Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------

                               повесть

                    СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
                          АРХАНГЕЛЬСК. 1980


                                        Руки, вечно молодые,
                                        Миг не смея пропустить,
                                        Бусы нижут золотые
                                        На серебряную нить.
                                                    В. Брюсов



     В середине лета 10... года, когда северное солнце все больше обогревало
угрюмые  прибрежные скалы, а пора осенних штормов и бурь была еще далеко, из
Нидароса, вдоль  Галоголанда,  держа курс  на  полуночь, шел  небольшой,  но
прочный и стойкий на волне корабль  братьев Карле и Гунстейна. Двадцать пять
викингов,  детей фиордов, не  верящих  ни во  что,  кроме  своей храбрости и
морского  бога Ньярда, отправились в поход в  далекую Биармию, страну лесных
людей, мехов и золота.
     Викинги  имели все для  того,  чтобы вести  торг  и, если  представится
случай, отнять силой то, что принадлежит другим.
     Их  парус  виден издалека,  звон сигнального  гонга кормчего  слышен за
несколько миль. Вид боевого драккара наводит страх на всех жителей побережий
северных морей. Викинги не привыкли быть робкими гостями в неведомых  краях.
Еще  не познав эти края, не увидев их, они уже готовы стать в них хозяевами.
Из года в год быстрые разбойные драккары родовой знати норманнов привозили в
фиорды,  во  владения ярлов1 иноземных рабов -- траллсов.  Траллсам надевали
кованые ошейники, ставили на лбы раскаленным  железом клейма и заставляли их
ковать  железо,  пахать землю,  пасти скот, мастерить доспехи  и  оружие.  А
хозяева снова и снова шли  в море. Богатые  за славой,  бедные  за  добычей.
_________________ 1 Ярлы, херсиры -- родовая знать у норманнов.

     На корабле -- тюки  с  товарами, нерпичьи  мешки с провиантом,  дубовые
бочонки с пресной водой и брагой. Каждый сын фиорда вооружен до зубов. Мечи,
копья, боевые топоры, луки, пращи, глиняные  ядра, кольчуги, цельнокованые и
наборные брони, поножи, наручни, конические и рогатые шлемы, круглые щиты --
все было под  рукой.  Железа  на корабле столько, что, казалось, он чудом не
шел ко дну.
     Драккар так же, как и его  хозяева, окрылен жаждой подвига заманчивого,
неведомого. 0н летел по волнам под прямым парусом, и парусу помогали гребцы.
Они  сидели на  банках-румах по двое на весло и посылали судно все  дальше и
дальше по холодным взлохмаченным  волнам. У правила -- кормчий и два рулевых
в  кожаных  штанах  и  тюленьих  куртках. Густую русую  бороду  кормчего  до
чистоты, до блеска вычесывал упругий ветер.
     Корабль послушен рулю и легок  на ходу. Это -- королевский драккар. Сам
Олаф Гаральдсен дал его Карле, в избытке снабдив запасами вяленой  и сушеной
рыбы,  муки,  масла и  сала. В  тайнике,  в  носу  корабля,  братья  прятали
окованный железом сундучок  с  деньгами.  Драгоценные шкурки черного  соболя
биармы продавали только на золото.
     Зачем послал король в холодное море быстрый разбойный драккар? Что ищут
викинги под низким северным небом, под шум и плеск обманчивых волн?
     Король Олаф точил  меч на  владения короля датского.  Предстоящая война
требовала  много денег. Олаф хотел, чтобы братья Карле и Гунстейн привезли в
Нидарос побольше ценных  мехов и моржового зуба.  Все это есть у биармов,  и
все надо добыть хитростью и обманом на торге, а если представится случай, то
и мечом в кровопролитной схватке.
     Но королевский казначей был озабочен не только расходами на предстоящую
войну. Олаф Гаральдсен был верен делу, начатому Хаконом Добрым. Он стремился
объединить владния херсиров -- своенравных и строптивых  князьков Норвегии в
одно  целое, имя  которому -- государство. Звезда единовластия должна гореть
над фиордами.  Христианство станет единой  религией.  Вот к  чему  стремился
Олаф.  Но херсиры были верны вековым  традициям.  Они привыкли  к свободе  и
неограниченной  власти  в  своих  фиордах.  Они   не  признавали   короля  и
христианство. Родовая знать поклонялась древним языческим богам.
     Херсиры противились замыслам Олафа. Но король силен и жесток.  Его воля
ломает силу  херсиров. Олаф не останавливался ни перед чем. Часто трещали  в
пустынных местах по ночам костры, политые кровью непокорных. Сильные их тела
превращались в  горсти пепла. Непослушных  Олаф травил голодными  клыкастыми
псами. Верные слуги короля под покровом ночей сбрасывали врагов в пропасти с
высоких гор. __________________ 1 Тинг -- собрание.

     Херсиры требовали: пусть Олаф останется верен вековым традициям и ни во
что не вмешивается. Пусть он не гнушается жертвоприношениями. Народный тинг1
в Тронхейме заявил  Олафу, что он  должен  принести жертву  богу  плодородия
Фрею. Олаф ответил,  скривив  рот в усмешке, что  он принесет такую  жертву:
казнит и бросит к ногам Фрея представителей самых знатных родов, тех, кто не
признает короля и христианскую веру.
     Карле,  богатый  ярл с острова  Ланге, был одним из приближенных короля
Олафа.  Король доверял ему. Он  вошел с  Карле в сделку и снарядил драккар в
страну Холода, Ночи и Смерти.
     И  вот королевский  драккар режет острым  форштевнем  волны Норвежского
моря. Карле стоит на небольшой  носовой  палубе, кутаясь в длинный  дождевой
плащ с бронзовой  застежкой на груди, и думает о  тяготах начатого похода, о
том, какова  может  быть  добыча и  как лучше поделить ее  с королем и  Туре
Хундом-Собакой.
     Груз  на  корабле  надежно  закрыт  бычьими  шкурами  и  крепко  увязан
веревками из китовой кожи. Ближе к носу корабля, на тюках отдыхали свободные
от  весел викинги. Некоторые спали, укрывшись оленьими мехами, иные слушали,
как широколицый,  с длинной, как  у эльфа1, бородой их  товарищ поет  вису2.
Высокий голос певца перекрывает шум моря:

                           Кузнецу подняться
                           Надо утром рано.
                           К пламени мехами
                           Ветер будет позван.
                           Звонко по железу
                           Молот мой грохочет,
                           А мехи, как волки,
                           Воя, кличут бурю...
_______________ 1  Эльфы,  тролли -- сказочные волшебные существа. 2 Виса --
песня, сказание.

     Карле, высокий, с бледным женственным лицом и волосами, распущенными по
плечам, сошел с помоста, спустился к певцу. Тот оборвал песню и смешался под
пристальным  взглядом ярла. Из-за борта на викингов плеснуло волной. Корабль
качнулся. Рулевые, с усилием ворочая тяжелое правило, выровняли драккар.
     --  Пой  славу  коня морского! -- сказал Карле  певцу. --  Пусть  будет
нашему  драккару  попутный ветер.  Пусть  будет  удача  в  торговом  деле  и
счастливый обратный путь!
     Певец-скальд стал слагать новую вису о том, что судно храброго Карле --
дар короля Олафа, имя ему -- Дракон, и потому на всех чужеземцев оно наводит
страх  и  смятение. На  парусе  изображен  морской  орел.  Честный  Карле  и
светловолосый  и  умный  брат его  Гунстейн  приведут в  повиновение  жалких
биармов,  и  лесные люди сами  принесут к  ногам смелых  викингов  несметные
богатства. Король будет доволен.  Он щедро наградит всех, когда они вернутся
в Нидарос.
     Из носового шатра выбрался  Гунстейн.  Ростом он  на голову ниже брата.
Светлые волосы у него кудрявятся, серые глаза  спокойны.  Гунстейн подошел к
Карле, положил руку ему на плечо и тоже стал слушать певца.
     Обгоняя корабль, шумели  за бортами  зеленовато-серые  сердитые  волны.
Ветер туго натянул  парус. Гребцы, дружно  взмахивая  веслами,  откидывались
назад, упираясь ногами в поперечины, прибитые к  настилу  на  днище. Драккар
накренило  внезапным порывом ветра. Кормчий ударил  в медный гонг. По  этому
сигналу левые  гребцы осушили  весла. Рулевые побагровели от  усилий.  Судно
выправилось.
     Певец умолк. Братья пошли в нос и, склонившись, скрылись в своем шатре.
Там они устроились на мехах перед низеньким походным столом. Слуга принес им
еду.
     --  Если  ветер  не изменится,  вечером придем  в Сандвери,  -- заметил
Карле.
     --  Думаю, Туре  Хунд ждет нас,  --  отозвался  Гунстейн.  -- Не  очень
надежный спутник в походе. Хитер, как лисица, и злобен, как пес.
     -- Недаром и прозвище носит: Собака.
     -- Зря ты согласился идти с ним в Бьярмаланд! -- пожалел Гунстейн.
     Об  этом и думал  Карле, угрюмо сдвинув светлые  брови. Желая  рассеять
свои сомнения, он сказал брату:
     --  Если  у  него  команда  будет  больше нашей, я  не  пойду с  ним  в
Бьярмаланд.
     -- А что скажет тогда король? -- отозвался Гунстейн.
     Карле молчал. Гунстейн, покончив с завтраком, отер губы и откинул назад
мягкие волосы.
     -- Теперь уж поздно отказываться от похода, -- добавил он.



     Два  дня  и  две  ночи остались позади с  пройденными  милями.  Впереди
показались очертания  острова  Сандвери. Погода  испортилась.  С  юго-запада
надвигались тяжелые рваные тучи. Ветер посвежел, и волны подернулись сединой
пены. Викингам на сильном волнении все труднее приходилось работать веслами.
В весельные  дыры летели  брызги, плечи и бока гребцов  стали мокрыми. Карле
снова вышел на  палубу.  Голова  дракона,  вырезанная  из дуба  и  венчавшая
форштевень, то вздымалась над волной, то опускалась.  Карле крепче ухватился
за  канат, натянутый,  как  струна феле1.  ____________ 1 Феле --  старинный
музыкальный инструмент. Род скрипки

     Он  высматривал  среди  волн  парус  Туре  Хунда-Собаки.   Этот  парус,
сотканный из полос красного и  синего цветов, был известен всему норвежскому
побережью. Он наводил страх  на селения  данников лапонов. Все суда, завидев
его, спешили укрыться в фиордах.
     Огибая  остров  с  северо-запада. Карле  неожиданно встретился  с  этим
парусом. Корабль Хунда вынырнул  из-за  скал и поравнялся с драккаром Карле.
Викинги  убрали  парус  и на  веслах  поддерживали  корабль против  волн.  С
драккара Хунда спустили лодку,  и она устремилась к  кораблю братьев. Гребцы
налегали на  весла.  Море  кидало  лодку, как пустой бочонок, но она  упрямо
пробиралась  по гребням  волн.  Вот  уже Карле  рассмотрел  гребцов и  Туре,
сидевшего в корме.  Лодка развернулась против  волн и подошла  с наветренной
стороны к штирборту драккара. Мягкая лестница из кожаных канатов  скользнула
за борт, и Туре  Собака вцепился  в  нее, оставив  лодку.  Быстро и ловко он
взобрался на корабль Карле. Братья приветственно подняли руки.
     -- Попутного ветра  и большой удачи! --  низким густым голосом произнес
Туре Хунд.
     -- Попутного ветра и удачи! -- отозвались братья.
     -- Один драккар -- половина  удачи, два  драккара --  целая удача. Один
драккар -- половина силы, два  драккара  -- сила, которую не сломить никому!
-- говорил Туре Хунд.
     -- Но ты  нарушил  наше  условие! -- хмуро отозвался  Карле. --  У тебя
корабль вдвое больше моего и команды на нем наверняка не меньше сотни!
     -- Команды восемьдесят человек, -- блеснув белками темных глаз, ответил
Туре. -- Меньшего драккара у меня нет,  а чтобы отправиться с таким  судном,
двадцатью пятью гребцами не обойдешься!
     Братья повели гостя в носовой шатер. Лодка Хунда ушла. Корабли стали на
якорь. Неуклюже переваливаясь  на зыбком настиле,  спотыкаясь  о  тюки. Туре
пробирался следом за братьями в нос.
     В шатре было  тесно, и они втроем едва разместились.  Гунстейн  наливал
брагу в большие кубки, выточенные из рога. Лица  викингов были  настороженно
вежливы. Карле, подняв кубок, сдержанно сказал:
     -- Приветствую гостя на нашем корабле!
     -- Приветствую  хозяев!  --  ответил Туре,  и его  бас заполнил  тесный
шатер.
     У Туре Хунда-Собаки  крупное  лицо, широкий  лоб, густые темные брови и
прямой  нос. Массивный подбородок с черной кудрявой бородой выдвинут вперед.
Все  в  этом ярле выдавало большую силу и упрямый  свирепый характер. Темные
глаза   то    сверкали   огнем    холодной    неприязни,    то   становились
вкрадчиво-ехидными.
     Руки были  толстые, волосатые, с  крепкими короткими пальцами.  Кубок с
напитком  в этих ручищах казался хрупким: вот-вот сломается. Кожаная  куртка
наглухо застегнута на серебряные застежки.  Под ней Карле  угадал кольчугу и
переглянулся с братом. Широкий с  золотой пряжкой пояс  туго схватывал живот
Хунда. Когда он  говорил или  смеялся,  живот колыхался  вместе  с массивной
застежкой. На поясе Хунда  -- короткий меч с рукоятью из моржового клыка. На
ней -- вычеканенные золотом дубовые листья. Дуб -- олицетворение  стойкости,
прочности, листья на рукояти -- символ жизни и силы.
     Узор на рукояти чеканил раб-датчанин. Работа была сделана на совесть, и
Туре Хунд  сдержал слово: отпустил  датчанина на волю, сняв  с него железный
обруч.
     Туре  богат  и  честолюбив.  Неподалеку от драккара  Карле  его  ожидал
могучий корабль с  восемью десятками викингов, готовых  на все. Туре  набрал
себе  команду так, чтобы ни один человек не  был  лишним и ни один  в бою не
показал врагу спину.
     Остров Бьярке -- остров Берез --  его  владения.  Там  остались  земли,
скот,  обширный дом  с пристройками. В долине --  луга и пастбища, серые  от
овечьих  спин.  Но  Туре  хотел  приумножить  богатства  и  стать  одним  из
могущественных советников короля.
     Гунстейн выразительно посмотрел на Карле. Тот опустил ресницы и спросил
Хунда:
     --  Как  будем  делить добычу? Я предлагаю так: кто  сколько получит на
торге -- то и его. А военную добычу, по-моему, надо делить поровну. Согласен
ли Туре Хунд?
     -- Мы делим окорока  пока еще не  убитого зверя, -- сказал Туре. -- Дай
бог, чтобы нам удалось вернуться из Бьярмаланда не с пустыми трюмами!
     -- Не  мы первые идем туда, -- сказал Карле. -- Разве не привозил  Отар
меха  куниц, соболей  и белок?  Разве  не привозил он моржовый зуб? А Одд? А
Эйрик  Кровавая  Секира?   А  Гаральд  Серый  Плащ?  Все  они  привозили  из
Бьярмаланда немало добычи.
     -- Пусть  так,  -- согласился Хунд.  -- Я  надеюсь, что и  нам повезет.
Добычу поделим так, как ты сказал.
     -- Но зачем ты нарушил условие? -- еще раз упрекнул его Карле. -- Разве
я не говорил твоему посланцу Орвару, что у тебя  должно быть только двадцать
пять гребцов! Ты хочешь силой навязывать нам свою волю?
     Глаза Туре блеснули недобро:
     -- Когда медведь забавляется со  щенком, он  только слегка переваливает
его  лапой  с боку  на  бок. Сильные великодушны к слабым. Обижать слабых --
ниже достоинства сильных!
     Карле  вскочил  на  колени,   схватился   за  кинжал.  Гунстейн  сделал
предостерегающий жест.
     -- Ты считаешь нас щенками? -- вскричал Карле.
     Туре даже не пошевелился. Он сказал примиряюще:
     -- У  викингов не  принято ссориться  перед походом.  Это  не  принесет
добра. Ну, по рукам?
     Карле  все так  же  стоял на коленях, бледный от  злости. Он не доверял
Туре Хунду.
     -- По рукам? -- улыбнулся Туре и протянул широкую тяжелую ладонь.
     Карле посмотрел на брата. Гунстейн, не проронивший до сих пор ни слова,
отозвался:
     -- Ты старший на корабле, Карле. Тебе решать.
     -- Ладно, -- согласился Карле. -- По рукам.
     -- То-то же! --  повеселел Туре. -- Налей-ка  браги на прощанье:  еду к
себе на корабль. Поднимем паруса -- и в путь!
     -- В путь! -- сказали викинги, осушив кубки.



                                     Ты кукуй, моя кукушка,
                                     Пой, серебряная птица,
                                     Птица с грудью оловянной,
                                     Птица с грудью серебристой,
                                     С золотою грудкой птица!
                                                   "Калевала"

     Теплый дождь оставил на земле свои следы. С берез падали тяжелые капли.
Трава  стала сочной и мягкой, и  обувь Рейе сразу потемнела,  кожа размокла.
Рейе раздвигал  руками  ветви, и  рукава  его холщовой рубахи стали мокрыми.
Штаны из кожи лоснились, вздулись на коленях  пузырями.  "Всю воду собрал  с
кустов  на  свою  одежду!"  --  усмехнулся  Рейе.  Загорелое  лицо  охотника
поблескивало на солнце, лучи которого пробивались сквозь листву.
     Лес околдован тишиной. Рейе слышал, как у него в груди ровно,  сильными
толчками  бьется сердце.  Укромной,  только ему известной тропинкой Рейе шел
осматривать силки, расставленные три дня тому назад.
     Вверху  зашуршали листья, захлопали крылья. Рейе замер. Зоркий глаз его
приметил  в  зелени  серое  оперенье кукушки.  "Сейчас она подаст голос,  --
подумал  охотник. -- Скажи, кукушка,  сколько зверей  попадется в мои силки?
Скажи, бродячая птица!"
     Кукушка  отозвалась на  желание  охотника: "Куку... ку-ку...  ку-ку..."
Голос птицы покатился над лесом. Эхо замерло далеко-далеко...
     "Мало, -- подумал Рейе. -- Может быть,  добавишь, кукушка? Что за охота
-- поймать трех зверей! Кукуй еще, серая бездомница!"
     Кукушка молчала.
     "Плохая птица.  Врешь людям!"  --  Рейе махнул рукой, свистнул. Кукушка
встрепенулась, улетела в глубь леса.
     Рейе  склонился  к  земле.  Чей-то  след  тянулся  по траве и исчезал в
кустах. Рейе вынул из колчана стрелу. Долго крался по следу, а потом потерял
его...
     По  затесам  на  деревьях  охотник нашел  силки.  Они были  пусты. Рейе
покачал головой, посокрушался и перенес их в другое место.
     Возвращаясь в городище  Ой-Ял, Рейе увидел у лесного  ручья  Лунд.  Она
стояла по колени в воде и мыла  деревянную бадейку песком, мелким, как зола,
и  золотистым, как чешуя  благородной  красной рыбы. Раздвинув  ветки,  Рейе
тайком любовался  юной девушкой.  У нее были  сильные  смуглые  руки. Черные
волосы свешивались к  самой воде. Серебряный налобник  не давал им закрывать
ясные красивые глаза.
     Лунд все терла бадейку мочалкой из травы-осоки. Руки ее так и мелькали.
Тугая струя билась о босые ноги.
     ...Лет  двадцать  назад, с  далекой большой  реки,  что течет  где-то в
полуденной  стороне, пришли  на  Вину серебряные  булгары,  торговцы  медом,
воском, выделанной юфтью, грубыми циновками, железными ножами, наконечниками
стрел и копий.  Они привезли  для обмена на меха медные браслеты, серебряные
серьги,  от  которых  глаза  женщин   племени  биармов  загорались,  и  они,
подталкивая мужей  в бока,  просили  на торге: "Купи серьги!  Купи  браслет!
Крепче буду любить!"
     На торжище, на берегу Вины, пришельцы обменивались товарами с биармами.
Жители лесов  несли меха  куниц, соболей, белки,  горностая. Иногда и заячий
мех  сходил  за шкурку  белого  песца. В  обмен получали изделия  из железа,
серебра  и  золота, арабские  монеты  с диковинными  изображениями неведомых
властелинов.
     Среди гостей была девушка -- темноволосая дочь булгарского купца. Биарм
Вейкко,  ловкий и хитрый охотник,  тайком одарил ее  самым  дорогим мехом --
черными  соболями,  обманом  увел  в лес и  спрятал  в охотничьей  землянке.
Чужеземцы долго искали девушку, но не нашли. Они думали, что девушка утонула
в реке или заблудилась в лесах. Когда  гости ушли  в глубокой печали, Вейкко
привел девушку в  хижину отца и женился на ней. У них родилась дочь, которой
дали  имя  Лунд  Ясноглазая. Зимой мать  Лунд заболела и больше  не  встала.
Вейкко  принес в дар Иомале  горсть серебра,  чтобы задобрить Богиню Вод,  и
стал  растить  дочь. Лунд забыла родные слова  и заговорила  на языке лесных
людей.

     Рейе тихонько  ступил на мостик из сосновых  жердей.  Жерди прогнулись,
плеснулась вода. Лунд  испуганно  вскрикнула и  хотела  бежать. Увидев Рейе,
приложила руку к бьющемуся сердцу и подняла густую бровь.
     -- Ты, Рейе, крадешься, как лисовин!
     -- Твое  сердце разве не чуяло,  что я  здесь? -- спросил  юноша.  Лунд
взяла бадейку за ушко.
     -- Давай, понесу! -- попросил Рейе.
     Они пошли рядом.  Их провожали кусты ивняка. Певчий дрозд рассыпал свои
трели. Травы нашептывали лесные сказки. Солнце обласкивало теплом непокрытые
головы. Из-за деревьев подсматривали белки, и дятел стучал по сосновой коре.
Сердца юноши и девушки бились в лад веселому стуку дятла.
     Впереди открылась поляна, а за ней показались дерновые крыши землянок и
приземистых бревенчатых хижин. Кое-где среди крыш торчали островерхие шатры,
обтянутые берестой или звериными шкурами.
     Городище Ой-Ял находилось вблизи реки, но, укрытое лесом, с берега было
не  видно. Чтобы выйти  к реке, приходилось продираться сквозь ельник. Берег
казался пустынным, хотя рядом жили люди.
     Вина у обрыва глубока -- не достанешь шестом. Быстрые волны разбивались
о  сваи  причала.  Спрятанные  в  зарослях  ивняка, стояли  кожаные  лодки с
каркасом из ивовых прутьев.
     Рейе и Лунд приблизились к хижинам.
     -- Рутан пришел с моря, --  сказала Лунд. -- Если он увидит нас вместе,
рассердится и станет требовать с отца долг: сто куниц. Все равно  я не пойду
за Рутана замуж. Скряга, жирный, некрасивый. Весь обрюзг, глаза как щелки.
     Рейе неохотно отдал бадейку девушке.
     --  Скоро  леса станут  желтыми,  --  сказал  он. --  Мы  тогда устроим
свадьбу. Позовем на пир всех, кто  нам  люб. А до  этого я  должен добыть  и
продать побольше мехов, чтобы у нас были деньги.
     -- Рутан грозит отцу. Хочет увести меня  к себе. Но я скорее умру! Он и
ходит раскорякой, и сопит, как лось хромой!
     -- Если будет тебе трудно,  я  стрелу  пущу в торговца, -- сказал Рейе,
нахмурившись. -- Кто узнает, чья стрела будет торчать у него из-под лопатки?
     -- О,  нет, не надо!  Иомала покарает тебя!  -- воскликнула девушка. --
Лучше я пойду к Богине  Вод и положу ей в чашу серебряную монету. Иомала мне
поможет. Она справедлива и мудра. Нам пора расстаться!..
     Рейе бесшумно скрылся в зарослях ольшаника.

