Роберт Говард, Эндрю Оффут. Меч Скелоса --------------------------------------------------------------- OCR: Schreibikus (schreibikus@land.ru) --------------------------------------------------------------- ...Он глухо зарычал, словно тигр, в котором сила зверя сочетается с разумам демона. Бальзак Пролог: МЕЧ Двое, обнаженные, с отметинами на телах, оставленными голодом и искусством палача, стояли на дне каменного колодца и смотрели вверх. На площадке перед дверью у верхней ступени лестницы, ведущей в подземную темницу, четверо глядели на них в ответ. Трое из них носили бороды; двое были в кольчугах и шлемах. На двоих были длинные широкие одежды, а на одном - странный головной убор. У троих на бедрах висели спрятанные в ножны мечи, а четвертый -держал в гладкой, без морщин руке меч. Молодой человек в странной феригийской шляпе и длинной розовато-лиловой мантии оторвал взгляд от стоящих внизу пленников и обратился к тому, на ком были разноцветные одежды: - Ты получил от этих двух пленников все, что тебе требовалось, господин Хан? Теперь ты хочешь, чтобы их убили? Человек с жирными черными волосами, закрученными в локоны, с выступающим животом и в то же время с недурной наружностью, - этот человек в подпоясанной серебряным поясом, окаймленной золотом мантии, переливающейся разными красками, приподнял брови. - Да, - сказал он, - однако ты, конечно же, не собираешься сам спуститься туда и исполнить роль палача? Один из двух солдат ухмыльнулся под своим заостренным кверху бронзовым шлемом на чехле из кожи поверх губки. Он издал слабый звук, и человек в мантии и с мечом в руке бросил на него хмурый взгляд. Однако тут же на его квадратном лице появилась слабая улыбка, и он снова обратил взгляд к хану. - Нет, мой господин. Я прошу только, чтобы ты подождал некоторое время и посмотрел. Совсем недолго, мой господин. Неподалеку от них низкая железная жаровня на кривых ножках прижималась к земле, словно черный демон, чья голова была пламенем, отбрасывавшим жутковатые отблески на стены темницы. По обе стороны от человека в мантии стояло по ведру: в одном был песок, в другом - вода. Присев на корточки, этот человек с квадратным, чисто выбритым лицом положил меч наземь, острием от себя. Лезвие было прекрасной работы, длинный, смертоносный лист сияющей стали, а черенок исчезал в серебряной рукояти, изображающей шею и поднятую голову дракона. Поперечная перекладина, или гарда, образовывала его крылья, а топазовая головка эфеса венчала голову дракона, словно сверкающим желтым золотом. Что-то бормоча, сидящий на корточках человек посыпал меч грязью из ведра с землей. Он испачкал таким образом клинок, рукоять, гарду и головку и позаботился о том, чтобы оружие было покрыто грязью все целиком. Тот солдат, что был постарше, явно не одобряя его действий, смотрел в землю, и лицо его было угрюмым. Так обращаться с оружием, сделанным с подобным искусством и трудом, конечным продуктом гения какого-то мастера-ремесленника! Перевернув меч, маг - ибо он совершенно очевидно был магом - повторил свои действия. Все это время он продолжал непрерывно бормотать свои чародейские заклинания. Не обращая внимания на то, что темная, как вино, мантия, туго натянулась на его обращенных кверху ягодицах, маг встал на четвереньки, словно поклоняясь клинку. Но на самом деле он продолжал бормотать, одновременно выдувая мощную струю воздуха поверх оружия. И снова он постарался покрыть меч целиком, на этот раз невидимым образом, своим дыханием. Земля зашевелилась, потом слетела, когда маг поднял меч и трижды рассек им воздух этой молчаливой, душной комнаты. Сам воздух застонал, разрезаемый этим острым клинком. Обнаженные, покрытые шрамами пленники пристально глядели снизу вверх на эти обряды. Они обменялись взглядами, полными недоумения и опаски, и вновь обратили глаза вверх. Оба могли узнать волшебство, когда видели его, ибо их родной Иранистан, расположенный еще дальше к Востоку, вряд ли можно было назвать свободным от присутствия магов и гостей из пространства, расположенного между измерениями. Так же пристально смотрели хан и оба солдата, и они тоже чувствовали, как волосы шевелятся у них на затылках и слегка перехватывает дыхание. Они знали, что наблюдают за колдовством. Они могли только спрашивать себя, какую цель оно преследует и какого результата добьется здесь, в этой холодной и мрачной темнице. Маг окунул руку в ведро с водой. Снова и снова он окроплял меч и окунал руку, и опять окроплял меч - и все время бормотал. Все это, совершенно очевидно, шокировало того же старшего из охранников; этот человек повидал на своем веку сражения и относился с большим уважением к хорошему оружию. Любой мог купить топор, но меч был произведением искусства и большого мастерства. Ветеран долго собирал деньги, чтобы купить тот меч, который сейчас висел у него на боку. Он обращался с ним с большим уважением и заботой, чем со своей женой, которая, в конце концов, обошлась ему не так дорого. Плотно сжав губы, он наблюдал, как согнувшийся маг покрывает клинок худшим врагом хорошего лезвия, сделанного из стали: водой. Теперь солдат, возможно, несколько смягчился: подняв меч вверх, с которого капала вода, маг продол жал говорить певучим, гортанным голосом. Едва шевеля губами, он пронес лезвие сквозь пламя, танцующее над жаровней. Металл зашипел, словно охваченный сверхъестественным гневом. Перевернув его, маг повторил свои действия и, надо полагать, слова своего проклятия или колдовского призыва. Наконец, все еще бормоча невразумительные заклятия, маг поднялся на ноги. Без всякого предупреждения и почти не целясь, он метнул меч, как копье, в стоящих внизу обнаженных пленников. И теперь заклинатель заговорил громко, и все поняли слова: - Убей его. Меч все еще был в воздухе - полоска серебра, когда маг произнес эти слова ужасающим тусклым голосом, полным угрозы и злобы, которые были словно смертоносные споры, заполняющие чашечку Черного Лотоса из накрытых тенью рока джунглей Кхитая. Солдат и хан не отрывали глаз от меча - так же, как и двое иранистанских пленников внизу. Один из них, покрытый шрамами, с ввалившимися щеками и животом, попытался увернуться от клинка, летящего к нему острием вперед. Тогда послышались голоса, бормотание губ, не принадлежащих магу; свернул ли летящий клинок за долю секунды до того, как погрузился в грудь уклоняющегося человека... чуть-чуть влево от центра? Пораженный таким фантастическим образом, которым с охотой пользуются более беспечные рассказчики и сочинители историй, прямо в сердце, иранистанец резко содрогнулся; потом испустил предсмертный вздох и упал. Он не замер сразу же, но задергался в предсмертных судорогах. Меч погрузился глубоко. Он вздрагивал над поверженным телом. - Просто замечательный бросок, Зафра, - удивленно сказал хан после того, как смог вырваться из уз цепенящего шока. - Мне и в голову не приходило, что ты... Внизу второй пленник схватил дракона-рукоять меча, торчащего, как тонкий могильный знак из серебра и стали, над трупом его товарища. Он вытащил меч, выпустив ручеек крови, и посмотрел наверх, на наблюдавших за ним четверых пленивших его врагов. Все мысли и чувства читались в его ввалившихся, блестящих от голода глазах: хан! Сам хан, всего в нескольких локтях, а у иранистанца в руках меч-Неторопливыми, размеренными шагами обнаженный чужеземец подошел к основанию лестницы. Его взгляд был прикован к хану. Кровь капала с меча в его руке. За спиной мага мечи со скрежетом вылетели из отделанных сверху деревом ножен, - два наемника приготовились защищать своего правителя. Разделаться с иранистанцем, ослабевшим от пыток и недостатка пищи, будет делом нескольких секунд. Без сомнения, охранники недолго прожили бы, если бы их хан был убит, ибо он был сатрапом Турана, а Империя Турана была могущественной и ревнивой, как жеребец, для которого только что миновала пора юности. Молодой маг поднял руку, останавливая охранников, и спокойно сказал: - Убей его. Иранистанец поставил ногу на вторую ступеньку, когда меч ожил в его руке. Дракон изогнулся, потом изогнулся еще раз; он вырвался из руки узника, пальцы которого разжались от удивления. Меч быстро повернулся и стремительно бросился на иранистанца, словно клинком управляла могучая невидимая рука. Пленник машинальным, защищающимся жестом выбросил вверх руку - и клинок почти прошел через запястье. Кисть руки повисла на лоскутке кожи, кусочке мышцы и осколке расщепленной кости. Меч немедленно изменил направление удара и погрузился в грудь человека - чуть слева от середины. Иранистанец, отброшенный назад силой вонзающегося клинка, зашатался и упал навзничь. Так он и остался лежать - одна босая пятка на нижней сту пеньке лестницы. Его ноги судорожно дергались. Меч торчал из его тела и вздрагивал, словно увенчивающий рукоять серебряный дракон был живым и яростным. Маг повернулся и взглянул на своего хана коричнево-гранатовыми глазами, холодными, как само целомудрие. Его квадратное, безбородое лицо под высоким головным убором не выражало ровным счетом ничего: ни торжество, ни ожидание не освещали его черт. Теперь он совершенно не обращал внимания на двоих охранников, чьи сердца были словно заполнены страшной стужей, холодной, как сталь, - заколдованная сталь. - Впечатляюще, волшебник! Маг поклонился в ответ на слова своего хана. И когда его лицо таким образом на мгновение исчезло из поля зрения остальных, он улыбнулся, ибо был молодым магом, только что вышедшим из подмастерьев, и не часто получал похвалы, и его будущность и богатство были еще под сомнением. Теперь он знал, что и то, и другое ему обеспечено более прочно, чем самому хану. Он был теперь не подмастерьем, а волшебником, которому Актер-хан знал цену. - Заколдуй так тысячу мечей, - продолжал правитель, когда маг выпрямился, - и у меня будет армия, не требующая никакого содержания и почти не занимающая места, - и непобедимая! - Ах, мой господин, - осмелился возразить юный маг, - я показал тебе нечто ужасное и впечатляющее, и ты немедленно думаешь только о том, чтобы получить больше! Один из солдат судорожно сглотнул воздух. Однако, когда его правитель заговорил, он понял, что отныне с этим вызывающим содрогание демоном в человеческом облике придется обращаться с осторожностью и уважением, - вместе с его феригийской шляпой, змеиными глазами и всем остальным. - Не посчитай меня неблагодарным, волшебник... хотя я не потерплю наставлений от тебя. Глаза хана сместились в орбитах во направлению к двум стражникам. Это было молчаливое напоминание, что пленники стали теперь трупами. - Я сожалею, но только два клинка могут быть заколдованы одновременно таким образом, мой господин, - сказал маг. Возможно, хан отметил, что он не извинился; но никаких комментариев не последовало. - Почему? Взгляд мага переместился на солдат; затем снова пристально уставился на хана. - Сейчас здесь не от чего нас охранять, - сказал хан. - Подождите за дверью. После минутного замешательства, когда солдаты раскрыли было рты, но закрыли, оставив слова не произнесенными, они удалились. Их повелитель не взглянул им вслед; он продолжал смотреть в лицо мага, который доказал, что если ему чего-то и не хватает, то только лет. - Почему? - повторил хан. - Это закон Скелоса, откуда происходят те чары, которые я наложил на клинок, господин Хан. Необходимо употребить верные древние слова именно нужным образом и в нужном тоне и использовать четыре стихии именно в нужном порядке и пока произносятся некие особые слова заклятия; стихии, охватывающие все предметы: землю и воздух, воду и огонь. - Очень жаль. Однако... великое деяние, и я поражен и очень доволен, волшебник. Ты будешь носить это. Кольцо с огромным солнечным камнем перешло с пальца на ладонь, с ладони - к ожидающей руке и оттуда - на палец мага. Его поклон был не очень низким, и он ничего не сказал. - Я возьму этот меч. - Я так и думал, что мой хан пожелает этого. И мне пришла в голову другая мысль, и потому я хотел, чтобы стражники здесь не присутствовали. Может быть, мне лучше наложить чары на клинок, уже принадлежащий моему мудрому господину? Хан положил руку на украшенную драгоценностями рукоять кривого меча, поднимающуюся над его левым бедром. - Да! Клянусь потрохами Эрлика - да! - Меч должен быть омочен в крови сразу же после того, как будет наложено заклинание, мой господин. - Да, я думаю, мы сможем найти кого-нибудь, кто отдаст свою никчемную жизнь, чтобы его хана защищал подобный клинок, волшебник! Действуй! И сатрап Замбулы вытащил меч с драгоценной рукоятью и подал его своему магу Зафре. 1. КОНАН ИЗ КИММЕРИИ Высокий юноша сжал коричневый локоть девушки и сильно шлепнул ее по заду. Она танцующим шагом выскользнула из-под удара, встряхивая длинными волосами цвета гривы чалой лошади, и одарила юношу взглядом, сочетающим в себе упрек и ласку. Сегодня ночью он ее бросил. Позвякивая сделанным из монет поясом, девушка пошла своей дорогой, а парень пошел своей. Она поторопилась дойти до хорошо освещенного квартала, потому что здесь был самый худший район Города Грешников. Глотки быстро перерезали в этих темных узких улочках местности, известной под названием Пустыни, и еще быстрее - в темноте переулков, скользких от отбросов и блевотины. Высокий юноша сделал не более четырех размеренных шагов, прежде чем повернуть и войти как раз в такой узкий переулок. Даже на дне колодца видимость не могла быть намного хуже. Больше всего света было на углу улицы за спиной - его давала пара ламп, выполненных в форме львов, у входа в шумную таверну. Этот свет некоторое время следовал за юношей, но вскоре померк. Запах бросился в ноздри и попытался поразить обоняние миазмами разлагающегося мусора, застарелого вина, прокисшего в бурдюках, сырой земли, вывернутой рядом с домами; а темнота попыталась в то же самое время погасить пылающие голубые глаза юноши. Отсутствие морщин на лице этого человека позволяло заключить, что он молод. Но нечто сродни твердости оружейной стали в его глазах опровергало такое заключение. Более внимательный наблюдатель заметил бы, что этот черноволосый гигант, которому явно не исполнилось еще и двадцати лет, многое повидал, многое пережил и вынес... и восторжествовал над всем. Никто не мог быть настолько глуп, чтобы поверить, что этот кинжал и меч в потертых, старых ножнах из шагреневой кожи не были смочены кровью. Все это, и его размеры впридачу, придавали юноше уверенность; он повернул в переулок, почти не замедляя шага. Его самоуверенность была непринужденной самоуверенностью молодости, самонадеянностью волка среди собак. Он избавил мир от двух кошмарных оживших мертвецов, этот силач, рожденный на поле боя; он воровал, пока спящая жертва лежала всего на расстоянии пары футов от него; он убил двоих волшебников, добивавшихся его смерти, и еще высокорожденного владыку Кофа; и он разбивал чары и отправлял в мир иной так много людей, владеющих оружием, что потерял им счет, - и все это несмотря на свои невеликие годы. Это были всего лишь собаки, лающие на волка, и волк был более крупным, и более быстрым, и более жестоким и злобным, чем они, он излучал уверенность, придаваемую умением, как свеча создает сияющий нимб вокруг своего пламени. Волк свернул в переулок, и собаки ждали. Один шаг сделал поджарый, гибкий, как кошка, человек, вышедший из черной тени у стены, острие его меча смяло тунику на мускулистом животе юноши. - Стой спокойно и убери руку с рукояти меча, Конан, иначе я налягу на меч, и у тебя появится второй пупок. Холодные голубые глаза свирепо взглянули на человека, стоящего по другую сторону обнаженного клинка. Тот был среднего роста - это означало, что добыча была выше его на целый фут. На нем был длинный темный плащ с поднятым капюшоном; во мраке переулка даже зоркие глаза молодого киммерийца не смогли разглядеть заговорившего с ним. Конан стоял неподвижно, и его мозг посылал всему его большому телу сигнал расслабиться. Очень медленно и осторожно он перенес одну ногу назад. А потом вторую; и когда давление на переднюю часть его туники прекратилось, он выпятил вперед покрытые мускулами ребра, чтобы удержать острие меча и заставить противника поверить, будто он находится на пару дюймов ближе, чем на самом деле. - Клянусь Белом, богом всех воров, - сказал Конан, - что это за идиотские выходки? А как насчет Кодекса Бела, приятель: воры не грабят воров?! - Просто... стой спокойно, Конан, если тебе дорого твое брюхо. - Я никогда не двигаюсь, если меч пытается пропороть мою тунику, - сказал Конан, и в тот момент, когда он договорил эту ложь, за его спиной послышался шорох ткани. Пора было прекращать дальнейшую игру. Конан был не из тех, кто позволяет проткнуть или оглушить себя из-за спины только потому, что существует угроза спереди. По крайней мере, он мог видеть клинок человека в плаще; клинок же за спиной мог оборвать его жизнь, и он бы так его и не увидел. "Если мне повезет сегодня ночью, - думал Конан, - противник вперед сделает выпад машинально и проткнет того коварного подлеца, что стоит за моей спиной!" Темнота, как говорили восточные мудрецы, мешает не только честным людям, но и бандитам. Конан не стал задумываться над тем, что здесь все были бандитами. Он уже опускался на корточки и не перестал двигаться, чтобы подождать возможного удара поверх головы; за долю секунды до того, как его ягодицы соприкоснулись с узловатыми икрами, он нырнул в сторону. В тот же миг его рука метнулась поперек тела к рукояти меча. Он услышал в воздухе завывание и по этому звуку понял, что стоящий сзади человек замахнулся отнюдь не мечом: сопротивление воздуха было слишком сильным. Вырывая свой собственный меч из ножен, Конан увидел, что в руках у нападавшего дубинка. Это была палка пяти футов длиной и толщиной с женское запястье. Конан заметил также, что человек в капюшоне не нанес удара мечом. "Странно, - думал Конан, не прекращая двигаться. - Если один держал меня на острие меча, то почему второй пытался оглушить меня сзади - и. почему тот, что с мечом, не проткнул меня или, по крайней мере, не ранил, когда я шевельнулся?" Поднимаясь в боевую стойку с чуть согнутыми коленями, он выбросил вперед свой собственный клинок. Человек в капюшоне предпочел отскочить назад, а не отражать подобный удар своим мечом. Двигаясь, все время двигаясь, Конан продолжил выпад - и острие меча поднялось под безошибочным углом и вспороло глотку человека с дубинкой. Тот отшатнулся назад, и только теперь Конан заметил моток веревки в его левой руке. Раненый наткнулся спиной на стену и стоял, пока жизнь вытекала из его горла вместе с алым потоком крови. Конан, сохраняя боевую стойку и обнажая зубы в кровожадной ухмылке, повернулся лицом к другому противнику... который упал на колени. Меч звякнул среди отбросов, покрывающих землю. - Не убивай меня, Конан. Пожалуйста. Я не пытался убить тебя. Я не стал бы этого делать. Веришь мне? Я не вооружен. Видишь? Ты ведь не станешь убивать безоружного человека? - Я мог бы, - сказал Конан, скрывая удивление. - Встань. Человек в длинном темном плаще повиновался. - Повернись. Сними этот капюшон и иди передо мной, туда, где есть хоть какой-нибудь свет. Человек в плаще стоял и никак не мог решиться повернуться спиной. Волк рявкнул: - Шевелись! - Я... я... пожалуйста... - Шевелись, черт бы тебя побрал. Я не наношу ударов в спину. Если бы я собирался убить тебя, я сделал бы это лицом к лицу. Мне было бы приятно посмотреть на выражение твоих глаз и на то, как кровь, булькая, вытекает из твоего рта, словно выблеванное вино. Человек в плаще, казалось, зашатался от намеренно устрашающих слов киммерийца. Он откинул назад капюшон, и Конан мог видеть блеск его глаз, застывших от ужаса. Он увидел также, что по лицу бандита проходит шрам, разделяющий пополам его бороду. Пленник издал звук, похожий на всхлипывание, и повернулся, весь дрожа. Конан на мгновение присел на корточки, чтобы вытереть клинок о тело другого бандита, который теперь упал и лежал неподвижно, не дыша. И еще Конан подобрал упавший меч нападавшего. Он встал и сделал шаг. Человек в плаще услышал и заспешил торопливым шагом, но не бегом, впереди киммерийца к выходу из переулка. В Пустыне Шадизара, куда не заходил никто из стражников, люди улетучились с улицы в тот же самый миг, когда появился перепуганный человек, за которым следовал другой, огромного роста, несущий в руках не один, а два обнаженных меча. Человек в плаще шагнул в круг света от масляного факела, пылающего в скобе над дверью, выкрашенной в красный цвет. - Стань прямо здесь, - сказал Конан. - Дверь публичного дома - как раз подходящее для тебя место. Как твое имя? - Явуз, - сказал бандит, наблюдая за тем, как гигант осматривает меч, острие которого так недавно потревожило складки его открытой спереди туники, но не его душевное равновесие. - Мы вовсе не собирались тебя убивать, - добавил Явуз умоляющим тоном. - Нет, - сказал Конан. - И вы знали меня. Вы ждали именно меня, а не просто любого прохожего. Вас послали за мной. Тот человек, что нанял вас, одолжил тебе этот меч, не правда ли? Я нужен был ему живым, да? Меня должны были ударить сзади, пока ты сделал так, чтобы я стоял тихо и смирно, словно вол, тупо встречающий молот мясника. Та веревка, которую держал твой приятель, предназначалась для того, чтобы меня связать. Конан поднял взгляд. Глаза Явуза расширились еще больше. - Клянусь Белом... откуда ты все это знаешь? Я был обманут? - Ты обманулся только мыслью, что такая жалкая тварь, как ты, продажная душа, может меня схватить. Некий человек из Иранистана нанял тебя, чтобы ты доставил меня к нему, живого, но связанного, словно необъезженного жеребца... так, чтобы он мог мне задать несколько вопросов. В глазах Явуза Конан прочел подтверждение своим словам. - Во имя Митры - этот иранистанский пес послал нас за колдуном, да? - Конечно, - улыбаясь, сказал Конан и взвесил на руке меч Явуза. - Этот клинок происходит с гор Ильбарса. Я видел один такой раньше в руке человека из Иранистана. А теперь - куда вы должны были доставить меня? Говори, или... - Ты ведь не собираешься убить меня? - Я не вижу для этого причин. А ты? - Нет! Ни одной! - Сними свой левый башмак. - Мой... левый башмак? - Да. Поторопись! У нас не вся ночь впереди. Я нетерпелив, а твой наниматель потеряет терпение прежде, чем мы с ним встретимся. - А! Ты хочешь, чтобы я отвел тебя к нему, да? Видя, что его жизнь продлится на время, необходимое для того, чтобы отвести предполагаемую добычу к чужестранцу, который его нанял, - и что может представиться возможность нырнуть в какой-нибудь переулок и дать деру, - Явуз присел на корточки. Он торопливо развязал шнурки на одном из своих коротких мягких башмаков. Это меня не задержит, думал он; я покажу этому могучему, свирепому гиганту, как надо бегать, с босой ногой или обутому! - Стань в дверях, - приказал Конан, пряча меч в ножны и перенося ильбарский клинок в правый кулак. Кулак этот выглядел достаточно большим, чтобы свалить быка. Явуз повиновался. Конан присел и, не отрывая от него угрожающего взгляда, принялся ощупывать плотно утоптанную землю, пока его пальцы не наткнулись на кость. - А! Кость, которую Конан нащупал на мостовой этого грубого и не признающего законов квартала Шадизара, была костью от ножки цыпленка, и он поднял ее. Ухмыляясь по-волчьи и абсолютно без всякого юмора уставившемуся на него Явузу, он бросил кость в башмак, потом поднялся и ногой подтолкнул короткий башмак его владельцу. - Надень его. Завяжи шнурки. Явуз закусил губу, отчего его разделенная шрамом борода дернулась. Было видно, что он дрожит. - Это... колдовство? - Да. Попытайся только убежать, когда мы с тобой пойдем на встречу с твоим клиентом, и эта кость убьет тебя. Явуз, трясясь, натянул башмак и завязал шнурки из сыромятной кожи. Потом он выпрямился, перенес тяжесть тела на эту ногу и вздрогнул от боли. И понял - ему не убежать. - Ты видишь? Как я и сказал. Попытайся только скрыться, и кость замедлит твой бег, заставив тебя хромать, - а я убью тебя. Колдовство. А теперь отдай мне свой плащ, чтобы, когда я буду идти рядом с тобой, держа этот клинок в руке, никто не увидел его под плащом. Ты пойдешь рядом со мной, Явуз, а не впереди, как пленник. И не отставай. - Но... моя туника порвана на спине. Конан продемонстрировал ему в ухмылке свои зубы и зловеще глянул холодными голубыми глазами из-под черных бровей. - Прекрасно. Ночь не холодная, а ты, похоже, весь вспотел в таком плаще. Давай, снимай его! Несколько минут спустя Конан надел длинный темно-коричневый плащ - предварительно сильно встряхнув его в надежде избавиться от всяких маленьких шестиногих обитателей, - и одеяние сразу стало казаться коротким. Край его заколыхался где-то выше его икр, когда он зашагал рядом с более низкорослым Явузом, который, однако, был совершенно обычного среднего роста. Ни один случайный наблюдатель не заметил бы, что плащ ни разу не отлетел в сторону от правого бока высокого юноши; он придерживал его там двумя пальцами, чтобы прикрыть длинный меч, который нес в руке. - Мы направляемся к базару, - заметил Конан. - Да, - прихрамывая, сказал Явуз. - Иранистанская собака устроилась в хорошей таверне, за границами Пустыни. - Не называй его собакой, собака; ты на него работал! Покажи-ка свой кошелек. Рука Явуза машинальным защитным жестом схватилась за квадратный кошель, который он носил на поясе, на двойной бечеве; Явуз опасался воров. На его руке сомкнулась ладонь Конана. Его глаза расширились, когда пальцы сжались сильнее. Очень быстро он почувствовал боль. Наемник чужестранца с далекого Востока знал, что в этой большой руке осталось еще много силы. Явуз одной рукой отвязал кошелек и передал его идущему по другую сторону Конану. Мощная, как тиски, хватка отпустила его руку. Явуз опустил глаза и увидел на коже четыре отчетли вых белых отметины; у неге на глазах они покраснели, когда кровь хлынула обратно в кисть руки. Кулак, достаточно большой, чтобы свалить быка, подумал Явуз. Как же, этот парень-переросток мог бы того быка задушить! - О Митра, - пробормотал Явуз. - Нет, Кром, - сказал Конан. - Что? - Я употребляю для ругательств имя Крома. Богов в Шадизаре было множество, и некоторые из них были непонятными, а другие - непристойными, а их обряды и того хуже. - Ну, тогда Кром, - сказал Явуз и подумал про себя: "Кто такой Кром?" - Хлам, - добавил Конан, роясь в кошельке своего пленника. - Хлам... неплохое колечко. Украдено так недавно, что у тебя не было времени продать его скупщикам, да? И несколько медных монет... а это что такое? Два золотых! Хо-хо, держу пари, они все еще теплы от руки иранистанца! Скоро я их верну. Ты ведь их не заработал. Держи; весь остальной этот хлам мне не нужен. - Хлам! - Да. Изумруд в этом латунном кольце настолько мал, что на вырученные с него деньги ты не сможешь прокормиться и двух дней. - Латунном! - Вытащи его снова и поиграй им, пока мы идем. Вот увидишь, когда мы дойдем до места назначения, твои пальцы позеленеют. Далеко еще? Явуз снова привязал кошелек к поясу двойной бечевкой и не стал открывать его, чтобы "поиграть" кольцом. - Нет... не очень далеко, - сказал он. - Ты, отдающий назад медные монеты и кольцо, о котором ты знаешь, что оно украдено... хорошо идти с человеком такого размера. Никто тебя не останавливает. Все отходят в сторону. Конан ухмыльнулся. - Тебе случайно не нужен наемный убийца, а? С ловкими руками, спокойный, умеющий держать язык за зубами? - Вряд ли. Кроме того, ты калека. - Я хожу так, потому что ты положил кость в мой башмак! Я в прекрасном состоянии, как золотая монета Турана! - Что ж, сейчас ты в Заморе. Иди, Явуз. Я хочу поговорить с иранистанцем, а не с отмеченным шрамом хромым из выгребных ям Шадизара! - Ты не собираешься убить меня, ведь правда, Конан? - Возможно, и нет. Но я начинаю терять терпение. Несмотря на хромоту, Явуз прибавил ходу. Они свернули на одну из улиц в квартале от базара, который отмечал начало более приличной части Шадизара. Двое одетых в форму солдат из городской стражи, неторопливо идущих им навстречу, взглянули на эту парочку, не прерывая своего негромкого разговора. Сказать, что Конан не любил подобных людей, было бы преуменьшением. Однако в эту ночь он совершенно определенно не собирался искать неприятностей с людьми, следящими за соблюдением законов Шадизара. Он сделал большую уступку, заскрипев при этом зубами, - ступил на середину улицы, чтобы позволить стражникам пройти ближе к домам. Они сделали это и пошли дальше. На скрипучих старых цепях покачивалась вывеска; на ней была изображена голова рычащего льва. Голова и грива были выкрашены в алый цвет. - Здесь, - сказал Явуз. - Загляни внутрь. Посмотри: видно ли того, кто нам нужен. Явуз на секунду взглянул за дверь и торопливо шагнул назад. При этом он наступил на кость в своем башмаке и сморщился от боли. - Да. Он здесь. Сзади слева, рядом с бочонком, одет в зеленую каффию. Пальцы Конана вновь стиснули руку Явуза, пока киммериец заглядывал в таверну. - Угу, - он обернулся. - Твой плащ будет висеть завтра утром на крючке сразу за дверью, Явуз. Тебе нужно будет только назвать свое имя хозяину. - Но... - Сейчас не холодно, а мне он понадобится, когда я пойду к столу этого шакала, - чтобы скрыть его клинок у меня в руке. - Митра! - сказал Явуз и поправился: - Кром! Ты не собираешься просто войти и прирезать его? - Сделаю я это или нет, тебя не касается, маленький Явуз, очень маленький Явуз. Ты свободен и жив. Я приказываю тебе исчезнуть отсюда и зарыться поглубже. Явуз, получивший свободу и подобный приказ, не стал тратить время на удивленные взгляды или выражение благодарности за сохраненную жизнь. Он, хромая, поспешно скрылся. Конан вошел в таверну под знаком Красного Льва. 2. ХАССЕК ИЗ ИРАНИСТАНА Человек, сидящий в одиночестве в дальнем углу "Красного Льва", был довольно красив. Его усы и короткая, остроконечная бородка были черными, и почти такими же были его глаза. Он носил головной платок на восточный манер; зеленая ткань закрывала его макушку и спускалась с трех сторон на плечи. Шнур, сплетенный из перевитых по спирали полосок желтой и черной ткани, удерживал этот головной убор на месте. Рубашка с длинными рукавами была желтой, а широкие, свободные шаровары - красными; таким же был и пояс на талии. Широко расставленные глаза смотрели на Конана с узкого лица, на котором выделялись большой длинный нос и выступающая вперед челюсть. Киммериец подошел прямо к его столу. Руки киммерийца вынырнули из-под темно-коричневого плаща Явуза и выложили перед сидящим две золотые монеты и трехфутовый "ножик", сделанный высоко в горах Ильберса. - Эти золотые монеты я забрал у человека с бородой, разделенной шрамом. Их недостаточно, чтобы заплатить такому человеку, который мог бы меня схватить. Левая рука его собеседника продолжала охватывать глиняную кружку цвета хны; пальцы правой лежали на виду на ближайшем к нему углу стола. Он глядел снизу вверх на очень молодого человека, возвышающегося над ним. Молодой или нет, но этот парень был опасен; это мог видеть каждый - каждый, кто знал, на что смотреть. Он был необычайно высок и массивно сложен. Копна черных волос была ровно подстрижена на лбу над голубыми глазами. На нем была короткая туника из хорошей зеленой ткани, надетая на голое тело, и ее необычно глубокий треугольный вырез выставлял напоказ рельефные пласты мускулов на могучей груди. Меч и кинжал свисали со старого, изношенного кожаного пояса, низко опущенного на узкие бедра. На груди юноши на кожаном шнурке был подвешен племенной амулет - жалкое подобие "ювелирного изделия": довольно длинная капля красно-коричневой глины, усыпанная кусочками желтоватого стекла, которые совершенно определенно не были самоцветами. Возможно, это было что-то имеющее отношение к его религии, какой бы она ни была, или талисман против болезни или дурного глаза. Помимо амулета, единственным украшением было красивое золотое колечко на мизинце левой руки. В него был вделан небольшой изумруд, и оно не было похоже на мужской перстень. От этого юноши исходило ощущение, почти аура, едва сдерживаемой свирепости, постоянной готовности к насилию. Он заговорил снова: - Некогда я знал другого человека из Иранистана. Мы встретились с ним в доме некоего человека, наделенного некоей силой. По чистой случайности мы оказались там в одно и то же время, как-то вечером. Вместе мы сражались со стражниками, которые не были... обычными людьми. Потом из панели в одной двери выползли две змеи: гадюки. Обе укусили человека из Иранистана. Он умер у меня на глазах, и я ничего не мог сделать, чтобы помочь ему. Стоя рядом со столом, Конан снял плащ Явуза, наблюдая при этом за тем, как иранистанец прикидывает в уме, знает ли Конан о том, кто он такой, и выбирает, притворяться ему или нет. Когда иранистанец решился заговорить, его слова были сравнительно искренними, принимая во внимание, что каждый знал, кем был другой и почему оба находились здесь. И в то же самое время он сохранял некоторую осторожность: - Его звали Юсуфар? - Тебя интересуют разговоры? Даже несмотря на то, что я не связан? - Может быть. - Тогда подожди, пока я отдам содержателю таверны этот плащ. Он принадлежит Явузу, которого я не убил. Сидящий иранистанец слегка нахмурился. - А другой... - Он хотел ударить меня сзади. Я увернулся и ударил сам. Он не смог увернуться. Если бы я знал, что он хотел только захватить меня живым, я, может быть, не стал бы распарывать ему горло своим мечом. Его собеседник кивнул: - Глубоко? - Он мертв, - сказал Конан и прошел среди столов к хозяину таверны. - Этот плащ мне одолжили сегодня вечером, - сказал он этому большеглазому человеку, - одолжил один хороший друг. Его зовут Явуз, и у него на лице шрам, который разделяет бороду вот в этом месте, - Конан коснулся своего чисто выбритого лица. - Я сказал ему, что оставлю плащ вот на том крючке у самой двери. - Он может исчезнуть, если ты сделаешь это сейчас- Я знаю Явуза. Лучше отдай плащ мне; я повешу его там, когда открою таверну утром. - Хорошо. Мне бы очень не хотелось, чтобы он пропал. Как-то один человек попытался надуть моего друга Явуза, и теперь его зовут трехпалым. Я пойду сяду с иранистанцем. Принеси ему еще одну порцию, а мне - кружку твоего лучшего вина. Там на столе - золото. Хозяин взглянул. - Хм. А вот еще меч. Его придется убрать с глаз. И ты бы лучше мне отдал свой меч тоже, до тех пор, пока не соберешься уходить. - Я уберу свой меч, чтобы его никто не видел. Я телохранитель этого богатого иранистанца, и не могу расставаться со своим оружием. Не давая хозяину времени для ответа, Конан повернулся и снова подошел к столу. Не садясь, он сказал: - Прислони свой нож-переросток к стене вон там, слева от тебя. Улыбка почти совеем исчезла с лица иранистанца, когда он выполнил это; юноша заметил, что иранистанец левша и не сможет быстро выхватить меч, прислоненный к стене с этой стороны. Конан сел лицом к нему. - Звали ли его Юсуфаром, того, другого человека из Иранистана, которого ты случайно встретил в доме некоего человека, обладающего некоей силой? - Мы оба знаем, что нет, - сказал Конан. - Его звали Аджиндар. Он сказал мне, что поблизости находится еще один человек из его страны, шпионящий за ним. У Аджиндара был такой же клинок, как тот, что я отобрал у двоих наемников - похитителей, не убийц. Один из них мертв, а другой, наверно, все еще бежит. Ты сохранил свое оружие и свое золото, и я здесь. Почему ты хотел, чтобы меня привели к тебе? Левая рука иранистанца отпустила кубок и нырнула под стол. - Оставь кинжал в покое, - посоветовал Конан. - Я проткну тебя своим раньше, чем ты успеешь как следует схватиться за рукоять. Покачивающая бедрами молодая женщина, одежда которой состояла из двух украшенных бусинками кусков алой ткани, сшитых зеленой ниткой, появилась рядом с Конаном и поставила на стол вино для обоих. Ни один из мужчин не взглянул на нее. Она отошла с поджатыми губами, отмечая, насколько эта пара казалась поглощенной друг другом. Она повидала всяких. - Ты - Конан, киммериец. - Да. Ты из Иранистана, очень, очень далеко отсюда. Ты проследил мой путь сюда от Аренджуна. Как твое имя? - Вас, киммерийцев, называют варварами. Как же получилось, что ты приходишь и спрашиваешь мое имя, а не ждешь за дверью, чтобы убить меня, когда я буду выходить? - Мы, киммерийцы, еще и любопытны, и умеем уступать своим капризам. И, кстати, если бы мы в Киммерии слышали об Иранистане, мы бы называли варварами вас, потому что вы не киммерийцы. Иранистанец усмехнулся и откинулся назад. - Меня зовут Хассек. Аджиндар действительно умер так, как ты сказал? Пристально глядя прямо в глаза Хассеку, Конан сказал: -Да. - Ты знаешь... Чтоб меня Кром побрал, если я тебе не верю! - Кром! Ты клянешься мрачным Владыкой Могильного Кургана? Хассек улыбнулся. - Я узнал о Киммерии все, что смог. - И обо мне. Разыскивая меня. Готовясь допросить меня. - Да, Конан. Я даже заключил бы с тобой сделку. Вы с Аджиндаром оба искали некий... трофей. Я считаю, что он у тебя. - Естественно, я не знаю, о чем ты говоришь, - Конан сделал глоток вина. - Кстати, платишь ты. Эта штуковина, которую ты ищешь, имеет какую-то ценность там, в Иранистане? - Ты знаешь, что это так, Конан. - Почему? Группа людей, сидящих в углу зала, наискосок от них, разразилась громким смехом. Хассек долго смотрел на Конана, потом наклонился вперед и со стуком опустил оба локтя на стол. - Я думаю, - произнес он, - что я скажу тебе. - Назови тот трофей, о котором ты упоминал, - мягко сказан Конан. - Драгоценный камень? - Несколько, - ответил Хассек. - Они образуют амулет гораздо, гораздо большей ценности, чем твое кольцо и этот кусок глины со стекляшками у тебя на шее, Конан. Если бы амулет, называемый Глазом Эрлика, оказался в руках моего хана, ты бы мог носить на шее украшение из золота, усыпанное рубинами... если только ты не предпочитаешь изумруды. - Глаз бога?! - Это только название амулета. - Возможно, один или два желтых камня? Зная, что Конан высказывает не просто случайную догадку, Хассек только кивнул. Конан вертел в руках кружку с вином. - Действительно, ценный амулет. И он даст мне другой, столь же ценный, твой хан. - Более ценный для тебя. Послушай, Конан-киммериец. Этот амулет очень важен для хана Замбулы. Ты, возможно, знаешь об этом. Замбула лежит между Шадизаром и Иранистаном. Ты бывал там? Конан потряс головой. - Я всего лишь юноша из горной страны, - непринужденно сказал он. - Который носит тунику, сделанную, как мне кажется, в Хауране. - Ты действительно многое узнал, Хассек. Нет, я не был в Замбуле, и еще около месяца назад я даже не слышал об Иранистане. Ты говоришь, что он лежит за Замбулой? Это очень далеко. - По-мое