Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 Леонид Кудрявцев.
 © Copyright Леонид Кудрявцев, 1990
 WWW: http://www.list.krsk.ru/Kudrayv/index.htm
 Автор будет рад получить мнения читателей на свой
 email: leonid@kudr.udm.ru
Мир крыльев ("Дорога миров").
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
---------------------------------------------------------------


     Птиц проснулся и долго вслушивался в шелест сена, шебуршанье  парочки
беспокойных  мышей  и  непрерывный  шепот  земли,  рассказывавшей  забытые
предания давно исчезнувших племен и народов. Немного погодя он  повернулся
на спину и стал слушать небо, но оно молчало, и это было хорошо,  так  как
даже дети знают, что день, когда  оно  заговорит,  будет  для  этого  мира
последним.
     Птицу хотелось есть. Он пошарил в сумке у себя на животе, но не нашел
там ничего  подходящего.  Сумка  была  хорошая.  Самое  главное  -  нельзя
потерять. И кроме того, из-за нее он назывался сумчатым  Птицем.  Это  ему
нравилось. Вот только сейчас, в ней ничего  съедобного  не  было.  Значит,
надо выползать из стога.
     Он так и сделал. А потом стал отряхиваться, подпрыгивая и хлопая себя
по бокам длинными, покрытыми перьями руками, которые росли у  него  вместо
крыльев.
     Порядок!
     Птиц внимательно огляделся, переступил с одной лапы на другую и вдруг
побежал к видневшейся неподалеку  деревне.  Мелькнул  покосившийся  плакат
"Вылезай из стога - отряхнись и оглянись", ржавый трактор  с  надписью  на
дверце кабины "Не подходите! Мины!"  Из-под  трактора  виднелись  кирзовые
сапоги и доносился мощный, богатырский храп. Еще через несколько  десятков
метров Птиц проскочил бетонный столб с корявой надписью "Совбесхоз"  имени
диктатуры буржуазии"  и  тут  же  столкнулся  с  длиннозубым  шуршунчиком,
спешившим на охоту. Увидев Птица,  рыба-пила,  которую  шуршунчик  вел  на
коротком поводке аж застонала от удовольствия и бросилась в атаку.
     Не желая связываться, Птиц просто перепрыгнул  через  нее  и  побежал
дальше. Метров через сто он оглянулся и увидел как, шуршунчик,  уцепившись
за хвост рыбы-пилы передними лапами,  задними  крепко  упершись  в  землю,
пытался вырвать ее костяную пилу из ствола толстого дуба. Вот так-то!
     Птиц радостно хлопнул в ладоши и взял  курс  на  ближайший  холм.  На
середине склона он остановился и стал внимательно  осматривать  змеившуюся
поперек холма трещину. Здесь, у его ног она  была  тоненькая  и  не  очень
глубокая,  но  дальше  становилась  все  шире  и  глубже;  пока,  наконец,
далеко-далеко на горизонте, не сливалась с подножием черной стены. Про эту
стену ходили слухи,  будто  она  медленно  и  неумолимо  движется  вперед,
захватывая все большие пространства. Но Птицу до этого  не  было  никакого
дела.
     Он перепрыгнул через трещину и резво побежал к вершине. Трава  так  и
летела во все стороны из-под  его  когтистых  лап.  Пугливые  тигрокустики
шарахались прочь. Бабочка-сороконожка-секретарь, мимо которой он пробегал,
на секунду оторвалась от своих сверхважных дел и, проводив его  рассеянным
взором,  записала  в  потрепанный  блокнот,  на  обложке   которого   была
нарисована птичка об одном крыле, длинную фразу о пользе долгих подъемов и
спусков, которые, безусловно, благотворно действуют на гиперафтальмус.
     Вершина холма встретила Птица ветром,  двумя  бродячими  остротами  и
потрепанным журналом  "Вокруг  света,  полусвета  и  темноты",  забытым  в
прошлом году заезжим художником, рисовавшим там картину "Возбуждение малой
зимы на цель и не..." Одна из бродячих острот повернула  в  сторону  Птица
длинную узкую морду и прокаркала, что никто не имеет права  ходить  по  ее
холму. Через секунду она  резко  взмыла  вверх  и  тяжело  махая  длинными
черными крыльями, полетела прочь. Даже не обратив на  ее  слова  внимания,
Птиц ринулся дальше.
     Ах, как ему хотелось есть!
     Перепрыгнув  через  председателя  совбесхоза,   занимавшегося   своим
привычным делом, а именно, медленно, жалуясь на ревматизм, председавшего и
предвстававшего, Птиц попытался вспомнить, когда он последний  раз  ел,  и
ужаснулся. Неделю, не меньше! Ну да, это было в тот день, когда он  слопал
трубу с дома бабки Матрены, а все население деревушки гонялось  за  ним  с
вилами и ручными пулеметами. Он  тогда  спрятался  от  них  в  камышах  и,
прикинувшись ветошью, умудрился не отсвечивать. Правда,  ветошь  посчитала
себя оскорбленной и даже приходила выяснять отношения, но так как личность
она несерьезная, дело обошлось одной руганью.
     Да, но что же придумать сейчас?
     А ноги уже несли его к дому Рахедона-очаровашки. Птиц  им  безропотно
подчинился, давно убедившись,  что  в  вопросе  добывания  съестного  ноги
всегда несли его туда, куда нужно.
     Дом у Рахедона-очаровашки был стандартный - пятиугольный со входом  и
с выходом, что было очень удобно. К неудобствам же относились окна в форме
сердечек. Наружу через них выскочить было совершенно  невозможно.  Кстати,
пора действовать. Но что-же придумать? А вот что...
     Проскользнув в огород  Рахедона-очаровашки,  Птиц  остановился  возле
стоявшего на его краю пугала. Сойдет! Сняв с пугала старую  заячью  шапку,
Птиц нахлобучил ее себе на голову, потом завернулся  в  добытый  таким  же
способом, усеянный бесчисленными дырами, из которых торчали  клочки  ваты,
лапсердак.
     Ну вот, теперь осталось только втянуть шею. Больно уж она длинная.
     Птиц попробовал. Получилось! Ну что же - вперед.
     Метнувшись к дому, он услышал, как кто-то  из  проходивших  по  улице
людей истошно закричал. Но это уже  не  имело  никакого  значения.  Рывком
распахнув дверь, гулко топая, он  пробежал  через  сени  и,  ворвавшись  в
кухню, увидел Рахедона-очаровашку.
     - Пожар! Рятуйте! - громко закричал Птиц.
     Рахедон побледнел и как был, в одних  только  запорожских  шароварах,
которые он в  прошлом  году  выменял  у  заезжего  пилигрима  на  фонарик,
бросился во двор.
     Прекрасно!
     Посвистывая от возбуждения,  Птиц  подскочил  к  занимавшей  половину
кухни печке и, выворотив из нее кирпич, поглотил.
     Прелесть!
     Он прищелкнул от удовольствия языком. Потом проглотил следующий,  еще
один.
     Блеск! Вкуснотища! А ну-ка следующий...
     - Ах ты, подлец! - пропыхтел вернувшийся со двора Рахедон-очаровашка,
бросаясь на Птица с кочергой.
     - А в чем дело? - спросил Птиц и, выхватив у  него  из  рук  кочергу,
моментально ее слопал.
     - Да я же тебя, стервеца!  -  ошалело  прошипел  Рахедон,  кидаясь  к
стене, на которой висел старинный мушкетон.
     - Фи, как вы дурно воспитаны, - произнес  Птиц  и,  мгновенно  скинув
лапсердак, бросился к выходу.  Выскочив  на  улицу,  он  с  ужасом  увидел
бегущую ему навстречу толпу.  Впереди,  размахивая  своей  старой  шашкой,
несся дед Пахом. Увидев Птица, толпа взвыла:
     - Вот он, подлец! Бей его, заразу! Всю деревню без печей  оставил!  А
ну, как зима?!
     - Мне странно это с важней стороны, - пробормотал Птиц  и,  сорвав  с
себя шапку, кинул ее деду Пахому в лицо. Дед споткнулся и  упал.  Те,  кто
бежал  за  ним,  тоже  споткнулись  и  упали.  Получилась   "куча   мала".
Воспользовавшись этим, Птиц бросился наутек.
     На бегу он бормотал:
     - Как же, оставил без печей. А мне с голоду помирать?
     Сзади шумела нагонявшая толпа. Возле Птица засвистели камни,  вилы  и
хомуты. А он бежал, мечтая только о том, чаи добраться до леса. Там-то  им
его не взять. Вот и окраина. Птиц обрадованно подпрыгнул и в  этот  момент
из-за деревьев и домов хлынула другая толпа.
     Засада! Попался!
     Чувствуя, что теперь уже влип по-настоящему, Птиц заметался,  пытаясь
найти хоть малейшую лазейку, а вместе с ней шанс на спасение...
     Бесполезно.
     А люди, сообразив,  что  наконец-то  его  поймали,  возликовали.  Они
кричали Птицу обидные слова, улюлюкая,  показывали  ему  "козу",  а  потом
кто-то предложил показать ему заодно еще и кузькину мать. За ней сейчас же
побежали, а сам Кузька, стоявший неподалеку, застенчиво  хлопнул  себя  по
щекам фиолетовыми ушами и потупился.
     Птиц был в полном отчаянии. Ему не хотелось  глядеть  кузькину  мать,
так как было известно,  что  увидевшие  ее  птицы  или  животные  навсегда
становились домашними. Нет, это Птицу ничуть не  улыбалось.  Люди  к  тому
времени уже взяли его в плотный полукруг и прижали  к  ближайшему  забору.
Правда, слишком близко никто подходить не  хотел.  Уж  больно  здоровый  и
острый был у Птица клюв.
     А он, затравленно озираясь, все пытался найти возможность ускользнуть
и не мог. Толпа  же  тем  временем  веселилась  и  больше  всех  радовался
Рахедон-очаровашка, размахивавший над головой  старым  хомутом  и  всем  и
каждому объяснявший, что он сделает с этим пожирателем кирпичей. Он просто
купит одноколесную тележку и будет запрягать  в  нее  этого  Птица,  чтобы
возить на нем по  воскресеньям,  на  местный  базар,  приносящих  сгущенку
голубых жуков и свежие ростки консервированного перца.
     - Фигушки, - отчаянно закричал Птиц. - Не будет этого!
     - Будет, будет, - злорадно отвечала ему толпа. - Еще как будет!
     А неподалеку уже слышалось пыхтение кузькиной матери. Чтобы  оттянуть
момент, когда на нее придется смотреть, Птиц повернулся клювом к забору  и
замер, не веря своим глазам... Тем временем кузькина мать остановилась  за
его спиной и весело затараторила:
     - Ну что, попался голубчик? Сейчас я тебе покажу себя, а если это  не
поможет, то - где раки зимуют. На  них  давно  уже  никто  не  смотрел,  а
неплохо бы - обленились. Даже на гору свистнуть, взбираются раз  в  месяц,
стервецы, хотя положено раз в день.
     А Птиц этого не слышал. Он смотрел на пространственную дыру,  ползшую
перед самым его носом по забору.  Только  бы  она  не  исчезла!  Тщательно
прицепившись,  он  ударил  по  дырке   своим   тяжелым   клювом,   и   она
расплеснулась, раскрылась, как цветок. Славно!
     Птиц облегченно вздохнул.
     - Пока, толпа, я еще вернусь! - не оборачиваясь, крикнул он и прыгнул
вперед...


     У входа в комплекс  стояло  три  человека  с  транспарантами.  Первый
гласил: "Сегодня, когда наша переделка входит в  заключительную  фазу,  не
являются  ли  роскошью  сомнительные,   не   приносящие   никаких   плодов
исследования?" На втором было написано:  "Ученые,  у  вас  в  распоряжении
сотни миров. Неужели вы не  можете  накормить  свой  народ?"  На  третьем:
"Берегитесь, народ не простит вам того,  что  вы  оставили  его  во  время
очередной переделки!"
     Велимир пожал плечами.
     Ну правильно, они требуют, чтобы их пустили в другие миры. И это  при
том, что свой собственный  они  загадили,  разграбили,  довели  до  ручки.
Теперь подавай им следующий - свеженький. Неужели не понятно,  что  прежде
чем соваться в чужой мир, надо научиться управлять хотя бы своим? И все же
они требуют. Подай! Хорошо, если только эти. Вот  пистолетчики  -  гораздо
хуже. А они комплексом интересуются уже давно.
     Мухобой на КПП  был  новенький  и  проверял  документы  так  долго  и
тщательно, что у Велимира лопнуло терпение.
     - И долго ты думаешь копаться? До будущего вторника?  -  спросил  он,
задумчиво разглядывая еще не обмятую форму мухобоя.
     - Сколько надо, столько и буду, - ответил тот и посмотрел на Велимира
белесыми, пустыми глазами. - И  вообще,  диспетчер  Велимир  Строкх,  срок
действия  вашего  пропуска  заканчивается  через  три  дня.  Не   забудьте
продлить.
     Козырнув, он вернул пропуск.
     - Проходите!
     - Понавезли вас тут, молокососов, - бормотал Велимир, миновав  КПП  и
направляясь к главному корпусу. -  От  горшка  два  вершка  и  туда  же...
сопляк!
     Белый песок успокаивающе шуршал  под  ногами.  Опрокинутый  полумесяц
солнца висел точно в зените. На ближайшем газоне два голубеньких  смерчика
танцевали вальс-каприз. Саблезубый тигр охотился за пятном ржавой плесени,
прятавшемся в кустах беленики.
     Удивительно, надо сказать, живучая штука - ржавая плесень. Как ее  не
уничтожали, что только не делали, а ей - все хоть бы  хны.  Правда,  когда
завели саблезубого,  стало  немного  легче.  А  то  раньше  -  не  успеешь
опомниться, как она наскочила. Бах - и все железное рассыпается в прах.
     Настроение у Велимира было паршивое. И не только  из-за  мальчишки  с
КПП.
     Лето в разгаре! Сейчас самое время валяться где-нибудь  на  пляже.  А
вместо этот дежурство, салага-мухобой с  амбициями...  Кроме  тою,  Инесса
сказала, что  с  нее  хватит.  Завтра,  наверняка,  появится  в  ближайшем
ресторане в обществе какого-нибудь седою пузана, увешанного  золотом,  как
рождественская елка - игрушками. И от мамы писем нет  уже  вторую  неделю.
Вообще, будь его воля, он бы вернулся домой и, отключив телефон,  набрался
как последняя скотина.
     А что?
     На следующий день он бы проснулся в насквозь прокуренной квартире  и,
опохмелившись, сходив в душ, долго  лежал  бы  на  диване,  чувствуя,  как
что-то в его душе отслаивается,  снимается,  как  чешуйки  слюды,  обнажая
оставшиеся в подсознании воспоминания детства и юности...
     Вот только - дудки! Работать надо! Если все будут  пить,  то  что  же
тогда получится?
     Он повернул  направо.  Теперь  комплекс  был  близко.  Остроконечный,
похожий на перевернутый цветок-колокольчик. У входа дежурили два  мухобоя.
Один, рыжий и  веснушчатый,  заинтересованно  поглядывал  на  саблезубого,
уничтожившего очередное пятно  ржавой  плесени  и  теперь  заинтересованно
обнюхивавшего старую газету, с заголовком на первой странице "Переделку во
главу угла!" Другой мухобой, с тупым квадратным  лицом,  лениво  глядя  на
Велимира, двигал нижней челюстью, что-то пережевывая.
     Проходя мимо, диспетчер случайно коснулся мыслей жующего и  прочитал:
"Ну вот, еще один из этих бездельников. Обмундирование - высший сорт, жрут
- хорошо, спят в свое удовольствие и к  тому  же  получают  кучу  денег...
сволочи!"
     - От такого и слышу, - угрюмо сказал мухобою Велимир, открывая  дверь
в главный корпус.
     Он шел по широкому коридору, мимо бесчисленных лабораторий,  складов,
кабинетов. Два дорожника тащили ему навстречу зачем-то  взятый  из  архива
реабилитационный аппарат. Один из них, поминая недобрым  словом  какого-то
Зюзю, рассказывал товарищу, что имрики,  будь  они  неладны,  не  получили
розовых галет и из-за этого  преждевременно  облиняли.  А  так  как  синий
цветок распустится еще не скоро, на кислородных станциях - полный завал. И
теперь...
     Они скрылись за поворотом. Велимир пошел быстрее. Он любил по  дороге
в диспетчерскую прощупывать мысли сменщика. Это позволяло быстрее  входить
в курс дела. Но сейчас он никак не мог настроиться. Ничего. Пустота.  Куда
же делся Лапоног? Вышел. Не должен бы.
     Велимир даже не заглянул в комнату дороги миров, хотя обычно  заходил
перекинуться несколькими словами с ее стражем Мироном.  Они  уважали  друг
друга. Чем-то неуловимым их работа была похожа. Однако сейчас было  не  до
разговоров.
     Вот и лестница. Двадцать ступенек вверх, последняя дверь. Два мухобоя
по бокам. Кастрюли на головах начищены, пуговицы сияют свежим лаком, ремни
из чертовой кожи новейшие, у каждого  в  ухе  парадная  серьга,  швабры  с
примкнутыми штыками плотно прижаты к груди.
     Мимо них Велимир уже  пробежал.  Миновав  дверь  с  цифровым  замком,
ввалился в следующий коридор. Вперед! Склад  оружия,  класс  теоретической
подготовки, класс  тренажеров,  комната  отдыха  дорожников,  дежурка,  за
стеклянной дверью которой виднелся Сизоносен.  Двери,  двери,  двери  и  в
самом конце - диспетчерская.
     Он ворвался в нее и сейчас же попал в густой, как  кисель,  временами
вспыхивающий золотистыми искрами туман. Машинально сделав два шага вперед,
Велимир остановился. С той стороны, где должны были быть  экраны  красных,
оранжевых, желтых и зеленых миров, слышались странные звуки.
     Скрип, хриплое дыхание, протяжный свист.
     - Эй, что здесь происходит? - удивленно крикнул Велимир.
     Он шагнул вправо. Туман перед ним расступился, и стали  видны  желтые
квадратики паркета, ряд экранов и под ними, в углу, лежало что-то длинное,
свернувшееся кольцом. Пытаясь понять, что это такое,  Велимир  наклонился.
Над клубком тела поднялась прозрачная головка на длинной, сверкающей шее.
     Хрустальная гадюка! Не может быть!
     Самурайский меч свистнул над головой Велимира. Второй удар должен был
с ним покончить, но диспетчер успел отскочить в бок.
     Похоже - попался!
     В третий раз увернувшись от бешено размахивающего  мечом  и  воющего,
как разъяренный кот, самурая, Велимир метнулся  к  выходу.  Но  не  тут-то
было. С дверью  происходило  что-то  странное.  Она  извивалась  наподобие
червяка  и  сворачивалась  в  спираль.  Из  получившегося  свертка   вдруг
высунулись несколько десятков ножек, и  дверь,  оставив  за  собой  чистую
стену, убежала в туман. Где-то за спиной Велимира копошился потерявший его
из виду самурай, а  он,  оцепенев,  стоял  и  думал,  что  догонять  дверь
бессмысленно. Он  знал,  что  попал  в  иллюзию  гадюки.  Для  нет  она  -
реальность. И если его сейчас убьют, это будет по-настоящему. А  учитывая,
что гадюка создавала свои иллюзии на основе инстинктивных страхов  жертвы,
дело было - швах. Он понимал, что  самурай  только  начало.  Дальше  будет
хуже.
     Слева послышалось рычание тигра.
     Велимир прыгнул  вправо,  на  непонятно  откуда  взявшийся  лужок  и,
споткнувшись о корень росшего на его краю дуба, покатился. Сделал  он  это
удачно. Два получившихся ката были и в самом деле недурны. Мускулистые,  с
веселенькими сверкающими топориками в руках. Едва появившись на свет,  они
тотчас же двинулись к Велимиру.
     - Чтоб вас комар забодал, - испуганно крикнул им Велимир. -  Вы  что,
сдурели? Я же ваш катитель!
     - А! - разочарованно сказали каты и, круто развернувшись, скрылись  в
тумане.
     Велимир знал, что чем скорее он выберется из диспетчерской, тем будет
лучше. Но как это сделать?
     Хорошо же! Они его еще узнают!
     Он смело пошел навстречу тигриному рыку. Стелившиеся по  пластиковому
полу лианы хватали его за ноги, справа слышалось зловещее щелканье  зубов,
а он все шел...
     Плевать! Все равно он в это не верит. Не ве...
     Морда у тигра была добродушная и чуть-чуть ехидная. Вот только  клыки
у него совсем не настраивали на шутливый лад. Серьезные были клыки.
     - Я это... - сказал Велимир, пытаясь осторожно податься  назад.  -  Я
тут ошибся направлением и, пожалуй, я вообще...  передумал...  собственно,
надо сказать...
     Щелкнул затвор винтовки, и холодное дуло уперлось ему в  спину.  Тигр
изготовился к прыжку.
     И вот тут-то на Велимира навалился настоящий страх.  Он  накрыл  его,
словно огромная  волна,  и  понес,  понес,  оглушенного,  захлебывающегося
противной, не дающей дышать слюной. Его  швыряло  из  стороны  в  сторону,
тащило, тащило... а потом выкинуло...
     Велимир приподнялся с четверенек и судорожно глотнул влажный  воздух.
Лицо у него болело, словно он получил несколько пощечин, на  правом  плече
сочились кровью три  параллельные  линии  -  следы  когтей,  а  на  левом,
неизвестно откуда,  появился  двадцатилетней  давности  шрам  от  пулевого
ранения. Тщательно его ощупав, Велимир вздохнул и  неожиданно  понял,  что
ему - все равно.
     А действительно, чего бояться? Страшнее не будет!
     Окончательно это осознав, он пошел дальше, потому хотя бы, что стоять
на месте - тоже действие. Так какая разница?
     И шагов через пять наткнулся на невидимый барьер. Иронически хмыкнув,
Велимир стал его  исследовать  и  неожиданно  нащупал  дверную  ручку.  Не
испытывая ничего, он повернул ее и открыл дверь, за которой виднелся самый
настоящий коридор. Чувствуя, как яркий  свет  ламп  режет  глаза,  Велимир
вышел, нажал видневшуюся неподалеку кнопку тревоги и сейчас же  провалился
в беспамятство...
     Он очнулся.  Все  еще  ревела  сирена.  Аварийщики  в  полиасбестовых
костюмах тащили  мимо  огромную  стиральную  машину,  из  сливного  шланга
которой стекала желтая жидкость. Слышался крик: "Кран, перекрой  кран!  А,
стерва, кусается!" Потом что-то взорвалось и зазвенело. Неожиданно  сирена
смолкла. Наступила тишина.
     Велимир оглянулся. Он все еще сидел недалеко  от  диспетчерской,  под
аварийной  кнопкой.  Рядом  перемазанный  сажей   аварийщик,   чертыхаясь,
обматывал бинтом пораненную руку. Закончив перевязку, он закурил и не  без
интереса стал рассматривать Велимира.
     - Что, браток, ощутил? - почти злорадно поинтересовался  аварийщик  и
со значением добавил. - Вот так-то, это тебе не мелочь по карманам тырить.
     Он подумал и, выпустив идеальное колечко дыма, добавил:
     - Иди, чего сидишь, там уже безопасно.
     Опираясь рукой о стену, Велимир попробовал встать.  К  его  удивлению
это  удалось.  Чувствуя  в  коленях  противную  слабость,   он   вошел   в
диспетчерскую и остановился.
     Да, действительно, все было уже кончено.
     Даже пульт не пострадал, хотя стены возле него  так  и  лоснились  от
копоти. Пара аварийщиков сворачивала туман, словно  бумагу,  и  складывала
получившиеся рулоны в штабеля. Другая пара  ползала  по  полу  и  деловито
вынимала из него лиловые следы тигриных лап. Прежде чем взяться  за  новый
след, они делали над ним несколько пассов, произносили вполголоса какие-то
наговоры и только потом вынимали, для того, чтобы тотчас же его спрятать в
голубую сумку с красной надписью на боку "Ади даст". Еще  один  аварийщик,
вооружившись  совком  и  неторопливо  орудуя  веником,   сметал   в   кучу
рассыпанные по полу осколки хрустальной гадюки.
     Простояв неподвижно минут десять, Велимир дернул правым плечом и  все
же направился к пульту, по которому бегали разноцветные огоньки.  Впрочем,
пульт Велимира сейчас не интересовал. Он шел посмотреть на сидевшего возле
пульта, в кресле, диспетчера Лапонога. Мертвого.


     Он был куском глины. Кто-то огромный мял  его  мозолистыми  пальцами,
тихо напевая песенку про Меры и ее  веселого  эпиорниса,  раз  в  столетие
несшего яйца, из которых появлялись  новые  галактики.  А  один  раз  даже
вылупился старый эмалированный тазик, совершивший паломничество в Китай  и
ставший благодаря этому  священным  тазом  на  ста  двух  планетах.  Потом
песенка смолкла, руки  поставили  Птица  на  землю  и,  совершив  над  ним
прощальное благословение, отправили побираться. Целыми днями  он  сидел  в
полутемной нише и протягивая прохожим обрубок чьей-то руки, ловил  в  него
мимолетные наслаждения, воспоминания о куске рождественского пирога,  пять
минут  курения  дорогой  сигары,  первый  поцелуй   с   девушкой,   теперь
превратившейся в добропорядочную, в меру глупую жену. А мимо шли  рабочие,
возвращавшиеся с работы, их хозяева, предававшиеся веселью  и  праздности,
иногда, ради развлечения устраивавшие дуэли на языках, а также хорошенькие
девушки, торговавшие  в  будни  и  праздники  белозубыми  соблазнительными
улыбками.
     Приходила ночь. Птиц засыпал тут же, в нише. Во сне он  понимал,  что
все это чепуха. На самом деле он просто проваливается  в  пространственную
дыру. Но когда начиналось утро, он просыпался и снова протягивал навстречу
прохожим все тот же пятипалый обрубок...
     Постепенно Птицу стало казаться, что так будет всегда, но однажды  он
понял, что может пролететь нужное ему место, и вскочил.
     Времени, действительно, оставалось не так уж и много. Он подпрыгнул и
ударил ногой по торчащему из асфальта  перископу  подводной  лодки.  Потом
посмотрел на небо,  где  собирались  стаями  недельной  давности  котлеты,
тревожно совещавшиеся с помощью азбуки Морзе, очевидно, составлявшие планы
по захвату этого мира и созданию очередной котлетной диктатории.
     Да, времени оставалось совсем немного.
     И Птиц побежал.
     Ему казалось, что он бежит по огромной цирковой арене. Она  вращалась
и медленно уносилась вверх. Пожалуй, это был конец пути.  Птиц  пожалел  о
том, что так долго нищенствовал, хотя мог  заглянуть  к  бабушке,  раз  уж
выпал такой случай. Она бы его напоила чаем с  мятой  и  сидела  напротив,
подперев морщинистую щеку узкой, в пигментных пятнах рукой. Птиц бы у  нее
спросил,  как  она  поживает.  Бабушка  бы  вздохнула  и  ответила,   что,
собственно говоря, только после смерти, случившейся лет пять назад,  стала
жить по-настоящему.
     И пока он это обдумывал, арена, на которой он  был,  все  удлинялась,
становилась золотистой полосой... все более узкой... узкой...
     Птиц ошарашенно помотал головой.
     Б-р-р-р-р!
     Чтоб он еще раз воспользовался пространственной дырой!  Ни  за  какие
коврижки! Хотя,  действительно,  если  подумать,  положение  у  него  было
аховое..
     Он огляделся.
     Отлично!
     Все та же старая, знакомая дорога миров. Она пружинила под лапами,  и
все  было  хорошо.  Золотая  лента,  на  которой  он  стоял,  тянулась  из
бесконечности  в  бесконечность.  И  окна  миров  все  так  же   заманчиво
светились. Правда, сейчас ему не хотелось  в  другие  миры,  ему  хотелось
пройтись по этой дороге. Просто пройтись.
     Иногда на Птица накатывали странные  вроде  бы  чужие  мысли.  Вот  и
сейчас он неожиданно подумал, что дорога, действительно, забавная штука. И
так ли уж правильным было решение пройтись по ней? Чтобы понять?! Можно ли
понять что-то необъяснимое и бесконечное? Особенно если  никак  не  можешь
понять даже себя? Ну хорошо: он идет по этой дороге три года. А раньше что
было?  Кто  он  такой  и  откуда  взялся?  Нет,  были,  конечно,  какие-то
воспоминания. Но являлись ли они истинными? Он в этом сомневался, особенно
если  учесть,  что  время  от  времени  в  его  памяти  неизвестно  откуда
появлялись странные  слова:  комплекс,  дорожники,  диспетчер...  Что  они
означают, Птиц не знал.
     - Вот так-то, - оглядываясь, сказал он себе. - Глупости!
     Нет, район этот, похоже, ему совершенно не знаком. Ну ничего...
     Справа, в угольной  черноте,  за  кромкой  дороги  светилась  надпись
"туда".  Соответственно,  слева  -  "оттуда".  Что  ж,  теперь   он   знал
направление. Можно было идти дальше. Вот только надо немного отдохнуть.
     Птиц уселся на край дороги миров и свесил лапы. Поболтал.  Ничего  не
произошло. Он вытащил из сумки на животе большой медный  ключ  и,  недолго
думая, швырнул его вниз. Через полминуты этот  же  ключ  свалился  сверху.
Отлично!
     А мимо ползли, оживленно  разговаривая  о  преимуществах  подсоленной
воды перед пресной, усатые каракаты. За ними во главе двух десятков  своих
молодцов протопал граф де Ирбо. Его дружинники распевали песню о том,  как
молодой воин собрался на войну и что ему на это сказала родная матушка.  А
он ей на это ответил. И появившаяся неизвестно откуда невеста сказала, что
он "сам такой!", перед тем, как укатить  в  Большие  Бобры  к  миленькому,
одетому во все "сфирма". За последним  дружинником,  красивым  рыжебородым
молодцом, кралась  тень  его  жены.  Временами  она  доставала  блокнот  и
записывала в него комплименты, которые он говорил встречным девушкам.
     Птица одолела смертельная зависть.
     Везет же людям! Вместе! Явно по делу! И  неважно  по  какому:  ловить
раков или грабить фражских купцов. Главное - вместе. Эх!
     Настроение у Птица сразу испортилось. А  может,  просто,  сказывалась
усталость. Он встал на краю дороги, чуть пошире расставил  ноги  и,  сунув
голову под мышку, почти сразу же уснул...
     ...Проснувшись от того, что по его лапам водили чем-то твердым,  Птиц
ошарашенно огляделся по сторонам и только через некоторое время понял, что
находится на краю дороги  миров  и  перед  ним  стоит  вооруженный  метлой
выворотень. Огромный, на толстых неуклюжих  ногах,  медленно  и  неумолимо
надвигаясь на Птица, он подметал  дорогу.  Лицо  у  него  было  совершенно
безмятежное, глаза пустые.
     - Привет! - сказал Птиц и, обойдя выворотня  кругом,  наладился  было
еще поспать, даже глаза закрыл. Но тут же открыл,  потому  что  выворотень
резко повернулся и, ткнув ему в грудь пальцем, сказал:
     - Про то, что дорога есть дорога, знают все, и тот, кто  усомнится  в
этом, попадет прямиком в ад, то есть в самое ее начало.
     После этого он отвернулся от Птица и принялся снова за подметание.
     Птиц присвистнул.
     Вот  это  да!  Вот  это  заливает!  А  если  правду  говорит?   Тогда
получается, что с хождением вперед надо  повременить.  Да  и  миры  вокруг
неплохие, заманчивые. А вдруг действительно я уже и не живой вовсе, и  это
та самая дорога, по которой души в ад идут?
     Птицу стало страшно.
     А вдруг я уже умер? И раньше жил в другой форме, о которой ничего  не
помню? И обречен на вечный путь по дороге  миров.  Три  года...  да-да,  а
почему три? Ведь смены дня и ночи  здесь  нет?  Правильно,  нет,  но  есть
чувство времени, которое не подводило меня ни разу.
     Итак, почти три года.
     И что же я узнал за это время о дороге? Шел и шел,  заглядывая  в  те
миры, которые нравились. Море приключений и  впечатлений...  прочее...  Но
вот, чтобы что-то узнать... А зачем? Не проще ли плюнуть  на  все  и  жить
дорогой? Чем плохо? Да, в одном из миров  меня  чуть  не  съел  муравьиный
крокодил, а в другом я едва спасся от извержения  вулкана.  Чепуха,  я  же
уцелел. Дорога мне по-прежнему нравится и так хочется...
     Птиц снова посмотрел на орудовавшего метлой выворотня и махнул рукой.
Возле выворотня  остановились  две  носатые  прыгалки  и  стали  оживленно
обсуждать последние выкройки  чехлов  на  нос  из  журнала  "поемник".  Из
ближайшего окна миров доносились глухие удары и позвякивание.
     Птиц успокоился, подумав, что  надо  идти  вперед.  А  если  обращать
внимание на слова  каждого  выворотня,  то  будет  настоящий  кошмар.  Вот
именно!
     Через пару окон к Птицу привязался подвыпивший упырь. Он  хватал  его
за руки и объяснял, как им, упырям, плохо  живется,  и  что  всякое  быдло
норовит ударить  святым  крестом,  а  хулиганы  улюлюкают  и  стреляют  из
мелкашек серебряными пульками. Да все стремятся попасть по заднему  месту.
И вообще, так дальше жить не стоит,  потому  что  он  санитар  общества  и
выпивает только дурную кровь. Вот у него  даже  книжечка  есть  с  красным
крестом и оранжевой луной, а взносы он платит регулярно, несмотря  на  то,
что каждый встречный мальчишка кричит ему вслед "на кол его!".  Хорошо  бы
всех мальчишек выпороли их собственные папаши.  Тогда  бы  они,  наверное,
перестали травить бедного упыря, который лечился от алкоголизма два  раза.
Вот, есть справки...
     Он еще много чего болтал, а  сам,  будто  невзначай,  проводил  сухой
холодной рукой по шее Птица, как бы нащупывая, куда удобнее укусить. Птицу
это не нравилось,  но  он  никак  не  мог  придумать,  как  избавиться  от
прилипчивого упыря. Он уже начал терять терпение,  но  тут  из  ближайшего
окна высунулось толстое, усеянное присосками щупальце и, схватив упыря  за
ногу, утащило...
     Слава богу!
     Птиц прибавил шагу. Через полчаса он все же не удержался и заглянул в
ближайшее окно. Перед ним было  сводчатое  помещение,  с  высокими  узкими
бойницами в стенах, большое и пустое. В  нем  было  гулко.  Гулко  сидело,
слегка вытянув  бледные  бескостные  ноги,  и  держало  в  лапе  дымящуюся
гаванскую сигару. Птицу поначалу показалось, что оно эту сигару курит,  но
приглядевшись, он понял, что наоборот, это сигара курит гулко.
     Не переставая куриться сигарой,  гулко  стряхнуло  с  ушей  пепел  и,
сурово рассматривая Птица, сказало:
     - Ну, быстрее говори, что хочешь, и топай, у меня нет времени.
     - Да я, собственно... - замялся Птиц.
     -  Понятно,  -  перебило  его  гулко  и,  почесав  волосатую   грудь,
проникновенно заглянуло Птицу в глаза:
     - А тебе-то это зачем? Ну узнаешь ты  код  и  программу,  переиграешь
игру, однако, все останется по-старому. Потому, что без программы  нельзя.
Выбирай.
     Гулко пошарило по карманам и выложило на пол отвертку, два  старинных
дуэльных пистолета, пачку печенья "Имени двадцать второго съезда",  медаль
"Двадцать пять  лет  воздержания",  женский  шелковый  чулок  и  старинный
бронзовый подсвечник.  Потом  оно  еще  раз  ощупало  карманы  и  вытащило
напоследок обрывок перфоленты.
     - Ну же, ну, чего думаешь? Бери, что на тебя глядит.
     - Зачем? - удивился Птиц.
     - Бери, тебе говорят, - гулко посмотрело на Птица злыми глазами.
     - Извините, - робко сказал Птиц. - Мне тут ничего... и вообще  дорога
зовет... барабан гремит. Ой, что это я? Вообще...
     - Ага, - сказало гулко. - Значит, увиливаешь?
     Оно  выросло  до  потолка.  Огромное,  страшное,  зубатое.  Мгновенно
протянуло вооруженные кривыми когтями лапы и схватило Птица за горло.
     - Ну, последний раз спрашиваю, берешь или нет?
     - А зачем это мне? - спросил Птиц, чувствуя, что влип.
     - Болван, да не тебе это нужно, а мне,  -  засмеялось  гулко.  -  Для
того, чтобы определить, что ты  за  программа  и  принять  соответствующие
меры, чтобы...
     Кто-то из-за спины Птица швырнул заржавленный костыль, попавший гулко
в лоб. Взвыв, оно выпустило Птица и отшатнулось.
     Не замедлив этим воспользоваться, Птиц отпрыгнул в сторону от окна и,
повернувшись, увидел того, кто его спас. Это был медвежонок -  коала.  Тот
самый, с которым они полгода назад пытались проникнуть в мир молочных  рек
и кисельных берегов, но напоролись у входа на  кощея  бессмертного  и  еле
унесли ноги.
     - Бежим! - крикнул медвежонок.
     И они бросились наутек, слыша как сзади, кряхтя и ругаясь, на  дорогу
миров вылазит гулко. Они улепетывали со всех ног. Они даже перегнали  стаю
плоскостопых прыгунов, двигавшихся в ту же сторону, что  и  они.  А  сзади
ревело и скрежетало когтями гулко.
     - Ты что, разве не знаешь про этот кусок дороги? -  на  бегу  спросил
медвежонок. - Тут пропадешь ни за грош. Это же невероятные  миры.  С  ними
шутки плохи! Тут даже ни одного стража дороги возле окон нет.
     Между тем топот гулко слышался все ближе и ближе. В предвкушении, что
их сейчас схватит, оно радостно заревело. Но не тут-то было. Надеясь,  что
участок невероятных миров уже кончился, медвежонок и Птиц нырнули в первое
же попавшееся окно и, не разбирая дороги, ринулись дальше.
     Разочарованный вой гулко за их спинами становился все тише,  тише  и,
наконец, исчез. Тогда они остановились и оглянулись.
     Мир как мир, лес как лес!
     Тебе еще повезло, - сказал, отдышавшись, медвежонок. -  Вот  если  бы
там было мрачно, одиноко или сыро - пиши пропало.
     - Да уж, - покрутил головой Птиц. - На дорогу нам  возвращаться  пока
нельзя. Держу пари, что гулко все еще караулит  возле  окна.  Давай  лучше
отдохнем. Судя по всему, этот мир не так уж и плох.
     - Пожалуй, - согласился медвежонок  и,  сорвав  с  ближайшего  дерева
лист, задумчиво его сжевал.
     - И вообще, - сказал Птиц. - Может быть, этот мир необитаем? Мы могли
бы стать его  правителями.  Хотя,  впрочем,  так  не  бывает.  Обязательно
кто-нибудь вылезет и нападет. С  ним  надо  будет  воевать,  побеждать,  а
потом, только-только начнешь пожинать плоды  своего  труда,  как  вылезает
кто-то другой - пожалуйте бриться.
     Медвежонок сорвал новый лист. Потом почесал за ухом.
     - Получается, нам надо все разведать?
     Птиц кивнул.
     - Ладно, - согласился медвежонок.
     И они пошли.
     Ветки кустарников так и норовили стегнуть  их  посильнее.  В  воздухе
вились странные насекомые. На секунду в вершинах деревьев мелькнуло что-то
длинное, продолговатое, зеленое, с огромными крыльями, издававшими хлопки,
будто кто-то ритмично открывал и закрывал гигантский зонтик.
     Через полчаса они вышли на тропинку. Еще через  некоторое  время  она
вывела их к усыпанной прелой листвой, мощеной брусчаткой  дороге.  Тут  им
пришлось остановиться.
     - Направо или налево? - спросил медвежонок.
     - А по-гусарски, - ответил Птиц и извлек из-под крыла медную  монету.
- Значит, так, орел - направо, решка - налево.
     Он подкинул монету. Она упала орлом вверх...
     Листья пружинили под их лапами, а медвежонок и  Птиц  шли  не  спеша,
лениво разглядывая росшие  по  обочинам  молоденькие  сосенки,  кривоватые
березки и могучие дубы.
     - А почему по-гусарски? - спросил медвежонок.
     - Почему? - удивился Птиц. - Ну, если такие гусары.
     - А кто они?
     -  Кто?  -  покрутил  головой  Птиц.  -  Так  на   Рикле-3   называют
полуразумных, мутировавших гусей.  Они  целыми  днями  ничего  не  делают,
режутся в карты, пьют бургоньяк, шампаньяк и вообще ведут беспечный  образ
жизни. Веселый народ, этого у них не отнимешь. А монетку они кидают, когда
не могут решить, что им делать  -  пить  "горькую-76",  а  потом  ехать  к
гусочкам или же наоборот, сначала ехать  к  гусочкам,  а  потом  уже  пить
"горькую-76"...
     Спать они устроились в дупле гигантского дуба. Ночью пошел дождь.
     Под  утро  Птиц   проснулся   и   долго   лежал,   вспоминая   что-то
старое-старое, трудноуловимое, слушая, как шелестит мокрая трава  и  дождь
барабанит по жестким листьям дуба.
     Что-то с его воспоминаниями было неладно.
     Он вздохнул и, повозившись, устроившись поудобнее, опять заснул.
     Кормы  двигались  цепью.  Их  предводитель,  трехметровый  гигант   в
сверкающих, обшитых скальпами врагов латах, с тяжелым двуручным  мечом  за
спиной и двумя во бокам, шел в середине.  Справа  от  него,  сгибаясь  под
тяжестью бердыша и сверкающего,  как  зеркало,  щита,  пыхтел  оруженосец.
Слева пылил красноватой  гормской  пылью  хранитель  священной  трехглавой
мухи. Сама муха копошилась и жужжала в узорчатом коробе за его плечами.
     Предводитель кормов остановился и, наклонившись,  стал  рассматривать
четко отпечатавшиеся в песке следы дорожников.  Наконец  он  выпрямился  и
махнул рукой. Цепь воинов зашагала дальше.
     Кормы не знали, что километрах в двух  им  навстречу  движется  отряд
невысоких,  но  чудовищно  широкоплечих  кракеозов.  Их  предводитель,  не
подозревая с кем вот-вот столкнется, шел во главе  своих  людей,  медленно
пережевывая наркотическую жвачку нух и рассеянно поигрывая длинным мечом.
     Преследуемые  кормами  трое  одетых  в   рваные   беотийские   хитоны
дорожников  находились  между  этими  неумолимо  сближавшимися   отрядами.
Провалились  они  на  такой  мелочи,  как  незнание  имени  любимой  кошки
беотийского  автократора.  Теперь,  для  того  чтобы  спрятаться,  у   них
оставалось минут пятнадцать - двадцать, не больше.
     Что ж, пора вмешаться.
     Велимир взмахнул отливающими  золотом  крыльями,  собственно  говоря,
супершпиону совершенно  не  нужными,  но  придававшими  ему  вид  местного
золотого орла, и передал старшему группы через микроприемничек, вживленный
у него над ухом, что бежать  надо  строго  на  север.  Там,  за  песчаными
дюнами, начиналась спасительная для них, сейчас, великая топь. Теперь  все
зависело от быстроты ног дорожников.
     Они не успели совсем чуть-чуть. Кормы заметили дорожников, когда  они
были метрах в тридцати от зарослей гигантской осоки и камыша,  с  которых,
собственно, и начиналась великая топь. Засвистели стрелы...
     Дорожников спасло то, что в этот  момент  из-за  ближайшего  холма  с
ревом  и  гиканьем  посыпались  кракеозы.  Предводитель  кормов   выхватил
двуручный меч и скрестил его с мечом предводителя  кракеозов.  Поле  битвы
заволокла пыль.
     Велимир еще успел заметить, как верховный корм ловким ударом расколол
щит предводителя кракеозов пополам,  потом  увидел  одного  из  кракеозов,
раскручивающего над головой дюжину соединенных  стальной  нитью,  усеянных
острыми шипами шаров. Неподалеку  от  него  медленно  оседал  на  землю  с
торчащей из горла черной стрелой хранитель священной мухи. Сделав  изящный
разворот, супершпион стал снижаться над великой топью.
     Вовремя.  Предупредив  дорожников   о   том,   что   справа   к   ним
подкрадывается болотный тигр, и выведя их на безопасную  тропинку  эльфов,
Велимир переключился на другой мир.
     Здесь его помощь была не нужна. Двое  дорожников  перед  возвращением
любовались заходом солнца. Одного звали Врад.  Судя  по  профилю  и  цвету
кожи, он был потомком индейцев.  Второй,  по  имени  Бангузун,  на  первый
взгляд казался увальнем, но это впечатление  было  обманчиво.  По  крайней
мере  Велимир,  видевший  однажды,  как  Бангузун  голыми  руками  задушил
полосатую гориллу, знал, что по быстроте реакции и силе  среди  дорожников
ему, пожалуй, не найдется равного.
     А закат был действительно прекрасен.  Велимир  развернул  супершпиона
так, чтобы видеть его как можно лучше и тоже залюбовался тем, как  голубое
в белую крапинку солнце, пуская  изумрудные,  бордовые  и  лазурные  лучи,
медленно тонуло в море, делая его темнее и загадочнее, словно  растворяясь
в безумии самых неожиданных цветов и оттенков.
     Так, с этим все в порядке.
     Он переключился на третий мир. Увидел, как работавшая в нем группа из
трех человек выбралась на дорогу миров, и заставил  супершпиона  следовать
за ней.
     Посмотрев минут пятнадцать, как возвращаются дорожники, Велимир хотел
было уже отключиться,  но  тут  откуда  ни  возьмись  появился  квадратный
гибарянец. Он  шел  по  дороге,  весело  отдуваясь  и  выбирая  случайного
путника, на которою можно было плюнуть проклятым молочком.  Понаблюдав  за
тем, как трое дорожников  осторожно  и  профессионально  обошли  гибарянца
стороной, Велимир напоследок глянул на его наспинный  гарем,  из  которого
высовывались маленькие, с изумрудными глазками и  красивыми  напомаженными
усиками головки гибарянцевых жен. Прекрасно. Вернув супершпика в тот  мир,
из которого его взял, Велимир отключился.
     Порядок!
     Он снял с головы мнемошлем и блаженно откинулся в кресле.
     А ведь было время, когда на дороге находилось до  дюжины  групп.  Вот
это была работа! Особенно, если учесть, что большинство  дорожников  тогда
были зелеными щенками и лезли в любой сомнительный и опасный  мир.  Только
успевай им советовать, ободрять  и  выдавать  нужные  сведенья.  А,  чтобы
правильно посоветовать, надо обладать опытом. Откуда же  его  взять,  если
сам - зеленый щенок? Да и аппаратура тогда была значительно хуже.
     Кстати, когда же это было? Лет двадцать назад, никак  не  меньше.  Ну
да, дорогу открыли двадцать пять  лет  назад.  Поначалу  велась  одиночная
разведка и строился комплекс. Да, не менее двадцати.  Именно  тогда  он  и
пришел в комплекс.
     Подумать только - двадцать лет.
     Велимир закурил.
     Все-таки, было что-то не совсем  реальное  в  том,  что  он,  сидя  в
диспетчерском  кресле,  мог  побывать  в   любом   из   четырех   десятков
исследованных миров.  Это  давало  ему  странное  могущество.  Почему?  Он
обыкновенный,  средних  лет  мужчина.  Его  не  очень  любят  женщины.  По
воскресеньям он играет в гольф и  пьет  пиво.  Любит  хорошие  сигареты  и
неохотно бреется. Башмаки у него всегда стоптанные и  нет  времени  купить
новые. Вот это - он.
     Однако, надевая мнемошлем, Велимир становился диспетчером, отвечающим
за все случившееся с дорожниками в исследуемых  мирах.  Со  стороны  может
показаться, что работа у него легкая. Дорожники рискуют своими жизнями, он
же не рискует ничем. Только наблюдает и вмешивается лишь в крайнем случае.
Но кто другой сообщит  о  том,  что  вблизи  от  группы  рыщут  гигантские
кентавры, что пурпурные мидии готовятся выползти на сушу  или  что  нужная
дорога находится левее? А еще он должен знать все исследованные  миры  как
свои  пять  пальцев.  И  никогда  ему  не  удастся  попробовать   сладкого
дамайского сокограда, понюхать жемчужную орхидею, узнать, какова на  ощупь
вода великого безбрежного океана на Лорее. Только наблюдать, не более.
     Кроме того, иногда дорожники  гибнут.  И  даже  он  не  может  ничего
сделать. Остается - запоминать. В следующий раз это  знание  спасет  жизнь
другим.
     Велимир выпустил облачко  дыма  и  вспомнил,  что  лет  десять  назад
диспетчеров попытались заменить искусственным мозгом. Якобы у него реакция
лучше. Но в этом деле главное не реакция, а интуиция. Через  месяц,  когда
количество опасных происшествий  с  дорожниками  возросло  раз  в  десять,
искусственный мозг убрали.
     Ладно, пора за работу.
     Выпив чашку кофе, он выкурил еще одну сигарету и надел мнемошлем.
     Все шло хорошо. Две группы уже  вернулись  в  комплекс,  третья  -  с
Гормы, за которую он сильно боялся, только что выбралась на дорогу  миров.
Превосходно! Диспетчер проследил эту группу до самого конца. Он  наблюдал,
как дорожники перешагивали через окно и,  поприветствовав  стража,  шли  в
комнату отдыха. Стоило очередному дорожнику оказаться в комплексе,  у  нею
начинали исчезать последствия эффекта искажения. Кстати, это был  один  из
самых  странных  эффектов  дороги.  Тела  попавших  на  нее  людей  быстро
изменялись. Причем некоторые вдруг приобретали третью руку или второй нос,
у других лишь чуть-чуть изменялось лицо. Но стоило вернуться  в  комплекс,
как этот эффект пропадал. Правда, чем дольше человек находился на  дороге,
тем  медленнее  исчезали  его  последствия.  Из-за  этого   эффекта   всех
новичков-дорожников первым  делом  выводили  ненадолго  на  дорогу  миров.
Оставляли только тех, кто изменялся в пределах определенной нормы.
     Ученые, конечно, долго ломали над этой особенностью дороги головы, но
более-менее логичного объяснения  эффекту  не  нашли.  Лишь  страж  дороги
как-то по  пьяному  делу  сказал,  что  таким  образом  дорога  раскрывает
внутренний облик попавшего на  нее  человека.  Объяснение  было  неплохое.
Только Велимир не мог понять,  каким  образом  наличие  третьей  руки  или
обрастание черепашьим панцирем раскрывает внутренний мир?
     Велимир снял шлем и опять закурил.
     Да, объяснение стража ненаучное. Но что  мы  сделали  до  сих  пор  в
науке? Ну, потратили на исследования двадцать лет.  Ну,  угробили  чертову
уйму людей, исписали горы бумаги, сделали  целую  кучу  никому  не  нужных
открытий. А что толку? Может, и не надо никаких исследований?  Может,  для
того, чтобы понять дорогу, надо стать ее частью? Соединиться с ней? Почему
мы воспринимаем ее как загадку? Загадочных  вещей  нет  вообще,  есть  те,
которые трудно понять со своей колокольни. Стало  быть,  для  того,  чтобы
понять дорогу, надо отправиться по ней - куда глаза глядят?
     Велимир потушил окурок и налил  из  термоса  кофе.  Отхлебнув  первый
глоток, он поставил чашку на пульт и вдруг подумал, что  всего  лишь  пару
часов назад в этом кресле сидел мертвый Лапоног.
     Да, теперь можно посидеть и подумать о смерти Лапонога.  За  двадцать
лет Велимир видел этого добра достаточно. Правда - через  следящие  камеры
супершпиона. А вот эта была здесь. Хотя пять  лет  назад,  когда  они  еще
только начинали исследовать мир Горма, диспетчер Плащенос навел на  засаду
кракеозов группу из шести дорожников. Все они  погибли.  Никто  не  сказал
Плащеносу ни слова, потому что  на  дороге  бывает  все,  а  диспетчер  не
всемогущ. Он судил себя сам и сам же привел приговор в исполнение. Но даже
эта смерть была не здесь, а где-то там, на пригородной вилле.
     Да, подобного еще не было.
     Велимир снова попытался вспомнить лицо Лапонога, но лишь увидел,  как
два аварийщика снимают его тело с кресла. Вызывать реаниматоров смысла уже
не было. Тело куда-то унеси. Сутулый  особист  быстро  допросил  Велимира.
Очевидно, потом в диспетчерской еще что-то делали, может  быть,  измеряли,
фотографировали, составляли протоколы, но диспетчер этого уже не видел. Он
немедленно сел в кресло и надел мнемошлем. Вовремя. Тем троим,  на  Горме,
пришлось бы без его помощи худо.
     И все-таки, откуда взялась гадюка? Не  могла  же  она  заползти  сюда
через окно дороги? Нет, это невозможно. Значит, ее кто-то принес. Кто?
     Велимир отхлебнул из чашки. Кофе показался ему горьким.
     А ведь действительно, что - проще? Небольшая, прозрачная,  завернутая
в целлофан лепешка. Пронести с дороги - раз плюнуть.
     А потом, в удобный момент, неторопливо  пройти  по  коридору,  вынуть
сверток, сорвать целлофан, продержать десять секунд в руках... И совсем уж
просто распахнуть дверь, чтобы швырнуть  гадюку  внутрь.  Остается  только
захлопнуть дверь - и дело сделано.
     Кому же навредил Лапоног, что его решили убить таким  способом?  Жену
отбил? Дочь опозорил? Сто рублей не отдал? Что именно?
     Нет, никто из работников комплекса на это  не  способен.  Нужно  быть
совершеннейшим идиотом, чтобы убить диспетчера во время работы. Это  могло
кончиться смертью нескольких дорожников. Нет, местью это быть не могло.
     Велимир замер.
     Какая тут к черту  месть,  если  все  было  идеально  рассчитано?  Не
поторопись он, и гадюка успела бы развернуться полностью. Тогда -  смерть.
Учитывая, что диспетчерскую посторонние не посещают, у мнемогадюки  вполне
хватало  времени  построить  защитный  кокон.  В  этом  случае  с  ней  не
справились бы и недели за две. Соответственно, на этот  срок  прекратилось
бы и исследование дороги.
     Те, кто спланировал эту акцию,  не  учли  только,  что  он,  Велимир,
забеспокоится и придет раньше  обычного.  В  самом  деле,  не  обладай  он
способностью заглядывать в чужие мысли,  все  прошло  бы  без  сучка,  без
задоринки, по плану. Кстати, наверняка кто-то из комплекса подкуплен.  Бел
этого они обойтись просто не могли.
     Но все-таки кому это было нужно?


     Солнце светило им в глаза. Медвежонок и Птиц проснулись. Они  умылись
в ближайшем ручье, а потом пошли по дороге и почти сразу же наткнулись  на
заросли спелой малины. Насытившись, приятели тронулись дальше.
     В кронах деревьев пронзительно кричали невидимые птицы, а может, и не
только они. Пухленькие зеленокожие дриады  сидели  на  обочинах  дороги  и
нарезали пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи на аккуратные  дольки,
чтобы ночью залить их лунным светом и, добавив травку-буратинку,  получить
на завтрак вкусный салат. Птичка-врушка, прыгая с ветки на ветку и  смешно
помахивая двумя головами, увязалась было за  ним,  но  вдруг  отстала  для
того, чтобы рассказать встречным белкам про старого медведя.  Оказывается,
он принимает по утрам ванны из малины, а пчелы из черного улья  носят  ему
мед прямо в берлогу. И вообще...
     Край дриад кончился. По сторонам  дороги  потянулись  кривые,  словно
измазанные ржавчиной, кусты. Вскоре их сменили баодеды  и  баобабы.  Из-за
одного из них на дорогу вдруг выскользнула голубенькая,  почти  прозрачная
русалка, за которой топал телеграфный столб.
     Русалка посмотрела на Птица с медвежонком и улыбнулась. Остановившись
неподалеку, она вытянула тоненькую руку и что-то сказала на языке ручьев.
     Медвежонок и Птиц переглянулись и пожали плечами. Они не знали  этого
языка. Огорчившись, русалка топнула изящной ножкой, а телеграфный столб за
ее спиной изогнулся, как кобра, и зашипел.
     Птица осенило.
     Он вытащил из сумки на животе неизвестно каким  образом  завалявшийся
там кусок сахара и протянул его русалке. Она  просияла  и,  приблизившись,
жадно схватила белый ноздреватый кубик. Легкие, прохладные губы на секунду
прижались ко лбу Птица. Потом русалка вернулась под баобаб, и сунула сахар
в рот. Телеграфный столб радостно затрубил, и Птиц с  медвежонком  поняли,
что можно двигаться дальше.
     Часа через два дорога привела их к замку.  Вокруг  него  был  выкопан
ров, заполненный покрытой ряской водой, из которой кое-где торчали головки
лилий. Очевидно, вечерами  на  берегах  этого  рва  пели  лягушки,  широко
разевая рты и сладостно щуря круглые глаза, мечтая о  чем-то  радостном  и
прекрасном, стремительном и веселом, как, например, вкусная-вкусная  муха.
Подъемный мост был  опущен,  так  что  путники  могли  свободно  пройти  к
окованным железом воротам.  Прежде  чем  это  сделать  Птиц  и  медвежонок
остановились полюбоваться сложенными из  огромных  блоков  стенами,  из-за
которых торчали украшенные вымпелами шпили башен.
     - Пойдем? - спросил медвежонок.
     Птиц кивнул.
     Они протопали по подъемному мосту и остановились перед воротами.  Над
ними из-за стены выглядывал часовой. При виде Птица  и  медвежонка  он  не
издал ни звука, а стал с любопытством их рассматривать.
     Некоторое время была тишина.
     Наконец стражник  взмахнул  алебардой,  которую  держал  в  руках,  и
спросил:
     - Вам чего?
     Медвежонок толкнул Птица локтем в бок, и тот, прокашлявшись, начал:
     - Благородные путешественники просят принять  их  согласно  закону  о
гостеприимстве.
     - Ну, что же, - стражник покрутил длинный ус и  еще  раз  внимательно
оглядел их с головы до ног.
     - А вы точно благородные?
     - Благороднее не бывает, - хором уверили его друзья.
     - Хм, - с сомнением сказал стражник. - Неужели?
     -  Вот  тебе  истинный  крест!  -  воскликнул  Птиц.   Медвежонок   в
доказательство этого плюнул в сторону и три раза подпрыгнул.
     - Ну ладно! - стражник повернулся к друзьям спиной и громко объявил:
     - Благороднейшие путешественники просят крова!
     И сейчас же два звонких голоса закричали:
     - Пропустить, пропустить!
     - Велено пропускать, - сообщил друзьям стражник и, нагнувшись,  нажал
расположенный  под  правой  рукой  рычаг.   Створки   ворот   со   скрипом
распахнулись. Птиц и медвежонок увидели обширный, мощеный двор,  в  центре
которого находился колодец. Возле  него  стояли  две  девушки  в  розовых,
одинаковых платьях. Они были очень похожи, только одна  была  брюнетка,  а
другая блондинка.
     Удивленные Птиц и медвежонок не могли оторвать от них глаз, а девушки
тем временем подошли ближе и  дружно  улыбнулись.  Так  же  синхронно  они
провели руками по пышным прическам, проверяя все ли в порядке.
     Птиц и медвежонок радостно переглянулись.  А  девушки  уже  кокетливо
манили их за собой. Друзья пошли. Что им оставалось делать? Они  пересекли
двор, и поднявшись по  высоким  полустертым  ступеням,  вошли  во  дворец.
Дальше была  узкая  сводчатая  комната  с  увешанными  саблями  и  мечами,
тяжелыми   лоснящимися   от   масла   кольчугами,   блестящими    шлемами,
наколенниками, кривыми  и  прямыми  кинжалами,  длинными  боевыми  копьями
стенами. А еще на  них  висели  луки  и  колчаны,  прекрасные,  украшенные
резьбой рога и еще много чего.  Даже  не  дав  осмотреть  толком  все  это
богатство, друзей провели через комнаты с высокими и низкими потолками,  с
узкими окнами и вообще без окон,  освещаемые  даже  днем  дрожащим  светом
факелов, со стенами, украшенными портретами давно умерших предков.
     Уф, наконец-то они пришли.
     Их привели в зал, где были удобные сиденья и  низенький,  уставленный
кувшинами с вином и закусками  стол.  Девушки  предложили  им  присесть  и
выпить. Птиц и медвежонок снова переглянулись.
     Вино было отменное, закуска что надо, девушки красивые.
     Эх, гуляй!
     Через полчаса друзья осушили  уже  по  третьему  кубку,  узнали,  что
прекрасные властительницы замка сестры-близняшки, что их  зовут  Бланка  и
Бьянка, что они не замужем и вообще не прочь... но только  с  благородными
путниками. Под действием вина Птиц и Медвежонок расхрабрились.  Медвежонок
подсел поближе к блондинке Бьянке и стал ей  нашептывать  на  ушко  что-то
интересное. А она весело смеялась и даже не стала протестовать, когда лапа
медвежонка, как бы случайно, перекочевала с края стола на ее талию. В  это
время Бланка подсела поближе к Птицу  и  стала  ему  рассказывать  историю
своего рода. О том, как их великий предок граф  дю  Заоликан,  тот  самый,
которого за победы над винными погребами и  дамскими  подвязками  прозвали
"неистовым",  который  в  присутствии  венценосного  повелителя  осмелился
высказать некое  суждение  об  одной  части  туалета  данной  особы,  надо
сказать, действительно небрежно застегнутой,  за  что  и  был  лишен  всех
орденов, медалей  и  владений,  остановил  однажды  своего  разгоряченного
быстрой ездой коня на крутом берегу реки, называемой  местным  населением,
живущим в основном ничегонеделаньем и сбиванием разными предметами груш, в
честь какого-то из местных духов - Лаурой.
     Спешившись, граф подошел к самому обрыву и  долго  глядел  на  бурные
речные воды, на угрюмый  лес  на  противоположном  берегу,  на  изрезанное
верхушками сосен и в агонии проваливавшееся за горизонт солнце. Неожиданно
повернувшись к своим  спутникам,  разглядывая  их  недобрыми  прищуренными
глазами, подкручивая начинающие седеть усы, дю Заоликан вдруг сказал:
     - Здесь! Именно здесь будут возвышаться  гордые  стены,  за  которыми
взрастут мои потомки.
     В подтверждение своих слов он топнул ногой. В  ту  же  секунду  кусок
берега, на котором стоял дю Заоликан, обвалился. Даже неожиданное  купание
не изменило намерений графа, да и то сказать, не зря же его герб  украшали
слова "Стою на своем до самой  смерти".  Через  пару  лет  на  этом  месте
действительно вырос замок. Воды Лауры  наполнили  выкопанный  вокруг  него
ров, и жизнь пошла своим ходом...
     Птиц вынырнул из этого нежного, обволакивающего, вкрадчивого  голоса.
Какие-то мысли кружились у  него  в  голове.  Ему  обязательно  надо  было
понять, за что же мы так любим женщин? И не важно,  как  они  выглядят.  В
роскошном открывающем точеные плечи платье или же они  покрыты  перьями  и
имеют  прекрасную  голову,  с  удивительно   пропорциональным   клювом   и
чудеснейшим на свете хохолком. Главное - они женщины...
     А Бланка продолжала рассказывать про то, как местные  жители,  узнав,
что с некоторых пор являются вассалами дю  Заоликана,  отнеслись  к  этому
известию более-менее спокойно, правда, хотели было для порядка побунтовать
и даже повесить парочку графских эмиссаров, но тут подошло  время  сшибать
груши, а потом появились другие заботы, а потом предпринимать что-то  было
уже совершенно неприлично. Да и граф был  не  прост.  С  целью  завоевания
авторитета  у  местных  жителей  он  научил  их  гнать  грушевый  самогон,
пришедшийся, кстати, им по вкусу.
     Так что в скором времени все устроилось, и наступила  так  называемая
мирная жизнь, состоящая из множества привычных занятий, как  то:  попойки,
охота, турниры, рождение детей, ссоры с хамами-соседями, утренние чаепития
и так далее...
     В жены граф взял дочку предводителя местных жителей, чем основательно
укрепил свою власть. Свежеиспеченная графиня была молоденькая, красивая, а
на супруга глядела с обожанием. Что еще надо для образцовой графской жены?
Не прошло и десятка лет, как двор замка и все  окрестные  леса  звенели  и
стонали  от  криков  и  неисчислимых  проказ   сыновей   неукротимого   дю
Заоликана...
     Чувство опасности.
     Птиц с усилием вырвался из плена медового голоса Бланки  и  посмотрел
на медвежонка, со странной улыбкой пытавшегося расстегнуть корсаж  задорно
хихикавшей и делавшей вид, что сопротивляется, Бьянки.
     - Господи, а я-то!..
     Птиц неожиданно обнаружил, что его  собственные  руки  уже  некоторое
время довольно забавным  образом  блуждают  в  вырезе  платья  Бланки.  Он
испугался. Это было очень, очень  странно.  Птиц  хотел  вскочить,  что-то
сделать, но тут Бланка погладила его руку и, расстегнув  верхнюю  пуговицу
своего корсажа, чтобы ему было удобнее, стала рассказывать дальше  историю
своих предков, пировавших и воевавших в полной уверенности,  что  все  это
будет вечно, по крайней мере пока мышь, в которую могущественный  Ма-Хо-Ка
превратил злого бога  Рдуна,  не  перегрызет  яшмовый  столб,  на  котором
покоится небо.
     Чувствуя, что снова проваливается в розовый  сироп  ее  голоса,  Птиц
хотел было вспомнить что-то важное, но не успел... А Бланка повысила голос
и стала рассказывать о  том,  как  девятый  граф  дю  Заоликан  по  кличке
Хромоногий, налакавшись  грушевого  самогона,  проиграл  своему  соседу  в
нормандский пикет ползамка. Казалось, тут и пришел конец славному роду  дю
Заоликанов, так как гнусный сосед являлся за своей половиной замка чуть ли
не каждую неделю и уже  стал  грозить  судебным  разбирательством.  Но,  к
счастью, Хромоногий, вернувшись с ночной ловли раков, слег и  в  одночасье
умер. К власти пришел его  сын,  десятый  граф  дю  Заоликан  по  прозвищу
Куриный огузок. Это был суровый властитель. Он немедленно заявил,  что  за
долги папаши он не в ответе, а если настырный  сосед  не  прекратит  своих
смехотворных поползновений, то пустить  ему  "красного  петуха"  -  плевое
дело. Сосед подумал-подумал, прикинул, что Куриный огузок  выполнить  свою
угрозу вполне способен, да и отступился. И правильно сделал...
     - Конечно!
     Птиц резко встал и, словно пытаясь взлетать, взмахнул руками.
     - Все, я сказал - все!
     Он увидел медвежонка,  который,  оторвавшись  от  Бьянки,  ошарашенно
крутил головой. На мордочке у него было написано удивление.
     А Птиц вдруг понял, что им нужно бежать. Потому, что  тут  опасно.  В
чем кроется опасность, Птиц не хотел знать. Но он был уверен,  что  бежать
нужно немедленно.
     Как?
     Наверное, из замка их так просто  не  выпустят.  Ну,  это  ничего,  в
первый раз что ли? Надо схитрить. Краем глаза Птиц увидел, как у Бьянки во
рту что-то блеснуло. Словно бы клык?
     Так, теперь нужно вывернуться, сделать вид,  что  они  ни  о  чем  не
догадываются.
     Пытаясь пошутить, Птиц сморозил какую-то глупость. Поздно!  Бьянка  и
Бланка вскочили. Платья у них  снова  были  застегнуты  на  все  пуговицы.
Одновременно, словно роботы, близняшки  достали  широкие  черные  ленты  и
завязали себе глаза. Птиц и медвежонок остолбенели от удивления.
     Между тем сестрички с повязками  на  глазах,  широко  расставив  руки
приближались к друзьям.
     - Ага! - крикнул Птиц. - Жмурки! Это уже лучше!
     Они с медвежонком повернулись и побежали прочь. Бланка  и  Бьянка  не
отставали ни на шаг. Они бежали все теми же коридорами и  переходами,  где
стояли цветочные горшки со странными растениями, широкими залами, со  стен
которых  им  улыбались  бесконечные  портреты  дю  Заоликанов.   Казалось,
портреты что-то шептали, словно хотели предупредить, но на  то,  чтобы  их
послушать, не было времени. Бланка и Бьянка наступали им на пятки.
     Задыхаясь, медвежонок и Птиц выскочили во  двор.  Ворота  замка  были
заперты. Мельком они посмотрели на стражника. Он  показался  им  странным,
каким-то не таким. Но главное было не в этом.  Главное  было  в  том,  что
выбраться из замка не представлялось никакой возможности. Не прыгать же  с
высокой стены вниз? И к этому добавлялось странное  ощущение,  что  каждая
стена замка смотрит на них, следит за каждым их шагом, как следит  кот  за
беспечной мышкой. Похоже, на этот раз они действительно крепко влипли.
     Птиц огляделся и, увидев раскрытую дверь  погреба,  бросился  к  ней.
Медвежонок не отставал.
     В лицо им  пахнуло  сыростью  и  плесенью.  Гнилые  ступени  чуть  не
обломились под ними, а друзья, не  замечая  этого,  стрелой  летели  вниз,
чувствуя, что главное сейчас выиграть во что бы то ни стало время.
     Подвал был уставлен огромными, поросшими мхом бочками. Кран  у  одной
был завернут неплотно и на землю  медленно  сочились  янтарные  капли.  На
какую землю?
     Птиц наклонился, чтобы лучше рассмотреть, и замер.  Пол  погреба  был
покрыт поникшей травой. Это была не  хилая  белесая,  выросшая  в  темноте
травка, а обыкновенная, сочная, знавшая солнце трава.  Получалось,  что  в
полутьме подвала она оказалась лишь несколько дней назад. Боже, а вон  там
виднеется придавленная стеной тоненькая березка!
     Что это!
     Медвежонок схватил его за руку и закричал:
     - Прячься, они уже здесь! Надо запутать их среди бочек!
     И тут Птиц очнулся. Две пары тонких, но, наверное, очень сильных  рук
уже тянулись к нему. Под черными повязками насмешливо улыбались похожие на
кровавые раны рты. Медвежонок тянул Птица куда-то за бочки, но  тот  вдруг
резко вырвался и шагнул навстречу близняшкам.
     Какая разница?
     Птиц резко метнулся в сторону, поднырнул под жадно  нашаривавшие  его
руки и рванул по лестнице вверх. Сзади, тяжело пыхтя, ломился  медвежонок.
А внизу слышался разочарованный вой.
     Быстрее, быстрее вверх!
     Лестница кончилась. Друзья буквально вывалились на широкий двор замка
и остановились. Ворота были по-прежнему закрыты, и страж,  глядя  на  них,
загадочно улыбался.
     Что же делать?
     Они слышали, как близняшки карабкались из подвала и еще вместе с ними
шел кто-то скрипевший когтями по плитам стен, издававший глухое  ворчание.
Стражник нацелил на приятелей короткое, с широким  наконечником  копье.  И
тут только Птиц увидел, что у него нет ног. Стражник, словно  цветок  рос,
из стены! Птицу стало ясно все.
     - Смотри! - закричал он, показывая вверх.
     Медвежонок поднял голову и обомлел. Шпили замка извивались и тянулись
вверх, словно вставшие на хвост змеи. А навстречу им,  возникая  прямо  из
неба, падала огромная, усеянная сталактитами масса.
     - Все, - едва слышно прошептал Птиц. - Это все.
     Сомнений больше не было. Это был четырехмерный акулоид. Птицу еще  не
приходилось с ним сталкиваться, но из рассказов других странников он знал,
что акулоиду прикинуться замком ничего не стоит. Он  еще  и  не  на  такое
способен. Не было никаких сомнений, что сверху на них  опускается  его  до
поры до времени прятавшаяся в четвертом измерении часть.
     - Что делать? - растерянно спросил медвежонок.
     - Что? - озлился Птиц. - Все, отпрыгались, пришла пора помирать.
     Копье стражника просвистело возле головы  медвежонка.  Птиц  отчаянно
погрозил кулаком опускавшейся на них массе и в  очередной  раз  огляделся.
Ворот уже не было, они стали стеной, а если вернее,  то  уже  и  стены  не
было.  Вместо  нее  теперь  колыхалось  что-то  мертвенно-бледное,  живое,
покрытое броневыми пластинками и бляшками. Между  тем  опускавшаяся  часть
акулоида закрыла небо. Сталактиты  превратились  в  сверкающие  зубы.  Еще
секунда...
     -  Мама!  -  тоненько  закричал  Птиц.  Рядом  с  ним  медвежонок,  с
искаженной от ужаса мордочкой, как зачарованный, смотрел вверх...
     Что-то мягкое и цепкое опустилось им на спины.  В  следующую  секунду
лязгнули зубы. Поздно. Невидимая рука  выдернула  Птица  и  Медвежонка  из
пасти  акулоида  и  понесла  над  лесом,  пытавшимся  дотянуться  до   них
остроконечными пальцами елей. Шиш с маслом!
     Они летели все быстрее  и  быстрее.  Неизвестно  куда.  Хотя,  почему
неизвестно? Вот перед  ними  гостеприимно  открылось  окно,  и  они  мягко
приземлились на дорогу миров...


     Велимир облокотился о пульт.
     А ведь это же  просто!  Хрустальные  гадюки  водятся  только  в  мире
Алколь. В свернутом  состоянии  гадюку  можно  держать  не  более  недели.
Остается узнать имена дорожников, побывавших  в  этом  мире  за  прошедшую
неделю.
     Дав  компьютеру  задание,  он  снял  с  пульта  небольшого  костяного
крокодильчика и стал его рассматривать. Крокодильчик  был  толстенький,  с
короткими кривоватыми лапками и хитрой мордочкой.
     Кто же его подарил? Вроде бы  Абузар  в  благодарность  за  помощь  в
Хронской черной башне.
     Компьютер выдал ответ минут через пять.
     Итак,  за  прошлую  неделю  в  мире  Алколь  была  лишь  одна  группа
дорожников  из  трех  человек.  Работала  она  там  двое  суток.   Вполне,
достаточно, чтобы набрать хоть мешок хрустальных  гадюк.  Трое:  Намгаджа,
Ансаф, Дангнур. Безусловно, Велимир их знал. Намгаджа  работал  дорожником
уже восемь лет, Ансаф - пять и Дангнур - три.  Кто  же  из  них  подбросил
гадюку? Но откуда он может знать? Да и его ли это дело?
     В  конце  концов,   можно   побиться   об   заклад,   что   настоящее
квалифицированное расследование этого происшествия уже идет. И  занимается
им бригада следователей, наверняка,  они  уже  получили  кипу  материалов,
фотографий, описаний. Только, какой им с этого толк?  Внутрь  комплекса-то
их больше не пустят. А пока они докопаются в  чем  дело  -  пройдет  много
времени. Велимир же чувствовал, что разобраться в этом  деле  надо  именно
сейчас. Вообще, по идее, он должен позвонить куда  нужно  и  рассказать  о
своих догадках. Вот  только  не  сделает  он  этого.  Можно  еще  пойти  к
верховному друиду Мутру и переложить это дело на его плечи. Да нет, у него
сейчас и своих забот - полон рот. Ему сейчас нужно  немедленно  придумать,
как сделать, чтобы на комплекс не наложили  руку  пистолетчики.  Уж  им-то
этот случай на руку. Тем, кто будет решать судьбу комплекса, тоже. Вообще,
если комплекс попадет им в руки, кое у кого гора упадет с плеч.
     Нет, верховному друиду он, конечно, обо всем сообщит, поскольку он  -
главное в комплексе лицо, но только потом, когда дело немного прояснится.
     Велимир задал компьютеру еще один вопрос и, получив  ответ,  что  все
трое интересующих его дорожников  находятся  в  комплексе,  удовлетворенно
хмыкнул.
     Придется прогуляться.
     Выходя из диспетчерской, он оглянулся, проверяя, все  ли  обесточено.
Все.
     Коридор был пуст. Он  прислушался.  Тишина.  Закурив,  Велимир  вдруг
заметил, как в дальнем  конце  коридора  возле  двери  с  цифровым  замком
мелькнула бесформенная тень и тотчас же  исчезла.  Что  это?  Нет,  похоже
показалось. Коридор был по-прежнему безмолвен и пуст.
     Диспетчер двинулся вперед, мимо дверей кабинетов и служб. Он дошел до
дежурки и возле ее  стеклянной  стены  остановился.  Находившийся  за  ней
Сизоносен задумчиво и  самоуглубленно  тыкал  пальцем  в  датчик  пожарной
сигнализации. Убедившись, что это  не  приносит  никаких  результатов,  он
вытащил из кармана коробок спичек, зажег одну и поднес к датчику.
     Велимир заинтересовался.
     Спичка догорела до конца, а датчик так и не  сработал.  Разочарованно
махнув рукой, Сизоносен уселся в стоявшее неподалеку кресло и открыл книгу
с нарисованным на обложке элегантным мужчиной в широкополой шляпе. Фамилию
автора закрывал толстый  палец  Сизоносена,  а  вот  название  можно  было
прочитать довольно свободно "Золотой вампир в стране зомби".
     - Н-да, - сокрушенно покачал головой Велимир.
     Должность дежурного была самой настоящей синекурой. В случае  тревоги
он обязан был набрать на пульте одну из пяти возможных  комбинаций,  и  на
этом его  обязанности  заканчивались.  Учитывая  это,  можно  понять,  что
проблема "свободного времени"  была  для  Сизоносена  первостепенной.  Как
правило, на этой работе долго не задерживались. Один Сизоносен продержался
целых тринадцать месяцев, но это было уже что-то невероятное.
     Велимир  вздохнул.  Пройдя   дальше,   к   комнате   дорожников,   он
прислушался.
     Прекрасно. Оттуда  доносился  негромкий  разговор.  Рывком  распахнув
дверь, диспетчер вошел внутрь. Все дорожники были здесь. Впрочем, не  все,
Дангнура не хватало. Интересно, где он?
     Комната отдыха, благодаря усилиям декораторов, походила на пещеру.  С
потолка свешивались сталактиты,  из  пола  торчали  сталагмиты,  неровные,
обделанные под мрамор  стены  белели  известковыми  потеками.  Светильники
походили на друзы драгоценных камней. О том,  что  это  все-таки  комната,
напоминало лишь несколько вполне уютных, расставленных вдоль стен кресел и
диванчиков. На них-то и сидели дорожники. Ближе всех ко входу  был  только
что вернувшийся с дороги Берг. Уши у него уже приобрели нормальную  форму,
а вот нос укорачивался медленнее и все еще походил на штопор. Дальше сидел
Свин, массировавший расположенный на лбу третий  глаз,  чтобы  он  исчезал
быстрее. С другими из недавно вернувшихся дорожников все было  в  порядке,
если не считать Мори, уныло разглядывавшего свою семипалую руку.
     А Дангнура нет. Странно. Впрочем, можно начать и с двух других.
     Замолчавший при появлении  Велимира  дорожник  Крабут  нервно  дернул
плечом и, продолжая прерванный рассказ, стал  объяснять,  на  какие  штуки
способен водяной старх, если его неожиданно спугнуть. И что от него  можно
спастись лишь с помощью цветка пурпурной лилии.
     Велимир уселся в ближайшее пустое кресло, на спинке  которого  висела
чья-то  куртка-ураганка,  и  закрыл  глаза.  Словно  игрок  перед  началом
шахматной партии перебирающий собственные  фигуры,  он  коснулся  сознаний
всех находившихся в комнате. Он почувствовал мысли Берка,  беспокоившегося
за свою приболевшую дочку. А вот Свин, хотя и знал наверняка,  что  третий
глаз у него исчезнет, все же в глубине  души  побаивался  остаться  с  ним
навсегда. Потом Нломаль, Мори...
     Медленно-медленно,  осторожно-осторожно  Велимир  проник  в  сознания
Намгаджи и Ансафа. Понимая, что нужно действовать как можно незаметнее, он
затаился, вслушиваясь в их мысли и чувства. Ничего особенного.
     Как  же  их  проверить?  Как  сделать  так,  чтобы  они  подумали   о
хрустальной гадюке?
     - ...и самое главное,  чтобы  осминоха  не  укусила  синеживотика,  -
говорил Нломаль. - Если укусит -  все,  можешь  считать  вечернюю  кадриль
несостоявшейся. Верховный герцог не подарит  тебе  жемчужную  перчатку,  а
через сутки тебя вообще выкинут за крепостную стену. Так вот, а я как  раз
отвлекся на одну... впрочем, неважно, главное, что чуть не проморгал...
     Придумал!
     Велимир стукнул  кулаком  по  подлокотнику  кресла  и  громко,  чтобы
слышали все, сказал:
     - Черт, ну кто же мог подбросить гадюку?
     Гробовая тишина.
     Ну же, ну... Чего же вы?... Нет.
     Велимир облегченно вздохнул. Реакция Намгаджи и Ансафа на  его  слова
была обычной; удивление, сочувствие и больше  ничего.  Это  были  не  они.
Тогда кто же? Неужели Дангнур?  Да,  теперь  остался  только  он.  Кстати,
забавно будет, если окажется, что и он тут ни при чем? А вот это еще  надо
доказать. Где он?
     Можно  было,  конечно,  пошарить  по  комплексу  прямо   отсюда,   не
поднимаясь с кресла, но диспетчер  знал,  что  сейчас  у  него  ничего  не
выйдет. Слишком уж много случилось с ним событий  за  последние  несколько
часов. Он чувствовал, как из глубин его сознания поднимается  усталость  и
неуверенность. Да, в таком состоянии  зондировать  комплекс  не  стоит.  В
конце концов можно обойтись и без этого. Комплекс  небольшой,  и  Дангнуру
деться из него некуда.
     Кто-то передал ему бокал, и Велимир отхлебнул ледяного  апельсинового
сока.  Дорожники  молчали  еще  несколько   секунд,   потом   стали   тихо
переговариваться.
     - Да, так вот, - продолжал Нломаль. - Чувствую, осминоха  его  сейчас
укусит. А этого никак нельзя допустить. Я еще герцогу шкатулку не подарил,
ну помните, над которой наши техники целый месяц корпели. Ну тут я и...
     Велимир снова задумался.
     Дангнур.  Ниже  среднего  роста,  но  чрезвычайно  сильный.  Глаза  -
неспокойные. И еще, судя по  его  рассказам,  слишком  много  вокруг  него
увивается  девушек.  Хотя  редкий  мужик  на  словах   не   преувеличивает
количество своих любовных приключений.
     Ладно, хватит  об  этом.  Надо  подумать  о  чем-то  другом.  Велимир
вспомнил свою квартиру. Четыре стены,  в  которые  он  возвращается  после
дежурств, где не знает, чем себя занять,  чувствуя,  как  с  каждым  годом
окружающий, не принадлежащий комплексу мир отдаляется,  становится  чужим.
Может быть, и Смеяна ушла, распознав женским чутьем, что Велимир с  каждым
годом все более принадлежит не ей, а дороге? Женщины, они такие.  Для  них
мужские занятия - чепуха, по сравнению с домом, семьей. Может, они  правы?
Может, действительно все объяснения о том, что они работают в комплексе на
благо народа (какого?), на благо планеты  (зачем  это  ей?),  на  всеобщее
благо (а нужно  ли  оно?),  только  слова?  Может,  они  эти  исследования
проводят лишь для себя? И эта возня  с  комплексом  что-то  вроде  детской
игры-"войнушки" для взрослых? Конечно, на другом уровне, хотя  бы  потому,
что в случае проигрыша катят своими и чужими жизнями, но игра?
     Совершенно ясно, что еще  лет  сто  из  дороги  ничего  реального  не
выжмешь. Даже не стоит пытаться. Хуже будет. Потому что дорога  -  стихия,
непонятная и неуправляемая. Они могут потратить  на  исследования  сколько
угодно времени, заполнить фактами горы бумаг и не продвинуться ни на  шаг.
Потому что не понимают главного - принципа, по которому существует дорога.
Поймут ли они его когда-нибудь?
     Скорее  всего,  они  исследуют  неправильно.  Нельзя  понять  что-то,
наблюдая со стороны. Нужно умудриться стать частью этой дороги. Вот  тогда
можно что-то понять. Наверняка можно.
     Вот он, диспетчер, потратил двадцать лет на то, чтобы вытаскивать  из
гиблых ситуаций дорожников, которые попадают в них потому, что  ничего  нс
знают о природе дороги. Это может продолжаться до  бесконечности.  И  кому
это нужно? Мне? Им? Людям?
     Он допил сок и поставил бокал на пол.
     Может,  бросить  эту  работу  к  чертям  собачьим?  Вернется  Смеяна.
Наверное, она еще ждет и надеется. А если даже и  не  ждет,  то  на  свете
много женщин, только и мечтающих о таком, как он,  отчаявшемся,  сломанном
жизнью мужчине, энергии которого,  впрочем,  вполне  хватит  на  постройку
маленького семейного рая для жены и детей. В конце концов, женщинам не так
уж и важно, какие мы. Они любят в нас отцов своих  будущих  детей.  И  мы,
кстати, любим женщин за то, что они похожи на детей. Они это знают и умело
притворяются такими, какими мы их желаем видеть. И нет тут  с  их  стороны
никакой корысти. Это природа. Она управляет нашими поступками и желаниями.
Даже легенды о загадочной женской логике не  имеют  под  собой  оснований.
Женской логики нет. Есть логика природы.  Разумен  ли  человек  настолько,
насколько он старается казаться? Ведь, если  подумать,  то  большую  часть
своих поступков мы делаем, повинуясь природе. Может быть...
     Он очнулся и посмотрел по сторонам. Дорожники не хотели встречаться с
ним глазами. Может быть, потому что погиб не кто-то из них,  а  диспетчер.
Наверное,  для  них  в  этом  было  что-то   мистическое,   вроде   гибели
бога-охранника. А боги не должны умирать. Они могут забыться и  исчезнуть,
но только не умереть.
     Велимир откинулся на спинку кресла и вдруг почувствовал, что  на  ней
что-то висит. Куртка-ураганка. Чья?
     Дангнура, чья же еще? Отсутствует только он. Забавно, в  этом  кресле
недавно сидел Дангнур. А потом ушел, забыв ураганку. Забавно!
     Обдумывая  это,  Велимир  аккуратно  снял  куртку  с  кресла  и  стал
исследовать ее карманы. Он совершенно забыл о том, что  это  может  кто-то
увидеть. А вспомнить не успел, потому что почти  сразу  нащупал  в  правом
кармане что-то мягкое и скользкое.
     Целлофановый пакет. Пустой.
     Да нет, не может быть. Не может быть...
     Велимир осторожно понюхал пакет.
     Да нет же, так не быва...
     От пакета  несло  горьковатым,  йодистым  запахом.  Его  нельзя  было
перепутать ни с каким другим. Это был запах хрустальной гадюки.


     Розовый жук теребил Птица за руку и  нудно  бормотал,  что  хотел  бы
познакомиться как можно ближе с такими прекрасными созданиями,  как  он  и
медвежонок. Рассеянно цыкнув на него, Птиц стал  думать  о  том,  что  вот
сидит он, Птиц, на этой самой дороге  миров  и  вроде  бы  все  прекрасно.
Только как бы узнать, что же действительно с ними произошло. По  идее  они
должны  били  погибнуть,  и  сейчас  тихо-мирно  перевариваться  в  животе
четырехмерного акулоида, просматривая  сладкие  довоенные  сны  и  напевая
идиотскую песенку о том, как у Мэри был барашек, получивший эту кличку  за
любовь к барам и модному танцу шек.
     Что за сила выдернула их из мира акулоида и вернула на дорогу? Почему
это случилось?  Хотя,  впрочем,  на  дороге  миров  бывают  вещи  и  более
странные. Все же, ему очень хотелось в этом разобраться. Может, из-за  еще
не потерянной надежды как-нибудь найти ответы на некоторые вопросы? Кто он
такой? И зачем он? Как оказался на дороге? Куда идет? Что ищет?
     Достоверно он знал только, что есть он, есть  дорога,  и  он  по  ней
идет. Кроме  того,  били  детские  воспоминания,  но  с  ними  происходили
странные вещи.  Например,  сейчас  он  знал  о  них  только  то,  что  они
существуют, но какие они - вспомнить не мог. Когда же  это  произошло?  Да
перед самым нападением акулоида. Точно.  Может  быть,  спасшая  его  сила,
одновременно их и прихватила? Как плату за спасение?
     Он погладил ладонью голову и снова задумался....
     А еще про дорогу миров говорят, будто бы по ней нельзя путешествовать
больше трех лет. Якобы с теми, кто пересек трехлетний  барьер,  происходят
ужасные вещи. Нет, это выдумка. Они с медвежонком идут  по  дороге  больше
трех лет, и до сих пор ничего страшного не случилось. Правда... А вдруг их
спасла именно дорога миров? А ведь если так... То что же? Но все-таки...
     Птиц разозлился.
     Трусишь ты, братец. Испугался?  Ну  да,  еще  бы,  такая  знакомая  и
привычная дорога миров подкинула  непонятную  штуку?  Что  теперь  делать?
Сидеть и ждать у моря погоды? Не слишком ли шикарно? Дудки!
     Встав, он резко  взмахнул  руками,  да  так,  что  от  нею  испуганно
шарахнулся   пристроившийся   рядом   рыбокентавр.   Сидевший   неподалеку
медвежонок-панда  оторвался  от  созерцания  резвившихся  на  краю  дороги
хвойных лохов и бросил на него вопросительный взгляд.
     - Пора! - сказал Птиц.
     - Пора, - согласился с ним медвежонок и суетливо встал. Они поглядели
друг другу в глаза, и Птиц со страхом понял, что медвежонок сейчас думал о
том же самом, что и он.
     Черт, какой в этом смысл?
     Молча они пошли по дороге и  почти  сразу  наткнулись  на  выворотня.
Друзья остановились, не в силах оторваться от созерцания его безмятежного,
абсолютно счастливого  лица,  пустых  глаз  и  безостановочно  двигавшейся
метлы. Да уж, метлой он  работал  безупречно,  аккуратно,  сметая  к  краю
дороги скопившийся на ней мусор. Неожиданно черты лица выворотня дрогнули.
Словно плавящийся парафин, он потек вниз. Через  секунду  выворотень  стал
раза  в  два  меньше  ростом,  утратил   человеческие   очертания,   потом
превратился в кучу белого, вяло шевелящегося студня.
     - Ух ты! -  произнес  Птиц  и,  выдрав  у  себя  из  хвоста  перышко,
задумчиво его сжевал. Медвежонок же,  напротив,  смотрел  на  происходящее
спокойно, будто видел подобное сотни раз.
     - Видал? - возбужденно спросил Птиц, не  в  силах  оторвать  глаз  от
медленно исчезавшей, теперь уже небольшой, белой лужицы.
     - Ну конечно, - медвежонок сел и неторопливо почесал у себя за  ухом,
точь-в-точь как это делают собаки. - А ты разве никогда до этого?..
     Птиц отрицательно помотал головой.
     - Это ты зря, - медвежонок зевнул. - С  годик  назад  я  видел  и  не
такое. Ты когда-нибудь о дорожных крестьянках  слышал?  Нет?  Тогда  тебе,
действительно, повезло. Как ты думаешь, почему этих назвали выворотнями?
     - Наверное, потому что они словно бы вывернуты, словно  бы  постоянно
смотрят внутрь себя.
     - Ничего подобного. Их назвали выворотнями  вот  за  это.  Подметают,
подметают, а потом как вывернутся наизнанку - и внутрь дороги. Вот  они-то
уж знают про нее все. Но не скажут.
     - А-а-а! - протянул Птиц и опять озлился, подумав, как  ему  все  это
недоело. И дорога, и ее тайны, и вообще - все.
     Ему захотелось чего-то своего: гнезда, пещеры,  пристанища.  Главное,
чтобы он был там хозяином. Чтобы можно было вернуться и, отдыхая, знать  -
это твое. И вообще, плевал он с высокой  колокольни.  Нет  у  него  больше
охоты путешествовать. Вот только найдет подходящее  местечко.  Вот  только
найдет...
     Птиц круто повернулся и пошел дальше, даже не проверив, следует ли за
ним медвежонок. Сейчас было не до него. Однако чем  дальше  он  уходил  по
дороге,  тем  лучше  понимал,  какими  наивными  мечтами  были   мысли   о
собственном доме. Ничего подобного никогда не будет. Будет дорога, ставшая
для него сейчас, когда он потерял  даже  прошлое,  всем:  домом,  пещерой,
гнездом.
     Тут он вспомнил про медвежонка и оглянулся. Тот был рядом.  Наверное,
он понял, что Птицу сейчас плохо, и оставил его в покое. Кстати, мудро.
     Птиц улыбнулся медвежонку, а медвежонок улыбнулся Птицу, и дальше они
шли уже рядом.
     А дорога все тянулась вдаль,  и  где-то  там  в  бесконечной  черноте
превращалась в золотистый, постепенно пропадающий волосок. Кто  только  по
ней не шел! Мимо Птица с медвежонком то и дело пробегали  ослоухие  гримсы
из мира, где огромное  в  полнеба  солнце  светит  круглые  сутки,  шагали
плоскостопые топотуны из мира, в котором настолько перепуталось прошлое  и
будущее, где время выкидывает поистине чудовищные штуки,  куда-то  спешили
гоны в серо-зеленой одежде, с нашитыми на спине символами "инь"  и  "янь".
На головах гонов задорно торчали треугольные  шляпы,  на  боку  у  каждого
висела здоровенная сумка из свинской кожи, украшенная замысловатым гербом.
     Приятелям  нужно  было  куда-то  свернуть,  выбрать  подходящий  мир.
Впрочем, не все ли равно? Каждый мир по-своему хорош  к  интересен,  точно
так же, как и по-своему плох. Не бывает идеальных миров. А раз так,  то  и
выбирать нечего. Сворачивай в первый же попавшийся.
     Так они и сдавали. Вернее  говоря,  это  Птиц  свернул  в  первый  же
попавшийся им мир, а медвежонок просто за ним последовал. Может быть,  они
это сделали зря. Может, - нет. А может...


     Вот это да! Да ведь подбросив гадюку Дангнур,  по  идее,  должен  был
первым делом избавиться от этого пакета. Почему же он этого не сделал?  Не
было времени? Хотя пакет ему могли и  подбросить.  Нет,  вряд  ли.  Скорее
всего, это - простая небрежность. Или же Дангнур был  твердо  уверен,  что
обыск в комплексе делать не будут. Почему? Может быть, он точно знал,  что
вслед за акцией с хрустальной гадюкой будут события,  которые  не  оставят
времени на обыск? Что же еще может стрястись?
     Ладно, что будет, то будет. А пока надо отыскать самого  Дангнура.  В
одиночку с ним не справиться. Значит, надо взять кого-то в помощь. Кого?
     Он осмотрелся. Напротив Велимира  сидел  рыжеволосый,  угрюмого  вида
дорожник  -  Нломаль.  Человек  надежный  на  сто  два  процента.  Велимир
наклонился к нему и вполголоса сказал:
     - Слушай, мне пора в диспетчерскую.  Проводи,  есть  дельце  на  пару
минут.
     Вставая, он незаметно сунул пресловутый пакет в карман.
     - В обществе секретов нет, - буркнул было Нломаль, но, встретившись с
Велимиром глазами и осознав, что дело нешуточное, тоже встал.
     Когда  они  очутились  в  коридоре,  диспетчер  быстро  оглянулся   и
вполголоса спросил у Нломаля:
     - Ураганка, висевшая на спинке кресла, в котором я сидел, Дангнура?
     Нломаль кивнул.
     - Ну, тогда понюхай! Вот это я нашел в ее кармане.
     Велимир  протянул  Нломалю  пакет.  Тот  его  осторожно  понюхал   и,
ошарашенно шевельнув губами, спросил:
     - Он?
     - Похоже,  -  пожал  плечами  диспетчер.  -  Хотя...  Пакет  могли  и
подбросить. Как бы то ни было, но проверить это надо обязательно.
     - Так, - лицо Нломаля посуровело. - Мы это проверим. Сейчас. И не дай
Бог...
     Руки его шевельнулись, как будто он отвинчивал колпачок  у  невидимой
фляжки.
     - Где он может быть?
     - Да где угодно.
     - Ладно, - Нломаль огляделся. - Пошли его искать.  Из  комплекса,  по
крайней мере, он выйти не мог.
     - Но где?
     - Где-то здесь, - Нломаль все еще  задумчиво  оглядывался.  -  Только
держись ко мне поближе. Этот тип из тебя играючи отбивную сделает.
     Глаза Нломаля потемнели. Сам он как-то подобрался, напружинился.
     - Откуда начнем? - спросил диспетчер.
     - От твоей резиденции, конечно. Только - потише и осторожнее.  Терять
ему нечего, он будет драться до последнего. Значит, от диспетчерской и  по
порядку, до конца коридора.
     Так они и сделали.  Первая  справа  от  диспетчерской  дверь  вела  в
аварийку. Это была большая,  заставленная  ящиками,  коробками  с  едой  и
снаряжением комната. Тут было все, что угодно, на любой аварийный  случай.
От  спичек  до  последних   моделей   исследовательских   роботов   класса
"супермен". Впрочем, памятуя историю с заменой  диспетчеров  искусственным
мозгом, этих роботов никто на дорогу так и не решился выпустить.
     Осматривали  в  строго  определенном   порядке.   Нломаль   обшаривал
помещение. Диспетчер оставался возле двери, одновременно следя за комнатой
и коридором.
     В аварийке Дангнура не было.
     - Ничего, - пробормотал, выходя из  нее,  Нломаль.  -  Никуда  он  не
денется.
     Они зашли в комнату слева, встретившую их пустотой и пылью.  Когда-то
здесь была  комната  отдыха.  Но  диспетчеры  почти  все  время  сидели  в
диспетчерской, а дорожники предпочитали отдыхать в своей комнате. Так  как
она  пустовала,  мебель  из  нее  постепенно  вывезли.   Хотели,   правда,
приспособить ее под что-то другое, но за недостатком времени и средств так
ничего и не сделали. Конечно же, Дангнура не было и здесь.
     Следующей комнатой справа был архив, заставленный огромными шкафами с
документами, папками и писчими кристаллами. Выходя из нее,  Нломаль  криво
ухмыльнулся и, бережно прикрыв дверь, разочарованно развел руками.
     Они безрезультатно обследовали еще шесть комнат, и Велимир  прикинул,
что больше половины коридора перед дверями с цифровым замком уже пройдено.
А не мог ли Дангнур уйти в другую часть комплекса? Вряд ли. Кстати,  тогда
его должны были видеть стоявшие на страже возле двери  с  цифровым  замком
мухобои.
     Теперь перед ними была дежурка.
     Открыв стеклянную дверь, Нломаль спросил у Сизоносена, не видел ли он
Дангнура. Дежурный посмотрел на них пустыми, ничего не выражающими глазами
и, отрицательно мотнув головой, снова уткнулся в книгу.
     Необследованными оставались еще только четыре комнаты. Комната отдыха
дорожников, комната тренажеров, класс  теоретической  подготовки  и  склад
оружия. Вернее, даже три, так как в комнате отдыха дорожников Дангнура  не
было. Не густо.
     Диспетчер вздохнул и потопал вслед за Нломалем в класс тренажеров. По
размерам он был не меньше средней руки спортзала и  состоял  из  множества
разделенных между собой узкими  дорожками  квадратов  со  стороной  метров
пять. В каждом из них была воссоздана определенная ситуация. Причем, очень
точно и достоверно. Нерадивый ученик здесь мог даже слегка пострадать.
     Все время поглядывая в коридор, Велимир видел, как Нломаль бродил  от
одного квадрата к другому. Вот он отошел дальше и скрылся из глаз.
     Диспетчер снова выглянул в коридор. Никого.
     Пожалуй, Дангнура здесь тоже нет. Кстати, он вполне мог прорваться  и
на дорогу миров. А там ищи его - свищи.
     Велимир нервно зевнул, и тут его позвал Нломаль. Идя  на  его  голос,
Велимир  прошел  квадрат,  где  ползали   огромные,   страшные,   покрытые
пластинчатой броней, вооруженные  когтями  и  рогами  ящеры.  В  следующем
квадрате лилась лава и полыхал огонь. Потом был странный  ледяной  мир,  в
котором бродили похожие на зайцев звери с рыжей шерстью и двумя головами.
     Нломаль ждал  его  в  квадрате  рукопашного  боя.  Двух  с  половиной
метровые гиганты полосовали друг друга мечами. И среди этой  дикой  резни,
криков, стонов, свиста оружия, глухих ударов о  щиты  и  воплей  умирающих
стоял  Нломаль.  В  нерабочем  состоянии  все  эти   проекции   совершенно
безвредны, поэтому Нломаль не обращал  внимания  на  происходившее  вокруг
него, а только рассматривал что-то возле своих ног. Подойдя и став  рядом,
Велимир увидел, что это тело какого-то воина.
     Воина? Да не бывает воинов в костюмах дорожников. Это был Дангнур. Он
лежал на боку, скрючившись в позе шестимесячного зародыша. А вокруг  кипел
яростный рукопашный бой.
     Они стояли и молчали. Диспетчер думал о том, что наконец-то его нашли
и теперь узнают все про хрустальную гадюку. А потом они, может быть, будут
его судить судом дорожников. После всю эту  историю  можно  будет  забыть.
Историю о том,  как  что-то  материальное  пересилило  мужскую  дружбу.  И
совершенно  неважно,  что  было  этому  причиной:  больная  жена,  угрозы,
алчность или страх. Главное - все скоро кончится. И можно будет  вернуться
к дороге.
     Кстати, а почему Дангнур  лежит  неподвижно?  Наверное,  он  поджидал
здесь Нломаля и, улучив момент, на  него  кинулся.  И  получил,  наверное,
хорошо получил. А если...
     Неожиданно Нломаль нагнулся и повернул голову Дангнура так, что  стал
виден левый висок. Из небольшой дырочки в нем сочилась кровь.


     Кто знает, был ли мир, в который они попри именно  таким,  каким  они
его увидели? Может быть, его на самом деле и вовсе не существовало, а была
лишь навеянная дорогой галлюцинация? Собственно,  какая  разница?  Главное
они в этот мир вошли.
     Он был очень странный. В такой они попадали впервые. Более  всего  он
походил на составленную из других миров мозаику. Вернее, даже не  так.  Не
мозаику, а лабиринт, в котором каждый мир был лишь коробочкой,  в  которой
имелся еще один мир, а в том другой и так далее... до бесконечности...
     Возвратиться назад они уже не  могли,  потому  что  их  подхватило  и
понесло по воздуху, метрах в двух от поверхности через  лиловый,  грустный
мир, где шел осенний, тусклый и безнадежный, как рассказы старика,  дождь,
падающий на заросли водянистой, блеклой растительности. Не зная,  что  это
лишь первый мир и будут другие,  Птиц  и  медвежонок  затосковали.  Он  им
совсем не понравился. В нем можно было получить  насморк  и,  может  быть,
даже покрыться фиолетовой плесенью. А еще должны были водиться пиявки.
     Б-р-р-р-р...
     Но тут первый мир кончился, и яркое солнце ударило  им  в  глаза.  Во
втором мире было жарко. От шерсти медвежонка  и  перьев  Птица  сейчас  же
пошел пар. Далеко он, правда, не ушел, сказался  застарелый  ревматизм,  и
ему пришлось клубиться вокруг медвежонка и Птица. Что  ж,  для  начала  он
организовал два клуба: "Клуб имени медвежонка" и  "Клуб  отчества  Птица".
Дальше - больше. Через пятнадцать минут пар создал этих клубов уже десятка
три или четыре. Самый последний назывался  "Клуб  вечной  и  чистой  любви
медвежонка к эвкалиптовым листьям". Но тут солнце  пригрело  посильнее,  и
пар исчез. Впрочем, он всегда такой: чуть что и исчезает.
     Из-за этого пара Птиц и медвежонок даже не успели толком  рассмотреть
тот мир, через который их несло, но  это  было  совершенно  не  важно.  Их
сейчас  же  закинуло  в  третий,   сверкающий   и   переливающийся   всеми
национальными   цветами   мир,   встретивший   их   заздравными   тостами,
обниманиями,  поцелуями,   танками,   шампанским,   саперными   лопатками,
фруктами, густыми бровями,  полным  соединением  и  полным  отсоединением,
выстрелами из-за угла, многотысячными митингами и черт знает  чем  еще.  В
этом мире Птиц получил палкой по ноге, а медвежонок  медаль  "За  успешное
сворачивание межнациональной розни вручную". В этом  мире  они  могли  еще
много чего получить, но тут их вынесло в следующий.
     Птиц подумал, что все это неспроста. Не бывает миров,  в  которых  за
здорово живешь носит по воздуху. А еще  он  подумал,  что  это,  очевидно,
новые штучки дороги. Вот только зачем все это? Может быть,  она  им  хочет
что-то показать? Что?
     А их несло уже через неизвестно какой по счету мир... Их? Птиц  вдруг
понял, что медвежонка рядом  нет.  Куда  же  он  делся?  Может  быть,  его
оттащило в сторону? Надо было что-то предпринять, но  Птиц  никак  не  мог
придумать, что именно, и вообще в голове у него слегка гудело,  тело  было
странно вялым и непослушным. Делать что-либо расхотелось.
     Его несло. В очередном мире он  увидел,  как  зашивается  с  металлом
директор какого-то предприятия. Несмотря на  большой  опыт  в  атом  деле,
стежки у него получались кривые, и  это  было  не  совсем  хорошо.  Металл
представлял  из  себя  огромную  железную  балку,  не  без  самодовольства
вертевшую в разные стороны и выставлявшую на всеобщее  обозрение  табличку
"за меня гибнут люди".
     Вокруг директора и балки стояла толпа молча наблюдавших за  тем,  как
директор зашивается, до ужаса худых существ. Кто они такие, Птиц не понял.
В конце концов это было не  так  уж  и  важно,  потому  что  он  влетел  в
следующий мир, потом еще в один, потом... Он погружался в  эти  миры,  как
ложка в сахарный сироп. Они мелькали и  проносились  мимо.  Миры  с  двумя
солнцами и миры с тремя лунами, миры без  солнца  и  луны,  погруженные  в
первобытную тьму, где на холодных, пронизываемых ветром  равнинах  трубили
мамонты и ревели саблезубые тигры. Миры  ядерных  взрывов  и  миры  жизни,
покрытые копошащейся, растущей,  хватающей  и  умирающей  зеленой  броней.
Миры...
     Птицу уже давно надоело смотреть по сторонам. Глаза  его  сами  собой
закрывались, а миры складывались в его голове  в  детскую  считалочку,  на
каждое слово которой он проскакивал по одному:
     - Эники - безбрежная  вода.  Беники  -  обжигающий  холод.  Чукете  -
разинутая зубастая пасть. Мэ - мертвая бабочка. Абуль -  протяжный  боевой
крик. Фабуль - белоснежная, как кусок сахара,  мечеть.  Домине  -  голубой
шарф и длинные волосы. Экс - скамейка. Пэкс - дракон. Пулю - гадюка.  Пукс
- песок.
     Пауль.
     Он остановился и медленно-медленно, словно просыпаясь от долгого сна,
огляделся по сторонам.
     Перед ним был мир, к которому он шел всю жизнь.  О  котором,  еще  не
зная как он выглядит, мечтал.  Мир  широких  долин  и  тихих,  задумчивых,
извилистых речушек. Мир сонных рощиц. Мир солнечных,  пахнущих  полднем  и
грибами полян, мир гигантских степных трав. Но самое главное - это был мир
свежего ветра и крыльев.
     Да, это был он. Мир рвущих воздух  крыльев,  больших  и  малых  птиц,
паривших у самой земли и выше, и еще выше, в бездонном поднебесье.
     Птиц стоял посреди большой  поляны,  закинув  голову  вверх  и  жадно
раскрыв клюв. Он смотрел. И ничего больше ему не хотелось. Он был счастлив
тем, что этот мир оказался существующим.  И  поначалу  этого  хватало.  Но
потом внутри у Птица появилась уверенность, что вот сейчас, именно сейчас,
удастся то, ради чего он искал этот мир.
     С трудом передвигая длинные мозолистые лапы,  он  сделал  пару  шагов
назад, а когда места для разбега  оказалось  достаточно,  широко  раскинул
руки и поначалу неуклюже, а потом все быстрее побежал, чувствуя,  как  под
его руками бьется ветер. Он бежал и верил, что еще  немного,  вот  у  того
конца поляны случится чудо. Руки  превратятся  в  крылья,  и  он  взлетит.
Высоко-высоко. Под самое небо. Вот сейчас.
     Дудки!
     Что-то невидимое мягко взяло его за плечи и со звонким чмоканьем, как
пробку из бутылки с шампанским, выдернуло обратно на дорогу миров...


     - Вот так, - сказал Нломаль.
     Выпрямившись, он скрестил руки на груди и стал насвистывать  какой-то
легкомысленный мотивчик.
     - А пистолет? - спросил диспетчер.
     - Какой пистолет? - пожал плечами Нломаль. - В левый  висок  стреляют
только левши. А он, насколько я знаю, левшой не был.
     Они помолчали.
     Чернобородый воин  в  сверкающих  латах,  пройдя  Велимира  насквозь,
радостно хохоча,  вонзил  призрачный  меч  в  грудь  Нломаля.  Послышалось
негромкое жужжание, и в воздухе появилась надпись "Вы проиграли".
     Велимир закурил и подумал  о  том,  что  они,  похоже,  действительно
проиграли. Кому? Кто такие эти пистолетчики? Люди в мундирах и с  оружием?
Вообще-то, чтобы понять случившееся здесь, их вовсе не обязательно  знать.
Очевидно, у кого-то из их высших бонз лопнуло в конце концов  терпение,  и
они перешли к реальным действиям. А это значит - они  теперь  способны  на
все,  что  угодно.  Хрустальная  гадюка  -  лишь  начало.  Будет  и  хуже.
Наверняка, сейчас уже куда надо представили доклад, где сказано, что  этим
высоколобым ни в коем  случае  нельзя  доверять  такую  важную  вещь,  как
комплекс. У них там свободно ползают по коридорам хрустальные гадюки. А до
президентского дворца, между прочим,  рукой  подать!  И  вообще,  вся  эта
расхлябанность может кончиться военным вторжением.
     Что такое комплекс? Окно в  бесконечное  множество  миров.  Не  может
быть, чтобы оттуда, с дороги, не попытались на нас напасть. А ведь сделать
это проще пареной репы. Кинуть подразделение десантников,  и  они  вырежут
этих ученых клопов в течение двух секунд. Через  полчаса  вражеская  армия
захватит президентский  дворец,  и  пошло-поехало.  А  вот  если  на  пути
проклятых интервентов встанут наши доблестные пистолетчики...
     Нет, положительно, такая вещь, как дорога миров, должна находиться  в
надежных руках...
     Мы-то  уж  порядок  наведем.  И,  кстати,  исследуя  дорогу,  повисим
обороноспособность страны. А то она последнее время что-то подгуляла. Того
и  гляди  окажемся  голыми  и  безоружными  перед  превосходящими   силами
противника. Вот соседи, например, новую бомбу  придумали,  другие  создали
такое, что и говорить страшно, а мы скоро  будем  на  последнем  месте  по
вооружению. Когда же на нас нападут, куда вы  кинетесь?  Конечно,  к  нам.
Защитите! А защищать-то и нечем! Потому что мы, пистолетчики,  вовремя  не
получили дорогу миров, на которой эти недоумки  ученые  сейчас  занимаются
саботажем и очковтирательством...
     Велимир  потушил  окурок  о  подошву  и,  отбросив  его  в   сторону,
задумался.
     Надпись "Вы проиграли" над его головой погасла, а  в  противоположном
углу квадрата появилась другая - "Так вы будете играть или нет?"
     - Будем, - сказал диспетчер. - Обязательно будем.
     - Что? - удивился Нломаль.
     - Ничего-ничего, - задумчиво сказал Велимир и вдруг спросил. -  После
того, как Дангнур вышел из комнаты отдыха, кто-нибудь из нее отлучался?
     - Никто, - подумав, ответил Нломаль.


     Получается, застреливший Дангнура не был дорожником. А кем... человек
вооруженный пистолетом?.. Мухобой? Нет,  мухобоев  перед  заступлением  на
пост тщательно проверяют.  Таким  образом,  пистолет  не  пронесешь.  Если
только мухобои и их начальство не в сговоре. Нет, это невозможно. По  идее
в такую операцию должно быть задействовано  не  более  двух  исполнителей.
Если привлечь мухобоев, число посвященных  в  нее  увеличится.  Тем  самым
опасность, что кто-то проговорится, станет больше.
     Начнем сначала. Исполнителей должно быть не более двух человек.  Один
дорожник и один... Кто? Как его найти и "расколоть"? Тогда все  еще  можно
исправить. С чего начать?... Не дорожник и не мухобой... Стоп, есть  такой
человек! Есть!
     - Пошли!  -  крикнул  Велимир  и  бросился   к   выходу   из   класса
тренажеров...
     Дернув стеклянную дверь, Нломаль ворвался в дежурку. Велимир следовал
за ним  по  пятам.  А  в  дежурке  все  было  как  обычно.  Горел  ровный,
успокаивающий свет, и Сизоносен сидел все также, спиной к ним.
     - А ну-ка... - шагнув к креслу, схватил дежурного за  плечо  Нломаль.
Он был страшен в этот момент. Но больше ничего сказать  не  успел,  потому
что  Сизоносен  медленно-медленно  стал  валиться  вперед.  По   странному
совпадению, упав на пол, он застыл в позе эмбриона.
     Велимир почему-то подумал, что жизнь - безжалостная штука.  Может,  и
правда существует рок, судьба?  И  если  бы  не  повезло  мне,  я  мог  бы
оказаться на его месте, а он на моем?
     Нломаль перевернул Сизоносена  на  спину  и,  скривившись,  некоторое
время его рассматривал. Потом сказал:
     - Медленно действующий яд. Гады, как они все рассчитали.
     Точнее  не  бывает.  Теперь  у   нас   нет   никаких   доказательств.
Профессионалы.
     - И что же делать? - растерянно спросил Велимир.
     - Что? - Нломаль пожал плечами. - Ждать. Я думаю, через пару дней  мы
станем безработными. А жаль. Мне эта работа нравилась.
     Он взял с подлокотника кресла книжку, которую читал Сизоносен, не без
иронии посмотрел на ее обложку и положил на место.
     - Пойдем, надо рассказать нашим. А потом сообщить верховному друиду.
     - Пойдем, - согласился с ним диспетчер. - Надо всех предупредить. Эти
типы таких штучек могут приготовить гору  и  маленькую  тележку.  Судя  по
всему, фантазия у них богатая.
     Они вышли в пустой коридор. Вообще, казалось, что комплекс  вымер,  и
даже роботы-уборщики не сновали  под  ногами,  охотясь  за  невидимым  для
людей, но заметным для них микромусором. Впрочем, Велимир припомнил, что в
случае тревоги они автоматически отключаются. Значит, включить их забили.
     Они  вернулись  в  комнату  отдыха  дорожников,   и,   пока   Нломаль
рассказывал про Дангнура  и  Сизоносена,  Велимир  опустился  в  ближайшее
кресло и закрыл глаза.
     Вот и все. Вот и доигрались. И скоро  он  останется  без  работы.  Он
вообще сплошной "без": без семьи, без друзей, без личной жизни,  а  теперь
еще и без работы. Нет, куда-нибудь он устроится, это точно. Только  дороги
у него больше не будет. А потом пройдет время, и  он  станет  обыкновенным
старпером (старым передовиком), и все "без" будут  при  нем,  может,  даже
кое-какие  прибавятся.  И  ему  останется  только  по   вечерам   смотреть
телевизор, пить чай, шататься по кабакам и рассказывать всяким пьянчужкам,
шамкая беззубым ртом и  обливаясь  пьяными  слезами,  про  свою  никчемную
жизнь.  И  широкоплечие  парни  с  ледяными  глазами  в  угоду   приличным
посетителям будут вышвыривать его на улицу, в грязь.
     Да, перспективы радужные.
     В конце  концов,  что  такое  дорога?  Ненасытное  чудовище,  во  имя
какого-то абстрактного знания, забирающее жизни таких славных парней,  как
Нломаль. Стоит ли ей посвящать жизнь? Может, лучше заняться  чем-то  более
понятным? Чтобы все было, как у людей.  Теплая,  сонная,  такая  милая  по
утрам жена, нормальная работа, вечер, дети, которых надо вывести в люди, а
потом баю-баю... И все путем,  этак  ладненько,  чинно,  не  хуже,  чем  у
других. Зато - обеспеченная, спокойная старость. Стоит ли  менять  это  на
дорогу? Нет, не так. Равняется ли это дороге, впридачу  с  твоей  грязной,
прокуренной, захламленной холостяцкой конурой?
     Додумать он не успел. Хлопнула дверь.
     Велимир поднял глаза и увидел стоящего возле нее  верховного  друида.
Лицо его было угрюмо, волосы на голове стояли торчком, ослабленный галстук
болтался, как овечий хвост. Как-то странно дернув плечом, он  бухнулся  на
ближайший диванчик и обвел дорожников тяжелым, немигающим взглядом.
     - Что случилось? - в полной тишине спросил Нломаль.
     - Все, - глухим голосом  сказал  Слав  Скалевский,  верховный  друид,
почетный  исследователь  высшей  степени,  штабс-секретарь  президентского
научного общества, лауреат черт знает скольких премий,  ученый  с  мировым
именем. - Все пошло прахом...


     Что это было? Сон, галлюцинации, временное помрачнение рассудка? Вряд
ли этот мир был реальностью. Скорее всего - очередные козни дороги миров.
     Птиц посмотрел по сторонам.  Он  сидел  на  том  же  самом  месте,  с
которого они начали путешествие в многослойный мир.  Вот  и  его  окошечко
виднеется совсем рядом. Его ли?
     Сзади слышались странные звуки. Оглянувшись,  Птиц  увидел  сидевшего
рядом медвежонка. Тот размеренно мотал круглой башкой и монотонно  бубнил,
покачиваясь из стороны в сторону:
     - О, эвкалипт! О, сладкие, сладкие эвкалиптовые листья! О,  чудесные,
восхитительные побеги! Неужели, неужели никогда я вас больше не увижу,  не
почувствую ваш запах, не узнаю вкус?! О! Это невыносимо!..
     Птиц уныло вздохнул и, почистив клюв о перья, стал думать о дороге  и
о многослойном мире,  а  также  о  том,  что  его  в  действительности  не
существует. А еще Птиц никак не  мог  понять,  зачем  дороге  понадобилось
подсовывать им эту галлюцинацию. Может быть, зря он у них слопал  половину
священного памятника? Правда, памятник был сложен из какого-то  необычайно
вкусного кирпича. Кто тут удержится? А еще  он  вспоминал  миры  пятнистых
сирен, гигантских пауков, разумных этажерок и этажерочных разумов.
     Нет, все это чепуха. Главное то, что теперь он все равно будет искать
мир крыльев и найдет, несмотря на все штучки дороги. А медвежонок, конечно
же, не откажется от своего мира эвкалиптов.
     Ему вдруг вспомнилось детство. Хотя воспоминания были  недостоверные,
словно кто-то назойливо нашептывал их на ухо. Бороться с ними у Птица  уже
не было сил, и, подчинившись, он вспомнил мир серых скал и опасного  леса.
Мир, где каждую секунду можно погибнуть, где постоянно надо быть начеку. А
еще  все  его  родственники  и  соплеменники  имели  крылья,  пользоваться
которыми боялись. Он вспомнил, как ночью его отец стоял на  краю  ветки  и
мучительно боролся со  страхом,  пытаясь  заставить  себя  полететь.  Как,
наконец, хлебнув пьянящего сока гигантской акации, он оторвался от ветки и
взлетел, стараясь хлопать крыльями как можно тише. И минуту спустя, сделав
маленький круг, он  снова  сидел  на  спасительной  ветке,  где  собрались
родственники и друзья. Они хотели поздравить героя с совершенным подвигом.
А отец дрожал, но не от радости полета, а от пережитого страха. Но все  же
оправился и в ответ на похвалы и славословия стал говорить,  что  в  любой
момент готов полететь опять. Вот только не сейчас, когда-нибудь...
     Самое странное, что ему, бескрылому уроду, по идее должно было быть в
этом мире легче. Ведь он изначально не умел лягать. Как бы не так! Слишком
он не походил на других. Его травили за отсутствие  крыльев!  У  других-то
они были. И неважно, что они боялись ими пользоваться...
     Травля длилась до тех пор,  пока  он  не  излупил  очередного  своего
преследователя, как сидорову козу. Вот этими самыми  руками,  которые  все
считали  уродством.  Тогда  они  испугались.  Его  объявили  преступником,
хулиганом, и ему пришлось бежать на дорогу миров..
     Он отвлекся от  воспоминаний.  Нет,  что-то  было  в  них  фальшивое,
неестественное, словно они были упаковкой, в которой скрывались  настоящие
воспоминания, как-то связанные  с  двумя  словами:  комплекс  и  дорожник.
Правда, значения этих слов Птиц не знал.
     Он так резко повернулся к медвежонку, что  даже  напугал  проходившее
мимо сухое дерево, которое уронило с верхушки старое воронье  гнездо  и  в
ужасе убежало. Гнездо упало  на  медвежонка.  Некоторое  время  ничего  не
происходило. Потом куча старых веточек, листьев и земли зашевелилась.
     - Так, - сказал медвежонок, высовывая  из  нее  мордочку.  -  Теперь,
значит, мою голову приспособили под это?
     Он с шумом встал и отряхнулся. Рассеянно  поглядел  вслед  убегавшему
дереву.
     - Пойдем? - спросил Птиц.
     - Хорошо, - согласился медвежонок.
     Они пошли. Вдруг им стало весело. Медвежонок даже  затянул  старинную
походную песню:

                              Бей, барабан,
                              громче шах.
                              Врагов ураган
                              втопчем в прах!

     Проходя мимо окна, в котором должен был быть многослойный  мир,  Птиц
заглянул. Ну, конечно же - другой мир. Так он и знал.
     На этом участке дороги окна встречались редко. Следующее было далеко,
километрах  в   двух.   Но   что   такое   два   километра   для   бывалых
путешественников?
     Они шагали и шагали,  иногда  от  избытка  чувств  дате  подпрыгивая.
Немного погодя их остановила полутораметровая мышь, спросившая, не  видели
ли они мир, в котором все из колбасы и сыра. Птиц с сожалением сказал, что
такой мир им не встречался, но пусть она не расстраивается, так как дорога
длинная, а на ней чего только не бывает. Мышь заметно огорчилась и  сейчас
же побегла прочь. Кстати, "чь" загордилось, сообразив, что про него бегают
гигантские мыши. Оно, конечно  же,  надулось  и  загородило  двум  друзьям
дорогу. С другой стороны  к  нему  подползали  два  гузяблика.  "Чь"  этим
воспользовалось и попыталось их подбить на сотрудничество. Однако,  увидев
как оно вытаскивает молоток и гвозди для  подбивания,  гузяблики  кинулись
наутек. Сотрудничество разочарованно вздохнуло и растворилось.
     Тогда "чь" кинулось на Птица с медвежонком. Вообще-то зря. Медвежонок
сейчас же скрутил его приемом "двойной нельсон". После этого друзья  стали
соображать, что с таким "сокровищем" делать. И придумали.
     Птиц поймал пробегавшего мимо бамбучника и приготовился  использовать
его как  самочинный  аппарат.  Медвежонок  тем  временем  добавил  в  "чь"
звездного эфира. С помощью бамбучника они перегнали получившееся в  чефир,
который сейчас же тайком вылакал  сам  бамбучник.  От  этого  он  радостно
позеленел, встрепенулся и, дружелюбно ткнув Птица в живот прямой, твердой,
как слоновая кость,  веткой,  стал  танцевать  старинный  танец  "Крокодил
пытается рассмотреть  свой  хвост",  сменившийся  танцем  "Крокодил  чешет
затылок". Но самым лучшим был третий танец, называвшийся "Крокодил  играет
в ленту Мебиуса".
     Бамбучник  настолько  разошелся,  что  вскочил  на   спину   медленно
ползущего мимо бронтозавра, который сейчас  же  небрежным  щелчком  хвоста
свалил его на дорогу.
     Вскочив, бамбучник страшно разозлился, закричал, что переломает  этой
твари  все  конечности  и,  не  переставая  вопить,  кинулся   в   погоню.
Обернувшись и увидев своего преследователя, бронтозавр, очевидно, струхнул
и побежал. Под тяжестью его туши по дороге миров заходили волны.  Птица  и
медвежонка несколько раз ощутимо подкинуло.
     Довольные шуткой, которую откололи, они весело посмеялись и тронулись
дальше. До ближайшего окна оставалось меньше километра, но  это  не  имело
никакого значения.
     Птиц тиснул медвежонка локтем в бок и закричал:
     - Йо-хо-хо!
     Медвежонок заулюлюкал. Они подпрыгнули на дороге, как  на  гигантском
батуте. Дорога спружинила и швырнула их вперед. Вперед!
     Они брали все дальше и дальше, подпрыгивая, издавая нечленораздельные
звуки,   с   удовольствием   распугивая   стайки   ненужных    циркуляров,
циркулировавших по дорою туда и обратно в поисках отбросов, которыми  они,
собственно, питались.
     Потом им встретилась группа военных, стоявших возле ржавого  танка  и
озабоченно  оглядывавшихся  по  сторонам.  Один   из   солдат   неуверенно
потребовал сказать пароль.
     Птиц засмеялся и, ловко  проскочив  между  двумя  офицерами,  побежал
дальше, а медвежонок свернулся в тугой, мохнатый шарик  и  прокатился  под
днищем танка. Военные что-то кричали им вслед, но друзьям было уже  не  до
этого. Близко, рукой подать, светилось окно, и в нет надо было обязательно
заглянуть.
     Лапы у медвежонка были короткие, не то что у Птица.  Поэтому  к  окну
Птиц прибежал первым. Оглянувшись на медвежонка, он насмешливо помахал ему
рукой и бросился в окно, но, наткнувшись на невидимый барьер, тотчас же  и
вылетел обратно...


     Скалевский  нервно  провел  рукой  по  лицу,  словно  стирая  с  него
невидимую паутину. Секунду  помедлив,  он  вытащил  из  кармана  сигару  и
закурил. Его всегда  спокойное,  несколько  полноватое  лицо  сейчас  было
бледнее обычного.
     - Что случилось? - спросил дорожник по имени Коррек.
     Верховный друид выдохнул идеальное колечко дыма и стал смотреть,  как
оно медленно расплывается в воздухе. Вот от  него  осталось  только  сизое
облачко. Тогда Скалевский сказал:
     - Час назад,  направлявшийся  в  Тарзанию  с  дружественным  визитом,
президент Тирен Бар погиб в авиакатастрофе. Причины выясняются.
     Кто-то удивленно присвистнул.
     Скалевский выпустил очередное облачко дыма и продолжал:
     - Совершенно понятно, что следующим нашим президентом  будет  Сильвер
Щерб, человек прогрессивных взглядов. Учитывая международную обстановку  и
ситуацию в стране, к исполнению президентских обязанностей он приступит  с
завтрашнего дня.
     - А что же тут плохого?
     - То, что комплекс пистолетчикам он  не  отдаст.  И  они  это  хорошо
понимают. Таким образом, у них осталось чуть меньше  суток  на  то,  чтобы
завладеть комплексом и поставить нового президента перед уже  свершившимся
фактом.
     - Но как это можно сделать? - удивился высокий, чернобородый дорожник
Эллиот.
     - Как угодно, - пожал плечами верховный друид. - Они могут, например,
инсценировать вторжение с дороги миров. Причем, сделают  это  убедительно.
Собственно говоря, ничего трудного тут нет. Захватить комплекс. Пострелять
внутри. Разложить по  коридорам  несколько  убитых  на  дороге  внеземлян,
расправиться с нами и дело  в  шляпе.  В  общем,  операция  несложная,  но
эффективная.
     Насколько я знаю пистолетчиков, они  это  сделают.  Вообще,  ситуация
интересная. Завтра комплексу ничего угрожать не будет. Вот только  как  до
этого дожить? Кроме тот, совершенно ясно, что происшествие  с  хрустальной
гадюкой - тщательно подготовленная акция. Новый президент будет настаивать
на расследовании, скорее всего, с привлечением  иностранных  специалистов,
которые вполне могут разобраться что к чему.  Пистолетчики  теперь,  когда
ситуация изменилась, кровно заинтересованы в забвении этого дела.  Но  как
это сделать? Конечно же, получить в собственность комплекс. Это еще  более
повышает шанс того, что на нас в ближайшие часы нападут.
     Некоторое  время  в  комнате  была  тишина.  Все  молча  переваривали
сказанное Скалевским. Сам  же  он,  закинув  руки  за  голову,  неожиданно
продекламировал:

                      Молодой джентльмен из Бомбея
                      влез на пальму, летать не умея.
                      С криком бросившись вниз,
                      задавил десять крыс.
                      Молодой хулиган из Бомбея.

     Это у него было такое хобби. Время от времени он сочинял лимерики и к
месту и не к месту их читал.
     Тут  Нломаль  вздохнул  и  стал  докладывать  верховному   друиду   о
случившемся с Сизоносеном и Дангнуром. А тем временем с  Велимиром  что-то
происходило.  Окружающий  мир  словно  отстранился,   стал   полуреальным.
Диспетчеру почему-то было на это совершенно наплевать. Он думал о своем. О
том, как они, люди комплекса, боролись за знания и верили, что кому-то это
нужно. А потом оказалось, что всем на это начхать. Им  казалось  -  знания
помогут окружающему миру, простым людям, даже и не слышавшем, быть  может,
про дорогу. Не нужны им знания. Хлеб им нужен, бензин, мясо,  а  знания  -
нет. На хлеб их не намажешь, на стенку не  повесишь.  А  принесут  ли  они
благие плоды, еще бабушка надвое сказала. Хотя, если у ученых  есть  такое
желание, пусть они занимаются своими делами, исследуют дорогу или еще чего
там, лишь бы не мешали, не приставали... До тех пор, пока  эта  дорога  не
понадобится...
     И вот когда этим людям из большого мира понадобилась дорога -  на  их
пути не становись. Сметут. Кто-то в расшитом золотом мундире ткнет пальцем
в один из разработанных специалистами план, и дело сделано.
     Господи, да ведь это же так просто! Наметить двух нужных людей, взять
их за горло и все. Главное - действовать спокойно, неторопливо,  в  полной
уверенности, что осечки быть не может. И, действительно, осечки  не  было!
Все прошло без  сучка,  без  задоринки,  а  исполнителей  уничтожили,  как
ненужный мусор. Браво!
     Самое жуткое в этой системе то, что в ней каждый человек лишь  фигура
на доске. Поиграли, а когда нужно, сняли с доски и выбросили. Свинство!
     Диспетчер  коротко  вздохнул  и  закурил.  Он  видел,   как   творили
дорожники, как им  отвечал  Скалевский.  Они  обсуждали,  планировали,  но
диспетчер знал, что это ни к чему. Против лома нет приема. Если  раньше  с
ними поигрывали, то сейчас взялись по-настоящему. И остается только искать
пути отступления получше.
     Его вдруг охватила бессильная ярость.
     А как же дорога? Тысячи расположенных  на  ней  миров?  Кстати,  если
такое происходит у нас, то почему этого  не  может  быть  в  других  мирах
дороги? Почему она до сих пор не захвачена  военными?  В  каждом  мире  их
достаточно. Ан - нет. Значит, в дороге есть что-то, мешающее  ее  захвату.
Что это такое? И не самое ли время ему сработать?
     У  нею  внутри  появилось  странное,  ранее  не  испытанное  ощущение
натянутой нити, каким-то образом связанной с дорогой.  Она  натянулась,  и
словно бы по ней пробежал сигнал, почти тотчас же исчезнувший. Можно  было
подумать, что все это Велимиру показалось, если бы через минуту не  пришел
ответ. Что-то наподобие сгустка энергии проскользнуло в его подсознании  и
там притаилось.
     И тогда диспетчер успокоился. Он даже  откинулся  в  кресле  и  снова
вернулся в реальный мир, стал понимать происходящее  вокруг,  почувствовал
запах сигарного дыма и услышал торопливый волнующийся голос Нломаля.
     - Разоружить мухобоев и к чертовой матери из комплекса. Нечего им тут
делать. Двух человек в радиоцентр, чтобы они его держали зубами и ногтями.
Как только на нас нападут, они открытым текстом  передадут  об  этом  хоть
всему миру. Лишь бы не успели заглушить передачу. Ну  как?  По-моему,  это
единственный выход.
     Ого, да они тут зря времени не теряют!
     Скалевский  скрипнул   диваном   и   стряхнул   пепел   в   небольшую
металлическую пепельницу. В этот момент заговорил Эллиот:
     - Все это так. Но разоружив мухобоев, мы сыграем противнику на  руку.
В конце концов мухобои должны защищать комплекс.
     - Да какие они, к черту,  защитники.  От  них  толку,  как  от  козла
молока! - горячился Нломаль.
     - Слушайте,  -  сказал  круглолицый,  похожий  на  шаловливого  амура
Дрокель. - А ведь у верховного друида в кабинете  есть  прямой  телефон  к
президенту. Достаточно снять трубку, рассказать все первому же попавшемуся
секретарю президента и попросить принять меры.
     - Не работает, - верховный друид махнул рукой. -  Полчаса  назад  мне
позвонили и  сообщили,  что  телефон  из-за  повреждения  кабеля  временно
отключен. Исправят завтра.
     - Да, - произнес Нломаль. - Значит, они уже  действуют.  И  нападение
будет. Тогда так -  сейчас  идем  в  оружейный  склад.  Потом  двое  наших
объясняют мухобоям ситуацию, и пусть те катятся с богом.  После  чего  эти
двое остаются вести наблюдение. При малейшей опасности  они  скрываются  в
комплексе и, баррикадируют двери. На счастье, окон здесь нет. Может  быть,
до завтра продержимся. Пошли, времени совсем не осталось.
     - Ну уж нет, - Скалевский стоял у двери. Сигара в его руке  дымилась,
как только что выстреливший дуэльный пистолет. - Теперь послушайте меня. Я
знаю, что вы ребята бедовые и в других мирах повидали такого, что  другому
на всю жизнь будет много. И все-то вы умеете. Но вас лишь пятнадцать, а их
может быть сколько угодно. Пистолетчикам надо до завтра во что  бы  то  ни
стало захватить комплекс, и, будьте уверены, они это  сделают.  Они  кинут
против  нас  полторы  сотни  зеленоберетчиков,   три,   столько,   сколько
потребуется, и втопчут нас в грязь.
     Не спасется никто. А проникнуть в комплекс  с  их  техникой  -  сущие
пустяки. Двери их не остановят, а потом они  пожгут  нас  огнеметами,  как
крыс. Поэтому сейчас вы тихо и  незаметно  покинете  комплекс,  в  котором
останемся мы с диспетчером.
     Он приятельски улыбнулся Велимиру и продолжил:
     - Да, да, именно мы. По закону мы не имеем права покидать свои посты.
А вы имеете. Я могу вас своей властью отпустить. Ну и уходите. Я думаю,  с
вашим опытом до завтрашнего дня вас никто не найдет. А завтра, если что-то
с нами произойдет, поднимайте шум. Кстати,  этим  вы  можете  спасти  все.
Увидев, что пятнадцать человек ускользнули, пистолетчики вряд  ли  решатся
на  задуманную  операцию.  А  мы  с  диспетчером  не  окажем  им  никакого
сопротивления. Поймите, легче умереть  героями,  гораздо  труднее  сделать
нужное дело.
     Теперь голос у него был совершенно официальный:
     - Итак,  данной  мне  властью  я  приказываю  вам  покинуть  комплекс
немедленно. Уходите!
     Скалевский снова затянулся сигарой и весело  подмигнул  Велимиру.  Но
тут вскочил Нломаль.  Лицо  у  него  было  красное,  а  глаза  лихорадочно
блестели.
     - Ребра, да что те это делается? Да  ведь  это  же  дезертирство.  Мы
уходим и оставляем за себя двух безоружных. Да пистолетчики  шлепнут  вас,
не задумываясь. Нет, сейчас мы идем...
     - Прошу прощения, но  никуда  вы  сейчас  не  пойдете!  -  послышался
грубоватый, уверенный голос.
     Наступила полная тишина, и тут все увидели,  что  на  пороге  комнаты
отдыха дорожников стоит высокий, широкоплечий тип в  маскхалате.  Глаза  у
него были словно бы подернутые льдом. Глаза  убийцы.  В  руках  он  держал
автомат, ствол которого глядел в живот Скалевскому.


     - Теперь мы умрем? - спросил медвежонок.
     Птиц ничего не ответил.
     Они сидели посреди пустой дороги миров, спиной к спине.
     - Но почему? - спросил медвежонок.
     Птиц даже не шевельнулся. Глаза его были полузакрыты. Он думал о том,
что вот все и кончилось.  А  им-то  казалось  -  это  навсегда.  Карнавал.
Праздник жизни. Бесконечные миры. А оказывается - нет.  Оказывается,  есть
срок, дольше которого находиться на дороге нельзя. Три года - и  расплата.
За веселье, за миры  и  пружинящее  золотистое  полотнище  под  ногами,  и
встречавшиеся на пути невероятные создания. И даже за мир крыльев.
     Вспомнив о нем, Птиц затосковал. Мир крыльев! Он так его и не  нашел.
А для медвежонка где-то  есть  мир  эвкалиптов,  мир  сочных  эвкалиптовых
листьев. Но все же крылья - лучше. И свежий ветер высоты.
     А теперь за все это надо платить, даже за мечту. Может быть, как  раз
за нее и идет основная расплата? Сколько  же  она  может  стоить?  Сколько
стоит мечта? Жизнь?
     - Может, попробовать пройти  дальше?  -  спросил  медвежонок  и  даже
попытался привстать. - Может, это нам просто попался участок  с  закрытыми
окнами?
     Птиц покачал головой.
     Какой, к черту, участок? Нет, это система, и раз уж  в  нее  попал  -
извольте бриться. Безудержная ярость поднималась в нем.
     - Что, стерва, довольна? - спросил он у дороги и долбанул ее клювом.
     Дорога ощутимо дернулась и даже, кажется, вскрикнула.
     - Вали ее! - радостно закричал Птиц и заработал клювом, как дятел.
     Дорога взвыла.
     Тут медвежонок оскалился и вонзил свои длинные когти в дорогу, да так
умело, что она охнула.
     То-то они ей и задали! Птиц долбил и долбил,  отчаянно,  позабыв  обо
всем, с единственным  желанием  причинить  как  можно  большую  боль  этой
противной дороге, осмелившейся заманить их в ловушку. Рядом рычал и пыхтел
отчаянно работавший обеими лапами медвежонок.  А  дорога  ходила  ходуном,
тряслась мелкой дрожью, раскачивалась, словно гигантский висячий мост.
     - Поддается, поддается, - радостно говорил медвежонок.
     - Ага, ага, ага, - вторил ему, в такт ударам, Птиц.
     А дорога охала, стонала, верещала и тихонько свистела.
     Через полчаса они, наконец, выбились из сил и остановились.
     - А здорово мы ее? - спросил медвежонок.
     - Здорово, - согласился с ним Птиц и вдруг замер, разглядывая ставшее
вдруг гладким и ровным полотно дороги. С нет исчезли следы клюва  Птица  и
следы когтей медвежонка. Оно снова было гладким и ровным.
     - Так, - сказал Птиц и лег на дорогу. Некоторое время он смотрел, как
по мордочке медвежонка текут слезы,  а  потом  закрыл  глаза  и  попытался
уснуть.
     Он лежал на дороге, вслушиваясь в то,  как  возится,  устраивается  и
никак не может себе найти удобной позы медвежонок,  и  думал  о  том,  что
дорога - обыкновенная росянка. Она раскинула свои щупальца на многие  миры
и ждет добычу. Только реакция у нее замедленная. Для того, чтобы  схватить
дичь, ей нужно три года. И вот они попались.
     Что-то слегка коснулось его снизу, словно  пробуя  на  вкус,  лизнуло
шершавым, любопытным языком и сейчас же отпрянуло прочь.
     - Нет, - крикнул Птиц. - Нет, не получишь!
     Он вскочил, чувствуя странную раздвоенность, словно бы часть его  так
и осталась, постепенно истаивая и всасываясь в дорогу.
     Нет, не будет он лежать, ожидая своей участи. Надо бороться!
     Птиц растормошил медвежонка, и, повернувшись, они  побежали.  Куда  -
неизвестно. Лишь бы  не  стоять  на  месте,  лишь  бы  не  ждать  то,  что
подкрадывалось к ним снизу и пробовало их, как сладкую утреннюю булочку.
     Дыхание рвалось у них из  легких,  лапы  отказывались  служить.  Мимо
мелькали закрытые и недосягаемые окошки миров. А они болтали, надеясь, что
рано или поздно им представится случай вырваться из ловушки.
     - Нет, - скрежетал клювом Птиц. - Врешь, не выйдет.
     Мимо проносились окна  миров,  и  на  бегу  Птиц  уже  совершенно  от
отчаяния прыгнул в одно из  них,  хорошо  понимая,  что  оно  должно  быть
закрыто.  Каково  же  было  его  удивление,  когда  окно  его  пропустило.
Медвежонок метнулся за ним, и тут их опять  подхватило,  потащило  вперед,
навстречу все открывавшимся мирам. Потом их разделило, но Птицу  было  уже
все равно. Его несло. Время странно сжалось и, помножившись на  пройденные
миры, сократилось, сместилось, затаиваясь тугими петлями, на  которых  так
приятно было скакать, как на американских горках.
     Под  влиянием  этого   Птиц   тоже   изменялся,   жадно   разглядывая
открывавшиеся по сторонам чудеса и одновременно понимая; что на самом деле
он остался лежать на дороге и проплывавшие мимо миры  не  существуют.  Они
мешали ему осознать  случившееся  с  ним,  почувствовать,  как  дорога  то
всасывает его в себя, то выпускает на поверхность, ощутить в руках метлу и
собственные, повернутые внутрь глаза...


     Опоздали. Черт, дорожники не вооружены. А коридор,  наверняка,  полон
зеленоберетчиками. Значит, пробиться к складу оружия шансов  нет  никаких.
Кроме того, пистолетчики только и ждут повода  начать  стрельбу.  Но  одно
дело  убивать  нападающего  противника,  другое  -  взять  и   расстрелять
безоружных, не сопротивляющихся. Да, единственный выход - сдаться.
     А пистолетчик, очень довольный произведенным эффектом, сказал:
     - Вот так-то. Я  вижу,  вы  люди  разумные  и  не  будете  понапрасну
подвергать свою жизнь опасности.  Информирую:  есть  приказ  при  малейшем
неподчинении стрелять. А теперь марш в коридор. Первым  выходит  верховный
друид. Руки за голову. Как говорится:  шаг  вправо,  шаг  влево  -  побег,
прыжок вверх - провокация.
     Он дате улыбнулся. Еще бы, все так удачно получилось.
     Велимир никак не мог сосредоточиться,  чтобы  прощупать  мысли  этого
зеленоберетчика. Ничего, немного погодя он все же это сделает.
     - Ну, что вы такие нерешительные, - усмехнулся зеленоберетчик. - Руки
за голову и по одному. Диспетчер последним. Кстати,  обмануть  меня  и  не
пытайтесь. Мне показывали фотографии, я знаю, кто из  вас  кто.  А  теперь
выходите. Живо, живо. Интервал три метра.
     Он взмахнул автоматом.
     Верховный друид смерил  его  угрюмым  взглядом  и,  закинув  руки  за
голову, шагнул в  коридор.  Лицо  у  него  было  серое,  усталое.  За  ним
потянулись дорожники. Через пару минут последний из них вышел в коридор, и
Велимир, тяжело вздохнув, направился к пистолетчику. Однако,  поравнявшись
с ним и прочитав его мысли, вздрогнул.
     Тот совершенно спокойно думал о том, что как только дорожники  минуют
дверь с цифровым замком, их начнут расстреливать. А потом  тела  уложат  в
нужные позы и сунут в руки оружие. Даже убитые мухобои пойдут в дело.  Вот
такой у пистолетчиков был план. И он почти удался. Хотя, можно еще  что-то
сделать...
     Он неожиданности Велимир задержался в мозгу зеленоберетчика на лишних
полсекунды, и  тот  что-то  почувствовал.  Ствол  автомата  стал  медленно
подниматься...
     Как бы не так!
     Совершенно неожиданно для себя диспетчер пнул офицера  в  болезненное
для любого мужчины место, потом добавил ему правой  в  челюсть  и  тут  же
левой рукой выхватил автомат. Никто не успел еще ничего сообразить,  а  он
уже полоснул очередь в  потолок,  да  так,  что  дождем  брызнули  осколки
штукатурки и ламп дневного света.
     И началось!
     Коридор взорвался криками  и  выстрелами.  Кто-то  двинул  диспетчера
локтем в грудь. Отлетев к стене, он ударился головой. Наверное, к счастью,
потому  что  первые  секунды  побоища  были  самыми  жестокими.  Дорожники
нисколько не уступали зеленоберетчикам в рукопашном бою.  Через  полминуты
метательный нож ударился о стенку перед лицом Велимира. Крошки  штукатурки
саданули его по щеке. Он очнулся и попытался встать. Вовремя, так как враг
был смят и бежал по коридору, а по пятам за ним ломились дорожники.
     Диспетчер все-таки встал и, запнувшись  о  труп  Нломаля,  перешагнув
через  зеленоберетчика  со  свернутой  шеей,  тело  которого   еще   слабо
подергивалось,  поспешил  к  двери  с  цифровым  замком.  Автомат  остался
валяться где-то на полу и искать его уже не было времени.
     Он увидел, как свалка перекатилась через дверь с  цифровым  замком  в
другой коридор.  Диспетчер  добежал  до  нее  самым  последним.  Дорожники
побеждали и тут. Если им удастся захватить вход в комплекс...
     Рванувшись вперед, он оказался в самой середине свалки, успел пнуть в
лодыжку здоровяка в маскхалате, уклониться от удара другого десантника...
     В конце коридора, там, где еще никого не было,  появился  вооруженный
крупнокалиберным пулеметом солдат. Мгновенно его установив, он лег на  пол
и взялся за гашетки. Свист пуль, проклятья, несколько человек упало.  Даже
не пытаясь разобраться, где свои, а где чужие, пулеметчик  садил  широкими
очередями. Грохот выстрелов и визг рикошета перекрыли все звуки.
     И все же диспетчеру повезло.  Он  рванул  влево  и,  чудом  оставшись
целым, буквально ввалился в комнату дороги  миров.  Отпрыгнув  в  сторону,
чтобы не мешать, он стал ждать тех, что последуют за ним. Но нет. Не  было
больше никого.
     А потом пулемет замолчал, и Велимир понял, что  с  теми,  кто  был  в
коридоре - покончено. Он представил, как  пулеметчик  разглядывает  сплошь
заваленный трупами коридор, а горячий ствол пулемета едва заметно движется
из стороны в сторону, подстерегая малейшее движение в этой мешанине тел.
     Чувствуя  тяжесть  в  желудке,  Велимир  задвинул  внутренний  засов,
непонятно кем и для чего установленный на двери. Как бы то ни было, но  он
пригодился.
     Повернувшись, он привалился к стене и увидел стража дороги Мирона.  В
правой руке у него был длинный, острый меч.
     - А я поначалу подумал - ты один из них, - сказал Мирон и сунул меч в
ножны. - Чуть было не рубанул.
     - Кто-то из пистолетчиков здесь уже был? - устало спросил Велимир.
     - Был, - кратко ответил Мирон и кивнул в  угол,  где  из-под  грязной
дерюги торчали две пары десантных ботинок на толстой рифленой подошве.
     Кто-то стучал в дверь снаружи. Диспетчер и страж переглянулись.
     - Что случилось? - спросил Мирон, доставая из кармана сигареты.
     - Все, - сообщил Велимир и вытащил из его пачки одну штуку.  -  Конец
комплексу, исследованиям, вообще...  Только  что  всех  убили:  верховного
друида, дорожников - всех.
     Он никак не мог совладать с руками. Спички одна за другой ломались  в
его пальцах. Мирон пожал плечами и дал ему прикурить.
     Глубоко  затянувшись,  диспетчер  опустился  на  стоявшее  неподалеку
кресло и, чувствуя, как по телу  побежала  дрожь,  чудовищным  усилием  не
выронив сигарету, выталкивая из себя  слова,  как  будто  они  становились
поперек орла, затворил:
     - Пистолетчики... всех под  пулемет:  и  своих,  и  чужих.  Никто  не
ушел... Почему?... Ведь все же дорожники... Только я один... Но  почему?..
И было известно заранее... А потом пулеметчик...
     Он замолчал, неожиданно вспомнив то мгновение, когда рванулся к двери
в комнату дороги миров, осознав, что никак не мог добраться до нее  живым.
Ну  никак  не  мог  он  это  сделать.  Потому  что  стрелял  из   пулемета
профессионал. А профессионал всегда всадит пулю, куда  нужно,  и  никто  у
него не уйдет. А он ушел. Почему?
     Неужели - дорога? Может быть, она  вмешалась,  и  пулеметчик  его  не
увидел? Но почему? Зачем я нужен этой дьявольской, связавшей  бесчисленное
количество миров ленте?
     - Значит, зря я Хрюндика отпустил  на  недельку  к  родственникам  на
свалку. Втроем бы сейчас было сподручнее.
     - Бесполезно, - махнул рукой Велимир.
     В дверь уже колотили, похоже прикладами.
     - А что, сдаваться? - угрюмо спросил Мирон. - Ну  уж  нет.  Я  думаю,
надо уходить.
     Он посмотрел в сторону окна дороги миров  и  прислушался.  За  дверью
была тишина.
     - Похоже, заряд прикрепляют, - сказал диспетчер и вскочил с кресла. -
Сейчас дверь рвать будут. Надо уходить.
     Мирон пожал плечами, поправил пояс и вслед за Велимиром пошел к  окну
дороги миров...
     Золотистая поверхность слегка пружинила под их ногами.
     Диспетчер усмехнулся.
     - А ты знаешь, - сказал он Мирону. - Я на дороге первый раз в жизни.
     Надо было куда-то идти, а они топтались на месте, заглядывая в  окно,
словно не решаясь оборвать последнюю связь с миром, в котором  жили.  Этот
мир стал для них сейчас небольшой комнатой, где  стояло  кресло,  в  одном
углу были стол и остальная мебель Мирона, а в другом лежала дерюга, из-под
которой торчали две пары десантских башмаков.
     Диспетчер вдруг подумал, что происшедшее с ним за последние часы лишь
вызванная хрустальной гадюкой иллюзия,  и  он,  так  и  не  выбравшись  из
тумана, видит галлюцинации.  Вот  сейчас  кто-то  нажмет  кнопку  тревоги,
спасательная команда уничтожит гадюку, и для него все кончится...
     - А может быть, не будем уходить далеко, - спросил  он  у  Мирона.  -
Кто-то же должен им помешать выбраться на дорогу?
     - Кому? - удивился тот, машинально поглаживая седую бороду.
     - Ну, пистолетчикам.
     - Ах, пистолетчикам! - Мирон улыбнулся. - Нет, это не нужно.  У  меня
кое-что на этот случай припасено.
     Он вытащил из кармана рубиновую звездочку  и,  широко  размахнувшись,
швырнул ее в окно. Она  вспыхнула,  разлетелась  огненными  осколками,  из
которых мгновенно возник стального цвета экран.
     - Все, - Мирон зачем-то вытер руки о штаны. - Теперь этот мир закрыт.
     - Как ты это сделал? - удивился Велимир.
     - Каждый страж дороги миров это умеет, - ответил Мирон. - Все, теперь
можно отправляться дальше и об этом мире не беспокоиться.
     - Он что, теперь будет закрыт навсегда?
     - Почему? -  усмехнулся  Мирон.  -  Мы  вернемся  лет  через  пять  и
проверим. Может, там что-то изменится?
     - А если не вернемся?
     - Что ж, придет другой страж дороги и откроет окно. А если  этот  мир
ему не понравится - снова закроет. И пусть будет так. Честно сказать,  мне
всю жизнь хотелось немного попутешествовать. Пойдем.
     И  они  пошли.  Все  дальше  и  дальше,  по  прямой,  как  стрела,  и
бесконечной, как смерть, дороге миров. С каждым пройденным метром  им  все
труднее было помнить, кто они такие и зачем вышли на  дорогу.  А  еще  они
изменялись. Страж миров все более походил на медвежонка-коалу, а диспетчер
превращался во что-то на сильных мускулистых лапах,  с  маленькой  круглой
головкой и длинными, покрытыми перьями руками по бокам туловища...


     А дорога бежала вперед. То время, которое она потратила на наблюдение
за Птицем и медвежонком, кончилось. В конце концов как могли их  крошечные
мысли, чувства и желания сравниться с тем, чем обладала она? Однако все же
что-то интересное в них было. Может быть, поэтому, когда они стали  частью
дороги, в одном из ее отростков  возникли  два  новых  мира.  Мир  высоких
эвкалиптов и пьянящий свободой мир крыльев...

+========================================================================+
I          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         I
I         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        I
Г------------------------------------------------------------------------¶
I        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       I
I    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    I
+========================================================================+

Last-modified: Sun, 18 Apr 1999 19:28:10 GMT

Оцените этот текст: