по имени Сербам, охранять заветную рябину, чтобы никто не смог отведать хотя бы ягодку с нее. Целый день истукан стоял на страже под деревом, а ночью спал на его ветвях, и один вид его бьы настолько страшен, что ни фианы ни местные жители не решались приблизиться к рябине ближе чем на несколько миль. Однако Диармайд решил договориться с фомором по-доброму в надежде заполучить надежное укрытие для Грайне. Он храбро подошел к великану и попросил его позволить им поселиться здесь и охотиться по соседству с ним. Фомор угрюмо отвечал, что он может жить и охотиться где угодно, в том числе и здесь, если не будет трогать алых ягод рябины. Обрадованный Диармайд мигом построил возле родника уютную хижину, и они с Грайне поселились в ней, охотясь на диких животных и питаясь их мясом. Но вскоре Грайне, которая к тому времени забеременела, как на грех, появилось непреодолимое желание отведать ягод рябины, и она поняла, что не успокоится до тех пор, пока не исполнит свою прихоть. Поначалу она скрывала это пагубное желание, но затем была вынуждена признаться во всем своему спутнику по изгнанию. Диармайд не испытывал ни малейшей охоты ссориться с грозным фомором и потому сам поспешил к нему, рассказал о положении, в котором оказалась Грайне, и попросил дать ей горсть ягод. Однако суровый фомор отвечал: "Клянусь, что даже если бы жизнь принцессы и ее будущего ребенка не могло спасти ничто другое, кроме ягод с моей рябины, и даже если бы она осталась последней женщиной на земле, то и тогда она не получила бы ни единой ягодки". После этого Диармайду не оставалось ничего другого как вступить в бой с Сербаном, и после долгой и изнурительной битвы он убил мрачного исполина. До Финна тотчас донеслась весть о гибели грозного стража волшебной рябины, и он сразу же предположил, что его убил не кто иной, как Диармайд, и вождь во главе семи отрядов фианов отправится в те места. Тем временем Диармайд с женой покинули свою хижину у ручья и поселились в хижине самого Сербана, выстроенной на ветвях заколдованнои рябины. В ней вечный изгнанник и сидел с Грайне, когда Финн со своими воинами подошел к самой рябине и приказал разбить лагерь под ее ветвями, чтобы переждать дневную жару, а с наступлением вечерней прохлады продолжили поиски беглецов. Чтобы скоротать время, Финн приказал принести шахматы и предложил своему сыну, Ойсину, сыграть партию-другую. Игра началась, и она оказалась очень упорной, и в конце концов Ойсину предстояло сделать nocледний ход. - Всего один ход может принести тебе победу - обратился Финн к сыну, - итак, приглашаю тебя и всех фианов найти этот ход. Оказалось, что ход этот смог найти только Диармайд, наблюдавший сверху сквозь ветви за игроками. И он, не удержавшись, бросил одну-единственную ягодку рябины на то самое поле, на которое должен был поставить свою фигуру Ойсин, чтобы одержать победу над отцом. Затем они сыграли и вторую, и третью партии, и всякий раз повторялась га же самая картина И тогда Финн решил, что ягоды, указывающие Ойсину путь к победе, бросает с дерева тот же Диармайд. Финн немедленно окликнул его, спросив Диармайда, он ли это, и благородный герой никогда никому не лгавший, отвечал, что он самый. Тогда воины плотным кольцом окружили рябину, подобно тому как они некогда брали в кольцо ту самую лесную хижину. Но и на этот раз все повторилось вновь, ибо мгновенно явился Оэнгус из Бруга и вынес из окружения Грайне, закутав ее в волшебный плащ, сделавший ее невидимой. А сам Диармайд, пройдя по толстой ветке за пределы кольца воинов, спрыгнул на землю у них за спиной и благополучно спасся бегством. Таков конец знаменитой "Погони", ибо бог Оэнгус взяв на себя poль посланника, явился к Финну и предложит ему простить 6eглецов. Все лучшие воины-фианы принялись упрашивать своего господина сменить гнев на милость. Так Диармайд и Грайне получили прощение, было позволено вернуться на родину. Но Финн так никогда и не простил Диармайду этой обиды и вскоре после примирения послал его на охоту за диким вепрем из Бенн Гулбан [1]. Диармайд сразил страшного зверя, оставшись цел и невредим, ибо, подобно древнегреческому герою Ахиллу, он был неуязвим, так что поразить его можно было только в пяту. Финн, знавший об эгом, приказал герою снять с вепря кожу и измерить ее длину босыми ступнями. Диармайд так и поступил. И тогда Финн, заявив, будто герой неправильно измерил ее, велел еще раз промерить ее с другого конца. На этот раз Диармайду пришлось идти против щетины, и одна из ядовитых щетинок, пронзив кожу на его пятке, нанесла ему рану, которая оказалась смертельной. [1] В наши дни это место называется Бенбулбин; находится оно в окрестностях Слиго. Легенда "Погоня за Диармайдом и Грайне", которую мы позволили себе изложить здесь столь подробно, в известной мере свидетельствует об упадке былого могущества фианов, которое явно клонилось к неминуемому концу. Друзья