Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------

        Повесть
        Севро-Западное книжное издательство, Архангельск, 1980


                                     - Мама, как хошь, благослови
                                     в море идти!
                                                    Б. В. Шергин







     Есть  под Архангельском в устье Северной Двины -- при слиянии  двух  ее
рукавов,  Маймаксанского и Кузнечевского,  знаменитые Соломбальские острова,
именуемые  здесь  Соломбалой.  И  предместье  Архангельска,   поселок,   что
расположен на одномиз островов, носит то же имя.
     На Беломорье Соломбалу знают все -- от  малого до старого. Известна она
и  заморским  гостям, издавна приходившим сюда  на парусниках --  норвежцам,
англичанам, голландцам,  датчанам, французам... Ни один  иностранный  вымпел
Соломбалу  миновать не мог: путь Корабельным  устьем  к городу  Архангельску
тянулся мимо нее. И в годы, когда Двина мелела, в  Соломбале имелся рейд для
стоянки кораблей с большой осадкой.
     Славится Соломбала  мастерами-корабелами. Судостроительная верфь  здесь
была заложена осенью  в 1693 году по указу  Петра Первого.  В  Соломбальской
люльке  пестовался  белопарусный младенец  --  русский  военный флот.  Когда
Россия стала утверждаться  на  южных  и  северных  морях,  как полноправная,
самостоятельная морская  держава,  этот  "младенец" показал  себя грозным  и
непобедимым мужем.
     В  1826 году корабельный мастер А. М.  Курочкин построил здесь первый в
России семидесятичетырех-пушечный линейный корабль "Азов". "Азов", пошел  на
Черное море и в следующем 1827 году отличился в Наваринском сражении. На нем
плавали  знаменитые впоследствии адмиралы П. С. Нахимов, В.  А. Корнилов, Е.
И. Истомин. Будучи храбрыми офицерами  российского  флота, сражались они под
командованием капитана первого ранга  Михаила Петровича Лазарева  у  берегов
Греции в Наваринской битве на грозном линкоре соломбальской постройки.
     В этом бою "Азов" уничтожил пять вражеских кораблей.
     Соломбальскую верфь обслуживали многие заводы и мастерские --  якорные,
льнопрядильные,  канатные,  пековаренные,  лесопильные,  парусные.  Надо  ли
говорить, что во времена деревянного флота парусное дело было необходимо для
кораблестроения!
     Не только военный флот получил крещение в Соломбале. По Северной Двине,
Белому и Баренцеву мерям ходило немало коммерческих и рыболовных парусников.
Принадлежали  они купцам и рыбопромышленникам. Шхуны, шняки,  раньшины, бота
бороздили северные широты под русским флагом. Хаживали купеческие  корабли и
в заграничное  плавание,  в английские, норвежские, датские  и  иные гавани.
Коммерческие  парусники  тоже  одевались  парусами  в  Солембале.  Купцов  и
рыбопромышленников обслуживали частные мастерские.
     В  Соломбале в  те времена каждый мог  указать  дом  парусного  мастера
Зосимы  Иринеевича  Кропотова.  Стоял он  не  на  самом берегу  Двины,  а  в
некотором удалении, посреди рощицы из берез и тополей, высаженных прадедами.
От реки к дому вел проулок шириной едва ли не в размах рук. По нему, однако,
можно было проехать на телеге. К дому вели деревянные мостки  в  три тесины,
уложенные  на  болотистой  луговине  со  свежей сочной травой.  Под мостками
спряталась узкая водосточная канава. Она выходила к другой, пошире.
     Дом  был невелик --  три  окна  по фасаду, и  славился он  пристройкой,
которая  была шире и длиннее дома и, в отличие от него,  имела не тесовую, а
железную, покрашенную  суриком кровлю. В  пристройке было  прорублено десять
окон, по  пять  с каждой стороны, и  она сообщалась с жилым домом  узкой, на
сваях  крытой  галереей, по которой хозяева, не  опасаясь  непогоды,  ходили
налегке летом и зимой.
     В доме  жили хозяева,  в пристройке располагалась мастерская, где  шили
паруса, обычно  называемая парусной. Она принадлежала главе семьи Кропотовых
Зосиме.
     В прежние благополучные  времена дом был  многолюден. Кроме Зосимы  тут
жили его супруга Аполлинария, зять Иван Пустошный с женой Марией  Зосимовной
и сыном Егором. Теперь уже Зосиме Иринеевичу стукнуло шестьдесят восемь лет.
Жену он  похоронил  лет  десять назад. Спустя  год  после  ее  смерти Зосима
женился  на соломбалке, дочери шкипера, которая была моложе  его на двадцать
пять  лет.  Разница  в годах была  слишком ощутимой. Молодой  жене,  видимо,
пришлось  не  по душе житье со стареющим Зосимой, и  она, поняв свою ошибку,
тайком сбежала с  рулевым зверобойной шхуны  на Мурман  и поселилась в Коле.
Зосима Иринеевич хотел было отправиться туда, вернуть жену, но, поразмыслив,
махнул на все рукой и стал жить один.
     А потом погиб на промысле моржа на Новой Земле зять, и остался Зосима с
дочерью  Марией и внуком Егором, которому нынче зимой пошел семнадцатый год.
Дочь вела домашнее хозяйство, а  Зосима занимался парусным делом. Поставлено
оно было  не то чтобы на широкую ногу -- работали всего три мастера, но  все
же заведение  Кропотова пользовалось  известностью в Архангельске,  и многие
обращались сюда, если доводилось чинить старые или ставить новые паруса.
     Кропотов выполнял  заказы  рыбопромышленников  и  купцов,  суда которых
плавали  за границу, а заодно  одевал и маломерный архангельский флот. Когда
заказов  поступало много, он нанимал в помощь  постоянно работавшим мастерам
швей-соломбалок и платил им поденно.
     Старшим мастером в парусной  был Акиндин Крюков, пожилой  моряк, немало
повидавший  в  жизни. Смолоду  он  плавал  на  рыбацких суденках, потом  нес
пограничную,  караульную  службу  в Белом море  на фрегате адмиралтейства, а
когда  отслужил  на  военном  флоте, то  нанялся  шкипером  на  трехмачтовик
архангельского судовладельца  Антуфьева,  что  ходил  в  Норвегию  и  Швецию
коммерческими рейсами.
     Однажды  на пути  в норвежский порт  Варде  в Баренцевом море  парусник
попал  в сильный шторм. На палубе  сорвало с креплений бочки с треской. Одна
из них сбила Крюкова с ног. Он удержался на борту  только чудом, схватившись
за трос. Другой бочкой Акиндину раздробило ниже колена левую ногу...
     Пролежав два месяца в Варде в лазарете, Акиндин вышел оттуда  без  ноги
на деревянной култышке и с норвежской шхуной,  отправлявшейся в Архангельск,
вернулся на родину.
     Крюков  хорошо  знал парусное  дело и когда предложил  Зосиме Кропотову
свои услуги, тот охотно взял его к себе в мастерскую.
     Среднего  роста,  широкоплечий  и крепкий, не по-северному  смуглый,  с
пышной седоватой шевелюрой и кудрявой бородой, с серебряной серьгой в ухе --
"для  шику",  Акиндин  Крюков  был  по-своему  привлекателен  и  пользовался
вниманием одиноких  соломбалок,  особенно вдовушек. Веселый  нравом, большой
любитель гульнуть, он  в свободное  время не  задерживался в парусной, где в
углу у него имелась койка из парусины наподобие  корабельной,  а пропадал  у
своих "сударушек", навещая их по очереди...
     Внук Зосимы  Егор с  малых  лет  постоянно  увивался  в парусной  возле
Крюкова.  Мастер  любил парня и  охотно  рассказывал  ему  о  своих  морских
походах. Старался Акиндин приобщить паренька и к парусному мастерству.
     В пристройке  всегда было  чисто, светло  и тихо. Посредине стоял очень
широкий и длинный стол-верстак, на котором сшивали материал. Работали больше
на сырье  заказчиков -- хозяева  судов  привозили  свою парусину. Но  иногда
Зосима закупал ее у купцов и выполнял заказы из своего материала.



     Начало июля было в Архангельске  необычно  жарким, с грозами. На  левом
берегу Двины,  где-то под  Емецком горели  леса,  и даже здесь, в Соломбале,
душными светлыми ночами припахивало гарью.
     После полудня ветер летник1 притащил кучевые облака. Они медленно плыли
в   несколько   ярусов  над  Двиной  и  незаметно  превратились  в  огромную
пепельно-сизую тучу. Вскоре молния рассекла потемневшее небо, ударил  гром и
начался крупный и теплый дождь, перешедший в  сплошной ливень. _____________
1 Летик -- южный ветер (поморск.)

     В парусной  мастера Яков и Тимофей  побросали работу и стали  закрывать
оконные створки. Всплеск молнии на миг ослепил Тимофея,  и он поспешил стать
в простенок. Яков перекрестился и отошел от окна, сказав:
     -- Боюсь грозы. Рассвирепел Илья пророк...
     Над  крышей  снова  громыхнуло, словно  там повернули огромный каменный
жернов. Вода за окнами лилась потоками, несла по двору мусор и мелкие щепки.
     Акиндин  положил поверх серебристого  полотнища  мерку  с  делениями  и
кусочек мела, которыми размечал парусину.
     --  Худо стало  видно,  -- посмотрев  в  окно,  заметил  он. --  Эвонде
туча-то! Весь белый свет застила.
     -- Гроза  в лес не гонит, -- отозвался Яков.  -- Не все робить, можно и
отдохнуть  под шумок-от,  -- он зевнул  и повалился  в угол  на ворох старой
парусины.
     В  мастерскую  заглянул Егор,  хозяйский внук.  Волосы  мокрые -- дождь
застал  его  на  улице.  Успел  только  сменить  штаны  да  рубаху.  Акиндин
обернулся, серьга блеснула  в  ухе острым косячком молодого  месяца.  Окинул
внимательным взглядом крепкую ладную фигуру парня.
     -- Садись, Егорша.  Редко ты  к  нам стал  заглядывать.  Видать, крепко
захороводила тебя Катюха... Все с ней милуешься?
     Егор  покраснел, отвел  взгляд. Катя --  дочь соседа Василия Старостина
нравилась ему, и он частенько проводил  с ней белые ночи на  берегу. Об этом
знали все, хотя Егор и Катя прятались от любопытных взглядов.
     --  Да  не-е... На  реке  был, лодку с парнями  конопатили. Надо бы под
парусом на взморье сбегать, порыбачить...
     -- И то дело. Лето коротко. Успевайте, -- сказал Акиндин.
     Егор потрогал рукой новенькое, пахнущее льном полотно.
     -- Кому теперь шьете? -- спросил он.
     -- Шхуну  купеческу чекуевскую  надобно оснастить, --  ответил Акиндин,
набивая табаком старую обкуренную трубку.
     -- Давай и мне какое-нибудь дело, -- попросил Егор.
     --  Да темно ведь, худо видно.  Ну да ладно,  держи пока... --  Акиндин
подал парню два льняных веревочных конца. -- Узлы помнишь? Вяжи-ко рифовый.
     Егор улыбнулся, откинул еще не присохшие  светло-русые волосы со лба  и
ловко заработал длинными гибкими пальцами.
     -- Эту науку я давно прошел, --  сказал он,  протягивая мастеру готовый
морской узел. -- Вот.
     Акиндин положил связанные  концы на колени,  раскурил  трубку  и только
тогда взял их, стал рассматривать.
     -- Верно, рифовый, -- он потянул за свободный конец и узел распустился.
     Рифовый  узел вязался так, чтобы при надобности его  можно было  быстро
развязать.
     -- Ну, а беседочный не забыл? -- Мастер снова подал концы Егору.
     Егор, хотя и не столь быстро, как рифовый, связал и беседочный узел.
     -- Я говорю, что эдака наука мне не в диковинку.
     Молнии стали сверкать реже, дождик помельчал.
     -- Уходит гроза, -- заметил Акиндин и подошел к окну.
     Вдали,  над тесовыми крышами  соседних домов  небо  стало  проясняться,
зазолотилось, и в мастерской посветлело.
     -- Ну, за работу! -- сказал Акиндин.
     Яков поднялся с вороха брезента и,  надев на  руку  гардаман -- кожаный
накулачник, стал сшивать парус. Тимофей помогал ему.
     Егор  следил,  как  Акиндин  раскладывает на  верстаке скроенные  куски
полотна. Он уже  многому научился у парусных  мастеров:  сам сшивал  полотна
двойным швом, проглаживал их гладилками, делал по краям парусов подшивку, по
линии  рифов1  нашивал  риф-банты, гордень-боуты.  Мудреных названий  разных
частей  парусной оснастки, употребляемых  морским бродягой  Акиндином,  было
великое  множество, и Егор долго путался  в них. Но потом  все-таки запомнил
все  эти  риф-банты  и  нок-гордени...  В  прошлом  году  зимой  он научился
"оканачивать"  паруса, то  есть выполнять последнюю стадию  работы над ними.
Заделка паруса  заключалась  в  пришивании к нему ликтроса  на  шкаторинах2.
_______________
     1  Рифы --  поперечный  ряд  продетых  сквозь парус завязок, с  помощью
которых уменьшают его площадь. Гор день-боуты -- виды креплений на парусе. 2
Шкаторина -- кромка паруса.

     Полотнища парусов были огромны. В летнюю  пору в хорошую погоду мастера
разворачивали штуки полотна  прямо во дворе, на лугу, и вымеряли их и кроили
там. А по зимам -- на полу в мастерской.
     Постигать  парусное ремесло Егору повелел  дед. И по тому, как  ревниво
следил Зосима  за успехами внука в ученье, нетрудно было догадаться, что  он
растил себе замену. Внук должен будет принять по наследству парусную и вести
дело дальше.



     В  последнее  время  Зосима Иринеевич стал частенько  прихварывать: его
донимал застарелый ревматизм, нажитый  еще в молодости на промыслах  нерпы и
тюленя во  льдах.  Особенно  неважно он  чувствовал  себя  перед  ненастьем,
ложился на печь и  грелся, словно старый кот, на кирпичах. Вдобавок ко всему
дед стал плохо видеть и вынужден был обратиться к доктору Гринбергу, что жил
близ  центра города  в  Немецкой  слободе. Доктор выписал  ему  очки. Плохое
зрение досаждало  деду  больше,  чем  ревматизм.  У  него заведено  было  по
нескольку раз  в день заходить в мастерскую с  проверкой.  Зосима  тщательно
оберегал  репутацию  своей парусной,  следил,  чтобы  все  было  сделано  на
совесть, придирчиво ощупывая, осматривая каждый грот, фок или марсель, чтобы
заказчики были довольны.

     Однако Зосима все же бодрился и старался  не подавать вида, что  стар и
немощен.  Он по-прежнему  ходил  быстрым шагом, высоко нес крупную голову  с
подстриженными в  скобку седыми  волосами и  говорил  с  мастерами уверенным
твердым голосом.
     Парусные  мастера  были  народ  серьезный.  Яков и Тимофей вели трезвый
образ жизни, заботясь о своих семьях, и  во всем слушались  хозяина. Акиндин
отменно  знал свое дело. Вот только разве  за ним  водилась  слабинка: любил
кутнуть, хотя и не  в ущерб работе. Иногда вечерами  Акиндин отправлялся "на
чашку чаю" к своим "сударушкам" и пил там,  разумеется, не только безобидный
и приятный напиток, а и то, что  покрепче... Но никогда не видели его сильно
пьяным.  Только  однажды с  ним  приключилось,  такое,  что он  добрался  до
парусной с трудом и вошел в нее через черный ход с огорода.
     В мастерской никого  уже  не было, кроме Егора,  заглянувшего  сюда  по
какому-то  поручению деда. Акиндин стучал по полу своей  деревяшкой и кричал
во всю мочь:
     -- Марсовые на марс, марсель ставить! Отда-ва-а-ай! Марса-шкоты тянуть!
     Он  задрал  голову кверху, будто  глядел на реи, где  работали матросы.
Бородка   торчала  кудлатой  метелкой,  глаза  налились   кровью.  Войдя   в
марсафлотский раж, крикнул еще громче:
     -- На гротовые брасы на левую! Слабину выбрать! Поше-е-ел брасы-ы-ы!
     Он  умолк, резво, хотя и  не  очень уверенно  прошелся  по  мастерской,
задевая за стол и табуреты, остановился и... пуще прежнего:
     -- На бизань фал и шкот! Бизань-шкот тянуть! На кливер и стаксель фалы.
Кливера подня-я-ять!1 _______________
     1  Примерно  такие  команды подаются, когда парусное судно снимается  с
якоря.

     Егор  притаился  в  углу. Его  разбирало  любопытство.  Увидев  наконец
хозяйского внука, который, наблюдая за мастером, беззвучно  хохотал,  прижав
руки к животу, Акиндин чуть протрезвел и вернулся к действительности:
     --  У Ксюши  наливка хороша  была... Смородинная...  Ладно...  Ложусь в
дрейф. Только ты, Егорша, деду -- ни-ни!..
     Он "лег в дрейф" -- неуклюже завалился на койку.
     Час  был уже довольно поздний. По мастерской струился тихий серебристый
полусвет. Егор закрыл дверь на крюк, чтобы ненароком в парусную не зашел дед
и  не застал  Акиндина врасплох. Подойдя  к койке, парень расслабил воротник
рубахи  Акиндина, погрузившегося сразу  в беспробудный хмельной сон, а потом
осторожно  отстегнул  ремни его деревянной  ноги,  которыми она крепилась на
культе. Укрыл Акиндина суконным матросским одеялом и тихонько вышел...
     Наутро  Акиндин работал с преувеличенным усердием, виновато  поглядывая
на Егора. Он  несколько раз  прикладывался к ковшу с квасом, крякал, а потом
вдруг ударился в воспоминания.
     -- Слушай-ко, Егорша. Вот было в Северном  море. Мы в Англию  ходили, в
Ливерпуль... Идем  курсом зюйд-зюйд-вест. Ветер ровен, на море спокойно. Все
паруса у нас поставлены, ход добрый у шхуны.
     И вышел я на палубу проветриться. Гляжу -- обгоняет нас судно, парусник
поболе нашего. Идет ходко, ну прямо летит! Мачты такие высокие, что кажется:
ударит  боковой ветер  --  перевернется корабль, оверкиль  сыграет. Идут  до
пятнадцати узлов. Нас легко обошли. Вижу: стоит у них на юте матрос, хохочет
и нам конец показывает, дескать: "Не  взять  ли  вас на буксир? Чего  вы тут
воду толкете?.."
     Ну, наш капитан в азарт вошел, командует:  "Отдать все рифы!" Мы --  на
реи. Отдаем,  значит, рифы, чтобы площадь у парусов была больше. Отдали все,
запаса боле нету. А парусник уже далеко впереди, пластает волны надвое...
     -- Не по силам  нам с ним тягаться. И что ж ты думаешь,  Егорша?  Какой
это был корабль?
     -- Не знаю, -- ответил Егор.
     -- Клипер!  Клипера  --  самые  быстроходные  парусники. Хозяева  моря.
Парусов на  них  -- тьма, да  и  корпус судна устроен  по-особому. Длинный и
узкий. На нашей  шхуне верхний парус  марсель. А  у  клипера над марселем --
брамсель. А над брамселем -- бом-брамсель. Его на клиперах зовут королевским
парусом.  Но  это  еще  не все. Над королевским -- еще трюмсель,  называется
небесным парусом, потому как выше королевского звания -- бог, и только он да
небо над королем власть имеют.  Вот брат,  какой корабль!  Прошел, как рысак
чистых  кровей. И  захотелось  мне тогда  поплавать на клипере,  да у нас на
Беломорье  их  нету. Клипера строят  в  Америке... Тот, судя  по флагу,  был
английский... Английские клипера за чаем ходят в  Китай. Потому их зовут еще
чайными клиперами.
     -- На таком бы и я поплавал, -- сказал Егор мечтательно.
     -- Может, и поплаваешь, если к парусной не  присохнешь. У тебя  еще все
впереди, --  сказал  Акиндин.  -- Только знай: на  клиперах  матросам трудно
приходится,  работают как черти, потому  что  парусов много и капитаны любят
быстрый ход.
     Акиндин  замерил  кромку  полотна и что-то  зашептал про  себя,  шевеля
губами.  Егор смотрел на мастера, а  перед глазами  у него стояло диковинное
судно, о  котором он только что услышал, с  парусами  в пять ярусов, с тремя
высоченными мачтами.
     Вошел  дед,  чуть  прихрамывая.  Высокий,  костистый,  седобородый,  он
склонился над Акиндином:
     -- Что, Акиндинушко, не потерял вчерась свою серьгу?
     -- Да не-е, она крепко прицеплена. Не потеряется...
     -- Голова, небось, трещит?
     "Откуда дед узнал, что Акиндин вечор пришел пьяный? -- думал Егор. -- Я
не  проговорился.  Якова и  Тимофея  в  парусной  не  было.  Видать,  соседи
насплетничали. А может, и сам дед углядел в окошко..."
     Зосима потрепал  Акиндина по плечу и, не сказав больше  ни слова, надел
очки и  принялся рассматривать готовые паруса.  Работой он, видимо,  остался
доволен.
     Когда Зосима ушел, Яков спросил Акиндина:
     -- Значит, ты вечор проштрафился?
     -- И на старуху бывает проруха...
     Яков гладилкой стал приглаживать готовый шов.
     -- Скажи, Акиндин,  откуда у тебя серьга? Неужто ты цыганского роду? --
спросил Тимофей.
     --  Нет брат,  в нашем  роду  цыган  не  бывало. Из  Неноксы  я,  помор
коренной. И ежели  уж тебе любопытно, так поведаю по секрету, что серьгу эту
серебряную мне одна норвежка подарила... Любовь мы с ней крутили.
     -- А чего не поженились? -- спросил Яков.
     -- Дак  как женишься-то?  В разных государствах проживаем,  под разными
ампираторами: у нас царь-батюшка, у них -- король. Она -- в Норвегии, а я --
в России.
     -- Привез бы ее сюда, пачпорт исхлопотал бы...
     -- Хотел было,  да она  родину  бросить не  захотела. И  я тоже матушку
Россию не могу оставить.  Так и  живем  -- я  люблю норвежку, она -- меня, я
люблю Россию,  а  она Норвегию.  Кругом  любовь, а  счастья нету.  Вот брат,
как...
     -- Она уж поди там замуж выскочила.
     -- Все может быть, -- вздохнул Акиндин.
     --  А соломбалки-то не  оборвут  у тя  серьгу  из ревности? --  пошутил
Тимофей. -- Ты ведь и тут  любовь крутишь. Возьмут  да  и отхватят вместе  с
ухом...
     --  Ну, оне не ведают, откуда серьга. Я им не проговорюсь, -- улыбнулся
Акиндин впервые за все утро.



     Своими рассказами о морских странствиях и необыкновенных кораблях вроде
чайных клиперов Акиндин пробудил в  душе Егора Пустошного стремление познать
непознанное, заронил искру любви к морю.
     А  оно  было недалеко.  От  мыса  Пур-Наволок,  на  котором  выстроился
Архангельск  с  его старинными гостиными дворами и  таможней, с  пристанями,
деревянными домишками обывателей и хоромами купцов и губернских  чиновников,
с церквями  и Троицким  кафедральным  собором,  до  взморья было  не  больше
пятидесяти верст.
     Когда в парусной Егора особенно не удерживали, он с дружками-приятелями
проводил  время на берегу, ездил на  лодке на  острова,  которых  в Двинском
устье было не счесть. Там удили рыбу, разжигали костры, когда  было тепло --
купались.  К архангельским причалам и обратно от них сразу после ледохода  и
до  глубокой  осени,  до ледостава,  шли  поморские  шнеки,  кочи, раньшины,
шнявы1, купеческие и  иноземные шхуны, бриги. Из рыбацких сел -- с Зимнего и
Летнего берегов приходили  с грузом рыбы и  морского зверя  парусные морские
карбаса  и бота. Все эти суда и суденышки Егор до поры до  времени принимал,
как само  собой разумеющееся: идут себе и идут, каждое со своей командой, со
своим  грузом. Освободят  трюмы у  пристаней,  погрузятся и опять уплывают к
дальним берегам. Корабли на двинском фарватере были для соломбальских парней
столь  же  привычны, как, скажем, возы с кладью на большой  дороге или чайки
над пенной волной. _______________
     1  Шнека -- рыбацкое  однопарусное  судно для промысла трески. Коч, или
кочмара --  древнейшее парусное судно. Раньшина -- небольшое поморское судно
для ранних весенних промыслов в море. Шнява -- разновидность рыбачьего судна
у поморов. Отличалась малой маневренностью.

     Но, повзрослев, Егор  начал к ним присматриваться. Он научился отличать
шнеку от бота и  карбаса, бриг от шхуны -- по длине  и форме корпуса, носа и
кормы, по количеству мачт и парусам. Он уже знал, что паруса бывают  прямыми
и  косыми,  --  все эти  фоки, гроты, марсели, брамсели, крюйсели,  кливера,
стаксели;  что  впереди  на  корабле  стоит  фок-мачта,  за  ней  --  грот и
бизань-мачты.  На  четырехмачтовиках,  приходивших  из  дальних портов,  две
средние  мачты  называются  грот-мачтами  --  передней  и  задней.  Работа в
парусной и беседы с Акиндином помогли Егору усвоить все это и знать назубок.
Он сшил своими руками не один парус и мог работать вполне самостоятельно.
     Однако теперь этого ему уже казалось мало. Чайный клипер все был у него
перед глазами, стройный,  белопарусный,  он летел по океану как на  крыльях,
чуть кренясь при свежем ветре, и резал морские волны острым форштевнем.
     В  мастерской  стало  скучно:  все одно  и  то  же,  все горбились  над
полотнами,  терпеливо  выкраивая,  сшивая   и  оканачивая  их.  Работа  была
кропотливой, утомительной.
     Егора звал  морской  простор.  Как ему хотелось  поплавать  на корабле,
узнать вкус соленой  воды,  ощутить  грудью упругие ветра всех направлений и
широт,  с  быстротой бывалого моряка взлететь  по вантам на реи и, повинуясь
команде, брать или отдавать рифы1. __________________
     1 Брать или  отдавать рифы -- уменьшать или увеличивать площадь парусов
с помощью продетых сквозь них завязок, в зависимости от силы ветра.

     Но как скажешь  об  этом  Зосиме  Иринеевичу, который  уже видит  Егора
будущим владельцем маленькой парусной, продолжателем семейного ремесла?  Дед
с  каждым  годом  все  стареет и собирается уйти на  покой, передав  дело  в
надежные руки своего наследника.
     А  как  сказать об  этом матери, которая души не чает  в сыне, привыкла
видеть его каждый день и каждый час возле себя! Она  все  еще  считает Егора
маленьким  и слабым,  нуждающимся в материнских  наставлениях: "Егорушко, не
ходи  купаться, не  дай бог, утонешь! Вода в Двине  шальная, быстрая, кругом
вьюны"... "Егорушко, не промочи ноги,  Егорушко, не  пей воды из реки, а пей
дома квас  или  клюквенную  водицу"... "Егорушко, не  водись  с  озорниками,
соломбаль-скими да архангельскими  ухорезами... Не дай бог  излупят,  рубаху
новую порвут!" -- хотя теперь Егор мог в ребячьей потасовке постоять за себя
и проучить кого следовало своими кулачищами.
     Да, тесно и скучно было в избяных стенах, и даже парусная не манила его
как  прежде. Егора тянуло на пристань, где ключом кипела портовая суматошная
жизнь:  разгружались парусники,  гремели  по тесовым  настилам телеги, остро
пахло  соленой треской.  Бородатые грузчики  --  дрягили  катили по  сходням
пузатые бочки,  таскали  на  своих крепких  спинах  тюки и  ящики с  разными
товарами.  Иноземные  матросы  с пестрыми шейными  платками, со  шкиперскими
бородками, дымя  носогрейками,  усмешливо  поглядывали  на  всю  эту  суету.
Звучали на  судах  команды, звякали рынды2, гремели якорные цепи.  Извозчики
кричали  на  лошадей, понукая  их,  грузчики  ругались грубо,  по-мужицки...
______________
     2 Рында -- судовой сигнальный колокол.

     Волны бились о причалы,  посвистывал ветер  с  устья, солнце выбиралось
из-за облаков -- и жарко вспыхивали купола собора, а потом солнце пряталось.
     Это  --  жизнь! Не то что  в полутемной  парусной,  где мастера,  как в
церкви, боятся сказать лишнее слово -- дед не любит праздной болтовни.





     После ильина дня, когда паруса для шхуны купца Чекуева были готовы, дед
Зосима подъехал к крыльцу мастерской на телеге.
     -- Егор, помоги вынести паруса, -- сказал он внуку.
     Егор  и  Яков  принесли  и  старательно уложили  в  телегу перевязанные
веревками кипы.
     День был ясный и прохладный.  После первых ильинских гроз небо радовало
глаз спокойной синевой. По нему неторопливо плыли  белые рыхлые облака.  Дед
посмотрел на небо.
     --  Сегодня  дождя не будет.  Не  зря сказано: "До ильи  поп  дождя  не
умолит,  а  посля  ильи  баба  фартуком нагонит". Всю  неделю  лило, как  из
ушата... Ну поехали, Егор. Садись в передок, бери вожжи.
     Дед,  покряхтывая,  тоже  взобрался на воз, свесил  ноги в  пропитанных
дегтем бахилах.
     -- Давай правь к Соборной пристани, -- распорядился он.
     По кривым соломбальским улочкам с влажными от недавних дождей колеями и
лужами выехали  к деревянному на сваях мосту  через Кузнечиху, переправились
на другой берег и вскоре втянулись на людный и оживленный Троицкий проспект.
По  сторонам  его   обступили   купеческие  особняки  и  деревянные  дома  с
бакалейными, мануфактурными, москательными лавками, трактирами и чайными. На
булыжной мостовой телегу трясло, копыта лошади высекали подковами искры.
     С Троицкого повернули направо и по широкому тесовому настилу спустились
к пристани.
     Шхуна купца Чекуева из Онеги стояла на якоре поодаль от причала.
     Перед въездом на причал телега остановилась на обочине  мостовой, и дед
пошел  разузнать,  нет ли тут  свободного  карбаса или лодки, чтобы  отвезти
паруса на корабль.
     Егор  с любопытством  следил за суетой на пристани. Дрягили в  холщовых
затасканных рубахах  и домотканых штанах,  в порыжелых стоптанных  сапогах и
опорках  носили с подъехавших подвод тюки и ящики на  двухмачтовый  парусник
Соловецкого монастыря.  Рядом с этим  парусником стоял  другой,  поменьше. К
нему вереницей тянулись на  посадку паломники  -- богомольцы, направлявшиеся
на Соловки. На палубе стоял монах в подряснике с обнаженной плешивой головой
и  что-то  говорил  богомольцам,  тыча  длинной  рукой  на  открытый люк.  С
котомками за плечами, с узелками, дорожными плетеными корзинами,  усталые, с
бледными, но оживленными лицами  богомольные пассажиры, суетясь, втягивались
в люк.
     Дальше,  у  конца  причала  стояла  трехмачтовая шхуна.  На нее  артель
дрягилей грузила мешки с зерном.
     Подошел дед.
     -- Нашел карбасок, -- сказал он.
     Зосима  Иринеевич взял лошадь под уздцы и  подвел ее  к  левой  боковой
стенке  пристани,   где  его   поджидал  речной   карбас.  Хозяин  посудины,
кегостровец1, рыжий  мужик  в  поддевке и высоких  сапогах-вытяжках помог им
спустить в карбас паруса и сел в  весла.  Дед тоже сошел  в карбас и, сев на
корме, сказал Егору: ______________
     1  К е г  остров, или Кегостров -- находится на Северной Двине напротив
Архангельска.

     -- Вон там, на берегу,  видишь коновязь? Разнуздай коня, дай ему сена и
жди меня. От лошади не отходи.
     Егору  очень  хотелось тоже побывать на шхуне, однако  оставить подводу
было не на кого, и он послушно кивнул.
     Привязав лошадь к коновязи, Егор дал ей сена.
     --  Эй, молодец!, -- окликнул его рослый мужик в парусиновой  куртке  и
сапогах-броднях, подвязанных у колен ремешками. -- Кого ждешь?
     -- Деда, -- ответил Егор. -- На шхуну уплыл. Скоро вернется.
     -- Твой конь?
     -- Наш.
     -- Перевези-ко мне кладь  вон  от того амбара на пристань. Видишь бот у
правой стенки?
     -- Бот-то вижу, -- сказал Егор. -- Да дед велел мне ждать тут.
     -- Чего стоять зря? Я ведь заплачу, не даром.
     Егор поколебался,  еще  раз глянул  в карие улыбчивые глаза  моложавого
мужика и стал отвязывать повод.
     -- Ладно. Услужу тебе. Уж так и быть...
     Поехали к амбару, что стоял на угоре, близ берега.
     -- Ты что, хозяин того бота? -- спросил Егор.
     -- Нет. Я кормщик. Хозяин в трактире чаи гоняет. А ты чей будешь?
     --  Пустошный. Дед у меня в  Соломбале парусную держит. А отец  с Новой
Земли с промыслу не вернулся...
     --  Не вернулся, значит, -- помолчав, сказал кормщик с бота, -- Жаль...
А деда как звать-величать?
     -- Зосима Иринеевич Кропотов.
     -- А-а, слыхал. Добрые паруса шьет... А ты в море не хошь? Нам палубный
матрос надобен...
     -- Я бы хотел, да дед не отпустит, -- признался Егор.
     -- Тоже паруса шьешь?
     -- Приходится.
     -- Жаль... Вижу  -- парень ты крепкий,  рослый. Нам бы такой сгодился в
команде.
     -- А вы откуль1? ______________ 1 Откуль -- откуда (местное).

     -- Мезенские. Купцу товар возим.
     -- В Мезень плавать нет антиресу. Вот в Норвегию али в Англию -- другое
дело. Я бы подумал, может, и согласился бы.
     -- Ишь ты... Вон куды тебя  потянуло! Да мы туды не ходим.  Не  с руки.
Вон  трехмачтовик грузится. Этот  пойдет  в  Норвегу. -- Кормщик  указал  на
судно, где грузили мешки с зерном. Хлеб повезет. А оттуда -- треску...
     -- Неужто самим не наловить трески-то?
     -- Так выгодней купцам.
     Егор перевез словоохотливому кормщику его кладь от складов на берегу до
бота.  Пришлось  обернуться дважды. Но  товар принимали  на  боте быстро,  и
времени  на  это  потребовалось немного.  Егор, получив  за работу полтинник
серебром, вернулся к  коновязи.  На  том месте, где стояла его подвода,  уже
была привязана другая лошадь. Она доедала сено, которое Егор по забывчивости
оставил  на  земле. Привязав  своего каурого  рядом,  Егор собрал  с  телеги
остатки сена и дал ему.  Сено  было мелкое, трухлявое. Конь, порывшись в нем
мордой, стал есть неохотно и как будто даже брезгливо.
     Пока  дед   не  вернулся,  Егор  решил  любопытства  ради   сходить   к
трехмачтовику,  благо он  стоял неподалеку. Оглядываясь на подводу, он пошел
скорым шагом на причал.
     Погрузку  на  парусник закончили.  Дрягили покидали судно, позванивая в
карманах  мелочью, полученной за работу, и переговариваясь. У  сходней стоял
долговязый  усатый матрос в брезентовой робе и крепких башмаках. Он  хлопнул
ладонью по спине последнего грузчика, замыкавшего артель, и весело спросил:
     -- Куды теперь? В трактир?
     --  А куды ж еще? -- вопросом  ответил грузчик  и расхохотался.  Лицо у
него было коричневое, обветренное, волосы спутанные, неопределенного цвета.
     -- Ты чего,  парень,  глаза пялишь?  -- спросил матрос Егора, который с
любопытством  разглядывал  парусник,   на  борту   которого  было  написано:
"Тамица"1. _______________
     1  Тамица -- поморское село на берегу Онежской губы Белого моря. Именем
его назван парусник.

     -- Да так... Скажи, дядя, вам зуек не надобен ли?
     -- Зуек? Надо хозяина спросить. А ты что,  зуйком хошь плавать? По виду
и в матросы годишься. Который год тебе?
     -- Полных шестнадцать... с половиной.
     -- Полных  с половиной! Мудрено, батюшко, сказал. Тебе с твоей ухваткой
можно и в матросы. Погоди хозяина, ежели хошь. Он должен скоро прийти.
     -- Куда пойдете-то, в Норвегию?
     -- Куда руль поворотим, туда и поплывем.
     Егор  вздохнул  и  озабоченно  оглянулся.  Лошадь  у   коновязи  стояла
спокойно. Деда  не было видно.  Но ждать  хозяина  парусника некогда. Зосима
Иринеевич вот-вот вернется, и тогда Егору не миновать нахлобучки за то,  что
оставил лошадь без догляда. Он спросил матроса:
     -- Когда якорь поднимете? Может, я успею прийти, поговорить с хозяином?
Теперь не могу ждать -- вон лошадь у меня...
     -- Ну,  раз лошадь, так как  хошь... Отчалим  завтра поутру. Смотри  не
проспи,  --  матрос  словно  обронил  сверху,  с  борта  сдержанную  улыбку,
отвернулся и ушел.
     Егор -- бегом к коновязи.
     Дед уже ждал, сидя на камне за телегой. Егор издали его и не приметил.
     -- Ты где был? -- строго спросил дед.
     -- Сбегал парусник поглядеть. В Норвегию идет...
     -- А я сдал паруса. Купчишко Чекуев прижимист, торговался при  расчете.
Но уступил-таки, -- ворчливо заметил дед, отвязывая каурого. Егор подал деду
полтинник.
     -- Возьми, дедушко.
     -- Чего это? Откуда деньга?
     -- Заробил, пока ты на шхуну ездил.
     Егор рассказал, как он заработал деньги.
     -- Молодец. Экая  у тебя хозяйская ухватка! -- похвалил дед. -- Ну, раз
ты полтинник заробил, так мы уж попьем чайку в трактире.
     В  трактире дед заказал  чаю, кренделей, пряников.  Себе еще  -- стопку
водки.
     -- Тебе нельзя, мал еще, -- сказал он Егору.
     -- Да я и не прошу. Куда мне вино! -- рассмеялся Егор.
     После  выпитой стопки дед подобрел, угощал Егора пряниками, кренделями,
подливал ему из пузатого чайника чай.
     -- Пей, внучек, на здоровье!
     Егор воспользовался благодушием Зосимы:
     -- Дедушко! Отпустил бы ты меня поплавать. Уж так в море хочется!
     Дед поперхнулся чаем, поставил блюдечко, заморгал белесыми ресницами.
     -- Чего,  чего? В море?  А ты подумал,  какой из  --тебя  моряк? Што ты
умеешь делать на корабле?
     -- Могу с парусами работать.
     -- Э,  милай!  Тебя ветром с рея сдунет, как пушинку! Ты --  сухопутный
житель.  Ни разу в море-то не бывал. Может,  оно тя не примет. Знаешь, как в
шторм нутро выворачивает?  Желудок на плечо виснет! Он  в море  захотел... А
мое согласие спросил?
     --  Вот и  спрашиваю. Ведь каждый моряк когда-то  первый раз  на палубу
ступает. А я  на еле с  парнями  к Разбойнику2 ходил. Как раз штормило --  и
ничего. Не мутило даже. _____________
     2 Разбойник -- остров, расположенный на выходе из двинского устья.

     -- Он к  Разбойнику ходил! Ну и что? Нет, в море тебе не бывать. Я того
не желаю. Быть тебе в парусной, принимать от меня дело. Меня скоро господь к
себе призовет...  На  кого  мастерскую оставлю? Отец  твой  тоже упрям  был,
царствие ему  небесное, -- дед перекрестился. --  Тоже  говорил ему: сиди  в
парусной, умножай дело, укрепляй его. Так нет  -- ушел  на Новую Землю. И не
воротился... А я уж теперь не долговечен... Вот-вот в домовину...
     -- Ну это вы понапрасну, дедушко, так байте1. Я поплаваю -- и ворочусь.
Вот те крест ворочусь!  Схожу  в Норвегию -- и домой. Мне бы только повидать
иные   страны   да  жизнь   поглядеть...  Парусная   от   меня   не   уйдет.
________________ 1 Б а и т ь -- говорить.

     Дед  отставил   недопитую   чашку,  опустил  большую   седую  голову  с
апостольской белой бородой и сцепил в замок руки на столе.
     -- Не уходи из дома, Христом-богом прошу. Будь наследником дела.
     -- Да ворочусь я...
     -- А кто знает? Может,  и не воротишься.  В море-то  опасно, на  каждом
шагу погибель!
     -- Понапрасну вы, дедушко, меня запугиваете, я ведь уж не маленькой.
     -- Вырос сам-большой,  а ума  ни  на грош. Поедем-ко домой,  --  сказал
решительно дед и, расплатившись с половым, вышел из трактира.
     Всю дорогу до дома дед молчал, неодобрительно косясь на внука.



