ись прибрежные кусты и оттуда высунулась чья-то страшная голова с огромными рогами, которые казались продолжением кустов. А потом показался и сам обладатель могучих рогов -- огромный лось, идущий, видимо, на водопой и никак не ожидавший встретить тут, в глухом и безлюдном месте, кого-то постороннего. Испуганная Зайла громко закричала и попятилась, не решаясь повернуться к зверю спиной. Лось остановился, словно вкопанный, и не сводил с кричащей широко открытых глаз. Потом ему что-то в ее поведении не понравилось, низко наклонив голову, он понюхал песок, шумно втянув в себя воздух, и начал передней ногой разрывать землю. Зайла словно оцепенела и, как завороженная, смотрела на животное, понимая, что тот чем-то недоволен и может легко поддеть ее на кустистые рога. Неизвестно, чем бы закончилась непредвиденная встреча, но неожиданно рядом с ней оказался Едигир. Видимо, он проснулся от ее крика и, даже не надев сапог, так и бросился на выручку, схватив валежину, что вечером положил рядом с собой. -- Пошел отсюда, великанище лесное, пшел-л-л! -- махал грозно толстой палкой Едигир, хотя для могучего лося никакой опасности она не представляла.-- У тебя своя дорога, и мы тебе не мешаем идти по ней. Не мешай и ты нам,-- продолжал он, шаг за шагом подходя к нему ближе. И лось не выдержал пристального взгляда человеческих глаз. Сперва он чуть попятился назад, а потом круто повернулся и, не разбирая дороги, ринулся в кусты, ломая ветки. Послышалось чавканье копыт по грязи, и тут же синичка, выпорхнувшая из леса, уселась на песок и стала внимательно изучать следы, оставленные сохатым. Едигир и Зайла, ошеломленные от всего происшедшего, глянули друг на друга и рассмеялись. Смех Зайлы был тонкий и звенящий, как лесной ручеек. Едигир же, наоборот, смеялся гулко, словно пласты земли падали с высокой горы в реку. Он бросил на песок свою палицу и подошел к Зайле, положил руку ей на плечо. Та прильнула к нему всем телом и тоненькой ручкой провела по щеке любимого. -- Такой большой, а испугался,-- не переставая смеяться, выдохнула она. -- Пусть знает, кто здесь хозяин! -- ответил Едигир. -- Когда ты рядом, то я не боюсь ничего, правда,-- Зайла доверчиво поглядела на него и спросила:-- Ты испугался? Едигир пожал плечами и с улыбкой тряхнул головой: -- Разве я похож на труса? Зачем обижаешь? -- Ладно, милый, пора собираться и плыть дальше.-- В этот момент из леса послышался собачий лай, и только тут они заметили, что в самый нужный момент собак рядом с ними не оказалось. Вскоре они вынырнули из кустов, дружно помахивая загнутыми хвостами. Морды у обеих были покрыты перьями и обильно смочены свежей кровью, что наглядно говорило о цели их отлучки. -- Ах, вы, проказники! -- шутливо отчитала собак Зайла.-- Когда нужны, так вас не дождешься. Промышляете где-то там. Нам бы хоть принесли что-нибудь на завтрак. Собаки, услышав недовольство в голосе, пристыженно пробрались к лодке и, забравшись в нее, показывали всем своим видом, что готовы продолжать путешествие. Зайла посмотрела на Едигира, стоящего чуть в стороне и с удивлением осматривающего окрестности, как бы не понимающего, где он и почему тут очутился. Она решила не донимать его вопросами и дождаться, когда он сам заговорит. Только сказала: -- Плывем дальше... -- Хорошо,-- отозвался он,-- раз ты говоришь, что надо плыть, значит поплывем дальше.-- Какая-то безысходность и тоска прозвучали в его голосе, отчего у Зайлы защемило сердце, слезы подступили к глазам. Но она справилась с собой, сделав вид, что ничего не произошло. -- Сегодня ты будешь грести? -- Конечно, а то кто же? -- Едигир ответил так, словно совсем недавно и не говорил, что не умеет грести и не сидел безучастно в лодке. "Хорошо,-- подумала Зайла,-- если и дальше так пойдет, то может все и наладится, время вылечит его". Быстро перекусив остатками вчерашней рыбы, столкнули на воду лодку и поплыли дальше по течению. Теперь лодка, направляемая уверенной мужской рукой, шла ровно и гораздо быстрее. Мимо проплывали крутые иртышские берега, покрытые хвойным лесом, и местами выглядывали желто-золотистые березы, мелькали багряные осины, красными гроздями подмигивали ягоды созревшей рябины. На душе у Зайлы стало радостно и спокойно, улыбка время от времени появлялась на ее круглом лице, и все происшедшее казалось не более чем сном, пригрезившимся дурным видением. Она не знала, что с ними дальше будет, но верила, что, пока они вдвоем, все будет складываться удачно и счастью их никто не посмеет помешать. "Построим где-нибудь такую же землянку, как у всех, и будем жить охотой, рыбалкой. Потом найдем верных людей, которые разыщут нашего Сейдяка, вернем его к себе и станем растить его. И пусть эти войны проходят без нас. Пусть они там ссорятся, кто из них главней и важней, а мы будем любить друг друга, и никто, никто не сможет нам помешать". -- Зайла-Сузге,-- вдруг услышала она через пелену своих мечтаний. И еще радостней стало, что любимый вспомнил ее имя, обратился к ней, зовет ее. -- Что, милый? -- широко улыбнулась ему. -- Ты такая счастливая и радостная сегодня, а я не могу успокоиться, что тот огромный лось мог бы легко поднять тебя на рога и... мог бы даже убить. -- Не надо об этом думать. Все обошлось. А ты так храбро защитил меня. Спасибо тебе за это. Ведь ты в который раз спас меня... -- А ты спасла меня...-- тихо проговорил Едигир,-- расскажи, где ты нашла меня. Что с тобой случилось, когда ты покинула Кашлык? Расскажи. И Зайла-Сузге начала под плеск тихой иртышской воды говорить. Она рассказала о встрече со своим братом, о битве при устье Тобола, о том, как она сбежала ночью из-под стражи... Только про приставания жирного Соуз-хана не сказала из-за женской гордости. Когда же она стала говорить, как увидела полумертвого Едигира на хромой лошади, то он, внимательно слушающий ее до этого, перестал грести, и лицо его будто окаменело. -- А где она? -- одними губами спросил. -- Ты о лошади? -- переспросила Зайла,-- Оставила ее на берегу, когда положила тебя в лодку. По ее следам нас быстро нашли бы. И я не знала, сколь долго ты будешь находиться в беспамятстве, поправишься ли вообще. Мне самой было жалко ее до слез. Но что я могла сделать? Что? -- Нет, не подумай, будто я пытаюсь тебя в чем-то обвинить. Нет. Я думаю, почему так жестока жизнь, и мы, люди... хуже зверей. Волк убивает, когда голоден, а мы... Да что там говорить... Хуже зверей. Потом они долгое время плыли молча, и каждый размышлял о своем. Обоих беспокоило будущее, которое могло вновь разлучить их и принести с собой смерть. Но об этом было лучше не только не говорить, но и не думать. Они ощущали себя детьми могучей реки, которая несет их по своей воле в заповедный уголок, отведенный для них двоих и ни для кого больше. ...После полудня они увидели справа довольно широкий приток, вливающийся в Иртыш. Едигир взглянул на Зайлу и молча направил лодку в устье речки. На возвышении они увидели большое селение, окруженное глинобитными стенами с поднятыми вверх помостами для наблюдателей. Но никто не выбежал им навстречу, и на стенах не было ни души. Возможно, жители ушли в лес, как из остальных селений, а может, просто затаились и не желали выдавать себя. Лодка проследовала мимо селения, и они поплыли против течения, которое было здесь достаточно слабым, и Едигир, пусть и с усилиями, но вел лодку вверх по речке. -- Что это за речка? -- обратилась к нему Зайла.-- Такая тихая и красивая. -- Мне тут раньше не приходилось бывать, но знаю, что ее прозвали Шайтанкой, Она течет из большого болота, где редко кто бывает. Верно, там мы сможем укрыться на какое-то время. -- Шайтанка...-- в задумчивости повторила Зайла,-- шайтан -- это что-то нехорошее, злое. Да? -- Всякое болтают,-- неопределенно ответил Едигир,-- поглядим. Вскоре речка стала значительно уже и течение гораздо сильнее, чем при ее впадении в Иртыш. Путники вышли на берег, чтоб размяться и оглядеться. Собаки тут же нырнули в лес, и вскоре послышался их дружный лай. -- Зайца погнали,-- улыбаясь, проговорил Едигир,-- они сейчас еще по кустам сидят, ждут, когда снег выпадет, чтоб белой шкуркой пощеголять можно было. Зима скоро, зима... Взяв Зайлу за руку, он ввел ее под деревья, дружной стеной окружившие берег речки. Торжественность и покой царили в лесу. Даже замшелые пни казались живыми, и их морщинистая кора походила на старческую кожу с коричневыми морщинами и складками на щеках. Присмотревшись, можно было увидеть и глаза, и нос, и губы. Вроде как беседовали они о чем-то своем, а с появлением человека замерли, затаились в испуге. А белая березовая кожица струилась под дыханием слабого ветерка испуганно и настороженно. По нижним веткам берез сновали озабоченно серо-желтые синички, не обращавшие на присутствие людей никакого внимания и занятые своими важными делами. -- Синички говорят, что скоро зима будет,-- указал на них рукой Едигир,-- морозы уже совсем рядом. Дух зимы уже лошадей своих запрягает и скоро на нашу землю приедет. -- Это тебе синички сказали? -- улыбнулась Зайла.