Редьярд Киплинг. Захолустная комедия
Рассказ
-----------------------------------------------------------------------
Киплинг P. Свет погас: Роман;
Отважные мореплаватели: Приключенч. повесть; Рассказы;
Мн.: Маст. лiт., 1987. - 398 с. - Перевод М.Клягиной-Кондратьевой
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 29 октября 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Книгу избранных произведений известного английского писателя Редьярда
Киплинга (1865-1936) составили его ранний и наиболее талантливый роман
"Свет погас", рассказывающий о трагической судьбе одаренного художника,
потерпевшего крушение в личной жизни, приключенческая морская повесть
"Отважные мореплаватели" и рассказы, повествующие о тяготах и буднях людей,
создающих империю вдали от Старой Англии, овеянные в то же время
загадочностью и экзотикой жизни колониального мира.
Потому что для всякой вещи
есть свое время и устав,
а человеку великое зло от
того.
Екклесиаст VIII 6
Рок и правительство Индии превратили пост Кашиму в тюрьму, и так как
страдающим в ней несчастным помощи ждать неоткуда, я пишу этот рассказ,
уповая на то, что, быть может, он побудит индийское правительство отпустить
ее обитателей-европейцев на все четыре стороны.
Кашима окружена кольцом скалистых Досехрийских гор. Весной она объята
пламенем цветущих роз; летом розы умирают и горячие ветры дуют с гор;
осенью белые туманы, ползущие с болот, окутывают всю местность, как бы
заливая ее водой, а зимой морозы пригибают к земле все юное и нежное. Вид
из Кашимы однообразный: совершенно ровное пространство, занятое пастбищами
и пашнями, поднимающееся к голубовато-серым кустарникам Досехрийских гор.
Здесь нет никаких развлечений, кроме охоты на бекасов и тигров, но
тигров уже давным-давно выгнали из горных пещер, где были их логовища, а
бекасы прилетают только раз в году. От Кашимы до ближайшей к ней станции
Наркары сто сорок три мили по колесной дороге. Но кашимцы никогда не ездят
в Наркаду, где живет не менее двенадцати человек англичан. Они остаются в
кольце Досехрийских гор.
Вся Кашима снимает с миссии Вансейтен обвинение в заранее обдуманном
намерении причинить зло; но вся Кашима знает, что она, она одна заставила
страдать всех других.
Это знают инженер Боулт, миссис Боулт и капитан Каррел. Они составляют
все английское население Кашимы, за исключением майора Вансейтена, с
которым никто не считается, и миссис Вансейтен, с которой считаются больше,
чем со всеми прочими.
Имейте в виду, хоть вы и не поймете этого, что в маленьком, скрытом от
мира обществе, где нет общественного мнения, все законы смягчаются. Будь
израильтяне простым цыганским табором в десяток шатров, их вождь ни за что
на свете не стал бы трудиться влезать на гору и потом тащить вниз
литографированное издание десяти заповедей, а мир избежал бы многих
неприятностей. Когда человек живет в полном одиночестве на какой-то
станции, он в известной мере рискует пойти по пути зла. Риск увеличивается
в геометрической прогрессии с добавлением каждой единицы к числу населения
вплоть до двенадцати - числа присяжных заседателей. Когда число это
превышено, возникает страх и вытекающая из него сдержанность, а
человеческие поступки несколько теряют свои нелепо-судорожный характер.
Мир и покой царили в Кашиме, пока не приехала туда миссис Вансейтен.
Она была очаровательная женщина - так говорили все и всюду, - и она
очаровывала всех и каждого. Несмотря на это, а быть может, поэтому, раз уж
судьба так лукаво превратна, она любила только одного человека, а именно
майора Вансейтена. Будь миссис Вансейтен некрасива или глупа, Кашима поняла
бы это. Но она была красивая женщина, с очень спокойными глазами, серыми,
словно озеро, перед тем как его коснется свет восходящего солнца. Ни один
мужчина, видевший эти глаза, не мог впоследствии объяснить, что она за
женщина и как на нее нужно смотреть. Глаза ослепляли его. Женщины говорили,
что она "недурна собой, но портит себя старанием казаться такой серьезной".
