Редьярд Киплинг. За чертой
Рассказ
-----------------------------------------------------------------------
Киплинг P. Свет погас: Роман;
Отважные мореплаватели: Приключенч. повесть; Рассказы;
Мн.: Маст. лiт., 1987. - 398 с. - Перевод Э.Липецкой
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 29 октября 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Книгу избранных произведений известного английского писателя Редьярда
Киплинга (1865-1936) составили его ранний и наиболее талантливый роман
"Свет погас", рассказывающий о трагической судьбе одаренного художника,
потерпевшего крушение в личной жизни, приключенческая морская повесть
"Отважные мореплаватели" и рассказы, повествующие о тяготах и буднях людей,
создающих империю вдали от Старой Англии, овеянные в то же время
загадочностью и экзотикой жизни колониального мира.
Ни каста, ни сон на сломанной
кровати для любви не препона.
Я отправился искать любовь
и потерял себя.
Индийская пословица
При всех обстоятельствах человек должен держаться своей касты, своей
расы и своего племени. Пусть белый прилепится к белому, а черный к черному.
И тогда никакие превратности не нарушат привычного распорядка вещей, не
будут внезапны, непостижимы или нежданны.
Вот история человека, который ступил за надежные пределы
добропорядочного и привычного ему общества и тяжко за это поплатился.
Сперва он слишком много узнал, потом слишком много увидел. Он слишком
глубоко проник в чужеземную жизнь - больше он этого не повторит.
Амир-Натхов овраг расположен в самой сердцевине города, сразу же за
басти Джита-Мегджи, и упирается он в стену с одним-единственным окном,
забранным решеткой. В устье оврага стоит огромный хлев, а по обе стороны
высятся глухие стены. Ни Сучет Сингх, ни Гаур Чанд не склонны позволять
своим женщинам глядеть на мир. Держись Дурга Чаран их взглядов, он был бы
сейчас куда счастливее, а маленькая Бизеза могла бы по-прежнему замешивать
хлеб собственными руками. Ее решетчатое окно выходило в узкий и темный
овраг, где не бывает солнца и буйволы барахтаются в липком синем иле.
Бизезе было лет пятнадцать, она уже овдовела и денно и нощно молила богов
послать ей возлюбленного, потому что не была склонна к одинокой жизни.
Однажды англичанин по имени Триджего, бесцельно блуждая по городу,
забрел в Амир-Натхов овраг и, пройдя мимо буйволов, споткнулся о кучу
соломенной трухи.
Тут он обнаружил, что овраг кончается тупиком, и услышал за оконной
решеткой тихий смешок. Смешок этот был мелодичен, и Триджего, знавший, что
для разных житейских надобностей добрые старые "Арабские ночи" - отличное
руководство, подошел поближе к окну и прошептал тот стих из "Любовной песни
Хар Диала", который начинается так:
Как человеку не пасть ниц перед лицом нагого солнца? Или влюбленному
при виде возлюбленной?
Если колени мои подогнутся, о сердце моего сердца, виновен ли я в
этом, что краса твоя меня ослепила?
За окном тихо звякнули женские браслеты, и тоненький голос пропел
пятый стих "Песни":
Увы, увы! Как Луне поведать Лотосу о своей любви к нему, если врата
небесные на запоре и собираются тучи, чреватые дождем?
Они похитили у меня возлюбленную и теперь на вьючных лошадях влекут ее
в сторону севера.
На ногах железные цепи, что прежде сковали мое сердце.
Призовите лучников, пусть готовят...
Песня внезапно смолкла, и Триджего ушел из Амир-Натхова оврага,
недоумевая, кто же эта женщина, которая без запинки подхватила цитату из
"Любовной песни Хар Диала".
На следующее утро, когда он ехал к конторе, какая-то старуха бросила
ему в коляску пакет. В пакете Триджего обнаружил половинку сломанного
стеклянного браслета, кроваво-красный цветок дхака, щепотку бхусы, то есть
соломенной трухи, и одиннадцать орешков кардамона. Пакет был своего рода
письмом, но не бестактным и компрометирующим, а тонким и зашифрованным
любовным посланием.
Я уже говорил, что Триджего слишком много знал о таких вещах.
Англичанину не следует понимать язык предметных писем. Но Триджего разложил
эти пустячки у себя на служебном столе и стал вникать в их смысл. Во всей
Индии сломанный браслет означает вдову индуса, потому что после смерти мужа
браслеты на запястьях положено разбивать. Триджего сразу сообразил, о чем
говорит осколок браслета. Цветок дхака значит и "хочу", и "приди", и
"напиши", и "опасность" - смотря по тому, что еще вложено в пакет. Один
орешек кардамона означает "ревность", но если в послании однородных
предметов несколько, они теряют свой первоначальный смысл и просто
указывают на время или, в сочетании с благовонными травами, творогом,
шафраном, на место встречи. Таким образом, послание гласило: "Вдова...
цветок дхака и бхуса... одиннадцать часов". Ключом к разгадке была бхуса.
Триджего догадался - предметные письма невозможно понять, не обладая
интуицией, - что бхуса должна привести ему на память кучу соломенной трухи,
о которую он споткнулся в Амур-Натховом овраге, что пакет послала ему
женщина за решетчатым окном и что она - вдова. Значит, послание гласило:
"Вдова хочет, чтобы ты к одиннадцати часам пришел в овраг, где бхуса".
Триджего бросил весь этот хлам в камин и рассмеялся. Он знал, что на
Востоке мужчины не приходят на любовные свидания под окна в одиннадцать
часов утра и что женщины там не уславливаются о встрече за неделю до срока.
И когда наступила ночь и время стало близиться к одиннадцати, он пошел в
Амир-Натхов овраг, укрывшись накидкой, под которой мужчину не отличишь от
женщины. Едва только гонги в городе возвестили одиннадцать, голосок за
решеткой запел тот стих из "Любовной песни Хар Диала", в котором пантанская
девушка молит Хар Диала вернуться. На местном языке песня эта действительно
очень красива, но по-английски она недостаточно жалобна. Вот приблизительно
как она звучит:
Одна на крыше, я гляжу на север,
Слежу зарниц вечернюю игру:
То отблески твоих шагов на север.
Вернись, любимый, или я умру.
Базар внизу безлюден и спокоен,
Устало спят верблюды на ветру,
И спят рабы - твоя добыча, воин.
Вернись, любимый, или я умру.
Жена отца сварливей год от году,
Гну спину днем, в ночи и поутру...
Слезами запиваю хлеб невзгоды.
Вернись, любимый, или я умру.
Голос умолк, и Триджего, вплотную подойдя к решетке, шепнул: "Я
здесь".
Бизеза была очень хороша собой.
Эта ночь положила начало таким удивительным событиям, такой безумной
двойной жизни, что сейчас Триджего иногда одолевают сомнения - а не
приснилось ли ему все это. Не то Бизеза, не то ее старая служанка вынули
решетку из проема в кирпичной кладке, оконная рама отворилась внутрь, и
хорошо тренированному человеку легко было влезть в квадратную дыру,
пробитую в неоштукатуренной стене дома.
Днем Триджего привычно исполнял свои обязанности в конторе или
переодевался и наносил визиты женам служащих поста, размышляя при этом,
долго ли поддерживали бы они с ним знакомство, если бы знали о бедной
маленькой Бизезе. Ночью, когда весь город утихал, приходил черед
путешествию под прикрытием дурно пахнущей накидки; осторожный переход по
басти Джита-Мегджи, молниеносный поворот в Амир-Натхов овраг, перебежка
вдоль глухих стен между спящими буйволами, потом, наконец, Бизеза и
глубокое, ровное дыхание старух, спавших по ту сторону двери пустой
комнатки, которую Дурга Чаран отвел дочери своей сестры. Триджего никогда
не пытался узнать, кем и чем был Дурга Чаран, ему и в голову не приходило
задуматься, почему это его еще никто не обнаружил и не призрел, пока
безумию его не пришел конец, а маленькая Бизеза... Но об этом после.
Он был в полном восхищении от Бизезы. Она была первозданна, как птица,
а ее фантастическое изложение слухов, добиравшихся из внешнего мира до
комнатушки в овраге, забавляло Триджего не меньше, чем
младенчески-неуверенные попытки произнести его имя Кристофер. Первый слог
так и остался для нее неодолимым препятствием, и она, потешно взмахивая
руками, похожими на лепестки розы, словно отталкивала это имя, а потом,
став на колени, спрашивала, как и любая англичанка, вправду ли он ее любит.
Триджего клялся, что она ему дороже всех на свете. И не лгал при этом.
В таком безумии прошел месяц, и тут обстоятельства другой жизни
вынудили Триджего оказать особое внимание одной знакомой даме. Можете мне
поверить, что подобного рода вещи замечают и комментируют не только
англичане, но и полторы-две сотни местных жителей. Триджего пришлось
прогуливаться с этой дамой, и разговаривать с ней у оркестровой раковины, и
несколько раз кататься с ней в коляске. Однако у него и в мыслях не было,
что это может отразиться на его тайной и куда более милой ему жизни. Но,
как это всегда бывает, слух таинственными путями полз все дальше и дальше
и, передаваясь из уст в уста, дошел до служанки Бизезы, которая и
пересказала его своей госпоже. Бедняжка пришла в такое волнение, что
домашняя работа стала валиться у нее из рук, в результате чего жена Дурга
Чарана задала ей трепку.
Через неделю Бизеза обвинила Триджего в неверности. Никаких полутонов
для нее не существовало, и говорила она напрямик. Триджего смеялся, а
Бизеза топала ножкой, нежной, как цветок бархатца, и такой маленькой, что
она умещалась в мужской ладони.
Многое из написанного о "восточной страстности и порывистости"
преувеличено и почерпнуто из вторых рук, но кое-что справедливо; и когда
англичанин обнаруживает это кое-что, он бывает поражен не меньше, чем когда
страсть входит в его собственную жизнь. Бизеза метала громы и молнии и под
конец пригрозила покончить с собой, если Триджего немедленно не порвет с
чужой мем-сахиб, вставшей между ними. Он пытался объяснить ей, что она не
понимает точки зрения людей с Запада на такие вещи. Бизеза выпрямилась и
тихо сказала:
- Не понимаю. И знаю только одно - для меня худо, что ты, сахиб, стал
мне дороже моего собственного сердца. Ты ведь англичанин, а я просто
чернокожая девушка, - кожа ее была светлее золотого слитка на монетном
дворе, - и вдова чернокожего мужчины. - Потом, зарыдав, добавила: - Но
клянусь своей душой и душой моей матери, я тебя люблю. И что бы ни
случилось со мной, тебя зло не коснется.
Напрасно Триджего урезонивал ее, старался утешить - она по-прежнему
была в непонятном смятении. Никакие доводы на нее не действовали - отныне
между ними все должно быть кончено. Пусть он сейчас же уходит. И он ушел.
Когда он вылезал из окна, Бизеза дважды поцеловала его в лоб. Домой
Триджего возвращался в полном недоумении.
Неделю, три недели от Бизезы не было ни слуху ни духу. Считая, что их
разлука достаточно затянулась, Триджего в пятый раз за эти три недели
отправился в Амир-Натхов овраг: он надеялся, что Бизеза откликнется на его
тихое постукивание по решетке окна. И не ошибся. Взошел нарождающийся
месяц, его лучи проникли в овраг и упали на решетку, которую кто-то сразу
снял в ответ на стук Триджего. Из непроглядной темноты Бизеза протянула к
лунному свету руки. Обе они были обрублены по запястье, и раны уже почти
зажили.
Потом она опустила голову на эти обрубки и зарыдала, а в комнате
кто-то заворчал, как дикий зверь, и острое оружие - нож, сабля или кинжал -
вонзилось в накидку Триджего. Лезвие лишь скользнуло по его телу, но все же
затронуло одну из паховых мышц, и Триджего потом всю жизнь прихрамывал.
И снова решетка закрыла окно. Дом казался необитаемым, только лунный
луч на высокой стене и густая чернота Амир-Натхова оврага позади.
Триджего кричал и бесновался, как умалишенный, между этими
безжалостными стенами, а потом сам уже не помнит, как оказался на рассвете
у реки. Сбросив накидку, он с непокрытой головой вернулся домой.
И по сей день Триджего не знает, как произошла эта трагедия: то ли
Бизеза в приступе беспричинного отчаяния сама все рассказала, то ли у нее
пытками старались вырвать признание, когда обнаружили их связь; не знает
он, известно ли Дурга Чарану его имя и что сталось с Бизезой... Случилось
нечто неописуемо ужасное, и мысли о том, как все это происходило, порой
посещают Триджего по ночам и уже не покидают до утра. Есть в этом
происшествии еще одна особенность: он до сих пор так и не ведает, куда
выходит фасад дома Дурга Чарана. Может быть, во двор вместе с несколькими
другими домами, а может быть, его скрывают от глаз ворота, которых так
много в басти Джита-Мегджи. Триджего ничего не знает. Ему не вернуть Бизезы
- бедной маленькой Бизезы. Он потерял ее в городе, где дом каждого мужчины
недоступен и неопознаваем, как могила. А решетчатое окно в Амир-Натховом
овраге замуровано.
Но Триджего исправно наносит визиты и слывет вполне добропорядочным
человеком.
В нем нет ничего приметного, кроме того разве, что он чуть
прихрамывает на правую ногу, поврежденную во время верховой езды.
Last-modified: Thu, 30 Oct 2003 06:58:23 GMT