-- Спроси у них, как мы зиму проживем. Удачно ли? -- Как подготовимся, так и проживем,-- неопределенность прозвучала в голосе Едигира. -- А как надо готовиться? Жилье строить, то я понимаю. А еще? -- Много чего надо; и жилье, и одежду теплую, и ловушки на зверей... А у меня даже лука нет с собой. Много работы... Зайла резко повернулась к нему и, приблизив лицо вплотную, привстав на цыпочки, чтоб смотреть точно в глаза, нараспев проговорила: -- Это хорошо, что много работы. Работа не война, и я буду помогать тебе во всем. Хочешь? Скажи, ведь ты хочешь, чтоб я помогала тебе и мы все делали вместе?! Едигир чуть отстранил Зайлу от себя, пристально глядя в ее большие черные с чуть заметными разрезами глаза. Небольшая шапочка на ее голове сползла на лоб, отчего вид у нее был задиристый, как у драчливого мальчишки. -- Знаешь, на кого ты сейчас походишь? -- спросил он. И не дожидаясь ответа, сказал тихо:-- На зеленую девушку. -- Почему на зеленую? -- удивилась она. -- Нет, мне вспомнилась легенда, которую рассказывала еще мать. Будто много лет назад, когда наш народ еще не жил в этих краях, то здесь обитали другие люди. И после прихода нашего народа всех мужчин убили, а оставшиеся в живых женщины и девушки ушли в большие моховые болота, куда простой человек попасть не может. С тех пор их никто не видел. Но они не умерли, а живут. Если пропадает в лесу одинокий охотник, то говорят, что его похитили зеленые девушки. Они уводят охотника к себе на болота, а потом, когда у одной из них рождается ребенок, то охотника умерщвляют. Рождаются у них только девочки, а сыновей нет совсем. Если кто-то увидит эту девушку в лесу, то это не к добру, и с тем человеком обязательно что-то случится. Чаще всего девушки начинают приходить к нему во сне и звать с собой. И человек исчезает. Искать его уже бесполезно... Зайла слушала, чуть приоткрыв рот, глаза ее сузились, и вся она как-то напряглась, словно перед внезапной опасностью. -- А что у них зеленое? Кожа? Лицо? -- Нет, у них зеленая одежда, Они всегда являются в зеленых платьях. Потому и прозвали их зелеными девушками. Или иначе ешаир, что значит лесные люди. Они хозяева этих мест. -- Этих мест? -- переспросила девушка.-- Значит, мы можем встретить их где-то? -- Может, и встретим, а может, и нет. -- Тогда поплывем в другое место! Я не хочу, чтоб какая-то болотная женщина забрала тебя. Не хочу! -- В других местах свои хозяева. Этим ты ничего не изменишь. А сзади степняки. Уж лучше туда вернуться и сложить голову в бою, как то сделали мои нукеры. -- Не говори так, не смей! Я запрещаю тебе даже думать об этом. Один ты ничего изменить не сможешь. Уж пусть лучше будут зеленые девушки, а я постараюсь защитить тебя от них. Плывем дальше.-- И Зайла громко закричала на весь лес:-- Черныш! Белка! Ко мне! Когда они вернулись к лодке, то собаки были уже там и лакали речную воду огненно-красными языками. Едигир заметил, что его собаки побаиваются, а вот к Зайлй идут по первому зову, видели в ней свою хозяйку. Решили, что лодку легче будет тянуть бечевой, чем грести против течения. Так и поступили. Закрепив на носу веревку, а вторым концом опоясав себя, они пошли против течения. Однако вскоре убедились, что это не так-то просто, как кажется на первый взгляд. Лодка беспрестанно тыкалась носом в берег, и нужно было или идти по колено в холодной осенней воде, или сталкивать шестом лодку в воду. Тогда Зайла уперлась шестом в лодку и не давала ей завернуть к берегу, а тянул ее один Едигир. Но потом он предложил, чтоб она вообще села в лодку и подгребала веслом. Этот вариант оказался наиболее удачным, и так они двигались до самой темноты и, выбрав удобный мысок для ночлега, даже не разжигая костра, упали на шкуры, обессиленные. На следующее утро оба встали разбитые и уставшие. Больше всего угнетала неизвестность. Первым завел разговор Едигир: -- Я не знаю, сколько нам предстоит еще идти, но забираться в непроходимые болота, которые скоро начнутся, не имеет смысла. -- А слишком близко нас найдут или твои бывшие подданные, или люди моего брата. -- Они не бывшие мои подданные. Никто не лишал меня ханства,-- раздраженно возразил Едигир.-- Если я им что-то прикажу, то они выполнят все, что нужно. И не хочу, как заяц, бежать, сломя голову. Лиса всегда ловит глупого зайца. -- А какого не ловит? -- улыбнулась невольно Зайла сравнению ее любимого с зайцем. -- Того, который не попадается ей в зубы сам,-- нехотя ответил он. -- Вот, вот и я об этом же, чтоб не попасть в зубы ни лисе, ни волку, нужно уйти подальше в лес и там переждать... -- Но чего ждать? -- взорвался Едигир.-- Ждать, когда твой брат сам уйдет с моей земли?! Но только дурак так может поступить, а на дурака он не похож. Надеяться, что кто-то прогонит его? Кроме меня, нет ни одного человека, кто может собрать вокруг себя людей и дать ему бой. Разве что Бек-Булат,-- опустил он голову при воспоминании о брате,-- но он не боец, И на него плохая надежда. Уходя в болота, я тем самым добровольно отдаю нашу землю пришельцам. Или не так? -- Я женщина, и не мне решать мужские дела. Но сейчас ты слаб и у тебя нет воинов. Один ты ничего сделать не сможешь. Давай договоримся, что пока ты не окрепнешь и не выздоровеешь окончательно, никаких разговоров о возвращении обратно вести не будем. Хорошо? -- Будь по-твоему,-- вздохнул Едигир,-- но видят боги, что война только еще начинается. И этот день был похож на предыдущий, и они все тащили лодку и шли сами, все дальше уходя вглубь по извилистой речке Шайтанке. Лишь на третий день они вышли к месту, где Едигир решил основать свое зимовье. Недалеко от речного берега возвышался крутой песчаный холм, изрытый барсучьими норами. На другой стороне начиналось большое болото, мерцающее даже издали россыпью клюквы. Вдали темнел кедровый бор, смыкающийся своей кроной с небом. На самом холме росли исполинские сосны. Лучшего места нам не найти,-- расправил затекшие плечи Едигир,-- тут и вода и топливо для костра. В лесу поставим ловушки на зверя и боровую птицу. Может, и проживем. Как думаешь? -- Умереть мы и там могли бы. Зачем было забираться так далеко. А мне место нравится. Красиво! И они полезли на холм, помогая друг другу. Вид сверху был еще чудеснее, и оба заулыбались забыв невзгоды и тяжести дороги. -- А это что? -- неожиданно спросил Едигир, наклонившись к земле.-- Тут уже кто-то побывал до нас... След от кострища... -- Кто тут мог быть? Может, лесной пожар? -- Нет, костер, который разжег человек, с пожаром никогда не спутаешь. Правда, похоже, что люди тут были давно -- несколько лет назад. Гляди, выжженная земля уже успела зарасти травой. -- Но если кто-то тут уже был, то они могут и опять прийти? -- Могут... Но давай не думать об этом. Будем строить землянку, а потом пойдем вокруг, оглядимся, К зиме надо готовиться основательно. -- Смотри, какая зверушка! -- неожиданно закричала Зайла, указывая рукой на маленького зверька, который внимательно наблюдал за ними с ветки сосны. -- То бурундучок. Он должен принести нам удачу, То хороший знак. ШАГ СЕРОЙ МЫШИ Мамка Сейдяка, старая Аниба, в ночь взятия Кашлыка степняками спать не ложилась. Потрясенная случившимся накануне вероломным убийством Бек-Булата, она приготовилась к самому худшему. А когда сообщили о проигранной битве при устье Тобола, то стало ясно, что Кашлык будет взят со дня на день. Сейдяку шел уже седьмой год, и старая женщина, вырастившая давно собственных детей, всю любовь переключила на малолетнего наследника. Она холила его и баловала, чем не раз вызывала нарекания со стороны Зайлы-Сузге. Той хотелось видеть в сыне воина и продолжателя дела своего рода, а Аниба переживала за каждую его царапину и болячку. На счастье, малыш рос здоровым и крепким и уже имел собственный лук и детский кинжальчик, который с гордостью носил на поясе. От матери ему достался хороший голос и слух, и он часто подпевал ей, не замечая улыбок старших, с одобрением качающих головами. Но сказывалась и кровь рода Тайбуги, необузданная и горячая. Он мог перевернуть поднос с едой, если кушанье ему чем-то не понравилось. Мог вырваться из рук баловавшей его Анибы и грозно топнуть ножкой, заявив, что она ему надоела. -- О,-- произносила та,-- настоящий князь растет! Он еще покажет себя, и о нем услышат все сибирские народы! Батыр будет! Исчезновение из Кашлыка Зайлы-Сузге даже поначалу обрадовало Анибу. Теперь никто не мешал ей проводить дни и ночи рядом с Сейдяком. Но дальнейшие события показали, что жизни мальчика угрожает серьезная опасность. И Аниба приготовилась бежать. В ту ночь она как раз готовила и упаковывала одежду мальчика,-- теплую обувь, меховые шубки -- и собиралась поутру выехать с небольшим отрядом из сибирской столицы, чтобы укрыться в одном из ближайших селений. Но, услышав крики защитников, поняла, что медлить нельзя. Она разбудила мальчика и начала торопливо одевать его, приговаривая: -- Собирайся, дорогой, сейчас к маме поедем... Давай быстрее, давай. Тот хныкал спросонья, но особо не сопротивлялся, натягивая одежду и сапожки. Лишь спросил: -- Я сам на лошади поеду? Да? l -- Сам поедет, мой господин, сам...-- успокоила его Аниба. В этот момент в шатер кто-то вбежал, и женщина в испуге вскрикнула. Но то был старый шаман. -- Надо спасать мальчика,-- торопливо выдохнул он,-- степняки уже в крепости и могут схватить его, Собрались? -- Вот еще зимнюю одежду сложу,-- засуетилась Аниба. -- Какая одежда! Тут живым бы остаться, а ты об одежде! Идем, пока не перекрыли все выходы из крепости. -- Где мой лук и кинжал? -- заволновался Сейдяк. -- Вот они, вот,-- Аниба торопливо подала детское оружие мальчика и, подхватив его на руки, поспешила за шаманом. По всей крепости слышались крики и звон оружия. Мелькали факелы защитников, хрипели раненые. Никем не замеченные и не узнанные, они проскользнули к небольшой калитке, спустились к реке и бросились вдоль берега бежать подальше от зловещего места, где лилась людская кровь. Они шли весь остаток ночи, неся Сейдяка по очереди на руках. Аниба едва передвигала ноги, и лишь любовь к мальчику придавала ей силы и заставляла идти, спасая его и себя. Шаман постоянно оглядывался назад, опасаясь погони. Один раз они услышали топот скачущих лошадей и тут же скрылись в лесу. Оттуда увидели силуэты всадников, которые, нахлестывая коней, пронеслись мимо них. Кто это был: свои или чужие, определить было невозможно, а окликнуть всадников небезопасно. Может, то погоня, отправленная за ними? Дальше шли уже медленнее и осторожней. С наступлением дня углубились подальше в лес и затаились. -- Неужели нет никого, кто мог бы прогнать этих дерзких степняков? -- спросила вполголоса Аниба. -- Когда медведь встает из берлоги, то загнать его обратно невозможно. Не для того вылез он на свет. Так и со степняками. Они пришли, чтобы грабить и насиловать, чтоб забрать нашу веру, заставить нас молиться и поклоняться Аллаху. Все шло к тому. -- Но ведь есть же еще мужчины на нашей земле? -- Сохатый сильнее волка, но когда они нападают стаей, то он, обезумев, бежит куда глаза глядят. Если бы все лоси могли собраться вместе и наброситься на волков, то не было бы серых разбойников в лесу. Но нет у них вожака, и каждый защищает сам себя... -- А наши и сами за себя постоять не могут,-- перебила его Аниба,-- одно название, что мужики. Поразбегутся по лесам, точно лоси, залезут в болота по уши и будут там сидеть, пока все не закончится. -- Добром на этот раз не кончится. От степняков несет мочей, как от паршивого козла. Единственное, что они умеют,-- это убивать. Я сегодня видел их хана по имени Кучум. У него волчьи глаза, и в них нет жалости. То боги наслали на нас проклятье за грехи наши. Нет, это конец...-- И шаман, горестно вздохнув, опустил голову. Тут неожиданно подал голос Сейдяк, молча лежавший до того на маленькой попонке, прихваченной расторопной Анибой. -- Никакой он не хан. Хан мой отец и дядя Едигир. А ваш злой Кучум родился от глупой ослицы. И когда я стану большим, то убью его. Я ведь вырасту, правда, бабушка Аниба? -- Да ты и сейчас уже вон какой большой,-- поспешила успокоить его старая женщина,-- лучше бы поспал чуток. -- Я пойду уток стрелять! -- очень воинственно заявил мальчик, взяв в руки свой маленький лук. -- Успокойся, вояка,-- мягко остановила его мамка,-- навоюешься еще. -- Видно, придется нам ждать, когда такие воины подрастут,-- кивнул старый шаман на Сейдяка,-- потому и беречь его надо пуще всего на свете. На него у нас теперь только и надежда. Дождавшись темноты, отправились дальше и вскоре добрались до ближайшего от Кашлыка селения, стоявшего на высокой горе, обнесенного неглубоким рвом. Тут жили дальние родичи Едигира и Бек-Булата, и на них можно было положиться, не выдадут. Первым в селение отправился старый шаман и вскоре вернулся, сопровождаемый таким же, как он, стариком с длинной седой бородой. -- Мир вам,-- поклонился тот Анибе,-- да пошлют боги много лет и здоровья сыну нашего хана. Вот ведь времена пошли, что не можем даже принять его как подобает. Как же дальше жить будем! -- Почему нельзя в городище? -- изумилась Аниба.-- Или мы не на своей земле стоим? Или это не сын вашего хана? -- И мы на своей земле пока стоим, и придет время, ляжем в нее. И вижу, что это сын нашего хана, да только жизнь ведь у всех одна. Был сегодня днем дозор от степняков, и велели схватить вас, как только появитесь. Хотели остаться, чтоб подождать вас, но поскакали дальше. Верно, там где-то и приготовились встретить, не иначе. Так что опасно вам идти дальше. -- Да что же это делается-то?! -- от души возмутилась Аниба.-- Сюда нельзя и дальше идти нельзя. Так куда ж нам деваться? В воду что ли, и вся беда?! Так утопи ребенка своей рукой, старый хрыч! -- Она схватила за бороду старика, словно тот был виноват во всех бедах. -- Успокойся, женщина! -- одернул ее шаман.-- Он нам добра желает, а ты готова... Успокойся, остынь. -- Добра желает, как же,-- пыхтела Аниба,-- оно и видно, что добра... -- Я перевезу вас на ту сторону, и там до утра укроетесь у пастухов, что пасут лошадей Ураз-хана. Он был дружен с его отцом,-- старик показал на Сейдяка.-- Пошлете верхового, чтоб он предупредил своего господина, и он поможет вам укрыться. Сейчас придет моя дочь и принесет еду. Пойду оденусь, чтоб плыть с вами. -- И на том спасибо,-- проворчала Аниба. -- А я тут останусь, Надеюсь, что меня они не выдадут степнякам. В мои годы такая дорога чересчур тяжела, пойми меня,-- как бы извиняясь, проговорил старый шаман. -- Как мыши от кота разбежались,-- махнула рукой Аниба, теснее прижимая к себе Сейдяка,-- поступай как знаешь. Оба старика ушли. Сейдяк, молча слушавший разговор взрослых, тихо спросил у своей мамки: -- Они боятся этого... ну, который убил моего отца. Да? -- Кто убил твоего отца?! -- опешила кормилица. Мальчику не сказали ни слова, что Бек-Булат мертв, и хотели сохранить все в тайне от него. -- Почему ты спрашиваешь такое? Кто сказал тебе? -- Знаю...-- неопределенно ответил тот,-- мальчишки говорили вчера, когда я играть вышел. -- Врут все твои мальчишки! Вот вернемся в Кашлык, я им покажу! Но мальчика не убедили слова кормилицы, и, чуть помолчав, он спросил: -- Теперь я ханом буду? Так ведь? -- Будешь, будешь, когда вырастешь... Дочь старика принесла им немного сыра и жареного мяса и тут же торопливо убежала обратно, не проронив ни слова. Женщина и мальчик поели, и Аниба отложила еще часть еды с собой про запас, когда показался старик, опиравшийся на весло. -- Ладно, однако плыть пора. Как бы те не вернулись. Беда тогда будет,-- шумно вздыхая, посоветовал он. Без особых приключений он перевез беглецов на другой берег и даже помог разыскать пастухов, спавших возле потухшего костра. Растолкал их и отвел в сторону одного, что-то долго объяснял тому шепотом. Пастух согласно кивнул и пошел ловить своего коня, что пасся неподалеку со спутанными ногами. Проследив, что тот ускакал в ночную тьму, старик повелительно обратился к оставшимся двум пастухам: -- Я вижу, как вы охраняете коней своего господина, но не скажу ему об этом. С вами остаются мальчик и женщина. И худо вам будет, коль хоть волос упадет с их голов. Вы знаете, как поступает Ураз-хан с плохими работниками, но я лично достану каждого из-под земли, если пожалуются на вас. Все поняли? Пастухи вскочили на ноги и, понуря головы, стояли, ни слова не говоря. Аниба была поражена, что немощный старик отдавал приказ как хозяин этой земли. Проговорив все это, старик повернулся и заковылял к своей лодке. Вскоре послышался плеск воды, и опять стало тихо. Пастухи опустились на колени перед костром и начали раздувать его, пока не показалось пламя меж подброшенных сухих ветвей. Затем они предложили беглецам прилечь на расстеленные и нагретые их телами шерстяные попоны. Те не заставили себя долго упрашивать и вскоре уже мирно спали. ...Аниба проснулась от тихого говора. Не поднимаясь с земли, она приоткрыла глаза и разглядела нескольких мужчин, негромко беседующих друг с другом. Уже почти рассвело, и холодный утренний воздух белесыми клубами вырывался из ртов говорящих. Женщина поняла, что вернулся посланный ночью пастух и с ним приехало еще двое мужчин, одетых в боевые доспехи. Они не желали их будить, но время от времени бросали взгляды на спящих, чтоб угадать момент пробуждения. Аниба села на попоне и, зябко поеживаясь, спросила: -- Когда едем? -- Хоть сейчас,-- поклонился один из воинов,-- как прикажет госпожа. Один из пастухов кинулся к костру и подал ей стоящий там кунган, склонившись в низком поклоне. За старухой никогда в жизни никто так не ухаживал, а тем более не называли "госпожей". Но она сочла это хорошим предзнаменованием и даже вида не показала, что впервые встречается с подобным обращением. Меж тем, поразмыслив, сообразила, что ее принимают не за ту, но разочаровывать пастухов не стала, а с достоинством произнесла: -- Люблю пить по утрам теплое кобылье молоко. Выпив две пиалы любимого ею молока, разбудила и Сейдяка, напоила его и лишь после этого, легко поднявшись на ноги, сообщила: -- Мы готовы, можно ехать. Ей подвели послушную средних лет кобылку, а Сейдяка посадил впереди себя угловатый плотный воин, поскакавший впереди всех. К полудню они достигли речки Вагай, где был улус Ураз-хана. Он сам вышел встречать прибывших и, почтительно приняв Сейдяка на руки, провел в собственный шатер. -- Я знаю обо всем, ничего не говорите,-- обратился он к Анибе,-- для всех вы родственники моего старшего сына, который на зиму откочевал на Барабу. Не нужно моим людям знать, кто вы есть на самом деле. -- Вам виднее,-- опустив глаза, промолвила Аниба. Ей хотелось спросить Ураз-хана, почему он не поднимет своих людей против степняков, и тот словно прочел в ее глазах этот вопрос. -- У меня не так много людей, чтоб защитить вас, если вдруг сюда заявятся степняки. Но думаю, что этого не случится. Живите пока здесь, а тем временем выяснится, жив ли хан Едигир и кто из ханов и беков перешел на сторону степняков. Тогда и решим, как действовать дальше. Я был другом его отцу, а потому мой дом -- ваш дом. С этими словами он вышел из шатра, и беглецы остались одни. -- Ладно, сынок, видно придется нам здесь пока пожить. Хорошо? -- А как меня мама найдет тут? -- неожиданно задал мальчик вопрос, на который вряд ли кто мог ответить. -- Ей сердце дорогу к тебе укажет,-- ответила старая мамка и незаметно вытерла слезу со щеки... КРИК ЗАГНАННОГО ЛОСЯ Уйдя в лес из своего селения, бабасанцы заняли полуобсыпавшиеся землянки и быстро привели их в порядок. Мужчины отправились на охоту, а женщин ждала обычная работа по подготовке к надвигающейся зиме и приготовлению пищи для многочисленных малышей. Пошли с охотниками и два приставших к бабасанцам воина-степняка Ишкель-ды и Томасы. Охотники, неслышно ступая, передвигались по осеннему лесу, держа направление в сторону болота, где обычно ложились на дневку лоси. Только молодые воины, которым все было в новинку, никак не могли приспособиться к шагу идущих впереди мужчин и то налетали на низко опущенную ветку, то цеплялись ногами за корневища. -- Тише, вы,-- показал им кулак, даже не оглядываясь, Азат, который руководил всей охотой. У мужчин за спиной были длинные луки, а в руках копья. Шли пока все вместе, но, дойдя до кромки болота, разделились на две группы, и первая из них пошла в обход. Они должны будут поднять лося и выгнать того на остальных. Ишкельды и Томасы остались на месте и подошли поближе к Азату, Тот посмотрел с усмешкой на них и спросил: -- Вы хоть лося-то живого когда видели? Нет?! Так я и знал. Ну, скоро увидите. Это что корова, только ноги длиннее и рога побольше будут. Сперва будем из луков стрелять, а потом уже на копье брать, коль не сможем убить. Поняли? Друзья согласно кивнули головами, не показывая вида, что ноги у них предательски подрагивают и они уже не рады своему участию в охоте. -- Ладно,-- продолжал меж тем Азат,-- растягиваемся цепью так, чтоб каждый видел соседа, и медленно идем по болоту. Кто первый увидит сохатого, пусть даст знать. Осенний лес с опавшей листвой был чист и прозрачен, и человек, попавший в него, сам видел далеко окрест и был виден другим. Оставшиеся охотники, числом около десяти, растянулись на довольно большое расстояние друг от друга и, тихо ступая, останавливаясь за деревьями, рассматривая следы на земле, медленно пошли в глубь болота. Ишкельды с Томасы поставили на правый край, а меж ними встал старый Сеид, который постоянно хмурил лоб и нюхал носом воздух. -- Слышишь? -- спросил он шепотом Томасы, показывая рукой на нос и в сторону болота. Томасы ничего не услышал, но согласно закивал головой. -- То сохатый близко,-- прошептал Сеид,-- готовь лук,-- и вложил стрелу в свой, зажав копье под мышкой. Но они шли и шли, а лось все не появлялся. Хлюпала вода под ногами, кочки становились все выше, ноги проваливались глубже, и Ишкельды уже несколько раз зачерпывал воду в сапоги. Наконец, где-то раздался слабый хруст ветвей, потом хлюпанье воды, и из центра людской цепи раздался крик: -- Вижу! Вижу! На меня идет! Молодые воины было, рванулись на крик, но их остановил Сеид: -- Куда рыпаетесь! Тут ваше место, а там и без вас управятся. А вдруг как он развернется да в эту сторону попрет?! Слева от них свистнула стрела, потом другая, кто-то закричал, верно отпугивая сохатого, слышно было, как люди, тяжело ступая, бежали по болоту. Неожиданно прежние звуки покрыл громкий рев зверя. Парни вздрогнули и поежились. Они еще не видели лося, но по реву представили себе его размеры, и им сделалось жутко. -- Видать, хорошо зацепили его, что так орет,-- высказал предположение Сеид,-- сейчас точно в сторону рванет. Как бы не к нам. В это время послышались крики загонщиков, которые обходили болото и теперь возвращались обратно. Лось был уже ранен несколькими стрелами в шею, грудь, спину, но они причинили ему лишь сильнейшую боль, не ранив смертельно. Ошалевшее от боли и криков животное заметалось в кругу меж наседавших на него людей и, низко опустив голову с лопатообразными рогами, пошло напролом. Но охотники дружно встретили его копьями, ударив в голову, разорвали длинное ухо. Один успел заскочить сбоку и ткнул в живот. Лось, поняв, что здесь ему не пробиться, неожиданно рванулся влево и сбил того, кто пронзил ему брюхо. Не обращая на упавшего внимания, он что есть мочи рванулся в ту сторону, где людей не было видно. А именно там, притаившись за толстыми осинами, стояли Ишкельды и Томасы. Они увидели, что прямо на них несется обезумевший лось, весь утыканный стрелами, которые качались в такт бегу. Натянув луки, они пустили по стреле, которые впились в бока животному, но ничуть не приостановили его бег. Тогда, отбросив луки в сторону, они схватились за копья, изготовившись к бою. Друг от друга они находились на расстоянии десятка шагов, и лось, поливая кровью мокрую болотистую землю, несся прямо меж ними. Парни даже не знали, видит ли он их, и, выбрав момент, почти одновременно метнули копья, целясь под лопатку. Сохатый захрипел, качнулся, но продолжал свой бег, правда, уже не столь уверенно. Молодые охотники в это время были полностью беззащитны, и, пожелай тот с ними расправиться, им бы пришлось плохо. Тем более, что остальные охотники находились достаточно далеко и на выручку не успели бы. Лось вбежал в кустарник, раздвигая его мощной грудью, и скрылся из вида. От собственного бессилия они вскинули вверх руки, досадуя на неудачу, но вдруг из кустарника послышался громкий хрип и удар о землю. И в тот же момент кто-то закричал: -- Я убил его! Он мой! Я взял его! Друзья узнали голос Сеида, который еще совсем недавно находился рядом с ними, и они только теперь заметили, что его нет, а там, где он стоял, валялось брошенное на землю копье. К ним уже бежали и остальные охотники с копьями наперевес, все в болотной жиже, заляпанные комьями грязи. Впереди, широко открыв рот и тяжело дыша, разбрызгивая воду и перепрыгивая через кочки, несся Азат. Ишкельды и Томасы кинулись в сторону кустарника, откуда кричал Сеид. Раздвинув ветки, они увидели огромную тушу лося, который дергал задними ногами в предсмертной конвульсии, и держащегося за копье, что торчало из левого бока животного, старого Сеида. Он не переставал радостно орать, нажимая на древко копья: -- Мой лось! Мой! Я его взял! Пусть все видят! Подбежали все охотники, и Азат, вынув нож, пошел к голове животного, чтоб перерезать тому глотку. Ишкельды нерешительно подошел к Сеиду и робко проговорил: -- Вроде как это мое копье будет, а твое там, под деревом лежит, где ты его потерял. Дружным смехом встретили остальные охотники слова юноши. -- Сеид у нас самый храбрый охотник! -- Штаны-то, штаны-то мокрые у него! -- Даже копье свое потерял! -- хохотали охотники, а Сеид лишь крутил головой и сверкал глазами, не зная что ответить. Наконец он решил, что лучше для него будет посмеяться вместе со всеми, и крикнул: -- Я за ним так быстро бежал, что и копье бросил. Хотел его за ухо схватить, а он, как меня увидел, так и упал. Испугался, видать, шибко. Вот какой я страшный, однако! Все засмеялись еще громче, и некоторые подошли к старику, похлопывая его по плечу, сбили на лоб шапку. -- Молодец, Сеид, теперь будем звать тебя Сеид -- гроза лосей! Пусть они знают и боятся тебя. Тут же приступили к освежению туши. Другие мужики запалили костер и поджаривали на тонких прутиках куски мяса и еще полусырое отправляли в рот. Присоединились к остальным и Ишкельды с Томасы. Сам Азат похвалил их: -- Так скоро хорошими охотниками станете,-- говорил он парням,-- глаз точный, сила тоже есть, все лоси ваши будут. Молодцы! Разделив поровну добычу, пошли обратно к селению. Там уже были разведены костры, и мужчин приветствовали радостными криками. Вечером все собрались в центре лесного поселка, чтоб поговорить о своем житье и решить, где им зимовать: здесь, в лесу, или вернуться обратно к реке. Сошлись на том, что нужно послать разведчиков в другие селения для выяснения обстановки. -- Если степняков разбили, то можно спокойно возвращаться обратно, а если они победили, то... надо подумать,-- высказал общее мнение охотник Азат. На парней, примкнувших к ним от степняков, никто не обращал внимания. Будто не о их соплеменниках шла речь. И сами юноши молчали, словно родились сибирцами. В землянках их ждали жены, а о чем-то другом они пока и не думали. Долго рядились, кому идти в разведку. Наконец, решили, что Азат пойдет как самый опытный и знающий, а с ним отправить Ишкельды и Томасы, как хорошо зарекомендовавших себя на сегодняшней охоте. На самом же деле никому не хотелось рисковать собственной головой, а вот чужаки... чужаки другое дело. Если и погибнут, то все одно не свои. ...Утром, еще по темноте выехали верхом, захватив с собой немного еды. Вскоре они выбрались к реке и проехали рядом со своим селением, вспугнув кучу воронья, что обследовали оставленное жилье в поисках; остатков еды. -- Ишь ты, сколько их налетело,-- покачал головой Азат,-- теперь они тут хозяева. К полудню добрались до соседнего селения и увидели, что жители уходят небольшими группами, навьюченные разным скарбом, в сторону леса. -- Эй, соседи,-- крикнул им Азат,-- куда путь держите? Некоторые узнали его и остановились поговорить. -- Опять из степи сарты заявились. Видать, грабить будут, в полон брать, последнее, что есть, заберут, вот мы и подались в лес. -- Говорят, что был шибко большой бой и наших ханов там поубивали всех как есть. Теперь у нас другой хан будет с волчьей головой и хвостом, как у росомахи. -- Нам говорили, что он питается малыми детьми и каждый день для него жарят на костре годовалого младенца. -- А вы, бабасанские, что, на месте сидите, али тоже в леса ушли? -- Да мы уж несколько дней, как на Гнилое болото перебрались. Там спокойнее будет отсидеться. Вы чего-то запозднились,-- ответил Азат. -- Успеем еще... Голому собраться только подпоясаться... Уйдем в лес, и поминай как звали... Пусть там ханы меж собой выясняют, кто из них главнее, а нам детей растить надо. -- Да...-- в раздумье проговорил Азат, обращаясь к своим спутникам,-- видать, жители всех деревенек собрались в леса да на болота уходить. Дальше можно и не ездить, самое главное узнали. Видать, теперь ваш хан нами править будет, коль обратно в степь не убежит. Как думаете, орлы, обратно ваш хан пойдет али здесь зимовать будет? -- Нам он о том не говорил,-- отшутился Томасы,-- но в Бухару навряд ли скоро пойдет. Зачем тогда сюда шел? -- Да,-- согласился с ним и Ишкельды, я слыхал, что его там, в Бухаре, не шибко-то и ждут. Потому сюда он и полез в ваши болота. -- Мы его сюда не особо и звали,-- беззлобно огрызнулся Азат,-- но уж коль пришел, то пущай правит как положено. А что, верно, что он младенцев на обед жрет? -- Не знаю... Чего-то я такого не слыхал,-- пожал в недоумении плечами Томасы,-- только я с ним рядом не сидел и из одного казана не черпал. -- Врут, поди, ба