осуждаю измену в любом ее проявлении. Нет. И не могу сказать, что я не был вовлечен в чью-то измену. Был. С тех пор как мы с Зоей расстались, я переспал с одной замужней женщиной и еще с двумя девушками, которые уже несколько лет жили со своими парнями. Но во всех случаях это была не моя измена - они решали изменить своим мужчинам. По-моему, их неверность не имеет ко мне никакого отношения. Холостяки - хищники по определению. Бросив Зою, я стал свободен. Я никому не был обязан хранить верность в постели. Да, я не стал бы изменять своей постоянной партнерше, но это еще не значит, что я не обрадуюсь, если кто-то решит изменить кому-нибудь со мной. Но я хорошо понимаю, что мой холостяцкий статус сейчас в большой опасности. Потому что к Эми у меня действительно есть чувство. Не могу сказать, что чувство это очень сильное. Я бы не стал ради нее стреляться или делать себе харакири. Но мысль о том, что увижу ее всего через несколько часов, мне приятна. У всего бывает начало. И если это начало наших отношений с Эми, то тогда нужно положить конец охоте на Маккаллен. Да, надо принять решение. Именно об этом сегодня утром говорил Мэтт. Вопрос вот в чем: хочу ли я продолжать отношения с Эми? Если да, то сколько бы они ни продлились, я буду ей верен. А это значит, что мне придется перестать гоняться за Маккаллен. И вообще перестать гоняться за юбками. А вот это и вправду серьезное решение. Эми пришла в пять минут второго. Это я знаю точно, потому что последние девять минут беспрестанно поглядываю на часы, приняв живописную позу: ноги на столе, иллюстрированный альбом истории дадаизма картинно разложен на коленях. Эми легонько стучит по оконному стеклу, и я растерянно смотрю на нее, потом улыбаюсь и встаю. На ней сабо и яркое платьице, едва прикрывающее коленки, волосы забраны в высокий хвостик. Суждение о женской одежде моего друга Энди здесь подходит на все сто процентов: "Женщина хорошо одета, если, глядя на нее, ты с легкостью можешь представить ее голой". Иду к двери, открываю. Какое-то мгновение мы стоим у порога, нервно улыбаясь. Потом я наклоняюсь, и наши губы встречаются. Когда она отклоняется, я провожу пальцем по ее носу: - Ожег прошел? Она краснеет, морщит нос. - Пять баночек "Нивеи" извела. - Потом смотрит мимо меня в глубь галереи, улыбается. - Ну и как тебе полный и честный рабочий день? В эту секунду бригада по очистке совести строем выдвигается вперед. На всех белоснежная униформа, в руках швабры и ведра чистой мыльной воды. "Фу-у, вы посмотрите, какая запущенная совесть, - с отвращением говорят они. - Не пора ли нам ее как следует почистить?" Конечно, пора. Мне было бы намного легче, сели бы я сейчас повернулся к Эми и признался, что работаю здесь три дня в неделю. И только решаюсь все честно ей рассказать, объяснить, что просто красовался перед ней, как вдруг пугаюсь. А что, если она меня не поймет? А вдруг подумает: "Он обманул меня один раз, обманет и во второй". Тогда наши отношения закончатся, едва успев начаться. И потом, я же не буду тут всю жизнь работать. Это лишь привал на моем долгом пути. Правду знают Мэтт и Хлоя, но им не привыкать - они меня всегда прикрывают. Эми не нужно об этом знать. - Слушай, - говорю я, решив уклониться от ответа и не врать ей, - чем быстрее мы отсюда смотаемся, тем лучше. Переворачиваю вывеску с "Открыто" на "Закрыто", запираю дверь, и мы направляемся в Гайд-парк. Болтаем о прошлых выходных, о том, что произошло за эти несколько дней. Заходим в кулинарию, покупаем пару сэндвичей и газировку. По дороге от кулинарии к парку наши руки встречаются, и вдруг я понимаю, что наши пальцы переплелись. Непроизвольно вздрагиваю. Испугался - не то слово. Знаю, что это глупо, мы ведь касались и более интимных частей тела. Но это было либо за закрытыми дверями, либо не в Лондоне, либо в пьяном состоянии. Но здесь, на моей территории, среди бела дня... Наверное, это меня и напугало. Мы как бы открыто всем признаемся, что теперь мы пара и что мы вместе. - Ты что? - спрашивает она, смеясь, и глядит на наши сомкнутые руки. Прикусываю щеку, а потом говорю: - Да так, ничего. Просто странно это. - Ты не обязан, если не хочешь. Вообще-то, - хитро добавляет она, убирая руку, - лучше и вправду не надо. Я стою в полной растерянности, будто лишившись равновесия: в левой руке сумка с продуктами, а в правой ничего нет. - Почему? - спрашиваю я наконец. Она щурит глаза: - Ты что, думаешь, я дурочка? Я знаю, как это бывает. Я по-прежнему в полном неведении. Даже не могу понять, шутит она или серьезно. - Что бывает? - Ну вот это. Когда за руки держатся. Меня мама предупредила, что бывают такие мужчины, как ты. Сначала за руки держатся, потом в щечку целуют. А там и глазом моргнуть не успеешь, как он тебя затащит в постель, и ты уже ждешь от него ребенка, а он в это время с другой шлюхой забавляется... - Она надувает губы. - Так вот, позвольте вам сказать, мистер Джек Росситер, что я не из таких девушек. У меня вырывается смешок: - Ладно, буду иметь в виду. Я протягиваю ей руку, но она в ответ поднимает брови, ожидая более подробного ответа. - Ну пожалуйста, - говорю я, - я этого хочу. - Ты уверен? - Да. Она дает мне руку, и мы идем дальше. Должен признаться, мне это приятно. Ближе к главным улицам парк забит народом. Мы пришли в обеденное время, когда все офисные работники устремляются на волю, получить свою дневную порцию нефильтрованного кислорода и солнечного света. Кругом приподнятые юбки, закатанные рукава и ослабленные галстуки. В траве валяются бутылки из-под воды "Эвиан", обертки сэндвичей из французского ресторана. Мы с Эми преодолеваем эту полосу препятствий и идем дальше, толпы редеют, и мы наконец находим тихое место в центре парка. Садимся в тени дерева, едим, пьем, говорим. Поначалу эта сцена кажется мне нереальной. Я невольно начинаю ломать комедию. Смеюсь над шутками Эми, без конца задаю вопросы, пытаясь проникнуть ей в душу и убедиться, что мне с ней хорошо. То есть делаю то, что нравится девушкам, - точнее, то, что я научился делать, чтобы нравиться девушкам. Но потом я перестаю притворяться. Я уже не играю роль Лихого Джека, или Джека Приятного Собеседника, или любую другую из ролей, заученных после разрыва с Зоей. Я просто остаюсь самим собой. Какое облегчение! Я наконец-то расслабился. Мы лежим рядом, смотрим на небо сквозь крону дерева, и вдруг мне хочется поговорить с ней о том, что я не обсуждал ни с кем, с тех пор как познакомился с Зоей. - Когда люди держатся за руки... - начинаю я. Она кончиками пальцев касается моей руки: - Вот так? - Да, - говорю я, сжимая ее ладонь, - так. - И что в этом такого? - Не знаю. Это... как бы сказать... это многое означает. Это связь. Смотришь на парня с девушкой, когда они держатся за руки, и кое-что о них становится тебе понятно. Так ведь? - Да, я понимаю, что они вместе... - Не только это. Что им хорошо вместе, и они счастливы. Все еще держа меня за руку, она приподнимается на локтях и смотрит на меня: - И? Ты это чувствуешь рядом со мной? - Мне кажется, да. Она слегка хмурит брови: - Тебе кажется? - Но нельзя же знать наверняка, правда? Пока еще рано делать выводы, - запинаюсь я. - По крайней мере, я пока не могу точно сказать. У нее разочарованный взгляд. Но голос твердый: - Либо ты что-то чувствуешь, либо нет. Все просто, Джек. Чувства нельзя запланировать. Их можно только испытывать, - говорит она таким тоном, словно сто раз уже все это проходила. - Я веду себя как дурак, да? - А ты как думал? Ты же парень, это у тебя в крови. - Просто мне странно вот так сидеть тут и с тобой откровенничать. Ну или наоборот, скрытничать, если уж на то пошло. - Ты не должен мне говорить того, что не хочешь, - отвечает она. - Я знаю. Но я хочу тебе многое сказать, вот в чем дело, Эми. - Что сказать? - Что прошлые выходные были просто отличными, и сегодня день прекрасный, и... я хочу, чтобы все так было и дальше. Хочу, чтобы мы снова так вот встречались. Эми молчит, потому что знает - я еще не все сказал. Да, это так. Но я взволнован. А вдруг ей этого всего не надо? Да, она на меня запала, но насколько крепко запала? Может быть, для нее это все только флирт? А вдруг, услышав, что я хочу большего, что я наконец готов вывести отношения за пределы постели, она испугается? Я и сам себя боюсь. Может, у меня от солнца в голове помутнение, а через пару недель окажется, что у нас серьезные отношения, которые мне совсем не нужны. Она крепче сжимает мою руку. - А знаешь, что я чувствую? - Нет. Скажи. - Мне нравится. Да что там нравится - я балдею. - Она улыбается и поднимает наши сомкнутые руки к моему лицу. - И это нравится. Очень. И именно этого я хочу. - А если ничего у нас не выйдет? - Значит, ничего не выйдет. Вот оно! Как гора с плеч! Все так легко и просто. Никто ни на кого не давит. Поживем - увидим. Просто сделаем то, что делают миллионы людей каждый день: кинем кости и посмотрим, что нам выпадет. Испытаем судьбу. - Ладно, - говорю я, - значит, если люди увидят нас взявшимися за руки и подумают, что мы - пара, они будут правы? - Да. Мы целуемся, и этот поцелуй не похож на все предыдущие. Этим поцелуем мы словно скрепляем наше соглашение. Страшно и восхитительно одновременно. Вот оно, думаю я, конец твоей прошлой жизни и начало будущей. Я понимаю, что наши жизни переплелись теперь так же тесно, как и наши языки. Но наши отношения не закончатся вместе с этим поцелуем. Только решение одного из нас сможет их разорвать. Это произойдет, только если мы перестанем верить в слова, которые только что сказали друг другу. Кто знает когда. А может, этого и не произойдет. В том-то и кайф. Потому что есть вероятность, что мы останемся вместе навсегда. Эта мысль вызывает у меня блаженную улыбку, мы снова устраиваемся на траве, я обнимаю Эми и засыпаю. В галерею возвращаюсь часам к четырем, разморенный от солнца, ошалевший от происшедшего. Из почтового ящика у двери торчит конверт. Открываю его и читаю: "Позвони мне на мобильный, немедленно. Поли". Блин! Черт, вот невезение! Единственный раз слинял с работы, и, конечно же, в этот день приехал Поли! Вхожу в зал, беру себя в руки и звоню ему. Так, он явно в плохом настроении. В убийственном настроении. С помощью невероятного количества ругательств он объясняет мне, что я выставил его дураком перед его новой подружкой, потому что он не смог провести ее в собственную галерею, где какой-то хрен сменил замки. Но это, как оказалось, цветочки. Главная новость еще впереди. Я. Послушайте, Поли. Я напорол дел, признаю. Мне очень жаль. И я обещаю, что такого больше не повторится. Поли. Да уж, будь уверен, что не повторится. А знаешь почему? Я. Почему? Поли. Потому что ты на хрен уволен, вот почему. Сейчас же закрывай галерею и отдай ключи Тиму Ли из "Художественной керамики" рядом с нами. И чтобы после этого я тебя не видел и не слышал. Ясно? Я. И это все? Поли. Это все. Я. Знаете, мне кое-что не ясно. Поли. Что? Я. Почему вас так плохо слышно? Поли. Потому что я в вертолете. А тебе-то какое... Я. Где вы сейчас конкретно? Поли. На полпути к Парижу. Я. Ой... Поли. Что значит "ой"? Я. Это значит, ой, придется вам разворачиваться и лететь сюда. Потому что я оставляю ваши гребаные ключи в вашем гребаном замке и дверь вашей хреновой галереи оставляю открытой. Конечно, угрозы своей я не выполнил. Ведь если Поли пожелает нанять адвоката, тот будет в сто крат круче моего; кроме того, я в растерянности, а не в ярости. Поэтому я послушно в последний раз запираю дверь галереи и оставляю ключи Тиму. По сравнению с этим несчастьем Столетняя война - сущий пустяк. И пагубные последствия нашей ссоры не поддаются описанию. Ноль доходов = ноль возможностей жить так, как сейчас, = ноль вариантов (за исключением одного - вернуться в ряды серых служащих дерьмовых фирм) = конец амбиций и начало нудного бессмысленного существования. Все, я больше не хозяин своей жизни. Сажусь на велосипед и еду к дому, жить в котором мне отныне не по карману. Меня охватывает чувство полного бессилия. Раньше у меня такого не случалось. Почти никогда. * * * Чистосердечное признание No 4: Бессилие Место действия: моя комната в общаге, Эдинбург. Время действия: 11.30 ночи, 2 октября 1991 года. Элла Трент была красоткой. Нет. Элла Трент была потрясающей красоткой. Ноги - как у дублерши Джулии Роберте в "Красотке". Лицо Умы Турман, когда она танцует с Траволтой в "Криминальном чтиве". Грудь Джеми Ли Кертис в "Поменяться местами". И холодное обаяние Лорен Баколл. Если бы существовал на свете колледж, куда принимали по внешности, а не по умственным способностям, то на обложке их проспекта была бы Элла Трент. Когда она входила в комнату, парни не просто устремляли на нее взгляды, они себе шеи сворачивали. И я только что ее закадрил. Этого, конечно, никогда не должно было случиться. Вот она, а вот я. Север и Юг, лед и пламень, Красавица и Чудовище. Две противоположности, которые никогда не должны соединиться. У меня не было ни малейшего шанса понравиться Элле Трент. Она и рок-звезда или известный актер? Да. Она на свидании в фешенебельном ресторане? Да. Она и Джек Росситер под проливным дождем у дверей "Последней капли"? Нет. Никогда и ни за что на свете. Понятное дело, я не жаловался на столь невероятный поворот событий. Мне было девятнадцать лет, и я учился на втором курсе художественного факультета в Эдинбурге. Единственная причина, по которой я смог закончить первый курс, - то, что мы с Эллой Трент сидели рядом в библиотеке. Когда я не сидел уткнувшись носом в книги, я сидел упершись взглядом в нее. Я смотрел, составлял планы и схемы. В конце концов я набрался храбрости и заговорил с ней. После нескольких ловких ходов с моей стороны (то ручку одолжу, то еще какую мелочь) мы уже стали кивком приветствовать друг друга. Однако меня интересовало не содержимое ее шариковой ручки. Пять моих самых заветных эротических фантазий - в обратном порядке, для большего возбуждающего эффекта: 5. Заняться сексом втроем с Хейли и Бэки, близняшками с моего курса. 4. Попасть в плен к амазонкам в качестве племенного бычка для получения потомства. 3. Быть выпоротым мадемуазель Шапталь, моей школьной учительницей французского, и чтобы непременно она порола меня мокрым палтусом. 2. Остаться единственным выжившим в авиакатастрофе мужчиной, на необитаемом острове, с другими спасшимися - претендентками на титул "Мисс Мира". 1. Достичь оргазма одновременно с Эллой Трент после долгого и бурного секса. За исключением рыбного фетиша под номером три (влияние моей рыбно-картофельной студенческой диеты), вполне стандартный для молодого человека список. Но вы посмотрите, в каком порядке стоят мои фантазии! Элла Трент круче неограниченного доступа к амазонкам? Нет, ну в самом деле. Придется это признать: она - номер один. Тут уж ничего не попишешь. И вот мы у меня в комнате. Только что я тискал ее у входа в "Последнюю каплю" и потом в такси, по дороге сюда. Пока мы раздевались, я жадно пожирал ее глазами, смакуя каждый момент. Мне выпал шанс воплотить в жизнь самую желанную мечту. И если она делала это просто потому, что была под кайфом или потеряла свои очки и по ошибке приняла меня за Брэда, студента из Австралии, который ей нравился, - даже если и так, что тут такого? На тот момент ее присутствие в моей комнате было победой в долгой завоевательной кампании. Я подготовил почву для знакомства в библиотеке. Я выследил ее в "Последней капле" и "нечаянно" наткнулся на нее в баре. Я с ней болтал, очаровывал с таким усердием, словно от этого зависела вся моя жизнь. И мой план сработал. Она находилась в моей комнате, она лежала голая на моей кровати. Я увидел и победил. И вот-вот должен был кончить. Точнее, согласно моим эротическим фантазиям, мы должны были кончить вместе. Мы были на кровати, и все шло как надо. Нет, это будет не просто перепих. Это будет Секс Века. Я решил, что буду сексалепен, трахитителен, просто трахаделичен! Я буду ее Клинтом Иствудом, Шоном Коннери и Ричардом Гиром одновременно. Этого требовало от меня мое самолюбие. И поначалу так оно и было. Мы со стонами катались по простыням, сжимая их в пальцах от страсти. Нежные поглаживания переходили в жесткую хватку и щипки. Это была не прелюдия, это была симфония, опера и канкан! Никогда в жизни я не хотел женщину так сильно! - Нет, - сказала она, - сначала надень презерватив. Пожалуйста, скорее! Мой план воплощения в жизнь самой великой мечты сработал, но кое-что другое работать отказывалось - я обнаружил это к своему ужасу, натягивая резинку. Либо кончилось действие двух с половиной литров пива, которые помогли мне набраться храбрости и влезть на Эллу. Либо я увидел ее совершенное тело и понял, что мне никогда не суметь удовлетворить его. Либо просто впал в шок от того, что сделал невозможное. Какой бы ни была причина, результат не заставил себя ждать. Я почувствовал, как что-то опустилось у меня в животе, и увидел, как опустилось все под животом. Я наблюдал, как мой петушок в резиновом скафандре медленно скукоживается, сдувается, словно лопнувший шарик. Нет. Этого не может быть. Только не это. Не сейчас. Не с ней. Я не могу этого позволить. Запаниковав, я начал отчаянно представлять себе все фантазии с номера два по номер пять. Но мой член решил распорядиться по-другому. Если раньше я не мог заставить его упасть, теперь я не мог заставить его встать - первый раз в жизни. Он скоропостижно скончался. Мы с Эллой видели, как сник, увял, осел и умер. - Поверить не могу, - сказал я. - Только не надо мне говорить, - ответила Элла, встав с кровати и подбирая с полу трусы, - что раньше у тебя такого не было. Я закрыл лицо руками: - Во всем виновата моя мать. - Что? - Это она назвала меня Брэдом, мне мое имя никогда не нравилось, - пояснил я с очень сильным австралийским акцентом. ФОТОГРАФИИ В большинстве случаев, насколько я помню, перемены в моей жизни происходили медленно. Настолько медленно, что я их не замечал. Вот, например, переходный возраст. Только что тебе было одиннадцать лет, и ни одного волоска на лобке. Но десятью годами позже у тебя там уже столько волос, что можно подушку ими набить, мало того, волосы уже торчат из носа и курчавятся на ногах. Ты в полном недоумении, думаешь: "Как я до такого дошел? В какой момент я превратился из мальчика с нежной кожей в волосатого мужика?" Ответа на этот вопрос нет. Потому что на перемены ушли годы, а не секунды. Но иногда все бывает по-другому. Иногда ветер перемен срывает тебя с места и через секунду выбрасывает далеко-далеко. Это ошеломляет, поражает. Ты стоишь, оглушенный, видишь, как далеко тебя занесло, и понимаешь, что назад дороги нет. Вот так и сейчас. Я в своей спальне, утро, восемь часов. Лежу в постели в обнимку с красивой девушкой, ее голова покоится на моей груди, и ее сонное дыхание попадает в ритм биения моего сердца. Еще пару недель назад моей реакцией на такую картину было бы: а) в моей постели спит девушка; отлично, значит, мне вчера удалось кое-кого снять; б) в моей постели спит девушка... черт! значит, я не могу от нее сбежать; в) в моей постели спит девушка; надо ее разбудить; блин, как же ее зовут? Но я знаю, как ее зовут. Ее зовут Эми. Сегодня воскресенье. Прошло полторы недели с тех пор, как меня уволил Поли. Прошло полторы недели с того дня, как мы поговорили с Эми и решили, что теперь нет ее и меня, но есть мы. И сейчас моя реакция на ее присутствие в моей постели: а) Эми спит в моей постели; отлично, значит, я ее все-таки охмурил; б) Эми спит в моей постели; хорошо - мне бы не хотелось, чтобы она спала в чьей-нибудь другой; в) Эми спит в моей постели; здорово, потому что просыпаться без нее плохо. Поначалу я сопротивлялся, но потом понял, что перемены не всегда ведут к худшему. В данном случае - точно не к худшему. Потому что эти перемены не ограничились только моим отношением к Эми. Как сказали когда-то хиппи, весь мир изменился. Мои преданные и старые друзья - постеры с голыми красотками, коллекция расплющенных насекомых "умри, муха!" на моем окне, красные махровые носки и семейные трусы - сорваны, счищены или выброшены в стиральную машину. Не обошли перемены стороной и саму постель. Простыни, наволочки и пододеяльник теперь чистые и выглаженные. В пепельнице всего четыре окурка вместо сорока. А подарок Мэтта на мой двадцать пятый день рождения - выпуск "Плейбоя" за март 1971 года - вытащен из-под матраса и перепрятан в коробку на антресолях. Но перемены бывают и к худшему. И если речь идет о работе - это так. Первое желание по возвращении домой, когда меня уволили, - вылепить копию Поли из шакальего говна, начертить мелом пентаграмму на дорожке в саду и, читая молитву в обратном порядке, протыкать его внутренние органы вязальными спицами. Отбросив эту идею из практических соображений (найти шакалье говно в это время года очень сложно), я придумал кое-что более подходящее. Поработал над самолюбием и убедил себя, что раньше я был служащим с безупречной репутацией, так что смогу без проблем найти внештатную работу. Правда, бывают моменты, когда мир решает продемонстрировать твою ничтожность и давит на тебя изо всех сил. Так вот, после того как десять старых знакомых отказали мне в работе, я решил, что тот самый момент настал. Но я отважно смотрел судьбе в лицо. Мне оставалось только одно достойное средство добычи денег - просить милостыню. Список потенциальных благотворителей выглядел следующим образом: А. Мой отец. Мой родитель распрощался со мной, Кейт, Билли и мамой через неделю после моего восьмого дня рождения. Нелюбимые жена и двое детей вкупе с возможностью сменить Брайтон на Лондон сделали его восприимчивым к любовным чарам симпатичной Мишель Дав, тогдашней своей секретарши. Несмотря на мамины предсказания, отец с Мишель и по сей день женаты и счастливы. Они живут в особняке на Халланд-парк и в свободное от воспитания двоих детей (Дэйви, четырнадцати лет, и Марты, тринадцати годов от роду) время тратят деньги, которые компания моего отца заработала на недвижимости в восьмидесятые, в период бешеного спроса. Мы с отцом встречаемся два раза в год (на мой день рождения и на Рождество). Вероятность того, что он даст мне денег, равна нулю. Вероятность того, что он даст мне взаймы, минимальна. Вероятность того, что он снова предложит мне помочь с трудоустройством в Сити, - максимальна. Б. Мой брат. Билли, при своей страстной любви к техническим изобретениям, работает в Док-ланз, в маркетинговом отделе компьютерной фирмы. У Билли не выплачена ссуда на дом, и ему надо кормить семью. Он справляется и вполне счастлив. Но еще ему надо думать о будущем, о детях. Поэтому мне не стоит заставлять его играть роль отца, как в те времена, когда мы с Кейт были маленькими. В. Моя мама. Попросив денег у нее, я встану в один ряд с такими моральными уродами, как Нерон. Она работает машинисткой в Бристольском банке, и после выплаты по ссуде и по коммунальным счетам у нее остается совсем немного. Конечно, она могла бы найти денег, как во времена моего студенчества, но нужно быть полным дерьмом, чтобы просить у нее. Г. Моя сестра. Студентка. Все равно что просить совета о здоровом питании у трупа. Тут ловить нечего. Д. Мэтт. Дело щекотливое. Потому что денег у него навалом. И он мой лучший друг. Я сам с легкостью бы одолжил ему денег, если бы они у меня были. Но он и так со мной щедр. Было бы верхом наглости просить у него наличные. Должно же у меня быть хоть какое-то самоуважение. Других вариантов нет. Но в трудный час и выбор трудный. Решив, что небольшая вероятность лучше, чем вообще никакой, позвонил отцу. Его секретарша отнеслась ко мне враждебно, но сам он удивительно легко согласился встретиться. Мы договорились пообедать во вторник. Встреча прошла хорошо. Относительно хорошо, если уж говорить о встрече с родственником, который тяжко вздыхает при одном твоем виде. Мы немного поболтали, рассказали друг другу, что произошло за то время, пока мы не виделись. Потом я перешел к главной цели нашей встречи - попросил у него взаймы денег. Он ответил, что мне пора обеспечивать себя самостоятельно. Тогда я объяснил, что меня уволили с работы, и он предложил порекомендовать меня в одну брокерскую контору. Я сказал, что хочу заниматься живописью. Он вздохнул и принялся за салат с омаром. А потом сделал то, чего раньше не делал никогда: предложил решение, не обязывающее к компромиссу ни одного из нас. Сказал, что закажет мне картину для нового офиса в Найтсбридже. И я сделал то, чего никогда не делал раньше: поблагодарил его и сказал, что не подведу. Утром в пятницу Вилли Фергюсон, коммерческий директор отца, подкатил к дому Мэтта. Я во второй раз отменил сеанс с Маккаллен, сказав, что должен уехать в Бристоль на похороны. На прошлой неделе, в глубокой депрессии после своего увольнения, я не мог заставить себя встретиться с ней. И конечно, была еще одна причина - наш договор с Эми. Мне нужно было привыкнуть к этой мысли, прежде чем я рискну увидеться с Маккаллен и на автопилоте сообщить ей, что больше не свободен. К счастью, она спокойно отнеслась к моему отказу встретиться. Я был рад, потому что, несмотря на мое решение не сближаться с ней, я все-таки хотел закончить ее портрет. Вилли было за пятьдесят, он начинал лысеть, и у него было огромное пузо - явное следствие хорошего обеденного перерыва. Что-то подозрительно смахивающее на вареную фасолину застряло у него в усах. Я провел его в мастерскую, где развесил восемь работ для демонстрации своих талантов. Он мельком взглянул на картины, как будто это было меню в "Макдоналдсе". - Три тысячи фунтов, - наконец объявил он, - тысяча авансом, остальные две по предъявлению товара. Прошу вас сделать картину побольше, потому что мы - большая компания. Нам нравится все большое. Примерно такого же размера, как эта, - продолжил он, указывая на мой коллаж "игрушек для взрослых мальчиков", - только не такую странную. - Вы хотите что-то конкретное? - любезно поинтересовался я. - Что-нибудь яркое. Чтобы радовало глаз клиента. - Что-нибудь яркое... - Желтое. - Желтое? - Или оранжевое. Оранжевый тоже подойдет. - А как насчет цвета лайма? - спросил я, не веря своей удаче, став первым представителем новой цитрусовой школы профессора Вилли Фергюсона. Он немного поразмыслил над моим предложением, потом решительно сказал: - Нет, зеленый не подойдет. Слишком похоже на плесень. Не хочу, чтобы наши клиенты думали, что на наших стенах развелась сырость. Остановимся на желтом или оранжевом. Такой цвет сильно не испортишь. Про себя я подумал, что, как только он уйдет, надо позвонить в магазин и заказать банку самой яркой желтой краски. - Кто эта пташка? - спросил Вилли, указывая на портрет Салли. - Просто натурщица. Вилли раздумчиво наклонил голову. - Поразительно, - заключил он. Я тут же раздулся от гордости. - Вам нравится? - Еще как! Уже много лет не видал таких крепких титек и круглых бедер. Вот так. С хорошим (Эми) в жизнь приходит и плохое (необходимость просить помощи у отца), и ужасное (желторотое безобразие, которым мне придется украсить стены приемной нового отцовского офиса). Но жаловаться не на что. На счету у меня снова завелись деньги. Я хотел перемен, я их и получил. Получил и расписался. Смотрю на Эми. Она еще спит. Неплохо бы и мне к ней присоединиться, но голова занята мыслями, и мне сейчас не уснуть. Есть, конечно, соблазн залезть под одеяло и устроить ей приятный утренний сюрприз, но мы поздно вчера легли, так что пусть спит. Я вылезаю из кровати, одеваюсь, иду в соседнюю кулинарию. Вернувшись, на кухне нарезаю копченого лосося, делаю бутерброды. Да, это расточительство. Такое же расточительство, как и вчерашняя покупка - я настоял на том, чтобы мы купили Эми платье. Но именно безрассудные поступки делают жизнь веселей. Для чего иначе нужны деньги? Я вхожу в спальню, но постель пуста. В ванной Эми тоже нет. Иду в коридор, зову ее, но никто не отвечает, и я направляюсь вниз. Нахожу ее в мастерской. Балкон закрыт, и в комнате влажно, как в джунглях. Она сидит на полу, сложив ноги по-турецки. На ней белые трусики и моя черная рубашка с Джимми Хендриксом. Инь и Янь. Но мое внимание привлекло не то, что на ней надето, а то, что она рассматривает. Незаконченный портрет Салли Маккаллен. Незаконченный портрет красавицы Салли Маккаллен. Незаконченный портрет красавицы Салли Маккаллен, грудь и попа которой вызвали восхищение Вилли Фергюсона. - Я все могу объяснить, - говорю я. Эми не поворачивается. - Так вот, значит, какая она, Салли. Салли, твоя модель. - Нет, правда, - пытаюсь снова вставить я, - это не то, что... Эми поднимает руку. - Может быть, я ошибаюсь, - говорит она, по-прежнему глядя на Маккаллен, - но разве не твои слова, что она - цитирую дословно: "Грязная шлюха. Не решился бы даже палкой до нее дотронуться. Но ведь для этого и нужна обнаженная натура, так? Голая натура должна быть не привлекательной, а интересной. Иначе это была бы просто порнография. Чтобы несчастные извращенцы могли кончить, глядя на красивую девушку". Наконец она поворачивается ко мне. При виде выражения ее лица целый отряд спецназа мог бы от страха в штаны наложить. - Ты ведь именно так и сказал? - Да, но... - Но что, Джек? Но ты наврал? Ты наврал, что она не сногсшибательно красива? Или что ты не из тех несчастных извращенцев? Что конкретно? Давай, мне бы хотелось знать. Что, язык проглотил? Я смотрю в пол. Я не просто его проглотил. Я его разжевал, проглотил и переварил. Нет, ну а что я могу сказать? Да, я наврал. Да, Салли Маккаллен потрясающе красива. И да, я наверняка в какой-то степени извращенец. В конце концов я произношу то единственное, что могу в данной ситуации: - Прости. И смотрю на нее, надеясь, что она все-таки простит мне мою тупость. 6 ЭМИ Меня никогда в жизни так не унижали! Никогда. И я очень зла. Оборачиваюсь на дверь, за которую меня выставили, и выдаю энергичное движение средними пальцами обеих рук. Только так я могу противостоять желанию пнуть дверь. Разгневанно шлепаю по дороге, бормочу все известные мне ругательства, и свинцовые тучи нависают над моей головой. К тому времени, когда добираюсь до подземки, небеса разверзлись, залив меня потоками воды. Эми Кросби обтекает. Не думала, что с временной работы могут уволить. Была уверена в своей дипломатической неприкосновенности. И явно ошибалась. Похоже, в последнее время мне особенно хорошо удается ошибаться. И мне это не нравится. Конечно, я не должна была врать Элейн, что умею работать с любым коммутатором. Надо было сказать ей правду, но, если не соврешь, вообще никакой работы не получишь. Это первое правило временного трудоустройства: ставить галочку в окошке "Да" напротив каждого навыка в списке. Когда позвонила Элейн и сказала, что есть работа на две недели, с хорошей зарплатой, в офисе крупной юридической фирмы, я сразу согласилась. Она просмотрела мою анкету. - Хорошо. Ты раньше работала с цифровой системой Элонексик-950, - радостно сказала она, - значит, справишься. - Конечно, - ответила я, не услышав ни единого ее слова, мысленно подсчитывая свою зарплату и думая о стильных туфельках, которые видела на прошлой неделе. Да и вообще, что может быть сложного в секретарской работе? Ее я могу выполнять даже стоя на голове. Поэтому мысль о моей профессиональной непригодности не посетила меня ни пока я тащилась через весь Лондон в Сити, ни когда шагала через огромный и роскошный вестибюль к своему рабочему месту. Даже когда вписала свой зад в кресло космического дизайна и представилась Анджеле из отдела кадров, у меня не возникло сомнений в своей компетентности. Первые недобрые предчувствия появились, когда меня оставили наедине с устройством, похожим на пульт управления полетами. Тут я поняла, что наврала слишком много. Красные, оранжевые и желтые огонечки гневно мигали, а гулкую тишину приемной нарушал настойчивый звон занятых линий. - Так, - пробормотала я, глядя на технического монстра и потирая руки. Но сама уже ощущала первые толчки землетрясения в основании моей самоуверенности. Через двадцать минут я так и не смогла принять ни одного звонка и начала впадать в панику. Через час Анджела что-то заподозрила. Она спустилась с одного из верхних этажей и важно вышла из лифта в своем строгом полосатом костюме. - Какие-то проблемы? - спросила она. - Нет-нет, - улыбнулась я, обнаружив, что надела наушники задом наперед, - все в порядке. Она кивнула, явно не удовлетворенная ответом. Я проводила ее взглядом и решила не сдаваться, чего бы это ни стоило. У меня по физике были отличные оценки. Уж с такой ерундой как-нибудь справлюсь. Как бы не так. На каждой линии сидело по недовольному абоненту, и все ругались в один голос. К одиннадцати часам пульт накалился добела и готов был взорваться. Я начала жать на все кнопки без разбора. - Черт, блин! - кричала я. - Отвалите, вы, идиоты, перестаньте звонить! Звоните в другое место! Пошли вы все! Через две минуты двери лифта со звоном открылись, из кабины выскочил лысеющий мужчина в дорогом костюме. Сначала я подумала, что случился пожар, так возбужденно он махал руками. Но вскоре стало ясно, что единственный источник опасности в этом здании - я. - Да чем вы тут занимаетесь? - заорал он, затормозив напротив меня. - С какой стати вы позволяете себе ругаться на коммутаторе! Вы хоть понимаете, какие важные клиенты сидят у нас в зале заседаний? Ваши мерзкие ругательства слышали по всему зданию! На всех этажах! Его кустистые брови дрожали, а выпученные глаза грозили вылезти из орбит. Я попыталась встать, но у наушников оказались короткие провода, и я плюхнулась обратно. - Откуда вы? - протявкал он, в то время как я стягивала с себя наушники. - Из Шепардз-Буш, - пропищала я, только теперь заметив кнопку громкой связи. Я нажала ее, связь отключилась, и погас зеленый огонек на микрофоне прямо над моим ртом. Из двери у лестницы, хватаясь за вздымающуюся грудь и глотая воздух, выскочила Анджела. - Из какого она агентства? - спросил мужчина. - "Лучшие кадры", - задыхаясь, выдавила она. - Я им непременно об этом сообщу. Мне даже не дали возможности оправдаться. Мужчина взял меня за локоть и потащил к выходу. - Эй! - взвизгнула я. - Вон! - прорычал он, глядя на меня так, словно я им только что ковер обмочила. - И чтобы я вас тут больше не видел. Да вы хоть понимаете... - Фразу закончить он не смог. На мгновение мне показалось, что он собирается дать мне пинок под зад. Я бросилась к метро, найдя утешение в глубинах подземелья. В метро на меня обычно снисходит спокойствие. Пересаживаюсь с одного поезда на другой, не следуя никакому маршруту. Мелькают лица людей в толпе, проносятся мимо рекламные плакаты - все это действует на меня успокаивающе, и я раздумываю над достойными словами, которые могла бы сказать. В конце концов придумываю пять остроумных ответов, которые сразили бы Анджелу и ее прихвостня наповал. Но какой сейчас от этого толк. После драки кулаками не машут. Решаю, что пора сменить декорации, и выхожу на "Грин-парк". Бессмысленно брожу по гравийным дорожкам, на душе тяжесть. Погода все еще пасмурная, но дождь прекратился. Закутываюсь в мокрую куртку и сажусь в свободный шезлонг. Закрываю глаза и в темноте вижу плавающие звездочки. Я знаю, что мне придется все рассказать Элейн. Подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их. Почему люди до сих пор не изобрели телепортирующую машину? Вот бы мне сейчас телепортироваться на какой-нибудь остров у берегов Южной Америки. Хел уехала на съемки, а Джеку звонить не хочется. После того как я нашла портрет Салли, между нами повисло какое-то отчуждение. Джек целый час извинялся, но мне все равно неприятно, что он не сказал правду раньше. Наверное, думал, что я не смогу смириться с тем, какая симпатичная у него модель. Что он там себе вообразил? Боялся, что я начну ревновать? Да, может, я бы и заревновала, но не в этом дело. И теперь я пытаюсь быть спокойной. Правда, сейчас мне это плохо удается. Чувствую себя настоящей плаксой. И никто меня не утешит. Я сожгла за собой все мосты - отступать некуда. На прошлой неделе обзвонила всех своих знакомых, восхваляя Джека и восторженно сообщая, какая я счастливая. У меня появился парень, вот и решила нести всему миру добро, передавая положительные вибрации всем, кому повезло оказаться в моей записной книжке. Так я себе говорила. Но будем откровенны. Я это сделала не в порыве любви к ближнему. Просто хотела, чтобы все мне позавидовали. Мой звонок Сьюзи (лучшей подруге студенческих времен) был настоящим издевательством. У нее уже давно роман с женатым мужчиной, а я выдала длинный монолог о том, что наконец-то нашла смысл жизни. После этого Сьюзи тяжело вздохнула: - Тебе так повезло. - Твое счастье в твоих руках. - Я сделала многозначительную паузу. Она знала, что я сейчас скажу. Эту тему мы обсуждали уже раз сто. - Он от нее никогда не уйдет. Ты же это понимаешь? - Да, но я все равно его люблю. - Свою реплику Сьюзи произнесла с ужасным акцентом бедной девочки из рабочего квартала, как дешевая звезда мыльной оперы. И мы, как всегда, рассмеялись. - Я правда рада, что у тебя так хорошо все складывается, - добавила она в конце нашего разговора, - хотя ужасно тебе завидую. Если бы я встретила такого романтичного парня, была бы безумно счастлива. Эми, держись за него обеими руками. Я была довольна собой. Но мне стало неловко, что я приукрасила наши отношения с Джеком некоторыми подробностями и приписала ему качества, которых у него, скорее всего, никогда не было и не будет. Сказала Сьюзи, что, когда Джек появился на моем пороге, в руках он держал охапку алых роз, а на пикнике мы икру запивали шампанским. Пикник и так получился замечательным. А от икры меня вообще воротит. Но я знаю, почему так поступила. Мне хочется, чтобы Джек оказался моим принцем на белом коне, вот я и преувеличиваю его достоинства, дабы убедить всех окружающих, а заодно и саму себя, что это и вправду ОН. Смотрю на деревья, издалека доносятся обрывки мелодии вагончика мороженщика. Делаю глубокий вдох. Правда в том, что жизнь моя не мед, да и у Джека характер - не сахар. Подумав еще немного, решаю усугубить свои мучения и добавляю: у Джека характер не сахар, поэтому и жизнь моя - не мед. Наверное, я действительно так думаю, потому что не уверена, суждено ли мне провести с ним остаток своих дней. Может быть, это нормально в начале отношений, но все равно страшно. Я так долго ждала нормального парня, что потеряла ощущение реальности происходящего. Мне казалось, что, как только у меня наконец появится п