Диармайда никогда не простили Финну того коварства, посредством которого он обрек его на верную смерть - а неприкрытое соперничество между Голлом и его Кланн Морна, с одной стороны, и Финном и его Кланн Баоизгне - с другой, вскоре переросло в откровенную вражду. Между фианами и королями Ирландии начались вооруженные столкновения, кульминацией которых явиюсь полное уничтожение фианов в битве при Габхре. Битва эта, по преданию, произошла в 284 году. Правда, сам Финн отошел в мир иной за гол до нее Он пал в бою с мятежными фианами у брода Бре на реке Бойн. Вместе с ним погиб и король Кормак Мак Эйрт, отец Грайне. Главными врагами в этой битве были внук Финна Оскар и сын Кормака Кэйрбр. Это мифическое сражение отличалось такой же свирепостью, как и последний бой Артура при Камлуане. Оскар сразил Кэйрбра и сам пал от его копья. Эйдин, жена Оскара, умерла от горя после его гибели, и Ойсин, отец Оскара, похоронил ее со всеми подобающими почестями в Бен Эдаре (Хоут) и воздвиг над ее могилой офомный дольмен, стоящий там до сего дня. В битве погибли почти все фианы и было уничтожено все войско Кэйрбра. В живых остались лишь двое видных фианов. Одним из них был Каоилте, которому спасло жизнь его замечательное умение бегать совсем бесшумно, когда для фианов все уже было потеряно. Знаменитый памятник, известный под названием "Диалоги старейшин", изображает его, спустя несколько веков, беседующим со св. Патриком, повествуя тому о славных подвигах фианов. Потеряв всех своих друзей, оставшихся в той героической эпохе, он, как гласит предание, сошелся с богами клана Туатха Де Данаан. Так, он участвовал на стороне Илбреха, сына Мананнана, в сражении против самого Лира и своими руками убил древнего бога моря. Легенда рассказывает, что он даже завладел прекрасным дворцом Лира в Сидх Фионнехаидх; после этого мы больше почти ничего не знаем о нем, за исключением того, что он остался в памяти ирландцев как один из правителей сидхаДругим был Ойсин, не участвовавший в битве при Габре, ибо задолго до этого он отправился в путешествие в дальние края. Такие путешествия совершают многие герои архаических мифов, но в отличие от простых смертных они всегда возвращаются из них. Как и Кухулин, Ойсин отправился туда по приглашению богини. Фианы, как обычно, охотились в окрестностях озера Лейк Килларни, когда перед ними явилась некая женщина поистине неземной красоты и поведала им, что она - Ниам, дочь Бога Моря. Гэльский поэт Майкл Комин, создавший в XIX веке немало поэтических переложений старинных исторических преданий, описывает ее почти также, как сделали бы это знаменитые барды прошлого [1]: [1] У.Б. Йейтс на тот же сюжет создал поэтическое произведение под названием "Скитания Ойсина" На голове ее сиял венец, И мантия из дорогого шелка, Вся в золоте, влачилась по земле, Когда она ступала по траве. Как жар горели кольца золотые На каждом локоне златых ее кудрей; Глаза ее синели, словно небо, Как капельки росы на листьях мака. Алее алой розы были щеки; Она плыла, как лебедь на волне, И губы девы были слаще меда, В душистом растворенного вине. Богатой позолоченною сбруей Бряцал ее роскошный белый конь; Седло под нею было золотым, И левою рукой она узду держала. Горели на копытах скакуны Четыре лучших золотых подковы: Серебряная перевязь на гриве... О, то был лучший в целом свете конь! Такой предстает пред нами Ниам Златокудрая, дочь самого Мананнана, и неудивительно, что, когда она остановила свой выбор на Ойсине, сыне простого смертного, все прежние подвиги фианов не шли для него ни в какое сравнение с ее любовью. Он мигом взлетел на круп коня позади нее, и они поскакали через всю страну к берегу моря, а потом помчались прямо по гребням волн. И пока они летели над волнами, красавица описывала своему возлюбленному прекрасную страну богов почти в тех же выражениях, в каких сам Мананнан воспевал ее красоты перед Краном, сыном Фебала, в каких Мидхир живописал ее для Этэйн, ибо всякий, кто отправляется туда, жаждет поделиться ее очарованием с остающимися в земном мире. На свете нет прекраснее страны; Величественней края нет под солнцем. Там на ветвях - бутоны и плоды. И золото листвы горит на ветках. Там изобилье меда и вина, Всего, чего твой глаз ни пожелает; И эта роскошь времени не знает: Ни смерти там, ни увяданья нет. Итак, влюбленные отправляются в страну чудес, и вскоре их глазам предстают прекрасные дворцы, тенистые беседки, беломраморные стены, высящиеся прямо посреди морских волн. У одной из них они останавливаются, и Ойсин, по повелению Ниам, нападает на свирепого вида фомора, живущего в ней, изгоняет его прочь и освобождает прелестную деву из клана Туатха Де Данаан, которую фомор долго томил в заключении. Затем они видят безрогого оленя, прыгающего с волны на волну, пытаясь спастись от странных белых собак с кроваво-красными ушами, которые так часто встречаются на страницах кельтских