. Так и запишем. Видите ли, сам я дать в долг не могу, но я дам вам добрый совет и подскажу, где можно одолжить. В Паунвере, неподалеку от моего бывшего хутора Пихлака, живут два весьма зажиточных хуторянина... тоже бывшие храбрые солдаты. Имя одного из них я уже недавно упоминал, да и вы, господин Киппель, тоже его знаете. - Вы имеете в виду господина Тоотса? - Совершенно точно. Второй же - мой верный боевой соратник Тыниссон. Последний, правда, живет чуть подальше от Паунвере, но это беда небольшая: километром больше, километром меньше - какая разница! Может, вы и его знаете? - Не знаю. И тем слабее надежда получить у него ссуду. Очень возможно, и господин Тоотс тоже вышвырнет меня, ежели я явлюсь в Юлесоо с такой просьбой, хотя мы уже давнишние знакомые. - Фуй! Никто вас не вышвырнет, господин Киппель, и особенности в том случае, если я составлю вам компанию. - Вы пойдете вместе со мной?! - предприниматель делает большие глаза и отшвыривает огрызок сигары. - Только ради того, чтобы добыть для меня ссуду? - Нет, не только ради этого, а чтобы получить ее еще и для себя. Мне сейчас пришла в голову одна мысль, возник план, для осуществления которого и я тоже нуждаюсь в деньгах. Кроме того, мне хочется еще разок наяву увидеть безмерно любимый мной хутор Пихлака, именно в последнее время я то и дело вижу его во сне. Меня так и тянет туда, влечет... взглянуть, как поживают рябинки, посаженные мною вокруг дома. Небось сейчас они как раз стоят в белом убранстве, цветут, и такой от них дурманящий аромат идет, что он заставляет сердце биться сильнее. Арно с любопытством окидывает взглядом Паавеля, в этом отставном капитане, похоже, уживаются несколько человек, надо же, теперь он стал даже поэтичным. - Да и что мне тут, в городе?.. - продолжает этот странный капитан. - Тарту станет лишь краше, если из него на некоторое время исчезнет такой экземпляр, как я. - Я думал, вы просто шутите, - Киппель скребет свою заросшую щеку. - До шуток ли тут! У меня уже давно нет желания шутить. Какое может быть у человека настроение если рядом с ним женщина, которая считает его старым пнем а себя... видно, цветком розы. И все в таком духе: мол по гляди, другие добывают себе должности и продвигаются вперед, только ты никак не сдвинешься с места а если и сдвигаешься, так все вниз да вниз. Нет, нет поступим так, как советовала Тынису Лаксу Смерть: "Прочь уйдем навек!"35 Уйдем и мы хотя бы на время. И знаете, господин Киппель, как мы это сделаем? Айда пешком по природе; сейчас раннее лето, используем хотя бы часть этого прекрасного времени года, в наших краях оно короткое, словно блаженная греза. Кто знает, может быть нынешнее лето - мое последнее. - Н-ну-у! - предприниматель резко, словно его кто подтолкнул, оборачивается к капитану. - Это еще что за разговор?! - Д-да-а, как знать... Но если мы осуществим эту прогулку на вольной природе, то станем рвать цветы желтоглавы, баранчики, черемуху... Нет, нет, мы не сорвем ни одного цветка, мы лишь полюбуемся ими, срывать цветочки жалко. "Не странно ли, - думает Тали, - только что желал воины, готов был перерезывать людям горло и в то же время ему жаль срывать цветочки. Этот человек либо не совсем в себе, либо все же шутник, хотя и скрывает это - Однако отставной капитан почему-то нравится Арно Тали. - Собрат по страданию..." Арно мысленно усмехается. "Прекрасно!" Затем он произносит неожиданно даже для самого себя: - Я иду вместе с вами. В тех краях живут мои родители. - Великолепно! - восклицает предприниматель Киппель и закуривает новую сигару. - Morgenstunde hat Gold im Munde!36 Всеконечно, идите с нами, господин Тали! И... и если мы получим ссуду, как надеется господин Паавель, то постучите меня по загривку, чтобы я не забыл что... - Что именно? - спрашивает господин Паавель. - ...что вы станете моим компаньоном. - Я - вашим компаньоном? Ну-у?! Мне ведомо, что такое иголка и нитка, но сверх того - ничегошеньки. Однако этого недостаточно. - Зато я знаю больше. Самое главное для нас - сложить деньги, все прочее - пустяки. Но в таком случае оставим эти рассуждения о последнем лете и так далее, мне такие разговоры не по душе. Когда мы отправимся? - Да хоть сейчас, - капитан вскакивает и становится по стойке "смирно", как и положено старому солдату. - Нет, не сейчас, - возражает Тали. - Сначала я должен переговорить со своим другом Лестой. Гм... Может, и он тоже пойдет с нами. О-о, это было бы куда как славное путешествие! - Айда завтра с раннего утра, - предлагает предприниматель, - скажем, этак... часика в четыре, в пять. Место сбора тут же. Ну как, приемлемо? - Отчего бы и нет! - соглашаются собеседники. - Самая приятная ходьба по холодку. В пять часов. Когда же Киппель заводит разговор о каком-то Сараджеве с тремя звездочками, Арно Тали поспешно удаляется. Как знать, правильно ли, нет ли он поступает, во всяком случае, дело обстоит таким образом, что сердечная боль не покидает его ни на мгновение. Из-за Вирве. - Ишь, старик, чего надумал - податься в деревню! - Леста усмехается. - И кто это такой - Паавель? Откуда ты его выкопал? - Боюсь, он очень нервный господин, - отвечает Арно, - но в глазах его светится доброжелательность. У него столько забот, что даже в зубах поковырять некогда, ею шляпа вот-вот поседеет от неприятностей, и в то же время он готов расцеловать... - Кого? - Все равно кого. Он хочет войны, но наверняка не испытывает ненависти к своему врагу. Идем в Паунвере познакомишься с ним поближе. Ты - писатель, обретешь для своих рассказов новый типаж. Вот будет забавно, если мы отправимся вчетвером! - Ты что, хочешь этого? - Да. Я вроде бы уже и не мыслю это путешествие без тебя. Давай проведаем своих школьных друзей... Кийра, Тоотса, Тыниссона и так далее. Возьми себе отпуск на недельку-другую. - За этим дело не станет, но с а м о путешествие, как ты говоришь, пешком... вчетвером - это несколько более чем странно. Нас по дороге задержат. - Еще чего! Это за что же? - Ну, разве кто доселе видел, чтобы четверо мужиков далеко не первой молодости маршировали по большаку... ать-два! в то время, как весь народ трудится не покладая рук? Это сразу бросится всем в глаза, люди наверняка подумают, что у этих путников недоброе на уме. Не так ли? Против Паунвере я ничего не имею, но эта... ну, техническая сторона путешествия... гм!.. И почему вообще все должны танцевать под дудку этого капитана Паавеля - мы ведь не солдаты и не на войне? - Как сочтешь нужным, - Тали несколько растерянно усмехается и смотрит в окно на заросший травой сад, который, как видно, уже давно не знал заботливой и распорядительной руки. - Во всяком случае, ясно, что один, то есть без тебя, я с ними не пойду. Действительно... теперь и мне тоже эта затея начинает казаться неуместной. А что я сегодня утром так легко загорелся этой идеей, скорее всего объясняется вчерашней встречей, которая вывела меня из равновесия. Не пугайся, брат, если я тебе открою, что бывают моменты, когда мне почти безразлично, куда идти и что делать. - Гм... - произносит Леста и едва заметно пожимает плечами. - Нервы... Непременно, или же, как выражается Киппель, всеконечно, тебе надо отправиться в деревню. Но ты не должен оставаться там один и сам по себе. - Именно потому я и приглашаю тебя с собой. А как мы туда доберемся, это вопрос второстепенный. Жизнь сделала меня таким беспомощным и ранимым, что даже неловко говорить об этом. Какой же я педагог?! Место таких, как я, либо в клинике для нервнобольных, либо в сумасшедшем доме. - Не преувеличивай! Это состояние пройдет. - Будем надеяться. До сегодняшнего дня, вернее, до сегодняшнего утра, я считал себя единственным субъектом, который дошел до такой крайней точки, и вот словно бы себе в утешение встретил еще и другого, примерно в таком же положении. - Кого же? - Того самого капитана Паавеля. Именно поэтому мне и захотелось получше с ним познакомиться и поглядеть, что из него выйдет. Прежде всего, он станет компаньоном господина Киппеля. - Что? Как это? У Киппеля нет ничего, кроме ножа, вилки да брючного ремня - кто же пойдет к нему в компаньоны? - Поживем - увидим. Во всяком случае сегодня утром об этом шел разговор. Ах да! Между прочим, я никак не подозревал, что Киппель вдобавок ко всему еще и философ. Слышен дверной звонок... вначале продолжительным, затем напоследок, словно бы в подтверждение, дзинькает еще один, коротенький, который воспринимается, как звуковой знак восклицания. - Слышишь, - Леста усмехается, - вот он уже идет, твой философ; он собирался пожаловать сегодня к вечеру. Точность - его добродетель, в особенности, если он надеется что-нибудь получить. Нахмурив лоб, Леста идет в прихожую и отпирает дверь. Да, это Киппель... во всю свою натуральную величину и неизменно в полном надежд настроении. - Прошу извинить, мои господа, - произносит он с вежливым поклоном, - я вас опять strin,37 но в жизни иного человека бывают моменты, когда он существует лишь как наказание своим согражданам. Иной раз он делает это вовсе не по своей воле, просто ему судьба уготовила такую роль. Роль эта, само собой разумеется, отнюдь не из блестящих, но... Я мигом закруглюсь, на улице остался мой друг, он ждет... - Что за друг? - осведомляется Тали. - Ну, тот самый господин, который сегодня утром был с нами на площади Барклая - капитан Паавель. - Отчего же он не вошел в дом? - спрашивает Леста. - Он человек весьма деликатный и скорее пойдет в штыковой бой, чем без особой надобности переступит порог чужой квартиры. Так он сказал. - Что за абсурд! - бормочет себе под нос Леста. А потом громко: - Немедленно пригласите его войти, иначе мы и слова с вами не скажем. Человек с такими заслугами - и ждет на улице, словно отверженный! - Хорошо, я мигом приглашу его сюда, - предприниматель Киппель выходит из комнаты, оставив после себя лишь облачко сигарного дыма. - Теперь и меня тоже начинает интересовать этот капитан Паавель, - Леста поворачивается на каблуке, - как и всякий человек, о котором кое-что слышал, но которого еще не видел. Капитан здоровается по-военному, и Киппель представляет его Лесте. Предприниматель проделывает это с той торжественностью, какая свойственна его поведению, стоит ему оказаться в обществе, которое он считает достаточно изысканным. Все четверо садятся, и поначалу устанавливается такое молчание, какое бывает где-нибудь в приемной врача или адвоката, где сидят совершенно чужие друг другу люди. Наконец Киппель, кашлянув, закуривает очередную сигару, делает две-три затяжки и спрашивает: - Ну, господа, не совершить ли нам завтра хорошенькую пешую прогулку в Паунвере? Погода стоит великолепная. - Пешую прогулку... гм... - медленно говорит Леста. -От Тарту до Паунвере, примерно, сорок километров... Такое расстояние пройти пешком - это называется уже не прогулкой, а несколько иначе. Это, скорее, поход. - Какая разница. Понаслаждаемся природой раннего лета, посмотрим, как растут хлеба, цветут цветы, послушаем птичий щебет. А то торчим тут, в городе, точно моль, точно боимся Божьего солнца и ветра. - Смотри-ка, смотри-ка! - писатель усмехается. - Похоже, предприниматель Киппель, alias Вийлиас Воокс. прихватит с собою розовую тетрадь и синий карандаш и начнет в дороге сочинять стихи. Возникает вопрос: чем же станем в это время мы заниматься? - Не бойтесь, господин Леста, я ваш кусок хлеба не отберу. Мы с господином Паавелем пойдем... по части предпринимательства, или как это лучше назвать... - А-а-а! Стало быть, вы задумали одним махом убить двух мух: наслаждаться природой и двигать торговлю! - произносит Леста, растягивая слова. - Прием весьма оригинальный и практичный, если только при этом не пострадает деловая часть... современный деловой человек не станет брести пешком и считать километровые столбы: он либо мчится на автомобиле, либо сидит в скором поезде, а то даже летит на самолете. Если же захочет понаслаждаться природой, так отбрасывает прочь на известное время все свои дела и устремляется куда-нибудь подальше. Эти две вещи - дело и природу - он никогда не заталкивает под одно одеяло. Об этом я читал в книгах, да и сам тоже приметил. - Но мы с господином Киппелем еще не деловые люди, - вставляет слово капитан Паавель. - Мы только еще собираемся стать таковыми, выпускаем щупальца и пытаемся определить, нет ли где на земле незанятого местечка. У нас в паунвереских краях есть добрые друзья и знакомые... И если кто-нибудь из них пойдет нам навстречу и поможет встать на ноги, о нас и впрямь можно будет говорить как о деловых людях. - Ах вот как! - Леста резко вскидывает голову. - Тогда дело другое, тогда мое умничанье, похоже, излишне. - Прошу прощения! - восклицает Киппель, кашлянув. - Теперь мне вспоминается, что с вами, господин писатель, подобные осечки случались и прежде, особенно в ту пору, когда вы были еще молодым человеком. Разве сами не помните? - Где же все упомнить, но самый большой промах я совершил сейчас. Ох, как же это я!.. Как я мог забыть, что господин Киппель уже и есть предприниматель! Он был им уже в то время, когда старый черт еще бегал в коротких штанишках и его за всякие проделки ставили в угол. Имя же капитана Паавеля широко известно в Эстонии, о нем писали и говорили каждый раз как о храбром солдате и никогда - как о предпринимателе. Наверное поэтому я и позабыл на минутку сословие и род занятий самого господина Киппеля. Однако, мои господа - секундочку, господин Киппель, я сейчас закончу! - мы, по-видимому, несколько отклонились в сторону от главного вопроса - о походе или же пешей прогулке в прекрасное Паунвере. Позвольте спросить, почему туда должно идти непременно пешком? Чтобы наслаждаться красотами природы? Но разве в Паунвере природа не так же прекрасна, как и по дороге туда? Это, конечно, дело вкуса, но, что касается меня, завтра я, во всяком случае, не смогу отправиться вместе с вами ни так, ни этак, придется мне сначала уладить свои дела. Так. Вот, пожалуй, и все, что я собирался сказать. Теперь пусть говорит господин Киппель, он наверняка имеет сказать больше, чем я. - Нет, позвольте, господа, - капитан поднимается, словно находится на каком-нибудь заседании, - разрешите мне сказать несколько слов еще прежде господина Киппеля, чтобы ответить господину Лесте. Вы позволите, господин Киппель? - Ну, отчего же нет, всеконечно! - Видите ли, господин Леста, ведь для нашей души и для нашего тела не так-то уж и обязательно отправляться в деревню пешком- это вовсе не какая-нибудь навязчивая идея. Это намерение возникло так... между прочим, под влиянием аффекта... если можно так выразиться. Я до того влюблен в хутор Пихлака вблизи Паунвере, который прежде был моим, что мне частенько представляется, будто находится он тут же, под боком, от Тарту - рукой подать, в часе-другом ходьбы. Каждый раз, когда я думаю об этом милом моему сердцу местечке или же разговариваю о нем, у меня исчезает какое бы то ни было ощущение пространства, в особенности сейчас, по весне. И тогда мне совершенно безразлично, каким образом я туда доберусь, но добраться должен. И вот сегодня утром совершенно случайно родилась мысль: а не пойти ли, право, пешком. Разговор же о предпринимательстве и о наслаждении природой - это в сравнении с моим - моим! - хутором Пихлака, так сказать, побочный продукт или же... или же, по меньшей мере, таким он мне в данный момент представляется. - Почему же, в таком случае, вы покинули хутор Пихлака, если он был вам так дорог? - тихо спрашивает Тали. - Меня выдернули оттуда, выгрызли, - капитан Паавель достает носовой платок и вытирает со лба пот. -Вы, господин Тали, и все другие тоже - приходилось ли вам слышать о том непреложном факте, что капля камень точит, если падает непрерывно и равномерно? Есть и другое выражение, особенно распространенное среди военных: прогрызть в голове дырку... Выбирайте из этих двух поговорок любую или же примите сразу обе, а я продолжу свой рапорт. И если я чересчур увлекусь, скажите мне, чтобы придержал язык. Этот хутор Пихлака красив, словно куколка, и если мой друг Киппель во время нашего путешествия и впрямь, как предполагает господин Леста, оседлает Пегаса, пусть ни в коем случае не забудет направить эту животинку к упомянутому хутору. - Гм! - произносит господин Киппель, но капитан не обращает на это ни малейшего внимания и продолжает: - К сожалению, на этом хуторе кроме меня самого, батрака и служанки обитала еще некая особа, которую не вдруг-то сообразишь, как и назвать, чтобы это соответствовало ее манере вести дела. Во всяком случае, она считалась, точно само глумление, моей законной женой. Ну да, законной! Скорее всего эта ее законность и давала ей право стать каплей, которая точила меня, словно камень. "Продай эту дрянь - то бишь хутор! - переберемся в город!" - капало с утра до вечера на меня, на камень. "В городе у тебя будет жизнь полегче, там ты сможешь сделать карьеру". Да, предполагалось, что будет, примерно, так: сегодня ты отправляешься в город, чуточку там оглядишься, сходишь разок в кафе, сыграешь партийку в шахматы и... и завтра ты уже - либо городской мэр, либо директор банка. А раз ты уже наверху и набрал темп, то можешь и еще подняться... все выше, выше... все вперед, вперед! А сама она, эта ядовитая капля, намеревалась открыть блестящий салон мод, куда стремглав сбегутся, рискуя поломать себе ножки, все модные дамы. Вот так... изо дня в день, из часа в час, пока я не почувствовал, что от этого капанья кровь моя начинает цепенеть в жилах, а спинной мозг - сохнуть. И в один трижды проклятый лень, когда мне впору было лезть на стену от жениной грызни, я взял да и продал отраду моего сердца, мой хутор Пихлака, портному Кийру. - Портному Кийру?!.. - восклицают Тали и Леста в один голос. - Йорху Аадниелю? - Да. Ох я, осел валаамов!38 - Портному Кийру! - повторяет Леста, втягивая голову в плечи, и значительно смотрит в лицо своему школьному другу. - Да-да, именно этому самому господину, - капитан кивает головой. - И теперь сам я сижу здесь, и не в качестве мэра города или директора банка, а китайского императора. Все выше, выше... все дальше, дальше! А эта капля-капелька, которая открыла салон мод, свой "золотой фонтан", не далее, как вчера, пополнила торговый запас своего заведения одним пестрым платьем и с оставшейся кругленькой суммой отправилась в кинотеатр "Иллюзион". Вот, стало быть, победа и конечный результат! Нет, я могу быть неплохим мужем войны, но чтобы я смог стать мужем жены, меня надо перелить заново. Похерила, похерила, бестия, мой дорогой хутор Пихлака! Но я хочу еще хотя бы разок увидеть свой ненаглядный хутор, пусть даже дорога туда будет утыкана острыми, как иглы, штыками. Да, так. Но я уже достаточно помолол языком, пора бы его и придержать, пусть теперь кто-нибудь другой скажет что-нибудь более путное. - Н-да-а... - подает голос предприниматель Киппель, но вновь умолкает, поскольку Леста опережает его своим вопросом: - Вполне ли вас устроит, господин Паавель, если я, не сойти мне с этого места, торжественно поклянусь отправиться вместе с вами в Пихлака? - Да, меня это вполне устроит. - Потому что моя душа не обретет покоя, пока я не увижу Йорха Аадниеля Кийра в роли хозяина хутора. - И я даю такую же клятву! - Тали поднимает правую руку. - Хорошо! Очень хорошо! Старый же предприниматель Киппель ворчливо замечает, что ему не надо давать никакой клятвы, - он и без того разделит компанию. Вопрос лишь в том, когда и как отправляться. На третий день после описанного выше обмена мнениями, которое происходило в квартире Лесты, на станции Каавере выходят из поезда четверо по-господски одетых мужчин и останавливаются на перроне, словно бы совещаясь между собою: что же теперь делать и куда же теперь направить стопы? Начальник станции разглядывает их, разглядывает и... не знает, что и подумать. Может, это какая-нибудь комиссия... следует незнамо куда? Можно бы и спросить, нет ли у господ каких-нибудь пожеланий, но, гм... пожалуй, господа выразили бы свои пожелания сами, обратились бы к нему. Кроме того, увидим, куда они повернут. "Ах, - начальник мысленно машет рукой, - куда же им еще идти, если не в Паунвере". Однако начальник станции и станционный служащим еще не успевают умереть от мук любопытства, как капитан Паавель обращается к своим спутникам со следующими словами: - Нет, мои господа, пусть все остается так, как я уже говорил прежде: перво-наперво мы направимся в деревню Ныве, на хутор Пихлака. Он тут совсем рядом, километра три-четыре и, к тому же, по дороге к Паунвере. Маленький крюк, конечно, будет, но какое это имеет значение. А идти сначала в Паунвере, оттуда в Ныве и за тем вновь назад в Паунвере - просто-напросто смешно. У господ Лесты и Тали там близкие, и после посещения Ныве и тот, и другой могут спокойно у них оставаться. Не правда ли, мои господа и благодетели? - Господин Паавель! - произносит Леста с улыбкой. - С кем это вы, право, ведете тяжбу? Кто возражает против того, чтобы в Пихлака направиться в первую очередь? - Вроде бы кто-то... - отставной капитан бросает быстрый взгляд в сторону, затем - себе за спину, но там не видно ни души. - Нет, прошу прощения! Может быть, это начинает подавать голос коньяк с тремя звездочками господина Киппеля? А теперь - в путь! Я пойду впереди, стану показывать дорогу, вы шагайте следом. Поглядите, мои господа, какое чудесное утро! Оно словно создано специально для нас. Не так ли? После этого все общество начинает двигаться в направлении деревни Ныве, которая расположена слева от железнодорожной станции, тогда как дорога в Паунвере отходит от станции напрямик, ровная и белая, как выцветшее льняное полотнище. На обочинах большака и вблизи него трава и цветочки покрыты толстым слоем ныли, а поодаль зеленя и клеверные поля - в блестках росы, словно кто-то разбросал там ночью капельки расплавленного серебра. - Смотри-ка, Юхан, - начальник станции всплескивает руками, после чего роняет их на свой кругленький животик, - они пошли вовсе не в Паунвере, они пошли... да, не возьму в толк, куда? Ты, Юхан, уроженец здешних мест, ну-ка, скажи, что именно расположено в той стороне, куда они направились? - Там... - Юхан вычесывает свои знания из-за уха, - там поселенческие хутора на землях бывшей мызы. Нет, там и прежде было две маленьких деревеньки, но в последнее время поселенцы и еще домов понастроили. Одна называется Нюрпли, эту я знаю. Вторая... как же ее? Ах да - Ныве. Третья, самая новая... вот те на!.. У меня ведь никогда никаких дел в тех краях не было - выскочило из головы. Пилутси... Пильбатси... нет - Пильбасте! - Да Бог с нею, а чего они там не видели? - Не могу знать, господин начальник станции. Одного, того, на котором френч, мне вроде бы доводилось встречать и раньше, но где и когда - никак не вспомню. - Был бы хоть один из них с портфелем, тогда бы еще куда ни шло - комиссия или вроде того, а то у двоих - чемоданы, у третьего, бородача, - заплечный мешок, а у того, который во френче, - руки в карманах... Какая же это комиссия? Я тут, в Каавере, в этой станционной будке, уже четвертый год, а такой подозрительной компании еще видеть не доводилось. Не сообщить ли, право, констеблю, как ты полагаешь, Юхан? Ты тоже старый солдат. Нет, если бы они направились в Паунвере, тогда бы еще ничего... Пусть бы себе шли! Но что за дела могут быть у них в Нюрпли, в Ныве или в Пильбутси? - В Пильбасте. - Какая разница. Главное - зачем они туда пошли? Начальник пожимает плечами, трясет головой и мысленно, словно бы против желания, скрывается в помещении железнодорожной станции. А те четверо бодро шагают вперед, не имея ни малейшего понятия, что уготовили начальнику станции Каавере такие душевные муки. Предприниматель Киппель и капитан Паавель идут впереди, Леста и Тали - следом за ними. - В этих краях мне еще не доводилось бывать, - произносит Леста, обведя взглядом округу. - Я тоже не бывал, - отвечает его школьный друг, - местность довольно безрадостная. Летом-то можно жить всюду, в особенности, если поблизости есть железная дорога, но каково здешним жителям приходится зимою! - Деревня Нюрпли! - Капитан оглядывается на двух приятелей и указывает рукой вперед, где виднеются маленькие, будто из досок сбитые домишки, горе-постройки. - Теперь с полчасика ходьбы, и мы - в Ныве, a тем самым и на хуторе Пихлака. Ой, господа, я готов лететь на крыльях! - Знаешь, Арно, - Леста наклоняется к уху друга, - сдается мне, человек этот не вполне нормальный. - Ну вообще-то он, конечно, преувеличивает, и коньяк Киппеля тоже этому способствует, но чтобы он... Люди и предметы иной раз становятся любимыми именно после того, как мы их потеряем. Путники минуют поселенческую деревню Нюрпли; ее впору было бы посчитать за оставленную жителями, когда бы не дети и старушки на порогах и во дворах некоторых домиков. Да и куры тут и там копаются, и возвышает свой голос петух с куцым хвостом. Где-то поодаль даже тявкает собака. Нет, деревня отнюдь не покинута. Народ в поле, потому что время страды. И Бог даст, через несколько лет появятся тут, на месте этих хибар, вполне добротные жилые дома с дворовыми постройками. Все может быть. Все зависит от Божьей милости да людского усердия. Лишь капитан Паавель ничего не видит и не слышит, он так и рвется вперед, словно находится на поле брани... - Смотрите, Ныве! - восклицает он вдруг. - А вот и хутор Пихлака! - Капитан протягивает вперед руку, он только что не кидается бегом к своей земле обетованной. - Господин Киппель, - Произносит он, порывисто дыша, - протяните мне бутылку Сараджева, иначе сердце мое не выдержит! Паавель шумно пьет, проводит рукавом френча по усам, извергает какое-то слово команды, оглядывается на спутников и велит им петь. - Гм, - произносит Леста. - Слышишь, Арно, тебе приказано петь. - Почему бы и нет. Начинай! По полевой меже идет какой-то высокий, заросший бородой сатана, в одной рубашке, на ногах штаны в репьях, в руке - дымящаяся "собачья ножка". - Ой! - он застывает, словно путевой столб. - Господин капитан! - Что? Как? - Капитан Паавель вперяет в него взгляд. Ты ли это, Март?! - Так точно, господин капитан! - встречный человек принимает стойку "смирно". - Ой, черт возьми, кого мне довелось снова увидеть! -Старый воин подбегает к нему. - Здравствуй, Март! - Хватает его за обе руки: - Ты все еще жив и здоров? - И обращаясь к спутникам: - Поглядите, мои господа, это мой верный сотоварищ как во время войны, так и в дни мира! Вместе мы колотили врагов, вместе мы выкладывались на лугу и в поле... и всегда - рука об руку. Ох, мои дорогой Март! Дай Бог тебе здоровья! Как идут твои дела? Ты еще все там же, в Пихлака? - Нет, я не в Пихлака, - Март мотает головой, - я теперь тут, в Овисте. - Ну а Пихлака-то еще цел? - Не без того, господин капитан. Небось, увидите сами. Посаженные вами рябинки целы. Цветут. - Прекрасно! А этот чертов портной Кийр тоже цел? - А как же - целехонек. - В таком случае, Март, пошли с нами, оторвем ему башку: зачем он, дьявол, выманил у меня обманным путем мой прекрасный хутор! - Чего ему, паршивцу, башку отрывать, у него и так дела неважнецкие. - Как так - неважнецкие? - Ну, все из-за того человека из Пильбасте, которого он на дороге заставил догола раздеться, а тот взял да и помер. Кийр - под судом ходит. - Да, да, знаю. Действительно, зачем нам отрывать ему голову... я просто так... Айда с нами! Почему ты ушел и Пихлака? - Там такой... странный народ. Я не могу их понять. Чтобы они плохими были, этого нет, но... никогда не скажут прямо, чего они вообще-то хотят. Вечно одно брюзжание или как это назвать... - Ладно! - Капитан возвышает голос. - Айда вперед. Если мне там нечего больше делать, так я хотя бы обниму и расцелую свои рябинки. - А я - самого хозяина, - произносит Леста. - Если только до того не умру от любопытства. А ты, Арно? Какие намерения у тебя? - Понаблюдаю, как все это произойдет. Как раз в это время Георг Аадниель Кийр, новый хозяин хутора Пихлака, возвращается с поля домой. - Черт побери! - ворчит он еще на пороге. - Ну и вымотался я, семь потов сошло! - И, обращаясь уже непосредственно к Юули, своей жене, которая сидит возле стола с шитьем, продолжает: - Плохо ли тебе тут посиживать, как за каменной спиной, а попробовала бы ты вкалывать на поле под палящими лучами солнца! Не иначе как черт выдумал, что именно мужчины должны на этом свете выполнять самую тяжелую работу! Кийр подходит к ведру с водой, берет кружку и выпивает чуть ли не целый штоф.39 Пьет, булькая, словно лошадь, сопит, бросает поверх кружки злые взгляды на жену. - Ведь и ты мог бы точно так же посиживать, как за каменной спиной, - тихо произносит Юули, слегка склонив голову, - но тебе не терпелось иметь хутор. - Не так-то уж и не терпелось эту дрянь иметь, - хозяин швыряет в угол изношенную шляпу, - просто хотел показать паунвереским мазурикам, что я и без них кое на что способен. И показал. А теперь вот я с ним в затруднении, как девица с ребенком. Да еще и батраки - черт бы их подрал! - у нас не задерживаются. А чем им тут плохо?! Или, может, это ты их отсюда отваживаешь? - Я? - Хозяйка испуганно обхватывает руками свою маленькую голову. - Святый Боже! Я стараюсь со всеми быть приветливой, никому даже слова плохого не сказала. Господи! - Она ударяется в слезы. - Если что-нибудь не ладится, всегда я виновата. - Не хнычь! - рявкает Георг Аадниель. - И... и принеси мне поесть! Видали, даже и этого самой не сообразить всякий раз клянчи и кланяйся, чтобы тебе что-нибудь подали. Откуда ей было знать, сейчас ведь не обеденное время.. - Обеденное время тогда, когда в животе пусто! Понятно? Хорошо, она подаст сразу, только не надо так злиться. Хозяйка быстро встает, смахивает слезы и, все еще вздрагивая от рыданий, отправляется в кладовку; дрожащими руками шарит в полутемном помещении. Какая-то посудина падает с полки и разбивается. Немедленно на месте происшествия появляется хозяин. Что?! Так она еще вздумала уничтожать и без того скудное имущество? - Соскочила, ну... нечаянно. - Соскочила?! Ведь ног у миски нет, чтобы она могла соскочить. Пошевеливайся! Я умираю с голоду. Кийр хочет вернуться в комнату, но прежде бросает беглый взгляд на двор и еще дальше - на большак. И то, что он видит, заставляет его сердце на несколько мгновений остановиться. Ог-го-о, тысяча чертей! От большака в сторону хутора Пихлака идут четверо мужчин, и он, Кийр, вроде бы, всех их знает; во всяком случае, двоих наверняка. А что они идут именно в Пихлака - в этом нет ни малейшего сомнения. Волк их заешь! Чего они тут не видали? Ошарашенный Аадниель пятится в прихожую, оттуда - в кладовку. - Иду, иду уже! - хозяйка выходит из кладовки, в обеих ее руках посуда с едой. - Не выноси! Не выноси! - свистящим шепотом приказывает Кийр. - Унеси быстро назад! - Но?.. - Неси назад! Понимаешь? - Не понимаю. - Тьфу! Черт бы тебя побрал! Сюда сейчас придут четыре негодяя, я не хочу им показываться. Теперь понимаешь? Если они зайдут и спросят меня, скажи, что на дома. Скажи, что... что ушел в Паунвере. - Да-да, но куда же ты спрячешься? - Гм... дьявольщина! - Несчастный Аадниель кружит по прихожей, беспомощно смотрит туда и сюда, готов хоть сквозь стену пролезть. - Выскочить на улицу уже поздно, - он вбирает голову в плечи, - они меня увидят, не то забрался бы на хлев. Слышишь? Они уже во дворе! Ох, черт их сюда принес! Постой, погоди! Спрячусь-ка я здесь же, в кладовке, вряд ли они станут искать. Дай сюда эти миски и запри за мною дверь! Запомни - пошел в Паунвере! Вот уже путники дошли до ограды, господин Паавель, правда, не обнимает и не целует свои рябинки, однако все же гладит их ладонью и говорит им нежные слова. Во время этой драматической сцены Леста входит в прихожую хуторского дома и стучит в двери передней комнаты. - Да, прошу! - Хозяйка открывает дверь. Но ее мужа, увы, сейчас нет дома. Он пошел в Паунвере. - Ах, как жаль! - Леста качает головой, и даже по его лицу видно, что это вовсе не пустая фраза, что ему действительно жаль. - Что такое? - Паавель поспевает к месту действия. - Господина Кийра нет дома, - отвечает Леста. - Он пошел в Паунвере. - Вот как? Ну, не беда. В Паунвере и мы тоже пойдем, но прежде передохнем тут, если госпожа позволит. - И выступив вперед, Паавель кланяется: - Здравствуйте, госпожа Кийр! Узнаете ли вы меня? - Отчего же не узнать, господин Паавель! Здравствуйте! Прошу, проходите в помещение. Бедной Юули мучительно неловко своих заплаканных глаз, что гости, конечно же, замечают - ведь не слепые же они. Еще мучительнее для нее то обстоятельство, что она вынуждена говорить неправду, всяческая ложь всегда была ей отвратительна. - Ну поглядите, мои господа, - капитан разводит руки в стороны, видя, что все его спутники вошли в дом, - в этом жилище я провел самые прекрасные годы моей жизни! Это были дни, богатые работой и радостью, и память о том золотом времечке все живет и живет во мне. Присядем, мои друзья, любезная госпожа Кийр, само собою разумеется, позволит нам обсушить крылья и дать отдых ногам - какие-нибудь четверть часика или вроде того. Не правда ли, госпожа? - О-о, прошу, прошу! Когда же усталые путники рассаживаются вокруг обеденного стола, капитан вновь возвышает свой голос и советует Киппелю открыть его рог изобилия, чтобы освежить дух дорогих собратьев, ибо сегодня им предстоит еще бесконечно долгий путь. Киппель извлекает из своего заплечного мешка на свет Божий бутылку коньяка, ставит ее на стол и беспомощно оглядывается. - Госпожа, позвольте нам один стакан! - произносит он неуверенно, несколько просительным тоном. - Да, сейчас, сейчас! - Хозяйка спешит выполним, просьбу гостя. - Но, прошу, погодите секундочку, - она ставит стакан на стол. - Я принесу вам немного закуски - Не затрудняйтесь, госпожа! - Какое же это затруднение, - хозяйка направляется в сторону кладовки, - секундочку! Аадниель Кийр сидит в кладовке на мешке с солью, чмокает губами и часто моргает ресницами от врывающейся в двери полосы света. - Чего им надобно? - шепчет он вошедшей жене. - Ничего такого. Просто зашли передохнуть по дороге. Снесу им немного закуски, они собираются пить вино. - Ишь ведь, им еще и закуску подавай! Ни крошки не смей отсюда брать! Здесь не столовая какая-нибудь и не трактир для всяких бродяг. - Ах, Йорх, голубчик, я пообещала принести... - Пообещала принести? Ты? Ну что же, тащи, если ты такая богатая! Да, конечно, ты ведь и впрямь принесла и дом отменное приданое - и мызу, и семь пар быков. Тащи, тащи! Стащи целую охапку! Опустоши кладовку, тогда мы сами всласть пососем палец! - Ну взгляни же, наконец, Йорх, только эту кроху хлеба и масло, - хозяйка вновь начинает всхлипывать, - ведь не убьет же это тебя. И вовсе они не бродяги какие-то, а все - люди интеллигентные. - Как, как? Что ты сказала? Интеллигентные? Ог-го-о. брат, какое словечко отыскала старая громоотводиха! Да сама-то ты понимаешь ли, что это такое - интеллигентный? Нет, ответь, ответь, что значит интеллигентный? - О Боже! - Юули охает. - Я прыгну в колодец! - Отчего бы и нет! Сначала стащит туда, этим негодяям и бездельникам, целый воз масла, а потом еще и колодец опоганит. Тьфу! Дорогая Юули решила показать, что она в Пихлака полная хозяйка и распорядительница, угощает щедрой рукой. Ну да, а чего же ты в таком случае пыхтишь да кряхтишь и не вручаешь им эту прорву снеди? Пусть грабят меня! - О Боже! - Хозяйка вытирает глаза углом передника, берет мисочку с маслом и намеревается идти в комнаты. - Сказала, что я ушел в Паунвере? - Кийр хватает ее за плечо. - Да, сказала. - А что они сказали? - Ничего. Тем временем городские господа сидят все вместе, радостные, пуская по кругу стакан с коньяком. Правда, насколько именно радостен каждый из компании, определить трудно, так как разговаривает, в основном, капитан Паавель; но все же и другие отпускают шуточки, смеются. - О-о, премного благодарны, госпожа! - восклицает бывалый воин при возвращении хозяйки. - Премного благодарны! Чего нам теперь не жить и не бродяжничать по-холостяцки. Подсаживайтесь-ка и вы к нашей компании, расскажите, как вы тут, в Пихлака, живете-можете? Однако, госпожа Кийр... - Паавель внимательно смотрит на Юули, - похоже, вы плакали сегодня! Отчего вы плакали? - Нет, я вовсе не плакала, - Юули пытается улыбнуться. - У меня насморк. Глаза слезятся. - Вот оно что! В таком случае, отхлебните отсюда добрый глоток, это прекрасное лекарство от насморка. Юули подносит стакан ко рту и лишь пригубливает. - Нет, нет, госпожа Кийр, - Паавель отстраняет протянутый ему стакан, - так дело не пойдет! Такое лечение не поможет. Глотните как следует, тогда будет совершенно иная картина, и здоровье поправится. - Нет, госпожа Кийр - человек симпатичный и с самого начала ему, Паавелю, нравилась, но сам-то Кийр - трюкач. Нет, пусть она не обижается, это он, Паавель, хоть самому Кийру прямо в лицо скажет. Ваше здоровье! А этот прекрасный хутор Пихлака для Кийра то же самое, что для собаки колбаса. Кийр этот хутор уплетет. Уже с первого взгляда он, Паавель, заметил там и сям беспорядок. Хлеба посеяны слишком поздно, у лошадей вздутое брюхо и слабые мышцы, а взгляните на двор! Двор - словно еврейская лавочка. Коров он, Паавель, не видел, но, небось, и у них еле душа в теле держится. Нет, он и сам поначалу был не Бог весть какой крестьянин, но потом все наладилось, но всем был порядок. Нет, прямо-таки с болью в сердце он. Паавель, видит теперь, что... на хуторе Пихлака - коза за садовника. - Это правда, - Юули кивает головой. В своей беспомощности и с непривычки она немного размякла и теперь чувствует себя менее подавленной, чем прежде. Теперь она с удовольствием приготовила бы городским гостям мясное блюдо с яичницей, все бы сделала, как надо, если бы в кладовке не сидел ее мучитель. А мучитель действительно все еще сидит в кладовке, не смеет оттуда выйти: чего доброго, увидят. Лижет масло и сметану, ковыряет ветчину, сам есть не хочет, а уделить хотя бы немножечко кому-нибудь другому - и того меньше. "Долго ли эти дьяволы будут там торчать, они, похоже, и не собираются уходить?" - рассуждает он, все больше злясь. "Да, убеждаешься, что есть на свете люди, у кого нет ни малейшей совести! И мое масло они, само собой, сожрут до последней крохи - в этом не приходится сомневаться. И все по вине этой карги Юули. Могла бы сказать этим бездельникам, что... что ей недосуг их принимать, что она должна немедленно куда-нибудь идти - и все было бы в порядке". - Ну погоди же, старая кочерыжка, громоотводиха, небось он, Йорх, потом покажет ей, где ее настоящее место! Когда-нибудь эти незваные гости все же уберутся, ведь не останутся они, дьяволы, тут жить. Но так уж с давних времен установилось: каждое мало-мальски заметное волнение влияет на организм Кийра... определенным образом. Вскоре пихлакаский властелин чувствует в своем нутре известное брожение, которое сопровождается ужасающим скрежетом и