени.  Для  многих  было  в
новинку  перегреться  от  собственных  мышечных усилий. Хомяков
прозевал, рухнул без сознания, пришлось нести,  поливая  водой,
пока не очнулся. Через пять минут уже несся, мокрый, трясущийся
от  холода,  как Абебе Викила. Комбинезон не застегивался: воды
набрался так, что едва не выплескивалась из ушей.
     К полудню ощутили могучее дыхание океана. Воздух навстречу
шел холодный, несмотря на палящее солнце.
     Дмитрий внезапно придержал Сашу за плечо:
     -- Ты красивая, но Богу больше нравятся парни...
     Он первым взбежал на  гребень  россыпи  камней.  Дальше  в
десятке  шагов  начиналась  поблескивающая  странная местность:
крупные  слоновьи  валуны,  кристаллы  камней  --  все   сплошь
покрытое  толстым  одеялом водной пленки. А еще дальше -- очень
медленно, со скоростью песчаных дюн,  перемещались  горы  воды,
напоминающие Уральские. Такие же старые, наполовину сглаженные,
уже почти не горы.
     Саша взбежала следом, обиженно и с недоверием посматривала
на Дмитрия.   Раньше  соратник  никогда  не  намекал,  что  она
женщина. Но и оскорбления в его тоне не было...
     Отряд спустился к воде  медленно,  осторожненько.  Водяная
пленка  медленно  двигалась  навстречу:  но по дороге таяла. Ее
всасывало между булыжниками. Земля была пропитана влагой, а еще
дальше камни постоянно подрагивали, пошевеливались.




     На следующее утро попросил лекарства "от головы"  Хомяков,
за  ним  Забелин, Кирилл. Ногтев стал грознее грозовой тучи, не
отходил от Кравченко.
     -- В  Большом  Мире  была  чума,  --   говорил   Кравченко
успокаивающе,  хотя  его  игривый тон не вязался с побледневшим
лицом, -- а здесь так... чумка. Справимся.
     На  всякий  случай  всех  накачали  антибиотиками.  Кирилл
полдня  ходил  как  в  тумане,  потом боль вернулась. Кравченко
снова сделал укол, но боль не ушла, чуть затаилась,  покусывала
при каждом движении.
     Вечером   Кравченко   сообщил,   что  не  заболели  только
испытатели, Ногтев и  сам  он,  Кравченко.  Естественно,  также
Чернов и Цветкова, что сидели в лагере.
     -- Мое   мясо   старое,   --   ответил  Ногтев  с  мрачным
удовлетворением. -- Что за болячка привязалась?
     -- Возбудитель  пока  не  найден,  --  ответил   Кравченко
осторожно. -- Но я его найду. Это всего лишь вопрос времени.
     Ногтев смолчал. Временем он пока не распоряжался.


     Утром   с  жалобами  на  озноб  явилась  Цветкова.  Ногтев
почернел: болезнь пришла в лагерь!
     -- Остались мы четверо, -- подтвердил Кравченко. -- Чернов
терпит, не сознается, но все признаки болезни налицо.
     -- Меня тоже вычеркни, -- с усилием признался  Ногтев.  --
Началось, чувствую. Если так пойдет дальше, "Таргитай" придется
вести ксерксам.
     -- Без   дипломов   не   допустим.   Аверьян  Аверьянович,
заболевших надо в анабиоз. Хоть на  несколько  часов  отсрочим,
каждая минута на вес... жизни!
     -- Что-нибудь проясняется?
     -- В  ночной  анабиоз  впадают  Журавлев с десантниками. Я
тоже здесь замирал, проверял на себе...
     -- Понятно, -- сказал Ногтев  быстро.  Он  чуть  ожил.  --
Именно  вы  четверо  держитесь  на ногах! Правда, Журавлев тоже
сдал, но он здоровьем не блещет, к тому же мог  получить  самую
большую дозу...
     -- Чего?
     -- Это  я  у  тебя  должен  спросить. Ладно, всех в ночной
анабиоз, кроме меня, понятно.
     -- Аверьян Аверьянович!
     -- Не спорь. Я в командовании этим Ноевым ковчегом. К тому
же капитан уходит последним.


     На следующее утро,  это  был  уже  третий  день  с  начала
эпидемии,  Кравченко  ушел  за  лекарственными  травами.  С ним
отправился для охраны Дмитрий с Бусей на плече  и  ксерксом  на
фланге.  Вернувшись  к  вечеру,  Кравченко  едва  волочил ноги,
иссох, глаза запали.
     -- Прошелся по  вашим  следам  до  озера,  --  сообщил  он
Ногтеву. -- Для верности полежал на камнях.
     Дмитрий, поймав испепеляющий взгляд начальника экспедиции,
развел  руками: его дело телячье: наелся -- и в хлев. Охрана не
обсуждает действия охраняемого.
     -- Ты ж единственный медик, -- сказал Ногтев в ярости.  --
Дезертирство! На фронте за это к стенке ставили!
     Кравченко ответил, едва держась на ногах:
     -- Я  в  тупике...  За  что  ни берусь, все не то. А время
бежит! Мне стыдно быть здоровым.  Какой  я  врач,  если  спасаю
только себя?
     -- Дурень, это чистая случайность!
     -- Лучше  бы  ее не стало. Врач должен быть с больными. На
себе скорее пойму, что нас терзает...
     Ночью в анабиоз доктор не лег, утром торчал на солнце.  За
два  дня  догнал  Забелина,  который заболел первым. Но Забелин
спал в холодной расщелине, болезнь останавливалась хотя  бы  на
ночь,    а   Кравченко   днем   и   ночью   готовил   растворы,
экспериментировал. Суставы распухли,  а  когда  все  спали,  он
тихонько стонал.
     -- Не могу видеть, как мучается, -- не выдержал Кирилл. --
В анабиоз хотя бы на ночь.
     -- Не  надо,  -- возразил Ногтев. -- Тело мучается, а душа
горда... Чист не только перед нами, даже перед собой!
     Кирилл смолчал. Он понимал Кравченко, сам из той же касты,
но откуда знает такое Ногтев?
     Почерневший, терзаемый адским огнем, с безобразно вздутыми
суставами, Кравченко мучительно медленно  двигался  к  походной
экспресс-лаборатории,   искал  противоядие,  сыворотку.  Кирилл
пробовал помочь, но только ввязался  в  спор,  когда  Кравченко
хотел  искать  в  их  крови  неведомых вирусов или даже клещей,
наподобие акаридных, поражающих трахеи пчел.
     На  седьмые  сутки  Кравченко   лежал   пластом.   Кириллу
прошептал, почти не открывая глаз:
     -- Кирилл  Владимирович, другого шанса не будет... Возьмем
же  за  основу,  что  существует  крохотный  вид  клещей,   еще
неизвестных науке...