мифов. Наконец влюбленные достигают берегов Тир на Ог, Страны молодости, и там Ойсин целых триста лет предается блаженству с Ниам, пока не вспоминает об Эрине и фианах. В нем просыпается непреодолимое желание вновь увидеть свои родные края и жителей тамошних мест, и Ниам, отпуская его, дарит ему своего прекрасного скакуна, но при этом берет с возлюбленного всего одну клятву - ни в коем случае не ступать ногой на землю. Ойсин, пообещав ей не делать этого, мигом достигает берегов Ирландии на крыльях ветра. Однако, как и дети короля Лира после долгих скитаний, он видит, что Эрин изменился до неузнаваемости. Он пытается разузнать что-нибудь о Финне и фианах, и ему отвечают, что это - имена людей, живших много веков назад, чьи деяния описаны в старинных книгах. За это время произошла славная битва при Габре, в Ирландию приходил св. Патрик и переменил прежние обычаи и веру. Изменился даже внешний облик людей: они измельчали, стали почти карликами по сравнению с великанами, жившими в его время. Увидев, как добрых три сотни человек изнемогают, пытаясь поднять мраморную плиту, Ойсин по доброте душевной помогает им, легко подняв ее одной рукой. Но при этом от усилия под его седлом лопнул богатый золотой ремень, и герой, соскользнув с седла, ступил ногой на землю. Волшебный конь тотчас исчез, а сам Ойсин тотчас утратил свою вечную молодость и богоподобную красоту, превратившись в слепого, седого, сгорбленного старика. В целом ряде вдохновенных старинных баллад, известных под названием "Диалоги Ойсина со св. Патриком", рассказывается о том, как Ойсин, странствуя в глубокой старости по земным пределам и будучи не в силах от дряхлости раздобыть себе хлеб насущный, встретил св. Патрика и тот отвел его к себе в дом. Затем святой принялся яркими красками живописать перед ним картины царства небесного, в которое Ойсин может войти, если обратится в новую веру, и мрачные призраки кромешного ада, в котором претерпевают вечные муки его прежние друзья, умершие язычниками. На все эти доводы, убеждения и угрозы святого Ойсин отвечает на удивление спокойно и твердо. Он не может поверить, чтобы царство небесное было закрыто для фианов, если они только пожелают войти в него, и, наоборот, уверен, что сам господь бог гордился бы своей дружбой с фианами. А если это не так, то какой же ему, Ойсину, прок от вечной жизни, если в ней не будет ни охоты, ни любезничанья с хорошенькими женщинами, ни старинных преданий и нежных песен? Нет, уж лучше он отправится к фианам, сидящим за пиром у жаркого очага, и умрет, как и жил. Глава 16. УПАДОК И НИЗВЕРЖЕНИЕ БОГОВ Однако, несмотря на широкую популярность баллад, написанных в форме диалогов между Ойсином и св. Патриком, некоторые предания упорно утверждают, что святому удалось-таки обратить славного героя в христианскую веру. Другой великий воин фианов, Каоилте, также предстает человеком, который с радостью отрекается от своих языческих суеверий ради спасения, обещанною ему новой верой. Эти же следы позднейших влияний мы видим и в поздних версиях легенд о богатырях Красной Ветви Ольстера. Такой была стратегическая линия действий раннехристианских миссионеров в Ирландии, стремившихся во что бы то ни стало приписать наиболее любимым и уважаемым героям эпических преданий, бывшим закоренелыми язычниками, принятие новой, спасительной веры. Так, предания о Конхобаре и Кухулине после соответствующей редактуры в христианском духе должны были свидетельствовать о том, что эти языческие витязи в конце своих дней чудесным образом приняли проповедь новой веры. Поздняя легенда, носящая название "Призрачная колесница" и сохранившаяся в составе Книги Бурой Коровы, повествует о том, что знаменитый герой был воскрешен из мертвых св. Патриком специально для того, чтобы свидетельствовать об истинности христианского вероучения перед Лаогхайром, Вторым, королем Ирландии, и отстаивал новую веру с таким вдохновенным пафосом и красноречием, что убедил скептически настроенного монарха принять ее. Более того, не раз предпринимались попытки превратить языческих богов Туатха Де Данаан в христианских святых, однако они оказались далеко не столь успешными, как аналогичные усилия в отношении героев, имевших гораздо более земные, человеческие черты. Особенно хорошо это удалось в отношении одного, точнее - одной из них. Дело в том, что Бригит, кельтская богиня огня, поэзии и домашнего очага, сегодня почитается в качестве св. Бригитты, или Брид. И хотя она является едва ли не самой популярной среди ирландских святых, в ней легко угадываются черты дочери Дагды. Ее христианские атрибуты, большинство которых так или иначе связано с огнем, с полной определенностью указывают на ее языческое происхождение. Так, Бригитта родилась на восходе; в доме, в котором она жила, вспыхнул настолько грозный пожар, что его языки достигали неба; когда святая набрасывала на голову покрывало, из ее головы исходил огненный столб; а дыхание ее воскрешало мертвых. Как и Сулис, богиня древних бриттов, центром почитания которой был Бат, та самая Сулис, которая, по свидетельству Полигистора, латинского автора III века н. э., "была повелительницей всех горячих источников, и на ее алтаре пылал вечный огонь, никогда не превращавшийся в пепел, а, напротив, отвердев, становился камнем". Бригитта имела собственный культовый центр - монастырь в Килдаре, на жертвеннике которого никогда не гасло священное пламя. Однажды, в XIII в., пламя погасло, но его тотчас зажгли вновь, и оно постоянно поддерживалось вплоть до самого закрытия монастырей при Генрихе VIII. Кроме того, уголья этого священного огня нельзя было раздувать нечистым человеческим дыханием. Монахини монастыря на протяжении целых девятнадцати ночей пытались раздуть его, а на двадцатую ночь оно вспыхнуло и разгорелось чудесным образом. И поскольку черты и ритуалы прежнего культа Бригитты изменились весьма незначительно, неудивительно, что те полухристиане-полуязычники, какими были древние ирландцы, с готовностью почитали древнюю богиню, принявшую облик христианской святой. Тщательное изучение ирландской агиологии [1], но всей вероятности, позволит выявить немало других святых, имена и сакральные атрибуты которых свидетельствуют об их прежней "карьере" в качестве языческих богов. Однако их "воцерковление" и почитание в новом качестве не означало отказа от других мер борьбы с сохраняющимся влиянием обширного пантеона гэльских богов. Так возникла целая школа эвгемеристов [2], утверждавших, что древние боги были отнюдь не святыми, а простыми смертными людьми, искома жившими и правившими в Эрине. Ученые монахи, не жалея сил и стараний, трудились над хрониками, возводящими историю Ирландии ко временам всемирного потопа. Так, весьма заманчивой представляется генеалогия, составленная Юджином О'Карри на основании различных родословных древних королей, составленных и включенных монахами в знаменитые компендиумы: Баллимотскую, Леканскую и Лейнстерскую книги. Генеалогия эта показывает, что христианизаторы объявляли потомками Ноя не только богов клана Туатха Де Данаан, но клан Фир Болг, и фоморов, и сынов Мил Эспэйна, и народы Парталона и Немеда. Иафет, сын патриарха Ноя, был отцом Магога, от которого произошли две генеалогические линии; потомками первой объявлялись сыны Мил Эспэйна, а от второй произошли все остальные расы и народы. [1] Агиология - церковно-научная дисциплина, изучающая подвиги святых (прим. перев.). [2] Эвгемеризм - особая школа толкований мифов и легенд (прим. перев.). После того как ячыческие божества превратились в персонажей сперва всеобщей истории, а затем и истории Ирландии, совсем уж нетрудным делом стало наделение их датами рождения и смерти и указание мест их обитания, правления и погребения. Так, предания и хроники сообщают нам точные сроки правления в Тape Нуады, Дагды, Луга и других мифических королей. Курганы на берегах реки Бойн стали вполне достойными их усыпальницами. Враги богов, фоморы, были превращены в неких реальных интервентов, с которыми бывшие божества вступали в настоящие сражения. Такова, по мнению последователей этой школы, реальная подоплека мифов о богах и героях. Справедливости ради надо признать, что у этих старомодных эвгемеристов существуют ученики и последователи. Среди авторов, пользующихся широким авторитетом в этой области, есть немало людей, которые, изучая историю Ирландии или этнический состав коренных жителей Британских островов, заявляют, будто им удалось обнаружить реальных людей - прототипов персонажей, упоминаемых в гэльской мифологии. К сожалению, единственное, в чем авторы таких "открытий" сходятся друг с другом, - это то, что сыны Мил Эспэйна на самом деле были арийцами-кельтами. А вот в вопросе о прототипе клана Фир Болг мнения ученых резко расходятся: одни видят в них доарийские племена, тогда как другие, опираясь в первую очередь на их самоназвание, считают их белгами, то есть бельгийскими галлами. Что же касается чисто мифических народов, то тут ученые дают полный простор своей фантазии. Так, богов клана Туатха Де Данаан в разное время отождествляли с гэлами, пиктами, данами, скандинавами, лигурийцами и финнами, а в фоморах многие склонны были усматривать иберийцев, мавров, римлян, тех же финнов, готов или германцев. Зато народы Парталона и Немхеда уверенно именовались племенами эпохи палеолита. Впрочем, этого невообразимого хаоса суждений и мнений удалось счастливо избежать архаически-наивным хронистам, которые вообще не задавались вопросом о происхождении тех или иных народов, объявляя всех их выходцами из "Испании". Разумеется, были и исключения, ибо далеко не всех ученых удовлетворяла всеобщая мания превращения божеств в реальных людей. Еще в X веке кельтский поэт по имени Эохаид О'Флинн, писавший о клане Туатха Де Данаан, испытывал известное затруднение - говорить ли о них как о богах или как о людях - и в конце концов решительно отказал им в статусе божеств. В своей поэме, вдодящей в состав Баллимотской книги, он пишет: Хотя они и прибыли к нам в Эрин Без всяких кораблей, игрушек волн, Никто на свете нам не мог ответить, Откуда они - с неба иль земли. Ведь если это были злые демоны, Они бы влачили злой удел изгнания [1] А если это люди плоть от плоти, Тогда они потомки Беотаха. [1] т.е. были бы изгнаны с небес. Затем поэт перебирает все известные ему племена, и в конце концов восклицает: И хоть я всех их вспомнил по порядку, Я и не думал поклоняться им. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что миряне скорее склонны согласиться с поэтом, чем с монахом. Благочестивые насельники монастырских обителей могли переписывать все, что им заблагорассудится, но мирян было не так-то просто убедить, что их стародавние боги были такими же людьми, как и они сами. По всей вероятности, они не стремились разглагольствовать об этом, а просто втайне следовали идеалам, унаследованным от своих предков. Допустим, ради сохранения мира они готовы были признать, что Гоибниу был простым смертным; однако его имя по-прежнему считалось исключительно действенным во всевозможных заклинаниях. Сказанное в равной мере относится и к Диан Кехту, и обращения к ним обоим содержатся в стихах, написанных неким ирландским монахом XI века в качестве маргиналий на полях старинного манускрипта, хранящегося в Галле, Швейцария. Кстати сказать, до нас дошли некоторые рецепты Диан Кехта, но надо иметь в виду, что они резко отличаются от аналогичных снадобий, назначавшихся в таких случаях средневековыми медиками Европы. Может быть, неудачно смешав друг с другом разные травы, выросшие из тела незадачливого Мидаха, главный медик Туатха Де Данаан пустился в рискованные эмпирические опыты. Так, он изобрел особую кашу (поридж) "для облегчения при воспалениях тела, например при простудах, обильной мокроте, кашле, а также если в теле водятся различные живые твари вроде червей". В ее состав входили почки орешника, одуванчики, песчанка, мокричник, щавель и овсяная мука. Принимать ее следовало утром и вечером. Он также составил снадобья против порчи и колдовства, а также от сорока различных желудочных недугов. Гоибниу, помимо своей главной функции - бога-кузнеца и чародея, - пользовался у ирландцев и репутацией мастера еще одного ремесла, а именно - строительного дела. В этой ипостаси он был известен под именем Гобан Саэр, что означает "Гоибниу Зодчий", и о его волшебном искусстве по всей Ирландии ходили самые фантастические легенды. То был Гобан Саэр, и чудеса Его не канули в былых веках; Он в горы уходил, под небеса, И реки в дол спускал с кайлом в руках. Шил для судов громадных паруса И знанье поселял в людских умах, - писал ирландский поэт Томас Д'Арси М'Ги. Именно ему в первую очередь приписывается возведение в Ирландии круглых башен, а христианские клирики еще более увеличили его и без того широкую популярность, провозгласив его зодчим бесчисленных церквей. Согласно легенде, он любил странствовать по родной стране, как и его греческий коллега Гефест, которого он весьма напоминает, отравляясь в рубище кузнеца на поиски приключений. Его работы сохранились во многих кафедральных соборах и церквах Ирландии, а что касается приключений, то среди местных жителей бытует множество самых неверных легенд. Некоторые из них, как того и можно было ожидать, представляют собой нечто вроде не вполне вразумительного коллажа из фрагментов старинных мифов. В них, в качестве вполне земных персонажей, действуют древние; но еще не забытые боги - Луг, Мананнан и Балор; правда, теперь эти имена носят друиды, герои и короли Ирландии, жившие в глубокой древности. Впрочем, одна-две из таких легенд заслуживают более подробного разговора. Уильям Лармини, занимавшийся еще в XIX веке собиранием памятников фольклора на острове Ахилл, записал со слов одного престарелого крестьянина предание, излагающее, правда, в несколько странной версии, эпизод, который можно по праву назвать центральным событием всей гэльской мифологии: рассказ о таинственном рождении бога Солнца от родителей-демонов, а также об убийстве им своего собственного прадеда. В этой истории рассказывается о том, как Балор Крепкий Удар послал за Гобаном Зодчим и его сыном, Гобаном-младшим, чтобы те возвели для него роскошный дворец. И они построили для Балора дворец на диво, и решил не выпускать зодчих живыми за пределы своего королевства, опасаясь, что они могут возвести столь же прекрасный замок для кого-нибудь еще. И вот, когда ничего не подозревавшие зодчие находились на самой крыше здания, Балор приказал слугам убрать от него все строительные леса, чтобы Гобан с сыном не могли спуститься вниз, и так и умерли от голода. Но те, разгадав его коварный замысел, начали разбирать дворец прямо с крыши, так что Балор бы вынужден позволить им спуститься вниз. Тем не менее он наотрез отказался позволить им вернуться в Ирландию. И тогда хитроумный Гобан придумал план. Он заявил Балору, что повреждения, устроенные на крыше дворца, невозможно устранить без специальных инструментов, а они, как нарочно, забыли их дома. Упрямый Балор отказался отпустить их обоих; не пожелал он отпустить и старика Гобана, предложив тому послать за инструментами своего собственного сына. Тогда Гобан дал сыну Балора подробные наставления, и тот поспешил в путь. Вскоре он увидел дом, у дверей которого высилась груда зерна. Войдя в дом, он обнаружил однорукую женщину и одноглазого ребенка. Сын Балора узнал по приметам дом кузнеца и попросил женщину дать ему инструменты. Женщина давно поджидала его, ибо между Гобаном и его женой было условлено, что ей надо будет сделать, если Балор не пожелает отпустить его. Она подвела сына Балора к огромному сундуку и сказала, что нужные инструменты лежат на самом дне его, так что она просто не может до них дотянуться; и если гость хочет, то пусть сам и достает их оттуда. Но как только наивный посланник забрался в сундук, хозяйка тотчас захлопнула крышку, заперла ее на замок и объявила, что он будет оставаться там до тех пор, пока его отец не отпустит старого Гобана с сыном домой и не выплатит им сполна награду за труды. Затем она послала такое же письмо самому Балору, и они договорились об обмене пленниками. Балор обязался отпустить Гобана с сыном, выплатить им награду за труды и дать корабль, чтобы они могли вернуться на родину, а жена Гобана, в свою очередь, обещала выпустить из сундука сына Балора. Но перед тем как отпустить зодчих, Балор спросил их, кого ему лучше нанять, чтобы починить крышу дворца. Старый Гобан ответил, что после него самого лучшим строителем во всей Ирландии считается Гавидьен Го. Как только Гобан вернулся в Ирландию, он тотчас отправил к Балору Гавидьена Го, но при этом дал ему совет - в качестве платы за труды потребовать знаменитую корову Балора, дающую двенадцать бочек молока за один удой. Балор согласился на такие условия, но, передавая Гавидьену Го корову перед его возвращением в Эрин, потребовал вернуть ему веревку с шеи коровы - единственное, что могло удержать корову от возвращения к своему прежнему хозяину. Между тем серая корова доставила Гавидьену Го столько неприятностей, что ему пришлось приставить к нему одного из своих богатырей-воинов, чтобы тот неусыпно следил за ней днем, а к ночи пригонял домой. При этом Гавидьен условился с воином, что в уплату за труд он дастему лучший меч, а если потеряет корову, то поплатится головой. В конце концов пастух-воин по имени Киан допустил оплошность, и корова убежала от него. Опомнившись, бросился по ее следам к берегу, гнался за ней до самой кромки волн, но далее ее следы исчезли под водой. Киан в отчаянии принялся рвать волосы на голове, как вдруг увидел незнакомца, плывущего в челноке. Незнакомец, оказавшийся самим Мананнаном Мак Лиром, подплыл ближе к берегу и спросил, что стряслось с Кианом. Киан обо всем рассказал ему. - А что бы дал тому, кто укажет тебе, где находится твоя злосчастная корова? - поинтересовался Мананнан. - Сам видишь, мне нечего дать ему, - вздохнул воин. - Ну, тогда я попрошу у тебя, - заявил Мананнан, - половину награды, которую ты получишь по возвращении домой. Киан охотно согласился на такое условие, и Мананнан пригласил его сесть с ним рядом в челнок. В мгновение ока он домчал воина в королевство Балора и высадил его на берег в краю обитателей севера, которые не жарят мясо, а поедают пищу сырой. Киан же не привык к такой пище, он развел костер и принялся готовить на нем еду Увидев костер, Балор поспешил к нему, отведал жареного мяса, что оно настолько понравилось ему, что он тотчас назначил своим главным хранителем очага и поваром. У Балора была дочь, Этлинн, которой один друид изрек пророчество, что она должна родить сына, который убьет своего деда. Поэтому король, подобно Акризию греческой легенды, запер дочь в высокой башне, охранять которую поручил женщинам, повелев им следить, чтобы Этлинн не виделась ни с кем из мужчин, кроме него самого. Как-то раз Киан увидел, как Балор входит в башню. Выждав, когда король выйдет назад и удалится к себе, он тоже решил заглянуть в башню. Дело в том, что он имел особый дар: перед ним сами собой открывались любые двери и тотчас закрывались за его спиной. Войдя в башню, он развел огонь, и это новшество так понравилось дочери Балора, что она пригласила его наведываться к ней в гости. И после этого - как гласит сакраментальная формула жителей острова Ахилл - "он стал приходить к ней, пока у нее не родился ребенок". Родив дитя, дочь грозного Балора поспешно отдала его Киану, чтобы тот спрятал ребенка в надежном месте. А чтобы малыша было чем кормить, она дала Киану ту самую веревку с шеи серой коровы. Теперь Киану угрожала смертельная опасность, ибо Балор все же узнал о появлении ребенка. Киан отыскал серую корову, привязал ей на шею веревку и погнал ее к берегу моря. Там он стал ждать Мананнана. На прощание сын Лира[1] сказал Киану, что, если тот попадет в затруднительное положение, пусть упорно думает о нем, Мананнане, и он обязательно явится ему. Так вот, Киан принялся мысленно взывать к Мананнану, и бог тотчас появился перед ним в своем волшебном челне. Киан поспешно уселся в челн вместе с ребенком и загнал в него серую корову. Едва они отчалили от берега, как у воды показался взбешенный Балор. [1] Т.е. Мананнан Мак Лир. "Мак" в кельтских именах обычно означает сын (прим. перев.). Прочитав страшные заклинания, он поднял на море ужасную бурю. Но Мананнан, друидический статус которого был гораздо выше, мигом усмирил волны. Тогда Балор превратил море в сплошное пламя, но Мананнан одним огромным камнем потушил его. Когда они благополучно возвратились в Ирландию, Мананнан потребовал с Киана обещанное вознаграждение. - Я так и не получил ничего, кроме мальчика, - отвечал тот, - и не могу разделить его пополам, поэтому и готов отдать его тебе целиком. - Именно об этом я всегда и мечтал, - удовлетворенно заметил Мананнан. - Когда он подрастет, на всем свете не будет воина, равного ему. Взяв мальчика, Мананнан тотчас окрестил его в воде, дав малышу имя Ду-Дауна. Имя это, означающее "Слепое упорство", представляет собой забавно искаженную версию первоначального имени Йолданах, то есть "Владыка всякого знания". Когда мальчик вырос, он отправился к берегу моря. Мимо как раз проплывал корабль, на котором плыл некий муж. Предания, связанные с Доннибрук Фэйр, явно носят доисторический характер, ибо мальчик без каких-либо затруднений спросил незнакомца, кто он такой, а затем, "вытащив из кармана дротик", метнул его в незнакомца и убил того. Мужем на корабле оказался не кто иной, как Балор. Так исполнилось пророчество о том, что он погибнет от руки своего собственного внука. И хотя в предании имя внука не называется, нет никаких сомнений, что это Луг. Другой вариант этой легенды, записанный ирландским ученым О'Донованом на побережье Донегала, прямо напротив острова Тори, излюбленного места охоты Балора, интересен тем, что существенно дополняет только что рассказанную историю. В этом предании знамени знаменитый Гоибниу носит имя Гавида; он выступает в роли одного из трех братьев, которых зовут Мак Кинели и Мак Самтайн. Они втроем были вождями Донегала, где жили кузнецы и крестьяне, а Балор считался разбойником, грабившим побережье, устраивая опустошительные набеги из своей крепости - острова Тори. Хозяином волшебной серой коровы был Мак Кинели, и Балор сумел похитить ее. Хозяин решил отомстить обидчику и, зная пророчество о смерти Балора от руки его собственного внука, упросил одну добрую фею даровать ему женский облик и перенести в Тор Мор, где жила в заключении дочь Балора. В результате этой авантюры на свет появился не просто сын, которому суждено было исполнить проророчество, а целых трое. Впрочем, столь щедрая плодовитость оказалась весьма кстати, ибо Балору удалось утопить двух из трех малышей, а последнего успела унести за море та самая добрая фея, которая невольно способствовала его появлению на свет. Она передала малыша его отцу, Мак Кинели, чтобы тот воспитал его. Вскоре после этого Балору удалось схватить Мак Кинели и в отместку за все то зло, что тот причинил ему, приказал отрубить ему голову на огромном белом камне, известном среди местных жителей под названием "камень Кинели". Удовольствовавшись этим и не подозревая, что у его дочери был еще один сын, спасенный от смерти и воспитывающийся теперь у кузнеца Гавиды, Балор продолжал предаваться грабежам и разбою, время от времени наведываясь к славному кузнецу, чтобы починить оружие или заказать новое. Как-то раз, в отсутствие Гавиды, он принялся хвастаться перед мальчиком - подручным кузнеца, как лихо он сумел расправиться с Мак Кинели. Однако закончить этот гнусный рассказ ему не удалось, ибо Луг - а именно таково было имя мальчика-подручного - выхватил из горна раскаленную железную полосу и вонзил ее Балору прямо в глаз, так что даже насквозь пробил тому голову. Таким образом, в этих двух легендах, записанных в разных районах Ирландии разными исследователями и к тому же в разное время, сохранилось множество характерных мифологических деталей, которые можно встретить только в старинных манускриптах, в состав которых входят еще более ранние тексты. В них, в частности, можно найти имена целых шести персонажей древнего гэльского пантеона, каждый из которых уходит корнями в седую древность. Так, Гоибниу не утратил свой древней функции кузнеца; Балор no-прежнему остался царем фоморов, обитавшего в северных районах моря; его дочь Этлинн, воспылав любовью к Киану, родила от него сына, став, таким образом, матерью бога Солнца Луга, который сохранил к тому же свой старинный титул Йодданах (хотя сохранившаяся версия этого имени донесла до нас его забавно искаженную форму, меняющую его смысл на противоположный) и был воспитан самим богом Мананнаном, сыном Моря, а в конце убил-таки своего деда, нанеся ему роковой удар в самое страшное его место - смертоносный глаз. По-видимому, в данном случае мы имеем дело с очень архаической версией предания о фоморах, жене Гобана и ее ребенке, а также о серой корове и ее волшебной веревке, причем эта корова явно перекликается со знаменитой телкой черной масти богатыря Дагды. Вообще сохранилось немало преданий о Луге. Оэнгусе и прочих древних богах Эрина. Но все же рядом с Гобан Сааром высится фигура еще одного бога, пользующегося необычайной популярностью и обладающего поистине безграничной властью, - фигура великого Мананнана. Мананнан, почитание которого было распространен необычайно широко, славился как бог-защитник, всегда готовый прийти на помощь людям, почему-либо отказывавшимся поклоняться ему. Вплоть до появления св. Колумбы Мананнан считался особым покровителем ирландцев в чужих краях, защищая их от всяческих бед и напастей и помогал благополучно возвратиться домой. Крестьянам он посылал благоприятную погоду и помогал вырастить богатый урожай. Пока усталые земледельцы спали, его подданные-феи рыхлили и удобряли землю. Но однажды этому благоденствию раз и навсегда настал конец. Как-то раз святая Колумба, разбив золотой потир, отдала его слуге, чтобы тот отнес его в починку. На пути тому встретился незнакомец, спросивший слугу, куда он направляется. Слуга рассказал ему, как было дело, и показал потир. Тогда незнакомец слегка дохнул на нее, и разбитые осколки тотчас срослись. После этого он подал потир слуге, попросил передать его хозяйке и на прощание сказал, что Мананнан, сын Лира (а это оказался он), починивший потир, хотел бы спросить у св. Колумбы, может ли и он рассчитывать когда-нибудь попасть в рай небесный. "Увы - отвечала неумолимая святая, - нет и не может быть прощения человеку, совершающему подобные деяния!" Слуга вернулся и передал Мананнану ответ святой, и тот, услышав его слова, разразился горестными рыданиями. "Горе мне, бедному Мананнану Мак Лиру! Долгие годы я помогал всем людям Ирландии, но больше я не буду этого делать до тех пор, пока они не станут слабыми и податливыми, как вода. Пойду я лучше в седые волны на Хайландс, в Шотландию!" С этими словами он исчез. {в остальном тексте упомнается СВЯТОЙ КОЛУМБА, а не святая (OCR)} Однако он до сих пор не забыт на своем собственном острове Мэн, местные предания которого гласят, что именно там обитал знаменитый бог. Мананнан считался его королем, с помощью магических чар охранявшим остров or вторжения иноземцев. Он, например, мог в любой момент вызвать непроглядный туман, скрывающий остров, мог с помощью тех же заклинаний сделать так, что один воин казался врагам целой сотней, а стружки, брошенные на воду, - грозным боевым кораблем. Неудивительно, что ему удавалось охранять свое королевство от всех набегов до тех пор, пока не окончилось действие его чар. Он, как и все прочие старые гэльские боги, утратил свое могущество после прибытия в Ирландию св. Патрика. После этого сакральный статус Мананнана резко снизится, и он стал заурядным великаном, любящим для забавы перепрыгивать из своего замка Пил Касл прямо в Контрари Хед или швырять огромные каменные глыбы, на которых до сих пор oстались отметины его могучих рук. По преданию, он не брал от своих поклонников и почитателей никаких подношений, кроме пучков зеленых веток, которые те каждый раз накануне дня летнего солнцестояния и приносили ему на два горных пика, один из которых в старину носил название Уоррефилд [1]. а в наши дни - Саут Бэррул [2]. Другой же, именовавшийся Мэн, сегодня пока не поддается идентификации. Могила же великана, достигающая в длину почти тридцати ярдов, находится поблизости от замка Пил Касл. Пожалуй, самая любопытная легенда, связанная с именем великана, сообщает о том, что у него было целых три ноги, благодаря которым он передвигался с невероятной скоростью. Как он это делал, нетрудно себе представить, если взглянуть на остров с отрогов гор, представляющих собой как бы три громадные конечности великана, расходящиеся из одной точки, словно спицы в колесе. [1] Уоррефилд (англ. Warrefield) - поле сражения (прим. перев.). [2] Саут Бэррул (англ. South Barrule) - Южный Бэррул (прим. перев.). Ирландское предание гласит, что Мананнан, покинув Ирландию, перебрался в Шотландию, а вакантный трон короля богов или фей, к великому неудовольствию тех, кто знал и помнил самого Мананнана, занял один из мужей клана Мак Мойнканта. По всей вероятности, это неудовольствие и послужило причиной свержения Мак Мойнканты, ибо в конце концов королем всех фей и гномов Ирландии стал тот самый Фионнбар, которому еще Дагда выделил сидх