     Вернувшись с пристани, дед, не  распрягая лошади, поставил ее на дворе,
напоил и задал овса.
     Мать позвала обедать.
     Зосима  Иринеевич  за столом почти  всегда  был  словоохотлив,  делился
новостями, которые ему довелось услышать, снисходительно похваливал  дочь за
умение готовить пищу, а иной раз и поругивал ее  полушутя за  "пересолы" или
"недосолы".
     На этот раз  он  хмурился и  помалкивал, неодобрительно  посматривая на
внука.  От этих  косых  взглядов  Егору  было  неловко,  и  он, потупясь,  с
преувеличенным старанием действовал деревянной  ложкой, избегая глядеть деду
в глаза.
     Причиной  плохого  настроения  деда был, конечно,  давешний  разговор в
трактире. "Как знать,  -- думал Зосима Иринеевич, --  что  на уме  у  парня?
Подрос,  окреп, почувствовал  себя  настоящим мужиком, душа требует  живого,
рискового  дела...  А вдруг  убежит  из  дому  и  наймется  на  какую-нибудь
посудину?"
     Отобедав,  дед  вышел из-за стола, перекрестился и,  вместо того, чтобы
прилечь, как обычно, на кровать и вздремнуть, вышел на улицу, отвязал коня и
укатил куда-то на телеге, не сказав никому ни слова.
     Мать Егора, Марья Зосимовна, не могла не заметить тучки, набежавшей  на
отцовский  лоб, но  не посмела  спросить о  причине плохого  настроения. Она
поставила перед Егором глиняную кружку с молоком и сказала:
     -- Что дед,  что внук -- одна стать. Надулись  севодни оба, как мыши на
крупу. Уж не огорчил ли ты деда, Егору шко?
     --  Может,  ему нездоровится, от того и потемист, -- уклончиво  ответил
сын.
     Мать  тихонько вздохнула, сняла  с  себя пестрядинный клетчатый фартук,
упрятала  рассыпавшиеся русые волосы под  легонький ситцевый  платочек.  Она
была еще довольно приглядна, стареть не  торопилась. Синеглазая,  с ямочками
на щеках, она неторопливо  и с достоинством ходила  по избе, делая привычные
хозяйственные дела.
     -- Стареет батюшко, да что поделать? Годы текут, как вешня вода...
     Егор молчал, молчал да и вымолвил:
     -- Даве у пристани корабли видел. Большие красавцы, многопарусные. Идут
в  разные края. А  один  дак прямо  в  Норвегию... Купеческой  трехмачтовик.
Попроситься бы в команду, поплавать...
     -- Тебе плавать рано, Егорушко! -- сразу насторожилась мать, и в голосе
ее можно было уловить досаду. -- Ты еще мал да слабенек. И неопытен тоже...
     -- Не так уж  и мал. И вовсе не слабенек. Двухпудовые мешки носил!.. --
обиделся Егор. -- В мои-то годы...
     Мать перебила:
     --  В твои-то годы надобно  дома сидеть, паруса шить, деду  угождать. О
море нечего и думать.
     -- Уж и подумать нельзя?
     -- Нельзя.  Отец-от ушел  да  и  не  воротился! Ты  эти свои задумки из
головы выбрось!
     -- Нету задумок, -- поспешил Егор успокоить мать.
     -- Ну раз нету, дак и ладно.
     Мать, конечно, в  море его не отпустит. И надеяться нечего. А о деде  и
говорить не приходится... Егор неторопливо вылез из-за стола:
     -- Я в парусную.
     -- Иди-ко потрудись. Из дому не отлучайся! Дед осерчает.
     -- Ладно.
     В  парусной  Егор  посидел на табурете, поглядел  в окошко,  потом стал
помогать  Акиндину,  разворачивающему на  столе новую штуку полотна.  Яков и
Тимофей, пока им работы по шитью не было, пилили во дворе дрова на зиму.
     -- Акиндин, много  ли тебе лет было, когда ты в море  ушел?  -- спросил
Егор.
     -- Двенадцать.
     -- И где ты плавал попервости?
     --  Сперва  в  зуйки  пошел  на  Мурман.  Два года у  котлов  коптился,
кашеварил, тюки отвивал1...  ____________ 1 Т ю к -- часть яруса, снасти для
лова трески на уды (крючки) с наживкой.

     -- А в матросы скольки лет берут? -- допытывался парень.
     Акиндин поглядел на него подозрительно, потом рассмеялся и подмигнул:
     -- Море тебя зовет? Дедову волю переступить затеял?
     -- Да нет, что ты...
     -- В матросы  берут  лет семнадцати,  ежели, конечно, парень рослый  да
крепкий, да не обижен умом и сноровкой.
     Егор  подумал: "Мне уж семнадцатый год.  Сила, слава богу,  есть, да  и
сноровка тоже..."
     -- Все-таки заболел ты морем,  -- уверенно сказал Акиндин. -- Скажи  по
правде, уйти затеял? Егор ответил уклончиво:
     -- Не пущают ни дед, ни мать. Оба против...
     -- У меня тоже  родители  были против,  да я ушел.  Нет, я тебе советов
давать  не берусь,  с  дедом  ссориться  мне не с  руки. Однако  понимаю:  в
парусной тебе скучно, хочется испытать силенку в другом деле. Замечу только,
что море любит смелых и  послушных. И тех,  кто за себя может  постоять и за
товарища. Постоишь  за  товарища --  и он  тебя выручит,  когда трудный  час
придет. Вот у нас на "Виктории" было...
     Акиндин опять ударился в воспоминания.  Егор слушал мастера, а в голове
у него созревал свой план...



     Дружба с Катей Старостиной у Егора началась еще в раннем детстве, когда
оба учились в четырехклассном училище, а теперь она перешла в более глубокое
чувство -- любовь.
     Катя была  стройна, тонка,  сероглаза. Старательно заплетенная  коса  с
ленточкой сбегала по плечу на грудь, обтянутую ситцевой  кофтой. На ногах --
полусапожки с пуговками-застежками.
     Отец у нее работал в порту лоцманом, проводил  морские корабли Двинским
устьем,  мать  занималась  домашним  хозяйством, и  Катя  ей  помогала. Жили
Старостины  не богато,  но в достатке,  и  Катя не испытывала никакой нужды,
росла в тепле и довольстве, словно комнатный цветок, за  которым заботливо и
внимательно ухаживают.  Так растят в старинных со-ломбальских  семьях девиц,
готовя из них достойных невест для не менее достойных женихов.
     Катины  родители знали  о  дружбе дочери с  Егором  Пустошным и  ничего
против этого  не  имели, убедившись,  что Егор  собой пригож,  не  глуп, и в
скором времени, видимо, станет владельцем дедовской парусной. Чем не жених?
     Парень  и  девушка выросли  на  Двине  и любили ее  просторы  спокойной
сокровенной  любовью, о которой мало говорят, но которая отличается завидным
постоянством.
     Встречались обычно на берегу,  за причалом,  подальше от  людских глаз,
где отлогий  лужок  был гладок, порос свежей немятой травой. Любили посидеть
на  старой, опрокинутой вверх днищем лодке-плоскодонке. Больше молчали,  чем
говорили, и любовались рекой и двинскими, зорями. Было тут чем любоваться во
всякое время года. Зори поражали тишиной и необыкновенным богатством красок.
На  чистом небе  закат бывал спокоен и  золотист. В обычные дни  от  солнца,
прячущегося за окоем, нижние кромки облаков словно бы плавились и пылали над
водой  жарко и  прозрачно. В хмурые,  пасмурные вечера солнце  на  мгновение
показывалось в разрывах туч и ослепляло внезапными короткими вспышками.
     А в пору белых ночей  оно закатывалось  совсем ненадолго, и Егор и Катя
ловили момент, когда вечерняя  заря  переливалась в утреннюю. Но запечатлеть
это  в  памяти  было  трудно,  потому  что  все  происходило  плавно,  почти
неприметно для глаза.
     По зимам морозные зори отбрасывали пунцовые блики на заснеженный лед, и
теплые цвета на снегу боролись с холодными синеватыми, как борются меж собой
свет и тени.
     В  тот  вечер заря  была  чистой, спокойной.  По  реке  тихо  скользили
одинокие  парусники и  гребные лодки,  и  чайки  нарушали спокойствие  своим
киликаньем. Они то садились на волну,  то поднимались, и капли  воды, словно
крупная, тяжелая роса, осыпались с крыльев.
     Нелегко Егору разлучаться  с Катей, но расставание  было неизбежным. Он
сказал ей, что собрался  уйти в  море, несмотря  на дедовский и  материнский
запрет. Это для Кати было неожиданным, и она очень  огорчилась: никогда Егор
не поминал море, и вдруг -- на тебе, уходит...
     --  Можно  ли родительскую  волю  переступать,  Егорушко? --  сдержанно
спросила  Катя,  воспитанная  в  духе  беспрекословного  подчинения  отцу  с
матерью. -- Старые люди говорят, что, когда дети  не послушают родителей, им
счастья  не  будет... Я  за тебя  боюсь -- опасно в море.  Сколько о том мне
батюшко1 рассказывал...  Конечно, обо  мне ты можешь и не думать,  я тебе не
мать, не женка...  А все же и мне будет тоскливо, ежели ты в море-то уйдешь.
____________
     1 Батюшко, или т а т а -- отец.

     -- Я ведь ненадолго. Катя. Напрасно ты говоришь, что о тебе я могу и не
думать... Ведь  я тебя  люблю.  У меня  сердце  болит теперь, когда собрался
уходить...  Но поверь: к осени, к ледоставу  я  ворочусь,  и опять мы  будем
вместе. Только ты жди! С Гришкой Нетесовым не водись.
     Гришка Нетесов, их сверстник, сын судового плотника, увивался за Катей,
но она, храня верность Егору, избегала с ним встреч.
     -- Гришуха мне не  по душе... -- сказала Катя и тихонько  вздохнула. --
Ежели к осени вернешься, то ладно, буду ждать. Подруги моряков верны слову.
     --  То-то  и  оно,  что  не всегда  верны,  --  сказал Егор со  скрытой
тревогой, будучи наслышан о  разных соломбальских семейных историях. --  Ну,
да я на тебя надеюсь, нам на роду написано жить вместе.
     Катя   в  ответ   ничего   не   сказала  и  только  глянула   на  Егора
повнимательнее,  словно  хотела  еще  тверже  убедиться  в  искренности  его
признания.
     Она все же попыталась удержать Егора от необдуманного, как ей казалось,
шага:
     --  Живется тебе  не худо, Егор. Ты  один у  деда и матери. Скажи, чего
ради в море утянешься? Не из-за денег же...
     --  О  деньгах  я не  думаю.  А  рассудил так:  пока  еще дедушко жив и
парусную  мне не передал,  я считаю себя  маленько свободным и могу испытать
себя  морем. Что я  за  мужик, если дале Двинских  островов и не бывал? Надо
поглядеть, как в других странах  живут. Поучиться кое-чему.  А когда я приму
парусную от  деда, то  крепко на якорь сяду, никуда  мне будет не вырваться.
Так всю жизнь и буду паруса шить, а кто-то их будет ставить... Катюша,  будь
любезна, передай нашим вот эту записочку,  когда  я  уплыву. -- Он  подал ей
аккуратно свернутую бумажку. В ней было написано:
     "Дорогой и родимой дедушко и ты, родима маменька! Не серчайте  на  меня
за то, что я вашей воли  ослушался  и ушел в плаванье. Не убивайтесь шибко и
не расстраивайтесь, о том  молю вас слезно. Я уж  не маленький, и мне надоть
испытать себя в трудном деле.
     К осени вернусь.
     В ноги вам кланяюсь и желаю доброго здоровья.
                                                            Егор".
     Катя обещала выполнить его  просьбу. Прощаясь, Егор  крепко  обнял  ее,
поцеловал и проводил, домой.
     Рано  утром, когда еще  все спали и солнце только что выглянуло,  он на
цыпочках вышел из избы и, прихватив приготовленный заранее узелок с хлебом и
сменой белья, ушел на пристань.



     Еще  пустынные  городские улицы щедро  залиты  утренним солнцем.  После
дождя все посвежело, стало ярче и чище: сочная зелень берез и тополей, трава
по обочинам  мостовых,  крашенные  суриком  железные кровли,  тесовые крыши,
купола церквей...
     Егор  быстро шел к  пристани.  Он еще издали приметил, что трехмачтовая
шхуна "Тамица"  стоит  на  прежнем  месте:  может  быть,  не догрузилась.  У
причалов и на реке поодаль виднелись и другие большие и малые суда, но Егора
они не очень интересовали, он думал только о  "Тамице", спешил к ней,  как к
своей  судьбе.  "Есть ли на борту  хозяин? Удастся ли с ним  поговорить?" --
нетерпеливо размышлял Егор.
     Он подошел к стоянке, потоптался у трапа, и никого не увидев на палубе,
позвал:
     -- Эй, кто тут есть?
     На борту  появилась громоздкая  фигура  вахтенного с заспанным лицом, в
брезентовом плаще с откинутым наголовником.
     -- Чего кричишь спозаранок? -- спросил он недовольно.
     -- Мне бы хозяина...
     -- На что?
     -- Поговорить надо. Не возьмет ли купец меня в команду?
     Вахтенный повнимательней  присмотрелся  к парню, стоявшему на причале с
узелком в руке, и ответил добрее:
     -- Будить хозяина рано. Погоди пока...
     Он  скрылся за  рубкой.  От нечего  делать  Егор  стал прогуливаться по
пристани.  Походил,  походил  -- надоело.  Сел на тумбу,  положив узелок  на
колени.
     -- Скоро ли выспится купец? Долго ли ждать?
     Тумба  была влажной и холодной, сидеть  на ней неприятно. Он опять стал
ходить  по пристани.  Обеспокоено поглядывал на  берег: "Не прикатил бы сюда
дед на своем кауром..." -- Егор  даже  прислушался, не гремит ли по мостовой
телега. Но было по-прежнему тихо. Он опять подошел к кораблю.
     На  шхуне   скрипнула  дверь,   и  послышались  шаги.  Кто-то,   видимо
камбузник1,  выплеснул за борт из ведра  помои. Налетели чайки,  покружились
возле   борта  и  скрылись.   ______________  1  Камбузник  --  работник  на
корабельной кухне -- камбузе.

     Наконец снова вышел вахтенный и позвал:
     -- Эй, парень, давай сюда!
     Егор поднялся  на палубу,  и вахтенный провел его к хозяину. Тот только
что  умылся и,  стоя посреди каюты,  расчесывал  костяным гребешком  волосы.
Положил гребешок на полочку, надел шерстяную куртку и сел на рундук1. Лицо у
него было доброе, мужицкое, с крупным носом  и  спокойными  серыми  глазами.
______________
     1 Р у н д у к --  закрытый ящик на корабле  для  хранения личных  вещей
моряков. Мог служить сиденьем.

     -- Ну, что скажешь, парень?
     -- Плавать хочу. Примите в команду.
     -- А в море-то бывал?
     -- Еще не бывал. Но знаю паруса, мог бы матросом служить...
     -- Откудова у тя парусно знанье?
     -- Дед мастерскую держит.
     -- Как его зовут?
     -- Зосима Иринеевич... Кропотов.
     -- А-а, -- протянул купец.  --  Кропотов?  Так  бы сразу и сказал. Тебя
ведь Егором кличут? Ну вот что, Егор, взять  тебя на шхуну я не могу. И весь
разговор.
     -- Отчего не можете? Какая причина?
     -- Дед  вечор2 у меня был. Объявил  тебе полный запрет. Иди-ко домой...
_____________ 2 Вечор -- вчера, вечером.

     Егор вспыхнул:
     -- Я уж не  маленек!  Сам волен  свою судьбу  решать.  Купец  улыбнулся
снисходительно.  -- И не  маленек, да  не  волен.  Надо слушаться  деда.  Он
большую жизнь  прожил. Не обижайся, парень, но взять тебя не могу, -- хозяин
развел руками, посмотрел на Егора сочувственно и поднялся с рундука.
     Егор пытался его упросить, но понапрасну. Ему ничего не оставалось, как
расстаться со шхуной.
     "Когда же дед успел предупредить хозяина "Тамицы"? -- думал Егор, сойдя
на пристань. -- Ну, хитрован! Он, видно, после обеда сюда поехал... Ну, дед,
ну, дед! Откудова такая  прыть?"  --  Егору было и смешно и  больно: море от
него ускользало.
     А если попроситься  на другое судно? Егор вспомнил о кормщике, которому
вчера перевозил кладь, и пошел искать бот. Он стоял не на  прежнем  месте, а
правее. На палубе никого не было. По сходням, которые, видимо, не убирали на
ночь, Егор  взошел на палубу и, никого не увидев, нарочито громко  кашлянул,
чтоб услышали. Дверь люка в носу открылась, и на  палубу  поднялся вчерашний
знакомый кормщик.
     -- А, это ты, парень? Здорово!
     Кормщик подошел к борту, справил малую нужду и обернулся.
     -- Вчера ты говорил, что матрос вам  надобен. Возьми  меня, -- попросил
Егор.
     --  Дак  ведь  мы  за   кордон   не   ходим.  В  губе3   барахтаемся...
_________________ 3 Губа -- залив, здесь: Мезенский залив.

     -- Начинать с малого -- тоже не худо. Поплаваю с вами, а там поглядим.
     Кормщик сказал, отводя взгляд в сторону:
     -- Понравился  ты  мне, парень...  шибко понравился.  Да  вот дед твой,
Зосима, ни в коем разе не велел брать тебя в команду.
     -- Он что, все парусники обошел? Всех хозяев и кормщиков уговорил? -- в
великой  досаде  выкрикнул Егор,  поглядев на кормщика с бота так, будто тот
был во всем виноват.
     -- Не вешай носа, парень. Еще наплаваешься.
     --  Да возьми ты,  возьми-й-! Я сам буду ответ держать перед  дедом, --
принялся упрашивать Егор.
     -- Я ему  слово дал,  -- признался  кормщик. -- А слово мое твердое. Не
обижайся...
     Егор покинул бот.
     Очутившись  опять на  пристани,  он пришел немножко в  себя  от великой
досады и  растерянности  и осмотрелся. Соловецкие  парусники,  что грузились
вчера,  ушли. У  стенки  стояли  две  обшарпанные  рыбацкие  шхуны, насквозь
пропахшие треской и селедкой,  да однопарусная шняка. С досады Егор  сунулся
на эти суденышки, но везде получил один ответ:
     -- Дед не велел. А мы его уважаем, и слово дедово переступить не можем.
Плавай,   парень,   по   своей   Соломбалке1.   Там  тихо,   не   укачает...
_______________ 1 Соломбалка -- небольшая речка на Соломбальском острове.

     --  Что делать? Куда податься? А что если сходить на Смоляную пристань?
Уж там-то дед, наверное, не был...
     Егор   отправился   вверх  по   реке  берегом,   к  Смольному   буяну2.
__________________
     2  Смольный буян  --  пристань, на  которой принимали  и отправляли  на
кораблях  древесную смолу. Во  времена деревянного  судостроения  на нее был
большой  спрос  у  нас  и за  границей.  В наши дни название  Смольный  Буян
сохранилось за одной из улиц возле железнодорожного моста  через Двину, там,
где была смоляная пристань.

     Он в расстроенных чувствах быстро шел вдоль берега, уже мало надеясь на
то, что ему  повезет, и досадуя на моряков, которые его не поняли и не взяли
плавать. Конечно  же, виноват во всем  дед:  "Ну-ка, обошел все  парусники и
закрыл мне  дорогу  в  мере... Но разве  этим  меня удержишь?  Что я буду за
мужик, если своего не добьюсь?"
     Такие мысли  всполошно метались в  голове паренька, и он  все прибавлял
ходу, стремясь к задуманной цели.
     Город  просыпался.  На  звоннице  Рождественской церкви  сонный звонарь
бухнул в колокол. Баба в пестром сарафане и рыжих бахилах спускалась к  реке
с корзиной на плече -- полоскать белье.
     Вот  и  буян  -- речная  пристань. Сюда,  как  слышал  Егор,  парусники
приходили  грузиться  древесной  смолой.  Ее  приплавляли  в Архангельск  на
больших плотах из вельских боров сначала по Ваге, а затем -- по Двине.
     На невысоком угоре -- крытые  сараи. Ближе к берегу уложены  рядами под
открытым небом бочки со смолой.  Весь берег заполнен ими. О сваи пристани, о
борта  двух  пузатых морских карбасов с голыми мачтами бились мелкие  волны.
Под берегом, на отмели -- лодки горожан.
     Больших парусников у причалов не  было видно, и  Егор совсем было  упал
духом,  но тут  же  повеселел, когда поглядел на реку: напротив  пристани на
порядочном отдалении, на глубине стоял на якоре барк3. _____________
     3  Б а р к  -- здесь:  трехмачтовое судно.  Две мачты  имеют  прямые, а
третья (бизань)  без реев, косые паруса. Мачта без реев  называется "сухой".
Барки бывают и четырех- пятимачтовые.

     От него к берегу направлялся шестивесельный вельбот4 с двумя матросами.
Один греб, другой сидел у руля. Вельбот плыл  медленно,  потому что  работал
веслами только один человек. _________________
     4  Вельбот  -- узкая и легкая быстроходная шлюпка в  6  или  8 весел, с
острыми носом и кормой.

     От   города   к  пристани   спускались,  размахивая  руками   и  громко
переговариваясь не по-русски, шестеро  моряков. Впереди: шел высокий мужчина
в  плаще и широкополой шляпе, с трубкой в зубах.  Он на  ходу вынимал трубку
изо рта, сплевывал  в сторону и  опять совал ее в рот.  За ним -- матросы  в
форменках и крепких башмаках.
     "Иноземцы -- подумал Егор. -- А что ежели попроситься к ним на корабль?
Уж с ними-то наверняка дед не встречался".
     Матросы столпились на пристани в нетерпеливом ожидании. Высокий в плаще
выбил  о  каблук  пепел  из трубки  и  упрятал ее в  карман. Неожиданно  все
принялись хохотать...
     Егор подошел к ним, снял шапку. Высокий,  тот, что носил плащ  и шляпу,
спросил:
     -- Что хочет сказать рашен юнга?
     Егор посмотрел на иноземца.  Лицо у него  было  чуть опухшее,  измятое,
голос хриплый,  точно с похмелья.  Оно и было так  -- с  похмелья.  Всю ночь
матросы  провели  в  увеселительном заведении,  отводя  душу перед отплытием
домой.
     -- Хочу спросить, не возьмете ли меня к вам на корабль матросом?
     Иноземцы переглянулись. Высокий переспросил:
     -- К нам? Матроз?
     -- Да, да -- закивал Егор.
     -- Юнга море хотеть?
     -- Хочу плавать. Вы -- англичане? В Англию бы с вами пошел...
     -- Твой хотеть  Инглэнд?1 -- спросил  опять моряк в плаще. -- Юнга знай
паруса? Работай паруса мог? ______________ 1 Инглэнд -- Англия (англ.).

     -- Я знаю парусное дело, -- сказал Егор.
     Англичане, сбившись в круг, стали советоваться, поглядывая на Егора. Он
слышал  отрывистые фразы и часто  повторяемое "кэптэн,  кэптэн..."2  Наконец
высокий моряк сказал: ______________ 2 Кэптэн -- капитан (англ.).

     -- Вэри вэлл3. _________________ 3 Вэри вэлл -- очень хорошо (англ.).

     Один из матросов  подошел  к  Егору и  вдруг облапил его своими  дюжими
ручищами  со  спины, пытаясь повалить  на причал.  Матросы  захохотали. Егор
устоял  на  ногах, вывернулся и  сунул моряку кулаком  в  живот.  Англичанин
скорчился  и  притворно  заохал,  прижав  руки  к  животу.  Остальные  опять
принялись хохотать, посматривая на Егора уже одобрительно. Матрос выпрямился
и похлопал его по плечу. Это было совсем непонятно Егору: "То дерется, то по
плечу хлопает, как своего приятеля". Высокий сказал:
     -- Это испытай твой сила.
     --  "Ага,  испытывают,  --  крепок ли я, есть ли силенка", -- догадался
Егор.
     -- Вэри вэлл! -- повторил высокий. -- Будем барк ехай вельбот.
     Как ни хотелось Егору уйти в море, сердце у него все же екнуло. Он  был
и рад тому, что наконец-то  удалось осуществить задуманное, и к этой радости
примешивалась тоска: ведь теперь  ему придется расстаться с Архангельском, с
Соломбалой, с родными  и уйти  неизвестно  куда не с русскими  моряками, а с
иноземцами, не  зная ни  языка, ни обычаев чужой страны... Уйти, может быть,
надолго...
     Но   раздумывать  не  приходилось.   Моряки  уже  садились  в  вельбот,
подваливший к  пристани. Высокий, взяв Егора за локоть,  повелительно указал
глазами вниз, и Егор легко спрыгнул в шлюпку. Моряк  в плаще сел последним и
опять стал набивать трубку, а остальные взялись за весла.
     Рулевой развернул вельбот носом к кораблю.
     "Прощай, Архангельской город, прощайте, дедушко, маменька и Катя!" -- с
грустью подумал Егор и стал смотреть вперед.
     Вскоре вельбот подошел к высокому смоленому борту парусника.





     Когда в иностранном порту из-за  недостатка  матросов  в  команду брали
моряка без вида на жительство и без визы на  выезд  из страны, то его обычно
прятали  от глаз  таможенников и  пограничной  стражи где-нибудь в  укромном
месте на корабле. Прием испытанный и, пожалуй, такой же древний, как история
мореплавания.  Капитан  словно бы играл  с  таможенниками в кошки-мышки. Он,
конечно, знал,  что если у него  на борту обнаружится человек без  роду, без
племени,  таможенники  прикажут  высадить его.  Прятал  человека  отнюдь  не
капитан, а его подчиненные. Так что если уж пограничный надзор нашел бы его,
капитан мог  бы  отговориться: "Знать ничего не знаю, ведать  не ведаю",  --
хотя и все знал и ведал по своей должности.
     Таможенные  чиновники  предполагали,  что  на  корабле  мог  находиться
человек, не являющийся членом экипажа, и старались заглянуть во все потайные
места, чтобы его найти. Но это им удавалось редко: почти невозможно обшарить
во всех  трюмных отсеках каждую лазейку,  каждый закуток за  грудами ящиков,
тюков или бочек. Время для досмотра ограничено, и таможенники,  ознакомясь с
рейсовыми документами  и грузом и не найдя  ни  посторонних  пассажиров,  ни
контрабанды, покидали корабль,  выпив на прощанье с капитаном по  рюмке рому
или виски. Если, конечно, подозрительного человека  не  разыскивала полиция.
Когда  его  искали,  осмотр  велся  более  тщательно,  и  в  нем участвовали
полицейские агенты.
     Егор  был  запретным  пассажиром  на  борту  "Пассата",  и  его, следуя
традиции,  тоже  спрятали  подальше  от глаз надзора. Боцман -- им  оказался
высокий  моряк, который взял  его  на  берегу в вельбот, -- упрятал  парня в
трюм. Там имелся очень узкий лаз, такой узкий, что в него протиснуться можно
было  с  трудом.  Лаз  вел  за  тюки  в  небольшое укромное  местечко,  где,
согнувшись в три погибели, и можно было пересидеть таможенный досмотр.
     Егора, предварительно обыскав -- нет ли спичек или огнива, -- затолкали
в этот лаз и загородили его бочонком. Он оказался в кромешной тьме.
     "Вот  и началось  мое плавание", --  подумал Егор  и пригнул  голову  к
коленям, сидя в неудобном положении в сыром и душном трюме.
     Так  просидел  он  около  часа,  а  может,  и  больше.  Наконец  бочку,
закрывавшую  проход,  откатили  в   сторону,  в  глаза   ему   плеснул  свет
керосинового фонаря, и боцман позвал:
     -- Эй, рашен! Сюда!
     "Рашен" вылез из своего  убежища и следом за боцманом поднялся по трапу
на палубу. Боцман -- его звали Дик  Пэйли -- покровительственно похлопал его
по плечу:
     -- Идем кэптэн.
     Вместо плаща и шляпы на боцмане были надеты форменная шкиперская куртка
и берет с помпоном. На  груди висела на цепочке боцманская дудка, ноги обуты
в крепкие ботинки на толстой подошве. Дик Пэйли  был чисто выбрит, оживлен и
вполне удовлетворен тем, что "Пассат" благополучно миновал таможенный пост.
     Корабль уже  прошел Двинское устье  и выходил в горло Белого моря.  Дул
несильный,  довольно теплый ветер. Паруса были натянуты ровно и хорошо, и от
них на палубе  казалось светло. Волны плескались в борта барка, и  он слегка
переваливался с боку на бок.
     Егор следом  за  боцманом шагнул  в раскрытую  дверь капитанской каюты,
споткнувшись с непривычки о высокий комингс.
     Капитан только что сделал запись в судовом журнале:
     "16 июля 18...  в 07 час. по Гринвичу  вышли из порта Архангельск. Курс
-- Лондон. Ход 9 узлов.  Ветер -- зюйд-вест, 4 балла. Груз -- смола в бочках
-- 150 т, лен в тюках -- 20 т..."
     Капитан был пожилой, сухощавый, бритый. Волосы с проседью, брови черны,
глаза блестели молодым блеском.  Морщинистое лицо освежал кружевной воротник
рубашки  чистейшего  голландского  полотна.  На  плечи  был  накинут  сюртук
зеленоватого тонкошерстного манчестерского сукна. На этом судне капитан  Боб
Стронг  проплавал  больше   двенадцати  лет.  Раньше  "Пассат"   принадлежал
адмиралтейству и нес пограничную дозорную службу в проливе Ла-Манш. Но потом
его списали с военной службы, разоружив, и продали по дешевке торговой фирме
"Стивенсон  энд Компани". Капитан,  тоже завершив пограничную  службу,  стал
цивильным судоводителем  и  плавал теперь  уже от компании на своем барке, к
которому  привык,  и  собирался  плавать на нем  до  того дня, когда корабль
пойдет на слом...
     Барк был  порядком  трепан штормами  и  ходить  по морям ему оставалось
недолго. Почти каждый год судно ремонтировали в доках.
     В  мореплавании наступала  эра паровых  судов. Уже по всем направлениям
начинали   бороздить  океаны  парусно-моторные  и  паровые  корабли.   Эпоха
парусников кончалась.
     Капитан вынул изо рта сигару и, откинувшись  на спинку кресла, быстро и
цепко оглядел русского парня с головы до ног.
     -- Почему ты пошел в команду к нам, а не на русский корабль? -- спросил
он.
     -- На русский не взяли: команда набрана полностью, -- слукавил Егор. Не
рассказывать же англичанину об истории с дедом!
     --  Ты  пошел  в море  искать  приключений?  -- Капитан  снисходительно
улыбнулся и опять пыхнул сигарой. Дым попал ему в глаза, и он прищурился.
     -- Я хочу стать настоящим моряком, -- твердо сказал Егор.
     --  Такой  ответ мне  нравится.  --  Капитан  довольно  хорошо  говорил
по-русски. Он много раз бывал в Архангельске. -- Ты еще не плавал?
     Егор отрицательно покачал головой.
     -- Я работал в парусной мастерской.
     --  Ол  райт! Если будет нужно, примешься чинить  паруса. А  пока служи
палубным матросом.  На  реи  тебе  еще  рано,  нет  опыта.  А  впрочем,  как
придется... Я беру тебя только до Лондона.
     Боцману капитан сказал по-английски:
     --  Отведи русскому койку  в кубрике, пусть его кок накормит. И дай ему
швабру в руки.
     -- Есть, сэр! -- ответил боцман.



     "Пассат" был стар, как отплававший свое моряк, что  собирается, уйдя на
покой, сидеть вечерами у камелька с трубкой в руке и рассказывать домочадцам
разные истории из своей жизни. Однако на судне во всем чувствовался  морской
порядок, все находилось на месте; аккуратно прибрано, подогнано, закреплено.
И хотя  на высокой волне барк сильно мотало, и он, переваливаясь с  боку  на
бок, поскрипывал всем корпусом, сработан  он был  на  совесть и еще довольно
уверенно справлялся с превратностями своей морской судьбы.
     Боцман  Дик  Пэйли, который спозаранку свирепствовал на палубе, подавая
сигналы  то  своей  дудкой,  то  резким голосом,  приказал Егору следить  за
чистотой и порядком да, кроме того, помогать коку на камбузе. С утра паренек
брался за швабру и ведро и не расставался с ними весь день. Он черпал ведром
забортную  воду, обливал  ею палубный настил и драил  его  до  блеска,  пока
боцман, пройдя мимо, не кивал и не говорил свое "вэри вэлл".
     Потом Егор бежал  на камбуз, приносил из топливного  бункера кардифский
уголь для плиты, выливал помои, помогал подавать обед.
     Такая "черная" работа, конечно,  была Егору не по душе, ему бы хотелось
на мачты, однако возражать против нее не приходилось, и он жил по пословице:
"Назвался груздем -- полезай в кузов".
     Нельзя  сказать,  чтобы  английские  матросы плохо относились к  Егору.
Никто не обижал его ни словом, ни зуботычиной, как  водилось в те времена на
флотах. Повода к тому Егор не давал, был прилежен и аккуратен.
     Моряки,  кажется,  приняли  его в свою  семью, он  ел за  общим  столом
солонину и галеты, пил жидкий кофе, спал в помещении для команды в подвесной
койке, видя тревожные сны,  навеянные тоской по  дому. Но  так как он в море
пошел  впервые и многого из моряцкой науки не знал, да  к тому же не понимал
по-аглийски, -- он чувствовал себя здесь не очень уверенно.
     В команде было около двух десятков матросов. Большинство их работали  с
парусами. Это  были опытные  морские  скитальцы,  нанявшиеся  по договору  в
"Стивенсон энд Компани" в разное время: одни плавали  на "Пассате" несколько
лет, другие  ступили на  его борт только впервые во время стоянки в Лондоне.
Егору хотелось познакомиться с ними поближе.
     Рядом с койкой Егора была койка Энди, моряка, который на Смольном буяне
помял Егору бока,  испытывая  его  силу. Сначала  Егор побаивался  Энди,  но
вскоре  убедился, что этот  англичанин --  хороший малый и  опасаться его не
стоит. Там на пристани он только пошутил.
     Энди  был  выше  среднего  роста,  светлоглаз и  блондинист, как  истый
шотландец, весел, любил юмор и отличался добродушием.
     У  Егора  не имелось  теплой  одежды  -- из  дома  он  убежал  налегке,
рассчитывая, что в море его оденут как положено. Однако на  английском барке
специальная  одежда матросу,  случайно нанятому в  чужом порту,  видимо,  не
полагалась, и он зяб на палубе на ветру в домашней, из  тонкой ткани, чуйке,
в  которой впору  было ходить только  на  свидания  с Катей... Вернувшись  в
кубрик, Егор отогревался на койке под одеялом. Энди,  наблюдавший за русским
парнем,  понял, что ему приходится  туговато  в своей одежке. Он  достал  из
сундучка  изрядно  поношенную,  но  теплую,  с  толстой  байковой  подбивкой
брезентовую куртку с капюшоном и дал ее "рашену":
     -- Носи.
     Егор, взяв куртку  с радостью, поблагодарил Энди.  Одежка  пришлась ему
впору, разве только длинноваты были рукава.
     --  Как  же я рассчитаюсь с  тобой? -- спросил Егор. --  У меня ведь ни
гроша...
     -- Гроша?.. Грош-ша... Что это есть? -- спросил Энди, не поняв.
     Егор  принялся объяснять ему жестами.  Энди  наконец  уразумел и махнул
рукой:
     -- Ничего не надо. Дарю. У меня есть еще куртка.
     Когда  при  перемене  направления  или силы  ветра  моряки  принимались
работать  с парусами,  Егор смотрел,  как  Энди проворно  лазит  по  вантам,
подтягивает  или  закрепляет  тросы, завидовал  тому,  как  быстро  и  ловко
управляется  он с  рифами. Корабль  мотало  из стороны в  сторону,  но моряк
словно не замечал этого.
     Егору тоже хотелось бы вот так, птицей взлететь на марс1 или на рей. Но
он  еще не  научился  схватывать  на  лету команды, которые  капитан или его
помощник,  хмурого вида низкорослый бородач, подавали быстро и, как казалось
Егору,  малоразборчиво.  Поэтому у  него  не хватало смелости попроситься  к
парусам. _____________ 1 Марс -- первая снизу площадка на мачте.

     Он  стал  запоминать  английские  слова.  В  этом ему помогал  Энди,  в
свободное  от  вахты время  показывал  на  какой-либо  предмет  в  кубрике и
произносил медленно, с расстановкой английские названия.
     -- Тээйбл...  --  он клал руку  на широкий  стол, привинченный к палубе
посреди кубрика.
     Или, достав монету из кармана, вразумлял Егора:
     --  Шил-линг...2 _____________  2 Шиллинг  --  английская монета  (1/20
фунта стерлингов).

     Эта наука давалась Егору с трудом,  однако  он  старался постигнуть ее,
потому что знал: без языка в чужой стране пропадешь.
     Каждое  утро  после  завтрака капитан  выходил из каюты --  аккуратный,
подтянутый,  седоголовый,  в   строгом  сюртуке  с   блестящими   золочеными
пуговицами  и  в  белой  рубашке  с  черным  галстуком.  Он  обходил палубу,
придирчиво  цепляясь взглядом за все, что попадало в поле его зрения. Егору,
который,  завидя  капитана,  робел  и  вытягивался  в  струнку,  он  говорил
покровительственно:
     -- Работай, работай, рашен! Старайся.
     Егор  был преисполнен уважения к капитану, к  его блестящим пуговицам и
черному галстуку.
     Английские  моряки  носили  такие  галстуки по  традиции  в  память  об
адмирале Нельсоне, убитом мушкетной пулей  с марсовой площадки  французского
фрегата в Трафальгарской битве3 осенью 1805 года. __________________
     ТРАФАЛЬГАРСКАЯ  БИТАВ  --  морской  бой   англичан  с  франко-испанской
эскадрой у мыса Трафальгар в Гибралтарском проливе.

     Капитан "Пассата", как настоящий англичанин, свято чтил эту традицию.



     На третьи  сутки "Пассат" обогнул  Кольский полуостров и  приблизился к
норвежским  берегам. Слева по борту остались Варангерфьорд  и  порт Варде. К
вечеру  достигли  мыса  Нордкап. Быстрому  ходу барка  способствовал крепкий
норд-ост. На  палубе  стало  холодно, ветер пронизывал  насквозь.  Вахтенные
кутались  в  брезентовые дождевики  и  с  беспокойством оглядывали  небо, по
которому бежали рваные темные тучи.
     Капитан приказал  хорошенько  задраить люки, проверить крепления шлюпок
на боканцах1. Боцман спустился в трюм осмотреть груз. _____________
     1 Б о к а н ц и, ы -- деревянные  или металлические  балки, выступающие
за борт. Служат для подъема и подвешивания к ним шлюпок.

     В кубрике свободные от вахты матросы отдыхали на койках. Четверо сидели
за столом, играли в вист. Над ними покачивался,  словно маятник, керосиновый
фонарь, тускловато освещая помещение.
     Егор лежал на койке и  смотрел на игроков. Они резко хлопали картами по
столу, перекидываясь шутками, посмеивались. Энди спал, свесив с койки руку и
похрапывая. В переборке что-то назойливо поскрипывало.
     Болтанка  усиливалась.  Фонарь стал  раскачиваться  шире. Свет от него,
словно живой, бегал по кубрику. Игроки начали ронять  карты  и, подбирая их,
долго шарили под ногами. Наконец они прекратили игру, собрали карты в колоду
и разбрелись по своим углам.
     Егор  уже стал засыпать, когда наверху  послышались  крики,  беготня  и
свистки  боцмана.  Ступеньки  трапа загрохотали  под каблуками  и  вахтенный
матрос, распахнув дверь, крикнул:
     -- Все наверх!
     Он скрылся, хлопнув дверью.
     "Раз все, так и я тоже",  -- решил Егор, быстро обулся, надел куртку и.
выбежал следом за моряками.

     Белые  северные  ночи  были  на  исходе,  на  "Пассат" со  всех  сторон
наступали зыбкие сумерки. Барк огибал Нордкап. Здесь, у северной оконечности
Скандинавского  полуострова,  где  Баренцево  море сливалось  с  Норвежским,
шторма были часты.  Суда старались пройти  эти воды поскорее. Ветры ежечасно
меняли направление,  перемежаясь шквальными порывами, и  морякам приходилось
жарко.
     На  палубе  Егор еле  устоял на  ногах: через  борт  накатилась  волна,
соленые  брызги плеснули  в лицо, ветер захватил дыхание. Корабль накренился
на  левый  борт, и  неведомая сила притянула Егора к фок-мачте. Он  обнял ее
обеими руками. Над  головой у  него по вантам поднимались на  мачту матросы.
Егор  перевел дух  и осмотрелся. Палубная команда вязалась  штертом2,  чтобы
никого не смыло за борт. _______________ 2 Ш т е р т -- веревочный трос.

     -- Бизань и  топсель  долой! -- гремел голос капитана. -- Фор-марсель и
грот-марсель  на  гитовы!  Грота-стеньги  стаксель  долой!  Эй  там,  какого
дьявола?.. Поживей!
     И в этой северной  ночной  сумеречности,  под завывание ветра и  грохот
набегающих волн на палубе  продолжалась горячая работа с бегучим такелажем3.
Иной  раз  морякам  приходилось  карабкаться  наверх.  На головокружительной
высоте вместе  с  мачтами и всем рангоутом их мотало из стороны в сторону, и
Егору, который стоял в обнимку с фок-мачтой  на палубе, было трудно  понять,
как  это они умудрялись  не сорваться в кипящее море, да  еще  вязали узлы и
брали  рифы...   Рангоут   стонал   и  скрипел,   верхушки   мачт  описывали
невообразимые  дуги,  а   палуба   от  забортной   воды   стала   скользкой.
_________________
     3 Бегучий  такелаж -- все  подвижные  снасти,  служащие  для подъема  и
уборки парусов, реев и др. частей рангоута.

     Еще  накатился вал, судно опять накренилось и  сбилось с курса. Рулевой
-- его  обязанности  выполнял  помощник капитана  --  быстро крутил штурвал,
сосредоточенно насупив брови. Капитан кричал:
     -- Рулевой! Крепче держать!
     -- Есть крепче держать! -- последовал тотчас ответ.
     Корабль выровнялся, лег на курс.
     Егор, хотя его поташнивало и голова у него  кружилась,  все же заметил,
что часть парусов была уже свернута, подобрана к реям, часть -- зарифлена до
половины. На  бизани  были  убраны  оба паруса.  "Это для того, чтобы ветром
корабль не перевернуло", -- догадался Егор.
     Мимо, широко  расставляя ноги и  придерживаясь за  леер, прошел боцман.
Увидя Егора, распорядился:
     -- Рашен, даун! Кубрик!..
     Но Егор не пошел в  кубрик. Он даже обиделся на  боцмана и решил стоять
тут  до конца,  чтобы  видеть,  что делают  матросы в  шторм.  "Что я,  хуже
других?"
     "Пассат"  летел  по  волнам, словно  призовой  рысак, и  резал  штевнем
тяжелые темные валы.  Капитан все командовал, и матросы все работали. Но вот
они один за другим стали уходить с палубы в кубрик. Они свое дело сделали.
     На палубе остались только  вахтенные. Егор наконец расстался  с мачтой.
Перехватывая руками натянутый трос, он добрался до  люка и спустился в жилой
отсек.
     Кубрик  показался  необыкновенно  теплым и даже уютным,  и,  хотя шторм
продолжался,  все ходило  ходуном и лампа  раскачивалась пуще прежнего, Егор
почувствовал себя увереннее.
     Матросы, словно ничего особенного не  произошло, ложились на свои койки
в одежде, только  сняли штормовки.  Егора внезапно  замутило,  и он поспешил
лечь,  зная, что в лежачем положении тошнота притупляется... Он думал о том,
что матросы  на  "Пассате" -- люди  смелые, сильные, им все нипочем. "Ну-ка,
лазят там, наверху, в шторм, и хоть бы один сплоховал! Мне бы так-то!.."
     Уснул  он с  мыслью о том,  что завтра  ему опять надо будет браться за
уборку. А к парусам его не пускают.
     Во  сне он видел Акиндина, который  стоял  посреди  парусной, глядел  в
потолок  и отдавал свирепым голосом морские команды. Дед, прильнув снаружи к
окну,  укоризненно  качал головой  и  грозил  ему пальцем. Из-за спины  деда
выглядывали мать и Катя...
     На рассвете парусную команду опять подняли, и матросы  снова распустили
все паруса, потому что шторм миновал,  и теперь в Норвежском море дул ровный
северо-западный ветер.
     "Пассат" продолжал свой путь в Северное море, к берегам Альбиона...
     На судне обнаружилась течь, и боцман поставил Егора к  ручному  насосу.
Досталось тут пареньку: не раз его прошиб пот, и спина у него заболела. "Это
с непривычки, пройдет..." -- успокаивал себя Егор.
     Во время завтрака в кубрике моряки потешались над "рашеном", вспоминая,
как во время шторма он стоял в обнимку с фок-мачтой.
     -- Крепко обнимал, словно девушку!
     Энди вступился за Егора:
     -- Он в море впервые. Со всяким может такое случиться...
     Английские матросы на свой лад переиначили имя Егора.
     -- Будем тебя называть Джорджем, -- сказали ему. -- А как твоя фамилия?
     Егор назвал фамилию. Моряки призадумались, повторяя:
     -- Пус-тош-ны... Пустошш-ны... Нет, это не по-нашему.
     -- Пусть будет Пойндексер.
     -- Верно: Пойндексер!
     Так   архангельский  помор  Егор  Пустошный   превратился   в   Джорджа
Пойндексера.



     На  девятые  сутки  барк  "Пассат"  приблизился  к  берегам  Англии  и,
втянувшись в устье Темзы, отдал якорь в Лондонской гавани.
     Моряки повеселели, приободрились. Трудный рейс  позади.  Теперь  можно,
уложив вещи в сундучки и  получив расчет  за рейс, увидеться с семьями. Тем,
кто не  имел родных,  -- а  таких на корабле было немало, --  представлялась
возможность  походить  по  твердой  земле,  отдохнуть, покутить  в  портовых
тавернах, забыв на время о штормах и трудной работе на мачтах.
     Егору приход  в порт доставил не радость, а, наоборот, заботы. Ведь  он
прибыл  не домой, а в чужую страну, и если капитан спишет его с  корабля, он
окажется тут  без  крова,  без родных  и знакомых,  и  быть  может, даже без
работы. Поэтому он испытывал  противоречивые  чувства.  Ему,  конечно,  было
интересно сойти на берег и посмотреть,  как живут англичане. И в то же время
опасения за свою судьбу и всевозможные сомнения неотступно преследовали его.
     Но  в  конце концов он  сам  убежал  из дому и, несмотря  на  дедовский
запрет, нанялся  в  команду  на  чужеземный  корабль. На  кого  же сетовать?
Придется как-нибудь приспосабливаться к новой жизни.
     Капитан никого  пока не  пустил на  берег -- до  приезда представителей
компании. Примерно  через час  к  борту "Пассата", стоявшего на  рейде среди
других парусников, подошел шестивесельный ял, и по трапу поднялся пожилой, с
седыми бакенбардами солидный господин в черном сюртуке  и блестящем цилиндре
-- служащий фирмы  "Стивенсон энд Компани". Капитан  встретил его на борту и
повел в каюту.
     Там они пробыли недолго. Вскоре боцман  выстроил команду на шканцах1, и
капитан объявил, что  "Пассат" пойдет  к  пристани под разгрузку. После  нее
команда получит жалованье и будет отпущена на берег. ______________ 1 Шканцы
-- пространство между грот- и бизань-мачтами.

     Боцман  велел  матросам разойтись по местам, а  представитель  компании
спустился по трапу в свой ял и отбыл, помахав на прощанье цилиндром.
     Пока барк снимался со стоянки, Егор слонялся по палубе  и  глядел,  как
моряки  выбирали  якорь,   поворачивая   вымбовками   шпиль2,   на   который
наматывается  якорный  трос,  как  следом за  буксиром  барк  приближался  к
пристани. __________________
     2  Шпиль  --  приспособление  для  подъема  якоря  в  виде  барабана  с
вертикальным валов в носовой части судна; вымбовка -- деревянный рычаг.

     "Пассат" тихо  подошел  к причалу и  ошвартовался. После  этого матросы
открыли грузовые люки и с помощью талей3 принялись  поднимать из трюма бочки
со смолой и тюки со льном.  Боцман послал Егора на пристань грузить смолу на
ломовые  повозки  -- их подъехало к  кораблю  от  пакгаузов больше  десятка.
_________________ 3 Тали -- блоки с тросами для подъема тяжестей.

     Разгрузка  судна затянулась  до  середины  следующего  дня. Когда трюмы
опустели,  моряки  почистились, переоделись  и  пошли  в  каюту  капитана за
расчетом.  Егор  терпеливо  ждал, пока жалованье  получат  все,  и подошел к
капитану последним.
     -- Ну  что же,  рашен... -- сказал  капитан,  когда Егор  приблизился к
столу. -- Получи и ты свой заработок: два фунта и четыре шиллинга4. И мы  на
этом расстанемся. Я ведь говорил, что беру тебя только  до Лондона. Помнишь?
________________
     4 Фунт стерлингов -- денежная  единица в  Англии,  равная 20 шиллингам,
или 240 пенсам.

     Егор молча кивнул.
     --  Распишись вот здесь, -- капитан ткнул пальцем  в ведомость, и когда
Егор расписался, спрятал ее  и захлопнул крышку денежного ящика.  -- Я тобой
доволен,  рашен. Такой парень,  как ты, нигде не  пропадет. Желаю удачи! Гуд
бай.
     --  Гуд  бай,  сэр, -- отозвался  Егор,  но  не  уходил,  а стоял перед
Стронгом, переминаясь  с ноги на ногу  и зажав  в кулаке  свои  два фунта  и
четыре шиллинга.
     -- Что ты еще хочешь? -- спросил капитан.
     -- Господин капитан, -- сказал просительно Егор. -- У меня нету никаких
документов. Нельзя  ли  мне  выдать бумагу с печатью о  том,  что я плавал с
вами? Это бы помогло мне устроиться на другое судно.
     -- Ты  хочешь,  чтобы я тебе удостоверение  дал?  -- спросил капитан  и
задумался.
     Сомнения   капитана   объяснялись   следующим.   Стронг,    дав   Егору
удостоверение о плавании на "Пассате", должен был отвечать за эту бумагу как
за  официальный документ. Если бы дело касалось английского матроса, Стронгу
дать такой документ ничего  не  стоило. А тут  -- русский  парень, незаконно
нанятый в команду в  чужом порту за границей... Вдруг он попадет в полицию и
найдут  при  нем  удостоверение?  Тогда  капитана  ждут  разбирательство  да
неприятности...
     Поэтому Стронг вздохнул и покачал головой.
     -- Нет, рашен. Такой документ я  выдать не могу. Ты не  есть английский
подданный.
     Егор опустил  голову, приуныл и уже хотел было  повернуться и  уйти, но
капитан вдруг изменил решение.
     -- А впрочем...  Выдам тебе  справку  на английское имя. Тебя как звали
матросы? Джордж Пойндексер?
     -- Да, сэр, -- повеселел Егор. -- Джордж Пойндексер.
     Капитан  улыбнулся, покачал головой и, достав  перо,  чернила и бумагу,
стал писать о том, что Джордж  Пойндексер служил палубным матросом в команде
английского  барка  "Пассат"  и  показал  себя   умелым,  дисциплинированным
моряком. Боб Стронг скрепил этот документ своей подписью и судовой печатью.
     --  Держи. Это поможет тебе  устроиться  на  другой  корабль. Только на
берегу не связывайся с бродягами и не пьянствуй, чтобы не попасть в полицию.
Сразу ищи работу.
     -- Есть, сэр! -- сказал Егор.
     -- А мы отправимся в док. Там осмотрят судно  и решат -- чинить его или
отдать на слом. В трюме образовалась течь...
     --  Большое вам спасибо за все, господин  капитан! -- попрощался Егор и
вышел из каюты.



     Егор спустился в кубрик. В нем было  непривычно тихо. Почти  все моряки
ушли  на берег. Капитан  отпустил  даже  очередную  смену на  вахте, и  лишь
несколько человек остались на корабле.
     Егор стал собирать  свой  узелок, завернул в него вместе с парой белья,
которую  так  и не надевал в рейсе, куртку, подаренную  английским матросом.
Пересчитал деньги, завязал  бумажные фунты  в  носовой  платок  и  спрятал в
карман брюк; монеты -- шиллинги положил в другой карман.
     Надо было уходить с  корабля. Он уже хотел направиться к выходу, но тут
вошел Энди,  а  следом  за  ним -- боцман Дик Пэйли. Энди  достал  из своего
сундучка  бутылку виски  и  небольшие стаканы  зеленоватого толстого стекла.
Моряки сели за стол. Энди налил в  стаканы виски, и оба, пожелав что-то друг
другу, выпили. Энди обратил внимание  на Егора, который  собрался уходить, и
сказал ему:
     -- Эй, Джордж! Садись с нами, выпей на прощанье.
     -- Иди сюда, -- позвал и боцман, набивая табаком свою трубку.
     Егор положил узел и прошел к столу. Энди налил ему виски.
     -- Я не пью, -- признался Егор.
     -- Какой же  тогда  моряк! --  сказал боцман и стал раскуривать трубку.
Дым заструился возле лица и боцман прищурил  карие сердитые глаза, как будто
он был чем-то недоволен.
     --  Ну  разве немножко,  -- сказал  Егор и  отпил  глоток. Виски  огнем
обожгло ему горло, и он едва перевел дух.
     Энди и Дик одобрительно рассмеялись.
     -- Вэри вэлл! -- боцман как будто повеселел. -- Куда теперь, рашен?
     Егор пожал плечами. Он понял вопрос, но не знал,  что ответить боцману.
Подумав, сказал:
     -- Мне бы хотелось попасть на клипер.
     -- О, клипер!  --  с уважением и даже с некоторым  восторгом  подхватил
Энди. -- Клипер -- это да! -- Он поднял торчком большой палец.
     -- Клипер плавай Индия... Китай... Сингапур... -- заметил Дик Пэйли.
     -- Чайный клипер, -- уточнил Егор, вспомнив рассказы Акиндина.
     -- Тшайн?.. О,  да. Теа  клипер, -- боцман закивал.  -- Ходи  клипер --
имей крепки... Как это  по-русски? Спи-на? Да, спина, -- он слегка  похлопал
Егора по лопаткам широкой ладонью и расхохотался, положив трубку на стол.
     -- Иес,  иес1, -- теперь рассмеялся и Энди.  _________________ 1 Иес --
да (англ.).

     -- На клиперах тяжелая работа, -- боцман снова похлопал Егора по  спине
и глаза его подобрели. -- Нишево... нишево... Рашен -- стронг юнга!
     -- Стронг -- это капитан? -- спросил Егор.
     -- Ноу. Стронг2  -- ты  есть  --  боцман  ткнул пальцем  в грудь Егора.
_______________ 2 Стронг -- крепкий (англ.).

     Тот ничего не понял, но расспрашивать не стал.
     -- Спасибо вам за угощение, -- поблагодарил он.
     Боцман и Энди выпили еще. Дик Пэйли сказал:
     -- Спасибо не шей шуба. Так ведь по-русски?
     --  Вроде  так,  --  улыбнулся Егор. -- Из спасибо шубы не  сошьешь, --
уточнил он.
     -- Иес! -- Пэйли опять стал раскуривать погасшую трубку.
     Моряки встали, пожали друг другу  руки. Энди  обратил внимание на чуйку
Егора.
     -- Такая одежда в Англии не  годится. В  ней ты будешь обращать на себя
излишнее внимание как иностранец. Тебе лучше быть незаметным. Надень куртку,
которую я тебе дал, -- посоветовал он, поясняя свои слова жестами.
     Егор понял его и последовал этому совету.
     -- Теперь  хорошо,  -- сказал Энди. -- Пойдем вместе, я укажу тебе, где
можно остановиться на ночлег.
     Они отправились в город. Боцман остался на корабле.





     Вот  и  одна из  неведомых  стран, куда  влекли  Егора  мечты  и  жажда
познания. До предпринятого им рискованного  путешествия он знал об Англии, о
Лондоне  лишь понаслышке совсем  немногое. Слышал, что есть такое  островное
государство, а о Лондоне Акиндин бывало  рассказывал,  что  стоит он на реке
Темзе,  улицы там  кривые,  шума  много и  народу  хоть  пруд пруди;  что  в
лондонских  кабачках подают шотландское виски, ямайский ром и ячменное пиво,
а жители города во всякое время ходят под дождем,  и  если нет его, то стоят
сплошные туманы и прохожие  идут,  как слепые котята почти  ничего  не видя.
Потому все они хмуры, озабочены и скучны. А на стоянке в гавани бывает много
кораблей со всех концов света. На этом познания Акиндина исчерпывались.
     Теперь Егору представилась возможность увидеть все своими глазами.
     Ни дождя, ни тумана не было. День стоял ясный, солнечный и теплый. Егор
подумывал  уже,  не  скинуть ли куртку,  но не скидывал  ее и  потому  скоро
вспотел.  Энди  шел быстро. Ему,  понятное дело, хотелось  поскорее  явиться
домой к семье. Он часто оглядывался, чтобы убедиться,  что русский парень не
отстал, не затерялся среди прохожих. Егор шел по пятам.
     По набережной Темзы они вышли в район доков Поплар. Здесь Энди  свернул
направо. По  неширокой  улице  проезжали рысцой  легкие  извозчичьи экипажи.
Кучера в  черных  шляпах с  высокой  тульей и таких  же  черных  сюртуках  с
блестящими  пуговицами,  слегка  взмахивая  хлыстами,  погоняли  старательно
вычищенных,  ухоженных лошадей.  Энди,  обернувшись,  указал на  проезжавший
экипаж:
     -- Это кэб.
     "Ага,  кэб,  --  повторил про  себя  Егор, -- Но ездить на нем мне  уж,
верно, не придется..."
     Дома выстроились  по  обеим  сторонам  улицы.  Довольно  высокие, --  в
три-четыре этажа,  они были какими-то узкими,  словно сплюснутыми  с  боков,
имели три-четыре окна по фасаду.  Покрашенные в разные  цвета, дома  стояли,
тесно  прижавшись  друг к другу. Люди шли довольно быстро, но не суетливо, и
хотя на тротуаре было тесновато,  никто никого не  толкал и даже  не задевал
локтем. Егор  тоже старался никого не  толкнуть, хотя это удавалось  не  без
труда.
     Одеты прохожие были по-разному. Мужчины носили длинные сюртуки, высокие
цилиндры или мягкие шляпы, некоторые -- просторные широкие блузы. Брюки -- у
кого  длинные и узкие, в клетку или  в полоску, спускавшиеся  к носкам узких
ботинок, а у кого --  короткие,  чуть ниже колен, с пуговками на  боках. Кто
носил короткие брюки, у тех икры были обтянуты белыми чулками, а на башмаках
виднелись  блестящие  пряжки. Мелькали разные лица --  бритые  и  бородатые,
усатые  без  бороды и бородатые без усов.  У иных  были  плоские,  тщательно
подбритые  бачки  или  доходившие до самого подбородка мохнатые  бакенбарды.
Женщины, как  приметил  Егор, были  тощи -- во всяком случае  большинство из
встречавшихся  на  пути,  --   они  носили  широкополые  шляпки,  наполовину
скрывавшие  бледные глазастые лица. На старухах красовались капоры и чепчики
с  кружевными  оборками.  Юбки  у  всех были  длинные.  Иной  раз  навстречу
попадался такой кринолин, что Егор  шарахался в  сторону, уступая дорогу его
владелице, шедшей важно, с истинно британским достоинством.
     У  крыльца  приземистого  кирпичного   здания  с  узкими  окнами   Энди
остановился и стал объяснять Егору, что  они пришли в район Ист Энд, и что в
этом  доме  за  несколько  пенсов можно  получить место для  ночлега, а то и
пожить тут, пока он не устроится на корабль.
     Энди провел  Егора  в  дом и устроил его  на ночлег. Тощий  мужчина  со
скучающим видом записал  имя Джорджа Пойндексера  в толстую книгу, Энди внес
плату за  сутки из своих денег, не взяв с Егора ни  пенса, и на прощанье дал
ему клочок бумаги со своим адресом.
     -- Если будет трудно, приходи ко мне, пока я на берегу, -- сказал он.
     Растроганный Егор  попрощался с  матросом, и  Энди ушел.  Тощий мужчина
вышел  из-за конторки  и провел Егора  в  большое  помещение, где в два ряда
стояло  десятка   полтора  простых   железных  коек,  покрытых  заношенными,
неопределенного цвета суконными одеялами, и указал на одну из них.
     -- Таверна рядом, -- обронил служащий и вышел.
     Это был  дешевый ночлежный дом  из  разряда тех,  где получал временное
пристанище  разный  приблудный  люд  вроде  моряков, списанных с  корабля  и
оказавшихся  "на  мели"  или  задержавшихся  на  берегу  по другим причинам;
безработных  и бездомных,  у  кого еще водились  кое-какие  деньжата,  чтобы
заплатить за кров.  Лучшей гостиницы Егору в его положении и желать не надо:
денег у него в обрез и когда он снова их заработает, сказать трудно.
     Он положил свой узелок в изголовье, прикрыв его подушкой и пошел искать
таверну.  Она была действительно  рядом, за углом. За несколько пенсов Егору
дали жидкий  бобовый суп, жареную рыбу  и  кружку  мутного кофе.  Поев, Егор
пошел побродить по улице, чтобы получше изучить  район и запомнить  дорогу в
порт.
     Он долго бродил по Ист-Энду,  присматриваясь  к людям, к примечательным
зданиям, которых здесь было немного. Кругом стояли обшарпанные, мрачноватого
вида дома городской бедноты.
     Добравшись до набережной Темзы,  он  вскоре оказался  в  гавани.  Долго
ходил по причалам, искал клипер. Это судно так втемяшилось ему в голову, что
о  других он  и не помышлял.  А  судов  в  порту  было много,  и все разные:
марсельные   и  гафельные   шхуны,  барки  вроде   "Пассата",   трехмачтовые
баркентины, на которых прямые паруса имелись только на фок-мачте, а  грот  и
бизань несли косые, на гафелях1;  легкие и изящные двухмачтовики бригантины,
одномачтовые тендеры с выдвижным горизонтальным бушпритом и другие. Стояли у
причалов несколько парусно-паровых судов.  На  них  в  помощь  парусам  были
установлены паровые двигатели. По бокам неуклюже выделялись колесные кожухи.
В  Архангельске Егор однажды  видел первый  русский пароход "Подвиг",  и эти
английские паровики были ему уже не в диковинку. _________________ 1  Гафель
-- рангоутное дерево, поднятое на  бизань-мачте под углом к ней и обращенное
к корме. К гафелю прикрепляется парус-бизань.

     Но  пока  тут  властвовали  паруса, и  моряки  с  недоверием и  иронией
посматривали на пыхтевшие паровики, что перелопачивали воду в гавани плицами
своих колес.
     В ночлежный дом Егор  вернулся поздно вечером, чуть не заблудившись  на
обратном пути.
     Почти  все  койки  были  заняты  спящими  людьми.  Бодрствовали  только
несколько человек. Они сидели на койках, рылись в своих  пожитках или что-то
ели  молча.  Рядом с Егором  расположился  грузный,  с  грубым  коричневым и
толстоносым лицом мужчина  в  брезентовой морской  робе. Он  сидел на  своей
кровати в странной позе, раскачиваясь, и что-то бормотал.  "Пьян" -- подумал
Егор и, убедившись, что узелок его на месте, стал раздеваться.
     Сосед все раскачивался и бормотал. Наконец  он замер в неподвижности  и
принялся  шарить  по карманам,  доставать  из них мелкие  деньги.  Когда  он
обшарил  карманы,  то  стал пересчитывать  найденные  медяки. Считал  долго,
старательно,  перекладывая монеты на  огромной широкой ладони.  Потом, зажав
деньги в кулаке, свободной рукой опять стал рыться в карманах. Монет больше,
видимо, не было. Моряк сунул деньги  в карман брюк, не раздеваясь, улегся на
койке поверх одеяла и сразу захрапел.
     Егор закрыл глаза и быстро уснул глубоким сном утомленного человека.



     Рано  утром,  перекусив  в той  же таверне,  Егор  пошел знакомиться  с
городом, подумав, что  сделать  это в  другой  раз  ему,  быть  может, и  не
удастся. "Раз уж  попал за границу, надобно все хорошенько разглядеть, чтобы
было что рассказать дома, когда вернусь", -- решил он.

     По мере приближения  к деловому центру Лондона Сити, людей  становилось
все  больше.  По  улицам ездили не  только  кэбы,  но и  "басы",  громоздкие
омнибусы, на верхних площадках которых, как и внизу, сидели пассажиры. Почти
бесшумно  катили  по  мостовой  элегантные  кареты богачей  со  щеголеватыми
кучерами   и   лакеями  на   запятках.  В  окна  карет  выглядывали  важные,
самоуверенные лица.
     Скоро  Егор совсем затерялся среди прохожих.  Вид у него был далеко  не
столичный. Матросская куртка, картуз и широкие штаны, заправленные в русские
сапоги,  заставляли  прохожих с недоумением  оборачиваться. Однако тут  же у
лондонцев интерес  к  нему пропадал,  и  они спокойно шли  дальше. Англичане
привыкли видеть на  улицах разных людей, во  всяких  одеждах. Иноземцев  тут
было  немало. Егор  иногда  видел  в толпе  чернокожих  негров,  китайцев  с
косицами  за спиной, узкоглазых, приземистых  японцев.  Среди  прохожих были
немцы,  французы, голландцы, испанцы, датчане, но  Егор, конечно, не знал об
этом.
     У него не было определенного плана, и шел он без всякой цели, повинуясь
только любопытству  и  желанию увидеть  как  можно  больше.  Он  заглянул  в
какой-то магазин  и  купил себе  складной  нож, который понравился ему и мог
пригодиться. Больше он не стал тратиться на покупки.
     Многое повидал Егор  в  тот день:  банки, биржи,  оптовые  склады Сити,
красивые деревянные дома в одном из старинных кварталов, собор Святого Павла
на Лэдгэт Гилль,  новый  каменный мост через Темзу, знаменитый Тауэр, бывший
на протяжении веков попеременно  крепостью,  дворцом,  резиденцией  королей,
тюрьмой  для  важных  государственных  преступников,  Букингемский  дворец и
Вестминстерское  аббатство. Молодые  крепкие ноги приводили  его в бедные  и
богатые  кварталы. В богатые он  заглядывал  осторожно  и ненадолго.  Завидя
строгих полисменов  в высоких  шлемах, он быстро  скрывался.  Памятуя  наказ
капитана Стронга, он опасался близкого знакомства с блюстителями порядка.
     Видел Егор и парки с яркой зеленью лужаек, пруды и озера.
     К  концу  дня  он так устал,  что  еле волочил  ноги. Но надо  было еще
заглянуть в гавань. Вернувшись к Темзе, он направился вниз по  левому берегу
к пристаням и докам.
     Егору нужен был клипер, и только клипер. В самом названии этого корабля
чудилось ему что-то захватывающе  интересное,  необычайное: клипер... Словно
чаячий  вопль над  волной.  Егор ходил по пристаням  и все присматривался  к
парусникам,  стоявшим  у  стенок и в удалении,  на  якорях, искал  корабль с
длинным и узким корпусом, с  высокими мачтами, с пятью-шестью прямоугольными
парусами. Но  таких  кораблей не было. В  большинстве случаев  на мачтах  он
насчитывал до трех-четырех свернутых полотнищ. Знаменитых "небесных парусов"
-- трюмселей он не находил.
     Повернув обратно,  он пошел в ночлежный дом и теперь обратил свои взоры
на  берег.  Мимо  него  проходили  моряки.  Группами  или   в  одиночку  они
направлялись  в  город или, наоборот, возвращались оттуда. Егор заметил, что
от  кораблей  матросы  шли быстрее, чем к  ним. Известное дело -- им  скорее
хочется  погулять,  развлечься.  А  обратно  моряки  еле  тащились:  неохота
возвращаться под боцманский окрик.
     Навстречу шел военный моряк в форменке и берете. Егор спросил у него:
     -- Где тут найти клипер?
     -- Клипер? --  быстро  переспросил  матрос, удивленно оглядев  Егора от
картуза до сапог.  "Очень уж необычный вид у этого парня,  да  и  говорит на
непонятном языке". --  Матрос вытаращил светло-голубые глаза и улыбнулся. --
Ту клипп... Ноу... ноу! Зачем тебе клипер? -- спросил он в свою очередь.
     Егор скорее догадался о смысле этого вопроса.
     -- Я ищу клипер, чтобы наняться в команду.
     --  Ноу клипер, -- повторил моряк  и для  большей убедительности развел
руками и пожал плечами. -- Ноу...
     После этого  разговора с ним  Егор, кажется, окончательно убедился, что
клиперов в гавани нет.
     "Ладно.  Спешить   некуда.  Подожду".  --  Он  скорым  шагом  пошел  от
пристаней.
     Уже темнело. На  узкой  улочке  в  районе  порта  тускловато  светились
газовые фонари  над  входом  в питейные  заведения.  Какие-то женские фигуры
останавливали проходящих матросов и негромко говорили с ними. Одна из женщин
ухватила Егора  за локоть  и  что-то сказала ему непонятное. Егор вырвался и
почти убежал прочь. Вдогонку ему послышался смех.
     По  улице,  обнявшись за  плечи,  шли несколько матросов. Один  из  них
бренчал на банджо, а другие громко распевали песню. Если бы Егор знал хорошо
английский, он бы понял следующее:
                           Малайские красотки
                           Стройны, как стеньги.
                           Плывем к Лусону,
                           Плывем к Лусону...

                           Там ночи жарки,
                           Там луны ярки,
                           Плывем к Лусону,
                           Плывем к Лусону...1
_________________ 1 Лусон -- один из Филиппинских островов в Тихом океане.

     Таверна  была почему-то  закрыта,  и Егору пришлось лечь спать натощак.
Поесть в портовом кабачке он не решился: боялся пьяных.
     Утром Егор обнаружил, что узел с бельем  и чуйкой исчез.  Он поискал на
полу  под кроватью, незаметно заглянул под соседние  койки -- узла  нигде не
было. "Неужто украли? --  подумал  он. -- Вот так штука! Как же я теперь без
белья? Надо соседа спросить, не видал ли".
     Моряк  в брезентовой робе ушел из  ночлежки.  Его  место занял старик в
заплатанном ветхом  рединготе1, стоптанных гамашах2 и белой рубахе  с  очень
грязным  воротником. Лицо у  него  испитое, сморщенное, как печеная  репа, с
острым носом и любопытными глазками. Эти глазки так и бегали по сторонам, и,
казалось,  видели  все  насквозь.  Егор  довольно  вежливо, чтобы  старик не
обиделся, спросил у него про узелок. Сосед не понял вопроса и развел руками.
Егор стал пояснять жестами, что вот, мол, был у него узел, совсем небольшой,
лежал под  подушкой, а теперь он куда-то исчез. Старик, уразумев в чем дело,
спесиво надулся: не знаю, дескать, никакого узелка, и не приставай ко  мне с
глупыми  расспросами. __________________ 1 Редингот -- верхняя  одежда,  род
пальто. 2 Гамаши -- вид обуви.

     Искать пропажу было бесполезно. Вещи  Егора наверняка стянул кто-нибудь
из ночлежников и уже продал где-нибудь на толкучке его холщовые подштанники,
рубаху и чуйку  и пропил  деньги в кабачке "Серый  Кот" или "Джон Ветреник",
что  находились на соседних улицах. "Ладно, бог с  ними, -- подумал Егор про
воришек. -- Пущай пользуются моим добром. Впрок им не пойдет".
     Пропажа вещей заставила Егора вспомнить о доме.  Ему  стало грустно, он
почувствовал  себя  совсем одиноким:  уехал бог знает куда  и зачем, и живет
теперь на  птичьих правах. Кругом чужие люди, нет им  до него никакого дела.
Кто он, почему  здесь,  какие у  него  заботы, какая тоска  гложет сердце --
поделиться не с кем.
     Не  спалось дома на мягкой постели,  не сиделось за  столом с  вкусными
материнскими щами и шаньгами да запеченной в латке  камбалой или наважкой...
Хлебай теперь в  аглицком  трактире  похлебку  из каких-то  темных комочков,
называемых бобами. А что дальше будет -- умом не представить...
     Нету рядом матери,  --  с  каким наслаждением он бы слушал ее  ласковый
голос,  с  каким удовольствием принял бы  воркотню  деда, с каким замиранием
сердца побежал бы на свидание с Катей!
     Как все это теперь далеко!..
     Егор справился  все-таки  со  своей  минутной слабостью, призвал себя к
выдержке:  "Сам  ушел, никто не толкал  на аглицкой парусник. Стало быть,  и
обижаться не на кого. Будь мужиком, не распускай сопли!"
     После такого самовнушения Егор поуспокоился. Он вспомнил также об Энди,
который отнесся к нему по-дружески. Обижаться на всех англичан из-за пропажи
узелка и  невкусной  бобовой  похлебки несправедливо. Спасибо,  что  есть  и
такая...
     Деньги у  Егора таяли. Он уже разменял второй фунт. Теперь он проверял,
не потерял ли, что у него остается. Деньги были в целости.
     Наученный горьким опытом, он даже не стал  снимать с плеч  куртку и все
ходил в ней. Когда было очень тепло, он всюду таскал ее под мышкой.



     Их было два. Они появились в гавани, видимо, ночью. Еще  вечером, когда
Егор  приходил в порт, их  тут не  было, а сегодня утром они предстали перед
его восхищенным взглядом во всей красоте.
     Один стоял  на  швартовах у пристани, другой -- поодаль, на якоре. Тот,
что у пристани, носил название  "Капитан  Кук"3,  а второй назывался "Поймай
ветер". _______________
     3 К у  к  (Джемс)  -- английский мореплаватель 18 века, совершивший ряд
путешествий.  Последним походом  Кука было плавание в Тихом  океане  в  1776
--1780  гг.  В этой  экспедиции,  совершив,  как  и  в  других,  ряд  важных
географических открытий, Джеме Кук  погиб  на Гавайских островах в  стычке с
туземными жителями в 1778  г. (Дальнейшее плавание экспедиция  совершала уже
без него).

     Егор подошел к стоянке "Капитана Кука" и с жадным любопытством стал его
рассматривать. Корпус  был очень длинный -- саженей1 тридцать, не меньше. На
фок- и  бизань-мачтах  у  него было по пять,  а на грот-мачте -- шесть реев.
Бушприт с  утлегарем2 выдавался  далеко вперед, на  нем  немало  можно  было
закрепить кливеров. На палубе у мачт виднелись большие серо-голубые шлюпки с
красными обводами бортов. Все паруса  тщательно подобраны к реям на  гитовы.
На грот-мачте у клотика и на тросе  у гафеля на корме лениво полоскались при
слабом  ветре флаг  и  вымпел. Флаг  был английский.  ___________________  1
Сажень -- старинная русская мера длины -- 3  аршина  (2,13 м). 2 Утлегарь --
продолжение бушприта.

     Нос  "Капитана  Кука"  украшен  деревянной  резьбой.  На  конце  штевня
красовалась  выточенная  из горного  вяза грудастая фигура  Ники  --  богини
победы. Позолота сверкала на солнце.
     Со  стороны на  Егора,  наверное,  смотреть было  забавно:  по-юношески
нескладный, довольно высокий сероглазый  парень прямо таки  пожирает глазами
парусник, широко раскрыв рот и зажав  под мышкой куртку с  отвисшим рукавом.
Картуз сбился набок, прядь русых волос выпала из-под козырька. Егор ничего и
никого  не  замечал, кроме  корабля,  он весь  ушел  в  созерцание красивого
деревянного чуда  с мачтами, уходящими к самым облакам. "Вот  это  да-а!  --
восторженно  шептал  он. --  Это корабль! Надо поскорее проситься в команду,
пока он не ушел".
     Егор  нащупал в кармане аккуратно свернутую  бумагу,  которую  ему  дал
капитан Стронг,  и приготовил  ее, чтобы  показать на клипере.  И тут же его
одолели сомнения:  "Возьмут ли меня на этот  корабль? А  вдруг  опять станут
проверять мою  силенку, как в Архангельске, на  Смоляной пристани? И, может,
начнут допытываться, кто я да откуда, да почему тут оказался?.."
     Однако надо было действовать. Он хотел  уже подойти  к  трапу "Капитана
Кука",  на борту которого стоял вахтенный и словно поджидал паренька. Но тут
на причале объявилась группа матросов, видимо, возвращавшихся из увольнения.
Один из них, приметив парня, стоявшего возле "Капитана Кука", быстро подошел
к нему и молча положил ему руку на плечо.
     -- Идем! -- сказал он.
     Егор от неожиданности растерялся и, посмотрев  на рослого  с  загорелым
голубоглазым лицом моряка, спросил неуверенно:
     -- Куда?
     Матрос повторил:
     --  Идем со  мной,  --  показал  на своих  приятелей, которые  стояли в
ожидании парусно-весельного катера, приближавшегося к пристани.
     Егор колебался. Моряк, видя это,  крепко, словно  клещами, взял  его за
локоть и потащил за собой.
     -- Да куда ты меня тащишь? -- крикнул Егор.
     Моряк, не обратив на это внимания, стал объяснять:
     --  "Поймай   ветер"  --  клипер  что  надо!  Будешь  получать  хорошее
жалованье. Пока ходим в рейс -- разбогатеешь!
     Голубоглазый наметанным взглядом определил,  что  парень этот  -- моряк
еще  зеленый,  салага. Он,  видимо,  ищет работу  и  собирается проситься  в
команду "Капитана Кука".
     Из  объяснений  моряка  Егор  понял  только   два  слова:   "клипер"  и
"жалованье" и догадался,  что  он тащит  его  на свой корабль.  Егор не стал
сопротивляться.
     Загорелый  голубоглазый  моряк  держал  его  так  крепко,  словно  Егор
собирался удрать.
     Катер подошел, матросы стали  на  него садиться.  Голубоглазый  схватил
Егора под мышки и  как мальчишку-подростка спустил в суденышко. Потом бросил
ему куртку, которую Егор уронил на причал. Матрос и сам забрался на катер, а
когда тот  отошел от стенки, улыбнулся Егору  и  даже  подмигнул.  И  другие
моряки ни с того ни с сего развеселились.
     -- Завербовал морячка!
     -- Молоденький!
     -- Сам зашанхаился!1 __________________
     1 3ашанхаить -- взять в команду моряка силой или обманом, подпоив его в
портовом кабачке.  Такие  приемы  вербовки матросов  применялись  во  многих
портах, в особенности в Шанхае.

     -- Да моряк ли он? Эй, малый, ты матрос или  зевака из тех, что  целыми
днями шатаются на пристани?
     -- Ничего.  Если  не  моряк,  так сделаем  из него настоящего  морского
волка, -- уверенно сказал голубоглазый.
     -- Обкатаем на клипере!
     Егор из этих замечаний почти ничего не понял, но догадался, что матросы
подтрунивают над ним.
     Катер меж тем  приблизился к борту клипера "Поймай ветер", стоявшего на
якоре на внутреннем рейде. С  борта подали трап, и моряки  стали подниматься
на палубу.  Когда Егор взбирался по  трапу, голубоглазый  моряк подсадил его
широкой крепкой ладонью и слегка шлепнул Егора по заду из озорства.
     "Экая аглицкая  вежливость! -- подумал  Егор и покраснел от неловкости.
-- Эдаким манером я, кажется, скоро наплаваюсь. Попал как кур во щи!"
     -- Пойдем к боцману, -- сказал голубоглазый и повел Егора к грот-люку2.
__________________  2  Г р  о т  -- л  ю  к --  люк,  расположенный  впереди
грот-мачты.

     В  каюте  было сумеречно,  и Егор не сразу разглядел  находившегося тут
дюжего морехода в полосатой тельняшке. Тот рявкнул:
     -- Эгей, Фред! Кого тащишь на буксире?
     --  Юнгу  подобрал  на  причале.  Влюблен в клипера. На "Капитана Кука"
глядел во все глаза, -- ответил Фред.
     Моряк в тельняшке  подошел к  ним.  Егор приметил, что  борода  у  него
черная, широкая, и глаза под насупленными бровями тоже черные, горят, словно
угольки. Это, видимо, и есть боцман.
     -- Ты кто? -- спросил чернобородый у Егора.
     -- Матрос, -- ответил Егор.
     -- Матрос-то матрос, но откуда? Не с луны ли  свалился в  таком кепи  и
таких башмаках? Как зовут?
     -- Джордж Пойндексер.
     Боцман шумно во всю грудь вздохнул и озадаченно почесал загривок.
     -- Плавал?
     --  Был палубным матросом, --  ответил паренек. --  Еще  знаю  парусное
дело. Умею паруса шить.
     Брови боцмана поползли кверху. Он был очень удивлен.
     -- На каком тарабарском наречии говоришь? Не понимаю...
     -- Вот у меня есть документ, -- Егор достал справку капитана Стронга.
     -- А ну дай, что тут у тебя.
     Боцман взял бумагу и подойдя к иллюминатору, прочел ее.
     -- Боб Стронг! -- воскликнул он. --  Старина Стронг  все еще плавает на
своем "Пассате"? -- обратился боцман к Егору. Тот утвердительно кивнул.
     -- Недавно мы пришли в Лондон. Я хорошо работал, старался...
     -- Опять твой тарабарский язык! Но эта бумага -- лучшая рекомендация. Я
с   Бобом  Стронгом   плавал.  И  немало   он   потчевал  меня  линьками3...
______________________
     3 Линек -- конец пенькового троса.  В старину на военных  парусниках им
наказывали провинившихся моряков.
Но -- за дело попадало! Тебе повезло, парень! Беру в команду. Думаю, капитан
согласится.  Фред, --  обратился боцман к голубоглазому, --  этот парень мне
нравится. Пусть будет палубным матросом. Потом поглядим, быть может,  пошлем
его и на салинг4. ___________________
     4 Салинг  --  рама на вершине стеньги, вторая площадка мачты над марсом
(первой площадкой).

     Егор  спрятал  письмо,  которое  боцман ему вернул.  Кажется, все  идет
хорошо: он на клипере.
     Идем, укажу тебе  койку, -- сказал голубоглазый Фред, и Егор последовал
за ним,  не переставая удивляться: собирался плавать на "Капитане Куке", а в
одно мгновение оказался на клипере "Поймай ветер".
     "Вот  так  штука..." --  думал он  про  себя, входя следом  за Фредом в
помещение для команды между деками1. ____________________
     1  Между деками --  между верхней и нижней палубами. Там  располагались
помещения для экипажа.





     Во  всяком деле  человек  стремится  к  совершенству.  Первые  незрелые
попытки  создать  что-нибудь  для  того, чтобы облегчить жизнь, украсить ее,
сменяются новыми усилиями и  новыми творениями ума и  рук, ибо то,  что было
сначала,  уже  не  годится, не  удовлетворяет  человека. Приходит новое,  по
общему признанию, более совершенное. А потом оказывается, что и оно не столь
уж  совершенно,  и люди  призывают на помощь  достижения  разума и фантазию,
чтобы создать нечто еще более великолепное.
     Новое празднует победу, но опять устаревает и уступает дорогу еще более
новому...
     Поиск абсолютной новизны был бы подобен поиску философского камня.
     Иногда  между  новым  и  старым  лежат  целые  эпохи,   могучие  пласты
тысячелетий,  иногда  проходит  мало  времени.  Все  зависит от образа жизни
людей, уровня  их  развития  и  необходимости.  Она подталкивает человека на
более ускоренный поиск совершенства.
     Еще  в  глубокой  древности необходимость  заставила  людей  изобретать
средства преодоления водных пространств: стволы деревьев, вязанки хвороста и
сухой травы,  затем  примитивные,  по  нашим  понятиям,  деревянные плоты  у
тасманийцев,  долбленки,  звериные  шкуры и бурдюки,  наполненные воздухом у
древних народов, папирусные лодки, а затем и деревянные суда для плавания по
Нилу у египтян.
     Большими  мастерами-судостроителями древности  были  критяне,  мореходы
страны  Миноса в  период  их  господства  на Средиземном  море.  Они первыми
применили  на  своих  кораблях  киль  и  шпангоуты.  Эти  усовершенствования
заимствовали у древних критян и  финикийцы. Килевые суда произвели революцию
в  мореходстве,  ведь киль придает  кораблям  большую  остойчивость,  лучшую
управляемость, необходимые в дальних морских походах.
     Утверждаются   на   водных   магистралях  древности   этруски,   греки,
карфагеняне и римляне.  Во времена Древней Греции углубляются различия между
торговыми  и  военными   судами.  На  Средиземном   море   некоторое   время
господствует  трирема, несущая  одну или несколько мачт,  а  затем и римская
галера. Римский военный флот защищает грузовые суда в море.
     Примерно  в  VIII --IX  вв.  на  Средиземном  море  появился  латинский
треугольный  парус.  В  отличие  от  четырехугольного  он позволил  кораблям
маневрировать против ветра.
     Сменялись  эпохи  и  династии. Цивилизация  двигалась  вперед,  неся  и
хорошее и плохое. Человечество, стремясь к великим географическим открытиям,
к  усиленному  общению  и  товарообмену,  активнее  осваивало  морские пути.
Соперничали  друг  с другом  в  мастерстве  постройки  и  вождения  кораблей
венецианские  купцы и скандинавские викинги, португальцы, испанцы, французы,
англичане, голландцы, мореходы Великого Новгорода и северные русские поморы.
Торговые  ганзейские суда бороздили воды Балтики и атлантического побережья,
из Новгорода в Германию ходили русские лодьи. Трехмачтовые каравеллы Колумба
отплывали  в  поиск  сказочной  Индии.   Голландцы  строили  буеры,  флейты,
пинассы2.  Гремели  пушками  многопарусные  корабли  Великой  Армады.  Слава
Испанских конкистадоров уходила  в  прошлое,  владычицей  морей,  по  общему
признанию, стала Англия. ________________
     2 Буер  --  небольшое  парусное  грузовое  судно  с  мелкой осадкой для
прибрежных  сообщений. Флейт  -- старинный  трехмачтовый  грузовой парусник.
Пинасса -- судно, близкое по типу к флейту. Флейт и пинасса считались в свое
время экономичными и работоспособными судами.

     Линейные корабли, фрегаты,  корветы, бриги, барки, бригантины, лихтеры,
шхуны знаменуют собой расцвет мореплавания в эпоху парусников.
     И наконец -- клипер.
     Клиперу принадлежит честь закрытия эпохи парусного флота.

     В истории мореплавания клиперы  известны с начала прошлого века. Сперва
это были  тупоносые  парусники  с  плавными кормовыми  обводами.  Они  имели
большую  парусность,  но могли  плавать без балласта.  Широкая форма корпуса
обеспечивала  высокую остойчивость.  Обладая  феноменальной по тем  временам
скоростью  до 14  узлов1,  они  успешно  соперничали  с военными  фрегатами.
_____________ 1 Узел -- мера скорости, равная 1 миле (1862 м).

     Но  большие  торговые  и пассажирские клиперы начали  строиться  в 40-е
годы.  Американский инженер-судостроитель Джон  Гриффит после  теоретических
расчетов пришел  к выводу, что быстроходность судна целиком зависит от формы
его  корпуса  и  парусной оснастки, и построил  корабль  с  очень острыми  и
вогнутыми в носовой части ватерлиниями. Наибольшую ширину корпуса он перенес
в кормовую часть. Ниже ватерлинии в поперечном сечении корпус приближался по
форме к треугольнику. Самым существенным в этой  конструкции  было отношение
ширины к длине --  1:6 или 1:7. Длина  в шесть-семь  раз превосходила ширину
судна. Это  было необычно. Прежние  парусники имели отношение ширины к длине
-- 1 : 3 или 1 : 4.
     Появился  термин  "длина бежит". Клипера с  узким и  длинным  корпусом,
подобно  сильным  рыбам,  рассекали  волны.  Парусная  оснастка на них  была
многоярусной   и  самой  совершенной.  Большая  парусность  и  узкий  корпус
обеспечивали   новым   судам  бешеные   скорости.  В  дословном  переводе  с
английского клипер  означает "стригун". Судно  как  бы  стригло своим легким
корпусом верхушки волн.
     Один за другим сходили со стапелей и завоевывали себе славу  на морских
путях клипера "Рейнбоу" ("Радуга"), "Си Уитч ("Морская ведьма"), "Хризолит",
"Сторноуэй",  "Лайтнинг"   ("Молния"),   "Ариэль",   "Прессен   ("Пруссия"),
четырехмачтовик  "Грейт  Рипаблик"  и  знаменитый  "Катти  Сарк"  ("Короткая
рубашка").  Приписанные  к  разным  портам Америки,  Англии,  Германии,  они
получили прозвище Гончие Псы Океана.
     На них ставили,  как  на  скаковых  лошадей или рысаков на  ипподромах,
назначали большие призы, когда,  возвращаясь из Гонконга или Фучжоу с грузом
чая,  клиперы  соревновались  в  скорости, выносливости команд  и мастерстве
капитанов,  умевших  выжимать   из  своих  "стригунов"  и  экипажей  все  до
последнего. Победители гонок входили в Ливерпуль или Лондон под восторженные
вопли многих тысяч людей. Капитанов и отличившихся матросов носили по улицам
на руках как победителей.
     Клиперы  "Поймай ветер"  и "Капитан  Кук" принадлежали к разряду  таких
кораблей.  Первый  --  собственность  британской  Ост-Индской   компании  --
строился   на   английской   верфи.   Он   отличался  от   "Капитана  Кука",
принадлежавшего частному судовладельцу, тем, что его корпус ниже  ватерлинии
был обшит листовой медью, которая увеличивала быстроходность  и предохраняла
днище от обрастания  ракушками. На деревянных  судах без такой обшивки часто
приходилось  заниматься кренгованием2 --  очищать  днище  от  целых  колоний
моллюсков, разрушавших корпус и тормозивших ход. _______________
     2  Кренгование  (килевание) -- наклонение судна набок настолько,  чтобы
киль  его вышел из воды,  с целью проконопатить,  осмолить или подкрасить, а
также очистить от моллюсков подводную часть корабля.

     Клипер "Поймай ветер" грузился в  Дувре и  зашел  в устье Темзы,  чтобы
взять еще некоторые товары. Он уже готовился к отплытию.
     "Капитана Кука"  Ост-Индская компания зафрахтовала для той же цели. Оба
клипера пойдут  в  одном направлении -- в  Тайваньский пролив. Доставив туда
грузы  компании,  корабли нагрузятся  чаем и выйдут в  обратный  путь. Но на
обратном  пути  клиперам  предстояло участвовать  в  гонке, соревноваться  в
скорости.  Условия гонки  были  в  деталях  разработаны  заранее, и тому  из
капитанов, кто приведет корабль в Лондон первым, назначался крупный денежный
приз.
     Гонки  имели  целью  не  только  показать высокие  мореходные  качества
кораблей и экипажей. Компании было выгодно доставить  чай в Англию поскорее,
чтобы он сохранил свой вкус и аромат, а заодно и составить себе рекламу.
     Командам судов о гонке пока не сообщалось.



     В  кубрике в носовой  части, куда Егора привел Фред Пековер, койки были
расположены по  периметру  в два  яруса. Посредине стоял  стол,  за  которым
матросы  питались.  Над  столом  висели  два  керосиновых фонаря. Вот и  все
убранство.
     С каждым нанятым на клипер моряком непременно знакомился капитан, чтобы
знать, чего  стоит матрос  и на что он способен.  Не успел Егор как  следует
освоиться в кубрике да познакомиться с соседями, как его вызвали наверх.
     Каюта  капитана  находилась  в  кормовой  части,  где  жили  также  его
помощник,  штурман,  старший  боцман,  рулевые  старшины,  баталер,  лекарь,
плотник,  парусный мастер.  Дверь  капитанской  каюты  отличалась от  других
шикарной отделкой под орех. Блестела тщательно надраенная медная ручка.
     Но дверь оказалась  запертой,  и  Фред, который привел  Егора,  сказал:
"Кэп, видимо, вышел".
     Они направились было  к выходу на палубу, но встретились с  капитаном в
узком проходе между  каютами. Это  был высокий красивый шатен в светло-сером
сюртуке, синих  брюках  и лакированных ботинках. Когда  капитан поравнялся с
ними, Фред доложил:
     -- Новичок прибыл, сэр!
     Капитан посмотрел  на  Егора,  который, вытянувшись в струнку, прижался
спиной к переборке, и, отперев ключом дверь каюты, пригласил их войти.
     Капитан Дэниэл  Кинг был  еще довольно молод --  тридцати  двух лет. Он
окончил штурманскую  школу, плавал на фрегате  штурманом,  затем  помощником
капитана и вот  уже  четвертый  год  успешно  управляет клипером. Он  сел  в
привинченное к палубе кресло у стола, на  котором находился небольшой глобус
и  лежали  книги  в  кожаных переплетах. На  втором  столе, у переборки,  --
развернутая  морская  карта,  циркуль и  другие  измерительные  инструменты,
стакан с недопитым чаем в серебряном ажурном подстаканнике. Капитан  спросил
Егора:
     -- Имя?
     -- Джордж Пойндексер.
     -- Откуда родом?
     Егор не понял вопроса. Капитан покачал головой.
     -- Ты не англичанин?
     Егор решил говорить правду.
     -- Нет, я русский.
     -- Рус? Рашен? О!  --  Капитан глянул на  Фреда и рассмеялся,  сверкнув
белыми чистыми  зубами.  -- Вот так сюрприз!  У меня в команде еще  не  было
русского моряка.
     Фред виновато развел руками.
     --  Откуда  мне  было знать, сэр? На  пристани  я  не  спрашивал его  о
родине... Я взял  и  привел...  Я  слыхал,  сэр, русские  парни  тоже смелые
моряки.
     --  И  я кое-что слышал о них. По  крайней мере, мне  известно плавание
капитана Головнина вокруг света  в тысяча  восемьсот девятнадцатом году1. Ты
хорошо  сделал, что привел этого, как он говорит, Джорджа. У меня  недобор в
команде... Трое прощелыг дезертировали в Дувре.  -- Капитан опять  посмотрел
на Егора. -- Что ты умеешь делать? _________________
     1 Знаменитый русский мореплаватель, исследователь, писатель и воин В.М.
Головнин совершил кругосветное путешествие на шлюпе "Камчатка" в 1817 --1819
гг., повторив подвиг Лисянского и Крузенштерна.

     Егор  поспешно достал из кармана  спасительную бумагу Стронга.  Капитан
прочел ее, сдержанно сказал:
     -- Рекомендация хорошая. Но почему ты  носишь английское имя? Почему ты
Джордж, а не Иван?
     -- Мое настоящее имя Егор Пустотный. Но пусть я буду Джордж Пойндексер.
     Капитан внимательно выслушал Егора и кивнул.
     -- Пусть так. Значит, ты был палубным матросом?
     -- Иес. Еще я умею шить паруса.
     -- Что он говорит?  -- спросил капитан у Фреда. Тот пожал плечами. Егор
стал показывать, как шьют паруса. Капитан догадался.
     --  Ты  шил паруса? Хорошо. Но  парусный  мастер у нас есть.  Мне нужны
матросы для работы на мачтах.
     -- Могу и на мачтах, -- ответил Егор.
     -- Посмотрим, каков ты есть... -- Капитан поднялся с кресла,  подошел к
Егору  и бесцеремонно ощупал крепкими пальцами мускулы его рук. --  Идем  на
палубу!
     Дэниэл Кинг шел так быстро, что Егор еле поспевал за ним. Фред следовал
за  капитаном  на  почтительном  расстоянии  в один шаг.  На  палубе капитан
остановился у фок-мачты и неожиданно громким и резким голосом скомандовал:
     -- Пойндексер, на салинг -- марш!
     Егор  поначалу  немножко  растерялся.  Лицо капитана было  серьезным, а
глаза улыбались. Фред  еле заметно указал  Егору  глазами вверх. Егор поднял
голову и догадался, что капитан посылает его на салинг, площадку в виде рамы
у топа1 стеньги. Он проворно подошел к вантам, закрепленным у борта и быстро
полез по  ним  на марс.  Постояв там секунду,  перевел  дух и  по  следующим
вантам, закрепленным  уже  на  марсе,  стремительно взлетел на салинг. Замер
там, крепко обхватив рукой стеньгу и глянул вниз. Фред и  капитан показались
ему   маленькими,   головастыми   и  коротконогими.   Капитан   скомандовал:
_______________ 1 Т о п -- верхний конец мачты или стеньги.

     -- На фор-бом-брам-рей -- марш!
     Егор на  ходу  вспоминал  названия  рангоута  и  такелажа.  Язык  можно
вывихнуть,  а уж  запомнить их  и  вовсе  не просто. Но  ему  помогли  школа
Акиндина  и плавание на "Пассате". Смекнув, что делать дальше, он перехватил
руками фор-брам-ванты -- уже третьи снизу -- и полез выше, к рею у основания
следующей, четвертой стеньги.
     Он стал на  рее, взявшись  за стеньгу руками,  и  снова посмотрел вниз.
Голова  чуть закружилась.  Фигуры  капитана, Фреда и  собравшихся вокруг них
матросов  были  совсем маленькими,  похожими  на  детские.  Снизу  его опять
подстегнул капитанский приказ:
     -- Пойндексер! Укажи фор-трюм-штаг!
     "Штаг -- это вроде бы веревка, которая удерживает мачту. Ну да... Но...
неужели  он  посылает  меня на штаг? Ведь я сорвусь  на палубу и тогда...  А
может,  он  велит только указать  штаг?  --  подумал  Егор и,  вытянув руку,
показал на трос, протянутый от конца утлегаря к верхушке стеньги.
     -- Вери велл! -- тотчас отозвался капитан. Пойндексер, даун!
     "Даун"  --  значит  вниз.  Значит  спускаться.  Слава  богу,  испытание
кончилось..."  --  Егор перевел взгляд  вдаль  и  замер. Перед  ним,  как на
ладони, лежал Лондон, залитый  ярким  солнцем. Дома,  дома... шпили соборов,
крыши дворцов... мосты через Темзу... -- все уходило вдаль, к окоему, и  там
толпились белые, словно  из  гагачьего пуха облака  с  синевой по низу. Они,
кажется, предвещали дождь. Но пока  еще солнце было свободным от них и сияло
вовсю.
     "Экая красота!  -- подумал  Егор.  -- А церквей у них  мало.  У нас  на
солнце, куда ни глянь, золоченые маковки  так и сверкают. -- Прощай, Лондон!
Ухожу в море!"
     Капитан начал  беспокоиться: "Почему русский  парень задержался там, на
рее? Уж не закружилась ли голова? Не упал бы..."
     -- Пойндексер, даун! -- повторил он.
     Егор вытянул перед собой руку и крикнул:
     -- Вижу Лондон!
     Внизу кто-то из моряков рассмеялся и опять донесся голос Кинга:
     -- Даун, даун!
     Егор не спеша спустился с поднебесья на палубу. Дэниэл Кинг похвалил:
     --  Молодец!  Беру   тебя  в  команду.  Вечером  подпишешь  вербовочный
контракт.
     --  Есть,  сэр,  --  отозвался  Егор.  Когда капитан  удалился, матросы
окружили новичка.
     -- Хорош моряк!
     -- Фред, это ты его привел? Сколько шиллингов дал тебе капитан?
     -- Дураки!  Разве я  из-за денег?  -- сердито  ответил Фред. -- В Дувре
трое драпанули с  клипера...  В команде не хватает матросов.  Вам  же легче,
если хоть один новичок прибудет...
     -- А он ловко карабкался по вантам!
     -- Пока корабль стоит на месте! Ха-ха-ха...
     -- Брось. Он еще покажет себя в шторм. Я к  нему присматривался: смелый
парень.
     -- Какой ты нации? Грек? Турок? Датчанин? -- спрашивали Егора.
     -- Он чистокровный  англичанин, -- сказал Фред, чтобы моряки отвязались
от Егора. -- Зовут его Джордж Пойндексер.
     --  Знаем,  англичанин! Родственник  королеве  Виктории? --  Его дед  в
Тауэре обедал... При свечах...
     -- Под звон кандалов! Ха-ха-ха!..
     Егор смотрел на неизвестно почему развеселившихся моряков в парусиновых
штанах  и  фланелевых куртках, на их лица,  обожженные ветрами, бородатые, с
плутовскими, а то  и вовсе  разбойничьими глазами и  думал: "Отпетые головы!
Неужто и я буду таким?"



     Оба  клипера  снялись с якорей одновременно и шли в виду друг  друга  в
проливе  Ла-Манш  до  мыса  Старт  на  полуострове  Корнуэлл. Миновали  мыс,
оставили справа по борту  Плимут. За  Плимутом при  свежем ветре  и довольно
сильном волнении корабли  разошлись, "Капитан Кук"  исчез  из  вида. Дэниэла
Кинга это не огорчило. Каждый идет своим путем, как позволит ветер.
     При выходе из пролива под вечер справа по борту вахтенный заметил огонь
маяка Сент Агнес на островах Силли, крайних в юго-западной части британского
архипелага, и доложил об этом помощнику капитана.
     На другой день клипер шел под сильным  южным ветром на запад, несколько
отклоняясь  от  прямого  курса,  но  затем  ветер  сменился  на  западный  и
северо-западный, и корабль повернул на юг.
     Когда еще  шли  Темзой к морю, Егор, сделав все, что ему велел  боцман,
торчал на палубе и смотрел не столько на удаляющийся Лондон и на берега реки
с пригородами, сколько  на  матросов, работавших  с  парусами  и внимательно
прислушивался  к  командам  капитана. Ему хотелось понять  взаимосвязь между
действиями  парусной команды и рулевого.  И тот  и другие зависели от ветра,
его силы, направления и постоянства.
     Егор был верен своему правилу: все увидеть и все запомнить.
     Как  и  на  "Пассате",  ему  пришлось  поддерживать  порядок на  палубе
клипера. Чернобородый  боцман Роберт  Ли  пообещал его поставить к  парусам,
"когда будет нужно", а  пока велел ко всему присматриваться и не забывать об
обязанностях "человека со шваброй".
     Палуба  на  клипере  была  огромной,  и  на  ней  поддерживали  порядок
несколько матросов. Каждому из  них отвели участок. На долю  Егора досталась
носовая  часть до фок-мачты.  Он тер ее, не жалея  сил, счищал мусор и грязь
пеньковой шваброй на древке.  Боцман следил, чтобы Егор поливал водой в меру
и  чтобы палуба блестела после уборки,  "как плешь твоего  дедушки!" На  эти
слова  боцмана  Егор хотел  было  ответить, что дед у  него  не  плешивый, а
наоборот,  волосатый,  но  воздержался:  "Как   еще  ему  понравится,  черту
чернобородому".
     Громоздкая  широкоплечая  фигура  Ли  вырастала  всегда  неожиданно,  и
следовало быть  настороже. Заложив руки на  спину, боцман ступал  по  палубе
твердо,  раскорячив  кривые ноги. Икры у  него были  сильные, толстые. Глаза
боцмана бегали по сторонам, все замечая.
     Егор, завидя боцмана, вбирал голову в плечи -- побаивался его.
     На клипере  служило  десятка  три  матросов. Люди это были разные, мало
похожие  друг  на друга. Отпетых  голов  среди них  была добрая  половина. В
команду клипера вербовались самые отчаянные, тертые судьбой-злодейкой парни,
которым терять было нечего и податься, кроме клипера, было некуда. Репутация
у некоторых была изрядно подмоченной, на другие корабли их не брали. Имелись
среди  них  и  такие, кто  не поладил  на берегу с  хозяином  фабрики или  с
полицией,  были и  отъявленные выпивохи, спустившие в портовых  кабаках все,
вплоть до нижнего  белья, скандалисты, списанные за недисциплинированность с
других кораблей.
     Постоянный  костяк  на судне составляли около десятка матросов, которые
плавали на нем уже не один год. Капитан дорожил ими, потому что на них можно
было целиком положиться.
     На клиперах всегда не хватало матросов. Этим и объясняется сравнительно
легкий путь, каким попал сюда Егор.
     С  отпетыми  головами Егору довелось вплотную познакомиться перед самым
выходом в море.
     Матросы  возвращались с берега  изрядно под  хмельком. Многие сразу  же
завалились  спать, а  несколько человек сели играть  в карты и кости.  Такие
игры были распространены на кораблях.
     Егор тоже лег,  но ему не  спалось, и он стал смотреть на игроков. Двое
сидели за  столом друг против друга и по очереди  бросали фишку. Проигравший
выкладывал  на стол  мелкие  монеты в  общую  кучку.  Денег  в  "банке"  все
прибавлялось. Но вот игроки заспорили, стали браниться, вскочили из-за стола
и  взяли друг друга за грудки. Один был  пожилой,  с очень непривлекательным
лицом какого-то темно-бурого цвета,  с толстым сплюснутым носом и маленькими
глазками под белесыми бровями. Его физиономия  показалась Егору знакомой,  и
когда толстоносый повернулся к свету, он узнал его.
     Это был моряк, который  спал в ночлежном доме по соседству с Егором: он
еще тогда сидел на койке и шарил по карманам, искал деньги. "Он, ей богу он!
-- подумал Егор. -- Значит, тоже завербовался на клипер".
     Другой  был  молодой,  невысокий.  У  него длинное,  какое-то лошадиное
испитое лицо, темные, глубоко пораженные глаза  горели злым  огнем, а  голос
был  тонкий,  бабий.  Толстоносый  что-то  басил хрипло,  а  молодой  кричал
визгливо, изо всей силы дергая его за  ворот. Молодой перестал трясти своего
партнера  за  воротник и,  размахнувшись,  ударил его по  скуле. Толстоносый
взревел и  тотчас поддал здоровенным кулаком ему в челюсть. Молодой взмахнул
руками, полетел  назад, потеряв равновесие,  прямо  на койку Егора,  которая
была внизу.  Егор,  получив  сильный тычок  локтем,  разозлился и,  вскочив,
приготовился защищаться. Но драчуны его не  замечали, и опять сцепились так,
что рубахи у них затрещали. Егор стал их разнимать.
     --  Перестаньте!  Да перестаньте  же!  Вот  придет  боцман! -- Он  стал
оттаскивать молодого в сторону, но тот вдруг резко повернулся и ударил его в
грудь. Удар был несильный,  однако Егора это взбесило, и он,  недолго думая,
стукнул молодого  так,  что  тот, ударившись  о  кромку стола,  свалился  на
палубу,  но тотчас  вскочил  и  пошел на Егора с кулаками. "Ах,  черт! Зря я
ввязался!" --  запоздало мелькнуло  в уме  у Егора. А толстоносый, постояв с
разинутым  ртом,  удивляясь  тому, откуда взялся третий драчун, навалился на
своего партнера, и, заломив ему руки, посадил на табурет.
     На  шум  прибежал голубоглазый  Фред, помощник боцмана. Егор метнулся к
своей койке и лег. Фред с бранью стал награждать тех тумаками:
     -- Нажрались, дьяволы!  В  трюм захотели? -- ревел Фред. Парень он  был
здоровенный, сильный, и игрокам, видимо, досталось от него как следует.
     В трюме был темный вонючий отсек, нечто вроде карцера.
     Фред, погрозив им от порога кулаком, вышел.
     Егор   лежал,   разгоряченный  и   взволнованный,   и   клял   себя  за
неосторожность:  "Забыл пословицу: двое дерутся -- третий  не приставай!" Он
почувствовал  на себе чей-то взгляд и обернулся.  Молодой, сидя на табурете,
повернул к нему голову  и сверлил его темным злым  взглядом. По подбородку у
него  текла кровь. Егор,  весь напружинясь, готовый вскочить  с койки, молча
выжидал, что будет дальше. Молодой сгреб со стола деньги, пошатываясь, пошел
к  бочонку с водой в  углу кубрика, напился  из кружки и смочил  водой  себе
лицо. Толстоносый  уже  убрался  на  свою койку. Молодой  моряк  тоже побрел
куда-то в дальний угол.
4

     Егор уже  порядком понахватался английских слов и мог теперь  более или
менее  сносно разговаривать с матросами  и боцманом. Впрочем с боцманом Ли и
его помощником Фредом  много  говорить  не  приходилось,  надо  было  только
выполнять приказы:  то-то  сделай, то-то принеси,  туда-то  положи,  того-то
вызови к капитану.  Распоряжения были краткими  и точными.  Чернобородый  Ли
иной  раз  добавлял  к  ним  для   украшения  крепкое  словцо,  чтобы  лучше
"доходило".
     Интереснее было  говорить  с соседями  по  кубрику или просто  слушать,
когда они что-нибудь  рассказывали. Егор кое-что понимал, а  о том, что было
недоступно его пониманию, расспрашивал, и моряки ему все охотно объясняли.
     Присматриваясь к моряцкой вольнице, Егор  все  больше убеждался в  том,
что матросы, за небольшими исключениями, народ добрый и честный. В  команде,
кроме  англичан и  ирландцев, были норвежцы, два негра, итальянец.  Молодой,
который  дрался  тогда  с  толстоносым, оказался  испанцем.  Был даже мулат,
помощник кока -- невысокий, толстый морячок с веселыми, всегда  прищуренными
глазами.
     Толстоносый как-то подошел к Егору и сказал:
     -- А я тебя помню. Мы спали рядом в ночлежке.
     -- И я помню. Куда ты ушел?
     -- Деньги кончились, платить стало нечем. Я переспал на улице,  а потом
завербовался на клипер.
     -- Сказал бы мне, я бы заплатил.
     -- На чужой карман плохо  рассчитывать, -- угрюмо буркнул  толстоносый.
-- Меня зовут Майкл Кэв.
     -- А меня Джордж Пойндексер.
     -- Зачем ты потерял свое имя? Ты ведь русский.
     -- Так пришлось. Капитан "Пассата" дал справку на английское имя...
     Повнимательней присмотревшись к Майклу, Егор изменил свое мнение о нем.
Наружность у него была не из приятных, но в общем  это был  человек довольно
добродушный. Он подрался с испанцем  по пьяному делу и потому, что тот полез
на него. Характер у Майкла был вовсе не задиристый, а спокойный, мирный. Тем
более, что теперь  на корабле  выпить  было  нечего.  Небольшую порцию  рома
капитан разрешал выдавать только после шторма, когда моряки сильно уставали.
     -- Ты на каких кораблях плавал, кроме "Пассата"? -- спросил Майкл.
     -- Больше ни на каких.
     Майкл настолько привязался к  Егору, что даже поменялся  койками с  его
соседом, чтобы быть рядом.
     -- Давай держаться вместе, парень, -- предложил он.
     Треть экипажа всегда находилась  на  вахте на палубе, у парусов и руля.
Вахта длилась четыре часа, и в сутки ее стояли дважды.
     Егору, как и  на  "Пассате", не  терпелось  попробовать  свои  силы  на
мачтах, но его все держали на палубе. Улучив момент, он  подошел к помощнику
боцмана Фреду.
     -- Пошлите меня на мачты. Капитан ведь проверял мои способности....
     Фред усмехнулся, но ответил:
     -- Ладно.
     Егор стал ждать. Но пока ветер был умеренный и дул в одном направлении.
Судно   шло  прямым   курсом   и  маневрировать  парусами   не  было  особой
необходимости. Парусная дежурная команда, собравшись на баке, бездельничала.
Матросы рассказывали побасенки, курили трубки и хохотали.
     Когда  на   палубе  появлялся  капитан,   все   вставали  и   умолкали.
Чувствовалось, что Дэниэла Кинга побаивались.
     В  море капитан преобразился.  Вместо сюртука и лакированных туфель  он
носил  просторную  куртку  из  шерстяной  ткани, черные брюки  и  башмаки на
толстой, в несколько слоев, кожаной подошве. На голове щегольски, чуть набок
сидела  мягкая  фетровая шляпа. Кинг  также  носил  белую  рубашку и  черный
галстук.
     На приветствия матросов он отвечал сдержанным кивком. Егор не удивлялся
строгости и  неприступности  капитана  и думал: "Таких орлов на клипере надо
держать в ежовых рукавицах. Спуску им давать никак нельзя".
     А капитан вовсе не  замечал Егора, будто его  и не было. Русский парень
был  для него  обыкновенным матросом.  И Фред  тоже  относился  к нему очень
сдержанно. Егор видел, что между капитаном с его помощниками и матросами как
бы пролегла четкая граница, переступать которую безнаказанно не разрешалось.
Прежде чем обратиться к  капитану, надо было  поговорить с  боцманом или его
помощником.  Действовал  морской  закон:  "Мы  приказали  --  ты  исполняй".
Большего от тебя не требуется.





     Как  он  шел, клипер! Егор  восхищался  им много  раз.  Он  не  плыл, а
скользил  по зеленоватой с  белой пеной  поверхности  океана.  Паруса,  туго
приведенные  к свежему,  насыщенному  запахами  моря и  теплому ветру,  были
натянуты ровно и красиво. У форштевня, на  бушприте, белели косыми стрелками
кливера, чуть-чуть дрожащие, как струнки под напором воздуха. Егор глядел на
верхушки мачт, и ему казалось, что все стоит на месте, а бегут  стремительно
и  неудержимо, разметав  по  небу  белые  вытянутые хвосты,  летучие облака.
Иллюзия их движения была  настолько убедительна, что  если бы "Поймай ветер"
не наклоняло  при  килевой  качке  с кормы на  нос, можно было  бы  и впрямь
подумать, что все переменилось на белом свете: земля стоит, а небо движется.
На душе было легко и спокойно, и он не жалел, что пустился в это рискованное
путешествие без согласия деда и матери.
     Воздух стал теплым, плотным и влажным, веяло близостью юга. Егору стало
вроде бы и дышать труднее. Часто хотелось пить, но воду выдавали по норме.
     "Поймай ветер" миновал Бискайский залив, не заходя в него, затем берега
Португалии, а за ними  и Марокканское побережье. Устойчивый  северо-западный
ветер  принес  паруса капитана Кинга к 30-й параллели северного полушария, в
район Канарских островов.
     Позади остался Санта-Крус  -- город на острове  Тенерифе, дома которого
были рассыпаны по берегу бухты. В лучах солнца была видна в зрительную трубу
церковь святого Франциска с колокольней...
     Опять  шум ветра,  плеск  волн  и  быстрый ход. Опять клипер мчался  по
Атлантике  по  всю  мочь  своей парусной  оснастки,  направляясь  к островам
Зеленого Мыса.
     В кубрике было  душно,  и после обеда, когда свободные от вахты матросы
завалились отдыхать на койки, Егор вышел на палубу проветриться.
     Ветер  посвежел, синева  неба  поблекла,  приняла сиреневый  оттенок. У
горизонта появились облака.
     У фальшборта стоял Фред и смотрел на верхние паруса фок-мачты. Потом он
достал  трубку и  стал  набивать  ее коричневым крупным  табаком  из плоской
баночки.
     -- Как ведет  себя испанец? --  вдруг спросил помощник  боцмана.  -- Не
пьет ли вина тайком?
     Егор неопределенно пожал плечами и ответил вполне искренне.
     -- Не знаю. Не видал...
     -- Наверняка  у него припрятано виски или  ром.  От  него вчера  так  и
разило спиртным...  Если  заметишь что,  скажи мне. И  если испанец еще  раз
провинится, капитан велел наказать его. У нас на клипере крепкая дисциплина.
     Егор  не очень охотно кивнул  в  знак того, что все  понял и  не  может
перечить  помощнику  боцмана,  хотя ему и не  хотелось следить за  моряком и
докладывать о нем.
     --  Я видел, ты тогда тоже дрался, -- снисходительно улыбнулся Фред. --
Но быстро ускользнул на койку и потому избежал линька... Лежачего не бьют...
     -- Я не дрался, я их разнимал.
     -- Ну ладно, -- сказал Фред примирительно и отошел, пыхтя трубкой.
     "Почему он вспомнил о  драке с испанцем только  сейчас?"  -- недоумевал
Егор.
     Он посмотрел  на море.  Клипер рассекал волны острым носом, подгоняемый
ветром  прямо в  корму. Ход был хороший, наверное узлов  двенадцать. Волны с
шумом  бежали вдоль бортов, как бы  стремясь обогнать  корабль, но это им не
удавалось,  и  они отставали,  уходили к корме. Вдали  над  водой  пролетела
крупная  птица,  "Неужели берег  близко? -- подумал Егор. -- Далеко  в океан
птицы не залетают..."
     Они  плыли  вдоль  африканского  побережья,  и  земля  была  не так  уж
далеко...
     Егор  вернулся  в  кубрик. Там было жарко  и душно. Майкл  Кэв  спал  в
безрукавке,  сложив руки на груди и посапывая толстым сплюснутым носом. Руки
у него были сильные, мускулистые. Возле лица кружилась муха. Она села Майклу
на нос, и он замотал  головой. Муха не улетала и  так назойливо  крутилась и
садилась ему на лицо, что Майкл открыл глаза.
     -- Не спишь? -- спросил он Егора.
     -- Не хочется...
     -- Ты был на палубе?
     -- На палубе.
     --  Ну что там? --  сонным голосом, лениво спросил  Майкл и полуприкрыл
глаза веками с белесыми ресницами.
     Егор, подумав, все же передал Майклу разговор с Фредом об испанце.
     -- Вряд ли у него есть вино,  -- тихо сказал Майкл. -- Фред на него зря
наговаривает. И  ты  ему  не  вздумай доносить  о  матросах. Нехорошо это --
шпионить за своим же братом.  Будешь наушничать -- моряки тебя изобьют, а то
и за борт выбросят...
     -- Понял. Спасибо за совет. Но я и не собирался наушничать.
     -- То то! А что такое "спасибо"?
     -- Тэнк-ю, -- раздельно выговорил Егор по английски.
     -- Ага, -- сказал Майкл и опять закрыл глаза.
     К  вечеру  25 августа клипер "Поймай  ветер"  прибыл  в Порто-Прайю  на
острове Сантьягу, одном  из островов Зеленого Мыса. Здесь надо было оставить
часть груза.
     На рейде  стояло  несколько  парусников. Дэниэл Кинг  еще на  подходе в
гавань осмотрел их в зрительную трубу и, завидя знакомые очертания "Капитана
Кука", сказал боцману Ли:
     -- "Капитан Кук", как мы и  условились  с Джеймсом, ожидает нас. Станем
на якорь.
     Положив  якорь1,  Кинг  приказал  спустить  шлюпку  и  в  сопровождении
помощника боцмана Фреда отбыл  на "Капитана  Кука", которым управлял  хорошо
знакомый ему Генри Джеймс. _____________
     1 Положить якорь  --  по терминологии старых моряков парусного флота то
же, что и отдать якорь

     Вернулся Кинг часа через два, когда на клипере вечерняя вахта сменилась
первой ночной и груз уже перевезли на берег.
     Стояла душная и темная тропическая ночь. Приходилось только удивляться,
как шлюпка нашла обратный путь. Старший помощник, встречавший Дэниэла Кинга,
светил с борта фонарем, чтобы  капитан нашел трап и благополучно поднялся по
нему.
     После  доброго  ужина и беседы с Джеймсом на борту "Капитана Кука" Книг
был, видимо, в хорошем настроении.
     -- Утром отплываем, -- сказал он. -- На "Куке" все в порядке.
     -- И у нас тоже, сэр, -- сказал старший помощник.

     Рано утром "Поймай ветер" и "Капитан Кук" подняли якоря и снова, как из
Лондона, вышли вместе. Теперь впереди  шел "Поймай ветер", а в кильватере --
его спутник.
     Но  только успели отойти от островов Зеленого  Мыса миль  на пятьдесят,
как ветер ослаб, а затем и вовсе прекратился. Паруса беспомощно обвисли.
     -- Мы  потеряли  северо-восточный пассат,  --  с  досадой  и  некоторой
растерянностью сказал капитан рулевому старшине, стоявшему у штурвала.
     -- Плохи  наши  дела, сэр,  -- ответил  рулевой  старшина. --  Придется
выжидать ветер по меньшей мере несколько дней...
     Егор, который был на палубе и слышал эти слова, пытался понять, как это
можно  "потерять  пассат". Он ведь  ветер,  а  не пуговица  и  не  монета...
"Наверное, так принято говорить", -- решил он.
     Вместе  с потерей северо-восточного  пассата  клипер  потерял и  ход, и
паруса  обвисли, как  крылья подбитой  птицы. "Капитан Кук" до этого недолго
маячил на  горизонте, но потом  оказался  вне  пределов видимости.  Напрасно
Дэниэл Кинг осматривал океанскую ширь в зрительную трубу.
     На  море установился штиль. Вечером  огромное  красное солнце тонуло  в
водах океана. Наступала влажная и душная тропическая ночь. Вахтенные  ходили
по  палубе ощупью. Окружающие предметы можно  было  различать только  вблизи
сигнальных и осветительных фонарей.
     А  утром  --  опять ни  малейшей надежды  на ветер,  снова тягостное  и
напрасное ожидание.
     Моряки изнемогали  от  жары  и влажного  плотного воздуха. Целыми днями
солнце пекло так, что, казалось, из  пазов корпуса вытопится вся смола. Егор
работал на палубе в одной нижней рубахе,  закатав  рукава  и повязав  голову
куском полотна, который ему дал один  из  матросов.  Когда он  внаклонку мыл
палубу, спина горела от солнца, как при близком пожаре.
     Капитан  Кинг  надел белый  полотняный костюм и пробковый  шлем, а  его
помощник щеголял в широкополой шляпе из рисовой  соломы. Все матросы, как  и
Егор, повязали себе на головы шейные платки и разные  тряпки и в башмаках на
босую ногу бродили  по палубе, как сонные мухи. Впору было ходить и босиком,
но палуба была горячей, как раскаленная сковорода.
     Корабль  попал в  зону  экваториальных дрейфовых  течений, и  несколько
суток, почти неуправляемый, плавал у западного африканского побережья. Затем
его подхватило течением, и направление дрейфа изменилось к юго-западу.
     Наконец вступили в полосу юго-восточных пассатов. Почувствовав на лицах
дуновение  ветра,  моряки  стали  выражать  шумный  восторг.  Капитан,  тоже
повеселев,  стал на  свое место и  подал  команду  привести паруса к  ветру.
Матросы тотчас выполнили приказание  с радостью. Рулевой положил руль вправо
и почувствовал сопротивление воды на его лопасти.
     Но ветер  был  пока еще слаб и часто менял направление. Дули утренние и
вечерние  бризы1, и клипер, маневрируя  парусами, очень медленно продвигался
вперед. _____________ 1 Б р и з  -- ветер, дующий  днем с  моря  на  сушу, а
ночью -- наоборот.

     Потом пассат стал устойчивым и довольно сильным. Экипаж, обрасопив2 реи
и приведя все  паруса к  ветру, пошел  в  бейдевинд1  дальше,  курсом на юг.
______________
     2 Брасопить реи -- повернуть реи в горизонтальном направлении с помощью
брасов (тросов).
     1 Идти в бейдевинд -- плыть круто к ветру.

     Наступила пора тропических ливней. Они обрушились на клипер всей мощью.
Если  прежде  матросы  страдали  от  непереносимой  жары,  то теперь  к  ней
прибавилась  непомерно  высокая  влажность. Дождь  заливал палубу,  и  вода,
словно  после   всемирного   потопа,  устремлялась   в  шпигаты2   за  борт.
______________ 2 Шпигаты -- отверстия в фальшборте для стока воды и пропуска
такелажа.

     Вахтенные в дождевиках  еле выстаивали в  мокрой духоте свою смену. Все
люки  были закрыты,  чтобы вода не проникала  внутрь судна,  оставлены  были
только входные для  команды.  Рулевые на корме почти  ничего не видели из-за
плотной стены  дождя.  Когда он  усиливался, ветер  ослабевал, и наоборот...
Паруса потемнели от воды, полотнища  их набухли. Жесткая тяжелая парусина не
слушалась матросских рук. На реи подниматься было опасно и скользко.
     В  довершение   всех   бед  несколько   матросов   заболело.  Появилась
тропическая лихорадка, а у некоторых -- расстройство желудка.
     Больных уносили в корабельный лазарет.
     Лекарь  ежечасно посещал больных,  давал им  советы и лекарства,  запас
которых был очень скуден.
     Капитан запретил матросам ложиться на койки  в мокрой одежде и приказал
во  что  бы то ни стало просушивать ее.  Специальной  сушилки на клипере  не
было,  и  жилые помещения были увешаны  матросским  бельем. Спали  раздетыми
почти догола.
     От лихорадки  лечились  ромом,  но он тоже  плохо  помогал.  Специально
выделенные  из  команды  моряки  по  указанию  боцмана  окуривали  помещения
смоляными факелами,  чтобы "прогнать  болезнь" -- выкурить микробов, которые
завелись  в  сыром  спертом   воздухе.   На  дожде   приходилось   открывать
иллюминаторы, чтобы проветрить  помещение,  и от того  в матросском  кубрике
стало еще более сыро.
     Дождевая вода, просочившись  в парусную кладовую, намочила парусину,  и
она  при  высокой температуре  стала преть.  Это очень обеспокоило капитана.
Вода проникала даже в каюты, и обитатели их не знали, где от нее спасаться.



     Уже   почти   неделю   "Поймай   ветер",  словно   Летучий   Голландец,
корабль-призрак, проклятый богом  и людьми, плыл без  руля и без ветрил  под
проливным дождем. Капитан был зол  и молчалив, он  почти  не показывался  на
палубе. Боцман Ли в накинутом на плечи широком брезентовом плаще с капюшоном
подолгу  неподвижно  стоял  на  баке  и  словно  заклинал Нептуна,  чтобы он
утихомирил  небеса, прекратил плящущий ливень и послал ветер. Двое вахтенных
бесцельно бродили по палубе от кормы до носа и обратно.
     В  душном и  тесном кубрике  команда  изнывала  от  спертого  воздуха и
безделья. Взявшись за карты или  кости, моряки тотчас бросали их, потому что
это  занятие  уже  наскучило до тошноты.  Они стали  рассказывать друг другу
разные страшные истории, от которых мурашки пробегали по спине.
     Моряк  норвежец,  коренастый  рыжеватый  парень   с  пышными  баками  и
татуировкой на волосатой груди, усевшись посреди кубрика, говорил приятелям:
     -- Ей богу, я видел  Клабаутерманна3, как вот сейчас вижу вас! Было это
лет шесть назад. Я тогда  плавал рулевым на бриге "Джон Справедливый". Шли в
Северном море из Копенгагена в Ньюкасл. Стою у штурвала собачью вахту4. Тьма
тьмущая, ни  черта  не  видно... Волны  бьют и  кидают судно  из  стороны  в
сторону, а с неба  сыплется мокрый и липкий снег. Ну вот, я смотрю вперед по
курсу -- и вижу: на шпиле сидит этакое  невеликое существо с садового гнома.
В матросской  робе,  в зюйдвестке.  Волосы и борода белые, а лицо красное...
Что за чертовщина? Я протер глаза: думаю, померещилось. Опять гляжу в нос --
сидит! И рукой мне влево показывает... У меня душа в пятки. А он все машет и
машет рукой  влево. Ну, думаю,  уж  не  сбились  ли  мы с  курса?  Видимости
никакой!  Глянул на компас --  так и есть. Заводит бриг вправо. А там отмель
была, банка... Ну,  я,  конечно,  сразу  повернул штурвал, взял левее румбов
пять. Снова поглядел в нос -- а его нет. Исчез! _______________
     3 Клабаутерманн  -- по  поверьям моряков,  корабельный домовой, доброе,
хотя и несколько ехидное мифическое существо, находящееся обычно под шпилем.
Во время шторма он "несет вахту" на мачте.
     4 Собачья  вахта --  часы перед  рассветом.  Считается  самой  трудной,
потому что во время ее моряка одолевают усталость и сонливость.

     Матросы слушали норвежца и только головами качали да удивлялись.
     Лекарь совершал свой  ежедневный обход, проверял, чисто ли в кубрике  и
проветривается  ли он. Он  всеми  силами  старался  пресечь  распространение
болезни, давал морякам разные советы. Всем членам экипажа ежедневно выдавали
перед  обедом  порцию  рома,  единственное, по  мнению  боцмана Ли, надежное
средство против лихорадки.
     Не  привыкший  к  спиртному, Егор не верил в целительные свойства этого
напитка и отдавал свою манерку Майклу. Тот охотно принимал дар.
     Испанец  не устоял против болезни. Уже несколько дней он метался в жару
и бредил. В лазарете мест не было, и он лежал на своей койке  в нижнем углу,
у входа в  кубрик. Майкл подходил  к нему, садился на  табурет и долго сидел
молча,  ожидая,  когда  больной  очнется.  Странная  дружба  связывала  этих
моряков. Егору было непонятно, почему Майкл и испанец, которого звали Педро,
сильно  повздорив и  подравшись  тогда в Лондоне,  были  неразлучны,  словно
закадычные друзья.
     Когда  Педро приходил в себя, Майкл давал ему воды, заботливо  подтыкал
одеяло и спрашивал:
     -- Ну как, тебе не стало легче?
     Испанец  отрицательно поводил головой. Он  осунулся, продолговатое лицо
стало еще более длинным,  подбородок  заострился,  глаза  горели  нездоровым
блеском.
     Сочувствуя  испанцу, к  койке  больного подходил и Егор и спрашивал, не
требуется ли его помощи. "Хоть бы он поправился поскорее!" -- думал Егор.
     В минуту просветления испанец пожаловался:
     -- Санта  Мария!  Неужели  мне  погибать  у  этих  африканских берегов?
Неужели я не увижу больше свою родную Андалусию?
     -- Успокойся, -- сказал  Майкл. -- Не все погибают от лихорадки. Доктор
тебя поставит на ноги.
     -- Поставит! -- слабо усмехнулся Педро. -- Уже двух мертвецов поставили
в... море... Так будет и со мной.
     Испанец  не  преувеличивал.  Двое  матросов  умерли  от  лихорадки,  их
опустили за борт, завернув в парусину и привязав к ногам чугунные ядра.
     -- Не трусь. Будь мужчиной! -- советовал Майкл.
     Но испанец умер. С ним  поступили так, как он и  предчувствовал. Майкл,
Егор  и еще  два матроса вынесли его труп, завернутый в старую  парусину, на
палубу  и  положили  на  широкую  доску. Майкл  привязал  к ногам  покойника
чугунное  ядро  в сетке. Один  конец  доски  положили на  планширь1,  другой
тихонько  приподняли,  и  тело  моряка   соскользнуло  с  доски  в  океан...
_____________ 1 Планширь -- верхний продольный брус у фальшборта.

     Все  постояли молча с непокрытыми головами и так же  молча  вернулись в
кубрик.
     Майкл долго сидел, сгорбясь и опершись локтями  о  колени.  Егор лег на
койку,  спрятав  лицо в подушку. "Был человек, и нет его, --  думал он. -- И
кто он такой, как жил, о чем мечтал, я ничего не знаю..."
     Ему вдруг стало холодно, и он  с беспокойством  подумал: "Уж не заболел
ли?" Тяжелым  косматым медведем навалился  на него  страх... Он забрался под
одеяло и долго не мог согреться, хотя в кубрике было жарко.
     Потом  Егор  уснул и проспал долго. А когда проснулся, то  почувствовал
себя здоровым,  и ему захотелось есть.  "Слава богу, кажись,  пронесло!"  --
подумал он с облегчением.
     Утром на палубе раздались свистки боцманской дудки и команда:
     -- Все наверх!
     Егор торопливо сошел с койки и бегом бросился на палубу.
     Дождь прекратился. На востоке среди лохматых, словно оборванных облаков
низко над  горизонтом  ослепительно  блеснуло раннее солнце. О борта клипера
непривычно весело плескались  волны.  Ветер  развевал  вымпел на  мачте.  На
мостике капитан Кинг радостно командовал:
     --  Марсовые на марс, марсель ставить! На брамсель! Отдавай! Брам-шкоты
тянуть!
     Матросы с  небывалым  проворством работали с  парусами. Через несколько
минут клипер  вступил под паруса  и,  направляемый  опытной рукой  рулевого,
снова заскользил по гребням волн.
     В первых числах сентября, пройдя остров Сан-Паулу, пересекли экватор.
     Какими  бы ни были трудными  условия  плавания,  сколько бы  корабль ни
дрейфовал, сколько бы жары,  дождей и гроз ни обрушивалось на  него с небес,
широко  раскинувшихся  над неукротимым океаном,  ни одно  судно, переходящее
экватор, не могло отступить от древней традиции.
     "У иностранных  мореплавателей  есть обыкновение совершать при переходе
через экватор некоторый  смешной  обряд, издавна  введенный и  по  сие время
наблюдаемый на английских, французских и голландских судах, -- писал в своем
дневнике русский мореплаватель Василий  Головнин. -- Оный состоит в том, что
все  те,  которые  в первый раз  проходят экватор,  должны богу морей (коего
обыкновенное местопребывание полагать должно  на самой  границе северного  и
южного полушария) приносить некоторую дань, обмывшись прежде в морской воде.
     На английских военных кораблях обряд сей иногда  отправляется с большой
церемонией и парадом, к которому за несколько дней начинают приготовляться".
     "Поймай  ветер"  не  был  военным кораблем, но  разве  мог капитан Кинг
отступить от этой традиции!
     О церемонии  на экваторе  Егор  слыхивал  от  Акиндина. Тот весьма живо
рассказывал, как  моряки встречали Нептуна, отвечали на его вопросы, а потом
принимали  обряд купания.  Но  рассказы рассказами, а увидеть своими глазами
праздник Нептуна -- дело другое.
     Когда клипер перед вечером приблизился к нулевой параллели, все матросы
высыпали на  палубу.  Из  фор-люка  вышли ряженые:  долгобородый  'Нептун  с
трезубцем  в   мишурной  блестящей  короне,  его   "супруга"  Амфитридита  с
распущенными  льняными  волосами,  тоже в  короне,  в  длинной  белой ночной
рубашке, из-под которой  виднелись  волосатые сильные икры  дюжего  матроса.
Вместе с ними  взошел  на  бак  их  "сын"  Тритон,  облаченный в зеленоватый
чешуйчатый   наряд.   Их  сопровождала   свита  из   нескольких   полуголых,
разрисованных татуировкой моряков.
     Егор,  усиленно  работая  локтями,  пробился  сквозь  толпу  поближе  к
процессии.
     На баке Нептун с завидной ловкостью, закинув бороду на плечо, спустился
с носа корабля по канату почти к самой воде и крикнул в рупор:
     -- На корабле -- хэлло!
     Капитан Кинг со шканцев звонко ответствовал:
     -- По ответе -- хэлло!
     -- Какой корабль? -- кричал Нептун.
     -- Клипер "Поймай ветер" Британской Ост-Индской компании! -- последовал
ответ.
     -- Кто капитан!
     -- Дэниэл Кинг!
     -- Откуда идете?
     -- Из Англии.
     -- Куда идете?
     -- В Тайваньский пролив!
     -- Есть ли у вас такие, кто впервые проходит экватор?
     -- Имеются!
     Нептун завопил:
     -- Ложись в дрейф!
     Выполняя его приказ, капитан тотчас скомандовал:
     -- Грот-марсель на стеньгу!
     Команду выполнять  было не обязательно.  Важно соблюсти ритуал.  Клипер
продолжал идти своим курсом.
     Нептун поднялся на бак, сел  в приготовленную  для  него колесницу и  в
окружении свиты покатил по шкафуту на шканцы.
     Матросы расступались перед ним.
     Колесницу  везли четверо  полуголых  чудовищ  с  распущенными  космами,
разрисованных разными красками от головы до  пояса. Небольшой  оркестр игрой
на флейтах и английских рожках сопровождал шествие.
     На шканцах капитан подал Нептуну заранее приготовленный список тех, кто
впервые проходил  экватор. Вся процессия направилась со  шканцев на середину
палубы. Там царедворцы  Нептуна  мигом  поставили  невесть  откуда взявшуюся
широкую бочку  с  забортной водой  и положили на  нее доску. Нептун, огладив
бороду, начал выкликать по списку:
     -- Сэр Дэвид Эванс!
     Перечень фамилий  шел  по  рангам.  Дэвид  Эванс  --  старший  помощник
капитана. Он плавал по северным морям шесть лет,  но  переходить экватор ему
еще не доводилось. Матросы, повернув головы, с любопытством ждали, что будет
делать  Эванс,  строгий,  внушительного  вида  их  начальник,  которого  они
побаивались не меньше капитана.
     За старшего помощника ответил боцман Ли:
     --  Сэр  Дэвид Эванс приветствует морского владыку  и сообщает,  что не
может  участвовать  в  церемонии  по  домашним обстоятельствам:  у него жена
родила двух детей...
     Матросы грохнули хохотом. Нептун, насупив седые брови, ответствовал:
     -- Причина не принимается во внимание. Надо было миссис -- Эванс родить
сразу четырех детей. Сэр Дэвид Эванс, прошу Вас на бочку!
     Палуба сотрясалась от громкого смеха.
     Снова заговорил боцман Ли:
     -- Сэр Дэвид Эванс шлет вам в качестве извинения бутылку джина!
     Боцман передал бутылку. Нептуну. Тот умиротворенно провозгласил:
     -- Извинение сэра Эванса принимается. Следующий...
     Следующим  был юнга -- камбузник  Фишер. Под смех и шутки его вытолкали
из толпы, и он стал перед "грозой морей".
     -- Юнга Уильям Фишер, на бочку!
     -- Я не могу на бочку... -- пролепетал юнга.
     -- Почему? -- взревел Нептун, напуская на него страху.
     --  У  него  на  ягодице  вскочил  нарыв, который  боится  воды!  --  с
готовностью пояснили из толпы моряков. Опять раздался  дружный смех.  Нептун
дал знак своим спутникам и те без лишних слов  схватили Фишера, завязали ему
глаза и посадили на доску, положенную  на края бочки.  Один из  свиты  мигом
намазал  ему  подбородок  смолой  и  стал  "брить"  его  огромной деревянной
бритвой. Но тут  кто-то ловко выбил доску из-под Фишера,  и он провалился  в
воду.
     Едва юнга выкарабкался оттуда,  как его со всех сторон окатили водой из
ведер...
     -- Готов! -- крикнул "царедворец" Нептуна. -- Кто следующий?
     -- Джордж Пойндексер! -- сказал Нептун.
     -- Я  проходил  экватор!  --  решил  схитрить  Егор  и  попытался  было
спрятаться за спины матросов.
     -- Врет!
     -- Давай его сюда! За вранье надо его хорошенько побрить.
     Егора  схватили  дюжие руки, завязали ему  глаза,  усадили  на доску  и
намазали  подбородок и щеки пахучей смолой. Доска как бы сама собой вылетела
из-под  него,  и он тоже  провалился в  соленую воду. Выкарабкался,  сдернул
повязку,  стал  было подтягивать мокрые штаны, но его опять окатили водой из
нескольких ведер сразу.
     -- Хорош!
     Обижаться на такое бесцеремонное обращение  не  приходилось.  Всем было
весело, и Егору пришлось  веселиться, мокрому с головы до  ног, с вымазанным
смолой лицом.
     К нему протиснулся Майкл, положил широкую ручищу ему на плечо.
     --  Поздравляю!  -- захохотал он.  -- Что  же ты,  не мог откупиться от
Нептуна бутылкой виски?
     -- Да где ее взять-то? -- рассмеялся Егор.
     -- Ну, ничего, ничего, это полезно, -- снисходительно сказал Майкл.
     Пройдя экватор, клипер взял направление строго  на юг и, оставив справа
Фернанду-ди-Норонья, что располагался в сотне  с небольшим миль  от  берегов
Бразилии,  сравнительно  благополучно  миновал Конские широты1 и повернул на
юго-восток, к островам Тристан-да-Кунья. Обогнув  эти острова с юга, "Поймай
ветер" направился к мысу Доброй Надежды. _______________
     1 Конские  широты -- субтропические  широты по обе стороны  экватора (с
30ь  до 35ь на  север  и юг),  где преобладают слабые ветры  и  штили. Часто
парусники подолгу задерживались здесь, и если в трюмах находились лошади, то
из-за недостатка корма и пресной воды они погибали. Отсюда и название.



     Расстояние от  островов Тристан-да-Кунья до мыса  Доброй Надежды клипер
прошел   за  четверо  суток.  Во  второй  половине   дня  10  октября  перед
мореплавателями предстала во всем своем великолепии гора с широкой и плоской
вершиной, напоминающей издали  ровную  поверхность стола. Отсюда  и название
горы  --  Столовая.  Солнце  вовсю сияло  с чистого синего  неба  и рельефно
высвечивало все крутизны, небольшие  возвышенности и неровности  на вершинах
соседних гор. Тени были резкими, изломанными и глубокими.
     По имени горы западный берег  мыса и залив назывались тоже Столовыми. У
подножия  плоской  горы  на   отлогом  берегу  раскинулся  город  Капштадт2.
____________ 2 Ныне -- Кейптаун.

     Столовый залив был открыт прямо в океан всем ветрам и  штормам. Зимними
месяцами на мысе Доброй Надежды считаются вторая половина апреля, май, июнь,
июль,  август, сентябрь или его половина. На море  в  это  время преобладают
северо-западные  ветра.  Они  приносят шторма, а  иногда  и  настоящие бури.
Голландская  Ост-Индская компания  запрещала  своим кораблям  в  эти  месяцы
стоянку в Столовом заливе, и они переходили  в  Симансов  залив на восточной
стороне мыса.
     А летом  здесь дули постоянные  ветры  с берега, с гор. Они были опасны
для  мачт  и стеньг кораблей,  стоявших в гавани. Иной раз  ветры  с вершины
Столовой горы срывали корабли с якорей и уносили их в  море... Жители города
закрывали ставнями  окна, обращенные  к  ветру, который гнал  мелкие камни и
вырывал с корнями деревья.
     Капитан Кинг не стал заходить в Симансов залив, а решил, положившись на
прочность якорных цепей, поставить клипер в Столовой бухте.
     Отдать   якорь   у  мыса  Доброй   Надежды   Дэниэла   Кинга  вынуждала
необходимость.  После  плавания  в тропиках под ливнями  надо было  привести
корабль в порядок, просушить помещения, одежду, запасную парусину, пополнить
запасы  воды  и продовольствия, а если  представится  возможность,  нанять в
команду матросов взамен тех, кого в тропических широтах унесла лихорадка...
     Более двух месяцев пути от Лондона до  мыса Доброй Надежды  моряки были
без  берега  и стали, по выражению боцмана  Ли, "дичать". Все очень  устали,
многих   охватывало   раздражение,   а   порой   --   беспричинная   злобная
вспыльчивость.
     Два дня экипаж занимался приборкой на корабле, просушкой кают, кубрика,
деков,  одежды,  коек  и  парусов. Этому способствовала  отличная  погода  и
южноафриканское щедрое солнце.
     Старший помощник  капитана  Эванс  тем временем  отправился  к  местным
купцам договариваться о поставках продуктов,  в  особенности свежего  мяса и
зелени, а капитан Кинг нанес визит губернатору.
     Когда  все на корабле было приведено  в порядок, капитан отпустил часть
команды на берег. Егор и Майкл пошли в Капштадт вместе.
     Улицы в городе были  прямые и пересекались перпендикулярно. По сторонам
их были посажены дубы. Они  теперь разрослись  и давали густую широкую тень.
Кое-где вдоль  улиц прорыты каналы, но  сейчас они  стояли  сухими.  Дома  в
Капштадте кирпичные, двух-трехэтажные, покрашены  желтой, зеленой или серой,
под  цвет  гранита,  краской.  Некоторые  ослепительно  сверкали   побелкой.
Смотреть на них было больно глазам.
     По краям плоских крыш установлены парапеты, по углам  -- лепные статуи,
вазы и прочие украшения.
     Аккуратные голландцы, служащие и купцы  Ост-Индской компании  содержали
свои  особнячки и  дворы  перед ними  в безукоризненной  чистоте.  С  лепных
балконов на  шумные толпы  проходивших мимо матросов с любопытством смотрели
горожане.  Среди  них  можно  было  приметить  и  миловидные  женские  лица,
затененные полями шляпок.
     Майкл сразу же хотел  податься в кабачок или таверну, где бы можно было
выпить. Егор стал его отговаривать:
     --    Какой   толк   в    вине?    --    говорил    он   на   смешанном
"архангельско-лондонском  диалекте".  --  Лучше походим по городу, поглядим,
как тут живут.
     Майкл поморщился, повздыхал, но уступил просьбе молодого товарища.  Они
долго  бродили  по  улицам, пока англичанину не  стало  муторно от вида этих
аккуратных домов, редких прохожих и Столовой горы на заднем плане.
     --  Все  одно  и  то  же,  --  сказал он ворчливо. --  Дома чистенькие,
прилизанные;  леди  высовывают свои носики в окна, старухи  с балконов тянут
шеи... Глазеют на нас,  как на каких-нибудь  полинезийцев. Пошли в кабак,  у
меня внутри все перегорело...
     Егор,   скрепя  сердце,  согласился  --  они  обещали  друг  другу   не
разлучаться на берегу.
     В  районе гавани на берегу залива стояли магазины Голландской компании,
называемые   также  королевскими  магазинами.  В  них   хранились   казенное
снаряжение  и съестные припасы. Среди  построек  Майкл  безошибочным  чутьем
разыскал  подходящее  злачное  место  под вывеской  "Веселый отдых",  и  они
спустились по каменным ступеням в кабачок.
     Все  столы  были  заняты  подгулявшими  матросами  с  клипера  и других
кораблей, находившихся в гавани. Сизыми облаками  плавал табачный дым, пахло
спиртным, потом и еще какой-то прелью.  Майкл  нашел-таки  место у столика в
углу,  и они пристроились  к компании голландских матросов. Майкл  сходил  к
стойке  и принес  кувшин  с  ромом,  два  стакана  и большой  кусок  жареной
баранины. Он налил напитка себе и Егору. Егор отпил глоток и поморщился.
     -- Больше не хочу. Пей сам, -- сказал он.
     Майкл  с видимым  удовольствием осушил свой  стакан  до дна. Они  стали
закусывать жареным  мясом. Голландцы  пытались с  ними  заговорить, но Майкл
только  мычал и  мотал  головой: дескать, не  понимаю, отстаньте. Голландцы,
степенные,  спокойные  на  вид  парни в  одинаковых матросских  блузах  и  с
одинаковыми зелеными шейными платками, оставили Майкла в покое и  продолжали
беседовать  меж собой.  Майкл  впитывал ром, как воду сухая губка.  Он хотел
было  еще  сходить  к  стойке   и  наполнить  кувшин,  но  Егор   решительно
воспротивился:
     -- Хватит. Пойдем.  А то мне придется тебя тащить на  себе. Да и боцман
будет ругаться...
     Майкл посмотрел на него повеселевшими блестящими глазами и попросил:
     -- Ну, еще немножко...
     -- Довольно. Идем, -- Егор поднялся.
     Майкл неожиданно  согласился, тоже  встал из-за  стола  и направился  к
выходу.
     В укромном месте,  в тени раскидистого дерева стояла каменная скамья, и
они  сели отдохнуть.  Было  непривычно  тихо и  спокойно.  В листьях  дерева
трепыхалась какая-то птаха. Егор думал: "Вон куда  меня занесло! Аж на самый
юг Африки. Думал ли, гадал ли сюда попасть!.."
     Майкл сказал:
     -- Хорошо на берегу. Зачем мы с тобой плаваем?
     -- А мне все кажется, что под ногами качается палуба.
     -- Что? -- переспросил Майкл. Егор стал переступать с ноги на ногу, как
при шторме в море.
     --  А! -- рассмеялся Майкл. -- Палуба качается... Это с непривычки.  Ты
совсем  мало плавал. Ты  --  хороший  парень. Не пьешь вина, наверное,  и  с
женщинами не имел дела...
     -- Рано мне этим заниматься, -- ответил Егор.
     -- Дома, наверное, у тебя осталась девушка?
     -- Осталась.
     -- Как ее зовут?
     -- Катя.
     -- Кэт... -- повторил Майкл и вдруг спросил:
     -- А ты видал танец живота?
     -- Нет, не видал.
     -- Пойдем, поглядим. Тут должен быть кабак с увеселениями. Танец живота
-- это забавно!
     Егор  согласился поискать заведение, где  исполняют  танец  живота. Его
разбирало любопытство.
     Остаток  дня  они  бродили  по  Капштадту, -- видели  магазины, пивные,
таверны, церковь,  казенные учреждения,  таможню, местный  клуб, но кабачка,
где бы  исполнялся  танец живота, найти не могли.  Майкл стал  спрашивать  у
прохожих, где  исполняется  такой танец,  но те  в  ответ только  недоуменно
пожимали плечами или смеялись, думая, что этот английский моряк шутит.
     Майкл вдруг остановился и, рассмеявшись, покачал головой:
     --  А,  вспомнил! Не тут мы  ищем. Танец  живота  исполняют  мулатки на
Сэндвичевых островах, что на Тихом океане!..
     -- Ну это слишком далеко, -- протянул Егор. И вдруг забеспокоился: пора
на Корабль.
     Майкл  глянул  на  солнце,  готовое  вот-вот  опуститься   за  горы,  и
согласился.
     -- Пора. Только зайдем в тот кабачок. Я прихвачу с собой бутылку.
     Когда они вернулись  на борт  клипера,  у  трапа стоял помощник боцмана
Фред и проверял матросов,  возвращающихся с берега. Посмеиваясь и подшучивая
над  ними,  Фред  нащупал  в  кармане  Майкла бутылку с ромом, вытащил  ее и
выбросил за борт.
     -- Капитан запретил приносить спиртное, -- сказал он.
     Майкл стал отчаянно ругаться и полез  было на Фреда с  кулаками, но тот
дал ему затрещину и матросу пришлось ретироваться в кубрик.
     Там Майкл лег на койку и тоскливо произнес:
     -- Вот и погуляли...
     -- Хорошо погуляли, -- сказал Егор. -- Поглядели город и себя показали.
     -- Ты доволен? -- спросил Майкл.
     Егор утвердительно кивнул.
     -- Ну раз ты доволен, тогда ладно. Главное -- чтобы ты остался доволен.
А я-то видал  всякое... Он повернулся на правый бок и захрапел. Когда пришло
время ужина, Майкл был уже почти совсем трезв, чему Егор искренне радовался:
обошлось без скандала и драки.

     Вечером  Егор  вышел на палубу и посмотрел на  город, раскинувшийся  на
берегу бухты.
     Загорались  в  домах  огни,  с  каждой  минутой  их  все  прибавлялось.
Появились  красноватые  светляки  уличных  фонарей.  На  юго-западе из  волн
всплыла  луна. Круглым голубоватым диском она медленно  стала подниматься. И
так  же  постепенно  вокруг   луны  и  дальше,  в  бархатной  синеве   стали
прорезываться крупные звезды. Они не были такими, как на  Севере. Егор искал
Большую Медведицу, но почему-то не находил ее. Непонятные южные звезды...
     На баке матросы пели под гитару:

                             Мой дом стоит на берегу
                             Бристольского залива,
                             Но без тебя я не могу,
                             Но без тебя я не могу
                             Жить в доме том счастливо.

                             Ты говорила мне не раз,
                             Что жить со мной согласна.
                             Но каждый день
                             И каждый час
                             Я жду тебя напрасно.
                             О, моя Дж-е-ейн!

     Егор плохо понимал слова песни, исполнявшейся по-английски, но была она
так  напевна  и  трогательна, что ему  невольно взгрустнулось. Ведь и у этих
моряков, наверное, остались дома жены или любимые  девушки,  так же, как и у
него осталась на берегу Северной Двины светлоглазая Катя, лоцманская дочь...
     Но ведь  если  бы Егор не ушел из дому  и не  пустился во  все  тяжкие,
странствуя по океану, -- увидел ли  бы он  еще когда-нибудь  эту южную синюю
ночь, это бархатно-глубокое небо в крупных звездах и большую, чуточку словно
подтаявшую  с одного бока  луну;  услышал ли бы вечернюю песенку  моряков  с
клипера "Поймай ветер"?



     Море  зовет  каждого  по-своему.  Но в  этом  вечном  зове, на  который
непременно  откликаются  отчаянные   и   самозабвенные  сердца  прирожденных
землепроходцев-путешественников или просто мечтателей, романтиков-бродяг или
даже  сомнительных  авантюристов,  --  для  всех  есть  общее:   неукротимое
стремление узнать незнаемое, повидать  невиданное, испытать себя в  трудном,
рискованном  деле. Так,  наверное,  было и  с  этими  моряками,  которые шли
плавать не только ради заработка, а из других, более высоких побуждений.
     Этому   зову    одинаково   повинуются   сердца    и   умы   знаменитых
капитанов-первооткрывателей и простых  матросов, для  которых свист ветра на
салинге звучит музыкой.
     Для одних  море -- средство наживы. Таковы корсары знаменитого Дрейка и
других  флибустьеров,  каперские  набеги  которых  были  узаконены  восковой
печатью  на разрешительных грамотах королей и королев, принимавших участие в
доле  добычи.  Для  других  оно --  объект великих  географических открытий.
Таковы  хладнокровные и  отважные русские капитаны  Лисянский и Крузенштерн,
расчетливый и  обстоятельный француз Луи де Бугенвиль, горячий и решительный
англичанин Джеме Кук и еще множество великих и  не столь великих,  но смелых
людей, проложивших свой фарватер к неведомым материкам и островам.
     Имена очень многих  из  них навечно запечатлены  на морских  картах и в
лоциях.   Даже  имя   Дрейка,  который   был  не  только   пиратом,   но   и
путешественником, и после Магеллана первый обошел вокруг света, носит пролив
между мысом Горн в Южной Америке и  Антарктическим полуостровом. Его корабль
с "Веселым  Рожерсом" на грот-мачте впервые в  истории мореплавания  вошел в
этот пролив.
     Судьба морей и океанов столь же сложна и труднопостижима, как судьба  и
всей Земли с разноязыкими, разноплеменными народами, возросшими под добрым и
всемогущим Солнцем. Сложны и извилисты судьбы моряков-скитальцев, бороздящих
океаны и стремящихся поймать ветер  своими многоярусными  широкими парусами,
готовых в  трудный час  смело  идти  навстречу  опасности или  так или иначе
обмануть судьбу-злодейку, которая была так несправедлива к ним на берегу...



     К борту  клипера подвалила  шлюпка,  и  вахтенный  начальник,  помощник
капитана  Эванс, подошел и стал наблюдать  за  высадкой матросов. Сначала по
трапу поднялся один из  команды клипера,  а за  ним, подбодряемый  тычками и
сочной  руганью боцмана  Ли, карабкался пьяный незнакомый моряк. Приходилось
только  удивляться, как он не сорвался с  веревочной лестницы с деревянными,
вплетенными в нее перекладинами. Следом стал влезать другой, еще пьянее.  Он
все  что-то бормотал, и отлягивался ногой от боцмана, который подсаживал его
обеими руками  сзади.  Матрос  беспричинно  смеялся и повторял  только  одно
слово: "Компоте... компоте..." Моряки с клипера, сидевшие в шлюпке, хохотали
и кричали: "Будет тебе компоте!".
     В шлюпке на днище  лежал еще  один  моряк, мертвецки  пьяный, С корабля
спустили  веревочный  конец  с  петлей-удавкой,  надели  петлю  на  туловище
пьяного, пропустили ее под мышки и так, на веревке подняли на борт.
     Остальные убрали шлюпку. Боцман Ли доложил Эвансу:
     -- Сэр, только трое. Больше заарканить не удалось.
     -- Спрячьте их в трюм, -- приказал Эванс. -- Кто они?
     -- Двое --  голландцы с "Олбани", а  тот, что  пьян  в  стельку, --  из
бродяжек. Он плавал, как говорил нам, двенадцать лет, потом  отстал от судна
и перебивается в Капштадте без гроша целый месяц.
     --  Проспятся  --  будут  работать  как  миленькие. Куда им деться?  --
Вахтенный  сдержанно  рассмеялся.  --  Однако  голландское  судно  стоит  на
рейде... Искать будут.
     --  Я спрячу так, что  с  фонарем  не  найдешь, -- сказал боцман. -- Ну
ладно, действуй.
     На рассвете  к  борту подошел вельбот с голландского корабля. Вахтенный
спросил,  кто они  такие  и  что  им  надо.  С вельбота  ответили,  что  для
переговоров с  капитаном  клипера  прибыл помощник  капитана  с голландского
торгового  судна "Олбани" и попросили трап. Трап  подали, и на борт поднялся
пожилой голландец в зюйдвестке.
     -- Мы выходим в море, но у  нас не хватает двух матросов, -- сказал он.
-- По справкам, которые  я навел в порту, наших людей подпоили и увезли ваши
люди, сэр! Капитан "Олбани" требует вернуть их.
     -- На борту клипера  нет ни  одного  постороннего человека, --  ответил
помощник Кинга. -- Уверяю вас!
     --  Но  мы имеем точные  сведения, -- настаивал голландец. --  Если  не
вернете тотчас матросов, я доложу коменданту порта.
     -- Как хотите, но я говорю сущую правду. Гуд бай!
     Голландец,  постояв  у фальшборта  и  поколебавшись, стал спускаться  в
шлюпку. Оттуда он крикнул:
     -- Я еду к коменданту!
     Вахтенный с клипера небрежно махнул рукой.

     С восходом солнца "Поймай ветер" поднял все паруса и при утреннем бризе
вышел из гавани.
     Вскоре  он  миновал  20-й  меридиан, перевалив  условную  границу между
Атлантическим и Индийским океанами. Он направлялся теперь в  Зондский пролив
между островами Суматра и Ява.
     На траверзе  Порт-Элизабет моряки клипера "Поймай ветер" увидели паруса
идущего  впереди  "Капитана  Кука".  Почти вся  команда высыпала на  палубу.
Капитан Кинг приказал дать выстрел  под ветер1 из  сигнальной пушки. Выстрел
прогремел. Через несколько минут донесся ответный выстрел с клипера "Капитан
Кук".  На нем  уменьшили  парусность,  и вскоре  клипера поравнялись  друг с
другом. Генри  Джеймс  сообщил через  сигнальщика, что он не стал заходить в
Капштадт, потому что воды и продовольствия у него в достатке. _____________
     1  Выстрелить  на  море  из  пушки  под  ветер  --  значит  говорить  с
находящимся в виду  другим судном по-дружески. Выстрел против ветра означает
намерение силой остановить судно, если оно не остановится само.

     Пожелав друг другу счастливого плавания, корабли продолжали свой путь в
Индийский  океан. Подгоняемые  течением западных ветров,  они  опять утеряли
друг друга из вида.
     Много сотен миль еще  пройдут клипера по Индийскому океану, Яванскому и
Южно-Китайскому морям,  прежде чем достигнут порта назначения  в Тайваньском
проливе, доставив туда грузы Британской Ост-Индской компании.





     История  знает  много войн на море  и  на  суше, причиной  которых была
борьба  морских  держав  за  колониальное  господство.  Известны,  например,
опиумные войны в Китае. Они начались в тот период,  когда Ланкашир был готов
наводнить эту  страну  дешевыми хлопчатобумажными  товарами, так  же, как он
наводнил ими Индию.  Война велась под предлогом заставить  китайцев покупать
индийский опиум, а на самом деле -- чтобы сломать препятствия для свободного
экспорта британских товаров. В результате первой  опиумной войны Гонконг был
аннексирован, и для британских торговых судов было открыто  пять "договорных
пунктов".
     Еще  раньше была война "из-за  уха Дженкинса". Она началась в тридцатые
годы восемнадцатого столетия, и формальным поводом к  ней послужили действия
испанского капитана,  якобы  отрезавшего ухо  английскому моряку  Дженкинсу.
Хотя упомянутый Дженкинс и  пострадал, однако  его ухо было ни при чем:  эта
англо-испанская  война  велась  за   возможность  для   Англии  торговать  с
испанскими колониями. Окончилась она в 1739 году.
     Было много и  других  войн  по более серьезным поводам, однако все  они
преследовали   одну  цель:   завладеть   рынками  сбыта  для   развивающейся
промышленности и обеспечить метрополии колониальными товарами и сырьем.
     Внедрение  в  колонии  шло  и другим, более  "мирным" путем.  Но мирным
относительно.  Если не  сражались между собой флоты  или  эскадры враждующих
государств, то пушки  гремели  все  равно в  иных местах. Купеческие корабли
были таковыми  лишь  наполовину.  У  них  хватало  и  оружия,  и,  достигнув
каких-либо островов  в океане на востоке, капитаны наводили страх на местных
жителей  ружейной  и  орудийной   пальбой,   принуждая  к  безропотному   их
повиновению  испанской,   британской  или  португальской  коронам.  Туземные
короли,   не   искушенные   в  торговых   операциях,   заключали   сделки  с
колонизаторами на смехотворно неравных условиях. За какую-нибудь пару старых
ружей и мишурные украшения для жен племенных  вождей пришельцы "покупали" на
островах  земли, строили  форты  и  фактории,  оставляли своих  миссионеров,
призванных  обращать туземцев  в европейскую веру, и отплывали,  нагруженные
богатой добычей.
     В  те  давние  времена в Европе держался устойчивый спрос на  восточные
пряности: черный и красный перец, лавровый  лист, гвоздику, мускатный орех и
другие.  Цена на них была  высока, потому что привозились они издалека -- из
Ост-Индии.
     Поставщиками пряностей вначале были португальцы,  затем их вытеснили  с
этого рынка  голландцы.  Монополия  голландцев  на  торговлю  в  этой  сфере
раздражала англичан. Им хотелось найти свободный доступ к такому прибыльному
рынку.
     Первым английским моряком, который обогнул мыс Доброй Надежды  и достиг
в 1592 году Ост-Индии был Джеме Ланкастер.
     В  конце  1600  года  в  Лондоне  была  создана  Британская Ост-Индская
компания, и  Ланкастер вторично пошел в Ост-Индию с флотом из пяти кораблей.
Возвратился он оттуда с богатым грузом пряностей  и принес компании солидные
прибыли.
     Пожалуй, с этого момента и началось процветание  Британской Ост-Индской
компании, которая постепенно монополизировала торговлю с  Востоком.  Большая
часть  доходов компании состояла из прибылей, получаемых от продажи в Англии
экзотических продуктов Востока.
     С  каждым   годом  компания  становилась  все  более  могущественной  и
расширяла  мореходство  и торговлю  до тех  пор,  пока  в 1812  году не была
отменена ее  монополия.  После 1813 года Британская Ост-Индская  компания  в
течение  двадцати  лет  безраздельно  владела  чайными  рынками  и  ежегодно
продавала чая на сумму около четырех миллионов фунтов  стерлингов  по ценам,
вдвое превышающим закупочные.
     От этой компании и пришли в Китай с грузом  промышленных товаров клипер
"Поймай ветер"  и  "Капитан  Кук",  завершив наконец  многодневный  путь  по
Атлантическому и Индийскому океанам.
     Сдав  представителям  компании привезенные  из Англии  товары  и грузы,
клиперы  стали  готовиться  под  погрузку.  Матросы  вычистили,  проветрили,
просушили  трюмы,  чтобы  принять в них черный байховый чай. Правда, на этот
раз не  первого  урожая, который  собирался  в  апреле-мае. Но  все  равно в
качестве чая  ни у кого  сомнений не  было.  Капитан  Кинг сам распробовал и
оценил его высокие свойства за чаепитием в кают-компании накануне отплытия и
гонок на обратном пути.
     В чайных гонках  должны  были участвовать три клипера:  "Поймай ветер",
"Капитан  Кук" и "Меченый Мавр", который вышел в Китай из  Ливерпуля неделей
раньше  двух первых.  Теперь  он также готовился  в  обратный путь.  Все эти
корабли шли  в Англию с грузом чая для Британской Ост-Индской компании.  Они
были  однотипны   по  своему  устройству,  имели  приблизительно  одинаковую
грузоподъемность  --  до  девятисот  регистровых  тонн  каждый  --  и  могли
развивать скорость при попутном ветре до восемнадцати узлов.
     Во время  гонок капитанам предоставлялась полная  свобода действий, они
были вольны в выборе курса, в заходах в порты. Важен был конечный результат:
кто первым придет  в Лондон  и ошвартуется у причала.  Капитану  победившего
клипера назначался приз -- пятьдесят фунтов стерлингов золотом.
     Корабли  грузились  в одно  время.  К  борту  клипера  "Поймай  ветер",
стоявшего на рейде, подходили  лихтеры с чаем, упакованным в фанерные ящики,
обитые жестью по углам. Груз принимали на палубу и  опускали в трюм. Матросы
укладывали его там под присмотром первого помощника капитана Эванса.
     Погрузка  шла днем  и ночью,  и когда,  наконец,  трюмы были заполнены,
Дэниэл  Кинг  приказал  готовиться к отплытию. Однако  из-за большой  осадки
корабль мог выбраться из устья только  с приливом и пришлось ждать, когда он
начнется.
     Наконец  после полудня в реку хлынули морские коды, и к клиперу подошел
небольшой  буксир-паровичок.  С  него  подали  буксировочный трос. Паровичок
запыхтел, зашлепал по воде плицами колес и натянул канат. На клипере подняли
якорь,  и буксир,  подрагивая корпусом  от чрезмерных  усилий,  выпуская  из
высокой  трубы  кольца дыма, медленно двинулся  вниз по реке,  таща за собой
парусник.
     Правила гонок не устанавливали точного  времени выхода в  море. Поэтому
капитаны стремились как можно  скорее покончить с погрузкой и покинуть порт.
Как ни торопил  Кинг  грузчиков, "Поймай ветер" выходил вторым: его опередил
"Меченый Мавр".
     ...Буксир еле справлялся с быстрым приливным  течением.  Капитан  Кинг,
стоя  на баке,  нетерпеливо поглядывал  вперед и  поднимал  руку,  помахивая
сжатым кулаком. Трудно  сказать,  действовал  ли  на  команду  буксира  этот
красноречивый жест, но кольца дыма  из трубы  буксира  стали вылетать чаще и
скорости как будто прибавилось.
     Егору  все это  было в диковинку. Он  стоял на палубе рядом с Майклом и
смотрел, как слабосильный паровичок буксировал клипер.
     Лотовый в носу кричал:
     -- Пять саженей!.. Пять с половиной!
     Капитан оборачивался к нему и что-то  спрашивал.  Лотовый снова и снова
бросал свинцовый груз за борт и выбирал лотлинь.
     -- Шесть саженей  и четыре  фута!1 --  докладывал он. _____________ 1 1
фут -- 0,3048 метра.

     Прилив поднял уровень воды в реке почти на треть.
     --  Ну, скоро  начнется адская работа!  -- сказал  Майкл.  -- Готовься,
Джордж...
     -- Да я-то готов, -- ответил Егор. -- Пошлют ли меня на мачты?
     -- Пошлют, -- со спокойной уверенностью отозвался Майкл.
     Паровичок  вдруг пошел  очень медленно, он больше не мог справляться  с
приливным течением.  Буксирный канат  совсем  ослаб, сильно  провис в  воду.
Корабль вместе с паровичком начало относить назад, и Дэниэл Кинг раздраженно
скомандовал:
     -- Отдать якорь!
     Загремела  ручная  лебедка,   якорь  погрузился   на   дно,   и  клипер
остановился.  Его  корма  сразу  развернулась  по течению. Буксир подошел и,
чтобы его не относило течением, виновато прижался к борту клипера.
     Так шли  около  двух  часов.  Кинг ходил  по палубе  злой и раздраженно
кричал на вахтенных, придираясь ко всяким  мелочам. Моряки,  находившиеся на
палубе без дела, поспешно прятались от него.
     -- Дьявольское  течение! -- сказал Кинг боцману Ли.  --  Этот тщедушный
буксиришко крепко подвел нас. "Меченый Мавр" наверняка уж поднял паруса!  Мы
потеряем по меньшей мере полсуток, пока тут барахтаемся!..
     Боцман  с  кислой  миной  на чернобородом загорелом  лице  сочувственно
кивал:
     -- Увы, сэр!
     Наконец  течение ослабло,  это  было  заметно по  тому,  как за  бортом
проносило лот. Лотовый доложил:
     -- Течение слабеет!
     Капитан, перевесившись через планширь, кричал на буксир:
     -- Какого дьявола стоим? Неужели вам и теперь не подняться?
     Буксир  словно  нехотя  оторвался от  борта клипера  и  опять запыхтел,
зашлепал  колесами по  воде. Он с видимым усилием стал натягивать  провисший
трос. На  клипере подняли якорь, и корабль  медленно, словно большой дог  на
поводке, потянулся за крошечным суденышком дальше.
     В воды пролива выбрались только к вечеру. Буксир, дав прощальный гудок,
с видимым облегчением повернул обратно. Капитан Кинг принялся за дело:
     -- Марсовые на марс марсель  ставить! Отдава-а-ай! Марса-шкоты  тянуть!
На  гротовые  брасы на  левую!  На  крюйсель и контрабрас!  Слабину выбрать!
По-ше-е-ел,  брасы-ы-ы!  На  бизань-шкот! Бизань-шкот  тянуть!  На кливер  и
стаксель фалы! Кливера поднять!
     Матросы  парусной  команды  загрохотали  каблуками  по  палубе,   мигом
поднялись  на марсы и  салинги, облепили  реи,  и в  считанные минуты отдали
почти все паруса. Затем повернули реи, приведя полотнища парусов к ветру.  А
капитан все командовал, резко, заливисто, словно бы любуясь своим голосом, и
на палубе у кофель-нагельных планок2  продолжалась поспешная горячая работа.
___________
     2  Кофель-нагельные планки --  дубовые брусья  с  приспособлениями,  на
которых  крепятся  на  палубе концы  разных тросов, спускающихся  с мачт  от
парусов и реев.

     Наконец все  паруса  были  развернуты, закреплены,  и красавец  "Поймай
ветер"  ринулся вперед,  срезая  острым  носом  гребни волн. Брызги с  шумом
летели по обе стороны штевня.



     Первые  десятки   миль  клипер  шел  при   полной  парусной   оснастке,
подгоняемый   довольно   свежим  северо-восточным  пассатом.   Ясная  погода
перемежалась облачной. Иногда выпадали дожди.
     Других кораблей в пределах  видимости не было. "Меченый Мавр", выйдя из
порта раньше, вырвался вперед, и "Поймай ветер" утерял его из виду. "Капитан
Кук" закончил  погрузку  часом позднее и шел где-то  позади. Но это еще ни о
чем не  говорило: путь  предстоял дальний,  условия  плавания могли меняться
каждые сутки, и в  любой  час  корабли  ожидали непредвиденные  случайности.
Поэтому  капитан   Кинг,  зная,  что  исход  гонки  решают  скорость  судна,
выносливость  экипажа  и  прочность рангоута  и парусов,  уверенно вел судно
Тайваньским проливом.
     Чтобы выиграть гонку, предстояло обогнать "Меченого Мавра", не позволяя
в то же  время "Капитану Куку"  обойти "Поймай ветер".  Никакой связи  между
кораблями не было, не имелось ее и с берегом.
     Шансы были приблизительно равными.  Дэниэл Кинг поставил себе целью уже
в  начале  гонки  создать  возможно  больший  запас  времени  и  пройденного
расстояния.
     Кинг хорошо  знал характеры соперничавших  с ним  командиров  клиперов.
Генри Джеймс с  "Капитана  Кука" имел за плечами  большой  опыт, восемь  лет
командовал военным бригом,  а затем несколько  раз  ходил на четырехмачтовой
шхуне в Австралию. Джеймс прекрасно знал  южные  моря, был очень расчетлив и
аккуратен. Но  Дэниэл Кинг за аккуратностью и расчетливостью Джеймса видел и
слабое  его место: Джеймс никогда  не пойдет на  крупный  риск.  А гонки без
риска -- не гонки.
     Капитан "Меченого Мавра" Гарри Стоун -- настоящий морской волк. Ему уже
было  под  сорок,  и он за свою  жизнь  проплавал втрое  больше Кинга. Стоун
сочетал  в себе блестящее искусство  судоводителя  с  отчаянной  храбростью,
свойственной  разве  только  капитанам  каперов1.  На  корабле  у него  была
жесточайшая  дисциплина.  Он  мог  прибегнуть к самым  изощренным наказаниям
провинившихся матросов. Моряки боялись его, как дьявола. Команду ему  всегда
приходилось вербовать с помощью обманов с великим трудом. Но те, кто пошел к
нему  служить, были  настоящие сорвиголовы. И уж  в  гонке капитан Стоун  не
посчитается ни с чем, лишь бы ее выиграть. ____________
     1 Каперы -- военные корабли, получавшие от своих  правительств во время
войнн  разрешение  нападать  на  одиночные  суда противника  и  брать их  на
абордаж, грабя и уничтожая пиратскими способами.

     Что касается самого Дэниэла  Кинга,  то,  несмотря на  молодость, он  в
известной  мере  сочетал  в  себе  качества  обоих  соперников  --  холодную
расчетливость Генри  Джеймса и отчаянную  храбрость и  непреклонность  Гарри
Стоуна.
     Кинг не покидал палубы, все время следил  за направлением и силой ветра
и непрерывно отдавал  распоряжения с  тем, чтобы  паруса  своими плоскостями
были всегда приведены  к нему. Парусная вахта  не знала покоя: при  малейших
переменах  ветра  моряки  брасопили реи.  Теперь клипер как  никогда  прежде
оправдывал свое  имя  "Поймай ветер". Он именно  ловил  широкими полотнищами
фоков, гротов, марселей и кливеров стремительно  движущийся воздух.  Капитан
Кинг выжимал все из оснастки своего корабля.
     В начале пути оказалось, что нос клипера чуть перегружен и зарывается в
волны.  На ходу  по приказу капитана часть грузов  была перенесена  ближе  к
корме -- и парусник выправился.
     На палубе неподалеку от  штурвальных2 для  капитана поставили  плетеное
кресло  и укрепили круглый брезентовый тент для защиты от  дождя и солнца. В
этом кресле  Кинг отдыхал  в минуты  сравнительно спокойного и ровного  хода
судна, но едва  что-нибудь менялось, он вскакивал и звонким  молодым голосом
принимался командовать и ругаться почище боцмана. ______________
     2  Штурвальных  на клипере было обычно двое.  Они следили  за курсом по
компасу  и  за  работой парусов.  В сильный  шторм  рулевые привязывались  к
вделанным в палубу рымам (металличесьим кольцам), чтобы волна не смыла их за
борт, так как находились они в самой корме.

     Отныне и до  конца  рейса место капитана  было тут,  в  этом кресле. Он
редко уходил в каюту соснуть часок-другой, передав управление клипером своим
помощникам.
     В   глазах  капитана  Кинга  стоял   не  только  соблазнительный  блеск
пятидесяти фунтов. Он видел  перед собой  славу  настоящего  моряка, которую
предстояло  завоевать.  Золото  золотом, а  слава  -- главное.  Кроме  всего
прочего он еще не был женат, и ему нельзя было  уронить капитанскую  честь в
глазах  невесты Бетси Джонсон,  дочери сквайра. Весь Лондон  -- да  что  там
Лондон -- вся Англия должна знать имя капитана Кинга!
     Еще в Фучжоу он сказал морякам:
     -- Потрудимся,  парни, во  славу  Британии! Дело нашей чести  прийти  в
Лондон первыми!
     Матросы ответили ему дружным "ура-аа!!"



     В  третьем часу  пополудни  первого  декабря  направление  ветра  резко
изменилось.  Клипер, выйдя из  полосы  северо-восточного пассата,  вступил в
зону  действия муссона, который в  этих широтах в зимнюю пору дует  особенно
свирепо.  Северный  ветер  усиливался  с  каждым  часом,   и  перед  вечером
разыгрался  сильный  шторм.  Порывы  ветра срывали  с  гребней волн  пену  и
забрасывали  ее  на  палубу, низкие  лохматые  облака  сеяли  дождь. Он  сек
парусину, которая сразу потемнела и набухла от воды.
     Капитан, надев плащ с капюшоном, озабоченно  посматривал на  мачты,  на
паруса. По дождевику  рулевого лились потоки воды. Матросы надели клеенчатые
штормовки с зюйдвестками.
     Клипер летел  по волнам, кренясь  на левый борт.  Волны накатывались на
палубу;  казалось,  она  прогибалась  под их  тяжестью. Вода  едва  успевала
уходить за борт через шпигаты.
     Обычно  корабли  в  таких  условиях   плавания  спускали  вниз  верхнее
вооружение и шли под нижними парусами.
     Первый помощник  Эванс  и  боцман Ли подошли  к  капитану, перехватывая
руками туго натянутый трос. Эванс повернулся к ветру спиной и сказал Кингу:
     -- Надо уменьшить  парусность, Дэниэл! Иначе  начерпаем воды и попортим
груз.
     --  Я  же  приказал  закрыть  все  люки   парусиной!  --  ответил  Кинг
недовольно.
     -- Все люки затянуты брезентом, -- поспешил объяснить боцман. -- Вода в
них не просочится.
     --  И  мачты надо  беречь, --  настаивал  Эванс. -- Если  их  поломаем,
здорово задержимся в пути...
     --  Вы пришли меня учить?  --  бледное лицо Кинга  было  мокрым,  глаза
бешено сверкали.  -- Когда в  чайных гонках  клипера опускали паруса? Только
трусы могут пойти на такое! Риск есть риск.
     -- Рисковать  надо  в разумных пределах, --  продолжал убеждать Эванс с
неудовольствием морща свой длинный  с горбинкой нос. В серых больших  глазах
его  таилась тревога. Помощник был старше капитана по возрасту, отношения их
строились как  товарищеские, и  Эванс не боялся высказывать свои соображения
напрямик. Ему казалось, что капитан слишком переоценивает себя и возможности
судна в  борьбе со штормом.  -- Груз  у  нас легкий, трюмы полны, а веса  не
набрали и семисот тонн!
     --  А,  идите  ко всем  чертям!  Я знаю, что  делаю. У корабля  хорошая
остойчивость, он самой новейшей постройки! Киль у него что надо!
     -- Так то оно так, но...
     Капитан перебил Эванса:
     -- Что "но"?
     Тут налетел сильный порыв  ветра  и клипер накренился  еще больше, вода
залила палубу, все трое стояли в ней почти по колено.
     -- Надо потравить  шкоты, Дэниэл,  --  крикнул  Эванс. -- Гляди,  какой
сильный крен!
     На  этот раз капитан был вынужден согласиться  с ним.  Шкоты у основных
парусов  были ослаблены.  Но  едва  порывы  ветра  поутихли,  капитан  снова
приказал:
     -- Шкоты подтянуть!
     Ни  один  парус не был  опущен. Это  был большой  риск. Ни  Эвансу,  ни
боцману  не  было понятно,  почему капитан  играет со смертью в кошки-мышки.
"Поймай  ветер" мчался  по проливу с бешеной  скоростью,  сильно накренясь и
почти  не  выравниваясь.  По палубе  передвигаться  было  опасно.  Вахтенные
матросы повязались штертом, чтобы их не смыло за борт.
     А Кинг невозмутимо стоял на своем  месте и не сводил глаз с рангоута. У
него была своя цель: испытать корабль в большой  переделке. Ведь на  пути их
будет еще немало.
     Мачты угрожающе поскрипывали и, казалось, еле  выдерживали напор ветра.
Мокрая парусина заметно обвисла, увеличив на них груз.
     Егор в  это  время болел  морской  болезнью.  Его  сильно  мутило,  все
внутренности  словно   переворачивались  в  животе.   Он  валялся  на  койке
измученный и бледный.  Майкл,  сменившийся с вахты, мокрый с  ног до головы,
переодевался в  сухое и  сочувственно посматривал  на товарища. Порывшись  в
своем сундучке, он подал Егору увядший лимон, прихваченный еще в порту.
     -- На, соси, -- сказал он. -- Легче будет.
     Егор достал складной нож и, разрезав лимон на дольки, сунул одну в рот.
Он вспомнил теперь, как дед говорил, что в шторм у моряков "желудок на плечо
виснет". Он, хотя и знал, что ничего такого  не  произойдет, все же подумал:
"Хоть бы мой желудок не вытряхнуло наружу..."
     Когда уляжется зверская качка? Конца не видно...
     ...Шторм  продолжался  всю  ночь.  Дэниэл  Кинг,  передавая  управление
кораблем Эвансу, предупредил его:
     -- Смотри, не опускай ни одного паруса! Если что -- буди меня.
     Приказ  есть приказ.  За  всю вахту  Эванс,  хотя  и испытывал  большое
беспокойство за судьбу клипера, не спустил ни одного паруса.
     К  утру ветер ослаб, волнение поулеглось. Дэниэл Кинг  вышел на  палубу
отдохнувший, бодрый, тщательно выбритый.
     -- Ну как дела? -- спросил он у Эванса.
     -- Все в порядке. Но я всю ночь боялся за мачты, -- ответил тот.
     -- Иди отдыхай, -- сказал капитан. -- Я буду ставить трюмсели.
     -- Ветер еще довольно свеж, -- предостерег Эванс.
     -- Ничего. Надо  догнать  и  во что  бы то  ни  стало обойти  "Меченого
Мавра"! Иначе проиграем гонку.
     -- Как знаешь,  --  уклончиво  отозвался помощник,  еле  державшийся на
ногах от усталости.
     Он ушел. Опять на палубе загремел голос капитана:
     -- Парусную команду наверх!
     Услышав это, боцман повторил распоряжение и засвистел в дудку.
     Моряки один за другим, словно пробки  из бутылок  с шампанским вылетали
из люка.
     -- Грота-трюмсель, фор-трюмсель,  крюйс-трюмсель  ставить!  Поживей! Не
спать на ходу! -- приказал капитан.
     Трюмсели -- самые верхние паруса -- были тотчас развернуты, приведены к
ветру и закреплены. Клипер прибавил ходу, словно  конь, которого подстегнули
хлыстом. А капитан уже подумывал, не поставить ли ему еще паруса, называемые
"небесными"... Но воздержался.
     Ветер  еще был силен:  в обычных  условиях  капитаны  ни за  что бы  не
решились ставить даже  "королевские" паруса: стеньги легко могли обломиться.
Однако  капитан Кинг решил с этим не считаться:  у  судового плотника имелся
запас  рангоутного  дерева,  а  у  парусного  мастера  --   нетронутые  кипы
полотна...
     Поставив  "королевские" паруса,  матросы ожидали новых  приказаний.  Но
капитан был  чем-то  недоволен. Он  напряженно  смотрел  вверх,  задрав свою
красивую голову, и  шевелил  губами, как видно,  что-то  прикидывая.  Но тут
марсовый со своей наблюдательной площадки закричал:
     -- Прямо по курсу -- судно!
     -- Какое судно? -- тотчас спросил капитан.
     -- Клипер... -- доложил матрос. -- Судя по всему "Меченый Мавр"!
     -- Наконец-то! -- сказал Дэниэл Кинг удовлетворенно.
     Когда подошли поближе, марсовый доложил:
     -- На "Меченом Мавре" сломана грот-бом-брам-стеньга. Снимают обломки!
     -- Ага! -- с оттенком злорадства сказал Кинг. -- Теперь мы их обставим!
Марсовые  на марс!  Привести к ветру верхний фор-марсель!  Привести  к ветру
верхний  грот-марсель!  Шкоты  подтянуть! Штурвальный, чего рыскаешь? Крепче
держи в бакштаг1! _____________
     1 Идти в бакштаг -- идти с попутным ветром, дующим не прямо в корму,  а
несколько справа или слева, чтобы "работало" больше парусов.

     -- Есть крепче держать в бакштаг! -- пробасил штурвальный.
     Клипер на всех  парусах быстро поравнялся  с "Меченым  Мавром". Капитан
Кинг  в  зрительную  трубу увидел, как матросы  под командой Стоуна поспешно
сбрасывали  на  палубу  обломки  верхней  стеньги. Пока  поставят  новую  да
закрепят парус, "Меченый Мавр" останется далеко позади...
     С "Меченого Мавра" Стоун кричал в рупор:
     -- Далеко не уйдете! На траверзе Манилы догоню!
     --  Догоняй,  буду ждать!  -- ответил Кинг. -- Только  покрепче привяжи
стеньгу!
     -- Смотри, не напорись на риф! -- ядовито кричал Стоун.
     -- Все рифы оставим вам! -- столь же "любезно" ответил Кинг.
     Боцману капитан сказал:
     -- Стоун предостерег нас от рифов. Но мы ведь лицом в грязь не ударим?
     -- Точно так, сэр! -- уверенно подтвердил Ли.
     -- Смотри на норд-ост, -- сказал капитан.
     Боцман посмотрел  на северо-восток,  и ему стало все ясно. Там,  вдали,
вода  потемнела,  от  горизонта  наплывало  огромное  серое  облако.  Темная
поверхность  на  воде ширилась, приближалась к  клиперу. Налетел  шквал. Все
вокруг  переменилось: вода закипела,  волны  заслонили собой весь  горизонт.
Внезапный  порыв   ветра  с   пушечным  громом  ударил  в  паруса.   Корабль
содрогнулся. Шкоты фор-марселя лопнули, будто кто их перерезал ножом.
     -- Убрать фор-марсель! Живо! Трюмсели долой! -- закричал капитан.
     Не  успели моряки убрать  часть парусов, как на корабль обрушился новый
шквальный порыв. Капитан командовал:
     -- Все брамсели долой!
     Боцман в помощь работающей вахте послал вторую. Теперь  больше половины
экипажа находилось на  палубе.  Парусность  наконец уменьшили,  и  опасность
перевернуться миновала. Но  и с половинной оснасткой клипер мчался по волнам
с непостижимой скоростью.
     И тут раздался крик:
     -- Человек за бортом!
     -- А, черт! -- выругался Кинг. -- Как его угораздило?
     -- Шлюпку не спустишь, -- растерянно сказал боцман. -- Такая волна!
     Капитан поглубже надвинул на лоб фуражку  и промолчал. Но в глазах  его
появилось беспокойство.
     -- Человек за бортом! -- снова крикнул вахтенный.
     --  Заткни  ему  глотку,  -- сказал Кинг боцману, заметив  беспокойство
матросов. -- Чего он там орет?
     -- Есть! -- боцман Ли побежал к вахтенному.
     -- Без  паники! Стоять по  местам! -- заревел капитан  и на шее  у него
набухли вены. -- Верхние грот-марсели долой! Верхний крюйсель долой!
     Капитан  не  зря  распорядился убрать  и  эти  паруса:  шквал  достигал
наибольшей силы.  Вода заплескивала  на палубу, и клипер  теперь кренился на
правый борт.

     Егор, оправившись  от морской болезни, вылез наверх, подумав, что, быть
может, понадобится  и его помощь. Крепко вцепившись  в  штормовой канат,  он
стоял возле грот-мачты, готовый выполнить любой приказ капитана.
     Услышав  крик "человек за бортом!",  он встревожился. У него  мелькнула
мысль, что вот теперь настал момент, когда он, не занятый работой у парусов,
может  помочь в спасении  несчастного моряка.  Он  глянул  на матросов.  Они
работали, и все были заняты.
     Тогда Егор крикнул:
     --  Спасать  надо!  К шлюпке! Перехватываясь  по  тросу, он  кинулся  к
правому борту, где была закреплена одна из шлюпок.
     -- Эй, сюда! Шлюпку надо спустить!
     Но боцман Ли, которого капитан послал одернуть вахтенного, чтобы тот не
сеял паники,  заметил  Егора у шлюпки  и,  подбежав к  нему, отшвырнул его в
сторону. Егор упал, больно ударившись коленом о скользкую палубу. Набежавшая
волна накрыла  его, когда он пытался встать на ноги. В последний момент Егор
уцепился за канат,  и его  не смыло за  борт. Боцман уже  бежал  обратно  от
вахтенного,  которому дал изрядную затрещину.  Он  сурово  глянул на Егора и
рявкнул:
     -- Какого дьявола вертишься тут? Марш в кубрик!
     Он занес над  парнем огромный кулачище,  но Егор  уклонился от удара и,
прихрамывая, побежал к трапу в кубрик.
     Там он некоторое время сидел на койке, переводя дух и морщась от боли в
ушибленном колене...
     "Вот  и делай  доброе  дело! --  досадовал он. -- Человек-то теперь  уж
погиб! А они и не думали спасать его..."
     Он вздохнул и лег на койку, думая о погибшем товарище.
     Матроса,  конечно,  не спасли,  даже  не  предприняли  к тому  попытки.
Команда потеряла одного из "зашанхаенных" в Капштадте голландцев -- Ван-Мея.
     Во время гонок  не принято было заботиться о  судьбе человека, упавшего
за борт. Важно было победить в состязании, а победителей не судят...

     Когда шторм улегся, Егора вызвали к капитану. Паренек вошел в  каюту  и
молча стал у порога.
     -- Подойди поближе, -- сказал Кинг.
     Егор подошел и замер, не спуская глаз с капитана.
     Выражение лица Кинга было неприступно суровым я холодным. Он спросил:
     -- Кто разрешил тебе выйти из кубрика? И зачем ты побежал к шлюпке?
     Егор, робея, ответил:
     -- Я, сэр, думал, что...
     -- Ты не должен думать! -- резко оборвал Кинг. -- Думает капитан, а  ты
должен исполнять только его приказы!
     -- Но я, сэр, хотел спасать человека...
     -- Каким образом?
     -- Ну, спустить шлюпку...
     Кинг некоторое время молчал, потом сказал уже мягче:
     -- Приказа спускать шлюпку я не отдавал. И не потому, что мне наплевать
на голландца. Вовсе  нет! В  такой момент спустить шлюпку значило погубить и
ее экипаж. Понятно?
     -- У нас  в России говорят, господин капитан: "Сам  погибай, а товарища
выручай!" Русские матросы не бросили бы человека в беде.
     Кинг наклонился над столом,  стараясь получше рассмотреть  и расслышать
Егора. Он, кажется, понял, что там говорит этот Пойндексер.
     -- Ну что там у вас в России, я не знаю... А здесь свои правила. На все
надо  смотреть трезво. -- Кинг помедлил, посмотрел  на Егора повнимательней.
-- Я ценю твою  доброту и готовность помочь  товарищу.  Но впредь помни: без
приказа ты не должен ничего делать. Понял?
     -- Понял, сэр.
     Капитан махнул рукой. Егор повернулся и вышел.
     "Как же так? -- думал он, возвращаясь в кубрик. -- Выходит, на человека
ему наплевать?"
     Сомнения  не  оставляли  Егора.  В  кубрике  его  поджидал   Майкл.  Он
поинтересовался:
     -- Ну, что тебе сказал капитан?
     Егор передал ему разговор. Майкл недовольно хмыкнул:
     -- Матрос для капитана -- только работник. Если  матрос хорошо работает
-- капитан  доволен.  Попал матрос в беду  -- сам  и в  ответе. А,  впрочем,
штормина  был зверский. Шлюпку  спускать  было рискованно... Да и  голландец
сразу хлебнул воды и пошел ко дну...
     Майкл  тяжело  вздохнул  и, положив  руку на плечо Егора,  счел  нужным
ободрить его:
     -- Не унывай. Такое в море случается частенько. Лучше береги себя.



     Пока дела у капитана  Кинга обстояли не так уж плохо. Клипер под свежим
ветром от норда уже шел Южно-Китайским морем.  Здесь корабль опять  попал  в
шторм, но для Кинга штормов, казалось, не существовало. Верный своим твердым
правилам,  он  держал  парусность  на  пределе,  и   "Поймай   ветер",   как
первоклассный  иноходец  с опытным жокеем в седле, при сильной килевой качке
мчался  по  волнам  все вперед и  вперед.  "Меченый  Мавр" и  "Капитан  Кук"
остались далеко позади, и это радовало всех матросов, которые  заразились от
своего капитана небывалым азартом гонки.
     Дэниэлу  Кингу, скажем прямо, везло. Но везение -- не удел ли храбрецов
и умельцев? Если  не  считать опечалившего матросов, но отнюдь  не капитана,
случая  с голландским моряком, упавшим в  море  в  Тайваньском  проливе,  на
корабле было все в порядке. Мачты целы до самой последней стеньги, реи тоже;
правда, иногда лопались тросы и шкоты, но их  быстро заменяли;  имелся запас
воды  и продуктов. Матросы здоровы  и послушны. Словом  все,  как говорится,
о'кэй.
     Ночью  возле острова Батан при  выходе  в  Южно-Китайское  море корабль
опять  настиг шторм,  но и из этой борьбы  со  стихией "Поймай ветер"  вышел
победителем.
     Теперь держали  путь  к Маниле,  что  на острове Лусон,  на Филиппинах.
Узнав про Лусон, Егор подумал, что это название он слышал где-то  раньше. Он
вспомнил,  как  моряки  вечером  на  узкой  портовой  улочке в Лондоне  пели
песенку:

                           Малайские красотки
                           Стройны, как стеньги.
                           Плывем к Лусону,
                           Плывем к Лусону...

     Так вот где этот остров! Егор, закончив приборку на баке, стоял у борта
и  смотрел на шумное  море. Ему  хотелось увидеть остров  Лусон, но  ничего,
кроме бесконечных волн да облачного сизоватого неба,  он не  заметил, как ни
вглядывался в даль...
     Лусон с портом  Манилой остался  слева  по курсу. Капитан не  собирался
заходить на Филиппины. И вообще на обратном пути он не будет  отдавать якорь
в портах.  Он, да не  только  он,  а и весь экипаж  корабля  стремился  лишь
вперед.
     Клипер бежал к Зондскому проливу между островами Суматра и Ява.
     Часов в десять утра матрос с салинга заметил впереди маленький островок
Тоти, что  располагался в Южно-Китайском море перед островом Банка. Островок
был попутным ориентиром.  Перед вечером клипер, оставив справа Тоти, пошел к
Банке. К нему  приблизились  ночью и вдоль  восточного побережья, каждый час
промеряя глубину, поплыли дальше, на юг, к проливу.  У Банки капитан, скрепя
сердце, распорядился убрать половину парусов, потому что идти на полном ходу
вдоль побережья, усеянного мелями и рифами, было опасно.
     Еще днем помощник боцмана Фред дал Егору  лот и велел с ним  хорошенько
освоиться.   Майкл  стал   объяснять  Егору  устройство  лота  и  научил  им
пользоваться.
     Ручной  лот,  прибор для  измерения глубины моря,  состоял из свинцовой
конусообразной гири весом до семи-восьми фунтов1, прикрепленной к лотлиню --
прочному пеньковому плетеному шнуру. На дне гири имелась выемка, заполненная
салом  с толченым  мелом,  к  этой смеси  прилипали частицы грунта  со  дна.
Лотлинь  разбит на  сажени и  футы,  обозначенные  разной формы  и  величины
кожаными,  вплетенными в линь метками-марками. По  этим  маркам и  определял
матрос -- лотовый морскую глубину. _____________ 1 Ф у н т -- 409,5 грамма.

     Дело было нехитрое, однако требовало  зоркости глаза и точности броска.
Хорошо бросать лот -- настоящее искусство. Сначала груз следовало раскрутить
в воздухе и  забросить его вперед, против хода судна. Заметить деление  надо
было  в  тот  момент,  когда  груз  опустится  на  дно,  а   лотлинь  примет
вертикальное положение.
     Егор попрактиковался днем в бросании лота. Некоторую трудность для него
представлял английский счет, но он освоился и с этим.
     Матросы отдыхали в кубрике. С утра им опять предстояла жаркая  работа у
парусов.  На  палубе  были  только вахтенные, рулевой,  капитан  и  помощник
боцмана Фред да два лотовых по бортам, один из них -- Егор.
     Корабль  шел  вдоль  берега  острова  Банка.  Капитан  молча   стоял  у
фальшборта и смотрел в синеву  южной ночи. Вдали у  горизонта блеснул огонь,
должно быть, опознавательный, с малайского рыбацкого суденышка. Егор дежурил
в  носу и  тоже  смотрел в загадочную синеву. Внизу тихо  плескались  волны.
Корабль,  темно-синее небо  и белая  пена у  борта  -- больше  ничего. Опять
вспомнилась Егору лондонская песенка:

                           Плывем к Лусону,
                           Плывем к Лусону...

     Он  так и не увидел Лусона.  Зато  повидал многое другое. Наблюдал, как
вылетали  из  вод  летучие рыбы,  как парили  в  воздухе птицы-фрегаты,  как
фосфоресцировала в  тропиках вода  от крошечных светящихся морских животных.
Черные  буревестники  предвещали  ненастье,  вечерами   на   ванты  садились
белоголовые глупыши...
     Видел Егор,  как над Столовой горой гуляли рыхлые облака, как в  Фучжоу
китайцы торговали рыбой и креветками, а рикши, напрягая тощие длинные  ноги,
таскали по мостовой коляски с пассажирами.  И все бегом, бегом... Испытал он
и грозу над Южно-Китайским морем, слышал рев шторма у двадцатой параллели...
Будет о чем рассказать дома, когда вернется...
     -- Лотовые! Промерить глубину! -- приказал капитан.
     Егор, ухватив лотлинь за клевант2 правой рукой, раскачал груз над водой
и, сделав три  круговых взмаха, забросил его  в  воду  против хода судна. Из
бухты в  левой руке свободно заскользил лотлинь. Нагнувшись над бортом, Егор
почувствовал, что груз достиг дна. Он быстро приподнял  его и снова опустил,
чтобы  убедиться,  что гирька на самом дне, а не на случайно  подвернувшемся
подводном  камне,   и   приметил   у  самой   волны   темный  флажок  марки.
_______________
     2  Клевант  --  деревянная фишка,  вделанная  в  лотлинь  для  удобства
забрасывания.

     -- Левый борт -- восемь саженей! -- доложил он капитану.
     -- Правый борт -- восемь саженей один фут! -- сказал другой лотовый.
     -- Еще раз, -- немного погодя, сказал Кинг.
     Лотовые снова промерили глубину.
     -- Восемь с половиной саженей! -- доложил Егор.
     -- Восемь с половиной! -- подтвердил лотовый правого борта.
     Капитан умолк. Глубина была безопасной. Осадка у клипера -- три  сажени
с небольшим.
     Клипер  шел  с большими  предосторожностями  всю ночь.  А  на  рассвете
приблизились  к  острову Гаспар, у  входа  в пролив между островами Банка  и
Белитунг. Впередсмотрящий матрос, помня наказ капитана почаще посматривать и
назад, обернулся к горизонту за кормой и закричал:
     -- За кормой два клипера! Впереди "Меченый Мавр", а за  ним -- "Капитан
Кук"!..
     Капитан со зрительной  трубой быстро  поднялся  на салинг и  убедился в
том, что матрос не ошибся: клипера догоняли "Поймай ветер".
     Дэниэл Кинг спустился с салинга весьма озабоченным.



     Едва Кинг сошел на палубу, как сразу распорядился:
     -- Боцман, следите за глубиной!
     -- Есть следить за глубиной! -- повторил Ли.
     -- Эванса и Тэйлора ко мне в каюту!
     -- Есть Эванса и Тэйлора в каюту! Капитан  удалился к себе. Тотчас туда
пришли Эванс и штурман Тэйлор.
     -- Как нам ускорить прохождение через пролив? -- спросил Кинг.
     Тэйлор развернул свою штурманскую карту.
     -- Я  проложил курс,  капитан.  К юго-западу от Гаспара есть  скалистый
островок  Древесный. Его  надо  обойти  и  двигаться  дальше проходом  между
островом Средний и берегом острова Банка.
     -- Так. А дальше? -- Кингу хотелось лишний раз убедиться в правильности
своих расчетов курса.
     --  Пройдя  Гаспарский пролив, мы повернем  к Зондскому. Вот здесь,  --
штурман указал  на  карту,  --  надо взять  курс зюйд-зюйд  вест,  к берегам
Суматры.  Когда ее увидим, спустимся  к островам Двух братьев. Они у  самого
входа  в Зондский пролив. Острова Двух  братьев должны остаться к востоку...
Надо учесть, сэр, что на выходе из пролива нас может встретить сильный ветер
от зюйд-веста. Тогда придется  лавировать к острову Кракатау и от  него -- к
островам Принца, что у западного выступа Явы.
     -- Хороню. Ваш курс  совпадает с моими планами, --  согласился Кинг. --
Но как нам  увеличить скорость?  "Меченый Мавр" и  "Капитан Кук" щекочут нам
корму!
     -- Все будет зависеть от ветров, Дэниэл, -- сказал Эванс.
     -- В проливе сильное попутное течение, -- добавил Тэйлор.
     -- Я не буду уменьшать парусность, пока возможно,  -- сказал Кинг после
некоторого раздумья. -- Вас,  Тэйлор, попрошу хорошенько следить  за курсом.
Пусть рулевые везде, где только можно, спрямляют  путь. А мы с Эвансом будем
ловить ветры...
     -- Есть, сэр, -- сказал штурман.
     Все трое вышли из каюты. Кинг тотчас поднялся на марс и снова посмотрел
в зрительную трубу. Спустился он на палубу внешне спокойный.
     --  "Капитан Кук"  изменил  курс. Он, видимо, решил обогнуть Белитунг с
востока, -- сказал он помощникам. -- "Меченый Мавр" сидит у нас на корме, но
скорости у него не прибавилось.
     -- Почему "Капитан Кук" пошел восточнее Белитунга? -- недоумевал Эванс.
     -- Генри Джеймс не любит ходить в маленьких проливах. Ему нужен простор
для  лавирования  и  побольше глубины  под  килем,  -- пояснил  Кинг. --  Он
потеряет по меньшей мере сутки.
     -- А так  ли? -- засомневачся Тэйлор. -- Не  надеется ли  он на крепкий
норд-ост?
     -- Вряд ли, -- ответил Кинг. -- Ветер устойчиво дует от норд-веста.
     ...Клипер  шел  под  всеми парусами при ровном северо-западном ветре. С
утра установилась ясная погода, видимость была хорошей.
     Лотовые каждый час  промеряли глубину. Здесь  было глубоко, и лот,  как
говорили моряки, "проносило"  --  он не  доставал дна. Кинг  все посматривал
назад, не догоняет  ли их "Меченый Мавр",  но он  почему-то  замедлил ход  и
заметно  отстал. "Капитан  Кук"  скрылся  из  виду,  наверное,  стал огибать
Белитунг с востока.
     "У каждого свои соображения насчет  курса,  --  думал Дэниэл  Кинг.  --
Бывает,  что корабль, избравший более  длинный, но безопасный путь, попадает
под хороший  ветер и обгоняет  того, кто шел наикратчайшим путем и  попал  в
дрейф или, хуже того, -- оказался на рифе..."
     Кинг осмотрел горизонт, который вроде бы помутнел.
     Подошел штурман.
     -- Сейчас откроется  Древесный, --  доложил он.  -- Французы  почему-то
зовут его Каменным Кораблем...
     --  Мало  ли что взбредет в  голову французам, --  сдержанно  отозвался
капитан. -- Смотри, Джон, слева опять появилась подозрительная облачность...
     -- Да, заметно. Пожалуй, будет дождь, -- согласился Тэйлор.
     -- Как  неожиданно меняется погода! -- Кинг легким ударом ладони собрал
зрительную трубу.
     Через  полчаса ветер  приволок  тучи, и  пошел  проливной дождь. За его
плотной завесой ничего не было видно, кроме Древесного островка. Но ветер не
ослабевал, и  корабль  продолжал идти намеченным курсом  по  компасу и карте
между островом Средним и берегом Банки.
     Однако едва клипер вошел в Гаспарский пролив, дождь прекратился.  Сразу
стало ясно, солнечно, и взгляду моряков открылись все берега.
     -- Эй, на салинге! Где "Меченый Мавр"? -- спросил капитан.
     -- "Меченый Мавр" у  горизонта.  Как будто  стал ближе, --  ответили  с
салинга.
     -- Вот дьявол! Никак его не стряхнешь с кормы, -- проворчал Кинг. -- Ну
погоди, старина! -- пообещал он Стоуну. -- Только бы поскорее выйти в океан.
Уж там-то мы возьмем верх!
     -- Ты в этом уверен, Кинг? -- спросил Эванс. -- У Гарри  Стоуна нелегко
урвать лишнюю милю.
     -- Посмотрим, -- многозначительно сказал Кинг. -- Лотовые, глубина?
     Егор уже привычно кинул за борт груз и, отдав весь линь, ответил:
     -- Пронесло!
     -- Пронесло! -- так же сообщил лотовый с правого борта.
     -- Под килем пока благополучно, -- сказал капитан.
     -- По шкале  глубин здесь шестьсот с лишним футов1, -- ответил штурман.
______________
     1 Около 180 метров.  Здесь приводится  глубина более мелководной  части
Южно-Китайского  моря. Наибольшая  его  глубина  --  до  5  тыс.  метров  --
севернее, в районе Манильского желоба у Филиппин.

     Тэйлор ушел, занялся своим делом. Кинг продолжал управлять кораблем. Он
не уменьшал парусности, но пока и не увеличивал ее.
     И вдруг капитан вспомнил об одном из своих моряков!
     -- Пойндексера ко мне!
     Егор предстал  перед  Кингом,  держа  лот  в  опущенной  руке.  Капитан
внимательно посмотрел на него и чуть-чуть улыбнулся.
     -- Ну как, рашен, нравится тебе служить на клипере?
     --  Так  точно,  сэр!  --  ответил  Егор,  не без  труда переварив  эту
английскую фразу.
     -- Ты хорошо действуешь  лотом. Молодец! Но я хочу  дать тебе настоящее
дело.
     -- Слушаю, сэр...
     -- Будешь работать с парусами. Вместо того голландца... Согласен?
     -- Еще бы! -- ответил Егор.
     -- Высоты не боишься?
     -- Нет, сэр.
     -- Ответ, достойный настоящего моряка! -- одобрил Кинг. --  Погоди, что
это за наряд на тебе? Твое кепи словно старый шампиньон! Штаны  с дырками на
коленях. А сапоги! Бог ты мой, надо же носить такие сапоги! Пальцы  видно...
Эй, боцман!
     -- Слушаю вас, сэр, -- прибежал боцман Ли.
     --  Пусть  баталер выдаст Пойндексеру брюки,  башмаки и чего-нибудь  на
голову... Ну, хотя бы берет.
     -- Слушаюсь, сэр.
     Егор принял свое новое назначение с радостью.  Он порядком пообносился,
и ему даже стало  стыдно за свой  неряшливый вид.  Но переодеться было не во
что.
     -- Я могу отдать лот? -- спросил Егор.
     --  Нет.  До выхода в Индийский океан ты  будешь лотовым. А там отпадет
необходимость измерять глубины с  двух  бортов, -- объяснил капитан и тотчас
отвернулся от Егора, словно забыв о нем.
     Боцман,  не откладывая  экипировку Егора в  долгий ящик,  повел  его  к
баталеру, ведавшему на  судне продуктами  и одеждой. Баталер выдал Егору  из
своей кладовки новые башмаки, носки, матросские расклешенные брюки и берет с
помпоном.  Брюки внизу были широкими для  того,  чтобы  их можно было быстро
закатывать выше колен для работы на мачтах.
     --  Иди  в  кубрик,  переоденься, --  сказал боцман, покровительственно
похлопав Егора по плечу. -- Поскорее возвращайся с лотом на место.
     -- Есть, сэр!
     Боцман Ли улыбнулся, услышав, как Егор почтительно назвал его сэром.



     Однажды   ночью   Егор   проснулся,  будто   его  кто-то  разбудил,   и
почувствовал, как  сильно и тревожно бьется сердце. "Отчего так беспокойно у
меня на душе?" -- подумал он, глядя в  полумрак  душного  кубрика, в котором
горела  только  одна  висячая  лампа.  Причина  беспокойства  и   внезапного
пробуждения  была одна:  тоска по  дому. Он обещал вернуться  осенью.  И  не
вернулся...  В  северном полушарии  уже глубокая  зима..." Дома все завалено
снегом, злятся морозы,  наверное, играют по ночам сполохи... Как-то там мать
с дедом? А Катя? Она обещала ждать меня до осени... Не вышла бы замуж..."
     Егор закрыл глаза, но уснуть не мог до самого утра...



     ...Прошло  еще  двое  суток.  Клипер, приближался к Зондскому  проливу,
подгоняемый  устойчивым  северо-западным ветром. Правда, после захода солнца
ветер несколько слабел.
     В южной стороне, над островом Суматра, видны были всплески  молний. Там
шла сильная гроза. Тучи медленно поднимались, надвигаясь на корабль. Раскаты
грома становились  сильнее и продолжительнее. К  рассвету гроза бушевала над
юго-западной частью  Яванского моря, и капитан Кинг,  встревоженный  частыми
разрядами над самым клипером, объявил на корабле пожарную тревогу.
     Как и другие матросы, Егор стоял  у борта  с пожарным ведром  наготове.
Что тут творилось -- подумать жутко! Электрические разряды озаряли  палубу и
мачты  с  парусами,  молнии  падали в  воду возле бортов клипера.  Некоторые
особенно набожные  моряки бормотали молитвы и  крестились.  Егор с  перепугу
тоже зашептал украдкой "Отче наш"...
     Когда гроза утихомирилась, прибавив в море  пресной воды,  клипер вышел
из Зондского пролива в Индийский океан.
     Как только миновали  берега Суматры, дозорный с салинга завопил из всей
мочи:
     -- Впереди по курсу "Капитан Кук"!
     Это сообщение было столь неожиданным,  что Дэниэл Кинг чуть  не выронил
из рук зрительную трубу, а боцман Ли едва не упал, поскользнувшись на мокрой
палубе...





     -- Что за чертовщина? -- растерянно сказал Кинг.
     -- Да откуда он взялся? -- спросил боцман.
     -- Он же шел далеко позади, огибал Белитунг! -- произнес Эванс.
     -- Он, наверное, не попал  в  грозу. Пронесло  стороной, -- предположил
Тэйлор.  -- И его подхватила хорошая струя  местного течения. Да и ветер ему
благоприятствовал...
     Дэниэл Кинг, оправившись от растерянности, скомандовал:
     -- Свистать всех наверх! Лисели ставить!
     На  корабле поднялась беготня, предшествующая, как и всегда, торопливой
работе  на мачтах.  Вскоре  моряки, словно грачи, усеяли перты1, выдвигали с
реев фок-мачты лисель-спирты2 и ставили на них дополнительные боковые паруса
--  на   фоке,  на  нижнем  и   верхнем  фор-марселях  и   на  фор-брамселе.
_______________ 1 П е р т ы -- прочные тросы, натянутые под реями.
     2 Л и с е л ь-с п и р т ы -- тонкие  деревянные бруски, выдвигаемые как
продолжение реев для дополнительных парусов -- лиселей.

     С обоих  боков у  основных парусов передней  мачты, как по  волшебству,
выросли дополнительные полотнища с самого низу и доверху. По  своему размаху
паруса  теперь почти  втрое  превышали ширину  палубы. "Поймай ветер"  сразу
прибавил ходу,  и  расстояние  между ним и  "Капитаном  Куком" стало заметно
уменьшаться.
     Дэниэл Кинг, придирчиво  глядя на работу  матросов, думал о том, почему
"Капитан Кук"  дал ему фору.  "Конечно,  ты немного  самоуверен,  Дэниэл, --
мысленно выговаривал он себе. -- У твоих соперников тоже на плечах головы, и
хорошие головы, не капустные кочаны! Как же  ты мог позволить Генри  Джеймсу
так  легко  тебя  обставить?".  У  капитана  Джеймса  был,  наверное,  свой,
неизвестный Кингу, путь в проливе. Но много раздумывать не приходилось. Надо
было догонять соперника. Тем более,  что и он теперь  прибавил лиселей.  Они
уже ловили ветер на фор-брамселе "Капитана  Кука". "Э, нет, так  не пойдет!"
-- разозлился Кинг и снова принялся вгонять в пот своих
моряков.
     -- Фор-трюмсель ставить! Грот-трюмсель ставить!
     Далее последовали команды, уточняющие, кому из матросов что делать  при
установке трюмселей -- "небесных" парусов.
     Пока моряки поднимали  фалами  верхние  паруса, Дэниэл Кинг все смотрел
вперед, на  "Капитана Кука".  На нем трюмсели были  подняты  еще раньше, и у
Кинга появилась надежда на то, что он теперь обязательно догонит соперника и
покажем  ему  с  кормы  конец  бакштова3. Капитан  Кинг  стал было  обретать
душевное равновесие, видя, как все ближе становится клипер Генри Джеймса. Но
тут  с  салинга  вахтенный  доложил: ______________  3 Бакштов --  буксирный
канат.

     -- "Меченый Мавр" -- за кормой!
     "Ох уж этот "Мавр"! -- Кинг быстро обернулся, глянул в подзорную трубу.
Во  всем  великолепии,  при  полной  парусной  оснастке,  похожий издали  на
огромное белое облако, наседал на них корабль Гарри Стоуна.
     Как  тут было не разозлиться!  Дэниэл Кинг в  сердцах  сплюнул,  плевок
ветром закинуло на полу его сюртука...
     -- Тысяча чертей! Эванс!..
     -- Слушаю, сэр! -- подошел помощник.
     -- Займись утлегарем. Прикажи поставить бом-кливер!
     -- Есть! Это все, что мы можем? -- спросил Эванс, направляясь  на бак к
штевню.
     -- Нет, еще не все! -- крикнул ему вдогонку Кинг. -- У  нас еще остался
крюйс-бом-брамсель!
     И  он  распорядился  ставить этот верхний парус на  бизань-мачте.  Пока
матросы возились  с  бизанью, Кинг решил  увенчать  фок-мачту самым верхним,
"лунным" парусом,  --  фор-бом-трюмселем, хотя ветер  был  довольно  свеж  и
широк,  и  ставить  полотнище было рискованно. Но решение принято, отступать
капитан Кинг не привык:
     -- Фор-бом-трюмсель ставить! -- раздался его высокий и резкий голос.

     ...Когда клипер вышел в Индийский океан, Егора сразу же  послали на рей
ставить брамсель -- пятый снизу парус на грот-мачте. Он быстро закатал брюки
выше колен и стал подниматься сначала на мачту...
     Корабль несся, оставляя за  кормой пенный  бурун, в  стороны  от штевня
каскадами  разлетались брызги  от волн.  Свежий  северо-восточный  муссон до
отказа наполнил все паруса.  Небо было чистым,  совершенно синим.  Только на
севере  высоко стлались по нему легкие  перистые  облака.  Егор почувствовал
себя  сильным  и  ловким  и,  легко  поднявшись  к  рею,  ступил на  толстый
канат-перт,  натянутый под ним. По рею он осторожно добрался до его конца --
нока и подождал, когда поднимутся другие  моряки. Вот  и они стали каждый на
свое  место  и  дружно  принялись  раскреплять  и  развертывать парус.  Егор
посмотрел вниз,  и  сердце у  него упало -- так высоко он  висел между синим
небом и зеленоватым океаном. Ветер силился сорвать его с рея, но он держался
крепко. "Как пушинка  на ветру! -- подумал он  про себя.  -- Но вниз не надо
глядеть.  А  то  еще  закружится  голова  и  шлепнусь  в  море,  как  бедный
голландец..."  При  воспоминании  о  голландце  ему  стало  нехорошо,  и  он
навалился на рей всем туловищем, облапив его. Майкл, работавший ярусом ниже,
крикнул:
     -- Эй, Джордж! Тебе плохо?
     --  Нет...  нет... --  отозвался  Егор  и поглядел  сверху,  как  Майкл
распускает сезни у своего паруса.
     -- Держись! -- крикнул Майкл.
     Бодрый  голос   старшего  товарища  помог  Егору  справиться  со  своей
слабостью,  он  снова  стал  на  перт  и  выпрямился  во  весь рост,  крепко
вцепившись в рей.
     Поставив  парус  как следует, матросы по очереди спустились на  палубу.
Егор покинул  рей  последним. Ноковый  матрос  взбирается на него  первым, а
спускается после всех, чтобы не мешать другим.
     Оказавшись  на  палубе,  Егор облегченно вздохнул и,  посмотрев  вверх,
покачал головой: "Вон где я был!"
     Помощник боцмана Фред, пройдя мимо, одобрил новичка:
     -- Для начала неплохо, Пойндексер! Держи нос по ветру!
     Он рассмеялся и ушел.
     Команда капитана снова послала Егора на мачту.  Во второй раз ему  было
уже не так страшно.
     Прошло еще несколько  дней. Егор  привык к высоте и болтанке на мачтах.
Он уже не боялся  смотреть вниз и  в  стороны, и  с каждым  днем все  больше
втягивался  в  работу и  влюблялся в  этот  безграничный океанский  ветровой
простор.
     Дэниэл Кинг прилагал поистине героические усилия к  тому, чтобы в конце
концов выйти вперед. Он уже охрип от постоянного крика на ветру, тонкое лицо
его от солнца стало коричневатым, загорелым,  и он  весь взмок от пота. Кинг
бросил в свое плетеное кресло форменный сюртук и закатал  выше локтей рукава
рубашки.
     -- Привести к ветру нижний крюйсель! Слабину выбрать! -- командовал он.
-- Подтянуть шкаторину! Болтается, как подол!.. Поживей!
     Усилия капитана и команды  наконец увенчались успехом. Через двое суток
"Поймай ветер"  поравнялся  с  "Капитаном Куком".  Теперь  эти  клиперы  шли
"ноздря в ноздрю", словно беговые лошади.
     "Меченый Мавр" шел в пределах видимости за кормой.  Ему пока не удалось
догнать соперников.  Словно  невидимое препятствие  не пускало его за черту,
держало позади. И всего-то в каких-нибудь шести-семи милях!
     Прошло  еще несколько суток.  Клипер  "Поймай  ветер" обогнал "Капитана
Кука" и вырвался вперед. Теперь расстояние меж ними  достигало шести миль, а
от "Кука" до "Мавра" -- пяти. Клипера шли в кильватер.
     В  конце  шестой  недели плавания  на подходе  к  мысу  Доброй  Надежды
"Меченый Мавр" неожиданно  обогнал своих соперников. Гарри Стоун прибегнул к
последнему средству достижения  победы  -- поставил  на мачтах  все  паруса,
какие только можно  было. На пределе остойчивости, рискуя быть перевернутым,
корабль этот догнал своих соперников ночью и перед зарей промчался мимо них.
Боцман "Меченого Мавра" -- саженного роста детина стоял на корме с трубкой в
зубах и  многозначительно показывал капитану  Кингу конец троса: дескать, не
взять ли вас на буксир? А Гарри Стоун кричал в рупор с мостика:
     -- Хэлло, Кинг! Как тебе спалось? Небось во сне обнимал свою невесту?
     С палубы "Мавра" донесся хохот моряков. Кинг ответил:
     -- Эй, старина!  С каких пор Манила стала находиться у берегов  Африки?
Ты спутал все карты!
     Дэниэл Кинг намекал на то, что Стоун грозился обойти "Поймай ветер" еще
на траверзе Манилы.
     -- А у тебя медную обшивку видно акулы сожрали? -- съязвил Стоун.
     Долго разговаривать было некогда. Корабли разошлись.
     Дэниэл   Кинг  пришел   в   совершенное   неистовство   и,  накричав  в
запальчивости на боцмана, вызвал на палубу парусного мастера.
     -- Будем ставить дополнительные лисели, -- сказал он Эвансу.
     Но Эванс с ним не согласился:
     --  Совсем ни к чему! Смотри, эти перистые облака  подозрительно быстро
заскользили по небу! Будет ненастье.
     -- Не каркай! -- оборвал его Кинг.
     Но Эванс оказался прав.  Ветер  стал  крепчать. В небе, кроме перистых,
появились  кучевые  облака, двигающиеся  в  противоположном направлении.  По
океану побежали пенные барашки. Налетел внезапный шквал с дождем.
     Капитан Кинг вынужден был отменить  свое распоряжение  о дополнительной
оснастке, но нипочем не хотел  уменьшать число поставленных парусов,  как ни
увещевал его первый помощник.
     "Поймай ветер" подозрительно кренился вперед и на левый  борт. В правый
борт с кормы бил сильный  ветер и, приподнимая его, усиливал крен. Положение
становилось опасным, казалось, корабль вот-вот зароется носом в пучину. Кинг
зорко  следил  за  ветром,  за  креном  и,  когда  риск  дошел  до  предела,
скомандовал матросам, чтобы они убрали самые верхние паруса.
     Хоть  и  нелегко было это сделать  при болтанке и сильном ветре, моряки
все же не подкачали. Паруса были вовремя убраны.
     Осторожный Генри  Джеймс на  "Капитане Куке"  уменьшил  парусность  еще
раньше.



     Наступила  ночь.  Клипер  по-прежнему  шел  на  всех  парусах.  Капитан
разрешил убрать только трюмсели. Эванс опасался, как бы корабль не  начерпал
воды, а  то и вовсе  не перевернулся,  потому  что к ночи шторм не только не
ослаб,   а,  наоборот,  рассвирепел.  Ветер  завывал   в   такелаже,   волны
захлестывали палубу.
     Вахтенные  -- один впереди, на баке, другой  возле грот-мачт, третий на
юте -- хмуро и  с опаской поглядывали на валы, штурмовавшие  борта. Штурмана
Тэйлора  Кинг отослал в каюту обсушиться -- тот вымок до  нитки в  первый же
час своего дежурства. Но мокрая штурманская одежда была только предлогом для
капитана.  Тэйлор, как и  Эванс,  в последнее время стал выказывать излишнюю
осторожность  и  настойчиво просил  Кинга  уменьшить парусность,  как только
наступал критический  момент.  Капитан отослал штурмана в каюту, чтобы здесь
он не портил ему настроения своим нытьем.
     Кинг теперь один распоряжался на  палубе, никто ему не мешал. Кутаясь в
плащ, он стоял  под мокрым  тентом  -- закрытой рубки на парусниках не было;
она  бы затрудняла обзор и управление парусами -- и  вслушивался в тревожное
поскрипывание мачт и рев океана.  Он приказал впередсмотрящему спуститься  с
салинга  для  безопасности  на полубак  и глядеть  в оба.  Хотя  вероятность
столкновения со  встречными кораблями была не  так уж велика, все же во тьме
можно было налететь на какой-нибудь торговый парусник. Купцы в этих  широтах
появлялись часто.
     Сигнальные  застекленные  фонари  иногда  задувало  ветром.  Вахтенные,
поругивая  ненастье,  снова  зажигали  их,  прячась от  норд-оста, где  было
возможно.
     "Если Стоун вовремя убрал с мачт лишние паруса -- его счастье, -- думал
Кинг,  -- Если  же не  успел  убрать --  наверняка у  него опять не выдержал
рангоут.  Впрочем, что плохо для  "Меченого  Мавра", то хорошо для  нас.  По
крайней мере, выиграем несколько лишних миль. Надо же в конце  концов обойти
его, чтобы он не вырывался вперед до самого Лондона!"
     Как ни странно, под рев шторма капитану хорошо думалось: "Запас пресной
воды израсходован едва  ли наполовину. Крупы и  галет  хватит до конца пути.
Вперед, только вперед!
     До  сих пор мне не  удалось добиться  преимущества в скорости. В чем же
дело? -- размышлял Кинг. -- Почему "Поймай ветер", имея медную обшивку, едва
тянется за  "Капитаном Куком" и уступает дорогу "Меченому Мавру"? Неужели я,
как капитан, кое-чего не предусмотрел, не учел? Уж, кажется, все паруса были
поставлены, а результат никудышный..."
     Кинг стоял спиной к ветру,  напружинивая поочередно ноги  в такт качке,
зябко кутался в плащ.
     "Да, остается одно:  поменьше слушать  Эванса и  Тэйлора.  Они, сами не
желая,  сеют  во  мне  семена  неуверенности.  А это плохо, когда  капитан в
чем-либо не  уверен. Корабль показал себя в шторм, и не раз,  на него  можно
положиться. Так  в чем же дело, капитан? Чего ты боишься?" -- спрашивал себя
Кинг.
     А  клипер мчался в ночи в  неизвестность,  подгеняемый  ударами ветра и
волн. Казалось он весь во власти стихии. Но  на самом деле это было не  так.
Рулевые следили за  курсом  по компасу,  Дэниэл  Кинг  следил  за  рулевыми,
проверяя  путь по  карте  и  компасу и поправляя штурвальных,  если они хоть
чуть-чуть отклонялись от заданного румба.
     В четыре утра на "собачью вахту" явился Эванс. Капитан, едва переступая
от усталости, ушел на отдых...
     Настало  утро.  Корабль приближался  к  мысу  Доброй  Надежды. До  него
оставалось не  больше суток пути. Часам к десяти шторм вроде  бы поутих.  Но
ветер  вскоре  переменил  направление,  подув с  запада, и  в океане развело
сильную  зыбь.  Барометр стал  падать. Снова разыгрался  еще  более  сильный
шторм, и пошел  мелкий дождь с градом.  Палуба  побелела. Теперь приходилось
идти  переменными  галсами,  в  бейдевинд.  Как  ни хотелось Кингу уменьшать
парусность, это пришлось сделать.
     Судя по всему, "Капитан Кук" остался далеко позади, а "Меченый Мавр"...
     "Меченого  Мавра"  увидели  под вечер  на  траверзе  Порт-Элизабет.  Он
представлял  жалкое  зрелище.  Часть парусов  была  превращена  в  лохмотья,
фок-мачта  пониже  салинга  сломана.  Корабль  с трудом лавировал, чтобы  не
подставлять  крутым  валам  борта.  Матросы  в  штормовках  поднимали  новую
стеньгу, меняли реи.
     Гарри Стоуну  опять не повезло. На клипере "Поймай  ветер", несмотря на
все  переделки, в которых он побывал, не сломало ни одной стеньги, ни одного
рея. С  трудом подавляя  в себе желание  воспользоваться  случаем и поскорее
уйти  от потерпевшего  аварию соперника, чтобы выиграть время,  Дэниэл Кинг,
повинуясь закону моря -- помогать терпящим бедствие, поднял на мачте сигнал:
"Нужна ли вам помощь?"
     Сигнал  на  "Меченом Мавре"  заметили не  сразу,  видимо,  были  заняты
работой. Наконец на нем взвился ответ: "Благодарю. Помощи не требуется".
     Капитан Кинг облегченно  вздохнул.  Гарри Стоун был  настоящим моряком:
гонки  есть гонки. Раз можно  обойтись  без помощи  товарища,  зачем же  его
задерживать?
     Лавируя  против  ветра,  "Поймай ветер" медленно прошел  мимо "Меченого
Мавра".
     Шторм вскоре прекратился. Град на палубе растаял. Ветер от запада утих,
сменился слабым северо-восточным, затем восточным, а после повернул опять на
юго-запад. Команда клипера выбивалась из сил, почти непрестанно брасопя реи,
чтобы уловить парусами эти неустойчивые и слабые ветры. Капитан Кинг  внешне
был  невозмутим.  Моряки слышали  его  уверенный голос,  и спокойствие Кинга
передавалось и им. Казалось, ничто не может вывести капитана из равновесия.
     Егор  уже  действовал,  как  заправский  моряк,  приобретя  ловкость  и
сноровку,  и Майкл  теперь  не  боялся  за  него.  Ловить  парусами  слабый,
постоянно меняющийся ветер -- работа  нудная и малоблагодарная. Она изнуряла
моряков до крайней степени,  но Егор  выдерживал, хотя после  четырехчасовой
вахты, еле дотащившись до кубрика, валился в койку совершенно обессиленный.
     В полусне-полубодрствовании он видел, как Майкл  -- словно и не работал
на  палубе  -- сидел на  табурете в  одних кальсонах и  пришивал пуговицу  к
штанам...  "Ну  и ну! Он  еще  может пришивать  пуговицы!" -- завидовал Егор
выносливости Майкла.
     Усталость  проходила,  к обеду или ужину  Егор уже был на ногах. У него
сосало  под  ложечкой  и  во  рту копилась голодная слюна,  когда камбузники
приносили в кубрик большие медные, кастрюли с варевом и ставили их на столы.
Матросы мигом разбирали горку оловянных  мисок, разливали черпаком в них суп
и с жадностью принимались есть. Суп из солонины с сушеным картофелем был  не
ахти каким кушаньем, но аппетит у Егора был  отменный. Он  был готов, говоря
по-русски, "съесть и волка в шерсти"...
     Едва успевали поесть, как опять слышалась команда:
     -- Все наверх!
     И опять топот башмаков по трапам, и опять -- за фалы и шкоты...
     Клипер едва достигал скорости девяти миль в  час1. Но и этой  небольшой
скорости  у корабля  не стало,  как  только обогнули  мыс  Доброй  Надежды и
"Поймай ветер" повернул в Атлантический океан. ___________
     1 Скорость судна выражается  относительной мерой -- узлами, означающими
скорость  в  морских  милях  в час. Тросик лага  --  прибора  для  измерения
скорости, выпускаемый  на ходу с кормы,  разбивается узелками по  1/120 мили
(50  футов). Сосчитав число узелков, пробежавших  за полминуты, можно узнать
скорость в милях в час.

     Начался  полный штиль.  Корабль только  чуть-чуть относило  течением на
северо-запад.
     Вскоре из-за  мыса вышел и "Капитан  Кук", и его постигла та же участь:
полное безветрие.
     Оба  клипера  плавали "без  руля и без ветрил" в виду друг друга, иначе
говоря, дрейфовали.



     Как все-таки подвержено  парусное  судно  воздействию неуправляемых сил
океанской стихии! Бури, штормы, и  шквалы, разнохарактерные морские течения,
дожди,  снегопады, грозы,  тропическая  жара  при  полном  штиле,  частые  и
непредвиденные  перемены  ветров  --  все  это  ставит  на  пути   парусника
труднопреодолимые препятствия.
     Иногда  штиль  сменяется  вдруг неведомо  откуда налетевшим  шквалом, и
ветер перестает быть  союзником моряков,  превращается во врага. Он вырывает
из рук  шкоты, норовит в  бешенстве сорвать паруса  и сломать рангоут. Ветер
как  бы  настойчиво напоминает  моряку:  я --  хозяин океана, ты передо мной
бессилен!
     Корабли, тяжко  переваливаясь с  борта на борт, захлестываемые  волной,
прилагают колоссальные усилия,  чтобы  удержаться  на  плаву, не  сбиться  с
курса, победить в неравной борьбе. И  часто парусники  возвращаются в порт с
поломанными  мачтами,  разбитыми шлюпками.  А  другие  навсегда  остаются  в
океане...
     Экипаж  или гибнет вместе  с  кораблем,  или  оставляет его  с мизерной
надеждой на  спасение... А парусник катким-то чудом  сохраняет плавучесть, и
его долго носит по всем морям и океанам.
     И вот родилась легенда о "Летучем Голландце". За столетия обезлюдевших,
но удержавшихся на плаву кораблей оказалось в морях и океанах так много, что
увидеть  "Летучего  Голландца"  было немудрено. Рядом  с  легендой  ходит  и
суеверие.
     ...Капитан голландского парусника  Ван Страатен  был  осужден на вечное
скитание по морям. В камзоле XVII  века, прислонясь к  мачте своего корабля,
он  носился по волнам без всякой  цели и определенного курса. Встреча  с ним
предвещала гибель морякам...
     И когда плавающих молчаливых призраков  с жалкими обрывками парусины на
мачтах  стало  очень  много, люди вынуждены были  заняться их  уничтожением,
чтобы не подвергать опасности столкновения с ними "живые" корабли.  "Летучих
Голландцев" сжигали или расстреливали из пушек военные эскадры...
     Необычна  судьба  парусников,  стоявших в Лиссабонской  гавани в ноябре
1775 года. Утром океан  внезапно отступил, гавань обсохла,  и около  трехсот
кораблей легли  на  дно. Но вдруг  тишина в гавани сменилась зловещим гулом,
огромная  водяная стена сразу заполнила ее. Большие трехмачтовики,  поднятые
со дна, как игрушечные кораблики полетели на берег.
     Так  человечество узнало  о  цунами -- гигантских перемещениях вод  под
воздействием  подводных вулканических  извержений.  В  1883  году  маленький
островок  Кракатау в  Зондском  проливе был  почти разрушен  землетрясением.
Волна, поднятая им здесь, докатилась до берегов Африки  более  чем за четыре
тысячи пятьсот миль.
     Беда, если корабль во время цунами  окажется близ берега. Его  спасение
-- в море, подальше от суши.
     Ветры  с  бешеной  скоростью  мчатся  над  поверхностью  океана,  волны
становятся  длиннее и выше. Но вот ветер стихает, уменьшаются гребни волн, а
сами  они становятся  более  длинными  и пологими.  Это  --  зыбь. Она долго
сохраняется над большими глубинами и тоже представляет опасность для судов.
     Вода удерживает корабль на плаву за счет давления на погруженный  в нее
корпус.  Это  --  сила плавучести.  Если  сила тяжести топит судно, то  сила
плавучести заставляет его всплыть. Так они уравновешивают друг друга. Не дай
бог, если во время  шторма на корабле переместится  груз на  один из бортов.
Тогда   нарушится  остойчивость   и  судно   потерпит  бедствие  или   вовсе
перевернется...
     К счастью, клиперу "Поймай  ветер" не грозили на этот  раз ни шквал, ни
буря, ни  шторм,  ни даже  цунами  или мертвая зыбь, расшатывающая корпус до
трещин... Ему  пришлось испытать  штиль --  то  состояние, когда он,  словно
впаянный  в   водную   гладь,  повинуясь  течениям,   вместе  с  ними   тихо
передвигается   то  вправо,  то  влево,  то  назад,  то  вперед.   Ощутимого
сопротивления воды за кормой не было, и руль оказался совершенно бесполезен.
Штиль этот привел  капитана Кинга в уныние, усугубленное бессилием.  Никакой
двигательной силы, кроме  парусов, не  имелось, а они лишились ветра, висели
на мачтах, как простыни на веревках в тихую погоду.
     -- Да,  сэр, попали мы в  непромокаемую, -- сочувственно  сказал  Кингу
боцман  Ли, закуривая свою носогрейку. Он  пыхнул дымом,  пошел к  борту  и,
послюнив палец, поднял его кверху. Ни малейшего дуновения!
     Боцман тихонько и тоскливо  засвистел, сложив  губы трубочкой. В  ответ
послышался  свист с бака,  и со всех концов  палубы стали  свистеть матросы.
Капитан Кинг иронически усмехнулся, но промолчал.
     Таким способом дети моря пытались вызвать ветер. Но сколько ни свистели
--  не  помогало. Оставалось еще одно  радикальное  средство,  и  боцман  Ли
призвал его на помощь:
     -- Эй, почешите там грот-мачту!
     Мачту чесали в разных случаях жизни:  в безветрие  или  по ночам, когда
вахтенным   мерещилась   всякая    чертовщина...   Один    из   матросов   с
глубокомысленным видом подошел к  ней и стал почесывать ее огромной  корявой
рукой с крепкими ногтями.
     Результата никакого.
     -- Чеши хорошенько! -- крикнул боцман.
     Капитан не выдержал и расхохотался. Боцман обернулся к нему:
     -- Иногда,  сэр,  это помогает.  Смеяться тут, простите,  неуместно, --
совершенно серьезно, с оттенком недовольства вымолвил он.
     -- Надо еще кашлянуть под корму. -- Матрос -- норвежец Янсен, который в
начале  плавания  рассказывал  про  Клабаутерманна,  пошел  к  гакаборту  и,
нагнувшись, громко кашлянул.
     -- Смотри, не кашляни другим местом,  --  сострил капитан. -- От натуги
всякое может случиться.
     В ответ на эту шутку норвежец рассмеялся и перестал кашлять.
     Шутки шутками, а хода нет. В чистом небе насмешливо сияло яркое солнце.
     Капитан распорядился:
     -- Матросам  отдыхать!  Приводить  себя в порядок.  Можно  помыться  из
брандспойта забортной водой...
     -- Есть, сэр! -- ответил боцман.  -- Неплохо бы  дать команде по порции
рома...
     -- Хорошо. Дайте перед обедом, -- разрешил капитан.
     -- Есть, сэр! -- радостно повторил боцман и пошел  вниз, чтобы сообщить
морякам приятную для них весть.
     Капитан, вооружившись зрительной трубой, поворачивался во все стороны и
осматривал горизонт. Океан был  тих  и  спокоен  -- ни рябинки  на  воде, ни
облачка в небе. В полумиле от "Поймай ветер" так же безвольно и неуправляемо
стоял, словно влитый в водную гладь, "Капитан Кук".
     Можно было спустить шлюпку и съездить к Джеймсу, но ветер мог подняться
в любую минуту.
     Нет ничего более ненадежного и непостоянного, чем погода...
     "Некогда разъезжать  по  гостям,  --  решил Кинг.  --  Где же  все-таки
"Меченый Мавр"? Наконец далеко на зюйд-осте он увидел маленькую точку. Это и
был его  соперник.  Кажется, Стоун  исправил повреждения  на мачтах и  опять
разодел свой  клипер парусами, словно  невесту. Но он тоже дрейфовал. И там,
видимо, не было ветра...



     Почему у клипера Дэниэла Кинга на всем пути  от Тайваньского пролива до
мыса Доброй Надежды ни разу не сломалось ни одно рангоутное дерево, а  Гарри
Стоун на "Меченом Мавре"  дважды чинил  стеньги и  реи? Быть может, качество
деревянной оснастки у него было хуже?
     Возможно и так. Поставщики рангоутного материала для постройки кораблей
иной раз надували верфь, подсовывая ей  мачты и реи со скрытыми изъянами. Но
дело не только в этом.
     Капитан Кинг, несмотря на  его порывистость  и  склонность к риску,  на
привычку  держать парусность постоянно на пределе, был все  же  и осторожен.
Когда  он видел, что  дополнительные  паруса ставить нельзя -- не ставил их.
Это имело значение. Но решающим был не только капитанский расчет.
     Чем  уже корпус корабля и чем глаже его поверхность, тем  меньше уходит
энергии  на преодоление волнового сопротивления.  У клипера "Поймай ветер" с
днищем,  обшитым  листовой  медью,  такое сопротивление было  меньше, чем  у
"Меченого Мавра",  у  которого  на  деревянной  обшивке  за  время  плавания
образовались наросты из  ракушек. А если  меньше  затрачивалось  энергии  на
преодоление  волнового сопротивления,  то корабль скользил  быстрее и  своим
ходом уменьшал давление ветра на паруса и мачты.



     Дрейф  продолжался  еще несколько  дней, а  затем  слабые попутные и не
очень попутные ветры восточных направлений помогли капитану  Кингу добраться
до 24 градуса южной широты. Здесь корабль  был подхвачен постоянным пассатом
и пошел с быстротой застоявшегося коня, вырвавшегося из денника.
     На крыльях  пассата,  поставив  все  паруса вплоть  до лиселей,  клипер
пересек южный  тропик и  стал  приближаться  к острову Святой Елены, оставив
позади соперников. Юго-западное течение,  огибавшее  африканское  побережье,
помогало быстрому ходу.
     Погода у тропиков стояла почему-то отнюдь не тропическая. Было довольно
прохладно. После вахты  матросам давали порцию  рома. Этого напитка в запасе
имелось  предостаточно,  если  учесть,  что капитан  не  очень-то  стремился
ублажать свой экипаж спиртным от самого Лондона.
     Беспокоило Кинга  то,  что таяли  запасы провианта  и пресной воды.  От
долгого  хранения  в  деревянных  цистернах  и бочках она стала  приобретать
дурной вкус.
     Подсчитав запасы продуктов, Кинг решил ввести жесткую экономию. Старший
кок спросил:
     --  Как еще экономить, сэр?  Я и  так негусто  закладываю  в котел.  Не
давать же матросам потаж!1 ____________
     1 П о т а ж --  варево из остатков еды, скопившихся  за несколько дней,
пользовавшееся  у  матросов  дурной  славой.  К  такой  пище  на  парусниках
прибегали  в случае  крайней  нужды, когда судно не  могло  пополнить запасы
провианта.

     -- Дело  ваше, но  до  Лондона надо дотянуть  во что бы  то  ни  стало.
Заходить в порты и  пополнять  запасы  не  придется. Не проигрывать же из-за
этого гонку!
     Кок вышел от капитана весьма озабоченным.
     Кинг  распорядился урезать дневную выдачу продуктов на  камбуз. Баталер
сказал  старшему  коку,  чтобы  он  поменьше  расходовал  и  соли. Она  тоже
кончалась. Правда, суп из солонины солить почти не приходилось, но ведь надо
было приготовлять еще и похлебку из гороха, маиса, а также кашу.
     Однажды  матросы  в  своих мисках  обнаружили  среди разваренной  крупы
маленьких  морских   угорьков  и,  возмутившись,  послали  на  камбуз  целую
делегацию:
     -- Ты, жирный кот,  чем  нас  кормишь? Откуда  в похлебке  взялись дары
моря?
     -- Это приправа, -- попробовал отшутиться кок.
     Но матросам было не до шуток.
     -- У тебя нет соли, и  ты добавляешь в  котел морскую воду!  Знаем этот
прием! Мы пожалуемся капитану.
     -- Ну нет соли. Что я поделаю? От морской воды не умрете, -- отмахнулся
от моряков старший кок.
     Однако  варить  с добавкой  забортной  воды  больше  не стал,  опасаясь
матросских кулаков. Баталер выдал ему  немного соли  из запаса, оставленного
на крайний  случай. Пищу стали недосаливать.  Моряки  язвили по адресу кока,
однако мирились с этим: раз нет соли -- не родить же ее...
     Но вскоре возмущение на клипере вспыхнуло с новой силой, когда в кубрик
принесли мутное с неприятным запахом варево. Почти никто не стал есть.
     Ни  увещевания  боцмана,  ни  его угрозы  не  погасили  недовольства  и
пришлось пригласить капитана.
     -- В чем дело, ребята? -- спросил Кинг.
     Ему протянули миску с варевом.
     --  Вот, сэр, чем нас кормят?  Мы работаем, как волы, а  пища никуда не
годится. С такой жратвы можно и ноги протянуть!
     Капитан посмотрел, понюхал варево и отставил миску.
     -- Кока и баталера сюда! -- приказал он.
     Те прибежали сразу.
     --  Почему  плохо  кормите матросов?  -- вскинулся на  них  капитан. --
Сейчас же приготовьте хороший суп, иначе вам несдобровать!
     Кок и баталер растерянно переглянулись и вышли.
     Часа  через два на камбузе  сварили новый обед. Подали суп из солонины,
на второе -- по куску свинины с кашей, и к ним -- по чарке рома.
     Сытно пообедав, матросы пришли в благодушное настроение.
     -- Хороший у нас капитан! А кок с баталером -- большие плуты!
     -- Устроить бы им темную!..
     А капитан, вызвав к себе баталера, сказал ему:
     --  Не  обижайся, Самвэл,  за  выговор,  что  я тебе сделал в  кубрике.
Матросам надо было заткнуть глотки. Еще взбунтуются и  не полезут  на мачты.
Народ отпетый...
     -- Я все понимаю, сэр, но... как же нам быть дальше?
     --  Варите и  дальше, экономя продукты. Только поменьше кладите в котел
объедков, чтобы не воняло...  Если матросы будут роптать, я опять вызову вас
и начнем все сначала...
     --  Эта  игра может плохо  кончиться,  сэр, -- возразил баталер. -- Они
изобьют нас с коком!
     -- Пусть попробуют, -- холодно отозвался Кинг.
     Баталер вышел от капитана озадаченный: "Известное дело, -- думал он. --
Кинг  всю  вину  валит на  нас,  а  сам  хочет  остаться в  глазах  матросов
воплощением справедливости. Нечистая игра!"
     Но спорить с капитаном не приходилось.





     Помощник  капитана Эванс  вел  дневник, где записывал все, что казалось
ему примечательным  за время плавания. Сменившись  с вахты, он отдыхал,  пил
чай,  а  потом,  подвинув поближе  свечу, развертывал  тетрадь  в клеенчатой
обложке.
     Вот некоторые из его записей.
     15 февраля. У 18ь ю.  ш. встретили теплую погоду. Весь день  было ясно.
На небе -- ни облачка. Дул свежий пассат.
     25 февраля. На подходе к экватору погода стояла переменной. Тихие ветры
и безветрие.  То  ясно, то  облачно.  Иногда  горизонт  на  норде покрывался
тучами.  Было  видно, как  сверкают вдали  молнии. Шли переменными  галсами.
Матросы  целый день  брасопили реи,  стремясь  поймать ветер. Ход судна  был
малый -- узлов до восьми. Дэниэл Кинг нервничал, как барышня.  "Капитан Кук"
и "Меченый Мавр" шли позади, но нам  все не удавалось оторваться  от них  на
приличное расстояние.
     28 февраля. Прошли  или,  лучше сказать, нас протащило  слабым ветром и
попутным течением  через  --  экватор. Расстояние  между  нами  и  клиперами
Джеймса и Стоуна не  уменьшается и не увеличивается. Они по-прежнему идут за
кормой, первый в трех, второй в пяти милях от нас.
     6 марта. После перехода через  экватор клипер  шел переменными галсами.
Приходилось ловить  ветры,  дувшие  с  разных  румбов.  Погода  была  ясная.
Временами случались грозы.
     Нам немножко повезло: попали в сильную струю северо-западного течения и
скорость  хода  возросла. "Капитан  Кук"  и  "Меченый Мавр" далеко  отстали,
скрылись из виду. Увлекшись, Дэниэл приказал  не менять направления, идти по
течению.  Но  мы  отклонились  на  запад.  Я  сказал  ему  об  этом,  и  он,
согласившись со мной, изменил  курс.  Мы  опять  приблизились  к африканским
берегам.
     16  марта. Ясно.  Тихий  ветер. Находились  ок.  7ь сев.  широты и  17ь
западной долготы. Ветер дул с норд-веста. Сильное течение склоняло клипер  к
берегу,  и это не позволило  нам  долго  править  к северо-востоку.  А  курс
другого галса  вел в полосу дождей  и  штилей. Мы решили, сколько  возможно,
идти на норд-ост.
     Здесь сильные течения стремятся к востоку. Они могут прибить корабль  к
берегу Африки.
     "Капитан Кук" остался далеко позади. "Меченого Мавра" не видно. Неужели
обошел  нас?  Капитан  Стоун  хорошо знает  все течения  в этих  широтах  и,
возможно, решил изменить  курс, нащупать одно  из них западнее нас.  Капитан
Кинг опасается, что он поступит именно так.
     22 марта. Прошли острова Зеленого Мыса.
     27 марта. Море спокойно.  Временами дует норд-ост ровно и умеренно. Так
продолжалось около трех суток. Потом норд-ост  затих -- и опять маловетрие и
штиль...  Мы с капитаном  Кингом и  штурманом Тэйлором, собравшись в  каюте,
обсуждали положение и думали, как сократить путь и увеличить скорость.
     "Капитан  Кук"  стал на  две-три мили ближе  к  нам.  "Меченого  Мавра"
по-прежнему не видать.
     30   марта.   Район   северо-восточнее   Азорских  островов.   "Ревущие
сороковые"... Начался сильный шторм. Бегу наверх помогать капитану...



     Знаменитое плетеное  кресло капитана исчезло с палубы где-то на полпути
между островами Зеленого Мыса и Азорскими. Надо  заметить, что оно сослужило
Кингу хорошую службу.  В плавании по теплым морям и океанам капитан почти не
расставался  с   ним.   Привязанное   за  ножку   тонким  прочным  тросом  к
металлической  скобе, оно много  дней было  таким же традиционно необходимым
предметом,  как  скажем, подзорная труба  или пуговица на  синем капитанском
мундире.  При  ровном  ветре  и хорошем ходе  судна  Кинг  отдыхал  и  даже,
откинувшись  на спинку  кресла,  позволял себе  вздремнуть  под  парусиновым
тентом, выбеленным дождями и солнцем. Капитан со скучающим видом посиживал в
нем и в штиль, с надеждой поглядывая на небо в ожидании ветра. И когда ветер
приходил,  он бодро  вскакивал и, тотчас забыв  о  кресле, отдавал  команды,
нетерпеливо шагая по  палубе  и подкрепляя энергичные распоряжения  не менее
энергичными жестами и крепкими словечками.  А в шторм он тем более забывал о
кресле, и, предоставленное само себе, оно передвигалось  по палубе, мокрое и
никому  не нужное.  Не  однажды  волной  его  выбрасывало за  планширь и оно
повисало у борта на тросе.
     Тогда раздавался крик вахтенного:
     -- Кресло капитана Кинга за бортом!
     Кто-нибудь из  находившихся поблизости моряков  тотчас  вырывал его  из
цепких объятий волн, потянув сперва за трос, а потом  за спинку, и  водружал
на прежнее место, и оно отдельно от капитана скользило туда-сюда по палубе.
     А когда погода улучшалась, капитан вспоминал о  кресле и садился в него
перевести дух и дать отдых ногам.
     Ночами,  подвинув  кресло  к  ближнему   световому  капу,  Кинг  иногда
вглядывался в обозначения на морской карте.
     В Северной Атлантике стало  свежо, и  сидеть  в кресле уже не пришлось.
Дэниэл Кинг,  кутаясь  в  брезентовый дождевик,  ходил по палубе,  чтобы  не
зазябнуть.
     Боцман отвязал кресло и унес  его в каюту капитана. Теперь оно, изрядно
потрепанное, стояло там в углу на заслуженном отдыхе.
     Вслед  за креслом убрали и  тент,  едва не  превратившийся в  лохмотья.
Надобность и  в нем отпала: отвесные  палящие лучи  солнца остались в  южных
широтах.
     Теперь  в  Атлантике  с  постоянной  облачностью,  холодными ветрами  и
штормами и самому капитану иной раз впору было привязываться к рыму... Но он
стоял на привычном месте  непоколебимо,  незыблемо, как вделанный  в  палубу
кнехт.
     Капитану рейс, а тем более гонка доставались нелегко.  Он,  и  без того
стройный, очень похудел, как бы усох.  Скулы на  загорелом лице заострились,
на нижней губе от постоянного  пребывания,  на  ветру появилась кровоточащая
трещинка,  голос  стал  хриплым,  и  Кинг частенько  смачивал  горло глотком
коньяка из фляжки. Мало что осталось от того красавца и щеголя, каким увидел
Егор капитана в первый раз.
     Да  и сам Егор тоже изменился. От прежнего парня, откормленного молоком
и  пышными  материнскими шаньгами,  с румянцем во всю щеку,  тоже  ничего не
осталось. Он похудел,  оброс редкой  шелковистой бородкой,  лицо посмуглело,
как у  мулата или индейца из Перу. Руки покрылись жесткими мозолями, голубые
глаза посветлели, словно повыцвели на  солнце.  И родная матушка его нипочем
бы теперь не узнала.

     ...Ревущие сороковые... Эти широты хорошо знакомы морякам, плавающим  в
Северной Атлантике,  где теплый воздух с юга встречается  с холодным, идущим
от  берегов  Гренландии.  Здесь возникают  и распространяются  циклоны.  Они
перемещаются со скоростью тридцать-сорок  километров  в  час,  сопровождаясь
штормовыми ветрами с дождями, а зимой и снегопадами.
     Когда  клипер  прошел  Азорские  острова,  словно толпа диких  пиратов,
прущих на абордаж, на судно налетел сильный шторм с дождем.
     -- Все наверх! По местам стоять! -- раздалось на палубе.
     Матросы,  выбежав  из  кубрика,  заняли  свои места  у кофель-нагельных
планок,  где крепились почти все снасти от реев и парусов. Чтобы привести их
к  ветру, моряку  не  нужно было влезать  на мачту, достаточно  по  указанию
капитана или боцмана подтянуть нужный брас,  правый или левый, в зависимости
от  галса  судна,  и  закрепить  конец  узлом-восьмеркой  на  палубе. Отсюда
поднимались и опускались реи,  отдавались или подтягива до было уменьшить их
площадь.  На мачты  матросы лезли только тогда,  когда требовалось  отдавать
(распускать), или убирать (закатывать на реи) паруса, или что-то поправить в
оснастке, чего нельзя было сделать с палубы.
     У поднятого, работающего паруса все снасти можно  было  обтянуть только
силой парусной вахты в семь-восемь человек.
     Егор пошел на свое место у грот-мачты.
     -- Грот-бом-брамсель  долой!  Фор-бом-брамсель  долой! --  распоряжался
капитан, поглубже нахлобучив фуражку, чтобы ее не сдуло ветром.
     Егор,  привычно  ослабив  петлю  фала на  планке,  стал  отдавать  его,
согласуя свои движения с работой товарищей, находившихся рядом. Ветер трепал
полы куртки, захватывая  дыхание,  палуба уходила из-под ног. Крупный  дождь
хлестал  по  спине,  по  рукам.  В заунывный  вой ветра вплелся хриплый  бас
боцмана:
     -- Стоп! Крепи концы!
     Кинг стоял, вцепившись рукой в леер -- туго натянутый штормовой трос, и
напряженно смотрел вверх.
     -- К бизани живо! -- крикнул он. Матросы побежали к бизань-мачте.
     -- Крюйс-бом-брамсель долой! -- последовала команда.
     Парусность  быстро уменьшили. Теперь клипер шел курсом полный бакштаг с
креном  на  левый борт. Предстояло по возможности выровнять крен,  чтобы  не
зачерпнуть  бортом  воды. Капитан решил "увалиться", то есть, выведя корабль
из бакштага, идти так, чтобы ветер безопасно дул прямо в корму.
     -- Рулевой! Идти фордевинд!
     -- Есть идти фордевинд!
     Закончив работу на палубе, матросы спустились в кубрик.

     Клипер повернул на северо-восток, направляясь к проливу  Ла-Манш. Ветер
снова стал попутным, и капитан  опять, вызвав парусную  вахту, решил поднять
верхние паруса, прибавив ходу, хотя шторм продолжался.
     Скорости заметно  прибавилось.  Паруса  "Капитана Кука", идущего далеко
позади, стали  едва видны, а "Меченого Мавра"  уже не видели несколько дней.
Где он, что с  ним --  никто  не знал. Он мог плестись  позади вне  пределов
видимости,  а мог и следовать  параллельным курсом и неожиданно  "дать фору"
Кингу.
     Егор, сняв в кубрике мокрую куртку, сразу сел к  столу, на котором  уже
были  расставлены  миски  и лежали горки  сухарей. Принесли обед. Майкл, как
самый опытный в таком деле, стал разливать по мискам горячий, дымящийся суп,
жонглируя половником, как фокусник.
     Обед  всем  понравился. Суп  был  густой,  наваристый,  жареная  свиная
грудинка и вовсе удивила матросов.
     --  Ого! Откуда что  берется!  Давно ли  варили  потаж!  --  воскликнул
норвежец Янсен, покачав  удивленно  головой.  Его лицо до самых глаз заросло
рыжеватой бородой.
     --  Капитан приберегал  продукты к финишу, -- сказал Майкл. -- Чтобы мы
резвее бегали по палубе и меньше спотыкались...
     -- Не мешало бы по стакану рома, -- вздохнул итальянец Джузеппе. Он был
тощ, как кромка  кливера. Загар почему-то  не тронул  его лица,  словно и не
плавал этот моряк в тропиках.
     -- Ром, может быть, дадут вечером, когда уляжется шторм, -- предположил
Майкл, разгладив отросшие  за время  рейса усы с редкой сединкой. --  Сейчас
чарка тебя свалит с ног, не сможешь работать.
     -- Еще того не хватало, -- проворчал итальянец.
     Моряки угрюмовато шутили. Вид  у всех  был очень  усталый, одежда у них
износилась, кое-где виднелись  заплаты, положенные наспех толстыми неровными
швами.
     Поев,  Егор сразу завалился на  койку.  Но вздремнуть  ему не пришлось.
Опять команда заставила всех подняться:
     -- К парусам!

     Шторм стал стихать. Корабль вышел из него, прибавив парусов. Впереди, у
горизонта,   показался   клочок    чистого   золотистого   неба.    Попутный
северо-западный ветер подгонял клипер все ближе к берегам  Англии. За кормой
оставались тысячи пройденных миль и почти семь месяцев плавания.
     Заметив,  что  паруса   "Капитана  Кука"  позади  стали  "расти",  Кинг
встревожился и, призвав  на помощь все умение и знания, прибавил  ходу судну
умелой  лавировкой в  крутой  бакштаг.  Моряки,  занятые  работой,  даже  не
заметили, как стало темнеть.
     Не  зря  капитан  Кинг  накормил их  сытным  обедом из запасов, которые
приберегал к последнему рывку...



     Не  очень приветливо  встретил  клипера пролив Ла-Манш,  именуемый  еще
Английским  каналом.  Уж, кажется,  желанный  причал  был совсем рядом,  при
хорошем  ходе  "Поймай  ветер"  мог  бы  достигнуть  устья  Темзы  часов  за
восемнадцать  --  двадцать.  Но  у  мыса  Лизард,  куда  подошли   пасмурным
апрельским утром, стоял  сплошной  туман.  Ветер  был  настолько  слаб,  что
корабль чуть заметно передвигался переменными галсами. "Капитан Кук", шедший
в  двух  милях  позади, почти в  точности повторял  маневры клипера капитана
Кинга.
     Туман рассеялся только к полудню,  ветер  подул от  норд-оста и  теперь
пришлось идти бейдевинд.
     Моряки словно забыли о кубрике, почти все вышли на палубу и нетерпеливо
смотрели по сторонам, желая поскорее увидеть берег.
     Наконец с левого борта кто-то заметил Эдистонский маяк, что находился в
десяти милях  от входа  в Плимутскую бухту. Матросы  закричали: "Маяк! Маяк!
Теперь  уж  близко!" --  и  стали шумно выражать  свой восторг, с радостными
восклицаниями  обнимая  друг  друга.  Этот взрыв восторга  прервала  команда
капитана:
     -- По местам! Стоять у парусов!
     Небольшая толпа бесконечно усталых, обросших, оборванных матросов сразу
же растаяла...
     Внешне на корабле все  было как будто спокойно, но чем ближе становился
конец  пути, тем  больше  росло внутреннее напряжение всего экипажа.  Каждый
старался сдерживать себя, но это удавалось не  всегда.  Какая-то нервозность
слышалась в командах капитана,  в перебранках  матросов,  вспыхивавших  чаще
обычно по совершенно  пустяковым причинам. Теперь, когда весь путь был почти
пройден,  когда уже в  воздухе веяло  близостью лондонских  фабрик и  доков,
нельзя было  сплоховать и  допустить, чтобы "Капитан Кук", шедший по  пятам,
вырвался вперед.
     Измученные  и  усталые  матросы  выбивались из сил,  но действовали так
слаженно, как никогда раньше, на лету схватывая распоряжения  и мгновенно их
исполняя.
     Были поставлены все паруса. Капитан и рулевые бдительно следили за тем,
чтобы ни один  из них не ослаб,  а работал с наибольшей нагрузкой. Тот самый
угол атаки ветра, который капитан когда-то изучал в штурманской школе, в эти
часы имел особенно важное значение. Кажется, ему удавалось выжать из каждого
прямого паруса, из  каждого кливера все,  что только было возможно  при этом
ветре.
     Корабль быстро  бежал  вперед,  мелкая  водяная пыль от волн  изморосью
оседала  на резной фигуре Аполлона,  венчавшей  форштевень. Навстречу  своей
славе или поражению шел  корабль,  пока  еще было сказать  трудно. Ближайший
видимый  противник  --  капитан  Джеймс  был не  менее опытен  в  мореходном
искусстве, чем Дэниэл Кинг, и дерзости у  него теперь, кажется, прибавилось,
ибо и он осмелился увенчать свои фок  и грот-мачты трюмселями. "Капитан Кук"
все больше наседал на соперника, стараясь вырвать у него лавры победителя.
     О "Меченом Мавре" капитан Кинг теперь  думал меньше  всего. Было  ясно,
что у того опять  непредвиденная задержка в  пути, и он, пожалуй, больше  не
соперник.
     "Но как знать, как знать! -- вдруг  засомневался  Дэниэл  Кинг.  --  От
Гарри Стоуна  всего можно  ожидать.  Это  невероятный сумасброд  и  азартный
игрок... Может быть, и он делает сейчас свою  последнюю ставку? А  вдруг  он
прошел параллельным курсом  возле берегов Франции?  Но нет... вряд  ли. Там,
особенно у  Нормандских островов, да  и у  Шербура постоянный прибой,  ветры
капризны и переменчивы, словно избалованные женщины...  Ближе  к английскому
побережью спокойнее. А тут "Меченым Мавром" пока не пахнет".
     Если  не  случится чуда,  и Джеймс не  обгонит  "Поймай ветер",  значит
капитан Кинг  получит приз  и станет, по  крайней мере,  на некоторое  время
национальным героем Великобритании...
     Но что ждало на берегу его матросов?
     Понятное  дело,  им  хотелось  поскорее  ступить  на  твердую  землю  и
промочить горло  в кабачке.  Те  из моряков,  кто  имел  в  Англии  родных и
близких, жаждали долгожданных  встреч. Ну  а те, у  кого не было ни жен,  ни
любимых,  ни родственников, ни  близких друзей?  Все  равно и те  совершенно
одинокие люди  тоже  хотели поскорее ступить на берег, хотя он их особенно и
не ждал...
     Никто не ждал Майкла Кэва. Не было у него в Лондоне  ни родных, ни даже
своего угла.
     Еще  в  пути он  как-то  поведал Егору историю своей  жизни.  В Средней
Англии отец Майкла  имел небольшой клочок земли и держал  овец. Мать умерла,
когда  Майкл  был еще  маленьким.  Когда  умер и  отец, хозяином  фермы стал
единственный   семнадцатилетний   наследник.  Однако   вести  хозяйство  ему
оказалось не под силу, и он по совету опытных людей сдал землю в аренду.
     Арендатор  оказался нечестным человеком и обманным путем  присвоил  все
имущество Майкла,  оставив  его ни  с чем. Переехав  на  север,  Майкл  стал
работать по  найму.  У  него  сохранилось  отцовское  ружье,  и  однажды  он
неосторожно  пострелял  дичь  в  лесу  богатого  сквайра.  Охота  там   была
запрещена. Его поймали, отняли ружье и посадили в тюрьму, а после выслали из
Англии в Австралию. Тогда действовал принятый в 1817 году закон, по которому
людей, самовольно занимавшихся охотой в помещичьих лесах, высылали за океан.
     В Австралии Майкл был в батраках у скотовода,  а затем нанялся матросом
на судно, курсирующее из Мельбурна в  Сидней. Там  он проплавал три  года, а
после поступил в команду английского  парусника и прибыл  в Лондон.  Тут  он
некоторое время  жил  под чужой фамилией, ночуя в ночлежных домах, пока были
деньги. А когда они кончались, он снова нанимался на какой-нибудь  корабль и
уходил в море.
     И  сейчас  Майклу  предстояло,  побыв  на берегу,  уходить  в  плавание
вероятнее всего на этом же клипере.  Родным домом для  него  стал матросский
кубрик.
     Егор,  хотя  и  очень  слабо  знал английский, все  же понял,  что  его
товарищу  круто не  повезло в жизни. В России  бы  его назвали человеком без
роду, без племени. Он посоветовал Майклу:
     -- Тебе надо иметь жилье, завести семью...
     Майкл только покачал головой в ответ.
     --  Я не имею права  жить в Англии. Срок высылки  не кончился. Как же я
заведу  дом и  семью?  Какая женщина  согласится  выйти замуж  за бездомного
бродягу? Да и годы уходят...
     Положение Егора  было несколько иным.  По крайней мере, его не высылали
из дома, он ушел  по своей  доброй  воле.  Теперь,  осуществив  свою мечту о
плавании на чайном клипере,  испытав  себя на морях и  океанах, он может  со
спокойной совестью вернуться домой.
     Он строил планы на будущее: придет в Лондон, получит  расчет, поселится
в ночлежном  доме и будет каждый день наведываться в порт --  искать русский
корабль. Купеческие парусники  иногда ходят  в Англию. Земляки возьмут его в
команду -- ведь он теперь опытный матрос,  -- парусник выйдет из  Лондона, и
через недельку-другую он будет в Архангельске.
     Чего же проще?



     Ветер наконец  сменился на  северо-западный, и  ночью  клипер  пошел со
скоростью  до пятнадцати  узлов  к проливу Па-де-Кале. На  корабле никто  не
спал, все находились на палубе. Матросы работали столь быстро и  дружно, что
капитан Кинг, обычно скуповатый на похвалу, счел нужным подбодрить экипаж:
     -- Молодцы, ребята! По приходе в Лондон я вдосталь угощу вас ромом!
     Он нетерпеливо  ходил по палубе, чаще обычного обращался  к  штурману и
своему помощнику и бдительно следил за рулевыми. Ход у корабля был что надо,
и у  Кинга  появилась уверенность в том, что "Капитан Кук"  не сумеет обойти
его клипер в последний момент.
     На рассвете все молча столпились на корме и ахнули: корабль Джеймса был
всего в полумиле от них.
     Послышались  поспешные  команды,  боцман  забегал  по палубе,  подгоняя
моряков окриками. Поставили все,  что было можно,  из  оснастки, но интервал
между клиперами не увеличился. Капитан Джеймс видимо решил взять реванш.
     Но вырваться  вперед ему  все  же не  удалось -- времени не оставалось.
"Капитан Кук"  приблизился к корме  клипера  "Поймай ветер" на расстояние  в
четверть мили, когда на подходе к устью Темзы к борту корабля Кинга подвалил
портовый  катер. По  трапу на  палубу  поднялись  лоцман,  два представителя
компании,  одновременно являющихся  и  членами гоночного  жюри,  и репортеры
известных лондонских газет "Тайм", "Ивнинг стандард" и "Санди тайме".
     Капитан Кинг  уже был одет  в парадный сюртук. Лоцман  с хронометром  в
руке засек время, и представители  компании поздравили капитана Кинга  и его
экипаж  с  победой,  репортеры  засыпали  его  вопросами.  Кинг,  довольный,
улыбающийся, чуточку растерянный, отвечал им.
     Клипер "Поймай ветер"  первым пришел в Англию с грузом чая  и победил в
гонке. Позади остались  14 тысяч миль и  девяносто три дня пути из  Фучжоу в
Лондон.
     "Капитан Кук" пришел позже всего лишь на десять минут.
     Клипер  "Меченый Мавр" задержался на три  часа.  Около острова Уайт  он
попал в жестокий шторм...



     Гавань  была   полна   народа.  Огромные  толпы  заполнили  пристань  и
прилегающие к ней улицы. Чтобы все получше увидеть, люди лезли на заборы, на
крыши  домов  и  пакгаузов.  Они махали  шляпами,  платочками,  зонтиками  и
кричали: "Капитану Кингу -- ура!", "Капитану Джеймсу -- ура!" "Слава морякам
Британии!", "Слава героям океанов!"
     На  причальной  стенке,  куда подошли клипера "Поймай ветер" и "Капитан
Кук",  на флагштоке был поднят государственный флаг  Великобритании. Сводный
военный оркестр играл гимн, а потом марш. Под звуки марша капитан Кинг сошел
на  пристань.  "Качать капитана  Кинга!"  --  ревела  толпа.  Тотчас  к нему
подбежали рослые  молодые мужчины, взяли его на руки и принялись подкидывать
в  воздух.  Модные  лакированные  капитанские  туфли  мелькали над  головами
лондонцев. Егор  видел, как Кинг забавно  взмахивал руками и неестественно и
напряженно улыбался.
     Потом Дэниэла Кинга  бережно поставили на ноги, к нему подошли  пожилые
солидные  джентльмены  и вручили какой-то пакет, перевязанный шелковой синей
лентой, и конверт с чеком на пятьдесят золотых фунтов -- приз гонок. Молодые
изящные леди поднесли победителю красивый букет цветов и расцеловали Кинга.
     Не был забыт и капитан Джеймс. Ведь его клипер опоздал только на десять
минут! Джеймсу тоже вручили пакет, цветы, но конверта с чеком ему не дали по
вполне  понятной  причине. Джеймс,  высокий, строгого вида  моряк с  черными
бакенбардами, в парадном сюртуке, тоже испытал "качку"  на берегу и заслужил
немалую долю восторгов толпы.
     Потом  с  клиперов на причал стали  сходить матросы.  Им  рукоплескали,
бросали  цветы,  пожимали  руки.  Наиболее  отважные  англичанки  обнимали и
целовали заросших бородами морских скитальцев.
     Едва Егор ступил на причал,  как и его вдруг подхватили крепкие  руки и
стали подкидывать вверх, словно баскетбольный  мяч. А когда его поставили на
ноги,  он  не сразу  пришел в себя от  смущения. Тут же к нему подбежали две
бойкие  мисс,  сунули  ему  в  руки  букетик  и,  пытаясь  расцеловать  его,
обслюнявили  ему  щеки  и  подбородок.  Причиной такого повышенного внимания
была,  конечно,  молодость  Егора.  Какие-то  мужчины во  фраках  совали ему
монеты:  дескать, выпей в  кабачке рому за успех своего капитана, клипера, и
за наше здоровье! Они, конечно, не могли предполагать, что  он -- русский, и
принимали его за чистокровного британца. Но,  по правде сказать, и Егор тоже
кое-что  прибавил к  славе  английского  парусного  флота  в этом  долгом  и
непривычном для него плавании с таким блистательным концом.
     Газеты  и модные журналы  печатали на  первых страницах портреты Кинга,
Джеймса  и  Стоуна  и восторженные  статьи  о  высоких  мореходных качествах
клиперов. В газетах  и журналах можно было получить исчерпывающие сведения о
капитанах: Кингу тридцать два года, он пока еще холост, но его ждет невеста;
Джеймсу тридцать семь лет,  дома его ждут любящая супруга и двое детей. Кинг
любит играть в теннис, Джеймс предпочитает крокет. Любимое кушанье  капитана
Кинга -- куриная печенка на вертеле, а Джеймс обожает угря с зеленым соусом.
Уже  и в  меню  ресторанов  немедленно были  введены куриная печенка Кинга и
угорь с зеленым соусом Джеймса...
     О капитане "Меченого Мавра" Стоуне сообщалось, что  он холостяк, причем
убежденный, на  досуге занимается конным спортом,  коллекционирует  песочные
часы и старинное холодное оружие, из кушаний предпочитает бифштекс с кровью,
а из напитков -- кипрское белое вино.
     Публиковали  газеты  и сведения  о  пари,  заключенных  во время гонки:
мистер  Стирлинг,  банковский служащий, ставил  на "Поймай  ветер" и выиграл
триста  фунтов. Мистер Дэвид Пул,  фабрикант, тоже ставил на клипер  Кинга и
выиграл  триста  пятьдесят  фунтов. Мистер Голдинг, владелец  фешенебельного
отеля "Огни  Темзы", делал ставку  на  "Меченого Мавра" и проиграл  шестьсот
фунтов...
     "Меченый  Мавр"  прибыл тремя  часами  позже,  но  толпа  на  берегу не
расходилась до его прибытия.
     Вечером капитан Кинг с Эвансом  и Тэйлором  уехали  на  банкет, который
давал  председатель компании в честь капитанов клиперов. Моряки под  началом
боцмана Ли остались на корабле. Для них на камбузе  приготовили плотный ужин
из свежих продуктов. Кинг сдержал свое слово и выставил матросам два бочонка
рома. Пир продолжался за полночь.
     Утром  вернулись Кинг с  помощником и  штурманом,  и корабль пошел  под
разгрузку,  продолжавшуюся  двое  суток.  После  разгрузки   явился   кассир
компании, выдал матросам жалованье, и тогда их отпустили на берег.
     Егор получил расчет и, как ни уговаривали его боцман Ли и Фред остаться
на корабле, забрал свой узелок  и  отправился в ночлежный дом. Майкл решил и
дальше плавать на клипере,  который должен был отправиться в Австралию. Егор
тепло распрощался с товарищем.
     Выйдя на пристань,  Егор  почувствовал  себя  опять  одиноким.  "Домой!
Скорее домой, в родной Архангельск! -- решил он. -- Наплавался досыта!"

     Тот  же, меланхолического  вида  пожилой  конторщик, который  устраивал
Егора на ночлег прошлым  летом, спросил у  него паспорт.  Егор растерялся: в
тот раз паспорта у него не спрашивали. Что же  делать?  У  него  сохранилась
справка капитана "Пассата" и он предъявил  ее вместо паспорта.  Справка была
порядком измята, истерта. Конторщик  ознакомился с ней  и пожал плечами. Ему
нужен  был  паспорт.  Егор, вспомнив русскую пословицу "не  подмажешь  -- не
поедешь", положил перед ним пять шиллингов.  Конторщик закрыл монету толстой
книгой  и  глянул,  на  клиента  уже  приветливей.  Он  вписал  имя  Джорджа
Пойндексера в эту  книгу и отвел ему койку в той же комнате, только в другом
углу.
     Почувствовав усталость, Егор прилег, незаметно уснул и проснулся только
на следующий день. Спохватившись, он проверил, на месте ли узелок и  деньги,
полученные  за рейс.  Узелок  был  на месте,  деньги  тоже. Он  запрятал  их
подальше.
     Наученный горьким опытом, он взял с  собой узелок и  отправился  искать
цирюльню, чтобы побрить  свой пушок  и подстричься на аглицкой  манер. Потом
пообедал в таверне и пошел в порт.
     В порту  было  довольно  оживленно.  К причалам подходили  парусники  и
паровые суда с высокими, отчаянно дымившими трубами. Пахло угольной копотью.
От торжественной встречи клиперов на пристани остались кое-где клочки бумаги
и втоптанные в  грязь цветы. Уборщики в фартуках подметали пристань. Моросил
дождик  и  было  холодно.  С кораблей  шли  моряки  в  плащах  и  клеенчатых
штормовках.
     Егор долго бродил тут, надеясь найти  русский парусник, спрашивал о нем
моряков, но те только руками разводили, ничего не зная. И тут Егор вспомнил,
что по  времени  года русских кораблей  здесь быть не должно. Ведь на  дворе
стоял апрель.  Белое море и  Северная  Двина скованы  льдом.  Дома весна еще
только начиналась! Русские суда можно было  в  лучшем случае ожидать в конце
мая,  июне, и  то, если ледоход  будет  ранний.  Стало быть,  Егору придется
месяца два провести в Англии...
     Он затосковал...
     Делать  нечего. Придется  искать работу в  порту.  Быть может,  удастся
устроиться грузчиком... Надежды на скорое возвращение рухнули.
     Опустив  голову, Егор  тихо  брел  по узенькой  портовой  улочке. И тут
совершенно  неожиданно увидел норвежца Янсена. Крепкий, коренастый и бодрый,
он шел ему навстречу с матросским сундучком в руке.
     -- Хэлло, Пойндексер!  --  окликнул  Янсен.  --  Ты  чего  тут бродишь,
опустив голову? Чего потерял?
     Егор обрадовался встрече.
     --  Да  вот... ходил  искал парусник  из России,  -- ответил  он.  -- И
вспомнил, что рано... Лед стоит на море Студеном...
     -- Это верно. Там  лед  еще  не вышел, -- согласился Янсен.  -- А тебе,
видно, домой хочется?
     -- Еще как хочется! -- вздохнул Егор.
     -- Где ты ночевал?
     -- В ночлежном доме.
     -- Идем со мной на шхуну.
     -- На какую шхуну? -- полюбопытствовал Егор.
     --  Норвежская  шхуна  "Тира" позавчера пришла из  Бергена. Я  попробую
договориться с капитаном Роллоном, чтобы он взял и тебя.
     -- Куда взять? -- с живостью спросил Егор.
     -- В Норвегию. Куда же еще? Оттуда тебе легче будет попасть в Россию. К
нам русские корабли  ходят чаще.  В Лондоне  тебе  придется ждать полгода, а
может, и больше. А  у нас ты поживешь с месячишко и уйдешь с первым  судном,
русским или норвежским, тебе ведь все равно. Лишь бы домой попасть.
     -- Ой, Янсен, как это ловко ты придумал! --  Егор прямо-таки засветился
весь от радости. -- Ты, значит, ушел с клипера?
     -- Ушел. Немного подзаработал, чего ж еще? Я тоже не был дома почти два
года.  Болтаюсь черт знает где... Жена уж  верно про  меня  забыла... Тебе в
ночлежку не надо заходить?
     -- За койку я заплатил вперед, вещи с собой в этом узелке.
     -- Надо тебе завести сундучок. Что ты, как баба, с узелком таскаешься?
     -- Да вот, не завел себе сундучка...
     -- Ну ничего. В Бергене я  тебе дам хороший сундучок. У меня дома есть.
Идем на шхуну!
     -- Идем!
     Пока они шли, Янсен продолжал разговор по-английски.
     -- А тот, Кэв, что  ли?  Ну, Майкл... Он -- англичанин?  Ты  ведь с ним
дружил. Он остался на клипере?
     -- Он собирается плыть в Австралию с капитаном Кингом, -- ответил Егор.
-- Хороший мужик. Жаль было с ним расставаться. Добрый...
     -- Только страховидный... Нос у него этакой блямбой!
     -- Нос -- это не важно. Человек хороший.
     -- Пойдем поживей. Вон, видишь, у стенки стоит наша "Тира"?
     -- А что значит -- "Тира"?
     -- Судовладелец назвал шхуну именем своей дочери.
     -- А-а...
     Шхуна  "Тира"  была невелика, оснастку имела  гафельную1.  Ее  округлые
деревянные  бока  были  хорошо  просмолены, на  палубе  со  скучающим  видом
расхаживал  вахтенный.   Егор   и   Янсеп   спустились  в   каюту  капитана.
________________  1 Гафельная шхуна  имеет косые (на гафелях, а  не на реях)
паруса.

     Там  у  столика  сидел  широкоплечий светловолосый  мужчина  в  толстом
шерстяном свитере. Он курил трубку с длинным прямым чубуком.
     -- Я вернулся,  господин Роллон, -- сказал Янсен. Господин Роллон вынул
трубку изо рта, выпустил струйку дыма и только тогда ответил:
     -- Вижу.
     --  Я ходил за  сундучком. Теперь  больше  ничто не  связывает  меня  с
Лондоном.
     -- Тоже вижу.
     -- Пришел я не один...
     -- И это вижу.
     -- Я привел русского парня. Он -- архангельский матрос.
     -- Матрос? О!..
     Капитан опять сунул  трубку в рот и  потянул ее, от  чего  на щеках его
образовались углубления. Он вынул трубку изо рта, углубления расправились, и
дым заструился вверх, к закопченному потолку.
     --  Он хочет домой,  -- продолжал  Янсен.  -- Из Норвегии в Архангельск
попасть легче, чем из Лондона.
     -- Вижу, что хочет. А что он делал в Англии?
     -- Плавал на клипере вместе со мной.
     -- На клипере? О!..
     --  Возьмите его,  господин Роллон! Это крепкий, работящий парень. Я за
него ручаюсь.
     -- А кто поручится за тебя?  --  рука капитана с трубкой лениво сделала
зигзаг в воздухе, как бы выписав вопросительный знак.
     -- Ну... -- замялся Янсен. -- За себя я могу поручиться только сам...
     -- Этого мало.
     -- Но вы же знаете меня, господин Роллон! Я ведь из Бергена.
     -- Знаю.
     -- Я думаю, этого достаточно.
     -- Достаточно? О!.. -- капитан с сомнением покачал головой.
     -- Я поручусь за Янсена! -- вдруг выпалил Егор.
     Капитан уставился на него с недоумением, потом захохотал.
     --  Интересно: он поручается за Янсена, Янсен за него. Круговая порука!
Оба  -- птицы перелетные... О!..  Мне  становится весело...  -- Роллон опять
посмотрел на  Егора.  --  И  сундучка  у  тебя нет. Какой же  ты  матрос без
сундучка?
     -- Но он ходил на клипере! -- вступился за Егора Янсен.
     -- Знаю. Но  раз  без сундучка  -- значит не  моряк. На  клипере  может
плавать и просто пассажир...
     -- Он работал с парусами не хуже других.
     -- С парусами? О!..
     Беседа в таком роде продолжалась еще минут пять. Янсен старался убедить
капитана, что оба они  с Егором  славные  парни  и бывалые матросы.  Капитан
Роллон не верил  или не очень  верил этому  и на каждую фразу Янсена отвечал
неопределенными  междометиями. Наконец он выбил пепел  из трубки в бронзовую
пепельницу  и  медленно  поднялся  из-за стола. Подумал,  подошел к  ним  и,
положив руки  им на  плечи,  сдвинул  их так,  что  Янсен  и  Егор  чуть  не
стукнулись головами.
     -- Ладно.  Беру обоих. Выходим завтра в  полдень.  Только, смотрите, не
пьянствовать!  А то... -- Роллон сделал красноречивый жест, означающий, что,
если матросы закутят, он немедленно выставит их со шхуны.
     -- Как можно! -- воскликнул Янсен.
     -- Ну ладно, -- расхохотался капитан. -- Идите к боцману... поручители!
Он отведет вам места в кубрике.



     Шхуна "Тира" небольшое  частновладельческое судно  -- отбыла  с  грузом
товаров  из Лондона ровно в полдень  следующего  дня. Егор, как и Янсен, шел
матросом, работал у парусов, прибирал на палубе.
     В  ту пору в Северном море стояли туманы, облачность была  низкой и для
солнца  почти  непробиваемой.  Часто  выпадали  дожди.  Вначале  дули слабые
западные, а потом, дальше к северу, -- северо-восточные ветры.
     Дважды на пути из Лондона в Берген "Тира" попадала в шторм. Для  такого
маленького судна  шторма  представляли большую опасность,  но остойчивость у
шхуны  была  великолепная.  Пузатый  округлый  корпус  позволял  ей  отлично
держаться на волне,  хотя и швыряло ее, как поплавок, во все стороны.  Качка
была  неимоверной,  волны  перекатывались через палубу.  Егор,  уж, кажется,
немало  повидавший штормов в Атлантическом и Индийском океанах,  здесь  едва
удерживался на ногах, его сильно мутило.  Однако он  крепился  и  не подавал
вида, что еле-еле переносит качку. Янсен подтрунивал над ним:
     -- Это тебе не на клипере "Поймай ветер"!
     А шторм все  бушевал,  и в кубрике стало  душно  от того, что люки были
задраены.
     Как бы там ни было, шхуна "Тира" под управлением невозмутимого  Роллона
благополучно пришла в Берген, и Егор, поблагодарив капитана, сошел  вместе с
Янсеном на берег.
     Янсен привел его к себе на окраину города в небольшой старинный домик с
очагом  посреди кухни.  Жена  его,  рослая голубоглазая  норвежка,  конечно,
обрадовалась супругу, который вернулся-таки в родные края с приличной суммой
заработанных денег.  Она приняла  и  русского матроса,  хотя  и  без особого
восторга, но вполне гостеприимно.
     У Янсена было много детей. Егор пытался их сосчитать,  но они постоянно
выбегали на улицу, возвращались и  опять убегали  -- и он сбивался со счета:
то ли семеро, то ли восьмеро...
     Норвежец сдержал слово, дал Егору  старенький,  но  крепкий,  аккуратно
сработанный  сундучок,  и  Егор переложил в него скромные пожитки и подарки,
купленные в Лондоне перед отплытием.
     Русские корабли в Бергене бывали редко, они чаще приходили в порт Варде
на полуострове Варангер, и  Янсен устроил Егора на  рыбацкую шхуну, шедшую в
Баренцево  море  за треской и палтусом.  В Варде Егор стал поджидать русские
купеческие  парусники. Но было еще рано, навигация в Белом море не началась.
Он  снял угол у  одинокой пожилой норвежки и  стал работать в  рыбном порту,
разгружать  парусники, приходившие с уловом  сельди. Каждый вечер он обходил
все шхуны, стоявшие у пристани, в надежде увидеть русский корабль.
     И вот однажды, уже  в июне,  когда началось мягкое скандинавское лето с
белыми ночами, под  вечер к причалу подошла на буксире за лоцманским катером
шхуна  из  Архангельска. Еще  издали Егор увидел на  борту знакомое название
"Тамица".
     С  каким нетерпением он  ждал, когда она ошвартуется у причала, с какой
радостью глядел  во все глаза,  как русские  мужики  разгуливали по палубе в
сапогах,  овчинных  безрукавках  и треухах! Его слух приятно ласкала  родная
архангельская речь:
     -- Эй, Петруха! Какого лешего копаешься там? Спишь на ходу, язви тебя в
печенку!
     Эти "ласковые" слова несомненно принадлежали хозяину, который сам водил
судно.   А  вот  и  он  появился  на  палубе   в  поддевке,   в   начищенных
сапогах-вытяжках, в картузе и направился к сходням.
     -- Вахтенным  в  оба  глядеть!  На  судно  никого  не пущать!  Я иду  к
портовому начальству...  Эй,  Петруха!  Да што ты  в самом-то деле? Долго  я
ждать-то буду!
     Из  люка  вылез огромный  матрос в бахилах, перехваченных  под коленями
ремешками,  в  чуйке и поярковой шляпе,  с небольшой кожаной сумкой  в руке.
Это, видимо,  и был тот самый Петруха.  Он заторопился  к хозяину, и оба они
сошли на пристань. Егор нетерпеливо приблизился к ним.
     -- Здорово, земляки!
     Хозяин  резко остановился, будто споткнулся,  и  воззрился  на  Егора с
удивлением. Егор, конечно, узнал это доброе  мужицкое лицо с крупным носом и
спокойными серыми глазами.
     -- Эт-то что ишо за земляк выискался? Откудова? Кто таков?
     Егор с нескрываемой радостью одним духом выпалил:
     -- Да Егор я, Пустошный. Неужели не узнаете?
     --  Его-о-ор? Пустошный? -- протянул хозяин изумленно.  --  Не  тот  ли
Егор, который ко мне в команду просился прошлым летом?
     -- Он самый.
     --  Ну  здравствуй,  Егор,  --  хозяин снисходительно  подал  руку.  --
Ушел-таки в море? Наплавался?
     -- Наплавался... досыта...
     -- Вот дьявол! Ну не дьявол  ли? Экой настойчивой! Дед  не пускал, а он
ушел...  Гли-ко  ты.  Нет, ты  глянь,  Петруха,  ведь  ушел...  Ну и ну!  --
восторженно говорил хозяин шхуны, с любопытством оглядывая Егора с головы до
ног. -- Гли-ко, и одет по-иноземному: башмаки, штаны заморские,  шапчонка  с
шишечкой... Черен словно грач. Неужто по южным морям скитался?
     -- Плавал на  чайном клипере в Китай, -- не  без гордости ответил Егор.
-- Из Лондона.
     -- А в Лондон как попал?
     -- Со смоляной пристани на английском барке.
     -- Во как!  Видали  наших?  --  обратился хозяин опять  к  Петрухе. Тот
согласно и уважительно кивнул, глядя на Егора с любопытством.
     -- Ну дак что, домой хошь, или как? -- спросил хозяин.
     -- Домой! Так хочется, что слов не нахожу... До слез хочется!
     -- Ладно.  Теперь-то я  тебя, пожалуй,  возьму.  Дед,  поди,  заждался!
Небось слезы проливает старый.  Пропал внук! Погоди, а хвоста за тобой нету?
С властями здешними в ладах? Не провинился ли чем?
     -- Нету, дяденька, хвоста. Ничем не провинился. На пристани  робил, вас
поджидая...
     --  Н-ну ладно,  коли так. А дед-то,  поди,  истосковался, --  повторил
хозяин. -- Хоть ты и на клипере ходил, и аглицкие  штаны носишь, а все же он
тя за уши надерет!
     -- Пущай дерет. Мне будет только приятно...
     --  Ладно. Мы  отплываем  денька через три. Разгрузимся,  погрузимся  и
подымем паруса. Приходи.
     -- Спасибо... А как вас звать-величать? -- поинтересовался Егбр.
     --  Звать  меня  Митрием, по отчеству Евсеевич.  А фамилия известна  --
Куроптев.
     -- Спасибо. Можно ли сегодня придти к вам? Мне уж тут больно надоело...
     -- Ну ладно, приходи и  сегодня. Место в кубрике  найдется. Русских щец
похлебаешь,  про  путешествия  свои  расскажешь.   Люблю   я   слушать   про
путешествия. И сам, как видишь, путешествую...



     Ровно через неделю на русской шхуне "Тамица"  Егор скоренько добежал до
Архангельска.
     Хозяин  судна  Дмитрий  Евсеевич  Куроптев счел  нужным  сам  доставить
путешественника к деду: то ли опасался, что Егор снова куда-нибудь исчезнет,
то ли  ему  просто  хотелось  порадовать Зосиму Иринеевича.  Впрочем, у него
нашлось к парусному мастеру и дело.
     --  Мне надобно заказать  новый грот.  Старый-то  поистрепался.  Поедем
вместе, -- сказал он Егору, когда шхуна стала на якорь.
     Дмитрий Евсеевич  нанял  на берегу  подводу,  погрузил на нее две штуки
парусного полотна.
     Всю дорогу Егор молчал и с  любопытством смотрел на родной город. В нем
все как будто оставалось по-старому. Все так же сверкали маковки церквей. На
пристани было шумно и суетно -- грузились суда. От складов на подводах везли
мешки с зерном и мукой, бочки с рыбой,  тюки с разными товарами. На Троицком
проспекте  взад  и  вперед  катили  извозчичьи  пролетки.  Губернские  дамы,
разодетые в  пух и  прах,  шли  по  ярко  освещенной  солнцем  мостовой  под
разноцветными зонтиками,  чтобы уберечь от  загара "томную  бледность  лиц".
Дворники в фартуках с цигарками на губе  подметали тротуар широкими метлами.
Матросы на ходу подшучивали  над девушками, любезничали,  пытались назначать
свидания.  Мастеровые,  крестьяне из  окрестных  деревень  спешили по  своим
делам; в пролетках важно восседали гарнизонные пехотные и морские офицеры да
чиновники.
     Телега  пересчитала  колесами деревянный  настил  Кузнечевского моста и
втянулась в узкие соломбальские улочки.
     Вот, наконец, и дедовский дом.
     Зосима Иринеевич приметил в окно, что по проулку мягко катится по траве
чья-то, телега. Он вгляделся получше в людей, которые ехали, признал внука и
засуетился,  заходил по  избе,  спотыкаясь  от радости  о  разные  предметы.
Вспомнив о вожжах, давно приготовленных для такой встречи, торопливо снял их
с деревянного штыря и вышел на крылечко.
     Егор, увидев деда, не сразу заметил зажатые у  него под мышкой ременные
вожжи.  Он смотрел  в лицо  Зосимы  Иринеевича,  примечая,  не  очень  ли он
постарел, здоров ли... А дед уже размахивал вожжами:
     -- А ну иди сюды, такой сякой! Я тя попотчую!
     Строптивость в характере деда осталась прежней Но  что-то надорвалось в
его  старом сердце, и он, выронив вожжи, засеменил к телеге. Егор соскочил с
нее  и кинулся к Зосиме Иринеевичу, намереваясь заключить  его в объятия. Но
дед опередил его, вцепился обеими руками в уши внука и стал пребольно тянуть
их  к  себе. Целуя Егора, он тыкался сивой бородой ему в лицо,  не выпуская,
однако,  ушей из цепких пальцев.  По  щекам у  него текли слезы, но дед  все
равно мял Егоровы уши. Тому было больно, но он терпел...
     -- Вернулся-таки! Вспомнил, что есть у тя дед! Ах, такой-сякой!
     Дед  наконец  выпустил  уши и они  зарделись на солнце,  как  петушиные
гребешки.
     -- Прости, дедушко, что я самоходом ушел...  Прости! -- Егор  опустился
на колени.
     -- Да чего уж там... чего уж там... Вернулся и ладно.
     С крыльца, смеясь, кричал Акиндин:
     -- А вожжи-то, Зосима Иринеевич! Забыл про вожжи-то?
     -- Да ладно уж, -- радостно сказал дед, махнув рукой.
     Хозяин "Тамицы", наблюдая эту сцену, хохотал:
     -- Я еще в Варде  говорил, что дед непременно тебе уши надерет! Так оно
и вышло. Гли-ко, горят, как маков цвет!
     Дед  позволил Егору  встать с колен  и обнять себя. Егор от  всей  души
сделал это и троекратно расцеловал деда. Тот заметил:
     -- Ишь, силы накопил! Что медведь. Женить пора. Крепко на якорь посажу,
штобы боле не бегал! Где побывал-то?..
     -- Во многих морях-океанах, в разных странах побывал, дедушко. Расскажу
после...
     Акиндин, приковыляв к ним, широко раскинул руки и тоже стал обниматься.
Серьга блестела на солнышке.
     -- Молодец! Моряк! -- хвалил он Егора.
     Услышав  шум  во дворе, с  огорода прибежала мать -- она там  окучивала
картошку. Увидев сына, вся расцвела и бросилась к нему:
     --  Что  же ты, Егорушко,  ни письмеца не  прислал, ни депеши  какой...
Только одну записочку и оставил... У меня все сердце изболелось!
     -- Прости, матушка. Море меня позвало.
     -- Море-то позвало, да хоть бы весточку подал!
     Скрипнула  тихонько калитка, по проулку легко бежала к  избе, не таясь,
не скрывая радости, Катя, лоцманская  дочь.  Она, подождав, когда придет  ее
черед,  обвила тонкими руками его  шею  и поцеловала  прямо  в губы, а потом
вдруг застеснялась, отпрянула в сторону и закрыла глаза рукавом. Дед заметил
восторженно:
     -- Вижу --  невеста  есть. Посажу  на якорь,  посажу!  Никудьт боле  не
уйдешь!
     В тот день  в  доме Пустошных  было  весело. Зосима Иринеевич пригласил
всех на  обед по случаю  возвращения  внука из  дальнего плавания.  Парусные
мастера прервали работу  и сели за  стол.  Дед не  отпустил  без угощения  и
хозяина "Тамицы" Куроптева. Не обошли приглашением  и Катю, которая подросла
и заметно похорошела. Егор не сводил с нее глаз.
     Он был, конечно, в центре внимания. Не торопясь, по порядку рассказывал
о своих  странствиях,  начав с  того,  как рано  утром  убежал  из  дому  на
пристань...
     Он рассказал о первом для него шторме на "Пассате", о капитане Стронге,
о Лондоне, о  том, как попал на клипер и ушел в дальний рейс; как трудно ему
порой  приходилось  в  этом плавании  и  как  он  все  трудности  перенес  и
почувствовал себя  настоящим  матросом. Не умолчал и об испанце, умершем  от
лихорадки, и о том, как  во  время шторма упал в  море голландец,  как  Егор
пытался помочь ему, спустить шлюпку, но это не удалось...
     Дед слушал и покачивал головой.
     --  Вот ведь  как! Жизнь человеческая  там и в грош не ставится!  Слава
богу, что с тобой, Егор, ничего не приключилось.
     --  Со мной-то не приключилось. А вот другим  матросам, что мыкаются по
морям,  живут без  роду,  без племени, иной  раз трудновато  приходится,  --
говорил Егор.
     Дед уже  больше не  осуждал  его, а, наоборот, гордился  внуком  и  все
повторял:
     --  Хороший  у  меня внук вырос! К  морю очень  привержен.  Кровь наших
дедов-мореходов в нем шибко играет.
     Все были довольны  возвращением  Егора. За  время плавания он возмужал,
раздался в плечах. Дед, окончательно подобрев, сказал:
     -- Вижу -- мужиком  стал! Принимай теперь  парусную. А я -- на покой. С
меня хватит. Отдыхать буду. В церковь ходить да на печи полеживать.
     -- Твоя воля, дедушко, -- согласился Егор.
     --  А  я  так думаю:  парусам  скоро  придет  конец,  --  бухнул слегка
захмелевший Акиндин.  --  Теперь паровые суда станут  по  морям ходить.  Ты,
Егор, вовремя смотался на клипер. Поймал за хвост вчерашний день...
     Егор задумался, полуприкрыл глаза светлыми ресницами и отчетливо ярко в
памяти его всплыл красавец  клипер  при полной оснастке,  бегущий по  шумным
волнам  теплого   южного  моря.   Ему   стало   грустно:  "Неужто  парусники
переведутся?"
     И, словно угадав его мысли, Куроптев степенно возразил:
     -- На наш век хватит и парусов.
     Возражать ему никто не стал, и Егор повеселел.
     Пока  у  Зосимы  Иринеевича  угощались  да  слушали  Егора,  голосистые
соломбалки,  копавшиеся  на  огородах   в  грядках,  передавали  друг  другу
очередную новость:
     -- Егорко Пустотный домой воротилсе!
     -- Не Зосимы ли внук?
     -- Он самой.
     -- А откуль воротилсе-то?
     -- В Англии был...
     -- Значит аглицкой странник?
     -- Выходит так.
     -- Аглицкой Егор...
     --  Аглицкой! Истинно так. Был Ваня Датской, Сенька  Норвецкой,  Тимоха
Кольской, а этот -- Аглицкой.
     С тех пор и стали его называть: "Аглицкой Егор".
     А про Катю, когда он женился, говорили: "Аглицкого Егора жонка".

Last-modified: Fri, 14 Jul 2000 07:33:45 GMT

Оцените этот текст: