Ирина осторожно, как по льду, скользкому и тонкому, сделала несколько шагов и, только очутившись на лестнице, перевела дух.
-- Что ж это такое? -- подумала. -- Захват? Грабеж?
Черная «Волга» неподалеку от входа -- с госномерами и всякими там антеннками -- подсказала, что скорее всего -- захватѕ
Такси еле тащилось по поздневечернему, шумному и цветному, проспекту Руставели. На заднем диванчике полусидел Тамаз, влипнув в окно, пристально вглядывался в сумятицу тротуарной жизни.
-- Стой! -- сказал водителю, а убедясь, что ошибся: -- Поехали. Только потихоньку. Медленноѕ Медленноѕ
-- Я из-за тебя все сцепление пожгу, -- вполголоса огрызнулся водитель.
Заскрипели тормоза. Тамаз ткнулся в переднее сиденье от резкой -- даже на малой скорости -- остановки.
-- ***, -- выругался по-грузински русский водитель. -- Дура сумасшедшая! -- они, оказывается, едва не сбили именно Ирину, переходящую улицу с горячим хачапури в руке, засмотревшуюся на что-то особенно привлекательное в пульсирующей атмосфере центра города.
Тамаз открыл дверцу, выскочил, схватил Ирину за руку, повлек к такси.
-- А если б у нас не было Проспекта Руставели?! -- улыбнулся. -- Где б я искал тогда любимую жену, пропавшую без вести в день регистрации? -- улыбнулся и попытался поцеловать.
Ирина не сопротивлялась, но и не общалась с супругом.
-- Поехали, -- обиженно бросил Тамаз водителю и замолчал на некоторое время. Потом спросил: -- Поела?
-- Спасибо, -- холодно ответила Ирина.
-- Я, между прочим, такую баталию выдержал! Ты знаешь, что мы венчаемся?
Ирина молчала.
-- И свадьба будет.
-- Рассказал им, что я умру?
Водитель с любопытством поглядел в зеркало заднего вида. Тамаз смолчал, потупился. Ирина отодвинулась, вжалась в угол.
-- Направо, -- скомандовал Тамаз. -- Здесь останови.
Машина скрипнула тормозами. Тамаз расплатился. Вышел слева, обогнул перед капотом, открыл иринину дверцу. Взял жену за руку, потом под руку, повлек наверх, в мастерскую.
-- Подожди минутку, -- остановил перед входом, сам скрылся внутри.
Через мгновенье распахнул дверь: voila! -- и несколько отступил в сторону, чтобы понаблюдать за действием подготовленного эффекта.
Общего света в мастерской не было, только несколько разноцветных прожекторов бросали узкие, мощные лучи на постаментец в центре, поддерживающий старинное резное кресло, на котором эффектно, играя складками и бисером, расположилось белое атласное платье. Работы -- по первому ощущению -- начала века. Стиль модерн.
-- Подвенечное платье прабабушки.
Трудно было не оттаять Ирине.
А Тамаз, выждав, сколько -- почувствовал -- надо, подкрался сзади, обнял жену, принялся ласкать все ее телоѕ
Одежды под ласками спадали как бы сами собою. Голова у Ирины закружилась: платье, прожектора, храмы из полутьмы -- все поплыло куда-то, а шевалье -- хотя кони несли карету во весь опор -- приближался неотвратимо, и вот уже поравнялся с каретою.
Ирина улыбнулась преследователю, а он взмахнул рукою с неизвестно откуда взявшейся плеткою и ударил красавицу по лицу. Она вскрикнула, растерянно схватилась за щеку, на которой вспухал красный рубец.
Крики, звериные, первозданные, подобные тем, недавним, в степи, хоть и подвели к ним вовсе, кажется, другие дорожки, понеслись, ничем не смягченные, ибо Тамаз удерживал иринины руки нежно, но цепко: ни палец не закусить, ни кулачок: а и понятно: что может быть приятнее мужчине, чем услышать это, разбуженное, вызванное вроде бы им самим?!.
-- Господи! Тамазик, -- выдохнула Ирина. -- Как же я тебя люблю. Больше жизниѕ
-- Вон там, видишь? вон -- пустое место, рядом с канатной дорогою. Здесь станет новый храм. Первый новый храм в Тбилиси за восемьдесят лет. И если мне повезет, если я выиграю конкурсѕ
-- Ты победишь, Тамазик, -- влюбленно подхватила Ирина.
-- Если я выиграю конкурс -- это будет мой храм.
-- Твой храм? -- раздумчиво протянула женщина, словно легкий порыв переменившегося вдруг в направлении ветра, переменил и ее настроение. -- А чью, интересно, кровь прольешь ты в фундаментѕ своего храма?
-- А можно ли, Тамазик? ведь я некрещеная. Я пела в церковном хоре, a самаѕ
-- Некрещеная? -- обеспокоился Тамаз. -- Что ж раньше молчала? -- но, поведя быстрым смышленым взглядом вокруг и не рискнув даже представить, что за скандал разразится, огласи он вдруг свежую новость, шепнул: -- Ничего. Не важно. В конце концов, все это ритуал, не больше. Бог простит.
Служба шла по-грузински. По-грузински же Ирина ответила и свое да -- с подсказки Тамаза.
Может быть, из-за великолепия квартиры родителей Тамаза, которое не могло не подавить Ирину (да у нее, скажем прямо, были и прочие причины для неважного настроения), и гости, и хозяева: кто в шумной суете заканчивая последние приготовления к застолью, кто -- степенно беседуя-покуривая в его ожидании, -- показались ей собравшимися скорее на похороны, и взгляды, которые она, виновница торжества, на себе ловила, были (или воображались ей) полными столь скорбного сочувствия, что она (Тамаз, как назло, решал неотложные какие-то проблемы с вином) не выдержала, скрылась в ванной, где, пристально вглядываясь в отражение, пыталась угадать знак смерти, столь поразивший гостей, и молодую долго, наверное, разыскивали, прежде чем разыскали, наконец, и усадили в середину стола рядом с молодымѕ
Уже стемнело, играли хрусталем люстры, и Ирина увидела роскошный этот пир как бы извне: словно картину в раме, словно сквозь уличное, без переплета, не пропускающее звука окно, -- и медленно отлетала дальше и дальше под давнюю музыку пицундских прогулок, пока окно не уменьшилось до неразличимости с другими светящимися тбилисскими окнамиѕ
Тамаз горячился, кричал на лысого человечка с усиками под Микояна, прораба, что ли:
-- Какой ресторан?! Какой может быть ресторан?!
-- Итальянский, -- хладнокровно отвечал что ли прораб.
-- Я тебе уже объяснял: у нас национальная программа! Храм! Возрождение! Ты грузин или не грузин?! Ты, спрашиваю, грузин?! -- тыкал Тамаз указательным в грудь лысого.
-- А чего ты на меня орешь? Т, что ли, землю выделил? Мое вообще дело маленькоеѕ
-- А у нас у каждого -- дело маленькое. Потому мы все и в дерьме!..
ѕИ вдруг перетянутая струна несущего троса с глухим стуком -- чеховская бадья в шахту -- лопнула. Два вагончика, как раз поравнявшиеся во встречном движении, ухнули, смялись, ударясь друг о друга и об огромный валун, перевернулись раз-другой -- из одного при перевороте вылетело, откатилось на десяток метров тело женщины в желтом иринином плаще -- и замерли искореженной грудой металла, наткнувшись на каменное препятствие. А туда, вниз, к ним, катил кубарем верхний, переполненный, только-только отошедший от конечной.
Тамаз смотрел за всем этим несколько ошарашенно, пока вдруг безумная мысль не посетила его. Сорвавшись с места как скаженный, через овраг, через какую-то свалку, обдирая одежду и кожу, ринулся он к месту катастрофы.
Завыли сиренами милицейские машины и «скорые», подкатив и к верхней площадке, и к нижней. Люди в халатах, в формах, в штатском -- одни сыпались вниз, другие -- карабкались наверх. А Тамаз: измазанный, запыхавшийся, в крови, -- надвигался с фланга.
Милицейские все же опередили, стали заслоном. Тамаз пробивался сквозь них, бешеный, кричал:
-- Пустите! Там моя жена! Слышите?!
И прорвался.
Груда трупов и умирающих привлекла его внимание -- и то смазанное, поверхностное, -- после того только, как он убедился, что та женщина -- вовсе не Ирина. Да и странно: как он мог перепутать? -- сходство, если и существовало -- самое поверхностное, отдаленное.
Псевдоирина была непоправимо мертва, хотя внешне в ней ничего, кажется, не нарушилось: разве голова вывернута как-то не вполне естественно.
Тут уже суетились люди с носилками, вязко плыли стоны, летели короткие распоряжения. Тамаза несколько раз отталкивали с дороги: он всем мешал. Ноги были как ватные. Следовало собраться с силами.
Архитектор, тяжело дыша, опустился на землю.
-- Что с вами? -- развернул его кто-то в белом. -- Ранены?
-- А? -- дико спросил Тамаз. -- Нетѕ нет, извинитеѕ Яѕ Я проходил мимоѕ Вот она, -- кивнул за спину, -- кровь в основании храмаѕ
-- Что? -- не понял медик.
-- Извините, -- ответил Тамаз, встал, побрел прочь, потом свернул, принялся карабкаться наверх.
По мере того, как утихало нервное потрясение, возвращалась тревога, придавала энергии несколько, может быть, даже неестественной. Выбравшись на улицу, Тамаз бросился к автомату. В карманах не оказалось двушки, но это было не так существенно: главное, чтоб на том конце провода сняли трубку.
Сигналы, однако, летели в пустоту, и тревога усилилась почти до только что испытанной. Тамаз выскочил из будки, буквально бросился под колеса грузовика.
-- Старик! -- крикнул водителю. -- Срочно! Жена умирает!
Грузовик прыгал по тбилисским мостовым, Тамаз сидел рядом с шофером: побелевший, закусивший губу. Наконец, остановились возле мастерской.
Тамаз взлетел по лестнице. Придавил кнопку звонка, а другой рукою лихорадочно шарил в кармане, откапывая ключи. Справился с замком. Влетел в прихожую.
-- Это ты, Тамазик? -- легкий, нежный, светлый, как-то даже оскорбительный применительно к тамазову состоянию голосок донесся из ванной. -- Как кстатиѕ иди сюдаѕ потри мне спинкуѕ
Тамаз сбросил куртку прямо на пол, разгладил ладонью лицо, вошел в ванную. Ирина, зажмурясь от удовольствия, нежилась, только что не мурлыкала, под одеялом теплой пены. Тамаз оперся об косяк и молчал.
Приоткрыв глаза, Ирина встревожилась:
-- Что с тобой, миленький?
-- Пустяки, -- ответил Тамаз. -- Упал. Н-ничего особенного, -- и, надев на грязную, в крови, руку бело-розовую банную варежку, сильно провел по ирининой спине.
-- Тихо, сумасшедший! Обдерешь!..
-- Ах, ты боли боишься? -- сказал Тамаз с очень вдруг усилившимся акцентом. -- А моей боли ты не боишься?! Ты подумала, как я теперь буду жить один?! Умирать она собралась! Как красиво! как романтично! Да знаешь ли ты, что такое смерть?!
-- Чего бесишься? -- прикрикнула в тон Ирина. -- Может, я и не умру теперь вовсе. Может, любовь сильнее!
-- Еще как умрешь! Как миленькая! Страшно! По-настоящему! Любовь сильнее, -- передразнил. -- Начиталась сюсюканийѕ -- и, больно схватив Ирину за руку, выдернул ее из воды, вытолкал в комнату, бросил на диван -- Ирина оставляла клочья пены повсюду, словно Афродита.
-- Одевайся! -- стал швырять тряпки без разбора, кучею. -- Одевайся! Едем к врачу!
-- Конечно, милый, -- сказала притихшая Ирина, прикрываясь тряпками. -- Только успокойся, -- но Тамаз, имевший другую установку, продолжал, как если б Ирина ответила не да, а нет:
-- Хочешь лежать в гробу куколкою!? Так вот того не допущу я!
-- Но да, милый, да!
-- В гробу куколок не бывает -- только трупы!
-- Да!
-- И я тебе умереть не дам.
-- Да!
-- Ты распоряжалась собою, пока не вышла за меня!
-- Милый, -- взяла Ирина мужа за руку. -- Принеси, пожалуйста, полотенце.
Тамаз очнулся, пошел в ванную.
-- Что мне надеть? -- спросила Ирина вдогонку.
-- Ничего, -- ответил Тамаз после паузы. -- Ты была совершенно права, что не дала себя резать этим коновалам. Мы едем во Францию.
-- Куда-куда? -- рассмеялась Ирина шутке мужа.
-- В Нормандии живет дядя. Кинорежиссер. У него конный заводик иѕ прочее.
-- Может, не надо, милый? Я слышала, там операции безумно дорогие. Кто я твоему дяде? Кто ему даже ты?!
-- Ты не знаешь грузин! -- почти обиделся Тамаз.
-- Знаю, милый, знаю. Я за грузином замужем. Но давай как-нибудь уж здесьѕ Своими силамиѕ не одалживаясь!
-- Почему одалживаясь? Почему сразу одалживаясь? Он приезжал недавно, взял пару моих проектов. Тебе в это трудно поверить, но твой муж действительно талантливый архитектор. Он мне предлагал деньги сразу, я не взял, а теперьѕ Ну, что смотришь? Что смотришь? Даже среди грузинов я не встречал идиотов разбрасываться валютой просто так. Принеси-ка телефон. Набери международную. -- И назвал номер.
-- Увидеть Лондон и умереть? -- спросила Ирина.
-- Что? -- не понял Тамаз.
-- Детективѕ Детектив так называется, -- и Ирина достала из-под кресла потрепанную книжицу.
-- Чего киснешь? -- спросил Тамаз. -- Франция!
Ирина пожала плечиками.
-- Хчешь за руль?
-- Я? -- удивилась-загорелась Ирина. -- Неужто позволит?
Тамаз выдал пулеметную очередь французских слов. Машина остановилась. Водитель вышел, распахнул дверцу перед Ириною, потом, когда та заняла его место, закрыл. Сам обошел капот, уселся рядом. Что-то Тамазу сказал.
-- Спрашивает, имела ли ты дело с автоматической коробкой? Надо просто перевести вперед этот рычаг.
-- Не хочуѕ -- снова скисла Ирина. -- Не надо. Мне не интересноѕ
Ирина, слушавшая с подчеркнутой вежливостью, все ж, наконец, не выдержала, перебила:
-- Шалва Георгиевич, извините. Все это безумно интересно. Ноѕ Тамаз рассказывал, зачем мы сюда приехали?
Шалва Георгиевич посмотрел на новую родственницу странным, холодноватым взглядом:
-- Я дал ему денег. Мой доктор -- не специалист. Не вызывать же из Парижа. Отдохнете и поезжайте.
-- Да не устали мы вовсе! -- выкрикнула Ирина. -- От другого устали!
Дядя посмотрел еще холоднее:
-- Поезжайте завтра с утра.
-- Я сейчас хочу, сейчас же, сейчас! -- выкрикнула Ирина.
-- Сейчас? -- повторил дядя и уставился на окно, за которым бился ночной ветер, потом на старинные настенные часы. -- Сейчас мой водитель ужеѕ Но если вы готовы ехать сами, берите «Ягуар» иѕ -- и встал из-за стола, вышел из комнаты.
-- Как ты себя ведешь?! -- напустился на жену Тамаз. -- Как ты себя ведешь?
-- Как он себя ведет?! -- возразила Ирина. -- И где твоя независимость?!.
Ветер бесновался почище хакаса. Они проезжали курортный городок. Одно здание сияло огнями.
-- Что здесь? -- спросила Ирина.
-- Казино, -- буркнул Тамаз.
Ирина резко затормозила, сдала назад, вышла, приказывающе-приглашающе кивнула мужуѕ
-- На зеро выпадает раз в тысячу лет! -- ужаснулся Тамаз, глядя, как выгребает Ирина из бумажника последние деньги и сует их в кассовое окошечко.
-- Это твои деньги? Твои? А обратные билеты у нас, кажется, есть.
-- Да пожалуйста, ставь на что хочешьѕ Только ведьѕ операцияѕ
-- Вот пускай Бог и подскажет!
Крупье произнес положенные слова и пустил шарик. Он поскакал, попрыгал и, по законам жанра, остановился, естественно, на зеро. Крупье погреб лопаточкою груды фишек в сторону Ирины.
-- А теперь? -- спросил оторопевший Тамаз. -- На что ставим теперь?
-- А теперь -- хватит, -- отрезала Ирина, сгребая фишки в сумочку, -- поехали!
-- Так везет же! -- изумился Тамаз.
-- Это-то и печальноѕ
Один из них, рыжий, отложив карандаш, сказал:
-- Может, хоть улыбнешься? -- и, видя, что Ирина не понимает языка, продемонстрировал.
Ирина послушно растянула рот.
-- Нет, -- объяснил рыжий. -- Глазами, -- и, бросив в раздражении карандаш, обеими руками ткнул себя в глаза.
Глазами у Ирины не получилось, и рыжий свой рисунок разорвал.
Тамаз тем временем расплачивался с остальными, собирал портреты.
-- Развесишь по мастерской, когда я?.. -- спросила Ирина, не договорив: умруѕ
Они стояли во дворике приемного покоя L'Hotel Dieu, растерянные, не зная ли, не решаясь, куда ткнуться.
Вкатила скорая. Санитары понесли носилки, на которых, прикрытая простынею, лежала мертвенно-серая красавица мулатка. Из кабины выбралась женщина-врач, бросила пару слов дежурному и тут обратила внимание на нашу парочку, улыбнулась и, подталкивая узнавание, ударила в ладоши раз-другой в характерном ритме того, пицундского, танца, притопнула ножкою.
-- Какие встречи! -- сказала, когда и Тамаз, и Ирина, наконец, улыбнулись. -- Меня звать Анни!.
Санитар катил по бесконечной древней галерее каталку с мулаткою, которую сопровождала докторица, а Тамаз и Ирина сопровождали в свою очередь ее.
-- Дура! -- кивнула на каталку Анни. -- Не ценит жизни! Вогнала в вену тройную дозу омнопона.
-- Омнопон? -- вылущила Ирина из невнятной ей французской речи знакомое словцо.
-- Mais oui, oui, -- улыбнулась врачиха.
-- Самоубийца, -- пояснил Тамаз. -- Грешница. А откуда ты знаешь этотѕ ну как его?
-- Омнопон? -- напомнила Ирина. -- Сильное обезболивающее. Я папу целый месяц колола. Перед смертью.
-- Сама? -- удивился Тамаз мужеству жены.
-- А у нас пока медсестру дождешьѕ
-- Она говорит, -- перевел Тамаз для Анни, выказавшей на лице заинтересованность, -- что колола отца, когда он умирал.
-- Mais oui, oui! -- согласилась та. -- Как и во всем на свете, тут главное -- доза.
-- Она говорит, -- сказал Тамаз, -- что главное -- доза.
-- И все-таки удивительно, -- кивнула француженка в сторону мулатки. -- С одной стороны, самообладание: надо ж в такой момент в вену попасть! С другой -- непонятная в самоубийце страсть к комфорту.
-- К комфорту? -- переспросил Тамаз.
-- Самая приятная смерть, -- сказала Анни. -- Сладко засыпаешь. И -- эстетичная.
-- Она что, уже умерла? -- побледнела Ирина.
-- Quoi?
Тамаз перевел.
-- Пока нет. Может, и вытащимѕ -- качнула врач головою с некоторым сомнением.
-- Что она сказала? -- напряглась Ирина.
-- Что вытащат.
-- Нет, перед этим.
-- Что это самая приятная смерть. Как будто сладко засыпаешь. И самая эстетичная. Только это она говорит чушь!
«Рено» Анни медленно ехал по главной улице Saint-Genevieve du Bois, Ирина с Тамазом на «ягуаре» следовали сзади.
-- И чего мы к ней потащились? -- ворчала Ирина. -- Сидели б да ждали результатов.
-- Раз она сказала, что ей позвонятѕ Смотри как красиво!
Городок и впрямь был очень собою хорош, и в другой раз Ирина, конечно, заметила бы это. «Рено» свернул направо, наверх.
-- Старый город, -- перевел Тамаз надпись.
«Рено» остановился.
-- Ну вот, -- гордо сказала Анни у двухэтажного коттеджа красного кирпича. -- Тут я и живу! -- И добавила по-русски: -- Будьте как дома.
Ирина лежала поперек широченной кровати в гостевой комнате и переключала телевизионные программы туда-сюда. В дверях появился Тамаз:
-- Ты точно не хочешь есть?
Ирина только качнула головою.
-- Ты б видела, что за ужин приготовила Анни! Оливки, фаршированные анчоусами! Форель с луком! Маринованная лососина! А какое вино! А у тебя как назло пропал аппетит!
-- Ты издеваешься надо мною, Тамаз, да? -- спросила Ирина.
-- Почему издеваюсь? Ах! Я совсем забыл сказать: звонили из клиники. Ты совершенно здорова! Слышишь! Совершенно здорова! -- и Тамаз бросился к Ирине, поднял ее на руки, закружил.
Улыбающаяся Анни стояла в дверях:
-- Не так уж и совершенно! Ты забыл, что ей надо обратить серьезное внимание на гланды?
У придела, недалеко от дверей, замерла старушка в черном, и, когда Ирина вышла на залитую солнцем улицу предместья к поджидающим ее в «ягуаре» с открытым по случаю хорошей погоды верхом Анни и Тамазу, последовала за нею.
-- Простите, барышня, -- сказала по-русски, но с легким каким-то налетом акцента. -- Как там в Москве? Неспокойно, да? Не опасно съездить?
Рядом со старушкою стояла девушка лет двадцати: внучка ли, правнучка, и жадно, напряженно вслушивалась в получужой язык.
-- В Москве? -- и Ирина улыбнулась. -- А я, знаете, никогда в жизни в Москве не была. Мы из Тбилиси, правда, Тамазик?! -- крикнула вдруг на всю улицу и расхохоталась.
-- Так вот он какой, Париж!.. -- Ирина стояла у Триумфальной арки и смотрела на залитые ярким желтым светом, обдуваемые искусственным предрождественским снегом сказочные Елисейские Поля, на десятки стройных, высоких, в разные цвета выкрашенных еловых деревьев.
-- Ты так говоришь, -- отозвался Тамаз, -- будто впервые его видишь.
-- Конечно, впервые! Конечно, Тамазик, впервые!
В модном салоне Ирина с помощью двух продавщиц примеряла один туалет за другим: все шли ей, каждый менял до неузнаваемости, но только, кажется, прибавлял красоты и обаяния.
Иринины облики мелькали перед Тамазом калейдоскопом так, что аж голова шла кругомѕ
Лыжа наткнулась на лыжу, ускакала, освобожденная автоматическим креплением, Ирина полетела кубарем, зарылась в снег.
Но Тамаз уже был тут как тут: лихо вспорол белую целину прямо перед женою.
А она улыбалась, обметая варежкою выбившиеся из-под шапочки волосы. Тамаз повалился рядом, принялся целовать Ирину.
Она отбрыкивалась, счастливо хохотала, пока вдруг не попала, затихла: это были те же самые кони, только карета стояла уже на полозьях и вместо выгоревшего ковра осенней травы расстилалась кругом белая целина.
Шевалье на своем вороном ускакал далеко вперед, и теперь уже дама пыталась его нагнать, покрикивая на кучера. Шевалье даже не оборачивался.
-- Herr Awchlediani! Herr Awchlediani! RuЯland! -- голос отельного служителя не вдруг пробился в сознание Ирины сквозь топот коней: служитель стоял наверху, возле игрушечного шале, держал на отлете трубку-радиотелефон.
И, хотя звонок из России мог означать что угодно, самое приятное -- тревога кольнула Ирину.
Тамаз тоже встревожился: бросил жене лыжи, закарабкался наверх. Ирина не поспевала.
Когда же выбралась к гостиничке, Тамаз уже переговорил: служитель с телефоном как раз исчезал в дверях.
-- Маме очень плохо, -- объяснил Тамаз. -- И еще: проект на конкурсе провалилиѕ
-- Погоди, -- сказал архитектор. -- Видишь лиѕ -- и замялся. -- Я очень надеюсь -- ты не обидишься. Но давай я лучше схожу один. А? -- и как-то заискивающе заглянул Ирине в лицо. -- А ты поезжай в мастерскуюѕ Видишь лиѕ -- повторил. -- Наши, грузинские дела. Не все тут так простоѕ Ну?.. Я или заеду за тобой, или позвоню. Или пришлю кого-нибудьѕ
-- Но, можетѕ -- гордость боролась в Ирине с тревогою, обида -- с любовью, -- может, я подожду в машине?
-- Не надо, -- качнул головою Тамаз. -- Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Поезжай, -- и слишком как-то резко выбрался из такси, скрылся в парадной.
-- Тамаз! -- крикнула Ирина вдогонку отчаянно. -- Тамаз! У меня даже денег нет -- расплатиться.
Хлопнула, ухнула подъздная тяжелая дверь.
-- Он оставил, -- сказал водитель, не оборачиваясь. -- Поехали.
-- Раз оставил -- поехали, -- согласилась Ирина.
Такси тронулось. Ирина покусывала пальчик: все равно ничего хорошего из этого не выйдетѕ
Она лежала якобы во сне, дышала ровно, пока Тамаз беззвучно раздевался, а, когда он осторожно, стараясь не задеть, не притронуться, устроился рядом, спокойно произнесла:
-- Что мама?
Тамаз даже вздрогнул:
-- Мама?
-- Ну да, -- пояснила с легкой издевкою в голосе. -- Мама.
Тамаз заикался очень редко -- и вот, это был как раз тот случай:
-- П-п-по=м-м-моему в п-п-по-рядке.
-- Ее сильно расстроило, что я выздоровела? -- спросила Ирина.
Тамаз спрятал глаза, не нашелся что ответить.
-- Здравствуй, милочка, -- сказала Натэла Серапионовна, входя в мастерскую решительно и по-хозяйски, нисколько не беря во внимание отнюдь не пригласительную позу невестки. -- Что не отпирала так долго? Любовника прятала?
Ирина проглотила оскорбительную шутку, прошла за гостьей. Та поправила скособоченную картину, переставила цветочный горшок, смахнула с подчеркнутой брезгливостью невидимую пылинку со стола и, наконец, устроилась на диване. Ирина с ногами, по-домашнему, села напротив, в большое кожаное кресло:
-- Как вы себя чувствуете?
-- Как бы я себя ни чувствовала, умирать к сроку никому не обещала. А пообещаю -- выполню.
Ирине страшно сделалось воспринять эти слова за намек.
-- Я вам кофе сварю, Натэла Серапионовнаѕ
Встала, пошла на кухню, всыпала горсть зерен в старинную деревянную мельницу, принялась методично, глядя в окно, вертеть ручку. Спиною почувствовала пристальный взгляд свекрови и, не обернувшись даже, спросила:
-- Что-нибудь не так?
-- Наблюдаю, -- ответила Натэла Серапионовна. -- Я многое в жизни повидала: и как на мнимую девственность ловят, и как на беременность. Но чтобы на смерть!..
Ирина уронила мельницу. Деревянный корпус раскололся, кофейные зерна заскакали по полу.
-- Ладно-ладно! Не делай большие глаза. Не строй святую Инессу.
Ирина взяла совок, веник, принялась подметать.
-- Не то что бы меня твой цинизм поразил -- цинизму границ не бывает. Но как тебе не страшно словами было такими играть? Сглазить ведь можно!
-- Вы что, убить меня собираетесь? -- с попыткой улыбки подняла Ирина голову.
-- Много чести будет -- душу из-за тебя губить! Собираюсь только, чтоб ты знала: никого ты не обманула: ни меня, ни Реваза Ираклиевичаѕ Тамаз -- мальчик, конечно, глупый. Он -- художник, простая душа. Но и у него глаза откроются, уж я позабочусь. У тебя какие-нибудь анализы, снимки -- есть? Что ты действительно болела раком?
-- Уходите отсюда, Натэла Серапионовна, -- сказала Ирина тихо.
-- Я? Отсюда? Да с какой это стати?! Мастерскую сняла мальчику я. На деньги Реваза Ираклиевича. С какой это стати отсюда уйду?!
-- Хорошо, -- согласилась Ирина. -- Вы, я вижу, хотите, чтобы уехала. Я уеду, если мне это скажет Тамаз.
-- Ах, какая хитрая! Тамаз мальчик гордый! Тамаз никогда не признается, что его провели как ребенка. Не-ет! ты уедешь сама!
-- Не уеду, -- ответила Ирина твердо. -- Сама -- не уеду.
-- Еще как уедешь! -- возразила Натэла Серапионовна. -- И не просто уедешь, а приведешь мужика, устроишь, чтобы Тамаз застал тебяѕ не беспокойся: он -- не убьет! -- застал и выгналѕ к ебеней матери!
-- Да выѕ -- поразилась Ирина. -- Выѕ сумасшедшая!
-- Я?! -- расхохоталась Натэла Серапионовна.
-- Сумасшедшая, -- тихо повторила Ирина: не свекрови уже -- себе.
-- Не-ет, милочка! Я очень даже нормальная. Реваз Ираклиевич собрал все подробности насчет тех десяти тысячѕ
-- Каких еще тысяч? -- удивилась Ирина.
-- Таких, что ты вымогала у Тамаза в Пицунде. Ты в тбилисской тюрьме еще не бывала?
-- Десять тысяч?.. Вымогала?.. -- Ирина опустилась на стул.
-- Вот, смотри! -- достала Натэла Серапионовна бумажку из сумочки, помахала над Ириною в высоко вытянутой руке. -- У меня есть документы! Тамазик попросил эти деньги откупиться от абхазов. А Реваз Ираклиевич все выяснил: это ты с него требовала, ты!
ѕКрасные купюры закружились, полетели, как ржавые листья, во тьме, то и дело высвечиваемые пронзительным сиянием маяка; Тамаз шел по базару, осыпая Ирину лепестками розѕ
-- Хорошо, Натэла Серапионовна, -- сказала Ирина. -- Я подумаю. Только оставьте меня сейчас одну.
Свекровь пикнула электронными часами:
-- Сегодня среда? В понедельник передаю документы следователю. -- И, задержавшись на мгновенье в дверях, произнесла эдак проникновенно: -- И послушай моего доброго совета, милочка: никогда никого не лови больше на смерть. Это грех. Кощунство. Ах, да!.. -- как будто вдруг вспомнила. -- Ты ж некрещенаяѕ
-- Откуда вы знаете?! -- простонала Ирина.
-- Как откуда? -- спросила свекровь так наивно, как только сумела. -- Конечно, от Тамазика.
И ушла.
Все плыло у Ирины перед глазамиѕ Она вытащила из-под кровати чемодан, сумку, стала, как сомнамбула, бросать в них одно, другоеѕ Приостановилась на мгновенье, огляделась в задумчивости. Взяла банан-двухкассетник. Включила. Ожила мелодия, та самая, под которую добиралась Ирина от Сибири до Грузии.
Снова принялась было за сборы, но вернулась к магнитофону, поставила на пол, посреди комнаты, присела на корточки. Вырубила музыку, нажала на красную кнопку записи. Сказала:
-- Тамазик, я еду домой: надо выписаться, попрощаться, вообще: уладить дела. Сам знаешь: все у нас с тобою случилось такѕ внезапно. Позвони мне туда. Я вернусь, как только позовешь. Мой телефон: два ноль два двадцать два. Смешной телефон, правда?
Ирина думала, что бы добавить еще, пленка вертелась беззвучно, но тут внизу хлопнули дверцы подъехавшего автомобиля.
Ирина глянула в окно: Тамаз с приятелем извлекали из багажника универсала огромный макет храма, возвращенный с конкурса. Водитель помогал изнутри.
Ирина засуетилась: бросила в чемодан какое-то платье, побежала в спальню снимать гобеленѕ
Храм уже стоял у подъезда, мужчины прилаживались поднять его, чтоб нести. Ирина поняла, что ничего больше не успеет, так и оставила гобелен повисшим на угловом гвоздике. Наскоро щелкнула чемоданными замочками, дернула сумочную молнию, накинула пальто, сунула в карман шапку. Выскочила на площадку.
Храм полз, надвигаясь по ближнему пролету, но, слава Богу, загораживал Ирину от Тамаза. Ирина скакнула бесшумно на верхнюю площадку, осторожненько перегнулась через перила, увидела, как вплывает храм в мастерскуюѕ
Когда дверь захлопнулась, легко и быстро сбежала вниз.
Выбралась из такси. Достала вещи. Пошла в здание. На мгновенье задержалась в дверях, обернулась.
Обернулась и от кассового окошечка в самый момент, когда нужно было отдавать за билет деньги, и -- последней входя в загон на досмотр, и -- едва удерживаясь на крайней ступеньке аэродромного автобуса, и даже -- на верхней площадке трапа, раздражая подгоняющую не задерживать стюардессу.
Тамаза не было.
-- Ой, Ирка, -- выскочила Тамарка, -- какие дела! Явилась -- не запылилась! Ну ты, подруга, даешь! Щас чаю поставлю.
Ирина вытащила два пузыря «Сибирской».
-- Ну ты даешь! -- повторила Тамарка. -- Щас, сядем тихонечко. Связи нету. Тишина-покойѕ -- чай, закусочка, стакан -- все это между прочим, в процессе разговора. -- Ну чо ты, где, говори, давно приехала?
-- Я сейчас, Тамарка, княгиня, -- сказала Ирина.
-- Ну? Треплешься!
-- Зуб даю. Княгиня Авхледиани. Во, смотри, -- и протянула подруге свидетельство о браке.
-- Ой, Ирка! Ну давай, давай, рассказывай! Умру щас! -- и Тамарка, вытерев руки о юбку, осторожно тронула иринину кофточку.
-- Из Парижа. Хочешь померить? -- Ирина принялась расстегивать пуговицы.
-- Ой! -- запунцовелась Тамарка и надела кофточку, осмотрела себя.
-- Нравится? -- спросила Ирина. -- Дарю, -- и набросила на голые плечи облезлое тамаркино.
-- Чо, обалдела? -- не поверила та.
-- Да у меня такихѕ -- соврала Ирина, чьи вещи остались в Тбилиси скорее всего навсегда.
-- Ой, подруга! Ну, я теперь!.. -- не находила Тамарка слов.
-- Я, в общем, тут временно, -- как-то само собою взяла Ирина подружкин тон, стиль. -- За мною муж должен приехатьѕ
-- Ой, муж! Он чо, правда -- князь?
-- Правда-правда. Постой, послушай. Вот. Я, значит, домой, а там уже забито. В моей комнате зять спит. Ну, племянники. В общем, я -- в театр, а Толя уволился. Помнишь -- Анатолий Иванович, из Ленинграда?
-- Ага. Псих такой. По крыше бегал.
-- Вот. Меня на его место позвали. И комнату. Знаешь -- театральная общага, рядом с перчаточкой?
-- Ой, а зачем тебе? Место, комната, если муж?
-- Постой, расскажу. Ты слушай. А он мне, в общем, должен звонить. По сестрину телефону. Сечешь?
-- Ну? -- продемонстрировала Тамарка, что сечет не очень.
-- Междугородные все через вас проходят?
-- Ну.
-- Ну вот ты, и девочкам тоже скажи, что, если из Тбилиси будет чо по алькиному номеру, чтоб поговорили, записали чо передать. Ну, и мне в театр или я там заглянуѕ Просекаешь?
-- Ага. А чо это за тайны за такие?
-- Никакие, подруга, не тайны. На зятя нарветсяѕ Я ж машину папину продалаѕ
-- Машину? Ну ты, подруга, даешь!.. У него-то, небось, у твоего князя машин этихѕ
ѕСлова растворились, растаялиѕ
ѕОдна бутылка уже опустела, переполовинилась другаяѕ
-- ѕа у них, понимаешь, подруга, такие обычаи. Отец с кинжалом, страшный! Я, говорит, тебя прокляну! А Тамазик меня так к себе прижимает, любовь, говорит, сильнее проклятия!
-- Здрово!..
ѕИ вот: по последнему глоточку осталось на донышках стаканвѕ
-- ѕя, значит, сто, а Тамазик с ними дерется. Одного бросил, другогоѕ
-- Каратэ, да?
-- Ага. Чо-то вроде. И тут тачка подкатываетѕ
-- Агаѕ -- открывает Тамарка рот. -- И чо дальше?
-- Тамазик вынимает пачку денегѕ
ѕТак и досидели они, наверное, до самого утра.
27.12.90
Шла «Дама с камелиями»ѕ Народу в зале собралось средне, впрочем, женщины
постарше и девицы пострашнее всхлипывали, утирались платочками, не в силах
спокойно перенести сцену объяснения Маргариты с отцом сожителя. Ирина сидела
надо всеми, в звукобудке, и в нужных местах давала вердиевы скрипочки.
Охнула дверь. Ирина медленно-медленно, боясь и надеясь, надеясь и боясь, повернула голову.
Это был, конечно, Тамаз: парижский, на колесиках, чемодан в руке, ворох роз -- в другой.
-- Ой! -- сказала Ирина и заплакала.
-- Вот, -- кивнул Тамаз на чемодан. -- Платья твои привез.
В пустом и почти темном зрительном зале -- только рваные клочья тусклого дежурного света едва долетали со сцены -- сидели, держась за руки, Тамаз и Ирина. Порожняя шампанская бутылка, стаканы -- рядышком, на полу; на соседнем кресле -- ворох цветов.
Рабочие, переговариваясь матом, разбирали декорацию. Ирина полушептала, задышливо, как в бреду:
-- Поверь, поверь, я ни в чем тебя не обвиняю, Тамазик. Я никогда ни в чем тебя не обвиню. Человек, когда он взваливает на себя что-то, рассчитывает силы. Хоть интуитивно. Ты знал, что я должна умереть, тебя хватило бы на два года для любого сопротивленияѕ
-- Неправда, -- так же шепотом, лихорадочно возразил Тамаз. -- Я первый раз сделал тебе предложение, когда ничего не зналѕ
-- Нет-нет, не перебивай, это не так, это не такѕ Ты сделал предложение. Но ничем бы это не кончилось. Ведь все были против: друзья, родителиѕ Ничем бы и не кончилось -- вот и все!
-- Кончилось бы, кончилось! -- убеждал Тамаз.
-- Вот именно -- кончилось бы! -- поймала Ирина возлюбленного на невольном каламбуре. -- А тут на два годаѕ Я и сама такая ж. Мне, когда поставили диагноз, предложили операцию -- я почему отказалась? Тоже -- рассчитывала силы. Знала, что умереть -- мне их хватит, а вот бороться за жизньѕ Человек не обязан быть железным. Подвиг -- это мгновенная концентрация духа. Во всяком случае -- ограниченная во времениѕ
-- Почему мы сидим здсь?
-- А ты что? -- чувствовалось: Ирина задаст сейчас главный вопрос, -- ты приехалѕ надолго?
-- Навсегда, -- твердо ответил Тамаз. -- Если тебе плохо в Тбилисиѕ
-- Нет, Тамазик, нет! -- продолжала бить Ирину лихорадка. -- Я благодарна за твой приезд. Но это тоже только хорошие намерения. Родные, друзьяѕ Работа, в конце концов!..
ѕРазговор казался бесконечным, ходил кругами, поэтому, когда мы увидели наших героев бредущими зимними ночными улицами -- беззащитные цветы на морозе, парижское чудище на вязнущих в снегу колесиках: очень эффектно! -- выяснилось, что продолжается он как бы с той самой точки, с того самого многоточия, на котором оставили мы его в зале:
-- ѕТбилиси сказка, Страна Чудес, Зазеркальеѕ Но маленькую Алису туда не пропишутѕ
-- Как не пропишут?! Как, то есть, не пропишут?!
-- Подожди, подожди, миленький! Я не в том смысле. Да хоть бы и в том. Натэла Скорпионовнаѕ
-- Зачем ты ее так назвала?!
-- Извини, Тамазик, само сорвалось. И ты прав, что одернул. Это твоя матьѕ Ты здесь все равно не выживешьѕ
-- Совсем меня презираешь, да? Не считаешь мужчиной?
-- Считаю, миленький, считаю. Я верю: ты способен на все. Ради меня, ради любвиѕ Ради своей гордости. Но ты сломаешься тут, один, и я никогда себе этого не прощу.
-- Как один? А ты?
-- А я не в счет. Я -- с минусом. Меня самое надо поддерживатьѕ
ѕФигурки уменьшались, таяли. Слова затихалиѕ
У подъезда поджидал квадратный Васечка.
-- Эй, парень, -- сказал Тамазу. -- Отойдем? А ты, Ираѕ давай. Давай-давай отсюдова!
-- Вас