о похоже", -- сказала Лида, не отрываясь впрочемъ отъ чтен<u>i</u>я.
     "Будетъ похоже, --  возразилъ Ардал<u>i</u>онъ. -- Вотъ сейчасъ подправимъ эту
ноздрю, и будетъ похоже. Сегодня св<u>e</u>тъ какой-то неинтересный".
     "Что  неинтересно?" -- спросила Лида, поднявъ глаза и  держа палецъ  на
прерванной строк<u>e</u>.
     И еще одинъ кусокъ изъ жизни того л<u>e</u>та хочу предложить твоему вниман<u>i</u>ю,
читатель. Прощен<u>i</u>я прошу за несвязность и пестроту разсказа, но повторяю, не
я пишу, а моя память, и у  нея  свой нравъ, свои законы.  Итакъ,  я опять въ
л<u>e</u>су  около Ардал<u>i</u>онова озера, но пр<u>i</u><u>e</u>халъ я на  этотъ  разъ  одинъ, и не въ
автомобил<u>e</u>,  а сперва по<u>e</u>здомъ до Кенигсдорфа, потомъ  автобусомъ до желтаго
столба. На карт<u>e</u>, какъ-то забытой  Ардал<u>i</u>ономъ у насъ на балкон<u>e</u>, очень ясны
вс<u>e</u>  прим<u>e</u>ты м<u>e</u>стности. Предположимъ,  что я держу  передъ собой  эту карту;
тогда Берлинъ, неум<u>e</u>стивш<u>i</u>йся на ней, находится  прим<u>e</u>рно у сгиба л<u>e</u>вой моей
руки.  На  самой карт<u>e</u>,  въ  юго-западномъ углу,  продолжается  черно-б<u>e</u>лымъ
живчикомъ жел<u>e</u>зно-дорожный {51} путь, который въ подразум<u>e</u>ваемомъ вид<u>e</u> идетъ
по л<u>e</u>вому моему рукаву изъ Берлина. Живчикъ упирается въ этомъ юго-западномъ
углу  карты  въ   городокъ  Кенигсдорфъ,   а   зат<u>e</u>мъ  черно-б<u>e</u>лая  ленточка
поворачиваетъ,  излучисто  идетъ  на  востокъ,  и  тамъ  --  новый  кружокъ:
Айхенбергъ. Но покам<u>e</u>стъ намъ незач<u>e</u>мъ <u>e</u>хать туда, выл<u>e</u>заемъ въ Кенигсдорф<u>e</u>.
Разлучившись съ жел<u>e</u>зной дорогой,  повернувшей на востокъ,  тянется прямо на
с<u>e</u>веръ, къ деревн<u>e</u> Вальдау, шоссейная дорога. Раза три  въ день отходитъ изъ
Кенигсдорфа автобусъ и  идетъ  въ  Вальдау  (семнадцать  километровъ),  гд<u>e</u>,
кстати   сказать,   находится   центръ   земельнаго   предпр<u>i</u>ят<u>i</u>я:   пестрый
павильончикъ, веселый  флагъ, много желтыхъ указательныхъ столбовъ, -- одинъ
наприм<u>e</u>ръ  со стр<u>e</u>лкой "Къ пляжу", -- но  еще никакого пляжа  н<u>e</u>тъ, а только
болотце вдоль большого озера; другой съ надписью "Къ казино", но и его н<u>e</u>тъ,
а  есть  что-то   врод<u>e</u>  скин<u>i</u>и  и  зачаточный   буфетъ;  трет<u>i</u>й,  наконецъ,
приглашающ<u>i</u>й  къ спортивному плацу,  и тамъ  д<u>e</u>йствительно выстроены  новыя,
сложныя, гимнастическ<u>i</u>я вис<u>e</u>лицы,  которыми  некому  пользоваться,  если  не
считать какого-нибудь крестьянскаго  мальчишки, перегнувшагося головой внизъ
съ  трапец<u>i</u>и и  показывающаго заплату на заду; кругомъ  же,  во вс<u>e</u> стороны,
участки, --  н<u>e</u>которые наполовину  куплены, и по  воскресеньямъ можно вид<u>e</u>ть
толстяковъ  въ  купальныхъ  костюмахъ  и  роговыхъ   очкахъ,  сосредоточенно
строящихъ  хижину;  кое-гд<u>e</u>  даже  посажены  цв<u>e</u>ты,  или  стоитъ   кокетливо
раскрашенная будка-ретирада.
     Но мы и до Вальдау не до<u>e</u>демъ,  а  покинемъ автобусъ  на десятой верст<u>e</u>
отъ Кенигсдорфа, у одинокаго {52} желтаго столба. Теперь  обратимся опять къ
карт<u>e</u>: направо, то-есть на востокъ отъ шоссе, тянется большое  пространство,
все въ точкахъ, -- это л<u>e</u>съ;  въ немъ находится то малое озеро, по западному
берегу котораго, точно  игральныя  карты  в<u>e</u>еромъ,  -- дюжина участковъ, изъ
коихъ  проданъ только одинъ  --  Ардал<u>i</u>ону  --  (и то условно).  Близимся къ
самому  интересному  пункту. Мы  вначал<u>e</u>  упомянули  о  станц<u>i</u>и  Айхенбергъ,
сл<u>e</u>дующей посл<u>e</u>  Кенигсдорфа  къ востоку. И  вотъ,  спрашивается:  можно  ли
добраться п<u>e</u>шкомъ  отъ маленькаго Ардал<u>i</u>онова  озера до  Айхенберга?  Можно.
Сл<u>e</u>дуетъ  обогнуть  озеро съ южной стороны  и  дальше --  прямо  на  востокъ
л<u>e</u>сомъ. Пройдя л<u>e</u>сомъ  четыре километра,  мы выходимъ на деревенскую дорогу,
одинъ  конецъ  которой  ведетъ неважно  куда,  -- въ ненужныя намъ  деревни,
другой же приводитъ въ Айхенбергъ.
     Жизнь моя  исковеркана,  спутана, --  а я тутъ  валяю  дурака  съ этими
веселенькими описаньицами,  съ этимъ уютнымъ  множественнымъ числомъ перваго
лица, съ этимъ обращен<u>i</u>емъ къ туристу, къ  дачнику, къ  любителю окрошки изъ
живописныхъ зеленей. Но потерпи, читатель. Я недаромъ поведу тебя сейчасъ на
прогулку. Эти разговоры съ читателемъ тоже ни къ чему. Апарте въ театр<u>e</u>, или
красноречивый шипъ: "Чу! Сюда идутъ..."
     Прогулка... Я вышелъ изъ автобуса у желтаго  столба. Автобусъ удалился,
въ  немъ остались  три  старухи,  черныхъ  въ мелкую  горошинку, мужчина  въ
бархатномъ  жилет<u>e</u>, съ  косой,  обернутой  въ  рогожу,  д<u>e</u>вочка  съ большимъ
пакетомъ  и  господинъ  въ  пальто,  со  съ<u>e</u>хавшимъ   на-бокъ  механическимъ
галстукомъ,   съ  {53}  беременнымъ  саквояжемъ  на  кол<u>e</u>няхъ,  --  в<u>e</u>роятно
ветеринаръ. Въ молочаяхъ и  хвощахъ были сл<u>e</u>ды шинъ, --  мы тутъ  про<u>e</u>зжали,
прыгая на кочкахъ,  уже  н<u>e</u>сколько разъ съ  Лидой и Ардал<u>i</u>ономъ. Я  былъ  въ
гольфныхъ  шароварахъ, или по-н<u>e</u>мецки  кникербокерахъ.  Я вошелъ въ л<u>e</u>съ.  Я
остановился въ  томъ  м<u>e</u>ст<u>e</u>,  гд<u>e</u> мы  однажды  съ  женой ждали Ардал<u>i</u>она.  Я
выкурилъ  тамъ  папиросу. Я  посмотр<u>e</u>лъ на дымокъ,  медленно  растянувш<u>i</u>йся,
зат<u>e</u>мъ давш<u>i</u>й призрачную  складку и растаявш<u>i</u>й въ  воздух<u>e</u>.  Я почувствовалъ
спазму въ горл<u>e</u>. Я пошелъ къ  озеру  и  зам<u>e</u>тилъ на песк<u>e</u>  смятую  черную съ
оранжевымъ бумажку (Лида насъ снимала). Я обогнулъ озеро съ южной  стороны и
пошелъ  густымъ  соснякомъ  на востокъ.  Я вышелъ  черезъ  часъ на дорогу. Я
зашагалъ по ней и пришелъ еще  черезъ часъ въ  Айхенбергъ.  Я с<u>e</u>лъ въ дачный
по<u>e</u>здъ. Я вернулся въ Берлинъ.
     Однообразную  эту прогулку я  прод<u>e</u>лалъ  н<u>e</u>сколько  разъ  и никогда  не
встр<u>e</u>тилъ въ л<u>e</u>су ни  одной  души. Глушь,  тишина. Покупателей  на участки у
озера не было, да и все предпр<u>i</u>ят<u>i</u>е хир<u>e</u>ло. Когда мы <u>e</u>здили туда втроемъ, то
бывали весь день совершенно одни, купаться можно было хоть  нагишомъ; помню,
кстати, какъ однажды Лида, по моему требован<u>i</u>ю, все  съ себя сняла,  и очень
мило  см<u>e</u>ясь и красн<u>e</u>я, позировала  Ардал<u>i</u>ону,  который  вдругъ обид<u>e</u>лся  на
что-то,  -- в<u>e</u>роятно  на  собственную  бездарность, -- и  бросилъ  рисовать,
пошелъ на поиски боровиковъ. Меня  же  онъ продолжалъ  писать упорно, -- это
длилось весь  августъ. Не справившись съ честной чертой  угля, онъ почему-то
перешелъ  на  подленькую пастель.  Я поставилъ себ<u>e</u>  н<u>e</u>к<u>i</u>й срокъ:  окончан<u>i</u>е
портрета. Наконецъ запахло  {54}  дюшессовой  сладостью лака,  портретъ былъ
обрамленъ,  Лида дала Ардал<u>i</u>ону двадцать марокъ, -- ради шику въ конверт<u>e</u>. У
насъ были гости, --  между  прочимъ Орлов<u>i</u>усъ, -- мы вс<u>e</u> стояли и глаз<u>e</u>ли --
на  что?  На розовый  ужасъ моего  лица.  Не знаю, почему онъ  придалъ моимъ
щекамъ этотъ фруктовый отт<u>e</u>нокъ, -- он<u>e</u>  бл<u>e</u>дны какъ смерть. Вообще сходства
не было никакого. Чего стоила, наприм<u>e</u>ръ, эта ярко-красная точка въ носовомъ
углу глаза, или проблескъ  зубовъ изъ подъ ощеренной кривой губы. Все -- это
-- на фасонистомъ фон<u>e</u> съ  намеками не то на геометрическ<u>i</u>я фигуры, не то на
вис<u>e</u>лицы.  Орлов<u>i</u>усъ,  который  былъ  до  глупости  близорукъ,  подошелъ  къ
портрету вплотную и, поднявъ  на лобъ очки (почему  онъ ихъ  носилъ? они ему
только  м<u>e</u>шали),  съ полуоткрытымъ ртомъ, замеръ, задышалъ на картину, точно
собирался  ею  питаться.  "Модерный  штиль",  --  сказалъ  онъ  наконецъ  съ
отвращен<u>i</u>емъ  и,  перейдя къ  другой  картин<u>e</u>, сталъ  такъ  же добросов<u>e</u>стно
разсматривать и ее, хотя это была обыкновенная литограф<u>i</u>я: островъ мертвыхъ.
     А теперь, дорогой читатель, вообразимъ небольшую конторскую  комнату въ
шестомъ этаж<u>e</u> безличнаго дома. Машинистка ушла, я одинъ. Въ окн<u>e</u> -- облачное
небо.  На  ст<u>e</u>н<u>e</u> --  календарь, огромная, ч<u>e</u>мъ-то похожая  на  быч<u>i</u>й  языкъ,
черная девятка: девятое сентября. На стол<u>e</u> -- очередныя непр<u>i</u>ятности въ вид<u>e</u>
писемъ отъ кредиторовъ и символически пустая шоколадная  коробка съ  лиловой
дамой, изм<u>e</u>нившей  мн<u>e</u>.  Никого  н<u>e</u>тъ.  Пишущая  машинка открыта. Тишина. На
страничк<u>e</u> моей записной книжки -- адресъ. Малограмотный почеркъ. Сквозь него
я  вижу  наклоненный восковой  {55}  лобъ, грязное  ухо, изъ петлицы  виситъ
головкой внизъ ф<u>i</u>алка, съ чернымъ ногтемъ палецъ нажимаетъ на мой серебряный
карандашъ.
     Помнится, я  стряхнулъ оц<u>e</u>пен<u>e</u>н<u>i</u>е,  сунулъ книжку  въ  карманъ,  вынулъ
ключи,  собрался все запереть, уйти,  -- уже почти  ушелъ, но остановился въ
коридор<u>e</u> съ сильно бьющимся сердцемъ... уйти  было невозможно... Я вернулся,
я  постоялъ у окна,  глядя на противоположный домъ. Тамъ уже зажглись лампы,
осв<u>e</u>тивъ  конторск<u>i</u>е шкапы, и господинъ въ черномъ,  заложивъ  одну  руку за
спину, ходилъ взадъ и впередъ, должно-быть диктуя невидимой  машинистк<u>e</u>. Онъ
то появлялся, то исчезалъ, и даже разъ остановился у окна, соображая что-то,
и опять  повернулся,  диктуя, диктуя, диктуя. Неумолимый!  Я включилъ св<u>e</u>тъ,
с<u>e</u>лъ,  сжалъ виски.  Вдругъ  б<u>e</u>шено  затрещалъ  телефонъ,  -- но  оказалось:
ошибка, спутали номеръ. И потомъ  опять тишина, и только легкое постукиван<u>i</u>е
дождя, ускорявшаго наступлен<u>i</u>е ночи.

--------
        ГЛАВА IV.

     "Дорогой  Феликсъ, я  нашелъ для  тебя работу. Прежде всего  необходимо
кое-что съ глазу на глазъ обсудить.  Собираюсь  быть по д<u>e</u>лу въ  Саксон<u>i</u>и и,
вотъ,  предлагаю теб<u>e</u> встр<u>e</u>титься со мной въ  Тарниц<u>e</u>, --  это  недалеко отъ
тебя.  Отв<u>e</u>чай незамедлительно,  согласенъ ли  ты въ  принцип<u>e</u>. Тогда  укажу
день, часъ и точное  м<u>e</u>сто, а на дорогу пришлю теб<u>e</u> денегъ.  Такъ какъ я все
время въ разъ<u>e</u>здахъ, и н<u>e</u>тъ у меня постоянной квартиры, отв<u>e</u>чай: "Ардал<u>i</u>онъ"
до востребован<u>i</u>я  {56} (сл<u>e</u>дуетъ адресъ одного изъ берлинскихъ  почтамтовъ).
До-свидан<u>i</u>я, жду. (Подписи н<u>e</u>тъ)".
     Вотъ  оно   лежитъ  передо  мной,  это  письмо  отъ  девятаго  сентября
тридцатаго  года, -- на  хорошей, голубоватой  бумаг<u>e</u> съ водянымъ знакомъ въ
вид<u>e</u>  фрегата, --  но  бумага  теперь смята, по  угламъ  смутные  отпечатки,
в<u>e</u>роятно  его  пальцевъ. Выходитъ  такъ, какъ  будто я  -- получатель  этого
письма, а не его отправитель, -- да въ конц<u>e</u> концовъ такъ оно и должно быть:
мы перем<u>e</u>нились м<u>e</u>стами.
     У  меня  хранятся  еще  два письма на такой же  бумаг<u>e</u>,  но вс<u>e</u>  отв<u>e</u>ты
уничтожены. Будь они  у  меня,  будь у  меня  наприм<u>e</u>ръ то глуп<u>e</u>йшее письмо,
которое  я съ расчитанной небрежностью показалъ Орлов<u>i</u>усу (посл<u>e</u>  чего и оно
было уничтожено), можно было бы перейти на эпистолярную форму пов<u>e</u>ствован<u>i</u>я.
Форма  почтенная, съ традиц<u>i</u>ями, съ крупными  достижен<u>i</u>ями въ  прошломъ. Отъ
Икса  къ  Игреку:  Дорогой  Иксъ,  --  и  сверху  непрем<u>e</u>нно   дата.  Письма
чередуются, --  это  врод<u>e</u>  мяча,  летающаго  черезъ  с<u>e</u>тку туда и  обратно.
Читатель вскор<u>e</u> перестаетъ обращать вниман<u>i</u>е на дату, -- и  д<u>e</u>йствительно --
какое ему  д<u>e</u>ло, написано ли письмо девятаго сентября или шестнадцаго, -- но
эти даты нужны для поддержан<u>i</u>я иллюз<u>i</u>и. Такъ Иксъ продолжаетъ писать Игреку,
а Игрекъ Иксу на протяжен<u>i</u>и многихъ  страницъ. Иногда вступаетъ какой-нибудь
посторонн<u>i</u>й Зетъ, -- вноситъ  и  свою эпистолярную лепту, однако только ради
того, чтобы растолковать читателю (не глядя, впрочемъ, на него, оставаясь къ
нему въ профиль)  событ<u>i</u>е,  которое безъ  ущерба для естественности  или  по
какой другой  причин<u>e</u> ни Иксъ,  ни Игрекъ не могли бы  въ письм<u>e</u> разъяснить.
{57} Да  и они пишутъ не безъ оглядки, -- вс<u>e</u> эти  "Помнишь, какъ тогда-то и
тамъ-то..."  (сл<u>e</u>дуетъ  обстоятельное  воспоминан<u>i</u>е) вводятся не столько для
того, чтобы  осв<u>e</u>жить память корреспондента,  сколько  для  того, чтобы дать
читателю нужную справку, -- такъ  что  въ общемъ картина получается довольно
комическая, --  особенно, повторяю, см<u>e</u>шны эти аккуратно  выписанныя и ни къ
чорту ненужныя даты, -- и когда въ конц<u>e</u> вдругъ протискивается  Зетъ,  чтобы
написать своему личному корреспонденту (ибо въ такомъ роман<u>e</u>  переписываются
р<u>e</u>шительно вс<u>e</u>) о смерти Икса и Игрека или о благополучномъ  ихъ соединен<u>i</u>и,
то  читатель  внезапно  чувствуетъ,  что  всему  этому предпочелъ  бы  самое
обыкновенное  письмо отъ налоговаго инспектора. Вообще говоря, я всегда былъ
над<u>e</u>ленъ недюжиннымъ юморомъ, -- даръ воображен<u>i</u>я связанъ съ нимъ; горе тому
воображен<u>i</u>ю, которому юморъ не сопутствуетъ.
     Одну минуточку. Я списывалъ письмо, и оно куда-то исчезло.
     Могу продолжать, --  соскользнуло подъ столъ.  Черезъ нед<u>e</u>лю я получилъ
отв<u>e</u>тъ  (пять  разъ  заходилъ на  почтамтъ  и  былъ  очень нервенъ). Феликсъ
сообщалъ мн<u>e</u>, что съ благодарностью принимаетъ мое  предложен<u>i</u>е. Какъ  часто
случается съ полуграмотными, тонъ его  письма совершенно не  соотв<u>e</u>тствовалъ
тону  его обычнаго  разговора:  въ  письм<u>e</u>  это былъ  дрожащ<u>i</u>й  фальцетъ  съ
провалами  вит<u>i</u>еватой  хрипоты,  а  въ  жизни  --  самодовольный  басокъ  съ
дидактическими низами.  Я написалъ ему  вторично, приложивъ десять марокъ  и
назначивъ  ему свидан<u>i</u>е  перваго октября въ пять часовъ  вечера у бронзоваго
всадника  въ конц<u>e</u> {58} бульвара,  идущаго  вл<u>e</u>во  отъ вокзальной площади въ
Тарниц<u>e</u>. Я не  помнилъ ни  имени всадника  (какой-то герцогъ),  ни  назван<u>i</u>я
бульвара, но  однажды, про<u>e</u>зжая  по  Саксон<u>i</u>и въ автомобил<u>e</u> знакомаго купца,
застрялъ въ  Тарниц<u>e</u>  на два  часа, -- моему  знакомому  вдругъ понадобилось
среди  пути  поговорить  по  телефону  съ  Дрезденомъ,  --  и вотъ,  обладая
фотографической  памятью,   я  запомнилъ  бульваръ,  статую  и  еще   друг<u>i</u>я
подробности, -- это снимокъ небольшой, однако, знай я способъ увеличить его,
можно  было  бы прочесть, пожалуй, даже  выв<u>e</u>ски, --  ибо  аппаратъ  у  меня
превосходный.
     Мое  почтенное  отъ  шестнадцаго написано  отъ  руки,  --  я писалъ  на
почтамт<u>e</u>,  --  такъ взволновался,  получивъ  отв<u>e</u>тъ  на  мое  почтенное  отъ
девятаго,  что не могъ  отложить до  возможности настукать, -- да и  особыхъ
причинъ ст<u>e</u>сняться своихъ почерковъ (у меня ихъ н<u>e</u>сколько) еще не было, -- я
зналъ,  что  въ  конечномъ  счет<u>e</u>  получателемъ  окажусь  я. Отославъ его, я
почувствовалъ то,  что чувствуетъ,  должно  быть,  полумертвый  листъ,  пока
медленно падаетъ на поверхность воды.
     Незадолго до перваго  октября какъ-то  утромъ  мы  съ  женой  проходили
Тиргартеномъ   и  остановились  на  мостик<u>e</u>,  облокотившись  на  перила.  Въ
неподвижной  вод<u>e</u>  отражалась  гобеленовая пышность  бурой и  рыжей  листвы,
стеклянная  голубизна неба, темныя  очертан<u>i</u>я  перилъ  и  нашихъ склоненныхъ
лицъ. Когда падалъ листъ, то навстр<u>e</u>чу ему изъ т<u>e</u>нистыхъ глубинъ воды лет<u>e</u>лъ
неотвратимый  двойникъ. Встр<u>e</u>ча ихъ была беззвучна. Падалъ кружась  листъ, и
кружась стремилось  къ нему  его точное отражен<u>i</u>е.  Я  не могъ оторвать {59}
взгляда  отъ  этихъ  неизб<u>e</u>жныхъ  встр<u>e</u>чъ.  "Пойдемъ",  --  сказала  Лида  и
вздохнула.  "Осень,  осень,  -- проговорила она  погодя, --  осень. Да,  это
осень". Она уже была  въ  м<u>e</u>ховомъ  пальто, пестромъ, леопардовомъ. Я влекся
сзади, на ходу пронзая тростью палые листья.
     "Какъ  славно сейчасъ  въ Росс<u>i</u>и", --  сказала  она  (то  же самое  она
говорила ранней весной и въ ясные  зимн<u>i</u>е дни;  одна л<u>e</u>тняя погода никакъ не
д<u>e</u>йствовала на ея воображен<u>i</u>е).
     "... а  есть  покой и воля,  давно завидная мечтается мн<u>e</u>  доля. Давно,
усталый рабъ..."
     "Пойдемъ, усталый рабъ. Мы должны сегодня раньше об<u>e</u>дать".
     "...  замыслилъ я поб<u>e</u>гъ. Замыслилъ. Я. Поб<u>e</u>гъ. Теб<u>e</u>, пожалуй,  было бы
скучно, Лида, безъ Берлина, безъ пошлостей Ардал<u>i</u>она?"
     "Ничего не  скучно.  Мн<u>e</u> тоже страшно хочется куда-нибудь, -- солнышко,
волнышки. Жить да поживать. Я не понимаю, почему ты его такъ критикуешь".
     "... давно завидная мечтается... Ахъ, я его не критикую. Между прочимъ,
что  д<u>e</u>лать  съ этимъ чудовищнымъ  портретомъ,  не могу его  вид<u>e</u>ть.  Давно,
усталый рабъ..."
     "Смотри, Германъ, верховые. Она думаетъ, эта тетеха, что очень красива.
Ну-же, идемъ. Ты все отстаешь, какъ маленьк<u>i</u>й.  Не знаю, я  его очень люблю.
Моя мечта была бы ему подарить денегъ, чтобы онъ могъ съ<u>e</u>здить въ Итал<u>i</u>ю".
     "...  Мечта. Мечтается мн<u>e</u> доля. Въ  наше  время  бездарному  художнику
Итал<u>i</u>я ни къ чему. Такъ было когда-то, давно. Давно завидная..." {60}
     "Ты какой-то сонный, Германъ. Пойдемъ чуточку шибче, пожалуйста".
     Буду  совершенно откровененъ. Никакой особой потребности въ отдых<u>e</u> я не
испытывалъ. Но посл<u>e</u>днее время такъ у насъ съ женой завелось. Чуть только мы
оставались одни, я  съ  тупымъ  упорствомъ направлялъ  разговоръ въ  сторону
"обители чистыхъ н<u>e</u>гъ". Между т<u>e</u>мъ я съ нетерп<u>e</u>н<u>i</u>емъ считалъ дни. Отложилъ я
свидан<u>i</u>е на первое  октября,  дабы  дать себ<u>e</u>  время  одуматься.  Мн<u>e</u> теперь
кажется, что  если бы я одумался и не по<u>e</u>халъ въ Тарницъ, то Феликсъ до сихъ
поръ ходилъ  бы вокругъ бронзоваго герцога, присаживаясь  изр<u>e</u>дка на скамью,
чертя палкой т<u>e</u> земляныя  радуги сл<u>e</u>ва направо  и справа нал<u>e</u>во, что чертитъ
всяк<u>i</u>й, у кого есть трость и досугъ, -- в<u>e</u>чная привычка  наша къ окружности,
въ которой мы вс<u>e</u> заключены. Да, такъ бы онъ сид<u>e</u>лъ до сегодняшняго дня, а я
бы все помнилъ  о немъ, съ дикой тоской и страстью, -- огромный ноющ<u>i</u>й зубъ,
который неч<u>e</u>мъ вырвать, женщина, которой нельзя обладать, м<u>e</u>сто, до котораго
въ силу особой топограф<u>i</u>и кошмаровъ никакъ нельзя добраться.
     Тридцатаго   вечеромъ,  наканун<u>e</u>  моей  по<u>e</u>здки,   Ардал<u>i</u>онъ   и   Лида
раскладывали кабалу, а я ходилъ по комнатамъ и гляд<u>e</u>лся во вс<u>e</u> зеркала. Я въ
то  время былъ  еще  въ добрыхъ  отношен<u>i</u>яхъ  съ зеркалами. За дв<u>e</u> нед<u>e</u>ли  я
отпустилъ усы, -- это  изм<u>e</u>нило мою наружность къ худшему: надъ  безкровнымъ
ртомъ   топорщилась  темно-рыжеватая  щетина  съ  непристойной  пропл<u>e</u>шинкой
посредин<u>e</u>. Было  такое ощущен<u>i</u>е,  что эта  щетина приклеена, --  а не то мн<u>e</u>
казалось, что на губ<u>e</u>  у  меня сидитъ  небольшое жесткое животное.  По  {61}
ночамъ, въ полудремот<u>e</u>, я хватался за лицо, и моя  ладонь  его не  узнавала.
Ходилъ, значитъ, по комнатамъ,  курилъ, и изъ вс<u>e</u>хъ зеркалъ на меня смотр<u>e</u>ла
испуганно  серьезными глазами насп<u>e</u>хъ загримированная личность. Ардал<u>i</u>онъ въ
синей рубашк<u>e</u> съ какимъ-то шотландскимъ галстукомъ хлопалъ картами, будто въ
кабак<u>e</u>.  Лида  сид<u>e</u>ла  къ  столу  бокомъ,  заложивъ  ногу на  ногу,  -- юбка
поднялась  до  поджилокъ,  --  и выпускала  папиросный дымъ  вверхъ,  сильно
выпятивъ нижнюю губу и  не  спуская глазъ  съ  картъ на  стол<u>e</u>.  Была черная
в<u>e</u>треная  ночь,  каждыя  н<u>e</u>сколько секундъ промахивалъ надъ  крышами бл<u>e</u>дный
лучъ  рад<u>i</u>обашни,  -- св<u>e</u>товой  тикъ,  тихое безум<u>i</u>е прожектора. Въ открытое
узкое  окно ванной  комнаты  доносился изъ  какого-то окна  во двор<u>e</u> сдобный
голосъ  громков<u>e</u>щателя. Въ столовой лампа  осв<u>e</u>щала мой  страшный  портретъ.
Ардал<u>i</u>онъ въ  синей рубашк<u>e</u> хлопалъ  картами,  Лида  облокотилась  на столъ,
дымилась  пепельница. Я вышелъ на балконъ.  "Закрой, дуетъ", -- раздался изъ
столовой Лидинъ  голосъ. Отъ  в<u>e</u>тра мигали  и  щурились  осенн<u>i</u>я  зв<u>e</u>зды.  Я
вернулся въ комнату.
     "Куда нашъ красавецъ <u>e</u>детъ?"  -- спросилъ Ардал<u>i</u>онъ, неизв<u>e</u>стно къ кому
обращаясь.
     "Въ Дрезденъ", -- отв<u>e</u>тила Лида. Они теперь играли въ дураки.
     "Мое почтен<u>i</u>е  Сикстинской,  -- сказалъ Ардал<u>i</u>онъ. -- Этого, кажется, я
не покрою. Этого, кажется -- -- Такъ, потомъ такъ, а это я принялъ".
     "Ему бы  лечь спать,  онъ усталъ,  -- сказала Лида. -- Послушай,  ты не
им<u>e</u>ешь права подсматривать, сколько  осталось  въ  колод<u>e</u>, -- это нечестно".
{62}
     "Я машинально, -- сказалъ Ардал<u>i</u>онъ.  -- Не сердись, голуба. А  надолго
онъ <u>e</u>детъ?"
     "И эту тоже, Ардал<u>i</u>оша, эту тоже, пожалуйста, -- ты ее не покрылъ".
     Такъ они продолжали долго,  говоря то о картахъ, то обо мн<u>e</u>, какъ будто
меня  не  было  въ  комнат<u>e</u>,  какъ  будто  я  былъ т<u>e</u>нью  или  безсловеснымъ
существомъ,  --  и  эта  ихъ  шуточная  привычка,  оставлявшая  меня  прежде
равнодушнымъ,  теперь  казалась  мн<u>e</u>  полной  значен<u>i</u>я,  точно я  и  вправду
присутствую только въ качеств<u>e</u> отражен<u>i</u>я, а т<u>e</u>ло мое -- далеко.
     На  другой  день, около четырехъ,  я вышелъ въ Тарниц<u>e</u>. У меня былъ  съ
собой небольшой чемоданъ, онъ ст<u>e</u>снялъ свободу передвижен<u>i</u>я, -- я принадлежу
къ пород<u>e</u> т<u>e</u>хъ мужчинъ, которые ненавидятъ нести что-либо въ рукахъ: щеголяя
дорогими кожаными перчатками, люблю  на-ходу свободно  размахивать руками  и
топырить пальцы,  -- такая у меня манера, и  шагаю я  ладно, выбрасывая ноги
носками врозь,  --  не  по росту  моему  маленьк<u>i</u>я,  въ  идеально  чистой  и
блестящей обуви, въ мышиныхъ гетрахъ, --  гетры то-же  что  перчатки, -- он<u>e</u>
придаютъ  мужчин<u>e</u>  добротное  изящество,  сродное  особому   кашэ  дорожныхъ
принадлежностей  высокаго  качества,  -- я обожаю  магазины,  гд<u>e</u>  продаются
чемоданы, ихъ хрустъ и запахъ, д<u>e</u>вственность свиной кожи подъ чехломъ, -- но
я отвлекся, я отвлекся, -- я  можетъ  быть хочу отвлечься,  -- но все равно,
дальше, --  я,  значитъ,  р<u>e</u>шилъ оставить  сначала чемоданъ въ гостиниц<u>e</u>: въ
какой гостиниц<u>e</u>?  Перес<u>e</u>къ,  перес<u>e</u>къ площадь, озираясь, не только съ  ц<u>e</u>лью
найти  гостиницу,  а еще стараясь площадь узнать, {63} --  в<u>e</u>дь я  про<u>e</u>зжалъ
тутъ,  вонъ  тамъ  бульваръ  и  почтамтъ...  Но  я  не  усп<u>e</u>лъ  дать  памяти
поупражняться, -- въ глазахъ мелькнула выв<u>e</u>ска гостиницы, -- по бокамъ двери
стояло по два  лавровыхъ деревца въ кадкахъ,  --  этотъ  посулъ роскоши былъ
обманчивъ,   входившаго  сразу  ошеломляла  кухонная   вонь,   двое  усатыхъ
простаковъ  пили  пиво у стойки,  старый лакей, сидя на  корточкахъ  и виляя
концомъ салфетки, зажатой подмышкой,  валялъ пузатаго б<u>e</u>лаго  щенка, который
вилялъ хвостомъ  тоже. Я спросилъ комнату,  предупредилъ, что у меня будетъ,
можетъ быть, ночевать братъ, мн<u>e</u> отвели довольно просторный  номеръ съ четой
кроватей, съ графиномъ мертвой воды на кругломъ стол<u>e</u>, какъ въ аптек<u>e</u>. Лакей
ушелъ, я остался въ  комнат<u>e</u> одинъ, звен<u>e</u>ло въ  ушахъ, я испытывалъ странное
удивлен<u>i</u>е. Двойникъ мой в<u>e</u>роятно, уже въ томъ  же город<u>e</u>, что я, ждетъ  уже,
можетъ быть. Я зд<u>e</u>сь представленъ  въ двухъ лицахъ. Если бы не усы и разница
въ одежд<u>e</u>,  служащ<u>i</u>е  гостиницы  -- --  А можетъ  быть (продолжалъ я думать,
соскакивая съ мысли на мысль) онъ изм<u>e</u>нился и больше не похожъ на меня,  и я
понапрасну сюда  пр<u>i</u><u>e</u>халъ. "Дай Богъ", -- сказалъ я  съ  силой, -- и самъ не
понялъ,  почему  я это сказалъ,  --  в<u>e</u>дь  сейчасъ весь  смыслъ  моей  жизни
заключался въ  томъ,  что у  меня  есть  живое  отражен<u>i</u>е, --  почему  же  я
упомянулъ имя небытнаго Бога, почему вспыхнула во  мн<u>e</u> дурацкая надежда, что
мое  отражен<u>i</u>е  исковеркано?  Я подошелъ  къ окну, выглянулъ,  --  тамъ былъ
глухой дворъ, и съ круглой спиной татаринъ въ тюбетейк<u>e</u> показывалъ босоногой
женщин<u>e</u> син<u>i</u>й  коврикъ. Женщину  я зналъ, и татарина зналъ тоже, и зналъ эти
лопухи, собравш<u>i</u>еся  {64}  въ одномъ  углу двора,  и воронку пыли,  и мягк<u>i</u>й
напоръ  в<u>e</u>тра и  бл<u>e</u>дное, селедочное  небо; въ  эту минуту постучали,  вошла
горничная съ  постельнымъ б<u>e</u>льемъ, и  когда я опять посмотр<u>e</u>лъ на дворъ, это
уже былъ  не  татаринъ,  а какой-то  м<u>e</u>стный оборванецъ, продающ<u>i</u>й подтяжки,
женщины  же  вообще  не  было  --  но  пока  я  смотр<u>e</u>лъ,  опять  стало  все
соединяться, строиться, составлять опред<u>e</u>ленное воспоминан<u>i</u>е,  -- вырастали,
т<u>e</u>снясь, лопухи въ углу двора, и рыжая Христина  Форсманъ щупала коврикъ,  и
лет<u>e</u>лъ  песокъ, -- и я не могъ понять,  гд<u>e</u>  ядро,  вокругъ котораго все это
образовалось, что  именно  послужило  толчкомъ,  зачат<u>i</u>емъ,  --  и вдругъ  я
посмотр<u>e</u>лъ на графинъ  съ мертвой водой, и онъ  сказалъ  "тепло", -- какъ въ
игр<u>e</u>, когда прячутъ  предметъ,  -- и я  бы  в<u>e</u>роятно нашелъ въ конц<u>e</u> концовъ
тотъ пустякъ,  который, безсознательно зам<u>e</u>ченный мной, мгновенно пустилъ въ
ходъ машину  памяти, а можетъ быть и не нашелъ  бы,  а просто  все  въ этомъ
номер<u>e</u> провинц<u>i</u>альной н<u>e</u>мецкой гостиницы,  --  и даже видъ въ окн<u>e</u>, --  было
какъ-то смутно и уродливо схоже съ ч<u>e</u>мъ-то уже вид<u>e</u>ннымъ  въ  Росс<u>i</u>и давнымъ
давно,  -- тутъ,  однако,  я спохватился, что  пора  итти  на  свидан<u>i</u>е,  и,
натягивая  перчатки,  посп<u>e</u>шно  вышелъ. Я  свернулъ  на  бульваръ,  миновалъ
почтамтъ. Дулъ в<u>e</u>теръ, и наискось  черезъ  улицу  лет<u>e</u>ли листья. Несмотря на
мое нетерп<u>e</u>н<u>i</u>е, я, съ  обычной  наблюдательностью, зам<u>e</u>чалъ лица  прохожихъ,
вагоны трамвая, казавш<u>i</u>еся  посл<u>e</u>  Берлина  игрушечными, лавки,  исполинск<u>i</u>й
цилиндръ,  нарисованный  на  облупившейся  ст<u>e</u>н<u>e</u>,  выв<u>e</u>ски,   фамил<u>i</u>ю   надъ
булочной, Карлъ Шписъ, -- напомнившую  мн<u>e</u>  н<u>e</u>коего Карла Шписа, котораго  я
знавалъ  въ  волжскомъ  поселк<u>e</u>,  и  {65} который  тоже  торговалъ  булками.
Наконецъ  въ глубин<u>e</u>  бульвара всталъ  на дыбы бронзовый  конь, опираясь  на
хвостъ, какъ дятелъ, и, если бъ герцогъ на немъ энергичн<u>e</u>е протягивалъ руку,
то при  тускломъ вечернемъ св<u>e</u>т<u>e</u> памятникъ могъ  бы  сойти за петербургскаго
всадника.  На  одной изъ  скамеекъ сид<u>e</u>лъ  старикъ  и по<u>e</u>далъ  изъ бумажнаго
м<u>e</u>шочка  виноградъ;  на  другой  расположились  дв<u>e</u>  пожилыя  дамы;  старуха
огромной  величины  полулежала  въ  колясочк<u>e</u>  для  кал<u>e</u>къ  и   слушала  ихъ
разговоръ,  глядя  на  нихъ  круглымъ  глазомъ.  Я  дважды,  трижды  обошелъ
памятникъ, отм<u>e</u>тивъ придавленную копытомъ зм<u>e</u>ю,  латинскую надпись, ботфорту
съ  черной  зв<u>e</u>здой   шпоры.  Зм<u>e</u>и,  впрочемъ,  никакой  не  было,  это  мн<u>e</u>
почудилось. Зат<u>e</u>мъ я прис<u>e</u>лъ на пустую скамью, --  ихъ было всего полдюжины,
-- и посмотр<u>e</u>лъ на часы. Три  минуты шестого. По  газону прыгали воробьи. На
вычурной изогнутой клумб<u>e</u> цв<u>e</u>ли самые гнусные въ м<u>i</u>р<u>e</u> цв<u>e</u>ты -- астры. Прошло
минутъ  десять. Такое волнен<u>i</u>е, что ждать  въ  сидячемъ  положен<u>i</u>и  не могъ.
Кром<u>e</u> того, вышли  вс<u>e</u>  папиросы, курить хот<u>e</u>лось до  б<u>e</u>шенства. Свернувъ съ
бульвара на  боковую улицу мимо черной  кирки съ  претенз<u>i</u>ями на старину,  я
нашелъ табачную лавку, вошелъ, автоматическ<u>i</u>й  звонокъ продолжалъ зуд<u>e</u>ть, --
я  не  прикрылъ  двери, --  "будьте  добры", -- сказала женщина въ очкахъ за
прилавкомъ,  --  вернулся, захлопнулъ  дверь.  Надъ  ней  былъ  натюръ-мортъ
Ардал<u>i</u>она: трубка на зеленомъ сукн<u>e</u> и дв<u>e</u> розы.
     "Какъ это къ вамъ...?" -- спросилъ я со см<u>e</u>хомъ. Она не сразу поняла, а
понявъ отв<u>e</u>тила:
     "Это сд<u>e</u>лала моя племянница. Недавно умерла". {66}
     Что  за дичь,  --  подумалъ  я. --  В<u>e</u>дь н<u>e</u>что очень  похожее, если  не
точь-въ-точь такое, я вид<u>e</u>лъ у него, -- что за дичь...
     "Ладно, ладно, -- сказалъ я вслухъ. -- Дайте мн<u>e</u>..." --  назвалъ сортъ,
который курю, заплатилъ и вышелъ.
     Двадцать минутъ шестого.
     Не  см<u>e</u>я  еще  вернуться  на  урочное м<u>e</u>сто,  давая  еще  время  судьб<u>e</u>
перем<u>e</u>нить  программу, еще ничего не чувствуя,  ни досады,  ни облегчен<u>i</u>я, я
довольно  долго   шелъ  по  улиц<u>e</u>,   удаляясь  отъ   памятника,  --  и   все
останавливался, пытаясь закурить, -- в<u>e</u>теръ  вырывалъ у меня огонь, наконецъ
я  забился  въ  подъ<u>e</u>здъ,  надулъ  в<u>e</u>теръ,  --  какой  каламбуръ!  И стоя въ
подъ<u>e</u>зд<u>e</u>, и смотря на двухъ д<u>e</u>вочекъ, игравшихъ возл<u>e</u>, по очереди бросавшихъ
стеклянный  шарикъ  съ радужной искрой  внутри,  а то  -- на  корточкахъ  --
подвигавшихъ  его  пальцемъ,  а  то  еще -- сжимавшихъ его  между носками  и
подпрыгивавшихъ, -- все для того, чтобы онъ попалъ въ лунку,  выдавленную въ
земл<u>e</u>   подъ   березой   съ   раздвоеннымъ  стволомъ,  --   смотря  на   эту
сосредоточенную, безмолвную, кропотливую  игру,  я  почему-то подумалъ,  что
Феликсъ придти не можетъ по той простой причин<u>e</u>,  что я самъ  выдумалъ  его,
что созданъ онъ моей  фантаз<u>i</u>ей, жадной до отражен<u>i</u>й, повторен<u>i</u>й, масокъ, --
и что мое присутств<u>i</u>е зд<u>e</u>сь, въ этомъ  захолустномъ  городк<u>e</u>, нел<u>e</u>по  и даже
чудовищно.
     Вспоминаю теперь  оный  городокъ,  -- и  вотъ я въ странномъ  смущен<u>i</u>и:
приводить  ли  еще  прим<u>e</u>ры т<u>e</u>хъ  его  подробностей, которыя  непр<u>i</u>ятн<u>e</u>йшимъ
образомъ {67} перекликались съ подробностями,  гд<u>e</u>-то и  когда-то  вид<u>e</u>нными
мной? Мн<u>e</u> даже кажется, что онъ былъ построенъ изъ какихъ-то отбросовъ моего
прошлаго, ибо я находилъ въ немъ вещи,  совершенно зам<u>e</u>чательныя по жуткой и
необъяснимой близости ко мн<u>e</u>: приземистый,  бл<u>e</u>дно-голубой домишко, двойникъ
котораго я вид<u>e</u>лъ  на Охт<u>e</u>, лавку старьевщика, гд<u>e</u>  вис<u>e</u>ли костюмы знакомыхъ
мн<u>e</u> покойниковъ, тотъ же номеръ фонаря (всегда зам<u>e</u>чаю номера фонарей), какъ
на стоявшемъ передъ домомъ,  гд<u>e</u> я жилъ въ Москв<u>e</u>, и рядомъ съ нимъ -- такая
же голая  береза, въ такомъ  же чугунномъ корсет<u>e</u>  и съ т<u>e</u>мъ же раздвоен<u>i</u>емъ
ствола (поэтому я и посмотр<u>e</u>лъ на номеръ). Можно было бы  привести еще много
прим<u>e</u>ровъ -- иные изъ нихъ так<u>i</u>е тонк<u>i</u>е, так<u>i</u>е -- я бы сказалъ -- отвлеченно
личные, что читателю --  о которомъ я, какъ нянька, забочусь -- они  были бы
непонятны. Да и кром<u>e</u>  того  я  несовс<u>e</u>мъ  ув<u>e</u>ренъ  въ исключительности сихъ
явлен<u>i</u>й. Всякому челов<u>e</u>ку, одаренному повышенной прим<u>e</u>тливостью, знакомы эти
анонимные  пересказы  изъ  его  прошлаго, эти  будто  бы  невинныя сочетан<u>i</u>я
деталей,  мерзко  отдающ<u>i</u>я плаг<u>i</u>атомъ.  Оставимъ  ихъ  на сов<u>e</u>сти  судьбы  и
вернемся,  съ замиран<u>i</u>емъ сердца, съ  тоской  и  неохотой,  къ памятничку въ
конц<u>e</u> бульвара.
     Старикъ  до<u>e</u>лъ  виноградъ  и  ушелъ, женщину,  умиравшую  отъ  водянки,
укатили, -- никого не было, кром<u>e</u>  одного челов<u>e</u>ка, который сид<u>e</u>лъ какъ разъ
на  той скамейк<u>e</u>, гд<u>e</u>  я самъ  давеча сид<u>e</u>лъ, и, слегка  поддавшись впередъ,
разставивъ  кол<u>e</u>ни,  кормилъ   крошками   воробьевъ.  Его  палка,   небрежно
прислоненная  къ сид<u>e</u>н<u>i</u>ю  скамьи,  медленно пришла въ движен<u>i</u>е въ тотъ мигъ,
какъ  я  ее  зам<u>e</u>тилъ,  --  она по<u>e</u>хала  и  упала  на {68}  грав<u>i</u>й.  Воробьи
вспорхнули,  описали   дугу,   разм<u>e</u>стились   на   окрестныхъ   кустахъ.   Я
почувствовалъ, что челов<u>e</u>къ обернулся ко мн<u>e</u>... Да, читатель, ты не ошибся.

--------
        ГЛАВА V.

     Глядя  въ  землю,  я л<u>e</u>вой  рукой пожалъ  его правую руку, одновременно
поднялъ его упавшую палку и с<u>e</u>лъ рядомъ съ нимъ на скамью.
     "Ты опоздалъ", -- сказалъ я, не глядя на него.
     Онъ засм<u>e</u>ялся. Все еще  не глядя,  я  разстегнулъ пальто, снялъ  шляпу,
провелъ ладонью по голов<u>e</u>, -- мн<u>e</u> почему-то стало жарко.
     "Я васъ сразу узналъ", --  сказалъ онъ  льстивымъ, глупо-заговорщичьимъ
тономъ.
     Теперь я  смотр<u>e</u>лъ на  палку, оказавшуюся  у меня въ  рукахъ:  это была
толстая,  загор<u>e</u>вшая палка,  липовая,  съ  глазкомъ  въ одномъ  м<u>e</u>ст<u>e</u>  и  со
тщательно выжженнымъ именемъ  влад<u>e</u>льца -- Феликсъ такой-то, -- а подъ этимъ
-- годъ  и назван<u>i</u>е  деревни. Я  отложилъ  ее, подумавъ  мелькомъ, что  онъ,
мошенникъ, пришелъ п<u>e</u>шкомъ.
     Р<u>e</u>шившись  наконецъ,  я повернулся  къ нему. Но посмотр<u>e</u>лъ на его  лицо
несразу; я началъ  съ  ногъ, какъ  бываетъ  въ  кинематограф<u>e</u>, когда форситъ
операторъ.  Сперва:  пыльные  башмачища, толстые  носки,  плохо  подтянутые;
зат<u>e</u>мъ -- лоснящ<u>i</u>еся син<u>i</u>е штаны (тогда были плисовые, -- в<u>e</u>роятно сгнили) и
рука, держащая {69} сухой хл<u>e</u>бецъ.  Зат<u>e</u>мъ  --  син<u>i</u>й пиджакъ  и  подъ  нимъ
вязаный  жилетъ  дикаго  цв<u>e</u>та.  Еще выше  --  знакомый  воротничекъ, теперь
сравнительно  чистый.  Тутъ я  остановился.  Оставить  его безъ головы,  или
продолжать его строить? Прикрывшись рукой, я сквозь пальцы посмотр<u>e</u>лъ на его
лицо.
     На  мгновен<u>i</u>е  мн<u>e</u>   подумалось,  что   все   прежнее  было   обманомъ,
галлюцинац<u>i</u>ей, что никакой онъ  не  двойникъ мой,  этотъ  дурень,  поднявш<u>i</u>й
брови, выжидательно  осклабивш<u>i</u>йся, еще несовс<u>e</u>мъ знавш<u>i</u>й,  какое  выражен<u>i</u>е
принять, -- отсюда: на всяк<u>i</u>й случай поднятыя брови. На мгновен<u>i</u>е, говорю я,
онъ  мн<u>e</u> показался такъ  же  на  меня похожимъ, какъ былъ  бы  похожъ первый
встр<u>e</u>чный.  Но  вернулись  успокоивш<u>i</u>еся воробьи,  одинъ  запрыгалъ  совс<u>e</u>мъ
близко, и это отвлекло его вниман<u>i</u>е, черты его встали по своимъ м<u>e</u>стамъ, и я
вновь увид<u>e</u>лъ чудо, явившееся мн<u>e</u> пять м<u>e</u>сяцевъ тому назадъ.
     Онъ  кинулъ воробьямъ горсть крошекъ. Одинъ изъ  нихъ суетливо клюнулъ,
крошка подскочила, ее схватилъ другой и улет<u>e</u>лъ. Феликсъ опять повернулся ко
мн<u>e</u> съ выражен<u>i</u>емъ ожидан<u>i</u>я и готовности.
     "Вонъ тому  не  попало",  -- сказалъ я, указавъ  пальцемъ  на  воробья,
который стоялъ въ сторон<u>e</u>, безпомощно хлопая клювомъ.
     "Молодъ, -- зам<u>e</u>тилъ Феликсъ.  -- Видите, еще хвоста почти  н<u>e</u>тъ. Люблю
птичекъ", -- добавилъ онъ съ приторной ужимкой.
     "Ты  на  войн<u>e</u>  побывалъ?",  --  спросилъ  я  и  н<u>e</u>сколько  разъ  сряду
прочистилъ горло, -- голосъ былъ хриплый.
     "Да, -- отв<u>e</u>тилъ онъ, -- а что?" {70}
     "Такъ, ничего. Здорово боялся, что убьютъ, -- правда?"
     Онъ подмигнулъ и проговорилъ загадочно:
     "У всякой мыши -- свой домъ, но не всякая мышь выходитъ оттуда".
     Я  уже  усп<u>e</u>лъ зам<u>e</u>тить, что онъ любитъ пошлыя прибаутки въ  ри<u>ф</u>му;  не
стоило  ломать себ<u>e</u>  голову надъ  т<u>e</u>мъ, какую  собственно мысль  онъ  желалъ
выразить.
     "Все. Больше н<u>e</u>ту, -- обратился  онъ вскользь  къ воробьямъ.  -- Б<u>e</u>локъ
тоже люблю" (опять подмигнулъ). "Хорошо, когда въ л<u>e</u>су много б<u>e</u>локъ. Я люблю
ихъ за то, что он<u>e</u> противъ пом<u>e</u>щиковъ. Вотъ кроты -- тоже".
     "А воробьи? -- спросилъ я ласково. -- Они какъ -- противъ?"
     "Воробей среди птицъ  нищ<u>i</u>й, -- самый что ни  на есть нищ<u>i</u>й. Нищ<u>i</u>й", --
повторилъ   онъ   еще  разъ.   Онъ   видимо   считалъ   себя   необыкновенно
разсудительнымъ и см<u>e</u>тливымъ парнемъ. Впрочемъ, онъ былъ не просто дуракъ, а
дуракъ-меланхоликъ.  Улыбка  у  него  выходила  скучная,  --  противно  было
смотр<u>e</u>ть. И все же я  смотр<u>e</u>лъ съ жадностью. Меня весьма занимало, какъ наше
диковинное  сходство  нарушалось  его  случайными  ужимками.  Доживи онъ  до
старости,  -- подумалъ  я, -- сходство  совс<u>e</u>мъ  пропадетъ, а сейчасъ оно въ
полномъ расцв<u>e</u>т<u>e</u>.
     Германъ (игриво): "Ты, я вижу, философъ".
     Онъ какъ  будто  слегка  обид<u>e</u>лся. "Философ<u>i</u>я  --  выдумка  богачей, --
возразилъ онъ съ глубокимъ уб<u>e</u>жден<u>i</u>емъ. -- И вообще, все это пустыя выдумки:
религ<u>i</u>я,  поэз<u>i</u>я...  Ахъ,  д<u>e</u>вушка, какъ  я страдаю, ахъ,  {71}  мое  б<u>e</u>дное
сердце... Я въ любовь не в<u>e</u>рю. Вотъ дружба -- другое д<u>e</u>ло. Дружба и музыка".
     "Знаете что, --  вдругъ обратился онъ ко мн<u>e</u> съ н<u>e</u>которымъ жаромъ, -- я
бы хот<u>e</u>лъ им<u>e</u>ть друга,  --  в<u>e</u>рнаго друга,  который всегда  былъ  бы  готовъ
под<u>e</u>литься со  мной кускомъ  хл<u>e</u>ба, а  по зав<u>e</u>щан<u>i</u>ю оставилъ бы мн<u>e</u>  немного
земли, домишко. Да, я  хот<u>e</u>лъ бы настоящаго друга, -- я служилъ бы у него въ
садовникахъ, а  потомъ его садъ  сталъ  бы  моимъ, и  я  бы всегда  поминалъ
покойника со слезами  благодарности.  А  еще --  мы  бы  съ  нимъ играли  на
скрипкахъ,  или тамъ  онъ на дудк<u>e</u>, я на мандолин<u>e</u>. А женщины... Ну скажите,
разв<u>e</u> есть жена, которая бы не изм<u>e</u>няла мужу?"
     "Очень  все это правильно.  Очень правильно. Съ тобой пр<u>i</u>ятно говорить.
Ты въ школ<u>e</u> учился?"
     "Недолго. Чему въ школ<u>e</u> научишься? Ничему. Если челов<u>e</u>къ умный, на  что
ему учен<u>i</u>е? Главное -- природа. А политика, наприм<u>e</u>ръ, меня не  интересуетъ.
И вообще м<u>i</u>ръ это, знаете, дерьмо".
     "Заключен<u>i</u>е   безукоризненно  правильное,   --   сказалъ   я.   --  Да,
безукоризненно.  Прямо удивляюсь. Вотъ что, умникъ, отдай-ка мн<u>e</u> моментально
мой карандашъ!"
     Этимъ я его здорово осадилъ и привелъ въ нужное мн<u>e</u> настроен<u>i</u>е.
     "Вы забыли  на трав<u>e</u>, --  пробормоталъ онъ растерянно. -- Я  не  зналъ,
увижу ли васъ опять..."
     "Укралъ и продалъ!" -- крикнулъ я, -- даже притопнулъ.
     Отв<u>e</u>тъ его былъ зам<u>e</u>чателенъ:  сперва мотнулъ головой, что  значило "Не
кралъ", и тотчасъ кивнулъ, {72} что значило "Продалъ". Въ немъ, мн<u>e</u> кажется,
былъ собранъ весь букетъ челов<u>e</u>ческой глупости.
     "Чортъ съ тобою,  -- сказалъ  я, -- въ другой разъ будь осмотрительн<u>e</u>е.
Ужъ ладно. Бери папиросу".
     Онъ  размякъ, прос<u>i</u>ялъ,  видя, что я не сержусь;  принялся благодарить:
"Спасибо, спасибо... Д<u>e</u>йствительно,  какъ мы съ вами похожи,  какъ похожи...
Можно   подумать,   что  мой  отецъ  согр<u>e</u>шилъ  съ   вашей   матушкой!"   --
Подобострастно засм<u>e</u>ялся, чрезвычайно довольный своею шуткой.
     "Къ д<u>e</u>лу, --  сказалъ  я, притворившись  вдругъ очень серьезнымъ.  -- Я
пригласилъ тебя сюда не для однихъ отвлеченныхъ  разговорчиковъ, какъ бы они
ни были пр<u>i</u>ятны. Я теб<u>e</u> писалъ о помощи, которую собираюсь  теб<u>e</u> оказать,  о
работ<u>e</u>,  которую нашелъ  для  тебя.  Прежде всего,  однако, хочу теб<u>e</u> задать
вопросъ. Отв<u>e</u>ть  мн<u>e</u> на  него  точно  и правдиво.  Кто я  таковъ  по  твоему
мн<u>e</u>н<u>i</u>ю?"
     Феликсъ осмотр<u>e</u>лъ меня, отвернулся, пожалъ плечомъ.
     "Я  теб<u>e</u>  не  загадку  задаю, --  продолжалъ я терп<u>e</u>ливо.  -- Я отлично
понимаю, что ты не можешь  знать,  кто я въ д<u>e</u>йствительности.  Отстранимъ на
всяк<u>i</u>й  случай возможность, о  которой ты такъ  остроумно  упомянулъ. Кровь,
Феликсъ, у  насъ  разная, --  разная, голубчикъ, разная. Я родился въ тысяч<u>e</u>
верстахъ отъ твоей колыбели, и честь моихъ родителей, какъ --  над<u>e</u>юсь  -- и
твоихъ, безупречна. Ты единственный сынъ, я -- тоже. Такъ что  ни ко мн<u>e</u>, ни
къ  теб<u>e</u> никакъ не можетъ явиться этак<u>i</u>й таинственный братъ, котораго, молъ,
ребенкомъ  украли цыгане.  Насъ  не {73} связываютъ никак<u>i</u>я  узы, у меня  по
отношен<u>i</u>ю къ теб<u>e</u> н<u>e</u>тъ никакихъ обязательствъ, -- заруби это  себ<u>e</u> на  носу,
-- никакихъ обязательствъ, -- все, что собираюсь сд<u>e</u>лать для тебя, сд<u>e</u>лаю по
доброй вол<u>e</u>. Запомни все это, пожалуйста. Теперь я тебя снова спрашиваю, кто
я таковъ по твоему  мн<u>e</u>н<u>i</u>ю, ч<u>e</u>мъ  я представляюсь теб<u>e</u>, -- в<u>e</u>дь какое-нибудь
мн<u>e</u>н<u>i</u>е ты обо мн<u>e</u> составилъ, -- неправда-ли? "
     "Вы, можетъ быть, артистъ",