Роберт Рэнкин. Мир в табакерке, или Чтиво с убийством --------------------------------------------------------------- SNUFF FICTION Robert Rankin (1999) Перевод: Вадим Филиппов (2003) phil@sandy.ru, www.phil.nnov.ruЎ http://www.phil.nnov.ru Примечание переводчика: подстрочные комментарии автора даны в тексте в соответствующих местах, в квадратных скобках - [ ] Комментариев переводчика в тексте нет. --------------------------------------------------------------- 1 Самым первым человеком, арестованным за курение, был Родриго де Херес, спутник Колумба в первом путешествии. Его земляки из городка Аимонте, увидев, как дым исходит у него изо рта и из носа, объявили его прислужником дьявола. Он стал узником Инквизиции. Было это в 1504 году. Школьного смотрителя звали мистер Блот. Чарльз Генри Блот, если точнее, хотя выяснилось это только на суде. Для детей, учившихся в школе Амбар Юниор Скул, он был мистер Блот. Изволь обращаться к нему "сэр", если он тебе встретится. Он встречался неожиданно. В коридоре, в туалете, на тропинке к мусорным ящикам, где тебе нечего делать. Он нависал над тобой, обнюхивал, что-то бормотал и исчезал. Оставляя струю странного запаха. Происхождение этого запаха вызывало многочисленные споры. Паренек по имени Билли, который знал слишком много для своего возраста, говорил, что это запах серы и что он исходит от неких желез, расположенных на заднице Блота. По Билли, все взрослые особи мужского пола имели эти железы и использовали их, чтобы метить свою территорию. Примерно как это делают коты. Именно поэтому Блот и принюхивался -- проверял, не появились ли у тебя эти железы. А если появились, он сообщал об этом начальнице, и она отправляла тебя к школьной медсестре, и родители должны были явиться в школу и написать специальное заявление. Эти сведения были причиной одной очень неловкой ситуации, когда мама застала меня в ванной со спущенными штанами -- я стоял перед зеркалом, засунув голову между ног, и принюхивался. После того случая я потерял изрядную долю веры в Билли. Что за запах на самом деле исходил от мистера Блота, оставалось только гадать. Он пах не так, как другие взрослые, а другие взрослые пахли довольно сильно. Когда Оскар Уайльд писал, что юные растрачивают юность, он ухватил суть, но лишь частично. На самом деле они растрачивают ощущения, потому что никто не предупреждает, что со временем они станут слабее. В детстве мир полон ярчайших красок, разнообразнейших звуков и неповторимых запахов. Когда тебе исполняется двенадцать, ты уже теряешь почти десять процентов от своего чувства цвета, звука, запаха -- и даже не замечаешь этого. Возможно, здесь все дело в железах. Но Блот пах странно, тут уж ничего не поделаешь. Разумеется, он и выглядел странно. Школьные смотрители всегда странно выглядят. Это традиция, или старинный договор, или что-то вроде того. Тебя не возьмут на работу, если ты не выглядишь странно. А Блота взяли на работу и не выгоняли с нее. Росту в нем было не меньше двух метров. Мой отец не был коротышкой, но Блот нависал над ним, нависал и запросто сводил его на нет. Голова у Блота была размером с луковицу и весьма ее напоминала. Ходил он в комбинезоне цвета серого сентябрьского дня, кепке такого же цвета и синем шерстяном шарфе, и потому был похож на машиниста. Билли рассказывал, что на самом деле это и была профессия Блота. Что Блот раньше был машинистом Транссибирского экспресса. В результате жуткого несчастного случая ему пришлось бежать из России. В середине зимы поезд попал в снежные заносы, за тысячи верст от чего угодно. В конце концов в качестве провизии машинистам пришлось использовать пассажиров, которые, впрочем, большей частью были простыми крестьянами и, следовательно, привыкли к такому обхождению. К тому времени, когда настала оттепель и поезд мог двигаться дальше, в живых остался один Блот. Хотя власти охотно закрыли глаза на потребление пассажиров, поскольку особого недостатка крестьян в стране не наблюдалось, они менее благосклонно отнеслись к мысли о том, что Блот мог набивать себе живот квалифицированными железнодорожниками. Билли говорил, что в своем логове в подвале, Блот пьет чай из кружки, сделанной из черепа кочегара, сидя под трубами отопления в кресле, обитом человеческой кожей. Как выяснилось на суде, Билли был не так уж не прав насчет кресла. Но суд будет потом, а тогда, в том времени, которое было нашим настоящим, мы ненавидели мистера Блота. Ненавидели его серый комбинезон и кепку того же цвета. Ненавидели его шерстяной шарф и голову-луковицу. Ненавидели его манеру нависать и принюхиваться и его запах. Время, которое было нашим настоящим: 1958 год, нам всем по девять лет, и нас много. Послевоенный всплеск рождаемости, по сорок человек в классе. Овсяные хлопья "Уитабикс" и апельсиновый сок на завтрак, стакан молока на перемене. Тушенка "Спам" на ужин. Чай, если повезет. Бульонные кубики "Боврил", питательная паста "Мармайт" и растворимый какао "Овалтайн" перед сном. Нас учил мистер Во. Он ходил в спортивной куртке из твида. У него были длинные, подкрученные кверху усы, как руль у велосипеда. Он говорил, что ими очень удобно "щекотать бабца", многозначительно опуская глаза книзу. По нашей детской невинности мы, естественно, предполагали, что "щекотать бабца" -- это некий экзотический вид спорта, который популярен в среде джентльменов, носящих куртки из твида. В общем-то, мы были правы. Мистер Во был джентльмен: он говорил с шикарным прононсом, а во время войны летал на истребителях "Спитфайр". Его сбили над Францией, и гестаповцы пытали его отверткой. В столе у него лежали три медали, и на День империи он их надевал. Мистер Во был вроде героя. Мистер Во и мистер Блот не сходились во мнениях. Зимой в классе становилось очень холодно. Нам разрешали сидеть в пальто. Мистер Во включал отопление, а мистер Блот приходил и выключал его. Но зима была не слишком часто. Казалось, лето случалось гораздо чаще. Окна нашего класса выходили на запад, и в летние дни после обеда солнечные лучи, проходя сквозь высокие окна эпохи Эдуарда VII, заполняли класс, будто собор. В них плясали мириады золотых пылинок и усыпляли нас всех. Мистер Во пытался нас разбудить рассказами о своих приключениях в тылу врага. В конце концов, правда, он приходил к выводу о безрезультатности своих усилий, открывал серебряный портсигар, вынимал сигарету (он курил "Кэпстен крепкие"), и усаживался в кресло, положив ноги на стол, в ожидании четырех часов и звонка с урока. Именно мистер Во и приучил нас к курению. На самом деле в то время курили просто все. Кинозвезды и политики. Доктора и медсестры. Священники в церкви и акушерки на работе. Футболисты на перерыве дружно закуривали "Уайлд Вудбайн", и редкий марафонец разрывал финишную ленточку без сигареты в зубах. А еще я отлично помню первые фотографии сэра Эдмунда Хиллари на вершине Эвереста -- с окурком "Сениор Сервис" в зубах. Да, было время, это уж точно. Было и прошло, давно прошло. А сейчас, примерно полвека спустя, в эту постиндустриальную эпоху (продукты строго по карточкам, мятежи, новый рейхстаг) уже трудно представить себе ту золотую эру в прошлом столетии, когда курить было не только не запрещено, но и считалось полезным для здоровья. И все-таки -- даже забавно -- во многом те времена служат отражением нынешним. Тогда, как и сейчас, телевидение было только черно-белым. Тогда, как и сейчас, было только два канала, и оба государственные. Тогда, как и сейчас, еду выдавали по карточкам. Тогда, как и сейчас, призывали в армию. Тогда, как и сейчас, не было компьютеров. Однако тогда, а не сейчас, мы были счастливы. Разумеется, это верно, что старики зачастую вспоминают дни своей юности с ничем не оправданной нежностью. Они заводят пластинку про "старые добрые дни, старые добрые дни", покрывая оспины невзгод гримом обманчивых впечатлений и заклеивая стены руин веселенькими супермоющимися обоями лживых воспоминаний. Сегодня, 30 июля 2008 года, когда я пишу эти строки, всего лишь через восемь с половиной лет после великого компьютерного сбоя конца тысячелетия, когда весь мир катится под откос, едва не вылетая с колеи на виражах, так просто вздохнуть о давно ушедших днях и подивиться, что же с ними случилось. Исчезли в дыму, вот что с ними случилось -- так вернемся к куреву. Как я уже сказал, мистер Во курил "Кэпстен крепкие", очень душистые и очень полезные. Будучи детьми и, следовательно, обладая обостренным обонянием, мы без особого труда распознавали любую из тридцати (или около того) ведущих сортов сигарет, просто по запаху дыма. Если долго ехать в поезде, правда, задача осложнялась, поскольку в каждом районе были свои местные сорта, больше трех сотен общим числом, не говоря уже об импортном табаке и смесях, сделанных вручную. Но с "Кэпстен", "Вудбайн", "Плейерс" и другими известными марками проблем не было. На севере, где, видимо, прогресс был более значительным, курение младших школьников во время уроков разрешалось, даже поощрялось. Без сомнения, это должно было подготовить их к подземной жизни, поскольку в те дни все мужчины к северу от залива Уош работали в угольных шахтах. Но в Лондоне, где я вырос, и в Брентфорде, где я ходил в школу, не разрешали курить на уроках вплоть до того момента, пока ты в одиннадцать лет не сдашь экзамен и не перейдешь в среднюю школу. Поэтому мы делали так, как делали все остальные дети, и курили в туалетах на перемене. В каждом туалете была пепельница, приделанная к стене рядом с рулоном бумажных полотенец, и раз в день ответственный за пепельницы обходил все туалеты и выбрасывал окурки. Отвечать за пепельницы было одним из лучших поручений, потому что частенько удавалось собрать неплохую коллекцию бычков, наскоро затушенных при звонке на урок, но достойных того, чтобы сделать еще несколько приличных затяжек. Тогда были ответственные за что угодно. Ответственный за молоко. Ответственный за мел. Ответственный за чернила. Ответственный за окна -- у него был длинный шест с крюком на конце. Ответственный за выдачу учебников и другой ответственный -- за сдачу учебников. Был ответственный за автомобиль, который мыл "Моррис Майнор" начальницы; ответственный за обувь, который обеспечивал чистоту обуви педагогического состава; и конечно, специальный ответственный, удовлетворявший нужды педагогов мужского пола, отдававших предпочтению сексу с несовершеннолетними. Лично я был ответственным за окна, и если бы мне платили по фунту за каждое стекло, которое я тогда случайно выбил, и за каждую порку, которую я вследствие этого получил, у меня бы сейчас хватило денег на то, чтобы нанять специального ответственного за меня самого, дабы смягчить горечь моих преклонных лет. Увы, денег всегда не хватает. Тем не менее, у меня осталась фотографическая память, лишенная дефектов проявки и печати, и с ее помощью я постараюсь изложить точно то, как оно все было. Какими были люди, которых я знал, и которые впоследствии внесут свой вклад в уродование Истории Человечества. Люди хорошие и плохие, знаменитые и не очень. И особенно каким был один из них, чьи уникальные способности, замечательные достижения и эксцентричное поведение стали теперь легендой. Человек, что принес радость миллионам, дав им непревзойденную нюхательную смесь. Он известен под многими прозвищами. Чемпион по Чихательной Части. Гроссмейстер Гремучей Гнуси. Супермен Смеси, Несущей Негу Народу. И так далее, и тому подобное, и все такое. Почти всем он известен просто как "Табачный Титан". Разумеется, я говорю о мистере Давстоне. Те читатели, которые достаточно стары, чтобы помнить о ежедневных изданиях, с нежностью вспомнят "бульварную прессу". Низкопробные желтые газеты, что были раньше. Их специальностью было копаться в грязном белье богатых и знаменитых личностей. И в самом конце двадцатого века имя мистера Давстона нередко появлялось напечатанным крупными и жирными буквами на их первых страницах. Его возносили до небес и рисовали самыми черными красками. Его подвиги сначала восхваляли, потом хулили, как деяния Сатаны. Святой, говорили о нем -- сволочь, отзывались другие. Богоравный -- или богохульник. Многие истории, которые рассказывали о нем, на самом деле правда. Он питал пристрастие к динамиту -- "Большому Апчхи", как он его называл. Я могу лично поручиться за достоверность постыдного эпизода со взорванной собакой. Я видел все это обоими глазами. И большая часть собаки осталась на мне! Но то, что это он уговорил покойного Папу Римского канонизировать Диану, принцессу Уэльскую, неправда. Культ Дианы (известный сейчас как "дианизм") стал мировой религией только после Великого компьютерного сбоя. А к тому моменту мистер Давстон уже разругался с престарелым понтификом, поспорив, у кого из них больше коллекция китайских табакерок с эротическими рисунками. Задача, которую я себе поставил -- рассказать, как все было на самом деле. Представить факты и не скрывать боли и грязи. Здесь есть любовь, есть радость, есть горе. Есть помешательство, пепелище, плутовство и престидижитация. И есть средство Давстона. Нюхательное средство. Соответственно, есть чих. А где апчхи, там и сопли, как говорится, и этого у вас будет предостаточно. Но позвольте мне объяснить с самого начала, что это не обычная биография. Эта книга -- серия моих личных воспоминаний. И я описываю только те времена, которые я провел рядом с Тем Самым Давстоном, который в дальнейшем именуется "Т.С. Давстон". Я опишу наши детские годы, когда мы были вместе, и встречи с его "дядюшками". Встречи, которые оказали влияние на все, что нас ожидало в дальнейшем. Я опишу вошедшее в легенды Празднование половозрелости, Брентсток, дни в замке Давстон и Великий Бал Тысячелетия. И еще я опишу -- так, как могу только я -- страшный конец Т.С. Давстона. Большего я не смогу. Итак, теперь, когда все сказано, давайте начнем наш рассказ. Год -- 1958, месяц -- добрый старый жаркий июнь. Солнце сквозь высокие окна сосредоточенно заливает светом класс и мистера Во, который сосредоточенно прикуривает. За дверью, в коридоре, Блот нависает над перепуганным первоклашкой, принюхивается и исчезает. А через площадку перед входом в школу, шаркая, движется паренек в поношенной одежде, жует жвачку, насвистывает и ухмыляется. Во взъерошенных волосах водятся вши, а на шее не водится галстука. Руки сомнительной чистоты засунуты в сомнительной чистоты карманы. Может ли этот оборвыш быть тем мальчиком, который впоследствии, став мужчиной, оставит такой след в этом нашем мире? Может. Начнем рассказ. 2 На травле быков или медведей, да и просто повсеместно, англичане постоянно курят никотиновую траву, которую в Америке называют "табакко". Пол Хойцнер, 1598 Юный Т.С. Давстон [Тот Самый Давстон -- помните?] шаркающей походкой шел через школьную площадку. Шел он именно шаркая, а не, к примеру, вразвалку или вприпрыжку. Что-то в его походке напоминало тяжелую изможденную поступь, и мы не сильно отошли бы от истины, сказав, что он брел с трудом. Внимательно посмотрев, мы бы добавили еще, что он, видимо, прошел длинный и изнурительный путь, отметив, что в его аллюре были и элементы иноходи. Но пусть до вашего сведения с самого начала будет доведено, что ничто в его походке не предполагало, что он пытается пробраться в школу украдкой. И если бы он, по причинам, ясным лишь ему самому, решил бы увеличить скорость своего продвижения, в его походке не появилось бы развязности или напыщенности. И уж тем более он не стал бы передвигаться гусиным шагом. Юный Т.С. Давстон передвигался с помощью честного и невзрачного шарканья, присущего беднякам. Потому что он и был бедняком, как, если честно, и все мы. В том, что наша школа называлась Амбар, была изрядная доля ирония. В Англии такое название вызывает в воображении кирпичные стены обители знаний, увитые плющом и защищающие укромные, посыпанные гравием тропинки для неторопливых прогулок. Это не тот случай. Амбар был школой эпохи Эдуарда VII (1901-1910), стандартной, как сортир, которую построили граждане Брентфорда, чтобы дети бедняков могли получить образование. Не слишком много образования, разумеется -- именно столько, сколько нужно. Сколько нужно, чтобы они могли подписаться, сосчитать зарплату, и научиться обращаться к высшим по положению "сэр". Амбар и давал именно столько образования. И занимался этим пятьдесят лет. Юный Т.С. Давстон нигде не учился шаркать. Это пришло к нему само собой. Это было у него в генах. Многочисленные поколения Давстонов шаркали задолго до него. Немногие дошаркались до хоть какой-нибудь известности, но все -- до общей могилы на задворках городского кладбища. И хотя мы не испытывали крайней нищеты наших ирландских собратьев, мы были достаточно бедны. Нас одолевали все обычные болезни бедняков: рахит, лишай, золотуха и чесотка. Будучи обычным ребенком, юный Т.С. Давстон служил средой обитания разнообразных паразитов, от вышеупомянутых вшей, до глистов, клещей и уховерток. Мясные мухи вились у его глаз, и тли норовили стянуть серу у него из ушей. Но так уж была устроена жизнь. Мы не знали ничего другого. Мы не придавали этому значения, и были счастливы. И юный Т.С. Давстон был счастлив. Он ухмылялся и насвистывал песенку, популярную в то время, выплевывая ее неопознаваемыми ошметками, потому что практически невозможно ухмыляться и насвистывать одновременно. Шаркая, юный Т.С. Давстон пересек школьную площадку. Шаркая, он вошел под навес над крыльцом, а затем -- собственно в школу. Мы учились в 4"а" и сейчас наслаждались уроком истории. Мистер Во стоял перед доской -- мел в одной руке, зажженный "кэпстен" в другой -- и рассказывал нам про Железное ложе Дамьена. В 1757 году Робер-Франсуа Дамьен совершил покушение на жизнь Людовика XV. В качестве наказания и урока всем потенциальным цареубийцам его зверски замучили на эшафоте. Его положили на железную кровать, которую затем раскалили докрасна. Правую руку сожгли на медленном огне. В раны, нанесенные специальными щипцами, влили расплавленные свинец и воск, а в конце концов его разорвали на части четыре диких лошади. Все это было крайне интересно, и мистер Во, очевидно, прекрасно знал предмет, судя по живописным описаниям, которыми он сопровождал рассказ о каждом очередном виде пытки. И конечно же, это служило наглядным уроком для тех из нас, кто лелеял мечту стать наемным убийцей: как можно лучше спланируй, как смыться с места преступления! Урок почти закончился к тому моменту, когда юный Т.С. Давстон вошел в класс. Позорник -- он пропустил самое интересное. Я уверен, ему бы понравился тот момент, когда мистер Во держал палец над огнем свечи, чтобы продемонстрировать нам, как долго человек может сдерживаться, прежде чем начать вопить действительно громко. Мне точно понравилось. И хотя почти все девчонки-плаксы тихонько хлюпали носами, а слабак Поль Мейсон грохнулся в обморок, юный Т.С. Давстон наверняка был бы первым, кто поднял бы руку, когда мистер Во спросил, кто из нас хочет понюхать, как пахнет сгоревший палец. Но так уж случилось, что он все пропустил, и так уж случилось, что он вошел в класс, не постучав. Мистер Во рванулся вперед и наставил своей обугленный перст на бедного мальчика. -- Вон отсюда! -- разъяренно взревел он, настолько громко, что Поль, едва очнувшись, тут же снова грохнулся в обморок. Бедный мальчик вышел и постучал. -- Войди же, -- отозвался мистер Во. Бедный мальчик вошел. Наш педагог отложил мел и заменил его шлепанцем. Он оглядел бедного мальчика снизу доверху, затем сверху донизу и печально покачал головой. Потом он поднял голову к часам на стене и поцокал языком. -- Два двадцать три, -- сказал мистер Во. -- Вы превзошли самое себя, Давстон. Бедный мальчик поковырял пол носком нечищеного башмака. -- Прошу прощения, сэр, -- сказал он. -- Мне очень жаль. -- Похвальное чувство, -- заметил мистер Во. -- Оно придает чисто символический характер тому ущербу действием, которое я намерен применить к вашей тыловой части, используя этот шлепанец. Будьте так добры -- склонитесь к парте. -- Не, -- отозвался бедный мальчик. -- Не выйдет. "Не выйдет?" Усищи мистера Во встали дыбом так, как могут встать дыбом только усищи. -- Сейчас же к парте, юноша, и пожинайте плоды инакомыслия. -- Начальница сказала, чтобы вы не били меня за опоздание, сэр. -- Ах, вот как, -- мистер Во нарисовал шлепанцем в воздухе замысловатую завитушку. -- Вы заручились снятием обета в высших сферах. Возможно, вам следует искупить грехи свои неким другим способом. Или это -- пример venia necessitati datur [Прощение, дарованное по необходимости]? Нам всегда доставляло удовольствие, когда из мистера Во начинала изливаться латынь. Но поскольку этот предмет в нашей школе не преподавали, мы понятия не имели о том, что он имеет в виду. -- Это пример того, сэр, что меня забрали в полицейский участок. -- О славный день, -- сказал мистер Во. -- Итак, вас, наконец, подвергают изъятию и отправлению в Исправительную школу, и с меня будет снята обременительная и неблагодарная задача по вашему обучению. Так поспешите же на свое место, собирайте свои вещи, и исчезните с глаз моих. -- Нет, сэр. Меня забрали в полицию, потому что я был свидетелем преступления и помог привлечь преступника к ответу. -- Давстон, -- сказал мистер Во, -- тебе известно, какое наказание ожидает того, кто лжет в этой школе? Давстон задумчиво переложил жвачку за другую щеку. -- Да, сэр, известно, -- сказал он наконец. -- Известно, сэр. -- Отлично, -- сказал мистер Во. -- Поскольку, хотя это наказание несколько мягче, чем судьба, уготованная Дамьену, в прошлом оно неоднократно оказывалось надежным и мощным средством борьбы с лживостью, обманом и вероломством. -- Известно, сэр, -- повторил Давстон. -- Отлично. Раз вам это полностью ясно, может быть, вы снизойдете до того, чтобы поделиться с нами подробностями происшедшего с вами сегодня? -- Снизойду, сэр. Если можно. -- Так делитесь, -- Мистер Во уселся за стол, загасил окурок и заложил руки за набриолиненную голову. -- Сцена ваша, -- сказал он, -- начните свой рассказ. -- Спасибо, сэр, сейчас начну, -- Юный Т.С. Давстон снова засунул руки в карманы штанишек и шмыгнул носом, втягивая особенно резвую соплю. -- Видите ли, сэр, -- начал он, -- я вышел пораньше, потому что надо было сбегать в магазин, а мне не хотелось опаздывать в школу. Мама попросила меня дойти до лавочки старого мистера Хартнелла и купить ей пачку "Герцогини". Это новые ароматизированные сигареты, фирмы Карберри, что в Холборне. Светлый виргинский табак, довольно мягкий, с ароматом бергамота и сандала. Следует сказать, что хотя я не отвергаю использование эфирных масел при производстве нюхательного табака, но с сигаретами дело обстоит несколько иначе, поскольку эти масла скорее заглушают вкус табака, чем подчеркивают его. По моему мнению, в случае с "Герцогиней", так же как и с "Леди Грей" и "Ее любимыми", щедрость их применения необоснованна. На мой взгляд, ароматизация сигарет является не более чем экзотической уловкой, рассчитанной на то, что легковерные потребители женского пола изменят своим привычным сортам. -- Весьма красноречиво изложено, -- поднял брови мистер Во. -- Я и не знал, что вы знакомы, так сказать, au fait с тонкостями ремесла табачника. -- О да, сэр. Когда я вырасту, я намереваюсь заняться именно этим. У меня есть идеи, которые, как я считаю, произведут революцию в табачном деле. -- Неужели? Ну что же, я уверен, что они представляют несомненный интерес. Но будьте любезны придерживаться темы. -- Конечно, сэр. Так я, значит, пошел к старому мистеру Хартнеллу купить сигарет. Должен заметить, что десять штук стоят фунт и четыре пенса -- возмутительно дорого. А там передо мной какой-то парень ждал у прилавка. Одет он был как нищий бродяга, но я случайно заметил, что ботинки у него начищены лучше некуда. Мои подозрения только усилились, когда он купил сигареты. -- Почему? -- спросил мистер Во. -- Потому что он купил пачку "Золотой славы" фирмы "Кэрролл". Это сигареты с фильтром, и курят их, за редким исключением, только представители высшего среднего класса. Ни один бродяга не будет курить сигареты с фильтром, тем более кэрролловские. И наконец, сэр, если этого недостаточно -- он расплатился пятифунтовой бумажкой. -- Невероятно, -- сказал мистер Во. -- Невероятно, -- согласились мы. И это действительно было невероятно. И становилось все невероятнее, по мере того, как юный Т.С. Давстон продолжал свою более чем невероятную историю. И все интереснее. Он следил за мужчиной, который покупал сигареты, после того, как тот вышел из лавки старого мистера Хартнелла. Мужчина спустился по Моби-Дик-Террас и дошел по Абаддон-Стрит до заброшенного дома на краю полигона в Полуакре. Мы знали все заброшенные дома в Брентфорде, но в этот нам никак не удавалось забраться, поскольку заколочен он был на совесть. "Бродяга" вошел через потайной вход позади дома и бедный мальчик, т.е. юный Т.С. Давстон, последовал за ним. Войдя в дом, мальчик оказался в комнате, похожей на лабораторию, где в высоченных колбах висели экспонаты самого зловещего вида и стояло множество сложного на вид оборудования, имеющего прямое отношение к электричеству. Он спрятался за лабораторным столом и следил за тем, как мужчина включил крохотный радиопередатчик. На слух язык, на котором тот говорил, состоял исключительно из разной высоты скрипов и хрюков. Закончив беседу, мужчина резко повернулся, в руке у него оказался пистолет, и он потребовал, чтобы Давстон вылез из-под стола. Мальчик неохотно подчинился. -- Итак, -- сказал мужчина, -- ты предприимчивый малый. -- Я заблудился, сэр, -- сказал Т.С. Давстон. -- Не могли бы вы подсказать, как пройти на вокзал? -- Мог бы, -- сказал мужчина (по словам мальчика, голосом, от которого в дрожь бросает). -- Но не подскажу, раз уж я тебя нашел. -- До свидания, -- сказал Т.С. Давстон, и пошел к двери. -- Дверь заперта, -- заметил мужчина. И она действительно была заперта. -- Пожалуйста, не убивайте меня, -- сказал Т.С. Давстон. Мужчина улыбнулся и спрятал пистолет. -- Я не собираюсь тебя убивать, -- сказал он. -- Напротив, когда я с тобой разберусь, ты будешь значительно дальше от смерти, чем сейчас. В тебе будет больше жизни, чем ты можешь представить. -- Я бы предпочел просто тихо уйти, если вы не возражаете. -- Возражаю, -- ответил мужчина. -- А теперь слушай внимательно. Я объясню тебе, что здесь происходит, а потом, когда я закончу, ты сможешь сам решить, что тебе делать. -- Можно покурить, пока вы будете рассказывать? -- Конечно. Угощайся. Юный Т.С. Давстон ухмыльнулся, повернувшись к мистеру Во. -- Я рассчитывал, что он предложит мне сигарету, -- сказал он, -- потому что кэрролловских я еще не пробовал. Должен заметить, что в целом был разочарован. Табак хорошего качества, но бумага с водяными знаками слишком гладкая на ощупь и горит неровно. Угольный фильтр производит впечатление, но его можно существенно улучшить. Возможно, заменить пробковым фильтром, как в "Крейвен I". Я... Но это лирическое отступление было прервано звуком соприкосновения шлепанца мистера Во со поверхностью стола. -- Продолжай, в конце концов! -- крикнул мистер Во. Бедный мальчик продолжил. -- Мужчина рассказал мне, что он является сотрудником элитной научной группы, работающей на правительство. Они создали электронный мозг, который способен предсказывать появление новых технологических разработок. Он не мог полностью предсказывать будущее, потому что не имел доступа ко всей информации, необходимой для этого. Его работа основана на математическом принципе. Когда тебя спрашивают, сколько будет дважды два, ты отвечаешь: четыре. Это означает, что ты предсказал будущее. Ты предсказал, что случится, если ты умножишь два на два. Так вот, этот электронный мозг работает примерно так же. Он сказал, что согласно его расчетам, к концу столетия мы будем практически полностью зависеть от машин, подобных ему, компьютеров, в том, что касается управления жизнью общества. Такие машины будет просто повсеместно. Производство продуктов питания, национальная оборона, системы коммуникаций, транспорта, больницы, банки -- да где угодно. Однако, по его словам, в программы, управляющих этими компьютерами, вкралась неизбежная ошибка разработчиков. Что-то там со встроенной системой отсчета дат. И это будет означать, что по достижении двухтысячного года многие из этих компьютеров попросту выйдут из строя. И это будет причиной гибели цивилизации. По его словам. Мистер Во пригладил усищи. Если бы у меня было что гладить, я бы сделал то же самое. То, что рассказывал Т.С. Давстон, было восхитительно. Великолепно. Невероятно. Забавно, однако, что это также было весьма знакомо. Я был уверен, что где-то это уже слышал. Более того, чем больше я думал об этом, тем все больше становился абсолютно уверен, что я это уже слышал. И даже более того, что я это уже читал. В комиксах, которые я недавно взял у Т.С. Давстона. Я, однако, не думаю, что они попадались мистеру Во. Я думаю, что он прервал бы рассказ раньше, если бы они ему попадались. Я думаю, что ему очень понравился тот момент, когда мальчик отказывается подвергнуться операции вживления в мозг имплантата для прямой связи с электронной машиной, а мужчина дергает за рычаг, и мальчик падает через открывшийся люк в клетку в подвале. Именно там, разумеется, Т.С. Давстон встретил принцессу c удивительными серебристыми глазами, которую похитили, чтобы использовать в такого же рода эксперименте. Не уверен, что можно открыть навесной замок спичкой или что под Брентфордом действительно существует лабиринт подземных каверн, в которых живут карлики с татуированными ушами. У меня вызывает сомнение масштаб огневой мощи, которая смогла быть привлечена полицией Брентфорда к окружению дома. И я уверен, что мы услышали бы взрыв, вызванный тем, что мужчина в доме нажал кнопку самоликвидации, не желая попадать в руки полиции живым. Но это была захватывающая история, и я все равно считаю, что мистер Во поступил очень благородно, разрешив Т.С. Давстону закончить. И только после этого приказать ему лечь на парту. Хотя в Амбаре никогда не преподавали немецкий, мы все понимали значение слова Schadenfreude. И эта порка доставила нам искреннюю радость. Она приобрела эпический размах, соответствующий случаю, и после нее мистер Во распорядился, чтобы четверо ответственных за травмы доставили потерявшего сознание Т.С. Давстона к медсестре для обработки ран и применения нашатыря по назначению. В общем и целом это был день, достойный того, чтобы остаться в памяти, и я описываю его здесь для того, чтобы у читателя создалось впечатление, что за мальчик был юный Т.С. Давстон. Мальчик, наделенный воображением. И отвагой. После уроков мы помогли ему дойти до ворот школы. Мы все с радостью понесли бы его на руках, но состояние мягкого места у него, похоже, этого не позволило бы. Тем не менее, он без всякого сомнения был героем, и поэтому мы дружески похлопали его по тем частям тела, которые понесли менее существенный ущерб, и назвали его отличным парнем. Когда мы вышли из школы, наше внимание привлек огромный, черный, сияющий лаком автомобиль на углу пустынной улицы. Рядом с ним, опершись о капот, стоял мужчина в одежде шофера. При виде нашей буйной компании он сделал шаг вперед. Не для того, как оказалось, чтобы не подпустить нас к машине, а для того, чтобы протянуть Т.С. Давстону пакет с конфетами. Мы молча смотрели, как он вернулся к машине, уселся за руль, и включил зажигание. И этот момент оставил у меня в памяти неизгладимое впечатление. Как машина срывается с места, сворачивает за угол, мимо лавки старого мистера Хартнелла. И видно, что сидящий на заднем сиденье пассажир улыбается нам и машет рукой. И этот пассажир -- красивая молодая женщина. Красивая молодая женщина с глазами удивительного серебристого цвета. 3 "Сэр, не будете ли вы столь любезны, чтобы сказать своему другу, что моя табакерка -- не устрица?" Бо Бруммель (1778-1840) Дядюшка Джон Перу Джонс не приходился мне родным дядей. И Т.С. Давстону он был не родным дядей, а приемным. Т.С. Давстон завел себе несколько приемных родственников в Брентфорде и его окрестностях и регулярно их навещал. Одним из них был старец, которого звали Старик Пит -- Т.С. Давстон помогал ему возделывать огородный участок, выделенный муниципалитетом. А еще бродяга, известный как Два-пальта, с которым он отправлялся на поиски пропитания в парк Ганнерсбери. И библиотекарша, которая, по всей видимости, учила его приемам тантрического секса. И еще был дядюшка Джон Перу Джонс. Этот мальчик выбирал себе приемных родственников среди взрослых самым тщательным образом. Подходили только те, кто обладал полезными знаниями. Старик Пит, по общему мнению, был у нас в городке тем самым, к кому следовало обращаться по вопросам выращивания фруктов и овощей. Два-пальта был тем самым, к кому следовало обращаться, когда речь заходила о том, что сейчас мы именуем "искусством выживания". Библиотекарша, без всякого сомнения, была той самой почти во всех отношениях. И еще был дядюшка Джон Перу Джонс. -- Чем он вообще занимается? -- спросил я Т.С. Давстона, когда мы, шаркая, направились по булыжной мостовой тенистого переулка в исторический район Баттс. Т.С. Давстон почесал под мышкой слева. В школе появилась чесотка, что затронуло нас всех самым злосчастным образом. -- Ну давай, -- сказал я. -- Рассказывай. -- Да сейчас он не больно чем и занимается, -- сказал Т.С. Давстон. -- Живет как затворник. Но раньше служил в королевских инженерных войсках, а потом в спецслужбе. И знает все, что можно знать про динамит. Я сбросил носком башмака пивную пробку в канализационный люк. -- Опять, значит, взрывы устраиваешь? -- Ничего нет такого, в том, чтобы устроить взрыв. Здоровое желание для мальчиков нашего возраста. -- Викарий Бетти так не считает. -- Викарий Бетти -- старый лицемер, -- сказал Т.С. Давстон, и полез под мышку справа. -- Он был полковым священником, и видел массу взрывов. Он всего-навсего намерен отказать молодежи в тех удовольствиях, которыми пресытился сам. У взрослых такое -- на каждом шагу. Я не мог не признать его правоту. -- В любом случае, -- продолжал Т.С. Давстон, перенося свое внимание на область между ногами, где семейство лобковых вшей оккупировало жизненное пространство у него на яйцах. -- Дядюшка Джон Перу Джонс не только знает все, что нужно знать о динамите. Он еще знает все об орхидеях и гидродендрологии. -- Гидро-чего-логии? -- Гидродендрологии. Это наука о выращивании деревьев в воде. Я тоже рассеянно, но с большим удовольствием почесал между ног. -- Вот его дом, -- сказал юный Т.С. Давстон. И я поднял глаза, чтобы посмотреть на дом. Строения в районе Баттс были относились к эпохе короля Георга. Сочного розового цвета кирпич и монументальность. Сады здесь были ухожены, и жили здесь важные люди. На углу, к примеру, жил один профессор, а вон там, между деревьев, виднелся Дом Моряка. Хозяином его был старый капитан, но никто из нас ни разу не видел его. Мир и тишина царили здесь, а еще -- история. В школе нам не так уж много рассказывали об истории родного города. Главные события мы, конечно, так или иначе знали. От родителей. "Здесь Юлий Цезарь перешел через Темзу". "Здесь, во время знаменитой битвы при Брентфорде, пал король Балин". "Во дворе этого дома раньше был постоялый двор, на котором останавливалась Покахонтас". И -- самое интересное -- "Вот в этом доме родился П.П. Пенроуз". До мистера Давстона П.П. Пенроуз, без всякого сомнения, был наиболее известен из всех знаменитостей, родившихся в Брентфорде, как автор популярнейших книг двадцатого столетия: уже ставших легендарными романов о Ласло Вудбайне. При его жизни все были уверены, что он родился в Нью-Йорке, рядом с Гарлемом. Он говорил с преувеличенным бруклинским акцентом и всегда носил мягкую шляпу с широкими полями и длинное пальто. Только после его преждевременной смерти (в результате идиотского несчастного случая с участием наручников и шланга от пылесоса) тайное стало явным и правда открылась всему миру (как и большая часть его прямой кишки): он был рожден как простой Питер Пенроуз в доме в районе Баттс, в Брентфорде. И в жизни не был в Нью-Йорке. Мемориальная доска со скабрезными подробностями его гибели установлена не была, но мы все знали, где именно находится его дом. Тот, в котором шторы всегда были задернуты. Летом сюда прибывали автобус за автобусом, из которых выбирались американские туристы, чтобы поглазеть на эти шторы. А наш друг Билли, который знал слишком много для своего возраста, выносил на улицу пылесос, и американцы платили ему за то, что он давал им сфотографироваться с ним. Однако мне нечего добавить к теме Пенроуза. Я могу лишь порекомендовать читателю, который желает погрузиться в более подробное изучение жизни этого замечательного человека, его работы и личных привычек, великолепную биографию пера сэра Джона Риммера "Его звали Лас: Человек, который был Вудбайном". Или статью об эротическом самоудушении, опубликованном в последнем из вышедших номеров журнала "Кляп" за декабрь 1999 г. -- Пить хочется до сблева, -- сказал я. -- Как ты думаешь, у дядюшки Джона Перу есть лимонад? -- Он пьет только отфильтрованную воду, -- юный Т.С. Давстон протянул руку к большому медному дверному молотку. -- Не забудь сказать то, что я тебе сказал, -- продолжил он, глядя на меня с самым серьезным видом. -- А что ты мне сказал, чтобы я сказал? -- спросил я, потому в тот момент я его как раз не слушал. -- Что ты мой брат Эдвин, и тоже интересуешься растениями. -- Но у тебя нет брата по имени Эдвин. Т.С. Давстон покачал золотушной головой. -- Ты хочешь посмотреть чудовищ или нет? -- Хочу, -- сказал я. И действительно хотел. В такой теплый летний вечер, как этот, я скорее отправился бы на берег канала брать уроки танцев у "грязных акул" (мы их еще звали заппазаврами). Но Т.С. Давстон пообещал мне, что за шиллинг он отведет меня к человеку, у которого в оранжерее живут чудовища, и он, если я вежливо попрошу, даже, может быть, разрешит мне покормить их. Ни один мальчик девяти лет не сможет отказаться от такого предложения. Т.С. Давстон взялся за большой медный дверный молоток. И стукнул в дверь. -- Придется немного подождать, -- сказал он. -- Он должен проверить, все ли чисто. Я скорчил удивленную гримасу. -- Погоди, -- сказал юный Т.С. Давстон. И мы погодили. После того, как мы погодили довольно долгое время, за которое у меня в голове начали появляться мысли о том, что возможно на самом деле мне не особенно хочется посмотреть на чудовищ, а лучше было бы получить свой шиллинг обратно, мы услышали, как за дверью отодвинули засов, и высокая дверь чуть приоткрылась. -- Пароль, -- прошептали из-за двери.