Ф.Скотт Фицджеральд. Три часа между самолетами
-----------------------------------------------------------------------
Пер. - А.Чапковский.
Авт.сб. "Последний магнат. Рассказы. Эссе". М, "Правда", 1990.
OCR & spellcheck by HarryFan, 17 July 2001
-----------------------------------------------------------------------
1
Дональд понимал, что шансов у него мало, но настроение было подходящее,
сил полно, делать все равно нечего, а вся докучливая работа осталась
позади. Сейчас он вознаградит себя. Если удастся.
Самолет приземлился, Дональд ступил на землю, летняя ночь прерий
поглотила его, и он пошел к глинобитному домику на краю аэропорта,
выстроенному в духе старых железнодорожных вокзалов. Он не знал, жива она
или нет, по-прежнему ли в этом городе и какую носит фамилию. Он волновался
все сильнее, когда листал телефонную книгу, отыскивая номер ее отца,
который за эти двадцать лет вполне мог умереть.
Нет. Судья Хармон Холмс - Хиллсайд, 3194.
Он попросил позвать мисс Нэнси Холмс. Женский чуть насмешливый голос
ответил:
- Нэнси теперь миссис Уолтер Гиффорд. А кто ее спрашивает?
Но Дональд повесил трубку. Он выяснил, что хотел, а времени у него было
всего три часа. Он не помнил никакого Уолтера Гиффорда - и когда листал
телефонную книгу, снова встревожился. Она ведь могла, выйдя замуж,
переехать в другой город.
Нет. Уолтер Гиффорд - Хиллсайд, 1191. Он облегченно вздохнул.
- Я слушаю!
- Здравствуйте. Можно попросить миссис Гиффорд? Это говорит ее старый
знакомый.
- Я вас слушаю.
Он сразу узнал - или это только почудилась ему? - своеобразное
очарование ее голоса.
- Это говорит Дональд Плант. Мы с вами виделись в последний раз, когда
мне было двенадцать лет.
- Да? - с вежливым удивлением спросила она; но он так и не понял, рада
ли она и узнала ли его.
- Дональд! - повторила она. Теперь в ее голосе слышалось нечто большее,
чем просто попытка вспомнить. - ...Когда ты возвратился? - Потом теплее: -
Где ты?
- На аэродроме. Через несколько часов улетаю.
- Так приезжай.
- А не поздновато ли?
- Господи, нет, конечно! - воскликнула она. - Я сижу дома одна, тяну
виски с содовой. Скажи шоферу...
По дороге Дональд перебирал в памяти их разговор. Его слова "на
аэродроме" доказывали, что он по-прежнему богат и респектабелен. Нэнси
одна - и это могло означать, что она теперь не очень привлекательная особа
и у нее нет друзей. Муж, возможно, в отъезде или уже спит. И может быть,
оттого, что мысленно он всегда видел ее десятилетней девочкой, упоминание
о виски покоробило его. Но он тут же с улыбкой подумал, что ведь ей уже
около тридцати.
Дорога свернула к дому, и в дверях освещенной комнаты возникла
прелестная темноволосая женщина со стаканом в руке. Он наконец воочию
увидел ее, вздрогнул и, выходя из такси, спросил:
- Миссис Гиффорд?
Она включила свет над подъездом и не отрываясь глядела на него широко
открытыми, испытующими глазами. Потом сквозь недоумение проступила улыбка.
- Дональд, это и правда ты! Как мы все меняемся. Вот это встреча!
Они вошли, перебрасываясь ничего не значащими фразами, повторяя:
"Сколько лет, сколько зим", - и у Дональда екнуло сердце. Отчасти оттого,
что ему представилась их последняя встреча, - когда она, задрав нос,
проехала мимо на велосипеде, - а отчасти из страха, что говорить будет не
о чем. Как на сборе бывших однокашников: чувствуешь, что прошлого не
вернуть, и изб всех сил скрываешь это в суете шумного веселья. Он с ужасом
понял, что эта встреча может оказаться тягостной и пустой. И очертя голову
начал:
- Ты всегда была хорошенькая. Но я не ожидал, что ты стала такая
красавица.
Это подействовало. Он вовремя сообразил, что к чему, сделал смелый
комплимент, и из скучающих друзей детства они превратились в малознакомых
людей, которые нравятся друг другу.
- Хочешь виски? - спросила она. - Нет? Не подумай, ради бога, что я пью
втихомолку, просто сегодня меня заела хандра. Я ждала мужа, а он дал
телеграмму, что задерживается на два дня. Он очень милый, Дональд, и очень
красивый. Вроде тебя, и волосы такие же, - она запнулась, - по-моему, он
увлекся кем-то в Нью-Йорке, не знаю...
- Глядя на тебя, этому не поверишь, - сказал он. - Я был женат шесть
лет и, было время, точно так же мучил себя. Но в один прекрасный день раз
и навсегда покончил с ревностью. Когда моя жена умерла, я понял, что это
было правильно. Теперь в памяти осталось только хорошее - ничто не
испорчено, не запачкано, не за что корить себя.
Она внимательно смотрела на него, участливо слушала.
- Сочувствую, - сказала она. И, выждав сколько положено, продолжала: -
Ты очень изменился. Ну-ка, повернись. Я помню, отец говорил: "У этого
парня есть голова на плечах".
- И ты не поверила?
- Нет, я задумалась. До тех пор я считала, что у всех есть голова на
плечах. Мне это запомнилось.
- А что еще тебе запомнилось? - спросил он улыбаясь.
Нэнси вдруг встала и быстро отошла на несколько шагов.
- Ну, это уже нечестно! - с упреком сказала она. - Наверное, я была
испорченной девчонкой.
- Вот уж нет, - твердо сказал он. - Знаешь, пожалуй, я все-таки выпью.
Нэнси наливала виски с содовой, все еще отвернувшись, и он сказал:
- Ты что думаешь, другие девчонки никогда не целуются?
- А ты о чем-нибудь другом можешь говорить? - спросила она. Но тотчас,
смягчившись, добавила: - А чего, там! Все равно было хорошо. Как в песне
поется.
- А помнишь, как катались на санях?
- Еще бы! А пикник у этой, у Труди Джеймс? И еще в Фронтенаке в то...
ну, в общем, летом.
Сани он помнил лучше всего - как он целовал ее холодные щеки на соломе
в углу саней, а она смеялась, запрокинув голову к белым, холодным звездам.
Другая парочка сидела к ним спиной, и он целовал ее тонкую шею и уши, но
ни разу - губы.
- И еще вечеринка у Маков, где играли в почту, а я не пошел, потому что
болел свинкой, - сказал он.
- Я не помню.
- Ну как же, ты была там. И тебя целовали, а я с ума сходил от
ревности... С тех пор я никогда так не ревновал.
- Странно, не помню. Может быть, я старалась забыть.
- Но почему? - удивился он. - Мы были совсем невинные дети. Знаешь,
Нэнси, когда я рассказывал жене о своем детстве, я всякий раз говорил ей,
что любил тебя почти так же, как ее. Но, наверное, не почти, а так же.
Когда мы отсюда уехали, ты у меня застряла в сердце, как заноза.
- Тебя это так... так глубоко задело?
- Еще бы! Я... - Он вдруг сообразил, что они стоят в двух шагах друг от
друга и он говорит так, словно и сейчас влюблен в нее, а она смотрит на
него - и ее губа полураскрыты, а глаза затуманены.
- Говори, - сказала она. - Стыдно признаться, но мне приятно тебя
слушать. Я не знала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что страдала
только я.
- Ты! - вскричал он. - Неужели ты не помнишь, как бросила меня возле
аптеки. - Он рассмеялся. - И еще показала мне язык!
- Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня. - Ее рука
легко, словно в утешение, опустилась на его руку. - У меня наверху альбом
с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу.
Минут на пять Дональд остался один и думал, как безнадежно по-разному
люди помнят одно и то же событие и еще, что взрослая Нэнси столь же
пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него в душе
появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена, и
не надеялся, что еще испытает когда-нибудь.
Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Нэнси поглядывала на него и
счастливо улыбалась.
- Это все-таки так приятно, - сказала она. - Так приятно, что ты такой
милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь что?.. Знала бы я это
тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя!
- Как жаль, - мягко сказал он.
- Теперь - нет, - успокоила она его и добавила внезапно: - Поцелуй
меня, и давай помиримся... Вот так верная я жена, нечего сказать, -
заметила она через минуту. - А ведь я, как вышла замуж, целовалась раза
два, не больше.
Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он целовал? Нэнси? Или
только память о ней? Или эту милую робкую незнакомку, которая тут же
отвернулась от него и перевернула страницу альбома?
- Погоди, - сказал он. - Я не успеваю разглядеть фотографии.
- Больше не надо. Я и сама не каменная.
Дональд произнес одну из тех банальностей, которые могут значить и
очень много, и ничего.
- Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова?
- Перестань! - Она рассмеялась, часто дыша. - Все прошло. Это была
минута. Минута, которую мне надо забыть.
- Не рассказывай мужу.
- Отчего же? Я рассказываю ему все.
- Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине.
- Хорошо, не буду.
- Поцелуй меня еще, - вырвалось у него, но Нэнси перевернула страницу и
радостно показывала ему фотографию.
- Вот ты, - воскликнула она. - Смотри!
Он поглядел. Маленький мальчик в коротких штанишках стоит на пристани,
позади него видна парусная лодка.
- Я помню тот день, когда тебя снимали. - Она с торжеством рассмеялась.
- Снимала Китти, а я потом стащила у нее карточку.
Первую минуту Дональд не узнавал себя на фотографии, потом пригляделся
и окончательно убедился, что это не он.
- Это не я, - сказал он.
- Нет, ты. Мы ездили в Фронтенак, вспомни, в то самое лето, когда мы...
ну, когда мы лазили в пещеру.
- Какую пещеру? Я был в Фронтенаке всего три дня. - Он склонился к
слегка пожелтевшей фотографии. - Нет, это не я. Это Дональд Бауэрс. Мы
были немного похожи.
Теперь она глядела на него во все глаза, откинувшись назад, как-то
сразу отдалившись.
- Но ты и есть Дональд Бауэрс! - воскликнула она. Ее голос звучал
громче. - Хотя нет. Ты Дональд Плант.
- Я так и сказал, когда звонил.
Она вскочила, ее лицо исказилось.
- Плант! Бауэрс! Что я, с ума сошла? Или это виски? Я немного выпила
перед тем, как ты приехал. Стойка! Что я тебе наговорила?
Он переворачивал страницу альбома, стараясь сохранить невозмутимость
индейца.
- Ничего особенного, - сказал он. Перед его глазами снова и снова
мелькали картины, в которых не было его: Фронтенак - пещера - Дональд
Бауэрс. - Все-таки это ты меня бросила!
Нэнси говорила с другого конца комнаты.
- Никому об этом не рассказывай, - сказала она. - Пойдут слухи.
- А рассказывать-то и не о чем, - неуверенно ответил он. И подумал: "А
ведь она и правда была испорченная девчонка".
Его вдруг охватила жгучая бешеная ревность к маленькому Дональду
Бауэрсу - его, который навсегда покончил с ревностью. В пять шагов он
оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати лет, ни Уолтера
Гиффорда.
- Поцелуй меня еще, Нэнси, - сказал он и встал на одно колено возле ее
кресла, положив ей руку на плечо. Но Нэнси отпрянула.
- Вы опоздаете на самолет.
- Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница!
- Пожалуйста, уходите, - холодно сказала она. - И постарайтесь понять,
каково мне сейчас.
- Неужели вы совсем меня не помните, - вскричал он, - неужели забыли
Дональда Планта!
- Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно. - У нее снова
стал чужой голос. - Такси вызовите по номеру Крествуд, восемьдесят четыре
восемьдесят четыре.
На пути в аэропорт Дональд все время покачивал головой. Он уже пришел в
себя, но не мог до конца понять, что произошло. Только когда самолет,
взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами стали
маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он подумал, что этот
случай чем-то напоминает их полет Пять ослепительных минут он жил, как
безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и безнадежно смешались в нем
двенадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина.
А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но вторую половину
жизни человек постоянно что-то теряет, а потому, вероятно, это было не так
уж важно.
1941
Last-modified: Tue, 17 Jul 2001 16:33:35 GMT