     -- Их  половина  еще  неизвестна,  --  ответил  Кирилл. --
Говорите, говорите! Я слушаю.
     -- Предположим,  клещ  внедрился,  развивается...   Ночной
холод тормозит, потому мы не ощутили сразу...
     -- Эти клещи должны быть меньше фильтрующегося вируса!
     -- Я  ж  говорю, предположим... -- он шептал так тихо, что
Кирилл наклонился,  стараясь  не  пропустить  ни  слова.  --  Я
приготовил  состав...  Как  только кончится фильтрация, напоите
меня и остальных... Если не сработает, уже не...
     Два часа Кирилл, сам едва  держась  на  ногах,  разрывался
между   сосудами,   где  кипело  варево,  умирающим  Кравченко,
неподвижными членами команды. Он  свалился  без  памяти,  когда
фильтрация заканчивалась. Дмитрий оставил Сашу охранять лагерь,
сам  разжал  зубы  Кравченко,  влил  ему лошадиную дозу. Затем,
отогнав ксерксов, пытавшихся  отнести  Кравченко  и  других  на
кладбище, напоил всех, даже заставил отхлебнуть Сашу.
     Кравченко открыл глаза, прошептал:
     -- Дима... Дима, послушай...
     К  нему с готовностью подбежал Дима, потрогал его сяжками.
Кравченко опустил веки, но тут же появился Дмитрий:
     -- Володя, я здесь! Говори!
     -- Дима... варево не сработало. Малость  взбодрило,  но...
минут через пять начнется приступ. Последний.
     -- Володя!  -- заорал Дмитрий. -- Я тебе сяжки обломаю! Ты
же единственный специалист!
     Он беспомощно смотрел на безжизненного медика. Ксеркс тоже
посмотрел на Кравченко, но  нести  его  пока  не  давали,  а  у
двуногого    друга   между   лопатками   появилась   проплешина
незащищенного хитина. Дима начал тщательно вылизывать  шершавым
как   терка   языком,  попутно  пропитывая  феромоном,  Дмитрий
непроизвольно двигал плечами, нежась.  У  Кравченко  все  плыло
перед  глазами,  но  тренированный  мозг  уцепился молниеносно,
прогнал целую серию образов, дал ответ.
     Кравченко  шевельнул  губами.   Дмитрий   приподнял   его,
подбежала Саша, смочила медику губы.
     -- В   слюне   муравьев...   --  прошептал  Кравченко,  --
противогрибковое... противомикробное... Железы  в  брюшке,  там
все есть...
     Руки   Дмитрия   еще   держали   его,   но  Кравченко  уже
освобожденно летел в бездонную черноту.


     Кирилл лежал обессиленный, без единой мысли. Очень нескоро
в сознание начали проникать отдельные звуки, затем слова:
     -- Надо бы сразу... А мы, цари природы...
     -- Точные науки не всегда...
     -- Кто мог подумать?..
     Люди бродили тощие и  бледные,  как  уэллсовские  морлоки,
только  Дмитрий  годился  для  плаката о строителях коммунизма,
Буся на его плече тоже был сыт и румян, а ксерксы  носились  из
лагеря в лес и обратно как черно-красные молнии. Кто-то заявил,
что  "Дима"  и  "Саша"  -- слишком неуважительно по отношению к
спасителям, надо бы их по батюшке, заслужили, а ведь совсем  не
загордились, настоящие скромные герои.
     Кирилл  поднялся, вполуха слушая почтительные клички, одна
другой ярче. Всех  еще  терзали  спазмы,  но  для  шуточек  сил
хватало.  Ногтев  был  бледным  до  синевы,  много и часто пил,
однако голос его был таким же авторитетным:
     -- Товарищи,  поздравляю   с   благополучным   завершением
первого серьезного испытания...
     Кравченко  еще  не поднимался, Кирилл тоже был истощенный,
страшный, но вдобавок суставы  у  него  воспалились,  распухли,
проступали сквозь тонкую кожу ярко-красными шарами.
     -- В  нашей крови остались гипопусы, -- рубанул Ногтев. --
Все  поняли?  За  подробностями  --  к  Кириллу  Владимировичу.
Добавлю,  что  в  поганых  условиях  часть  клещей не дохнет, а
принимает форму,  в  которой  не  страшны  морозы,  жара,  яды,
радиация...  Как  их  добыть,  реши  по  возвращении.  Пока что
приказом по экспедиции обязываю  пользоваться  феромоном  наших
полноправных   членов:   Дмитрия  Немировского-младшего...  или
старшего? -- и Саши Фетисовой. Конечно же, старшего.
     Страшноватые звери  станут  любимцами,  подумал  Кирилл  с
усмешкой.  Заласкают,  закормят. Даже Цветкова решается трогать
муравьев за сяжки, Диме какого-то клопика предлагала...
     Метаболический вихрь,  здоровье,  боевой  дух  --  словом,
вернулась  прежняя  форма,  только у Кравченко суставы остались
вздутыми,  словно  галлы  на  тонких   веточках.   Ненавидевший
роботизацию, сам стал похож на карикатурного робота с шарнирами
на месте соединения конечностей.
     -- Это надолго? -- спросил Кирилл с неловкостью.
     Кравченко рассеянно покосился на руки:
     -- Кто  знает...  Да и важно ли? Боль ушла, а косметика...
Оставим ее женщинам.  Я  уже  отженился,  у  детей  собственные
семьи.  Я  давно  уже  не  тело, а та чахлая душа, что теплится
внутри... Впрочем, никогда особенно не гонялся за футлярами.
     Кирилл сказал громким бодрым голосом:
     -- Что нам  футляры,  когда  мы  здесь  видим  друг  друга
насквозь!




     Пока  валялись  без сил, болели, выкарабкивались, в лагере
похозяйничали местные.  Что-то  утащили,  попортили,  остальное
переворотили.   Полдня   выгоняли   непрошеных   жильцов,   что
пробрались в гондолу, сплели  сети,  отложили  яйца.  Некоторые
даже   начали   делать   запасики,  превратив  пару  отсеков  в
кладовочки.
     Кирилл  гонял,  подталкивал,  самых  упрямых  обезвреживал
липучкой  и  выносил  за  пределы  лагеря. Туда уже стягивались
хищники. Изгнанники  попадали  в  лапы  богомолов,  пауков,  на
бездомников  бросались,  в  них  стреляли, кольцо вокруг лагеря
стягивалось туже.
     Ногтев  нервно  поглядывал  на  кишащие  зверьем  заросли,
торопил:
     -- Надо  улетать  сегодня!  Раздразнили! Если им добычи не
хватит...
     -- Здесь народ  такой,  --  поддакивал  Хомяков.  --  Всяк
гребет  в пасть, никакой тебе, как говорил Карл Маркс, политики
сосуществования. Сяжечники!
     Последнюю ночь не спали, готовились  к  взлету.  Кирилл  к
своему  удивлению  увидел среди наиболее активных Цветкову. Она
таскала тюки, расправляла ткань мешка, помогала Дмитрию  тянуть
гарпунную  стрелу  из  мегадерева.  И  вообще она с готовностью
бросалась выполнять любое  распоряжение  типа  "подай-принеси",
всякий раз попадаясь Кириллу под ноги.
     В  очередной  раз, едва не сбив с ног, -- темнота, спешка!
-- она ухватилась за него, видимо,  чтобы  удержаться,  сказала
заискивающе:
     -- Кирилл   Владимирович!  А  ведь  если  бы  человечество
появилось здесь, оно бы никогда не стремилось к звездам. Верно?
     Кирилл невольно задрал голову. Над ними проплывали  темные
тени, сгустки, но это были не облака, на высоте кучевых облаков
качались ветки мегакустов.
     -- А  какие  бы  мифы  здесь напридумывали! -- воскликнула
Цветкова с восторгом. Она все  еще  держалась  за  Кирилла.  Ее
такую тонкую и нежную, сбивало с ног любое движение воздуха. --
Я  с  детства  зачарована  мифами.  Греческими, скандинавскими,
славянскими,   индийскими...   Правда,   здесь   мировоззрение,
философия были бы в сотни раз красочнее, причудливее!
     Он  смотрел  недоверчиво.  На  станции как-то вызнали, что
Журавлев  недолюбливает  космос,  дешевую   героику   покорения
планет, питает слабость к мифам, влюблен в муравьев...
     -- В  этих  мифах,  --  продолжала она с жаром, наконец-то
отпуская его руку, -- главное место по праву заняли бы муравьи,
мудрые и замечательные!
     Она тараторила тоненьким сладеньким голоском. Слова  текли
гладко,  женщина  переступала  с ноги на ногу, прижимала руки к
груди, заглядывала в глаза. Она  была  такой  же  красивой,  но
говорила  непривычно  умно,  хорошо.  Слушать  ее, оказывается,
можно. Еще как можно. И даже жаль, что она отпустила его руку.
     Над их головами мягко свистнуло. Мелькнула тень, а в  трех
шагах неслышно опустилась Саша. Она дышала тяжело, крылья за ее
спиной  бессильно повисли. Ночью не летал даже Дмитрий, это был
козырь Саши, ее доказательство превосходства над якобы  сильным
полом,  ее  знамя.  Правда,  Дмитрий  не  видел смысла в ночных
полетах. Днем еле видишь с  их  крохотными  глазками,  а  ночью
вообще...
     Саша сказала отрывистым деловым голосом:
     -- А  выбыли вон там? Там творится такое, такое... Владлен
Кимович, идите сюда!
     Из темноты вынырнул Хомяков. Был он румян,  видно  даже  в
темноте, деловит, ноздри его носа хищно раздувались.
     -- Идите со мной, -- велела Саша, -- я вам такое покажу!
     Цветкова  вздохнула,  но  пристроилась  рядом  с Кириллом,
когда тот послушно двинулся вслед за Сашей.
     За  гигантскими  деревьями,  где  расплывалось  темное   и
шевелящееся,  потрескивала  земля, там шуршали, падая комья. Из
почвы медленно, но  неудержимо  выдвигались  пористые  цилиндры
размером  с  цистерны.  Верхушки  тонули в темноте, а основание
поднималось и поднималось, открывая нежно-белую мякоть, которая
сразу темнела.
     Саша сказала потрясенно:
     -- Когда я побежала звать вас, были вдвое меньше!
     -- Грибы растут как грибы, -- ответил Кирилл. Он покосился
на Цветкову, не зная можно ли это считать каламбуром. --  Саша,
ты  обнаружила  главную  кладовую  будущего.  Теоретики спорят:
грибы -- растения или животные, но экономисты  уже  знают,  что
говядины  с  гектара  получается  шестьдесят килограммов белка,
рыбы -- полтонны, а грибов -- семьдесят тонн!
     -- Теоретики пусть спорят, --  ответила  Саша,  косясь  на
него  и  Цветкову,  --  а  вон Владлену Кимовичу вынь да положь
семьдесят тонн. Желательно, чтобы сверх плана.
     Хомяков вдруг сказал изменившимся голосом:
     -- Где такую гору хранить? Нам одного  килограммы  на  сто
лет хватит...
     Он убито махнул рукой, скрылся в темноте. Гигантские башни
продолжали   выдвигаться,   раздувались,  расталкивали  влажную
землю, но все трое смотрели не на них, а  вслед  Хомякову.  Это
действительно чудо: насытился!
     -- Нам с рассветом улетать, -- сказала Цветкова практично.
-- Все   равно   не   забрать.   Пойдемте   в   лагерь,  Кирилл
Владимирович.
     Саша свирепо вклинилась между ними и, придерживая  Кирилла
за  локоть,  не  упал бы по дороге ценный ученый, как-никак, не
десантник, сказала с жаром:
     -- Здесь отомрет хлебопекарная промышленность! Консервная,
мясомолочная...  Не  надо  производить   чудовищные   комбайны,
трактора. Сколько высвободится народу!
     -- А  чем  этот  народ займется? -- спросила Цветкова. Она
пыталась втиснуться  между  Кириллом  и  десантницей,  но  Саша
маневра  словно  бы  не поняла, и Цветкова перебежала на другую
сторону, все равно пошла с Кириллом рядом.
     -- Народу работа найдется,  --  твердо  заявила  Саша.  --
Человечество  занимается  всю  жизнь  добыванием корма. В селах
пашут землю, а в городах куют им плуги -- вот вся  схема  нашей
цивилизации.    Крохотнейшая    часть    населения   занимается
искусством, наукой, но и  они  вынужденно  занимаются  сельским
хозяйством. Понятно: сколько стран голодает!
     Цветкова  зябко повела плечами. Огромные горы сочного мяса
висели на стеблях, переползали дорогу, высовывались  из  нор  и
провожали  двуногих  крохотными  глазками.  Деревья лопались от
сладкого сока. В цветах  сладко  пахли  горы  нежного  нектара,
колыхались озера сиропа...
     -- На собирание? Как в пещерное время?
     -- Новый  виток  спирали!  Освобождение  от  унизительного
добывания  куска  хлеба.  Интеллектуальный  потенциал...  новый
рывок...
