Мартин Хайдеггер. О тайне башни со звоном
---------------------------------------------------------------
Проверка и вычитка текста - Справочная Служба Русского Языка rusyaz.lib.ru
---------------------------------------------------------------
В рождественское утро, в ранний час, примерно в половине четвертого, в
дом пономаря пришли мальчишки-звонари. Мать уже накрыла на стол и подала
кофе с молоком и печенье. Стол стоял рядом с рождественской елкой, и
благоухание ели и свечей заполнило всю комнату еще со святого вечера. Долгие
недели, если не целый год, радовались мальчики тому, что ожидало их в этот
час в доме пономаря. В чем же таилось очарование этого часа? Конечно, не в
том, что было так вкусно поедать в столь ранний час, войдя в комнату из
самой зимы, среди ночи. Многие из мальчишек у себя дома ели лучше.
Волшебство таилось в чудесной странности дома, в необычности часа, в
ожидании звона и самого торжества. Возбуждение овладевало всеми уже в доме,
когда мальчики, насытившись, зажигали в передней фонари - каждый свой. То
были огарки, снятые с алтаря; пономарь собирал их для такой надобности в
ризнице и держал там в особом ящике. Оттуда и мы сами, дети пономаря,
забирали свечи, чтобы ставить их на "свой" алтарь, у которого, играя в игру
серьезную, мы "читали мессу".
Справившись с фонарями, мальчики - впереди старший звонарь - бодро
топали по снегу и затем пропадали в дверях башни. В колокола, особенно в
большие, звонили, находясь в звоннице. И несказанно волнующим было
предварявшее звон раскачивание колоколов - тех, что побольше, языки которых
были накрепко перехвачены веревками и отпускались лишь тогда, когда колокола
совсем уже раскачались - для этого надо было знать определенные приемы.
Делали так, чтобы каждый колокол, вступая в свой черед, сразу же звучал
полногласно и мощно. И лишь опытный человек мог определить, "правильно" ли
звонят, потому что и оканчивать звон требовалось точно так же, но лишь в
обратном порядке. Било колокола надо было перехватить, пока колокол еще
звучал во всю свою силу - и беда, если неловкий звонарь давал колоколу
"ускользнуть"...
Как только в рождественскую рань отзвучали четыре удара, отметившие
час, вступал самый маленький из колоколов, именовавшийся "трехчасовым",
потому что в него всегда били в три часа пополудни. И это тоже входило в
обязанность мальчиков-звонарей, отчего вечно и прерывались их игры в
дворцовом парке или на "мосту у рынка" перед ратушей. Однако нередко,
особенно летом, звонари переносили свои игры на звонницу или на самый
верхний ярус башни в непосредственную близость от циферблатов башенных
часов, где свили гнезда галки и черные стрижи. Но тот же " трехчасовик"
оповещал о смерти и тогда подавал "знак". В таком случае, звонил всегда сам
пономарь.
Когда в четыре часа начинался "страшный" звон (нужно было заставить в
страхе вскочить с постели всех, кто заспался), то следом за "трехчасовиком"
вступал томно-сладкий глас "альвы", затем "дитяти" (обычно звавший на
детское богослужение, на уроки закона божия и на чтение розария), затем
"одиннадцатый", в который тоже звонили каждодневно, обычно сам пономарь,
потому что мальчики в это время были в школе, потом "двенадцатый", тоже
каждодневно возвещавший полдень, затем колокол, по которому ударял молот
часового механизма, и, наконец, "большой". Полновесными, тяжелыми, далеко
разносившимися ударами "большого" завершался утренний перезвон в дни больших
праздников. Вскоре после того начинали звонить к службе ангелов. Точно так
звонили и ко всенощной в предпраздничные дни, и тогда, как правило, дети
пономаря не отсиживались в стороне, хотя, конечно, они же были и
причетниками, а с возрастом, естественно, становились старшими причетниками.
В число звонарей они не входили, однако, нужно думать, били в колокола
почаще тех, кого особо отбирали для такого занятия.
Кроме названных семи колоколов над самой верхней лестницей в звонницу
висел еще "серебряный колокольчик", от которого к самому входу в ризницу, во
всю высоту башни, свисала тонкая бечева. Когда совершалось св. таинство
Пресуществления, пономарь при посредстве этого колокольчика подавал знак к
началу и завершению перезвона.
Но вот куда звонарей не приходилось особо приглашать, так это к
"перестуку". Начиная с чистого четверга на Страстной неделе и до вечера
Великой субботы колокола оставались немы, а тогда на службу и на молитву
прихожан созывали "трещотки". Вращением вала в движение приводился целый ряд
деревянных молотков и молоточков, которые, ударяя по твердому дереву,
производили треск, приличный для скорбных дней Страстной недели. "Трещали"
сразу со всех четырех углов, начиная с ближайшего к ратуше, так что
"трещотки" одна за другой приводились в движение сменявшими друг друга
мальчиками.
В эту пору ощущались уже предвестия грядущей весны, и с высоты башни,
откуда открывался дальний вид, невыразимые, неясные ожидания плыли навстречу
лету.
Таинственный лад, соединявший и сопрягавший в целое последовательность
церковных праздников, вигилий, времен года, утренних, дневных и вечерних
часов каждого дня, так что единый звон проникал и пронизывал юные сердца,
сны и мечты, молитвы и игры - он, этот лад, видимо, и скрывает в себе одну
из самых чарующих, самых целительных и неисповедимых тайн башни со звоном,
он скрывает в себе тайну затем, чтобы в непрестанной смене и с извечной
неповторимостью раздаривать ее вплоть до самого последнего погребального
звона, призывающего в укромные недра Бытия.
1956
Перевод А. Михайлова
Last-modified: Wed, 28 Jul 1999 17:48:10 GMT