Герман Гессе. Книжный человек
---------------------------------------------------------------
Оригинал этого текста расположен на странице
http://www.russia.lt/vb/lirika.html
---------------------------------------------------------------
Жил-был человек, который от пугавших его жизненных бурь
еще в ранней юности нашел убежище в книгах. Комнаты его дома
были завалены книгами, и кроме книг, он ни с кем не общался.
Ему, одержимому страстью к истинному и прекрасному, показалось
куда как правильней общаться с благороднейшими умами
человечества, чем отдавать себя на произвол случайностей и
случайных людей, с которыми жизнь так или иначе сталкивает
человека.
Все его книги были написаны старинными авторами, поэтами и
мудрецами греков и римлян, чьи языки он любил и чей мир казался
ему столь умным и гармоничным, что порою он с трудом понимал,
почему человечество давным-давно покинуло возвышенные пути,
променяв их на многочисленные заблуждения. Ведь древние
достигли вершин во всех областях знания и сочинительства;
последующие поколения мало что дали нового - за исключением,
пожалуй, Гете, - и если кое-какого прогресса человечество все
же добилось, то лишь в сферах, не волновавших этого книжного
человека, казавшихся ему вредными и излишними, - в производстве
машин и орудий войны, например, а также в превращении живого в
мертвое, природы - в цифры и деньги.
Читатель вел размеренную безмятежную жизнь. Он
прогуливался по своему крохотному саду со стихами Феокрита на
устах, собирал изречения древних, следовал им, в особенности -
Платону, по прекрасной стезе созерцания. Порою он ощущал, что
жизнь его ограничена и бедновата, но от древних ему было
известно, что счастье человека не в изобилии разнообразия и что
умный обретает блаженство верностью и самоограничением.
И вот эта безмятежная жизнь прервалась: в поездке за
книгами в библиотеку соседнего государства Читатель провел один
вечер в театре. Давали драму Шекспира; он хорошо ее знал еще со
школьной скамьи, но знал так, как вообще знают что-либо в
школе. Сидя в большом, погружающемся во мрак помещении, он
чувствовал некоторую подавленность и раздражение, ибо не любил
больших скоплений людей, но вскоре ощутил в себе отклик на
духовный призыв этой драмы, увлекся. Он сознавал, что
инсценировка и актерское исполнение посредственны; не будучи
вообще театралом, через все препоны различал он, однако,
какой-то свет, ощущал какую-то силу и могучие чары, каких по
сию пору не ведал. Когда занавес упал, он выбежал из театра
опьяненный. Продолжил поездку и привез из нее домой все
произведения этого английского поэта.
Мир Читателя впервые получил пробоину, и через нее в
античный покой хлынули воздух и свет. А может, все это уже
имелось внутри самого Читателя и теперь пробудилось и тревожно
било крылами? Как это было странно и ново! Сочинитель, давно к
тому же усопший, казалось не исповедывал никаких идеалов, а
если и исповедывал, то совершенно иные, чем античные греки;
Шекспиру человечество, видимо, представлялось не храмом
уединенного созерцателя, а будущим морем, по которому носит
захлебывающихся и барахтающихся людей, блаженных собственной
несвободой, опьяненных собственным роком! Эти люди двигались
как созвездия, каждый - по предначертанному пути, каждый,
влекомый ничем не облегченной собственной тяжестью, в неизменно
поступательном устремлении даже тогда, когда путь приводит к
низвержению в пропасть смерти.
Когда же Читатель, словно после феерической вакханалии,
вновь наконец, очнулся и, вспомнив прежнюю жизнь, вернулся к
привычным книгам, он почувствовал, что у греков и римлян теперь
уже вкус иной - пресноватый, поднадоевший, какой-то чужой.
Тогда попробовал он читать современные книги. Но они ему не
понравились; в них, как ему показалось, все сводилось к вещам
незначительным, мелким, и само повествование велось словно бы
не всерьез.
И Читателя больше не покидало чувство голода по новым,
великим очарованиям и потрясениям. Кто ищет, тот находит. И
следущее, что он нашел, была книга норвежского писателя по
имени Гамсун. Странная книга странного писателя. Казалось, что
Гамсун постоянно - а он был еще жив - в одиночку скитается по
свету, видя бурное существование без руля и ветрил, без Бога в
душе, полубаловень, полустрадалец, в вечных поисках чувства,
которое он порою словно бы обретает лишь на мгновение как
гармонию сердца с окружающим миром.
Однажды под вечер, начитавшись до ломоты и рези в глазах -
он был уже немолодым человеком, - Читатель погрузился в
раздумья. Над одним из высоченных книжных стеллажей красовался
давно туда водруженный золотыми буквами греческий девиз,
который гласил: "Познай самого себя". Теперь он приковал
внимание Читателя. Ибо Читатель себя не знал, давно уже ничего
не знал о себе. По едва заметным следам воспоминаний он
мысленно вернулся в прошлое и старательно начал отыскивать в
нем то время, когда его восхитила лира Горация и осчастливили
гимны Пиндара. Читая античных авторов он узнал в себе то, что
называется человечеством; вместе с писателями он был и героем,
и властителем, и мудрецом, он издавал и упразднял законы; он,
человек, вышедший из неразличимости первозданной природы
навстречу лучистому свету, был носителем высшего достоинства.
Теперь же все это сокрушилось, рассеялось, словно никогда не
существовало, и теперь он не только читал разбойничьи и
любовные истории и испытывал радость от них, нет - он
чувствовал себя и со-любовником, со-убийцей, и со-страдальцем и
со-грешником, и со-насмешником, он падал в бездну порока,
преступления и нищеты, диких животрепещущих инстинктов и
чувственных страстей; дрожа от страха и наслаждаясь, копался он
в мерзостном и запретном.
Его размышления оказались бесплодными. И вскоре он вновь,
как в горячечном бреду, погрузился в странные книги. По каплям
он впитывал в себя лихорадящую атмосферу аморальных историй
Оскара Уайльда, плутал по скорбно-неверующим путям
богоискательства Флобера, читал стихи и драмы новых и новейших
писателей, которые, казалось, объявляли войну не на жизнь, а на
смерть всему гармоничному, всему греческому и классическому,
проповедовали матежи и беспорядки, обожествляли уродство и
хохотали над ужасным. И Читатель вдруг понял, что в чем-то
правы и они, что есть, должно быть в человеке что-то, если он
смеется от кровавого хаоса жизни.
Потом напряжение схлынуло, и Читателя охватила усталость.
Он чувствовал, что болен, стар и обманут. Однажды ему
приснилось его состояние. Он трудился над сооружением высокой
книжной стены. Стена росла, и, кроме нее, не видел он ничего;
задачей его было соорудить огромное здание из всех книг на
свете. И вдруг часть стены зашаталась, книги начали
выскальзывать из кладки и падать в бездну. Сквозь зияющие бреши
ворвался страшный свет, и по ту сторону книжной стены увидел он
нечто ужасное: в чадящем воздухе - невообразимый хаос, кашу из
живых существ и предметов, людей и ландшафтов, увидел умирающих
и рождающихся детей и животных, змей и солдат, горящие города и
тонущие корабли; он слышал вопль и дикое ликование, лилась
кровь, струилось вино, нагло и ослепительно полыхали факелы...
В ужасе вскочил он с кровати, чувствуя в сердце давящую
тяжесть; все еще оцепенело стоя в лунном свете посередине своей
тихой комнаты и глядя на деревья за окном и книгу на ночном
столике, он внезапно прозрел.
Он обманут - обманут по всем статьям! Читая, переворачивая
страницу за страницей, он жил бумажною жизнью; а за нею, за
этой гнусной книжной стеной, бушевала настоящая жизнь. Горели
сердца, клокотали страсти, разливались кровь и вино,
торжествовали зло и любовь. И все это к нему не относилось, все
это происходило с другими, он же чувствовал лишь скользящие под
пальцами тени на бумажных страницах?
В постель он уже не вернулся. Наспех одевшись, помчался в
город. Там метался по сотням освещенных фонарями улиц,
заглядывал в тысячи слепых черных окон, подслушивал у сотен
запертых дверей. Брезжило утро. Подобно оставшемуся со
вчерашнего дня пьянчуге, близктй к обмороку, блуждал он в
бледном свете восхода. Город просыпался. Навстечу шла худая,
болезненного вида девушка без кровинки в лице. Он опустился
перед ней на колени, и она повела его с собой.
Он сидел в ее комнатушке на убогой кровати, над которой
висел распахнутый японский веер, пыльный и в паутине. Сидел и
смотрел, как играла она его талерами, потом вновь схватил ее за
руку и взмолился: "Прошу тебя, не бросай меня одного! Помоги
мне! Я стар, и кроме тебя, нет у меня никого. Останься со мной.
Наверно, впереди уже нечего ждать, кроме болезней и смерти, но
хоть их я хочу прожить сам, хочу сам хотя бы страдать и
скончаться, хочу всем своим существом, кровью и сердцем. Как ты
прекрасна! Тебе не больно, когда я сжимаю тебя? Нет? Как ты
добра! Представь, что всю свою жизнь я был похоронен, заживо
похоронен в бумаге! Ты знаешь, что это такое? Нет? Тем лучше.
О, мы еще поживем, еще поживем. Солнце уже взошло? Я впервые
вижу солнце".
Девушка улыбнулась, гладила его беспокойные руки и
слушала. Она не понимала его, и в утренней мерещи выглядела
осунувшейся и несчастной, она тоже всю ночь провела на улице.
Улыбаясь, она сказала: "Да, да, я тебе помогу. Успокойся, я
обязательно тебе помогу".
Last-modified: Wed, 12 Aug 1998 14:31:44 GMT