     Цветкова снова зябко повела плечами. Это был уже не намек,
требование,  и Кирилл дружески обнял ее за плечи, признавая ее,
наконец, принимая.  Цветкова  тут  же  с  готовностью  положила
голову ему на плечо и продолжала идти в этой неудобной позе.
     Саша   запнулась,   ее   глаза  метнули  молнию.  Цветкова
умиротворенно прижималась к мирмекологу, ей  хрупкой  и  слабой
женщине,  конечно  же,  было холодно, страшно, он просто обязан
укрыть и защитить... И Саша сдалась,  остановилась.  Ее  крылья
повисли  до  самой  земли.  Кирилл  и Цветкова медленно пошли к
лагерю. А так как Цветкова сбивала его с шага, то к лагерю, как
заметила Саша,  ли  по  длинной  дуге.  Огибая  завалы,  холмы,
надолго скрываясь в темноте.


     Впервые  поднялись в воздух, не дожидаясь утра. К счастью,
мегадеревья были в сторонке, "Таргитай"  взмыл,  как  буек,  не
рискуя  зацепиться  за  исполинские  ветви.  Буквально оттеснив
Ногтева и команду, за десятерых работали десантники  Дмитрий  и
Саша. И так здоровые, выносливые, а тут еще эта чума или чумка,
минуя их, набросилась на слабаков, которым и так досталось...
     Вверху  "Таргитай"  подхватил  воздушный поток, потащил, а
внизу поплыли огоньки, поблескивающие зеркала  рек,  озер,  где
отражалась луна.
     Кирилл встал рядом с Ногтевым, взял подзорную трубу. Внизу
слева  начал  выдвигаться в поле зрения большой белесый круг. В
центре круга стояла пожарно-красная гора  с  четко  очерченными
ребрами.  Возле  этой палатки виднелся приземистый автомобиль с
зажженными фарами...
     Ногтев  люто  сопел  рядом.  Огромное  истоптанное  плато,
раздавленный,  уже  умирающий  лес,  горы  свежесломанных веток
мегадеревьев, ручьи сока... Огромный выжженный круг --  ядерный
реактор  взорвался  что  ли?  Нет,  всего лишь костер, а вокруг
обгоревшая земля, деревья...
     Отдыхают Старшие Братья, горько  подумал  Кирилл.  На  той
территории,  что  уничтожили  за  ночь, разместилось бы средней
величины  государство.   Динозавры,   вымирающие   динозавры...
Природа облегченно вздохнет, когда они...
     Он вздрогнул, повел ладонью по лбу. "Они"? А кто "мы"? Еще
одна нелегкая  проблема будущего: взаимоотношения между Большим
и Малым мирами. Взаимные обвинения, упреки. Хотя, в  чем  можно
обвинить жителя Малого Мира? А вот великанов...
     Освещенное   пятно  уплыло.  Ногтев  поднял  "Таргитай"  в
верхний  слой  муссонного  ветра.  Там  воздушный  поток  несся
намного   быстрее.   "Таргитай"   словно   бы   перепрыгнул  из
пассажирского поезда в курьерский.
     Утром проснулись от рези в глазах.  Солнце  слепило  через
тонкую  пленку век, глаза нагрелись. Кирилл инстинктивно закрыл
ладонями глаза, но прямые лучи проникали даже сквозь ладони. Он
поспешно отвернулся, перед глазами  плавали  темные  пятна.  Не
ослепнуть бы... Веки скоро отомрут, все равно не защита, сквозь
них видно почти так же. А от пыли защищать не надо, не случайно
глаза у всех насекомых, пауков, сороконожек без век...
     Он  попытался  себе  представить  человека, который придет
через  два-три   поколения.   Получилось   такое   удивительное
чудовище, что он проснулся окончательно.
     Земля   была  так  далеко,  внизу  тянулось  поле  кучевых
облаков,  а  темно-зеленая  поверхность  проглядывала  лишь   в
разрывы.  Сохраняя тепло, сидели в задраенной гондоле, кучились
по двое-трое возле иллюминаторов.
     Кирилл тайком присматривался к соратникам,  терзался.  Кто
из  них  враг? Загорелые, дружелюбные, всегда готовые помочь --
Забелин или Чернов? Великий  физикохимик  и  не  менее  великий
кулинар   Хомяков?   Беспомощная   красавица  Цветкова?  Мягкий
самоотверженный   Кравченко?   Железный   Ногтев?    Оставались
Немировский  и  Фетисова,  которым  он  верит  как  себе, и два
ксеркса, которым как себе верят десантники... Кто? Буся и Кузя?
     Интеллектуалы развлекались  сногсшибательными  гипотезами,
придумывали  заумные теории, состязались. Дмитрий обычно слушал
с раскрытым ртом. Ногтев и Саша тоже присутствовали безмолвными
слушателями. Кирилл участвовал в  диспутах  редко.  Но  однажды
Дмитрий вдруг поднялся, сказал с натугой, сильно покраснев:
     -- Я  не  понимаю, почему никто не скажет про удивительную
философию муравьев...
     -- Философию.  Мы  знаем,  что  любое  мыслящее   существо
отличается  прежде всего своим неприятием смерти. Не гибели, ее
и не мыслящие боятся, а именно небытия. Так вот  муравьи  выход
нашли. Они бессмертны!
     -- Ого, -- сказала Саша с презрением. -- А как ты их рубил
направо и налево пару лет назад?
     -- Бессмертны,  глупая,  это  не  значит,  что  неуязвимы.
Муравей  существует  как  муравьишка   и   часть   надорганизма
муравейника.  Наш страшный вопрос: куда прет бренная душа после
смерти, у них не возникает. Их души остаются в муравейнике.
     -- Часть души?
     -- Нет,  теряется  микроскопически  малая  часть.  Если  в
муравейнике  сто тысяч муравьев, то со смертью муравья теряется
стотысячная часть души. Это все равно, что ты  забыла  один-два
анекдота.   Или   чей-то  телефонный  номер.  Душа  муравейника
постоянно что-то забывает по  мелочи,  когда  дохнут  отдельные
мураши,  но  и  всегда  что-то  узнает новое, так как постоянно
рождаются новые, носятся по незнакомым местам... Словом,  жизнь
идет. Муравьи спокойны, веселы и невозмутимы, потому что все их
личности остаются в муравейнике даже после смерти.
     Все смотрели на Дмитрия, как на говорящую обезьяну, только
Ногтев, как истый руководитель, сразу ухватился за рациональное
зерно:
     -- Проповедуешь  коллективизм?  В  духе  времени, одобряю.
Политическое чутье у тебя всегда было, молодец.  Любые  примеры
хороши,  даже  если  на мурашах... Но только, если бы к старому
мозгу постоянно добавлялись новые, он  стал  бы  супермуравьем!
Мурасапиенсом. Мы бы стояли перед ним на задних лапках!
     Дмитрий поклонился Ногтеву почтительно-победно:
     -- Добавляются души, не мозги! Муравьи остановились именно
потому,  что бессмертны. Каждый муравей, вылезая из кокона, уже
старый муравей. Ему миллион лет от роду! Кирилл подтвердит, что
муравьи кормят не  только  личинок,  даже  яйца,  передавая  им
информацию,    духовное   "Я"   муравейника...   Яйцо   растет,
превращается в личинку, но  растет  не  младенец,  а  старик  в
молодом теле!
     Кирилл  заметил,  что  на  Дмитрия поглядывают с некоторым
беспокойством.  Он  подавил  себя  жизнерадостным   здоровяком,
невежеством, хвастался как признаком здоровья, а тут заговорил,
да еще как заговорил!
     -- У  нас пока не создано ни единого учения, -- заканчивал
Дмитрий победно, -- которое примирило бы людей  со  смертью!  А
мураши  сумели.  Остановили  прогресс,  зато  обрели  покой. Им
теперь все до лампочки, как нынешним йогам.  Всю  жизнь!  Живой
пример  для  некоторых  еще изредка встречающихся стран Запада,
где безработные и бесправные негры роются в мусорных ящиках, но
дороги там к нашему светлому будущему не видят...
     Ногтев с  чувством  пожал  Дмитрию  руку.  Что-то  говорил
Забелин,   доказывал   возможность   симбиоза   с  полуразумной
плесенью, но его гипотеза  затерялась  в  лучах  славы  бравого
десантника.    А   Кравченко   вообще   рискнул   выступить   с
напрашивающимся предположением, будто все  древние  цивилизации
Земли  ушли  в  Малый  Мир.  Дескать,  как только, так сразу...
Дмитрий явно выиграл нокаутом.
     Еще говорила Фетисова, но она была человеком  одной  идеи:
находила  все новые и новые доводы о превосходстве людей Малого
Мира. Подобно спортсмену,  заканчивающему  карьеру  в  тридцать
лет,  академику-ядернику, который вдруг вспоминает об экологии,
Саша явно нашла себя в совершенно  другой  области,  к  которой
готовилась,  где  работала. Хламида пророчицы ей вдруг пришлась
по фигуре лучше, чем десантный комбинезон.
     Когда расходились, Кирилл сказал Дмитрию негромко:
     -- Да, в  десантниках  не  засиделись...  Окукливаешься  в
мирмеколога.  У  мирмеколога  возможностей  еще  больше.  Любую
бактерию можно взять в руки,  рассмотреть...  Почти  любую.  Не
хочешь заняться?
     Дмитрий подумал, ответил с кривой усмешкой:
     -- В микробиологии по уши Кравченко, а два медведя в одной
берлоге...  многовато. Так что мы с Бусей как-нибудь перебьемся
в скромной роли героев, истребителей чудовищ. Верно, Буся?
     Карманный дракон мурлыкнул, прижался к Дмитрию.
     -- Какие  там  памятники  поставят,  --   сказал   Дмитрий
мечтательно.  --  Какими  могучими  богами  будем  в легендах о
Начале... Дурость наша забудется, успехи позолотят, раздуют...
     -- Разве что дурость  забудут,  --  раздался  сзади  голос
Саши.  Она  вклинилась  между  ними,  оттерла  Дмитрия.  Кирилл
ощутил, что Саша увлекает его наверх. -- Иди, спи, Дима. Завтра
тяжелый день, как сказал Кирилл Владимирович.
     Кирилл не помнил, чтобы он такое говорил, но смолчал,  дал
увести  себя  на  открытую  площадку.  Воздух был уже холодный,
багровое пламя бросало вокруг себя зловещие отсветы.
     -- Кирилл Владимирович, я сдаюсь, -- проговорила Саша.
     -- Что? -- не понял Кирилл.
     Саша смотрела грустно, ее глаза были  большими,  круглыми.
По радужной оболочке прыгало пламя.
     -- Вот  видите...  Вы даже не поняли. Кирилл, я боролась с
тобой с первой же минуты. Еще когда ты отыскал  меня  у  черных
лазиусов.   Я   воевала   с  тобой  изо  всех  сил,  доказывала
собственное превосходство. Я  вообще  не  люблю  уступать  хоть
кому, а тут ты -- мягкотелый, высоколобый, нетренированный...
     -- Ну, -- пробормотал Кирилл. -- Не вижу ничего ужасного в
своей не тренированности.
     -- Не  тренированности! Ты оказался крепче и опытнее нас с
Дмитрием. Я изо всех сил старалась выглядеть сильнее, а ты меня
всякий раз вытаскивал то из муравейника, то со дна моря, то  из
паутины,  и даже не напрягался, вполсилы, попутно размышляя над
проблемами мирмекологии... Ты был  сильнее  нас  даже  в  нашем
деле, вот что нас задело.
     -- Даже Дмитрия?
     -- Даже   его.   Но  он  прагматик,  быстро  признал  твое
превосходство, у него  мужская  логика,  а  у  меня...  у  меня
никакой  логики. Ты был той крепостью, которую я пыталась брать
штурмом, осадой, подкопами, но ты даже не  заметил.  А  сейчас,
когда я обессилела, когда сама решила сдаться в плен... ты тоже
ничего не понял. Я и пленная тебе не нужна!
     -- Саша,  --  пробормотал  Кирилл с неловкостью, -- у тебя
какая-то казарменная  терминология.  Штурм,  осада,  плен...  Я
никогда ни с кем не воюю.
     -- Ну да! Ты побеждал, даже не замечая. Супермен!
     -- Я? -- изумился Кирилл.
     Саша робко взглянула, ее глаза были жалобными.
     -- Ты   и   этого  не  замечаешь?  Ты  не  замечаешь,  что
фактически станцией управляешь ты? И не только станцией!  Когда
ты  добился  переноса станции в муравейник ксерксов, ты уже был
негласным лидером. Это признали даже те, в Большом  Мире.  Даже
Мазохин признавал, хотя не говорил вслух. Лишь Ногтев сказал об
этом откровенно.
     -- Саша,  перестань,  --  взмолился Кирилл. -- Я физически
неспособен управлять, повелевать, направлять...  и...  что  там
еще делает лидер?
     -- Кирилл,   другие   слабее!  Но  берутся.  Однако  когда
встречают настоящего лидера, то все поджимают  хвосты  и  молча
уступают место за штурвалом.
     Она  замолчала,  ее  большие  глаза обшаривали его лицо. В
радужных оболочках медленно угасали языки пламени горелки. Лицо
ее было бледным, брови вздернуты.
     Кирилл привлек ее к себе, погладил по голове.
     -- Ты извини... Если бы я знал, как-то бы  подыграл.  А  я
дурень, с нежностью, что тебя, наверное, бесило еще больше.
     -- Теперь  уже  не  бесит, -- сказала она быстрым шепотом.
Еще как не бесит! Если ты еще...
     -- Еще, -- сказал он, смеясь. -- Может быть, я потому и не
замечал этой войны, что люблю тебя, Саша.
     Она прижалась к нему, Кирилл с удивлением ощутил, что  она
меньше его ростом, хрупкая. Или это он выше, сильнее? И плечи у
него,   гм,   на   удивление.   И  вообще  он  спокойнее,  даже
флегматичнее других, скучнее лишь потому, что для него все  шло
мирно, спокойно. Никаких опасностей, приключений.
     -- Люби  меня,  -- прошептала она. -- Мне впервые спокойно
защищенной. И я впервые ничего не хочу доказать.
     Когда Кирилл перешел со смотровой площадки на  капитанский
мостик, там горбился Ногтев, похожий на озябшую ворону.
     -- Придется изолировать Фетисову, -- сообщил он невесело.
     -- Сашу, -- ужаснулся Кирилл. -- Разве есть улики?
     -- Прямых  нет, но косвенных -- вагон и маленькая тележка.
Честные люди, между прочим, сделали не меньше преступлений, чем
негодяи.  Савонарола,  к  примеру,  ради  торжества  правды   и
справедливости   уничтожил  половину  Флоренции!  Его  называли
Иисусом Христом во плоти. Но Христос с топором в руках...
     -- Но Саша не способна на зло!
     -- Даже  ради  царства  всеобщей   справедливости?   Люди,
говорящие  лозунгами,  самые страшные люди на свете. Для победы
собственных идей без колебаний  сожгут  весь  мир.  Вы,  Кирилл
Владимирович,  поколение  новое,  а  я  застал  всякое... Боюсь
идейных людей, очень боюсь.
     -- Фетисова из нового поколения. Она моложе меня.
     -- Саша не очень успевала на уроках истории. Что, если она
принуждает нас остаться, образовать новую колонию?
     -- Но ведь за нами следят по радиосигналам?
     -- Радиосигналы уже прерывались.  Даже  с  одной  женщиной
колония может быстро разрастись. Через сто лет на стоянке может
жить  тысяча  человек,  а  через двести -- миллион! У нас же не
одна, две женщины.
     Кирилл молчал, лихорадочно перебирая  факты.  Нежное  лицо
Саши,  ее  "сдача  в  плен",  какие-то  неудачи в прошлой жизни
"там", надежды на новое "здесь"...
     Ногтев  был  мрачным,  похудевшим.  Кирилл   с   некоторым
удивлением   подумал,   что  Саша  права.  Он  все  чаще  берет
инициативу в свои руки. Вовсе  не  потому,  что  нравится  быть
лидером -- Журавлев ненавидит руководство. Но если никто другой
не берется, а дело должно делаться...
     -- Самое  уязвимое  место,  --  сказал Кирилл медленно, --
запасы пропана... Так?
     -- Верно? А что?
     -- Надо сказать об этом. Напомнить.
     Он прошел в кают-компанию,  спиной  чувствуя,  что  Ногтев
послушно  идет  за  ним. Может быть, так было не первый раз, но
Кирилл раньше больше внимания обращал на животный мир,  чем  на
собственном положение в мире людей.
     В кают-компании еще дотлевал обмен идеями. Чернов развесил
тезис   о   скором  появлении  людей-мутантов.  Уже  во  втором
поколении их будет около трех процентов. Почему именно трех? --
подумал Кирилл. Затем мутантов будет треть, а к  концу  Первого
века -- подавляющее большинство.
     Ногтев  сказал  с  порога, стараясь голос сделать буднично
усталым:
     -- Друзья, напоминаю, что пропана у нас  тройной  запас...
Но кран сам слабоват. Затягивайте потуже, а то, гм... Застрянем
очень надолго.
     -- На пару миллионов лет, -- добавил Кирилл шутливо.
     Ногтев  похлопал Кирилла по спине, и оба они покарабкались
по лестнице  вверх,  всем  видом  показывая,  что  устали,  что
веселый треп -- хорошо, но здравый сон лучше.
     -- А  уходя,  гасите свет, -- добавил им в спины под общий
смех  Забелин.  Он  как  и  остальные,  даже  нежная  Цветкова,
чувствовали себя полными сил и желания продолжать треп до утра,
которое обещает быть мудрее.
     Кирилл  рассеянно  и  устало  улыбался, он де всего, как и
положено,  лишь  бдил,  вместе  с  Ногтевым  поднялись  наверх.
Оглядевшись  по  сторонам,  они  тут  же  спустились  по другой
лесенке, минуя кают-компанию.
     Нижний этаж почти весь был  занят  гигантским  баком,  под
стеной   лежали   громоздкие   детали,  запасное  оборудование,
оставляя узкий проход.  Кирилл  и  Ногтев  затаились  в  темном
проходе.




     В  темноте  мелькнул  блик.  Ногтев  предостерегающе  сжал
Кириллу локоть.  Некто  бесшумно  открыл  наверху  люк.  Кирилл
опустился на корточки. Ждали около двух часов! Хорошо, не ушли.
     Неизвестный   спускался   неслышно.   Кирилл   оставил  на
ступеньках  металлические  пластинки,  но  если  неизвестный  и
сбросил их в темноте, то при их малом весе не звякнули.
     Внезапно  в двух шагах от Кирилла громко скрипнуло. Кирилл
задержал дыхание,  приготовившись  прыгнуть.  Впереди  мелькнул
силуэт.  Неизвестный  отпрянул,  мелькнули его руки. Послышался
снова скрип, едва слышный. Кирилл в  дополнение  к  пластинкам,
что  положил Ногтев, установил поперек прохода выпавшую щетинку
из верха брюшка муравья Димы. Она-то и скрипнула в первый  раз,
а  сейчас  кто-то  вертит ее в руках, прикидывает, могла ли она
попасть сюда случайно... Впрочем, ксерксы лазают  везде,  а  их
длинные  жесткие  шерстинки  то  и  дело  выпадают, давая место
новым, неистертым.
     Сквозь темноту Кирилл увидел тонкую руку, что  тянулась  к
огромному  вентилю.  Потом появилась другая рука, человек налег
на вентиль всем телом, послышался тихий свист. В  лицо  пахнуло
плотной теплой волной...
     Рядом  с  Кириллом завихрился воздух. В темноте загремело,
кто-то вскрикнул. Кирилл прыгнул, упал на барахтающиеся фигуры,
но огромный  как  Кинг-Конг  Ногтев  уже  держал  неизвестного,
зверски завернув ему руки.
     -- Свет! -- скомандовал Ногтев.
     Кирилл  на  миг  прикрыл глаза от яркого света, забыв, что
даже ладошки не помогают, а когда  посмотрел  на  диверсанта...
ахнул.  Угрюмый  как  смерть Ногтев держал бледного, но с гордо
выпрямленной головой Кравченко.
     -- Меньше всего ожидал встретить его, --  сообщил  Ногтеву
Кирилл.  -- Хоть вы и предупреждали, но, признаюсь, не очень-то
верил.
     Чувствуя себя в дурацком положении, даже виноватым, Кирилл
похлопал Кравченко по карманам комбинезона, заглянул в откидной
капюшон, помял в руке пояс.
     -- Вроде бы оружия нет. Хотя, знаете ли,  у  врача  всякое
может быть...
     Ногтев оттолкнул Кравченко на середину крохотной площадки,
сказал предостерегающе:
     -- Глупостей не делайте. Кирилл Владимирович моложе вас, а
я хоть и постарше, но в рукопашной делаю трех десантников.
     Кравченко морщился, вправлял начавшую распухать кисть. Под
глазом  быстро  расплывался  кровоподтек. В лица им старался не
смотреть. Но с места не двигался.
     Ногтев быстро  оглянулся  по  сторонам,  потянулся  вверх,
толчком захлопнул люк.
     -- Поговорим здесь. Итак, Михаил Алексеевич, что скажете в
свое оправдание?
     -- Закройте  кран,  -- ответил Кравченко слабым несчастным
голосом.
     Кирилл дернулся с места. Ногтев бросил:
     -- Я успел, не беспокойтесь. Итак, мы слушаем.
     Кравченко нехотя поднял глаза. Они были как  на  иконе  --
страдальческие, укоряющие.
     -- Разве непонятно? Я хотел сорвать эту опасную затею.
     -- Затею? Ах, экспедицию... Зачем?
     -- Мы  не  готовы  к  расселению,  --  ответил Кравченко с
горечью, голос его дрожал. -- Мы еще звери,  разве  не  видите?
Нас  нельзя  выпускать из Большого Мира. Ни на Марс или Венеру,
ни в другие измерения, ни в Малый Мир. Мы заразные! Надо сперва
вылечиться там, в прежнем ареале... Не вливать  старое  вино  в
молодые меха!
     Ногтев  смотрел  остолбенело. Потом уловил взгляд Кирилла,
сказал с горькой иронией:
     -- Фанатики  справа,  фанатики  слева...  Что  у  нас   за
общество? Золотой середины не признает... Догматики! Всякий раз
эта  дохлая  интеллигенция мутит воду. Сколько не истребляли, а
все никак... Уже не только языком чешут,  скоро  бомбы  бросать
начнут. Что скажете, Кирилл Владимирович?
     Кирилл   прислушался.   Сквозь   толщу   переборок  сверху
доносилась веселая песня. Громче всех орал Дмитрий, ему вторили
сильные молодые голоса. Эти люди не  знали  сомнений,  они  шли
весело, напролом, им все было ясно и понятно.
     -- Не  знаю,  Аверьян Аверьянович... Против расселения вы,
я, остальные участники экспедиции, если не считать  романтичную
Сашу   Фетисову.   Но   благодаря  усилиям  уважаемого  Михаила
Алексеевича, мы едва не остались здесь навечно. Как  говорят  в
газетах, имела место смычка правых и левых экстремистов.
     Кравченко  побледнел  еще  больше. Щурясь от яркого света,
растерянно переводил взгляд с Ногтева на Кирилла и обратно. Его
голос упал до шепота:
     -- Нет-нет, я хотел только остановить... Хотел, чтобы, как
вы говорили, с неба опустилась длань  Старшего  Брата.  Неудача
отложила бы другие походы надолго.
     -- Это  не решение проблемы, -- заметил Ногтев. -- Надолго
-- не навсегда.
     -- Важно выиграть время! Человечество умнеет быстро.
     -- Мы остались бы здесь навеки! Рация разбита. Нас  унесло
очень  далеко,  поисковые  группы  могут  нас не найти. Старшие
Братья все-таки не боги, хоть и великаны.  А  чтобы  нашли  нас
мальчишки, идущие в лес за грибами, мы сами не жаждем, верно?
     Кирилл представил себе, как мальчишки с радостными воплями
бросаются  к  находке, выхватывают гондолу друг у друга из рук,
сбрасывают или давят  разъяренных  ксерксов,  заодно  и  прочих
красненьких насекомых, успевших забраться в диковинную игрушку,
вытряхивают содержимое.
     -- Словом,  --  подытожил  Ногтев,  -- в дебрях необъятной
планеты начала бы существование новая колония.  Семь  мужчин  и
две женщины.
     Кравченко вскрикнул:
     -- Я не это... Я добивался противоположного! Вы не можете!
Это не могло получиться так! Я хотел как лучше!
     Ногтев покачал головой:
     -- Хотел,  как лучше... Удивительные слова! Все хотят, как
лучше.  Террористы   и   пацифисты,   зеленые   и   сциентисты,
консерваторы  и  либералы...  Даже  с атомной бомбой хотели как
лучше!  Прекрасная  эпитафия  на  могиле   человечества.   Если
какие-нибудь марсиане отыщут руины нашей цивилизации и вздумают
поставить  надгробный камень, то высекут именно эти слова: "Они
хотели, как лучше..." Вы меня разочаровали, Михаил  Алексеевич.
Впрочем,  встревожили  тоже.  Я  уж  было обрадовался встрече с
матерым профессионалом, вдруг, да знакомых встречу,  тут  же  в
рукопашной  решим  любые  проблемы... Старею. Мир усложнился, в
рукопашной, к сожалению, не решишь.  Думать  надо!  Что  делать
будем, Кирилл Владимирович?
     -- Не  знаю,  -- ответил Кирилл честно. -- Тюрьма здесь не
предусмотрена. Каторжные работы разве что?
     -- Сообщника  покрываете?  Мы  все  здесь  работаем,   как
каторжные.  Трудное  положение,  конечно.  В  старое  доброе...
э-э... старое проклятое время я рекомендовал  бы  застрелиться.
Впрочем,  даже  в  раннесоветское время офицеры иной раз все же
стрелялись, смывая позор.  Правда,  то  была  отрыжка,  как  мы
однажды   внезапно   поняли,  старорежимной  армии.  Теперь  не
стреляются, теперь жалобами, апелляциями...
     Кравченко вскинул голову. Глаза его гордо блеснули:
     -- Не все  старое  надо  отбрасывать.  Правда,  можно  без
театральных   эффектов...  У  меня  есть  смертельные  вакцины.
Предположим, что я сделал ошибку при опыте?
     Ногтев с полупоклоном отступил, открывая проход. Вместе  с
Кириллом   они   поднялись  за  Кравченко,  подстерегая  каждое
движение, прошли за ним в медотсек. Ногтев остановился у двери,
скрестив на могучей груди мускулистые руки.
     Кравченко суетливо вытащил из шкафчика объемистую колбу  с
черепом  и  костями  на  стенках.  Его пальцы не дрожали, когда
отвинчивал колпачок, а в голосе звучало явное облегчение:
     -- Даже рад... даже, рад, поверьте! Как бы я жил, если  бы
удалось...
     Он  быстро  поднес  колбу  ко  рту. Кирилл выбросил вперед
руку, но  его  пальцы  ухватили  Кравченко  за  пустую  ладонь.
Кравченко  потрясенно  и  непонимающе  переводил  взгляд  то на
Кирилла, то на Ногтева.
     А Ногтев аккуратно закупорил колбу,  сунул  ее  обратно  в
шкафчик, сел и лишь тогда бросил коротко:
     -- Оба можете сесть. Разговор предстоит серьезный.
     Кирилл послушно плюхнулся на что-то подходящее, его тут же
подбросило  отдачей,  а  Кравченко опустился напротив медленно,
словно терзаемый сильнейшим ревматизмом.
     -- Аверьян  Аверьянович,  --  сказал  Кирилл,  --  давайте
возьмем с него слово, что он больше так не будет?
     -- Что скажете, Михаил Алексеевич? -- потребовал Ногтев.
     Кравченко ответил обреченно:
     -- Сами  видите  какой из меня Рембо... Но что сделано, то
сделано. Я должен ответить.
     Кирилл  с  беспокойством  посматривал  на   Ногтева.   Тот
перехватил  его  взгляд,  только  не  отреагировал,  беспощадно
рассматривал  съежившегося  Кравченко.   После   долгой   паузы
заговорил обрекающе:
     -- Вы  сами себя хорошенько высекли, а Кирилл Владимирович
не выносит человеческой крови... Кстати, он вычислил вас именно
потому, что  вы  дальше  всех  заглядываете  в  будущее.  В  то
будущее,  когда  сюда  хлынут промышленники, политики, а так же
те,  кого   Кирилл   Владимирович   так   неуважительно   зовет
меднолобыми.
     Кравченко  поднял  голову.  В  его глазах появилось слабое
удивление. Он перевел взгляд на Кирилла.
     -- Я вычислил вас, -- мягко сказал Кирилл, --  потому  что
только  вы тревожились за этот мир. Потому, что кроме вас никто
не спорил с Фетисовой.
     Ногтев хмыкнул, в его  медном  голосе  впервые  прозвучали
человеческие нотки:
     -- Я  хотел  было  запретить  экспедицию...  Да-да, Михаил
Алексеевич, не ахайте. Отсоветовал  Кирилл  Владимирович.  Мол,
запреты  лишь подбросят дров в костер оппозиции, на котором нас
в конце концов изжарят. Мы возглавили поход  в  первую  очередь
для  того, чтобы держать освоение Малого Мира в руках, не давая
перехватить инициативу  горячеголовым  температурникам.  Да-да,
наверх   в  верхние  эшелоны  власти  лишь  потому  пробираются
ничтожества и откровенные дураки, что мы стыдливо  отстраняемся
от руководства, сами отдаем руль и кормило...
     -- Руль  и  кормило  --  одно и то же, -- сказал Кравченко
тихо.
     -- Что? -- не понял Ногтев.
     -- Я говорю... Впрочем, это неважно.  Что  вы  собираетесь
делать со мною?
     -- Сейчас  решим,  --  бросил Ногтев сердито, недовольный,
что  прервали.  --  Но  сперва  хочу  указать,   что   вы   нас
недооценили.  Что  себя  не  цените, это понятно, но вот нас...
Проповеди   Фетисовой   неопасны,   ибо   есть   контрпроповеди
Кравченко.  Оставьте  силу  в руках армии, Михаил Алексеевич, у
вас  есть  оружие  посильнее.  Идеи  можно  обезвредить  только
идеями, это теперь понятно даже верхним эшелонам власти.
     Кравченко возразил глухим надтреснутым голосом:
     -- Но   я   был  в  отчаянии!  Фетисова  говорила  о  расе
сверхлюдей, а кому не льстит быть избранным?
     Кирилл сказал мягко:
     -- Фетисову просто любят. Многие чувствуют, что у нее этот
конек неспроста, от какой-то давней обиды...  В  философии  она
ребенок.
     Ногтев ответил с неудовольствием и сожалением:
     -- Я  бы охотно свернул ему шею. Человек я простой, бывший
военный, люблю простые решения. Но жизнь, увы, штука сложная. В
любом обществе  надо  держать,  даже  охранять  законом  людей,
которые  кричат:  "Люди, опомнитесь", хватают нас за руки. Ведь
мамонтов перехлопали каменными топорами, а  сейчас  размахиваем
штуками помощнее и поострее...
     Кирилл   ощутил,  как  гора  свалилась  с  плеч.  Все-таки
телепатия существует. Точнее феромоновая  передача  настроения,
даже решений.
     -- Будем    драться   одними   идеями,   --   сказал   он,
поворачиваясь  к  Кравченко,  который  под  их  взглядами  стал
красный,  как  свежесваренный  рак,  и  уменьшился  до размеров
микроба. -- В этом мире, во всяком случае. Пусть  другой  войны
здесь никогда не будет.
     Кравченко  прикрыл  лицо  ладонями.  Плечи  его поднялись,
голова ушла вглубь.
     -- Вы убили меня, -- донесся его шепот. -- Убили,  показав
мою  дурость...  Уж лучше бы старый суд чести. Раз -- и готово!
Кровью, как говорится.
     Ногтев оскалил зубы, сказал ехидно:
     -- А вот шиш тебе! Каждый из нас живет с чувством стыда за
все, что творится, а ты хотел в кусты? Нет, поработай на  нашей
каторге, которая зовется жизнью. А суд чести... Этот суд не раз
в  жизни,  как  было  в  твое медиевистское время, а ежедневно,
ежечасно!
     Кравченко стоял, опустив голову. Под  ногами  у  него  был
широкий   иллюминатор.   Далеко   внизу   бесшумно   проплывала
девственная поверхность незнакомой суперпланеты. Пять минут  --
территория Франции, двадцать -- Европы... Таких двадцатиминуток
до  Украины  осталось всего двести-триста. А до намеченного юга
Узбекистана несколько тысяч.

Last-modified: Wed, 28 Jan 1998 16:45:28 GMT

Оцените этот текст: