ов. Дальше по течению рощицы становились реже и меньше. Единственное, хоть и весьма жалкое укрытие могли дать лишь они. Перрин, пригибаясь, короткими перебежками двигался от зарослей к зарослям, оказавшись под сенью деревьев, припадал к земле, внимательно осматривая берега -- и дальний, и свой. Хоть Страж и утверждал, что река будет для Исчезающих и троллоков преградой, но стала ли? Вдруг у них пропадет нелюбовь к глубокой воде, если они заметят его? Поэтому Перрин с большой осторожностью выглядывал из-за деревьев и бежал от одного укрытия к другому быстро и стараясь пригибаться пониже к земле. Подобными короткими бросками юноша преодолел уже несколько миль, как вдруг, на полпути к манящему убежищу под сенью ив, он хмыкнул и замер на месте, упершись взглядом в землю. Меж спутанной бурой прошлогодней травой попадались островки голой земли, и вот в середине одного такого серого пятна, прямо перед его носом, явственно виднелся отпечаток копыта. Улыбка медленно расплывалась по лицу Перрина. Кое-кто из троллоков был с копытами, но он сомневался, что хоть один из них подкован, особенно подковой с двойной поперечиной, которую мастер Лухан добавлял для прочности. Забыв о возможной слежке с противоположного берега, Перрин кинулся искать другие следы копыт. На плетеном ковре жухлой травы они отпечатались плохо, но его зоркие глаза все-таки нашли их. Прерывистый, слабый след вел в сторону от реки, к густой рощице, где деревья -- болотный мирт и кедры -- стояли плотной стеной, защищая Перрина от ветра и высматривающих добычу глаз. Раскидистая крона одинокой тсуги возвышалась над центром рощицы. По-прежнему усмехаясь, Перрин продрался через сплетенные друг с другом ветви, не заботясь о том, сколько шума поднимает. Внезапно он шагнул на небольшую полянку под тсугой -- и остановился. За маленьким костерком, прижавшись спиной к Беле, пригнувшись, стояла Эгвейн. Лицо ее было решительным и суровым, в руках она сжимала, точно дубинку, толстый сук. -- Наверное, мне нужно было окликнуть тебя, -- сказал Перрин, сконфуженно пожимая плечами. Отбросив дубинку, девушка бросилась к нему и обняла парня. -- Я думала, ты утонул. Да ты же все еще весь мокрый! Давай садись у огня и грейся. Лошадь ты свою потерял, да? Перрин позволил ей подтолкнуть себя к костру и вытянул руки над пламенем, наслаждаясь теплом. Эгвейн достала из седельной сумки сверток промасленной бумаги и протянула юноше хлеба и сыра. Сверток был так туго обвязан и плотно завернут, что еда осталась сухой даже после пребывания в воде. Ты тут о ней беспокоился, а она справилась со всем лучше тебя. -- Бела меня переправила, -- сказала Эгвейн, погладив косматую кобылу. -- Она убежала подальше от троллоков и попросту утащила меня за собой. Девушка помолчала, потом добавила: -- Перрин, я больше никого не видела. Он услышал невысказанный вопрос. С сожалением проводив взглядом сверток, который девушка вновь плотно обвязала, Перрин слизнул последние крошки с пальцев, потом заговорил: -- С прошлой ночи я никого из наших не видел. И ни Исчезающих, ни троллоков. Вот так. -- С Рандом все будет в порядке, -- сказала Эгвейн, быстро прибавив: -- Со всеми! Должно быть так. Наверное, сейчас они нас ищут. Теперь они могут дойти до нас в любой момент. Морейн же все-таки Айз Седай. -- Я себе постоянно об этом твержу, -- сказал Перрин. -- Сгореть мне, как хотелось бы о ней забыть! -- Что-то я не слышала твоих сетований, когда она не дала троллокам нас поймать, -- ехидно заметила Эгвейн. -- Мне просто хочется, чтобы мы могли обойтись без нее. -- Он неловко повел плечом под пристальным взглядом девушки. -- Хотя, как я считаю, пока мы не сможем. Я думал об этом. Она приподняла брови, но, впрочем, когда бы Перрин ни выдвигал какое-то предположение, оно обычно удивляло всех. Даже если его идеи оказывались такими же разумными, как и у них, друзья его всегда вспоминали, как неторопливо он обдумывал пришедшие ему на ум мысли. -- Мы можем подождать, пока нас найдут Лан с Морейн, -- предложил юноша. -- Конечно же, -- прервала она ход его рассуждении. -- Морейн Седай сказала, что найдет нас, если мы потеряемся. Перрин дал ей договорить, потом продолжил: -- Или же первыми нас найдут троллоки. К тому же Морейн могли убить. Всех их могли убить. Я надеюсь, что они живы. Надеюсь, что в любую минуту они выйдут к этому вот костерку. Но надежда -- все равно что обрывок веревки, когда ты тонешь; чтобы вытащить себя из омута, одной надежды мало. Эгвейн закрыла рот и уставилась на Перрина, на скулах ее перекатывались желваки. Наконец она вымолвила: -- Ты хочешь отправиться вниз по реке к Ведомостью? Если Морейн Седай не найдет нас здесь, то это следующее место, где она станет нас искать. -- Я понимаю, -- медленно сказал Перрин, -- что Беломостье -- это куда нам нужно бы идти. Но об этом, скорей всего, известно и Исчезающим. Там-то они и станут нас искать, и на этот раз с нами не будет Айз Седай или Стража, чтобы защитить от врагов. -- По-моему, ты собираешься предложить сбежать куда-нибудь, как хотел поступить Мэт? Спрятаться где-нибудь, чтобы нас не нашли Исчезающие и троллоки? И укрыться от Морейн Седай? -- Не думай, что я не размышлял и над этим, -- спокойно сказал он. -- Но всякий раз, когда мы считали, что уже отвязались от погони, Исчезающие и троллоки вновь находили нас. Я не знаю, можем ли мы вообще где-нибудь спрятаться от них. Не то чтобы это мне очень нравилось, но Морейн нам нужна. -- Тогда я ничего не понимаю, Перрин. Куда же нам идти? Перрин удивленно воззрился на девушку. Она ждала ответа от него. Ждала, чтобы он сказал ей, что делать. Никогда не случалось прежде такого, чтобы она надеялась, что он возьмет на себя инициативу. Эгвейн не нравилось поступать согласно чужим, а не ее планам, и она никогда не позволяла никому указывать ей, что и как делать. Не считая, быть может, Мудрой, но Перрину подчас казалось, что порой она и ей перечит. Юноша разгладил рукой сухую землю перед собой и громко откашлялся. -- Если мы вот здесь, а это -- Беломостье, -- он дважды ткнул в землю пальцем, -- тогда Кэймлин будет приблизительно где-то здесь. -- Перрин нанес на импровизированную карту третью метку, далеко в стороне. Он замолчал, разглядывая на земле три точки. Весь план был основан на том, что осталось у Перрина в памяти от старой карты ее отца. Мастер ал'Вир говаривал, что карта не слишком-то верна, и вообще Перрин не проводил над нею в мечтаниях столько времени, как Ранд и Мэт. Однако Эгвейн ничего не сказала. Когда Перрин поднял голову, то увидел, что она по-прежнему смотрит на него, сжимая руками колени. -- Кэймлин? -- Голос ее звучал ошеломленно. -- Кэймлин. -- Перрин провел по земле линию между двумя точками. -- В сторону от реки и напрямик. Никто до такого не додумается. Мы будем ждать всех в Кэймлине. Он отряхнул руки и стал ждать. Перрин считал, что план разумен, но у Эгвейн наверняка найдутся сейчас возражения. Он предполагал, что она возьмет главенство на себя: она всегда силком втягивала его во что-то, и ее лидерство никоим образом не задевало его самолюбия. К его удивлению, девушка кивнула. -- Там обязательно будут деревни. Мы сможем спросить дорогу. -- Одно меня беспокоит, -- сказал Перрин, -- а вдруг Айз Седай не найдет нас там? Свет, думал ли кто, что мне придется тревожиться о чем-то подобном? Что, если она не придет в Кэймлин? Вдруг она считает нас мертвыми? Может, она заберет Ранда и Мэта прямиком в Тар Валон. -- Морейн Седай говорила, что сумеет отыскать нас, -- твердо, сказала Эгвейн. -- Если она может найти нас здесь, то может найти и в Кэймлине, и найдет обязательно. Перрин медленно кивнул. -- Раз уж ты так говоришь... Но если она не появится в Кэймлине через несколько дней, то мы отправимся в Тар Валон и вынесем наше дело на суд Престола Амерлин. Юноша глубоко вздохнул. Две недели назад ты Айз Седай и в глаза-то не видел, а сейчас говоришь о Престоле Амерлин. О Свет! -- Если верить Лану, из Кэймлина есть хорошая дорога. -- Он глянул на промасленный бумажный пакет, лежащий рядом с Эгвейн, и кашлянул. -- Может, еще немного сыра и хлеба? -- Видимо, этот запас придется растянуть надолго, -- сказала девушка, -- пока тебе не повезет с силками больше, чем мне прошлой ночью. По крайней мере, с костром никаких проблем. Засовывая сверток обратно в переметные суммы, она тихонько засмеялась, словно это была шутка. Явно существовали некие границы того, кому и сколько главенства над собой готова была уступить Эгвейн. В животе у Перрина бурчало. -- Ну, раз так, -- произнес он, вставая, -- можем отправляться в путь прямо сейчас. -- Но ты все еще мокрый, -- возразила девушка. -- Высохну на ходу, -- решительно заявил Перрин и принялся ногами сгребать землю, засыпая костер. Раз теперь главный он, то пора начинать руководить. Ветер, дувший от реки, подгонял путников. ГЛАВА 23. ВОЛЧИЙ БРАТ С самого начала Перрин отдавал себе отчет, что путешествие в Кэймлин будет далеко не спокойным и безмятежным, раз началось оно с требования Эгвейн, чтобы они по очереди ехали верхом на Беле. Еще не известно, как далеко придется идти до цели, заявила она, но слишком далеко для того, чтобы она одна ехала на лошади. Челюсти ее сжались, а глаза, не мигая, впились в юношу. -- Я слишком большой, чтобы ехать на Беле, -- сказал он. -- И я привык ходить пешком, и вообще так мне лучше. -- А я, значит, к ходьбе непривычна? -- язвительно осведомилась Эгвейн. -- Это вовсе не то, что я... -- Ага, лучше мне одной страдать от болячек и натертостей от седла, это ты имел в виду? А когда ты дошагаешь до того, что ноги у тебя будут отваливаться, мне, значит, прикажешь за тобой ухаживать? -- Ладно, пусть будет по-твоему, -- вздохнул Перрин, когда она уже решила было продолжать в том же духе. -- Все равно тебе черед -- первой. -- Лицо девушки упрямо вытянулось, но он не дал ей и слова поперек вставить. -- Если ты сама не заберешься в седло, я тебя туда посажу. Она ошарашенно глянула на него, и мимолетная улыбка скривила ее губы. -- В таком случае... Судя по голосу, она готова была вот-вот засмеяться, но на лошадь все-таки села. Что-то буркнув негромко, Перрин повернул в сторону от реки. В преданиях предводителям никогда не приходилось сталкиваться с подобным отношением к себе. Эгвейн все время удавалось настоять на пересменке, и, как бы ни пытался он пропустить свою очередь, она насмешками загоняла Перрина в седло. Стройному и хрупкому не по плечу кузнечное ремесло, а Бела не такая крупная лошадь, чтобы быть под стать Перрину. Каждый раз, когда он ставил ногу в стремя, косматая кобыла оборачивалась на него с укоризненным видом -- он готов был в этом поклясться. Может, и мелочи, но они-то и раздражали. Вскоре он вздрагивал, когда бы Эгвейн ни заявляла: -- Твоя очередь, Перрин! В преданиях предводители вздрагивали редко, и их не изводили насмешками. Однако, рассудил Перрин, им никогда не выпадало иметь дело с Эгвейн. В путь они отправились со скудным запасом хлеба и сыра, который к концу первого дня весь и вышел. Пока Эгвейн разводила костер, Перрин поставил силки на кроличьих тропках: тропки выглядели старыми, но все же попробовать поохотиться стоило. Закончив с западенками, он решил, пока день совсем не угас, проверить свою пращу, выяснить, по-прежнему ли тверда с ней его рука. Хоть им и не попадалось на глаза никакой живности, но... К своему удивлению, почти сразу же юноша спугнул тощего кролика. Перрин был так поражен, когда тот выскочил из-под куста чуть ли не под его ногой, что едва не упустил кролика, но ему удалось попасть в добычу с сорока спанов, как раз в тот миг, когда зверек метнулся было за дерево. Вернувшись в лагерь с добычей, Перрин обнаружил, что Эгвейн уже наломала сушняка для костра, но стоит на коленях возле кучи хвороста, закрыв глаза. -- Что ты делаешь? Одним желанием костра не разжечь. При первых же его словах Эгвейн чуть не подскочила, резко обернувшись к нему лицом, прижимая ладонь к горлу. -- Ты... ты напугал меня. -- Мне повезло, -- сказал Перрин, демонстрируя кролика. -- Давай-ка кремень и огниво. Сегодня, по крайней мере, мы поедим как следует. -- У меня нет кремня, -- негромко произнесла девушка. -- Он был у меня в кармане, и я его потеряла в реке. -- Тогда как?.. -- Там, на берегу, это было так легко, Перрин. Так, как показала мне Морейн Седай. Я просто потянулась, и... -- Она сделала жест, как будто хватала что-то, затем вздохнула, и рука ее бессильно упала. -- А теперь у меня ничего не получается. Перрин взволнованно облизал губы. -- Это... Сила? Девушка кивнула, и он ошеломленно уставился на нее. -- Ты с ума сошла? То есть... Единая Сила! Нельзя же просто баловаться с чем-то таким. -- Это было так легко, Перрин. Я могу это делать. Я могу направлять Силу. Юноша глубоко вздохнул. -- Я смастерю лук для огня, Эгвейн. Обещай мне, что ты не будешь пробовать сделать эту... эту... это вновь. -- И не подумаю! -- Челюсти Эгвейн сжались, и Перрин тяжело вздохнул. -- Ты можешь выбросить свой топор, Перрин Айбара? Ты можешь ходить с одной рукой, привязанной за спину? Я этого не сделаю! -- Я смастерю лук для огня, -- устало сказал он. -- Хотя бы сегодня больше не надо, ладно? Пожалуйста! Эгвейн нехотя согласилась, но даже после того, как кролик был зажарен над огнем, у юноши не пропало ощущение, что она в глубине души считает, будто могла бы сделать лучше. От своих попыток Эгвейн не отказалась и предпринимала все новые каждый вечер, хотя самое большее, чего она добилась, -- почти тут же исчезнувшая струйка дыма. Она вызывающе глянула на Перрина, готовая испепелить его, вымолви он хоть словечко, но тот благоразумно держал язык за зубами. После того вечера с горячей едой путникам пришлось довольствоваться сырыми дикими клубнями и попадавшимися порой молодыми побегами. Ни в том ни в другом не чувствовалось даже намека на весну, ни то ни другое не отличалось ни сытностью, ни приятным вкусом. Никто не жаловался, но ни одна трапеза не проходила без одного-другого вздоха, полного сожаления, в котором, как они понимали, звучало воспоминание об особом вкусе домашнего сыра или даже о запахе хлеба. Огромную радость и чудное пиршество вызвали обнаруженные однажды днем в тенечке, в глубине леса, грибы -- причем самые лучшие, Венцы Королевы. Перрин и Эгвейн с жадностью съели их, смеясь и наперебой рассказывая друг другу истории, истории, которые случались в Эмондовом Лугу, истории, что начинались со слов "А помнишь, когда...". Но грибам вскоре пришел конец, а вместе с ними ненадолго хватило и смеха. С пустого брюха веселья мало. Тот, кто шел пешком, всегда держал наготове пращу, на случай, если на глаза попадется кролик или белка, но у обоих камень вылетал из петли лишь в досаде или разочаровании. Устанавливаемые каждый вечер с большой осторожностью силки утром оставались пустыми, а провести еще день на том же месте путники не осмеливались. Никто из них не знал, как далеко до Кэймлина, и не чувствовал себя в безопасности, пока они не окажутся там, -- если, конечно, туда доберутся. Перрин стал с опаской задумываться: куда же у него внутри закатится, сжавшись в горошину, желудок? Они, как понимал Перрин, продвигались с хорошей скоростью, но по мере того, как путники уходили все дальше и дальше от Аринелле, не встречая ни деревни, ни даже фермы, где могли бы спросить дорогу, сомнения по поводу своего плана стали одолевать юношу все сильнее. Эгвейн продолжала сохранять столь же уверенный вид, с каким она отправилась в путь, но Перрин был убежден: рано или поздно девушка заявит, что было бы лучше рискнуть встретиться с троллоками, чем провести остаток жизни в бестолковых блужданиях по буеракам. Таких слов еще не прозвучало, но он ожидал услышать их в любой момент. Дня через два после того, как они уехали от реки, местность изменилась: поднялись поросшие густым лесом холмы -- зима еще крепко держалась за них, как и за все вокруг, -- а днем позже, когда холмы вновь сгладились, в плотной стене леса появились бреши, прогалины часто тянулись на милю или больше. В укромных ложбинках по-прежнему лежал снег, воздух по утрам бодрил и освежал путников, а ветер был холодным всегда. Не встретилось ни дороги, ни пашни, ни курящегося над трубой далекого дымка, никакого признака человеческого жилья, -- по крайней мере, где бы еще жили люди. Однажды им попался старый форт: верхушку ближнего холма окружали остатки высокого крепостного каменного вала. Внутри обвалившегося кольца виднелись какие-то каменные постройки без крыш. Лес давно уже поглотил здесь все; деревья проросли сквозь камень, паутина старых ползучих растений оплела громадные каменные блоки. В другой раз путники вышли к каменной башне с разбитой верхушкой, побуревшей от облепившего ее древнего мха, башню подпирал огромный дуб, чьи толстые корни мало-помалу опрокидывали каменного великана. Но ни разу им не попадались места, которые помнили бы человеческое дыхание. Память о Шадар Логоте заставляла путников держаться подальше от развалин и ускорять шаги, пока юноша с девушкой не углублялись в заросли, где, казалось никогда не ступала нога человека В снах Перрина терзали видения, наводящие ужас кошмары. Ему являлся Ба'алзамон, гонявшийся за ним по лабиринтам, преследующий его, но, насколько помнил Перрин, они ни разу не сталкивались лицом к лицу. Да и само по себе путешествие давало достаточно пищи для дурных снов. Эгвейн, особенно две ночи после того, как они набрели на разрушенный форт и покинутую башню, жаловалась на мучившие ее кошмары о Шадар Логоте. О своих снах Перрин помалкивал, даже когда просыпался во мраке, весь в поту, охваченный крупной дрожью. Она ожидала от него, что он благополучно приведет их в Кэймлин, так что не было смысла делиться с ней тревогами -- все равно с этим ничего не поделаешь. Перрин шагал у головы Белы, гадая, найдут ли они что-нибудь поесть сегодня вечером, когда почуял запах. Тут же, мотнув головой, раздула ноздри кобыла. Прежде чем лошадь успела заржать, он схватил ее под уздцы. -- Это дым, -- взволнованно произнесла Эгвейн. Она вся подалась вперед, сделала глубокий вдох. -- Костер для стряпни. Кто-то готовит ужин. Кролика жарит. -- Может быть, -- осмотрительно сказал Перрин, и ее радостная улыбка увяла. На смену праще у парня в руках появился хищный полумесяц боевого топора. Пальцы Перрина то и дело поудобнее перехватывали толстую рукоять. В его руках -- оружие, но ни тренировки тайком позади кузни, ни обучение Лана не подготовили юношу по-настоящему к тому, чтобы пустить его в дело. Даже бой у Шадар Логота слишком смутно сохранился в памяти, чтобы придать юноше уверенности. Да и с той пустотой, о которой толковали Ранд и Лан, ему никогда не удавалось сладить. Лучи солнца наискось расчерчивали деревья позади них, и лес стоял неподвижной стеной пятнистых теней. Слабый запах горящего дерева плыл вокруг путников, в нем чувствовался едва уловимый аромат жарящегося мяса. Может, это и кролик. мелькнула у Перрина мысль, и в желудке у него заурчало. А может оказаться и кое-что другое, напомнил себе юноша. Он глянул на Эгвейн; она наблюдала за ним. Быть предводителем -- значит нести ответственность. -- Жди здесь, -- тихо сказал Перрин. Девушка нахмурилась, но, когда она попыталась открыть рот, он оборвал ее: -- И тихо тут! Мы же не знаем, кто это. Она кивнула. Неохотно, но кивнула. Перрину вдруг стало интересно, почему такой тон не срабатывал, когда он пытался заставить ее ехать верхом вместо него. Глубоко вздохнув, юноша двинулся к источнику дыма. Перрин не проводил так много времени в лесах вокруг Эмондова Луга, как Ранд или Мэт, но на кроликов охотиться ему доводилось, и не так уж редко. Он крался от дерева к дереву, под ногами у него не хрустнула ни единая веточка. Прошло совсем немного времени, и юноша уже выглядывал из-за ствола высокого дуба, чьи раскидистые ветви по-змеиному изгибались к земле, а потом устремлялись вверх. Рядом с собой Перрин увидел лагерную стоянку: небольшой костерок, а неподалеку от него, прислонившись спиной к толстой ветке дуба, сидел худощавый, дочерна загорелый мужчина. На троллока, по крайней мере, он не походил, но был самым необычным человеком, которого Перрин когда-либо видел. Все дело заключалось в том, что вся одежда незнакомца была сшита из звериных шкур, даже обувь и чудная круглая плоская сверху шапочка у него на макушке. Плащ представлял собой лоскутное одеяла из кроличьих и беличьих шкурок, а штаны, похоже, были пошиты из шкуры длинношерстного козла буро-белого окраса. Его седеющие каштановые волосы, прихваченные сзади у шеи шнурком, свисали до пояса. Густая борода веером закрывала половину груди. Длинный нож, больше напоминающий меч, висел на поясе, а под рукой у него, опираясь на ветку, стояли колчан и лук. Человек, прикрыв глаза, сидел, прислонившись спиной к дубовой ветви, и как будто спал, но Перрин тем не менее не шевелился в своем укрытии. Над костром у незнакомца были наклонно воткнуты шесть палок, и на каждую насажено по кролику, уже зажаренному до коричневой корочки; с тушек то и дело срывались капли сока и с шипением исчезали в пламени. От запаха жареного мяса, такого близкого, рот у Перрин. наполнился слюной. -- Что, слюнки текут? -- Человек открыл один глаз и взглянул туда, где прятался Перрин. -- Ты и твоя приятельница можете тоже присесть здесь и перекусить. Я не заметил, чтобы за последние пару дней вы хоть раз как следует поели. Перрин в нерешительности помедлил, потом неторопливо встал, по-прежнему крепко сжимая топор. -- Вы два дня за нами следили? Мужчина издал приглушенный смешок. -- Да, я следил за тобой. И за той хорошенькой девушкой. Все помыкает тобой, словно петухом-недомерком, верно? По большей части слышал тебя. Из всех вас одна только лошадь не топает так, чтоб слышно было за пять миль. Ну так как, ты позовешь ее или намерен слопать всех кроликов сам? Перрин насупился; он же знал, что не поднимал столько шума. В Мокром Лесу к кролику не подберешься близко с пращой в руке, если будешь шуметь. Но аромат поджаренного кролика напомнил юноше: Эгвейн тоже голодна, да и не худо бы ей сказать, что учуяли они отнюдь не троллочий костер. Перрин сунул рукоять топора в ременную петлю и громко позвал: -- Эгвейн! Все в порядке! Это и вправду кролик! -- Протянув руку, он прибавил нормальным тоном: -- Меня зовут Перрин. Перрин Айбара. Мужчина посмотрел на его руку и лишь потом неловко, будто непривычный к такому обычаю, пожал ее. -- Я -- Илайас. Илайас Мачира. Челюсть Перрина отвисла, и он выпустил, почти бросил ладонь Илайаса. Глаза мужчины были желтыми, желтыми, как блестящее полированное золото. Какое-то воспоминание шевельнулось в глубине памяти Перрина, потом оно исчезло. Но одно Перрин сумел сейчас сообразить: глаза всех виденных им троллоков были почти черными. Из-за деревьев, осторожно ведя в поводу Белу, появилась Эгвейн. Она обмотала уздечку вокруг одного из сучьев пониже и, когда Перрин представил ее Илайасу, что-то вежливо пробормотала, но ее глаза не отрывались от кроликов. Похоже, она не заметила, какого необычного цвета глаза мужчины. Когда Илайас жестом пригласил путников угощаться жареным мясом, она тут же набросилась на еду. Перрин отстал от нее лишь на какое-то мгновение и тоже принялся за кролика. Илайас молча ждал, пока они утолят свой голод. Перрин так проголодался и отрывал куски мяса такие горячие, что ему приходилось чуть ли не жонглировать ими, перекидывая с ладони на ладонь, прежде чем поднести ко рту. Даже Эгвейн выказала мало своей обычной аккуратности -- жирный сок стекал у нее по подбородку. Пока они ели, день мало-помалу сменился сумерками, вокруг костра сгущалась безлунная тьма. И тогда заговорил Илайас. -- Что вы тут делаете? В любую сторону на пятьдесят миль нет никакого жилья. -- Мы идем в Кэймлин, -- сказала Эгвейн. -- Может, вы... Брови ее холодно приподнялись, когда Илайас захохотал во все горло, запрокинув голову. Перрин уставился на него, не донеся кроличью ножку до рта. -- Кэймлин? -- прохрипел, когда наконец-то смог заговорить, Илайас. -- Тем путем, что вы идете, тем путем, в том направлении, в каком топаете последние два дня, вы пройдете мимо Кэймлина, к северу от него миль на сто, если не больше. -- Мы собирались спросить у кого-нибудь дорогу, -- ершисто заявила Эгвейн. -- Только пока еще не встретили ни одной деревни, ни одной фермы. -- И не встретите, -- смеясь, произнес Илайас. -- Если вы так пойдете, можете дошагать до самого Хребта Мира, не повстречав ни единого человека. Конечно, если вам удастся перевалить через Хребет, -- кое-где это удается сделать, -- то в Айильской Пустыне можно встретить людей, однако там вам вряд ли понравится. Днем в Пустыне вы жарились бы на солнце, мерзли ночью и все время умирали бы от жажды. Чтобы найти воду в Пустыне, нужно быть айильцем, а они не очень-то любят чужаков. Я бы даже сказал, очень не любят. -- Он опять разразился хохотом, еще более громким и неистовым, на этот раз чуть ли не катаясь по земле. -- Вообще-то совсем не любят! -- только и смог вымолвить он. Перрин встревоженно заерзал. Неужели нас угощает сумасшедший? Эгвейн нахмурилась, но подождала, пока стихнет чужое веселье, затем спросила: -- А вы могли бы указать нам дорогу? Судя по всему, вам о здешних местах известно намного больше, чем нам. Илайас перестал смеяться. Подняв голову, он водрузил на нее свою круглую меховую шапку, упавшую от смеха, и посмотрел на девушку исподлобья. -- Я не так уж сильно люблю людей, -- сказал он разом поскучневшим голосом. -- В городах полным-полно народу. Я стараюсь пореже ходить рядом с деревнями, даже мимо ферм. Селяне, фермеры -- им не по душе мои друзья. Я бы даже вам не стал помогать, если б вы не блуждали рядом, такие же беспомощные и наивные, словно новорожденные щенята. -- Но, по крайней мере, вы можете указать нам, куда идти, -- настаивала она. -- Если вы направите нас к ближайшей деревне, пускай даже она в пятидесяти милях, то там наверняка покажут дорогу в Кэймлин. -- Тихо, -- сказал Илайас. -- Мои друзья идут сюда. Вдруг, чего-то испугавшись, заржала Бела и стала рваться с привязи. Перрин привстал: в темнеющем лесу вокруг них появились какие-то тени. Бела задергалась, с пронзительным ржанием вставая на дыбы. -- Успокойте кобылу, -- сказал Илайас. -- Они не причинят ей вреда. И вам тоже, если вы останетесь на месте. В свет костра вступили четыре волка -- лохматые, ростом по пояс человеку, их челюсти могли бы с легкостью раздробить человеческую ногу. Они, словно бы тут никого и не было, подошли к огню и легли между людьми. Во мраке среди деревьев отблески костра со всех сторон отражались в глазах других волков, зверей, их было множество. Желтые глаза, мелькнуло в голове у Перрина. Совсем как глаза Илайаса. Вот что он раньше пытался вспомнить. Настороженно следя за волками, улегшимися у костра, Перрин потянулся к топору. -- Я бы этого не делал, -- заметил Илайас. -- Если они почуют, что ты задумал плохое, их дружелюбию конец. Перрин увидел: все четыре волка, не мигая, смотрят на него. У него возникло ощущение, что все волки там, за деревьями, тоже смотрят на него. От этой мысли холодок пробежал у него по спине. Перрин осторожно убрал руки подальше от топора. Ему почудилось, он ощутил, как напряжение волков ослабло. Медленно юноша сел, прислонившись к дубу, руки у него дрожали, и, чтобы унять дрожь, ему пришлось обхватить ладонями колени. Эгвейн, будто натянутая струна, почти дрожала от напряжения. Рядом с девушкой, едва не касаясь ее, лежал волк, почти черный, со светло-серым пятном на морде. Бела прекратила дико ржать и метаться на привязи. Теперь она стояла, дрожа всем телом, и все время переступала копытами, пытаясь держать всех волков в поле зрения и изредка взбрыкивая, чтобы продемонстрировать, на что она способна, и показать хищникам намерение подороже продать свою жизнь. Волки, однако, не обращали на нее внимания, впрочем, и на остальных тоже. Они просто спокойно ждали, вывалив языки из острозубых пастей. -- Ну вот, -- сказал Илайас. -- Так-то лучше. -- Они приручены? -- слабо, но с надеждой спросила Эгвейн. -- Они... ручные? Илайас фыркнул. -- Волков не приручают, девушка, так же как и людей. Они -- мои друзья. Мы составляем друг дружке компанию, охотимся вместе, разговариваем -- некоторым образом. Просто как друзья. Верно ведь, Пестрая? Волчиха с мехом, окрас которого сочетал в себе дюжину оттенков серого, от темного до совсем светлого, повернула к мужчине морду. -- Вы с ними разговариваете? -- поразился Перрин. -- Ну, это не совсем разговор, если быть точным, -- медленно ответил Илайас. -- Слова значения не имеют, и они не совсем верны и точны... Ее имя не Пестрая. В ее имени -- то, как играют тени на глади лесного пруда на рассвете в середине зимы, а легкий ветерок рябит по воде, и резкий привкус льда, когда язык касается воды, и намек на снег, висящий в воздухе сгущающихся сумерек. Но это все равно не совсем то. Словами этого не выразить. В этом больше ощущений. Вот так разговаривают волки. Других зовут Паленый, Прыгун и Ветер. У Паленого на плече виднелся старый шрам, который мог объяснить его имя, но у двух других волков не было никаких явных примет, указывающих, что могут означать их имена. Несмотря на всю резкость мужчины, Перрин подумал, что Илайас рад выпавшей ему возможности перемолвиться с другим человеком. По крайней мере, похоже, разговаривает он с охотой. Перрин разглядел, как в свете костра блестят волчьи клыки, и решил, что продолжать разговор с Илайасом вовсе не плохая мысль. -- Как... как вы научились разговаривать с волками, Илайас? -- Они обнаружили эту мою способность, -- ответил Илайас, -- а не я. Не я первый узнал о ней. Как понимаю, так обычно и бывает. Волки находят тебя, а не ты их. Кое-кто полагает, будто меня коснулся Темный: куда бы я ни пришел, там начинают появляться волки. Прежде, по-моему, я сам тоже так считал. Добропорядочный люд начал сторониться меня, а те, кто Илайаса разыскивал, не принадлежали к тем, кого я хотел бы знать, -- так или иначе. Затем я стал подмечать, что были моменты, когда волки будто бы понимали, о чем я думаю, отвечали на те мысли, что крутились в моей голове. Вот с этого-то все и началось -- по-настоящему. Они хотели побольше узнать обо мне. Вообще-то волки могут обычно чувствовать людей, но не так. Они обрадовались, когда нашли меня. Они говорят, что много времени минуло с тех пор, как они охотились вместе с людьми, а когда они говорят "много времени", у меня возникает такое чувство, будто воет холодный ветер, воет чуть ли не с Первого Дня. -- Я никогда не слышала, чтобы люди охотились вместе с волками, -- сказала Эгвейн. Голос ее был не совсем тверд, но тот факт, что волки просто лежали, видимо, придал девушке смелости. Если Илайас и услышал ее, то он ничем не выдал этого. -- Волки помнят все иначе, чем люди, -- сказал он. Его необычные глаза приобрели отсутствующее выражение, словно бы его самого несло по потоку воспоминаний. -- Каждый волк помнит историю всех волков или хотя бы ее основные события. Как я уже сказал, этого нельзя достаточно верно изложить словами. Они помнят, как бежали за добычей бок о бок с людьми, но это было так давно, что само воспоминание о той охоте превратилось в тень тени. -- Очень интересно, -- сказала Эгвейн, и Илайас пронзил ее острым взглядом. -- Нет, на самом деле, очень интересно. -- Девушка провела языком по губам. -- Можете... э-э... можете вы научить нас разговаривать с ними? Илайас вновь фыркнул. -- Этому нельзя научить. Некоторые способны на это, другим -- не дано. Они говорят, что он -- может. Мужчина указал на Перрина. Перрин уставился на палец Илайаса, будто на нож. Да он и вправду безумец. Волки опять не сводили глаз с юноши. Он беспокойно шевельнулся. -- Говорите, вы идете в Кэймлин, -- сказал Илайас, -- но вот чего вы до сих пор не объяснили: что вы делаете здесь, в днях пути от чего бы то ни было? Он скинул с плеч мехолоскутный плащ, улегся на бок, опершись на локоть, и выжидающе посмотрел на путников. Перрин взглянул на Эгвейн. Они недавно придумали историю на тот случай, если встретят людей, чтобы объяснить, куда они направляются, и которая могла бы избавить их от лишних неприятностей. Которая, в конце концов, никому бы не подсказав откуда они на самом деле или куда в действительности направляются. Кто знает, не дойдет ли какое неосторожное слово до ушей Исчезающего? Ребята исправляли и дополнили" свой рассказ каждый день, латая его прорехи вместе, заделывая слабые места. Было решено, что рассказывать придуманную историю будет Эгвейн. Со словами она управлялась большей легкостью, чем Перрин, к тому же девушка заявила, что по его лицу всегда может определить, когда он врет. Эгвейн сразу же бойко начала рассказывать. Они -- с севера, из Салдэйи, с ферм возле крошечной деревушки. Прежде никому из них за всю жизнь не доводилось бывать дальше двадцати миль от дома. Но они слышали истории менестреля и рассказы купцов и им захотелось хоть одним глазком посмотреть на мир. На Кэймлин и Иллиан. На Море Штормов, а может, даже увидеть и легендарные острова Морского Народа. Перрин слушал с удовлетворением. Даже Том Меррилин не слепил бы лучшей истории из того немногого, что они с Эгвейн знали о мире вне Двуречья, не выдумал бы сказку, лучше подходящую для их целей. -- Из Салдэйи, вот как? -- спросил Илайас, когда Эгвейн закончила рассказ. Перрин кивнул. -- Верно. Мы подумывали о том, чтобы сперва пойти в Марадон. Я бы непременно посмотрел на короля. Но первым же местом, куда бросились разыскивать нас наши отцы, оказалась бы столица. Теперь настала его очередь -- объяснить то обстоятельство, что они никогда не были в Марадоне. Объяснение было заготовлено, чгобы никто не ждал от них, что им что-то известно о городе, просто на тот случай, если они наткнутся на кого-то, кто бывал там. Главное -- все это далеко отстояло от Эмондова Луга и событий в Ночь Зимы. Ни у кого из услышавших эту историю и мысли не должно возникнуть о Тар Валоне или об Айз Седай. -- История в самый раз, -- кивнул Илайас. -- Да, та еще история. Кое-что в ней не совсем верно, но главное, как говорит Пестрая, -- сплошное нагромождение лжи. Вплоть до последнего слова. -- Лжи! -- воскликнула Эгвейн. -- Да с чего бы нам лгать? Четверка волков не двинулась с места, но теперь они, казалось, не лежали просто возле костра; сейчас они все подобрались, и немигающие желтые глаза цепко следили за лжецами из Эмондова Луга. Перрин ничего не сказал, но рука его потихоньку, как бы невзначай поползла к топору. Четверка валков поднялась на ноги одним быстрым движением, и рука юноши замерла. Звери не издали ни звука, но густая шерсть на загривках стояла дыбом. Под деревьями один из волков раскатисто завыл в ночи. Ему вторили другие -- пять волков, десять, двадцать, пока вся тьма не наполнилась их воем. Так же внезапно волки смолкли. Холодная струйка пота сбежала по лицу Перрина. -- Если вы думаете... -- Эгвейн остановилась, говорить ей мешал комок в горле. Несмотря на разлитую в воздухе прохладу, испарина выступила у нее на лбу. -- Если вы думаете, что мы лжем, тогда, наверное, предпочтете, чтобы мы разбили свой собственный лагерь на ночь, подальше от вашего. -- Вообще-то, обыкновенно, так и произошло бы, девушка. Но сейчас я хочу знать о троллоках. И о Полулюдях. -- Перрин изо всех сил старался, чтобы ничто не отразилось на его лице, и надеялся, что преуспел в этом больше Эгвейн. Илайас продолжил тем же тоном, будто ничего не случилось: -- Пестрая говорит, что она учуяла троллоков и Полулюдей в ваших мыслях, пока вы рассказывали эту глупую байку. Они все почуяли. Как-то вы замешаны в нечто, связанное с троллоками и Безглазыми. Волки ненавидят троллоков и Полулюдей сильнее лесного пожара, сильнее всего, и я тоже их ненавижу. -- Паленый хочет разделаться с вами, -- говорил Илайас. -- Троллоки оставили ему эту отметину, когда он был годовалым щенком. Он говорит, дичь здесь редка, а вы упитаннее любого из оленей, которых он видел за эти месяцы, и нам нужно с вами разделаться. Но Паленый всегда отличался нетерпеливостью. Почему бы вам не рассказать мне обо всем? Надеюсь, вы не Друзья Темного. Мне не по душе убивать людей после того, как я накормил их. Только помните: они узнают, когда вы соврете, и даже Пестрая вот-вот выйдет из себя, почти так же как и Паленый. Глаза Илайаса, такие же желтые, как у волков, теперь тоже не мигали, -- как и у них. У него же глаза -- волчьи, подумал Перрин. Он вдруг понял, что Эгвейн смотрит на него, явно ожидая решения от Перрина. Свет, я вдруг опять главный. Они с самого начала условились, что им нельзя рисковать и рассказывать настоящую историю, но он не видел ни единого шанса для них убраться подобру-поздорову, даже если он успеет вытащить свой топор раньше, чем... Пестрая глухо, утробно заурчала, и ее рычание подхватили трое зверей у костра, а потом и волки в окружающей темноте. Угрожающее урчание заполнило ночь. -- Ладно, -- быстро сказал Перрин. -- Ладно! Рычание оборвалось вдруг и разом. Эгвейн расцепила пальцы и кивнула Перрину. -- Все началось за несколько дней до Ночи Зимы, -- начал Перрин, -- когда наш друг Мэт увидел человека в черном плаще... У Илайаса не изменилось ни выражение лица, ни поза, в какой он лежал на боку, но в наклоне головы появилось нечто, что заставило подумать о поднявшихся настороженных ушах. Перрин заговорил, и четыре волка сели; у юноши возникло ощущение, что они тоже его слушают. Рассказ был долгим, и он сообщил почти все. Однако о сне, который приснился в Байрлоне ему и другим, он умолчал. Перрин ожидал, что волки подадут какой-нибудь знак, поймав его на оплошности, но они лишь смотрели на него. Пестрая выглядела дружелюбной. Паленый -- сердитым. Перрин договорил вконец охрипшим голосом: -- ...и если она не найдет нас в Кэймлине, мы пойдем в Тар Валон. У нас нет выбора, кроме как получить помощь от Айз Седай. -- Троллоки и Полулюди так далеко к югу, -- задумчиво протянул Илайас. -- Что ж, есть над чем поразмыслить. Он пошарил у себя за спиной и бросил Перрину кожаный бурдюк, почти не взглянув на юношу. По всей видимости, мужчина о чем-то глубоко задумался. Подождав, пока Перрин напьется, он всунул затычку обратно и только потом вновь заговорил. -- Я не одобряю Айз Седай. Красные Айя, -- те, что так любят охотиться за мужчинами, которые валяют дурака с Единой Силой, -- однажды захотели укротить меня. Я заявил им в лицо, что они -- Черные Айя; вы служите Темному, сказал я, и эти слова им вовсе не понравились. Тем не менее, раз уж я ушел в лес, им не удалось меня поймать, хотя они и пытались. Да, пытались. Коль уж речь об этом, то сомневаюсь, чтобы хоть одна из Айз Седай отнеслась ко мне благосклонно -- после всего случившегося. Мне пришлось убить парочку Стражей. Нехорошее дело -- убивать Стражей. Не люблю этого. -- Эти разговоры с волками, -- смущаясь, сказал Перрин. -- Это... это имеет какое-то отношение к Силе? -- Разумеется, нет, -- проворчал Илайас. -- Наверняка бы со мной не с