Однако серьезность ее была естественной. Она не привыкла улыбаться. Она
только шла сквозь жизнь, глядя на тех, кто проходил мимо, и женщинам это не
нравилось, а мужчины преклонялись перед нею и благоговели.
Она знает, какое зло причинила Кашиме, и очень огорчена этим, но майор
Вансейтен не может понять, почему миссис Боулт не заходит к вечернему чаю
хотя бы раза три в неделю.
- Когда на станции живут только две женщины, им следует видеться
почаще, - говорит майор Вансейтен.
Задолго до того, как миссис Вансейтен приехала из тех отдаленных мест,
где есть общество и развлечения, Каррел понял, что миссис Боулт -
единственная в мире женщина, созданная для него, и... вы не смеете их
осуждать. Подобно небу или аду, Кашима лежала за пределами мира, а
Досехрийские горы хорошо хранили их тайну. Боулта это не коснулось. Он
часто уезжал в лагерь, где жил недели по две кряду. Это был жесткий,
тяжелый человек, и ни миссис Боулт, ни Каррел не жалели его. Они обладали
всей Кашимой и друг другом, обладали вполне, и в те дни Кашима была райским
садом. Когда Боулт возвращался из своих поездок, он хлопал Каррела по
спине, называл его "старым другом" и все трое обедали вместе. В те времена
Кашима была счастлива, - божий суд казался ей почти таким же далеким, как
Наркара или железная дорога, бежавшая к морю. Но правительство - а оно
слуга рока - перевело майора Вансейтена в Кашиму, и с ним приехала его
жена.
В Кашиме этикет почти такой же, как на пустынном острове. Когда на нем
высаживается чужеземец, все островитяне выходят на берег приветствовать
его. Кашима собралась на каменной платформе, близ Наркарской дороги, и
устроила чай для Вансейтенов. Эта церемония считалась как бы официальным
визитом и превращала приезжих в коренных граждан станции, пользующихся
всеми ее правами и привилегиями. Обосновавшись, Вансейтены пригласили всю
Кашиму на скромное новоселье, и, согласно древним обычаям станции, это
ввело Кашиму в их дом.
Потом наступил период дождей, когда нельзя уже было ездить в лагерь,
когда река Касан смыла Наркарскую дорогу и рогатый скот бродил по круглым,
как чаши, кашимским пастбищам по колено в грязи. С Досехрийских гор
спустились облака и покрыли собой Кашиму.
К концу периода дождей Боулт переменился по отношению к жене и стал
обращаться с нею демонстративно ласково. Они были женаты двенадцать лет, и
такая перемена поразила миссис Боулт, ненавидевшую мужа, как ненавидит
женщина, которая не видела ничего, кроме добра, от своего супруга и,
несмотря на это добро, нанесла ему тяжкую обиду. А тут еще ей приходилось
бороться со своей личной тревогой - сторожить свою личную собственность,
Каррела. Целых два месяца дождь скрывал Досехрийские горы и, кроме того,
многое другое; а когда он прекратился, миссис Боулт увидела, что ее
любимый, ее Тед, - ибо в былые дни она звала его Тедом, когда Боулта не
было поблизости, - ее Тед порывает узы верности.
"Эта Вансейтен отняла его у меня", - решила миссис Боулт, и, когда
Боулт был в отъезде, она плакала, думая об этом, несмотря на преувеличенно
страстную ласковость Теда. Горе в Кашиме расцветает пышным цветом, так же
как и любовь, ибо, за исключением бега времени, здесь нет ничего такого,
что могло бы ослабить их. Миссис Боулт ни разу не намекнула Каррелу о своих
подозрениях, так как уверенности у нее не было, а не в ее характере было
предпринимать какие-либо шаги без полной уверенности. Вот почему она
поступила так, а не иначе.
Как-то раз, вечером, Боулт пришел домой и стал у входа в гостиную,
прислонившись к дверному косяку и покусывая кончики усов. Миссис Боулт
ставила цветы в вазу. Притязания на культурность встречаются даже в Кашиме.
- Женушка, - спокойно промолвил Боулт, - ты любишь меня?
- Ужасно! - ответила она со смехом. - Как можно об этом спрашивать?
- Но я говорю серьезно, - сказал Боулт. - Ты любишь меня?
Миссис Боулт бросила цветы и быстро обернулась.
- Ответить честно?
- Да-а, об этом я и просил.
Миссис Боулт пять минут кряду говорила тихим, ровным голосом, очень
отчетливо, так, чтобы не быть превратно понятой. Когда Самсон ниспроверг
столпы Газы, это было пустяковое дело по сравнению с тем, которое совершает
женщина, сознательно разрушая крышу своего дома у себя над головой.
Поблизости не было благоразумной подруги, способной посоветовать миссис
Боулт, этой необычайно осторожной жене, держать язык за зубами. Она
поразила Боулта в самое сердце, ибо ее сердце болело от сомнений в Карреле
и вконец измучилось от долгого напряжения во время периода дождей,
проведенного в одиноком ожидании. Когда она говорила, у нее не было
определенного плана или цели. Фразы складывались сами собой, а Боулт
слушал, прислонившись к дверному косяку и засунув руки в карманы. Когда же
миссис Боулт умолкла и тяжело задышала перед тем, как залиться слезами, он
расхохотался, пристально глядя перед собой на Досехрийские горы.
- Это все? - спросил он. - Спасибо, мне, видишь ли, только хотелось
знать.
- Что ты будешь делать? - проговорила женщина всхлипывая.
- Делать? Ничего. Что же мне делать? Убить Каррела, или отослать тебя
на родину, или просить отпуск, чтобы начать дело о разводе? До Наркары два
дня езды верхом. - Он опять расхохотался и продолжал: - Я скажу тебе, что
можешь сделать ты. Ты можешь пригласить Каррела обедать завтра... нет, в
четверг, чтобы тебе хватило времени уложиться, и потом убежать с ним. Даю
слово, что не стану за вами гнаться.
Он взял свой шлем и вышел из комнаты, а миссис Боулт сидела до тех
пор, пока лунный свет не лег полосами на пол, и все думала, думала, думала.
Под влиянием минуты она сделала все от нее зависящее, чтобы опрокинуть свой
дом; но он не падал. Кроме того, она не могла понять своего мужа, и ей было
страшно. И тут ей вдруг пришло в голову: какое безумие эта ее ненужная
правдивость, и показалось, что стыдно будет написать Каррелу: "Я сошла с
ума и обо всем рассказала. Мой муж говорит, что я вольна уехать с тобой.
Достань лошадей к четвергу, и после обеда мы убежим". В этом было что-то
слишком хладнокровное, и это ей не нравилось. Поэтому она тихо сидела у
себя дома и думала.
К обеду Боулт вернулся с прогулки бледный, измученный и усталый, и
жена была тронута его скорбью. Когда томительный вечер стал подходить к
концу, она начала бормотать какие-то жалкие слова, выражавшие нечто похожее
на раскаяние. Боулт стряхнул с себя глубокое раздумье и произнес:
- О, это!.. Я об этом и не думал. Кстати, что говорит Каррел о вашем
бегстве?
- Я его не видела, - ответила миссис Боулт. - Господи, неужели это
все?
Но Боулт не слушал, и речь ее оборвалась.
Следующий день не принес утешения миссис Боулт, ибо Каррел не
появлялся, и новая жизнь, которую она, обезумев на пять минут вчера
вечером, пыталась построить на развалинах старой, не приближалась.
Боулт позавтракал, посоветовав ей последить с веранды, как будут
кормить ее арабского пони, и ушел. Утро протянулось в томлении, и к полудню
напряжение сделалось невыносимым. Миссис Боулт не могла плакать. Она
выплакалась за ночь, и теперь ей не хотелось сидеть одной. Возможно, эта
Вансейтен захочет поговорить с нею, а ведь разговоры облегчают душу, так,
может, в ее обществе станет легче. Миссис Вансейтен была единственной на
станции женщиной, кроме самой миссис Боулт.
В Кашиме не установлено определенных часов для визитов. Каждый волен
заходить ко всем остальным в любое время. Миссис Боулт надела большую шляпу
и направилась к дому Вансейтенов, решив попросить одолжить ей журнал
"Королева". Обе усадьбы соприкасались, и, вместо того чтобы пойти по
дороге, миссис Боулт пролезла через отверстие в кактусовой изгороди и вошла
в дом с заднего крыльца. Проходя по столовой, она услышала из-за портьеры,
висевшей на дверях гостиной, голос своего мужа. Он говорил:
- Но клянусь честью! Клянусь душой и честью, не любит она меня, говорю
вам. Она сказала мне это вчера вечером. Я тогда же передал бы вам ее слова,
не будь тут Вансейтена. Если вы ради нее не хотите ответить мне, то можете
быть спокойны. Это Каррел...
- Что? - произнесла миссис Вансейтен с истерическим смешком, - Каррел?
Нет, этого не может быть! Вы оба, наверное, в чем-то жестоко ошибаетесь.
Быть может, вы... вы вышли из себя, или неправильно поняли ее, или
что-нибудь в этом роде. Не может быть, чтобы все обстояло так плохо, как вы
говорите.
Стремясь уклониться от домогательств Боулта, миссис Вансейтен изменила
свою оборонительную тактику и отчаянно старалась отвлечь его внимание.
- Тут, наверное, какая-то ошибка, - настаивала она, - и все можно
поправить.
Боулт разразился мрачным хохотом.
- Не может быть, что это из-за капитана Каррела! Он говорил мне, что
никогда ни в малейшей... ни в малейшей степени не интересовался вашей
женой, мистер Боулт. О, слушайте же меня! Он сказал, что нет. Он поклялся,
что нет, - говорила миссис Вансейтен.
Зашуршала портьера, и этот разговор был прерван появлением маленькой
худенькой женщины с большими темными кругами под глазами.
Миссис Вансейтен, ахнув, поднялась на ноги.
- Вы что сказали? - спросила миссис Боулт. - Не обращайте внимания на
этого человека. Что сказал вам Тед? Что он вам сказал? Что он вам сказал?
Миссис Вансейтен беспомощно опустилась на диван, подавленная волнением
гостьи.
- Он сказал... Я не могу точно вспомнить, что он говорил... но я
поняла из его слов, что... то есть... Но, миссис Боулт, право же, это
довольно странный вопрос.
- Скажете вы мне или нет, что он вам говорил? - повторила миссис
Боулт.
Тигр - и тот убежит от медведицы, у которой отняли ее детенышей, а
миссис Вансейтен была лишь обыкновенная порядочная женщина.
В состоянии, близком к отчаянию, она заговорила:
- Ну хорошо! Он сказал, что никогда не любил вас, и, конечно, у него
не было никаких оснований вас любить, и... и... это все.
- Вы сказали, он поклялся, что не любил меня. Это правда?
- Да, - произнесла миссис Вансейтен очень тихо.
Миссис Боулт закачалась и головой вперед рухнула на пол в обмороке.
- Что я вам говорил? - сказал Боулт, как будто разговор и не
прерывался. - Сами видите: она любит его. - Свет начал пробиваться в его
тупом мозгу, и он продолжал: - А он... Что он говорил вам?
Но миссис Вансейтен было не до объяснений и не до бесстрастных
отповедей; она стала на колени перед миссис Боулт.
- Ах вы негодяй! - выкрикнула она. - Неужели все мужчины такие?
Помогите мне отнести ее в мою комнату... Ведь она рассекла себе лицо о
стол. Ах, да замолчите же наконец и помогите мне отнести ее! Я ненавижу вас
и ненавижу капитана Каррела. Поднимите ее осторожно; а теперь... уйдите!
Уходите прочь!
Боулт отнес жену в спальню миссис Вансейтен и, не дожидаясь новой
вспышки гнева и отвращения со стороны этой дамы, удалился, нераскаянный и
пылающий ревностью. Значит, Каррел ухаживает за миссис Вансейтен...
Собирается нанести Вансейтену такое же тяжкое оскорбление, какое он нанес
Боулту... и тут Боулт поймал себя на том, что ему хотелось бы знать, упадет
ли в обморок миссис Вансейтен, если услышит, что ее любимый отрекся от нее.
Он все еще думал об этом, как вдруг на дороге показался скачущий
галопом Каррел и, сдержав коня, весело крикнул:
- Доброе утро! Как всегда, ухаживали за миссис Вансейтен, а? Плохое
занятие для степенного, женатого человека. Что скажет миссис Боулт?
Боулт поднял голову и медленно проговорил:
- Ах вы лжец!
Каррел изменился в лице.
- Что такое? - быстро спросил он.
- Ничего особенного, - ответил Боулт. - Моя жена сказала вам, что вы
оба вольны отправиться куда угодно? Она была так любезна, что объяснила мне
положение дел. Вы, оказывается, мой верный друг, Каррел, не так ли?
Каррел крикнул и попытался составить какую-то дурацкую фразу насчет
своей готовности дать "удовлетворение". Но чувство его к этой женщине
умерло, выдохлось в период дождей, и мысленно он бранил ее за ее
непозволительную болтливость. Ведь так легко было бы порвать связь мягко и
постепенно, а теперь на шею ему навязалась...
Голос Боулта прервал его мысли:
- Не думаю, что, убивая вас, я получу хоть какое-нибудь
удовлетворение, и совершенно уверен, что вы не получите ни малейшего, убив
меня.
Потом ворчливым тоном, до смешного несоразмерным его обиде, Боулт
добавил:
- Очень жаль, что у вас не хватает порядочности остаться с женщиной,
раз уж вы ее заполучили. Вы и ей тоже верный друг, не так ли?
Каррел долго и серьезно смотрел на него. Он уже переставал что-либо
понимать.
- Что вы этим хотите сказать? - промолвил он.
Боулт ответил - скорее самому себе, чем Каррелу:
- Моя жена только что пришла к миссис Вансейтен, а вы, видимо, сказали
миссис Вансейтен, что никогда не любили Эмму. Очевидно, вы солгали, по
своему обыкновению. Какое вам дело до миссис Вансейтен или ей до вас? Хоть
раз в жизни постарайтесь сказать правду.
Каррел, не моргнув глазом, выслушал двойное оскорбление и ответил
другим вопросом:
- Продолжайте. Что случилось дальше?
- Эмма упала в обморок, - просто ответил Боулт. - Но слушайте-ка, что
именно вы говорили миссис Вансейтен?
Каррел расхохотался. Миссис Боулт своим необузданным языком разрушила
все его планы; но по крайней мере он теперь имел возможность отомстить
человеку, в глазах которого попал в унизительное и позорное положение.
- Что я говорил ей? Как вы думаете, с какой целью мужчина лжет
подобным образом? Если я не очень ошибаюсь, я, вероятно, говорил почти то
же самое, что и вы.
- Я-то говорил правду, - отозвался Боулт, и на этот раз обращаясь
скорей к самому себе, чем к Каррелу. - Эмма сказала мне, что она меня
ненавидит. Она не имеет прав на меня.
- Еще бы! Конечно, нет! Ведь вы ей всего-навсего муж. А что сказала
миссис Вансейтен, когда вы положили к ее ногам свое освободившееся сердце?
Задавая этот вопрос, Каррел чувствовал себя почти добродетельным.
- Это не имеет значения, - ответил Боулт, - и... не ваше дело!
- Нет, мое! Говорю вам, что мое! - начал Каррел без всякого стеснения.
Речь его была прервана взрывом хохота, вырвавшимся у Боулта. Каррел на
секунду умолк, но вдруг тоже расхохотался и хохотал долго и громко, трясясь
в седле. Неприятно оно звучало, это невеселое веселье двух мужчин на
длинной белой полосе Наркарской дороги. В Кашиме не было посторонних, но,
будь они здесь, они подумали бы, что плен в Досехрийских горах свел с ума
половину европейского населения станции. Но вот хохот резко оборвался.
Каррел заговорил первым:
- Ну, что вы собираетесь делать?
Боулт посмотрел на дорогу, потом на горы.
- Ничего, - спокойно проговорил он. - А какой толк? Все это слишком
скверно, чтобы что-нибудь делать. Придется нам продолжать прежнюю жизнь.
Конечно, я волен называть вас мерзавцем и лжецом, но нельзя же мне ругать
вас бесконечно. Кроме того, не думаю, чтобы сам я был намного лучше. Ведь
уехать отсюда мы не можем. Так что же остается делать?
Каррел окинул взглядом кашимскую мышеловку и не ответил ни слова.
Оскорбленный муж снова принялся высказывать свои необычные суждения:
- Поезжайте и поговорите с Эммой, если хотите. Бог свидетель, что мне
нет дела до ваших поступков.
Он пошел вперед, а Каррел тупо глядел ему вслед. Каррел не поехал ни к
миссис Боулт, ни к миссис Вансейтен. Он сидел в седле и думал, а пони его
щипал траву на обочинах.
Стук приближающихся колес привел его в себя. Миссис Вансейтен везла
домой миссис Боулт, бледную, измученную, со ссадиной на лбу.
- Остановитесь, пожалуйста, - сказала миссис Боулт. - Я хочу
поговорить с Тедом.
Миссис Вансейтен послушалась, но, когда миссис Боулт наклонилась
вперед, положив руку на крыло шарабана, Каррел заговорил первый:
- Я видел вашего мужа, миссис Боулт.
Дальнейших объяснений не потребовалось. Глаза мужчины впились не в
миссис Боулт, а в ее спутницу. Миссис Боулт заметила этот взгляд.
- Поговорите с ним, - умоляла она сидевшую рядом с ней женщину. - О,
поговорите с ним! Скажите ему то, что вы сейчас говорили мне! Скажите ему,
что ненавидите его. Скажите, что ненавидите!
Она наклонилась вперед и горько заплакала, а конюх, бесстрастно
соблюдая приличия, отошел подержать лошадь.
Миссис Вансейтен густо покраснела и уронила вожжи. Она не желала
участвовать в столь непристойном объяснении.
- Меня это совершенно не касается, - холодно начала она, но рыдания
миссис Боулт тронули ее, и она обратилась к мужчине. - Я не знаю, что мне
нужно сказать вам, капитан Каррел. Не знаю, как мне назвать вас. Я думаю,
что вы... вы поступили подло... а она ужасно рассекла себе лоб, ударившись
об стол.
- Это не больно. Это ничего, - едва слышно проговорила миссис Боулт. -
Это пустяки. Скажите ему то, что говорили мне. Скажите, что не любите его.
О Тед, неужели ты ей не поверишь?
- Миссис Боулт дала мне понять, что вы... что вы когда-то любили ее, -
продолжала миссис Вансейтен.
- Ну! - грубо проговорил Каррел. - Мне кажется, что миссис Боулт не
худо бы прежде всего любить своего собственного мужа.
- Замолчите! - сказала миссис Вансейтен. - Выслушайте меня сначала. Я
не люблю... я не хочу знать ничего о вас и миссис Боулт; но я хочу, чтобы
вы знали, что я ненавижу вас, считаю вас подлецом и что я никогда, никогда
больше не скажу вам ни слова. Я просто не решаюсь высказать все, что думаю
о вас... Эх вы!
- Я хочу поговорить с Тедом, - простонала миссис Боулт, но шарабан
тронулся, а Каррел остался на дороге, пристыженный и кипящий гневом на
миссис Боулт.
Он ждал до тех пор, пока миссис Вансейтен, возвращаясь домой, не
поравнялась с ним, а та, освободившись от присутствия миссис Боулт, еще раз
откровенно высказала ему свое мнение о нем и о его поступках.
По вечерам вся Кашима имела обыкновение сходиться на платформе у
Наркарской дороги, чтобы пить чай и обсуждать события дня. На сей раз майор
Вансейтен и его жена оказались на платформе одни, - что случилось едва ли
не в первый раз на их памяти, - и бодрый майор, наперекор весьма разумным
доводам своей жены, предполагавшей, что все остальное население поста,
вероятно, расхворалось, настоял на том, чтобы вернуться и вытащить из обоих
коттеджей их обитателей.
- Сумерничаете! - с величайшим негодованием обратился он к Боултам. -
Так не годится! Черт подери, все мы тут - одна семья! Придется вам выйти на
свет божий, и Каррелу тоже. Я заставлю его принести банджо.
Так велика власть честного простодушия и хорошего пищеварения над
нечистой совестью, что Кашима собралась на платформе в полном составе,
включая банджо, и майор озарил всю компанию своей широкой улыбкой. Он
улыбался, а миссис Вансейтен на мгновение подняла глаза и окинула взглядом
всю Кашиму. Взгляд ее говорил ясно. Майор Вансейтен никогда ни о чем не
узнает. Он будет отщепенцем в этом счастливом семействе, запертом в клетке
Досехрийских гор.
- Вы отвратительно фальшивите, Каррел, - сказал майор. - Дайте-ка мне
банджо.
И он пел, терзая слушателей, покуда не показались звезды и Кашима не
отправилась обедать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так началась в Кашиме новая жизнь, жизнь, которую создала миссис
Боулт, когда однажды в сумерках язык ее развязался.
Миссис Вансейтен ничего не сказала майору, и так как он настаивал на
поддержании тягостных добрососедских отношений, ей пришлось нарушить свой
обет не говорить с Каррелом. Эти беседы, во время которых она поневоле
должна выражать притворный интерес к собеседнику и не преступать границ
вежливости, отлично раздувают пламя ревности и тупой ненависти в груди
Боулта и пробуждают те же самые страсти в сердце его жены. Миссис Боулт
ненавидит миссис Вансейтен за то, что миссис Вансейтен, - и тут глаза жены
видят яснее, чем глаза мужа, - терпеть не может Теда. А Тед - доблестный
капитан и уважаемый человек - знает теперь, что женщину, некогда любимую,
можно возненавидеть до желания избить ее так, чтобы она умолкла навсегда.
Но больше всего он негодует на то, что миссис Боулт не может понять своих
ошибок.
Боулт и Каррел вместе ездят охотиться на тигров, как добрые друзья и
товарищи. Боулт поставил их отношения на самую удовлетворительную основу.
- Вы мерзавец, - говорит он Каррелу, - а я перестал себя уважать, но
когда вы со мной, я знаю, что вы не с миссис Вансейтен и не мучите Эмму.
Каррел терпеливо слушает все, что говорит ему Боулт. Иногда они вместе
уезжают на три дня, и тогда майор требует, чтобы жена его пошла посидеть с
миссис Боулт, хотя миссис Вансейтен не раз уверяла, что всему на свете
предпочитает общество своего мужа. Судя по тому, как она цепляется за него,
надо думать, что она говорит правду.
Впрочем, как выражается майор: "В маленьком посту мы все должны жить
дружно".
Last-modified: Thu, 30 Oct 2003 06:58:23 GMT