     Невысокое строение  из старых, почерневших от времени бревен глядело на
улицу крошечным оконцем, затянутым рыбьим пузырем. Сразу за хижиной вставала
стена леса. Внутри хижины  вдоль стен -- широкие скамьи из сосновых плах. На
деревянных гвоздях -- связки сетей. Полка с посудой, выдолбленной из дерева.
Доспехи  отца Лунд  из  китового уса, новгородской поковки железный топор на
длинной рукояти, колчан с луком и стрелами.
     Вейкко  был  стар,  но крепок. Слух у  него острый: за несколько  шагов
различал писк комара. Рука верная -- осенью острогой пронзал дремлющую щуку.
"Быть  тебе,  Вейкко,  главным хранителем Иомалы!"  -- сказали  старшины  на
совете. Старый  биарм послушно  склонил  голову. Ему  дали  в  помощь  шесть
сторожей.
     Подойдя к  хижине,  Лунд услышала голоса и  остановилась возле неплотно
прикрытой двери.



     Из хижины доносился скрипучий голос Рутана:
     -- Когда  же  ты  вернешь  мне  долг,  почтенный  Вейкко?  Дважды  лето
сменялось зимой, на  голове твоей прибавилось седин, а ты все не отдаешь мне
куниц! Стар ты  стал. Охотиться  не под силу. Я бы мог вместо шкурок взять у
тебя деньги, но в сундуках твоих поселился ветер...
     -- Твои богатства не считаны! Ты бы мог и повременить, -- отвечал отец.
-- Что значит  в твоих  чуланах сотня  куниц?  Все равно, что один муравей в
муравейнике! Погоди до зимы.
     -- Ты бы мог вернуть долг сейчас, -- понизив голос, продолжал Рутан. --
Твоя красавица дочь рождена для того, чтобы меха серебристых лисиц струились
меж ее тонких пальцев. Мои ожерелья придутся ей впору. Мое золото сделает ее
богатой! Разве я не могу сделать Лунд счастливой! Отвечай, бедный старик!
     -- Когда ты ведешь такие  речи, у меня глохнут уши. Ты хочешь украсть с
неба солнце, чтобы жизнь моя пала во мрак! Но силой не взять любовь!
     Лунд все  стояла у  двери. Руки ее дрожали, сердце  кипело гневом.  Она
готова была ворваться в дом и вцепиться в бороду ненавистному скряге Рутану.
А тот кричал, брызжа слюной и потрясая взъерошенными нечесаными волосами:
     -- Дорогой шкуркой черного соболя  на тебя  свалилось счастье, а ты  от
него  бежишь, как глупый олень от пастуха! Ты держишь  лебедицу в клетке,  а
она  может  летать под облаками! Я подарю ей  небо, солнце, ветры,  луну!  Я
сделаю ее богатой и счастливой! Хочешь, я дам тебе выкуп? Хочешь, я возьму и
тебя в свой дом и буду кормить до смерти?
     -- Нет у меня дома, кроме своего. Нет у меня счастья, кроме дочери. Моя
душа и тело принадлежат великой Иомале. Я не могу  больше говорить  с тобой,
жадный, злой дух!
     -- Так ты еще бранишь меня? -- закричал Рутан. --  Он бросился к Вейкко
и хотел его ударить. Но в дом вбежала Лунд и, раскрыв дверь, показала на нее
Рутану:
     -- Уходи вон, старый, вонючий пес! Завтра я принесу тебе долг!
     Рутан замолчал, озадаченно мигая белесыми ресницами. Он задом попятился
к двери и, видя, как в руке Лунд блеснуло лезвие ножа, ехидно улыбнулся:
     --  Ого-го!  Вот  так  характер! А где  же ты, красавица, возьмешь  сто
куниц? Уж не ходишь ли сама на охоту? И за кем это ты охотишься?
     -- Уходи! -- закричала  Лунд, протягивая  руку к его редкой встрепанной
бороде.
     Купец выскочил  с  проворством белки  на  улицу и  пошел, отплевываясь,
бранясь и оглядываясь: ему все казалось, что Лунд бежит за ним с ножом.
     Вейкко, сгорбившись, сидел у очага. Лунд закрыла дверь, подошла к нему.
     -- Не печалься, отец. Пусть твое сердце станет на место!
     Вейкко сказал:
     -- Чтоб он издох, как рыба на сухом берегу!
     В это время явился посланец старейшины Хальмара:
     -- Вейкко! Тебя зовет Хальмар, -- сказал он.
     Вейкко собрался и пошел. В сердце Лунд пойманной птицей билась тревога:
"Зачем   отец   понадобился   старейшине?   Уж  не   беда   ли  какая-нибудь
приключилась?"
     Она  думала о  том,  где  бы ей взять  сотню куниц, чтобы отвязаться от
назойливого купца. Думала и не могла ничего придумать.



     Мыс Нордкап давно был известен скандинавам и другим  мореходам северных
широт как  опасный  поворотный  пункт. Каждое судно хотело поскорее миновать
его,  но  не  всегда это  удавалось.  Отвратительным  местом  назвал Нордкап
итальянец Петро Квирини.  Викинг  Отар ждал здесь  попутного ветра несколько
дней. Уже позднее англичанин адмирал Виллоуби, огибая Нордкап, растерял свои
корабли в тумане. Судно адмирала восемь дней мотали по океану шквалы и бури,
и только чудом удалось англичанину достигнуть Колгуева.
     На пятые сутки похода  драккары Карле и Туре Хунда добрались до  мыса и
едва обогнули его, паруса беспомощно обвисли -- не стало попутного ветра.
     Дальше  путь лежал  на  восход солнца.  Викинги не  могли маневрировать
парусами, как это делали мореплаватели поздних времен: оснастка на драккарах
была прямая.
     Суда на  веслах  зашли  в укромную бухту  и  отдали якоря  у пустынного
скалистого  берега.  Над  утесами  роились  морские птицы.  Белыми  молниями
сновали над водой чайки,  высматривая добычу. Скалы бросали на бухту мрачную
тень.
     Идти на восток на веслах -- значило измотать команду, сделаться добычей
туманов, непредвиденных бурь и затеряться в открытом океане.
     Отправляясь в Бьярмаланд, викинги хорошо  знали о трудностях  плавания,
особенностях капризной погоды и  коварных  морских течениях. Они шли тропой,
проложенной их предками.
     Став на  якоря, викинги  Карле и  Туре Хунда отдыхали  и  отсыпались  в
ожидании благоприятного  ветра.  Привыкшие  к  нелегкому морскому труду, они
коротали  время  за пустячными занятиями и развлечениями:  играли в  ножи, в
кости, рассказывали старинные истории  о  жизни и походах ярлов, бражничали.
Руки  моряков,  загрубевшие  от жестких  мозолей  после  непрерывной  работы
веслами, скучали по делу. Заметно стали убывать запасы провианта.
     Ветер упорно тянул с  побережья,  посвистывая в ущельях и проносясь над
головами мореплавателей в  холодные просторы  океана. Вечерами  на  льдистых
вершинах  скал  красным, зловещим  пламенем  вспыхивали  отблески  солнечных
лучей.
     На корабле Туре Хунда в средней его части был раскинут большой шатер из
тюленьих  кож. Края  кож  прикреплялись  к бортам. Шатер защищал команду  от
ветра и  дождя.  Было тесно. Викинги  спали  на тюках с товарами, на оленьих
шкурах  между румами. Ночами  ветер не проникал в  шатер  и  под  ним дышать
становилось нечем. Запах пота  моряков, грязи,  смолы и  ворвани одурманивал
головы.
     В малом шатре, в носу судна. Туре Хунд пировал со своим  телохранителем
и советчиком Орваром. Орвар -- викинг по крови. Его отец немало скитался  по
морям  с Рагнаром Кожаные Штаны. Высокий, крепко сложенный, с грубым лицом и
густой бородой до глаз, он был олицетворением силы и  жестокости. Такие люди
и после смерти веками  живут в сагах,  в песнях скальдов. Одним  ударом меча
Орвар мог в бою развалить противника от плеча до бедер.
     Они  лениво  пили из  рогов ячменную  брагу,  ели вяленую  палтусину  и
кабаний окорок. Потом оделись, выбрались из шатра.
     Тень от скалы окутала  драккар. О борта его слабо плескались  волны. На
корме зажгли фонарь, и бледные отсветы играли на лицах вахтенных.
     Хунд вошел в шатер для команды. Орвар большой черной тенью -- за ним.
     Тускло  горела свеча  в  слюдяном фонаре. Викинги сидели  на румах,  на
раскинутых шкурах.
     -- Добрый вечер. Туре! -- приветствовали они ярла.
     -- Здравствуй, славный викинг!
     -- Когда пойдем дальше?
     -- Уж не собираешься ли ты зимовать у мыса?
     -- Скоро на якорных канатах приживутся ракушки...
     -- Корабль днищем прирастет к стоянке!
     -- Что тебе обещает морской бог Ньярд?
     Туре отвечал хмуро. Пропала охота шутить.
     В  середине шатра,  под фонарем, сгрудились бородатые, неуклюжие на вид
люди.  Они слушали кормчего  Саксона, который был начинен всякими историями,
как бочонок соленой сельдью. Туре сел. Орвар примостился рядом с ним.
     Саксон рассказывал спокойно, бесстрастно, слегка покачиваясь, как истый
скальд:
     "...И вот отправились они  на своем  корабле  на Восток.  Экипажа у них
было двадцать четыре человека. Когда приплыли в Бьярмаланд, то пристали близ
пустынного леса, и назывался тот лес Винским. В лесу жили птицы и  звери, но
не  видно было поблизости  ни  одного человека. Побратимы сошли с корабля  и
отправились путешествовать по глухим местам...
     А команде велели ждать их целый месяц.
     Ходили они  по  лесу и  все  искали бьярмов. Провизия  кончилась, стали
стрелять разных  животных и птиц. А когда подстрелить ничего  не  удавалось,
ели ягоды и сок деревьев.
     Лес был непролазно густ, и платье на них скоро изодралось в клочья.
     И вот, наконец, побратимы нашли хижину. У входа в нее мужчина, одетый в
шкуры,  колол  дрова. "Можно у тебя  отдохнуть?" --  спросили  они.  Мужчина
ответил: "Если вы люди не злые -- ночуйте".
     Они провели  у него  три  дня.  У  мужчины была  дочь. Молодая красивая
девушка.  Она  выдала Боси тайну бьярмов: неподалеку есть храм  Иомалы и там
много золота и серебра.
     Побратимы  отправились к  храму. По дороге встретили  человека высокого
роста в сером плаще. Он оказался пастухом и вел  жрице храма  Иомалы пищу --
двухлетнего теленка. Жрица каждый раз съедала такого теленка..."
     -- Ну и аппетит! -- заметил Орвар.
     Саксон продолжал:
     "...Боси взмахнул дубинкой  и убил пастуха. Убил и теленка. Они содрали
с теленка шкуру и набили  ее мхом и вереском. Геррауд  надел  плащ пастуха и
вошел в храм..."
     Кормчий грубым, хриплым голосом продолжал плести затейливый орнамент из
небылиц.   Молчаливые  норманны   --  воины  смелые  и  жестокие,  грубые  и
насмешливые,  слушали  его,  как притихшие  малые  дети.  Саксон  говорил  о
кровожадной жрице,  которую охраняла когтистая  звероподобная тварь,  о том,
как побратимы викинги победили злых духов и пробрались к истукану,  которому
поклонялись биармы.
     При  упоминании  о  чудовищных  богатствах,  попавших  в  руки  Боси  и
Геррауда,   глаза  викингов  разгорелись  и  все   зашевелились.   Слышалось
напряженное дыхание.
     --  Что же  дальше,  Саксон?  -- спросил  в нетерпении  молодой  викинг
Асмунд.
     --  А  дальше  вот  что.  Побратимы  нашли  в храме  потаенную комнату,
закрытую железной дверью,  провозились целый  день, но  все-таки открыли эту
дверь. В комнате была  красавица,  а у нее длинные  роскошные  волосы, и  за
волосы она была привязана к стулу, на котором сидела. Привязала ее жрица.
     Геррауд  стал  уговаривать красавицу уехать  с ним, и  она согласилась.
Тогда они  подожгли  храм  и  превратили его в пепел,  а  потом  вернулись к
кораблю и подняли парус...

     Асмунд размышлял над рассказом кормчего.
     -- А мы не увидим такой храм? -- спросил он.
     -- Как же увидим, если его сожгли? -- сказал Орвар.
     -- Можешь быть уверен, Асмунд, что красавица тебе не достанется! На нее
охотников будет немало, -- включился в разговор один из викингов.
     -- Чужеземные красавицы меня не прельщают, -- отозвался Асмунд.
     -- Ему  каждую ночь  снится невеста  Грида! --  заметил моряк, сидевший
рядом с Саксоном. -- Во сне он зовет ее, кричит во все горло.
     Асмунд  молчал. Если бы  под шатром было  светлее, все бы заметили, как
краска стыда залила его щеки.
     Асмунд -- сын рыбака из Торгаля, сильный  и рослый. Но  по характеру он
напоминал большого миролюбивого  теленка. Невеста его Грида -- светловолосая
девушка с косами до колен в самом деле ждала его из похода.
     Туре Хунд, молчавший до сих пор, сказал:
     -- Все это чепуха. Выдумка болтунов, слагающих саги.
     Туре Хунду не хотелось, чтобы моряки  думали о возможности поживиться в
храме биармов. У него были на этот счет свои планы.
     -- Я вижу,  мои викинги скучают, --  загремел его  голос.  -- Послушаем
нашего музыканта. Где Гудмунд? Где его звонкое феле? Ставлю всем три бочонка
браги. Сегодня мы веселимся во славу Ньярда!
     На  кораблях  до  поздней  ночи  слышались  всхлипывания  феле и  песни
подгулявших моряков.



     Хальмар ждал  Вейкко.  Жилище старейшины  отличалось  от  хижин  других
биармов  разве только  величиной. В остальном все так же: принадлежности для
охоты и рыбной  ловли,  очаг  из  камней, окна, затянутые  рыбьим пузырем. В
одной из  внутренних комнат-пристроек хранились  серебряные  кубки  арабской
работы с  искусной  чеканкой. Они перешли  Хальмару по наследству от отца, и
старейшина очень дорожил ими.
     Накат из грубо отесанных плах  был  низок,  и дым от  очага  не успевал
уходить в трубу. Он стлался по комнате и резал глаза.
     Хальмар  сидел  молча на чурбане  перед очагом. Рукава  холщовой рубахи
закатаны  до  локтей. Хозяин  только что кончил  вязать сеть костяной иглой.
Черные с сединами  волосы его были перехвачены юфтовым ремешком с  кисточкой
-- амулетом. Амулет хранил от злых духов.
     Распахнулась дверь, и вошел старый биарм  Вейкко. Хальмар молча показал
ему на скамью возле очага.  Из боковой двери появился юный биарм с раскосыми
черными  глазами, в куртке  из мягкой лосиной кожи, с деревянным подносом  в
руках. На подносе -- долбленые из березы кружки с напитком.
     Вейкко с поклоном  принял  угощение.  Хальмар отпил из своей кружки  и,
поставив ее, собирался с мыслями. Вейкко терпеливо ждал.
     -- Близится пора торга  с нурманнами, -- начал Хальмар. -- Скоро придут
они  к нам  на  своих разбойных ладьях.  Светлые ночи пошли на убыль.  Птицы
умолкают  рано.  К  жилью ночами  крадутся  волки. С  чем  явятся чужеземцы?
Торговать придут или разбойничать?
     Хальмар подумал и, глядя на огонь, сам ответил на вопрос:
     -- Много раз приходили они к нам. Много  горя и бед привозили  на своих
драккарах.  Помнишь,  как  гибли наши  воины  в битве в  Большом  овраге?  У
нурманнов много железа. У них  кольчуги,  копья и щиты, кованные на  огне. В
железе -- их сила...
     Хальмар  посмотрел  на  Вейкко.  Тот  в  знак  согласия смежил ресницы.
Старейшина продолжал:
     -- От утеса к утесу, от льдины к льдине, от сосны к  сосне,  от ручья к
ручью  добиралась  ко мне  весть  на  оленьих  рогах,  на  крыльях чаек,  на
плавниках рыб... Я узнал,  что Вик-Инг вышли из  Сандвери пять ночей  назад.
Теперь они, наверное,  выжидают попутный ветер у Холодного мыса. Идет к  нам
под полосатым парусом Туре Собака... Мало того, что Вик-Инг обманывают наших
людей  на торге.  Они оскверняют память предков и чинят надругательства  над
святыней.  О!  Придет время,  Иомала  разгневается  и  потопит их корабли  в
открытом  море.  Их  железо  обернется  для них  черной  смертью...  Мудра и
терпелива Богиня Вод. Надо,  Вейкко, хранить ее, как всемогущий Ораул хранит
для нас  солнце в небе.  Ее драгоценности разжигают зависть нурманнов. Лучше
береги, Вейкко, наш храм! Пусть никто не жалеет  жизни за Иомалу! Будь умен,
зорок и смел!
     Хальмар умолк. Вейкко стал на колени:
     --  Клянусь тебе,  старейшина, отдать  жизнь  за Иомалу! -- сказал он с
горячностью. -- Паду на пороге храма, но не пущу туда ни одного нурманна!
     Хальмар хлопнул в ладони. Появился тот же юноша с подносом, на него они
поставили пустые кружки.
     Задержавшись у порога, Вейкко обернулся и сказал:
     -- Да хранит великая Иомала свою дочь, твою жену, бесценную Хальмиору!
     Старейшина склонил голову в знак благодарности за пожелание.
     Вейкко ушел. Хальмар бросил  в очаг  несколько поленьев и  отправился к
жене.

     ...Хальмиора лежала  на топчане, на  постели  из  гагачьего  пуха,  под
одеялом из белого песца.  Ее большие серые глаза настороженно  посмотрели на
мужа. Она  высунула  из-под одеяла  бледную тонкую руку.  Бронзовый  браслет
отвисал на похудевшем запястье.
     -- Пила ли ты настой чохор-травы? -- спросил муж.
     Хальмиора утвердительно кивнула.
     Неведомая  злая хворь терзала биармийку.  Ничто не помогало: ни богатые
приношения Богине Вод, ни  нашептывания старой Вуколы, ни  бубен колдуна, ни
настой лесных трав.
     Хальмар посидел у изголовья жены, потом ушел.
     В темной другой комнате крепко  спал  терфин1  Избол, гость старейшины.
Это он принес весть о походе викингов. Хальмар прошел мимо открытой двери на
цыпочках,  чтобы  не  потревожить  Избола.  ___________________ 1 Во времена
викингов терфинами называли саамов.

     Вейкко  возвращался  в  свою хижину.  За  ельником  спряталось  солнце,
пугливо пискнула птица.  В кустах кто-то  зашевелился.  "Человек или зверь?"
Сучья затрещали -- и огромный лось-бык бросился напролом в сторону.



     Пять суток ждали викинги попутный ветер на вынужденной стоянке за мысом
Нордкап.  Нередко  меж  ними, как  внезапные  вспышки пламени  в  догорающем
костре,  возникали  ссоры.  Викинги  хватались  за мечи  и  ножи.  Орвар  --
вездесущий и хитрый страж порядка вовремя приводил спорщиков в  чувство, где
грозным окриком,  где  оплеухой.  Кулак у  него  был  налит силой. Упившиеся
ячменной брагой моряки мгновенно трезвели.
     Когда головы были свежими, викинги пели свои песни под  заунывные звуки
феле Гудмунда. Рулевой Саксон все так же рассказывал небылицы, запас которых
у него был неисчерпаем.
     Туре  Хунд целыми  днями  валялся на  медвежьей шкуре в  своем шатре  и
бражничал с Орваром. Он наведывался и на корабль братьев Карле и Гунстейна и
продолжал пировать у них. Не однажды  вспыхивал спор и среди  ярлов. Туре не
ладил с Карле. Но хладнокровный и осмотрительный Гунстейн быстро мирил их.
     Туре уменьшил выдачу  провизии на завтрак и обед. Но никто не роптал на
это. Знали,  что на вынужденной стоянке  экономия --  дело не лишнее.  Лучше
сейчас слегка  подтянуть животы, чем  голодать потом, работая  веслами. Путь
далек, дни идут, когда еще парус наполнится ветром?
     -- Скоро придем  в  Бьярмаланд, и все будете сыты, -- говорил  викингам
Орвар. -- У  бьярмов  немало припрятано в хижинах и  ямах вяленой  оленины и
лосины, сушеной и соленой  рыбы. Все будет ваше: только  умей считать  чужой
погреб своим -- и будешь сыт!
     Он подмигивал морякам и хохотал, широко раскрывая белозубый рот.
     Надо же было как-нибудь подбодрить людей! Орвар рассказал, как два года
назад он вместе с командой корабля, снаряженного в поход ярлом Олуфом, попав
в  шторм и очутившись в открытом море со сломанной мачтой и пробитым днищем,
спасся лишь чудом. Драккар выбросило на незнакомый  остров. Викинги проспали
ночь  среди скал,  а  утром пошли  в глубь  острова и наткнулись  на селение
саами. Кочевники, не успев собрать и сложить свои чумы, разбежались. Викинги
поймали оленей,  забили их  и развели костер. Вдоволь наелись жареного мяса,
починили  драккар  и  поплыли  домой,  увозя с собой пленников --  скуластых
девушек в оленьих одеждах...
     -- Если викинг смел  и дерзок -- удача всегда с ним! Мы умеем  выходить
из моря сухими! -- самодовольно говорил телохранитель Туре.
     На драккаре  Хунда один только  Асмунд держался молчаливо, в стороне от
всех.  Он  не находил  удовольствия в  опьянении,  не  ввязывался в споры, и
товарищи  над ним подсмеивались. Однажды к  Асмунду привязался пьяный Уланд.
Он  сказал, что Грида  не ждет Асмунда домой, изменила ему и  вышла замуж за
другого  --  рыбака  Галле. Ей наскучил рохля  и тихоня Асмунд.  Из  него не
выйдет настоящего викинга. Потом Уланд одурел совсем и бросился на Асмунда с
ножом. Асмунд выбил  у него  нож и молча  взял обидчика за глотку,  сжав  ее
мертвой  хваткой. Уланд  беспомощно замахал руками, глаза  у него полезли из
орбит,  лицо стало багрово-синим.  Моряки  хохотали,  потешаясь. Ноги Уланда
подкосились, и  он стал на  колени. Асмунд  опомнился и  брезгливо оттолкнул
своего обидчика.
     После того случая Асмунда на драккаре стали уважать.

                                  *
                            *           *

     Корабль  тихо  покачивался   на  слабой  волне.   Ночами  перекликались
вахтенные.  Боцман часто просыпался и,  кутаясь  в  плащ, выходил  из шатра.
Подолгу смотрел  в  звездное  небо,  выжидая попутный  ветер.  Но  ветер  не
менялся. Он все так же тянул с берега.
     Раскинув  тяжелые руки на  товарищей,  храпел Асмунд.  Во сне он  видел
темницу,  где  за  железной  дверью сидела красавица  биармийка, привязанная
волосами  к  стулу. Волосы были  так длинны  и густы, что закрывали собой  и
красавицу,  и  стул, на  котором  она сидела  печальная  и  бледная.  Асмунд
сражался с чудовищами, запускал руки в груду серебряных и золотых монет.  Но
тут пришел Туре Хунд и отобрал у него все деньги.
     Эти сновидения  сменялись  другими.  Асмунд  вышел  ночью  из  дома  на
прибрежную  равнину.  Светила  луна. Тускло  блестели  обломки скал,  камни,
обрызганные морской водой.
     Из-под  камней,  из   расселин  в  скалах  выбегали  эльфы.  Маленькие,
загадочные, с остроконечными  бородками, они что-то делали,  копошась у  ног
Асмунда. Он опустился на корточки, присмотрелся.  Женщины эльфы, одетые так,
как одеваются норвежские  хозяйки,  сидели на  камнях и пряли лен.  А  рядом
эльфы-мужчины крошечными  молотами ковали железо.  Наковальнями  им  служили
валуны.
     И  вдруг исчезли  и пряхи и  кузнецы, и на поляне не осталось ни  души.
Асмунд  поднялся, все еще  удивляясь.  Но  тут  какой-то  шорох привлек  его
внимание.  Из-за валуна вышел крошечный эльф.  Он поднял руку,  как бы желая
что-то сказать. Асмунд опять опустился на  корточки, но эльф внезапно вырос,
стал великаном, и теперь Асмунд в сравнении с ним казался крошечным троллем.
Эльф протягивал  Асмунду белый сверток,  говоря: "Вот  сорочка, которую  моя
мать  белила при свете луны. Она приносит счастье. Я подарю  ее тебе,  но ты
должен убить Гриду, чтобы задобрить колдунью Грунхильду!"
     Асмунд  в  ужасе  попятился,   а   эльф  рассмеялся.   От  смеха  земля
содрогнулась, и со скал посыпались обломки.
     "Если  ты не убьешь  Гриду, -- говорил эльф, -- погибнешь сам!" -- "Как
же я убью? -- ответил  Асмунд. -- Ведь я  же люблю ее! Исчезни, злой эльф! Я
не хочу тебя видеть!"
     Эльф наклонился и похлопал Асмунда по плечу:  "Я так и знал, что у тебя
доброе сердце.  Возьми сорочку,  А вы с Гридой  будете  счастливы.  Ты ждешь
невесту? Гляди, она плывет  сюда на лодке. Но ей мешает  отлив. Отлив унесет
ее вон  к тем утесам. А там лодку подхватит  сильный ветер, и она погибнет в
открытом море! Спасай свою невесту, Асмунд!"
     Асмунд заметался по берегу. Он  хотел броситься в воду и плыть к Гриде,
но эльф удержал его: "Надень сорочку, и Грида приплывет к берегу. Скорее!"
     Асмунд  надел сорочку,  и  лодка  стала быстро  приближаться. Эльф  тут
исчез, и на Асмунде снова оказалась его старая рубаха с заплатами на локтях.
     -- Грида! -- крикнул Асмунд и... проснулся.
     Под  шатром  было нечем  дышать. Моряки  храпели,  ворочались  во  сне,
бормотали. Иногда кто-нибудь из  них вскакивал и, поглядев  ошалело  вокруг,
валился снова.
     Асмунд увидел тусклый  слюдяной фонарь,  успокоился и закрыл глаза.  Но
уснул он не сразу.

                                  *
                            *           *

     Драккары  Туре Хунда  и  Карле,  укрытые  в тихой бухте, потеряли  свой
воинственный  вид.  Паруса  убраны, мачты  уложены на днища. Грубые шатры из
тюленьей кожи провисали  на  кольях,  и только железная  оковка  на  бортах,
блестевшая днем на  солнце, а ночью  при лунном свете, напоминала о том, что
драккары все же  боевые суда, а не рыбачьи  и  зверобойные ладьи.  Борта  их
окованы железом для того, чтобы в бою можно было таранить чужое судно.
     Наконец  утром на шестой день морской бог  Ньярд  сжалился  и послал им
долгожданный северо-западный  ветер.  Он  крепчал  с  каждой минутой,  и  на
драккарах радостно закричали:
     -- Ветер! Ветер! Пора в путь!
     Туре Хунд поспешно выбрался из шатра и стал на носу драккара, подставив
ветру заспанное  лицо.  Посмотрел  на  небо,  где  появились темные,  рваные
облака, обернулся к корме, и на корабле загремел его властный голос:
     -- Поднять парус! Весла -- на воду!
     Викинги всполошились. Мачта вонзила в низкое облачное небо свой  шпиль,
и на нем гордо затрепетал флаг  Хунда. Взметнулся и стал наполняться  ветром
полосатый парус, --  огромный, испытанный  на прочность не  в одном  походе.
Якоря  были  подняты.   Повеселевшие  рулевые  взялись  за  правила.  Гребцы
взмахнули веслами, и  судно, накренясь под ударами ветра, стало  выходить из
бухты.
     Теперь  они   из  бездельников  снова  превратились  в  мореплавателей,
отважных и смелых, находчивых и  дерзких купцов и воинов. Снова  легла перед
ними  на  волнах  вековая тропа  викингов. Теперь они оправдывали  свое имя,
означавшее принадлежность  к морскому труду:  "вик"  --  вертеть,  "инг"  --
весло1. ________________
     1  Термин  "викинг"  остается не  вполне ясным. Исследователи дают  ему
различные  толкования. Как  пишет в  своей  книге "Походы  викингов"  А.  Я.
Гуревич, в настоящее  время наиболее приемлемой считается гипотеза шведского
ученого Ф. Аскеберга, который производит  термин "викинг" от глагола "vikia"
-- "поворачивать", "отклоняться".

     Тяжелые и  длинные  весла,  вытесанные из  мелкослойной  ели,  буровили
волны. Соленые брызги летели  через борта на  одежду и лица викингов. Сердца
их снова загорелись  отвагой и жаждой  приключений. За кормой  драккара Туре
Хунда шел корабль братьев Карле и Гунстейна.
     Туре Хунд стал  рядом с кормчим  и, как великую драгоценность, вынул из
кожаного мешочка "солнечный камень" -- волшебный минерал в  оправе. Приложив
его к  глазу,  он  стал  "ловить" солнце,  рассматривая  сгустившиеся  серые
облака.   В   одном  месте   облака  из  темных  стали  розовыми,  явственно
обозначилось багровое пятно.
     "Солнце там!" -- убедился Туре Хунд и отдал  команду рулевому поправить
курс1. _______________
     1 "Солнечный камень" --  кристалл,  пропускающий только  поляризованный
свет.  Викинги,  не  знавшие  в те  времена  компаса  с  магнитной стрелкой,
пользовались этим  минералом  для  определения курса  по солнцу  (по  мнению
сотрудника Датского Национального музея Рамскоу).

     Ветер окреп и надул  парус. Гребцы осушили весла, сложили их  на  днище
корабля.  Шум  взволновавшегося  моря  мешался с  громом  ликующих  голосов,
затянувших хвалебную вису попутному ветру:

                       Мы летим на крыльях ветра,
                       Славим мы морского бога.
                       Наш корабль могуч, как дракон,
                       Нашей силы не исчерпать!
                       Парус прочен, днище крепко,
                       Рулевой стоит на месте.
                       В лад веселой песне ветра
                       Слушай, море, нашу песню!

     Ньярд -- бог мореплавания, охоты и богатства --  снова  поселился на их
корабле, устав от  многодневных скитаний по  океану. Ньярд  принес  попутный
ветер,  и викинги стали  слагать песнь  в  его честь  --  в честь  древнего,
славного бога скандинавов.
     Трое  суток плыли они по  гремящим просторам  холодного моря, достигнув
крайнего  северо-восточного мыса Колы  и преодолев расстояние  около трехсот
пятидесяти миль.  Здесь викинги снова стали на якоря, чтобы выждать  ветер и
затем повернуть  на  полдень, в  горло моря Ган-Вик, Белого моря, к  берегам
Бьярмаланда -- страны звероловов, лесных людей.



     Луна  белым круглым щитом стояла  в  темном  небе.  Богиня  Ночи Далага
хранила покой на земле. Далага следила, чтобы запоздалый охотник не плутал в
темном  лесу,  а недобрый  человек  не мог  бы  попасть в  мирного зверолова
стрелой из лука. Богиня Ночи взмахнула белой рукой, и послушно умолкли звери
и птицы в своих гнездовьях. Далага гнала сонных рыб в расставленные сети.
     Чутко спит лес.  Мягкой болотистой тропой среди елей неслышно  крадется
охотник.  У  него легкая поступь, и ветки уступают ему путь. Это идет старый
Вейкко.
     Много ног ходило по  этой тропе. Жители Ой-Ял шли к  матери  Богине Вод
Иомале  просить у нее счастья, милостей,  исцеления  от болезней  и уродств.
Девушки поверяли Богине свои сердечные тайны.
     Давным-давно,  когда растаял  лед, земля согрелась и бог  солнца  Ораул
посеял семена деревьев и трав, Иомала создала биармов  из светлой  воды рек,
озер и ручьев. Она населила леса  птицами, чтобы было кому попадать в силки,
оленями  и  лосями,  чтобы люди получали  одежду  и  пищу, и  волками, чтобы
охотники были  зоркими и меткими. Она  развела в  реках и  озерах рыб, чтобы
биармы учились плавать в кожаных лодках и вязать сети.
     Иомала хотела, чтобы леса не были пустынными и на земле в светлых жилах
горячей кровью билась жизнь, чтобы племя биармов росло и приумножалось.
     И, как знак глубокой благодарности  к великой Иомале,  биармы надели ей
на шею массивную золотую цепь-ожерелье и положили на колени чашу с дарами.
     Ожерелье свешивалось на грудь статуи. Оно олицетворяло все блага, щедро
отпущенные  Иомалой своему народу: широким кольцом  опоясавшие Ой-Ял  рыбные
реки и  озера, дремучие  боры, где водилось  немало всякого зверья,  высокие
травы, целебные коренья  и  цветы, и  выплавленные  на  небесном  огне тихие
ласковые зори -- утренние на восходе Ораула, вечерние -- на его закате.
     ...Вейкко тенью скользил по  тропе.  За поясом  поблескивал  топор,  за
спиной -- тяжелый колчан с луком и  стрелами. В ножнах из нерпичьей  кожи --
кремневый нож. Глаз охотника зорко сверлит тьму. Ухо ловит каждый шорох.

                                  *
                            *           *

     Лунд Ясноглазая надела теплую одежду из вышитого узорами оленьего  меха
и пошла в ночь, в тихую, серебряную ночь.
     Она выбралась на берег Вины и притаилась за кустами ивняка  в  ожидании
Рейе. Богиня Ночи следила за девушкой с ласковой и доброй усмешкой.
     Река залита мерцающим серебряным светом.
     Вскоре послышались шаги, и сердце девушки забилось  от  радости. Увидев
юношу, она удивилась: он тащил на плече туго набитый мешок.
     -- Что ты тащишь, Рейе? -- спросила Лунд, шагнув к нему.
     Рейе сбросил мешок на траву и ответил:
     -- Сто куниц. Пусть Рутан не пристает к тебе и твоему отцу, как репей.
     -- А где ты взял шкурки?
     -- Я их не украл. Я заплатил за них.
     -- Ты такой богатый?
     --  Мои  руки  делают  меня  богатым.  Я  заплатил за шкурки кубками из
моржового зуба. Зимой я на них вырезывал зверей и птиц.
     -- Тебе не жалко было их отдать?
     -- Я  сделаю много красивых кубков  и других украшений, лишь бы тебе не
грозила  беда.  Смотри,  какая  луна! Твое  лицо похоже  на нее. Оно так  же
прекрасно  и чисто! Сядь сюда, на мешок, и будем  слушать  ночь. Эта рухлядь
для того только и годится, чтобы на ней сидеть.
     -- Мое сердце  переполнено счастьем и твоей  добротой, -- ответила Лунд
Ясноглазая.  -- Спасибо тебе. Завтра мы рассчитаемся с Рутаном. А что скажет
отец? Он не любит брать чужое!
     -- Что принадлежит нам с тобой, то принадлежит и твоему отцу.
     --  Отец  пошел  к  Иомале  проверить  стражу,  --  произнесла  Лунд  в
задумчивости. -- Сегодня он сказал мне, что скоро придут нурманны.
     -- Нурманны хитры,  смелы и лукавы. Они не боятся крови. Их руки жадны,
а сердца подобны камням.
     -- Наши охотники прогонят чужеземцев!
     -- Чужеземцы бывают разные, -- говорил Рейе. -- Есть и другие пришельцы
на Вине. Они называют себя нувеградами. Они построили высокие хижины и живут
так же, как и мы: бьют зверя, ловят рыбу, ходят на моржей. Они сеют в  землю
семена, вырастают высокие  травы. С них они опять собирают семена и едят их.
Эти  люди  бежали  от  своих богачей, которые  не дают спокойно жить бедным.
Своих богачей  они зовут Бо-Яр.  Нувеграды не  делают нам зла.  Старый Пукан
говорил, что они помогали нашему народу драться с Вик-Инг.
     Лунд слушала Рейе. А он рассказывал ей о нувеградах, о том, какие у них
дома,  лодки, оружие.  Он сказал, что девушки  у  них круглолицы  и красивы,
глаза у  девушек такие же светлые,  как у детей Богини Вод.  Иногда их ладьи
проплывают по Вине мимо этих берегов, и нувеграды поют свои грустные песни.
     Рейе ласково гладил холодные мягкие волосы Лунд, рассыпанные по плечам,
черные, как ночь.
     А богиня Далага мудро улыбалась им с неба.

                                  *
                            *           *

     Вейкко бесшумно, как  лиса на охоте, приближался к храму Богини Вод. Ни
одна  ветка  не хрустнула под  его  ногами,  ни  одна  птица  не  выпорхнула
вспугнутой из  кустов.  Он  задумался и  не  подал  условного  знака.  Из-за
деревьев послышался окрик,  и  тотчас  с  тихим жужжанием  пролетела стрела.
Старик присел и поторопился отозваться:
     -- О! Иомала!
     Подойдя к ограде, он сказал сторожам:
     -- Хорошо слушаете ночь. Я принес вам еду.
     В   лесу  заухал  филин.   Сторожа  затихли,   прислушались.  Лакки  --
низкорослый молодой биарм в теплой оленьей куртке с  кожаным щитом в руке --
и другой сторож Тыгу приняли пищу и, сев на обрубок бревна, стали есть.
     Вейкко поднялся по шаткой лестнице на  дозорную площадку, устроенную на
сосне. Сухи  ли дрова, приготовленные  для  сигнального костра? Хворост  был
сухой.  Под  ним  ком  пряжи, пропитанный  тюленьим жиром,  куски бересты. В
берестяной коробке -- трут и огниво. Тут же, на суку, висел большой бубен из
туго натянутой кожи.
     Вейкко  обернулся к храму. За высоким частоколом  из заостренных бревен
высилась статуя Иомалы.  Богиня Вод смотрела перед собой на верхушки сосен и
елей, на белый  лик луны. На губах ее навечно застыла  таинственная усмешка.
Руки Иомалы, опущенные на колени, держали  серебряную чашу с дарами. С  плеч
до земли спускалось одеяние из драгоценных шкурок  соболя.  На шее статуи --
золотая цепь. В свете луны все блестело и переливалось голубыми огоньками.
     Вейкко,  приложив руки к  сердцу, обратился к  Богине Вод.  Он  просил,
чтобы племя биармов жило без нужды и горя, чтобы чужеземцы не причиняли зла.
Чтобы леса были полны дичи, озера и реки -- рыб, море --  моржей  и тюленей.
Он просил,  чтобы никто никогда не болел злой хворью и чтобы биармы жили  до
ста лет здоровыми и сильными.
     Потом Вейкко спустился с площадки. Оставив одного сторожа у ворот, он с
другим обошел вокруг ограды. Но никого возле храма не было.
     Тихая ночь плыла над древней тайгой.

                                  *
                            *           *

     Лунд  и Рейе стояли над обрывом. Перед ними на реке стлалась серебряная
дорога в неведомую даль. Чуть колыхалась под берегом трава-осока.
     Лунную полосу пересекла большая тень.
     Это была ладья.
     На  ней можно  было различить головы и плечи людей. Поблескивали мокрые
весла.
     -- Кто там плывет? -- вырвалось у девушки.
     -- Это, наверное,  нувеграды, --  приглядевшись,  отозвался  юноша.  --
Одна, две, три ладьи... На каждой -- десять гребцов. Они плывут к морю.
     С поморских ладей приметили парня и девушку на берегу.
     На головной ладье кормщик сказал гребцам, на минуту осушившим весла:
     -- Глянь, братцы! На берегу стоят двое. Видать, биармы.
     -- Парень да девка! -- заметил гребец.
     -- Им и ночь не в ночь!
     Гребцы снова налегли на весла, и  ладья стремительно скользнула вперед,
к низовьям реки.
     Рейе и Лунд провожали поморов взглядами.
     Новгородские  поселенцы-ватажники  шли в  Белое море  на промысел.  Они
только еще вечером расстались с женами, с малыми детишками.
     С ладей донеслась дружная  песня. Она разлохматила  тишину и  заставила
юных биармов прислушаться :

                   Как по морю, как по морю, морю синему
                   Плыла лебедь, плыла лебедь с лебедятами,
                   Со малыми, со малыми дитятами...

     Ватажный староста Владимирко, кормщик последней ладьи, веером распустив
по  широкой груди  черную, как  уголь,  бороду,  громким  басом поторапливал
гребцов:
     --  Налягте,  братцы,  на весла! Поднатужьтесь! Дорога  не  близкая,  а
прошли мало!



     Той же серебряной ночью купчишка Рутан устроил у себя  пирушку  в честь
того,  что  ему  исполнилось пятьдесят  лет.  Гости  сидели  застольем перед
очагом, славили хозяина и желали ему удачи в торговых делах.
     Посреди  земляного  пола  потрескивали  смолистые  дрова  в  выложенном
камнями очаге.  Над раскаленными угольями  на вертеле жарился огромный кусок
оленины. Виночерпий Сантери, низенький толстый  человечек с хитрыми глазками
на  заплывшем  от жира  багровом лице, в лисьей безрукавке, надетой на голое
тело, едва успевал наполнять деревянные кубки дорогим иноземным вином, много
лет  хранившимся в  погребе  купца. Гостями Ругана  были родовые старейшины,
охотники и воины. На почетном  месте в середине застолья высилась нескладная
крупная фигура Лайне -- военачальника дружины. Этот храбрый сорокалетний муж
с носатым грубым лицом и  зеленоватыми глазами был мудр, опытен и хитер. Его
лоб  наискосок  пересекал шрам  от  удара  мечом  в  схватке  с  норманнами,
случившейся много лет назад.
     Старейшина  Хальмар  не пришел на пир,  сославшись на болезнь  жены. Он
недолюбливал Рутана.
     Гости  уже  успели  попить,  поесть  и  снова  проголодаться  и  теперь
посматривали  на  вертел, на  оленину,  жарившуюся на огне. Длинный  и тощий
повар в такой  же безрукавке,  как у Сантери, поворачивал вертел, суетливо и
часто  заслоняя лицо  рукой  от жара.  С  оленины капал жир. Уголья шипели и
потрескивали.
     Жарить  мясо  на  вертеле повара научил Сантери,  побывавший десять лет
назад  траллсом-пленником  у  норманнов.  Он  бежал  из  плена   с  железным
ошейником. Рутан снял  с него  ошейник,  и Сантери отковал из  него кинжал и
говорил всем, что этим оружием отомстит викингам, когда они явятся сюда.
     Ровно в  полночь  Рутан  ударил  в  ладоши,  и перед гостями  появились
девушки в соболиных накидках. Их было десять -- по числу гостей. На  головах
девушек бронзовые обручи-диадемы с подвесками из рыбьих зубов-талисманов, на
запястьях --  золоченые  браслеты-змейки. Все эти  украшения Рутан достал из
своих сундуков.
     На земляном возвышении по другую сторону  очага девушки  стали в ряд и,
подняв руки над головами, начали мерно  раскачиваться в  танце. Движения  их
были легки и красивы. Девушки пели песнь Богине Вод:

                              О Иомала! Ты добра и прекрасна.
                              Ты вышла из вод и вывела людей
                              К солнцу -- Ораулу.
                              О Иомала! Ты славна и щедра.
                              Ты сопутствуешь людям
                              В счастье!

     Темп  танца  нарастал.  Гости,  забыв   об  оленине  и   кубках,  стали
прихлопывать в ладоши.
     Повар и Сантери сняли  мясо с  очага и положили его на стол, на большое
резное деревянное блюдо. Затем вытащили вертел. Девушки, закончив танец, как
полагалось  по ритуалу  биармов,  обогнули  очаг, и каждая  стала  за спиной
гостя. Гости  подняли  кубки, и каждый из них угостил  танцовщицу. Потом они
сели  так, чтобы возле  них справа оставались свободные места. На  эти места
сели девушки. Гости, взяв ножи, стали делить мясо, не забывая и девушек. Пир
продолжался.  Слуги  вносили  новые  блюда  --  печеных  на  огне  глухарей,
зайчатину, соленую и вяленую рыбу, приправленную кореньями.
     Рутан  сидел довольный. Лицо  его расплылось в  хитрой  улыбке.  Завтра
старейшины  и охотники  пришлют ему дары --  меха  и моржовый зуб.  Так было
принято у биармов  --  после  пира  в  честь  того, что  соплеменник  прожил
половину жизни, одаривать его.  Полотняная рубаха Рутана  была  расстегнута.
Жирная грудь лоснилась от пота. Рутан взял кожаный мешочек и раздал девушкам
по две серебряные монеты.
     Девушки бесшумно поднялись со своих мест и скрылись за дверью.
     Пир продолжался до утра. Когда все  было выпито и съедено,  гости стали
расходиться.  Рутан остался  один.  Он сел  к очагу с озабоченной полупьяной
улыбкой.
     Он думал  о красавице Лунд и о том,  как бы ее привести  в свой дом. Он
придумывал для этого разные пути,  но все не годились. Рутан  махнул рукой и
пошел спать. Сантери прикрыл его прохладным меховым одеялом.
     А когда взошло солнце, к купцу явился Сантери и разбудил его.
     --  Чего  тебе? -- недовольно  пробурчал купец. Глаза у него слипались,
голова была тяжелой.
     --  Пришла  дочь Вейкко Лунд.  Хочет  тебя видеть, --  вкрадчиво сказал
Сантери.
     -- Лунд? -- радостно воскликнул Рутан. -- Давай мою одежду. Неси вина и
мяса. Я приму ее достойно!
     Красавица Лунд стояла у  порога. В  приоткрытую дверь, обитую нерпичьей
шкурой, ударил солнечный свет. Рутан  прищурил и без того узкие глаза-щелки.
Девушка смотрела на купца насмешливо.
     -- Рад видеть тебя. Ясноглазая! Самой желанной  гостьей будешь! Я угощу
тебя всем, чего захочешь. А что это там лежит у тебя под ногами?
     Лунд молча подвинула мешок к ногам Рутана.
     -- Вот тебе долг. Что стоишь, как сухая осина? Считай шкурки. Ждать мне
некогда.
     -- Солнце, вижу, невысоко. Дел у тебя немного, -- пробормотал Рутан. --
Считать шкурки не стану. Дарю их тебе. Оставайся у меня!
     -- Прощай! -- сказала Лунд.
     Рутан не успел открыть  рот,  как  девушка выскользнула за порог. Купец
бросился следом, крича:
     -- Погоди, Лунд!.. Проклятая девка. Ты еще пожалеешь! -- воскликнул он,
видя, что Лунд не слушает его и даже не оборачивается.
     Купец вздохнул, постоял у  порога и вернулся в  хижину. Он унес мешок в
чулан, где хранил богатства, открыл ставень оконца  и  стал  перетряхивать и
пересчитывать шкурки. Потом опять сложил их в мешок и бросил его в угол.


     1  В  историко  краеведческой  литературе  по поводу  божества  биармов
встречаются  различные толкования: Ю  м а л а --  бог грома, соответствующий
славянскому Перуну; И о  м  а л а -- богиня вод и т.  п. Автор оставляет  за
собой право выбора.

     Лунд Ясноглазая услышала плач  и  причитания,  доносившиеся с улицы,  и
выбежала  из хижины. Мимо  шла, растянувшись  по  дороге,  вереница мужчин и
женщин. Головы у всех были непокрытые. Женщины вели за руки детей.
     Впереди  всех шел,  опустив  голову,  охотник  Укам.  В  руках  он  нес
небольшой  кожаный мешочек.  Густые  спутанные  волосы Укама  трепал  ветер.
Солнце светило ярко. Но вскоре  Ораул, разглядев с  неба,  что биармы идут к
Иомале, смущенно спрятался за облаками, и день померк.
     Следом  за Укамом  шла его  жена  Баруга.  Она  плакала, размазывая  по
грязному  лицу обильные  слезы. Все,  кто  шел следом за  Укамом,  время  от
времени повторяли:
     -- О Иомала!..
     Возгласы мешались  со вздохами и стенаниями. С сухой дороги поднималась
пыль. Она, словно пепел, покрывала головы, одежды и лица  людей.  Полотняные
штаны  мужчин стали  серыми,  подзоры из  цветного  меха на куртках не столь
яркими, как  прежде. Все поблекло, померкло. Семья  Укама была в горе.  Умер
отец охотника -- Ламби.
     Когда  Ламби предали земле,  имущество его разделили на три части.  Две
части --  хижина,  лодки,  сети,  оружие, запасы мехов и шкур отошли  Укаму.
Третью -- серебро, накопленное Ламби, процессия несла в дар Богине Вод.
     Имя Иомалы  не  сходило  с  уст  биармов. Их возгласы  становились  все
громче, все исступленнее:
     -- О Иомала!
     О  Иомала,  мы  несем  тебе  скудный   дар   старого  зверолова  Ламби.
Восемьдесят лет  хранила  ты его дом  от напастей.  Ты  сопутствовала ему на
охотничьей  тропе, в жаркий день ты поила  его водой, прохладной и приятной,
утоляя жажду. Зимой  ты кутала его в меха  и помогала  поддерживать  огонь в
очаге. Ты  даровала  жизнь  сыну  Ламби  --  Укаму  и послала ему хорошую  и
трудолюбивую жену -- Баругу. Ты сделала так, чтобы род Укама продолжался. Ты
послала ему сына...
     За все это благодарит тебя покойный. Сын его выполняет волю отца.
     Процессия  оставила  позади  Ой-Ял, миновала мелколесье  и углубилась в
бор. Ветки деревьев ударяли людей по  лицам,  по плечам, но никто, казалось,
не замечал этого.
     Умолкли птицы. Затаились на деревьях белки, посматривая из-за  веток на
людей черными глазами-бусинками.
     Лунд Ясноглазая  присоединилась к шествию, и  вместе с другими зазвенел
ее высокий голос:
     -- О Иомала!.. О Иомала!
     Возгласы сопровождались ударами в бубны, которые были  в руках  мужчин.
Голоса  биармов становились все более  напряженными, и возглас  "О  Иомала!"
звучал все чаще...
     Наконец  Укам  поравнялся  с  высокой старой сосной,  верхушку  которой
надломал  ураган. Сосна  широко распростерла свои  руки-сучья, словно силясь
удержать того, кто подходил к священной роще, обиталищу Богини Вод.
     Из-под корней сосны выбегал светлый,  студеный ручей. Волшебный  ручей.
Из воды его Иомала сотворила людей и дала им имя -- биармы.
     Укам  опустился  на  колени перед ручьем и, зачерпнув пригоршней  воды,
напился, а потом смочил себе голову и лицо. То же проделали все остальные.
     Теперь биармы  были очищены  от всего, что могло помешать  им  войти  в
священную рощу. Вода ручья делает людей  беспорочными. Все грехи и низменные
побуждения уходят в землю вместе с ней. Человек может теперь предстать перед
Богиней Вод и доверить ей самое сокровенное желание, самую большую тайну.
     Укам отправился дальше, и все пошли за ним.
     Никто не имел с собой оружия. Богиня Вод не терпит  оружных.  Никто  не
смел думать ни о чем, кроме нее.
     Чужое горе тронуло Лунд Ясноглазую, и на глазах у нее заблестели слезы.
Она украдкой вытирала их и в мыслях молила  Иомалу,  чтобы та сделала  их  с
Рейс счастливыми и  богатыми. Но, подумав о богатстве, Лунд  спохватилась  и
упрекнула себя в жадности. Разве счастье  в богатстве? Разве  не богат купец
Рутан? В его сундуках немало добра. Но счастлив ли он? Нет, не счастлив.
     "Не надо  нам богатства!" -- думала девушка. Пусть охотнику Рейе всегда
будет удача. Пусть  в сети попадается много серебристой рыбы. Пусть всегда у
очага  будет  много дров.  Вот и все,  о чем просила Лунд  Ясноглазая богиню
биармов.
     Вереница людей  приблизилась к храму.  На поляне  показался частокол из
заостренных, врытых  в землю  бревен. Близ частокола был навес из коры.  Под
навесом  висела деревянная доска. Укам  поднял с земли камень и четыре  раза
ударил по  доске. Удары раскололи безмолвие. Из-за кустов вышел сторож Лакки
в доспехах из  китового уса, в шлеме из толстой кожи. Он молча приблизился к
Укаму, снял шлем и спросил:
     -- Что привело охотника к Иомале?
     --  У меня умер отец. Он завещал треть добра матери-Иомале. Я принес ей
завещанное...
     Укам стал на колени и передал Лакки мешочек.
     Все тотчас также опустились на колени, и по лесу разнеслось пение:

                       О Иомала, ты даруешь нам жизнь!
                       О Иомала, ты хранишь нас от бед.
                       О Иомала, мы твои верные слуги,
                       Твои до капельки крови,
                       Что течет в жилах биармов!

     Лакки принял мешочек, взял под  мышку шлем  и неторопливо направился  к
воротам. Он распахнул их настежь, и все увидели статую богини.
     Лакки  подошел  к ней и положил горсть серебра  в чашу, которая была на
коленях статуи, потом пошел к земляному кургану,  высыпал туда  остальное  и
перемешал серебро с землей.
     Сторож вернулся, закрыл ворота и молча стал возле них.
     Процессия  возвращалась обратно  в Ой-Ял. Лунд Ясноглазая оглянулась на
ограду,  мысленно опять упрекнула себя, что любопытство -- нехорошее дело, и
потом уже больше не оглядывалась.



     Ночью  нежданно  пал иней.  Его принес  на  холодных крыльях ветер, что
рождается в полуночном краю льда  и снега.  Но вскоре  взошло солнце и стало
тепло.  Иней  растаял и обернулся  каплями  влаги. Они, как  роса,  светлыми
жемчугами висели на стеблях трав, на листьях, на острых перьях осоки.
     Рейе пробрался к своей лодке, спрятанной в зарослях у берега, положил в
нее  заплечный  берестяной  кошель, весло.  Он  оттолкнул лодку от  берега и
вскочил в нее. По воде пошла зыбь,  водяная курочка  испуганно пробежала  по
зеленым листьям кувшинок. Крошечная птица -- камышовка запрыгала прочь.
     Кожаные  бока  лодки  шуршали  о  стебли хвоща  и осоки.  Вода казалась
красноперой от розового солнца.  Всплескивала  жирующая рыба. Щуки бороздили
хребтинами поверхность воды, гоняясь  за добычей. Мелюзга, вынырнув из воды,
дождем сыпалась по сторонам.
     Рейе скоро подгреб к тому месту,  где у  него была поставлена  сеть. Он
торопился: судя по приметам и по погоде, улов обещал быть богатым.
     Он  выдернул шест, к  которому был  привязан  один  конец сетки, и стал
вынимать ее, подтягивая нижнюю бечеву и разворачивая полотно сети так, чтобы
не упустить  добычу. У лодки  заблестели  серебристые бока рыбин. Рейе скоро
наполнил кошель и стал  бросать рыбу на  дно  лодки. Длинная  синяя тень  от
ельника  скрыла лодку.  Сеть  сильно и  упруго  дернуло, и  Рейе  приготовил
костяную  острогу. Он взмахнул острогой,  и  на конце  трезубца  затрепетала
крупная щука. Рейе вывалил рыбину в лодку и  вынул у нее из  хребта острогу.
Рыба  встрепенулась.  Он  ударил  по  голове  щуки деревянной  колотушкой  и
довольно улыбнулся: "Хорошая добыча. Подарю ее Вейкко".
     Распутав сеть,  он  сложил  ее на  дно лодки и  поплыл вниз по течению,
чтобы потом повернуть к причалу.
     И  тут он увидел ладью, поднимавшуюся с  низовьев.  Слабый  ветер  чуть
наполнял ее  парус.  Гребцы  устало взмахивали веслами.  Рейе  направил свою
лодку к ладье. "Кто там плывет? -- думал он.  --  Неужели те нувеграды,  что
несколько дней назад отправились в море?"
     Он угадал. С моря возвращалась ладья кормчего Владимирка. Но ведь ладей
было три!  Где  же  остальные? Рейе опустил весло и присмотрелся к ладье. Он
заметил, что  она была  наспех починена -- на борту  белели свежие  доски, а
мачта связана посредине веревкой.  Из десяти гребцов  уцелело  шесть. Раньше
они сидели по двое  на  пару весел, а теперь по одному. В  корме, у  руля --
бородатый мужик с перевязанной головой. На повязке запеклась кровь.
     Что случилось  с рыбаками? Уж не разгневался  ли на них морской бог? Не
послал  ли он  ладьи  в  бурю на прибрежные  скалы?  Не  напоролись  ли  они
штормовой ночью на подводные камни? А может, встретилось поморам стадо китов
-- морских чудовищ, и они могучими хвостами разметали ладьи по океану?
     Заслонив  глаза  от солнца  рукой,  биарм  глядел на  ладью.  Бородатый
человек замахал ему рукой с кормы:
     -- Здорово, парень!
     Рейе поднял вверх три растопыренных пальца, потом, загнув два, выставил
торчком один и крикнул на языке биармов:
     -- Было три ладьи -- стала одна. Где же две?
     Владимирко понял его.  Показав  рукой назад,  в низовья, он  поднял два
пальца. Две ладьи остались там. Гребцы осушили весла и, сняв шапки,  осенили
себя  крестом. Рейе понял,  что две ладьи погибли.  Гребцы опять  взялись за
весла. Ватажный староста крикнул:
     --  Нурманны  близко-о-о!  Передай-а-ай  своим!  Нур-ма-а-н-ны  близко!
Привечайте гостей копьем и топором!
     Рейе  понял  только  одно  слово:  нурманны. Он догадался,  что вот-вот
придут  сюда  нежданные  гости, и,  помахав  поморам на  прощанье, взялся за
весло. Лодка птицей заскользила к берегу.
     Рейе  спрятал  ее  на  прежнем  месте,  взял  рыбу  и  побежал в  Ой-Ял
предупредить своих о том, что к берегам Вины идут нурманны-викинги.
     ...Солнце  высушило  капли  влаги  на  травах,  на  листьях   деревьев.
Пустынные лесистые берега затаились в ожидании беды.



     В становище  Ой-Ял  все пришло  в движение.  Биармы, прознав  о приходе
норманнов,  отсылали  жен  и  детишек в леса,  в  укромные охотничьи  чумы и
шалаши, поспешно закапывали  в землю одежду,  запасы пищи, дорогие украшения
и, у кого  было, серебро. То тут, то там  ширкало железо о точильные  камни:
мужчины вострили оружие, готовили доспехи на тот случай, если Вик-Инг пришли
с войной. Старейшина Хальмар отправил гонцов-охотников в соседние городища и
стойбища  оповестить соплеменников о том, что  гости на подходе. Слишком  уж
недоброй  была  слава норманнов. Чаще всего  встречи их  с местными жителями
начинались с  торга  и  кончались грабежом.  Закованные  в железо, с острыми
мечами и копьями, норманны лавиной  устремлялись в леса и, встретив на своем
пути хижины биармов, жгли и ломали  их. Копьями,  точно щупами,  разыскивали
ямы  с  запрятанным  добром,  насиловали  женщин,  врубались  в  ряды  плохо
вооруженных воинов  лесных племен. Костяные стрелы охотников  мало причиняли
вреда викингам, защищенным кольчугами и  крепкими щитами. И только в ближнем
рукопашном смертном бою отважные  биармы топорами  и  палицами чинили врагам
немалый урон.
     Зимними долгими ночами в хижинах, у очагов, старые биармы рассказывали,
что  много лет назад  на  Вину пришел викинг  Гаральд Волчий Зуб. Он сначала
открыл  торг, а  потом его  викинги  бросились с оружием на биармов  и стали
отбирать все, что продали им. Биармы взялись за кистени и рогатины, но битва
не  принесла победы.  Большой  овраг, где  звенели щиты  и летали стрелы, до
краев  был  заполнен трупами сынов Иомалы. Гаральд Волчий Зуб ушел с берегов
Вины целым и невредимым, потеряв лишь десяток людей.
     Насторожился  дремучий лес. За каждым деревом  -- дозорный. Одна  птица
передавала  другой  весть  о  том,  что чужеземец  близко.  И  едва норманны
появились,  на всем  пути  к берегам Ой-Ял их провожали  зоркие, недремлющие
глаза.
     Ватажный староста  Владимирко привез  новгородским  поселенцам,  жившим
выше  по  реке, тревожную  весть о  подходе  викингов,  которые в горле моря
Ган-Вик ястребами налетели на мирные поморские ладьи  и потопили две из них.
Третьей  удалось спастись  только чудом. Она  ушла от  погони,  скрывшись  в
волнах.  Всю  ночь  гребцы,  выбиваясь из сил  и непрестанно отливая воду из
ладьи ведром, гребли к берегу, где на спех починили посудину.
     Едва  Владимирко  добрался  до  острога на  берегу  Вины  и  усталый до
полусмерти ввалился в свою избу, к  нему явился молодой биарм. Крепкая обувь
из кожи на нерпичьей подошве разбита в прах, одежонка  разодрана в клочья --
пробирался,  видимо, ночью по  лесу без пути,  без дороги.  Но лицо у  парня
молодое, не  очень утомленное. Он подал  Владимирку горячую  крепкую  руку и
залопотал по-своему, по-чудному. Владимирко плохо понимал его.
     Тогда биарм достал  из-за пазухи  небольшой скрученный лист бересты. На
бересте были вырезаны ножом какие-то знаки. Владимирко накормил биарма. Жена
принесла кусок холста и разодрала его надвое. Биарму дали сапоги и холст. Он
переобулся  в сухое и, приложив руку  к сердцу, поблагодарил  хозяев. Он все
заглядывал  в  лицо  Владимирка,  силясь угадать мысли  ватажного  старосты.
Владимирко  задумчиво рассматривал рисунки на бересте.  Мало-помалу значение
рисунков стало для него понятным.
     Норманн стоял с мешочком денег в руках, биарм рядом с ним держал шкурку
песца -- значит, норманны прибыли на  торг.  Следующие рисунки означали, что
после  торга  норманны, может  быть,  нападут  на  биармов. Владимирко  знал
повадки  викингов. Норманн держал в руке меч, биарм был с луком --  выходит,
будет бой. А кто же этот четвертый человечек? Судя по топору, который был  в
его руках, -- ватажник, новгородец. Он должен быть рядом с биармом, прийти к
нему на помощь.
     --  Все  понятно,  --  сказал  Владимирко,   свернув  бересту.  --  Ваш
старейшина просит помочь ему в случае войны...
     Биарм, видя, как взгляд Владимирка прояснился, радостно закивал и опять
залопотал по-своему. Владимирко похлопал его по плечу:
     -- Придем. Не оставим вас в беде! -- он показал жестами, что новгородцы
непременно явятся на помощь.
     Затем Владимирко взял острый  охотничий нож и рядом с  рисунком биармов
стал вырезывать свои фигурки.
     Он вырезал новгородца и биарма рядом, со шкурками в руках, а за ними --
норманна  с  мешочком денег. Это означало, что и новгородцы  и биармы  будут
вместе на  торге. А  когда  норманны после торга вздумают драться -- об этом
говорила  фигурка  норманна с  мечом, --  то биармы  возьмут  в руки луки, а
новгородцы -- топоры.
     Закончив работу, Владимирко поправил  повязку на голове и подал бересту
посланцу. Тот взял ее, посмотрел на фигурки и опять радостно закивал головой
и приложил  руку  к  сердцу. Владимирко смотрел на него с  улыбкой. Он вдруг
вспомнил что-то и радостно воскликнул:
     -- Погоди, парень, это ты подъехал к нам на лодке,  когда мы торопились
домой на своей ладье?
     Владимирко  поднял руку с  тремя  растопыренными пальцами, потом загнул
два. Биарм радостно закивал и затыкал пальцем себе в грудь.
     -- Я тогда встретил вас на реке утром! -- сказал он.
     Это был Рейе.
     Владимирко дал пареньку на дорогу харчей  и проводил его за бревенчатый
острожек.  Рейе шел, посматривая  по  сторонам на высокие, крепко срубленные
избы,  на  женщин  в  длинных  сарафанах, которые несли  от колодца  воду на
коромыслах, похожих на луки.
     В  тот  же день Рейе,  пройдя около  тридцати верст,  вернулся домой  и
передал ответ Владимирка Хальмару.

                                  *
                            *           *

     Наступил  тихий зоревой вечер. Вина  лишь кое-где была подсинена рябью.
Полуночный ветер опустил свои  крылья. И там, где небо взялось синей хмарью,
лесные люди увидели большой полосатый парус. Отблески заката играли  на нем.
Красные полосы казались кровавыми, зловещими,  а  синие напоминали  о чужих,
неведомых морях.
     За полосатым парусом показался другой, поменьше, с изображением черного
морского орла.  Драккары шли на веслах друг  за другом. Можно было  опустить
паруса -- ветер очень слаб, -- но  викинги хотели, чтобы лесные люди увидели
их быстроходные корабли во всей красе.
     Туре  Хунд-Собака в голубом  шелковом  плаще  неподвижно стоял на носу,
опираясь на меч, обшаривая берег прищуренными глазами. Туре догадывался, что
с берега  за  драккарами следят десятки биармов. Пусть жалкие лесные людишки
видят силу  и могучесть викингов, богатых ярлов и  купцов, сыновей  фиордов,
знатных воинов и настоящих мужчин!
     В конце пути, повеселев, викинги  дружно и сильно взмахивали веслами, и
радужные брызги, подсвеченные зарей, вспыхивали возле черных смоленых бортов
драккаров, на которых поблескивали развешанные боевые щиты.
     На  носовую палубу  поднялся Орвар. Он  стал  рядом  с  хозяином,  сжав
крепкой рукой рукоять меча. На телохранителе Туре -- боевые доспехи: рогатый
шлем, пластинчатая кольчуга, в левой руке овальный бронзовый щит.
     Зоркий взгляд Туре приметил в камышах под берегом кожаные лодки. Викинг
уверился в том,  что городище биармов  ,близко. Он поднял над головой меч  и
бросил его  на палубу.  Орвар  снял шлем и также  положил его рядом  с мечом
Туре.  Туда  же  он   сложил  и  щит  и  меч.  Затем  Орвар  поднял  заранее
приготовленный  шест, на котором  была привязана заячья  шкурка. Это  должно
было  означать намерения  гостей: "Мы пришли  сюда не воевать,  а торговать.
Бояться нас не следует".
     Биармы  видели  все это с берега, но никто из них  не  показывался. Они
выжидали.
     Викинги  вынули  весла  из весельных дыр  и  сложили  их  вдоль бортов.
Опустился  полосатый парус.  За  борт  упал якорь. Рядом  с  драккаром Хунда
бросил якорь корабль Карле.
     Викинги  повскакали  с  румов и с  любопытством  смотрели на незнакомый
берег. Потом они стали приводить в порядок свои корабли. Орвар ударил в гонг
-- сигнал к ужину.
     Ночью  вверх  и   вниз  по  реке  шныряли  дозорные  лодки  викингов  с
вооруженными моряками. На кораблях усталые команды рано легли спать.
     По берегу,  у городища Ой-Ял, крадучись и прячась за деревьями, до утра
ходили дозорные биармов, стерегли каждый шаг незваных гостей.



     Едва занялась заря. Туре  Хунд уже был  на ногах: пришло время  больших
дел, спать, нежиться на  мягких шкурах некогда. К  нему  на  корабль  прибыл
Карле, и они стали готовиться к высадке на берег.
     Туре знал  обычаи  лесных  людей:  без  ведома старейшины торг  не  мог
состояться. Поэтому еще с вечера  викинги  приготовили дары Хальмару. Давний
обычай торговых людей. Отступать от него нельзя.
     Туре  Хунд взял  кожаный  мешок, принесенный  Орваром,  и  вывалил  его
содержимое  на палубу.  Тут было ожерелье  из тонких,  как  ноготь,  золотых
монет,  ножной   и   ручной   медные   браслеты,  стеклянные   бусы,  дюжина
металлических наконечников для стрел, две женские рубашки с глубоким вырезом
из тонкого полотна -- на тот  случай, если у старейшины окажется жена, отрез
сукна  в  десять  локтей и  норманский нарядный  плащ  из  тонкой  шерсти  с
позолоченной пряжкой.
     -- Скажем ему, что все это послал король, -- проговорил Туре. -- Хватит
этого?
     --  Вот еще несколько эртогов1 серебра от  нас с  Гунстейном, -- сказал
Карле, бросив в кучу  мешочек  с монетами. --  Этого вполне  хватит.  Я и то
думаю,  что жирно будет.  _______________  1  Э р  т  о  г (эре) -- денежная
единица у норманнов.

     Туре вздохнул:
     --  Прошли  времена,  когда   туземцы  довольствовались   какими-нибудь
пустяками.  Они  узнали снег  тигля1,  марку  сукна2  и, будь  уверен, могут
отличить  английскую шерсть  от  холста! _________________ 1  Снег  тигля --
серебро. 2 Марка сукна -- мера стоимостью в эртог серебра.

     --  Это верно. Туземцы стали корыстолюбивы, -- сказал  Карле. -- Как бы
не продешевить на торге!
     -- Ничего! Мы свое  возьмем.  Я старейшине припас еще особый подарок. Я
знаю вкусы этих биармов, черт их побери!
     Туре достал  из кошелька бронзовую  фигурку на витом  шелковом  шнурке.
Фигурка изображала медведя с поднятыми лапами и разинутой пастью.
     --  Амулет! -- пояснил Туре. --  Допустим, что он  охраняет охотника  в
рукопашной схватке со зверем. Таких медведей траллс Минор отливает сотнями и
продает  по пять пеннингов1  за штуку,  -- рассмеялся Туре.  -- Биармы очень
ценят амулеты. ______________ 1 Пеннинг -- самая мелкая монета.

     -- Будем ли брать с собой охрану? -- спросил Карле.
     --  Возьмем  десятка два викингов и оставим их  на  берегу.  Если будет
опасность -- протрубим в рог, и они прибегут на помощь.
     -- Успеешь ли протрубить? Скрутят -- не опомнишься!
     --  Не посмеют! У нас на драккарах больше  сотни воинов. Сотня викингов
стоит тысячи туземцев! Они  это прекрасно знают. И потом они, кажется, редко
нападают первыми...
     Орвар, уложив дары в  мешок, крепко завязал его.  Спустили две  лодки и
поплыли к берегу.

                                  *
                            *           *

     С  того  времени,  как  появился  парус,  с  берега  в  дом  старейшины
маленький, юркий биарм Вадуга приносил одну за другой вести о норманнах:
     -- О старейшина! Они  бросили  мечи на палубу и подняли на шесте белого
зайца!
     -- Они притихли. Ударил бубен. У них, наверное, ужин.
     -- Их лодки мутят воду вокруг кораблей. В лодках оружные нурманны.
     -- С зарей на корабль Собаки прибыл с другого  корабля  другой нурманн.
Одет богато. Видно, знатный человек.
     -- Они спустили две лодки, полные людей, и плывут к берегу!

     Еще  ночью Хальмар позвал старого мудреца  и  шамана Пукана.  В  хижину
неслышно вошел согбенный поджарый  биарм с лысой головой и  вислыми,  как  у
моржа, седыми усами. Под  мышкой он принес три сухих  можжевеловых полена  и
одно  с  тремя сучками --  осиновое.  Пукан  догадывался, зачем  его  позвал
старейшина, но мудрецу не пристало без нужды распускать язык, словно собачий
хвост, и он молча ждал у порога.
     Хальмар сидел перед очагом на березовом чурбане. Он сказал Пукану:
     -- Я позвал тебя, чтобы ты разгадал мысли нурманнов. Будет литься кровь
или все обойдется миром?
     -- Чтобы ответить, старейшина, на твой вопрос, мне надо  сесть к очагу,
-- скромно промолвил мудрец.
     Хальмар знаком пригласил Пукана сесть у огня.
     Пукан  уселся  на   скамью  и  положил  на  свои  тощие  острые  колени
принесенные с  собой дрова.  Несколько минут он молчал  и не  сводил глаз  с
огня, пылавшего  в очаге, как  будто силился там  что-то разглядеть. Наконец
лицо его оживилось, усы вздрогнули, и он сказал шепотом:
     --  Прошу  тебя,  старейшина,  молчать. Молчи, смотри и  навостри  ухо.
Голубой огонь показался. Пришло время звать дух предков.
     Пукан  взял  железную  кочергу и  подгреб  к краю очага  горку угольев,
дышавших золотым  огнем. Он  подождал, когда пламя, исходящее от них, станет
голубым. Потом  положил на уголья крест-накрест  три можжевеловых полена,  а
сверху -- осиновое. Поленья вспыхнули неожиданно быстро дивным  синим огнем.
Пукан словно не замечал жара. Он склонился близко  к пламени и впился в него
острым взглядом. Хальмар тоже приблизил свое лицо к синему огню.
     Пукан начал говорить, не сводя глаз с пламени:
     -- Смотри,  старейшина, --  точно  сухая трава под ветром  шелестел его
голос.  --  Вон, в  синем пламени, маленький  человек. Это  дух предков.  Он
показывается на мой зов...
     Старейшина всматривался в синее пламя, но маленького человека не видел.
Но колдун приказал ему молчать, и Хальмар молчал.
     --  Дух  предков!  Добрый,  всемогущий  дух, --  говорил  Пукан.  --  Я
обеспокоил тебя. Прости меня и не  обижайся. Мне надо ответить моему народу,
зачем  пришли к нам  Вик-Инг.  Какое лихо  привезли они на своих ладьях  под
разбойными парусами?
     Пукан умолк и,  неотрывно глядя на пламя, прислушался. Хальмар застыл в
неподвижности. Потрескивали  головни в  очаге.  Дым  стлался под  потолком и
уходил в трубу. И тут в хижине раздался тихий, совсем тихий голос:
     --  Они  пришли торговать. Войны  не будет.  Но  берегите Богиню Вод!..
Берегите мать-Иомалу...
     Голос  умолк,  и  синее  пламя сменилось  алым.  Пукан взял  кочергу  и
осторожно  сдвинул  обугленные  можжевеловые  поленья  в  середину очага. Он
выпрямился и вопросительно посмотрел на старейшину. Хальмар сказал:
     -- Я слышал.
     -- Все ли я сделал для тебя, старейшина?  -- спросил мудрец. -- Могу ли
я идти?
     -- Можешь идти. Спасибо. Иомала не забудет тебя...
     Хальмар встал.  Пукан тоже  встал, поклонился  и,  как  тень, исчез  за
дверью.
     Хальмар опять сел  перед очагом. Позади послышался шорох. Придерживаясь
за  косяк двери,  вошла  Хальмиора. В длинной  рубахе, худая, с распущенными
волосами, она еле стояла на ногах. Глаза ее горели сухим лихорадочным огнем.
     -- Зачем поднялась? -- спросил Хальмар. -- Зачем делаешь себе худо?
     -- Я вижу тень  заботы  на  твоем  лице, -- сказала жена.  -- Всю  ночь
хлопала дверь, и к тебе ходили люди. Скажи мне, что за беда стучится в дом?
     -- Пришли нурманны.
     -- Нурманны? Вик-Инг? Что им надо в нашем краю?
     -- Они пришли торговать. Не думай об этом. Все обойдется. Это -- забота
мужчин. Иди, лежи.
     --  Мне стало легче.  Я  хочу посидеть с тобой! -- настойчиво  говорила
Хальмиора.
     -- Скоро опять будут приходить люди. Не мешай. Давай, я отведу тебя.
     Успокоив  жену, Хальмар взял плошку со  светильником и пошел в чулан  с
оружием.  Он долго  рассматривал свои  доспехи  --  проверил  каждую чешуйку
железной  кольчуги, щит,  потрогал,  крепко ли  сидит  копье на  древке,  и,
наконец,  взял  в  руки топор -- подарок  ватажного  старосты Владимирка.  У
топора было широкое блестящее лезвие на длинной дубовой рукояти.
     Он держал топор  в руках и  вспоминал о  первой встрече с новгородскими
ватажниками, когда они только еще пришли  сюда и начали строить свои большие
бревенчатые хижины.

                                  *
                            *           *

     Едва викинги  высадились на берег и поднялись на крутой обрыв,  как  на
тропе  перед  ними встали  биармы. Впереди -- низенький,  толстый  человек в
оленьей безрукавке до колен  и рубахе  из серого грубого полотна, с хитрыми,
заплывшими жиром глазками  -- виночерпий Рутана Сантери. За ним --  высокий,
стройный  юноша  в  нарядной,  шитой узорами  меховой  куртке, с  непокрытой
темноволосой головой и чуть-чуть раскосыми  синими глазами -- Рейс. И  тот и
другой были безоружны.
     Туре, Карле и Орвар остановились, всматриваясь в лица биармов  и силясь
угадать  их намерения.  Сантери  сверлил своими хитрыми глазками викингов и,
казалось, видел их насквозь. Он не переставал кланяться  и улыбаться, не без
труда  кивая  круглой  головой  на  толстой  бычьей   шее.   Рейе  стоял   в
настороженной позе.
     На викингах,  были надеты кожаные куртки, а поверх -- богатые  плащи  с
золотыми пряжками на  груди. Под плащами топорщились длинные и тяжелые мечи.
Орвар держал на плече мешок.
     Наконец  Туре поднял  руку в знак приветствия. Его примеру  последовали
Орвар и Карле. От взгляда Хунда не укрылось то,  что на лбу  толстого биарма
сохранился  след клейма.  Страшный  знак, который  выжигали каленым  железом
норманны на лицах своих рабов -- траллсов.
     --  Можно ли узнать,  зачем к  нам пожаловали  славные  викинги? --  на
ломаном норвежском языке спросил Сантери.
     -- Мы привезли много товаров. У нас есть золото и серебро, -- отозвался
Хунд. -- На все это мы хотим купить дорогие меха. Больше нам ничего не надо.
     -- Мирным купцам у нас дорога открыта, -- сказал Сантери. -- Видите, мы
встречаем вас вдвоем и без оружия. Мы знали, что благородные викинги  пришли
к нам с миром, -- продолжал Сантери, не  сходя, однако, с тропы и не уступая
викингам пути.
     Туре быстрым взглядом окинул густые кусты, росшие  по  сторонам.  Кусты
были неподвижны, но ярл чуял, что в них скрывается много людей.
     Туре перевел взгляд на Сантери и вежливо заметил:
     -- Мы идем с дарами к вашему старейшине Хальмару.
     -- Старейшина вас ждет. Но к нему в дом с мечами не ходят.
     -- Хорошо. Мы оставим мечи у входа, -- недовольно бросил Туре и добавил
резко и повелительно: -- Веди, траллс!..
     Сантери вздрогнул: ярл узнал  в нем  бывшего раба. Виночерпий  замер на
тропе и, подняв голову,  посмотрел Хунду прямо в глаза. В  его взгляде  было
такое,  что  заставило  ярла  насторожиться:  затаенная  покорность  и почти
собачья преданность.  Виночерпий оглянулся  на Рейе, сделал нарочито  хмурое
лицо и быстро сказал по-норвежски Туре Хунду:
     --  Морской конь1 -- желанный гость.  _______________ 1 Морской конь --
корабль викингов.

     Хунд понял значение этих  слов.  Сантери  оказался  для викингов  своим
человеком в становище биармов. Усилием воли подавив в себе удовлетворение от
встречи с этим человеком, ярл повторил приказание:
     -- Веди нас к старейшине. Время идет.
     Сантери пошел  впереди,  Рейе, ничего  не понявший из  этого  короткого
разговора, -- следом за викингами. Дружина Туре и Карле осталась на берегу.

                                  *
                            *           *

     "Морской  конь -- желанный гость". С  этими  словами  связано многое  в
жизни Сантери, когда он стал на тропу хитрости и вероломства.
     Сантери родился и  вырос в этих лесах. Когда  ему  исполнилось двадцать
лет,  в   середине  лета  к  берегу  Вины  пришли   три  корабля  норманнов,
предводительствуемые  Свейном  Коротконогим.  Свейн  сошел  на  берег и стал
торговать  с  местными  жителями. Набив  мешки и отсеки  на кораблях  мягкой
рухлядью и  моржовым зубом, перед самым отплытием он решил разграбить Ой-Ял,
рассчитывая на свой сильный отряд в полтораста человек.
     Норманны напали  на  биармов рано утром, перед  зарей. Забил сигнальный
бубен. Биармы  с оружием  в  руках бежали на  место сбора.  Среди них был  и
Сантери с отцовской тяжелой палицей и кожаным щитом.
     Биармы яростно отбивались от чужеземцев. Но викинги  все-таки потеснили
их к опушке леса. Путь отступления был усеян трупами биармских воинов. Среди
них  корчились в предсмертных судорогах  и  немногие из норманнов, ужаленные
стрелами.
     Собравшись  с силами,  биармы опять бросились  на  норманнов.  Сантери,
раненный в плечо, возбужденный схваткой, вырвался вперед.
     Он  на всю жизнь  запомнил тот миг,  когда на него с  исступленным воем
кинулся  один  из  берсерков,  самых  отчаянных  головорезов,  тех,  которые
бросались  в бой, обнаженные  до пояса,  и шли напролом с тяжелыми и острыми
мечами, круша все на своем пути.
     Увидев берсерка,  размахивающего мечом, Сантери струсил  и уклонился  в
сторону.  Меч берсерка опустился на голову  того биарма, что бежал следом за
Сантери.
     Сантери  не  удалось  спрятаться  в  лесу.  Норманны,  разметав дружину
биармов, схватили его и утащили пленником на корабль.
     И хотя Сантери был ранен, ярл не выбросил его в море  на обратном пути:
молодой  биарм был  крепко  сложен, силен и,  если его  вылечить, мог  стать
нужным работником в усадьбе Свейна.
     Семь раз  день сменялся ночью, пока корабли шли к глубокому фиорду близ
Усеберга,    где    была    расположена   усадьба    Свейна   Коротконогого.
Старуха-знахарка  быстро  поставила  на  ноги молодого  чужеземца,  и  Свейн
заставил Сантери пасти коров.
     Сантери жил вместе с  работниками ярла  в  низкой продымленной каменной
лачуге, приткнувшейся к скале на усадьбе Свейна. По утрам  он выгонял скот в
долину,  вечером возвращал  его  домой.  Молодой  биарм тосковал по  родине.
Однажды  он попытался  бежать, но  слуги ярла догнали его, жестоко избили, и
Свейн посадил его на цепь, приковав к стене, окружающей двор, рядом  с лютым
псом-волкодавом. Три дня его держали  без воды и пищи, а потом выжгли на лбу
клеймо и надели железный ошейник.
     Вольная  жизнь  пастуха кончилась. Сантери выполнял  на  усадьбе  самую
черную и  тяжелую  работу: чистил хлевы, рубил дрова, тесал камни для  новой
постройки, затеянной хозяином. Воля Сантери была сломлена, он примирился  со
своей участью. Однажды он попросил хозяина, когда тот проходил мимо:
     -- Мой господин, прости меня за побег. Я очень прошу сделать меня снова
пастухом.
     -- Для того, чтобы опять бежать и быть повешенным?
     -- Нет, я больше не побегу. Я буду верен хозяину.
     Ярл  усмехнулся  и ничего  не  сказал. Он собирался в  поход в Данию  и
решил, что лучше будет, если этот  биарм останется  на усадьбе  при  догляде
слуг и жены.
     Через три  месяца Свейн вернулся из  похода веселый и  подобревший. Три
дня  в его доме  длился шумный пир. Сантери прислуживал  гостям,  принося из
кухни  яства  и питье, и старался делать все так,  чтобы  хозяин  остался им
доволен. Неволя научила его угодливости, хитрости и  изворотливости. Ярл это
заметил, а на  следующее лето опять приставил Сантери к стаду, а осенью  дал
ему  новую  одежду и отдельный  угол в  доме для прислуги. Сантери  научился
варить  пиво  из  ячменя и постепенно  сделался  незаменимым  работником  на
усадьбе. Хозяин требовал от него повиновения, и Сантери повиновался.
     После  похода  в Англию ярл занемог. Он  постарел,  осунулся.  Жена его
Ингибиорга -- светловолосая красавица, вдвое  моложе мужа, ухаживала за ним,
как за малым ребенком.  Но  дни  Свейна  Коротконогого были уже  сочтены. Он
решил оставить по  себе хорошую память друзьям-викингам,  которым предстояло
еще много  походов в  разные моря  и чужие  дальние земли. Свейн вспомнил  о
Сантери и позвал его к себе.
     --  Пришло  время  тебе  возвращаться на  родину.  Я  отпускаю  тебя  в
Бьярмаланд.
     --  Мой господин! -- сказал Сантери.  --  Теперь моя родина  здесь.  Ты
щедро и милостиво ко мне относишься, и я умру на твоей земле.
     Свейн нахмурился и чуть повысил голос:
     --  Траллс мне  возражает? Он хочет, чтобы  я  приказал  утопить его  в
фиорде?
     Сантери испуганно замолчал. Ярл  бросил на земляной  пол к ногам биарма
кожаный кошелек с серебром.
     -- Вот тебе деньги  для  того, чтобы  в Бьярмаланде ты мог  обзавестись
домом и хозяйством. Но эти деньги тебе надо отработать. Это -- плата вперед.
В  Бьярмаланде  ты  будешь  нашим  человеком.  Когда  туда  придут  драккары
норвежцев, ты должен будешь сказать  им: "Морской  конь -- желанный гость" и
оказывать нашим людям всяческие услуги. Они  будут щедро вознаграждать тебя.
У викингов должны быть везде свои глаза и уши.
     Ярл помолчал и после некоторого раздумья добавил:
     --  Может быть,  со  временем  я позову  тебя сюда, если тебе  нравится
здесь. Тогда я дам тебе дом и женю на красивой норвежской девушке. Все может
быть... А теперь иди.
     В середине лета, когда ярла  уже не стало, его  сын  посадил Сантери на
корабль, идущий  в Альдейгьюборг1, и оттуда Сантери после  долгих  мытарств,
пробираясь   лесами   и  болотами,   возвратился   на   родину,   в   Ой-Ял.
_______________ 1 Альдейгьюборг -- Старая Ладога.

     Перед входом в хижину старейшины Сантери остановился  и знаком приказал
снять  мечи. Карле, Туре и Орвар  отстегнули пояса с мечами и сложили  их  у
входа. Сантери отворил низенькую дверь и пропустил ярлов вперед.
     В большой комнате с закопченным потолком  было пусто.  Ярко пылал очаг.
Сантери показал на широкую сосновую скамью у стены, и гости сели. Виночерпий
отворил дверь в следующую комнату и громко сказал:
     -- Почтенный  старейшина! Вик-Инг пришли к тебе в  гости. Свои мечи они
оставили за порогом.
     Сантери отошел от  двери  и,  обогнув  очаг, встал  рядом с  Рейе. Лица
биармов, багровые от пламени, стали непроницаемыми.
     Из  внутренней  комнаты  вышел Хальмар.  На  нем  просторная  куртка из
выделанной  кожи, обшитая  красивым узором по воротнику,  подолу и  рукавам,
новые полотняные штаны и легкие  сапоги из лосиной кожи с загнутыми носками,
украшенные кусочками оленьего меха и цветного сукна. На голове старейшины --
массивный серебряный налобник с золотым амулетом -- соболем на лбу.
     Викинги встали и поклонились. Рослые ярлы чуть  ли не задевали головами
низкий потолок. Старейшина пригласил их сесть, сел и сам на трехногий стул с
резной спинкой.
     Хальмар хлопнул в ладоши, и двое биармов внесли  стол с  угощением. Тут
были деревянные блюда  с жареным  мясом  лося, бочонок  с брагой, запеченная
утка на  глиняном  блюде, вяленая и соленая рыба  -- сиги,  семга, сельдь  и
щука.
     Хальмар не подал виду, что знает по-норвежски и сказал на родном языке:
     -- Гости устали и проголодались. У Холодного мыса им, наверное, подвело
животы. Все, что на столе, прошу есть и пить. На голодный желудок  серьезный
разговор  вести нельзя. В голодном  животе поселяются злые духи. Изгонять их
нужно медом и пищей. От пищи человек становится добрее и разумнее.
     Хальмар улыбнулся и  подал знак Сантери. Тот перевел эти слова. Викинги
заулыбались,  закивали  и  подвинулись  ближе   к  столу.  Хальмар  налил  в
деревянные кружки меда.
     Рейе,  стоя позади очага,  вглядывался в лица викингов,  осматривал  их
одежды, вслушивался в отрывистую чужеземную речь.
     Когда гости насытились  и изгнали  из живота злых духов,  Хальмар начал
говорить о деле.
     -- Чем будут заниматься Вик-Инг на нашем берегу?
     --  Прежде всего мы просим старейшину принять  дары норвежского короля!
-- сказал Туре Хунд. -- Мы желаем богатства и счастья твоему народу.
     Орвар  тотчас развязал  мешок  и  выгрузил на прибранный стол  подарки.
Хальмар  поблагодарил викингов  и  короля норвежского и хлопнул в ладони. Из
соседней  комнаты  юный  биарм  притащил  туго  завязанный кожаный  мешок  с
шкурками соболей, выдр, бобров и куниц.
     -- Примите и вы мой подарок, -- сказал старейшина.
     --  Спасибо,  старейшина! Мы передадим все  это королю, когда  вернемся
домой, --  сказал Туре. Он достал из своего  кошелька  амулет  и вручил  его
Хальмару, сказав:
     --  Это священный  амулет. Он хранит охотника в схватке со  зверем. Мне
его подарил отец, когда вернулся из  похода в  Исландию.  Прими, старейшина,
мой дар!
     Когда с дарами было  покончено, Туре попросил  старейшину о том,  чтобы
все  биармы были оповещены о торге, --  и те, кто близко, и  те, кто живет в
дальних лесах. Пусть  все  несут  на  берет  Вины  на  торг побольше  мехов,
моржового зуба, выделанной  и невыделанной кожи. Норманны  будут платить  за
все это  золотом,  серебром и своими товарами. Торг будет  идти  честно, без
обмана. Ярл просил старейшину сказать всем биармам, что  викинги пришли сюда
с миром. Что тот, кто пожелает осмотреть  их  корабли, будет почетным гостем
на драккарах. А после торга  викинги поднимут паруса и отправятся в обратный
путь.
     Хальмар дал согласие на торг.
     Викинги распрощались и  вышли из  дома  старейшины. Нацепив  за порогом
свои мечи, они, довольные, отправились на корабли.



                                       Принеси сюда весы, и я скажу,
                                       сколько стоит мои кошелек!
                                                    Исландские саги

     Торг с норманнами  являл  собой  зрелище  любопытное и  редкое  в  этих
местах. Неподалеку от  стоянки  драккаров, на берегу, на  большой  луговине,
открытой  всем ветрам  и солнцу,  были  устроены на  вбитых в  землю  кольях
длинные прилавки из досок. На них норманны разложили товары,  небольшие весы
с чашечками из тонкой бронзы, чтобы взвешивать серебро и золото.
     К  берегу  приткнулись  лодки  викингов.  В  лодках сидели  вооруженные
скандинавы, готовые выйти на берег по первому зову ярлов.
     Дни  стояли погожие, ясные,  и  товары,  разложенные  на  прилавках,  и
цветные плащи викингов, и праздничные наряды биармов -- все выглядело пестро
и красочно.
     Внизу, в  небольшом  отдалении  от берега,  на  реке, стояли на  якорях
корабли  викингов,  легкие,  изящные,  с  форштевнями,  увенчанными  резными
золочеными фигурами.
     Давно берега Вины не видели такого смешения красок, такого обилия людей
и товаров.
     Первым явился  на  торг купец Рутан. Едва викинги успели разложить свои
товары и приготовить сундучки  с деньгами, как он, подобно ежу, выкатился из
лесу  и, отдуваясь  и пыхтя, приблизился маленькими шажками к прилавку. Двое
мужчин  несли за  ним объемистые,  туго завязанные мешки.  Окинув наметанным
взглядом  торг,  Рутан определил, что главным купцом  тут является  пузатый,
чернобородый викинг в плаще  цвета крови, с золотой пряжкой на груди -- Туре
Хунд, -- и  направился к нему. Вскоре подошел и Сантери, которому отводилась
роль переводчика. Толстое узкоглазое лицо виночерпия, гладкое и безусое, как
у евнуха, выражало готовность и угодливость.
     Рутан подошел к прилавку  и, приложив руку к сердцу,  поклонился Хунду,
затем  отвесил  поклон  Карле и Гунстейну,  стоявшим  в двух шагах от  Туре.
Братья были в одинаковых голубых плащах и красных куртках.
     -- Рад видеть знатного купца из-за моря! -- сказал Рутан.
     -- Рад видеть знатного купца с берега! -- отозвался Хунд.
     Сантери переводил разговор.
     -- Что хочет купить викинг Хунд? -- осведомился Рутан.
     -- А что хочет продать купец Рутан? -- улыбнулся Туре в ответ.
     По знаку Ругана один из его слуг положил к ногам купца мешок.
     -- Развяжи! -- приказал купец.
     Биарм быстро развязал мешок. Рутан  запустил  в  него руку и, не  сводя
глаз с ярла, выбросил на прилавок несколько беличьих шкурок.
     Туре  Хунд  усмехнулся,  взял  одну из шкурок  и  небрежно потряс  ею в
воздухе:
     -- Товар не по знатному купцу! Я бы на твоем месте выбросил на прилавок
бобров или соболей!
     Рутан  сокрушенно   закивал   головой,  затряс  нечесаными,  спутанными
волосами и зацокал языком:
     --  Це-це-це... Нынешние годы  неудачливы для охотников.  Бобры ушли на
новые  места. Черные соболи убежали далеко в тайгу. Корму мало. А  тех,  что
остались, выловили волки.  Смотри, викинг, какой мягкий мех!  Хорошее одеяло
можешь  сшить своей жене! А  если у тебя не одна  жена, -- всем хватит того,
что в моих двух мешках. А не хватит -- еще принесу!
     Карле и Гунстейн переглянулись, догадавшись, что Рутан хитрит.
     Но  торг есть торг.  Туре Хунд  взял  шкурку,  вывернул  ее  наизнанку,
осмотрел мездру, помял шкурку в своих толстых  сильных пальцах и  положил на
прилавок.
     -- Сколько у тебя таких шкурок?
     -- В одном мешке полсотни, в другом полсотни, -- ответил Рутан.
     -- Что ты хочешь за сотню белок?
     -- А что ты можешь дать за них? -- прищурился Рутан.
     -- Шесть локтей красного сукна.
     -- Показывай сукно.
     Туре  Хунд склонился к  большому  кожаному кулю, лежавшему у его ног на
траве, пошарил в  нем  и выложил  тонкое сукно вишнево-красного цвета. Рутан
схватил отрез и  стал его смотреть.  Толстые, коричневые то ли от загара, то
ли от  грязи пальцы его быстро пробежали по кромке товара,  стали  ощупывать
сукно,  поглаживать  его  против  ворса.  Рутан  посмотрел сукно на  солнце,
попробовал его прочность и с недовольным видом отпихнул его от себя:
     -- Плохое сукно. На солнце просвечивает,  как паутина. Такого сукна  за
мой товар надо двадцать локтей!
     -- Это  сукно плохое? -- изумленно воскликнул Хунд. -- Это самый лучший
товар! Что ты понимаешь в сукнах!
     Он взял отрез и хотел было  сунуть его обратно в куль, но Рутан удержал
его:
     -- Пятнадцать локтей!
     -- Семь.
     -- Двенадцать!
     -- Восемь!
     Сантери едва успевал переводить.
     -- Одиннадцать, -- говорил Рутан.
     -- Девять, -- прибавил Хунд.
     -- Ладно. Десять.
     -- Давай шкурки!
     Рутан снова пощупал сукно, опять скорчил недовольную гримасу, но махнул
рукой:
     -- Пусть  будет по-твоему. Только из  уважения к гостю  я отдаю  шкурки
дешевле.
     -- Я  ценю твое уважение, -- отозвался Хунд и, взяв с прилавка  дубовую
мерку,  показал  ее купцу, чтобы тот убедился, что мерка сделана без обмана.
Затем ловко, будто торговал всю жизнь, отмерил и отрезал острым, как бритва,
ножом десять локтей. Рутан принял отрез и передал его слуге не глядя.
     Он  поднял руку,  и тотчас из леса вышли  еще  два биарма, тоже с двумя
мешками. На  этот раз в одном мешке оказались  шкурки горностая, в другом --
бобровые.  Глаза Хунда при виде  такого  товара загорелись. Он взял бобровую
шкурку, потряс ею в воздухе,  любуясь шерстью,  положил  на  руку, пригладил
ворс, провел рукой  против  шерсти, подул на мех, что  бы видеть подшерсток.
Затем он вывернул шкурку и осмотрел мездру. Шкурка была выделана отлично, но
Туре Хунд, боясь ошибиться в  оценке,  слегка прикусил зубами  мездру, чтобы
определить  ее вкус.  О, он  был опытен в таких делах!  Руки ярла не  только
умели держать в руках меч и  одним поворотом  его делать Красного орла!1 Они
знавали дела и потоньше. ________________
     1 Делать Красного орла -- одним  поворотом меча вырезать в бою из спины
врага ребра.

     Осмотр  бобровых  шкурок удовлетворил  Хунда. Все  они были выложены на
прилавок. Карле  и Гунстейн, заинтересованные сделкой, подошли и тоже  стали
смотреть шкурки, втайне завидуя Хунду.
     Этот товар покупался на деньги. За  тридцать бобров Туре Хунд предложил
пять  марок1 серебра. Рутан требовал  десять.  Сошлись  на восьми  марках, и
Туре, отвесив  серебро, довольный, пожал руку купца. Орвар стал прятать меха
в мешки Хунда, еще  раз  внимательно просматривая их. ______________ 1 Марка
серебра -- единица веса (216 граммов).

     -- Неси мне черных соболей! -- сказал Туре Хунд.
     -- Всему свое время, -- уклончиво ответил Рутан и, распрощавшись, ушел.
     Туре Хунд, видя недовольные лица братьев, которым еще не удалось ничего
купить, стал успокаивать их:
     --  Не вешай  носа, Карле! Теперь товары придут к тебе  ногами биармов!
Торг еще только начинается.
     -- Подождем, -- отозвался викинг и  стал смотреть на лес, откуда должны
появиться продавцы мягкой рухляди.
     Орвар скидал мешки  с  мехами в  лодку и  отплыл  на драккар. Туре Хунд
стоял у прилавка в выжидательной позе.
     С драккаров на торг стали прибывать и другие викинги. У кого товаров не
было,  а были деньги, те шли  налегке, пряча кошельки под куртками. Кто имел
барахлишко,  те несли  кожаные  мешки. Прибывшие располагались на  свободных
местах за прилавком.
     Из леса,  осмелев, стали  выходить охотники с  мешками  на плечах, и  к
полудню  на торге стало  людно. Быстрая речь биармов мешалась с  норманской,
звенело   серебро,  из   мешков  на  прилавок  выкладывались  меха.  Викинги
предлагали свои товары -- ожерелья из  медных, бронзовых и серебряных монет,
бусы, браслеты из серебра и меди,  амулеты и другие безделушки  и украшения,
сало и масло, очень ценимые биармами.
     Биармы  несли  меха  соболей,  куниц,   белок,  песцов,   выделанные  и
невыделанные,  сырые шкурки  и  отливающие белизной  клыки  моржей.  Один из
жителей Ой-Ял принес на плече бивень мамонта, найденный им на берегу моря во
льду.
     Торг становился  все оживленнее.  Теперь уже и Карле  с Гунстейном было
чем поживиться, и они повеселели.
     Следом  за  мужчинами-биармами   пришли  и   женщины,   вернувшиеся  из
охотничьих землянок. Их неудержимо влекла  сутолока  торга, глаза при  таком
невиданном  богатстве  и  разнообразии   товаров   разбегались.  Женщины  не
отставали  от  мужей  ни на  шаг, показывали им на сверкающие  ожерелья,  на
крошечные серебряные зеркальца, на золоченые браслеты с головками диковинных
птиц и зверей.
     Под вечер  снова  явился Рутан, неся  на этот раз  небольшой  мешок. Он
сказал Хунду:
     --  Знатный  викинг  просил  принести черных  соболей.  Я исполнил  его
желание!
     -- Выкладывай соболей, -- весело сказал Туре.
     Рутан запустил  в  мешок руку и нарочито  медленно и бережно положил на
прилавок черного соболя.
     Туре привычно взял шкурку,  встряхнул ее, любуясь  переливами шерсти, и
опять повторил процедуру осмотра: попробовал мездру на зуб, легонько помял в
руках нежнейший шелковистый мех, который тотчас расправлялся, как живой.
     -- Сколько ты хочешь за него? -- спросил Туре.
     -- А сколько даст викинг?
     Туре знаком подозвал к себе Карле:
     -- Как думаешь, Карле, сколько стоит такой соболь?
     --  Не больше эртога  золотом, -- отозвался  Карле, осмотрев соболя. --
Мех поврежден. Видишь, около шейки порез? Неаккуратно снимали шкурку!
     -- Где  порез? Какой порез? Ты лжешь!  --  воскликнул  Рутан и, схватив
шкурку, стал  рассматривать ее.  Шкурка и в самом деле повреждена. По мездре
неаккуратный охотник слегка чиркнул ножом. -- Ну, это совсем немного. Это не
должно делать соболя дешевле. Остальные шкурки -- все как на подбор!  У меня
плохой товар не бывает.
     -- Шкурка стоит меньше эртога, -- заключил Хунд. -- Пятьдесят пеннингов
ей цена. Остальные пойдут по эртогу.
     --  Э,  не-е-ет!  --  протянул купец. -- Дешево  хочешь купить!  Черный
соболь раньше ходил на торге по три эртога золотом!
     -- Времена меняются. Теперь соболи стали дешевле. Ладно, пусть он стоит
эртог! -- сказал Хунд.
     -- Два  эртога!  -- крикнул купец, выставив для  большей убедительности
два пальца.
     Торговцев со всех сторон обступили любопытные. Биармы, подталкивая друг
друга и  перешептываясь,  смотрели, что  будет  дальше.  От того, какую цену
установит хитрый Рутан,  зависели их успехи в торговле. Викинги, не  сходя с
мест за прилавком, тоже прислушивались, как торгуются Хунд и купец-биарм.
     Туре  Хунд  настаивал  на  эртоге.  Рутан стал прятать шкурку обратно в
мешок. Такой оборот сделки ему не нравился.
     -- Пускай полежит. Найдется покупатель, -- решительно сказал купец.
     Туре Хунд  переглянулся с Карле. Карле кивнул. Они без слов поняли друг
друга: два эртога за черного соболя -- самая подходящая цена.  Такие меха --
большая редкость. Шкурка черного соболя в Норвегии стоила вдвое дороже. Шубы
и  душегрейки из  такого  меха были  на плечах  только самых знатных женщин.
Парадная мантия конунга1 была  сшита  из  собольих  шкурок, и он этим  очень
гордился.  ________________ 1  Конунг  -- военный  вождь древнескандинавских
племен.

     -- Два эре. Пусть по-твоему! -- согласился Хунд.
     -- Сколько у тебя таких соболей?
     -- Двадцать.
     -- Вытряхивай. Будем смотреть.
     Каждую шкурку Хунд и Карле осматривали долго. Рутан стоял в напряженной
позе, глаза  его так и  бегали: следил,  чтобы  ни  одна шкурка не  пропала.
Наконец, осмотрев все. Туре сказал:
     -- Десять соболей покупаю я. Остальных можешь взять ты. Карле.
     Карле с радостью принял предложение Хунда и крикнул брату:
     -- Приготовь двадцать эре золотом. Черные соболя -- наши!
     Из  рук в руки ярлы передали деньги купцу. Он спрятал  золото в кошелек
и, недолго потолкавшись на торге, ушел домой.
     Ярлы,  довольные  покупкой, сложили  соболей  в  мешки.  Слуги викингов
отвезли их на корабли.
     Торг продолжался до сумерек. А когда богиня ночи Далага снова взмахнула
рукой  и  на  берегу стало  темно,  прилавки  опустели.  Викинги  отплыли на
корабли,  а  биармы  вернулись в Ой-Ял. На  поляне  одиноко  горел костер из
толстых  смолистых дров. Неподалеку от него  торчал  высокий шест со шкуркой
белого  зайца на верхушке. И костер и шест  обозначали  место  торга,  чтобы
лесные  люди,  приехавшие  из  дальних селений  и стойбищ, знали, где  можно
продать свои товары.
     На драккарах горели слюдяные фонари.  Запрятав купленные меха в носовой
отсек под надежный запор, Туре Хунд поехал  на драккар Карле, чтобы отметить
удачное начало торга кубком дорогого валлийского вина.



                                       Трудно отомстить мне,
                                       хоть и жажду мести.
                                                   Исландские саги

     В последующие дни на торг  стали прибывать биармы, селившиеся в глубине
лесов. Они  привезли  много  мехов  выдр, куниц,  бобра,  черного соболя. Их
товары стоили дешевле потому, что эти люди мало  понимали в ценах. Туре Хунд
не  зря  тогда поделился шкурками черных соболей  с  Карле. Он знал,  что  у
биармов, которые прибудут издалека, меха можно будет скупить за бесценок.
     А потом  на оленьих упряжках приехали  биармы,  что кочевали по берегам
Холодного моря. Они  заметно  отличались от  жителей Ой-Ял своими  одеждами:
носили  меховые  малицы  и мягкую обувь из оленьих  шкур с подошвами из кожи
нерпы.  Ни выделанных кож, ни льняного полотна эти люди не знали. Однако они
наслышаны были о железе.  Ножи, пики  у них сделаны  из  небесного камня  --
кремня,  наконечники  стрел,  копий, гарпунов  и острог  они  изготовляли из
кости. Их деревянные щиты были обтянуты толстой кожей.
     Побережные биармы привезли немало песцов, шкур белых медведей, пыжика и
нерпы, тюлений и китовый жир в  кожаных бочонках, моржовый зуб  и китовый ус
--  все,  что  им удавалось добыть и летом и зимой у  берегов  и на  ближних
островах Холодного моря.
     Биармы  из дальних стойбищ  и  кочевники  оленеводы не  продавали своих
товаров на серебро и золото. Они брали только готовые украшения и настойчиво
искали на  торге железо.  Им были нужны кованые  наконечники  стрел,  копий,
гарпунов, стальные ножи и топоры.
     На  кораблях  викингов  было  немало  этого  добра,  но  Туре  и  Карле
договорились, что  оружие они  будут обменивать на товары только  в  крайнем
случае. Нельзя вооружать биармов. Случись военная стычка -- железо норманнов
обернется против них.
     А  лесные и побережные биармы  все искали железо. Ни золото, ни серебро
их  не прельщали.  Золото  --  красивый блестящий металл -- не годилось  для
изготовления стрел и копий. Оленеводы презирали его.
     Но викингам не хотелось упускать добро,  и они, посоветовавшись, все же
открыли на  кораблях отсеки с оружием. В конце концов биармы вряд ли первыми
нападут  на  викингов.  А  викинги,  закончив  торг,  могут спокойно  уйти в
Норвегию, не ввязываясь в драку.
     Увидев  железные  поковки, биармы повеселели  и охотно  вытряхивали  на
прилавки содержимое своих объемистых мешков.
     Рейе  подолгу  толкался  среди  купцов  и  охотников,  прислушиваясь  к
разговорам, глазея на разложенные на  прилавках богатые товары, прицениваясь
к  разным безделушкам. У  него было  немного серебра, и  он  купил для  Лунд
налобник  с  золоченым  амулетом  --  двухголовой  птицей.  Обруч  налобника
неизвестный  мастер  изготовил  из  латуни.  Работа  была  тонкая,  и   Рейе
польстился  на нее. Он ткнул  пальцем  в  изделие, лежавшее  на  прилавке, и
спросил молодого рослого викинга с короткой русой бородой:
     -- Сколько хочешь за него серебра?
     Толмач  викингов,  помогавший  морякам  в торге, подошел и перевел  его
вопрос. Молодой викинг ответил:
     -- Два эре серебром или два белых песца.
     Это был Асмунд.  Рейе достал  кошелек и  вынул несколько  монет. Асмунд
попросил у соседа весы и бросил  монеты на  чашечку. На другой  чашечке была
гирька, равная двум эре. Рейе добавил еще  монету, и  покупка перешла в  его
руки. Асмунд спрятал серебро в кожаный кошелек. Теперь у него уже накопилось
порядочно денег, и он мог приобрести соболей для своей невесты Гриды.
     Рейе отошел  от  Асмунда  и снова окунулся  в сутолоку торга.  Дома,  в
хижине, у него хранилось пять резных кубков из моржового зуба. Молодой биарм
видел, что  такого  товара на торге нет, и кубки  можно  продать  по высокой
цене. Он решил принести их на торг.
     Он сунул налобник за пазуху и отправился в Ой-Ял. По пути зашел к Лунд.
Ясноглазая сидела перед входом в хижину. Увидев Рейе, она поднялась.
     -- Где ты был, Рейе? Уж не продавал ли на торге черных соболей?
     --  Черных соболей  у меня нет. Смотри, что я купил! -- Он  вынул из-за
пазухи налобник. Лунд стала рассматривать покупку. Глаза ее оживились.
     -- Красиво! -- сказала девушка.
     -- Возьми это себе!
     --  Мне?  Ой,  Рейе,  какой  ты   добрый!  --  она  примерила  подарок,
старательно  расправив волосы.  Золоченая  птица с двумя  головами  и широко
раскинутыми крыльями задрожала и замерла над ее переносицей. Крылья касались
темных бровей девушки. Рейе залюбовался Ясноглазой.
     -- Спасибо, -- сказала Лунд. -- Не знаю, чем и отблагодарить тебя...
     -- Там,  в чулане, есть  восемь  шкурок белого  песца,  -- раздался  за
спиной Лунд голос Вейкко. -- Слышишь, Лунд? Отдай их  Рейе. Пусть продаст на
торге. Я не хочу смотреть на этих Вик-Инг! Меня мутит при виде чужеземцев.
     Лунд принесла мешок со шкурками и подала его Рейе.
     -- Возьми и меня на торг! -- попросила она.
     -- Пойдем. Только я загляну домой, чтобы взять свой товар.
     Когда Рейе  и Лунд появились на  берегу, викинги сразу обратили на  них
внимание. Молодой, крепкого сложения парень и  высокая темноглазая девушка в
длинном  меховом безрукавом одеянии, опушенном по подолу белым мехом,  смело
подошли к прилавку, где стоял Туре Хунд. Ярл, не  отрываясь, глядел на Лунд.
Девушка ему понравилась, и он сказал:
     --  Полная  луна  взошла  среди  белого  дня. Откуда  у  биармов  такие
красавицы? Что хочет купить дочь лесов?
     Толмач,  тотчас вынырнувший из толпы, перевел эти слова. Лунд  смущенно
опустила взор и, взяв Рейе под руку, припала к его плечу.
     Туре  Хунд выбросил на прилавок кусок голубого  шелка. Шелк стоил очень
дорого. Он попал к Хунду от венецианского купца, приходившего в прошлом году
в  Нидарос.  Лунд  не  удержалась  и  погладила  ткань  рукой, но  сказала с
достоинством:
     -- В наших лесах такие шелка не носят:  разорвешь о сучья. Не  надо мне
шелк.
     -- Красавица привередлива!  -- улыбнулся Хунд. -- Тогда, может быть, ей
понравится вот это? -- Он небрежно выбросил на прилавок пурпурную накидку из
тонкого  бархата,  отороченную  белым,  как снег, кружевом.  Такие вещи жены
викингов  носили  по  праздничным  дням.  Туре  развернул   накидку.  Бархат
переливчато заиграл на солнце.
     --  Что  скажешь, черноглазая? Нравится? -- спросил ярл, посматривая на
Лунд. -- Хочешь, подарю ее тебе!
     -- Мне подарков не надо, -- сказала Лунд.
     Рейе взял накидку, хорошенько рассмотрел ее. Товар ему понравился, и он
спросил:
     -- Сколько стоит эта тряпка?
     -- Тряпка? -- Туре Хунд захохотал, и толстый живот его заходил ходуном,
а  плечи  затряслись. -- Это тряпка? Ты слышишь, Карле! Он говорит,  что это
тряпка!
     Карле, видевший все это, улыбнулся:
     -- А ведь он прав. Тряпка есть тряпка. Хотя она стоит, по меньшей мере,
три эре серебром!
     Рейе  положил  накидку на прилавок  и вынул из мешочка один из  кубков.
Хунд перестал смеяться, в глазах его появился интерес. Он стал рассматривать
изделие. Кубок был выточен из моржового клыка, на круглой подставке-донышке.
По бокам -- затейливый орнамент из веток деревьев, птиц и зверей. А по верху
--  ободок из  колец.  В  каждом кольце  по крошечной тонккрылой чайке. Хунд
передал кубок Карле и спросил:
     -- Неужели это дело твоих рук, парень?
     --  Мои руки умеют еще  не такое делать, -- отозвался Рейе.  --  Хватит
этого кубка за твою красную тряпку?
     -- Эге! -- сказал Хунд. -- Как видно, эта черноглазая -- твоя  невеста!
Кубок  хорош,  но  работа  грубовата.  Наверное,   у  тебя  нет  подходящего
инструмента? Накидка все-таки стоит дороже.
     Рейе  хотел  было  достать  еще  один кубок, но Лунд удержала его.  Она
развязала другой мешок и выбросила на прилавок белого песца.
     -- Этого тебе хватит. Давай накидку!
     Туре Хунд взял шкурку и с поклоном вручил девушке покупку.
     --  Эй,  парень! Есть  еще  у тебя такие кубки?  -- крикнул  Карле.  --
Подойди сюда!
     Рейе  пошел на зов. Туре Хунд  посмотрел вслед девушке. Лицо его  стало
озабоченным.  Он бросил толмачу монету.  Тот схватил  ее на лету  и пошел  к
Карле.
     Молодой  охотник  продал оставшиеся  кубки братьям Карле и Гунстейну за
двадцать железных  наконечников для стрел. Теперь ему не страшно встретиться
на охоте ни с волком, ни с рысью.
     Он вспомнил  о молодом викинге, который продал ему утром  налобник  для
Лунд, и пошел к нему. Асмунд стоял на том же  месте. Как видно, его скромные
товары: ожерелье из  бронзовых монет,  несколько  амулетов и  медные  ножные
браслеты -- не пользовались спросом,  и Асмунд  больше  смотрел, как торгуют
другие.  Рейе подошел  к  викингу,  попросил  у  Лунд  шкурку песца  и подал
Асмунду. Тот, любуясь пушистым, белым, как снег, мехом, рассматривал шкурку.
Толмач был тут как тут. Он что-то быстро проговорил викингу. Асмунд кивнул и
спросил Рейе:
     -- Что ты хочешь за шкурку? Она мне нравится.
     Лунд с  любопытством смотрела на рослого иноземца с  добродушным лицом.
Рейе пошептался с Лунд и сказал Асмунду:
     -- Ты,  как видно, не богат. Но у тебя,  наверное, есть невеста? Отвези
ей эту шкурку. Мы дарим тебе песца.
     Асмунд  покраснел  и не  сразу  нашелся что  ответить.  Он поблагодарил
биармов  и достал из мешка тонкий серебряный ручной браслет в  виде змейки с
раскрытым ртом. Изо рта высовывалось острое жало.
     Асмунд протянул руку к Лунд, и она тоже протянула ему свою руку. Викинг
надел на запястье девушки браслет и сказал:
     -- Это вам подарок от меня и моей Гриды. Браслет стоил дороже песца, но
Асмунд отказался от второй шкурки, которую ему предложили биармы. Он радушно
пожал руку Рейе, и на этом они расстались.

                                  *
                            *           *

     После полудня подул северный ветер. На небе появились  косматые облака.
Но  торг шел  своим  чередом. Из лесу выходили  все  новые и  новые продавцы
мехов, и на чашечках веселее позванивало золото и серебро. В разгар торга на
тропе, ведущей в Ой-Ял,  появились трое  мужчин, по  обличью  не  похожих на
биармов.  Впереди -- рослый, угрюмого вида чернобородый человек в кафтане из
домотканого сукна, в высоких кожаных  сапогах.  Голова его перевязана чистым
полотном.  Из-под  распахнутого  кафтана  виднелась  синяя  холщовая рубаха,
перехваченная  кожаным  поясом.  На  поясе висел  охотничий  нож  с костяной
рукояткой, с другой стороны за ремень была заткнута шкурка соболя.
     За  ним  шли  два молодых  парня  в таких же серых кафтанах  с мечами в
ножнах. Парни были высоки, широкоплечи и светлоглазы.
     Это были Владимирке и два его товарища --  Василько и Булат. Владимирке
осматривал торжище и, по-видимому, искал кого-то в толпе. Наконец он заметил
из-за  спин биармов алый плащ Туре  Хунда и  направился  к  нему. Хунд  тоже
приметил ватажников. Смутная  тревога не покидала его с того мгновения,  как
только Владимирко вышел  из леса. Биармы  расступились. Владимирко  вплотную
подошел  к прилавку. Тяжелый взгляд ватажного старосты встретился с бегающим
взглядом Туре  Хунда-Собаки. Владимирко  вытащил из-за пояса  шкурку черного
соболя и молча бросил ее на прилавок перед  Хундом. Туре  взял шкурку и стал
оценивать ее,  не  сводя глаз с  Владимирка  и еще не понимая,  чего от него
хочет этот угрюмый мужик.
     Толмач хоть  и плохо, но все же  знал по-русски.  Ему доводилось раньше
бывать с норвежскими купцами в Новгороде. Он перевел Владимирку вопрос:
     -- Сколько стоит этот черный соболь?
     Владимирко,  помедлив,  сказал  громко,  на  весь  торг,  так,  что его
услышали многие биармы и викинги:
     -- Двадцать три жизни!
     Туре Собака нахмурился, в глазах его забегали злые огоньки:
     -- Я не понимаю тебя, купец!
     -- Двадцать  три  моих  побратима,  которых  ты  потопил  в море у мыса
Варгав!
     Туре Хунд вспомнил ветреный вечер в море Ган-Вик.
     ...На  корабле Хунда  кончались  запасы  пресной воды. Уже  двое  суток
моряки  получали  лишь по нескольку  глотков ее. Туре знал  место, где можно
запастись водой,  но для  этого пришлось бы  приставать к берегу при сильном
прибое, который  мог повредить драккары  и  разбить  лодки. Острые  камни  и
крутолобые  валуны преграждали путь  к  небольшой быстрой речке, пробившейся
между скал к морю.
     "Дотяну до устья Вины на том, что есть", -- решил Хунд.
     В  жаркий день перед  самым  концом  пути моряки стали роптать.  У  них
пересохли глотки.  Работать веслами стало невыносимо тяжело. Хунд успокаивал
их, обещая близкий конец плавания.
     Наступил вечер. Угрюмый северо-восточный ветер лохматил  волны. Впереди
по курсу  Хунд приметил какие-то ладьи.  Они держали путь на  полуночь. Хунд
размышлял недолго.  Когда драккары приблизились к утлым суденышкам  поморов,
Туре опытным взглядом оценил  силы  людей, плывущих,  видимо,  на промысел в
море.  Справиться  с  ними --  плевое  дело.  Сначала  он  заставил  толмача
попросить воды. Толмач кричал с борта на языке биармов:
     -- Дайте нам воды. Мы хорошо заплатим!
     Рыбаки  не отзывались.  Они лишь сильнее налегли на  весла. Хунд сказал
толмачу:
     -- Попробуй по-русски.
     Толмач повторил просьбу по-русски и услышал ответ:
     -- Вода нам самим нужна. Приверните к берегу и там найдете воду!
     -- Взять ладьи на абордаж! -- загремел голос Хунда.
     К  бортам  поморских  ладей  протянулись   длинные   абордажные  багры.
Новгородцы  перерубили  древка багров топорами, оттолкнулись  от  драккара и
взялись  за  весла. Хунд,  видя, что  добыча ускользает,  приказал  кормчему
направить драккар  на ладью. Забухал гонг. Карле,  получив  условный сигнал,
пошел наперерез другой ладье. С драккаров в беззащитных новгородцев полетели
из  пращей   глиняные  ядра.   Форштевни  кораблей   норманнов   неотвратимо
приближались  к двум  передним ладьям.  Новгородцы гребли отчаянно, изо всех
сил. Но уйти им мешал ветер. Он прибивал ладьи к кораблям скандинавов. Волны
наваливались на утлые суденышки, заливали их водой.
     Владимирке кричал с третьей ладьи:
     -- Повора-а-ачивай  кормой  к ветру! Держи вдоль  бортов! Кормщики-и-и!
Повора-а-ачивай!..
     Но кормщикам повернуть ладьи вдоль бортов  драккаров  не удалось. Крики
гибнущих людей  смешались с грохотом волн, воем ветра. Две ладьи исчезли под
водой...
     Драккары, как коршуны, кинулись в погоню за третьей.  Хунд понимал, что
надо во что бы то  ни стало  утопить  и эту ладью, иначе, вернувшись  домой,
русские испортят им все дело.
     Но ладья скрылась за пеленой внезапно  пошедшего дождя, и найти ее след
среди встрепанных волн было трудно. А тут еще подвернулся мыс Варгав, далеко
выдающийся  в  море.  Ладья  по  мелководью  ушла за  мыс.  Драккары  больше
преследовать ее не стали, боясь сесть на мель.
     ...Хунд все  это  хорошо  помнил. Однако, не  теряя  самообладания,  он
отрывисто бросил:
     -- Я не знаю ничего. Что имеет в виду русский? Скажи яснее!
     Стоявший  за  спиной  Владимирка  Булат  внезапно  выскочил  вперед,  и
побледнев от гнева, крикнул в лицо Хунду:
     -- Сейчас я скажу!
     Он выхватил меч и взмахнул им.  Еще миг -- и голова Хунда покатилась бы
по прилавку с богатыми тканями и мехами. Но Василько повис на руке Булата, а
Владимирко засверкал на него глазами:
     -- Спрячь меч! Не ко времени вытащил! Тебе говорю, спрячь!
     Тем  временем  за спиной Хунда выросла  толпа вооруженных викингов.  На
солнце угрожающе  заблестели мечи и боевые топоры. И  к новгородцам с берега
спешили  викинги,  чтобы  схватить  их. Но Владимирка  и  его друзей плотной
толпой окружили биармы. Владимирко сказал Хунду:
     --  Коротка у  нурманна  память!  Соболя  я  тебе  отдам,  когда сполна
заплатишь за смерть побратимов. Уразумел? А плату мы с тебя спросим дорогую.
Ни серебра, ни золота не хватит!
     Викингам не удалось подойти  к новгородцам. В окружении  воинов-биармов
те ушли в Ой-Ял. Уходя, Владимирко сунул черного соболя обратно за пояс.
     Туре Хунд провожал новгородцев  встревоженным колючим взглядом. На душе
у  него  было  неспокойно. Ему чудился звон  кольчуги. Схватка с побережными
жителями теперь уже казалась неминуемой.



     На  шестой день северный ветер утих, облака, как раненые волки, уползли
за  лес. Несколько часов стояла  тишина, а к  ночи налетел широкий  ветер  с
полуденной стороны. Он  предвещал дождь, все сильнее раскачивал сосны и ели,
раздувал сигнальный костер на берегу, сыпал в темноте искры на траву.
     Туре Хунд и  Карле с Гунстейном на драккарах подсчитывали барыши. Денег
уже  почти  не оставалось,  зато вороха драгоценной  рухляди  заполняли  все
отсеки  и мешки, и  торг можно было считать  удачным. Возвратясь в Норвегию,
ярлы могут выручить за мягкие товары двойную, тройную, а за некоторые меха и
четвертную цену.
     Туре  Хунд, пересчитывая и укладывая меха  с  помощью  Орвара, думал  о
новгородце с перевязанной головой. Тревога поселилась надолго в сердце ярла.
Туре чувствовал, что чернобородый русский пришел в Ой-Ял  не один, наверняка
с дружиной. Они, конечно, собираются отомстить викингам  за  смерть рыбаков,
потопленных драккарами в море Ган-Вик.
     Туре  позвал  на  совет  братьев  ярлов.   Викинги  были  уверены,  что
новгородцы в  сговоре  с биармами. Нет,  норманны не боялись  боя,  но,  как
знать,  не повернется  ли  к ним  спиной Норна  --  богиня судьбы? Численный
перевес  был  на  стороне  предполагаемых  врагов.  Новгородцы  злы,  и  это
удесятерит их силы...
     На реке ночью поднялось волнение. Драккары, стоявшие на  якорях, кидало
ветром  из стороны в сторону.  Ярлы лежали в  шатре Хунда. Перед ними горела
свеча в слюдяном фонаре. Карле озабоченно говорил:
     -- Викинги не умеют праздновать труса и не боятся звона мечей. Но стоит
ли рисковать теми богатствами, которые мы добыли на торге? А вдруг удача нам
изменит?
     -- Ввязываться в драку сейчас неразумно, -- поддержал его Гунстейн.
     Туре долго думал и, наконец, решил:
     -- Вышлем на берег глаза и уши. Будем следить за каждым шагом русских и
биармов.  Запасы денег и  товаров  у нас иссякли. Завтра  торгуем  последний
день, а вечером снимаемся с якорей!
     Так  решили викинги.  Карле  и  Гунстейн отплыли на свой  корабль. Туре
позвал.  Орвара  и велел  ему выслать на берег  лазутчиков.  Через некоторое
время от  драккара отплыла лодка с викингами,  переодетыми в  меховые одежды
под вид биармов. Орвар вернулся, Хунд сказал ему:
     -- Выполни еще одно мое поручение. Возьми с  собой сильного парня, хотя
бы  Асмунда,  и  съезди  на берег. Видел девушку, которая покупала бархатную
накидку? Она живет  на окраине Ой-Ял, ее хижина почти у  самого  леса. Перед
хижиной стоит старый кедр. Нижние сучья  у него засохли. Выкради  биармку  и
привези на  драккар. Получишь пятьдесят эре  серебром. Только,  смотри,  без
шума!
     Привыкший повиноваться  каждому слову  ярла, Орвар  кивнул  и  вышел из
шатра своего хозяина.

                                  *
                            *           *

     Лес за Ой-Ял был  полон  людей. Возле  чумов из оленьих шкур  у костров
сидели биармы, приехавшие из дальних стойбищ. Варили мясо оленей, говорили о
выгодном  обмене  товарами  с  викингами. Они  получили  за свои меха немало
изделий из бронзы и серебра, а главное  -- оружия из железа и  стали. Многие
биармы с утренней зарей собирались возвращаться домой.
     На некотором отдалении, в чащобе у больших костров  сидели новгородские
ватажники.  Торг их не  интересовал. Они пришли отомстить  за своих братьев.
Вооруженные  мечами,  топорами,  палицами  и  рогатинами,  новгородцы  ждали
Владимирка, который ушел на совет к старейшине Хальмару.
     В селении Ой-Ял, в каждой хижине, бодрствовали мужчины-биармы,  готовые
по  первому  зову Лайне вскочить и ринуться в  бой.  Начальник дружины Лайне
тоже был на совете у старейшины.
     Новгородцы   сидели,   тесно   прижавшись   друг   к   другу,   и  тихо
переговаривались. Пламя костра от ветра металось из стороны в сторону. Искры
падали на кафтаны ватажников и гасли.
     -- Надо  заманить нурманнов  на берег.  Тут мы их и порешим, -- говорил
Василько товарищам.
     -- А как их выманишь на  берег? Поднимут завтра паруса -- и поминай как
звали! -- отозвался один из ватажников.
     -- Подождем, что скажет Владимирко. Пора уж ему вернуться.
     Вскоре из чащи донесся голос дозорного:
     -- Эй, кто там?
     -- Это я, -- ответил ватажный староста.
     Владимирко подошел к костру. Ватажники освободили ему место. Владимирко
сел у огня и протянул к нему руку с перстнем на безымянном пальце.
     -- Что говорит старейшина? -- спросил Василько.
     --  Хальмар говорит, что викинги приходили к нему  с дарами и он обещал
мирный торг. Он не хочет проливать кровь, говорит о мире...
     -- Ну и пес с ним! -- с горячностью крикнул Булат. --  Пусть он сидит с
миром в  своем закуте. А нам надо проучить нурманнов. Неужто, братцы, мы  не
сладим с ними? Эвон, сколько  нас! Каждый молодец стоит  двух вражин. Неужто
мы простим им разбой, который они учинили в море?
     Новгородцы зашумели, заговорили разом:
     -- Отомстим!
     -- Одни пойдем на нурманнов!
     -- Тихо, братцы, -- поднял руку Владимирко.
     -- Тихо, слушай старосту! -- поднял руку Василько.
     Все замолкли, но  Владимирко не спешил говорить. Он обвел взглядом свою
ватагу, как бы оценивая, на  что она годна и каковы ее силы.  Вокруг  костра
сидели и стояли рослые, мужественные новгородцы -- и  пожилые, побывавшие не
в одной переделке, и безусые юнцы, еще не ведавшие боя,  с широко открытыми,
горящими  отвагой глазами. Торчали рогатины, копья с коваными наконечниками.
За  поясами у  ватажников острые  топоры, палицы, кистени.  Кольчуги  были у
немногих.  У  большинства  побратимов  грудь закрыта лишь  грубым домотканым
сукном из овечьей шерсти. Слабая защита!
     "Полсотни бойцов! -- думал  Владимирко.  А нурманнов сто с лишним. Но и
эта  полусотня не  выдаст, если  придется идти в смертный бой. Новгородцы не
отступят,  не покажут  лихому врагу спину, а  встретят  смерть достойно, как
настоящие воины. Прежде чем погибнуть, каждый уложит  двух  трех ворогов.  С
такими --хоть сейчас в бой".
     Но  Владимирко чувствовал, что  первыми начинать бой нельзя. Старейшина
биармов  говорил  на совете, что норманны пришли с миром.  Они хотят  только
торговать. Хальмар не желал, чтобы вблизи Ой-Ял звенели мечи и лилась кровь.
Напрасно  Владимирко пытался подговорить  Хальмара  на то, чтобы напасть  на
норманнов ночью, поджечь корабли и  вырезать оба отряда викингов. Хальмар на
это не соглашался.
     Блики  огня играли на  сумрачном  лице  Владимирка. Он  молча глядел на
пылающие  поленья. Новгородцы терпеливо ждали. Слово Владимирка всегда  было
последним. Потому-то он и не спешил его высказать.
     "Биармы  не  будут  нападать  на викингов  первыми, --  опять размышлял
ватажный староста. -- И  если  мы нападем на них  одни, то  обидим Хальмара,
обидим биармов. Тогда я нарушу  слово, которое дал  на совете  у старейшины.
Нет, первыми нападать  нам не след. Хотя кровь  погибших побратимов  зовет к
отмщению..."
     Что делать?
     Наконец Владимирко резко встал с обрубка дерева и, выпрямившись во весь
рост, обратился к ватаге:
     -- Я знаю повадки нурманнов: после торга они так просто не уйдут. Будут
промышлять, воровать. А  мы  станем  следить  за ними. Если  они  полезут на
городище биармов -- тут им и конец. Если на городище не сунутся, то есть еще
одно  место,  на  которое  у  них  горит зуб:  идолище Иомалы. Там серебро и
золото.  Туре Собака не утерпит, чтобы не пошарить  в храме. Сунутся туда --
им тоже крышка. Вот так я думаю. Согласны ли?
     Новгородцы некоторое время молчали, потом ответили:
     -- Пусть будет по-твоему, староста!
     -- Быть по  сему! -- зычно  крикнул Василько и,  вынув на  треть меч, с
сухим щелчком резко вогнал его обратно в ножны.

     Орвар  и  Асмунд выполняли  приказ  ярла. Орвар  еще  на корабле сказал
Асмунду, что  Туре  Хунд велел выкрасть девчонку-биармку, но не говорил, кто
она.  Асмунд колебался.  Ему  не  хотелось  идти  на  такое  дело.  Но Орвар
пригрозил Асмунду, сказав:
     -- Воля ярла -- закон для викинга. Иначе -- смерть!
     И Асмунд вынужден был повиноваться.
     ...Ветер рассвирепевшим  медведем ворочался в лесу, и никто не услышал,
как два человека подкрались к хижине старого Вейкко.
     Самого Вейкко дома не  было. С тридцатью воинами он охранял храм Богини
Вод. Лунд боялась оставаться  одна и попросила Рейе, чтобы он побыл в хижине
с ней ночь. Юноша лежал на топчане, где  спал  отец Лунд,  и тихо говорил  с
девушкой, сидевшей у огня.
     У изголовья Рейе лежала тяжелая палица.
     -- Хочешь, Рейе, я примерю наши покупки? -- спросила Ясноглазая.
     -- Примерь, -- отозвался охотник.
     Лунд наложила  налобник. Золоченая птица заблестела, запереливалась при
свете очага. Девушка встала, надела на плечи бархатную накидку.
     -- Скажи, красиво? -- спросила Лунд.
     -- Красиво...
     В  богатой  накидке,  с  налобником  девушка  была  похожа  на  знатную
иноземку. Лунд  прошлась взад и вперед  перед очагом, чтобы Рейе  мог  лучше
видеть ее наряд.
     Вдруг за  дверью  послышался шорох. Лунд остановилась. Рейе тихо сел на
край топчана.
     В  дверь постучали.  Юноша и  девушка  не откликались. Опять постучали,
сильнее, настойчивее. Рейе бесшумно встал, взял в руку палицу. Лунд сбросила
накидку, метнулась к задней стене хижины, на  которой висел отцовский острый
охотничий нож.
     В дверь стали ломиться.
     -- Кто там? -- не утерпев, крикнула Лунд.
     За  дверью  стало тихо. Никто не отзывался.  Немного погодя дверь снова
заходила ходуном от  сильных  ударов снаружи. Рейе дал знак Лунд молчать,  а
сам встал возле двери с палицей.
     Запор не выдержал. Дверь  распахнулась, и в хижину ворвались два рослых
норманна с кинжалами  в руках. Они тотчас бросились к Лунд, не заметив Рейе.
Охотник взмахнул палицей, и  один норманн грохнулся на земляной пол.  Другой
обернулся и  увидел Рейе. Кинжал норманна  со свистом рассек воздух, но Рейе
вовремя  пригнулся. Норманн  с легкостью  рыси  бросился  к двери.  Рейе  --
вдогонку. Но  он споткнулся о  порог, и удар палицей  пришелся  не по голове
викинга, а по  спине.  Норманн охнул  и кинулся в  лес. Рейе побежал было за
ним,  но, вспомнив о Лунд, вернулся в хижину.  Другой норманн мог  очнуться.
Лунд  стояла у стены, широко раскрыв от ужаса глаза, сжимая в руке нож. Рейе
запер  дверь, приставил к ней  тяжелую скамью и склонился над  норманном. Он
повернул викинга лицом кверху и  в  растерянности отшатнулся. На  полу лежал
Асмунд,  тот   самый   викинг,   который  продал  Рейе  налобник  и  подарил
браслет-змейку.  Норманн  был мертв.  Затылок  его разбит. На  полу --  лужа
крови.
     -- Вот беда! -- проговорил, наконец,  Рейе -- Я убил человека, которому
днем, как другу, пожал руку...
     Лунд бросилась к  норманну,  стала брызгать ему  в лицо водой из ковша,
тормошить, но все было бесполезно. Удар был верен и тяжел...
     -- Они хотели выкрасть тебя! -- сказал Рейе. -- Я понял. Ты понравилась
Собаке, и  он  послал этих  людей, чтобы утащить тебя на корабль! Так ему  и
надо, грязному чужеземцу! Пусть не хватает голыми руками огонь!
     --  А мне жалко этого парня,  -- печально сказала Лунд. -- У него  ведь
дома осталась невеста.
     --  Сам  виноват!  --  Рейе  убрал  скамью от  двери, вышел  на  улицу,
прислушался.  Потом  вернулся,  выволок тело Асмунда  на  улицу и  спрятал в
кустах.
     -- Идем к Лайне.  А то они могут  вернуться  целой  стаей, и  тогда нам
несдобровать! -- сказал он Лунд.
     Они заперли дверь и  ушли в  хижину Лайне, где бодрствовали вооруженные
воины.

     В полночь к драккару Туре Хунда бесшумно подплыла легкая кожаная лодка,
в которой находился только один человек. Дозорный с корабля окликнул:
     -- Эй, кто тут?
     -- Я к Туре Хунду! -- отозвался незнакомец по-норвежски.
     -- Погоди!
     Дозорный полез  в носовой шатер и разбудил хозяина. Хунд велел спустить
за борт трап. Незнакомец поднялся на дракар. Это был виночерпий купца Рутана
Сантери.
     -- Я принес тебе то, что обещал вчера вечером на  торге, -- тихо сказал
Сантери.
     Хунд  повел  его в шатер,  зажег свечу  в  фонаре и  показал Сантери на
раскинутую медвежью шкуру. Виночерпий  сел. Руки его заметно вздрагивали  от
волнения, а глаза беспокойно бегали...
     Туре Хунд смотрел испытующе на рыхлое лицо гостя.
     -- Ну, что принес? -- спросил ярл.
     Сантери  подал  ему свернутый в трубку кусок мягкой  бересты с молодого
дерева. Туре Хунд  развернул  бересту и стал всматриваться в  линии и знаки,
вырезанные на ней. Сантери стал объяснять:
     -- К Иомале ведут две тропы. Одна из Ой-Ял, торная. По ней ходят часто.
Вам по  этой  тропе идти  нельзя. Биармы  могут  заметить.  Смотри сюда,  на
рисунок, -- продолжал он, водя пальцем по бересте. -- В двух милях отсюда на
берегу есть большой, в рост человека камень.  Стань у камня лицом к лесу  --
увидишь  впереди  сухую осину. Иди к  ней. Там начинается другая тропа.  Она
заросла кустарником. По правой стороне стоят молодые сосны. Иди по той тропе
и считай сосны. Когда насчитаешь тридцать сосен, увидишь поляну и на ней то,
что тебе  надо. Запомни: сосны только по правой стороне.  По левой  их  нет.
Понял?
     -- Понял.
     -- Возьми бересту. Тут все обозначено.
     Туре Хунд некоторое  время рассматривал рисунок, расспрашивал Сантери о
непонятных для  него знаках. Виночерпий  терпеливо  объяснял. А  потом  Хунд
свернул бересту и спрятал ее.
     Сантери  молча  ждал,  что  еще  скажет  ему ярл. Туре  достал  заранее
приготовленный  кошелек.  Он  бросил  его  Сантери, и тот на  лету подхватил
деньги.
     -- Тут сто эртогов серебром, -- сказал Хунд.
     Сантери развязал кошелек и убедился в том, что в нем серебро.
     -- Викинг останется доволен, -- сказал виночерпий. -- В храме Иомалы он
может взять не один мешок серебра и золота. Иомала богаче вашего конунга! Не
зря Свейн Коротконогий меня сюда отправил из Усеберга. Все. Я ухожу!
     -- Иди, -- сказал Туре.

     Спустя  некоторое  время  после  ухода виночерпия на  корабль  вернулся
Орвар.  Он еле-еле взобрался  по трапу на  борт  и, шатаясь, побрел  к шатру
хозяина. Увидев  его. Туре Хунд встревожился. Орвар обессилено растянулся на
медвежьей шкуре и застонал.
     -- Что с тобой? -- склонился над ним ярл.
     --  Выкрасть  девчонку  не  удалось. Попали  в  засаду...  Асмунд  убит
наповал...
     -- Проклятие! -- воскликнул Туре Хунд.
     Он  позвал кормчего  Саксона, который знал  толк  в  лекарском  деле. С
помощью Хунда Саксон раздел Орвара, осмотрел его,  определил перелом ребер и
наскоро перевязал.
     Перед восходом солнца на драккар вернулись лазутчики. Они сказали:
     --  В лесу  у  костров  мы  видели  много вооруженных  людей.  Судя  по
разговору,  --  русские. Они  сильно  возбуждены. В хижинах биармов прячутся
оружные воины. По-видимому, биармы и русские собираются напасть на нас...
     Туре  Хунд  велел  спустить  лодку   и  отправился  на  корабль  Карле.
Вернувшись, он приказал разбудить гребцов и поднять парус.
     Когда  брызнули из-за леса первые лучи солнца, драккары пошли в низовья
Вины, к морю.
     Прибывшие на торг  биармы увидели пустые  прилавки и погасший костер на
поляне.
     Купец  Рутан считал серебро  и  золото, вырученное от  продажи мехов. И
хотя денег он получил немало, жадность его не была удовлетворена  до  конца.
Рутан был уверен, что продешевил на черных соболях и бобровых шкурках.
     Легкие  оленьи  упряжки  увозили  в   родные  места  дальних  лесных  и
побережных жителей.
     Рейе с помощью соседей унес  мертвого Асмунда  на берег  и бросил его в
быстрые воды Вины, а потом долго стоял с непокрытой головой...
     Хмурые  новгородские  ватажники молча собирались к себе домой,  но пока
еще не  снимались с места, ожидая Владимирка. Он пошел в Ой-Ял посмотреть да
послушать,  что  говорят биармы.  Владимирку не верилось,  что норманны  так
просто, без лишнего  шума  снялись с  якорей и уплыли в Норвегию. На  душе у
ватажного старосты было мутно, неловко. Его мучила совесть, он никак не  мог
простить себе нерешительности. Ватажники были готовы к бою и уж наверняка бы
проучили норманнов, взяв с них сполна плату кровью за смерть земляков. А он,
Владимирко, послушался биармов и отпраздновал труса...
     В Ой-Ял  было спокойно. Оружные биармы  из  хижины Лайне разбрелись  по
своим  жилищам.  Вот  уже  и  рыбаки пошли  к  берегу  с сетями  на  плечах,
постукивая веслами. Владимирко вышел на поляну, где проходил торг, и тут, на
самом обрыве, увидел Хальмара. Старейшина, затенив ладонью глаза  от солнца,
смотрел  на реку. Река была пустынна. Только лодка рыбака тихо  проплыла под
берегом и за кормой на воде цепочкой протянулись берестяные поплавки сети.
     Хальмар сказал Владимирку:
     -- Вода показывает путь в два конца: к морю Ган-Вик и от моря  Ган-Вик.
Ветер  сегодня  подует  с  двух  сторон.  С  утра он  несется  над  рекой  к
полуночному краю. Вечером повернет оттуда на полдень.  Пути норманнов так же
изменчивы, как ветер. Надо нам послать следом свои глаза, да поскорее.  Кого
отправишь, Владимирко? Я посылаю охотника Рейе.
     Владимирко отправил с Рейе скорого на ногу и выносливого Булата.
     ...Драккары  с наполненными ветром  парусами  быстро скользили к  устью
реки  по левой протоке меж островами. Следом  за ними по  берегу, продираясь
сквозь кусты, задыхаясь от быстрой  ходьбы,  спешили два человека -- Булат и
Рейе.  Они то  отставали, теряя из виду  полосатый парус Хунда, то вновь  по
ровному  месту догоняли его. К вечеру Булат и Рейе дошли  до зыбкого болота.
Здесь путь их оборвался. Дальше пробираться  не стало сил, да и нельзя было.
Выбрав сухую проплешину, они залегли на ней и стали выжидать, не вернутся ли
корабли норманнов обратно.
     Полежали, отдышались, посмотрели друг на друга и улыбнулись. Рейе вытер
рукавом рубахи потное лицо. Булат припал к воде и стал жадно пить. Рейе тоже
напился. Потом биарм достал из-за пазухи кусок вяленой оленины, вынул нож и,
разрезав кусок  на две части, протянул одну Булату. Булат поблагодарил его и
в  свою очередь достал  из  заплечного мешка вяленую рыбу,  горсть сухарей и
поделился  с Рейе. Стали есть, поглядывая на пустынную  реку. Опять напились
воды, улеглись  на  мягкой  траве  и задремали.  И  только задремали.  Булат
вскочил, будто ужаленный:
     -- Надо смотреть на реку! Прозеваем нурманнов!
     Рейе согласно закивал и  знаками показал, что пусть он, Булат, спит,  а
Рейе будет смотреть.  А после,  как Булат выспится, черед отдыхать будет для
Рейе. Булат согласился, лег и тотчас уснул. Рейе зорко смотрел вперед, туда,
где в широком устье Вина несла свое могучее течение к морю.
     Ни одного паруса не было видно. Но биарм  не вздремнул ни разу, пока не
проснулся Булат.



     Отдохнувшие  за  время  торга  гребцы налегли  на  весла,  и к  полудню
драккары вырвались из устья Вины в море.  Корабль Хунда повернул на  запад и
стал на якорь вблизи пустынного болотистого берега. Карле был немало удивлен
этой остановкой и  думал,  что  у Туре на  корабле что-то случилось. Но Хунд
тотчас спустил лодку и послал своего человека за  братьями,  приглашая их на
морской совет.
     Раненый Орвар метался в тяжелом бреду. Саксон не  мог ничем помочь ему,
хотя и старался сделать это.
     Братья  прибыли  на корабль  Хунда в сопровождении кормчего и  боцмана.
Туре позвал своего боцмана и кормчего и, когда все собрались, сказал:
     --  Я сделал  остановку потому,  что  хочу  с  вами посоветоваться.  Не
желаете ли вы выйти  на берег и добыть  себе еще сокровищ? Думаю,  никому не
помешают ни серебро, ни золото.
     -- Какие сокровища? -- спросили они.
     -- Где?
     -- Сокровища находятся у идола  туземцев Иомалы, -- ответил  Туре Хунд.
-- Когда у биармов умирает богатый человек, часть принадлежащего ему серебра
и золота туземцы несут  в  храм  и кладут в курган. В том кургане, наверное,
спрятано немало денег.

     Булат  лежал  на  животе, подперев подбородок руками, на охапке  осоки,
которую срезал ножом на краю болота. Вдали, над пустынным лесистым островом,
занималась   вечерняя   заря.  Между   островом   и  берегом   реки   летали
чайки-поморники. Они  то взмывали в небо, то  внезапно  опускались  к  самой
воде, чиркая концами крыльев по волнам: вылавливали рыбу.
     Рядом крепко спал Рейе, положив под голову мешок Булата. Иногда он тихо
бормотал во сне.
     "Ушли нурманны. Зря мы тут караулим, -- думал Булат. -- Не такие уж они
глупцы,  чтобы вернуться. Чуют,  что  мы их поджидаем. Нет, не вернутся они.
Поторговали хорошо, немало мягкой рухлядишки увезли с собой".
     И  только он  подумал об  этом,  как из-за мыса,  что  находился по  ту
сторону болота, показался полосатый парус, а за ним другой, с черным морским
орлом.  Булат замер. Руки  его  задрожали.  Он  тихонько  тронул плечо Рейе.
Охотник тотчас же вскочил на колени и, заметив паруса, лег в траву.
     -- Идут -- прошептал Булат.
     -- Вернулись, -- отозвался Рейе. -- Зачем вернулись?
     Булат молчал, зорко следя за кораблями викингов. Вот  они прошли  мимо,
легкие  и быстрые.  Как и предсказывал Хальмар,  к вечеру  ветер  повернул с
полуночи. Но он был еще так слаб, что паруса мало помогали гребцам. На корме
корабля  Хунда  резко  очерченными  силуэтами  сутулились  рулевые,  ворочая
тяжелое  правило.  В  носу Булат  увидел  неподвижную фигуру Хунда,  который
настороженно  следил за  берегом. Булат и Рейе  припали к земле, прячась  за
кочкой.
     Хунд ничего не заметил. Не заметили лазутчиков и с корабля Карле.
     Когда   драккары  прошли  мимо,  Рейе  и  Булат  договорились,  как  им
действовать дальше. Булат должен был идти  по берегу за драккарами норманнов
и следить, где они пристанут  и что будут делать. А Рейе побежит в  Ой-Ял  и
предупредит новгородцев и биармов.
     Булат крался  по  берегу, скрываясь  за  кустами  и деревьями, то теряя
паруса из виду, то снова  их находя. Рейе напрямик через лес потайной тропой
бежал в Ой-Ял.

     Стало  темнеть.  Туре  Хунд  обшаривал  глазами береговые  кустарники и
низинные  луга  и  болота.  Наконец  он  увидел  большой  камень  и приказал
подходить к  берегу. Вина  тут  была  глубока, и  викинги причалили прямо  к
обрыву, закрепив за деревья брошенные с драккаров канаты.
     Туре  Хунд,  Карле,  Гунстейн  и еще двадцать  человек сошли на берег и
остановились у опушки леса. Туре разбил викингов на две группы и сказал:
     -- Десять человек будут брать и нести сокровища, десять человек держите
наготове  мечи.  Если биармы нападут  -- те, кто  несут сокровища, пусть изо
всех сил бегут на корабли, а остальные должны отбиваться.
     В десятку охранения он выбрал самых отчаянных и смелых.
     -- Никому  не отставать!  Кто отстанет  -- тот погибнет! -- предупредил
Хунд.
     Туре увидел сухую  осину, за  ней -- запущенную тропу. Он убедился, что
сосны растут только  по  правой  ее  стороне на  равном  расстоянии одна  от
другой,  и  велел викингам  делать  на деревьях  заметы  секирами,  чтобы не
сбиться  с  пути  при возвращении  на  берег. Туре  шел  быстро, то  и  дело
поглядывая по  сторонам.  Викинги  едва успевали делать затесы  на коре. Все
передвигались в полном молчании.
     Солнце скрылось  за лесами. Умолкли птицы, словно чувствовали неладное.
Над деревьями взошла луна, яркая, полная.
     Наконец лес  кончился,  и  все увидели  впереди поляну. Туре  дал  знак
остановиться,  прошел  вперед и, прячась  за  кустом ивняка, присмотрелся  к
поляне. Храм Иомалы был обнесен частоколом. Ворота крепко заперты. Возле них
виднелись темные фигуры сторожей.  Их  было двое. Туре  в  волнении  закусил
губу: незаметно  подобраться к сторожам было  невозможно, потому  что  перед
воротами  была  совершенно открытая поляна.  Туре дал знак  четырем викингам
подойти к нему. Он  разделил их  на две  группы. Двое должны  были подойти к
одному из сторожей в обход с левой стороны,  двое -- к другому сторожу  -- с
правой стороны. Викинги тотчас пошли выполнять приказание.
     Но сторожа почуяли неладное  и взялись за луки. В крадущихся  норманнов
полетели  стрелы.  Прятаться  уже  было  бессмысленно,  и  четверо  викингов
бросились  напролом  на  охрану.  Короткая  стычка  длилась  лишь  несколько
мгновений.  Сторожа  с  раздробленными  головами упали  возле  ворот.  Двое,
раненные стрелами, корчились в предсмертных судорогах.
     Туре Хунд поморщился: плохое начало.
     Десять викингов оцепили поляну полукольцом. Туре Хунд,  Карле; Гунстейн
и еще восемь человек бросились к воротам.
     Туре  зацепил рогом секиры за верхний  край  ограды и с помощью  секиры
стал карабкаться  наверх. С  другой  стороны ворот  то  же  самое проделал и
Карле. Они одновременно перелезли через ограду и, отодвинув засовы, раскрыли
тяжелые ворота. Викинги нетерпеливо хлынули внутрь ограды  и, увидев статую,
остановились в замешательстве. При свете луны Иомала казалась живой...
     --  Быстрее! --  прошипел Хунд.  -- Вон курган! Идите к нему, насыпайте
сокровища в мешки.  Деньги  смешаны с землей. Много не берите, рассчитывайте
силы. Может быть, обратно придется бежать бегом!
     Викинги бросились к кургану. Туре крикнул вдогонку:
     -- Статую не трогайте! Будет беда!
     Озираясь  и  торопясь,  викинги  стали  насыпать  себе в  мешки монеты,
перемешанные с землей. Серебра и  золота было больше, чем земли, и скоро все
нагрузились до отказа.
     Туре сказал Карле и Гунстейну:
     --  Пора  уходить.  Каждую  минуту  могут нагрянуть  биармы!  Вы  идите
впереди, за вами остальные. Я пойду последним. Быстро!
     Все побежали к воротам. Туре, задержавшись, подошел к  Богине Вод и, не
колеблясь, взял у  нее с колен чашу с серебром. Монеты он высыпал за пазуху,
надел ушко чаши  себе на руку и тоже  побежал к воротам. Карле, заметив, что
Туре  взял  чашу,  вернулся к  статуе, зашел к  ней  со спины и метнул  свою
секиру. Острая сталь рассекла цепь. Золотое ожерелье упало, но  вместе с ним
с шумом и треском упала и голова Богини Вод.

     ...Булат,  заметив  оцепление,  остановился за  сосной.  Сердце у  него
бешено  колотилось  в  груди.  Он  хотел  было  один  с  мечом броситься  на
норманнов, но понял, что  это бесполезно.  Врагов много,  и они  сразу убьют
его.  Булат беспокойно шарил глазами по поляне. В  голове металась тревожная
мысль: "Скоро ли придут наши? Ведь Рейе, наверное, уже добрался до Ой-Ял!" И
тут  Булат  увидел в стороне  высокую сосну, а на ней  площадку из  жердей и
бубен. Он  побежал  к сосне, вскарабкался по шаткой лестнице на  площадку и,
схватив палку, изо всех сил принялся колотить в бубен.
     Сверху он увидел, как двое викингов побежали к сосне,  где висел бубен,
чтобы помешать  ему  подавать  сигналы.  Булат наклонился  к краю  площадки,
сбросил лестницу на землю и снова стал колотить по туго натянутой коже.
     Гулкие удары катились над лесом, отзывались эхом вдалеке.

     ...Карле схватил ожерелье и, спрятав его, бросился догонять товарищей.
     И  тут  совсем  близко  затрубили  берестяные  рога,  затрещали  сучья,
послышались крики и вопли  толпы людей, и  над головами  викингов засвистели
стрелы. Из леса выбежали, размахивая мечами и палицами, биармы и новгородцы.
Они  устремились  следом  за  норманнами.  Викинги,  сгибаясь  под  тяжестью
награбленного,  изо всех сил мчались  к берегу. Десять норманнов  отстали от
основной группы и приняли бой.  Схватка  была короткой:  все десять викингов
вскоре лежали на земле, сраженные мечами.
     Владимирко бежал по тропе, зычно крича:
     -- Скорее, скорее! Берег близко! Уйдут они!
     Биармы заходили с  боков, силясь перерезать  путь  викингам к кораблям.
Тучи стрел полетели  в  норманнов. Одна из них ударила в бок Туре  Хунда, но
переломилась, наткнувшись на стальную кольчугу.
     Наконец  показался  берег. Уцелевшие норманны бросились к  драккарам. В
самый последний момент на них навалились новгородцы.
     -- Скорее  на  корабли!  Рубите  канаты! -- крикнул Туре  Хунд  Карле и
Гунстейну.
     Пока  горстка викингов  дралась  с  наседавшими на них  новгородцами  и
биармами, три ярла бросились на драккары. Канаты были мгновенно перерублены,
весла спущены на воду.
     Владимирко, насупив угрюмые брови, стоял у самой воды и  смотрел  вслед
драккарам. Позади него тол  пились ватажники и биармы. К Владимирку  подошел
Рейе и, вздохнув, сказал:
     -- Поздно я предупредил вас. Но я бежал изо всех сил.
     Владимирко потрепал его по плечу:
     -- Ладно. На этот  раз  с них  хватит. Вон  сколько их валяется  тут на
своих узлах с золотишком!
     Новгородцы,  брезгливо   перешагивая   через  убитых,  пошли   обратно.
Потрясенные биармы вернулись к обезглавленной, разоренной Иомале.
     Богиня Ночи Далага скорбно смотрела с высоты на брошенные  в лесу трупы
людей.  Сизая  мгла поднималась  от  лесов и  болот, затягивая луну туманной
пеленой. От этого луна стала красной. Казалось, на ней запеклась кровь...



     Много лет спустя на пиру у нидаросского ярла  собрались старые  викинги
вспоминать былые походы.
     Драккары их бороздили немало морей. Паруса  скандинавов  в  разные годы
видели на Фарерах, в  Исландии и Гренландии, на материке Северной Америки, в
Винланде,  в Неаполе, Сицилии, во Франции, Испании, Италии. Викинги навещали
берега почти всех европейских морей.
     Но особенно скальды любили рассказывать о  походах в Бьярмаланд, потому
что они были овеяны налетом романтики.
     ...В  просторном  зале за  пиршественным  столом ярл усадил  скальда на
видное место, чтобы  тот  поразвлек  гостей. Скальд  --  высокий,  плечистый
старик в красном  меховом  плаще, начал сагу  о Туре  Хунде из Бьярке. Голос
скальда  звучал  в наступившей  тишине  тревожно и был  исполнен  внутренней
напряженности.
     Скальд  поведал о  том,  как Туре  Хунд торговал  с биармами,  а  потом
разорил  языческий храм  туземцев. Он  рассказал и о том, что дальше было  с
Хундом, Карле и Гунстейном:
     "...Они  плыли  днем  и  ночью,  пока Карле не остановился у  какого-то
острова,  --  говорил  скальд.  -- Тут  его  настиг  Туре  и, бросив  якорь,
направился к  Карле. Он сказал ему: "Ты,  Карле, обязан мне тем, что остался
жив. Продай мне монисто, которое ты снял с истукана".
     Карле ответил: "Половина моей добычи принадлежит королю Олафу. Ожерелье
я  передам  ему. А он, если  оно ему не понравится,  может продать  его тебе
сам".
     "Ладно, -- сказал Туре. -- Выйдем на берег и будем делить добычу".
     Карле ответил на это: "Время идет. Пора ехать".
     Карле стал сниматься с  якоря.  Туре отплыл в  лодке к себе на корабль.
Пока Туре поднимал парус. Карле ушел далеко вперед. Хунд стал догонять Карле
и настиг его только у Гейрсвера -- первой пристани, когда едешь с севера.
     Туре вошел в гавань. Карле остался снаружи. Затем Хунд сошел на берег и
стал  звать ярлов. Оба  брата  явились  к  нему. Туре опять  стал  требовать
ожерелье Иомалы. Карле не соглашался его отдать...
     Туре  сказал  Карле: "Отойдем в сторону.  Я хочу  поговорить с тобой по
секрету". Карле  увидел  в руке  Хунда копье,  но все-таки отошел в сторону.
Туре метнул копье и пронзил им Карле".
     При этих словах скальда  гости низко опустили  головы,  и каждый из них
мысленно помянул Карле.
     После долгого молчания скальд заговорил опять:
     "Карле умер на месте. Гунстейн и его мужи взяли труп и уехали как можно
скорее. Туре хотел их  преследовать, но когда на его корабле стали поднимать
парус,  оборвалась бечева. Пока ее заменили, ушло время, и драккар Гунстейна
скрылся из виду...
     Туре  опять стал  догонять  корабль  Гунстейна.  Оба  драккара  шли под
парусами и на  веслах день и ночь, и расстояние между  ними все уменьшалось.
Видя, что Туре Хунд неминуемо нагонит его, Гунстейн пристал к берегу и бежал
внутрь страны.
     А  Туре  Хунд  разграбил   драккар  Гунстейна,  набил  его  камнями   и
потопил..."
     Скальд помолчал и закончил свой рассказ висой:

                             Страшно теперь
                             Оглянуться. Смотри!
                             По небу мчатся
                             Багровые тучи.
                             Воинов кровь
                             Окрасила воздух --
                             Только валькириям
                             Это воспеть!

Last-modified: Tue, 27 Jun 2000 04:01:08 GMT

Оцените этот текст: